Пушинка в урагане (наш человек на троне). Часть 1

Часть II Камень для Сизифа

— Назовите мне хотя бы одну причину, по которой я не могу подвергнуть вас позорной смертной казни через повешение.

Мужчины, стоящие передо мной, молчат.

— И, тем не менее, я вас помилую, но по причине, которая вам даже в голову не пришла: я не могу начать царствование с отцеубийства и братоубийства. Остальных я помилую, то только чтобы в обществе не говорили, что я выгородил только кровную родню.

Облегчённый вздох.

— Вы все, согласно решению суда, лишаетесь всех прав состояния. Смертную казнь я вам заменяю пожизненной каторгой, и это единственное послабление. Ваши семьи также лишаются всех прав состояния и могут покинуть Россию. Всё ваше движимое и недвижимое имущество будет конфисковано и передано в казну, для дальнейшей жизни или начала дел я выплачу вашим семьям, из своих личных средств по тысяче рублей на человека. Конвой, уведите этих людей.

Двенадцать бывших Великих князей покинули двор Алексеевского равелина Петропавловской крепости и под конвоем направились на пароходик, который отвезёт их по Мариинской водной системе до Волги, по ней до Казани, а уж от Казани, по арестантскому тракту во Владивосток, дабы оттуда добраться до левого притока Колымы, реки Джегдян. Туда же отправлены тысяча сто тридцать бывших гвардейских офицеров и крупных чиновников, участвовавших в заговоре и цареубийстве. Стране нужно золото, много золота, так пусть эти никчемные люди, в компании воров, убийц и сутенёров, добудут его. Впрочем, у них есть шанс вернуться: за хорошее поведение и упорную работу им обещано послабление в режиме содержания, а лет через пятнадцать рассмотрение вопроса о снижении срока заключения. Старшие за это время наверняка перемрут, но у молодых есть пусть и призрачная, но надежда.

Страна, которую я получил в наследство от прежнего императора, находилась в тяжелейшем положении. Да, имелся подъём промышленности и оживление торговли, но по сравнению с передовыми странами Европы, особенно Британии, Франции и Германии совершенно ничтожный. Да что там, мы отставали и от Австро-Венгрии, а по ряду показателей даже от Турции. Стране нужна была индустриализация, а на неё в казне не было денег.

Правительство и общественность почему-то надеялись, что индустриализацию проведут частники, или того удивительнее, иностранные предприниматели. Смешно, право слово! Капиталист добывает деньги, и ему нет дела до того, развита ли страна его пребывания, или наоборот, это чья-то колония. Для капиталиста важен размер получаемых доходов, и если в процессе получения прибыли кто-то разорится или отдаст богу душу, то это проблемы неудачника, а не его, капиталиста.

Заводы и фабрики в России, за редким исключением, оборудовались устаревшими станками, завезёнными из Европы и САСШ. Но хуже было другое: рабочих не считали за людей, и нещадно эксплуатировали. Рабочий день длился одиннадцать-четырнадцать часов, а на некоторых заводах — шестнадцать часов. Детский труд, официально ограниченный восемью часами, фактически длился, как и у взрослых, те же одиннадцать и более часов. Расценки за работу безбожно урезались, за малейшую провинность налагался штраф, да и заработная плата зачастую не выдавалась: рабочим выдавали талончики на получение товаров в заводской лавке, где цены были значительно выше, чем в любой городской лавке, при отвратительном качестве. Недовольных увольняли, стачки и забастовки жестоко подавлялись казаками и полицией.

Но страшнее всего дело обстояло на селе. У большинства русских крестьян не было нормального сельскохозяйственного инвентаря, в частности плугов. Я это знаю не понаслышке: в Пристенском районе Курской области, где я жил, первый железный плуг появился только в тысяча девятьсот одиннадцатом году! То есть, если пустить дело на самотёк, курским крестьянам ждать нормального плуга ещё без малого тридцать лет! Отсутствие нормального севооборота, сортовых семян и удобрений, помноженные на слабосильных лошадей и хилых, неграмотных крестьян приводило к тому, что неурожаи даже в Черноземье были раз в несколько лет. А что говорить о Центральной, Нечернозёмной России? Урожайность в России была в три-четыре раза ниже, чем в Пруссии, близкой к нам не только территориально, но и климатически.

Но и это не самое страшное: бедных крестьян многие поколения подряд грабили жадные дворяне, проматывая награбленное в столице и на заграничных курортах. А теперь появилась беда ещё более страшная, чем даже помещики — хлеботорговцы. Цену на хлеб они занижали в несколько раз, а тех, кто пытался сопротивляться — избивали, а то и убивали, а их дома и амбары с хлебом безжалостно сжигали. Крестьяне и честные торговцы как могли, противодействовали, но получали жестокий отпор: прикормленные полицейские чины и воинские начальники присылали солдат и казаков, и всё заканчивалось массовыми порками и ссылкой в Сибирь всех, кто пытался бороться за свои права.

В общем, в стране потихоньку назревал социальный взрыв чудовищной силы, грозивший уничтожить страну, и что-то надо было с этим делать. Собственно говоря, в той реальности, из которой я угодил сюда, власти предержащие так ничего и не делали. Сначала пришел Александр III, с его идеями «подморозить революционные настроения». Вот и «подморозил». Крестьянство обнищало ещё сильнее, у рабочих принялись отнимать совсем уж мизерные права, которые были у них до Александровских контрреформ, дворянство продолжило разлагаться. Разночинная интеллигенция заявила о себе как о мощной общественно-политической силе, набирали силу задавленные прежде старообрядцы, подняли голову иудеи. Все требовали решения их проблем, но царь и его правительство не собирались ничего предпринимать. После смерти Александра III, на престол взошел его сын, Николай II. Хороший семьянин, талантливый фотограф, отличный стрелок, знаток театра и предметов искусства. Это, пожалуй, всё то хорошее, что можно сказать о последнем русском императоре. Результатом деятельности Николая стали три революции, Гражданская война и иностранная интервенция.

