Амфибия разогналась по бетонке, оставив столицу далеко позади. Противопожарная пена, которой был залит отсек, подсыхала на жаре и опадала, превращаясь в снегоподобную массу. Несмотря на распахнутые люки, духота под броней казалась невыносимой — один из кумулятивных снарядов вывел из строя систему климат-контроля. Пас мучился больше нас, постанывая от боли в ногах. Его страдания в какой-то мере передались и мне, я тоже ощущал ноющую боль ниже колена.
Но думал я не только об этом. Судя по расположению пробоин в броне, один из снарядов должен был угодить в ящик у заднего борта. Попадание сорокамиллиметровой ракеты — серьезное дело. Не было бы пенных сугробов, мы могли бы увидеть не только развороченный ящик, но и остатки его содержимого. Я заметил, что Рипли тоже время от времени поглядывает в ту сторону.
— Рипли! — позвал Жаб по внутренней связи.
— Что?
— Я не хочу возвращаться по этой дороге.
— Боишься, что возле заправки бетонку уже заминировали?
— От них можно любой подлости ожидать. Как думаешь?
— Были бы пулеметы исправны, можно было бы рискнуть, — задумчиво ответила Рипли. — А так действительно стремно. Хотя объезжать поселок по целинной пустыне тоже мало приятного. С другой стороны, у “Ксюши” отличная проходимость, и водила у тебя первоклассный.
— У меня даже салаги первоклассные, — хохотнул взводный. — Так какой совет ты мне дашь?
— Тормозни и дай карту местности мне на планшет. Подумаю.
Броневик прижался к обочине, Рипли вынула из обгоревшего рюкзака планшет и включила экран.
— Можно одной торпедой утопить два фрегата, — сказала она после недолгих раздумий. — Если вернуться на семь километров в сторону города, там будет съезд на высохшее соленое озеро. Немного по песку, а дальше нормально.
— И что?
— Часа за четыре доберемся до бетонки RFK47, а она выходит прямо к морю. Судя по карте, там вообще никаких поселений. Воды нет, заправок нет. По такой дороге можно кататься и без пулеметов.
— Не слишком большой крюк?
— Крюк, может, и большой, но второй фрегат не хуже первого.
— О чем ты?
— Двигаясь к морю, мы уклонимся на триста километров к западу, то есть будем находиться всего в двухстах пятидесяти километрах от кордона северной группы. Можно будет официально запросить помощь. С базы вышлют гравилет с патронами, механиком и двумя пулеметами. Нам не помешает небольшой ремонт.
— Не зря я в тебя такие деньги вложил! — довольно сказал Жаб. — “Красотку” тоже можно подогнать западнее. Тогда по всем статьям будет выигрыш.
Мы развернулись и начали двигаться по плану
Рипли. Но боги морские, что это была за дорога! Солнце стояло в зените, броня раскалилась, а переть по песку пришлось километров двадцать, увязая колесами по самое брюхо. Даже водительское искусство Молчуньи с трудом противостояло зыбучим барханам, броневик то и дело застревал и подолгу выкарабкивался из вырытых колесами ям. Губы у всех растрескались, пить хотелось чудовищно, а Пасу в особенности, поскольку он потерял больше стакана крови.
Но нам все-таки удалось выехать на солончак, не зря Молчунья с детства копалась в моторах. Дальше пошло легче, мы набрали ход и повеселели.
— Я запросил помощь с базы, — сообщил Жаб. — Гравилет прибудет через три часа в квадрат С4. Мы там будем примерно в то же время.
— Воду хоть заказал? — облизнула губы Рипли.
— Думаешь, у нас в кабине слаще, чем у вас?
Еще через два часа амфибия выкарабкалась на бетонку. Рипли погнала нас на крышу, открыла полость с аппаратами “ГАДЖ” и заставила хлебать противный “рассол”, в котором те плавали. Меня чуть не вывернуло, но маслянистый и чуть солоноватый физраствор оказал прямо-таки магическое действие на мой иссушенный организм. Жажда перестала мучить, и в голове стих непрекращающийся свист.
Правда, через полчаса я понял, почему начальница не дала нам пить эту гадость раньше. Сначала у меня забурлило в желудке, затем в кишках...
— Мне надо выйти! — открыл глаза Пас.
— Я бы тоже сходил за барханчик! — поддержал я его.
— Огурец! — сказала в микрофон Рипли. –Тормози, а то у меня на борту два потенциальных засранца. Барракуда! Тормози, слышишь?
— Слышу, слышу, — хохотнул взводный. — Судя
по твоей настойчивости, там не два засранца, а три. “Рассол” хлестали, барракуда вас задери?
Амфибия остановилась у небольшого бархана, за которым удобно было справить все свои нужды. Мы выскочили из отсека и радостно воспользовались природным укрытием. Однако по возвращении нас ожидал сюрприз — Жаб саперной лопаткой что-то лихорадочно зарывал в песок у борта амфибии.
