Предзимье. Осень+зима

Глава первая, в которой надо возвращаться домой

Легкий убаюкивающий шум маглева, несущегося по защитным подземным тоннелям, резко поменялся — стал подозрительно тихим, отчего Тая тут же вынырнула из сна, выпрямляясь на жесткой деревянной лавке вагона третьего класса. Магмод, на чьем плече она, оказывается, удобно пристроилась, только скосил на неё удивленный взгляд голубых, совсем не звериных глаз и тут же отвернулся в сторону.

Тая сонно прищурилась, пытаясь понять, где она. За окном нескончаемой зеленой лентой проносилась тайга, ярко освещенная косыми солнечными лучами, скользящими по-над верхушками сосен с редкими золотыми пятнами березовых колок. Алые кляксы рябин были еще большей редкостью. Только далекая гладь широкой реки не смазывалась в пятно на дикой скорости, с которой маглев врывался в наступающие сумерки. Поезд «Санкт-Петербург — Владивосток» несся прямиком в закат. Уральские горы остались далеко позади. Еще часа три и до Байкала доберутся, а ночью маглев увидит океан.

— Простите, мне так неудобно — взяла и уснула на вашем плече, — Тая улыбнулась парню-магмоду, застрявшему в переходной форме: тело уже человеческое, а голова оставалась звериной. Конкретно у этого парня — волчьей. Иногда так бывало с модификантами, тут только посочувствовать оставалось. Ошибка склейки генов, отвечающих за оборот: возможно, низкий уровень выработки медиаторов, отвечающих за перестройку тканей, или развившаяся резистентность, или блокировка магканалов — причин для этого было много. Лечили это только в Змеегорске.

Парень, одетый в джинсы, футболку и спортивную кофту, повернулся к Тае и лишь тихонько рыкнул, мол, все в порядке, снова отворачиваясь к окну. Граница между звериной и человеческой формой проходила у парня по ключицам, а то и ниже — дальше ворот белой футболки скрывал серую, уже готовящуюся к зиме шерсть. Парню не повезло — звериная модификация задела голосовые складки, так что говорить он не мог. Почему у него не было речевого синтезатора, Тая не знала. Может, он как раз на протезирование в магтехград Змеегорск и ехал? Туда же, куда и она добира… Ладно, зачем лгать самой себе, туда она совсем не стремилась. Тая вырвалась из Змеегорска десять лет назад и возвращаться не собиралась, но жизнь распорядилась иначе.

Откровенно похолодало — отопление в вагоне включать не спешили, а прижиматься обратно к горячему, как печка, боку магмода было неприлично. Тая натянула поверх тонкой футболки куртку и огляделась. Салон третьего класса, которым она добиралась домой, жил, дышал, болтал, лузгал семечки, пел многоголосьем из наушников телефонов-походников на всех языках мира, спал, храпел и смотрел короткие выпуски новостей по стереовизору, подвешенному в середине плотно забитого людьми вагона, и только возле Таи и магмода была пустота — никто не спешил садиться рядом с ними на лавки. Магмодов боялись. До сих пор. Прошло двадцать лет с момента изобретения магмодификаций, восемь лет с их отчаянного внедрения и четыре года после Второй Великой или Первой маготехнической войны, в которой победили как раз благодаря магмодам, а их до сих пор боялись и сторонились.

На переполненной лавке наискосок, на самом краю, пристроилась женщина с младенцем в перевязи. Тот то и дело куксился, выплевывая соску и отказываясь засыпать, приводя свою мать в отчаяние. Соседи женщины с младенцем уже были на грани: еще восемь часов выслушивать писк и плач — это пытке подобно. Девочка постарше, лет семи, стояла рядом с матерью, печально поглядывая на пустые места возле Таи и магмода, но садиться не решалась.

Тая сама её позвала и, раз уж лазила в рюкзак за курткой, достала пакет с пирожками, вкусно пахнущими свежей сдобой и маслом, на котором жарились. Она, сажая девочку на пустую лавку перед собой, вручила ей ягодный пирожок. Вслед за девочкой на лавку перебралась и её мать, часто и заполошно извиняясь. Младенец то и дело заходился плачем, похожим на кошачье мяуканье — насколько он устал.

Пирожком, только уже с осердием, был одарен и магмод, который принял его с явным скепсисом — ему он был на один укус. Тая, словно это был Метелица, уверенный, что она не умеет готовить, проворчала:

— Свежие. В пирожковой заказывала. — Не она заказывала — Кошкин привез аккурат к отправлению маглева, еще и присвистнул тогда, увидев в какой вагон Тая взяла билет.

Магмод выразительно склонил голову в жесте благодарности и тут же проглотил пирожок, кажется, даже не прожевывая. Сама Тая есть пирожки не стала. Она голодной не была — когда она нервничала, аппетит напрочь отбивало.

Тая достала из кармана куртки простой походник и посмотрела время на экране. До прибытия в Змеегорск оставалось чуть больше получаса. Маглев плавно снижал скорость, влетая в предместья Александродара. Вдалеке уже были видны высотки делового центра и дворцы, и все это без купольной защиты — даже не верилось, что где-то остались такие города. Хотя вся Сибирь такая — почти не тронутая войной. Маглев пересек широкую ленту Оби, и замер у перрона. Еще один медленный рывок, и… Змеегорск.

Младенец упорно отказывался засыпать, он то и дело выгибался в перевязи и громко, натужно, краснея, орал. Его мать нервно покачивалась всем телом и напевала колыбельные, одну за другой. Вагон уже роптал — многие ехали до Иркутска и Владивостока, мечтая выспаться.

— …не ложися на краю, придет серенький волчок… — звучало убаюкивающе, но не для младенца. Тая почувствовала, как легкий магимпульс соскользнул откуда-то сбоку, и младенец наконец-то заснул, продолжая вздрагивать даже во сне.

— …и укусит за бочок! — наверное, это вырвалось из женщины от неожиданности. Волчок должен был только ухватить за бочок.

Тая отвернулась, пряча улыбку, а вот женщина осеклась и побелела. Вагон затих, поглядывая на магмода. Тот делал вид, что спит, прислонившись к холодному окну. Как же, спит — ухо нервно дергалось. И магимпульс, усыпивший малыша, явно он сформировал.

Девочка дернула мать за рукав и в неожиданной тишине спросила, косясь на магмода:

— А почему выродок укусит за бочок?

«Выродок» красноречиво-обиженно дернул ухом, но глаза не открыл. Поезд двинулся дальше. Тае стало жаль парня, который из-за поломки в генной модификации не мог даже говорить, защищая себя.

— Ты слышала, кто разносит сны детям? — спросила она у девочки. Та замотала головой, глазенки её заблестели от удивления.

— Нет.

— Тебе не рассказывали?

Тая заметила, как покраснела её мать. Сказки она, значит, не рассказывала, зато о выродках успела поведать девочке. Тая заставила себя улыбаться — Павел Кошкин всегда настаивал: «Тая, улыбайся и молчи! Умнее будешь казаться!» Вот она и улыбалась.

За окном воцарились долгие осенние сиреневые сумерки.

— Сны разносит Дрема. У него два зонтика: черный, без снов, и яркий, оранжевый с красивыми сказками и снами. — Если честно, Тая точно не помнила сказку и откровенно придумывала на ходу. Может, это вообще две разных сказки. — Так вот… До недавнего времени он вполне справлялся со своими обязанностями по разносу снов, но в последнее время детей стало так много, что он стал зашиваться.

Магмод удивленно всхрапнул — Тая сама поняла, что её заносит из сказки куда-то в канцелярит и еще дальше, но ничего поделать не могла. Она не сказочница, да и с детьми почти не общалась.

— И тогда Дреме пришли на помощь волчки-магмоды. Сама понимаешь, война, в которой магмоды нас защищали, закончилась, а служить им где-то надо. Они как ОТК проверяют детей и ставят на плохих свое клеймо-укус. К таким детям хорошие сны больше не приходят. Поняла?

Девочка лишь кивнула, а потом спросила:

— А что такое о те ка?

— Отдел техни…Техносонного контроля, — выкрутилась Тая. — Магмоды — ОТК Дремы, никогда не называй их выродками, а то останешься без снов.

Магмод скосил на Таю глаз, удивленный своей миссией в этом мире. Тая от щедрот своей буйной фантазии добавила:

— А если ты спишь не на краю, то волчки делают пометку в своих записях, и к тебе будут приходит самые лучшие сны. Взрослых это тоже касается.

Магмод лениво зевнул и всем продемонстрировал свою пасть, полную острых зубов. Вагон замолчал, впечатленный фантазией Таи, хотя скорее все же зубной формулой магмода.

Маглев на перегоне Александродар-Змеегорск скорость почти не набирал — ехал лениво, как обычный поезд. Вот и Тае бы снизить обороты, но злость и обида на обывателей, таких как вот эта простая, замотанная жизнью женщина с двумя детьми, никуда не уходила. Наверняка же её муж тоже воевал, может даже, кто-то из магмодов его прикрывал, а она… «Выродок!» Шилов, их мозгоправ госпитальный, собирающий после боев мозги магмодов в единое целое, говорил, что это дикое желание защитить, а точнее встрять в любой спор с неизменным желанием победить, произрастает из-за острого, нелеченного чувства собственной неполноценности. «И с этим, — любил он добавлять, — еще работать и работать надо, Таюшка!»

Тая достала из-под лавки свой рюкзак и поставила его себе на колени. Вдалеке уже показались огни Змеегорска, щедро рассыпанные по окрестным холмам. Надо же, ведь читала, что городок разросся, а не верилось… Тая встала и направилась на выход. Что толку стыдить эту женщину. Тут весь вагон таких вот. Зря Тая сорвалась с Дремой. Только обида так просто не проходила. Из магмодов и волкодлаков формировалась гвардия, элита императорских войск, а они их выродками называют! Зла не хватало. Сперва веками бесились, уничтожая нечисть, потом опомнились, что вместе с нечистью пропадала способность к магии. Война заставила ускорить разработки по генной инженерии магмодов, а они их выродками за ошибки ученых называют. Так… Как там Павел говорит? Дышим, улыбаемся и машем! Ей нельзя злиться. Тая шагнула в тамбур — маглев, оставив позади мелкую по осени речку Змеевку, вплывал на перрон.

Город за те десять лет, которые Тая его не видела, сильно раздался и вширь, и вверх — раскинулся с холма на холм, еще и обзавелся высотками, упирающимися в небо. Отродясь тут выше трех этажей ничего не строили. Однако, что война и статус магтехграда сделали — приманили деньги и аристократические рода.

И все же город за десять лет ни капли не изменился. Он по-прежнему жадно звал Таю, обещая силу, и пытался удержать в своих объятьях, уверяя, что нигде ей не будет лучше, чем тут. Как бы не так! Она знала, что за пределами города огромный мир, и этот мир, даже искореженный войной, ей нравился больше, чем местное затхлое, какое-то мертвое великолепие.

Тая расправила поникшие было плечи и выпорхнула на пустой перрон. Следом из вагонов первого и второго класса повалил народ — кто в чиновничьих шинелях, кто в военных мундирах, кто скромно в собольих, еще не по сезону одетых шубках. Суета, толкотня, вой сирен на правительственных автомобилях, выехавших прямо к маглеву, злое тяфканье сигналов на машинах с родовыми гербами. Через неделю в городе юбилей — десять лет магтехграду, и публики из Санкт-Петербурга принесло много: сюда сама императрица должна пожаловать на празднества — перерезать ленточку на открытии новых корпусов Российского императорского научно-исследовательского института маготехнологий имени Потемкина. Из вагонов третьего класса, кроме Таи и ОТК Дремы никто не вышел. ОТК огляделся и быстро ввинтился в толпу, исчезая среди людей. Тая же в компании дежурного по станции жандарма, слегка ошалевшего от кутерьмы, осталась ждать, пока схлынет прочь эта людская пена — ей надо мысли в кучу собрать и злость угомонить: клялась же себе, что не вернется сюда ни за что.

Быстро темнело, словно тьма ждала её и стремилась показать себя во всей красе. В домах загорались огоньки в окнах. Возвращение в Змеегорск, как удар под дых. Знакомый с детства смолистый воздух. Ряд домов, которые ты помнишь до последней трещинки. Люди. Знакомые. Они скользят по тебе чужим взглядом, не узнавая, а ты их помнишь. Просто они остались тут, а ты уехала, посмела вырасти и вернулась.

Вот как можно бояться города, скучать по нему до одури, до повторяющихся снов, где ты счастлива, и при этом ненавидеть город. «Это какая-то патология, Асюша.» — сказал бы Кошкин. Она никогда и не говорила ему, что нормальная.

Автобусы уже не ходили, о чем её любезно предупредил жандарм в голубом мундире. Несмотря на откровенную осеннюю прохладу, он еще не спешил надевать шинель. Тая уверено направилась к стоянке такси — там еще стояли две машины. Стоило только назвать адрес, как водители такси с эмблемой «Словицы» на дверцах отказались её везти. Даже робкое предложение оплатить дорогу туда и обратно не сработало.

Заметив, как Тая полезла в походник искать телефоны для вызова такси, один из водил снизошел и объяснил ей:

— В гетто ни за что не повезут. Даже днем — дураков нет.

Откуда в приличный Змеегорск залетело это слово, Тая так и не поняла. Не трущобы — гетто. Почти как резервация. Однако.

Придется идти пешком — тревожить дедушку она не будет. Поздно уже, да и он намекал в письме, что не очень себя хорошо чувствует. Если уж её стойкий дедушка так о себе говорил, значит, дело плохо. Он даже с птичьим гриппом умудрялся выходить на службу, ведь эксперименты в его лаборатории не остановить. Дорогу Тая знала — она с детства проживала в этом городке, когда еще в нем не было улиц, а только номера домов. Теперь же к… гетто вел проспект Науки, через когда-то первозданный лес шли улочки с пятиэтажными домами, а в центре у озера торчали высотки делового центра, между которыми стыдливо спрятались новехонькие мэрия, полицейский участок и Зал дворянского собрания. Интересно, в озере еще живет русалка, про которую тайком на вечерних посиделках рассказывали легенды, что она исцеляет сердца? Или наступающий на Круглое озеро город прогнал её прочь.

Ветра не было, а Тая привыкла, что городок всегда был открыт ветрам. Они дули постоянно, вылизывая улочки городка, как леденец. В конце зимы тротуары из-за этого превращались в сплошной ледяной каток, с которым не справлялись многочисленные дворники.

Тая бодро оставила позади старый центр — новый уходил направо, в низинку, когда ей нужно было вверх в холмы, куда шла разбитая, ничуть не изменившаяся за десять лет дорога. Вдалеке маяком светились огоньки одноэтажных домов — поселок, построенный специально для приезжавших на лечение магмодов. Тая читала о нем в газетах. Только там не писали о ненависти местных к магмодам. Черные громады исследовательских центров прятались в темноте за защитными плетениями — иногда из оставшихся «горячих» очагов прошлых боев еще прилетали отголоски чего-нибудь смертельного. Открытое небо над головой удивляло Таю и немного пугало. Шуршал гравий под подошвами осенних ботинок — Тая шла по обочине, тротуары тут так и не удосужились сделать. Можно было сократить путь через лес — туда вела уютная тропка, сейчас усеянная желтыми листьями берез, но с Змеегорским лесом у Таи были натянутые отношения. Лучше прогуляться подольше, вдоль технических цехов, гаражей и почему-то разрушенного кирзавода, чем через лес.

Фонари светили через один, не в силах разогнать приветствующую Таю тьму. Вырывавшийся изо рта парок обещал резкое похолодание. Главное, успеть до снега вырваться из города. Тая всяко это успеет. Снег не застигнет её врасплох.

Дорога была пуста: ни машин, ни прохожих. Видать, действительно от поселка магмодов старались держаться подальше. Странное, липкое ощущение чужого взгляда все равно не отпускало Таю. Словно сама тьма или лес смотрели на неё. Рюкзак почти не оттягивал плечо — Тая приехала налегке. Новые ботинки почти не натирали. Откуда-то налетевший ветер только игрался отросшими ниже плеч волосами, уговаривая заплести их в косу, но ни за что! Уж лучше она подстрижется, хоть Павел вновь будет ругаться.

Откуда-то доносилась колыбельная отчаянно фальшивящим мужским голосом:

— Баю-баюшки-баю, не ложися на краю…

Тая быстро прошла мимо полицейского патруля — машину городовые спрятали за кирпичной стенкой автобусной остановки. Два заинтересованных мужских взгляда долго еще провожали Таю в темноте, словно на её спине висела мишень. Колыбельная, звучавшая по радио из патрульной машины, стихла. Раздался стук закрываемых дверей, шорох шин, и Тая только усилием воли не сиганула с обочины в спасительную темноту пустыря.

Мимо, обгоняя Таю, проехал пафосный внедорожник «Руссо-балт» с эмблемой службы безопасности на дверцах. Он внезапно мигнул красными задними фонарями и остановился на обочине. Только этого не хватало! Тая прикинула пути отступления: через отбойник вниз в овраг, потом по почти разобранным железнодорожным путям мимо кирпичного завода вверх в холмы — до дома еще пара километров оставалась. Бегом минут за десять уложится. Она заставила себя медленно идти к автомобилю — безопасников она не боится, хотя нервы ни к черту, надо заметить! Это все Змеегорск виноват. Тьма нашептывала, что все хорошо. Плохо уже не будет. Тая с ней была согласна — она уже тут, хуже точно быть не может.

Из внедорожника вышел высокий худой мужчина в черной цивильной одежде: узкие джинсы, явно шелковая, небрежно расстегнутая у ворота рубашка, длинное в военном стиле пальто. Короткие светло-каштановые волосы, твердый подбородок, резкие скулы, взгляд из-под бровей «я вас всех убью!» и узнаваемо оттопыренные уши. Он их так и не прооперировал, как делают обычные люди. Князья Зимовские выше возможных насмешек. Ну почему из всех знакомых Тае жителей городка она первым делом столкнулась именно с Ильей Андреевичем Зимовским?! Век бы его не видела. И ведь говорили, что он смертельно болен, что больше пяти лет не протянет, что сюда в Змеегорск приехал с последней надеждой на исцеление. Выжил, однако! Вот это тяга к жизни!

Он шел словно по плацу, чеканя шаг. Широкий разворот плеч, гордая посадка головы — князь во всей красе. И что эту красу так никто из девиц не прибрал к рукам, делая семьянином? Сидел бы дома, гонял бы чаи с плюшками, так нет — по ночам рассекает на внедорожнике по пустым улочкам городка, в котором априори ничего не случается.

— Доброй ночи, госпожа…

Только сейчас он сумел её рассмотреть и узнать — он даже с шага сбился.

— …Amanita phalloides!* — Зимовский расплылся в какой-то особо ехидной улыбке.

(*бледная поганка по латыни)

Он так и не вышел из детства! Он до сих пор верит, что тайну латыни знает только он? Да Тая выросла на латыни — дед же биотехнолог. Ей так и хотелось сказать в ответ: «Сам ты morchella conica!» — да нельзя. Неприлично князей обзывать сморчками, хоть те и ценятся в высокой кухне. Грибы, конечно, не князья.

Тая сделала смешной из-за замызганных в дороге джинсов реверанс перед изумленным Зимовским — раньше её манеры были гораздо хуже, она и гимназическим портфелем в бок засветить могла.

— Добрый вечер, ваше сиятельство! — Она резко выпрямилась. Ей домой пора, дедушка будет волноваться — он же знает, когда прибывает маглев.

Глаза Зимовского как-то растерянно проходились по всему её телу: с головы до ног и обратно. Даже странно — она ничуть не изменилась. Те же карие глаза, те же густые брови, которые Даша вечно выщипать грозилась, те же светло-каштановые волосы, только косу она больше не заплетает. Растерянный Зимовский — это что-то! Жаль, на камеру походника не сфотографировать, а так Даша не поверит: никому еще не удавалось вывести Зимовского из равновесия.

Он опомнился, забывая о прозвищах Таи:

— Госпожа Подоси́нова, не ожидал вас встретить. Рад, очень рад.

Еще бы, главный объект его насмешек вернулся. И почему некоторые даже в тридцать лет не взрослеют? Или ему тридцать один уже? Так, ей было пятнадцать, когда он приехал в Змеегорск. Зимовскому было восемнадцать — его день рождения гремел на весь городок тогда. Получается, что раз ей сейчас двадцать восемь, то ему через пару месяцев, первого декабря, стукнет тридцать один. И почему в голове намертво застревают ненужные даты, вроде дня рождения Зимовского, когда как дату рождения Кошкина или того же Метелицы она без подсказки походника ни за что не вспомнит? Кошкин — двадцать первое марта. Или февраля? По характеру он точно весна, так что родился в марте. Или все же феврале?

— Вас подвезти до дома? — предложил Зимовский, сбивая с мысли.

— Спасибо, ваше сиятельство. Я сама справлюсь.

Он продолжил настаивать:

— Тут многое изменилось с тех пор, как вы уехали. Десять лет даже для города — большой срок.

— Но улицы остались те же. Я помню дорогу — поворот направо, а потом налево на перекрестке.

Лес шорохом ветвей напомнил, что он тоже остался тем же самым. И он ждет. До сих пор ждет. Зимовский упорствовал, и послать его к лешему нельзя — князь же:

— Между домом вашего деда и городом теперь вырос новый район — квартал для магмодов. Тут стало не так безопасно, как раньше. Выродков на ночных улицах хватает, к сожалению.

Тая с трудом сдержала злость на Зимовского. И этот туда же?! На фронте никто не называл магмодов выродками. Да, многие модификации оказались тупиковыми, опасными и ненужными — так бывает, когда спешно применяются новые технологии, только люди, рискнувшие собой ради Отчизны, не заслужили такое прозвище. Зимовский… Не воевал? Княжеский род Зимовских отсиделся в тылу? Это в голове не укладывалось.

— Я дойду сама… — Тая старательно сдерживала голос, чтобы не прорвался гнев.

— Таисия Саввовна, и все же я буду настаивать — на правах друга.

Таких прав у него точно не было. Чертову дюжину лет назад тогда еще княжич Зимовский дружить ни с кем не умел — положение в обществе не то, чтобы опускаться до местного дворянского общества и тем более какой-то Таисии Подосиновой… Она была из разночинцев, замаранных связями с нечистью. Это сейчас дед заслужил чин действительного статского советника за свои разработки в биомагологии и получил потомственное дворянство. Это сейчас, а тогда Тая в стайке хорошеньких гимназисток, дочерей местных ученых, только длиной косы и выбивалась — она у неё была почти до пят.

Зимовский взял Таю под локоток — пальцы у него были жесткие и хваткие:

— Позвольте, прошу. Мне так будет спокойнее.

Он еще и рюкзак невоспитанно забрал с Таиного плеча — она еле сдержалась. Мертвый ветер поднялся, как всегда внезапно, обдавая его и Таю золотыми листьями с обочины и пылью. Повеяло холодом — на траве вдоль обочины появился иней. Только этого не хватало.

Зимовский наклонился к ней и проникновенно сказал:

— Таисия Саввовна, я не кусаюсь. Пока. Не кусаюсь. Не провоцируйте.

Он упрямо тянул её за собой в тепло внедорожника. Тая обернулась на недобро дышавший лес и позволила увлечь себя — спорить с лесом сейчас не тянуло.

Зимовский, забросив рюкзак на заднее сиденье, проверил, как Тая пристегнулась ремнем безопасности и медленно поехал в сторону поселка магмодов, выродков по-зимовски. В голове все не укладывалась простая до одури мысль — Зимовский не воевал. Надо будет навести справки, что же у него там со здоровьем приключилось. Или не стоит в это лезть? Она сегодня тут, а через пару недель вырвется обратно на свободу из затхлого Змеегорска. Какое ей дело до трусливого Зимовского? Тая передернула плечами. Он заметил это и зачем-то включил печку. Радио в который раз напевало особо жуткую колыбельную и навевало сон. Пахло по-летнему хвоей. Или это парфюм Зимовского?

— …вышел Ловчий погулять.

Тут шаталец вылезает,

Деве сердце выгрызает.

Поступь жути нелегка,

Жизнь шатальца коротка…

Глаза сами собой слипались. И за ве́ками почему-то неслось темное пустое поле с колким, высохшим жнивьем. Ветер выдувал тепло, заставляя дрожать всем телом. Она пыталась подняться — её ждали дома. Ладони кровили, исколотые стерней, и поле жадно впитывало эту невольную жертву. Голова плыла и хотелось только спать под баюканье ветра. Только ему… Ей же! Ей надо домой.

Глава вторая, в которой все плохо

— Грибочек… — мягко прозвучало у уха, выдергивая Таю из неприятного сна. Там она уже все ладони до крови сбила в попытке встать с ледяной стерни, а колыбельная достигла крещендо, звуча многолосицей.

— Что? — Тая выпрямилась, сонно моргая глазами. Машина стояла у тротуара. Даже мотор уже не урчал. За невысоким забором колыхались на ветру яркие, стойкие хризантемы. Дом. Она почти дома.

Зимовский с легко читаемой насмешкой в голосе сказал:

— Таисия Саввовна, приехали.

Тая украдкой на ладони взглянула — настолько реальным казался сон. Зимовский проследил за её взглядом, но ничего не сказал. И вроде ОТК её не кусал за бочок, чтобы такое привиделось, а вот надо же. Одно утешает — ей никогда не снились пророческие сны.

— Что-то случилось, Таисия Саввовна? — Зимовский рассматривал её с какой-то неприятной улыбкой на лице. Ей же приснилось, что он её «грибочком» обозвал?

Она лишь качнула головой. Просто надо высыпаться, как следует, и не будет сниться всякая пакость.

— Вас Семен Васильевич уже встречает.

Дед, действительно, стоял на крыльце, опираясь на тяжелую, никогда прежде не виденную Таей трость, и ждал её. Дом приветливо светился окнами первого этажа. Второй был погружен во тьму. Зимовский подхватил Таин рюкзак с заднего сиденья и вышел из машины, обходя её и галантно открывая дверцу, еще и руку Тае подал. Ладонь у него была сильная, в мозолях от привычки заниматься с саблей. Или мечом? Что он предпочитал, Тая не знала. Да и неважно это. Запах хвои почти исчез — от Зимовского ничем не пахло. Даже странно, словно он не человек.

— Добрый вечер, Семен Васильевич! — громко поприветствовал деда Зимовский, открывая калитку, а Тая с трудом пыталась проглотить комок в горле.

Дед сильно изменился с тех пор, как они не виделись. Тае дед всегда казался незыблемой глыбой, которую время обтекает, не задевая. Все могло измениться: родители погибли в автокатастрофе, Тая повзрослела, город вырвался за пределы привычного холма, даже Зимовский, оказывается, выжил и вырос, а дед — он был непоколебим, даже несмотря на менявшиеся на его мундире петлицы и появлявшиеся ордена. Тая следила за его карьерой на официальном императорском канале в молнеграмме. И вот… Время его все же задело. Он, высокий и широкоплечий, как-то странно усох, превращаясь в жердь. На лице прорезались морщины, глаза запали, стали почти не видны под набрякшими веками, на висках змеились синюшные вены, губы стали тонкими и неулыбчивыми. Тая внезапно поняла, что еще чуть-чуть бы её бега от Змеегорска, и она бы потеряла последнего человека, которому была важна она сама по себе, а не потому, что она медсестра, та самая Подосинова или кто-то еще.

— Таинька, Илья Андреевич, добрый вечер! — Даже голос у деда изменился, стал дребезжащим и по-стариковски тихим. — Проходите, проходите скорее — непогода какая идет.

И впрямь похолодало резко, поднялся дикий ветер, выдувающий тепло. Тая передернула плечами, вспоминая сон и сжатое поле. Пришлось напоминать самой себе, что пророческие сны — это не о ней.

Тая прошептала, идя вместе с Зимовским под руку:

— Не смейте… — Ей сейчас только Зимовского в гостях не хватало. Дело совсем не в усталости. Дело в деде, который скрывал от Таи свою болезнь.

Зимовский бросил на неё косой взгляд.

— Ксантория элегантная против?

— Именно, ваше сиятельство.

— Тогда — Илья Андреевич, как раньше, многоуважаемая Xanthoria elegans. Иначе…

Тая проглотила ругательства — сокращать дистанцию с Зимовским в её планы не входило.

— Договорились, — старательно тихо, чтобы дед не расслышал, сказала она. Зимовский выгнул бровь, и Тае пришлось договаривать: — Илья Андреевич.

Он победно улыбнулся и от чести погостить витиевато отказался — прикрылся службой, которая никогда не ждет. Зимовский откланялся, поцеловав на прощание Таину руку, сел обратно в свой внедорожник и поехал прочь, словно за ним неслись все черти ада. В воздухе странными слуховыми галлюцинациями звучала колыбельная. «Баю-баюшки-баю», кажется, пел сам ветер. Тая бросила взгляд на далекую кромку леса — не его же это проделки. Во сне было поле.

Дед обнял Таю, поцеловал троекратно в щеки и повел в дом. Глаша, горничная, которая служила в доме последние лет двадцать, появившись сразу после гибели родителей в автокатастрофе, приняла у Таи рюкзак и понесла его наверх, в её комнаты — если они, конечно, еще остались в этом доме. Дед мог и не простить её побега из Змеегорска, для него он был сродни предательству. Понять бы еще, что случилось с дедом. Плохие мысли она старательно гнала прочь. Дед, тяжело опираясь на трость и по-стариковски шаркая ногами, направился в гостиную, где уже был растоплен камин — мама, хоть и была нечистью, любила живой огонь, и отец ей в этом потакал.

— Тая, — улыбнулся дед, опускаясь в глубокое, знакомое с детства кресло. — Не смотри так ужасно. Я еще жив. И садись, садись — в ногах правды нет. Глашенька сейчас чаю принесет или ты с дороги оголодала и чего другого хочешь? Так Глаша живо тебе соберет.

— Ничего не надо, — заставила себя сказать Тая. Она села в кресло, напротив деда.

Тут, в доме, ничего не поменялось за десять лет. Все так и пахло сдобой, книжной пылью и немного лавандой. Мама любила этот аромат. Мебель, книги, даже обои на стенах были все те же. Время остановилось, вместо дома задев деда.

— Таинька, как же я рад, что ты все же прислушалась к моей просьбе и приехала.

Тая терпеть не могла, когда её называли «Таинькой» — ей казалось, что ещё чуть-чуть и она растает, как снег по весне. Только высказывать это деду ей и в голову не приходило.

— Дедушка… — больше ничего она выдавить из себя не могла.

Он махнул рукой, сухой, как птичья лапка. Его кожа стала по-старчески пегой, вся в родинках, как перепелиное яйцо.

— Пустое. Таинька, я все понимаю — тебе тесно было в Змеегорске. Тебя манили чужие просторы и города. В этом нет ничего плохого, это обычное вольнодумство молодости. С таким смиряются, потому что дети рано или поздно вырастают. Жаль, что судьбу тебя поломала война, но все еще выправится, я верю.

Она не считала, что война сломала её. Уйдя со своего третьего курса в мединституте на фронт, как и другие её однокурсницы, она выжила и стала сильнее. Сломали её тут и задолго до войны, если уж говорить честно. Только пугать дедушку такими откровениями она не будет. Тринадцать лет, в конце-то концов прошло с тех пор. Чертова дюжина. Все давно забыто.

— И не надо на меня так обиженно смотреть, Таинька. Я же все понимаю, все твои мыслишки.

— Дедушка… — Она словно снова оказалась в детстве, когда с её мнением не считаются. Дед старше — только это и имеет значение. В доме, действительно, ничего не поменялось. Так не было у Таи права голоса, так оно и не появилось. — Простите…

Дед всегда требовал, чтобы она обращалась к нему на вы.

— Все потом, Таинька, — дед снова махнул рукой и прикрыл глаза.

В гостиную вошла Глаша с тяжелым подносом в руках. Она споро расставила на столе между креслами чашки с чаем, тарелки с выпечкой, сыром, нарезанными тонкими ломтиками ветчиной и помидорами. Только когда Глаша ушла к себе, дед сам начал:

— Я вызвал тебя, чтобы сообщить не очень хорошую новость. Глаша не знает еще — ты её не пугай, хорошо? У меня четвертая стадия рака. И не смотри так, это не лечится — я все перепробовал уже. Осталось совсем чуть-чуть.

Он принялся насыпать в свой чай сахар и медленно размешивать его, чтобы ложка не дай бог не стукнула о чашку. Пальцы его при этом чуть подрагивали.

Тая, и так потерявшая аппетит из-за поездки, совсем растерялась, чуть не расплескав чай, который только и взяла со стола.

— Дедушка…

Тот наигранно улыбнулся, стараясь её утешить — он всегда был сильным, он даже на могиле её родителей не проронил ни слезинки, потому что ему надо было держаться из-за Таи:

— Ну что ты. Мне восемьдесят пять, я хорошо пожил — чего обо мне плакать? Я воспитал сына, я воспитал тебя. Жаль, правнуков не увижу…

Тая отставила на стол чашку — ничего не хотелось. Только оказаться в тишине и одиночестве, быть может.

— Дедушка, вы же знаете, что это невозможно. — Удар, привычный и заслуженный, все равно больно ударил в Таино сердце. Может, потому что нанесен родной рукой, той, что в курсе всего случившегося?

— Таинька, всегда надо верить в чудо, — крайне нравоучительно сказал дед. Вот любит он говорить ненужные сентенции. Так и не отучился от покровительственных ноток в голосе. — Чудеса случаются. Может, и в твоей судьбе произойдет чудо.

Да, чудеса случались, как сегодня например — приехала и сразу столкнулась с Зимовским. Чудо, только со знаком минус. Надо было хотя бы газеты почитать перед отъездом, но все, что касалось безопасности магтехграда, было засекречено. Не факт, что она нашла бы что-то про Зимовского. И Даша! Даша впервые в жизни промолчала. Ничего не сказала. Это же надо.

— Ты не бойся, за мной долгов нет. — Дед принялся из хлеба и исходящей слезой ветчины собирать себе бутерброд. — Я даже накопил приличную сумму — бесприданницей ты не будешь. Со службы меня уже попросили, но так даже лучше — последние дни проведу дома, а то все в лаборатории пропадал. Дом продан — земли выкупил Совет магтехграда под строительство новых домов магмодам. Все копейка тебе. Я договорился — мне дадут дожить тут…

Тае хотелось орать: ну какие копейки, когда речь идет о главном — о жизни! Тая старательно твердо, чтобы дед точно услышал её, сказала:

— Я завтра же куплю билеты в Санкт-Петербург — у меня есть хорошие знакомые доктора.

Он с необычным для ракового больного аппетитом вгрызся в бутерброд.

— Не стоит. Пустое. Я уже давно привык к мысли о смерти. Да и… Если мы поедем в Санкт-Петербург, то я не уверен, что из этого выйдет что-то хорошее. Деньги уйдут на лечение, на жилье — я же не могу проживать с тобой в одной твоей комнатушке. А болезнь запущенная — меня не вылечить. Все деньги уйдут на лечение, и что останется тебе? Долги? Не хочу так с тобой поступать.

Тая возразила — пусть дед опустил руки, она их опускать не намерена:

— Дедушка, вас же и вылечить могут.

Он взял паузу, доедая бутерброд. Тая тоже молчала, обдумывая, как все случившееся, объяснить Павлу. Он должен был приехать в Змеегорск через неделю вместе с императрицей — он свитский офицер. Тая обещала показать ему город и познакомить с дедом. Павел же поймет её внезапное возвращение? Тут же речь идет о часах и днях, тут нельзя задерживаться на неделю-две, как она собиралась изначально. Дед вытер салфеткой пальцы и принялся собирать новый бутерброд, в этот раз с сыром и помидорами.