Но здесь Александр с наследником вляпались в абсолютно идиотский, бессмысленный заговор против собственного отца и деда. Они, конечно же, проиграли, а трон, совершенно случайно, достался мне. Комизм ситуации заключается в том, что я никогда в жизни не стремился к власти. Ещё смешнее то, что царём на Руси стал коммунист.

Нет, я никогда не был членом коммунистической партии, разве что в детстве был октябрёнком и пионером, а в юности был комсомольцем. Но советское образование и воспитание прочно сидят во мне. Советские ценности никуда не делись: я точно знаю, что все люди вне зависимости от пола и расы рождаются равными, и различные блага они должны получать не по праву рождения, а по заслугам или поровну, если эти вещи необходимые всем. Понятно, что стартовые условия сына академика гораздо лучше, чем у сына крестьянина, но на длинной дистанции талантливый человек обойдёт посредственность независимо от социального происхождения.

И то, что средства производства должны принадлежать тем, кто на них работает, тоже для меня очевидно. Фабрики — рабочим, земля — крестьянам. Очевидно и то, что к концу девятнадцатого века промышленность готова к переходу на восьмичасовой рабочий день. К этому не вполне готово сельское хозяйство, поскольку посевная и уборочная страда не могут ждать, время очень ограниченно. Но зато сельский труженик может дольше отдохнуть зимой.

Перед страной стоят несколько стратегических задач: интенсифицировать сельскохозяйственное производство и ликвидировать голод как явление. Для решения этой задачи необходимо развернуть производство автотракторной техники и различной иной техники в огромных объёмах. А для начала производства всего этого нужно обучить сотни тысяч вчерашних крестьян, и это обучение тоже стоит немалых денег. И введение всеобщего образования тоже необходимость: и народное хозяйство и Вооружённые силы задыхаются без не то что образованных, а элементарно грамотных людей.

Знакомство с доставшимся мне хозяйством я начал с финансов. Министр финансов, Николай Христофорович Бунге прибыл с двумя своими товарищами, то есть, заместителями.

— Господа! — сказал я после процедуры представления — Сегодня мы с вами проведём ознакомительную беседу о хозяйстве Российской империи. Это будет скорее обмен мнениями относительно путей развития экономики и хозяйства. По возможности обойдёмся без точных цифр и специальной терминологии, но совсем уж упрощать свои речи не надо.

— О чём в первую очередь Вы хотели бы узнать, Ваше императорское величество? — осторожно поинтересовался Николай Христофорович.

— Пожалуйста, обойдёмся без чинов. Меня в первую очередь интересуют вопросы благосостояния подданных Российской империи, особенно нижних слоёв, обороноспособности армии и флота, развития промышленности и также состояния развития науки и образования. Ну и как всё это обслуживает министерство финансов, ведь, как известно, финансы есть кровь экономики.

— Государь, если говорить именно о нижнем общественном слое, то положение его весьма тяжело. Я знаю, что Вы специально интересовались этим вопросом, Петровская сельскохозяйственная академия делала для Вас доклад.

— Я внимательно ознакомился с сим докладом. По Вашему мнению, он соответствует действительности?

Немудрено, что министр финансов знаком с этим документом: я лично попросил Сытина опубликовать его в виде отдельной книжки, причём доклад был снабжён постатейными комментариями агрономов, врачей, ветеринаров и прочих специалистов. Нужно сказать, книга произвела сокрушительное впечатление на общественность: многие верноподданные просто не знали о реальном положении деревни.

— Полностью соответствует, государь. Для преодоления сложившегося положения нужно предпринимать решительные действия, но у нас нет единства мнений на то, что, собственно, делать.

— Николай Христофорович, господа, что вы думаете об отмене выкупных платежей?

— Позвольте мне? — поднял руку молодой, плотный высокий мужчина.

Я узнал его: Коковцев. В будущем он и сам станет успешным министром.

— Слушаем Вас, Владимир Николаевич.

— Если отменить выкупные платежи, то в бюджете образуется изрядная прореха.

— А если одновременно провести ревизию, и конфисковать имения и состояния у помещиков, которые не вкладывают деньги в хозяйство?

— Именно это я и хотел предложить. — кивнул Коковцев.

— Но позвольте, так нельзя! Такая мера ударит по дворянству, а оно первейшая и главнейшая опора трона! — подскочил в кресле второй товарищ.

— Вот как? — насмешливо прищурился я, глядя в глаза товарищу министра — А не подскажете ли, на что эти хвалёные дворяне тратят деньги, полученные за землю? Кстати сказать, и об этом вы не можете не знать, значительная часть этих земель украдена у крестьян во время так называемый «освободительной» реформы.

Вопрос риторический. В докладе Петровской сельхозакадемии русским по белому было сказано, что деньги эти тратились по столичным ресторанам и заграничным курортам. Коэффициент полезного действия этих трат был нулевым, а если ещё честнее — то отрицательным.

— Не могу не обратить Ваше внимание, государь, но многие студенты обучаются именно на эти компенсации. Мы потеряем значительное количество молодых людей, не получивших высшего образования.

— Серьёзный аргумент. Предлагаю построить для каждого учебного заведения от университета до реального училища, общежития и столовые, где все студенты смогут проживать и питаться. Эта мера обойдётся во много раз дешевле, чем поддержка разложившихся дворян. А главное, эта мера поможет получить образование огромному количеству талантливых, но бедных молодых людей.

— Вы не упомянули ещё об одном аспекте, государь. — усмехнулся Бунге.

— О чём же?

— Вы заткнёте рот всем противникам планируемых Вами реквизиций.

— Действительно. Впрочем, кричать они будут всё равно. Но я хочу огорчить эту публику ещё сильнее: все без исключения заложенные имения, признанные безнадёжными долгами, должны быть конфискованы и на их базе мы создадим колхозы по подобию тех, что начали работать в Тверской губернии.

— Государь, не соблаговолите ли пояснить, чём суть Вашего замысла?

— Николай Христофорович, Вам известно, что сельское хозяйство России находится в самом убогом состоянии. Нищим крестьянам нужны машины, стоящие огромных денег.

— Насколько огромных?