Рипли остановилась и удивленно на него посмотрела.
— Кроме оружия твоего, должна быть у тебя лопатка, — насмешливо процитировала она. — И когда будешь садиться вне стана, выкопай ею и опять зарой испражнение твое. Второзаконие. Глава двадцать третья, стих тринадцатый. Решил исполнять закон божий?
— Барракуда! — Взводный вонзил лопатку в песок и вытер вспотевший лоб. — Полезайте в отсек, засранцы. Команда гравилета выходила на связь, они преодолели больше половины пути, а мы еле плетемся. Капитану “Красотки” я тоже дал указание выдвинуться на запад.
— Значит, он не осмелился уходить без нас? — усмехнулась Рипли.
— “МАТ-26” — серьезный повод не делать этого.
— Барракуда тебя дери, Огурец! — вспылила Рипли. — Ты что, торпеду выпустил?
— А как иначе удержать капитана от соблазна смыться, не выполнив условия фрахта?
— Тебе никто не говорил, что ты маньяк?
— Иногда говорят. Но я следую неписаному закону подводной охоты. Не бери тяжелого в руки, а дурного в голову.
Мы протиснулись в люк. Молчунья тронула броневик и, не дожидаясь, пока все рассядутся, погнала его по бетонке в сторону моря. Я ухватился за брезентовую
петлю, обалдело глядя назад — пена у погрузочного люка была сметена лопаткой, а возле створок лежали не три ящика, как раньше, а всего два. Оба целые.
“Это не отходы, — с тревогой подумал я. — В пустыне их зарыть было бы проще, чем таскать с собой. И через тысячу лет никто не нашел бы”.
Оставалось одно — наркотики. Разбитый ящик Жаб закопал, поскольку ту часть груза спасти уже невозможно. А оставшееся забрал с собой.
Бетон дороги стонал под грубым протектором огромных колес, знойный ветер врывался в пробоины и проемы люков. Рипли вколола Пасу еще одну дозу обезболивающего, и они замерли на скамье, глядя на поредевшие ящики.
— У меня гравилет на локаторе, — хрюкнул динамик голосом Жаба. — Подъезжаем.
Через минуту над нами промелькнула огромная тень, визжа турбинами и поднимая в воздух тучи песка. Амфибия съехала с дороги на солончак. Здесь соль оказалась свежей, белой и яркой, так что невозможно было смотреть, не щурясь. После остановки я первым выбрался из отсека, глядя, как заходит на посадку транспортный гравилет. Больше всего он был похож на угловатого железного паука с турбинами вертикальной тяги на каждой из лап, с прозрачной головогрудью кабины и кубообразным бронированным брюшком. Покачиваясь, словно на паутине, он медленно опускался, раскаляя солончак до образования лужицы-миража, над которой маревом дрожал воздух. Наконец опоры коснулись грунта, турбины начали медленно затихать.
Жаб распахнул дверь командирской кабины.
— Давайте к гравилету! — махнул он нам. — Там кок с базы привез всем горячее и воду. Механикам не мешать, они сами справятся.
Нас не надо было упрашивать, но меня гнала вперед не только жажда — я никогда еще не был внутри гравилета. Забравшись по откинутой сходне, я увидел просторный транспортный отсек, заставленный у стен ящиками с патронами, бронированными листами, частями подвески и двигателя, трубами, кронштейнами...
— Проходите дальше! — махнул нам кок, выглянув в дверной проем. — Сюда будут амфибию загонять на ремонт.
Вслед за ним мы пробрались в крохотную, но уютную кают-компанию, обставленную в стиле древнего деревянного судна.
— Садитесь, — он указал нам на кресла.
Пока кок подавал обед, к нам присоединились Жаб и Молчунья.
— Она немая, — шепнул я Пасу.
— С чего ты взял?
— Видел, как они с Жабом говорили на Языке Охотников, — соврал я.
Чашки и тарелки на столе вздрогнули и медленно поползли к краю — это механики загоняли нашу “Ксению” в бокс. Но через минуту все стихло, и мы налегли на еду и питье. Лишь иногда из-за обшитой деревом переборки доносились скрежет, лязг металла и шипение плазменной сварки. Я млел не только от возможности поесть и попить, но и от свежего, прохладного кондиционированного воздуха. В телевизоре что-то наперебой кричали арабы, споря за столом в студии. Жаб слушал и тихонько посмеивался. Я так и не понял, фильм это был или передача.
Через час в кают-компанию протиснулся командир группы механиков.
— Ну, мы вас подлатали малость, — сообщил он. — Заменили пулеметы и установили новый зенитный ракетомет. Аппараты “ГАДЖ” в нишах почти все убиты, но мы их с собой не брали, так что замены нет. Два скафандра выжили при обстреле, можете пользоваться. Патронами и ракетами забили вас под завязку, климат-контроль починили. Вообще там есть еще над чем поработать, но с базы нам дали команду к срочному взлету, извини, Огурец. Из Атлантики идет сильный шторм, не хотелось бы попасть в пыльную бурю. У нас на борту сам знаешь кто. Кстати, надо по-скорому это дело обставить. Так что я выгоню броневик, а ты выводи своих строиться.