— Если вылечат — еще хуже будет. Пенсия мне положена мизерная, издевательство чистой воды. На что будем жить, если спустим все деньги на лечение безнадежного старика? На твое жалование медсестры? Таинька, не стоит. Так я хоть уйду спокойно, зная, что кой-какие деньги я тебе оставил. Бросать тебя в долгах, эгоистично тратя деньги на ненужное лечение, это не по мне.

Тая сжала руки в кулаки. Почему она так была глуха к деду, её единственному родному человеку на свете? Приезжай она сюда, в Змеегорск, побори она в себе неуверенность и страхи, то все могло быть иначе.

— Таинька, не бери в голову. — Он протянул бутерброд ей и буквально вложил его в её ладонь. — Ешь давай, а то на лице только глаза и живы. Кушай!

Тая скривилась, проваливаясь в неприятные воспоминания, когда дед снова и снова заставлял её есть, повторяя: «Кушай!» Он вытащил её с того света, неужели она не сделает для него того же?

— Дедушка…

— Тема моего лечения закрыта, Таисия, — твердо сказал он. — Хватит об этом.

Тогда-то это бы её заткнуло, но не сейчас:

— Вы неправы. Я в состоянии достойно содержать и себя, и вас. Завтра же я звоню своим знакомым и договариваюсь о вашем лечении. Мне понадобятся ваши выписки, анализы, обследования, схемы лечения — надеюсь, это все у вас на руках.

Он сверкнул глазами, напоминая, что все еще старший в семье:

— Таисия, все! Ты переходишь все границы разумного. Тут пока я еще старший, мне и решать. Ты тут, большего мне и не надо. Я не хочу лечиться. Уколы, операции, болезненные процедуры — я не хочу этого. Хватит. Это больше не обсуждается. Я уйду спокойно, зная, что с тобой все хорошо. Все, что мне нужно, это чтобы ты была рядом.

— Я останусь тут сколько надо, — еле выдавила из себя Тая. — Я уволилась перед отъездом — мне не давали отпуск, так что могу тут пойти в медсестры. В больнице или в каком-нибудь институте.

— Даже не думай об том. Деньги есть, я не последний босяк, в конце-то концов. Таинька, работа привяжет тебя к Змеегорску, а это то, чего ты всеми фибрами своей души стараешься избегать.

Тая молча укусила бутерброд. Она и не знала, что дед её знает настолько глубоко. Он улыбнулся, замечая её растерянность:

— Таинька, не думала, что я все твои секреты знаю? Молодость слишком самоуверенна… Не бери в голову, и ешь. Я подал прошение в Императорскую канцелярию по поводу дворянства. Да, оно получено уже после твоего рождения, но ты у меня единственная наследница — вдруг император пойдет на встречу? Станешь дворянкой — выбор женихов будет куда как больше. Я князя Зимовского попросил — он обещал похлопотать за тебя.

Тая еле сдержала стон — только не это! Зимовский, хлопочущий об amanita phalloides, это… Это… Это страшно.

Дед только довольно рассмеялся:

— Что, он все еще называет тебя бледной поганкой?

— Дедушка…

Он довольно хлопнул ладонями по подлокотникам кресла:

— Я твою бабушку в свое время тоже поганкой звал — ох и вредная она была! Пять лет мне голову кружила, все не то, да не так ей было. Не воротила бы нос, на пять лет мы бы с ней счастливее были. И ты не вороти нос, тогда помощь предлагают, Таинька. Зимовский та еще сволочь, но он наша сволочь, змеегорская, полезная. Он трусливый, прикрылся своими болезнями да отсиделся тут, не вылезая за пределы города всю войну, но он все равно Зимовский. Он сейчас тут в чиновниках по особым поручениям ходит, за безопасностью следит, полицию гоняет и в хвост, и в гриву, жандармов тех же… Ты уж сильно не вороти от него нос — тут императрица приезжает, Зимовские вхожи в её ближний круг. Он похлопочет за тебя, тогда уже и говори ему правду, что сам он phalloides. Как он от брака бегает, так точно только — ides.

(Amanita phalloides — бледная поганка, а буквально аманита фаллоидная, корень — то самое, обозначающее мужское начало, а окончание — ides означает «похожий»)

Тая не сдержала смешок.

— И ешь, Таинька, ешь. Тебе силы понадобятся — тут Дарья твоя приехала, вся ваша компания гимназическая собралась, весь ваш серпентарий. Дарья тебя завтра видеть изволят. Высоко она взлетела — замуж за князя Сумарокова вышла. Так что ешь — завтра глодать твои костыньки будут. И иди отдыхать — знаю, что с непривычки четыре часа разницы во времени сильно ударят по тебе, привыкнуть надо обратно.

Проклятье мелких городов: ты только вошел в дом, а все уже знают о тебе и строят планы, причем у тебя нет права отказаться, ты-то тут пришелец, ты тут проштрафившийся, убежавший из города и вернувшийся, поджав хвост.

— Дедушка…

— Я двадцать восемь лет дедушка — слушайся уже давай! Когда-то это все же надо начинать. Уважь умирающего.

Она заставила себя промолчать — деда уже не изменить, а портить отношения сейчас крайне глупо. Тая встала и поцеловала деда в висок. Единственный родной человек, и скоро его не будет. Что ж она так заигралась со временем и своими страхами.

— Иди уже. Твои комнаты все там же — Глаша каждый день там убирается, так что не беспокойся и отдыхай.

Комнаты на втором этаже, окнами выходящие на поселок магмодов, действительно, не изменились — время даже дедушку задело, но не её спальню и небольшую гостиную, в которой она никогда никого не принимала, кроме Даши. Механически съев бутерброд и не заметив его вкус, Тая направилась в ванную — день был долгим и отдых не помешал бы. Завтра она опять будет пытаться уговаривать деда на лечение. Может, Зимовского попросить помочь? Что за мысли в голову лезут, однако. Она Дашу напустит на деда — тот её уважает. Или попросит Кошкина.

Пока Тая мылась, Глаша разобрала её вещи и расправила кровать. Тая, ненадолго замерев перед окном и гадая, где сейчас ОТК, легла в приятно-прохладную после горячей ванны кровать и, забыв поставить будильник, тут же провалилась в сон. Ей снился холод, иней, и сухая стерня, кровящая руки. Раньше в кошмарах всегда приходил лес.

Глава третья, в которой Тая встречается с подружками

Кто-то шел за ним. Уверенно, нагло, не боясь. Только стоит обернуться, как за ним — пустота. И лишь смешок на спиной — снова за спиной! — подсказывает, что преследователь все еще тут, просто он проворнее. И глупо крутиться на месте — он всегда быстрее.

С небес, заставляя смыкаться веки, неслась колыбельная. Она была всюду. И снова, как ни закрутись, не найти источник звука. И сердце трепыхается в груди, готовясь сдаться. Агония. У него агония.

Он уже несколько раз упирался, сам не понимая как, в стену, внезапно возникающую на его пути. Стена каждый раз пахла землей, сухой травой и кровью. Его кровью. Он поднимался раз за разом, и раны на ладонях смыкались, затворяя кровь, и вновь, шатаясь, под рев небес он шел домой. Он дойдет! Он вернется. Потому что иначе скажут, что он всего лишь напился и умер по собственной глупости. Замерз. Он не умрет. Он на зло тому, кто прячется за спиной, дойдет до людей. Люди — это помощь.

Его шатало и заносило в стороны. Его крутило, его снова и снова бросало на земляные стены, и он полз по ним вверх, отказываясь сдаваться. Стерня, как гвозди, протыкала ему ладони, втыкалась в грудь и ноги, пытаясь насадить его на себя, как энтомолог бабочку. Он все равно полз. И поле как терка сдирала с него жизнь, с жадным чавканьем впитывая капли его крови. Он доползет! Он… Веки в очередной раз закрылись. Колыбельная победила. Еще ни один ребенок не убежал от неё.

Таю с сиплым вдохом вынесло из кошмара. Она села на кровати, хватаясь за сердце. То заполошно билось, пытаясь доказать, что поле, кромешная тьма и её смерть были настоящими. Его смерть. Не её. Её ладони были целы, хоть и чесались, словно заживали.

В спальне стояла удивительная тишина. Эхо колыбельной затихало в голове. Лунный свет мягко лился в незашторенное окно. Тая стиснула зубы и направилась в ванную — смыть липкий пот и чужой сон. Мама говорила, что нужна родниковая вода, но и любая проточная тоже сойдет. В холле второго этажа было пусто. Дом спал. Дед тут, в своей спальне, Глаша на первом этаже.

Тая включила свет в ванной — он больно ударил по глазам, заставляя щуриться. Тая наугад сделала шаг, и тут в зеркале отразилась за Таиной спиной черная тень, тонкая, хищная, с непропорционально длинными конечностями, тянувшимися к ней…

Тая не задумываясь схватила в полки опасную бритву, которой до сих пор брился дед, и стремительно развернулась, готовая бить — сон еще цепко держал её в своих тисках.

— Таинька? — На неё удивленно смотрел дед в длинном, черном халате. — Нервы?

Она лишь кивнула, убирая прочь непригодившуюся бритву. Руки её откровенно дрожали. Точно. Нервы. Шилов же говорил, что лечиться все же надо.

— Простите…

И все же, почему к неё пришло поле, а не лес?

Утром, точнее в полдень, Таю в молнеграмме ждали не меньше сотни сообщений. Она села, прислушиваясь к странной тишине в доме. Ни деда, ни Глаши слышно не было. Спешить никуда не хотелось — Тая полночи не могла сомкнуть глаз после кошмара, и она, сонно зевая, стала просматривать все ветки личных сообщений. В основном тут были короткие записи серпентария — все семь её бывших подружек вспомнили о ней и прямо-таки жаждали встретиться. Даша, добрая душа, назначила встречу в «Анаконде» — какой-то новый, незнакомый Тае клуб. Или ресторан?

Даша прислала не меньше двадцати фотографий прошлых встреч серпентария из Санкт-Петербурга, Москвы и еще каких-то городов. Посмотрев, как одевались подружки, Тая скривилась — она с собой не брала ничего на выход. Просто в её походный рюкзак не вместилось бы. Может, пройтись по местным магазинам и что-то купить? Или сразу смириться с тем, что она никогда не соответствовала остальным змейкам-гимназисткам? Дед долго добивался признания и достойного финансирования его проектов — его карьеру сильно подкосил папин брак на нечисти.

Последним в молнеграмме было голосовое сообщение от Даши: «Подосиновик, ты вообще в курсе, что сейчас тут четыре часа дня? Встречаемся, между прочим, в шесть!»

Тая рухнула обратно в кровать. Игры часовых поясов её убивали. Ей не успеть купить что-то приличное, привести свою гриву в порядок и сделать макияж в салоне. Ну и пусть! Змейки все равно поднимут её на смех из-за отсутствия жениха, мужа, детей, богатства и прочего, что положено иметь приличной барышне. Не о карьере же им рассказывать? И не о том, как жила эти годы. Ни рассказов из анатомки, ни из взрывной воронки, в которой Тая вместе с ранеными провела трое суток, дожидаясь, когда кто-нибудь из магмодов прорвется к ним под плотным магогнем, ни из морга, где она рыдала над телом Метелицы, а это болван, волкодлак драный, взял и ожил, когда она уже смирилась с его потерей, ни из обычной послевоенной жизни Таи, змейки не поймут. А рассказывать про Павла Кошкина и остальных она сама не будет. Парней жалко — змейки же на них охоту откроют.

Походник ожил, выплевывая сообщение за сообщением.

«Ты собираешься?»

Нет.

«У тебя есть вечерние платья?»

Нет, конечно.

«Тебе привезти что-то на выход?»

Да нет же! Она же не нищенка.

«У нас вроде один размер, если ты опять не похудела.»

Не-е-ет!

«Кончай худеть — я жабой буду смотреться на твоем фоне!»

— Так не надевай зеленое, — пробурчала Тая. Кошмар растворился в солнечном свете, но настроение было безнадежно испорчено.

Дашина скорость печати поражала. И не лень же. Её энергию да на мужа бы — Сумароков быстро бы сбежал куда-нибудь в опричные земли и навел бы там порядок, как ему и положено по службе.

Тая, оставляя походник на столе, направилась в ванну — надо для начала умыться.

«Меня Сумароков из-за этого разлюбит!»

«Так тебе что-то везти или нет?»

«Тая!»

«Тая?»

«Ты только не волнуйся.»

«Змейки не будут особо кусаться.»

«У Лариски муж ходит налево, направо и наискосок.»

«У Альбины отец проворовался, и это вот-вот всплывет.»

«Она боится, что жених узнает и откажется от неё.»

«У Вероники муж награду очередную получает — она гордится им, как гусыня!»

«Словно сама воевала.»

«А муж у неё магмод. Только об этом ни слова — Вероника до сих пор бесится, что он на это пошел.»

«А еще она не хочет рожать выродков.»

«Дура, да?»

«Короче, будет выеживаться, я молчать не буду!»

«И там еще кое-что, но это только лично расскажу.»

Тая вышла из ванны и, быстро проматывая Дашины сообщения, направилась на первый этаж в поисках завтрака. Или уже ужина?

А Даша продолжала печатать.

«У Жени второй ребенок только из колыбели выбрался, а ей муж уже третьего заде…»

«Черт, ты же у нас девица!»

«Все время забываю.»

— Ну, спасибо, подруга… — Тая включила на кухне электрический чайник и зарылась в холодильнике в поисках еды. Заодно записку с него сорвала. Глашиным почерком было написано, что она повезла Семена Васильевича в город по делам. К нотариусу. Перед дедом до сих пор было стыдно — она чуть не набросилась на него.

«Сделай вид, что не читала верхнее сообщение. Про заде… Ну, ты поняла!»

«Короче, Женя опять в деликатном положении.»

«И чего ему налево не ходится, а?»

— И правда, чего это Ларискин ходит, а этот верность блюдет…

Тая достала из холодильника ветчину, масло, сыр и принялась делать себе бутерброд. Вот что в Даше хорошего — ей собеседники, как правило, не нужны. Походник продолжал пиликать и выдавать на экран новые сообщения.

«Карина и Ольга затеяли свое дело и прогорели. Родственники еще не в курсе.»

«А еще Ольгин жених опять отложил свадьбу, так что чья бы корова мычала…»

«Каринин муж идет на повышение, о-о-очень большое повышение»

«Узнает о финансах Карины — скандал будет.»

«Я к чему…»

«Отобьемся!»

«Хочешь, я скажу всем по секрету, что у тебя венец безбрачия?»

Фантазии Даши всегда впечатляли.

«И не надо ругаться — Зимовского венец безбрачия не пугает.»

«Он всем о своем венце рассказал.»

«Лжет поди.»

«Лишь бы не жениться!»

Чайник с громким звуком отключился, и Тая сыпанула в первую же попавшуюся чашку растворимый кофе. Сахар бы еще найти на Глашиной кухне.

«И вообще, прошлый век скрывать венцы безбрачия.»

«Как и обсуждать, кто и когда женился и почему тебя так и не позвали замуж!»

«Тая, да ответь же! Ты вообще живая там?!»

Сообщения сыпались одно за другим. Тая, быстро доедая на скорую руку собранный бутерброд, отвечать на них не хотела, если честно. Ей бы кофе выпить да мыслями собраться, а не вот это все. И надо дозвониться до Павла. Он может помочь уговорить деда лечиться.

«Тая!»

«Да Тая же!»

«Таисия Саввовна!»

«Полтора часа до встречи!»

«Я тебя сейчас сама убью, если ты там живая!»

Дашино терпение закончилось или пальцы устали — она позвонила. Тая, заваривая кофе, приняла звонок:

— Добрая ты моя душа, Дашенька! Вот скажи, прошу, зачем ты всем рассказала, что я приехала в Змеегорск?

Даша даже поперхнулась словами приветствия:

— Кхм… дня тебе! И хороша же ты — так обо мне думать. Это все Зимовский.

— Что?! — Тая чуть молоко не расплескала, которое наливала в кофе. — Прости?

— Прощаю.

Дашу было плохо слышно из-за странного шума. Вентилятор, что ли? Или работающий мотор автомобиля?

— Зимовский выложил в молнеграмме твое фото. Он его даже отретушировал, прикинь. Или это его секретарь Владимир сделал? Он у него умница. Короче, загляни… А, прости, забыла, тебя же нет в том диалоге. Тебя добавить?

Тая качнула головой:

— Спасибо… Не надо…

— Тая, ты в порядке?

— Не совсем, — честно призналась она.

— Тогда уже лечу!

Даша была очень преданной подругой и тем еще ураганом. Проще смириться с ней, чем остановить. Тая с ней дружила уже восемнадцать лет, а ураган еще так и не думал стихать. Только наоборот набирал обороты. Дашу даже брак и Сумароков не усмирили. Одна надежда на беременность, и то не факт.

Походник тренькнул, выдавая темное фото. Тонкая фигура в свете фар: берцы, джинсы, куртка, рюкзак на плече, развевающиеся волосы. И надпись: «Угадайте, кто? Подсказка: в лесу грибов прибыло».

Он точно князь? Откуда все это ехидство? И почему она тогда постеснялась достать свой походник и сфотографировать его растерянную ро… Личность.

Тая осторожно отодвинула в сторону походник, отключая его, а в дверь уже стучали. Громко, долго, настойчиво. Даша. И что Сумароков в ней нашел? Еще ж одна совсем не княгиня. Тая знала, что отсидеться в стороне Даша ей не даст, и пошла открывать дверь, запуская подругу с ворохом вещей в руках и чемоданчиком для макияжа.

Спустя час примерок, уговоров, три неудачных укладок волос, пять ссор из-за Таиного отказа заплетать косу несмотря на то, что это сейчас модно, шесть смытых к черту румян, теней, тональников, раз двадцать заломанных Дашей рук, сотни снимков, выложенных в молнеграмм без Таиного разрешения, и тысячи, если не больше, отправленных сообщений, Тая была собрана. Джинсы, короткий белый топ, куртка и поголубевшие из-за натянутых, как канаты, нервов глаза — когда Тая нервничала, в них всегда прорезался лед. Даша не смирилась, но времени что-то исправлять уже не было — их ждала «Анаконда». Вот почему в небольшом городке, где из всех змей только бывшие подружки, так много змеиных напоминаний? Тут даже гадюки не жили — слишком холодно для них.

Даша не угомонилась и за рулем — она болтала и умудрялась отправлять сообщения. Надо будет Сумарокову намекнуть на необходимость шофера для любимой жены, если он её не хочет лишиться в какой-нибудь нелепой аварии из-за Дашиной ругани с кем-нибудь снова неправым в молнеграмме.

— О, Зимовский класснул твою фотку.

Тая, скучая, смотрела в окно на проносящийся лес. Он был слишком близко.

— Какую именно?

— Ту, с высунутым языком.

Тая лишь прикрыла глаза — Даша и это выложила. Иней пополз по салону, а Тая не могла взять себя в руки — пальцы предательски тряслись. Вот зачем тут Зимовский… И зачем ему понравилась Таина фотография, еще и такая нелепая.

— Да не трусь, Тая, пробьемся! А если нет — я Сумарокову пожалуюсь. Он живо законопатит Зимовского в какую-нибудь дыру. А если он не справится — папе скажу. И вообще-то Зимовский неплохой.

Дашин отец был главным разрабом магмодов. Он сказочно разбогател на заказах — Дашу замуж даже британские принцы звали — четвертый и ниже в очереди к трону, чтоб Даша гарантированно до короны не добралась, но все же. Британии магмоды, тем более стабильные, тоже нужны. В Британии давно отказались от равнородных браков, за которые продолжала держаться российская императорская семья.

Даша припарковалась у клуба, сиявшего в легких сумерках всеми цветами неона, и Тая выдохнула — сегодня авария и трагическое вдовство Сумарокова отменяются. Надо ему все же намекнуть про молнеграмм и руль. Пусть превентивно блокнет всех неправых в паутинке.

«Анаконда» встретила теплом, ароматами дорогого парфюма, звуками музыки, уже танцующими девушками на танцполе, скучающими в баре парнями, среди которых неожиданно возвышался ОТК — не узнать его богатырский размах плеч сложно, а уж как выдавала его волчья голова! Перед магмодом стояла стопка с чем-то прозрачным. Соломинки, чтобы он мог пить, ему не предложили. ОТК крутил в пальцах стопку и о чем-то думал. Надо с ним правильно познакомиться, а то называть его ОТК не совсем прилично.

Столики, отделенные друг от друга перегородками, все уже были заняты. Слишком много понаехало знати для такого маленького городка. И это еще гвардия где-то потерялась — то ли в дороге, то ли в окрестных лесах. Хотя в одном из углов клуба сидели как на подбор блондинистые парни шкафообразного сложения. Родовая гвардия? Или уже императорская?

Тая решила не забивать этим голову, тем более что змейки дружно пошли в атаку, целуя и обнимая Дашу, а затем и её. Их потащили за щедро накрытые столы, и понеслось… На Таю посыпались охи, ахи, вздохи, сплетни, тосты за чьи-то успешные успехи, случайно вырвавшиеся гостайны, вопросы — Даша умело парировала их, переводя все то в шутку, то почему-то на Зимовского. Змейки были упорные и то и дело возвращались к Тае и её несчастной жизни. Их родители, в отличие от Таиного деда, успели хорошо нажиться на военных заказах, и сейчас были вхожи в элиту не города, не губернии — страны. Карина хвасталась, что её муж вот-вот займет место генерал-губернатора Москвы. Даша, не будь дурой, молчала о должности своего мужа — она у него все же немного секретная. Евгения вздыхала и жаловалась, что в этом году снова запретили выезжать в Ниццу — её состояние внушает опасения докторам… И снова очередной заход на планы Таи в этой жизни — Даша уже устала отбиваться. А Зимовский, наверное, уже весь изыкался — так часто его тут вспоминали.

— Вот ты кто по… Профессии, Тая? — спросила Лариса, стоило Даше отлучиться «попудрить носик».

— Медсестра.

— И какие карьерные планы? — Карина невоспитанно поставила локти на стол и предвкушающим блеском в глазах подалась к Тае.

— Могу стать старшей медсестрой.

Лариса потупилась:

— Это в больнице всеми управлять?

Тае пришлось разъяснять, усиленно загоняя иней внутрь вместе с раздражением:

— Это в отделении только медсестрами распоряжаться.

Карина снова спросила, пальчиком водя по краю пустого бокала:

— А дальше кем будешь?

Само собой подразумевалось, что надо расти и делать карьеру.

— А дальше могу стать главной медсестрой. Это в больнице всеми медсестрами заведовать. А что?

— А дальше? — не отставала Карина. И что ей неймется? — Например, всеми медсестрами города или страны…

Тая скрипнула зубами, не зная, что и сказать на это. Серпентарий ждал ответа. Иней полз прочь от Таиного стула, но тут же таял.

— А дальше я замуж выйду, — сдалась Тая. Даша же не успела про венец безбрачия наврать?

— Так про венец безбрачия все же ложь! — вмешалась Альбина.

— И кого приметила себе? — влезла в разговор Женя, добрая душа. — Зимовский, говорят, всех возможных невест империи уже отшил. Кроме Разумовской, конечно. И тебя.

Вокруг раздались понятливые смешки.

— Ему император может приказать жениться. — Карина улыбнулась. — Хочешь, замолвлю за тебя словечко? Мой муж близок с императором.

Очарование мелких городков — ты только глянул на кого-то случайно, а на другой стороне города тебя уже женили. Бедняга Зимовский, зря он подвозил её.

Тая честно сказала:

— Илья Андреевич последний человек в этом мире, за кого я бы хотела выйти замуж.

Её не поняли и принялись тут же доказывать, что главное — род, а качества мужа… Его и перевоспитать можно. Особенно Лариса старалась убеждать со своим ходящим наискосок мужем. Хорошо, что в середине дебатов о правильном воспитании мужей вернулась Даша и снова приняла огонь на себя. Она узнала по большому… Очень большому секрету, что тот самый Кошкин, ну вы понимаете, тот самый, приедет в свите с императрицей. Словно у него выбор есть — не ехать.

Тая с облегчением, что от неё отстали, вздохнула. Она посмотрела в зал, ища магмода. За него было почему-то тревожно. Магмог нашелся на танцплощадке. Танцевать он не умел, но очень старался — до природной грации волкодлаков ему было далеко. Его сторонились, но его это не останавливало. Он словно за усы дергал местное общество снобов. Движения его становились расслабленнее и хаотичнее — он уже три или четыре захода сделал к бару. И как он умудряется пить без соломинки? Он совсем идиот или как…

Оставалось надеяться, что «шкафчики» в углу с замашками гвардии не оставят в беде своего, если магмод нарвется. К нему уже два раза кто-то подходил из обслуги и что-то старательно выговаривал. Тревога так и чувствовалась в воздухе. Морозные узоры вырвались в зал, еще никем не замечаемые. Таины ладони то и дело чесались, словно на них заживали раны, нанесенные стерней. Хорошо хоть колыбельная не звучала в ушах. Это все Змеегорск. Не надо было сюда возвращаться… Тая сегодня же позвонит Павлу и попросит его помочь с дедом. И уедет из этого сумасшедшего городка навсегда.

Магическое звукопоглощение работало плохо — чужие разговоры доносились неприятным гулом, из которого легко можно было выцепить целые фразы. Музыка прорывалась глухим ритмом и визгами высоких нот.

Вероника, откинувшись на спинку стула, рассказывала, опять же по большому женскому секрету, что Зимовский только из-за природной трусости отсиделся в тылу. Мол, ему предлагали Дальневосточное направление, а он прикрылся болезнью. Вот изыкается же мужик сегодня. Что они все к нему привязались? Ладно, она — он её постоянно на смех поднимал из-за происхождения и фамилии, змейки-то что.

Даша, словно рыцарь на белом коне, почему-то тут же бросилась на защиту Зимовского:

— Ника, он тоже воевал — тут. Видели же, что осталось от кирзавода? Магмод вырвался и взорвал все к… к… Все взорвал.

Дашины пальцы почему-то дрожали. С чего бы это? Сумароков вроде тут не служил. Вероника побелела и отвернулась. Точно, у нее же самой муж — магмод.

Даша продолжила:

— А сколько нападений на исследовательские центры было? Какая-то сволочь в паутинку скинула координаты магкластера. И кучу фотографий, даже из лабораторий. Зимовскому тут было нескучно.

Вероника вздохнула — её муж точно воевал:

— Даша, всем в стране было нескучно. А Зимовский сильный маг, прирожденный, не то, что выродки.

Мужу Вероники только посочувствовать оставалось. И ведь развода почти не добиться.

— У него неоперируемый порок сердца, между прочим! — не сдержалась Даша, выдавая медицинскую тайну. Сумароков вообще думает головой, когда все рассказывает своей жене? — Трехкамерное сердце.

Тая с трудом удержала брови на месте — с таким, вообще-то, не живут. Источники Сумарокова где-то напортачили, или Даша не так все поняла. Может, у него овальное окно в сердце не заросло? Черт с ним, с Зимовским, как магмода с танцпола уводить?! Вот что важнее сейчас. Ощущение, как над пропастью: и дух захватывает, и понимаешь, что если не устоишь… Что будет, если она не устоит?

Тихо-тихо, где-то за гранью зазвучала колыбельная, до дрожи пугая Таю.

…ранка быстро заживет,

И Луна свое возьмет.

Будешь бегать по кустам,

По сосновым по лесам…

Вероника пожала точеными, укутанными в дорогие меха плечами:

— И все равно — он трус.

Может, не трус, но… С магомодами воевать — особого ума не надо. И снова все покатилось по накатанной — обсуждали, что Разумовская, та самая, чей отец изобрел способ раскачки пустых магоканалов, положила глаз на Зимовского… А колыбельная уже звучала открыто. Тая вздрогнула. Это диджей за пультом включил свой трек. И с танцпола вынесло половину танцующих, а магмод остался. Еще и девицу какую-то умудрился притянуть к себе, кружа под её пьяный смех. Местным это явно не понравится.

— …так что, Тая, держись — кусать будут больно, — с насмешкой в голосе сказала Альбина.

Тая даже вынырнула из мыслей. За что её-то кусать? Магмоды не едят людей!

Она посмотрела на Альбину. Вероника хохотнула, делая большой, отчаянный глоток из бокала. Там на дне плескалось что-то янтарное.

Даша смилостивилась и пояснила:

— Мы о Разумовской, которой Илья Андреевич приглянулся. Очень.

Тая нахмурилась. Её Зимовский вообще не интересует.

— Да ну вас…

Ей магмод сейчас важнее. Девицу у него уже отобрали, и два парня пытались технично зажать магмода с боков, но он легко ушел от ударов обоих. И продолжил танцевать, пока официанты помогали шатающимся и еле стоящим на ногах парням выйти на улицу, подышать свежим воздухом. Чума! Все хуже и хуже. ОТК не понимает, что откровенно нарывается? Ему уходить надо.

— Та-а-ая… — протяжно позвала Ольга.

— Что? — отмерла она, наблюдая, как в клуб вошли двое городовых и прямой наводкой направились к магмоду. Быстро они сработали — на подхвате у клубных громил, что ли, стоят? И гвардия, заразы белобрысые, даже не шелохнулась в своем углу, когда магмода, заломив ему руки, потащили из клуба.

Колыбельная взвизгнула и замолчала. Диджей тут же врубил новый трек, что-то отчаянно быстрое.

— Можно подумать, ты ничего не понимаешь, — улыбнулась Карина. Даже Даша молчала и рассматривала Таю с каким-то интересом вивисектора.

— Да бросьте, это же Тая, — рассмеялась Вероника. — Пока в лоб не прилетит — не поймет.

И почему их всех убить нельзя, а? Белые узоры инея поползли уже по стенам. Магмода надо спасать! Тая встала, заметив краем глаза движение за спиной. Кто-то уверенной походкой направился к их столу.

— Тай, он уже не умирает…

— Да в гробу я видела вашего Зимовского и в белых тапочках, — не выдержала она и понеслась прочь из клуба — не из-за обиды на змеек. Ей магмода надо выручать. У него же речевого синтезатора нет, а тяга к приключениям как у Метелицы, не меньше. Учитывая местную ненависть к магмодам… ОТК как малость приласкают дубинками. А он говорить не может. При желании даже магмода можно убить, несмотря на их повышенную живучесть.

И почему в спину кто-то сказал: «Не дождешься, грибочек!»?

Глава четвертая, в которой оказывается, что Зимовский небезнадежен

Когда Тая, забыв про куртку в гардеробе, вылетела на улицу мимо удивленного администратора, магмода уже профессионально упаковали в наручники и запихали в патрульную машину на заднее сиденье. На тротуаре остался след в разбросанных золотых листьях, как магмода тащили к ней. Уроды! Вот что людям неймется? И какого ОТК, зная отношение местных к магмодам, так откровенно нарывался?! Второй Метелица, ей-богу. Тот вечно испытывал терпение Таи, полиции и окружающего мира.

Тая подлетела к городовому, садившемуся за руль:

— На каком основании задержали парня?

В темноте осеннего вечера толком не было видно, что там с магмодом — приласкали уже или решили оставить на потом. Как работает полиция, Тая, к сожалению, знала.

Бляху на болотистого цвета мундире было плохо видно, и прочитать имя и номер городового у Таи не получалось. И походник не достанешь, чтобы его сфотографировать. На кого потом жаловаться, вообще не ясно.

— Барышня, не мешайте, — отмахнулся от нее городовой в возрасте. Правда перед этим он внимательно осмотрел с ног до головы Таю — не дай бог титулованной нагрубит. — Не ваше дело.

Тая вцепилась руками в водительскую дверцу, не давая её закрыть:

— Куда вы его везете?

Городовой нецензурно выругался и рявкнул:

— Руки! А то сама за ним туда же отправишься!

Магмод из глубин автомобиля, как рыба в аквариуме, подался к окну и отрицательно закачал головой, пытаясь уговорить Таю не вмешиваться. Он еще булькнул бы хоть что-то! Убьют же ненароком, а потом скажут, что оказал яростное сопротивление. Ага. В наручниках. Собственное бессилие злило Таю — даже если обматерит городового в ответ, это не поможет.

С неба, отсвечивающего рыжим из-за городской засветки, полетел колкий снежок. Не сейчас! Только снегу она не указ. Еще не указ.

— Я буду жаловаться! — отступать Тая не умела, но руку с дверцы убрала. Пальцы ей еще пригодятся.

— Да хоть императору, барышня!

Городовой захлопнул дверцу, мотор взревел, обдавая Таю клубами вонючего дыма, и она от души выругалась вслед машине, исчезающей в темноте:

— Чума на ваши дома! И чтоб деньги дорогу забыли…

На сердце стало стыло. Не смогла. Не помогла. И куда теперь бежать и что делать? Надо было Дашу с собой тащить. Или Веронику — у той же муж магмод, она бы поняла, наверное. Или нет.

Подошедший со спины Зимовский меланхолично заметил, заставляя Таю вздрагивать и разворачиваться:

— Звучит как угроза при исполнении. Проклятья накладывать на служащих нельзя.

Тая проворчала:

— Я не глазливая. И вообще я не маг.

Только Зимовского и не хватало. Откуда он тут вообще? Даша вроде его не приглашала. Не следит же он за Таей, она не того полета птица, чтобы за ней ходили следом. Зимовский наклонил голову на бок, странно рассматривая её. Его высокомерный взгляд привычно бесил. Да, она полунечисть, да, с такими, как она, считаться не принято, да, она знает свое место в этом мире, и да, она проглотит привычно все проклятья, что просятся на язык при виде Зимовского, но какого черта-то… Он же не ребенок уже.

Тая принялась лихорадочно искать в походнике Пашин номер. Кошкин говорил звонить ему в случае чего.

— Я заметил.

Зимовский выглядел каким-то странно растрепанным. Рубашка вырвалась из джинсов, волосы встопорщены, даже пуговицы у ворота рубашки куда-то делись, вырванные с корнем. Что это с ним? Впрочем, неважно. Тая нажала на экране кнопку вызова. Механический голос равнодушно сообщил, что абонента нет в сети. Да что за день такой! Точнее вечер. Ожидание неминуемой катастрофы нарастало, и Тая ничего с этим поделать не могла. Ветер сыпанул ей в лицо пыль со снежной крошкой.

Снег. Кто бы только знал, как же она его ненавидела и боялась. И пожаловаться некому.

По шинели Зимовского пополз иней. Он смахнул его рукой:

— Грибочек, что случилось?

Тая вздрогнула. Ей тогда не приснилось. Она медленно подняла глаза на криво улыбающегося Зимовского, который снял шинель и галантно набросил её Тае на плечи. Снежная перхоть тут же усеяла ворот его черной рубашки. Снежинки не таяли, словно он холоднокровный. На Тае снежинки тоже перестали таять — лес слишком близко. Лес все помнит. Его не обмануть и не заставить молчать, как дед заставил молчать людей.

— Я могу чем-то помочь?

— Твои арха… — Тая осеклась, вовремя вспоминая, кто перед ней. — Ваши люди, Илья Андреевич, беспричинно забрали магмода и куда-то повезли.

Зимовский пожал плечами:

— Разберутся. Как малость он представлял угрозу гражданским. Он пьян. В общественном месте. Это угроза.

Тае ругаться захотелось — люди иногда так непроходимо тупы, и Зимовский туда же! От него она такого не ожидала. Она, обдумывая, попросить ли помощи у Даши, заставила себя спокойно сказать — не дело грубить, она не Зимовский:

— Вы, Илья Андреевич, наверное, не заметили. У магмода частичная блокировка трансформации. Что он пил в баре — я не знаю. Знаю одно — соломинку ему так и не дали. С такой пастью, как у него, только лакать. Размеры стопки представляете? И размеры языка.

Зимовский соображал быстро.

— Извините, Таисия Саввовна, я позвоню по службе… — Он достал походник из джинсов и набрал какой-то номер: — Владимир, кто сегодня у «Анаконды»? Семенов и Крюков, правильно?