— Давайте, посчитаем, господа. Трактор стоит двенадцать тысяч рублей на ассигнации. Плуг для него — тысячу сто пятьдесят рублей. Сеялки, а их трактор буксирует три, стоят по две тысячи пятьсот рублей за штуку. Бороны стоят по триста рублей, а их за сеялками буксируется по шесть. Культиватор — три тысячи двести. Комбайн — сорок три тысячи.

— За что такие деньги?

— Господа, комбайн заменяет собой больше ста пятидесяти человек, при двадцати лошадях.

— Невероятно!

— Кроме этой техники крестьянам нужны механизированные тока, для обработки зерна, грузовики, пресс-подборщики и другая техника.

— Вы видите выход в создании машинно-тракторных станций?

— Да. Арендовать технику вместе с обслуживающим персоналом колхозы смогут.

— Куда мы денем высвободившихся крестьян?

«Мы». Это вдохновляет. Бунге мысленно уже считает себя моим сторонником и действующим лицом проекта.

— А здесь, господа, вступает в действие вторая часть комбинации. Высвободившиеся крестьяне нужно занять на строительстве дорог, фабрик и заводов. После завершения их строительства нужно переучить их для работы уже в промышленности. Впрочем, строительство дорог, как железных, так и шоссейных, не закончится никогда.

— Понимаю-понимаю, государь! Наша задача, как министерства финансов, заключатся в финансировании этой операции?

— Всё гораздо сложнее, Николай Христофорович. Задача министерства финансов заключается в составлении такого плана, при реализации которого, денег не понадобилось бы совсем. Или вы сумеете обойтись минимальными деньгами.

— Гм-гм… Государь, Вы предлагаете совсем по Пушкину, в его романе «Евгений Онегин»: «Он был глубокий эконом, То есть судить умел о том, как государство богатеет, И чем живёт, и почему Не нужно золота ему, Когда простой доход имеет».

— Согласен, по смыслу задача очень близка к тому, что Вы процитировали.

— Размах достойный самого Петра Великого.

— Возможно. Но следует признать, что Петру Алексеевичу было значительно труднее: ему приходилось вести непрерывные войны.

— Да, войны, по счастью, у нас нет. Понимаю Вас. Мы составим план развития хозяйства Российской империи. На какой срок следует рассчитывать?

— Я полагаю, что требуется краткосрочный, среднесрочный и долгосрочный планы. Краткосрочный — на год-два, среднесрочный — на пять лет, и долгосрочный на десять-пятнадцать лет.

— Понимаю, государь, для начала мы должны сверстать краткосрочный план?

— Совершенно верно. Но составить план мало. Нужно продумать механизмы реализации своих планов. К примеру: прежде чем сгонять людей с земли, что неизбежно произойдёт при организации колхозов, нужно спроектировать дороги и обеспечить рабочие места в дорожном строительстве. Это в качестве примера.

— Согласен с Вами, государь. однако Вы ставите задачу невероятной сложности: вместе с обеспечением роста хозяйства империи, обеспечить спокойствие в стране. Простите, возможно, это не должно касаться меня, но чрезвычайно занимательно: а как Вы собираетесь бороться с революционными настроениями в обществе?

— Я, господа, собираюсь их использовать.

— Как? Каким образом? — хором вскинулись мои собеседники.

— Предложу лично участвовать в деяниях по улучшению жизни простого народа.

— Государь, Вы полагаете, что литераторы и искусствоведы способны на что-то дельное? — изумился Коковцев.

— Почему нет? В деле, которое я хочу предложить, нужны лишь знания, воля и способность к преодолению трудностей.

— И что это за дело?

— Ликвидация неграмотности. Государство способно выделить средства на напечатание букварей и арифметик, но нанять необходимое число учителей затруднится.

— Да-да, соглашусь с Вами, государь! Обществу требуются учителя, а эта работа для воистину самоотверженных людей. Работать-то придётся в глухих деревнях, вдалеке от благ цивилизации.

— И последнее, Николай Христофорович. Подготовьте несколько групп ревизоров по числу железных дорог: в задачу этих комиссий будет вскрытие хищений, злоупотреблений и саботажа. По результатам работы комиссий все железные дороги России будут национализированы.

— А их владельцы?

— Владельцы будут преданы суду, а их имущество будет конфисковано в пользу государства. Довольно эти господа попили нашей кровушки. К примеру, знаете ли вы, почему я летел из Одессы в Петербург на самолёте? Одна из важнейших причин была в том, что поезд, даже с одним вагоном, при повышенной скорости рискует опрокинуться. Виной тому облегчённые рельсы, гнилые шпалы, к тому же, уложенные слишком редко. Причина — воровство на уровне владельцев дорог.

— Будет исполнено. Но членам комиссий понадобится охрана.

— Резонно. Разрешаю взять сколько необходимо казаков, желательно тупых и звероватых, из дальних станиц, чтобы никто не мог с ними договориться. А ещё лучше, возьмите их из числа горцев или степняков, не знающих русского языка, и подчиняющихся только своим командирам.

— Слушаюсь. Это прекрасная идея.

Второй серьёзный разговор состоялся в тот же день, только ближе к вечеру. Ко мне явились оба моих регента, великие князья Константин Николаевич и Михаил Николаевич.

— Пётр Николаевич — заговорил Михаил Николаевич, после положенных церемоний опускаясь в кресло — появились слухи, что Вы собираетесь резко сократить ассигнования на Армию и Флот. Это верно?

— Мой дорогой дядюшка, вопрос, который Вы мне задали, крайне непрост. Если позволите, я выскажу вам кое-какие мысли, а вы вынесете суждение, верны они или наоборот, неверны.

— Слушаем тебя, племянник.

— Начну я с категорического заявления: мы вступаем в эпоху войны моторов. С момента создания парового двигателя и установки его на корабль, началась эта эпоха. Уже ушли в прошлое парусные корабли, как боевые единицы. Паруса кое-где ещё остаются, но это рудиментарные остатки. Я прав?

— Безусловно, правы, Пётр Николаевич.

— Год назад я продемонстрировал на публике бензиновые моторы оснащённые архимедовым винтом для шлюпок и иных плавательных средств, и теперь, насколько я знаю, эти моторы широко используются на флоте.

