Проклятие Персефоны

Глава 1. Анафемор

Тысячу лет назад, когда существовало лишь два континента посреди бескрайнего Дарийского моря, Эрида, богиня раздора и хаоса, решила, что ей наскучило наблюдать за размеренной жизнью двух народов.

Сирция. Континент, на котором обитали чудовища. Круглый год цвели сады, воздух опьянял, вызывая эйфорию. Смех, танцы, веселье были главными спутниками существ. Боги, создавшие чудовищ, внимательно наблюдали за своими детьми с Олимпа и благословляли их браки, принимая в семью новых детенышей, унаследовавших особенности обоих родителей. Вепри, ламии, суккубы, оборотни, кентавры, банши заселили вечнозеленые просторы Сирции.

Сирены, проводившие большую часть жизни в воде и воздухе, были главными защитницами и добытчицами пропитания на континенте. Зачастую они, рассекая воздух, быстро снижались в самый эпицентр раздоров, призывая чудовищ прекратить сеять смуту. Те, недолго думая, лишь кротко кивали, улыбаясь в ответ, – и на континенте снова воцарялись мир и покой. Сирен боялись и почитали, поскольку они были дочерьми самой Персефоны.

Людмирия. Континент, куда боги Олимпа заселили людей, дав им огонь, оружие и животных, благодаря которым они питались и поддерживали жизнь. Континент был покрыт массивными лесами, скрывающими дома от знойного солнца. Многочисленные речки и водоемы не иссыхали и наполнялись пресной водой каждый год.

Боги любили людей, поэтому даровали им одно из чудес Олимпа – источник молодости и здоровья, расположенный в самом сердце континента. Дорожка, ведущая к нему, была вымощена алыми цветами. Вокруг оазиса, который достигал около трех метров в глубину, ползали змеи, охраняя его. Яркий солнечный свет, полосами пробивающийся сквозь листву, позволял рассмотреть лишь небольшие участки земли, скрывая от человеческих глаз то, что таилось на дне. Только тот, кто чист сердцем и помыслами, мог испить воды, излечив все болезни. Смертный, желающий воспользоваться источником ради собственной выгоды, умирал мучительной смертью, пока яд змей проникал в его организм, после чего чудовища, приняв истинный облик, утаскивали мертвеца на дно. Никто из людей не догадывался, что змеи, завороженные богами, были ламиями – демоническими существами со змеиными хвостами вместо ног.

Оба народа не знали друг о друге, лишь ламии, заслужившие благословение богов, могли жить рядом с людьми и наблюдать за ними в образе змей. Бескрайнее море, заключившее в объятья оба континента, не позволяло даже сиренам беспрепятственно бороздить морские просторы. Вскоре морские девы лишились крыльев из-за прихоти Персефоны, их прародительницы, долгое время наблюдавшей за дочерьми. Богиня считала, что дочери смогут добраться до Олимпа и сместить ее, занять место, которым она так дорожила. Персефона, жадная до власти и могущества женщина, не могла допустить подобного, хотя ее творения никогда не позволяли даже думать о подобном. Когда безжалостное решение было принято, крики ужаса и боли поглотили континент: израненные сирены отползали к морю, и только вода теперь могла заглушить их страдания. Море, окрашенное кровью, заставляло чудовищ испытывать отчаяние и сжимать кулаки в бессильной ненависти.

Эрида, богиня раздора и хаоса, долгое время наблюдала за чудовищами и людьми, изучая их повадки. Обратившись в старуху, она спустилась с Олимпа к людям и рассказала, что есть на свете континент, краше которого нет. Цветы там благоухали круглый год, существа, населяющие его, веселились и отдавались похоти там, где захочет душа. Ни стеснений, ни упреков, ни раздоров – каждый был свободен. Люди слушали с открытыми ртами и, не сомневаясь в ее словах, умоляли показать дорогу к этому месту. Эрида лишь усмехнулась и испарилась, оставив смертных в замешательстве.

Поднявшись на Олимп, она нашла своего дядю Посейдона и, воспользовавшись чарами, заставила его сдвинуть континенты и осушить часть моря, чтобы люди смогли добраться до Сирции. Вернувшись в Людмирию, она показала смертным, как строить лодки и корабли. Прошел не один месяц, прежде чем первое судно покинуло континент и причалило к берегам Сирции.

Люди, ступившие на земли чудовищ, не могли скрыть восторга. Солнце, восходящее над горизонтом, не обжигало, его лучи приятно касались кожи. Пение птиц доносилось со всех сторон. Дурманящий аромат наполнял тело неиссякаемым наваждением, избавлением от которого служили пленительные объятья. Пройдя в глубь леса, люди увидели населяющих континент существ, которые не были похожи на ужасных тварей из рассказов Эриды, хоть они и являлись обладателями копыт, рогов, бледной кожи, крыльев или чешуи.

Богиня раздора, спрятавшись среди деревьев, ожидала, что чудовища набросятся на людей и уничтожат их, обглодав кости, но этого не случилось. Даже наоборот, чудовищ тянуло к людям, словно магнитом. Пропитавшая воздух эйфория влияла на всех одинаково: вызывала желание поцеловать незнакомца или незнакомку и заняться любовью – по-дикому, по-животному, прямо здесь, на траве.

Союзы между людьми и чудовищами были противоестественны. Однако, несмотря на протесты, кто-то из смертных согласился остаться на новом континенте, а кто-то из окрыленных любовным флером чудовищ отправился на родину к смертным. Люди, оставшиеся в Людмирии, с радостными возгласами встречали родственников и друзей на берегу, но стоило им завидеть тех, кого они привезли с собой, как в их сердцах моментально зародилось новое чувство – страх.

В Сирции и Людмирии рождались гибриды, внешне неотличимые от смертных, но обладающие необыкновенными способностями, которые нельзя было уничтожить или подавить. Дети, не справляющиеся с даром, умирали, не достигнув и семи лет. Чудовища, обезумевшие от горя, обвиняли в этом людей, ссылаясь на всепоглощающий человеческий ужас, который со временем пожирал носителя удивительных способностей. А люди, в свою очередь, одержимые страхом, доводили чудовищ до самоубийства. Они никогда не марали руки сами, но умело подталкивали чужестранцев в объятья смерти.

Зевс, не знающий о кознях Эриды, пожалел обезумевших родителей и поднял с морских глубин еще пять континентов: Антилью, Сербонию, Парифиду, Лемию и Пранию. На каждый из них он заселил семьи, в которых рождались люди со способностями: кто-то обращался в сирену при контакте с водой, кто-то обладал недюжинной силой, кто-то питался кровью людей и их страхами, кто-то рождался со змеиным хвостом и мог понимать других пресмыкающихся.

Чудовища, прознав о судьбе сестер и братьев, которые отправились на родину людей и впоследствии совершали самоубийства, поклялись на крови, что отомстят за боль и слезы и никакие континенты, моря и расстояния не смогут их в этом остановить.

Так началась война людей и чудовищ.

Люди безжалостно истребляли существ: кентавров обезглавливали, гарпий заживо сжигали на кострах, суккубов насильно увозили с родных земель и оставляли гнить в железных клетках, где они не могли напитать тело мужской энергией, медленно и мучительно погибая.

Самая жестокая судьба постигла сирен. Поскольку они теперь могли беспрепятственно рассекать море и попадать на другие континенты, моряки заманивали их в ловушки. Когда подходило время охоты, убийцы делали из старых тряпок подобие затычек, брали с собой битое стекло, кинжал, выплавленный из стали, и соль. Они выставляли на берегу особую приманку – молодого красивого нагого юношу – и с нетерпением ожидали сирену, которую тут же ловили в серебряные сети и силком тащили на берег. Лишенная покровительства моря, сирена тут же меняла облик: становилась похожа на девушку, принадлежность которой к волшебным существам выдавали шрамы на спине от потерянных крыльев, жабры на шее и алый оттенок глаз. Охотники очерчивали вокруг жертвы круг из соли, ставили коленями на битое стекло, чтобы она не смогла сбежать. Морская дева пыталась использовать дар и воздействовать на убийц пением, но самодельные затычки заглушали все звуки. Вдоволь насладившись мучениями сирены, люди насиловали ее, после чего убивали и выкидывали обратно в море на съедение рыбам.

Персефона, прародительница сирен, сходила с ума от горя, оплакивая дочерей. Зевс запретил вмешиваться в войну людей и чудовищ, вызвав волну негодования в душе Богини. Ослепленная местью, она заманивала людские корабли в гигантские смертельные водовороты и штормы, безжалостно убивая их, чтобы возвести на человеческих костях остров. Эта земля должна была служить для сирен убежищем от смертных, но Богиня позабыла: даже самое безопасное место может стать логовом врага, если действиями движет любовь или жажда власти.

Когда дар сирен только начинал проявляться в теле ребенка, Персефона отводила их к морю и повелевала принять истинную сущность. Она открывала для них Сенерцию – небольшой полуостров, скрытый от человеческих глаз острыми рифами, где сирены могли быть собой, не боясь уничтожения. Морские девы сидели на каменных выступах, смеялись, разговаривали и обсуждали охоту. Но вдали от тайного убежища им приходилось прятать истинный облик, используя кулоны: когда сирены выходили на поверхность, тайна оставалась нерушимой. Амулеты, будто магниты, настолько плотно соединялись с телом морских дев, что снять их с легкостью могли лишь сами владелицы, а остальные вынуждены были приложить немалые усилия. Но лишь тот, кто заключит кровавую сделку с сиреной, может прикасаться к заветному украшению.

Так Персефона обезопасила своих детей, но такая привилегия была дарована далеко не каждому.

Еще шестнадцать лет назад чудовища оставались изгнанниками, гонимыми человеческим страхом. Но все изменилось, когда одна из сирен, не побоявшись раскрыть свою истинную сущность, спасла маленькую дочурку Правителя Людмирии, которая случайно упала в воду. После этого по всем континентам были отозваны приказы Правительства об убийстве сирен, сделав морских дев полноценными членами общества. Власть осознала, какую пользу могут принести сирены для развития мореплавания и торговли.

Однако люди не смогли принять такое положение дел и подавить в себе многолетнюю ненависть. Ночами они выслеживали несчастных девушек, заманивали в ловушки, которые устраивали в собственных домах. Глупцы не знали, что обычным оружием нас не умертвить: лишь безразличие к пению может погубить души сирен.

Чудовища знали, что придет их время. Придет час расплаты за все те муки и агонии, которые испытали их предки.

Глава 2. Остров сирен

…И будешь ты проклят, покуда душа твоя не сгниет. И будешь ты проклят, покуда не искупишь грехи перед душой загубленной. И будешь ты проклят, покуда не станешь рабом.

Запах жженой плоти пропитал воздух.

Метка Персефоны.

Проклятье, обрекающее на вечную жизнь и страдание, пока вина перед погубленной душой не будет искуплена.

Исходящий от меня запах сирены убедил Персефону, что это я убил чудовище. Но жертва была еще жива. Кровь сирены, подобно яду, растекалась по моим венам, заставляя терять голову от желания обладать девушкой, сделать ее своей, стать ее рабом. Если бы я только знал, чем это все закончится, то непременно убил бы морскую деву еще тогда, двадцать лет назад.

Тело дрожало от измождения. Привкус металла, наполнивший рот, вызывал тошноту. Промокшая одежда липла к телу, при каждом движении издавая хлюпающие звуки. Цепляясь руками за песок и заставляя себя двигаться вперед, я крепко сжал челюсти. Мелкие ракушки, усыпавшие берег, больно царапали кожу сквозь порванную ткань на брюках, оставляя неглубокие порезы и ссадины.

Оказавшись на суше, я бессильно рухнул на спину, почувствовав, как песок попадает в кровоточащие раны на теле. При каждом вздохе ощущал неимоверную боль. Разорвав остатки рубашки, дрожащими пальцами провел вдоль груди и поднес ладони к глазам. Кровь. Ни намека на пылающую метку. Засмеявшись, я схватил горсть песка и кинул в сторону моря, гневно крикнув:

– Чтобы ты сдохла, гнусная тварь!

Приподнявшись, я согнул ноги в коленях и положил на них руки, скрепив ладони в замок. Нервно покусывая нижнюю губу, силился понять, как далеко оказался от дома. Позади высился непроглядный лес, напоминающий джунгли. Лишь небольшой проходимый участок земли около моря был единственным спасением.

Судорожно проведя руками по поясу на штанах, я пальцами нащупал небольшой нож, который местами заржавел от воды. Наткнувшись взглядом на свое отражение в лезвии, не смог сдержать нервного смешка. Браслет оказался не такой уж бесполезной безделушкой, доставшейся мне от Персефоны, сразу напомнив о сделке.

Глубоко вздохнув, я сжал рукоятку оружия и резко, пока не передумал, вонзил себе в грудь.

Мимолетная вспышка боли и крик.

Капли упали на песок, алые, как и глаза морских чудовищ. Вырвав острие из податливой плоти, я отшвырнул нож в сторону, выругавшись под нос. Прикоснувшись дрожавшими пальцами к ране, почувствовал, как кожа стремительно затягивается.

Раз я не могу убить тебя, то было бы крайне неразумно позволить тебе это сделать самому. Я хочу, чтобы ты страдал. Видел, как умирают те, кто тебе дорог, как их тела превращаются в прах.

Ты обречен на вечные муки, Охотник.

Если уж трезубец не смог умертвить, что уж говорить о каком-то жалком ножичке.

Я взвыл, запрокинув голову. Горло и легкие жгло. В груди пульсировало. Успокоившись, лег на песок, позволив прибою лизать ноги, и, сам того не ожидая, уснул.

Разбудил меня мелодичный женский смех, которой доносился из-за валунов в сотне метров от берега. Быстрым движением я поднялся на ноги, о чем моментально пожалел. Рана хоть и затянулась, но кожу неприятно покалывало, будто невидимые руки тянули края шрама в разные стороны, пытаясь проникнуть в грудную клетку. Совладав с болью, я прищурился и увидел, как две девушки плескаются в воде. Луна, освещающая водную гладь, скрывала лица, но я не мог их ни с кем спутать.

Сирены.

Тайный остров.

Оглядевшись, не заметил других тварей и, засунув два пальца в рот, свистнул. Ничего умнее я не успел придумать, поскольку мне необходимо было привлечь их внимание. Морские девы моментально повернулись в мою сторону и склонили головы набок, изучая. Хищные улыбки расширились, искажая рты, стоило им только завидеть, как я начал снимать с себя одежду, бросая под ноги. Сирены не могли сказать нет мужчине, готовому раздеться перед ними: так жертва показывала полное повиновение, вверяя судьбу чудовищам.

Избавившись от штанов, я уверенным шагом направился к морю, почувствовав кожей его блаженную прохладу. Согретая солнцем вода была подобна парному молоку. Отплыв на несколько десятков метров от берега, я почувствовал слабые прикосновения под водой, будто кто-то пытался дотронуться до меня.

Откинувшись на спину и быстро работая руками, я поспешил на берег и увидел, как одна из сирен следует за мной. Почувствовав ногами песчаное дно, выбрался из воды и встал посреди пляжа. Изогнув губы в усмешке, я протянул руку к сирене, приглашая присоединиться ко мне. Алые глаза жадно изучали мое тело и лицо. Задержав взгляд на бедрах, которые не скрывала одежда, она облизнула нижнюю губу. Когда чудовище почти выбралось из моря, я заметил едва уловимое движение под водой, будто кто-то хотел утащить сирену обратно, в безопасные объятья моря.

– Я весь твой, – начал умолять дрожащим голосом для пущего эффекта. – Позволь исполнить все твои желания, позволь стать твоим рабом. Моя душа и тело принадлежат только тебе. Прошу, не оставляй меня!

Слова произвели должное впечатление, и сирена, ускорив шаг, приближалась, соблазнительно виляя бедрами. Вместо хвоста появилась пара ног, однако жабры и красный оттенок глаз никуда не исчезли. Сжав кулаки, я внимательно наблюдал за каждым движением, готовясь выхватить нож, который лежал в нескольких метрах от меня в груде грязной одежды.

Когда между нами осталось всего несколько метров, я рванул вперед и хищно сжал шею сирены, застав ее врасплох. Пытаясь достать до моего лица когтями, она, словно одержимая, начала вырываться, чувствуя, что я тащу ее дальше от воды. Вторая сирена куда-то пропала. Оно и к лучшему. Но я недооценил одного: стоило мне слегка ослабить хватку, почувствовав, что сирена тяжело задышала, как она дала мне под дых и ринулась обратно. Выругавшись, я бросился следом.

Догнав сирену, когда вода была уже мне по колено, и опасаясь нападения со стороны ее сородичей, я сильнее схватил беглянку за шею и, приподняв увертливое тело, швырнул на берег. Та, врезавшись в песок, жалобно заскулила и кинула на меня умоляющий взгляд. Черные, словно зола, волосы волнами спадали на спину. Миндалевидные глаза, чуть вздернутый нос, пухлые губы – меня не тронули эти соблазнительные черты. Да и на вид девочке можно было дать не больше пятнадцати.

Я отбросил жалость и разговоры. Присев около дрожащего ребенка на корточки, чуть склонил голову набок и ткнул пальцем себе в грудь, где чернела метка. Сирена, проследив за моими движениями, испуганно распахнула глаза и приоткрыла рот, не издав ни звука.

– Поможешь мне добраться до дома и можешь быть свободна. Стоит тебе сделать лишь одно неверное движение, и я сверну тебе шею. Ты поняла меня?

Тишина.

– Ты поняла меня? – громче и злее спросил ее. Сирена подняла на меня взгляд, медленно кивнула.

– Вставай, я скажу тебе, куда мне надо добраться.

Я протянул руку, но сирена лишь испуганно отшатнулась, вцепившись руками в песок. Она сжала кулак, собираясь – стоило зазеваться – кинуть мне в глаза осколки ракушек. Устало проведя ладонью по лицу, я издал тихое рычание.

– З-зачем тебе д-домой? – тихо спросила сирена, обхватив дрожащее тело руками.

– Чтобы убить одну из подобных тебе тварей. Но для начала, – мое лицо свело от оскала, – я как следует развлекусь.

Глава 3

Сегодня настал самый долгожданный праздник в году – открытие городской ярмарки, которая будет длиться целую неделю. Это те семь дней, когда я не боялась разоблачения, потому что все жители были слишком заняты предстоящей суматохой. После изнурительных часов, проведенных на площади, я могла позволить себе ночью оказаться в объятьях моря, разрывая сдерживающие оковы и проявляя истинную сущность сирены.

Я давала свободу нам обеим.

Вскочив с кровати до рассвета, я начала ходить по комнате из угла в угол и мысленно представлять, что же будет интересного на ярмарке в этом году. Может, кто-то объявит о помолвке или какая-то ревнивая женушка на глазах у толпы будет избивать мужа веером за то, что несчастный окинул мимолетным взглядом артистку, играющую на маракасах в весьма откровенном наряде. Подойдя к окну, распахнула лиловые шторы: со стороны рынка, где обычно и проходила ярмарка, слышался смех и разговоры, заглушаемые возгласами артистов и торговцев. Палатки, расположенные напротив друг друга и обрамленные яркими тканями, переливались на солнце, создавая некое подобие длинного коридора для передвижения множества людей, прибывших на празднество. Для хранения одежды, провизии и инструментов бродячих музыкантов выделялся небольшой уголок в самом конце ряда, скрытый от посторонних взглядов склоненными ветвями деревьев.

Антилья – континент, на котором я родилась, – была устлана деревьями, достигавшими в высоту десятки метров. На местах вырубки лесов люди строили дома, кабаки, магазины и дома удовольствий, превратив эту землю в кипящий жизнью оазис. Антилья – главный поставщик древесины для других государств, которые использовали ее для постройки кораблей и судов. Например, на Парифиде из деревьев, кустарников и цветов делали амулеты и кулоны, блокирующие силу чудовищ, живущих по соседству с людьми. Но, безусловно, даже Антилья не могла сравниться с вечнозеленым островом Лемия.

Дриады, населяющие континент, возрождали мраморные деревья, на которых росли необычные плоды хеансы – ягоды здоровья и долголетия, вкусить которые было дозволено далеко не всем существам. Стоило дитяти природы достигнуть шестнадцатилетнего возраста, как она проходила отбор. Дриаде было необходимо на глазах у старейшин при помощи магии возродить, напитать силами и уничтожить плод граната, символизирующий бессмертие и воскрешение. Лишь поистине могущественный лесной дух мог сотворить подобное. Доступны хеансы были далеко не каждому – люди продавали все нажитое, чтобы обрести здоровье и долголетие. Но самую высокую цену платили дриады: возродительницы мраморных деревьев жертвовали чревом, лишая себя счастья материнства. Многие дриады после ритуала заканчивали жизнь самоубийством, не желая мириться с горькой участью.