Он окинул нас хитро прищуренным взглядом и пропал в полутьме коридора. Жаб поднялся из-за стола.
— Экипажу “Ксении” через три минуты строиться возле броневика. Форма уставная, касается всех, — он посмотрел на Молчунью и Рипли. — Не забудьте заправиться, а то поясничку простудите. Все!
— Погоди, Огурец! — встревожилась Рипли. — Что-то случилось?
— Да. Но это редкий случай, когда случилось нечто хорошее. Все, берите у кока фляжки и выметайтесь!
Переборки вздрогнули от запустившегося мотора амфибии. Мы повесили на ремни фляжки с холодным чаем и выбрались из кают-компании. Я специально отстал и незаметно потянул за рукав Молчунью.
“Ты что-нибудь знаешь об этом?” — быстро спросил я, пока никто не увидел нас в клубах выхлопного пара.
“Да. Все нормально, не дрейфь”.
Пар рассеялся, мы покинули гравилет и захрустели подошвами по искристой соли.
— Строиться! — скомандовала Рипли, становясь в шеренгу вместе с нами.
В заправленной по уставу рубашке она выглядела непривычно. Жаб тоже заправился, проверил строй и подал каждому его карабин.
— Оружие к ноге! — рявкнул он.
Приклады грохнули в соль.
— На ка-ра-ул!
Отработанными в учебке движениями я вскинул карабин на плечо.
— Равнение на гравилет!
К моему невероятному удивлению, из полутьмы ремонтного бокса в сопровождении адъютанта медленно вышел пожилой адмирал.
— Привет, охотники! — негромко произнес он.
— Адмиралу, салют! — рявкнули мы в один голос.
— Вольно. Мне доложили о разгроме бандитов на водородной станции. Молодцы. Адъютант, зачитайте приказ.
Офицер включил свой планшет.
— От лица командования северной группы за умелое руководство в стычке с бандитами взводного командира по прозвищу Огурец представить к награждению Золотой Планкой. Огурец, выйти из строя!
Жаб уставным шагом направился к адмиралу и замер, вытянувшись по струнке. Адмирал повесил ему на рубашку золотой прямоугольник, и наш взводный вернулся в строй.
— За проявленное профессиональное мастерство в боевых условиях охотника по прозвищу Рипли представить к сержантскому званию с повышением денежного довольствия. Рипли, выйти из строя.
Я видел, какого усилия стоило нашей начальнице не засиять от счастья, когда ей на погоны цепляли сержантские скобки.
“Неужели и мне что-то достанется?” — мое сердце забилось чаще.
— За активное участие в стычке с бандитами представить охотника по прозвищу Молчунья к знаку Кровавая Капля. Молчунья, выйти из строя!
Жаб перевел строчки приказа на Язык Охотников. Молчунья побледнела и шагнула вперед, адмирал приколол ей к воротнику алую бусинку.
— За активное участие в стычке с бандитами представить охотника по прозвищу Копуха к знаку Кровавая Капля. Копуха, выйти из строя!
Я с трудом устоял на ногах. Боги морские! Только позавчера Жаб говорил, что в его спокойной команде медаль заработать непросто! Кровавая Капля — не медаль, но если бы кто-то из моих старых обидчиков увидел меня с этой бусинкой на воротнике, они бы полопались от зависти и досады. Вот вам и кедами по лицу! Кровавая Капля означала, что ее обладатель физически уничтожил врага. Ни много ни мало.
От адмирала пахло дорогим одеколоном, сытостью и безграничной властью. Когда он прикалывал мне Каплю, у меня защипало глаза от навернувшихся слез. Когда я возвращался в строй, мне пришлось хорошо проморгаться.
— За проявленный в бою героизм, — продолжил адъютант, — за действия, которые привели к спасению других членов команды, за готовность пожертвовать собственной жизнью представить охотника по прозвищу Чистюля к высшему ордену Подводной Охоты — Алмазному Гарпуну третьей степени.
Я обомлел. Я был готов к чему угодно, только не к этому. Я мог подумать о Золотой Планке или даже о Перламутровой, но чтобы хлюпику Пасу дали Алмазный Гарпун! Мне хотелось выкрикнуть: “Это не честно, этого ордена достойны только герои, а Чистюля выполз из-под брони от страха!” Но я сдержался, даже состроил приветливую физиономию, когда Пас возвращался с пылающим бриллиантовым наконечником на серебряном аксельбанте.
— Удачной охоты! — словно сквозь вату услышал я голос адмирала, прежде чем завыли турбины.
— Не спать! — закричал Жаб. — Быстро в отсек! Нам надо успеть на “Красотку” до шторма!