Ответы Тае были не слышны. Она направилась к клубу, но Зимовский поймал её за запястье и остановил.

— Не беги. И это не тебе, Владимир! Уточни у Крюкова: по какой причине они задержали магмода.

Тая выдернула руку из захвата Зимовского. Тот недоуменно посмотрел на неё, но настаивать не стал. Он в ожидании ответа принялся ходить по стоянке.

— Да откуда я знаю, как его зовут! У него волчья пасть. Владимир, не тормози. Он не способен говорить. Видимо, приехал на протезирование. Владимир, это я и прошу тебя узнать! Работай, в конце концов. Это тебе не фоточки ретушировать… Уволю, мр-р-рак!

Тая осторожно принюхалась к шинели на плечах — никакого запаха, даже парфюмом не пахнет.

Над стоянкой, освещенной парой фонарей, повисла тишина. Зимовский старательно вслушивался в телефон — видимо, Владимир долго и упорно оправдывался.

— Хорошо. Скажи, чтобы ждали меня… Да где едут — там пусть и ждут!

Оригинальный подход к проблеме.

Зимовский убрал походник в карман джинсов и направился к своему внедорожнику. Звякнула, отключаясь, сигнализация. Басовито заурчал мотор.

— Магмода Сергея Серова задержали за пьянство и угрозу общественной безопасности. Его повезли на освидетельствование в магмодлабораторию, — кому это Зимовский говорил, Тая не поняла. Он её с собой не позвал. Телефон он при этом уже, вроде отключил. Или перевел на громкую связь?

Тая замерла. Она поговорит с Дашей и попросит вмешаться Сумарокова. Или Дашиного отца. Интересно, Зимовский вообще заметит, что разговаривает с пустотой?

Заметил-таки — когда уже открывал пассажирскую дверцу для Таи:

— Ты не едешь, грибочек?

— Можно я буду просто amanita phalloides?

— Да хоть caesarea*. Садись! — он сделал над собой усилие и поправился: — садитесь, пожалуйста.

(*Цезарский или кесарев гриб — род один с поганкой, но гриб ценный в высокой кухне).

Его вечное пренебрежение бесило. Не стоит раз за разом ей напоминать, что она никто. Тая заставила себя взять в руки и спокойно села в машину. Ради магмода. Внедорожник рванул в переплетение ярких, украшенных в ожидании юбилея и визита императрицы улиц. Тая, пристегивая ремень безопасности, только заметила:

— Ваши городовые, Илья Андреевич, поехали не в этом направлении.

Он бросил на неё насмешливый взгляд:

— Ты же не всерьез? Или думаешь, что я не знаю собственный город? Прости… — Он снова поправился: — простите. Я знаю свой город, просто поверьте.

Тая отвернулась к окну. За последние годы она отвыкла от высокородной спеси. На войне они все были равны. Ну, почти. Она подчас главнее была всех этих князей, поручиков, белых косточек и прочих. Это их судьбы были в её руках, а не наоборот. Хотя Зимовский не воевал. Ему плевать на боевое братство. Он не обязан её уважать.

Тая заставила себя сказать:

— Это вы простите, что я вас вытащила из клуба.

— А вот это точно пустое.

Водил машину Зимовский уверенно, причем даже соблюдая правила — «ведерко» сирены на крышу он не стал ставить. Или не считает случай важным, или уверен в своих подчиненных. Радио что-то тихо мурлыкало. Не колыбельная — и хорошо. В этот раз в сон не клонило. Понять бы еще, почему вчера так странно сморило. Усталость из-за поездки дала о себе знать?

Внедорожник промчался через весь центр, ни разу не словив красный свет на перекрестках, и вылетел на новое, ведущее к исследовательским центрам шоссе. А Тая и не знала, что туда проложили хорошую дорогу. Мимо неслись сжатые поля — раньше здесь что-то экспериментальное выращивали.

Тая не сводила со стерни глаз. Света фонарей не хватало. Тае казалось, что, чуть приглядись она, и выхватит из тьмы одинокую заснувшую в поле мужскую фигуру с окровавленными, израненными ладонями. Собственные руки обожгло фантомной болью. Ей не снятся пророческие сны. Она вообще не маг. Она просто полунечисть, чья вторая, нечеловеческая половина проснулась из-за близости леса. Только уверенность, что это то самое поле, не покидала её. Даже хотелось скомандовать Зимовскому, чтобы остановился и… И что дальше? Она серьезно пойдет искать того парня? Это. Просто. Сон. И подхваченная в поезде чесотка.

— Что-то тревожит, Таисия Саввовна?

— Нет.

Наверное, она ответила излишне резко, потому что Зимовский подобрался и скучающим, словно отчитывающим Таю голосом сказал:

— Я разберусь, что случилось в клубе. Справедливо и честно. Вы мне верите?

Тая лишь кивнула. Автомобиль повернул на пустой дороге налево, к темным корпусам институтов. Ни единого огонька не пробивалось через защиту, словно война еще продолжалась. Поля со стерней закончились. Мимо неслись зеленеющие озимые, бодрые, несмотря на заморозки. Мелкий снег продолжал виться в воздухе, не спеша ложиться на землю. Та еще не готова — она еще теплая. Снег ляжет в первых числах ноября, когда Таи тут уже не будет. Она уедет на днях, как только уговорит деда лечиться. Только сперва надо поговорить с Кошкиным. Он может помочь.

— Не верите, — фыркнул Зимовский. — Обидно.

Что ему до веры или неверия какой-то полукровки?

— Грибочек, совет на будущее: если хочешь, чтобы мужчины совершали подвиги во имя тебя, то чуть-чуть доверия и теплоты не помешали бы.

— Мне не нужны подвиги. Мне нужна справедливость.

— Это я уже обещал.

Он свернул к поселку магмодов.

— Видишь, нас уже ждут.

Полицейская машина стояла у обочины, магмод терпеливо сидел на заднем сиденье, городовые смущенно замерли на улице под порывами ветра чуть ли не по стойке смирно. Снег уже прочно осел на их мундирах. Похолодания сегодня не обещали, как и снега.

Под шинами внедорожника зашуршал гравий обочины. Приехали. Зимовский вышел первым и не забыл помочь Тае, которая собиралась с мыслями, что же делать, если ОТК, то есть Сергей Серов, все же умудрился напиться в баре. Она достала походник и снова позвонила Кошкину. Он все еще был не в сети.

— Ваше превосходительство! — по струнке вытянулся городовой, который обматерил Таю. — Сопровождаем задержанного…

Зимовский оборвал его, тихо, но отчетливо сказав:

— Результат его алкотеста покажите.

— Дык это… — растерялся полицейский.

Тае захотелось смеяться — второй раз она увидела, как растерянно замер Зимовский. Он даже побелел. Хотя нет — кончики его оттопыренных ушей заалели. От гнева или холода?

— Крюков! Провести алкотест немедленно. При мне.

Магмода вытащили из машины, заставили дунуть в алкотестер, который… Который исчез в руке разъяренного Зимовского. Тая чуть шею не растянула, стараясь рассмотреть результат на экране. Видно ничего не было. Магмод, не особо по виду помятый, только бок белой футболки весь в пыли и сухих листьях, умудрился Тае подмигнуть и рукой в наручниках знакомо потереть подбородок. Странно. Этого магмода она точно никогда не встречала, так почему жест знаком? Снова выверты её напуганного возвращением в Змеегорск сознания? Метелица так тер подбородок.

Зимовский прошипел, как змея:

— Брас-с-слеты с-с-снять! И головой научитесь уже думать, Крюков, а не взятки по карманам распихивать! — Он склонил голову перед Таей: — Таисия Саввовна, господин Серов, полиция города Змеегорска и я лично приносим свои извинения за неправомочное задержание. Вы имеете право подать жалобу на службу полиции.

Магмод только неопределенно пожал плечами. Тае извинения Зимовского тоже были не особо нужны, так что разошлись почти миром. Она лишь добавила на прощание:

— Счастливого вечера, Илья Андреевич. ОТК… Прости, Сергей, конечно, пойдем. Я тебя провожу до дома, а то мало ли.

Тот рыкнул в небеса обиженно, совсем как Метелица, но за Таей пошел. Она обернулась — Зимовский, наклонив голову, стоял и смотрел на неё из-под бровей. Он то сжимал руки в кулаки, то разжимал. Надо же, как он боится магмодов. Тут до дома-то всего минуть десять ходьбы. Или все дело в шинели, которую она случайно прихватила с собой?

Справа дышала угрозой защитной сети громада институтов, слева торчали одинаковые, как грибы после дождя, одноэтажные, какие-то обшарпанные дома. Дорога упорно забиралась в гору. Кружился в воздухе, заставляя магмода недовольно фыркать, снег. Полы шинели развевались на ветру. Тая бы вернула Зимовскому шинель, но тогда бы пришлось объяснять, почему ей нехолодно. А это не её тайна, это тайна леса. Магмод в одной футболке тоже не мерз — он мог регулировать температуру тела.

— ОТК… Ой, прости, Сергей, да?

Магмод только склонил голову.

— Я Тая.

За спиной кто-то обиженно кашлянул — все же Зимовскому стало жаль шинель, и он догнал их с магмодом. Тая решила не обращать на Илью Андреевича внимания. Она его с собой не звала.

Магмод по-свойски протянул руку, и Тая её крепко пожала.

— Приятно познакомиться, Сергей.

Парень что-то рыкнул в ответ. Говорить он не мог. Зимовский за спиной притих. Только и слышна чеканная дробь его обиженных шагов по тротуару, да иногда его тень от фонарей обгоняет Таю и магмода, словно намекая, что им бы поспешить надобно.

— Ты, Сергей, не нарывайся. Тут магмодов не любят. Сейчас Илья Андреевич был столь любезен, что помог разобраться в ситуации, а потом может и не повезти.

— Именно, — вмешался в беседу Зимовский и снова замолчал. Его тень обогнала Таю под очередным фонарем, сделала круг и исчезла за её спиной.

Тая продолжила, обернувшись на Зимовского — у того уже уши покраснели от холода, а снежинки забились в волосы, словно седина:

— Спасибо еще раз, Илья Андреевич, за помощь.

Тот прищурился:

— Я понятливый. Мне хватило одного раза.

Тая кивнула и развернулась к магмоду:

— Будь осторожен, Сергей. Обидно нарваться тут, в мирном городке, после войны. Не находишь?

Парень снова лишь рыкнул, еще и плечом дернул, мол, ему эти гражданские… на один зубок.

— Где воевал?

Магмод развел руками в стороны. Тая принялась перечислять:

— Север?

Отрицательное качание головой.

— Запад?

И снова не угадала. Зимовский за спиной молчал. Выразительно так молчал. Наверное, ему было обидно.

— Юг?

Отрицательный рык.

— Дальний восток?

Магмод, наконец-то, кивнул.

— Я тоже. Владивосток сперва, а потом на Сахалин отправили. Потом помоталась по островам, когда их то теряли, то снова отвоевывали.

Зимовский выразительно втянул воздух в грудь. Наверное, зря она так, но не все ему её унижать. Она тактично заметила:

— У Ильи Андреевича свой фронт тут был.

Зимовский таких расшаркиваний перед ним не оценил. Шел молча. Тая шагала нога за ногу. Домой она не торопилась. Дома ждал дедушка и серьезный разговор. Тая передернула плечами. Страшно. На душе скребли кошки, с когтями, как у Метелицы — Тая знала, насколько упертым бывает дед.

У калитки Таиного дома все неловко замерли, как гимназисты. Зимовский косился на магмода, тот в упор, откровенно скалясь, рассматривал Илью. И оба ждали, что другой уйдет первым, словно дети малые.

Тая, скомканно поблагодарив за интересный вечер, чтоб он больше не повторялся, вернула Зимовскому шинель. Тот надевать её не стал, перекинул через руку. Магмод рокотнул утробно и потащил Зимовского прочь от дома за локоток. Метелица так бы поступил в подобной ситуации. И почему он снова вспомнился? Метелица — волкодлак, потомственный, он… Он бы не стал так себя вести. Или это Кошкин решил перестраховаться? Он вроде не в курсе, что с Таей тут случилось.

Зимовский неожиданно вырвал руку из захвата магмода и решительно вернулся:

— Тая, я тут. Я рядом. Нужна помощь — всегда обращайся.

Магмод выразительно рыкнул, высказывая все, что думает о помощи Зимовского. Нет, это точно не может быть Метелица. Никто не знает, что с ней тут было. Никто.

Лес за домом насмешливо зашелся шорохом ветвей, напоминая, что он рядом, он ждет. Он не отступит. И пора бы решаться Тае. Бегать всю жизнь не получится.

Глава пятая, в которой Тая получает помощь

Тая, закутавшись в плед, сидела на широком подоконнике и смотрела, как в темноте падает снег, еще робкий и неопасный. На душе был раздрай. С одной стороны, с ОТК… Точнее с Сергеем Серовым все обошлось. Вот же дали имечко — как насмешка. С другой… Город все равно тревожил её повторяющейся слуховой галлюцинацией колыбельной и зудящими от фантомной боли ладонями. Она их уже до красна расчесала и антигистаминными забросилась на всякий случай. Хотя может не аллергия у нее, а чесотка? Все же в третьем классе ехала… Потом разберется с ладонями.

С третьей стороны: Серов, колыбельная, странный сон — не её проблемы, ей бы успеть убраться из города до начала ноября, когда снег ляжет окончательно. Пусть Зимовский сам разбирается со своими служащими. Ей бы с дедом разобраться. Она с ним умудрилась разругаться до хлопка дверью — дед ушел в свой кабинет и заперся там. Когда он так делал, то дело серьезно. Прощать дед не умел. Априори считалось, что извиняться придется Тае. Напуганная Глаша, которая официально может и не знала о болезни, но интуитивно все понимала, сама принесла Тае папку с медицинскими обследованиями деда. А Кошкин все так и был недоступен. Хотя разница во времени же. Он может быть занят по службе, в той же казарме или на дежурстве. Он свитский офицер, он вечно занят.

Сияли во тьме огоньки поселка магмодов, все ближе и ближе подбирался черной пугающей громадой лес, обещая силы. Змеегорск терялся в ночи, медленно закрывая сонные глаза — свет в домах гас. Только острыми зубьями торчали высотки нового центра, освещенные снизу голубой подсветкой. В ушах из-за тишины то и дело возникал странный звон, словно натянули нить реальности до предела, и она вибрировала.

Тая откинула голову назад, затылком упираясь в стену. Может, и хорошо, что Кошкин не взял трубку. Что она ему может предложить взамен помощи с дедом? Замужество? Так нужно оно ему… А уж как оно «нужно» ей… Стать его любовницей? Так он Кот. Павел утверждал, что боевое имя у него из-за потрясающей живучести, но Метелицу не обманешь, да и Таю тоже. Вокруг Кошкина вечно кружились девицы, и все как на подбор породистые, не чета Тае. Предложить ему дедушкины разработки? Так они принадлежат императору. Кошкин такого не поймет. Деньги — у Кошкина их полно, а у Таи по его меркам — слезки, в которые даже дед не верил. Если только… Точно. Слезы.

Она положила ладонь на холодное стекло, и его тут же затянуло пушистыми завитками инея. До стойкого снежного покрова чуть больше месяца. Она задержится тут на месяц, а потом примет лесной зов. Будет у неё своя шкатулочка с лучшими бриллиантами для Кошкина. Этого должно хватить на оплату лечения. Кошкин честный, он не обманет.

Походник затрезвонил сам, разрывая, словно натянутую струну, тишину дома скрипичной мелодией. Тая с удивлением приняла звонок — это был Павел.

— Доброй ночи, Паша. Прости, я не хотела тебя тревожить.

Голос Кошкина был крайне серьезен:

— Во-первых, добрый вечер — у нас еще десять часов, а вот почему ты не спишь — я не знаю. У вас там два часа ночи, между прочим. Ты опять забыла перевести часы — на что угодно спорю.

Тая не сдержала улыбку — Кот её очень хорошо знал.

— А во-вторых, я так раз специально создан, чтобы ты меня тревожила. И в-третьих, с твоей проблемой я уже разобрался — не беспокойся.

— Паша?

Откуда он узнал о болезни деда? Тая даже Даше не говорила еще, чтобы не портить вечер в «Анаконде». Она подтянула колени к груди и уперлась в них локтями. Походник она включила на громкую связь, рассматривая фотографию Павла на экране. Хорош, зараза. Смуглый, рыжий, холеный, породистый.

— Мне Аверин скинул видео, а ему орлы из охраны Сумароковой. Я поговорил с Зимовским — он все понял.

Тая даже головой замотала, ничего не понимая — причем тут Зимовский:

— А можно чуть подробнее?

Павел зафырчал, как недовольный еж — вот он всегда такой:

— Асюшка, охрана Сумароковой сняла, как ты что-то говоришь Зимовскому, он огрызается в ответ, и ты в страхе убегаешь прочь — этот идиот дернулся за тобой, но его охрана Сумарокова успела скрутить. Я поговорил с Зимовским — он больше так не будет. Он все осознал, раскаялся и… Морду я ему набью, если он повторит что-то подобное еще раз.

Такой интерпретации того, что случилось в «Анаконде» Тая вообще не ожидала.

— Паша… Ты же гвардеец, тебя за такое… — сказала она первое, что пришло в голову. Зимовского скрутили… Из-за неё? Это… Странно. Вот почему его рубашка лишилась пуговиц.

Кот мягко, как-то устало, что ли, признался:

— Асюша, я решил покончить с гвардией. Хватит. Приеду через неделю — все тебе объясню лично. Хорошо?

— Хорошо. Только… Паша, дело не в Зимовском.

— А в чем тогда? — насторожился Кошкин.

Тая еле слышно призналась — тяжело быть слабой и обязанной кому-либо:

— У меня дедушка умирает…

На той стороне телефонного канала повисла тишина. И Тая поняла, что зря все же попросила у Павла помощи. Иногда не стоит наглеть и впутывать семейные проблемы в дружбу. Такое никто не любит. Дружба не терпит проверок на прочность чужими проблемами.

— Паша… Не бери в голову, — Тая спешно принялась извиняться: — я не подумала, тебе не нужны…

Он строго оборвал её:

— На ночной маглев я не успеваю собрать команду реаниматологов, но на утренний билеты я заказал. Семен Васильевич продержится часов двенадцать?

Она с трудом сдержала смешок, который перешел в неожиданный даже для самой Таи всхлип. Паша…

— Пашка, ты невероятен. Я тебя люблю, друг!

— Кхм, Асюшка, это не то, что я хотел бы услышать. Я позвоню Зимовскому — пусть поможет транспортировать твоего деда в Александродар. У него есть вертолеты и разрешение на их полеты. В Александродаре хороший военный госпиталь — там помогут продержа…

— Стоп, стоп, стоп, Паша! Дедушка не прям вот сейчас помирает. У него четвертая стадия рака, ему еще с месяц-два жить осталось, говорят.

Кошкин медленно сказал, видимо что-то обдумывая:

— Это меняет дело… В свите императрицы будут лейб-медики, я прослежу, чтобы маг смерти там тоже был. Против рака они первое дело. Спасают на любой стадии, Асюшка. Пришлешь результаты обследования Семена Васильевича?

— Сейчас отфотографирую и перешлю тебе.

— Тогда я завтра же организую консилиум в Первом Императорском… Не бойся — постараемся вытянуть твоего деда с того света. Он нам еще на этом нужен.

— Спасибо.

— И ложись-ка ты спать. Поздно уже.

Тая улыбнулась, глядя в ночь. Сейчас даже лес не был страшен.

— Да, Паша, уже ложусь. И чуть не забыла. Тут в Змеегорске и вообще по Сибири, кажется, острая неприязнь к магмодам.

— Это, Асюша, почти по всей стране так. Ничего, приеду и что-нибудь придумаю. Все, спи давай! Быстрее неделя пролетит.

Экран походника погас, и Тая замерла, не зная, что делать. Павел пришел ей на помощь, и, может быть, с дедом все будет хорошо. Осталось что-то решить с Зимовским. Он получил головомойку из-за неё, из-за глупого недопонимания. Надо бы извиниться. Нехорошо же получилось. Он же еще и на помощь с магмодом пришел, несмотря на ненависть к выродкам и выволочку от сумароковской охраны.

Она набрала в молнеграмме сообщение Даше о номере Зимовского, забыв, что сейчас два часа ночи. Прав Павел, надо все-таки часы на походнике перевести, чтобы не было нелепых ошибок. Даша ответила тут же, заметив только: «Не играй с ним!»

Тая тихо сказала самой себе:

— Не буду…

Потом Даша добавила: «Его какие-то уроды попытались избить в клубе! Я Сумарокову уже пожаловалась. Он разберется!» — и Тая не сдержала смешок: Даша феноменальна. Она свою охрану не знает в лицо. Бедный Сумароков.

Тая замерла над походником — его экран даже успел погаснуть. Надо собраться с мыслями, надо извиниться, все равно, что Зимовский уже спит и только утром прочитает. Это важно прежде всего для неё самой. Охрана сработала плохо, но в случившемся есть и её вина.

Она принялась медленно набирать: «Илья Андреевич, приношу свои искренние извинения за недоразумение с Кошкиным, случившееся по моей вине.»

Может, иначе написать? Про охрану Сумарокова — с этого же все началось. На «редактировать» она не успела нажать — Зимовский не только прочитал, но и даже ответить успел: «С тебя свидание, грибочек!»

Написанное в сердцах: «Да иди ты!» — она все же стерла с экрана и отключила походник от греха подальше. Она осознавала, что никакого матримониального интереса она ни у кого не вызывает. И если её так откровенно добиваются, то дело отнюдь не в ней. Её секрет все же вылез наружу? Дед хорошо тогда все скрыл, но… Может, кто-то все же узнал? Если она и получит шкатулку с бриллиантами, то отдаст её Кошкину, а никак не Зимовскому.

Экран снова загорелся.

«Прошу прощения за предыдущее сообщение, окажите мне честь прогуляться со мной, Таисия Саввовна!»

Точно. Её тайна как-то вырвалась наружу. Надо будет обходить лес по большой дуге. Или самой вызвать снегопад, опережая Зимовского. Или дело в деде? Он что-то снова изобрел, да Тае не сказал? Он мог. Он любил делать сюрпризы, приезжая на награждения в Санкт-Петербург, как снег на Таину голову. Сейчас, когда дед умирает, все понимают, что его наследница Тая. Вот Зимовский и активизировался. Все просто. Она отложила телефон в сторону, словно опасную змею. Тот, снова и снова включаясь, стал выдавать сообщения за сообщением. Даша соскучилась или у неё снова кто-то не прав в паутинке. Мужу на такое не пожалуешься, оставалась Тая, как верная подруга. Не Зимовский же написывает сообщения.

Она отвернулась к окну, за которым снег перешел в нудный, мелкий дождик, вразнобой стучавший по железному отливу. Тая уютнее укуталась в плед и откинулась на стену. За окном становилось все темнее — даже магмодам нужно спать. Глаза слипались сами по себе, и темнота настигла её тихой колыбельной, рвущимся хрипом из груди, и бросившемся откуда-то с небес тяжелым листом железа, больно впившимся в спину. Раньше бы мигом скинул, и лисом бы ввинтился в любую щель, уходя от погони, но куда бежать, когда поет сам воздух?

Воняло креозотом и горячо кровью, неприятно щекоча нос.

Она ползла, сама не зная куда. Она… Он… Да она же! Он должен вернуться. Пусть его не ждут дома, но он еще может все исправить. Он вернется. Глупо выжить на войне и сдаться в городишке, где даже порохом не пахло. Он прижал уши к голове, пытаясь не слушать колыбельную, но она все равно ввинчивалась в кости, она проникала вглубь, она льдом застывала в душе́, заставляя подчиняться и засыпать.

Тая завыла по-звериному, рыжими лапами пытаясь вырыть нору, и провалилась из сна в реальность. Бешено билось сердце, ногти до сих пор саднило, спина болела. И уверенность, что это только сон, исчезала вместе с тающим на стекле инеем. Таю била крупная дрожь. Один сон — случайность. Два — уже серьезно. Надо что-то делать. Если первый парень — неизвестно кто, усиленная регенерация и у волкодлаков бывает, то второй точно свой, он точно магмод.

За окном продолжал стучать когтями в стекло и рваться в тепло дождь. Тая перебралась в кровать и попыталась успокоиться. Сон не шел, заставляя ее крутиться в постели, а потом с шорохом театрального занавеса открылся в поле, дрожащем от колыбельной.

…Кушать будешь ты детей

И бояться матерей.

Так погибнешь ты в бою,

Баю-баюшки-баю…

Будильник вырвал Таю из сна, заставляя зевать и переставлять его на час позже. За окном клубился плотный, абсолютно непроницаемый туман, в который лезть совершенно не хотелось. Тая подумала и вообще отключила будильник.

Её разбудила Глаша, которая принесла поздний завтрак — часы показывали, что время подбиралось к десяти утра, то есть шесть часов по Таиному времени. Дед все еще не простил Таю, отсиживаясь в кабинете, она себя виноватой не чувствовала и до извинений еще не доросла. Глаша с трагической дрожью в голосе сказала, что к обеду испечет любимый дедушкин пирог, вот тогда, мол, и извиниться можно будет. Согласия Таи на извинения никто не спрашивал. Это само собой подразумевалось в этом доме. Старший всегда прав, иначе и не бывает. Потому Тая в восемнадцать тайком и сбежала из дома, благо, что Вязев тогда уже дослужился до исправника и помог выправить паспорт. Дед её простил только на третьем курсе, когда она пошла на войну вместе с другими однокурсницами. Только он снова на неё обиделся, когда она после войны не вернулась на учебу. Так и жили — от одной обиды до другой.

Тая, собираясь на прогулку, тепло оделась, в последний момент вспоминая, что её куртка осталась в «Анаконде». Что ж, повод прогуляться чуть подальше и подольше — до клуба, хотя ей вряд ли откроют двери, чтобы выдать куртку. Глаша собрала Тае с собой термос с кофе и несколько бутербродов — она помнила, как гуляла та по окрестностям раньше, когда не боялась леса. Куртка нашлась в коридоре — её утром завез Зимовский. Нет, что ему от неё надо?! Попросить Кошкина намекнуть императору на страдания Разумовской? Пусть Зимовского сделают честным мужем, чтоб не лез со своими «грибочками».

Тая проверила зарядку аккумулятора походника, заметила, что «снежинка» мощности сигнала паутинки еле-еле светится — видимо, из-за императрицы уже заранее стали её глушить, — и включила сохраненную в памяти телефона музыку. Бедная Даша, как она сегодня выживет без своей паутинки и вечно неправых в молнеграмме. Это же и фотографии со вчерашней вечеринки не выложить! Зато Сумароков еще один день точно не станет вдовцом. В наушниках мощно зазвучал рок в исполнении виолончелей, и Тая выпорхнула на улицу. Её ждало поле и загадка колыбельной. Только пусть глупые сны так и останутся снами!

После ночного дождя мощно пахло петрикором, как говорил дед, ценивший точность формулировок. Ветер сдувал прочь с холма плотный, как сливки, которые для торта сбивала мама, туман. Тот отчаянно сопротивлялся, хватаясь за крыши домов, прячась от ветра в низинах, и цепляясь за деревья в лесу. Тая косилась на лес, подобравшийся к заднему двору дома и призывно пахнущий грибами и сыростью, но на подвиги её пока не тянуло. Позже. Тогда выпадет снег.

Холодные языки влаги облизывали Таино лицо, словно дворняги, и убегали прочь по воле ветра. По дороге приглушенно шуршали автомобили, как сонные рыбы возникая из тумана и в нем же исчезая. Чем ниже с холма спускалась Тая, тем хуже становилась видимость. Кое-где дальше вытянутой руки видно не было. Только и оставался один ориентир — спешащий в город вдоль дороги отбойник. Он своим железом в капельках воды защищал Таю от леса. Через холодное железо даже зов леса не в силах пробиться.

На перекрестке Тая замерла, не зная, куда идти дальше.

Парень из первого сна умирал на стерне. Это налево, мимо озимых и дальше к городу вдоль новой дороги.

Второй парень с лисьими когтями, был где-то на пустыре. Скорее даже у разрушенного кирпичного завода. Тая помнила, как во сне горячо пахло креозотом. Или у железной дороги, хотя там бы его быстро нашли жандармы и обходчики.

За Таю все решил ветер. Мощный порыв прогнал туман прочь, куда-то в город, укутывая его влажным одеялом, а перед Таей оказался клочок пустого, желтого от жнивья поля, зажатого между новой дорогой и пустырем с кирзаводом. На дальнем краю поля, возле леса, росшего между городом и поселком магмодов, стояли полицейские машины, санитарный фургон и знакомый до боли внедорожник. Зимовского в толпе одинаковых болотного цвета полицейских видно не было, но не бросил же он машину?

Тая уверенно свернула в поле, шагая по стерне и с ужасом вспоминая, как парень пытался ползти по ней ночью. Это же его тело, судя по всему, нашли неудачливые грибники, замершие в отдалении полицейского оцепления.

Чума и туляремия! Это был не сон. Что теперь делать, Тая не знала.

Толпа одинаковых мундиров раздалась в стороны, и Тае навстречу пошел Зимовский собственной персоной. Снова в черном, но на этот раз это был чиновничий мундир.

Глава шестая, в которой Тая пытается пролезть в расследование

Густо пахло влагой после дождя и довольной пролитой кровью землей. Она почти с сытым урчанием налипала Тае на подошвы, уговаривая идти медленнее, а еще лучше тут и остаться. Ей хозяйка нужна. Солнце поднималось все выше и выше, скоро полдень, он будет жарким, он еще может заморочить и напечь голову. Можно нестись в танце, хватая мужчин на краю поля — им и малости хватит, чтобы задурить голову, а силы в них много. И тогда утихнет, замолкнет вторая, совсем ненужная половина. Только сними ботинки, разуйся, отдайся на волю жара и земли. Силы сами найдут тебя. Лес обиженным граем напомнил о себе. Тая его, а отнюдь не поля. Сама Тая была против, чтобы её так откровенно делили. Только её шаги становились все неторопливее — ноги словно врастали в сырую, полную сил землю. Зимовский явно шел быстрее. И земля не налипала ему на ботинки, щегольские, кстати, ни стерня не мешала, ни ноги не скользили. Обидно.

Тая с Зимовским встретилась на середине поля, и это было не то, что она хотела. Ей надо было убедиться, что на поле нашел свою смерть парень из её сна. Ей надо подойти и посмотреть на погибшего, только Зимовский замер перед ней, заслоняя собой все, даже солнце, бившее еще косыми лучами ему в спину.

— Таисия Саввовна! Доброе утро! — Зимовский расщедрился на свою самую широкую улыбку.

— И вам доброе утро. — Она заставила себя улыбнуться в ответ. Тут Зимовский и царь, и бог. Если она хочет влезть в расследование, то придется играть по его правилам. Кого все же нашли на поле?

— За грибами пошли? — он с нескрываемым любопытством рассматривал её пустые руки.

— А они растут на полях? — Тая поправила сползшую с плеча лямку рюкзака. — Не знала.

— Что тут только не растет, Таисия Саввовна, — мурлыкнул довольный Зимовский.

Она глянула за его спину — ей не хотелось шутить с ним:

— Что-то случилось?

Он тоже оглянулся: худое, длинное, нескладное тело санитары стали упаковывать в черный пластиковый мешок. И не понять издалека: парень это или девушка. Сейчас многие коротко стригутся и носят штаны, особенно в столице. До Змеегорска мода тоже могла дойти. Это сейчас центр Сибири.

— Да вот, грибники с утреца работу подкинули. — Зимовский бросил на Таю свой фирменный взгляд с прячущейся на дне угрозой. И ведь улыбается при этом. — Так чему обязан вас лицезреть в столь ранний час?

— Илья Андреевич, давайте серьезно. Сейчас уже почти одиннадцать.

Поле в её силах совладать с Зимовским откровенно сомневалось. Высохшие стебли злаков выпрямились, сверкая в солнечных лучах острозаточенными кончиками. Тая притопнула ногой, и стерня вновь поникла, теряя свою кровожадность. С Зимовским она справится сама. Хотя бы попытается.

— И лишь седьмой час по вашему времени. — Вредный Зимовский снова встал так, чтобы Тае ничего не было видно. Только и слышно, как хлопнула дверца фургона-холодильника. — И, если вы не заметили, я всегда серьезен, когда вы меня не провоцируете.

— И чем же я вас провоцирую?

Узкая полоска леса угрожающе зашумела на ветру, тоже предлагая помощь. Туман забился в испуге в развалины цехов кирпичного завода. Над ними кружились с диким граем вороны, словно что-то предвещая. Тая дернула плечом, отказываясь и от их помощи, и от помощи леса. Если Тая не справится сама — попросит помощи у Кошкина, а никак не у поля или леса.

Зимовский пожал плечами:

— Да если бы я знал! Вижу вас и прям мальчишкой робким становлюсь. Так и хочется за косу дернуть, а косы-то и нет. — Он даже руками развел в сожалении. — Зачем обрезали? Такое богатство же было.

— Из-за вас и срезала, — легко солгала Тая, отгоняя прочь тени прошлого. Лес ветром напомнил о себе, намекая, что лгать нехорошо. Тень от него на мягких кошачьих лапах подбиралась все ближе и ближе. Еще чуть-чуть и снова мертвый ветер поднимется.

— А если я поклянусь, что никогда не буду дергать вас за косу? Отрастите обратно?

Тая еле сдержала дрожь — та коса тяжело ей аукнулась:

— Только через ваш труп!

И какое ему дело до её косы.

— Не пойму, это я ценный или ваша коса?

— Вы еще долго так можете ерничать? — сдалась Тая.

Тело уже погрузили в санитарный фургон. Еще чуть-чуть и его увезут. Тая так и не узнает, это парень из её сна или нет.

Зимовский пожал плечами:

— Не знаю. Говорю же — что-то есть в вас такое, что меня провоцирует, превращая в мальчишку. Хочется портфель отобрать. Или за косу дернуть. Или конфетой угостить тайком. Или стоять в трагической позе и читать вам стихи. Или как вчера спасать пьяных магмодов… Так чему обязан? Ведь это не исполнение вашего обещания со свиданием? Я все же надеюсь на большую романтику.

— Чем вам не нравится поле?

— Трупом посередине. И не смотрите так, cantharellus cibarius, вас это не касается.

(*Cantharellus cibarius — лисичка обыкновенная)

Он внезапно опустился перед Таей на одно колено, как в фильмах, и… Тая тяжело сглотнула, прогоняя прочь глупости. Зимовский принялся завязывать шнурок на её ботинке. Еще и посмотрел снизу вверх, странным взглядом из-под бровей, во взгляде Тая откровенно прочитала ненависть.

— Я же говорю, — Зимовский встал. — Что-то в вас меня провоцирует вести себя, как мальчишка. Вот, шнурки вам завязывать…

Незнакомый Тае парень в мундире с петлицами титуляшки подошел и протянул Зимовскому и ей бумажные стаканчики с кофе. Кажется, парень Тае свой кофе пожертвовал.

— Долго еще, Владимир? — уточнил у него Зимовский.

Так этот молодой брюнет с невыразительной внешностью — тот самый секретарь, который любит заниматься ретушью фотографий.

— Криминалисты говорят, не меньше часа. Там кро…

Зимовский кашлянул, и парень осекся.

— Виноват! — Владимир склонил голову.

— Иди уже. И спасибо за кофе.

Тая, вертя в руках горячий стаканчик с кофе, тихо сказала:

— Я могу вам помочь. — Она сделала осторожный глоток кофе. Слишком сладко, слишком сливочно, слишком горячо.