Сладко потянувшись, я обернулась и лениво обвела взглядом комнату. Она была обставлена небогато, но со вкусом: массивная кровать из белого дуба с каркасом из натуральных веток и ажурным белоснежным балдахином в тон простыням занимала большую часть комнаты; шкаф, резьба на дверцах которого создавала объемные элементы в виде виноградной лозы, стоял в нескольких метрах от постели. Стол, стул и зеркало теснились в углу комнаты. Окно слева от кровати было покрыто пылью и разводами от капель прошедшего накануне дождя, но сейчас пропускало достаточно солнечного света. Шторы легкими волнами струились по обеим сторонам от окна и выглядели бы превосходно, если бы не кричащий лиловый цвет, от одного вида которого меня начинало тошнить. Однако каждый раз я только мило улыбалась и восхищалась изысканным вкусом хозяина поместья Генри, потому что не хотела его обидеть. Стены и потолок, покрытые краской светло-небесного цвета, невольно вызывали мысли о море – истинном доме.

Углубившись в мысли, я не сразу услышала тихий стук в дверь.

– Можно? – робко спросил женский голос.

От неожиданности я подпрыгнула на месте и вовремя успела прикрыть рот рукой, чтобы никто не услышал мои вопли, а другой – сжала кулон на шее, который блокировал мою силу. Немного успокоившись и глубоко вздохнув, четко и громко произнесла:

– Да, Анна, можешь войти.

На пороге показалась женщина лет пятидесяти, в темном платье, лицо которой избороздили старческие морщины, а руки – грубые мозоли от постоянной работы по дому. Платок на голове не смог полностью прикрыть вьющиеся темные кудри, тронутые первыми признаками седины. Глубоко посаженные серо-голубые глаза каждый раз смотрели на меня с тоской и сожалением. Иногда ловила себя на мысли, будто Анна пристально следит за каждым моим шагом, желая, чтобы я приняла ее доброту и тепло за чистую монету, в то время как она смогла бы подобраться поближе и разузнать секреты, хранящиеся в самых темных уголках моей души. Усмехнувшись и облокотившись плечом о стенку шкафа, я скрестила руки на груди и пристально посмотрела на женщину.

Анна немного постояла в проеме, затем вошла и медленно закрыла дверь. Сделав несколько шагов в глубь комнаты, она тихо сказала:

– Эмилия, присядь.

Я закатила глаза, выражая тем самым недовольство, и не сдвинулась с места. Прошло несколько секунд, Анна все молчала. Тогда я сделала жест рукой, призывая ее заговорить первой. Она давно привыкла к моему характеру: вспыльчивому, дерзкому, бескомпромиссному.

Прошло шестнадцать лет с момента моего перерождения в человеческом теле. Шестнадцать лет, как я изворачиваюсь, изучая и перенимая повадки людей и их стиль общения. Но я все еще злилась, как тогда, в семь лет, когда наблюдала за резвившимися в воде сверстниками, выжидая. Пришлось отказаться от многого, чтобы избежать разоблачения: у меня не было ни друзей, ни знакомых, я не искала поддержки более влиятельных людей или любовных отношений, не подпускала близко тех, кто мог заглянуть в душу и вырвать защитные шипы с корнем.

Анна прокашлялась и начала рассказ:

– Вчера вечером, прежде чем пойти в свою комнату, я подслушала разговор между двумя служанками, которые работают в домах по соседству… – Женщина запнулась, пытаясь подобрать слова, а я сгорала от нетерпения, желая услышать что-то интригующее. – Дело в том, что сегодня на главной площади хотят казнить пирата. Он единственный, кто выжил после морского сражения. Молодой еще совсем, жизни не видел… Казнить будут через повешение. Я… я не хочу, чтобы ты туда шла, Эмилия. Я чувствую, что случится нечто плохое.

Я слегка изогнула бровь и состроила недовольное выражение лица, стараясь понять, что такого плохого может произойти на обычной казни. Взвесив все «за» и «против», равнодушно спросила:

– Это, например, что? Неужели после казни пират вдруг воскреснет? – Усмехнувшись, кинула острый взгляд в сторону Анны, заметив на ее лице беспокойство.

Женщина промолчала.

– Если это все, что ты хотела сказать, то будь добра, не мешай мне собираться и закрой дверь с той стороны. Мы… я целый год ждала эту ярмарку, и меня не спугнет даже смерть пирата и твое глупое предчувствие.

После этого я демонстративно отвернулась, достала из шкафа платье и, кинув его на кровать, принялась руками разглаживать небольшие складки на тонкой ткани. Внешне я была непоколебима, но внутри все трепетало: проснулся страх совершить непоправимую ошибку. Ведь никто не должен знать мою истинную сущность.

Анна устало вздохнула, развернулась, тихонько открыла дверь и, прежде чем выйти, сказала:

– Ты еще пожалеешь о том, что не послушалась.

Громко хлопнув дверью, она оставила меня один на один с брошенными словами.

Негромко засмеявшись, я надела платье, подошла к зеркалу и внимательно всмотрелась в знакомое за многие десятилетия овальное лицо, обрамленное золотисто-рыжими ниспадающими до талии волосами – моя просьба сохранить прежнюю внешность все-таки исполнилась. Черты были настолько человечны, настолько правильны, что никто не смог бы догадаться о моей тайне. Я всегда гордилась янтарными локонами, представляя, сколько мужчин хотели бы зарыться в них ладонями и притянуть к себе. Пухлые нежно-розовые губы, длинные ресницы, миндалевидные зеленые глаза – одним только взглядом могла легко свести с ума любого мужчину, но не этого требовала моя истинная сущность. Единственное, что мне не нравилось, – тонкий, слегка вздернутый нос, который придавал лицу игривое выражение, из-за чего ко мне многие относились несерьезно, считая легкомысленной и ветреной. Хотя это тоже было мне на руку. Ростом я, к сожалению, как и все сирены, похвастаться не могла: издалека меня путали с подростком лет тринадцати.

Платье из шелка цвета спелой вишни казалось невесомым, пояс подчеркивал фигуру. Тонкие лямки, усеянные мелким алым бисером, почти сливались с нарядом, но стоило солнцу протянуть лучи, как они засияли радугой. Изначально платье доходило мне почти до пят, но я, не спавшая до рассвета, за несколько часов перекроила наряд, чтобы при ходьбе шелк струился, соблазнительно оголяя бедро. Карманы были расшиты бисером такого же оттенка, что и лямки, создавая витиеватые узоры.

Прикоснувшись к кулону, я слегка отвела его в сторону, оголяя маленький участок кожи на груди и позволяя сирене вынырнуть на поверхность. Приятное тепло разлилось по телу, глаза заволокла алая пелена, на шее раскрылись рваными бутонами жабры. Предвкушая казнь пирата, я широко улыбнулась, обнажив мелкие заостренные зубы. Пусть и не стану погибелью для мальчишки, но наблюдать за его мучениями – истинное наслаждение.

Спустя несколько часов мы с Генри шли бок о бок и скупали все сладости, которые оказывались у нас на пути. Хотя мое лицо светилось от счастья, я прокручивала в голове слова Анны, чтобы понять: это была угроза или предупреждение? Наблюдая за детьми, носившимися вокруг в старых лохмотьях, невольно вспомнила то, что отчаянно пыталась забыть.

Измученная жаждой и голодом, я бежала сломя голову от двух мужчин, которые пытались меня догнать и отрубить руки за воровство. Как бы тяжело ни было, не могла применить чары, выдав тем самым себя.

Споткнувшись, я упала на землю, прижимая к груди сгнившее украденное яблоко и, не в силах пошевелиться от сковывающего страха, наблюдала, как стражи стремительно приближались. В руках у них сверкали короткие шпаги, лезвия которых легко вспарывали горло, не позволяя жертве даже осознать кончину.

В переулке не было никого, кто мог бы мне помочь. Лишь издав короткий крик, я почувствовала, как правую сторону лица пронзила жгучая боль и, прижав ладонь к щеке, начала медленно ее поглаживать, стараясь сдержать нахлынувшие слезы. Наверняка останется след от мужской ладони, причину появления которого не смогу объяснить матери. Хотя кого я обманываю? Она его даже не заметит, как не замечала моего существования вот уже несколько лет.

Внезапно совсем близко раздались два выстрела, от звука которых я обхватила голову руками, до крови прикусив нижнюю губу, чтобы не закричать. Окружившие меня стражники лежали на земле – они были мертвы. Лишь когда тяжелая теплая ладонь легла мне на плечо, осторожно поглаживая кожу большим пальцем, я поняла, что опасность миновала. Спасение я нашла в Генри. Мне тогда едва исполнилось двенадцать лет.

Вдруг раздался громкий голос, который принадлежал мужчине:

– Народ, торопись! Только сегодня через пару минут главное шоу дня – казнь пирата! Не пропусти! Вам будет о чем посплетничать на досуге!

Меня как будто окатили холодной водой. Значит, Анна была права – казнь состоится, причем прямо сейчас! Предвкушение, наполнившее тело, настолько взбудоражило и взволновало, что, подхватив подол платья, я устремилась на площадь, совершенно забыв про Генри. Вскоре я уже стояла в первых рядах перед помостом для казни. Мысленно считая секунды до начала зрелища, вскинула голову, где среди небесно-голубого пространства покачивалась от игривого ветерка толстая петля. Генри затерялся в улюлюкающей толпе, которая сомкнулась за моей спиной, но я не обратила на это никакого внимания.

Спустя несколько долгих минут ожидания на площадку эшафота молча вышел палач: остроконечный капюшон скрывал его лицо. За собой он тащил, схватив за патлатые кудри мясистой пятерней, худого мальчишку лет пятнадцати. Я могла разглядеть, как выпирали его кости, обтянутые бледной кожей, лицо покрывала пыль вперемешку с кровью.

Палач одним грубым рывком поставил брыкающегося мальчишку на заранее поставленную табуретку и начал деловито затягивать петлю на тощей шее. Я крепко сжала губы, чтобы скрыть возбуждение. Вена на шее болезненно пульсировала, мурашки пробежали по всему телу.

Я желала большего: стать погибелью пирата. Сорвать кулон, мощным прыжком вскочить на эшафот и рубануть когтями по грудной клетке мальчишки, вскрыть ее, точно створки ракушки, насладиться мучениями и криками жертвы. Стараясь незаметно потереть невыносимо зудящую кожу, я задела локтем рядом стоящего мужчину и, тихо выругавшись, натянула на лицо глупую улыбку.

– Извините! Извините, пожалуйста, я не хотела! – «Думай, Эмилия, думай, как выкрутиться!» – Пока бежала сюда, вспотела, словно мышь, все тело зудит!

Осознав, что сморозила глупость, еще раз тихо выругалась себе под нос и быстро отвернулась. Но почти сразу же почувствовала легкое прикосновение ладони к спине и замерла, затаив дыхание. Я никак не могла избавиться от бессмысленного страха, что кто-то почувствует следы от шрамов, которые давно зажили благодаря лечебному соку особой ягоды. Но воспоминания оказались слишком яркими и болезненными: вырванные по жестокой прихоти Персефоны крылья оставляли уродливые рытвины на лопатках сирен.

Стоило моим сестрам лишь услышать детский пронзительный крик новорожденного младенца, как они всячески пытались спасти необычное дитя от Богини. Персефона, гонимая собственным безумством, лишала младенцев крыльев, оставляя их истекать кровью и ожидая, когда лесные духи придут на помощь и полностью исцелят глубокие раны.

Кто-то наклонился к моему уху и чуть слышно прошептал:

– Как возбужденно вы потираете кожу на шее. Можете продолжать, я не против.

Изогнув бровь, я резко развернулась на пятках, чтобы выразить недовольство, но все слова улетучились: передо мной стоял высокий молодой человек с темными, рвано постриженными волосами, будто он сам отрезал их тупым ножом всего несколько минут назад. Взгляд голубых слегка прищуренных глаз пронзал насквозь, отчего сердце пропустило удар. Левую щеку рассекал шрам, придавая мужчине особую привлекательность. Тонкие губы приковывали к себе взгляд, заставляя ими любоваться, но назвать его красавцем я не могла. Черты лица незнакомца смутно напоминали кого-то, и, чтобы не поддаться соблазну погрузиться в воспоминания, быстро тряхнула головой и произнесла:

– Смею заметить, что вы не единственный, кто желает наблюдать за мной. – Вскинув подбородок, посмотрела в глаза незнакомцу.

Мужчина криво усмехнулся. Его белоснежная рубашка была расстегнута на две верхние пуговицы. Серые штаны, подпоясанные черным кожаным ремнем, обтягивали бедра.

– Пользуетесь успехом благодаря внешности? – Издевательский тон заставил сжать в негодовании и гневе кулаки.

Натянув улыбку и едва ли не скрипя зубами, я бросила:

– Пользуюсь успехом благодаря своей независимости и умению видеть людей насквозь.

Внезапно толпа зашлась в неистовых бурлящих возгласах, заставив меня обратить внимание на эшафот. Мальчишка уже болтался в петле, а палач затерялся среди ликующих людей.

Сколько времени прошло, пока я разглядывала незнакомца? Как умудрилась пропустить возбуждающий треск ломающихся шейных позвонков?

Раздраженно фыркнув, повернулась, намереваясь высказать незнакомцу все, что о нем думаю, но он куда-то исчез. В кармане платья я нащупала маленькую записку.

«До встречи, Эмилия».

Глава 4

Эмилия стала мне родной после того, как я встретил ее на рынке, голодную и грязную, в рваном платье, которое еле-еле прикрывало колени. Увидев, как она жадно хватает с прилавка сгнившее яблоко, как бежит от двух разъяренных стражников, желающих проучить девчонку за воровство, принял решение: я заберу этого маленького птенчика себе, даже если стражам придется поплатиться жизнями, не стоящими для меня и копейки.

Приехав в особняк, первым делом приказал Анне накормить девочку, искупать в теплой ванне и уложить спать, отменяя тем самым все разговоры и допросы. Жена у меня умерла вместе с ребенком во время родов, и после этого я не решался вступить в брак и обзавестись детьми. Жил в достатке отшельником. Лишь Анна, верная служанка, пыталась скрасить череду унылых блеклых дней. Вскоре я нанял еще несколько молодых девушек в качестве горничных, чтобы они присматривали за домом и выполняли указания Анны, поскольку та уже начинала терять хватку из-за возраста: многие дела стали женщине не под силу.

Поначалу я думал, что Эмилия – тихая, скромная, запуганная жизнью двенадцатилетняя девочка, но – боже! – как же я ошибался. С ней невозможно было договориться. Любое распоряжение она горячо оспаривала: если ее что-то не устраивало, она бросала колкие слова и клялась покинуть дом. Ванну всегда принимала в одиночестве, не подпуская даже на порог Анну, которая от чистого сердца пыталась помочь девочке адаптироваться к новым условиям.

Я учил малышку манерам, основам торгового ремесла, она же взамен удовлетворяла мою потребность быть нужным. Вечерами мы читали книги о морских путешествиях и принцессах, похищенных пиратами, про ненависть, перерастающую в любовь, но у Эмилии был всегда один ответ на все: любви, благодарности и добра не существует. Из-за подобных фраз я чувствовал вечную боль девочки, которая шипом засела в сердце маленького ребенка, но не мог избавить Эмилию от этого бремени, хоть и пытался.

Да к тому же в море было неспокойно. Корабли вместе с командами пропадали бесследно, к берегам причаливали лишь обломки некогда огромных судов. Все чаще женщины и дети тонули в море беспричинно и мгновенно. Многие торговцы несколько лет не выходили в открытые воды, боясь повторить горькую судьбу тех, кто отважился на такой шаг: разбухшие, изъеденные падальщиками тела все чаще вылавливали между камнями.

Томимый думами, я надеялся найти утешение в Эмилии, но необъяснимая тоска сжирала меня изнутри, и вскоре нашелся выход – игра в кости. Почти каждый вечер я навещал местный кабак, проигрывая оставшееся наследство и напиваясь до беспамятства. Если Эмилия и знала о моей пагубной привычке, то старалась не разжигать огонь между нами, пытаясь сохранить тот мир, который еще существовал. Лишь ее взгляды, полные упрека и немой мольбы, заставляли сердце сжиматься и чувствовать вину за проступки.

В тот ярмарочный день, когда Эмилия рванула к эшафоту и затерялась в толпе, я решительно направился в кабак. Уже через несколько часов во власти хмеля поднимал руку с кружкой и громко кричал:

– Поднимаем ставки! Всем пива за мой счет! – И делал три больших жадных глотка.

Охваченный волной азарта, который окутывал кабак и поглощал его целиком, я не до конца осознавал, что творю. Все казалось таким правильным, отчего в сердце поселилась надежда: сегодня удача в моей власти. Через неделю мне должно исполниться всего сорок пять лет, но я уже чувствовал себя стариком: не столько физически, сколько морально. Мне хотелось верить, что еще способен сделать что-то стоящее…

Ради своей дочери.

В тот ярмарочный день, плавно перетекший в сумрачный вечер, только одно не давало мне покоя – незнакомец, сидевший в темном углу за дальним столиком. Он долго и непрерывно смотрел на меня, как зверь, желающий накинуться на добычу и растерзать ее.

Я быстро выкинул эту мысль из головы и снова принялся за кости, стараясь не обращать на незнакомца внимания. Если до этого момента мне несказанно везло, то теперь я проигрывал больше, чем ставил, но все равно хотел бросить кости еще и еще. Стоило сделать очередную ставку, как вдруг почувствовал за спиной какое-то движение и кинул взгляд через плечо. Позади стоял лысый угрюмый мужчина и крутил в руках короткий нож. Мотнув головой в сторону двери, он четко дал понять, что нужно поговорить.

Сглотнув неприятный ком в горле, я встал и, сказав товарищам, что мне нужно ненадолго отойти, поплелся в сторону двери на негнущихся ногах. Когда мы оказались на улице, головорез резко схватил меня за рубашку и впечатал спиной к стене.

– За что, ч-что я сделал? Что вам надо? Д-денег? У меня нет д-денег, но я мог-гу отраб-ботать! – От испуга я начал заикаться, мой голос больше походил на писк, нежели бас взрослого мужчины.

Головорез отпустил ворот рубашки, отошел на некоторое расстояние и, ловко прокручивая нож между пальцами, заговорил:

– Ты, наверно, забыл, старик, как занимал у меня приличную сумму неделю назад? – Он надвигался, не выпуская из рук оружие. – Где мои деньги? Или ты был настолько пьян, что забыл про долг?

В этот момент я не смел даже дышать. Действительно, неделю назад я занимал деньги, но мне казалось, что уже все отдал.

– Не слышу, где мои деньги? – повторил головорез, вплотную подойдя и проведя кончиком ножа по моей щеке. – Не играй с огнем, старик, иначе твоей девчонке придется отрабатывать каждый цент, который ты мне должен. Поверь, ее мольбы о смерти будут для моих ушей слаще песен.

Скосив взгляд, я почувствовал, как по щеке течет струйка крови, и, стараясь не показать волнения, тихо выдохнул. Хотел было ответить, но меня перебили:

– Эй, мужик, не видишь, старику пора спать. Отойди, дай я его провожу, а то заблудится еще по пьяни, напутает, куда идти, шуму наделает.

Стараясь унять бешеное сердцебиение, я медленно перевел взгляд в сторону, откуда раздался голос, и шумно втянул воздух. Тот самый незнакомец, который сидел в темном углу и внимательно следил за каждым моим движением. Руки у него были сложены на груди, брови нахмурены, выражение лица не предвещало ничего хорошего. На запястье виднелся браслет черного цвета, который переливался в лунном свете и издали напоминал змеиную шкуру.

Не услышав ответа, незнакомец настойчиво повторил:

– Я что, неясно сказал? Оставь старика в покое и гуляй дальше.

Все произошло мгновенно, не дав мне возможности хоть что-то понять. Головорез бросился на незнакомца, с такой яростью замахиваясь ножом, что я не смог подавить тихий вскрик, вырвавшийся изо рта. От нахлынувшего страха крепко смежил веки и застыл на несколько минут, слыша неподалеку только громкие удары, пока плечо не сжала крепкая мужская рука.

– Нет, н-не трогайте! Я отд-дам все до копейки! Я все от-тработаю!

Послышался заливистый смех, заставивший удивленно распахнуть глаза. Головорез лежал на земле с ножом в горле, а незнакомец из кабака стоял напротив, вытирая руку о полы рубашки. Тошнота подкатила к горлу, но я сдержался и лишь глубоко вдохнул, стараясь унять дрожь.

– С-спасибо, – только и смог вымолвить.

Незнакомец улыбнулся краем губ, шрам на его лице изогнулся, из-за чего лицо превратилось в пугающую гримасу. Ободряюще похлопав по плечу, он осторожно вытер большим пальцем почти засохшую кровь с моей щеки, заставив съежиться от испуга.

– Я… т-ты… что я могу сделать тебе за спасение? Если бы не т-ты, я уже был бы мертв… – Глаза наполнились слезами.

Я вспомнил смех Эмилии, ее требовательный, рассекающий воздух голос, когда она пыталась что-то доказать, и непроизвольно улыбнулся. Сердце сжалось от тоски: если бы не этот незнакомец, я мог ее больше не увидеть. Свою Эмилию. Свою дочь, хоть и не кровную.

