Пришельцы ниоткуда

Предисловие

Франсуа Борд родился 30 декабря 1919 года в Риве (департамент Ло и Гаронна). Франсис Карсак, его двойник, родился — или, скорее, пробудился в один из вечеров зимы 1943-44 гг. в Бельвесе (Дордонь). Годы молодости Франсуа Борда, о которых я поведу речь чуть ниже, были, таким образом, годами зарождения Франсиса Карсака...

В 1919 году отец Франсуа, Андре Борд, был богатым, даже очень богатым человеком, причем сколотившим свое состояние собственноручно. Его отец, дед Франсуа, держал аптеку в Тунисе, где он пользовался протекцией бея, с которым был на короткой ноге. Он перешел в ислам и перевел Коран на французский язык. Что до его сына Андре, то тот, обзаведясь дипломом об окончании юридического факультета, начал свою карьеру в качестве обычного клерка у одного из нотариусов Ажена[1]. Но, вероятно, нотариальная рутина не соответствовала его темпераменту. Он отплыл в Сенегал, где на первых порах работал в филиале «Торгового дома Андре Балланда», но быстро основал собственную коммерческую фирму, занимавшуюся главным образом торговлей арахисом. Дело пошло настолько хорошо, что к началу XX века Андре Борд уже был весьма состоятельным человеком.

Время от времени он приезжал ненадолго во Францию и в одно из таких коротких пребываний на родине, в 190(?) году, он намеревался нанести визит одному из своих старых друзей в Перигоре. Тогда Андре было около сорока лет. По пути он остановился на некоем постоялом дворе коммуны Бельвес. За столом его обслуживала хорошенькая молодая крестьянка, Мари Алико, или Алина, как все ее называли.

У родителей Алины была своя ферма в Сен-Жермен-де-Бельвес. Они не были совсем уж бедными крестьянами, но не сказать, чтобы были и богатыми. Ферма и имение располагались на холмах и потому не шли ни в какое сравнение с плодородными землями долины Дордони, до которой, однако же, было рукой подать. Словом, семейству Алико приходилось работать не покладая рук уже для того лишь, чтобы обеспечить себя самым необходимым.

Весьма привлекательная, даже красивая — у меня и сейчас перед глазами ее фото тех лет, — Алина, пусть ей и исполнилось уже 25 лет, была все еще незамужней: родители не могли обеспечить ее приданым. Кроме того, она была девушкой образованной — на руках у нее имелось свидетельство об образовании, что, вопреки утверждениям Жюля Ферри[2], для девушек глухих перигорских деревень было в то время редкостью, — сообразительной и довольно-таки бойкой, что, возможно, и отпугивало тех потенциальных женихов, которых привлекала ее красота.

Как бы то ни было, некоторое время спустя, в списке пассажиров парохода, отплывавшего из Бордо в Дакар, значились господин Андре Борд и госпожа Мари Борд, урожденная Мари Алико.

Родились двое детей — Жан, потом Женевьева. Но Африка не была тогда идеальным местом для воспитания детей, и вскоре супруги Борд, и так нередко бывавшие на родине, вернулись во Францию уже насовсем. Обратив в деньги часть своих сенегальских авуаров и уступив свой бизнес, Андре Борд купил в Риве, близ Вильреаля, у границ Перигора и Аженэ, обширное владение с замком Фон-Рив. Затем была Первая мировая война. Должен признать, что я мало что знаю об этом периоде. В 1919 году родился Франсуа, «младшенький».

О том, какими были первые годы моего отца в замке Фон-Рив, я тоже, по сути, знаю не так-то и много. У него и самого об этом времени сохранились лишь частичные воспоминания. В любом случае, вскоре после его рождения семье пришлось выставить Фон-Рив на продажу. Фактически, Андре Борд, проявивший себя рассудительным коммерсантом в колониальной торговле, оказался не готовым к делячеству 20-х годов. Если в нескольких словах, то он потерял часть своего состояния. Сказать, что он разорился, было бы преувеличением: скорее, это стало переходом от изобилия к достатку.