— Чем? — Зимовский внимательно оглядел её с головы до ног. — Насколько мне известно, вы по образованию всего лишь медсестра. Вмешиваться в расследование вы не имеете права. Если только сами не участвовали в случившемся. Мне сложно представить вас скачущей с рядка на рядок и подбадривающей пьянчугу сделать еще один рывок и встать. Это банальный несчастный случай. Парень перепил, упал, заснул и замерз. А мы тут мучайся.

— Ваш Владимир, не знаю, как по батюшке, сказал, что там много крови.

— Таисия Саввовна, напоминаю: вас это не касается.

Она решилась — ей нужно знать правду:

— У парня все ладони рассажены стерней. Он полз, долго полз, он пытался встать и не мог. Он не был пьян. Его удерживали заклятьем.

Зимовский отрицательно качнул головой:

— Не угадали. Федоров был пьян: гулял в «Бездонном бочонке» — это уже выяснили мои люди. Потом видимо он пошел домой в поселок магмодов, сокращая путь через поля, и не дошел. Даже бравые вояки не умеют рассчитывать дозу алкоголя и заканчивают вот так глупо: замерзшими до смерти. Не пил бы — был бы жив.

Тая, привыкшая, что к ней прислушивались, настояла:

— И все проверьте на использование магэнергии. Его усыпили колыбельной, навроде той, что звучала тогда в вашей машине.

— То есть вы все же стояли рядом и подзуживали парня, махая помпонами или как там называются «махалки» в группах поддержки спортсменов? — хмыкнул Зимовский. — И когда вы все успеваете?

Насмешки в голосе Зимовского Тая не выдержала. Она моментально вскипела обидой, и тень леса, готовая её защитить, вскинулась вверх, заслоняя яркое осеннее солнце, словно небо и солнце щедро припудрили пылью, а потом лес обрушился с небес хищной ледяной птицей. С клекотом, с жаждой крови, с желанием вмять в землю, чтобы обидчик не поднялся. Зимовский резко выбросил вверх руку, сияющую золотом, больно дергая Таю за локоть и отправляя себе за спину. Заиндевевшие стаканчики с кофе полетел на землю. Поле приняло эту жертву, чавкнув от сытости. Тень острыми когтями коснулась Зимовского, и тут же осела на желтую, колкую стерню быстро тающим снегом, инистым узором расползавшимся прочь.

— Мр-р-рак…

Тая сглотнула. Все зашло слишком далеко. Лес за спиной недовольно шумел.

Зимовский резко развернулся к Тае:

— И что это было, грибочек?

Заплетающимся от страха языком она солгала:

— Не знаю.

Он медленно начал говорить, словно размышлял вслух:

— Вы не маг. И не магмод. Не думаю, что кто-то бы решился нарушить императорский запрет на магмодификации женщин. Хотя Семен Васильевич строптив и вольнодумен. Вы… Кто вы, Таисия Саввовна?

Она сглотнула:

— Вы сами знаете ответ. Я полукровка от союза с нечистью.

— Но вас проверяли на магию. Не могли не проверять.

Он оценивающе осматривал её с головы до ног. Взгляд был тяжелый и липкий. Зимовский по кругу, словно Тая чучело в музее, обошел её, продолжая разглядывать. Даже кожа зачесалась от его взгляда.

— Что вам от меня надо? — Тая сложила руки на груди. Иных способов защититься от неприятного интереса Зимовского она не знала. Кошкин далеко и не успеет примчаться. Да и когда она стала на кого-то полагаться? Лес притих, зализывая раны. Поле затаилось. Землю серый снег впечатлил.

— На данный момент это вам что-то от меня надо. — Зимовский качнул головой в сторону замерших в изумлении полицейских на поле. Владимир им что-то сказал, и те принялись, то и дело оглядываясь, дальше заниматься обследованием. — Это вы пытаетесь меня убедить, что тут произошло убийство. Ведь вы так думаете? Может, еще подскажете мотив? Или свалите все на ненависть к выродкам? Так тут, в Змеегорске, количество выродков зашкаливает, но количество их убийств совпадает со средними по стране показателями. Как вы вообще оказались тут и откуда знаете парня?

— Я его не знаю, — честно призналась Тая. — Мне приснился сон с его участием. Я видела, как он полз по полю и пытался одолеть колыбельную. Я во сне была им… — она не удержалась и снова почесала ладони, в которых проснулась боль от стерни. Колыбельная тихим эхом колыхнулась в её голове и тут же спряталась, словно напугавшись солнечного света или Зимовского.

Он заметил её жест и явно что-то вспомнил.

— И когда это было?

Тая скрипнула зубами — сейчас все рухнет. Зимовский не поверит её словам.

— Когда вы меня подвозили. Я тогда…

Он кивнул — он вспомнил, как она тогда удивленно смотрела на свои ладони.

— Вы тогда заснули аккурат под колыбельную. Простое наслоение реальности и сна. Вы устали после поезда, и колыбельная в моей машине так аукнулась вам. Признаю: последнее время кто-то нагло влезает на полицейскую волну и включает колыбельные, но заснули под нее только вы. Что-то еще, Таисия Саввовна?

Тае вспомнилась уставшая женщина с младенцем в перевязи. Вспомнилось, как она напевала колыбельную, одну за одной. Очень может быть. Только это не объясняет второй сон. Зимовский предвзят, причем, наверное, из-за охраны Сумарокова.

— Илья Андреевич, вы все еще злитесь на вчерашнее?

Зимовский рассмеялся:

— Помилуйте, причем тут это? — Он взял Таю за руку и потянул за собой к полицейским. Она шла за ним, еле перебирая ногами. Рука Зимовского была отвратительно горячей, как расплавленное золото. — Вы думаете, что я настолько злопамятен? Даже если я и такой, то причем тут вы? Это у Сумарокова в охране жены идиоты служат. Интересно, да?

Он не дождался от Таи ответа и повторил, оглядываясь на неё:

— Интересно же? Или нет?.. Странно, я думал, что вы с княгиней лучшие подруги.

— Почему меня должна волновать охрана Дарьи?

Зимовский замер перед фургоном и скомандовал в толпу полицейских, зная, что его услышат:

— Владимир, мне нужно осмотреть ладони покойника. Появились новые данные.

Титуляшка быстро подскочил и принялся командовать недовольными санитарами.

Для Таи, ожидавшей, пока откроют дверцу холодильника и вытащат обратно тело, Зимовский принялся пояснять, поднимая голову и щурясь на солнце, как довольный кот:

— Вас должна волновать охрана вашей подруги, потому что княгиня Дарья Сумарокова очень богата, это она вытащила Сумароковых из прозябания, а охрана у неё… Хреновенькая. И охрану свою она в лицо не знает. И водителя у неё нет, а она — паутинозависимая, прости Господи. Мои парни её уже несколько раз тормозили и предупреждали, что запрещено за рулем пользоваться походными телефонами. — Он пальцем ткнул во Владимира: — подтверди!

Тот спешно кивнул:

— Княгине Сумароковой сделано три замечания. Выписать штрафы, сами понимаете, городовые не решились.

Зимовский махнул рукой санитарам, выкатившим носилки с телом из холодильника. Таю обдало холодом. Владимир споро расстегнул молнию на пакете. Зимовский, опережая Таю, сам вытащил руки покойника.

— Смотрите, Таисия Саввовна. Это ваш парень?

Тая сглотнула и побелела. Во сне было темно, и сейчас она не могла однозначно сказать, что это те самые руки. Она помнила боль, она помнила, как пыталась встать, но те ли это руки…

— Можно, я посмотрю ладони?

— Смотрите.

Ей хотелось ругаться. Она пыталась вспомнить боль, которую причиняла голодная стерня, но точного расположения ран она не помнила. Только не бывает же таких совпадений?

— Это он.

Зимовский кивнул сам себе, закрыл пакет и крайне серьезно предупредил:

— Учтите, вам придется давать показания под присягой. Вы точно уверены? Потому что малейшее сомнение и…

Тая прикусила губу.

Зимовский хмыкнул:

— Вы уже не уверены. А ведь в суде будут спрашивать и не раз, как вы смогли так четко, да еще в темноте, рассмотреть раны. Вы же их рассмотрели? Или только чувствовали? Ночь была темная. И ни единый датчик на магоэнергетические всплески не среагировал. Понимаете?

Она в упор посмотрела на Зимовского:

— Вы сейчас на чьей стороне?

— Не поверите: все еще вашей. Повторяюсь, но… От той колыбельной, которую вы услышали в моей машине, заснули только вы. Никто из моих людей, которые её слышали не раз, не заснул. Таисия Саввовна, при всем моем к вам уважении, для возбуждения дела об убийстве ваших слов маловато. Тем более, что вы сами не уверены.

— То есть вы просто отмахнетесь от меня, потому что вам так проще?

Он задумчиво разглядывал её, словно решал, а стоит ли бросаться на подвиги:

— Я не отмахиваюсь от вас и ваших слов. Вас вызовут для дачи показаний. И не смотрите так обиженно. Я и без этого готов на подвиги ради вас… Владимир, будь так добр, подними все записи о колыбельной на полицейской волне, заодно сверь даты обнаружения «синяков» с датами колыбельной. И проверь на магоэнергетические всплески, если они были, конечно.

Владимир вскинулся, и Зимовский его осёк:

— Повторно проверь.

Тот кивнул, но довольным при этом не выглядел. Кому понравится пустая, ненужная работа, когда дел и так невпроворот из-за визита императрицы.

— Были и другие? — Тая с удивлением замерла.

— Возможно, — уклончиво ответил Зимовский.

Он, вытерев руки платком, подхватил Таю под локоток и потащил в сторону, чтобы не мешать санитарам убирать тело обратно.

— Спасибо, Илья Андреевич.

— Пустое. Я не гад. Я вполне вменяем. Так… Возвращаясь ко вчерашнему и Дарье Аристарховне. Вам не кажется, что все не так просто в её браке с князем Сумароковым? Забавное и гремучее сочетание: безалаберная жена и огромнейшее богатство. Вы Дарье Аристарховне намекнули бы про мужа и телефоны. Она советы городовых не воспринимает. Понимаю, что это до первой аварии, но где шанс, что её успеют спасти?

Тая закачала головой — нет, Зимовского отчаянно заносило:

— Илья Андреевич, князь Сумароков без ума от своей жены. Не надо стоить нелепые теории. Или вам нравится быть всезнайкой?

— Хотел бы я быть всезнайкой на самом деле, но, увы… Я даже догадаться, что вы сделали с тенью на этом поле, не могу. Как и то, зачем вы тут оказались.

Тая почему-то честно сказала:

— Вышла прогуляться. Дома тяжело находиться…

Зимовский понятливо наклонил голову:

— Семен Васильевич — невыносимый человек, неуживчивый. Что есть, то есть.

— Много вы понимаете!

Лес робко подался к Тае, но замер, испугавшись Зимовского. Тот прищурился, что-то видимо замечая или чувствуя:

— Видите, я совсем не всезнайка. А хочется, дико хочется. Что вас обидело в моих словах про Семена Васильевича?

— Вы ничего не знаете.

Он пожал плечами:

— Так поделитесь. Это самый простой способ решения проблем. Люди для чего-то речь и придумали. Я могу помочь.

— Вы…

Он криво улыбнулся:

— Грибочек, будете так смотреть на меня, я снова спровоцируюсь. На подвиги. Только не думаю, что эти подвиги вас устроят. Вы меня почему-то безумно боитесь, а ведь я хороший, смею заметить.

— Илья Андреевич… — Вот как и, главное, зачем, ему сказать о болезни деда, о её попытках его уговорить лечиться, о хлопании дверьми и обидах, об извинительном пироге.

Он сам все понял:

— Вы не ожидали, что Семен Васильевич так изменится? Ретушь на императорском канале и в газетах потрясает, конечно. В этом все дело?

Тая оглянулась на лес, на поле, на синее, бездонное небо. Говорить не хотелось, но Зимовский прав. Когда гордо молчишь: догадайтесь сами о моих проблемах! — то трудности не исчезнут.

— Он умирает. Рак. Терминальная стадия.

— Вы уверены?

Тая снова вскинулась:

— А вы настолько всезнайка, что даже в медицинскую тайну свой нос суете? По дедушке все видно же. И зря я с вами делюсь чем-то сокровенным.

— Не зря. — Он снова обдал её тем взглядом, в котором читалось его превосходство над этим миром и Таей конкретно. — Семен Васильевич так выглядит на моей памяти лет пять так, если не больше. Знаете, что в онкологии, если за пять лет нет рецидивов рака, то больной считается выздоровевшим?

— До чего вы… — Тая не нашла подходящее слово.

Зимовский пришел ей на помощь:

— Всезнаист? Раздражающ? Противен?

— Эгоистичен.

— Я думал — неэмпатичен. Это сейчас модно говорить, когда не льешь слезы, а говоришь правду. Таисия Саввовна, простите, если чем обидел. Я, действительно, неэмпатичен и строю теории заговоров там, где их нет. Знаю. Прошу заранее простить.

Он остановился у своей машины:

— Вас повезти до дома? Или в город?

— Спасибо, не надо. Я еще прогуляюсь.

Она замерла, не зная, говорить ли о втором сне?

Зимовский бросил на неё раздражающе-понимающий взгляд:

— Еще были какие-нибудь сны, Таисия Саввовна?

— Лис-мадмог… — осторожно сказала Тая.

Зимовский оперся спиной на машину, даже глаза прикрыл.

— Конкретнее?

— Это был короткий сон. Где-то в развалинах, видимо, у кирзавода, на спину магмоду упал железный лист, не давая сдвинуться. Он пытался выбраться из-под него, но колыбельная не давала.

— Когда вы засыпали, колыбельная звучала?

— Нет. Она была только во сне.

Зимовский непонятно кому кивнул, открыл глаза и позвал:

— Владимир!

Тот, видимо привычный к манерам своего начальства, уже держался поблизости.

— Слушаю, Илья Андреевич.

— Магмод лис среди наших перепивших был?

— Не помню. — Владимир нахмурился, достал из кармана небольшой электронный блокнот и принялся быстро просматривать записи.

Зимовский вздохнул:

— Вот и я не помню.

Владимир нажал кнопку отключения блокнота:

— Никак нет, не было, за этот год во всяком случае, ни несчастных случаев, ни заявлений о пропаже магов в модификации лис.

Мужчины выразительно замолчали. Тая ждала их решения: если не помогут с поисками, то она сама пойдет, только и всего. Зимовский сухо сказал:

— Нет тела — нет дела, Таисия Саввовна. Тут я бессилен. Направлять на поиски тела из сна людей, отрывая их от службы, я не буду. Да и сами знаете, что летом тела весьма запашисты — если бы в промзоне кто-то умер, там дико бы воняло. Магмоды точно учуяли бы — они любят добираться в поселок через промзону, сокращая путь до дома.

— То есть, ты… Вы закроете на это глаза, — резюмировала долгую речь Зимовского Тая. Он покосился на Владимира:

— Иди. Свободен, — и только потом он посмотрел на Таю: — И почему, грибочек, ты появилась именно сейчас? Не могла приехать после визита императрицы? Сейчас мне несколько не до поисков приснившегося тебе тела. Сон — не слишком весомый повод для поисков. Если ты прекратишь меня бояться или злиться на меня, то ты это поймешь. У нас нет даже заявления от родственников. Я бессилен, понимаешь? Повторюсь: нет тела…

Она мрачно закончила за него:

— …нет дела. Очень удобно.

— Давай ты мне статистику по убийствам будешь портить после визита императрицы? Она уедет — я тебе лично всю промзону носом изрою, а пока… Даже твои голубые, почему-то, глаза не спровоцируют меня на подвиги. Кстати, почему глаза голубые?

Тая солгала — вот уж не думала, что он помнит цвет её глаз:

— Это линзы.

Он подался к ней, всматриваясь в глаза:

— И в этих линзах летят снежинки.

Тая скрипнула зубами:

— Интерактивные линзы! — Она вернула разговор в прежнее русло статистики убийств: — то есть пока вы будете подделывать, да?

— Кого? — озадачился Зимовский, подаваясь назад.

— Статистику.

— Научишь?

Тая скривилась.

— Ладно, ладно. Пошутил неудачно, Таисия Саввовна. Вы, главное, еще чего во снах не увидьте, а то позора не оберусь перед императрицей.

Глава седьмая, в которой Тая узнает тайну Вероники

Тая понимала трусливо-осторожную позицию Зимовского. С одной стороны — он пошел ей навстречу и проверит на совпадения с колыбельной похожие несчастные случаи, с другой — искать магмода-лиса он не собирался, хотя у него есть для этого люди. У него визит императрицы на носу, сейчас самое время заметать пыль под коврик, а не выбивать его при всех, ища пропущенные убийства. То, что это были именно убийства, Тая не сомневалась. Понять бы, зачем эти смерти были нужны. Она никогда не слышала, чтобы убивали с помощью колыбельной. Хотя если человек пьян, еще и вхлам, то ему, чтобы заснуть смертельным сном, колыбельной за глаза хватит. При полной неподвижности и температуре ниже семнадцати градусов, а по ночам тут столько и бывает, легко можно умереть от переохлаждения. С Зимовским Тая была согласна: списывать все на ненависть к магмодам глупо. Тут что-то иное. Хотя случай с ОТК намекал, что все возможно. Его полиция скрутила и увезла прочь из клуба только за ту самую ненависть к магмодам. Может, ему тоже колыбельная предназначалась. Зимовскому точно такое нельзя говорить: его подчиненные могли быть замараны в деле с колыбельной — звучала-то она на полицейской волне, и этот случай с ОТК… Очень удобно — с полицией не спорят даже магмоды.

Тая бродила среди заросшего пустыря и развалин кирзавода. Всюду были бурьян с разводами не смытой ночным дождем пыли на листьях, остатки неразобранных до конца рельс, исчезающих в лопухах выше человеческого роста, кучи мусора, кирпичи, ржавеющие краны, скрипящие на ветру, останки машин без фар и колес, как остовы китов, выброшенных на берег. Редкие тропинки среди этого «великолепия», изредка пробирающиеся в город и назад магмоды, старые, но еще используемые гаражи и непонятные сооружения, откуда даже доносились человеческие голоса. Жизнь тут не то, чтобы бурлила, но была.

Все абсолютно бессмысленно. Зимовский прав — летом трупы воняют так, что мимо не пройти. Если магмод-лис был тут, его бы нашли. Или он все же смог забиться куда-то так глубоко, что запах разложения не доносился? Ей бы в помощь кого-нибудь с острым нюхом. В Санкт-Петербурге она бы Метелицу попросила, а тут… Только остается надеяться на слепую удачу и собственные скудные силы. Земля, отравленная человеком, отвечать Тае не спешила. Лес был слишком далеко, чтобы вмешаться. Солнце уже перебралось через зенит и нещадно палило, как летом. Воняло пылью, креозотом, бензином, еще какой-то непознаваемой пакостью. Но не трупом. Ей ни за что не найти магмода, если он умирал тут, если он вообще существовал. Вдруг Тае приснилось будущее? Она потерла висок — она не оракул, ей не снятся пророческие сны. Она могла ухватить эхо случившегося, а не предвидеть будущее.

Время перевалило за обеденное. Ветер откуда-то принес запахи еды: что-то не первой свежести жареное на прогорклом масле. Тая мысленно застонала, вспоминая: обед и дедушка. И еще примирительный пирог. Она же пока даже речь с извинениями не заготовила. Чума и туляремия! Она совсем забылась, бродя по промзоне.

Тая достала походник из кармана и выругалась снова — экран показывал третий час дня и двадцать пропущенных звонков от Даши. Кому-то было отчаянно скучно без паутинки. Тая включила звук на походнике — с утра забыла это сделать. Первым делом она позвонила Глаше, предупреждая, что вернется домой минут через пятнадцать. Глаша старательно пыталась подавить нотки недовольства в голосе, но они так и рвались из неё. Семен Васильевич, вот чума, отказался обедать без Таи. «А у него ведь режим!» Тот случай, когда хочется отчитать Глашу за неподобающий тон, и в тоже время понимаешь, что деду осталось так немного в этой жизни — забывать о нем и его здоровье просто опасное пренебрежение. Тая отключила походник, снова от души выругалась в небеса под чьи-то одобрительные аплодисменты из ближайшего гаража и направилась вверх по холму домой.

Походник сам по себе ожил скрипичной мелодией, улетающей в небеса — Даша не оставляла надежду дозвониться до Таи.

— Слушаю, — стараясь не выдавать раздрай в сердце из-за острого чувства вины перед дедом, сказала Тая.

Даша чуть ли не заорала от счастья в трубку:

— Наконец-то! Тая, как тебе нестыдно! Мы тут с девочками с вечера так волнуемся, так волнуемся за вас!

Тая не поняла её, шагая по шпалам, покрытым выступившими на жаре пятнами креозота:

— За кого, Даша?

— За тебя и Зимовского, конечно! — Сигнал связи был слабым, и звук то и дело пропадал. Тае приходилось додумывать некоторые слова. — Мы видели, как он тебя закутал в свою шинель и увез прочь. Это так романтично! Мы все ждали и ждали, чтобы вам не мешать, но, подосиновик, надо и честь знать — мы же волнуемся за вас. Могла бы и отзвониться.

— Так ничего же не было. Я и Зимовский — это просто глупость какая-то.

Тая свернула со шпал на тропинку. Белые зонтики борщевика возвышались над её головой, приятно благоухая морковкой и создавая редкую, бесполезную тень.

Даша возмутилась:

— Да что это такое! Как не люблю я соглашаться с Никой, но тут она права. Тая, тебе пока в лоб не прилетит, ты и не поймешь. Как подруга тебе говорю: Зимовский в тебя влюблен. Причем давно. Причем он отшил всех невест. Причем…

— Дорогая моя подруга, — не выдержала Тая, отмахиваясь от облачка дикой мошкары. — Вот скажи, почему ты умолчала о том, что Зимовский в Змеегорске? Ты же знала.

У Даши впервые в голосе прорезалось смущение:

— Это же тайна, я не могла.

— С остальными тайнами тебя это не останавливает.

— Ты бы тогда сюда не приехала! — запальчиво сказала Даша. — А я хочу тебе только самого лучшего.

Тая не стала сдерживать сарказм в голосе:

— Зимовского?

— Он хороший, — продолжила напирать Даша. Когда она что-то себе втемяшивала, переубедить её было сложно. Надо Сумарокову сказать, чтобы запретил ей читать современную прозу для женщин. Пусть классику читает. Там хотя бы правда о людях и особенно о любви. — Просто ты привыкла никому не доверять.

— Даша, ты не права. В любом случае мне сейчас совсем не до Зимовского.

Даша всегда понимала её с полуслова — она гораздо тише и с явными нотками сочувствия в голосе уточнила:

— Опять поругалась с Семеном Васильевичем?

Тая лишь посопела носом. Даша знала её как облупленную.

— Приехать?

Все же хорошая Даша подруга. Бестолковая иногда, но хорошая.

— Даша…

Та бодро принялась настаивать:

— Ты же знаешь — твой дед неровно ко мне дышит. Я приеду, и вы помиритесь с ним. Что хоть в этот раз не поделили? Он же всегда такой спокойный. С ним легко найти взаимопонимание, стоит сделать над собой небольшое усилие.

Тая закрыла глаза: даже Даша считает, что все проблемы в отношениях между нею и дедом только из-за неуступчивости самой Таи.

— Даша, это не телефонный разговор.

— Подосиновик, мою линию никто никогда не прослушивает! Сумароков мне душой своей клялся. Что случилось?

— Дедушка… Он умирает. И лечиться не хочет. Он отказался принимать мою помощь. Он… Я не знаю, Даша, что делать.

— Я еду!

На заднем фоне стали слышны какие-то странные звуки, топот, шум. Наконец Даша сказала:

— Сумароков утверждает, что из моих рук мужики даже яд готовы есть. Посмотрим, как это сработает на Семене Васильевиче. И не бойся, я все оплачу: и дорогу, и проживание… И вообще, будете с Семеном Васильевичем у меня в доме жить! И лечение я тоже оплачу. Он же мне как второй дедушка! А я его любимая внучка. Ты бы тоже была любимой, сделай над собой небольшое усилие. Все, пока-пока, я скоро!

Даша бросила трубку. Первой. Что-то будет, наверное.

С Дашей Тая столкнулась у порога дома — еще бы чуть-чуть и та по дороге её подобрала бы. Все же стоит поговорить с Сумароковым по поводу Дашиной манеры езды — та носилась явно превышая скорость. Некстати вспомнились грязные намеки Зимовского по поводу Сумарокова. Нет, это точно глупые, отвратительные домыслы, позорящие прежде всего самого Зимовского. Сумароков не такой, он с жены пылинки сдувал. Хотя в оценке деда Зимовский не ошибся, но он точно не всезнайка.

Даша шепнула Тае:

— Ничего не бойся! — и даже успела подмигнуть, а дверь уже открылась. Глаша стояла на пороге, а дед встречал их в холле, и в первый миг Тае даже показалось, что его худоба, слабость и изъеденность болезнью всего лишь глупый розыгрыш, но нет. Он, отставив в сторону свою трость, подался к Даше, чтобы обнять и расцеловать, и чуть не упал — Глаша вовремя успела поймать его под руку. Тая выругалась на себя — могла же приехать раньше! Могла больше уделять внимания семье.

Расцеловав Дашу троекратно, как положено, дед важно кивнул Тае:

— Что замерла, как сиротка на пороге. Я давно тебя простил! Гости в доме — счастье в доме.

Даша взяла деда под руку и повела в столовую — она всегда тут чувствовала себя как дома. Это только Зимовский понимает, что Семен Васильевич тяжелый и неуживчивый. Остальные этого не видят. Глаша бросила на Таю колючий взгляд, но ничего не сказала. Даже про извинительный пирог промолчала. Испекла она его или нет? В воздухе не витали ароматы сдобы.

В отличие от Таи, Даша всегда была милой собеседницей — именно она за обедом стала мостиком между суровым дедом и Таей, не давая над столом возникнуть неловкой тишине. Даша рассказывала о себе, о муже, о Зимовском, о столице, о больницах, мимоходом ввернула о необходимости проходить ежегодные обследования, а потом в лоб предложила свою помощь деду. Он Дашу уважал, крепко уважал и…согласился на лечение.

И как у Даши получается? Вовремя улыбнуться, пошутить, чуть опустить виновато глазки, когда дед ругает современную молодежь, согласиться о полном упадке нравов, науки и всего, вообще всего, что может «упадать», и снова улыбнуться, пропустить мимо ушей колкости, которые саму Таю заставляли взвиваться в желании спорить, и снова щебетать, словно у неё нет своего мнения. Поразительная способность. Даша вызывала в Тае жгучую зависть: ей бы так просто общаться с собственным дедом.

От щебетания о перспективах лечения тут, в Змеегорске, Даша перешла к обсуждению лечения в Санкт-Петербурге, раз за разом напоминая, что волноваться нечего — все на себя возьмут Сумароковы. Дед не волновался, он поломался для приличия и неожиданно для Таи согласился на поездку. Зря Тая через себя переступала и Кота дергала.

После обеда дед пошел отдыхать, а Тая с Дашей поднялись в её комнаты. Глаша была так мила, что подала в Таину гостиную чай с пирогом, тем самым, примирительным.

Даша привычно рухнула в кресло. То, постаревшее на дюжину лет, печально скрипнуло под ней.

— Рассказывай!

Тая села в кресло напротив и лишь спросила, разливая чай:

— О чем, Даша?

— О Зимовском, конечно, — удивилась Даша. — С Семеном Васильевичем мы все решили, так что не смей даже волноваться об этом — вылечим или я не Сумарокова! А вот ты и Зимовский… Тут есть опасения. Ты же упрямая и ничего не видящая дальше своего носа.

— Я очень даже вижу!

Даша взяла чашку с чаем и обиженно фыркнула:

— Пфф! По Зимовскому видно! Мы с девочками вчера чуть от любопытства не умерли. А ты трубку не брала! — Даша подняла глаза кверху, словно вспоминая что-то очень приятное. — Но как ты бежала! Как ты бежала от него! Как подраненная лань бежит от охотника и знает, что она принадлежит только ему.

Тая чуть чаем не подавилась — вот ланью её еще не называли. Метелица чаще её скунсом из-за вечного медицинского запашка называл, а Кошкин ласочкой и бешеным енотиком — за привычку постоянно мыть руки и всех заставлять это делать, особенно перед едой.

— Даша, кто-то слишком много читает любовных романов. Я бежала не от него, а за магмодом.

Та лишь махнула рукой, мол, пустое все.

— Он тебе уже сделал предложение? Вы уже целовались?

Тая не выдержала — иногда Дашино любопытство переходило все пределы:

— У него пасть, между прочим. Магмодам с поломкой оборота запрещено жениться, и то самое, на что ты так намекаешь, тоже запрещено.

Даша даже выпрямилась — магмоды её явно не интересовали:

— Тая! Я про Илью говорю. Андреевича. Он в тебя влюблен еще с юности. Помнишь, как он смотрел на тебя всегда? — Тон её снова стал мечтательным: — А как на дне его рождения вы должны были открывать танцы первой парой! Это было так романтично… Он в костюме, ты в чем-то розовом… А ты взяла и обозвала его на весь зал. И вам с Семеном Васильевичем пришлось спешно покинуть дом Зимовских.

Тая не стала говорить, что перед тем, как обозвать его, она три раза просила не дергать её косу и семь раз проглотила его любимое обращение к ней «аmanita phalloides». Сам он phalloides.

Даша же неслась на всех парах, неотвратимая, как маглев:

— Как ты можешь быть настолько слепой.

— Даша, а как ты можешь быть настолько слепой, чтобы не видеть очевидного? Я ему не пара. Он титулован, я нет. Он богат, я нет. В Золушку, прости, не верю — Золушка к твоему сведению была родовитого происхождения. Если Зимовский пытается всех убедить в том, что без ума от меня, то все просто: ему что-то от меня надо.

Даша отмахнулась:

— И что ты ему можешь дать, кроме неземной любви?

Это было обидно, но хорошо хоть Даша сама все понимала — дать Зимовскому Тая ничего не могла. Она знала, что Даша простит любой тон, но все же подавила в голосе обиду.

— Вот именно, что ничего. Потому его интерес ко мне странен.

— Куда делась та романтичная девочка с огромными глазами и длинной косой?

Тая не стала говорить, что никогда не была романтичной. С ее дедом скорее подозрительной вырастешь или с чувством вечной вины. Она взяла паузу, делая глоток чая.

Даша как несмышленышу стала выговаривать:

— Он любит тебя, и чем ты быстрее это поймешь, тем быстрее вы станете счастливы.

— Он тебя своим адвокатом нанял?

— Я адвокат любви, а не его! На меня даже мой Сумароков так не смотрит, как Илья на тебя. Это все видят.

— Не все. Я не вижу.

— Так увидь! Ты же не змейка, ты не оцениваешь мужчин, как та же Альбина или Вероника по толщине кошелька и карьере. Позволь себе стать счастливой. Не слушай сплетни о Зимовском. Просто слушай свое сердце.

Таино сердце вопило, что от Зимовского надо держаться подальше. Тая принялась вилкой отламывать кусочки пирога. Аппетит снова пропал.

— Ох, Даша. Не знаешь ты Зимовского… Он, между прочим, считает, что твой муж тебя хочет убить.

Даша рассмеялась, громко и заливисто.

— Илья упрям! Он мне уже говорил, что я убьюсь Сумарокову на радость, если буду так вести себя за рулем.

— Он в чем-то прав.

— Я аккуратна, — посерьезнела Даша. — За четыре года ни одной аварии, между прочим. Давай уговор: я перестаю сидеть в телефоне за рулем, а ты присмотришься к Зимовскому?

Пирог ломался на все более мелкие кусочки, показывая яркие кусочки цукатов, аппетит не возвращался, а от Даши теперь зависела жизнь деда, и спорить с ней не хотелось. Только и о Зимовском говорить тоже… не хотелось.

— Ты решила стать свахой?

— Я хочу погулять на твоей свадьбе, подруга! Это законное желание.

Тая с извращенным интересом спросила:

— А все барышни обязательно должны выходить замуж?

Даша крайне серьезно сказала:

— Зимовский не простит себе рождения бастарда.

Тая замерла — Даша её потрясала. Черт побери, надо было самой до посинения ругаться с дедом, авось бы сдался рано или поздно. Даша обиженно посмотрела на нее:

— Тая! Ну что за глупости. Это нормально — желать счастья подруге. Это нормально — мечтать о детях. Я вон… — Даша замолчала, делая глоток за глотком. Тая тоже молчала, не подталкивая подругу к откровенности.

— Я вон…

Даша с громким стуком поставила чашку на стол.

— Я… Ох, Тая… Четыре года как все пытаюсь, а бесполезно. Сумароков уговаривает, что все в порядке, а я скоро на стену полезу, — она закончила как-то весьма растерянно. — Тая… Ты… Ты же луговушка.

— Да.

Тае бы порадоваться, что тема сама собой поменялась, но… Все стало только хуже. Даша, глядя в чашку, выдавила из себя:

— Ты можешь мне и Сумарокову помочь? Я слышала, что есть ритуалы плодородия. Что луговушки на многое способны.

— Даша… У меня нет дара, — Тая сжала руки в кулаки. По полу потек иней, только его видела лишь Тая. — Я бы помогла, но не могу. Прости, Даша.

— Я понимаю. Нет, так нет, — расплылась в фальшивой улыбке Даша. — Я не в претензии.

Тая отвела взгляд в сторону. Теория Зимовского о Сумарокове в свете того, что у Даши не получается забеременеть, стала как-то более реальной, что ли. Княжеский род должен продолжаться чего бы это ни стоило, а разводы до сих пор сложны и возможны только в случае доказанных супружеских измен. Тот, кто изменил, права повторного брака лишается. Бесплодие — тоже повод для развода, но там надо выждать огромный срок и доказать, что приложил все усилия для лечения. Не вариант. Вообще. Монастырь и авария проще в разы и реальнее.

— Я присмотрюсь к Зимовскому, — сказала Тая внезапно даже для самой себя. — А ты будешь выключать телефон перед вождением. Договорились?

Даша расцвела в улыбке:

— Договорились! Все равно тут глушат паутинку. Сегодня так ни разу и не удалось войти в молнеграмм. Там поди столько всего произошло, а я и не знаю!

Тая рассмеялась: и правда, как жить с этим!

Даша косо посмотрела на нее и вздохнула:

— Вот тебе бы только смеяться надо мной, а ведь молнеграмм — это рабочая платформа, на которой можно найти ответы на все вопросы.

— Что за минутка рекламы? — удивилась Тая.

Даша, уверившись, что Зимовский попал в хорошие Таины руки, потупилась и призналась:

— Я ищу кое-что.

— Не расскажешь — я не смогу помочь.

Да-да-да, это были слова Зимовского, но Тая и сама придерживалась подобного убеждения, когда дело касалось не её проблем, конечно. Дед приучил её решать все самой.

— Понимаешь… Вероника… У неё муж пропал.

— В смысле?

Дашу прорвало — не умеет она держать тайны в себе:

— Он выехал в Змеегорск на неделю раньше Вероники, но тут его так и не видели. А Вероника странные фоточки начала выкладывать в молнеграмме.

— Насколько странные?

У них с Дашей слишком разные понятия странного.

— Она словно примеряет на себя образ вдовы. Заранее. Фотографии в «стории» были в черных одеждах. Она никогда до этого не любила этот цвет. Это странно… Хуже того… Она даже заявление о пропаже человека не подала — я у Зимовского спрашивала! Он сказал, что пока нет заявления — он помочь не может, а я не родственница, от меня не примут, пока жена в наличии… Я хочу понять, что происходит у Вероники. Она серьезно не ищет мужа или отчаялась. Или даже… Радуется.