Незнакомец с легкостью прочитал обуревавшие меня эмоции. Он громко усмехнулся, но без издевки, скорее печально.

– Давай для начала я провожу тебя до дома и по дороге расскажу, кем ты можешь меня отблагодарить спустя пару лет.

Я не принял его слова всерьез, подумав, что от пережитого страха не до конца расслышал конец фразы, но то, что он предложил взамен спасению, заставило ужаснуться.

Глава 5

Сегодня я могу позволить себе все, поскольку наступил мой день рождения. Мне исполнилось восемнадцать.

Проснувшись с первыми лучами солнца, я сладко потянулась в кровати и зажмурила глаза от удовольствия. Громко выдохнув, решила, что не стоит терять ни минуты драгоценного времени, и резко вскочила на ноги.

Скинув ночную рубашку, наполнила таз прохладной водой, умыла лицо, руки и, обтерев их полотенцем, не сдержала ухмылки. Глаза на мгновение затянуло пеленой, которая возникала каждый раз, когда защитный амулет не соприкасался с кожей.

Подойдя к шкафу и распахнув дверцы, я была готова надеть то платье, которое за годы потрепалось меньше всего, но, заметив внизу коробку, перевязанную бантом, удивленно выгнула бровь. Аккуратно достав подарок из шкафа, я медленно направилась в сторону кровати. Усевшись на самый край, положила коробку на колени и закрыла глаза, чтобы потренировать чутье и определить, что там лежит. Потерпев фиаско и разочарованно цокнув языком, я распахнула глаза и, ухватившись за края крышки, резко потянула ее на себя.

Внутри лежало красное атласное платье. Бросив мимолетный взгляд на коробку, обнаружила открытку, прикрепленную к ожерелью, которое отдаленно напоминало массивный серебристый прямоугольник, словно ошейник. Положив платье на кровать, я перевернула открытку и прочитала надпись, сделанную красивым почерком:

«Моей сирене. Оно прекрасно подойдет к твоим глазам».

Сердце пропустило удар.

Никто не знал и не мог знать обо мне, разве что…

Смахнув с лица растрепанные кудри, я с ненавистью снова взглянула на платье. Оно манило, тянуло к себе. Не в силах сопротивляться, надела подарок и подошла к зеркалу, внимательно всматриваясь в отражение. Тонкие руки покрылись мурашками из-за слишком открытого наряда. Платье оголяло грудь, V-образный разрез на спине доходил до поясницы. Тонкие бретельки, казалось, едва удерживали платье. Когда я тщательнее осмотрела подарок, нашла потайной карман, вшитый в складки юбки. Из-за моего невысокого роста подол оказался слишком длинным, поэтому мне пришлось на скорую руку его подшить.

Я выгнулась, чтобы прикоснуться к лопаткам. Несвойственная людям идеально гладкая кожа, покрытая легким загаром, не могла не вызывать интерес, приводя меня в бешенство каждый раз, когда кто-то хотел прикоснуться к ней. Но смертные и не догадывались, что когда-то эту спину уродовали два глубоких шрама.

Как только сирена лишалась крыльев, лесные духи, которые обитали на тайном острове, оказывали ей помощь: втирали сок ядовитой ягоды соджио в кожу. Обработанный участок нещадно жгло, но мы не смели ничего сказать против: лечебная жидкость быстро затягивала раны.

Шрамы больше не чернели уродливой кляксой на теле, но эта травма оставалась в душах сирен навсегда, напоминая о жестоком обращении богини Персефоны.

Еще несколько минут покружившись у зеркала и подхватив подол платья, я покинула комнату и сбежала по лестнице, чтобы найти Генри.

Солнце слепило так, что глаза слезились. Задернув шторы наполовину, я медленно отошел от окна и упал в кресло, не забыв прихватить с собой бутылку. Плеснув ром в бокал и отпив большой глоток, зажмурился и громко выдохнул, чтобы заглушить горечь. Грудь обожгло, но мне это доставляло только удовольствие. Поставив бокал рядом с бутылкой на шаткий стол, откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза, пытаясь успокоиться и понять, как избежать предначертанного, но в голове непроизвольно зазвучал голос незнакомца:

«Генри, ты славный малый, но не стоит воспринимать мою щедрость за добрый жест. Подумай сам: ты стар, у тебя нет положения в обществе, деньги заканчиваются, зато долги только прибавляются, и из-за них ты можешь в любой день лишиться жизни. Куда потом пойдет твоя красавица Эмилия? Неужели тебе не жалко дочь, ее чувства, тело, которое будет отдано на растерзание стервятникам? Такое счастье ты для нее хочешь? Чтобы она расплачивалась за твои грехи?»

Еще тогда, два года назад, я удивился, откуда он знает меня и мою дочь. Все это время отчаянно искал варианты, чтобы этот незнакомец исчез так же внезапно, как и появился, но их не было: предчувствие подсказывало, что страшная сделка состоится.

Стоило мне схватить бутылку со столика и встать с кресла, как на пороге появилась она, моя Эмилия…

Я поспешила в общий зал для гостей, будто чувствовала: Генри там. Он всегда оставался ночевать в этой комнате, чтобы не будить меня ночью, когда возвращался с очередной попойки в кабаке.

Ткань платья приятно холодила кожу, и я непроизвольно улыбалась, представляя, какой эффект произведу на Генри в таком шикарном наряде. Конечно, не собиралась говорить, от кого оно и что к нему прилагалось, решив, в случае чего, напеть ему песню забвения, чтобы не пришлось выслушивать многочисленные вопросы и отвечать на них. Признаюсь, мне изредка приходилось использовать дар – освобождать его, – чтобы прикармливать истинную сущность человеческими чувствами и пороками, для чего прекрасно подходил Генри, который и не догадывался, что стал подопытным кроликом сирены.

Несмотря на то что дом Генри был небольшим – всего четыре комнаты, кухня, общий зал и каморка для прислуги, – в нем таилось нечто такое, что заставляло сердце трепетать от воспоминаний, наполненных уютом и спокойствием.

Перейдя порог, гости попадали в коридор, ведущий прямиком в общий зал и к дверям жилых комнат справа и слева. Зал отличался от всех остальных помещений. Шторы темно-бордового цвета, обрамленные золотистыми крапинками, спадали с карниза тяжелыми волнами, прикрывая окно. Стоявший посреди комнаты диван, на котором уместилось бы не менее пяти человек крупного телосложения, был обит грубой бирюзовой тканью. Под ним лежал неброский серый ковер, выцветший от долгого пребывания на солнце. Одинокое широкое кресло под цвет дивана стояло чуть поодаль, повернутое спинкой к окну. Стол, предназначенный скорее для коллекционирования алкоголя, нежели для чего-то еще, держался на слегка покосившейся ножке, которая каждый раз норовила сломаться, стоило лишь пройти рядом. Серая краска на стенах местами уже потрескалась, но нам не хватило бы денег на то, чтобы хотя бы частично исправить господствующий хаос. В самом углу комнаты, едва заметный глазу, примостился низкий комод по типу тумбочки, сплошь уставленный свечами и канделябрами. Особый уют создавал лес, который обнимал дом со всех сторон, заботливо ограждая от внешнего мира.

Вкус Генри был специфичен, но, несмотря на это, я ощущала, что каждый предмет он выбирал с особым трепетом и внимательностью. Возможно, он не стал выкидывать мебельный гарнитур и заменять его на новый по вполне понятной причине: он напоминал ему о покойной жене и ребенке. Я не решалась завести этот разговор, считая тему запретной.

Я остановилась в дверном проеме и увидела Генри, как всегда с бутылкой, тяжело поднимающегося с кресла. Он заметил меня, и его затравленный взгляд заставил меня задохнуться. Я вгляделась в лицо мужчины: когда он успел так постареть?

Некогда жизнерадостный, торговец стал похож на свою тень. Глаза серо-голубого оттенка с нависшими веками всегда смотрели с теплом и добротой, чуть вздернутый нос, пухлые губы и легкая щетина раньше выдавали в нем мальчишеский нрав. Сейчас же взлохмаченные волосы цвета спелого желудя почти полностью покрылись сединой. Темные круги под глазами, морщины на лбу и на коже вокруг глаз, красный цвет лица от постоянных пьянок указывали на то, что на его долю выпало немало препятствий и трудностей. Из одежды на нем были льняная рубашка с кляксами от вина и темные штаны свободного кроя. Генри не любил носить в доме обувь, поскольку считал, что тем самым оскверняет память о покойной жене и ребенке.

Еле заметно мотнув головой, я натянула радостную улыбку и побежала навстречу Генри, распахнув объятия, но вдруг в дверь громко постучали. Хозяин дома выронил бутылку, его руки мелко задрожали, а лицо побелело. Резко остановившись перед растекающимся на ковре пятном, я сделала несколько шагов назад и скрестила в защитном жесте руки на груди, вопросительно наклонив голову и вскинув бровь.

Генри устало потер переносицу и, будто смирившись со своей участью, негромко сказал:

– Открой дверь, Эмилия. Мы ждем гостей.

Я сжала кулаки, вонзив ногти в ладони.

Гостей у нас не было уже достаточно давно. Это даровало мне чувство безопасности: я надеялась, что про нас забыли и мы можем наслаждаться спокойной жизнью. Кинув взгляд на осунувшееся лицо Генри, раздраженно выдохнула, прошла к входной двери и, схватившись за ручку, резко потянула ее на себя, оказавшись лицом к лицу с незнакомцем.

– ТЫ?! – только и смогла произнести.

В ответ тишина.

– Ты?! – повторила, стоя у порога. – Это что еще за шутки? Генри?! – Я старалась держать себя в руках, но мой голос больше походил на истеричный визг.

Тишина.

Глубоко вздохнув, медленно развернулась, не отпуская дверную ручку, натянула дружелюбную улыбку, которая была больше похожа на звериный оскал, и мило проворковала:

– Дорогой отец, может, объяснишься?

Генри стоял посреди зала и недоуменно моргал, будто он только что проснулся от затяжного сна и не понимал, где находится. Переводя растерянный взгляд то на меня, то на гостя, он упорно молчал в надежде, что нелепая ситуация разрешится сама собой.

Я почувствовала закипающий внутри гнев. Гордо вскинув подбородок, начала закрывать дверь, давая понять незнакомцу, что ему тут не рады. Но не успела я это сделать, как молодой человек юркнул в дом, миновал прихожую и прошел прямо в зал к Генри. Наглец по-хозяйски поднял с ковра бутылку, взял бокал со столика и налил в него остатки напитка, после чего сел на диван, вальяжно закинув ногу на ногу.

– Здравствуйте, мистер Генри. Я так понимаю, вы еще не успели сообщить Эмилии о нашей давней договоренности?

Я стояла в дверном проеме, не решаясь войти в зал, оставляя путь к отступлению, если возникнет необходимость бежать или использовать дар. Приятное тепло разлилось по телу: сирена внутри меня предвкушала возможную смерть незнакомца, его мучения и боль. Я не смогла скрыть хищной улыбки, вызвав недоумение на привлекательном лице гостя.

Генри еще несколько минут растерянно переводил взгляд то на меня, то на молодого человека, затем вздохнул и сел в кресло. Я чувствовала, что ему тяжело начинать этот разговор, но не торопила, давая возможность собраться с мыслями и все обдумать.

– Эмилия, я не знаю, как ты познакомилась с этим… молодым человеком, но он – наш спаситель, он сможет одолжить нам деньги, чтобы мы не умерли в нищете. – Руки Генри задрожали от волнения, но он продолжил: – Пойми, то, что тебе скажу, может показаться дикостью, но я делаю это только ради тебя. Ты заслуживаешь все самое лучшее, дитя мое.

Я с ненавистью всматривалась в лицо гостя, который вломился в наш дом, но тот старательно делал вид, что не замечает меня, еще больше раздражая своим поведением. Я начала глубоко и часто дышать, чтобы успокоиться, но видя, как отец пытается оправдаться, резко перебила:

– Отец, ближе к делу. Как нам поможет этот господин, и что ты ему будешь должен взамен?

Генри устало вздохнул, поднял голову и, посмотрев прямо мне в глаза, коротко произнес:

– Тебя.

– Я что, похожа на вещь, которую можно продать или одолжить? – прошипев, прожгла взглядом Генри, который моментально стушевался и уронил голову на грудь.

Заметив, как незнакомец встал и медленно сделал несколько шагов в мою сторону, я зарычала и отступила. Не стирая с лица довольной ухмылки, он медленно вращал бокал, в котором плескалась жидкость, напоминающая морские волны в лучах рассвета.

Быстро окинув наглеца взглядом, заметила, что две пуговицы рубашки, как и в прошлый раз, были расстегнуты, костюм цвета темного асфальта представлял собой удлиненный пиджак и брюки, облегающие крепкие ноги. На запястье переливался черный браслет, точно чешуйки змеи. В голубых глазах будто плавали кусочки льда, шрам, рассекающий бровь и глаз, только украшал лицо мужчины, кончики рвано постриженных волос, как и тогда, на ярмарке, касались плеч.

Приоткрыв завесу дара, я ощутила тепло, растекающееся по телу. Сирена, заточенная внутри, тут же протянула невидимые нити к самому сердцу незнакомца. Почувствовав от него влечение, схожее с безумием, я лишь усмехнулась и слегка прищурилась. Заметив мое хитрое выражение лица, незнакомец удивленно выгнул бровь и осторожно поставил стакан с ромом на стол, приближаясь.

– Эмилия, я был бы рад представиться, чтобы между нами не осталось недосказанности, позволь…

Вскинув руку вверх, я жестом приказала мужчине замолчать. Не ожидая такой выходки, гость остановился и скрестил руки на груди, чтобы не выдать нахлынувшее раздражение.

– Меня сейчас стошнит от такой формальности. Все это, конечно, очень познавательно и увлекательно, но мой ответ – нет.

Гордо вскинув голову, пристально взглянула гостю в глаза, даже не пытаясь скрыть издевку и усмешку. Проснувшееся чутье кричало, что он не причинит вреда, вся его напыщенность и властность – мираж. Меня не покидало ощущение, что я знаю гостя, будто раньше мы уже встречались, и это тревожило гораздо сильнее прочего.

Подняв руки, будто принимая поражение, незнакомец улыбнулся краем губ и произнес:

– А теперь, будь добра, прикрой свой прекрасный рот и послушай меня. – Столь грубый ответ поразил, и я позволила сирене потянуть за одну из нитей, ведущих к сердцу мужчины, заставив того чуть слышно застонать.

Незнакомец замолчал на несколько мгновений, будто прислушиваясь к своим ощущениям, затем продолжил:

– Как ты знаешь, дорогая Эмилия, твой отец – банкрот. Если бы не я, еще два года назад он не вернулся бы домой, а за его долги перед… кхм… товарищами пришлось бы отвечать тебе, причем не только деньгами. – Гость внимательно изучал мое тело и, задержав взгляд в районе груди, прокашлялся и продолжил: – Я предложил старику расплатиться с долгами, дать возможность снова торговать и вернуть нажитые его семьей богатства, но при одном условии: он отдаст тебя мне. Я смогу позаботиться о тебе и дать все, о чем тебе и не снилось. Хочешь платья, украшения, прислугу? Ты их получишь, только дай согласие.

– В морях сейчас неспокойно. Дав отцу корабль и команду, ты приговариваешь его к верной смерти, – не сдавалась я.

– Его убьют. Завтра, послезавтра, через месяц – это только вопрос времени, – равнодушно ответил незнакомец. – Так какая разница: умереть на корабле или от рук головорезов?

Пытливо рассматривая гостя и прокручивая в уме разные образы, я вдруг все вспомнила. Удушающая волна давно минувших событий накрыла с головой, заставляя вцепиться пальцами в дверной косяк.

– Не смей произносить такие слова в этом доме. Не знаю, чего ты добиваешься, но убирайся отсюда как можно быстрее.

Резко развернувшись и выпрямив спину, быстрым шагом направилась в свою комнату, больно вонзив ногти в ладони. Громко захлопнув за собой дверь, устало прикрыла глаза и тяжело выдохнула, собравшись снять платье, как послышался стук в дверь. Затем еще, и еще, и еще – с каждым разом удар становился все громче. На десятом я распахнула дверь и увидела незнакомца. Нет… не незнакомца. Скрестив руки на груди, облокотилась о дверной косяк, преграждая мужчине дорогу.

Не противься… он поможет…

Голос, прозвучавший в голове, заставил еще раз внимательно изучить мужчину. Тот немного замялся, будто опасаясь, что я наброшусь на него, но, убедившись, что ему ничего не грозит, кивнул в сторону комнаты. Немного отступив, сделала небольшой зазор, отчего мужчине пришлось проходить мимо меня боком, стараясь не задеть. Засунув руки в карманы, он осмотрел помещение, повернулся и неожиданно подмигнул. Я раздраженно закатила глаза, ясно давая понять, чтобы он оставил такие уловки для наивных дурочек. Закрыв дверь, села на кровать, поджав ноги под себя.

– Может, прекратим играть в эти глупые игры и раскроем все карты сразу? – Голос прозвучал резче, чем я рассчитывала.

Мужчина взглядом показал на кровать, молча спрашивая разрешения. Подождав несколько секунд, медленно кивнула, после чего гость присел на самый краешек и сложил руки в замок.

– Не буду скрывать: я действительно оказался на той ярмарке не случайно. Надеялся, что ты сразу узнаешь меня, но, может, тебя смутил шрам, не знаю… Я несколько лет пытался тебя найти, но все было безуспешно.

Сердце окутала волна ласки от услышанных слов, но я взяла себя в руки: мой план не был реализован даже наполовину. Охотник еще не нашел меня, значит, есть время, чтобы подготовиться к встрече.

Из размышлений меня вывел вопрос гостя:

– Неужели ты совсем меня не помнишь?

Ненадолго задумавшись, внимательно посмотрела в глаза мужчины, подобные мерцающим кусочкам льда.

Я на мгновение задержала дыхание.

Уильям.

Голову пронзила острая боль, одна картинка из прошлого сменялась другой, а тело наполнилось обидой, горечью и невысказанной ненавистью. С трудом подавив нахлынувшие чувства, натянуто улыбнулась: эта встреча не должна нарушить изначальный план.

Притворись, что ты не помнишь его.

Стараясь скрыть волнение, осторожно поднялась и вплотную подошла к Уильяму. Мужчина жадно осмотрел каждый сантиметр моего тела, не подозревая, что я узнала его.

Что ж, тем лучше. Такая игра мне нравилась.

Сирена внутри ликовала и рвалась наружу, ощущая мое возбуждение и наслаждение сложившейся ситуацией. Медленно приспустив лямки платья, повернулась к Уильяму спиной и жестом попросила расстегнуть молнию.

– Я пойду с тобой, но дай мне проститься с отцом, не хочу так быстро покидать дом, в котором провела столько лет. Возвращайся сюда в полночь. – Не дав Уильяму расстегнуть молнию до конца, я резким движением спихнула его с кровати, выгнала за порог и закрыла дверь.

К счастью, все мужчины устроены просто: достаточно дать им лишь толику внимания и шанс дотронуться до тела, насладиться его теплом, как они падают к твоим ногам.

Прислонившись спиной к двери, запрокинула голову и закрыла глаза. Уильям появился совершенно некстати, ведь у меня уже назревала проблема куда серьезнее в лице Охотника. Я чувствовала, что последний сдержит слово, ловко манипулируя человеческими чувствами и пороками, но быть уверенной в этом не могла. Однако знала наверняка: наша встреча неизбежна. Платье, которое Охотник мне прислал, говорило об одном: он знает, что я переродилась, вселилась в человеческое тело, и сделает все, чтобы исполнить свой долг. Но выполнит ли то, что необходимо? Почему медлит?

Стараясь не думать о будущем, я осторожно сняла кулон и не торопясь окатила себя прохладной водой, покрываясь мурашками. Затем подошла к зеркалу и обнажила два ряда острых зубов в подобие улыбки, наблюдая, как глаза застилает алая пелена.

Что ж, Уильям Грей, игра началась.

Буквально секунду назад я расстегивал платье, осторожно касаясь пальцами нежной прохладной кожи, и вот уже стою за дверью и не понимаю, как все произошло.

Подняв руку, чтобы снова постучать, сразу же передумал.

Нет, Уильям, держи себя в руках.

Неужели, моя дорогая Эмилия, ты действительно думаешь, что я дал себя перехитрить? Ты слишком любишь свободу, чтобы так легко позволить заключить себя в оковы.

Спустившись вниз, я не застал в общем зале Генри и посчитал, что это даже к лучшему. Покинув дом, сделал несколько шагов по тропинке и остановился. Обернувшись, чтобы посмотреть на окно спальни девушки, почувствовал, как на губах появилась лукавая улыбка.

Игра началась, Эмилия Сагр.

Глава 6

Бегая между разбросанными вещами, я совсем забыла про время. Выглянув в окно, заметила, что уже смеркается – значит, полночь близко. У меня оставалось часа три, не больше.

