Несколько машин скорой помощи и полиции прибыли почти одновременно и, самое главное, без томительной задержки, очень быстро. Работа врачей была предельно простой: зафиксировать факт напрасной смерти молодого человека во цвете лет – без проведения каких-либо реанимационных мероприятий. Врачи деловито, профессионально ощупали порушенное тело, не обнаружив какого-то подобия пульса живой жизни, потянули веки убитого вверх, посветили в глаза фонариком и синхронно покачали головами.
– Готов…
«К чему готов? – резануло вырвавшееся слово из уст врача скорой помощи ухо Владимира Прокофьевича. – Причём здесь готовность человека за пределами боли и финишной черты жизни. Может быть, следовало произнести: готова? Ибо душа готова уже к новой неведомой, не напрасной земной жизни, вырвавшись из мёртвого покорёженного тела, освободившись от уз плоти?»
А в мозгу Александра Николаевича шевельнулась больная тревожная мысль, которая раньше даже в тяжких раздумьях не приходила на ум: «Неужели вот так страшно и нелепо у человека исчезает возможность видеть свет и солнце днём, а луну и звёзды вечером? Неужели так хрупка человеческая жизнь, когда бренная оболочка плоти беззащитна перед ударами слепой судьбы, отпуская в вечный путь бессмертную душу?». Он спохватился, морщившись при мысленном сочетании понятия «слепой судьбы». Почему судьбы, к тому же слепой и голой? А вот почему – ему показалось, привиделось издалека, что за рулём бешеной инфернальной иномарки сидела стройная, красивая, молодая женщина «топлес».
Только один Глебыч не впадал в состояние эмоциональной рефлексии, он уже вспомнил несколько цифр номера сбившей человека иномарки, позорно и преступно удравшей с места катастрофы и явного преступления – без следов торможения до и после столкновения по пути с грешным телом Бориса. Полицейские сразу же по прибытию стали деловито опрашивать свидетелей по факту убийства, призывая всех хоть что-то вспомнить в буквах и цифрах машины, совершившей наезд на живого человека, пусть и нарушившего правила движения, выбежавшего на дорогу при красном свете светофора.
Но все соглядатаи преступления, в том числе и Владимир Прокофьевич с Александром Николаевичем и Ниной, были беспомощны, разводили руки:
– Ничего не рассмотрели…
– Всё так стремительно произошло…
– Все цифры и буквы от потрясения развалились на куски, не собрать воедино…
Один Глебыч не сдавался, он закрыл глаза и даже отвернулся от дороги, с которой санитары убирали мёртвое тела пострадавшего, чтобы увезти его в ближайший морг, указанный деловитыми, спокойными полицейскими. Он обхватил голову руками, усиленно тёр виски и наконец выдал окончательную комбинацию букв и цифр для занесения в протокол трагического происшествия. Он это сделал без тени торжества, пояснив усталым треснувшим голосом:
– Вероятность не сто процентов, но и не маленькая, девяносто девять и девять в периоде, господин полицейский…
– Шутить изволите, гражданин, – отозвался молодой шустрый полицейский, уже сообщающий по рации номер преступной иномарки всем нужным постам и службам для реализации «плана перехват». – Девяносто девять процентов – это уже истина в последней инстанции…
– Это не так… Я только приблизился к истине… реальных цифр и букв номера авто-инферно… – Сказал еле слышно Глебыч и, повернувшись к полицейскому спиной, обратился к своим коллегам. – Николаич, Прокофьич, вы смогли рассмотреть водителя за рулём лихой иномарки? У меня ум за разум заходит, когда я гоняю в голове мысли и собираю их в кучу – видели, рассмотрели или нет этого чёртова водителя, спрашиваю серьёзно?
– Нет, не рассмотрел, – грустно покачал головой Владимир Прокофьевич.
– Я не уверен до конца, но мне привиделось, что за рулём сидела молодая женщина топлес.
– И мне привиделась девица топлес за рулём, – поспешно проговорил Глебыч. – И это тоже надо сообщить полицейским для занесения информации в протокол. У меня родилась неожиданная идея, надо её срочно донести до блюстителей порядка, пока они не распустили задержанных водителей и пассажиров из машин, следовавших за иномаркой беды…
Он уже рассказывал свою идею шепотом на ухо молодому полицейскому, настаивая на том, что всех водителей и пассажиров из машин, мчавшихся за авто убийцы-женщины, надо доставить в ближайшее отделение полиции – в сотне метров за парком – и допросить под протокол, оговорив предупреждение за ложное показание. Наверное, Глебыч был огорчен ответом полицейского на его предложение. Слишком неправдоподобной была версия о молодой красивой женщине топлес за рулём убийственной иномарки и связи с ней водителей и пассажиров других скоростных автомобилей потока, навстречу которому выскочил несчастный спринтер Борис. Откуда ему было знать, что лихие молодые люди из когорты всесильных московских мажоров решили устроить соревнование «на рискованную скорость», обязав вожака автомобильной стаи мчать в сумерках топлес или вообще голой.