Тая нахмурилась:

— Как такому можно радоваться? Я не понимаю.

— А что понимать? Её муж попал на войну, когда она уже заканчивалась почти — Константинополь брали. Всем было ясно, что мы победили. А Орлов взял и согласился на магмодификацию. Еще и Веронику не поставил в известность. Точнее, поставил, но она была против: что люди подумают! Его это не остановило. И вот, они с Вероникой уже четыре года как кошка с собакой жили. Живут! — тут же поправилась Даша. — Надеюсь, он жив, просто пошел в бега от такой жены.

— В бега идут в основном жены, а не мужья. Ему-то зачем? Все деньги и земли всегда на муже.

— Вот так, Тая.

— Ты не знаешь, какая у него была модификация?

— Нет, конечно, но могу спросить Сумарокова. Спросить?

— Спроси, — мрачно сказала Тая. Как-то на душе тошно стало от таких вот Вероник. У нее муж пропал, а она не считает нужным об этом сообщать властям, а у Зимовского нет тела, нет дела. Нет заявления о пропаже, искать никто и не будет.

Даша тут же достала походник и принялась открывать все подряд: молнеграмм, словицу, еще какие-то программы, словно что-то могло работать при подавленной паутинке.

— Дурацкий молнеграмм! Он мне нужен, а он не работает. Я уже столько «сторий» пропустила, уму непостижимо… Меня мои подписчики уже потеряли, наверное.

Тая спряталась за чашкой с чаем — ей бы Дашины проблемы. Ей своих хватает — одна колыбельная чего стоит.

Даша ушла почти в шесть, когда Глаша уже подумывала звать всех к ужину. Стоило двери закрыться за Дашей, как дед четко, строго сказал, глядя мимо Таи:

— Я все еще жду извинений!

Тая заставила себя улыбнуться — вот так и живем, от ссоры к ссоре. И лишь Зимовский почему-то заметил настоящий характер Семена Васильевича.

Глава восьмая, в которой Тая продолжает поиски

Тая легла спать пораньше — голова разболелась после длинной, нудной проповеди, прочитанной дедом о недопустимости вовлечения посторонних в семейные проблемы. Впрочем, сегодня его проповедь не раздражала — Тая знала, что он согласился на лечение, остальное, как говорит Кошкин, фантики. Это можно пережить. Главное, что теперь есть надежда на исцеление деда.

Ей не спалось. Организм так и не перестроился на местное время, утверждая, что спать в пять вечера преступление. А ей надо. Ей нужно увидеть новый сон. Даже не так — ей надо хорошо рассмотреть старые. Тая крутилась в кровати, переворачивала подушку, снимала и вновь натягивала одеяло, открывала окно и проветривала спальню, спускалась вниз на кухню и пила молоко, но сон не шел. И колыбельная больше не звучала. А что если Зимовский прав? Что если наложились колыбельная той женщины в маглеве, колыбельная в машине Зимовского и сон из-за усталости от поездки? И родился кошмар, в который Тая поверила. Всего лишь кошмар, а тело на стерне… Зимовский прав — она не уверена, что это тот самый парень из сна. Ощущения тела это одно, а опознать тело по ним — совсем другое. Именно под эти мысли Тая и провалилась в сон. Снилась ей какая-то муть, смесь кошмара с полем, летевшей над ним колыбельной и насмехавшимся над Таей Зимовским: «Ты не уверена, грибочек!» Нет тела — нет дела.

Проснулась она уставшей, словно вместо сна мешки на вокзале разгружала. Было и такое с ней. Иногда приходилось самой разгружать вагоны с медикаментами.

Позавтракав в одиночестве — дед опять куда-то уехал с Глашей, — Тая собралась на поиски. Надо убедиться, что она осмотрела все, прежде чем сдаваться. ОТК бы попросить с поисками, но где его искать? В патологию модификаций не заглянешь просто так, чтобы поинтересоваться, куда его поселили, да и не скажут — нельзя разглашать личные данные пациентов. Прийти в поселок и наудачу его там искать — так себе идея. Поселок-то большой. Попросить Зимовского… Она еще не настолько отчаялась в поисках.

Погода в Сибири непредсказуемая, особенно осенью. То светит солнце, то тут же может пойти дождь, а то и снег, так что Тая оделась тепло и привычно захватила с собой еду. Свои поиски она начала с защитной лесополосы вдоль железной дороги. Там тоже встречались развалины: та же давно заброшенная водонапорная башня для паровозов или старый вокзал, который так и не разобрали, и развалины избушки проходчиков у моста через Змеевку… Она проверит все.

Тая настороженно шла вдоль железнодорожной насыпи — лес был мертвый, напрочь отравленный креозотом и мазутом, он не претендовал на Таю, но рисковать не хотелось. Она то и дело ловила любопытные взгляды железнодорожных рабочих, но гнать прочь её не смели. Только у нового моста для маглева жандарм в старом, заношенном мундире все же вылез из будки и погрозил пальцем. Лезть на мост Тая и сама не собиралась. Она спустилась к плавно текущей к Оби Змеевке, сейчас отчаянно рыжей из-за глины. Наверное, выше по течению, в горах, разрешили мыть золото. Вот артели и загадили речку. Когда-то в детстве Таи, она была чистой, как слеза, из неё даже пить можно было. Сейчас Тая не рискнула бы в ней руки мыть, а не то, чтобы купаться.

Стрекотали последние отчаявшиеся обрести пару кузнечики, пчелы почти не летали, готовясь к холодам. Солнце выкатилось на синее, щемяще-прозрачное небо, какое бывает только осенью, и вспомнило, что еще недавно было лето. Тая стащила с себя куртку, повязав её на поясе. Тепло приятно грело руки и лицо, а от земли все равно тянуло холодком. Стоит только зайти в тень, и осень тут же впивается в тело холодными клещами. И сразу чувствуется тяжелый, колкий взгляд в спину, как во сне. Только крутиться в поисках источника взгляда Тая не будет. Она помнила по сну — это бесполезно.

Тая шла вверх по реке до старого водозабора. Он давно был заброшен — воду для города брали теперь в другом месте. Забор из сетки зиял дырами, блоки перед воротами, закрытыми, кстати, уже утащили прочь. Тая пролезла в одну из щелей в заборе. Её никто не окликнул. Смысла караулить давно разграбленные цеха не было. Пахло легко узнаваемым ароматом запустения и горько полынью, пробивавшейся через затянутые грязью остатки асфальта. Бетонные плиты на водоприемном ковше уже давно потрескались, заросли травой, в самой воде, зеленой из-за ряски, плавал какой-то мусор. Тянуло влагой и чем-то откровенно тухлым. Тая на несколько раз обошла старые цеха по очистке воды и признала, что её сил тщательно все обыскать недостаточно, а если поверхностно искать, то магмод явно умер от колыбельной не тут. Он мог вообще не умереть. Он мог быть всего лишь плодом её усталости и мнительности, как и взгляд в спину.

Она выбралась прочь и пошла дальше — ей еще старую заброшенную свиноферму надо осмотреть — та раньше стояла далеко за городом, чтобы не портить воздух, но город сам подобрался к ферме. Тая от реки видела остатки свинарников, заброшенное здание управления, так и не высохший, страшно воняющий по детским воспоминаниям пруд, в котором летом валялись свиньи. Он больше огромную лужу, окруженную непроходимой грязью, напоминал, чем какой-то водоем. Сюда часто ездил Таин отец, иногда он брал с собой и Таю, выдавая её туесок для сбора земляники — её в полях было много. Сухая, ароматная, отвратительно долго собираемая ягода. Тая помнила, как пекло голову, как хотелось пить, как стрекотали кузнечики в жару, как медленно набиралась ягода. Её срываешь одну за одной, а в туеске все равно видно донышко. Мрак, как говорит Зимовский! Зато зимой был настоящий праздник, когда мама доставала заветную баночку с вареньем, пахнувшим жарой.

Тая по верхам оглядела свинарники — совсем не походило на место из её сна. Она пошла прочь, ища, где можно отдохнуть — ноги от усталости чуть ли не подрагивали. Даже странно — она давно так не уставала. Тая вымыла руки в роднике, питавшем вонючий даже сейчас пруд, и расположилась на солнышке, прямо на траве — искать тень возле леса она не рискнула. Он тут был живой. И она пока еще жива. Она неожиданно поняла, что ждать первого снега и забирать шкатулку с бриллиантами она не обязана. Она снова может избежать своей судьбы.

Город отсюда, с холма, был почти как на ладони. Только окраины с гетто не видны, их закрывал лес. Есть все же какое-то очарование в маленьких городка, хотя назвать Змеегорск мелким язык у Таи уже бы не повернулся. Это раньше он был маленький и тихий, пока не открыли возможности магмодификаций. Тогда все друг друга знали, тогда все здоровались и дружили. Тогда городские почтальоны Александродара с гневной надписью «не указана улица!» возвращали письма назад, адресатам, а в Змеегорске тогда не было улиц. Тогда еще бывали случайные отключения электричества, и по вечерам во дворах трехэтажек горели общие костры. Где-то готовили суп для детей, где-то варили кашу, а где-то кипел ароматный чай на травах. И мама еще была, и отец, и дед, который тогда еще не был неуживчив, хотя карьера его шла с трудом. Он получал новые чины позднее всех, и награды его вечно обходили стороной. Печать союза с нечистью ему испортила жизнь и службу.

Тая задумчиво ела отсыревший в пакете бутерброд с помидорами, сыром и тонко нарезанной ветчиной, и отгоняла прочь мысли о том, почему именно её судьба полетела под откос. Лес роптал, шумя листвой. Золотые листья берез даже досюда долетали, как гневные письма с требованием вернуться.

Небо быстро затягивало серыми тучами, грозясь дождем. Из-за подавления паутинки, Тая не посмотрела утром прогноз погоды и зонт не взяла. Утром небо было еще чистым, это после обеда его стало заволакивать тонкими, как перья, облачками. Это всегда к смене погоды. Ласточки не летали над полем, подсказывая погоду, — они уже давно улетели в теплые края, еще в августе.

Запиликал походник, музыка полета шмеля так подходила к этому полю и настроению Таи, что она не сразу приняла вызов, задумчиво всматриваясь в телефонный номер Зимовского. И все же, что ему от нее нужно?

— Таисия Саввовна, добр… вечер. — Голос Зимовского бархатисто звучал в телефонной трубке, то и дело пропадая. Слышно было через слово.

— И вам того же, Илья Андреевич.

— Как ваши поиски?

— Следите?

Зимовский притворно возмутился:

— Как можно! Городовые сами докладывают, как вас гоняют с закрытых объектов. Вы знаете, что к мостам маглева приближаться нельзя? Может, вы там бомбу закладываете на пути следования императрицы.

Она знала. Но она и не особо приближалась к мосту, тем более даже не пыталась его пересекать или подходить к опорам. Она просто стояла на берегу реки.

— Илья Андреевич…

— Я-то все понимаю, а… городовые нет. А уж как вас не понимают жандармы — вы бы только знали. Вы же для них до сих пор подозрительный элемент, требующий особого контроля. Вы это понимаете? Впрочем, грибочек, это мои трудности, а не твои. Обычно приезжающие знакомятся с городом и его достопримечательностями, а уже потом делают вылазки за его пределы.

— Мне этот город еще в детстве надоел, — призналась она.

Внезапно, без предупреждения, как бывает перед грозой, поднялся сильный ветер, засыпая Таю пылью и сухой травой. Где-то далеко сверкнуло в небесах, и через долгую паузу до нее долетел раскатистый гром. Следует поспешить домой, если она не хочет увязнуть в местной грязи. Поле её с удовольствием сожрет и не подавится.

— За вами приехать?

Кажется, он тоже расслышал гром.

— Зачем?

Тая запихнула в рот остатки бутерброда и встала, оглядываясь. За её спиной небеса набухли черной влагой, грозясь вот-вот разродиться сплошной стеной воды. Чума и бруцеллёз, только этого не хватало.

Зимовский принялся уговаривать:

— От разрушенной свинофермы до города далеко. Дождь собирается. И спроси вы меня, я бы вам сразу сказал: свиноферму воры за металлами обнесли еще года три назад, выдирая даже гвозди. Там неоткуда взяться листу железа. Понимаете? Так за вами приехать?

— Я сама дойду.

Он упрямо напомнил:

— Далеко и дождь.

— Я вызову такси.

На той стороне повисла долгая тишина. Кажется, Зимовский старательно познавал дзен.

— Такси не приедет. Паутинка отключена, а они работают через «Словицу»: заказы, оплата, построение маршрута и прочее.

— Значит, я хорошо прогуляюсь.

Зимовский вздохнул и… Он все же приехал. Минут через двадцать. Нагло посигналил ей в спину, когда она шла по обочине, отбиваясь от ветра, игравшегося её волосами. Тая лишь свободной рукой отмахнулась от помощи Зимовского, второй она пыталась удержать волосы, лезущие на лицо. Зимовский медленно пристроился за ней, крадясь на своем автомобиле по пустой дороге. Даже сигналить не стал — за него хорошо справлялся гром, то и дело рокотавший в небесах. Потом стал накрапывать дождь, а у Таи не было зонта. Зимовский обогнал её, паркуясь на обочине. Он вышел из машины и привычно стал рассматривать Таю из-под бровей. Ему бы взгляд, что ли, изменить — все люди бы потянулись.

— Грибочек, я оценил твое упорство и упрямство. И силу воли, и все-все-все. — Он показательно открыл зонт, очаровательно желтый, как у Дремы и подошел к Тае, прикрывая её от дождя. Ветер пытался вырвать зонт у него из рук, но не ветру воевать с Зимовским. — Выхода два: мы едем вместе и добираемся домой сухими или мы идем вместе, промокая до… В общем, промокая, и потом дружно страдаем от насморка. Выбор за тобой. И да, тут поле, холм, гроза… Догадайся, куда первым делом ударит молния?

— В тебя и твой зонт?

— Вариант! — Зимовский предупредительно вложил зонт в её руку: — так понятнее?

Аргумент с молнией был железобетонный. Тая послушно села в машину, пропахшую хвоей, и пристегнулась. Зимовский медленно тронулся — дождь, до этого лишь накрапывающий, пошел сплошной стеной.

Стеклоочистители еле справлялись с потоками воды, и Тае было страшно представить, как она бы сейчас выглядела в поле. Очаровательно, наверное. Как русалка: холодная, мокрая и несчастная.

Зимовский, не отвлекаясь от дороги, протянул Тае резинку для волос, вводя в легкий ступор.

— Это от Разумовской осталось? — не удержалась она. Как-то брать чужие вещи негигиенично. Вши там, а она еще со своими чешущимися то ли от психосоматики, то ли от чесотки ладонями не разобралась.

Зимовский бросил на неё косой взгляд:

— Да ты не amanita phalloides, а целый amanita muscaria*!

(*Amanita muscaria — мухомор)

Тая косилась на стену из воды за окном машины и старательно давилась сморчками и прочими неприятными грибами. Опускаться до уровня Зимовского она не будет.

Он понял, что добиться от нее ответа нереально, и вежливо заметил:

— Я же говорил: ты провоцируешь меня на подвиги. Я резинку купил для тебя специально. Хотел ленты, алые, как раньше было принято, но мне сказали, что это сейчас немодно. Заплети косу, чтобы волосы не мешались.

Тая, старательно давя гнев в голосе, сказала:

— Никакой косы. Я уже говорила!

Хорошо, что лес далеко, за холодным железом автомобиля и стеной воды, заметно ослабевшей. Еще чуть-чуть, и только будет стучать занудный осенний дождь.

— Понял. Через мой труп.

— Ты меня в последнее время дико удивляешь своей понятливостью, Зимовский.

— Илья.

— Илья Андреевич Зимовский.

Зачем она Даше обещала присмотреться к Зимовскому?!

— Не хочешь заплетать косу — можешь собрать хвост.

— Мне и так неплохо.

Он без слов бросил резинку в отделение для перчаток и стремительно поменял тему:

— Еще были сны, Таисия Саввовна?

— Нет.

— Колыбельную не слышали?

— Нет.

Говорить не хотелось — пальцы сковал иней, даже несмотря на защиту холодным железом. Дело не только в зове леса. Часть его все так и теплится в ней самой.

— И тела по-прежнему нет, — Зимовский вырулил на шоссе, ведущее к поселку магмодов. — Надавите на Веронику Орлову. Вы же с ней подруги. Если её муж действительно пропал, как говорит Дарья Аристарховна, то я начну поиски вашего лиса-магмода под прикрытием её заявления.

— Мы с Вероникой не самые лучшие подруги. Вы были правы — я дружу только с Дарьей Сумароковой. И… Я поговорила с Дашей.

— И?..

Тая продолжила:

— И она обещала, что не будет пользоваться телефоном за рулем.

— И что же взамен вы должны сделать?

Вот же все понимающий змей.

— Найти в вас хорошие стороны.

— Могу подсказать… — Его взгляд скользнул по её пыльным джинсам и чуть намокшем топе: — Я отчаянно сострадателен.

— К сирым и убогим?

— А вы такая?

— Отнюдь.

Он кивнул:

— Тогда будем искать во мне положительное дальше. Умен? Эм… Красив? Это считается? Вам надо по списку или как?

— И так сойдет. И к тому же богат, и знатен, и вообще… Прям мечта.

Он холодно напомнил:

— Я не воевал. С вашей точки зрения это жирный минус.

— Хорошо, что вы это понимаете, Илья Андреевич.

Он припарковал автомобиль перед Таиным домом:

— Если что-то еще приснится или что-то найдете, узнаете, услышите — не забудьте мне сообщить.

— Всенепременно.

Продолжал накрапывать дождь, и Зимовский воспитанно вышел первым, раскрывая над Таей свой зонт, желтый, как солнышко.

На крыльце она все же спросила:

— Вы правда верите в наше с вами «и жили они долго и счастливо и умерли в один день»?

Зимовский замер:

— Странно-откровенные вопросы ты задаешь, грибочек.

— Не все же тебе меня смущать. Так веришь или нет?

— Не совсем.

Она впервые улыбнулась ему:

— Вот и я не верю.

— Я болен, и уйду всяко раньше тебя. Хотелось бы надеяться, что я храбро умру, защищая тебя, но факт в том, что умру я точно на больничной койке под писк приборов. А хотелось бы плечом к плечу, говоря: «Живи!» и прочие высокопарные глупости.

— Тогда, Илья Андреевич, ваш же совет верну: скажите честно, что вы от меня хотите — раньше получите помощь.

— Вот не поверишь, ничего мне от тебя не нужно, грибочек.

Глаша открыла дверь, и Тая обернулась к Зимовскому, заходя в дом:

— Ты прав — не верю.

Глава девятая, в которой Тая встречает старого друга

Тая все же последовала совету Зимовского и утром позвонила Веронике — номер телефона ей дала Даша. Впрочем, разговор не сложился. Стоило только Тае упомянуть о пропаже Орлова, как Ника взвилась: «Ложь!»

Тая попыталась настоять:

— Ника, но Даша говорила…

— Ложь! — снова буквально выплюнула из себя Вероника, не давая договорить.

— Я хочу лишь помочь. Тут людей-магмодов убивают. Понимаешь?

Вероника замолчала, гневно дыша в трубку, а потом медленно сказала:

— Все время забываю, что ты иная. Тебя же пока в лоб не стукнет, ты и не поймешь. Прошу, не лезь. Если ты моя подруга, то лучшая помощь — невмешательство. Просто забудь, что тебе наболтала Даша.

— Но Зимовский…

— Зимовский яд с твоих рук съест и еще попросит! Тая… Не слушай никого. Думай своей головой. Пойми одно: Даша — глупая девочка с кучей государственных тайн, так? И тайны она эти легко разбалтывает. А теперь подумай: кто её муж. Поверь, Сумароков сидит на такой должности, что малейшее подозрение в разбалтывании тайн, и он лично удавит за такое любого. Даже собственную жену. Так почему Даша так легко все выбалтывает? Может, потому что муж и жена — одна сатана? Даша болтает то, что нужно мужу, понимаешь? Если ты моя подруга, если тебе не все равно на меня и мою жизнь — просто отойди сейчас и не лезь. И своего Зимовского держи на привязи, чтобы не лез ко мне и Святославу.

— Вероника, ты не боишься, что Орлова тут могли убить?

— Иди ты!

Тая услышала всхлипы, прежде чем Вероника разорвала соединение. Иногда Тая совсем не понимала людей. Называть Веронику подругой после того, на что она обрекла своего мужа, не хотелось. Тая спешно собралась на очередную прогулку. Пусть Веронике плевать на судьбу мужа, пусть Зимовский не может вмешаться без заявлений, пусть лиса-магмода пока как бы и нет в Змеегорске, Тая будет искать. Она выучила на войне одно правило: людей не бросают! Своих не бросают. Магмод был свой, хотя это могло быть лишь бредом напуганного возвращением в Змеегорск мозга — Тая и такой возможности не исключала.

Она выбежала из комнаты, ураганом сверзилась с лестницы и столкнулась в холле с дедом.

— Уже сбегаешь, Таинька? — улыбнулся он, тяжело опираясь на трость.

— Дедушка, я лишь хочу прогуляться, — она накинула куртку и принялась обуваться.

Он кивнул:

— Гуляй, гуляй, конечно. Тебе немного осталось.

Тая, которая завязывала шнурки на ботинке, вздрогнула, поднимая на деда глаза:

— Простите?

Он снова улыбнулся — бледный, буквально серый от болезни:

— После визита императрицы мы с Дашей уедем в Санкт-Петербург, не так ли, Таинька? Потому и говорю — тебе тут недолго осталось. Прощайся с ненавистным городком, скоро он станет для тебя всего лишь воспоминанием, только и всего. И зонт не забудь, Таинька. Осень обманчива тут. С утра солнце, а потом и дождь может ливануть.

— Да… Дедушка… — слова почему-то царапались в горле и застревали.

Этот день поисков тоже ничего не дал, кроме нарастающей усталости. Похоже, пора было сдаться и признать — она не провидица, ей не снятся пророческие сны, и на Зимовского, отказавшегося возглавить поиски, она обижалась зря. Все зря.

Или она совершенно неправильно подходит к поискам. Найти бы ОТК, может, он откликнулся бы на просьбу. У него всяко нюх лучше, чем у Таи. Только где ж его искать, ОТК этого.

Ноги под вечер поисков ныли, в голове не было никаких умных мыслей, лес пугал, словно забирая Таины силы. Он имел право на её силы, но они бы ей пригодились самой. Холодало, от земли несло влагой и прелью. Ветер нес горький запах сжигаемых листьев откуда-то из-за железной дороги — там были деревеньки и дачный поселок.

Тая закончила поиски у развалин бывшего военного корпуса — ими заканчивался магтехград; она обошла его по кругу за два дня. Дед говорил, что тут были секретные лаборатории чумы, натуральной оспы, экзотических лихорадок вроде Эболы, Марбурга и прочих. Всю интересную с точки зрения науки заразу везли сюда. Разработки биологического оружия были запрещены, но когда это кого останавливало. Корпуса, прячущиеся за бетонным забором, были уничтожены почти полностью — только кое-где виднелись оплывшие от жара, перекрученные черные металлические остовы. Словно лапки жука, перевернутого на спину и уже отчаявшегося встать, они упирались в чистое после вчерашней грозы небо.

Лишь тут Тая поняла слова Даши о том, что Зимовский не скучал в годы войны. Это что же так жахнуло, что ничего не осталось? И в новостях ничего такого не было. Даже Кошкин ничего подобного не говорил. Военная цензура. Удивительно, что зараза не накинулась на Змеегорск, пожирая его. Может, потому и спалили дотла, чтобы предотвратить возможность заражения. Зимовский уникум, если он с таким справился. Впрочем, он и на поле был не промах — остановил лесную тень.

Походник тут же затрезвонил по принципу: вспомнишь лучик — вот и солнце!

Тая посмотрела на экран. Зимовский. Кто бы сомневался.

— Слушаю, Илья Андреевич.

На самом деле разговаривать с ним не хотелось. Даже ради безопасности Даши. Если бы они могли с Зимовским общаться на равных, если бы она могла ему отвечать на все его колкости, было бы, пожалуй, проще. Ей родного деда не хватает сил терпеть, а тут чужой, абсолютно ненужный Зимовский.

— Добрый вечер! — Телефон привычно «икал», съедая часть слов. — Таисия Саввовна, вы бы не могли оказать мне любезность и приехать в участок на Восточной?

— Нет.

Он легко принял её отказ:

— Хорошо, тогда я подавлю в сердце ненужный порыв к подвигам и разрешу запереть вашего Серова в холодную. Пусть проспится.

— Что? — Тая чуть походник из рук не выронила от неожиданности.

Зимовский бархатисто заметил — вот знает её больные точки:

— Так вы все-таки будете любезны?

Тая помчалась к автобусной остановке, ища глазами расписание. То подсказывало, что автобус вот-вот будет, только вокруг царили пыль, тишина и запустение. Это же конечная, если автобус должен отправляться, то он уже был бы тут. Бардак полный! Или автобусы из-за подавления паутинки не ходят? Кто его знает, как тут работает оплата за проезд. Если она завязана на паутинку, то… Возможно, придется топать гудящими ножками.

— Что случилось?

— Банальность, как бывает со всеми магмодами. Серов пошел по стопам Федорова — это тот погибший от переохлаждения парень с поля, если вы случайно забыли. Ваш Серов напился в «Бездонном бочонке». Его задержали мои люди, когда он рванул на подвиг доползти домой на бровях. Мне показалось, что судьба господина Серова вас волнует, и…

— Я сейчас приеду за ОТК! Не смейте его бить или…

Она заметалась взглядом — где этот чертов автобус?!

— Таисия Саввовна, не стоит переносить свою ненависть к полиции на моих людей. Они могут ошибаться, но не стоит их всех огульно обвинять. Скоро буду.

Зимовский первым прервал звонок.

Чума и… Что там есть противного? Самого противного? И лепра! Точно, чума и лепра, почему ОТК не сидится ровно на своей заднице в патологии магмодификаций? Почему его постоянно тянет на подвиги? Тоже Тая его, как Зимовского, провоцирует?

От безысходности Тая полезла в «Словицу», чтобы заказать такси, но «снежинка» сигнала глухо светилась еле живой точкой. Надеяться на паутинку бесполезно. Её все еще глушат. Интересно, это кто уже успел прибыть в городок? Императрица приезжает через два дня. Кто-то из Великих князей или княжон прибыл, раз паутинку так глушат? Так и черт с ними, но даже Тае уже не хватало паутинки. Она быстрым шагом направилась в город. За час с учетом усталости доберется — тут все время вниз с холма. Удобно.

Сиреневые сумерки плавно надвигались на черную громаду институтов. Они тут шли сплошной стеной — задумка архитектора: самый длинный научный кластер в стране. По дороге к городу мимо Таи неслись автомобили — служебное время вышло, все спешили домой. Она даже пару раз поднимала руку — вдруг кто-нибудь остановится и подбросит до центра, но грязная, пропыленная, в тяжелых ботинках с налипшей на подошвы землей Тая привлекала только Зимовского.

Он на своем внедорожнике, несшемся вверх по холму, резко развернулся на дороге под гулкие возмущения клаксонов, обогнал Таю и замер у тротуара. Она посмотрела на ближайшую проходную института с номером вместо названия. Через магоэнергетическую защиту поблескивал объектив камеры. Логично, что у Зимовского есть к ним доступ, но зачем он так плотно следит за Таей?

— Добрый вечер! — поприветствовал её Зимовский снова, выйдя из салона и остановившись у пассажирской дверцы. — Подвезти?

Словно не за ней он сюда несся. Что. Ему. Надо. От неё.

— Вы ведете себя недопустимо, Илья Андреевич. Преследуете меня, словно сталкер.

Тот расплылся в довольной улыбке:

— На данный момент именно вы ведете себя, как сталкер — ходите и обследуете зону за зоной. — Он еще и руками дурашливо развел: — я не виноват, что это многозначное слово. Я не слежу за вами — мне докладывают о вас. Например, с час назад жандармы волновались: задерживать вас или нет, когда вы кружили вокруг бывшего военного объекта. Война, быть может, и закончилась, но места, куда не следует соваться, никуда не делись. И именно в них вы лезете с упрямством… Э…

— Осла?

— Ослицы. — Зимовский открыл дверцу автомобиля перед Таей. — Надеюсь, вам не нужна гроза, как вчера, чтобы принять мою помощь?

— Илья!.. Андреевич… — она все же смогла погасить возмущение в голосе.

Он расплылся в улыбке, протягивая Тае руку, чтобы помочь сесть в машину.

— Грибочек, ты не устала скакать с «ты» на «вы» и обратно? Нам обоим станет легче, если мы перейдем на «ты».

Тая молча опустилась на переднее сиденье. Да, общение на равных решило бы трудности с Зимовским, но сокращать дистанцию не хотелось, даже ради Даши. Общество жестоко к таким вот дружеским отношениям между представителями разных сословий. Проедутся и по Зимовскому, но прежде всего по Тае, до которой снизошли. Радио в машине что-то лопотало на полицейской волне. Тая подспудно ждала колыбельную.

— Грибочек?

— Не дождетесь. Лучше скажите, что вам от меня нужно — заметно полегчает обоим.

Зимовский с неприятно-громким хлопком закрыл дверцу. Он взлохматил свои волосы и пробурчал:

— Если бы я сам знал — зачем вы мне. Мне бы самому чрезвычайно полегчало.

Он сел за руль, бросил быстрый взгляд на Таю, проверяя ремень безопасности — педант во всем, не готовый сделать и шага прочь от инструкций. Если заключение судебных хирургов гласило, что имеет место несчастный случай, то это он и есть.

— Колыбельную больше не слышали?

— Нет.

За окном машины проносился лес. Его не было видно в темноте быстро вступающего в свои права вечера, но он там был. Тая чувствовала его. Лес. Черный. Настороженный. Сплошной полосой окруживший город и Таю, намекая, что в этот раз ей не вырваться так легко. Хотя она же решила идти за шкатулкой, как только ляжет снег. Или все же не надо?

— Сны не снились?

— Нет.

— Мрак! Напоминаю — я не гад и не мразь. Можно не цедить слова сквозь зубы. Можно просто помолчать.

Тая кивнула. Объяснять, что так на неё действует лес, она не будет. Зимовский не тот, кого подобное интересует.

Машина сбавила скорость — начался город сразу выраставшими у поля высокими домами. Змеегорск был сплошным клубком огней. Желтый свет фонарей, разноцветье гирлянд над дорогой, яркие щиты рекламы, светящиеся украшения на дверях лавок, красочное убранство витрин. Тут даже фонтан, несмотря на осень, ожил неоновой подсветкой, взметая вверх тугие струи воды. Город прихорашивался в ожидании высоких особ. И этот город был чужой. Это все еще Змеегорск, но его Тая не знала. Люди, новые улицы, непривычные толпы.

— Как вам новый Змеегорск? — поинтересовался Зимовский, словно лично тут возводил каждый камешек.

— Я не узнаю этот город.

Он мягко ответил:

— Вы тут никогда и не были. Но это все еще Змеегорск, он выстроен в том же стиле, если не считать высотки.

Тая тихо сказала:

— И все же он чужой. По нему я не буду скучать.

— А вы скучали?

Зимовский удивился — не наигранно, по-настоящему. Тая пожала плечами:

— Возможно. Не уверена. Он мне снился, и иногда это были кошмары.

— Он такой. Я его люблю и ненавижу одновременно, совсем как вы.

Тая повернулась к Зимовскому, рассматривая его почти классический профиль. В темноте салона, на фоне ярких улиц, его лицо казалось неживым, словно вырезанная из камня драгоценная камея. Черное на белом фоне.

— Почему тогда не уехали?

— Не пускает.

Тая не стала уточнять, кто именно: император, губернатор, род, земля…

— А я сумела сбежать, — зачем-то призналась она.

— Вам сказочно повезло. Я не смог.

Прерывая внезапную откровенность, он остановился перед крыльцом полицейского участка. Тая не стала ждать, когда ей любезно откроют дверь — вышла сама, направляясь к патрульной машине, где на заднем сиденье вдохновенно что-то завывал ОТК. Совсем напился, раз до такого дошел… Это же надо! Хуже Метелицы — того Тае тоже приходилось забирать от жандармов и не раз.

Магмода караулил, подпирая дверцу, Владимир. Носом он уткнулся в свой электронный блокнот, что-то читая в нем.

Зимовский распорядился, зычно крикнув:

— Владимир, отпускай Серова!

Вой, летевший в небеса, моментально заткнулся — ОТК удивленно повернулся к окну, узнавая Таю. Владимир ожил, спешно убирая блокнот во внутренний карман мундира, открыл дверь и скомандовал:

— Вылезай! Тебя забирают.

Магмод коротко, довольно зло рыкнул. Два раза. Тая прям почувствовала, что он выругался. «Твою мать!» Или что-то подобное.

— Вали! — подсказал Владимир, — а то в холодную пойдешь. Надо же так нажраться…

Угрожающе раскачиваясь, ОТК вылез из машины и замер, подглядывая на Таю. Зимовский вышел вперед, чуть заслоняя её собой:

— Грибочек, ты уверена, что хочешь его забрать?

ОТК узнаваемо потер подбородок и гнусно хмыкнул над «грибочком». Тая знала: для Кошкина не составляло труда выдать Метелице документы на любое имя. Тая догадывалась, что Кот может думать, что так подстраховывает её. Только зачем все это?!

Кот не знал, что когда-то у Таи были проблемы со зрением, и она училась запоминать людей не по лицу, а по фигуре, по запахам, по характерным жестам. Да и обозвать Метелицу «Сергеем Серовым» как раз во вкусе Кошкина. Родные родители пожалели бы, наверное, парня.

ОТК, засунув руки в довольно тесные джинсы, стоял, откровенно покачиваясь и зевая. На нем привычно была белая футболка и спортивная куртка. Ночью, если бы где-то заснул в поле, точно бы замерз. Осень на дворе, хоть и сентябрь. Дед прав, он в Сибири обманчивый: жаркий днем и ледяной ночью.

Зимовский ждал от Таи ответа. Даже Владимир как-то недобро посматривал то на Таю, то на магмода, то на начальство.

— Не уверена, — старательно честно сказала Тая. — Но не бросать же его тут. Замерзнет где-нибудь, и колыбельная не понадобится.

Магмод хмыкнул и снова потер подбородок. Надо будет сказать Кошкину, что актер из Метелицы тот еще.

— Спасибо вам, Илья Андреевич, за все. До свидания. — Она махнула рукой ОТК и пошла прочь: — Пойдем, Гордей.

ОТК возмущенно рыкнул ей в спину, а Зимовский поправил её:

— Сергей. Серов Сергей.

Тая обернулась на мужчин:

— А я как сказала? Ошиблась, наверное.

ОТК поднял голову и душевно зарычал в небеса. Он думал, он один тут такой умный?

— Может, вас все же подвезти? — великодушно предложил Зимовский. Тая бы ни за что не пустила в свою машину пьяного — еще буянить начнет или еще чего похуже. Пьяные магмоды ничем от обычных пьяниц не отличаются. Хотя, наверное, они все же хуже — магмоды еще обивку кресел могут грызть и когти чесать о дверцы.

— Нет, спасибо. Мне уже неловко пользоваться и дальше вашей добротой. Илья Андреевич, еще раз спасибо. Мы пойдем. Пока Серов будет идти, алкоголь как раз выветрится. Ему полезно прогуляться.

ОТК вздохнул и зашагал вслед за ней. Уже когда отошли на приличное расстояние от полицейского участка, магмод догнал её и пошел рядом. Он явно перестроил голосовые складки, потому что довольно внятно сказал:

— Вот тебе надо было портить такую хорошую маскировку, скунсик?

— Ты сам её нарушил, Гордей.

— Чем? — деловито уточнил Метелица.