За ужином мы с Генри молчали, и каждый раз, когда я пыталась завести разговор, он поднимал ладонь, давая понять, что не стоит начинать диалог и тревожить душу. Генри пытался уберечь мои чувства от слов, вертевшихся у него на языке. Взгляд отца, направленный в мою сторону, говорил об одном: он готов бросить все, упасть на колени и умолять остаться с ним, зажить прежней жизнью. Но это невозможно. Уже нет. Генри погряз в долгах, секретах и обмане, среди которых мне не было места.

После третьей попытки швырнула салфетку на стол, громко отодвинула стул и гордо вышла из кухни. Старалась приглушить нарастающую панику, но удавалось мне это с трудом. Не в силах сдержать гнев, поднялась по лестнице и с силой хлопнула дверью, отгородившись от внешнего мира. Сирена, дремавшая внутри, слабо колыхнулась, почувствовав мое настроение, и замурчала, подобно кошке, предвкушая скорую свободу.

Я сползла спиной по двери и села на пол. Перед глазами пронеслось воспоминание: спасший меня от неминуемой расправы Генри – средних лет, с темными волосами, в которых уже прослеживалась седина, – нежно взяв за руку, привел в этот дом. Он всегда улыбался, рассказывал несуразные истории каждый раз, когда замечал, что у меня испортилось настроение или я не могу избавиться от тягостных мыслей. Несмотря на все трудности и невзгоды, Генри всегда создавал в доме атмосферу уюта и веселья. Где тот радостный, добросердечный мужчина, которого я знала? Сейчас Генри превратился в собственную тень: постоянный запах перегара, сутулая спина, дрожащие руки, круги под глазами и множество морщин.

Странное чувство внутри меня настаивало, что все идет правильно, все идет так, как надо. Моя судьба тонкими, почти невидимыми нитями связана с Охотником, но пока я не была готова к встрече с ним, да и в мой план никак не вписывался сегодняшний гость, который внезапно предъявил на меня свои права, поэтому побег казался наилучшим вариантом в этой щекотливой ситуации.

Порывшись в шкафу, сняла с вешалки старое пальто с капюшоном и накинула его на себя. Красное платье, лежащее на полу, словно алое пятно крови, заставило поежиться и обхватить себя руками. Недолго думая, я схватила его и, скомкав, засунула в придорожную сумку, не забыв прихватить все имеющиеся деньги, хотя понимала, что они мне вряд ли понадобятся. Приятная тяжесть наполняла душу спокойствием, и я, осторожно выйдя в темноту коридора, прикрыла за собой дверь в комнату.

Выйдя на улицу через черный ход на кухне, громко втянула воздух и, прикрыв глаза, постаралась сдержать возбуждение. Вынужденная жить вдали от родной стихии, каждый раз вдыхая морской воздух, я представляла, как сбрасываю оковы одежды и ныряю в бурлящие воды, навсегда освобождая сирену.

Быстро шагая по дорожке, почувствовала на щеках слезы. И все-таки я любила их, Генри и Анну, чувствовала благодарность за все то, что они сделали для меня, что были добры и снисходительны, но не могла сейчас пойти на поводу у эмоций. Слезы щипали глаза, сердце сжималось от предстоящей разлуки.

Грубая древесина, из которой был построен дом Генри, была окрашена в светло-голубой оттенок. Все торговцы континента скупали краску подобного цвета, считая его символом удачи. Здание было одноэтажным, но за счет высоких потолков вздымалось на десяток метров, крышей касаясь верхушек близлежащих деревьев. Пятиступенчатое крыльцо обрамлялось деревянными перилами белого цвета. Массивная входная дверь из коры дуба располагалась на одном уровне с окнами. Каждый раз, когда к нам кто-то заходил в гости, я чувствовала себя рыбой в аквариуме, за которой наблюдали все, кому не лень. Ситуацию спасали ночные шторы, но, к сожалению, Генри разрешал закрывать ими окна лишь после шести часов вечера. Острый шпиль двускатной крыши напоминал трезубец Посейдона.

Оглянувшись в последний раз, я побежала в сторону леса, смахивая на бегу слезы тыльной стороной ладони.

Нужно добраться до порта, а в темноте никто не увидит и не услышит, как я окажусь в воде и уберусь отсюда как можно дальше.

Накинув капюшон, двинулась в чащу леса. Но чем дальше заходила, тем страшнее становилось. Погрузившийся в сумерки лес утопал в пугающих звуках, деревья от порыва ветра цеплялись ветками за плащ, будто останавливая. Я долго не могла привыкнуть к полутьме, спотыкаясь на кочках и проваливаясь в ямы, и недовольно чертыхалась себе под нос.

Вдруг я отчетливо услышала звук треснувшей ветки. Это не мог быть заяц или, того хуже, кабан: в нашем лесу не водилось никакой живности. Диких зверей истребили еще несколько лет назад, после того как в морях стало беспокойно, и многие люди, лишившиеся продовольствия, начали охотиться. Спрятавшись за ближайшим деревом, затаила дыхание и стала ждать. Звук раздался буквально в нескольких шагах от меня, из-за чего сердце забилось быстрее. Я снова прислушалась.

Тишина.

Но чутье подсказало, что нужно бежать как можно дальше и быстрее, иначе произойдет непоправимое.

Сорвавшись с места, я рванула вперед, постоянно оглядываясь по сторонам и, врезавшись во что-то высокое и крепкое, упала спиной в траву.

Не успела ругнуться, как меня тут же затрясло от злости.

Да что же это такое!

– ТЫ?!

Передо мной возвышался Уильям собственной персоной. Он самодовольно смотрел на меня сверху вниз, спрятав руки в карманы местами потертого пальто цвета мокрой земли, которое будто долгие годы пылилось на чердаке, прежде чем про него вспомнили.

Мило улыбнувшись, я поднялась на ноги и, встав напротив мужчины, гордо вскинула подбородок:

– Мы же договорились, что в полночь встретимся у дома.

Уильям внимательно осмотрел меня с ног до головы и развел руки в стороны, намекая на то, что я, судя по всему, и не собиралась ждать его в условленном месте.

– Ты пыталась улизнуть, только все бесполезно. Я не причиню тебе вреда, ты должна верить мне. – Голос, едва различимый в темноте, наполненный нежностью, заставил снова окунуться в воспоминания.

Сирена металась, словно рыба в сетях, и рвалась на волю. Боль, наполняющая тело, делала ее сильнее, но я понимала, что сейчас не время. Надо подождать.

Надо играть свою роль, чтобы не казаться легкой приманкой.

Стараясь отвлечь внимание Уильяма, медленно сняла капюшон, начала расстегивать пальто, подходя ближе, не сводя при этом взгляда с лица мужчины, и, когда между нами осталось несколько сантиметров, толкнула его и, развернувшись, устремилась в обратном направлении. Не знаю, на что я рассчитывала… Импульсивное решение. Не отбежав и на десять метров, почувствовала на талии руку, которая потянула меня назад.

– Пожалуйста, не бойся меня.

Уильям насильно прижал меня к себе. Спиной почувствовала, как вздымается его грудь и громко колотится сердце. Замерла, стараясь не дышать. Вторая ладонь Уильяма начала нежно поглаживать кожу на шее, поднимаясь все выше. Пальцы задержались у моего рта, подушечки скользнули по губам.

Мужчина склонился над моим ухом и тихо прошептал:

– У тебя есть минута, чтобы попытаться сбежать.

Резко отпустив, Уильям отступил к ближайшему дереву, наблюдая за моими действиями.

Пару секунд я удивленно смотрела на мужчину, затем опомнилась и сорвалась с места, устремляясь в самую чащу леса. Деревья, словно гиганты, заполонили все вокруг: я видела лишь толстые стволы и кроны, закрывающие небо. Ветки, бившие по лицу каждый раз, когда не успевала пригнуться, выбивали из легких воздух, но я не собиралась останавливаться. Убирая с лица пропитавшиеся потом волосы, все дальше углублялась в чащу, заметив вдалеке очертания плакучих ив, расположенных вдоль оврага.

Звезды и луна, едва пробиваясь сквозь густую крону, блеклыми полосками освещали мне путь, но этого было недостаточно. Прерывисто дыша, я все еще бежала вперед, надеясь, что сумела скрыться. Спустя пару десятков шагов резко повернула вправо и, добежав до самого ветвистого дерева, прижалась спиной к стволу ивы, пытаясь восстановить дыхание. Секунды тянулись как часы, но ни шагов, ни звуков я не слышала. Обрадованная тем, что мне удалось сбежать, я огляделась – никого. Выдохнув, собралась покинуть укрытие, как вдруг увидела перед собой Уильяма и громко закричала. Грубая рука тут же прикрыла мой рот. На лице мужчины читалось разочарование: похоже, он изрядно устал от этой игры.

Не успела я понять, что происходит, как губы Уильяма властно завладели моими. Хотела его оттолкнуть, но, ошарашенная подобной наглостью, не могла двинуться с места. Спустя несколько мгновений мужчина отстранился, чтобы посмотреть в мои округлившиеся глаза, и, прислонившись своим лбом к моему, тихо произнес:

– Можешь ударить меня за это. Но знай, я ни о чем не жа…

Не успел он договорить, как я влепила ему звонкую пощечину и отошла на безопасное расстояние, готовая обороняться.

– Не желаешь выпить? – Неожиданный и странный в сложившейся ситуации вопрос застал врасплох. – Отборный виски в знак примирения. Как истинный джентльмен, я теперь должен тебе выпивку.

– Хочешь меня напоить, чтобы я не видела твою противную рожу? – Выплюнув слова, словно это был яд, кинула озлобленный взгляд на Уильяма. Несмотря на бушующие внутри эмоции, я была не прочь немного расслабиться и забыться, пусть даже в состоянии алкогольного опьянения.

Главное, не в поле зрения Охотника.

– Что ж, я согласна. Веди.

Уильям не смог сдержать победной улыбки и протянул мне руку. Я лишь громко прыснула и прошла мимо мужчины, нарочно задев его плечом, отчего он издал короткий смешок и последовал за мной.

Уильям привел меня в кабак, который мало того что нельзя было назвать приличным заведением, так он еще чуть ли не разваливался от легкого дуновения ветра. Приземистое здание, стены которого раньше покрывала ярко-красная краска, выцвело и практически разрушилось: каждый кирпич норовил рассыпаться, стоило на него надавить, крыша под пологим углом едва ли могла укрыть посетителей от дождя, благо в наших краях ливни были редким явлением. Болтавшаяся на одной петле дверь не заглушала голоса и крики, доносившиеся изнутри.

Кабак был единственным заведением, куда пришлые торговцы и местные пьяницы могли нанести визит. Здесь не водилось богатых и бедных – все считались равными друг перед другом.

Зайдя внутрь, не смогла сдержаться и зажала нос рукой, почувствовав затхлый спертый запах немытых подштанников с примесью рвоты и плесени, глаза заслезились от клубящегося дыма. Мужчины за столами играли в кости, стараясь перекричать друг друга. Пол мерзко блестел от разлитого алкоголя и чего-то белого и вязкого, свечи в обшарпанных канделябрах почти расплавились.

Уильям подтолкнул меня к свободному столу и жестом велел сесть. Раздраженно фыркнув, осторожно пролезла в самый угол, сжалась и потупила взгляд, чтобы на меня не обратили внимания. На столешнице были накорябаны забористые пошлые фразы, заставившие слегка покраснеть и усмехнуться. Тем временем Уильям стоял у барной стойки, разговаривая с хозяином кабака и изредка бросая в мою сторону многозначительные взгляды. Спустя пару минут он вернулся, держа в руках две большие деревянные кружки, до краев наполненные пенным напитком.

– Пиво, – произнес Уильям и, стараясь не расплескать содержимое, пододвинул одну кружку ко мне: – Пробовала?

– Я не пью пойло бедняков.

Слегка наклонившись к бокалу, принюхалась и удивленно вскинула брови: пахло вполне сносно. Взяв внушительную кружку обеими руками, осторожно поднесла ее к губам и сделала небольшой глоток. Приятная прохлада проникла в тело: я и не заметила, как разом опустошила тару на треть, после чего блаженно закрыла глаза и откинулась на жесткую спинку стула.

Короткий смешок заставил выпрямиться и озлобленно посмотреть на Уильяма, который, уткнувшись в свою кружку, едва сдерживал ухмылку.

– Я сделала что-то смешное?

– Да, ты только что выпила пойло бедняков с такой скоростью, что даже я позавидовал.

Издевательский тон заставил окунуть палец в кружку Уильяма. Я наблюдала, как он переводит удивленный взгляд то на меня, то на свое пиво. Усмехнувшись, приподняла палец вверх и, слегка приоткрыв рот, медленно провела влажной подушечкой по губам. С наслаждением заметила, как Уильям шумно вдохнул, стоило мне обхватить палец ртом и слегка его пососать, чтобы избавиться от остатков пива.

Мотнув головой, Уильям внимательно посмотрел на меня и застенчиво улыбнулся, отчего его шрам растянулся, придавая лицу пугающее выражение. Приподняв край рубашки, он вытащил оттуда флягу и протянул мне, не отводя взгляда.

– Кстати, а вот обещанный виски. Выпьешь? – В его голосе читался вызов, который разгорячил мою плоть и притупил осторожность. Недолго думая, выхватила фляжку и сделала несколько больших глотков.

Алкоголь обжег горло, приятная истома залила тело. Спустя несколько мгновений закружилась голова: я почувствовала, что теряю сознание. Чьи-то крепкие руки, ловко подхватив, понесли меня в неизвестном направлении.

Глава 7

Проснулась я оттого, что солнечные лучи нещадно обжигали лицо. Все тело бунтовало от такого количества света, заставив вскинуть руки и заслониться ладонями. Поняв, что это не работает, и протяжно застонав, я приоткрыла один глаз, привстала на кровати и удивленно выгнула бровь, не в силах скрыть изумления.

Дрожащими пальцами нащупала прохладный кулон и шумно выдохнула. Сирена, сидевшая внутри, издала гортанный рык, выражая недовольство: я оказалась такой простушкой, что позволила заманить себя в ловушку. Она желала освободиться, но я не могла рисковать собой. Не могла рисковать нами. Стоило мне перевести взгляд на ноги, как с губ сорвался тихий писк: тело обнажено и прикрыто лишь тонкой простыней.

– Гореть тебе в аду, чертов ублюдок! – выкрикнула я громче, чем полагалось, в надежде, что послание дойдет до ушей адресата. Несложно было догадаться, чьи гадкие руки приволокли меня сюда.

Комната, в которой я оказалась, была оформлена в готическом стиле. Черные стены, пол и потолок, украшенные барочной резьбой, смотрелись весьма элегантно с многочисленными узорами и символами на языке, который я не знала. Нарисованные широкой кисточкой, размашисто и объемно, они заполнили все пространство. На фоне черных стен это выглядело пугающе, будто комната предназначалась для жертвоприношения.

Напротив двери, рядом с большим окном, обрамленным деревом, располагался массивный стол из вишни. Несмотря на внушительные размеры, он держался на тонких ножках, которые к тому же со временем отсырели и местами прогнили. Столешница оказалась завалена картами, бумагами и расчетными инструментами. По краям были прочно закреплены канделябры на восемь свечей, а рядом блестел серебряный поднос с фруктами. Здесь же располагался тяжелый стул с высокой спинкой, обитой темно-бордовым бархатом. Рядом с кроватью находился шкаф, дверцы которого были маняще распахнуты.

От пола до потолка на стенах были закреплены стеллажи. Резные створки были приоткрыты, будто перед уходом владелец комнаты что-то долго искал. С полок шкафа, который примостился в самом углу, поглядывали многочисленные корешки книг.

Не сдержав любопытства, схватила с кровати простыню, закуталась в нее и подошла к шкафу. Осторожно проводя пальцами по корешкам, я беззвучно шевелила губами, повторяя название каждой из них: «Атлантический океан, и что в нем обитает», «Истинная сущность морских чудовищ», «Медицинские рекомендации для лечения морской болезни», «Магические существа». Затаив дыхание, резко отдернула руку от последней книги и прижала ладонь к себе, будто успела обжечься. Мотнув головой, чтобы отогнать страх и сомнения, осторожно взяла фолиант и раскрыла на случайной странице. Здесь были не только правила, которых должен придерживаться Охотник, но и ценнейшая информация, как можно выследить то или иное существо и уничтожить его. Все записи, сделанные разными почерками, доказывали, что книга передавалась из рук в руки и служила хранилищем знаний для тех, кто уничтожал магических существ.

Откуда эта книга у Уильяма?

Стараясь найти хоть что-то про сирену, я даже не заметила, как за моей спиной раздался скрип двери. Когда обернулась, на стуле вальяжно сидел не кто иной как Уильям Грей.

– Я же предупреждал, что тебе не удастся скрыться.

События вчерашнего вечера молниеносно пронеслись в голове, потушив во мне тревогу и разжигая гнев.

– Чертов идиот!

Выронив книгу, схватила с кровати подушку и метнула ее в самодовольного нахала. Уильям лишь громко засмеялся и, перехватив снаряд в воздухе у самого лица, откинул его на пол. Подавшись телом вперед и оттолкнувшись от широких подлокотников, Уильям встал и приблизился, с ехидством наблюдая за моими жалкими попытками закрыть простыней грудь и ноги.

Перехватив его взгляд, я с вызовом посмотрела мужчине в глаза и невзначай задела ладонью край простыни, оголяя бедро. Уильям шумно выдохнул, в зрачках мужчины появился хищный блеск. Усмехнувшись, подняла упавшую книгу и вернула на место, снова обратив внимание на своего похитителя.

– Рад, что смог опоить и затащить девушку в кровать? Жаль твоих предыдущих пассий, наверняка им пришлось несладко.

Смущение появилось на лице мужчины лишь на долю секунды, после чего он виновато пожал плечами, стараясь не смотреть мне в глаза. Подойдя вплотную, Уильям осторожно, едва касаясь, провел ладонью по моим оголенным плечам, оставляя горячий след на коже. Сирена, крепко спавшая в потаенных уголках моей души и тела, встрепенулась, ощущая волнение. Невольно дернувшись, я сделала несколько шагов назад, стараясь скинуть накатившее наваждение.

– Мне нужно одеться, будь добр, выйди.

Я собиралась бесцеремонно вытолкнуть Уильяма за дверь, но он перехватил мою руку и, положив ее к себе на грудь, внимательно посмотрел в мои глаза.

– Эмилия, неужели ты меня не помнишь? – Ладонь мужчины медленно поднималась вверх по моей руке, вызывая необъяснимую дрожь.

Резко оттолкнув нахала, усмехнулась краем губ и, сложив руки на груди и попутно придерживая простыню, слегка наклонила голову набок:

– Больших дураков, чем ты, я еще не встречала. Приятно быть первым?

Увидев замешательство на лице Уильяма, я не смогла сдержать смех. Однако он снова сделал шаг мне навстречу. Мужчина задумчиво провел ладонью по своим волосам, взъерошивая их, и оставил вопрос без ответа. От моего внимания не ускользнуло, что в этот раз его волосы стали светлее, шрам – едва заметен, а глаза приобрели странный лазурный цвет. Закусив щеку изнутри, подалась телом вперед, чтобы хорошенько изучить черты лица Уильяма, как он резко вскинул голову и, встретившись со мной взглядом, произнес:

– Одевайся, жду тебя на палубе.

Казалось, что давать подобные приказы было для него в новинку. Колкость, крутившаяся на языке, не успела вырваться, как дверь захлопнулась с обратной стороны.

Я замерла, совершенно ошарашенная.

– ПАЛУБЕ?!

Уронила простыню, сковывающую движения, и метнулась к окну, обрамленному деревянной вставкой, чтобы в следующий миг вскрикнуть.

Кругом простиралось бескрайнее море.

Мой родной дом.

Охотник должен меня найти, ведь так действует магия крови… Но посреди моря, неизвестно где, в плену… Или… так будет даже легче: ведь Охотник сбежал при нашей последней встрече, укрывшись в морских просторах…

Стараясь подавить закравшиеся сомнения, мотнула головой, понимая, что не могу изменить обстоятельства, и тяжелым шагом направилась в сторону шкафа с одеждой. Слегка пошатнувшись, окинула взглядом гардероб и ахнула: в нем оказалось не меньше дюжины нарядов, каждый из которых был шикарнее и роскошнее другого.

Я долго рылась на полках. Успела приметить свою придорожную сумку, которую сразу закинула на верхнюю полку. Намеренно искала самый откровенный и вульгарный наряд, но поиски не увенчались успехом. Похоже, Уильям позаботился о моей чести, вот только не учел одного: сирена внутри зловеще рычала, требуя мщения, и я с трудом остановила ее, чтобы не показаться перед матросами в чем мать родила. Желая причинить своему похитителю как можно больше неудобств, нашла платье из самой прозрачной ткани и разорвала его у горла и сбоку по линии бедра. Надев получившийся наряд, я подошла к зеркалу.

Передо мной стояла белокожая девушка в платье светло-изумрудного цвета с глубоким декольте, длинным разрезом вдоль ноги, расшитом бисером по краю подола. Если задуматься, оно было вполне элегантным, хоть и откровенным. На спине я почувствовала маленькую застежку и хитро ухмыльнулась. Собрав на голове объемный золотисто-рыжий пучок, еще раз оглядела себя с ног до головы и кивнула отражению.