Александр Николаевич и Владимир Прокофьевич чувствовали по изумлённому и недоверчивому виду полицейского, что идея Глебыча пришлась ему не по вкусу. Ещё бы собрать множество людей в участке, практически, задержать их для дачи показаний, было дело сложным и сомнительным. Проще было записать все контактные телефоны свидетелей преступления на дороге и потом вызывать их по мере надобности. К тому же на месте не оказалось следователей из прокуратуры. А полицейским что, больше всех надо, идя на поводу первых попавшихся версий и мотивов преступления у стен обители?..
Взволнованные люди не расходились даже тогда, когда изуродованный труп Бориса отвезли на специальной машине туда, куда и положено складировать непригодные для жизни мёртвые тела без наличия в них живых душ. Всё было убрано с проезжей части, перегородки для объезда были сняты и движение транспорта в прежнем, до катастрофы, ритме было налажено.
А свидетели с состраданием взирали на мучения Нины. Ватные ноги Нины плохо слушались приказов её мозга, она то приседала на корточки, то вновь пыталась подняться. Это первым увидел Александр Николаевич и предложил обессилевшей от ужаса девушке помощь – хотя бы опереться на него, держаться за протянутую руку.
– Спасибо, – слабо отозвалась она, шагнув к скамейке автобусной остановки, держась за руку. – Мне, действительно, надо присесть и успокоиться. Как я раньше не догадалась до этого, измучилась стоя…
Они дошли до скамейки остановки и присели для разговора по душам, чтобы девушка могла снять внутреннее напряжение. К ним быстро подошел Петр и тоже присел по другую сторону от Нины, оставляя девушку в центре внимания между мужчинами. Александр Николаевич догадывался о том, что в памяти Нины, как и в памяти Петра оказались стёртыми воспоминания о ходьбе на руках между памятниками генерала и философа-спиритуалиста. Но он чувствовал, что девушке, потрясённой смертью бывшего жениха, надо было выговориться. Звенья цепочки-то связывались воедино: размолвка жениха и невесты, беременность невесты, свидание в обители Нины и Петра, драка Петра одного против троих, наконец, последние стихи Бориса, читанные на ухо Нине перед его гибельным побегом навстречу смерти под колёсами судьбы…
– Борис прочитал мне последние стихи, которые только что сочинил в уме или в душе, не положив их на бумагу… Я обязательно должна их вспомнить… Обязательно вспомнить должна… Из-за моего ступора в момент столкновения Бориса с автомобилем они вылетели из головы, но я их обязательно вспомню эти странные гибельные стихи… Может быть, они помогут всё связать воедино, все звенья, которые пока рассыпаны…
– Странные стихи покойника, говоришь, они не помогут возродить его к жизни… – мрачно пошутил Пётр. – Чего он увязался с нами, точнее, с тобой, Нин… Смылся бы вместе с теми двумя отморозками и остался бы жив… Кстати, ты их видела раньше?..
– Где-то видела, но не вспомню… Потрясение от гибели Бориса вытеснило все возможные воспоминания, всё как-то жутко исказилось, как будто всё подстроилось по мановению бесовской палочки…
– Может, его надо было удержать, Нин, возле себя после прочтения стихов перед его побегом…
– Откуда мне знать, что он решил перебежать дорогу перед машинами, тем более, на красный свет?..
– А ведь мог бы перебежать, Нин…
– Мне тоже так сначала показалось, мог бы… Но кто мог бы знать, что иномарка мчит с такой дикой скоростью…
Когда к скамейке остановки подходил Глебыч, Нина с тревогой в голосе спросила Александра Николаевича:
– Мне надо рассказать полицейским, что драка Бориса с Петром случилась из-за меня? И о стихах последних перед самой гибелью имеет смысл им рассказывать?
Александр Николаевич без всяких задних мыслей ответил без промедления:
– Говорите то, что считаете нужным.
Глебыч на этот счёт имел сугубо противоположное мнение. Пожевав губами, он осторожно посоветовал:
– Если спросят, отвечайте, как есть, как было. А по собственной инициативе рассказывать о драке Петра с Борисом, да ещё с двумя отморозками, я бы не стал. Вдруг эту драку служители порядка сочтут мотивом к самоубийству Бориса? Как будете при этом выглядеть вы, Пётр? Потянете за собой и Нину, как повод для драки и самоубийства после избиения Бориса – не так ли?