— И это правда.

— А придутся ли ко флотскому двору моторы для портовых буксиров, для скоростных разъездных катеров?

— Конечно же, нам нужны такие моторы.

— Тогда вопрос ещё интереснее: а нужны ли флоту двигатели, которые будут разгонять линейные броненосцы до скорости в тридцать-сорок узлов?

— Пётр Николаевич, это решительно невозможно!

— Почему же? Правда, для достижения таких скоростей потребна не только паровая турбина, каковую я вам в скором времени покажу, если будет на то ваше желание, но и научные изыскания в области создания новейших обводов кораблей. Ну и создание новейших корабельных винтов, конечно же.

— Начинаю понимать: Вы, Пётр Николаевич, намекаете на то, что со строительством новых кораблей следует повременить?

— Не совсем так, Кирилл Николаевич. Я предлагаю строить новые броненосцы, одновременно подыскивая покупателей для них. Например, я недавно беседовал с султаном Турции, и он выразил желание приобрести четыре броненосца для своего средиземноморского флота.

— Усиливать турок?

— Для парирования возможной угрозы я передам в подчинение Черноморскому флоту полк топмачтовиков.

— Простите, полк кого?

— Бомбардировщиков, которые сбрасывают бомбы с высоты топ-мачты атакуемого корабля. Вы присутствовали на манёврах, где был продемонстрирован данный приём.

— Да, это было замечательное зрелище! — покачал головой Константин Николаевич — после этих манёвров риторика британских дипломатов стала не в пример более мягкой. Но турки твёрдо обещали приобрести броненосцы?

— Даю Обещание получено вполне определённое. То есть, судостроительные мощности будут задействованы, одновременно будет проводиться реконструкция верфей под строительство новейших кораблей с паровыми турбинами. Впрочем, для получения опыта имеет смысл строить корабли более скромных размерений. Например, лёгких крейсеров, обладающих ударной мощью кораблей более высокого класса.

— Каким образом такое возможно?

— Представьте, что на таком крейсере будет не пятнадцать трёхдюймовых пушек, а шесть дальнобойных пушек в сто восемьдесят миллиметров. Пушки эти размещены в трёх двухорудийных башнях, расположенных по носу и корме крейсера. Башни могут поворачиваться в сторону любого борта, и таким образом, противник будет получать огонь из шести стволов приличного калибра.

Глаза Кирилла Николаевича вспыхнули, он крепко задумался, а потом с некоторым сожалением объявил:

— Нет, сто восемьдесят миллиметров для лёгкого крейсера многовато. Сто тридцать, много если сто пятьдесят пять миллиметров, но и это даст колоссальную мощь.

— А что Вы можете предложить Армии? — озаботился Михаил Николаевич.

— В первую очередь новые средства тяги для обозов и артиллерии. Тракторы вы уже видели, для тяжёлой артиллерии разрабатывается более мощный тягач. Кстати, трактора для Армии теперь строятся с закрытыми кабинами, чтобы водители не страдали от капризов погоды. Для артиллерийских командиров мы планируем выделывать передвижные штабы, оборудованные всем необходимым для управления артиллерийским боем. То есть, там будет телефонная станция для связи с батареями, дальномеры и прочее оборудование.

— Это большое дело. Однако меня беспокоит угроза сокращения финансирования Армии.

— Дорогие мои дядюшки, давайте посмотрим на проблемы финансирования Армии и Флота с более широкой, государственной точки зрения.

— И что мы увидим с этой точки? Что военные являются поглотителями финансов? — скептически скривился Константин Николаевич.

— Не совсем. В какой-то мере Вооружённые силы являются мощным тягачом, двигающим всё народное хозяйство по пути прогресса. Но я хочу сказать о другом: для лучшего будущего технического оснащения Вооружённых сил необходимо развивать промышленность, сейчас строить новые заводы и фабрики. Я прошу вас немного снизить военные расходы, для того чтобы направить сэкономленные средства в промышленность. Может быть, даже имеет смысл использовать солдат и матросов при строительстве государственных промышленных предприятий.

— Но как это скажется на обороноспособности?

— А вот на этот вопрос я жду ответа от вас. Учтите только, что в связи с улучшением отношений с Турцией, мы можем сократить количество своих войск в Закавказье. Эти войска можно использовать на других направлениях. По той же причине мы можем быть спокойными за оборону акватории и побережья Чёрного моря. Что касается подготовки войск, то прошу вас в первую очередь готовить командиров. Командно-штабные учения, работа с картами, изучение Уставов, наконец.

— Допустим, мы согласимся на сокращение капиталовложений в Вооруженные силы, но мы должны достоверно знать, на какой срок. Что Вы можете сообщить о сроках, так сказать, затягивания поясов?

— Выход заводов и фабрик на полную мощность — от семи до десяти лет.

Великие князья уже открыли рот, чтобы высказать возражения, но я поднял руку:

— Позвольте мне договорить! Первые поставки новой техники в войска уже начались, и с введением предприятий в строй будут только возрастать. Сейчас мы поставляем тракторы, мотоциклы и легковые автомобили. Скоро начнутся поставки грузовых автомобилей, грузоподъёмностью в полторы и две метрические тонны.

— А какова скорость ваших грузовых автомобилей?

— По грунтовым дорогам — до тридцати-сорока километров в час. Скорость колонны будет двадцать-двадцать пять километров в час.

— Надо провести манёвры для оценки грузовых автомобилей. — заметил Михаил Николаевич.

— Решать Вам. Но я бы порекомендовал новые грузовики и прочую технику пока собирать в учебных подразделениях, для того чтобы нижние чины осваивали непосредственное обслуживание, ремонт и вождение техники, а офицеры изучали вопросы управления подразделениями, оснащёнными этой техникой. Основной упор я бы просил сделать на обучение офицеров и унтер-офицеров. Штабы, тем временем, должны заняться отработкой типовых способов взаимодействия частей и подразделений на театре военных действий с применением новейших средств транспорта, связи и новейших систем вооружения, в первую очередь авиации.

— Кажется я понимаю, чем я буду аргументировать необходимость сокращения финансирования Армии. — покивал головой Михаил Николаевич.