Что ж, планы слегка поменялись, но цель осталась прежней. Не было смысла торопить события. Я хотела насладиться этим моментом, пока Охотник меня не нашел.

Поднявшись на палубу, первым делом обратила внимание на великолепие самого корабля. За десятилетия пребывания в родной стихии я изучила чуть ли не все типы судов: бриги, линейные, фрегаты, каравеллы… Каждая сирена, не будь она глупа, должна знать врага и его слабые места в лицо: где можно незаметно подплыть, как избежать обстрела из орудий и тайно проникнуть на судно.

Судно имело три мачты – фок, бизань и грот. Каждая из них несла по четыре рея и четыре прямых черных паруса. Палуба, правый и левый борт были окрашены в темную краску, которая местами начала облезать от долгого пребывания на солнце. На корме расположились бочки с водой и многочисленные сундуки, которые, похоже, служили не только вместилищами, но и стульями и столами.

Галеон лебедем скользил по водной глади. Двое матросов ослабляли грота-шкот[1] и поднимали паруса. Судя по всему, от берега мы отплыли не так давно, хотя суша уже скрылась за накатывающими волнами. Наконец, паруса, один за другим, задышали, расправляясь под ласками ветра. Кливер[2] надулся, булини[3] натянулись. Один из матросов немного отпустил линь[4], и нос корабля взял курс чуть левее. Другой же распустил грот, и судно опасно накренилось, двигаясь под углом. Матросы, подняв кранцы[5], поставили паруса, выравнивая направление набиравшего скорость корабля.

Течение несло нас вперед.

Пройдя несколько метров, я увидела на другом конце палубы остальных матросов, которые, выполнив работу, развлекали друг друга байками. Выпрямив спину и подняв подбородок, глубоко вздохнула, наслаждаясь морским воздухом, манившим меня в свои глубины, к родному дому.

Я заняла эффектную позу. Позже заметила, что Уильям тоже находился на палубе и, судя по блаженному выражению лица, наслаждался прекрасными морскими видами. Однако, увидев меня, замер на месте.

В свете солнечных лучей мои волосы отливали янтарем, матросы тут же стихли, оглядывая гибкое тело, мысленно уже срывая ткань и беря насильно прямо здесь, на истоптанных сапогами досках корабля. Взгляд Уильяма открыто изучал каждый изгиб, но брови были сведены к переносице: похоже, он совершенно не ожидал подобного бунта на своем корабле.

Скрестив руки на груди, я с вызовом посмотрела на мужчин и громко произнесла:

– Мне может кто-нибудь помочь с застежкой?

Задыхаясь от вожделения и страсти, матросы продолжали молча в своих мечтах хватать грубыми руками мою грудь, ласкать оголенные бедра, поднимать мои стройные ноги и закидывать себе на плечи, чтобы войти глубже и резче.

Подождав несколько секунд, я раздраженно цокнула языком и нагло щелкнула пальцами:

– Не слышу ответа. – Вильнула бедрами, заставив некоторых сладостно застонать. – Надо же, песики умеют разговаривать. – Проведя языком по нижней губе, слегка ее прикусила, отчаянно стараясь сдерживать сирену.

Вдруг чья-то рука схватила меня за локоть и потащила с палубы в сторону каюты. Я пустила в ход когти, но силы были неравны, поэтому меня грубо втащили обратно в каюту, закрыв дверь на щеколду.

– Да что ты себе позволяешь?! Я только начала!

Настойчиво потянулась к ручке, но Уильям перехватил мою ладонь и, протащив за собой по всей каюте, сел на стул, заставив плюхнуться к нему на колени. Все попытки вырваться не увенчались успехом: стоило мне лишь на сантиметр оторваться от тела мужчины, как он силой усаживал меня обратно, кидая предостерегающие взгляды в мою сторону. Глаза Уильяма будто заледенели, как в тот раз, в лесу, когда я пыталась от него убежать, грудь высоко вздымалась от волнения, злости… и страсти.

– А я еще не начинал, так что, будь добра, заткнись.

Растерянно моргнув, я не сразу нашлась, что ответить, сжимая кулаки в безмолвной злобе. Казалось, Уильям был не в меньшем шоке от подобной выходки, поскольку его щеки покрылись легким румянцем, и он перевел взгляд на мою ключицу. Я усмехнулась и провела по платью руками, еще больше приоткрыв вырез на груди, и поерзала на коленях, усаживаясь поудобнее, заставив Уильяма учащенно задышать.

Что ж, соблазнение – это единственное, что я могу сделать мастерски в этой ситуации. Довольное урчание сирены говорило о том, что она разделяет мои намерения. Закинув ногу на ногу и откинувшись спиной на подлокотник, я взглянула на мужчину и коснулась подушечками пальцев шрама на его лице. Наклонившись ближе, почти касаясь губами мочки уха, тихо прошептала:

– Ты забываешься, капитан.

Мужчина шумно выдохнул и кивнул, стараясь скрыть возбуждение, граничащее со смущением. Приоткрыв завесу истинной сущности, я мысленно пустила в сердце Уильяма красные нити, наполненные порочностью и страстью. Глаза мужчины, казавшиеся льдинками, загорелись диким пламенем. В следующее мгновение его рука, которая лежала у меня на талии, опустилась к ноге и медленно начала подниматься вверх вместе с подолом платья. Как только я попыталась воспротивиться, играясь, Уильям завел мои руки за спину и обхватил тонкие запястья своей огромной ладонью. Тем временем вторая замерла на бедре, слегка поглаживая мою кожу большим пальцем. Прикрыв глаза, я на мгновение дала волю сирене, которая чувствовала себя увереннее и раскрепощеннее в море, нежели на суше. Стоило мне лишь ощутить приятную негу в теле, как Уильям прислонился своим лбом к моему, не прекращая поглаживать бедро, и снова повторил:

– Неужели ты совсем меня не помнишь, Эмилия?

Резко распахнув глаза, я шумно вдохнула, стараясь подавить болезненные воспоминания, горечью и обидой отзывающиеся в сердце. Придав лицу растерянный вид, лишь коротко помотала головой, прикусив нижнюю губу так сильно, что выступили капельки крови.

Какого черта ты говоришь мне о том, помню ли я тебя, когда наступил такой интересный момент?! Неужели за все эти годы, проведенные в человеческом теле, я растеряла сноровку?!

Лицо Уильяма словно окаменело, когда он понял, что все его надежды всколыхнуть прошлое обратились в прах. Он встал, заставив меня слезть с его колен. Развернувшись на пятках, капитан быстрым шагом покинул каюту, закрыв за собой дверь и оставив меня наедине с беспорядочными мыслями и тяжелыми воспоминаниями.

Волны укачивали корабль, будто младенца, и успокаивали меня; вездесущий шум моря звал домой. Сама того не заметив, я легла на кровать, свернулась калачиком и погрузилась в беспокойный сон.

Встав до первых лучей солнца, я начал изучать карту, которая была беспорядочно исписана пером. Спустя несколько часов решил взять перерыв и выйти подышать на палубу.

Солнце ярко светило над горизонтом, корабль быстро, но плавно скользил по волнам, корма рассекала гладь моря, команда суетилась, выполняя приказы. Спрятав ладони в карманах, я стоял у борта и любовался чудесным пейзажем.

Эмилия вела себя более чем высокомерно, отчего мне становилось неуютно: я чувствовал себя буньопом, которого швырнули на сушу за первую провинность. Эти двухметровые твари жили во всех озерах, ручьях, реках и их руслах. Внешне чудовища представляли собой смесь лошади и моржа: с ластами, острыми зубами, гигантским хвостом. Несмотря на кровожадность и внушительные размеры, буньопы были преданы сиренам и Посейдону, исполняя любое поручение, лишь бы уважить господина.

Лениво повернув голову в сторону команды, которая перекидывалась байками и обсуждала походы по портовым домам удовольствия, я заметил девичий силуэт.

Перед матросами, лениво водя бедрами и наблюдая за реакцией, стояла Эмилия в откровенном платье. Откуда она его, черт побери, взяла? Ведь это я выбирал ей гардероб, руководствуясь желанием сохранить честь и достоинство единственной девушки на корабле перед простыми мужиками, которые теперь глазели на нее, облизываясь. Тело девушки слабо поблескивало странным серебристым светом. Глаза блаженно прикрылись – она купалась в мужском внимании, прикусив нижнюю губу. Вся эта ситуация отчасти забавляла, раскрывая истинную сущность матросов, которые, не скрывая, открыто и вожделенно изучали ее манящие изгибы.

Бросив свирепый взгляд на команду, затем на Эмилию, я, недолго думая, схватил девушку за локоть и увел обратно в каюту.

Пленница издала рык и задергалась, пытаясь вырваться. Она вонзила когти в мою спину, пока не выступили капельки крови. И тут ее дыхание резко сбилось: она будто отчаянно сдерживалась от рокового поступка. Сияние, окутавшее тело девушки, медленно угасало, сменяясь легким загаром. Глаза Эмилии широко распахнулись, словно от ужасного сна, и она снова резко дернулась в сторону. Я был слишком зол, чтобы терпеть подобные выходки, поэтому сжал свободной ладонью золотисто-рыжие локоны и втащил шипящую чертовку в каюту, будто гадюку.

Настроение Эмилии менялось ежеминутно, заставив подумать о том, не сошла ли она с ума за все эти годы, но в зеленых глазах не было ни капли сумасшествия – только желание отмщения, пугающая игривость и чарующее возбуждение. Эмилия прекрасно знала, за какие нити необходимо потянуть, чтобы я пал к ее ногам.

Выйдя из каюты, я приказал продолжить работу, и матросы незамедлительно разошлись кто куда. Кинув короткий взгляд на дверь, ведущую в каюту Эмилии, мне оставалось только гадать, свидетелем чего я только что стал. В голове непроизвольно всплыли слова: «Ты многого о ней не знаеш-ш-шь, хотя уверен в обратном. Ты хоть раз спраш-ш-шивал, откуда у нее медальон, который она носит не снимая?»

Глава 8

Проспав весь день, я проснулась от жуткого чувства голода.

Сирена, вырвавшаяся из-под контроля, вдоволь напиталась мужским желанием и теперь крепко спала. Не помня, как оказалась в кровати, да еще и без одежды, тут же поднесла руку к шее и облегченно вздохнула, нащупав пальцами шероховатую поверхность ракушки. Живот скрутило; подступавшая к горлу тошнота заставила глубоко и медленно дышать, и я пыталась унять дрожь, прикрыв глаза. Подождав несколько минут и убедившись, что головокружение прошло, медленно поднялась с кровати и нагая подошла к шкафу. Достав из него атласное платье бежевого оттенка, очень простое и удобное, надела его, осторожно открыла дверь и вышла на палубу.

Корабль медленно плыл по волнам, отчего возникло ощущение невесомости, будто мы парили среди перистых облаков. Море хоть и позволяло судну ласкать блестящую под взглядом луны и звезд гладь, но в любой момент могло сомкнуть гигантские смертоносные объятия над самой высокой мачтой и утянуть корабль в чернеющие глубины.

Море, словно падшая женщина, позволяло делать с собой многое, но и плату порой требовало слишком высокую.

Внезапно я услышала громкий звук и резко обернулась: мальчик лет пятнадцати пытался осторожно пройти мимо, но задел ногой ведро с водой и опрокинул его. Сирена во мне сразу встрепенулась, желая пересечь разделяющее нас расстояние и, схватив юнгу за горло, вонзить длинные когти в цыплячью шею. Треск позвонков, безжизненный взгляд, обмякшее тело – вот чего требовала моя истинная сущность. Но я натянула улыбку и жестом позвала мальчишку к себе. Он затравленно оглянулся в надежде, что кто-нибудь придет ему на помощь, затем перевел взгляд на меня и медленно подошел, остановившись в нескольких метрах с какой-то обреченностью.

Передо мной стоял невысокого роста юнга, худощавый, рыжеволосый, чье лицо покрывали многочисленные веснушки. Маленький нос с небольшой горбинкой – полученной, как я подумала, в ходе неудачной драки – на удивление ему шел, выдавая бойцовский и задиристый характер. Светлая хлопковая рубашка и широкие штаны – единственная одежда мальчишки – обдувались легким ветерком. Босые ноги были покрыты слоем грязи и пыли.

Испуганный взгляд скользил по моему лицу, явно пытаясь найти какой-то подвох, который позволит ему в любой момент дать деру. Почувствовав его волнение и страх, я приоткрыла завесу для сирены и незаметно оплела цыплячье тело юнги тонкими нитями, словно нежными объятиями.

Успокойся. Я не причиню тебе вреда. Доверься мне.

Увидев смятение на лице мальчишки, я легонько наклонила голову набок и улыбнулась, после чего задала вопрос:

– Мы… я очень голодна, не ела уже больше суток. Не подскажешь, где здесь можно подкрепиться?

Лицо юнги моментально просветлело, и он по-детски улыбнулся в ответ.

– Конечно, мисс, конечно, знаю! – Понизив голос, заговорщически прошептал: – Честно говоря, я тоже иду набить брюхо.

В ответ я тихо засмеялась, прикрывая рот ладонью, чтобы не разбудить команду, и последовала за мальчиком, который скакал впереди доверчивым олененком.

Спустившись на несколько пролетов вниз, мы оказались в камбузе корабля, где можно было найти все: сыр, вино, хлеб, картошку, овощи, фрукты. Окутывающий помещение холод заставил поежиться. Я обхватила себя руками, чтобы немного согреться. Наблюдая за тем, как юнга набирает полные карманы еды, спросила:

– Кто вы такие?

Махнув рукой в мою сторону и немного засмущавшись, юнга задорно улыбнулся во весь рот, и я увидела, что у него отсутствовал один передний зуб. Голос, подобный свисту соловья, заставил меня улыбнуться.

– Помогаем всем нуждающимся продовольствием, деньгами. Мы не отбираем, мы отдаем. – Сделав особый акцент на последнем слове, он состроил довольное выражение лица и, сев на ступеньку, начал откусывать большие куски от хлеба и сыра. – Но все почему-то нас называют отбросами и хотят повесить. – Протолкав кусок еды в горло, он отрывисто задышал, стараясь не выдать волнения. – Может, все боятся нас из-за флага? Видала? Абна. уа… ю – и не выговоришь, рыбья головешка! А ведь он означает…

«Ты еще услышишь обо мне, –в это время долетали отголоски прошлого. – Я обязательно к тебе вернусь, только дождись меня. Я люблю тебя. Я люблю свою Эмилию».

Почувствовав, как путаются мысли, сильнее сжала ракушку на груди, наблюдая за мальчиком сквозь густые ресницы.

– Скажи, как тебя зовут?

– Крис, – ответил мальчик, не переставая при этом жевать. Кажется, все внимание юнца теперь занимала еда, а не странная пленница капитана.

– Скажи, Крис, как ты оказался здесь, среди этих, – стараясь подобрать более подходящее слово, я свела брови к переносице, – мужланов?

Я тоже выбрала несколько ломтиков сыра и фруктов и присела рядом с мальчишкой, чтобы утолить голод. Странный непривычный запах немытого человеческого тела и рыбы, конечно, смущал, однако я надеялась завести с мальчонкой доверительную беседу и разузнать, где нахожусь и кем стал за эти долгие годы разлуки Уильям.

Мальчик недоуменно почесал голову, откусывая еще один большой кусок сыра.

– Уильям… он выкупил меня у торговца. Гадкого, мерзкого старикашки – вечно слюни подтереть не мог… У-ух, рыбья моя голова, я бы ему сейчас!.. А я, знаете ли, это… как его… не из робкого десятка! Я сопротивлялся, пару раз даже смог заехать ему по котлу! Правда, мне больше досталось, эх. – Он неосознанно потер нос и поморщился, будто воспоминания были еще свежи в его памяти. – Потому что для настоящего моряка свобода превыше всего! – Мальчишка гордо ударил себя кулаком в грудь. – Во время очередного побега Уильям спросил торговца, за сколько тот отдаст мальчишку, но хозяин к тому времени уже собирался извести меня и скормить рыбам – такой гад! – поэтому получил ответ, что я не продаюсь. В этот же момент перед ногами старикашки упал мешочек с золотом, после чего меня швырнули в сторону капитана, а я и рад был оказаться на воле. Собирался дать деру, но… – Юнга запнулся.

Я слегка наклонила голову набок, чтобы встретиться с ним взглядом, но Крис упорно отворачивался. Спустя несколько секунд услышала, что он шмыгает носом и вытирает слезы рукавом рубашки. Я лихорадочно начала думать, как проявить свои эмоции и выразить человеческую заботу, чтобы себя не выдать. Поэтому положила ладонь рядом с Крисом и затаила дыхание в надежде, что он заметит мой жест и не оттолкнет.

Крис грустно улыбнулся и накрыл мою ладонь своими костлявыми пальцами, предварительно стряхнув крошки. Я ответила ему самой искренней улыбкой, которую только была способна из себя выдавить. Спустя несколько минут Крис продолжил рассказ:

– Но прежде чем я успел удрать, Уильям спросил меня, хочу ли я быть под его защитой, хочу ли я чувствовать себя частью команды и жить по своим правилам? Рыбья моя голова, понимаешь?! – Сам того не замечая, мальчишка начал быстро тараторить, хватая ртом воздух: – Я почувствовал! Нутром почувствовал! Веришь мне?! А-а-ай, тьфу, и не надо! Я-то знаю, какой он, капитан наш! Он не схватил меня и не повел на корабль против воли, а спросил, желаю ли я жить под его руководством. Я незамедлительно ответил, что да. Я что, дурак какой, от такого подарка судьбы отказаться?! И вот мы уже три года ходим под одним парусом, и ни на секунду я не пожалел о своем выборе. Жаль, что он не нашел меня раньше. Мы бы с ним такие открытия сделали! Мы бы с ним столько островов обогнули! Страшно даже представить!

Глаза мальчика блестели, когда он с таким пылом рассказывал о том, что дорого его сердцу. Я была благодарна за эту наивную открытость, но понимала, что нужно выведать больше полезной информации.

– Ваш капитан, – не сдавалась я, – кто он? Мне интересно было бы узнать о нем как можно больше. – Натянув смущенную улыбку, мысленно представила, как глупо выгляжу со стороны, и едва удержалась, чтобы не фыркнуть.

– А ты никому не расскажешь?

Я активно замотала головой в разные стороны и прикрыла рот ладонью, показывая, что нема как рыба.

Крис пожал плечами и, скрепив руки в замок, начал рассказ:

– Да я бы рад, да вот никто не может точно сказать, как корабль достался капитану – вместе со всеми этими наполненными бочками, сундуками, книжонками. Правда, тогда еще корма серебристого цвета была, капитан заставил перекрасить. Зачем? Кто знает! Поговаривают, что он продал душу дьяволу взамен на то, что имеет! Хотел бы я посмотреть на этого дьявола… Да я бы его!.. – Я демонстративно кашлянула, намекая Крису на то, что он отошел от темы. – Ах да, о чем это я… Рыбья моя голова, да это единственное судно, которое ни разу не разбилось и с которого никто не пропал. Команда, набранная несколько лет назад, помнит Уильяма еще мальчишкой. Я часто пробирался к каютам старших по званиям и слушал их рассказы. Но я не шпион, не подумайте! Это просто так все захватывающе, опасно, по-геройски, рыбья моя голова. Но никто не может сказать, сколько точно прошло лет с момента первого плавания, – возможно, лет пять, а может, и все двадцать, потому что время на корабле будто замерло. Ходят слухи, что дьявол уничтожил всю команду, оставив в живых только капитана, заключив с ним сделку…

Набрав в легкие побольше воздуха, Крис хотел было продолжить, но внезапно дверь в камбуз открылась, и на пороге появился Уильям. Он встал в проходе и, скрестив руки на груди, молча наблюдал за нами.

Юнга вздрогнул и, вскочив на ноги, начал оправдываться, но я жестом заставила его замолчать и, поднявшись, взглянула прямо в глаза капитану:

– Было весьма опрометчиво с твоей стороны не предложить мне даже кусок хлеба с водой. – Выплевывая каждое слово, я с презрением смотрела на человека, который когда-то был мне близок. – Скажи спасибо Крису, он не дал мне подохнуть на этом корабле от голода.

Сирена, почувствовав мою злость и ненависть, осторожно заскребла когтями изнутри, вызывая нестерпимую боль. Мысленно приструнив ее, я взяла ошарашенного мальчика за руку и повела за собой, ясно давая понять, что на этом все разговоры окончены. Поднявшись по лестнице на палубу, мы быстро простились с Крисом и разошлись по каютам, пожелав друг другу спокойной ночи.

Оказавшись в одиночестве, я заперла дверь и подошла к графину, омыв лицо и тело прохладной водой. Коснулась пальцами амулета и осторожно сняла его, кинув на кровать. Приятная нега, растекающаяся по коже, заставила издать тихий стон. Я будто после изнурительного боя сбросила броню. Когти, удлинившись, царапали платье, оставляя на нем затяжки и борозды. Поддев бретельку, резко дернула за нее, разорвав, оголяя плечо и небольшой участок груди. А затем и вовсе скинула ненавистную мне ткань. Прохладный воздух ласкал тело и вызывал приятную дрожь, внизу живота заныло.