Продав Фон-Рив, семья обосновалась в Вильнёв-сюр-Ло, в имении, расположенном там, где тогда проходила граница между городом и деревней, у дороги, что вела в Бордо. Главным строением, окруженным обширным парком, разбитым на английский манер, фруктовыми садами и лугами, был большой, квадратный в плане, буржуазный домина, с огромными комнатами и очень высокими потолками, за исключением третьего этажа, покрытого мансардной крышей. Но я передаю слово отцу: перед вами текст, написанный им примерно в 1950 г.

За маминым креслом тянут к солнцу свои цветоносные стержни багровые шалфеи. В небе, по которому лениво плывут вздувшиеся, толстощекие, как ангелочки из стеклянного трюмо гостиной, облака, щебечут, преследуя мух, ласточки. Легкий бриз вяло колышет желтую розу, на последнем розовом кусте куртины. Стоит чудесная погода.

Лежа на животе, маленький мальчик наблюдает за муравьями: они уже проложили на аллее собственную дорожку, местами присыпанную комковатой землей, и теперь, поторапливаясь, куда-то тащат на себе свои крошечные ноши. Когда они в один уровень с твоими глазами, пропорции меняются, и можно легко представить, что они не такие уж и маленькие, какие есть на самом деле. Травинка, которую они огибают, становится гигантским деревом. Это уже не муравьи, но жители некоего фантастического королевства какой-то неведомой планеты, готовящиеся отразить вражеское нашествие. Один из них, чуть более крупный, наверняка офицер, возможно, даже принц? Не так-то и просто, когда прилетаешь внезапно на незнакомую планету, распознать социальный статус ее обитателей. Он позволил себя оттолкнуть: нет, это уж точно не принц!

Осторожно, потихоньку, вооружившись тоненькой хворостинкой, маленький мальчик приподнимает небольшой комочек земли, лежащий на дороге, — и переворачивает. Смятение и растерянность среди муравьев! Должно быть, они спрашивают себя: что это за великан, столь неожиданно возникший в их мире, каковы его намерения?

— Чем ты тут занят, милок? Давай-ка поднимайся, а то испачкаешься!

Ну вот! Не дадут даже слегка позабавиться!.. Маленький мальчик встает, насупившись. В любом случае, чары уже разорваны, и муравьи снова стали муравьями, насекомыми, которых каждый день видишь бегающими по крыльцу и которые иногда совершают набеги на тетушкин сахар. Ладно, поиграем во что-нибудь другое.

Машина медленно проезжает между мелкими галечниками, которых полно на аллее. Кусочек белого железа раздвигает камешки по сторонам, прокладывая путь. А вот и необычная рытвина. Вчера шел дождь, и фургон, привозивший уголь, оставил глубокие колеи своими шинами. Следует ли объехать рытвину или же отважно двинем по прямой? Конечно же по прямой! Исследователи ни перед чем не отступают, по крайней мере в книгах. И до чего ж это захватывающая экспедиция!

Они только что высадились из своей ракеты, которая стоит теперь там, на опушке девственного леса, странного леса гигантских деревьев. Она весьма занятной формы, эта их ракета, и какой-нибудь глупый взрослый решил бы даже, что она похожа на длинную пачку макарон. Над ней развевается небольшой триколор, на котором выведено большими буквами: «Черный лев». «Черный лев» — прекрасное название для межпланетной ракеты, особенно с учетом того, что за рулем гусеничного вездехода сидит резиновый львенок.

Проехав через лощину, машина добралась до груды камней, из которых когда-нибудь — по крайней мере, так утверждает папа — построят крыло к дому. Крыло! И зачем оно нужно, это крыло, думает мальчик. Он и так хорош, этот большой квадратный дом, стоящий среди деревьев. Придется срезать пихту и потом еще вон то дерево, названия которого никто не знает, но на котором растут цветочки, пахнущие медом. Когда вбиваешь гвоздь в его серо-зеленую кору — конечно, это запрещено, но кто ж это увидит? — из него вытекает вязкий сок, из которого получается отличный клей. Пусть он плохо сохнет и тетрадь, в которую он вклеил картинки при помощи этого клея, уже больше не открывается, но дерево ведь от этого не перестает быть «клеевым деревом».