Сворачивая к лесу, за которым прятался пустырь, Тая напомнила:

— Тем, что ехал в одном со мной вагоне.

Кажется, дрожь в голосе все же пробилась — Метелица аккуратно взял Таю под локоток и страх рассеялся. Гордей не тот, кто даст её в обиду. Лес вокруг зашумел, но приближаться к Тае не стал — смирно стоял вдоль асфальтовой дорожки, не пытаясь добраться тенями через скудный свет редких уличных фонарей.

— Тая, поклеп! — возмущался Метелица весьма достоверно. — Это ты ехала в одном со мной вагоне. Ты по положению должна вообще-то вторым классом пользоваться — орден святой Анны не даст соврать. Я-то калечного магмода изображал, мне билет в третий класс еле выписали. А ты хороша! Мало того, что купила билет в вагон третьего класса, так еще и села рядом со мной.

— Ты в вагоне был единственный магмод. — Тая пожала плечами. В вагонах третьего класса места не указывались, так что сесть она могла где угодно, в том числе и возле магмода.

Совсем стемнело, фонари исчезли вместе с лесом, и Тая пошла гораздо медленнее по пустырю.

— Кот ругательствами подавился, когда увидел, куда ты села…

— Гордей, ты сам виноват. Надо было не соглашаться на авантюру Кошкина — я не барышня, которая нуждается в присмотре.

Он честно признался, шагая специально медленно, чтобы Тае было проще в темноте:

— Да я не из-за тебя поехал. Просто так совпало. Должен был поехать после визита императрицы, а тут ты рванула в Змеегорск. Кошкин меня и дернул раньше времени.

— И попросил приглядеть.

— Не без этого, скунсик.

Он отодвинул в сторону высоко вздымавшийся чертополох, чтобы он не задел Таю.

— Ты не устал так меня называть?

Она глянула на Метелицу. Было непривычно видеть волчью пасть вместо человеческого лица, хотя маскировка хорошая получилось, это точно. Метелица довольно рыкнул:

— Скунсы милые и безобидные.

— То есть я не могу за себя постоять?

Метелица обиженно дернул плечом:

— Вот этого я не говорил. Скажи лучше, что хмырю Зимовскому от тебя надо?

— Если бы я знала, Гордей.

— Отшить?

Тая напомнила очевидный факт:

— У скунсов есть мощные когти. Я могу за себя постоять.

— Понял, отстал. Отшивать не буду. Надоест — только моргни. Я понятливый.

— Если ты такой понятливый, то какого хрена ты лезешь на рожон?

— Ароматного.

— Что?

Метелица повторился:

— Хрен — ароматный. Ругаться нехорошо, и, Тая, у меня задание, вообще-то.

Тая свернула к старой железнодорожной колее, идти сразу стало легче — надо только чуть приспособиться к шагу, шпалы лежали неровно. Стояла удивительная тишина, слово весь мир затих. Даже далекого шума города не слышно. И пахнет так, что кружится голова: сладковато борщевиком, горько полынью, мягко полевыми травами. Никакого намека на гниль, сейчас даже запах креозота пропал. Магмод-лис еще не влип в неприятности? Или он все же погиб не тут.

Тая тихо сказала Метелице:

— Так занимайся своим заданием, а не нарывайся. Тут творится что-то странное. Я… Я… Чума! Тут кто-то влезает на полицейскую волну и включает колыбельную. Все бы ничего, но я случайно видела два сна. Там эта колыбельная звучала. И там магмоды засыпали под нее. Один в поле — его уже нашли. Некто Федоров, его смерть признали несчастным случаем, а второй… Лис… Он был где-то в промзоне. Его я так и не нашла. Официально пропавших магмодов нет, но граф Орлов должен был приехать на лечение, только тут так и не появился. Я то ли словила эхо случившегося, то ли просто глупо схожу с ума, накручивая себя. Не знаю.

Метелица понятливо кивнул, потом рыкнул в небеса от полноты чувств. Его рык напугал птиц, сидевших под крышей каких-то непонятных цехов — сонные голуби с диким шелестом крыльев порхнули прочь.

— Так вот кого ты ищешь второй день. Орлов — лис как раз. Его в разведчики готовили.

— Вот же гадство… Зимовский отказывается пока что-то официально предпринимать.

— Скунсик, тут есть я. Меня как раз направили сюда для этого. Слишком большой процент несчастных случаев именно с магмодами. С одной стороны их тут как раз много, а с другой — на фронте они с такой частотой не мёрли от переохлаждений и синдрома Мендельсона*.

(*попадание содержимого желудка в дыхательные пути, в том числе и при алкогольном опьянении)

— И… Много?

— Десять за это лето, о которых мы знаем точно. Сколько на самом деле — я не знаю.

— И кто тебя страхует?

Уголки рта у Метелицы поползли вверх, обнажая острые зубы, — он явно пытался улыбнуться:

— Таюшка, это я тебя страхую, а меня страховать не надо. Ты, между прочим, добрая душа, два раза мне операцию сорвала.

— Думаешь, полиция в этом замарана? — быстро сообразила она. Впрочем, что-то в этом было.

— Не думаю — знаю. Пятеро умерших непосредственно перед несчастным случаем были задержаны полицией. Вот скажи, зачем это твоему Зимовскому? Задерживать, а потом отпускать на все четыре стороны?

— Зимовский не мой. И я не знаю, Гордей. Серьезно. Не знаю.

Он свободной рукой потер подбородок, и Тая улыбнулась в сторону — она не будет говорить, что его жесты весьма узнаваемы. Метелица заметил на ладони шерсть и, возмущенно рыкнув, принялся оттирать её о джинсы. Вот же невоспитанный парень. Сколько раз ему Тая дарила платки. Одно время даже глупостями занималась — вышивала на них монограммы, чтобы не терял в общей куче.

— Ладно, не бери в голову — я сам прошвырнусь по промзоне. Поищу твоего лиса-магмода. Вот и что людям неймется, а? Войны нет, живи и радуйся, так нет. Придумают гетто, нарисуют себе страшилок из военных магмодов и трясутся. Противно. Кстати, Тая, а чего ты такая квелая и бледная?

Тая пожала плечами:

— Устала просто. Три дня подряд таскаюсь по заброшкам.

Он внимательно вглядывался в неё чуть светящимися в темноте глазами:

— Таюшка, мне напомнить, кто кабана Кошкина, в два раза больше себя с поля боя вытащил? Ты ж нас тягала так, что стыдно потом перед тобой, такой хрупкой и изящной, было. Что-то с тобой не то, Тая. А что именно — я понять не могу.

Тая замерла, старательно прислушиваясь к себе. Она включила секундомер на походнике, вложила его в ладонь Метелицы и принялась проверять пульс. Он зашкаливал за сотню.

— Гордей…

— Ась?

— А ведь ты прав. Слабость ненормальная.

— Ты бы поостереглась, а? Есть мысли, что с тобой?

Если бы она знала…

Глава десятая, в которой Тая делится снами

Рельсы вильнули в сторону, и Тая шагнула на узкую тропинку, ведущую к дороге. Сюда уже доставал свет фонарей, лопухи вместе с чертополохом разошлись в стороны и идти было легко. Метелица молча шел сзади. Только и щекочет шею его обжигающе-горячее дыхание. Или это Тая снова оледеневать стала? Ей сейчас нельзя. Совсем нельзя.

Она пыталась понять, что же с ней происходит. Тахикардию можно списать на стресс. Незапланированное возвращение в Змеегорск, дед и его болезнь, нелепые сны, странные подозрения, Зимовский непонятный, не вылезший из детства. Сейчас даже Даша, искренне желавшая Тае добра, и змейки были раздражающим фактором. Если верить профессору Вишневскому, читавшему лекции по патофизиологии на втором курсе, то все, что выбивает нас из привычной обстановки, ведет к тревожности и повышенному уровню адреналина. И дисбактериозу — тот вообще возникает от любого чиха, вот любил Вишневский дисбактериоз. На эту чудесную болячку все повесить можно: от болей в животе до простуд и слабости. И ВСД до кучи можно себе поставить — то тоже вылезает в любой нестандартной ситуации. Можно кучу объясняющих происходящее с Таей диагнозов понаставить. Даже ту же паничку приплести тогда ночью с дедом, когда она увидела невесть что в зеркале ванной. Паническая атака, как одно из проявлений посттравматического расстройства. Умники в госпиталях утверждали, что всех после фронта надо сдавать в психушку… На опыты в отделения неврозов. Только Тая худо-бедно справлялась четыре года. Откуда это сейчас вылезло? Или все же хватит себе ставить диагнозы… Её взгляд устремился в темноту на близкий лес. Тот, словно почуяв её, зашумел, предупреждая, что не ей с ним тягаться. Прогулялась по природе, называется! И как лес умудрился нажраться её сил? Она же близко не подходила. Или это поле высосало из неё все силы? Или она просто засиделась в городе, в спокойной обстановке, расслабилась и размякла. Надо будет вернуться и пройти полное обследование, только и всего.

Тропа, поднявшись по крутому склону к дороге, пошла дальше вдоль отбойника. Раньше его не было и жить было гораздо проще, и добираться до папиной работы тоже. Метелица в лихом прыжке перебрался через отбойник и подал Тае руку, помогая перелезть.

— Кстати, покажешь сны?

— Условия знаешь, — Тая еле сдержала в голосе раздражение. Она знала, что это лучший выход из ситуации, но… Но отчаянно не хотелось.

Тая перебралась на обочину не так изящно, как Гордей, и принялась отряхивать джинсы от пыли. После вчерашней грозы грязи на отбойнике было много. Кое-где даже лужи до сих пор не просохли. Того и гляди, что проносящиеся мимо машины обрызгают с головы до ног.

Метелица стремительно отчитался — был бы с человеческим лицом, точно бы расплылся в плутовской улыбке:

— Вода, таблетка обезболивающего и самый вкусный завтрак в округе! — Он принялся перечислять: — огромная чашка капучино, гренки, яичница, свежие овощи… И я в придачу!

— Гордей…

Усовестить Метелицу ей ни разу еще не удавалось. Даже когда он пришел в себя в морге, он лишь фыркнул, что не стоил её слез, дуралей.

Он склонился в вычурно-издевательском поклоне, как половые в трактирах:

— Исключительно как официант. Я про Кошкина помню.

Тая рассмеялась, спешно перебегая вместе с Гордеем дорогу:

— Дурной ты! Ну при чем тут Кот.

— Зимо-о-овский? — коварно, с протяжечкой сказал Гордей, оглядываясь на Таю. Она его в шутку хлопнула по спине, чуть ниже поясницы — заслужил, свин такой!

— Ладно, ладно, понял. Так ты покажешь сны?

— Ты про пижаму забыл, — педантично напомнила она.

Метелица потер подбородок, тут же чертыхаясь из-за налипшей на ладонь шерсти. Он медленно пошел по тротуару в сторону Таиного дома. Мимо с шумом проносились припозднившиеся машины.

— Пижамы не обещаю — я, как и ты, приехал налегке. Но все мои футболки в своем распоряжении.

— Хорошо, уговорил. Будут тебе сны.

Тая сглотнула, уже представляя боль, которая будет её ждать по утру — Метелица тот еще мозголом. Он брал силой, а не умением, хотя на войне какая разница была. Это в мирное время ему запретили без веских причин лезть к людям в мозги. Тая человеком не была, да и уверенность в снах у неё то крепла, то ослабевала. Пусть сам увидит и решит.

— У тебя… — Метелица кинул на нее странный взгляд. С дедом он никогда не сталкивался, только слышал от Таи, а Тая из тех, кто плохое о семье предпочитала не рассказывать никому. — Или у меня?

Она живо представила лицо деда, когда она приведет в дом Гордея и скажет, что он будет спать в её спальне… Нет уж. К такому жизнь её не готовила. Да и сердце деда может не выдержать — он необходимости просмотра снов может не понять. Скажет, что это отговорки.

— У тебя.

— А тебя… поймут? — Метелица все же смог подобрать приличный синоним к «не вышвырнут из дома».

Тая вместо ответа достала походник и набрала номер Даши. Та довольно быстро взяла трубку.

— Слушаю…

Фоном в походнике звучали чьи-то незнакомые голоса, смех, музыка — Даша веселилась, как всегда. Её беззаботности только позавидовать и оставалось.

— Даша, выручишь?

Та фыркнула:

— Подосиновик, не наглей — когда я тебя не выручала?

И, правда, такого еще ни разу не было. Даша была палочкой-выручалочкой. Она всегда приходила на помощь.

— Тогда подтвердишь моему деду, что я ночевала у тебя?

— Не вопрос. Только ты… — Любопытство родилось все же раньше Даши. Она не удержалась: — ты с Зимовским будешь?

Метелица наклонил голову на бок, рассматривая Таю. Та отмахнулась от него и лишь выдавила из себя:

— Да-ша…

— Да я могила! Я лишь предупредить хотела, ты же барышня у нас. Объяснить там отношения между э-э-э мужчинами и барышнями, чтобы для тебя это не стало шоком.

Метелица не сдержал смешливый рык — он не подслушивал, просто Даша громко говорила в трубку.

— Даша, — снова вздохнула Тая. Она уже устала от всего этого. — К твоему сведению, мужскую мочеполовую систему проходят на первом курсе меда. В первом полугодии! Женскую репродуктивную систему тогда же. Вопросы есть?

— Так… рано?! Тебе же восемнадцать было… — растерялась подруга.

— Даша!

— Все, все молчу. И даже Сумарокову не буду говорить о падении девичьих нравов, а то закроет еще мединституты. Но кто бы знал, что там преподают!

Иногда Даша поражала Таю. Метелица предусмотрительно отошел в сторону и там гнусно порыкивал, не в силах сдержаться. Смешно ему! А вот Тае ни капли не смешно.

— Спасибо, что прикроешь. Я деду сама позвоню и сообщу, что ночую у тебя, но он может проверить.

— Даже не волнуйся — я все подтвержу. И удачи с Зимовским. Надо же, как у вас все романтично!

— Даша, я не говорила, что буду с Зимовским, — твердо сказала Тая, чтобы на корню пресечь слухи, которые потом могут пойти.

В трубке повисла тишина, потом Даша все же отмерла:

— А с кем тогда?

— А вот это секрет. Я потом тебе все расскажу. Все, пока.

Тая скрестила пальцы на руке — она всегда так делала, когда лгала. Все же Веронике удалось посеять зерно сомнения в искренности Даши.

— Повеселись… — Дашин голос прозвучал как-то неуверенно. Кажется, она уже начала жалеть, что согласилась прикрыть Таю.

Метелица скосил на нее взгляд, пока она набирала в телефоне номер деда:

— Все хорошо?

Она лишь кивнула и отчиталась деду, что заночует у Сумароковых. Дед хмыкнул и смирился. Раньше бы добавил обязательно: «Смотри, в подоле не принеси!» — а сейчас лишь пожелал повеселиться. Да, отец женился на матери, когда она была уже глубоко беременной. Дедом это подавалось, как пример настоящего мужского поступка, только Тая знала одно: мама на свадьбе не настаивала. Она бы прожила с Таей и одна, без отца. Была бы она при этом счастливой — совсем другой вопрос.

Тая убрала телефон в карман, потом не удержалась — достала его и отключила. Так будет надежнее. С Даши станется названивать ей ночью — это будет немного некстати.

Метелица снова повторился:

— Скунсик, все хорошо? — Смотрел он при этом весьма обеспокоенно.

Она фальшиво улыбнулась:

— Лучше не бывает!

Метелица что-то рыкнул в небеса, но пояснять не стал. Он свернул с главной улицы на боковую, ведя Таю к себе. Дорожки тут были узкие, давно не чиненые. Асфальт кое-где растрескался. Фонари светили через один — разруха, словно в трущобах. Земля на небольших клочках внутренних двориков спала, усмиренная человеком, а полоска леса становилась все ближе и ближе к Тае. Метелица то и дело посматривал на неё, но молчал. Так и шли в тишине мимо одинаковых домов с облупленной на фасадах краской и с отлетевшей штукатуркой. С виду совершенно обычные, но стоит только присмотреться, как становится понятно, что это не дома, а одиночные клетки для магмодов. Стальные жалюзи на каждом окне, готовые опустится при малейшем подозрении на опасность пациента, тяжелые, непробиваемые когтями двери, укрепленные серебром стены, камеры везде — на уличных столбах освещения, на дверях, поди еще и в домах напиханы. Чума! Точно, гетто.

Метелицу поселили в доме, стоявшем на отшибе. Лес могучими сосновыми лапами заглядывал в окна, готовый шагнуть на заросший высокой травой задний двор. Тая передернула плечами, пока Гордей доставал ключ от дома. То ли похолодало, что ли в Тае снова проснулась мнительность. Она оглянулась за спину — никого. Только ощущение чужого, недоброго взгляда не проходило. Зимовский следит за ней? Или кто-то другой?

— Это ты за мной ходил, когда я проверяла заброшки?

Метелица наклонил голову на бок:

— Тая, с чего такие подозрения? Я присматриваю, а не слежу за тобой.

Она отвернулась.

— Тай?

— Ничего.

Тая снова оглянулась, всматриваясь в окружающие дома, фонари, пустые улочки… Никого. Просто мнительность или… Лес. Он тихо шелестел ветвями, отказываясь засыпать, когда рядом ходит его законная добыча. Хищный, голодный лес. Ему колыбельную кто бы спел, чтобы он отстал от Таи.

Гордей распахнул дверь в дом, пахнуло больницей — тот самый душный аромат цветов, которым маскируют запах антисептиков. Свет в холле зажегся сам.

— Прошу! Скромно, но терпимо.

Тая кивнула, проходя в духоту дома. Она стащила с себя рюкзак и поставила его на полку в холле. Дверь захлопнулась, заставляя вздрагивать.

Гордей, включая свет сразу на всем этаже, продолжил на правах хозяина:

— Тут кухня и гостиная, спальня и ванная на втором этаже. — Он разулся и прошел мимо Таи. — Есть будешь или?.. Тут куча армейских пайков, и так по мелочи в холодильнике.

— Я не настолько соскучилась по армии, — призналась Тая, тоже разуваясь и стаскивая с себя куртку. Дом был странный — с одной стороны, вроде есть все, что нужно для жизни, с другой стороны, та же мебель, кроме стульев, прочно прикреплена к полу — чтобы в приступе буйства никто столами и шкафами не кидался. Точно, гетто.

И мебель стандартная, такую в любой больнице можно найти, кроме кухонного гарнитура, конечно. Тот тоже бедный, серый, уже потрепанный жизнью, как все в поселке магмодов.

Гордей понятливо посмотрел на Таю:

— Ничего, не страдай так — пару недель можно тут перекантоваться, а дольше никто и не задерживается. Тут же как… Или ты легко излечим, или тебя перемещают в закрытое крыло хроников. Оттуда уже всё — не вырваться.

— Ясно.

— Тогда сейчас найду тебе футболку и гостевую зубную щетку. Надеюсь, моей пастой и шампунем ты не побрезгуешь. Полотенце в ванной свежее — не бойся, пользуйся. Я утром менял. Спальня в полном твоем распоряжении. Я поднимусь через полчаса. Тебе хватит, чтобы привести себя в порядок?

— Более чем… — Тая замерла, ища глазки камер. Они тут точно должны быть.

— Скунсик… — От Метелицы не скрылись её взгляды. — Ты не волнуйся — я тут все камеры того… Взломал. Они показывают идиллическую картинку обычной жизни.

Хорошее предупреждение, однако.

Он сунул ей в руки футболку, которую достал из сушильного автомата на кухне, и запакованную еще в торговую упаковку зубную щетку.

— Что-то еще, Тая? Штаны не предлагаю — ты в них утонешь. Но если нужно — оторву от сердца.

— Нет… Пойду я.

— Я поднимусь через полчаса — не волнуйся.

Тая стала подниматься по скрипящей от старости лестнице. Метелица с воплем: «Стой!» — обогнал её у двери ванной, закрывая проход:

— Прости, забыл кое-что. Я мыло проверю — вдруг оно шерстистое. Ты же мне потом полжизни будешь припоминать.

Он включил свет в ванной, схватил мыло из мыльницы, откровенно застонал, потом подумал и достал из шкафчика новое:

— Все, вот теперь точно все. Я пошел…

Тая лишь рассмеялась. Видимо, с личной жизнью у Метелицы так и не складывалось, раз про такие мелочи он не сразу соображает.

Снизу прилетело обиженно:

— Несмешно, скунсик!

Тая не стала принимать душ — только умылась и почистила зубы, переоделась в футболку, которая была ей почти по колено, и вышла из ванной.

Метелица, уже одетый по-домашнему, спешно перезаправлял кровать свежим бельем:

— Прости, снова забыл. Теперь точно все новое. Не брезгуй.

Она прислонилась плечом к дверному косяку и улыбнулась:

— Да чтоб тебя, Гордей. Ты себя в морге помнишь?

Он рассмеялся. Было приятно снова видеть его человеческое лицо. Гордея нельзя было назвать красивым, но его лицо было мужественным и простым. Короткие светлые волосы, привычная щетина на лице, морщины на лбу — Гордей часто хмурился и приподнимал брови, и кожа это ему припомнила, заметно прибавляя лет. Но улыбка у него была сногсшибательная, просто он редко ею пользовался.

— Все, все, понял, осознал, проникся. Я тебе тут бутерброды сделал и яичницу сбацал. Ешь, а то от тебя скоро только кожа да кости и останутся.

— Хам ты!

— Я просто честный, скунсик. Все, меня снова нет. — Он оглядел спальню еще раз, от заправленной кровати до зашторенных окон, не нашел к чему придраться и вышел из спальни, чтобы не мешать Тае. На Таю, кстати, точнее на её голые ноги, он не бросил ни одного заинтересованного взгляда. Метелица пусть и был взбалмошным иногда, но никогда не переходил границ дружбы. Это в нем Тая и ценила.

Есть не хотелось, но это сейчас. Кто его знает, что будет ночью. Шариться в чужом доме ей не хотелось. Тая заставила себя поесть — Гордей же старался, — и легла в кровать. Она была не шибко широкой — кое-кто ночью не выспится. Она же привыкла засыпать в любом положении и в любом месте, даже если запахи неприятные, даже если свет мешает, даже если страшно. Рядом с Гордеем страшно не бывало. Ему она доверяла полностью. Даже Кошкину она не могла довериться до конца, но не Метелице.

Он пришел, когда она почти скользнула в сон. Тихо лег рядом, поверх одеяла, положил горячую руку на её лоб, и Тая провалилась в свои кошмары. Снова и снова ей снилось одно и тоже.

Поле. Стерня. Алым туманом расползающаяся по полю его кровь. Боль во всем теле. Высокое черное небо, с которого льется колыбельная. Дикое, звериное желание жить. И кто-то за спиной, кого не поймать.

Узкая щель между стеной и обвалившимся фундаментом. Боль от удара по спине. Слабость, мешающая двигаться. Колыбельная, заставляющая смыкаться веки. Лисьи лапы, роющие себе укрытие или… могилу.

Хвойный запах. Машина Зимовского. Его удивленный взгляд через слипающиеся от сна веки. Колыбельная, звучащая по радио.

И снова поле, голодная стерня, разрывающая плоть хлеще железа, и колыбельная…

Ванная. Яркий свет. Черная тень в зеркале. Опасная бритва в Таиной руке. Метелица не заставит её подойти к зеркалу и увидеть того, кто живет в нем.

И Гордей отступает. Сквозь полусон Тая слышит его затаенное дыхание. Он иногда ругается и сильнее прижимается своим лбом, горячим, кстати, к её голове в попытке лучше все рассмотреть. Голова уже тяжелая, кровь кипит в жилах, в ушах стоит постоянный звон, как предупреждение — утром будет еще хуже. Тая тонет в боли и погружается глубже в сон.

Снова Зимовский, машина. Ночь. Колыбельная.

Стерня, кружение на месте в попытке увидеть того, кто прячется за спиной, но Федоров тогда не смог, не могла и Тая, ограниченная возможностями сна.

Ванная. Боль в глазах от яркого света. Тая пытается податься к зеркалу и рассмотреть того, кто в нем прячется. Она знает, что там всего лишь отражение деда, но Гордей снова и снова заставляет её во сне всматриваться в глубину стекла, жалея, что уже давно не применяют серебряную амальгаму.

Голова кипит от боли даже во сне.

— Дили-дили-дон,

Ты проверил двери?

Слышишь похоронный звон?

Прощайся поскорее!..

И Тая вынырнула из сна. Первое, что она увидела перед собой, был стакан с чистой, как слеза, водой и круглая таблетка обезболивающего на крепкой ладони Метелицы.

Голова была, и это радовало. За глазами взрывались яркие фейерверки зрительных галлюцинаций. Во рту была сушь, в животе плескалась боль, грозясь выплеснуться желчью.

Метелица помог Тае сесть.

— Давай-ка, пей и приводи себя в порядок. До уборной сама дойдешь или донести?

Тая, морщась от бьющего в глаза света, пробормотала:

— Не льсти себе… Не тебе меня добить.

Она закинула в рот таблетку, тут же принявшуюся таять на языке, отчаянно горча и усиливая тошноту. Глоток за глотком, до ощущения, что сейчас её все же вырвет, но таблетку надо хорошо запивать, иначе она не подействует. Метелица все это время сидел рядом, готовый ко всему.

Тая с трудом встала, опираясь на протянутую Гордеем руку, и направилась в туалет, надеясь, что холодная вода в душе и таблетка приведут её в порядок.

— Знаешь, скунсик, тебя сейчас кажись и добивать не надо.

Её сил хватило только показать назад неприличный жест и все. При этом её занесло, буквально вжимая в дверной косяк, но это того стоило. Гордей за ей спиной рассмеялся:

— Убедила. Пойду я готовить завтрак. Яичница, салат из свежих помидор, творог…

Тая еле успела долететь до раковины — желудок не выдержал и выплеснул воду вместе с таблеткой. Вот же…

Глава одиннадцатая, в которой Метелица делится своими выводами

Тая на шатающихся от слабости ногах выползла из душа и села на кровать. Ничего не хотелось, только упасть на подушку и лежать, глядя в потолок. Только время поджимает. Ей не до отдыха: надо переговорить с Гордеем и возвращаться домой. Она включила походник, застонала, когда он выплюнул десять голосовых сообщений от Даши, и храбро перезвонила ей. Тая не была уверена, что Даша еще не спит — та была дикой совой, но в голосовых сообщениях она просила отзвониться сразу же, как Тая проснется.

— Слушаю… — голос Даши звучал сонно.

— Это я, Тая. Ты просила… — Она с трудом уняла зевок.

Даша чуть ли не закричала в трубку, заставляя Таю морщиться — головная боль тут же полыхнула яростным пожаром:

— Наконец-то! Подосиновик, ты зачем мне мотаешь нервы?! Я же переживаю за тебя! Как ты?!

Тая машинально ответила честно:

— Хреново. Давай поговорим потом, хорошо?..

Даша поперхнулась словами:

— Хо… рошо… — и как-то это прозвучало… нехорошо из её уст.

Кажется, она еще что-то хотела сказать, но Тая уже разорвала звонок. Ей нужна еще одна таблетка от боли, иначе ей не выжить.

Тая, как была в футболке и босиком, спустилась вниз, где отвратительно свежий Гордей в очередной белой майке и джинсах готовил завтрак. Что-то скворчало на сковороде, что-то пыхтело в кастрюльке, наверное, все это пахло вкусно, но не для Таи. Она плюхнулась на стул у обеденного стола и замерла, закрывая глаза — яркий солнечный свет причинял боль. Утро было отвратительно пригожим и теплым. Даже туман уже успел растаять, унесенный ветром прочь.

В ушах слуховой галлюцинацией продолжала кружиться колыбельная: «Дили-дили-дон! Твой жребий предрешен, так сладок мертвый сон…»

Гордей, все еще в человеческом виде, понятливо поставил перед Таей стакан с водой, в который закинул новую таблетку. Та принялась шипеть, быстро растворяясь. Тая приоткрыла один глаз, глядя, как в кружке взрывается гейзер.

— Скунсик, как ты?

Ей на лоб легло прохладное полотенце. Гордей — чудо, когда не работает мозголомом.

Тая поморщилась:

— Жива. Лучше ты расскажи, что удалось узнать. Что-нибудь нашел?

В кружке шипеть перестало, и Тая принялась пить отдающее горечью, которую не мог спрятать лимонный вкус, лекарство. Вчера Гордей говорил, что дома только армейские пайки, а сейчас он приготовил свежий салат — значит, как минимум уже куда-то бегал. Ближайший магазин у вокзала или в деревне за железкой. Быть может, Гордей по пути что-то нашел или разузнал. Все же человеческий нюх и нюх волкодлака — разные вещи.

— Да как тебе сказать…

Гордей оперся спиной на холодильник и сложил руки на груди, разглядывая Таю. Той за позу ленивой морской звезды, студнем расползшейся на стуле, было не стыдно. Некоторые после Метелицы вообще в больницу отправлялись с прожаренными мозгами. У Таи же просто болела голова. Она её откинула на спинку стула, из-под ресниц рассматривая Гордея.

— Кое-что нашел. Утром вышел на прогулку — Зимовский был на выезде уже. Злой, как черт — меня не подпустил к месту происшествия. Нашелся очередной магмод в леске у железки. Как я понял: он возвращался пьяным домой, залез зачем-то на дерево, с него же навернулся и так неудачно, что шею свернул.

Тая сцепила зубы — возможно, что-то подобное ждало Метелицу, не забери она его из участка.

Гордей посмотрел на неё виновато:

— Я бы так не сглупил. Я бы выкрутился. — Он дипломатично для Таи добавил: — Возможно.

Он поменял полотенце на Таином лбу на новое — восхитительно ледяное. Специально достал его из морозилки.

— Колыбельная звучала? — спросила Тая.

Он пожал плечами, убирая с конфорки сковороду:

— Так… Мне-то откуда знать? Я же говорю: там Зимовский зло кидался на всех, особенно на меня. А я что? Я мимо вообще-то проходил. Я потом, как полиция оттуда уберется, пройдусь сам, посмотрю все.

Тая с сожалением выпрямилась, еле успела поймать сползающее со лба полотенце, достала походник и набрала номер Зимовского. Надо! Если он и расскажет что-то, то только ей, а не Гордею.

Голос Зимовского был чудно холоден в ответ на её пожелание доброго утра.

— Да, Таисия Саввовна? Слушаю вас внимательно.

Она заставила себя говорить мягче — он же предупреждал, что на подвиги его стимулирует ласковое обращение:

— Илья Андреевич, я хотела спросить: сегодня ночью на полицейской волне колыбельная звучала?

— Звучала. — Голос его даже стал чуть теплее. — В полночь. Могу я в свою очередь спросить?

— Конечно.

Она даже знала его вопрос.

— Вам что-то необычное снилось?

— Простите, нет. Мне не до того ночью было. — Она не выдержала и потерла висок — голова просто разваливалась. Гордей, когда ломится в воспоминания, подобен слону в посудной лавке. На лоб снова легло полотенце — новое, опять из морозилки. Лучше бы он грелку со льдом сделал, хотя тут, наверное, нет грелок. — Спасибо, Го… Сергей.

Арктически-холодно, даже эдак зубовзрывательно прозвучало в трубке, заставляя Метелицу хмыкать:

— Что ж, спасибо за откровенность, больше не буду отвлекать вас, Таисия Саввовна.

Тая попрощалась и долго смотрела в экран походника, пытаясь понять, что же это сейчас было?

Метелица потер подбородок и пояснил для болеющих с утра:

— Скунсик, а тебя приревновали.

— К кому? — Тая подняла на Гордея старательно недоумевающие глаза.

— А вот это обидно, Таюшка, — он ткнул в неё пальцем.

Она не осталась в долгу:

— Гордей, скунс — это тоже обидно.

— Понял, исправлюсь. Только скунсики милые, как ты. У них умильные мордочки, они славные и беззащитные, и…

Продолжать свою оду скунсам он мог долго — Тая его оборвала:

— И мне все равно, что Зимовский о нас с тобой думает. Это только об его уровне испорченности говорит. Он вообще ведет себя как бабуин в брачный период!

— Как скажешь, эм… Э… Не скунсик. Кстати, а это вариант! — Гордей почему-то принялся принюхиваться к Тае.

Она покосилась на него, но ничего говорить не стала. Метелица не мастер слова, скунс — это обидно, как и грибочки. Только на Метелицу не тянуло обижаться — ему она могла дать сдачи. Ему она могла ответить, вернув остроту, с Зимовским так не получится, и потому его было тяжко переносить. Хотя, если так подумать, с момента ее возвращения в Змеегорск, он не сделал Тае ничего плохого, а наоборот — дважды спас задницу Метелицы. Она у него ничего так, конечно, но спасать её Зимовский был не обязан. Надо будет, как пройдет головная боль, позвонить Зимовскому и извиниться за очередное недоразумение. Или не стоит? Тая откинулась обратно на спинку стула и прикрыла глаза. Боль медленно, оставляя крючки, за которые можно в любой момент дернуть, уходила прочь.

Гордей вернулся к готовке, периодически меняя компрессы на Таином лбу на новые. Было слышно, как он что-то напевал, накрывая на стол.

Запахи перестали быть острыми, раздражающими, колыбельная стихла, и Тая смогла выпрямиться, замечая, что Гордей даже цветы в вазу поставил. Сервис, однако!

— Тая, завтрак готов. — Он сам сел за стол, первым делом накладывая в Таину тарелку салат. Себе он выбрал яичницу и хорошо прожаренное мясо — магмодам требовалось энергии в разы больше, чем обычным людям.

Тая, лениво ковыряясь вилкой в тарелке, спросила:

— Что ты обо всем думаешь?

Гордей, заметив, что свежие помидоры в компании с гренками и сыром Таю не впечатлили, поменял тарелку, подсунув яичницу, поджаренную в кусочке хлеба. Выемка для яйца была в форме сердечка. И охота некоторым с утра так заморачиваться? Тая и обычную бы съела. Или не съела, потому что тошнота еще давала о себе знать. Гордей подвинул Тае хлеб и великодушно предложил:

— Макай в желток. Тут все свои, сноба Кошкина, морщащегося от несовершенства этого мира, тут нет.

Тая вместо ответа принялась меланхолично отрывать кусочки хлеба и мять в руках.

— Гордей? И все же, что ты думаешь обо всем происходящем?

Он заглотил чуть ли не полностью свою яичницу и принялся резать мясо:

— Сложно сказать. Орудует серийник, однозначно. Очень матерый серийник — мне не удалось даже его тень засечь в твоих снах. Маг, совершенно точно. Может, только может, магмод или кто-то из нечисти. Пока даже предположить не могу. На данный момент на нем уже двенадцать эпизодов.

Тая нахмурилась:

— Тринадцать же, нет? — Она взяла чашку с кофе и принялась пить. Вот пить точно хотелось.

Гордей, мощно работая челюстями в борьбе с мясом, возразил:

— Лис из второго сна пока гипотетический, как и то, что это может быть Орлов.

Тая вмешалась:

— Вероника Орлова все отрицает.

— Видишь… Пока лиса в жертвы не вносим. Вдруг ему удалось выжить? Так что серия из дюжины эпизодов. Понять бы, что лежит в основе преступлений «колыбельщика»? Ненависть к магмодам или что-то более серьезное? С одной стороны, может, ему доставляет удовольствие водить полицию за нос, устраивая всё как несчастные случаи. Может, ему этого достаточно, а может, он что-то еще делает с магмодами. Я видел результаты вскрытий — там не прикопаться, только никто же проверял состояние их магоэнергетических каналов. Вдруг наш убийца забирает энергию магмодов?

— Зачем? — Тая пока думать была не в состоянии, только отслеживала мысли Гордея.