Добравшись до кровати, я быстрым движением заползла на середину и, сладко потянувшись, закрыла глаза. В голове непроизвольно закрутилось воспоминание.

Прошло два года, как я сбежала от матери и переселилась к Генри. После смерти отца она, подобно одержимой, не могла контролировать свои вспышки гнева, сменяемые недельной депрессией. Страшное событие послужило крайней точкой: проснувшись посреди ночи от шума, я увидела плачущую мать, стоящую около моей кровати с тесаком. Боясь оказаться разрубленной на куски, подобно рыбешке, я не помнила, как мне удалось сбежать, но дикий вопль женщины, вы́носившей меня под сердцем, долгие месяцы преследовал в кошмарах.

–Зачем, зачем ты ее убила?!

Слова, подобно приговору, разрушали меня каждый раз, когда всплывали в памяти. Я не могла заставить себя вернуться домой, поговорить с ней, поскольку знала, что мое сердце разобьется в одночасье, стоит лишь взглянуть на безумную мать.

Но судьба подарила мне Генри: в его доме дни летели в беззаботности, и вот через неделю мне должно было исполниться четырнадцать.

Я неслась по ромашковому полю, подхватив подол платья, и дико визжала в попытках улизнуть от лучшего друга. Волосы золотисто-рыжим флагом развевались за спиной, платье шуршало и цеплялось за каждый куст. Остановившись, чтобы перевести дыхание, я мысленно попыталась представить, как далеко находится старый дуб. Затем снова рванула вперед, босыми ногами чувствуя каждую попадавшуюся на пути веточку или ямку.

«Только бы не споткнуться и не упасть! – билась мысль в голове. – Я не позволю ему прийти первым!»

Добежав до дерева, я нырнула под его раскидистую крону, точно под шапку гигантского гриба, и, не в силах больше стоять, шлепнулась животом на траву. Зеленый ковер послужил мне подушкой, и я раскинула руки и ноги, наслаждаясь каждым мгновением. Выровняв дыхание, подползла к стволу дуба, села, облокотившись на него спиной, и прислушалась.

Никого.

Почувствовав неподдельную радость, вскинула руки в победном жесте… и тут же испуганно вскрикнула.

Заливистый юношеский хохот потревожил птиц на ветках, заставив пернатых разлететься в разные стороны. Уилл, сидевший все это время на ветке, игриво помахал рукой и, ловко спрыгнув, уселся рядом со мной.

–Эмилия, тебе кто-нибудь говорил, что ты невыносима? Неужели ты думала, что я уступлю? – Юноша смотрел на меня, не мигая, из-за чего мое лицо залила краска смущения. – Запомни, я всегда буду на шаг впереди тебя.

Рядом со мной сидел мальчик… нет, юноша семнадцати лет. Высокий, худощавый, с выраженными скулами и черными волосами, обрамляющими узкое бледное лицо. Он постоянно изгибал тонкие губы в хитрой усмешке. Небесно-голубые глаза скрывали нечто особенное, будто в них навсегда замерли солнечные блики. Заправленная в просторные штаны белая рубашка, из-под которой торчали ключицы и тонкие руки, приобрела цвет сырой земли. Босые ноги были покрыты слоем пыли и грязи от бега. Единственное, что он никогда не снимал, – это браслет на запястье, по цвету напоминающий шкуру змеи. Я бесчисленное количество раз пыталась разузнать, откуда он у него и для чего, но он лишь отводил взгляд и молчал.

Юношу нельзя было назвать богачом, но его семья не прозябала в нищете. Самое главное, что он стал для меня родным человеком, которому можно доверить все.

Ну, почти все.

Закатив глаза и нервно цокнув языком, я ударила локтем парня в бок, и он наигранно согнулся пополам, задыхаясь. Удовлетворенная маленькой местью, хотела встать, но он удержал меня за руку и мягко притянул к себе. От неожиданного приступа нежности стало неловко, но, чтобы не обидеть друга, я не стала спорить и покорно села, положив руки на колени. Спустя несколько минут поняла, что пауза затянулась, и решила сама начать разговор:

–О чем задумался? – Немного повернув голову, я украдкой посмотрела ему в глаза.

–Я? – слегка удивленно спросил Уилл, аккуратно поглаживая большим пальцем мою ладонь. Когда, казалось, ответа не последует, он тихо произнес: – Как повезет тому человеку, которого ты сможешь полюбить. – Уилл мягко приобнял меня за талию, по коже побежали приятные мурашки.

В наших отношениях, дружбе и прикосновениях не было ничего интимного. Мы нашли друг в друге ту спокойную гавань, в которую всегда можно причалить в случае надвигающейся бури. Тех чувств покоя, защищенности и любви, которые дарил мне Уилл, хватало на нас двоих. А я так нуждалась в этом, потому что… была другой. Сирена, совсем еще юная, лишь изредка требовала свободы, а в моменты буйств убаюкивалась сладким томным голосом Уилла. Он – моя родственная душа, с которой я встретилась именно в тот момент, когда нуждалась в этом больше всего.

Я люблю его. Как брата. Как друга. Как товарища. Но как мужчину никогда не смогу его полюбить. Не этого желает мое сердце. Не его.

Сколько человек должен вынести страданий, чтобы обрести счастье? Задумавшись, не заметила, как Уилл провел ладонью по моим волосам, словно зачерпнул пятерней расплавленное золото.

Я размышляла о своем, поэтому услышала лишь обрывок фразы:

–Если бы ты только могла сказать… дать ориентир… если бы я только мог все рассказать… если бы я не стал искать тебя, то все было бы по-другому… у меня был иной план…

Стараясь скрыть неловкость и утихомирить разволновавшуюся сирену, обхватила его шею руками и притянула к себе друга, коснувшись губами его лба.

–Главное, не бросай и не предавай. Я не прощу подобное. Никогда.

Судьба будто услышала мой шепот и решила сыграть злую шутку.

На следующий день я побежала к Уиллу и, громко постучав в дверь, смиренно ждала на пороге. Никто не открывал. Занесла кулак для повторного стука, но дверь отворилась, и я увидела мать Уилла, хотела войти в дом, но внезапно остановилась. Глаза женщины опухли от слез, волосы цвета спелой ежевики отливали на солнце красивым блеском. Карие миндалевидные глаза, заостренный нос и пухлые губы – эта женщина могла выйти замуж за любого, но после смерти мужа она целиком и полностью посвятила себя любимому сыну – приемному мальчишке, который сумел склеить ее разбившуюся вдребезги жизнь.

Испуганно моргнув, я сглотнула ком в горле и тихо произнесла:

–Что случилось, миссис Грей? – Не в силах больше сдерживаться, крепко ухватилась за руку женщины, которая уже содрогалась от горестных рыданий.

Неужели с Уиллом что-то случилось?!

–Он… мой сын… он… – Слезы душили женщину, не позволяя ответить. Она крепко сжала мою руку и, глубоко вздохнув, протянула маленький листок, на котором было написано прощальное послание.

«Ты должна меня понять. Не как мать, как женщина, как человек, когда-то любивший. Ты еще услышишь обо мне. Я обязательно к тебе вернусь, только дождись меня. Я люблю тебя. Я люблю свою Эмилию. Все, что я делал и делаю, – лишь для того, чтобы она полюбила меня, стала моей. Она сказала, что есть место, где Эмилия сможет меня полюбить. Мне нужно лишь найти его. Моих чувств хватит на двоих. Не лишай меня последней надежды, останавливая и разрушая все своей любовью, которую я никогда не заслужу».

Перечитав эти строки несколько раз, я, сама того не замечая, вцепилась ногтями в бумагу, желая разорвать эту последнюю весточку. Злилась не на него, а на себя, такую наивную и глупую, доверившуюся человеку, одержимому изысканно сотканной ложью, название которой – любовь.

В порыве гнева я надорвала край листа, когда услышала рядом дикий вскрик:

–НЕТ!

Мать Уилла вырвала прощальное письмо и, прижав дрожащими руками белый клочок к груди, мотнула головой:

–Уходи. И больше никогда не появляйся.

Я сделала неуверенный шаг назад, все еще ошарашенная колкими несправедливыми словами женщины. Дверь резко захлопнулась перед моим лицом, обдав порывом ветра, и у меня в груди в этот момент что-то щелкнуло. Я неслась через лес обратно домой, выпуская сирену на волю. Когда она вспарывала кроны деревьев заостренными когтями, я мысленно представляла, что это моя боль, жгучая, невыносимая, горькая, от которой нужно навсегда избавиться.

В тот день я потеряла родного человека, любовь и нежность женщины, которую могла смело назвать матерью… Они с такой легкостью отказались от меня, навсегда разрушив веру в то, что человек с лучшими побуждениями не может предать. Все те чувства, которые эти люди питали ко мне, были фальшью, игрой, которую они мастерски вели, стараясь заманить в сети, чтобы потом растоптать мои чувства и вырвать эмоции с корнем из души. Возможно, они хотели, чтобы я, ведомая человеческими пороками и страхами, стала другой: сильной, волевой.

Любое желание ничто без действий, лишь наивные помыслы.

Тот вечер внес ясность, и я изменилась – стала ненавистной к любым человеческим чувствам, лишенной сострадания и жалости. Единственное, что у меня было, – это желание стать той, кем я поистине являлась, не боясь осуждения.

Я навсегда стала другой.

Глава 9

Опершись ладонями о стену по обе стороны от зеркала, я внимательно всматривался в отражение: черные волосы, раньше ниспадавшие до плеч, сейчас оказались взъерошены, в голубых глазах читался укор и насмешка. Осторожно проведя пальцем по шраму, непроизвольно улыбнулся краем губ.

Интересно, Эмилии он понравился? Стоит ли ей знать, от кого я его получил? Она удивится…

Улыбка моментально погасла на моем лице. Оттолкнувшись от стены, я отступил назад, сдернул с себя рубашку, кинув ее на кровать, и уселся на столешницу, прихватив бутылку рома. Не с первого раза справившись с крышкой, начал злиться – по телу пошла волна противной мелкой дрожи. Открыв бутылку, облегченно выдохнул и, отпив два больших глотка, закашлялся: ром был слишком крепким, горло обожгло. Жар растекался по всему телу, медленно накатывало чувство эйфории и расслабленности.

Образ Эмилии плотно засел в моей голове и мыслях. Вспоминая ее облик, непроизвольно сжал горлышко бутылки, чтобы хоть как-то вернуться в реальность.

Но ко мне пришли другие воспоминания.

Ранним утром, когда отец еще был жив, он позвал меня на рыбалку и шепотом поведал о том, что в наших водах видели сирену. Едва сдерживая волнение и недолго думая, я собрал все, что могло пригодиться: затычки в уши из плотной ткани, заостренный кремниевый кинжал, соль и обычные осколки стекла. Охотники очерчивали вокруг жертвы круг, ставили коленями на битое стекло, чтобы она не смогла сбежать. После такой пытки она становилась довольно послушной. Отец удивленно спросил, откуда я все это знаю. Сглотнув, я понял, что совершил оплошность, но лишь махнул рукой, стараясь скрыть волнение, и ответил, что прочитал это в какой-то книге. Отец, не поверив моим словам, тактично промолчал, подхватил все собранные мною вещи и, выйдя за порог, поманил за собой.

В тот вечер он погиб, спасая меня от когтей сирены, которая воспользовалась моментом и, удерживая меня за лодыжку, потащила на морское дно. Отец, недолго думая, прыгнул в воду, в панике забыв даже про кинжал. Отпустив меня из холодных объятий, сирена переключила внимание на него: морская дева подарила отцу поцелуй смерти, после которого ни один мужчина не был хозяином своих мыслей и действий и желал лишь одного – воссоединиться с возлюбленной, которая обрекала жертву на верную смерть, погружаясь на дно.

Всплыв на поверхность, я жадно начал хватать ртом воздух. Затем вернулся на берег за кинжалом, но стоило мне лишь схватить рукоять оружия и развернуться, как я заметил алые пятна на воде. Последнее, что запомнил, падая коленями на гальку, – это мимолетный образ сирены, лицо которой тронул звериный ехидный оскал.

Проснувшись посреди ночи, я долго лежал на кровати, чувствуя необъяснимую тревогу. Чтобы развеять неприятное чувство, осторожно встал и накинул мятую рубашку. Стараясь унять дрожь в руках и запустив пальцы в волосы, начал медленно массировать голову. Во рту горело, живот скрутило от голода. Бутылка лежала рядом, а содержимое медленно растекалось по полу. Ухмыльнувшись, я вышел из каюты, осторожно прикрыв за собой дверь.

На палубе никого не было. Давно утихли крики чаек и хмельные взбудораженные возгласы матросов, которые в свободное время предавались азартным играм – единственным доступным развлечениям на корабле. Вдохнув полной грудью, пошел в сторону камбуза, чтобы немного подкрепиться. Преодолев несколько ступеней, прислушался: из комнаты доносились голоса, причем один из них принадлежал Эмилии. Затаившись, я спустился ниже, стараясь услышать обрывки разговора, подавшись вперед и крепко ухватившись за один из выступов в стене.

Собеседники разговаривали полушепотом и изредка смеялись. Крис с присущей ему юношеской добротой и искренностью поведал свою историю, а затем начал отвечать на сыпавшиеся вопросы Эмилии по поводу капитана. Я напрягся, не желая, чтобы юнга сболтнул лишнего девушке, невольно разрушив все планы. И когда мальчишка произнес: «Ходят слухи, что дьявол уничтожил всю команду, оставив в живых только капитана, заключив с ним сделку…», резко распахнул дверь, застав врасплох сидящих.

Я тут же нацепил маску безразличия и скрестил руки на груди, показывая тем самым, что жду объяснений. Первым вскочил Крис и открыл было рот, чтобы оправдаться, но Эмилия одним властным жестом руки заставила мальчишку подчиниться. Как же я хотел, чтобы в этот момент юнга выбежал из кладовой и оставил нас вдвоем, чтобы я мог прикоснуться к своей пленнице, почувствовать ее…

За годы, проведенные вдали друг от друга, Эмилия превратилась в настоящую женщину, полную достоинства и умеющую постоять за себя.

В ее жесте было столько достоинства, столько внутренней силы, что я невольно отступил вбок. Посмотрев мне прямо в глаза, девушка ясно дала понять, что объяснений не будет, и, взяв Криса за руку, как какого-то малыша, последовала с ним наверх. После того как они поднялись на несколько ступеней, я скользнул взглядом по кладовой и, схватив очередную бутылку рома, отправился вслед за ними.

Выйдя на палубу, я полной грудью вдохнул морской воздух и услышал плеск воды позади себя. Продолжая держать бутылку рома в руке, развернулся и увидел, как двое никсов, духов воды, резвились в морских волнах, пытаясь выхватить что-то из лап друг друга. Они были похожи на двух детей, головы которых обрамляли длинные сине-зеленые волосы, переливающиеся в лунном свете. Между пальцами на руках и ногах блестели перепонки. Черные глаза, два разреза вместо носа и тонкие губы делали их похожими на сирен, но никсы прислуживали морским девам и считались гораздо слабее.

Что они забыли в этих водах? Что делают рядом с моим кораблем? Духи, заметив, что за ними наблюдают, окатили меня холодной водой, отчего я тихо выругался. Никсы, широко улыбнувшись беззубыми ртами, сверкнули черными глазами и скрылись.

Вернувшись в каюту, я первым делом скинул с себя промокшую одежду и натянул сухие штаны, подпоясав их ремнем. А затем откупорил бутылку и принялся расхаживать от одной стены до другой, делая большие глотки. Меня раздражало абсолютно все: обстановка, матросы, смешанные чувства, которые я испытывал к Эмилии. Что-то переменилось в ней, надломилось. Несмотря на сомнения, я был уверен, что из пугливой девочки она превратилась во властную женщину, знающую, чего она хочет и какой ценой сможет добиться желаемого. Даже если это граничило с безумием. Даже если это граничило с одержимостью.

Утром проснулся оттого, что за окном громко кричали чайки, а команда горланила песни, свистела и улюлюкала. Удивленно подскочив, я спешно ополоснул руки и лицо прохладной водой, избавляясь от похмелья, и, накинув чистые штаны и рубашку, вышел из каюты.

Стоило сделать пару шагов по палубе, как мой взгляд непроизвольно упал на столпившихся матросов и Эмилию, которая лениво и плавно виляла бедрами, скользя руками по своему телу. Одета она была в легкое платье с рваным подолом, еле-еле прикрывавшее колени. Тонкие лямки постоянно сползали, и девушка, игриво пробегая пальцами по коже, надевала их обратно, запрокидывая голову и вытягивая шею, которую прикрывал легкий шарф, кулона я так и не разглядел. Тело пленницы, окутанное серебристым светом, казалось, отталкивало солнечные лучи. Грудь колыхалась в такт плавным движениям, манящий взгляд из-под пышных ресниц, которым она одаривала каждого, был призывом и приглашением.

Ласкать… повалить… держать… пока ладони множества рук грубо сжимают бедра, ягодицы и груди…

Однако матросы позволяли себе только улюлюкать и призывно кричать, не приближаясь.

Я не выдержал и громко кашлянул в кулак.

Мужчины моментально перевели взгляд в мою сторону и, ужаснувшись, замельтешили, стараясь убраться с моих глаз: помочь на кухне, захватить тряпку с ведром или проложить курс. Не прошло и минуты, как мы с Эмилией остались вдвоем.

Пленница стояла напротив меня с победной улыбкой. Капельки пота блестели на ее теле, грудь высоко и часто поднималась и опускалась, спутанные волосы разметались по плечам красивым золото-рыжим облаком. Эмилия, явно наслаждаясь триумфом, поманила меня к себе. Сейчас она была прекраснее Афродиты, богини красоты, которую уважали и желали. Во взгляде Эмилии читалось нечто нечеловеческое, отчего я нервно сглотнул. Цвет радужки изменился с зеленого на алый, улыбка походила больше на звериный оскал.

Удивленно моргнув, я засунул руки в карманы, но с места не сдвинулся. Еще раз хорошенько осмотрев лицо девушки, вдруг понял: она все знала с самого начала и решила меня разыграть.

– Ну же, Уилл, разве ты не этого хотел? Разве не меня ты хотел завоевать в тот вечер, когда решил бросить все и сбежать? – Едкие слова прозвучали как приговор. Мне показалось, что голос пленницы стал значительно ниже, точно глубоководное течение. – Вот она я, на палубе ни души, что же мешает тебе закончить начатое? – Эмилия хитро улыбнулась.

Внезапный толчок в спину, будто порыв ветра, заставил сделать пару шагов навстречу девушке, однако, оглянувшись, я не почувствовал ни дуновения, ни чьего-либо присутствия. Странное ощущение возникло в груди, разрастающееся с каждым мгновением все сильнее: кто-то, подобно кукловоду, управлял моими эмоциями и действиями. Сдвинув брови к переносице, я не сразу понял, что Эмилия уже подошла ко мне вплотную. Почувствовав ее прерывистое дыхание, перевел взгляд на лицо девушки, затем на грудь, и, усмехнувшись краем губ, ведомый неизвестным порывом, протянул к ней руки, чтобы заключить в объятия…

Но тут же перехватил запястье пленницы, которая занесла руку, чтобы дать мне очередную пощечину.

– Не смей меня трогать, пока я не разрешу тебе.

– Прости, – только и смог прошептать.

Согнувшись пополам и юркнув под руку девушки, подхватил ее за талию и перекинул через плечо. Я чувствовал, как Эмилия рвет ткань моей рубашки, впивается ногтями в спину и кусает за шею. Ускорив шаг, подошел к своей каюте и, придерживая одной рукой талию пленницы, открыл свободной рукой дверь. Войдя, быстро скинул Эмилию на кровать, щелкнул засовом и, повернувшись, увидел, что она стоит на кровати с бутылкой рома в руке.

Не сдержав смешка, я только и спросил:

– К чему нам все эти игры?..

Не успел я закончить фразу, как в стену рядом со мной прилетела бутылка. Осколки разлетелись в стороны, засыпав пол. Посмотрев на мокрое пятно, которое медленно растекалось по стене, повернулся к Эмилии: пленница с победным выражением лица наблюдала за этой картиной.

– Подойди ко мне. – Обуявшая меня злость не могла сравниться ни с чем. Я почувствовал слабое жжение на запястье.

Пленница лишь усмехнулась и села на кровать, скрестив ноги.

– Подойди. Ко. Мне, – повторил слова, но в этот раз тише.

Испугавшись такой перемены своего настроения, крепко сжал кулаки, стараясь не выдать себя и успокоиться. Браслет продолжал затягиваться и впиваться в кожу, доставляя нестерпимую боль.

Спустя несколько секунд Эмилия неохотно встала и медленно приблизилась. Резко притянув девушку за талию, я знаком руки дал ей понять, чтобы она молчала. Лишь шумно вздохнула, но не попыталась сбежать.