— И чем же?

— Необходимостью обучить войска эксплуатации и применению новейшей техники.

— А ведь Вы правы, Михаил Николаевич! Мы можем подойти к вопросу комплексно: одновременно заняться ещё и оружием. Вы ведь знаете, что кое-где уже производится бездымный порох?

— К сожалению, в России ещё нескоро появится таковой.

— Отчего же? Уже почти два года, как я поставил задачу профессору Меншуткину на производство научных изысканий в части выделки бездымного пороха и тротила. Я знаю, что работы ведут две большие группы химиков во главе с Дмитрием Ивановичем Менделеевым, и дело дошло до проектирования промышленных установок для выделки этих веществ.

— Что есть тротил?

— Очень мощное и довольно безопасное в обращении взрывчатое вещество.

— Да-с… Для более мощного пороха нужно проектировать и новое оружие, не так ли, Пётр Николаевич?

— Проектирование ружья под патрон с новым порохом займёт не менее двух-трёх лет. Вы понимаете, как можно всё обставить: объявление конкурса, этапы, выбор наилучшего, соревнования… Ещё больше времени займёт конкурс на проектирование артиллерийского орудия.

— На самом деле не одного, а нескольких орудий. — заметил Михаил Николаевич.

— Вы имеете в виду полковую и дивизионную артиллерию?

— Именно их. А ещё артиллерию осадную.

— Дорогие мои дядюшки, я бы хотел, чтобы вы подумали над тем, как использовать списанные морские артиллерийские орудия в интересах сухопутных войск.

— Позвольте! — хором вскинулись оба великих князя — а как Вы собираетесь перемещать их по театру военных действий?

— А это уже ваша задача. На вашем месте я бы дал команду создать лафеты на базе железнодорожных платформ, и армия получит множество тяжёлых орудий огромной мощности и огромной же дальности.

— Пётр Николаевич, мальчик мой, тебе уже говорили, что ты гений? — Михаил Николаевич был не на шутку растроган.

— Нет, не говорили.

— Так я тебе сообщаю: ты гений, Пётр Николаевич! Флот избавится от бесполезных слабеньких пушчонок с мизерной дальностью, а армия приобретет сверхмощные дальнобойные орудия. Прекрасная комбинация.

— Константин Николаевич, Адмиралтейские верфи и Балтийский завод принадлежат Морскому ведомству, так может работы по переделке пушек, проведёте там?

— Проведём, отчего же нет?

— Раз уж заговорили о железных дорогах, прошу вас озаботиться проектированием быстросъёмных и быстро устанавливаемых железнодорожных веток. Также вам понадобятся быстровозводимые мосты. Имея по одному парку железнодорожного полотна на армию можно очень оперативно строить рокадные ветки как для снабжения войск, так и для артиллерийских систем большого и сверхбольшого калибра.

— И это дельная мысль, Пётр Николаевич.

— И ещё такая мысль, так сказать, вдогонку: может быть, флот обеспечит орудия и прислугой? У сухопутных офицеров мало опыта стрельбы на большую дальность. К тому же железнодорожная артиллерия обеспечит и береговую оборону, используя дороги, проложенные Армией. А Армия выделит несколько дивизий для охраны этих орудий, и использования в качестве морской пехоты. И по мере необходимости, железнодорожная артиллерия участвовала бы в боевых действиях на сухопутных театрах военных действий. Управление этими соединениями я бы предложил совместное, по примеру взаимодействия Армии и Флота с Авиацией.

— Хорошо, Пётр Николаевич. Да-с, у нас получился интересный разговор, с очень обещающими результатами. Мы согласны урезать финансирование Армии и Флота вдвое с тем, чтобы впоследствии провести перевооружение.

Решили. Слава богу, а то я опасался, что сокращение финансирования военных мне придётся пробивать с большой кровью. Но напоследок всё же попросил:

— Прошу хранить полную тайну о том, что мы договорились.

— Да-да — за двоих ответил Михаил Николаевич — мы понимаем важность и конфиденциальность наших договорённостей.

С тех пор прошли полгода, заполненный бесконечными совещаниями, согласованиями, публичным снятием с должностей высоких чинов, не справившихся со своими обязанностями. Я сформировал вокруг себя команду деятельных и решительных соратников, и их руками двигал неповоротливое хозяйство к ясно видимой цели — индустриализации Российской империи.

Зимой мы с Ириной Георгиевной совершили небольшой вояж на строительство Транссибирской железнодорожной магистрали, на участок между Курганом и Петропавловском.

— Пётр Николаевич — тихо спросила Ирина, стоя у окна салон-вагона — развей, пожалуйста, моё недоумение.

— Охотно, моя милая.

— С тех пор, как мы удалились от Челябинска, и началась зона строительства, я вижу, насколько изменилась одежда народа. Здесь почти нет цивильной одежды. Даже дети ходят в мундирах военного образца.

— Ах, это! Понимаешь, Инес, крестьяне в России по преимуществу очень бедны. Но при этом они редко, с трудом снимаются с места и переезжают на новое место в поисках лучшей доли.

— Знаю. В Испании крестьяне тоже уходят с земли только под угрозой голодной смерти.

— Вот-вот. С организацией колхозов, в деревнях освободилась огромная масса людей, которых надо приставить к делу, и это дело мы нашли: строительство дорог.

— И какое же всё это имеет отношение к одежде?

— Самое прямое: дорожные строители получают жалованье: продовольственный паёк на работника и его семью, форменную одежду опять же на работника и его семью, и небольшую сумму денег. Если не ошибаюсь, семь или восемь копеек за рабочую смену.

— Но этого же очень мало! Как можно жить на такие деньги?

— Очень неплохо можно жить. Вон посмотри, мы как раз проезжаем мимо рабочего посёлка. Что ты видишь? Сборные щитовые дома с шиферной крышей и большими застеклёнными окнами. Видишь двухэтажное здание? Это школа. Тоже сборная, из щитов. В ней учатся дети и те взрослые, которые поняли, что учение свет. Помнишь, в каких условиях живут крестьяне в России? А здесь они хорошо одеты, обуты не в лапти, а в кирзовые сапоги на толстой резиновой подмётке или в валенки с резиновыми калошами. Они кушают трижды в день, их рабочий день не превышает восьми часов. Правда, бывают и сверхурочные работы, но они и оплачиваются сверх зарплаты. А ещё рабочие места появились на швейных и обувных фабриках, где шьют всю это прорву одежды.