— Да кто бы его знал. Логика серийника сложна, а если он еще и псих, так вообще запредельна… — Он положил к себе в тарелку горку отварных овощей и принялся есть дальше.

Тая все же созрела до яичницы и желтка — принялась в него макать хлеб. Гордей хмыкнул и продолжил размышлять о «колыбельщике»:

— Сейчас магмодификации стали платными — война все же закончилась, но не сказать, чтобы плата была неподъемной. Пройти магмодификацию несложно — сейчас процедура в разы безопаснее, чем восемь или даже пять лет назад. Это проще, чем заморачиваться с убийствами.

Тая прикрыла глаза:

— А если это кто-то, кому пройти магмодификацию невозможно?

— Честь рода и прочая ерунда? — понял её мысль Гордей.

— Именно. Для старых родов признать, что магия выродилась в их потомках, смерти подобно.

Хотя Орлов перешагнул через гордость и стал магмодом. Зимовский вот… Хотя ему как раз магмодификации не нужны — он сам по себе сильный маг. Тая продолжила мысль, вернув себе тарелку с салатом — аппетит проклюнулся, стоило тошноте убраться прочь:

— Или те, для кого магмодификация невозможна.

— Женщины. — Метелица прикрыл глаза, быстро соображая: — Надо составить список родов, где магия утихла или остались после войны только женщины.

— Про первых не скажу — тут тебе виднее, Гордей, а вот вторые… Тут сразу приходят в голову Разумовские — там только дочери остались. И у Разумовского же работа по расширению магканалов, — вспомнила Тая. — Может, покопаться с их стороны? Вдруг у них утечка была про расширение магканалов — часть методики до сих пор засекречена, насколько я знаю.

Гордей поморщился:

— Сейчас в Змеегорске не только Разумовские, Таюшка. Сейчас тут почти все рода собрались под шумок визита императрицы. Как-то не нравится мне все это.

— А наш «колыбельщик», думаешь, будет проводить ритуал сейчас? Это глупо — перед визитом императрицы тут все наводнено гвардией, от полицейских и жандармов не продохнуть должно быть. Опасно. Лучше бы затаиться.

Гордей закачал головой, отвлекаясь от еды:

— Он спешит, Тая, он явно спешит — за лето десять случаев, а сейчас только за неделю два и третий с Орловым под вопросом. Ему не хватает магоэнергии или еще чего-то, он потому так ускорился — он будет действовать на днях.

Тая задумалась: если «колыбельщик» спешит, а на носу визит императрицы, то…

— Гордей, а может… — она неопределенно закрутила вилкой в руках. — Может, все дело как раз в императрице?

— Террорист? Энергобомба? Её обнаружат датчиками.

— А если живая бомба? — снова предположила Тая. — Решат, одаренный магмод, только и всего. Надо потрясти Кошкина или Зимовского — планируются какие-нибудь встречи императрицы с магмодами. Визит в госпиталь, например, или награждение какое-нибудь.

— Тая, меня твои мозги иногда пугают, — крайне серьезно сказал Гордей.

— Можно подумать, вы с Котом не обсуждали такой вариант.

Он напомнил:

— Обсуждали, но мы параноики, а ты-то нет.

— С кем поведешься — тем и станешь, — меланхолично сказала Тая. — Какие у нас планы?

— У тебя — не мешать мне стать наживкой. Хотя не уверен, что на меня клюнут третий раз.

Она пожала плечами:

— Ну прости, я хотела как лучше.

— О да, я тебе техносонный контроль не раз вспомню! — он приподнял вилку вверх, указывая ею на Таю, и бросил обиженный в лучших чувствах взгляд. — Надо же было такое сказать обо мне! Я тогда решил, что спалился по полной.

Тая не сдержала смешок:

— Я случайно, но ведь правильно я дала тебе прозвище. — Она потерла лоб, в котором некстати проснулась головная боль. — И не отвлекай меня разговорами, Гордей. Что будем делать дальше? Всего две ночи до приезда императрицы.

— За неё как раз не переживай — там будет усиленная охрана, у Кошкина мышь незамеченной не проберется. А я эти две ночи, раз уж не стал наживкой, выйду в патруль — буду контролировать промзону и ближайшие поля. Я там утречком пару камер уже установил, вечером еще поставлю для контроля.

— А что буду делать я?

— А ты будешь следить за снами и подсказывать мне, на что обращать внимание.

Такая роль Таю не устраивала, но возмутиться она не успела — во входную дверь кто-то яростно затарабанил. Тая решила бы, что это Даша, но той нечего было здесь делать. Гордей задумчиво потер подбородок, быстро перетекая в переходную форму, и направился к двери.

Это действительно оказалась Даша — ненакрашенная, сонная, одетая во что-то простое до ужаса, и страшно недовольная Гордеем — еще на пороге она начала на него орать, требуя выдать Таю и грозя всеми смертельными карами. Кажется, Таина лаконичность в разговорах по походнику в который раз подвела её — пришлось вставать и идти спасать Гордея, которого Даша уже пообещала лично закопать за то, что он обижает приличных барышень. Бедняга Метелица даже оправдаться не мог, снова потеряв возможность говорить.

— …да если с Таей ты что-то сотворил, гад, я тебя на катор… — заметив Таю, Даша осеклась и замолчала.

— Даша, все немного не так, как ты думаешь… — начала было Тая, но Даша как коршун бросилась к ней, обнимая, рассматривая со всех сторон сразу и причитая, что дура такая не проконтролировала подругу, у которой случилась внезапная любовь в придурка… «Придурок» лишь вернулся на кухню и принялся готовить кофе — для Даши. Когда она успокоится.

— Даша! — Тая честно пыталась вклиниться в причитания подруги. — Да Даша же! Сергей замечательный парень! И он меня не обижал, просто голова разболелась внезапно — так бывает! И мы с ним вообще друзья, а не то, что ты себе нафантазировала, он же магмод с нарушением модификации — им запрещен брак и все прочее.

На этих словах сперва обиженно рыкнул Гордей, а потом ойкнула Даша, стремительно краснея и замолкая.

— Даша, да услышь ты меня! — прозвучало уже в полной тишине. Тае даже стыдно стало за крик. — Простите… Случайно вышло. Даша, познакомься, это мой хороший знакомый Сергей Серов. Он хороший человек. Очень. И Сергей, простите за подругу — она у меня очень чувствительная и волнительная. А когда она волнуется, всем становится стыдно и плохо. Княгиня Дарья Аристарховна Сумарокова.

Даша уже взяла себя в руки:

— Для вас просто Дарья, Сергей. И простите, я переволновалась — с Таей вечно что-то случается.

Гордей старательно приподнял уголки тонких волчьих губ, пытаясь обозначить улыбку, и протянул Даше чашку с кофе — так его настрой был более понятен.

— Да, да, то институт, то война, то Змеегорск, — пробормотала Тая. — Ты как тут оказалась?

Даша точно так же, как Гордей, принялась старательно улыбаться — вот точь-в-точь его оскал:

— Я позвонила Зимовскому, он сказал отстать от тебя и не мешать, я попыталась на него нажать, но он просто заблокировал меня, сволочь такая! Тогда я напустила на Зимовского Сумарокова. И вот, я тут!

Тая не сдержала стон и пошла открывать дверь:

— Илья Андреевич, прошу прощения и у вас.

Зимовский отлип от своего автомобиля, который перед этим стоически подпирал:

— Ничего, Таисия Саввовна, друзья для того и нужны.

И сама понимай, как хочешь, кого он назвал другом — себя или Дашу, которая уже пила протянутый Метелицей кофе и наслаждалась жизнью, словно и не она устроила ненужный переполох.

Зимовский задумчиво осмотрел Таю с мокрой головы до босых ног и заметил:

— Таисия Саввовна, Змеегорск вам ни к лицу.

— Что? — не поняла его Тая.

— Хреново выглядишь, грибочек. И нет, от гостеприимства тайного советника Метелицы я откажусь. Передайте ему — халатно сработали, пальчики его в картотеке так и не поменяли. Могли хотя бы засекретить…

Глава двенадцатая, в которой кое-что приносят в жертву

Из-за Даши закончить разговор с Гордеем не удалось — подруга доставила её домой чуть ли не под конвоем, еще и задержалась в гостях, щебеча с дедом. Хорошо, что Зимовский сдержал слово и уехал. Бедная Глаша спешно меняла планы и готовила обед на троих — нельзя же перед Сумароковой ударить в грязь лицом! Дед наслаждался жизнью и лестью, которая легко текла из Даши, а Тая… Тая обдумывала планы по захвату Змеегорска — кто-то же должен поймать «колыбельщика», кто-то же должен помочь Метелице, да и найти лиса тоже очень хотелось — теперь, когда в её сны поверил Гордей.

Тая знала, что она об этом еще пожалеет, но иначе не могла. После обеда, когда уставший из-за Дашиного визита дед, буквально посеревший от боли, лег подремать, Тая отправилась на прогулку, прихватив с собой нож. Лес, поймавший своими мощными лапами ветер, нервно гудел, не одобряя Таин выбор. Он явно достойнее каких-то полей! И сильнее. И вообще, она ему обещана!

Оживить поля вдоль железной дороги Тая и не надеялась — там слишком долго травили креозотом и мазутом землю. Там не дождаться отклика, хоть всю кровь себе пусти. Там пусть Метелица ловит «колыбельщика», а вот пустырь можно было попытаться оживить и подчинить себе. Хорошо, что поля вдоль новой дороги и за каплю Таиной крови готовы были отдаться — лишь останься, только вновь стань их хозяйкой. Полям и танца хватит, только Тая не была уверена, что сможет после танца унести ноги. Жаль, что попросить подстраховать некого — Метелица будет против. Значит, она попытается справиться сама, и для начала надо заняться пустырем. Тая принялась обходить его по кругу, везде щедро орошая своей кровью. Земля сонно шевелилась под Таей, снова вспоминая, как это жить и дышать. Даже запах над пустырем изменился — вместо мазута, копоти и ржавого железа густо запахло свежестью и влагой.

Лес обиженно гудел, чувствуя её кровь. Шумела, оживая, трава. Звенел птичьими голосами купол неба, ему с земли вторили дикие кузнечики, солнце жарило, словно вернулось лето. В высокой, выше Таиного роста траве что-то задумчиво шуршало — Тая знала, что тут не водятся змеи, да и не слышно их, когда они ползут, так что скорее всего это были бездомные коты или собаки. Тая их не боялась, только чужой, липкий взгляд в спину, от чего чесалось между лопатками, то и дело заставлял оборачиваться, чтобы… Чтобы ничего не найти. Земля молчала, не выдавая тайну наблюдателя. Может, это только Таины страхи. Ей надо подойти к краю пустыря. К тому, где растет лес. Разлапистые ели замерли, собираясь с силами. Солнце в испуге скрылось за шальной тучкой.

Тая подошла, насколько хватило её храбрости, к лесу. Они смотрели друг на друга, как враги. Черный еловый лес и Тая. Прошло тринадцать лет, а он все еще ждал её, все еще помнил, что она сбежала. Он ждал её малейшей ошибки. С пальцев Таи полетел снег, и лес радостно зашумел, приветствуя её. Тая заставила себя успокоиться — она не обязана умирать в угоду так и не найденным убийцам. Следствие тогда никого не нашло.

Её не интересуют бриллианты, которые она может получить. Жизнь важнее.

Земля под Таей молчала — она спала, не разбуженная тут кровью луговушки.

Надо на что-то решаться, пока порез еще кровит — Тая, как любой простой человек, боялась ненужной боли.

Надо взять и капнуть крови — поле откликнется ей, а лес далеко — он не дотянется.

Надо в это верить.

Птицы смокли.

Небо посерело.

Кузнечики забились в щели мироздания, а между лопатками зачесалось до одурения от чужого взгляда.

Надо! Ради жизни магмодов. Ради Метелицы — ему нужна помощь. Ради неизвестного лиса. Ради Орлова, где-то потерявшегося тут. Вдруг именно эта капля крови поможет его найти? Да, Тая помнила: его не ждут дома, если тот сон о нем, конечно, но Вероника — не единственная женщина на свете, лучше жить одному, чем с такой вот женой.

Тая взяла нож и его кончиком провела по подушечке безымянного пальца. Густо запахло пылью и солью. В траве снова что-то зашуршало. Тая надавила на палец, пуская кровь, и тут поднялся мертвый ветер. Он подхватил рдяные капли и понес их прочь, к лесу. Тая рванула в траву за каплями, но уже не успевала — тень леса хищно рванула на поле, несясь над травой, и… налетела на спину Зимовского, тут же разбиваясь с гневным клекотом в небесах.

Капли крови осели на траве, на одежде Зимовского и его коже. Тая, как те капли, не успела затормозить и тоже влетела в мужчину. Он успел поймать её и прижать к себе. Зимовский громко втянул в себя воздух, и Тая подалась назад, только её не пустили — так и удерживали в кольце рук.

— Вы сменили духи, Таисия Саввовна? — внезапно спросил Зимовский. Он странно, тяжело дышал, словно бежал откуда-то.

— Что? — Тая сильнее дернулась, и Зимовский её все же отпустил — заметил нож в руке. — Вас это не касается.

Тая спрятала нож и окровавленные руки за спиной.

Зимовский привычно исподлобья рассматривал её. Сейчас Тая даже поверила, что у его может быть порок сердца — не заметить синюшность носогубного треугольника, ладоней и фирменных оттопыренных ушей было сложно. Акроцианоз, однако. И одышка. Явно одышка — дышал он по-прежнему тяжело и громко. Раздражающе — так и хотелось подключить его к кислороду. Одежда Зимовского была растрепана, словно он одевался в спешке: расстёгнутый ворот рубашки, пропыленные, с налипшими репьями черные джинсы, отсутствующие носки, а ведь обут в ботинки. Такого Зимовского Тая видела впервые.

— Вы пахнете… иначе. И не смотрите так на меня… Сегодня меня на подвиги больше не тянет… Мне утра хватило. С такой подругой, как Дарья Аристарховна, враги не нужны.

Тая с трудом проглотила ругательства — он еще и принюхивается к ней! Или он просто издевается? Знает же, что она сегодня ночевала у Метелицы и пользовалась его мылом и шампунем. Он видел её на крыльце с мокрыми волосами.

— Илья Андреевич, вы забываетесь!

— Простите, я же говорил: вы на меня странно действуете… — Слова с трудом вырывались из него. — Ладно, это мои проблемы, а не ваши.

— Вы следите за мной?

Интересно, и когда он успевает ходить на службу? Или он про нее забыл в охоте на Таю? Одержимый какой-то.

Зимовский словно догадался, о чем она думает — он криво улыбнулся:

— Не смотрите на меня так ужасно… Таисия Саввовна, я тут по делам.

— И как вы меня находите все время? — не удержалась она.

— По запаху… — признался Зимовский, словно она действительно чем-то воняла. Не кровь же он чуял? Он же не оборотень. Или?.. Чума, о Зимовском и его способностях Тая ничего не знала. Он поймал её обиженный взгляд и поправился: — на вас снова городовые жалуются.

Тая внимательно осмотрелась:

— И где же они?

Он тоже огляделся, нигде не задерживая свой взгляд. Земля молчала — значит, прячется полиция не на самом пустыре, а на крышах цехов или в лесу. Сейчас даже лес затих, не подсказывая ничего.

— Полагаю, они хорошо замаскировались, раз вы их не нашли. — Зимовский в упор посмотрел на Таю: — руку дайте, пожалуйста!

Тая безропотно протянула правую руку.

Зимовский снова скривился:

— Левую. Ту, которой вы щедро тут размахивали…

Тая протягивать левую ладонь отказалась, только опустила её вниз. Кровь капала на землю, тут же жадно впитываясь травой. Поле медленно оживало, еще тая дыхание.

Зимовский сам взял её ладонь и медленно, словно сил не хватало, заживил порез.

— Повторюсь, Таисия Саввовна, я не гад и не мразь.

Он отпустил её руку, и его странно повело в сторону. Тая успела подставить ему плечо:

— Вам плохо?

— Нет… — Зимовский отшатнулся в сторону. — Пройдет.

— Лжешь! Ты хреново выглядишь, если честно. — Она схватила его за руку, считая пульс. Тот был скорый, пустой, неровный. — Да у тебя аритмия! И руки синие — у тебя сердечная недостаточность. Тебе нужно в больницу и срочно.

Зимовский сделал еще один шаг назад, почти упираясь в заросли репейника:

— Пройдет!

— Ты сдохнешь! — честно сказала Тая. Она прижала руку к его груди — сердечный толчок был разлитой и сильный. Только этого не хватало!

— Я предупреждал тебя об этом, так что не паникуй.

— Зимовский! Тебе нужно…

Он веско закачал головой:

— Не смей. Сейчас пройдет.

— Зимовский!

Он поднял голову и выругался:

— Мр-р-рак!!! Сейчас… Никуда не уходи!

Он рванул обратно в заросли, из которых и кинулся к Тае, а чтобы она точно не полезла за ним, припустил к лесу. И что ему там нужно? Его шумное дыхание смолкло, и Тая с трудом заставила себя остаться на месте — земля молчала о том, что Зимовский сдох. Значит, выползет обратно. И почему мужики так боятся врачей?

Тая оборвала с лопуха лист, на который попала её кровь, и вжала его в землю. Поле выдохнуло облегченно, обдавая Таю ветром, и ожило. Теперь можно возвращаться на тропинку. Только для начала надо дождаться Зимовского. Или Метелицу вызвонить на всякий случай?

Чума, если бы не лес… И как поступить?! Ощущение чужого взгляда снова возникло, а потом Зимовский вынырнул из травы с другой стороны от Таи и, взяв её за руку, повел прочь, к тропинке. Его пальцы были теплыми и нормального телесного цвета. Тая нажала на ноготь Зимовского, и тот не посинел. Акроцианоз ушел. Забавно. И кто же у нас Зимовский?

Он встал перед Таей посредине протоптанной в высокой траве тропинки. Сейчас Зимовский выглядел обычно — здоровый цвет лица, наглая улыбка, никакой одышки. И одежда в полном порядке. Он магмод с ошибкой модификации? Да нет, Зимовские не опустились бы до магмодификаций. Илья же магмодов выродками называет. Значит, он не магмод. Оборотень? Вот же лепра ходячая…

Он веско сказал, не давая Тае поймать его руку и проверить пульс:

— Я в порядке.

— Илья!

«Андреевич!» уже запоздало — Зимовский моментально перешел на «ты»:

— Я в полном порядке, в отличие от тебя. Ты знаешь, как выглядишь? А туда же — ритуалы тут устраиваешь. Тая, я не мразь — когда ты запомнишь? Мне на лбу это написать?

— Можно просто не смотреть на меня так тяжело.

Он на секунду прикрыл глаза:

— Тая… Мрак… Я не знаю, как это объяснить тебе, вроде уже доходчиво сказал: меня на подвиги тянет при виде тебя, я себя мальчишкой пубертатным чувствую. Сделай скидку на подвиги, хорошо?

— Хорошо, — она отвела взгляд в сторону. Зимовский её смущал.

Он уже взял себя в руки и гораздо спокойнее стал отчитываться перед Таей:

— Я с сегодняшнего утра ввел в городе сухой закон для магмодов — теперь ни одному магмоду не нальют, поверь мне. У всех же отметка о магмодификации в паспорте стоит, теперь во всех барах, клубах, ресторанах проверяют документы. Запрет на продажу алкоголя магмодам действует даже в магазинах. Если только твой Метелица где-то из-под полы найдет и купит паленое. Я распорядился установить дополнительные камеры на полях и пустырях. Везде мои люди.

— Не поздновато спохватились?

Зимовский прищурился:

— О связи колыбельной и несчастных случаев ты мне сообщила совсем недавно. Владимир доклад о всех известных случаях колыбельной только сегодня закончил — тридцать три случая с начала лета. Если надо — пусть Метелица обратится ко мне или моему секретарю. Доклад ему выдадут. Знаешь, Тая, было бы гораздо лучше, если бы Метелица снизошел до меня и сообщил бы все, что ему известно о происходящем тут, а не действовал за моей спиной. Пока все это дурно пованивает — словно под меня откровенно копают.

Тая возразила, может, и зря:

— Под вас не копают, о связи колыбельной и убийств Метелица узнал еще позднее вас — только вчера. Мой приезд и его визит сюда никак не связаны. Это чистая случайность.

Зимовский кивнул, только смотрел при этом на Таю слишком многозначительно.

Тая, которую еще ждало поле, напомнила:

— Если у вас все, то…

— Собственно, я о том, что меня сюда привело, даже говорить не начал.

— Так ваше дело…

Он гадко расплылся в улыбке:

— …это ты. Я всю дорогу досюда шел и думал: тебя просто отшлепать…

Тая взвилась — хорошо еще, что земля на пустыре была сонная, а так ушел бы Зимовский с головой под травы:

— Воплощайте свои эротические фантазии с кем-то другим!

Он с интересом посмотрел на нее:

— А что такого эротического в желании отшлепать тебя по твоим шаловливым ручкам? Думаешь, отправить тебя на неделю в холодную за применение запрещенных языческих ритуалов лучше? Или сразу под статью о покушении на её императорское величество тебя подвести? Ты же… — Он стиснул зубы, явно проглатывая ругательства. — Мр-р-рак! В свете визита императрицы твои жертвоприношения по углам пустыря смотрятся крайне подозрительно, а если вспомнить, что ты полукровка и априори опасный элемент, то будь на моем месте кто-то другой — сидеть бы тебе камере и думать о своих перспективах жизни на Колыме. — Он вздохнул и внезапно опять перешел на «вы»: — Таисия Саввовна, поймите: я не гад и не мразь, но вы ведете себя недопустимо последние дни. Кто другой и не удержался бы. Прошу: пару дней перед визитом императрицы и пару после ведите себя хорошо, отсидитесь где-нибудь в сторонке, не попадая под горячую руку, просто доверьтесь профессионалам, своему Метелице хотя бы.

— Я…

— Таисия Саввовна, не надо оправданий — я вас понимаю, но прошу: будьте осторожны.

Она четко сказала, пытаясь не допустить обиды в голосе:

— Я осторожна. А вы предвзяты.

— Я не предвзят — вы единственная в моем окружении, на кого подействовала колыбельная. Один этот факт до смерти меня пугает. Вы уязвимы перед колыбельной, в отличие от моих людей. Ты… Вы можете стать следующей.

— Я могу за себя постоять. Вероятно, — добавила она, вспоминая оправдывающегося утром Метелицу.

— Именно. Вероятно. Давайте я вас сейчас провожу до дома — мне и моим людям так будет гораздо спокойнее. И пообещайте, что не будете танцевать сегодня ночью на полях.

— Не хотите пропустить такое зрелище?

Он фыркнул, давясь смехом:

— Грибочек, у меня правда много дел — я спать не успеваю, давай танцы оставим на потом?

— Точно, боитесь пропустить.

— Мрак… — Зимовский взял её под локоть и упрямо повел к лесу, где на парковке у озера стоял его автомобиль. Тут всего ничего пройти, метров двести, только Таино сердце все равно пошло вскачь — лес же.

Зимовский поймал её затравленный взгляд и отпустил локоть, беря за руку. Его ладонь была теплой и надежной, наверное. Во всяком случае лес не полез к Тае. Озеро молчало, храня свою тайну — жива ли русалка до сих пор.

— Кстати, я кое-что узнал об Орлове.

Тая не сдержала свой язык — иногда она ничем не отличается от Даши:

— Например, что он магмод-лис?

Зимовский подтвердил кивком:

— И это тоже. Мне удалось узнать, что он нестабилен. На него собрано много доказательств нестабильности и общественной опасности. На него даже его родители дали показания — у него часты срывы, когда он уничтожает все вокруг себя.

Тая вспомнила слова Даши, что Вероника и Святослав жили как кошка с собакой после войны. Оказывается, все было гораздо хуже. Тут только пожалеть обоих оставалось. Нике явно было нелегко с непредсказуемым мужем, а ему тяжко от осознания собственной опасности. При переходе из более крупной формы жизни в более мелкую выделяется много магоэнергии, и она может неконтролируемо прожарить не только мозги магмода, но и окружающих. А когда наоборот перестраиваешься из мелкой лисы в человека, может не хватить энергии и тогда в мозгах мрут нервные клетки от гипоксии — искусственный инсульт, который сам себе устраиваешь раз за разом. И никто не виноват, и ничего не изменить. Только пожалеть Нику и её мужа.

Зимовский продолжал:

— …у него были спонтанные выбросы магоэнергии. Предполагалось его тщательное обследование, но судя по тому, что я видел — вердикт был бы однозначный: изоляция и эээ…

— …химическая стерилизация, — подсказала Тая.

Зимовского откровенно передернуло:

— Именно.

Значит, Даша права: у Орлова были причины податься в бега. От такой перспективы любой сбежит.

Зимовский достал из кармана джинсов брелок сигнализации и отключил её. Он распахнул перед Таей дверцу машины:

— Я отвезу тебя домой.

Она качнула головой:

— Я не пущу тебя за руль, пока не ответишь на мой вопрос.

— Какой?

— У тебя дефект межжелудочковой перегородки?

Зимовский скрипнул зубами:

— Кто сказал? Впрочем, дай угадаю: Дарья Аристарховна и стоящий за ней Сумароков. Св-в-волочь! Я же говорю — все дурно пахнет. Тая, под меня копают, и ты в их игре.

— Я не играю!

Он поправил её:

— Тобой играют. Так что прошу — отсидись в стороне, а то костей не соберешь в этой бойне.

— Тебе надо в больницу!

— Мне нельзя в больницу — на носу визит императрицы и твои дурные магмоды, мрущие от любого чиха. И слово чести: у меня не порок сердца. Это иное…

— Ведущее к стерилизации? — уточнила Тая.

Зимовский поднял глаза, познавая дзен, не иначе.

— Грибочек, чуть-чуть веры в меня тебе бы не помешало. Садись, я хорошо себя чувствую. Если я и умру сегодня, то только из-за твоих проделок. И из-за Метелицы.

Она села и позволила захлопнуть дверцу. И молчала, пока Зимовский выбирался узкими проулками к шоссе. Только там она решилась и сказала:

— Гордей не копает под тебя. И я не в игре. И вообще… Метелица и я думаем, что магмодов могли использовать для накопления магоэнергии. Энергобомба для императрицы.

— Да вашу ж… — Зимовский вовремя прикусил язык. — Мрак! Спасибо, что предупредила. Прошу: отсидись в стороне. Когда ты рядом, у меня мозги отказывают — честнее ответа от меня ты не добьешься. Просто. Останься. В стороне. Несколько дней. Доверься мне.

Глава тринадцатая, в которой кое-кого приносят в жертву

Тая проснулась среди ночи и, долго глядя в темный потолок, не могла понять, что же вырвало её из сна. Ей не снился кошмар. Не звучала во сне колыбельная. И дома было тихо — все спали. Даже с улицы не доносилось ни топота шагов, ни шороха от редких автомобилей, ни криков загулявших магмодов. Тая потянулась к тумбочке, где лежал походник — три часа ночи. Ни одного сообщения или звонка, которые могли бы её разбудить. Даже Даша, кажется, угомонилась и спала.

Тишина. Только Тая и ночь. Тая повертелась в кровати, ища удобную позу, и тут снова её выбросило из накатывающего, как волны, сна. В ушах затихал зов поля. Еле слышный, но от этого не менее болезненный. Земля буквально стонала, говоря, что вот-вот случится непоправимое. Что непоправимое, поле пояснить не могло — что-то вне его, возможно, что-то в цехах, там, где нет Таиной власти. Бетон, металл, дерево — это не её.

Тая принялась спешно одеваться: носки, джинсы поверх легкой пижамы, ботинки. Остальное неважно — сейчас дорога́ каждая секунда. Да и Тая — не Даша, которая не может выйти из дома не при полном параде. Хотя нет, Тая наговаривает на подругу — вчера из-за переживаний та выскочила из дома в чем была. Иногда Тая не понимала, чем заслужила такую преданную дружбу. Ника права — Тая из тех, кто не понимает, пока не прилетает в лоб.

В последний момент выбегая из дома, Тая захватила фонарик — пригодится, а вот про куртку забыла. Впрочем, холод ей был нестрашен.

Зов поля больше не повторялся.

Было тихо, кажется, холодно — во всяком случае парок вырывался из Таи при дыхании. Огромный купол неба сиял звездами, город в низине старался конкурировать с ними, мерцая в ночи своими фонарями и подсветкой домов, но явно проигрывал. С пустыря не доносилось ни звука, ни стона, ни сипа. И колыбельную Тая не слышала — «колыбельщик» сменил тактику? Или случилось что-то иное? Ладно, разберутся!

Метелице Тая звонила уже на бегу:

— Гордей, у заброшенного цеха возле леса у озера что-то происходит!

— Тая, не лезь! Поняла? — Судя по голосу, Метелица тоже куда-то бежал. Дышал он при этом в разы легче и тише, чем Тая — та уже сипела, как паровоз. Сил говорить не было.

— Угу! — она не стала дальше выслушивать Гордея, сбрасывая звонок, перемахнула через отбойник и понеслась вниз, в темноту, проклиная странную накатившую на неё слабость. Вот не ко времени это! Проклятый Змеегорск! Ноги её здесь больше не будет, как только разберется с магмодами. Увезет деда отсюда и никогда не вернется.

Номер Зимовского она набирала снова и снова — бесполезно. Он не брал трубку. Ночной режим, что ли, включил?!

Во рту возник противный привкус крови. Правый бок дергало — печень была недовольна пробежкой и возникшей на нее нагрузкой. Только Тая упрямо бежала. Хорошо, что дорога все время шла вниз.

В полицию Тая позвонить не могла — Зимовский прав был вчера: объяснить, почему ей подчиняется поле, она не сможет. Кошкин вытащит её, конечно, из тюрьмы, но все равно попадать туда не хотелось. Чума на Зимовского! Она и Гордей сами справятся, без него.

Земля слушалась её, делая путь удобным — ни единый корень не выполз на дорожку, ни один репей или чертополох не вцепился в голое плечо, даже камни попрятались. Свет фонарика в Таиных руках метался по тропинке, выхватывая из темноты то разрушенную стену цеха, то ржавый остов «кита», то испуганное лицо полицейского — поле жадно глотало его, словно он в чем-то виноват.

— Не смей! — рыкнула Тая, останавливаясь, и поле затихло — лишившийся сознания молодой парень в зеленой форме застрял по горло в земле. Выплевывать его поле не собиралось. Ладно, Тая займется парнем потом — пока же он никуда не сбежит. — Не смей!

Откуда-то донесся стон, крик, потом топот мягких лап. Перед Таей обиженно сверкнули голубые глаза, а потом Метелица во своей второй ипостаси понесся дальше, кого-то ловя. Он был огромен и страшен, хорошо, что его злость не направлена против Таи.

Снова крик, довольное чавканье земли и тишина.

Да что тут происходит?! У Таи не так много сил, чтобы… Чтобы поле настолько ожило. Или столько? Тая после войны не пользовалась своими силами. Она, толком не отдышавшись, бросилась дальше. Поле снова и снова отчитывалось стоном или истошным криком, что поймало очередную тварь. Кажется, Тая вчера разбудила чудовище. Она подумает об этом позднее. Сейчас важнее найти эпицентр. Там все прояснится. И почему нет колыбельной? Что изменилось? Чего ожидать и чему противостоять…

Метелица снова промелькнул перед ней серой тенью и помчался дальше. Вот же… Хоть бы сказал чего!

Тая, задыхаясь от бега, чувствуя, как сердце пытается проломить ставшую мелкой и неудобной грудную клетку, влетела в утопающий в темноте старый цех. Он давно не использовался, электрические провода, лампы и все, более или менее ценное отсюда давно уже вынесли. Остались стены, выбитые окна под потолком и… Защитный круг, нарисованный мелом на бетонном, неровном полу.

Света почти не было — ручной фонарик Таи был не в состоянии разогнать тьму, как и знакомое до боли веретено, крутящееся в воздухе — от него тоже было слишком мало света.

От веретена летели прочь по воздуху, как паутинки в сентябре, светящиеся нити. Голубые. Алые. Серебряные. И золотая. Знакомая золотая нить. Её нить. Тая сглотнула и замерла, отказываясь верить глазам. Фонарик выпал из ослабевшей руки и покатился по полу, отключаясь.

Глаза медленно привыкали к темноте.

Жужжало из-за магоэнергии веретено.

Шипели, искрились нити. Они переплетались, падали одна на другую, и скоро их будет не распутать. Разряды магоэнергии, подобные миниатюрным молниям, вспыхивали между нитями и проносились по ним до веретена и до тела на холодном ледяном полу.

Защитный круг дымился и шипел, не справляясь со струящейся от веретена силой. Кто-то смухлевал, рисуя круг. Надо было рисовать для верности два или даже три. Магмоды слишком сильны.

Обнаженный мужчина лежал на полу, хорошо хоть не звездой. Руки в стороны, ноги вместе, как у приличной барышни, ну, почти: его то и дело выгибало дугой от боли, и тогда он стонал, пытаясь то ли прийти в себя, то ли провалиться глубже в беспамятство. Свои вещи: черную шинель, рубашку, джинсы, белье, тоже черное, ботинки, — мужчина заботливо сложил в уголке за защитным кругом. Какая предусмотрительность! Педант во всем.

Мысли вяло текли, почти не рождая чувств. Ни гнева, ни боли, ни страха. Тая оледенела — так было проще.

Она осторожно перешагнула защитный круг и не знала, что делать дальше. Просто кто-то оказался двуличной сволочью. Просто кто-то ошибся в себе. Просто кто-то переоценил свои силы, и теперь выгибался от боли, а двигаться ему-то и нельзя — еще порвет случайно нити… Надо было приказать привязать себя — еще бы и жертвой выглядел в Таиных глазах. Может, она бы и поверила. На пару секунд поверила бы. Только потом бы все равно вспомнила, что он навешал Даше лапшу на уши про свою любовь к Тае, вспомнила бы, как он настиг её на темной дороге, вспомнила бы его жесткие пальцы на её локте, вспомнила бы колыбельную. Она спала под колыбельную в его машине! Лишь один вопрос мучил Таю: почему он её тогда пожалел? Почему не выкинул сонную на пустыре, как всех магмодов до этого? Была бы очередной жертвой несчастного случая — нефиг ходить в темноте по промзоне… Он тогда не успел забрать её жизнь до донца? Или испугался мести деда? Тот никогда никому не спускал обиды — он всегда бил в ответ. Только одно осталось не отмщенным — похищение Таи тринадцать лет назад. Просто дед не знал, кому мстить — следствие тогда зашло в тупик.

Почему он ей сохранил жизнь? Впрочем, неважно. Зато нашелся ответ, почему который день Тае плохо — потому что у неё забрали остатки её жизни, только и всего. Она стиснула зубы. Вспомнился и холод, и страх, и боль, с которой нить вырывалась тогда из нее в зимнем лесу. Все вспомнилось, словно это было вчера. По полу понесся иней, сталактитами снега свисая с потолка и ледяными сталагмитами стремясь в высь. Дышать стало легко, впрочем, даже ненужно. И печень успокоилась, и вкус крови в горле исчез. Теперь все стало иначе.

Тая помнила, как хреново он выглядел вчера. При приступах аритмии выбрасывается адреналин, и страх смерти вполне обычное явление. Просто кто-то сцепляет зубы и успокаивается, а кто-то боится и забирает чужие жизни. Уговаривая её держаться подальше от поля, он уже знал, что сделает этой ночью. Вот же тварь…

Даже стало понятно, как он выслеживал её — его притягивала не забранная до конца Таина нить жизни. Вот почему он преследовал её — надеялся забрать до конца. Только она больше не заснула при нем.

Она осторожно подошла ближе, стараясь держаться подальше от гудящих нитей. Сердце до сих пор отказывалось верить, хотя рассудок подсказывал, что Тая не ошиблась. И все равно глаза отказывались опознавать в обнаженном мужчине Зимовского, а ведь это был именно он.