Продолжая удерживать прелестницу за талию, свободной рукой провел по ее коже и приспустил лямку платья. Усмехнувшись краем губ, я наклонился и оставил легкий поцелуй на девичьем плече. Захотел одним движением сорвать шарф, но Эмилия моментально оттолкнула и разъяренно уставилась на меня:

– Что ты делаешь?!

Я издал рык, похожий на волчий. Рванулся, притянул к себе Эмилию, крепко прижал к себе, властно обхватив талию одной рукой, другую же запустив в золотисто-рыжие локоны, и потянул вниз, заставив запрокинуть голову.

– А что я делаю? – прошептав как можно тише, провел языком по ее нижней губе, начал медленно оттягивать и покусывать. Эмилия издала слабый стон, прикрыв глаза.

Подхватив девушку на руки и не прекращая поцелуя, я прислонил ее спиной к стене и, быстро подняв подол платья, провел ладонью по внутренней стороне бедра. Эмилия выгнула спину и, громко простонав, обвила руками мою шею, привлекая к себе. Не переставая ласкать нежную кожу, я медленно поднимался выше, в то же время не отрываясь ни на секунду от ее тела, покрывая каждый миллиметр поцелуями, спускаясь к груди.

Внезапно Эмилия вскрикнула и с невероятной силой оттолкнула меня, заставив сделать несколько шагов назад, запнуться и неуклюже рухнуть на кровать.

– Не смей прикасаться ко мне, чертов предатель! – Холодный взгляд прищуренных глаз заставил стушеваться.

Эмилия выбежала из каюты, оставив меня в недоумении.

Громко хлопнув дверью, я медленно сползла по ней на пол и, обхватив руками колени, начала раскачиваться из стороны в сторону, чтобы хоть как-то успокоиться. Обведя взглядом ненавистную каюту и наткнувшись на амулет, который лежал на подушке, доползла на коленях до кровати, схватила его и быстро надела на шею. Прикосновение холодного артефакта привело мысли в порядок. Я крепко сжала в ладони ракушку, стараясь унять дрожащее от возбуждения тело, в то время как сирена нещадно царапала мою плоть изнутри, пытаясь выбраться наружу.

Лицо пылало, на губах оставался вкус табака и морской соли, отчего я непроизвольно почувствовала укол совести. Гнев, cжигающий мое тело и душу, попытался вырваться наружу, но нежность и ласка Уилла неизменно тушили негативные эмоции.

Резко мотнув головой, встала, подошла к зеркалу и, аккуратно сняв бретельки с плеч, позволила платью упасть на пол. Умывшись прохладной водой, вдруг глубоко вдохнула соленый воздух и отчетливо почувствовала знакомые нотки.

Запах хвои и табака с нотками крепкого алкоголя и корицы, наполнивший каюту особенным ароматом, заставил распахнуть глаза и оглядеться.

Но рядом никого не было.

Проснувшись с первыми лучами солнца, я потянулась в кровати и, зажмурив глаза от удовольствия, шумно выдохнула. Затем встала – чуть ли не выпрыгнула из постели – и легким шагом направилась в сторону шкафа.

Подойдя вплотную, распахнула дверцы и осторожно провела пальцами по платьям, боясь их испортить или запачкать. Однако что-то внизу привлекло мое внимание. Я отдернула разноцветные подолы и увидела широкие штаны цвета слоновой кости и схожий по оттенку короткий топ на тонких бретельках. В подобном наряде гораздо удобнее передвигаться по палубе, не привлекая к себе особого внимания, и, в случае чего, успеть дать деру, но я была не в том настроении, чтобы лишать себя возможности вывести Уильяма из себя. Усмехнувшись, зажмурилась, наугад ткнула в первый попавшийся наряд и не прогадала: в моих руках оказалось платье, цветом напоминавшее закатное небо: светло-розовые волны шелкового кружева сменялись бархатом персикового цвета, создавая плавный переход.

Быстро надев платье, прикрыла глаза, наслаждаясь тем, как приятно материал холодил кожу. Сделала небольшой пучок на голове, создавая эффект легкой небрежности, и, покрутившись несколько раз перед зеркалом, решительно вышла из каюты.

Поднявшись на палубу, первым делом обратила внимание на шум и крики: матросы бегали туда-сюда, перенося еду и выпивку из камбуза в трюм, вешались замки на некоторые двери, двое крепких матросов пытались насильно закрыть в каюте Криса и какого-то старика с раскрасневшимся от выпитого алкоголя лицом.

Подхватив подол платья, я побежала в их сторону и, оказавшись достаточно близко, громко крикнула:

– Что вы творите, черт бы вас побрал?!

Матросы окинули меня скептическим взглядом и, впихнув отчаянно брыкающегося юнгу и нечленораздельно вопящего старика в каюту, попытались закрыть за ними дверь. Меня пару раз нечаянно пихнули плечом, заставив возмущенно вскрикнуть и отвлечься, и, когда я снова повернулась, дверь уже успели плотно закрыть на засов.

Переводя встревоженный взгляд то на дверь, в которую барабанили изнутри, то на уходящих матросов, я почувствовала легкое прикосновение к спине и резко обернулась.

Позади меня стоял матрос лет тридцати, волосы его имели оттенок жженой соломы, лицо покрылось веснушками, прищуренные глаза казались какими-то выцветшими. Мужчина поджал губы, и мне стало ясно, что объяснять, что происходит, он будет нехотя, лишь бы я удовлетворила интерес и перестала совать нос не в свое дело. Напряженность в каждом движении выдавала его страх: тело содрогалось от малейшего звука. Неожиданно для себя я схватила его за руку и вцепилась ногтями в кожу, отчего тот дернулся.

– Где ваш чертов капитан?! Он каждый раз, подобно крысе, сбегает с корабля, стоит лишь почувствовать опасность?

Матрос, в глазах которого плескалась паника, не сразу понял, о чем я спросила, и отрешенно посмотрел на свою ладонь, будто видел ее впервые. Пару раз растерянно моргнув, он схватился за крестик, который висел у него на шее, и, нервно теребя засаленными пальцами облезлую веревку, быстро забормотал молитву, а затем завопил:

– Они убьют всех нас! Сожрут наши тела и высосут душу, отдав их морскому дьяволу! Спасения нет! Нет! – Подбородок матроса затрясся, и я удивилась такой резкой перемене настроения: несколько минут назад он держал свои эмоции в узде, но стоило мне лишь задать вопрос, как матрос стал похож на свихнувшегося фанатика. – Сирены, они погубят этот корабль! Никакие чары нас не спасут! Мы будем гнить на морском дне! Они погубят нас, но не его! Не его!

Сирены убивали чаще всего ради забавы, считая это невероятно приятным занятием, впитывая страх мужчин и множа свои силы. В голову врезались фразы из сказок, которые читал мне Генри перед сном, свято веря в их правдивость:

«И выйдут они из морской пучины, родившись от порочной связи морского и человеческого. Для одиноких сердец они станут пристанищем, укрытием от бед, и красота их не будет знать границ. Лишь раз дотронувшись, не скинешь оковы их власти, пока они не утащат тебя на дно морское, где обретешь ты вечный покой. Тот же, чье сердце наполнено любовью, не сможет стать их целью, и лишь он сможет остановить красавиц морских».

Жаль, что большинство подобных писаний были выдумками: даже влюбленный мужчина никак не мог остановить сирену, если она действительно захотела поиграть с жертвой, перед тем как убить. И да, морских дев создала Персефона, а не какая-то там любовь. Достаточно прозаично.

Несмотря на то что мы были повязаны кровью и клятвами, сейчас я не хотела встречаться с морскими девами, поэтому нашла для себя единственное правильное решение: спрятаться за горой ящиков. Выступать против сирен было равносильно смерти, но и устоять от неистового желания увидеть сестер я не могла.

Вдруг слабое пение разлилось со стороны морских скал и валунов, находившихся прямо по курсу. Некоторые матросы застыли на долю секунды, но, махнув головой и прогоняя наваждение, быстро взяли себя в руки и продолжили готовиться к бою. Корабль шел достаточно быстро, отчего создавалось впечатление, что это дело рук сирен, которым не терпелось насладиться человеческой смертью.

Один из матросов, чьи глаза были полны ужаса, подбежал и дрожащими руками отдал мне два небольших кинжала. Сжав мои ладони на рукоятках, он велел защищать себя и моментально скрылся среди других мужчин. Я даже не успела его поблагодарить. Покрутив оружие в руке, отметила, что над ним скорее всего работал искусный мастер, но, несмотря на это, прекрасно осознавала его бесполезность в борьбе против сестер. Я забеспокоилась: неужели за многие годы сражений с детьми Персефоны люди так и не поняли этого? Неужели Уильям ничего не знает… А если знает, то зачем тогда…

Додумать я не успела: тихая мелодия усилилась и переросла в громоподобное песнопение. Корабль окружили сирены: их лица прикрывали черные густые волосы, которые они беспрерывно расчесывали скрюченными пальцами, не прекращая при этом петь. По пояс это были обычные нагие женщины – голова, руки, грудь, – но морских чудовищ выдавали хвосты длиной не менее двух метров, которые сейчас игриво постукивали по камням, показывая, что сирены возбуждены и ждут момента, когда смогут насладиться страхом и плотью жертв.

Я заметила, что хвосты у них были одинаковой формы, но слегка отличались оттенком: от светло-небесного до темно-синего цвета. Синхронность их действий выводила из себя и одновременно завораживала. Потеряв счет минутам, крепко сжимая кинжалы, я молча наблюдала и ждала, когда они решатся вступить в открытый бой.

Пригнувшись и лавируя между застывшими матросами, я перебралась в другое укрытие и заметила, что на отдаленном валуне сидит еще одна сирена, немного крупнее и выше, чем остальные. Волосы не скрывали лица, поэтому мне удалось его рассмотреть: гордо вскинутый подбородок, надменный взгляд, величественная поза указывали на то, что она была главной среди остальных. Широко распахнутые глаза, полностью затянутые алой пеленой, отчего создавалось впечатление, будто они налиты кровью, не моргали. Пухлые губы приоткрывались в безмолвном экстазе. Вместо носа виднелись два небольших проема, на шее быстро раздувались жабры, хвост, в отличие от подданных, горел красным и переходил в желтый у талии. На голове сирены красовалась корона, напоминающая лавровый венок, но, слегка прищурившись, я поняла, что сделана она из плотно соединенных морских звезд, присыпанных позолотой, и тел морских существ, связанных узорчатыми линиями и мелкими ракушками.

Сердце пропустило удар.

Это она.

Перехватив мой пристальный любопытный взгляд, Королева сирен улыбнулась, обнажив два ряда заостренных хищных зубов, и пронзительно закричала:

– АХТАРАН![6]

Сирены замолкли и молниеносно прыгнули в воду. Матросы замерли, панически переглядываясь, ожидая атаку из морских глубин. Внезапный толчок в кормовую часть корабля заставил меня ухватиться за первый попавшийся под руку трос. С каждой секундой удары усиливались, заставляя корабль опасно заваливаться набок.

– Всем спуститься в шлюз и зарядить пушки! Не жалейте сетей с крюками! Ненадолго, но это их задержит. Другие за это время успеют зарядить картечью пушки. Стреляйте вниз, чтобы эти твари не приблизились к кораблю! – послышался уверенный властный мужской голос, принадлежащий Уильяму. – Тряпки в уши – быстро! Быстро!

Сирены, взбирающиеся на корабль со всех сторон, невольно заставили меня поежиться. Налитые алым цветом глаза бешено вращались в поисках легкой цели. Острые клыки постоянно щелкали и клацали. Серо-зеленый оттенок кожи и черная жижа вместо алой крови говорили о том, что эти сирены были чистыми порождениями Персефоны, возрожденными из морских глубин и не знающими ничего, кроме жажды убивать.

Сердце гулко забилось, в ушах зазвенело, стоило мне быстрым взглядом окинуть палубу. Матросы, вооруженные бесполезными кинжалами, пытались добраться до сирен, но чудовища двигались быстрее. Палуба окрашивалась в алый оттенок крови мужчин и вязкую черную слизь сирен. Некоторым матросам все же удалось добраться до чудовищ и перерезать им горло.

Стараясь быстро и незаметно преодолеть самое пекло, я споткнулась об расшатанную доску и тихо выругалась. Пронзительный взгляд одной из сирен медленно переместился в мою сторону вместе с головой, которая вывернулась под неестественным углом. Морская дева широко улыбнулась, и я смогла заметить, как с ее рта стекает вязкая черная слюна. Вместо хвоста у нее были две ноги, широко расставленные, кривые, нелепые.

– Сес-с-стрица…

Стараясь подавить страх, я улыбнулась в ответ и отвела кулон в сторону, пальцем касаясь веревки, но не выпуская рукоять кинжала. Глаза накрыла привычная пелена, тело забило мелкой дрожью от желания присоединиться к пиршеству.

– Сес-стра… – человеческое горло саднило, когда из него вырвался низкий голос сирены, – неважно выглядиш-шь.

Глаза сирены гневно сверкнули, и она ринулась ко мне с нечеловеческой скоростью. Увернувшись в последний момент, я выпустила из рук амулет, который тут же притянулся к коже, возвращая человеческий облик, и побежала в противоположную сторону. Стоило только сделать несколько шагов, как сестра схватила меня за ноги и с силой дернула на себя. Я упала на палубу, словно мешок с рыбьими потрохами, и клацнула зубами, едва не откусив язык. Вцепившись руками в доску на палубе, которая вздулась от влаги, я начала дергать ногами, пытаясь избавиться от хватки. После нескольких неудачных попыток мне это удалось. Перекатившись с живота на спину, прижала ноги к себе и со всей силой ударила сирену в живот, заставляя убраться от меня подальше. На долю секунды сестра растерялась, и мне этого хватило, чтобы вскочить и схватить один из кинжалов, которые я выронила во время падения. Сильнее сжав рукоять, медленно пошла по кругу. Сирена вторила моим движениям, явно наслаждаясь игрой.

– Предательнис-са…

– Я – нет, а вот тот матрос у тебя за спиной – вполне возможно.

Не успела моргнуть, как сирена, обернувшись, вспорола острыми ногтями брюхо подкрадывающемуся матросу. Алая кровь брызнула ей на лицо и палубу, оставляя вязкие следы. Сестра, захлебываясь диким смехом, запрокинула голову, оголяя шею.

Это был мой шанс.

Подбежав к сирене, которая наслаждалась криками и агонией умирающего матроса, я замахнулась и перерезала ей горло, из которого хлынула вязкая черная жижа. Брезгливо сжав нос, наблюдала за ее последними минутами в человеческом неуклюжем теле. Когда сирена рухнула на палубу с глухим стуком, вытерла лезвие клинка о неподвижное обмякшее тело и пнула его в сторону моря. Проделывая это из раза в раз, я оказалась на краю палубы. Вонзив лезвия в доски, подхватила сирену под мышки, с трудом подняла и, перекинув через борт, сбросила в море. Вода моментально забурлила, выказывая недовольство и поглощая неподвижное тело.

Довольно кивнув, тыльной стороной ладони вытерла пот со лба, оставляя темные разводы на коже. Спиной почувствовала пристальный взгляд. Подняв голову, я заметила Уильяма, который, не мигая, смотрел на меня и улыбался, будто все это его забавляло.

Внезапный крик и всплеск воды заставили обернуться и подбежать к тому месту, где буквально несколько секунд назад стоял матрос. Теперь от него остались лишь брошенные сабли и один дырявый сапог. Подчиняясь внезапному легкомысленному порыву, я перегнулась через борт и стала вглядываться в морские глубины. Вода исходила крупными кругами, которые постепенно окрашивались в красный цвет. Сквозь мутную пелену я заметила, что ко мне плавно приближается одна из сирен, хищно обнажив мелкие заостренные зубы. Не сводя алых глаз, она замерла, будто пытаясь разглядеть мою истинную сущность.

«Это твой шанс встретиться с ней. Воспользуйся им…» – раздался шепот в голове.

Убедившись, что никто не наблюдает, я сделала глубокий вдох и нырнула.

Тело моментально прожгло огнем. Приоткрыв под водой глаза, которые щипало от морской соли, я попыталась замедлить алую пелену, стремительно заволакивающую глаза, подобно предрассветному туману. Сфокусировав зрение, заметила, что буквально в нескольких метрах кругами медленно плавала сирена, будто оценивала уровень опасности. Расстояние между нами сокращалось, и вскоре я почувствовала легкое прикосновение холодных пальцев к щеке, сменившееся непереносимой болью. Когти, не уступающие остротой трезубцу Посейдона, оцарапали кожу.

Я тихо взвизгнула, и пузыри вырвались изо рта. Сирена, готовая постоять за себя, кусала меня изнутри, заставляла человеческое тело вздрагивать. Мысленно велела ей отступить и замолчать, чтобы она все не испортила. Голова закружилась. Проваливаясь в забытье, я увидела, как сирена, схватив меня за руку, потащила вслед за собой на глубину.

Боль пронзила тело, словно ток, и я, вымученно открыв глаза, вдохнула полной грудью и закашлялась. Вскоре головокружение прошло. Осмотревшись по сторонам, стиснула зубы: корабля не было видно, кругом резвились волны, сама же я лежала на небольшом рифе посреди моря. Отведя кулон немного в сторону и приоткрыв завесу для сирены, попыталась ощутить хоть какие-то признаки жизни поблизости.

Ничего.

Внезапно окатившая меня морская волна заставила вскрикнуть от неожиданности и выронить кулон из пальцев. Повернув голову в сторону, я удивленно вскинула бровь: Королева сирен, опираясь на выступы в рифе, взбиралась вверх, не сводя с меня при этом налитых кровью глаз. Поравнявшись со мной, она села, опустив хвост в воду.

– Моя дорогая Ундина…

– Я не…

– Хочеш-ш-шь сказать, ты не крала человеческую душ-ш-шу ни в чем не повинного ребенка?

Я не нашлась, что сказать, лишь открывала и закрывала рот, жадно глотая воздух. Платье липло к телу, вызывая дискомфорт и неистовое желание разорвать его в клочья.

– Но не будем об этом. Каждый имеет право забыть с-свое ис-стинное имя, ведь правда? Тебе наверняка не терпится узнать, что ты делаеш-ш-ш-ь посреди моря, скрытая от людс-ских глаз? – Задав вопрос, Королева сирен начала бить хвостом об воду, брызги окатили мое лицо и платье. Изо всех сил сдерживая гнев, я кротко кивнула и испуганно сжалась в комок. Растрепанные волосы спадали на поясницу и плечи мокрыми колтунами, прикрывая кожу от палящего солнца.

Королева сирен, удовлетворенная такой реакцией, взяла мою ладонь в свою и начала рисовать на ней когтем странные узоры.

– Знаеш-ш-шь ли ты, Эмилия, каково это – почувствовать себя брош-ш-шенной, растоптанной, почувствовать тьму и несправедливость, обрушивш-ш-ш-иеся на каждого из нас-с?

От Королевы сирен шел едва уловимый запах, который показался мне таким знакомым. Я прикрыла глаза и втянула воздух, стараясь распознать аромат, и тут же отпрянула, вцепившись ногтями в каменистую поверхность. От Королевы сирен едва ощутимо пахло хвоей и табаком с нотками крепкого алкоголя и корицы.

Запах, который я не забуду никогда.

Запах Охотника.

Заметив, как я сжала пальцы свободной руки в кулак, Королева сирен медленно отпустила мою ладонь и, немного отодвинувшись, начала заплетать свои густые волосы цвета ночного неба в тугую косу. Я недоуменно на нее взглянула, но она сделала вид, что не замечает меня, продолжая пропускать локоны сквозь пальцы. Спустя несколько мгновений Королева сирен отбросила широкую косу на спину и повернула голову чуть вбок, показывая мне пальцем на участок кожи под ухом: от угла нижней челюсти до ключицы проходила сеточка шрамов, которые были похожи на укусы. Чуть приглядевшись, поняла, что уродливые шрамы образуют особый рисунок – лицо мужчины. Неужели… Завороженная, я медленно потянулась рукой к ее шее, но в ответ лишь получила удар по пальцам.

– Хочеш-ш-шь узнать, откуда это?

Задав вопрос почти шепотом, Королева сирен подалась вперед, сокращая расстояние между нами. Создалось впечатление, что она готовится наброситься на меня, но морская дева лишь резко перекинула косу на шрам, закрывая рисунок от любопытных взглядов, и положила влажную холодную ладонь мне на лоб.

Внезапно мир начал вращаться.

– Мое имя Сара.

Это последнее, что я услышала, перед тем как провалилась в небытие. Голова заполнилась чужими воспоминаниями и дикими криками о помощи.

Глава 10

Стоял теплый майский день.

Солнце светило, нещадно слепя глаза, трава еле-еле колыхалась под рукой ветра, деревья зацвели, радуя глаз. В этот день я, еще маленькая девочка, получила ужасную новость, которая посеяла в моей душе зерно ненависти ко всему человечеству.