– Я об этом не подумала…
– И я об этом тоже не подумал, – сказал, поморщившись и потом чему-то улыбнувшись, Пётр. – Если бы вы не остановили нас командой «Брэк» и не объявили меня победителем в схватке, я бы под кураж мог бы изуродовать, или даже убить Бориса и тех двоих… И не было бы попытки самоубийства Бориса на дороге, или убийства… Мне показалось, что за рулём была женщина… Номер иномарки не запомнил, а женщину за рулём запомнил…
– Об этом непременно надо рассказать полицейским и следователю… – Глебыч задумался на мгновение и предложил. – Давайте обменяемся номерами мобильных телефонов для оперативной связи… – Он вытащил из кармана записную книжку и авторучку. – И вы, Николаич, оставьте свой номер телефона… И по текущему делу поговорим и вообще, у меня есть куча вопросов по вашей книге. С лёгкой руки Прокофьича, которому вы подарили своё произведение, я купил вашу малотиражную книгу… Так что ждите вопросов от заинтересованного читателя и продолжения научных дискуссий на острую тему Психеи, Лопатина, ДНК, масонов и глобалистов…
– Всегда к вашим услугам… – Александр Николаевич сходу забивал в свой телефон номера мобильников Петра, Нины, Глебыча. – Звоните, буду рад.
– Значит и договорились, Николаич, – хлопнул в ладони Глебыч, – извините ещё раз, если нарушил ваши планы с Прокофьичем поговорить у могильного памятника Лопатина тета-тет…
– Нисколько не сожалею о встречи втроём, у меня тоже накопилась к вам куча вопросов, только всё это надо обдумать в спокойной обстановке, отошедши от душевного стресса, как говорят, на заранее приготовленные позиции…
С холодеющим сердцем Николаич обратился к Нине:
– Вы обязательно позвоните мне, как освободитесь, расскажите подробности вашего последнего разговора с Борисом. Может, вспомните его стихи, сочинённые им перед самой гибелью… Как-то у меня не складывается всё в намеренный акт самоубийства… Может, иная судьба выпала вашему Борису…
Нина вспыхнула от произнесённого словосочетания «вашему Борису», но быстро взяла себя в руки:
– Вы считаете, что мне нужно всё подробней оговорить в полиции, чтобы потом совесть не мучила?..
– Непременно вместе с Петром, – уклонился от прямого ответа Александр Николаевич. – Непременно вместе, а до этого оговорите с ним, что подлежит разглашению, а что нет. Вместе сподручней, если вы с Петром готовы и дальше именоваться женихом и невестой.
Она тяжело вздохнула и ничего не ответила, видя, что к ним приближается молодой полицейский с приглашением пройти в отделение.
– Следователь из прокуратуры на подъезде… А наш дознаватель уже ждёт не дождётся опроса свидетелей… Из машин никто не согласился давать показания по горячим следам, все торопятся по делам, ценят своё рабочее и нерабочее время… Силой что ли мне тащить их в отделение?.. Нет у меня такого права. Дознаватель и следователь будут их вызывать в случае надобности…
В отделение на правах свидетелей трагического происшествия и гибели по неосторожности пешехода, движущегося на красный свет светофора, пошли Пётр, Нина и тёзки Владимир Прокофьевич с Владимиром Глебовичем. У Александра Николаевича была на вечер назначена важная встреча, посему он предложил «быть всё время на телефоне», чтобы в случае чего подтвердить ту или иную полезную для следствия информацию.
– В случае острой необходимости подъеду в отделение завтра, – он передал полицейскому свою визитку.
– Отлично… Если вы и ваши коллеги поможете задержать преступника или преступницу, мы будем вам только обязаны за содействие и исполнение своего гражданского долга…
– Не надо излишнего пафоса, господин полицейский, – вежливо оборвал его Глебыч. – Мы сделаем всё возможное и невозможное, чтобы преступница была задержана…
– Вы настаиваете, что всё же преступница?
– Да, господин полицейский, патентованная преступница, раз она не затормозила до наезда на жертву и после наезда тоже не тормознула, даже увеличила скорость…
– Эти детали никто не сообщал до этого, – промямлил полицейский. – Значит, настаиваете, что преступница сбежала с места наезда, не остановившись, чтобы оказать помощь жертве… Пока нет никакой информации по поводу задержания…
– Неужели грандиозный план перехвата может провалиться, – съязвил Глебыч.
– Всяко бывает, – вздохнул полицейский.
– Если так, то придётся всем миром обиженных и оскорблённых кричать «Караул».
– Раньше времени «караул» кричать не надо, – улыбнулась в первый раз за вечер Нина. – Пойдёмте, без караула обойдёмся. – Она взяла под руку Петра и пошла с ним лёгкой пружинистой походкой в сторону отделения на зелёный свет светофора, забывая про ужас спинного паралича и ватных ног при потрясении от убийства или самоубийства жениха в ей прошлой жизни. – Вперёд, господа, труба зовёт, авось всё будет хорошо, как должно быть в мире живых добрых душ.