Хорошо сложенный, кстати. Ни грамма лишнего жира, сухой, поджарый, как гончая. Красивый, стервец. Еще и плед себе на пол постелил — любит комфорт.

Должно было вонять напуганным мужчиной, но нет. Зимовского таким не запугать. Он словно почуял приближение Таи — приподнял голову, пытаясь хоть что-то рассмотреть в темноте.

— Кто тут? — Он шумно вдохнул и тут же её узнал: — Тая?! Помоги!

И как только рассмотрел в темноте… Тая проглотила все рвущиеся из нее ругательства. Помогать Зимовскому не тянуло. Хорошо, что все чувства были приглушены, а то убила бы и рука не дрогнула.

Веретено как будто почувствовало нежелание Таи вмешиваться и предприняло очередную попытку завершить ритуал — оно опустилось на грудь Зимовского возле старого, выпуклого шрама, словно от укуса. Или веретена. Тая поняла, как Зимовский выжил. Тая поняла, что он делает сейчас. Тогда, чертову дюжину лет назад, веретено все же нашли и принесли Зимовскому. Её жизнь отдали этой твари. С трехкамерным сердцем люди не живут — они же не змеи.

Опорой веретену стала грудь Зимовского. Золотая ниточка уходила в его сердце, да все никак не могла втянуться в него — мешал узелок. Серебряная нить слишком грубо была привязана к золотой, ладной, тонкой ниточке. А к серебряной привязали медную, и еще одну, и еще… Узелков было много. Веретено гудело, медленно вращаясь против часовой стрелки. Нити разматывались, ложились на грудь Зимовскому, грозясь окончательно запутаться.

Золотая ниточка то выныривала из сердца, то снова погружалась в него, таща за собой серебряную нить, но узелок мешал. Магмоды не давали согласия на использование своих забранных жизней. Тая тоже не давала согласия, но это как-то Зимовский смог обойти.

Веретено крутилось и крутилось, его кончик уже раскалился вместе с нитями, еще чуть-чуть и накопленная в нитях магоэнергия вырвется на свободу, раз её принять не в силах. И тогда взорвется не только идиот Зимовский. Тогда взлетит на воздух весь городок вместе с ним.

Самоуверенность некоторых и их ярое желание жить поражало.

Тая замерла. Она все же столкнулась с собственным убийцей. Проклятье маленьких городов — тут все друг друга знают. Тут не бывает лишних, пришлых, и если тебя убили тут, в маленьком городке, то ты точно знал своего убийцу и встречался с ним на узких улочках без названий. Или даже приятельствовал с ним. Или был им приглашен на день рождения, чтобы первой парой открыть танцы. Надо же.

Веретено гудело, все глубже и глубже вгрызаясь в тело. Кровь потекла по бледной коже.

Надо что-то делать. Надо что-то решать. Вернуть себе свое, выдирая из Зимовского свою жизнь без надежды на то, что нити приживутся, или спасать город, заодно спасая и Зимовского. Выбор? Выбора у Таи не было. Что случилось — то случилось. Забирать чужое она не будет.

Для начала Зимовскому нельзя шевелиться — одно неловкое движение рукой в пароксизме боли и… Нити будет не распутать.

Лед потек с ладоней Таи, приковывая Зимовского к полу. Мужчина непонимающе дернулся и пробормотал:

— Тая, освободи меня — я справлюсь.

Он не понял, что льдом его сковала именно она.

Тая не сдержалась — закричала, даже понимая, что неправа:

— Заткнись!

Он снова дернулся, пытаясь встать — мышцы прорезались под кожей, напрягаясь изо всех сил.

— Тая! Капля доверия — я справлюсь! А ты уходи — тут опасно!

Она закрыла глаза — ей тоже было больно, не так, как Зимовскому, но все же. У него болело тело, у неё — душа.

— Заткнись, Зимовский, — прошипела она, заставляя себя смотреть ему в глаза, наглые и абсолютно нераскаявшиеся. — Хоть одно слово, и твоя мечта об «умерли они в один день» осуществится прямо сейчас. И вместе со всем Змеегорском, Зимовский. Ни слова!

— Тая… — Он потрясенно смотрел ей в глаза. — Уходи!

— У кого-то проблемы с пониманием? Молчи! Я же послушаюсь и уйду. А ты прихватишь с собой весь городок.

— Тая… — Его скрутило об боли, и он не сдержал крик. — Мр-р-рак!!! Будь… Осторожна…

— За. Мол. Чи.

Она, стараясь не задеть нити, села на корточки рядом с ним, положила руку на грудь Зимовского, туда, где заполошно билось его сердце и где недовольно гудели нити, грозясь окончательно запутаться — тогда Зимовского и город будет не спасти: жахнет так, что мало никому не покажется. Тая закрыла глаза и тихонько запела, представляя, как веретено послушно кружится в её руках, снова заматывая на себя нити:

— Где-то плачет свирель,

Тихо прядется кудель…

Крутится веретено

Пусть за окошком темно.

Сердце мое мертво —

Нити моей все равно.

— Тая…

Веретено успокаивалось, начав движение по часовой стрелке — оно вновь наматывало на себя нити, чтобы они не запутались. Нити скользили в ладони Таи. Они были остры, как бритва. Они резали её пальцы. И алый лед обволакивал нити, сглаживая узелки и неровности.

— Молчи…

Он сглотнул и хрипло сказал:

— Тая, сейчас нити намотаются на веретено и уходи. Забудь обо мне — уходи! Пусть веретено намотает все нити на себя. Дальше я справлюсь сам.

Она подалась к нему, заглядывая в наглые глаза:

— Справишься, да?! Зимовский, золотая нить — моя. Это моя жизнь, ты понимаешь или нет?! Замолчи, а то Снегурки бесчувственные, мы не понимаем чужой боли — я забудусь и весь Змеегорск вместе с тобой положу. Просто потому, что ты тварь и мне хочется тебя убить.

— Тая…

Зимовский замолчал — Тая заморозила слюну в его рту, сковывая язык и губы. Давно надо было вспомнить, что иная и не понимаешь людей.

Тая продолжила петь:

— Кто-то прядет лен

И хочет быть отомщен.

Кто-то прядет шерсть,

Чтоб получить лесть.

Жизнь свою я пряду —

Судьбу для тебя украду.

Так раньше делали, спасая детей. Она же спасает Зимовского… Нет, она спасает Змеегорск. Она спасает Дашу, Женю, Метелицу, деда, Глашу, незнакомых ей магмодов, даже Веронику. Не Зимовского. Его настигнет закон. Метелица и Кошкин законопатят его далеко и надолго. Или?.. Тут холодно. Тут чертовски холодно, а он неподвижен. Лед же растает утром, не оставляя следов. Думать об этом было приятно.

Веретено снова поменяло направление — нити слетали с него, скользя между Таиных пальцев, и входили в грудь Зимовского. Тот только громко дышал, когда очередной узелок протискивался в его сердце.

— Один…

— Заткнись!

— Я узлы считаю!

— Считай про себя!

Веретено жужжало, ввинчиваясь в грудь Зимовского. Запахло чем-то соленым. То ли кровь, то ли не сдержавшего стон боли Зимовского пробило на слезы. Поздновато, на самом деле.

— Та… я…

— Молчи, или я за себя не отвечаю.

— Пять…

— Ты сбился!

— А ты вообще… не считаешь…

Последний узелок вошел в Зимовского, когда он в очередной раз потерял сознание. Двадцать один узел или двадцать два? Тая сбилась со счета, как и Зимовский.

Нити закончились. Кончик последней, плохо сплетенной, с множеством узелков, мелькнул в груди и исчез. Тая с трудом подавила желание поймать нить и поселить её в своей груди — она не тварь. Она честно проживет столько, сколько ей отмерил Зимовский. Хотя, наверное, ей ничего не осталось — среди выбелившего стены инея ей было тепло.

Тая выдернула из груди Зимовского веретено. С него закапала кровь. Тая положила его на пол и со всей дури опустила на него ногу, ломая. Снова, снова и снова, пока не остались щепки, пока не закончилась внезапно проснувшаяся в сердце ярость. Все же холод забрал не все чувства.

Веретена больше нет. И больше никто не заберет чужую жизнь. Тая расплакалась и отошла в сторону от Зимовского. Тот вроде в очередной раз пытался прийти в себя. Сил у Таи больше не было.

— Тая… — просипел сорвавший голос Зимовский. Веретено прогрызло в нем хорошую такую дыру — и грудина препятствием не стала. Было видно, как в сердечной сумке бьется наглое сердце. Костную пункцию делают под обезболиванием и все равно это дико неприятно, а тут… Веретено крутилось наживую. Бедный Зимовский.

— Заткнись!

— Я не…

Она не выдержала:

— Это. Добровольный. Ритуал. Иначе нить жизни не приживется. Ты живешь мою жизнь!

— Тая…

— Молчи.

— Тая, я все исправлю!

— Молчи! — Она как ребенок заткнула уши.

Хватит! Она устала. Она и так спасла ничем не заслуженную жизнь Зимовского. Да он и ногтя тех магмодов, погибших на поле из-за него, не стоил. Тая развернулась к выходу и столкнулась с Метелицей. Он смирно стоял в дверях за защитным кругом и крайне серьезно рассматривал Таю. Из одежды на нем были только джинсы. Он тоже, как и Тая, не особо мерз.

— Тая… Ты была Снегурочкой? И выжила… Всегда знал, что ты чудо.

Она вышла из круга и ногой затерла линию — теперь тут безопасно.

— Не совсем, Гордей. Если тебя интересует моя шкатулка с драгоценностями, то я её не получила. Какой-то уникум модифицировал ритуал, что б его! Вязев, тогда еще городовой, нашел меня и вынес из леса. Только веретено он не нашел. Все решили, что я бредила. Мне никто не поверил, что мою жизнь забрали. Я была живая, а то, что потеряла почти всю свою жизнь — мне не поверили.

— Антип Семенович Вязев? — почему-то с легким напряжением в голосе спросил Метелица.

Зимовский за спиной прошипел:

— Это мой человек! Не смейте его трогать!

Тая даже не обернулась к нему, как и Гордей — тот ждал ответа только от нее.

— Да. А что?

— Его поле сожрало, когда он побежал прочь от цеха. Жетон по моей настоятельной просьбе только и выплюнуло. Значит… — Гордей её продолжил пристально рассматривать.

Зимовский витиевато продолжил ругаться — встать он не мог, впаянный в лед.

Тая развела руками:

— Значит, я все не так понимала. Вязев и Зимовский работали вместе.

— Попрошу! — взвыл Зимовский, выкручивая руки в попытке освободиться. — Я не знаю, как я тут оказался!

Гордей рыкнул — звериное начало волкодлака так и рвалось из него:

— Молчи, тебе пока слова не давали. Тая? Тут холодно… Как и в полях…

Она закрыла глаза. Так ей думалось проще.

— Одно твое слово и…

— Гордей… — Она поняла, что он ей предлагает. Сама об этом думала.

— На улице градусов десять. Он неподвижен и раздет. Ему хватит и пары часов. А нас тут с тобой не было. Всего одно слово и…

— Пойдем! — твердо сказала она под дикий рев Зимовского: «Тая!» — Он заслужил получить ровно то, что получили из-за него магмоды.

Себя она добавлять в список его жертв не стала.

Глава четырнадцатая, в которой Тая возвращается домой

Ночь была безмятежна и тепла. Все портил разрывающий небеса яростный крик Зимовского из оставшегося позади цеха:

— Болван, накинь на нее шинель!!! Её надо согреть! Она замер-р-рзла! Согр-р-рей!!!

Зачем греть шинель, Тая искренне не понимала. Она медленно шла прочь от прошлого, так ненужно вернувшегося. Говорила же Даше не раз, что Зимовский не влюблен, ему просто что-то нужно от Таи. А что можно забрать у неё, кроме жизни? Хотя именно об этом не думалось — казалось, что Зимовский все же выше такой подлости.

Сердце затихло в груди.

Хотелось тишины — все её понимали: и молча идущий за Таиной спиной Метелица, и травы — они не шумели под ветром, и кузнечики — они спали, и даже мошкара не вилась в воздухе. Поле молчало. Лес стал просто лесом или затаился. Орал только Зимовский. Вот же…

В голове было пусто. Точнее нет, не пусто. Там билась крыльями одна простая мысль: «Все закончилось!» Все наконец-то закончилось. Её убийца найден. Зимовский получит то, что заслужил. Смерть от холода, как умирала она. Ей тогда не верили — отправили к психиатрам с навязчивой идеей смерти: в пубертат и такое бывает, это же время манифестации шизофрении. Тая научилась молчать и жить вопреки всему. Дед помог ей, скрывая подробности её похищения. Для всех она просто уехала, а паника… Панику подняла Даша, тогда еще не Сумарокова, а просто Белкина.

Зимовский все заслужил. Ритуал добровольный — это непреложно. Хотя у детей согласия не спрашивали. Тая споткнулась о вылезший на тропинку кленовый корень, и мысль улетела прочь. Поле тут же испуганно затихло. Продолжал орать только Зимовский.

— Тай-а-а-а! — по-прежнему неслось в спину.

Лес черной неподвижной лентой замер сбоку и молчал, не пугая Таю. Он десять лет назад отпустил её из города, потому что за неё остался в Змеегорске Зимовский — с её жизнью и её забранной судьбой. Именно поэтому он не смог покинуть город — хоть так Тая отомстила ему за свою преждевременную смерть. Странно только, что Зимовского лес не пугал. Может, Тая неправильно понимала шепот леса? И он друг, а не враг? Какая разница… Все закончилось. Она может уезжать отсюда. Купит билет на маглев, увезет деда прочь. Ах да, еще показания надо будет дать Метелице, но он свой — он поймет.

Все.

Закончилось.

Только легче не стало.

Метелица тихо шел за её спиной и молчал. Одобрял её выбор или нет, ей было неважно.

Её убийца получил свое. Он умрет, как магмоды, отдавшие ему свои жизни. Как же вчера Зимовского прихватило с приступом аритмии…

Только почему же так мерзко на сердце? Зимовский — гад, а чувствует себя мразью Тая.

И ноги, как гири, становятся все тяжелее и тяжелее — поле словно цепляется в Таю, не пуская. И уходить невозможно, хотя дикий крик, в котором «Тая!» уже не угадывалась, а лишь сплошное «Йа-а-а!», стих. Правильно. Ему надо беречь силы, как берегла их она в надежде, что помощь все же придет. Надо же, она тогда думала, что веретено никто не нашел, а Вязев просто промолчал о нем, забирая себе.

Холодало. С небес, еще чистых, пошел снег — его ветер приносил из наплывающих на город откуда-то с севера облаков, еще еле заметных из-за домов.

Тая остановилась и задрала голову в небеса, смотря, как танцуют снежинки на фоне звезд. Красиво. И холодно. Почему?

Руки моментально замерзли, а ведь она Снегурочка — её вторая сущность окончательно проснулась тут в Змеегорске. Она не чувствует мороза. И снова шаг прочь, на одном упрямстве. Зимовский все заслужил. Ритуал добровольный — иначе не бывает. Иначе нить не приживется. А у него прижилась — он прожил чертову дюжину Таиных лет. Он тогда не был ребенком! Нить прижилась, потому что он этого хотел! Её похитили одиннадцатого декабря — Тая слишком хорошо это помнила. День рождения у Зимовского первого декабря. Он уже был совершеннолетним. Забрать Таину жизнь себе было его выбором. На недееспособного он ни тогда, ни сейчас не тянул.

Тая потерла грудину — гадко, словно тухлятины наелась. И ноги идти не хотят.

Холод в сердце проникал исподволь, заставляя его биться все реже и спокойнее. Скоро оно вообще остановится.

А крик: «Тая!» — упрямой галлюцинацией продолжал биться в ушах, заглушая мысль в голове, что все закончилось и закончилось правильно. Правильно! Метелица не даст солгать. Он же сам предложил. Он согласился, что Зимовский должен заплатить своей жизнью. Кровь за кровь, смерть за смерть, причем такая же смерть. Она точно так же умирала. Он заслужил. Он убийца. И сама Тая тоже… Льдинка в сердце хрупнула с диким грохотом. Она убийца?

Она права!

Она же права — он все заслужил.

Права же?

Тая остановилась и оглянулась назад. Оказывается, не так далеко они и ушли.

Метелица замер, исподлобья рассматривая её, и не понять, о чем он думает.

Тая права! Или… Нет? Она влетела ему в грудь и почему-то стукнула кулаком, а ведь он ни в чем не виноват. Это только её ошибка и только её вина.

Его обжигающе-горячие руки обняли её, крепко прижимая к груди. Тая слушала, как мерно бьется его сердце и подстраивала свое охладевшее сердце под его ритм. Она еще живая. День ли, два, неделю или месяц — она пока жива, хоть по артериям, раздирая их, течет лед.

— Гордей…

— Да? — Его тяжелая ладонь гладила её по голове утешая. Незаслуженно утешая.

Тая подалась назад, чтобы заглянуть Метелице в глаза:

— Какого черта ты мне позволяешь творить?!

Она рванула обратно — Гордей не стал удерживать её. Бежать обратно было легко и правильно.

Тая влетела обратно в цех, подобрала с пола шинель и накинула её на Зимовского.

— Спа… си… бо…

Илья дрожал всем телом, но упорно пытался освободиться. Рана на его груди запеклась черной в темноте кровью. Метелица прищелкнул пальцами, и цех осветил повисший в воздухе шар магоэнергии.

Тая растаяла лед с одной руки Зимовского:

— Дальше сам.

Её милосердие имеет вполне конкретные границы.

Он криво улыбнулся, со стоном садясь на полу и пытаясь унять дрожь. Странно: он сильный маг, но сейчас даже не пытался применять магоэнергию для своего спасения. Куда он её дел? На что она ушла? Почему он не пытается напасть на Таю и Метелицу и сбежать? Знает, что она, как разморозила его, так и заморозит вновь?

Зимовский, разбивая лед первым попавшимся под руку камнем, скосил глаза на Таю:

— Классная маечка, грибочек…

Вот же озабоченный! Даже сейчас… Сейчас уже нет смысла прикидываться влюбленным.

— Это пижама.

Зимовский хмыкнул:

— Кх-х-х… Как ко мне спешили на помощь… Тая, давай меняться: ты мне кинешь джинсы, а я тебе отдам шинель — накинь, замерзнешь же.

— Зимовский, тебе последние мозги отморозило? — она выругалась, напомнила себе, что даже к поверженному врагу надо быть милосердной и растаяла лед окончательно.

Зимовский вскинулся, всматриваясь в Таю и неудачно пытаясь встать. Он так и не пытался атаковать и бежать. Может, боялся Метелицу? Но тот тоже хорош — даже наручники не захватил с собой. Он стоял в дверях и не вмешивался. Вот странная у него тактика расследования, если честно.

— Тая… — вновь напомнил о себе Зимовский. Он так и мечтает плохо кончить. Или не считает себя виноватым — с нечистью не принято считаться, а Тая — полукровка. Он думает, что его оправдают? Он на короткой ноге с императором — это даже дед говорил. Чума, надо было все же уходить… И к черту проверки Метелицы — ежу же ясно: он бы вернулся и оттащил Зимовского в тюремную больницу.

Тая заставила себя успокоиться и прогнать прочь ярость и боль:

— Замолчи, прошу. Я не хочу тебя слышать. Я не хочу тебя видеть. Я не хочу знать, что ты где-то ходишь по миру, в котором живу я и нормальные, хорошие люди.

— Тая! Давай поговорим — надо разобраться, что случилось.

— Зимовский, ты…

Он все же встал, признаваясь:

— Я просто оказался нарциссом — влюбился в свое продолжение.

Она не удержала чувства в узде и вскипела:

— Я не твое продолжение! Я не часть тебя. Ты просто убийца. И ты меня не любишь — тебя влекла ко мне не вырванная веретеном до конца моя жизнь. И все.

— Тебя тоже?

— Что?

Зимовский и его поведение раз за разом ставили Таю в тупик.

Он повторился:

— Тебя тоже влекло ко мне?

Зимовский, шатаясь, направился к своей одежде, натянул на себя джинсы и кинул Тае шинель:

— Лови и грейся!

Шинель упала на пол — ничего от Зимовского Тае было не нужно. Она буквально давилась ругательствами — он думает, что она могла в него влюбиться?!

— Зи. Мо. Вский!

— Грейся! — рыкнул он, а Метелица молчал, продолжая просто наблюдать за происходящим. Хотя нет — он подошел к Тае, поднял с пола шинель и накинул её на Таины плечи, прошептав:

— Он прав, Тая. Тебе надо согреться.

Против Гордея и его заботы она не стала протестовать — тут действительно было холодно.

Зимовский застегнул рубашку и, в упор глядя на Таю, снова спросил:

— Тебя влекло ко мне? Я с ума сходил — не мог понять, что за наваждение творится.

— Не льсти себе.

Он продолжил настаивать:

— Нить общая. Ты живая. Я тоже. Меня из-за нити, как ты говоришь, влекло к тебе. Почему в обратную сторону это не действовало?

Метелица потирал подбородок и не вмешивался, позволяя Зимовскому говорить гадости. Тая поняла, что защищать себя придется самой:

— Потому что ты. Убил. Меня. Это ты забрал мою жизнь, а не я. Всепрощение — не моя сильная сторона.

Зимовский старательно мягко сказал:

— Тая, я не делал этого. Пожалуйста, услышь меня.

— Любой убийца так говорит. Против тебя Вязев, нить, которая прижилась, и забранные жизни магмодов. И мой сон в твоей машине под колыбельную. Тебе просто не повезло — тебя поймали.

— Ты спала не только в моей машине, — напомнил Зимовский.

— О да, я еще спала с Метелицей! Скажешь, что он пытался меня убить, да?

Зимовский поднял голову в небеса:

— Мр-р-рак! Метелица, скажи уже что-нибудь!

Тот сказал:

— Я. Пока. Думаю.

Тая не сдержала смешок — во всяком случае Гордей ответил честно. Он всегда старательно честен. До ужаса иногда.

Зимовский принялся обуваться.

— Я не знаю, что я делаю именно ТУТ в защитном круге. Но зато я знаю, что я делал до того, как попал сюда. Я искал твоего магмода-лиса, Тая.

— В голом виде? — не удержалась она.

Зимовский поднял глаза, отвлекаясь от шнурков, — он привычно искал дзен:

— Именно. В голом виде. Я не магмод, но я оборотень. Одежду я снял тут и оставил, чтобы не искать потом по кустам. И, кажется, я нашел… кого-то.

Тая прищурилась, давя в себе ненужные надежды:

— Зимовский, таким не шутят. Если это попытка сбежать…

Метелица плавно изменил голову и щелкнул зубами, предсказывая Зимовскому его участь. Тот снова повторил:

— Я не уверен. Мне надо проверить еще раз. И… — Зимовский огорченно качнул головой, глядя на мрачную Таю: — Я не мразь. Это уже, Тая, мой девиз с тобой, кажется. Я не пытаюсь таким образом сбежать. Потому что таким — чужой жизнью, — действительно не шутят. Да, я попал в очень некрасивую историю, но я предупреждал — против меня играют, и играют грязно, в том числе и твой Метелица.

Этого Гордей не перенес — все же вмешался, сухо сообщая:

— Я не на чьей стороне, Илья Андреевич. Я тут расследую убийства магмодов, которые вы прошляпили. Где магмод? Я его не учуял.

— Мне кажется, что он забился в щель у фундамента. Тут как раз — со стороны улицы.

Брови Метелицы взмыли вверх — у волков сильное обоняние, они за три километра чуют свою жертву, и опередивший его в поисках Зимовский явно задел его гордость.

Зимовский продолжил, не красуясь:

— …Я как раз пытался его вытащить, когда потерял сознание. И колыбельная тогда точно не звучала. Очнулся я уже в круге. Можете не верить.

Тая мрачно предложила:

— Мозголома пройдешь, чтобы подтвердить свои слова?

— С каких пор полиграфа стало недостаточно, Тая? — Зимовский уверенно направился на выход.

— Значит, ты знаешь, что мозголома ты не пройдешь.

Тая направилась за ним — ради жизни магмода, Орлов это или нет, она была готова на все.

— Мне мои мозги важны, Тая. Я их нежно люблю. Так я могу проверить, что я видел в щели?

Метелица отошел в сторону, пропуская Зимовского на улицу:

— Ты должен понимать, что зрение не идет ни в какое сравнение с нюхом. Я тут все проверил — тут не пахнет людьми. Ни живыми, ни тем более мертвыми.

Зимовский пожал плечами:

— Смотря какое зрение. И если я видел магмода, то он точно жив. Неподвижен, возможно обезвожен, возможно без сознания, но явно жив.

Он завернул за угол цеха, идя в примятой траве. Тая старательно принюхивалась — ничем тут не пахло. И поле молчало, оно тоже не чувствовало жизнь. Зимовский наклонился к щели между бетонной дорожкой, обвалившейся стеной и фундаментом — там и ребенок не пролезет, хотя лисы мелкие. Если Зимовский не лжет, то там мог спрятаться именно лис. Возможно даже Орлов.

Зимовский махнул рукой, приглашая Метелицу и уступая ему место:

— Нюхай. Там точно кто-то живой. Далеко. Но он живой.

Метелица недоверчиво посмотрел на него, но в щель все же сунулся, ложась на бетон и головой ввинчиваясь под землю. Было слышно, как он принюхивался снова и снова. Тая обняла себя руками за плечи — она не представляла, как из-под фундамента можно вытащить магмода, если он без сознания. Тут без императорской службы спасения не обойтись.

Метелица выпрямился и потер подбородок:

— Точно. Слабо пахнет Орловым, но как?!.. Как ты его УВИДЕЛ?

Зимовский принялся скидывать с себя ботинки:

— Я пролезу и вытащу. Только просьба — Тая, уйди и не смотри. Желательно, уйди как можно дальше. — Он не сомневался, что она его послушается — он принялся расстегивать рубашку.

Тая не собиралась лезть в родовые тайны Зимовских — ей плевать, кто он: енот или ехидна мелкая. Она просто не удержалась и напомнила:

— Зимовский, я тебя уже видела во всех ракурсах, и ты меня не впечатлил.

— Тебе важнее моя тайна или жизнь Орлова?

— Вали! — Она пошла обратно за угол. — И даже не надейся сбежать. Метелица быстро бегает.

— Кстати, Метелица, вызывай реанимацию — Орлову она точно понадобится. Неделю без еды и воды… Не каждый выживет.

— Как ты увидел, что он жив?!

— Сейчас все поймешь…

Тая села на камень у дверей цеха — она слышала, как восторженно присвистнул Гордей, оценивая вторую ипостась Зимовского. Ей плевать на это. Явно что-то мелкое, даже мельче лиса. Может, он кот… Ей все равно. Жизнь Орлова важнее Таиного любопытства. Только… Тая сжимала челюсти, чтобы не взвыть. Орлова по словам Зимовского ждет освидетельствование и пожизненное заключение в больничной палате. Но и оставить его умирать там, под землей, не дело. Дикая ирония: спасти, чтобы навсегда запереть в больничной тюрьме. Что за мерзкий выбор! Только смерть явно хуже. Вот Ника «обрадуется» — она же надеялась на статус вдовы, а останется женой. Разводы даже с неконтролирующими себя магмодами запрещены. Чума!

Спасти, чтобы запереть в палате навечно.

Она закрыла глаза, не в силах больше думать — голова готова была взорваться от всего. От Зимовского, от близкой смерти, что дышала в Таин затылок, от участи Орлова, от… Всего.

Было странно тихо — Тая ждала рева медицинской сирены или хотя бы отсветов включенной «люстры», но слышно только шорохи, приглушенная ругань, шипение Зимовского, вернувшего себе человеческий облик:

— Метелица, где врачи?! Орлов плох — видишь же!

— Добираются. Сюда же не проехать — идут пешком. Сейчас будут. И ты…

— Молчи!

Было слышно, как Зимовский спешно одевался. Он еще не подозревал, что заткнуть Метелицу может только смерть, и то не всегда.

— Да ладно! Что б я так жил!

Зимовский буквально прошипел в ответ:

— Зависть — плохое чувство!

— Ну не скажи — такое богатство достается не каждому! — Тая слышала, как Гордей рассмеялся довольно обидно. — Двойной комплект!

— Молчи! И проводи Таю домой — ей нельзя быть тут. Никто не должен знать, что она здесь была.

Надо было признать — Зимовский был прав: ей не нужно быть тут. Она… Она до сих пор плохо себя контролировала и могла наломать дров.

Метелица вышел из-за угла:

— Орлова Зимовский вытащил. Он плох, но пока живой. Я… — он яростно потер подбородок.

Тая сама пришла ему на помощь:

— Гордей, я в порядке. Я все понимаю. Ты оставайся — тут ты нужнее. А я пойду домой — устала до безумия.

Он разглядывал её крайне недоверчиво:

— Тая, ты не в том состоянии сейчас. Может, тебя подвезти на «Скорой»?..

Из-за угла раздался крик Зимовского:

— Её не должны тут видеть!

Метелица проигнорировал его:

— Может, тебя вообще показать врачам и положить на денек под наблюдение? Тая, я серьезно.

Она встала и подошла к Метелице — видела, как Зимовский угрюмо выглядывает из-за угла.

— Я тоже серьезно. Я пойду домой. Я не могу тут оставаться. Просто не могу — чувствую, что могу сорваться и сотворить какую-нибудь непозволительную глупость.

— Я не могу тебя проводить.

— Гордей, и не надо.

Зимовский буквально приказал:

— Проводи её — я тут сам со всем разберусь. И я никуда не денусь и не сбегу. Слово чести.

Тая заставила себя промолчать. Метелицы ругнулся себе под нос и повернулся к Зимовскому:

— Молчи. Просто молчи. Тае нелегко с тобой — не только по тебе ударяет связь.

Зимовский сверкнул глазами, но промолчал.

— Ты точно дойдешь?

— Сейчас холодно. Я точно дойду. И не смотри так, до весны я должна продержаться.

Она лгала, и Метелица это знал.

— Я…

— Ты тут не ради меня, а ради закона и магмодов. Давай, не увиливай от службы. Дома со мной все будет хорошо. И, Гордей, не надо больше таких проверок. Можно было просто сказать, что я не в себе. Что я не права. Я бы поняла.

— Прости, я должен был проверить, как ты себя контролируешь.

— Не дождешься — я не займу палату рядом с Орловым. Я справлюсь — в конце концов мне не так много и осталось. Я продержалась чертову дюжину лет — пару месяцев я точно справлюсь.

Вслед ей неслось: «Мр-р-рак!»

Она пошла прочь. Домой. Надо забиться в щель, как Орлов, и зализывать раны. Дома. Только проскользнуть мимо деда — сейчас выслушивать его не хотелось. Ей нужны тишина и покой. И тепло. Дома с ней все будет хорошо.

Хорошо не было. Её на пороге встретила Глаша, вся в слезах, и тут же начала орать:

— Где тебя носило?! Ты что себе позволяешь! Он тебя так ждал… Так ждал… Ты бездушная тварь! Нечисть, которой позволили жить в доме, а ты как была тварью, так и осталась тварью!

Тая не сдержалась и залепила Глаше пощечину — видела такие истерики не раз на фронте:

— Молчи!

Глаша от возмущения не могла сказать и слова. Только стояла и моргала глазами, да на лице разливался гневливый, нездоровый румянец.

Тая четко продолжила:

— Вдох. Выдох! Возьми себя в руки. И начни с начала.

Глаша набрала полную грудь воздуха и… Снова заорала на Таю:

— Дрянь! Семен Васильевич умер. Он до последнего отказывался вызывать «Скорую». Как же, Таинька вот-вот придет! Нагуляется, налюбится с выродком и припрется! Как с ней не попрощаться! Тварь!

Глаша служила у деда, не у Таи. Терпеть её Тая была не обязана:

— Глаша, еще одно обзывательство, и я выставлю тебя за порог.

— Да я сама вещи собрала уже! Ноги моей в этом доме больше не будет!

Через пять минут, предупредив, что тело уже забрала ритуальная служба, а все распоряжения Семена Васильевича лежат на столе в его рабочем кабинете, Глаша ушла из дома. Тая надеялась, что навсегда.

Сил ни на что не было. В голове было пусто. Она потеряла последнего родного человека. Сегодня. Именно сегодня, когда спасала никчемную жизнь Зимовского. Это было просто… Нелепо. Больно. Глупо! До одури смешно — она нужна была тут, чтобы спасти деда, а спасала… Зимовского.

Тая отчаянно нуждалась в тепле. Хотя бы чье-то родное плечо рядом. Только родных больше не осталось. Тепла отныне можно не ждать.

Она опустилась на колени перед камином в гостиной. Хоть так согреться. Огонь, пусть немного и пугает глупую луговушку, но он же согревает частичку человеческой души в её груди. Не все же забрал у неё Зимовский…

Камин не разжигался. Тая снова, снова и снова пыталась зажечь спички, но те ломались в её трясущихся от слабости руках.

Тая смирилась, что все сегодня против нее. Она откинула в сторону коробок, подтянула колени к груди, обняла их руками и замерла, глядя на сложенные в камине дрова.

Придет утро. Придет новый день. Придут мысли в пустую голову. Она чуть-чуть оживет и поймет, что же нужно делать дальше. Просто нужно дождаться новый день.

В дверь кто-то постучал, причем очень настойчиво.

Это мог быть Метелица, и Тая пробормотала:

— Открыто… Заходите.

В гостиную влетела растрепанная, ненакрашенная Даша. Она замерла, рассматривая Таю на полу, а потом схватила с кресла плед, укрыла им Таю и села рядом. Тая спрятала взгляд. Говорить не хотелось. Наговорилась сегодня с Зимовским…

Даша заметила валявшиеся по полу поломанные спички, достала из сумочки зажигалку и разожгла-таки камин. Пламя не сразу заплясало в топке, сперва долго алело под дровами, захватывая все новые и новые веточки растопки, а потом все же взметнулось, обдавая Таю жаром.

— Тая, мне Сумароков позвонил и все рассказал.

— Даша…

Ну что он мог знать? Как и откуда.

Даша посмотрела на неё, но Тая упрямо прятала взгляд.

— А Сумарокову позвонил Кошкин, а ему вроде кто-то отсюда, я не знаю, кто. Вроде какая-то Метель.

— Метелица. Это парень. Хороший.

— Сколько… тебе осталось?

— Может, день, может неделя, может, до весны протяну, а там растаю, но это неважно, Даша…

Та взвилась:

— Я прибью Зимовского, вот честно. Как он мог!

— Даша, я умерла тринадцать лет назад.

— И ты молчала! Неужели ты думала, что…

— …что тебе запретят со мной общаться, — закончила за неё Тая.

— Вот ты…

— Ослица?

Зимовский так её называл.

Даша стремительно обняла её и прижала к себе.

— Тая, это еще аукнется Зимовскому и очень больно, или я не Сумарокова! Он еще ответит за все. Давай поедем в Арктику? Будем там выращивать… Репу? Что вообще выращивают в Арктике?

— Ты вообще знаешь, что Арктика — это не континент?

— А что тогда континент? Антарктика?

— Именно.

Дашу с головой захватила новая идея:

— Тогда поехали туда. Там снег, там холод, там хорошо.

— Там вулкан даже действующий есть.

— Вот тем более! Поедем, а? Что туда надо?

— Собственный ледокол.

— Найдем. Надо будет — купим. Это все такая ерунда. А я ведь верила, что Зимовский тебя действительно любит. Боже, какая я непроходимая дура!

— Даша.

— Прости!

— Да забудь ты о нем. Плевать… У меня дедушка умер, к черту Зимовского.

— Таюшка…