Родители умерли от чумы, из родственников у меня никого не осталось, кроме тетушки Сьюзи, которая больше выступала в роли наседки, нежели приемной матери. Ей было уже глубоко за шестьдесят, когда я предстала перед ней, сжимая худыми руками подол платья, боясь посмотреть в глаза женщине, на плечи которой легла забота обо мне. Маленькая сгорбленная старушка излучала тепло и добродушие. Седина не пощадила ни единого волоска на голове, лицо, покрытое глубокими морщинами, было по-прежнему прекрасно: прослеживались красивые черты, в которых, даже слегка исказившись, сохранились величие и стать.

Тетушка всячески поддерживала меня и знакомила с правилами нового дома и селения, устраивала званые вечера, но ни один из них я не удосужилась посетить, поскольку мне было невыносимо наблюдать за тем, как эти приглашенные против моей воли люди веселились, пока мои родители гнили в земле.

Каждую ночь просыпалась от одного и того же кошмара: я падала в воду и медленно шла ко дну, безмолвно моля о помощи, пока воздух окончательно не покидал легкие. Стоило лишь мне медленно погрузиться в темноту, как чьи-то крепкие руки хватали за талию и тянули наверх, к свету, и тихий ласковый голос молил лишь об одном: «Борись».

Это продолжалось изо дня в день, терзая тело и душу. Сначала я просыпалась в холодном поту и с дикими криками, но постепенно страх притупился и этот сон стал восприниматься как что-то должное и неизбежное.

Поделиться мыслями и опасениями мне было не с кем: тетушка сочла бы меня сумасшедшей и сослала бы в монастырь для очищения души от дьявольского наваждения, девушки же из соседних домов не общались со мной. Я будто одним своим видом внушала им тревогу и опасность. Густые длинные черные локоны, слегка прищуренные глаза цвета аквамарина, обрамленные пышными ресницами, заостренный нос, пухлые губы с оттенком спелой вишни – все считали меня странной, полной гордыни и презрения. Знакомые, которые подходили к тетушке, когда я стояла рядом, сначала перекрещивались, бубня под нос молитвы, а затем лишь переходили к разговору, кидая на меня косые взгляды. Они считали, что я одна из дочерей Гарпии – полуженщины-полуптицы с большими разноцветными перьями, девичьей головой и руками вместо крыльев. Человек, услышавший ее пение, забывал обо всем на свете, оказываясь в ее власти. Подобные чудовища обитали на Сирции и Парифиде, но не на Сербонии – континенте, что был моим домом. В ответ на сплетни я лишь молчала и гордо вскидывала голову, проходя мимо зевак. Не стоит и говорить о том, что таким поведением я хотела лишь укрепить ложь, клубившуюся вокруг меня, подобно туману.

Отгородиться, чтобы стать свободной.

После свержения старой власти на всех континентах началось избрание новых Правителей. Этот переворот был вызван уравниванием прав существ и людей, который не каждому пришелся по душе. Правители, что столько лет властвовали на континентах, сами прикладывали руку к тому, чтобы избавиться от чужаков. Смертные побаивались чудовищ, это не изменило даже хрупкое перемирие. Новая власть решила, что нужно избавиться от Правителей, которые властвовали столько лет, и дать возможность смертным и чудовищам выбрать собственный путь.

Во главе Сербонии встал мужчина лет тридцати пяти со смуглой кожей и бирюзовыми, глубоко посаженными глазами. Нос с горбинкой, широкий лоб и полные губы – эти черты неизменно привлекали множество женщин, считавших его носителя воплощением похоти и красоты. Однако Правитель не признавал человеческих девушек: ему по душе были чудовища, наделенные магическими способностями. Он, подобно Охотнику, выслеживал необычных девушек по континенту и вступал в отношения с ними. Зачастую чудовища не задерживались надолго в постели Правителя, но тем не менее он держал их при себе, показывая подданным, что способен заботиться не только о людях, но и о иных существах. Любые запреты, касающиеся чудовищ, были сняты: отныне они считались свободным народом, и покушение на убийство нелюдей приравнивалось к предательству. Правитель часто устраивал встречи с народом, в которых его всегда сопровождала дева необычайной, но при этом довольно странной красоты. Она извивалась, целовала, облизывала мужчину, вызывая на его лице лукавую улыбку, говорящую о том, что он не прочь уединиться с ней в каком-нибудь закоулке.

Несмотря на странное пристрастие Правителя, обязанности он выполнял безупречно: экономика и политика развивались, торговые связи с другими континентами были налажены, убийства прекратились, не считая тех случаев, когда ревнивый муж мог пырнуть неверную жену ножом во время скандала. Ни одному чудовищу за последние десять лет не причинили вреда: никаких убийств или вредительства.

Сербония славилась горными породами и алмазами, добываемыми в шахтах. У представителей подземного народа была непропорционально большая голова с ярко выраженными чертами лица: здоровенный нос, двухдюймовые[7] кудрявые брови и глаза разного цвета. Необычно длинные пальцы обладали удивительной чуткостью и ловкостью. Волосы и бороды пестрили самыми разными оттенками и с трудом поддавались укладке. Подземные жители прослыли отменными любовниками, несмотря на суровость и низкий рост, едва доходивший до полутора метров.

Тем не менее даже такие любовники не могли удовлетворить местных распутниц. Девушки думали, что если держаться от меня подальше, то их суженые перестанут обращать на меня внимание. Святая наивность. Втайне от тех, кого уготовили им в жены родители, молодые люди искали со мной встречи, писали любовные письма и посылали подарки, цветы, умоляя сходить на тайные свидания, но мое сердце молчало. Я могла стать любовницей или женой, стоило лишь сказать «да», но такая участь не прельщала меня. Я смотрела на девушек, у которых были несчастные браки – муж изменял им, избивал, не приносил и копейку в дом, все пропивая. Безусловно, есть в нашем городке и благородные мужчины, но я была равнодушна к их ухаживаниям, подаркам и цветам, поскольку я считала себя достаточно молодой, чтобы обрекать себя на подобные мучения – рожать, терпеть пренебрежительное отношение, слушать чужие советы по поводу того, как должна строить семейную жизнь.

Проходя мимо какой-нибудь парочки, с наслаждением замечала, как на меня смотрит мужчина, изучая каждый изгиб тела. Девушка, сопровождающая нахала, моментально перехватывала мой взгляд и злобно кривила губы. Я чувствовала ее ненависть, но в ответ лишь издавала короткий смешок, давая понять, что она мне не соперница. В нашем небольшом городке было всего лишь пятнадцать мужчин, которые служили кормом для пираний, готовых за возлюбленного разорвать глотку любой, кто посмеет подойти ближе чем на пару метров.

Так медленно тянулись годы, сменялись месяцы. Однажды ранним зимним утром тетушка отправилась на рынок за мясом и овощами, поскольку наши запасы подходили к концу, и велела мне открыть почтальону: ей должна была написать двоюродная сестра, которая жила в Лостоне.

На улице ярко светило солнце, небольшие хлопья снега падали с неба и, медленно кружась, опускались на землю, покрыв все вокруг белым ковром. Несмотря на красоту природы, что-то не давало мне покоя и терзало изнутри. Всю ночь я не могла сомкнуть глаз и забылась сном только под утро. Встав и взглянув в зеркало, поняла, что лучше скрыть следы бессонной ночи, чтобы у тетушки не возникло вопросов, почему я выгляжу как пугало. Взяв пудру, аккуратно нанесла ее на кожу и, рассмотрев лицо с разных ракурсов, удовлетворенно кивнула.

В камине, наполнявшем дом теплом, уютно потрескивали поленья. Подумав, что тетушка придет раньше почтальона, – она слыла достаточно резвой для своих лет, иногда и я не могла за ней поспеть, хотя была намного моложе, – решила остаться в ночной сорочке, которая оголяла грудь и щиколотки.

Я спустилась в гостиную и, облокотившись на подоконник, уткнулась носом в заледенелое окно и начала тихо мурлыкать слова песни, которую перед сном пела моя покойная мать.

Внезапно в дверь настойчиво постучали. Слегка пощипав холодными пальцами щеки, поспешила к двери и резко ее открыла.

Почтальон, который стоял передо мной, был чем-то увлечен. Рассматривая деревья и сугробы позади себя, он занес кулак, чтобы еще раз постучать, наклонился вперед и пошатнулся, слегка растерявшись от неожиданности.

– Простите, я подумал, что хозяйка не слышит, и решил постучать еще раз.

Я хотела усмехнуться, но решила рассмотреть почтальона получше: передо мной стоял высокий, крепко сложенный мужчина лет двадцати пяти. Взгляд глубоко посаженных карих глаз скользнул по моему лицу и опустился ниже. Длинный прямой нос отдаленно напоминал мой, но греком я его назвать не могла. Волосы цвета спелой пшеницы обрамляли лицо, и, судя по щетине, мужчина не брился около трех дней. Губы вытянулись в тонкую линию, руки болтались вдоль тела, костяшки пальцев, покрытые кровавой коркой, говорили о том, что недавно молодой человек с кем-то подрался.

Проследив за моим взглядом, мужчина продолжил, слегка прочистив горло:

– Пришло письмо из Лостона от неизвестного отправителя. Полагаю, ваша…

– …тетушка. – Я сложила руки на груди, явно наслаждаясь моментом, пока мужчина пытался подобрать слова.

– Да… полагаю, ваша тетушка знает, от кого оно. Я могу попросить вас передать ей конверт?

Я кивнула, не отводя глаз со смущенного почтальона, внутри ликуя – в очередной раз заставила мужчину покраснеть и виновато опустить голову. Но что-то не давало мне покоя: если своими действиями и жестами он выдавал беспокойство, то глаза излучали уверенность и животный голод, не схожий с похотью. Переведя взгляд на руки почтальона, я вдруг осознала, что они были точно такими же, как и в моих кошмарах.

Но как это возможно?

Отбросив глупую мысль, я встретилась взглядом с мужчиной, невзначай проведя пальцами по шее, откидывая непослушные пряди волос, и не смогла сдержать улыбки, когда услышала его шумный вздох.

Руки почтальона затряслись, и письма упали в снег. Мы одновременно наклонились за ними, соприкоснувшись ладонями. Я почувствовала, будто через меня прошел разряд тока.

Бороться. Ты должна бороться.

Ужаснувшись голосу, прозвучавшему в голове, я резко вырвала из рук почтальона письма и положила их на перила, предварительно отряхнув от снега. Обхватив себя руками, вымученно улыбнулась и вновь взглянула на молодого человека. Его лицо было пунцового цвета, я всеми силами старалась не засмеяться и, пытаясь сгладить ситуацию, сказала:

– Огромное спасибо, что доставили это письмо моей тетушке. Можете не переживать, передам все в целости и сохранности. Всего доброго. – И начала медленно закрывать дверь, когда услышала:

– Меня зовут Роджер. Буду ждать вас на первом празднике весны!

Прошло два месяца с того дня, как мы впервые встретились с Роджером. Наши краткосрочные свидания, которые последовали после первой встречи, заканчивались лишь поцелуями. Я старалась соблазнить мужчину, но он всегда отстранялся, будто что-то не давало ему покоя.

Спустя месяц наших встреч он пропал. Каждый день я выходила на прогулку в надежде, что снова его увижу, но мои попытки не увенчались успехом.

Однажды сбежав из дома посреди ночи, чтобы незаметно пробраться к месту, где мы с Роджером встречались, мне «посчастливилось» встретить местного священника, проходившего мимо после ночной службы. Увидев беглянку в сорочке, едва прикрывающей грудь и колени, он, несмотря на возраст, прытко схватил меня за ухо и оттащил обратно в дом, словно нашкодившую кошку, предварительно поручившись у тетушки, что утром я приду на службу и покаюсь в грехах. Конечно же, я не удосужилась посетить это «радостное» мероприятие, ссылаясь на плохое самочувствие. Возможно, грипп. Возможно, корь. Возможно, чума. Свободу выбора я дала тетушке и священнику, наслаждаясь тем, какие обеспокоенные взгляды они кидали на меня весь вечер и пытались угодить, стоило лишь наигранно закатить глаза и издать протяжный стон.

Наступила весна. Изо дня в день я становилась все раздражительнее, искренне не понимая, почему Роджер больше не давал о себе знать. Тетушка не раз пыталась начать разговор о моем самочувствии, но я лишь отмахивалась и закрывалась в комнате.

Во время очередной ссоры я в сердцах крикнула тетушке, чтобы она оставила меня в покое, и, громко хлопнув дверью, легла на кровать и крепко зажмурила глаза, чтобы гнев, зарождающийся в душе, не вырвался наружу.

Сама того не замечая, провалилась в сон.

Я медленно брела к воде. Зайдя по шею, набрала полную грудь воздуха и нырнула, уплывая все глубже и глубже, на морское дно.

Почувствовав, что течение захватывает меня в водоворот, я старалась рваными и хаотичными движениями вырваться из ловушки, но внезапно все прекратилось. Прищурившись, заметила, что ко мне плывет девушка: красные волосы почти полностью закрывали лицо, тело было очень худым и костлявым, обтянутое кожей так, будто она вот-вот лопнет или разорвется. Хоть губ я и не приметила, но почувствовала, что она едко ухмыляется. Внезапно в голове услышала женский голос, сладкий, как мед, манящий к себе. Пытаясь избавиться от наваждения, несколько раз тряхнула головой, но голос становился все настойчивее и громче.

Девушка медленно подплыла ко мне, протянув руку ладонью вверх и обнажив два ряда пираньих зубов.

Голос в голове становился настойчивее, но я не могла понять, откуда шли эти звуки, ведь рот у девушки был закрыт.

Вода бурлила вокруг и будто шептала:

–Иди же ко мне, мое оружие, мой шанс, моя сирена. Стань временным сосудом, впитай в себя власть и ненависть морей.

Внезапно девушка схватила меня за шею и стала душить.

От страха я закричала и, проснувшись, обнаружила, что лежу на полу, замотанная в одеяло, холодный пот стекал по лбу. Осмотрев комнату, глубоко задышала, чтобы хоть как-то прийти в себя и успокоиться, но девушка и ее напевная речь и ужасные слова не хотели вылетать из головы.

Взглянув в окно, увидела, что рассветные лучи окрашивают горизонт в мягкие тона, воздух наполнен ароматами свежей травы и цветов, даруя чувство спокойствия и умиротворения.

Скинув с себя одеяло, начала приготовления к первому празднику весны.

Ничего не могло помешать веселью: ни мороз, ни лужи, ни сошедший с земли вязкий снег, смешанный с грязью. Девушки наряжались в короткие красные платья, выражая намерение стать увлечением на одну ночь. Некоторые надевали еще и маски, закрывающие верхнюю половину лица, чтобы не разгневать матушек и тетушек.

Мужчины на празднике весны не ставили перед собой цель найти невесту. Они лишь хотели весело провести время, чтобы потом на протяжении года вспоминать таинственную незнакомку, которая вскружила им голову. Как правило, молодые люди надевали только широкие штаны, которые подпоясывались красным ремнем, показывая, что они совсем не прочь провести время с незнакомкой. Масок они не носили, поскольку на все наше селение было лишь пятнадцать молодых людей брачного возраста, и все их знали по именам и повадкам, так что любая девушка, фаворит которой не обращал на нее внимания, могла легко заполучить его на одну ночь. В этот вечер праздновали только люди – чудовищ не звали и не желали видеть.

Вдруг поймала себя на мысли, что опасаюсь реакции окружающих: прежде я никогда не участвовала в таких праздниках и не знала, каким образом тут все устроено. Но слова Роджера не выходили из головы:

«Встретимся на первом празднике весны!»

Усмехнувшись краем губ, надела маску и красное традиционное платье и направилась прямиком к своей погибели.

Время тянулось медленно, слишком медленно. Если я срочно что-то не придумаю, мои дни сочтены.

Наступил первый праздник весны, и я возлагал на него большие надежды. Выглянув в окно, заметил движение около больших валунов у пруда, которые ограждали водоем от чужих глаз. Мое лицо моментально покрылось испариной, по телу побежали мурашки, но скрываться я больше не мог.

Затянув посильнее красный ремень, вышел из дома и прямиком пошел к камням. Не сделав и пару шагов, услышал звонкий женский голос, противостоять которому было невозможно.

Устало вздохнув, громко произнес:

– Выходи. Я знаю, что это ты.

Смех внезапно оборвался, и я увидел впереди слабое свечение. Спустя минуту навстречу мне вышла нагая девушка, лицо которой скрывали длинные спутанные волосы. Болезненно худое тело с трудом передвигалось, грудь еле вздымалась от хрипящих вздохов. Она медленно шла, неуклюже перебирая ногами, боясь упасть. Я протянул руку, чтобы она могла опереться на нее и встать рядом. Девушка, больше похожая на старуху, буквально вцепилась длинными ногтями в мою плоть, но я лишь слегка поморщился, не издав ни звука.

– Ты нашел ее для меня?

От того смеха, что лился рекой буквально несколько минут назад, не осталось и следа: хриплый, надломленный голос, напоминавший эхо в пещере, заставил слегка поежиться, хотя вечер выдался достаточно теплым.

– Да. Но есть одна загвоздка, – когти сильнее впились в мою ладонь, – не уверен, что она придет. Я сделал все, что ты велела, но сомневаюсь, что девушка проглотила наживку.

– Она – мой последний шанс.

Персефона судорожно дернулась. От ее величия не осталось и следа: даже это юное тело, которое она забрала у земной девушки, могло в один миг превратиться в кристаллики морской соли.

– Что она тебе дала взамен на жизнь? Свою кровь? Или, может, свое тело? – Тихий смех, наполненный ненавистью, звенел в голове. – Каждый раз я задаю себе лишь два вопроса: почему я не могу тебя убить и зачем ты помогаешь мне?

Внезапно острая боль ворвалась в тело разъяренным зверем, отчего я вскрикнул и упал на колени, стараясь унять тошноту. Почувствовав на затылке маленькую ладонь, хотел было ее скинуть и сказать, чтобы Персефона убиралась прочь к морскому дьяволу, но не смог: мышцы парализовало, и я завалился боком на траву.

Несколько минут, проведенные в таком состоянии, показались адом: голова была готова вот-вот лопнуть, я не чувствовал ни рук, ни ног, внутренности горели огнем, и любой глоток воздуха только усиливал эту боль. Прекратилась пытка так же внезапно, как и началась, и, прежде чем провалиться в темную бездну, я услышал:

– Я даю тебе один вечер. Помни, Роджер, у нас договор: если убить я тебя не могу, то взамен возьму твою плоть, пусть и временно. – В словах читалась прямая угроза, но, когда я вскинул голову, рядом никого не было.

Никого.

Почувствовав жжение в груди, опустил взгляд и заметил, что в районе сердца на коже у меня появилась татуировка. Метка Персефоны. Она представляла собой соединенные солнце и луну, обрамленные каплями воды. Звезда, знаменующая начало дня, олицетворяла все живое и земное, пронзая золотыми лучами предвестницу ночи, которая, в свою очередь, обозначала таинственность и смерть, закрывая серебристым потоком света солнечную половину. В сиянии небесных тел вырисовывался лик девы, глаза которой заволокла алая пелена, а улыбка порождала страх. Сирена возвышалась над солнцем и луной, протягивая руки к свету и впитывая его в свое чудовищное естество.

Привстав, я обреченно вздохнул, поднял взгляд в небо и тихо произнес:

– Лучше бы ты меня тогда убила.

Атмосфера праздника буквально наполняла меня без остатка: одни танцевали около большого костра и пили ром прямо из бутылки, вторые уединились у озера, чтобы предаться любви, третьи одиноко сидели около дерева и ждали, когда на них обратят внимание и пригласят в шумную компанию.

Недолго думая, подошла к одной из девушек, которая уже изрядно выпила и еле стояла на ногах. Выхватив из ее рук бутылку с ромом, я сделала три жадных глотка. По телу разлилось тепло, и появилось чувство легкости.

Одиночество продлилось недолго: двое молодых людей подошли с предложением скрасить вечер, прильнув ко мне сзади и спереди. Я окинула обоих презрительным взглядом, они моментально стушевались и отошли к более доступным девушкам.

Отпив еще глоток, старалась не оглядываться по сторонам в поисках Роджера, но совладать с собой не могла: прислушивалась к каждому смешку или возгласу, чтобы понять, кому они принадлежат.

После нескольких неудачных попыток выследить Роджера я, раздраженно усмехнувшись, поставила бутылку рядом с деревом и побежала в сторону костра, где водили хоровод. Юноши начали радостно улюлюкать, девушки звонко рассмеялись, хватая за руки и затягивая в танец. Они были настроены дружелюбно, потому что не узнали меня. Совершенно забывшись и отдавшись моменту, я вдруг почувствовала, как чьи-то сильные руки вырвали меня из круга и потащили к пруду. На полдороге меня перекинули через плечо, и я забарабанила кулаками по спине похитителя, но в ответ услышала знакомый смех.

Роджер?

Я расслабилась и стала бить обидчика через раз, больше играя, чем желая причинить реальный вред. Маска слетела и затерялась в траве.