— Понимаю, Пётр Николаевич. И ещё рабочие места в цементной промышленности, и в металлургии. А когда достроят дорогу?

— Будут другие дороги, но туда не нужно будет столько рабочих рук, поскольку мы проектируем и строим дорожную технику. Кстати, завтра мы осмотрим путеукладочную машину, которая заменяет сразу тысячу человек и двести лошадей.

Работы на Транссибе поражали воображение своим размахом. Даже я, видевший стройки двадцатого века, был впечатлён, а что уж говорить об аборигенах! Газеты захлёбывались от восторга, на документальные фильмы о строительстве народ ломился, как во времена моей молодости на индийские фильмы. Добровольцы записывались в железнодорожные войска со всей европейской части, и мест не хватало, многим приходилось ждать своей очереди. Мало кто знал, что действовало негласное, но очень жёсткое правило: всех нерусских равномерно рассеивали в общей массе русских. Пусть ассимилируются, стране не нужны диаспоры, особенно всяких поляков или каких-нибудь горных дикарей. Впрочем, приличия соблюдались: если ты специалист, то имеешь право на выбор места работы, а если необученный работник, то работай там, куда поставили.

На гигантском пространстве от Кургана до Красноярска кипела работа. Сначала прямо на грунт укладывались шпалы и рельсы узкоколейки, причём, сразу в две нитки, чтобы обеспечить встречное движение поездов. По узкоколейке завозились необходимые грузы и материалы, и, конечно же, рабочие. Сразу перемещались строительные батальоны, вместе с семьями строителей, и заселялись в заранее установленные дома. А дальше начиналась работа: вырубка просек, выкопка выемок, насыпка насыпи и отсыпка балласта. Строились мосты, причём сразу же основательные, с бетонными быками, с чугунными, а кое-где и стальными пролётами. Мосты проектировались сразу в расчёте на болтовые соединения, что несколько удорожало, но зато очень ускоряло время работы. Были разработаны проекты типовых мостов для разных типов препятствий, и поэтому работа шла весьма споро. Правда, инженеры ворчали, что, дескать, мало творческой работы. Может они и правы, но типовые решения и типовые детали резко удешевляли и ускоряли строительство. Я уже пообещал инженерам, что все крупные станции будут иметь вокзалы по индивидуальным проектам, и я дам заказы именно им, а не буду приглашать сторонних архитекторов. Это их утешительный приз.

Участок, где приготовили показное выкладывание железнодорожного полотна, был выбран со знанием дела: с одной стороны, небольшая берёзовая роща, по-местному колок, служащая фоном для огромной толпы зрителей, собравшихся на мероприятие. Справа налево тянулась подготовленная насыпь, по которой периодически пробегали люди или проезжали всадники. Похоже, начальники, взволнованные выдающимся событием, снова и снова проверяли готовность основы. Собравшиеся сдержанно шумели. Оркестр бодро наяривал железнодорожную песенку, неосторожно наигранный мною в салон-вагоне по пути сюда. Народ, откуда-то узнавший слова, подпевал:

Старый мотив железных дорог

Вечная молодость рельсовых строк

Кажется, будто вся жизнь впереди

Не ошибись, выбирая пути

Не ошибись, выбирая пути!

Наконец, на западе показался дым паровоза, толкающего перед собой специальные платформы, груженные готовыми пролётами железнодорожного пути. С востока тоже надвигался такой же путеукладочный состав. Это было великолепное зрелище: поезд останавливался, специальный кран, смонтированный впереди состава, подтягивал вперёд очередной пролёт пути и укладывал перед собой. Рабочие на земле сноровисто поправляли его и стыковали с уже уложенным пролётом, закручивая гайки на стыковочных пластинах, а где надо, и поправляя костыли. Как только рельса соединяли, поезд давал свисток и двигался вперёд на очередной двенадцатиметровый пролёт. Четыре километра пути до нас с каждой стороны бригады преодолели за полтора часа, и состыковались прямо перед трибуной. Я был впечатлён скоростью работ, и вообще профессионализмом работников.

— Прошу обратить внимание, Ваши императорские величества, что бригады, уложившие перед вами пути, непростые. Здесь собраны лучшие из лучших рабочих, доказавшие своё право всем своим предыдущим трудом. Большинство из работников избраны такими же работниками.

Мы с Ириной Георгиевной спустились вниз, к выстроившимся рабочим. За нами тянулась роскошно наряженная свита, что на фоне пропылённых и грязных рабочих выглядело странновато. Впрочем, это, на мой взгляд, а на взгляд местных… не знаю, не интересовался.

Начальник строительства дистанции, полковник Шуляков, двигался на полшага позади меня и давал рекомендации рабочим:

— Михайлов Давыд. Машинист паровоза, стаж работы сорок один год. Непревзойдённый мастер своего дела. На его счету несколько десятков предложений по улучшению механической части паровоза.

Я пожал руку старому машинисту:

— Как Ваше отчество, Давыд Михайлов?

Машинист растерянно глядел на меня и молчал.

— Как зовут твоего батюшку? — пришел мне на помощь полковник.

— Дак, Андреем звали покойника, царство ему небесное.

— Благодарю Вас за хорошую работу, Давыд Андреевич Михайлов. Награждаю Вас орденом Трудовой Доблести первой степени. Ваш труд нужен России, нужен народу, а ещё нужно, чтобы Вы передавали свой опыт молодым работникам.

— С превеликим старанием буду работать, и учить молодёжь! — с жаром ответил старый машинист, и по морщинистым его щекам побежали слёзы.