Где мы? В Африке? Нет. Это слишком близко, Африка, слишком знакомо, особенно когда постоянно слышишь, как о ней говорят за столом. Она хороша для детишек, чьи отцы никогда не покидали Францию. Диурбель, Каолак, Подор — это звучит так же знакомо, как Марманд или Бордо. Нет, мы на другой планете, вроде тех, воспроизведенные пейзажи которых можно увидеть в научно-популярной книге, которую он читает каждый день перед сном. Это гораздо интереснее, чем Африка. Африка? Подумаешь! Что вообще есть в этой Африке, кроме арахиса и львов?

Растянувшись на одном из камней, какое-то чудище греется в теплых лучах Канопуса. Его чешуйчатая серо-зеленая кожа сверкает, длинный хвост свешивается в щель между соседними камнями, под головой подрагивает беловатая шея. Это ужасный дракон, которого они мельком видели в прошлую экспедицию. На сей раз нужно приблизиться к нему так, чтоб его не спугнуть.

Черт! Как осторожно они ни продвигаются, гравий под ногами все равно хрустит. Ящерица — дракон — этот хруст услышала. Какую-то долю секунды ее маленькие глазки всматриваются вправо-влево, затем зеленой молнией она исчезает в пещере. Вот и все, остается лишь теплый и голый камень.

(ок. 1950)

Научившись читать еще в раннем детстве, Франсуа Борд «молниеносно», иначе и не скажешь, окончил начальную и среднюю школу, так как экзамены на степень бакалавра он сдал уже в июне 1935 года, в пятнадцать с половиной лет... Затем у него случился конфликт с отцом: тот считал, что он еще слишком юн для того, чтобы покидать Вильнёв ради учебы в Бордоском университете. Но главная причина заключалась все же в том, что отец хотел, чтобы сын изучал право, тогда как сам Франсуа был увлечен естественными науками. В четырнадцать лет он уже занимался раскопками на месте одного из доисторических местонахождений (тогда для этого не нужно было официального разрешения), раскопками, во время которых он начал применять методику, которая через двадцать лет станет частью того научного вклада, который принесет ему международное признание, а библиотека его изобиловала научно-популярными трудами и... приключенческими и фантастическими романами (в частности теми, которые входили в «синюю коллекцию» изданий Талландье).

Период с июня 1935 года по осень 1937 стал для Франсуа порой длинных-предлинных каникул. Отец записал его на заочный курс права, но сам он отнесся к учебе несерьезно. Тем не менее он был чрезвычайно активен в других областях жизнедеятельности. Он ставил химические опыты и собирал пороховые ракеты, одна из которых влетела в окно вильнёвской жандармерии. Он изучал насекомых, в частности муравьев. Он продолжал свои доисторические раскопки, стрелял из лука и карабина. Он входил в сборную команду Вильнёва по легкой атлетике, специализируясь в метании диска, ядра и копья (в 1937 году он первенствовал среди юниоров региона Перигор-Аженэ во всех трех этих категориях). Он стал одним из инициаторов движения «Auberges de Jeunesse» (молодежных туристских баз) в департаменте Ло и Гаронна. Браконьерствуя, он вылавливал раков в ручьях. Он очень много читал, практически всё. Но самым значительным в этот период его жизни событием стало для него полугодовое пребывание в Индокитае.

Его старший брат, Жан, окончил Школу колониальной администрации — в 1936 году он был колониальным управляющим в Чаде, — а его старшая сестра, Женевьева, вышла замуж за сокурсника Жана, которого направили в Индокитай. И 13 ноября 1936 года Франсуа Борд отплыл из Марселя на «Д’Артаньяне» в гости к сестре и зятю.

Но обо всем этом я расскажу позднее...

Жорж Борд,

январь 1996 года.