Ирина Георгиевна шагнула вперёд, и укрепила орденский знак на рабочей тужурке машиниста, и мы двинулись к следующему. Я шагал вдоль недлинной шеренги награждаемых, всего-то шестьдесят человек, говорил положенные слова, пожимал руки и думал. Как, каким образом получилось, что дети и внуки вот этих самых людей, сейчас смотрящих на меня с восторгом и умилением, требовали расстрела последнему царю из прогнившей династии, потерявшему к тому времени и любовь народа, и народное доверие, и собственную корону. А ведь в этом нет ничего удивительного: народ не забыл и не простил крепостного рабства, не забыл и не простил выкупных платежей, закона о «кухаркиных детях», вечного голода, беспросветной нищеты, оскорбительного неравенства и много чего ещё. Хотя бы такая деталь: я, император всероссийский, обращаюсь к рабочим на Вы и по имени-отчеству, а инженер или офицер — на ты, и только по имени или фамилии. Почему? Да потому что он местный и так воспитан. Для него рабочий — просто одушевлённый инструмент, скот. Даже хуже скота — за лошадь или корову нужно платить, а мужик бесплатный. Сдохнет — бабы ещё родят. А я воспитан в будущем совсем по-другому: для меня они такие же люди, как и я.

Значит, надо менять систему воспитания, как уже начали менять систему образования. Во вновь создаваемых школах Железнодорожных войск, колхозов и государственного сектора промышленности введен семилетний курс обучения, с упором на естественные и точные науки. И сразу введено правило: ученик, не желающий учиться, отчисляется после третьего предупреждения. Незачем тянуть из класса в класс тупиц и лентяев: ничего доброго из них в будущем не вырастет.

Впрочем, я отвлёкся. Официальная часть с награждениями и речами закончилась, и началось гуляние. Для меня, свиты, офицеров-железнодорожников и инженерно-технического персонала были установлены красивые шатры, а для публики попроще — просто столы под парусиновыми навесами. Как ни странно, угощение, за исключением спиртных напитков, было практически одинаковым: дичь, овощи и фрукты. Для столичного жителя мясо сайгака или джейрана, куропатка и дикий гусь экзотика, а для железнодорожного рабочего обыденность. Рабочих кормят тем, что в данной местности дешевле, а дешевле дичины здесь ничего нет. Жаль только, что с таким отношением выбьют всю дичь, и будет, как в моём будущем, пусто. Надо бы ввести природоохранное законодательство по примеру Советского Союза, завести заповедники и охраняемые территории.

Настроение задавал оркестр, причём музыканты не зацикливались на великосветской музыке, а играли народные мелодии: вслед за «Барыней» звучала лезгинка, за ней какой-то ужасно знакомый белорусский наигрыш, а затем снова русская плясовая. Каждый раз, когда объявляли очередную мелодию, в стихийно образовавшийся круг выходили знатоки и отплясывали в меру своего умения. Зрители хлопали в ладоши, криками подбадривали танцоров, а знающие слова подпевали. Когда очередной раз грянули «Камаринскую», в круг вышли и мы с Ириной Георгиевной.

Отплясали, сели отдышаться, и тут к нам подошла целая делегация из представителей разных сословий. Впереди, как положено, сановные люди, за ними начальники чином поменьше, а сзади и вовсе простые рабочие.

— Слушаю вас, господа.

Вперёд выступил и солидно откашлялся умудрённый сединами и усыпанный орденами красноярский губернатор.

— Ваши императорские величества! Мы все наслышаны о ваших выдающихся вокальных способностях, однако, почти никому из присутствующих не довелось услышать ваше пение. Нижайше просим вас исполнить нам несколько песен.

Толпа за спиной губернатора просительно загалдела, а я повернулся к супруге:

— Ирина Георгиевна, как Вы смотрите на просьбу верноподданных?

— С удовольствием, Пётр Николаевич. Но есть небольшое препятствие: я не взяла с собой гитары.

— Не извольте беспокоиться, Ваше императорское величество! Оркестранты знают Ваши песни, эти мелодии весьма популярны во всём мире, и музыканты с удовольствием вам будут Вам аккомпанировать.

Отговорок не осталось, и мы исполнили перед собравшимися людьми почти весь свой репертуар. Особенно приятно было то, что народ нам подпевал, даже когда песни были на испанском языке. Оказывается, тексты песен уже неоднократно были переведены разными людьми, а то и сочинены заново, что вовсе не редкость в эту эпоху.

Гуляния закончились, и мы отправились дальше: рядом с Петропавловском у нас запланирована встреча с весьма важными людьми. Теперь мы двигались в нормальном поезде, а не в узкоколейном, как до места стыковки западного и восточного участка дистанции.

Теперь я понимаю, почему люди в это время так не любят путешествовать. Даже для меня и моей свиты в поезде чрезвычайно трудно создать достойный уровень комфорта. К примеру, поездка в поезде без принудительной вентиляции, без централизованного отопления при тридцатиградусной морозе удовольствие невеликое. А если добавить к этому дым из паровозной трубы и мелкую пыль, проникающую даже сквозь плотно закрытые окна, то причин для радости ещё меньше. Да, по моему настоянию каждый второй вагон царского поезда оборудован душевой кабиной, но ведь всё непросто в этом мире: проблема воды встала в полный рост. Казалось бы: баки душевых можно заправить от тех же ёмкостей, что и паровозы, но есть свои сложности: в этой местности очень жёсткая вода, и в воду для паровозных котлов приходится добавлять реагенты, смягчающие воду, а они совсем не полезны для человеческой кожи. Так что приходилось останавливаться у нечастых здесь озёр и качать воду насосом, благо он не ручной, а с мотором. Во время одной из стоянок, метко прозванных салонными острословами водопоем, пассажиры решили заодно и искупаться. На берегу озера, на противоположной от поезда стороне, быстро возникли сборные бани, кабинки для переодевания, сборные же прачечные и прочая сантехническая дребедень, которую, как выяснилось, мы везли с собой. А может везли и для других целей, но комендант поезда быстро сообразил, как правильно применить. В общем, почти все собрались кто мыться, а кто ждать своей очереди, а я решил прокатиться по окрестностям. Из грузового вагона выкатили три мотоцикла, на один сел я, а на другие — четверо охранников, и мы покатили на юг.

Южная Сибирь обладает собственной, ни на что не похожей красотой. Равномерные покатые бугры, ориентированные с востока на запад, след отступающего здесь тёплого океана, а затем пришедшего и отступившего ледника. Бугры эти похожи на громадные океанские волны, замершие в своём беге. А вершины бугров, словно белопенной шапкой, украшены берёзовыми рощами, белыми от инея и прозрачными. За одним из колков мы увидели длинную колонну странных грузовых машин, половина из которых была с тентованными кузовами, а половина с грузовыми платформами, на которых стояли бульдозеры и тросовые экскаваторы.

Только мы выехали на опушку, в нашу сторону выдвинулся десяток казаков во главе с унтером.

— Стойте на месте! — повелительно подняв руку, скомандовал унтер — Кто такие, по какой надобности приблизились к государевому обозу? Попрошу показать документы.

Остальные казаки грамотно рассыпались полукругом и сняли с плеч свои берданки, но на нас не направляли, а держали поперёк седла. Оно понятно: тренированный стрелок быстро воспользуется своим оружием, а эти бойцы производили впечатление именно опытных стрелков.

Я остановился и с интересом стал разглядывать казаков. Тем временем вперёд выдвинулся начальник отделения охраны. Он подошел к всаднику шага на три, потом полез во внутренний карман и достал

— Служивый, а ты грамоту разумеешь?

— Грамотен. — солидно кивнул казак.

— Тогда читай. — И протянул казаку удостоверение личности с вложенным в него приказом всем военным частям и гражданским организациям содействовать личной охране ЕИВ императора в части обеспечения безопасности.

— Угу-м. — глубокомысленно кивнул унтер — Надо полагать, Его царское величество где-то рядом?

— Совсем рядом. — кивнул начальник отделения.

— В таком разе нижайше прошу вас всех удалиться отселева как можно быстрее, да вёрст на пять.

— В чём дело, урядник?

— Не во гнев будь сказано, господин начальник отделения охраны, но перевозим мы сейчас динамит и нитроглицерин. Довольно чихнуть ненароком, и на три версты в округе не останется ничего целого.

Начальник отделения с тревогой обернулся ко мне, но я прервал его движением ладони.

— Скажите, урядник, а куда вы везёте взрывчатку?

Урядник мигом сориентировался в обстановке, соскочил с коня, принял строевую стойку и отрапортовал:

— Ваше императорское величество! Докладывает урядник седьмого Оренбургского казачьего полка Семён Пешков! Особый конвой производит доставку техники и снаряжения для строительства Кругобайкальской железной дороги.

— Очень интересно. Урядник, проводите меня к конвою.

У машин конвоя меня встретил молодой подхорунжий:

— Ваше императорское величество! Особый транспортный конвой имеет остановку для отдыха и ремонта локомобиля. Честь имею представиться, подхорунжий Онуфрий Иванович Немой.

— Рад знакомству, подхорунжий. Я вижу тут паровые тягачи незнакомой конструкции. Германские или английские?

— Никак нет, Ваше императорское величество, сие есть локомобили выделки Людиновского локомотивного заводу!

— Вот как? Я и не знал, что они строят такие машины.

— Разрешите доложить, Ваше императорское величество! — вытянулся во фрунт подошедший мужчина в мундире министерства путей сообщения.

— Слушаю Вас.

— Инженер Азаматов Владимир Кириллович, провожу натурные испытания новейших локомобилей Людиновского завода.

— Очень интересно. Проводите испытания, Владимир Кириллович. Значит ли это, что локомобили собственной конструкции завода?

— Совершенно так, Ваше императорское величество, и я, лично участвовал в проектировании ходовой части тягача.

— Что перевозите, Владимир Кириллович?

— Изволите ли видеть, десять тракторов с бульдозерными щитами, двенадцать экскаваторов повышенной производительности и шесть передвижных кранов. Кроме того, имеется передвижная ремонтная мастерская, оборудованная новейшими станками и даже генератором электрического тока и электрической сваркой.

Ага! Мой прогрессорский вброс не пропал даром, и сварочный аппарат появится значительно раньше. Это хорошо. Надо ещё кое-что внедрить.

— Пойдёмте, осмотрим ваш конвой. Мне доложили, что везёте взрывчатку?

— Так точно, везём. Сорок пять тонн динамита, тридцать тонн аммонала и пятьдесят тонн нитроглицерина.

— Не опасно?

— Опасность есть, но она не слишком велика. Повозки хорошо подрессорены, массивны и при скорости в десять-пятнадцать километров в час, колебания незначительны.

— Очень хорошо. Я смотрю, что бульдозеры и экскаваторы у вас имеют тросовый привод, и хочу предложить вам более удобную и производительную схему привода.

Инженер оживился:

— Внимательно слушаю Вас, Ваше императорское величество.

— Вам знаком гидравлический цилиндр?

— Разумеется, знаком. — Азаматов, кажется, даже обиделся.

— Установите на трактор гидравлический цилиндр, для подъёма и опускания бульдозерного щита, и производительность такой машины значительно возрастёт. Это раз. Второе: когда Вы сделаете стрелу экскаватора из двух звеньев, плюс ковш, и установите гидроцилиндры, то такая схема будет гораздо подвижнее и мощнее. — я на примере собственной руки показал где крепить гидроцилиндры — Третье: я вижу, что передвижные подъёмные краны у вас смонтированы на отдельных повозках, в то время как лучше их монтировать вместо кузова грузовика или на удлинённой раме трактора. Четвёртое: стрелу подъёмного крана лучше делать прямоугольного сечения, телескопической, и раздвигать опять же, гидравликой. Опоры крана тоже сделать гидравлическими. Всё ли ясно?

— Гениально, Ваше императорское величество!!! Мне всё ясно, разрешите лишь спросить, почему Вы не возьмёте привилей на эти идеи?

— Мне не нужно. Когда будете оформлять привилей, прошу сделать это во всех ведущих странах мира и половину роялти прошу отчислять в казну.

— Так и поступлю. Однако, почему Вы не оформите эти изобретения на себя?

— У меня нет времени на занятия техническим творчеством. Вы же сделаете всю работу быстрее и профессиональнее. Кстати, когда будете думать над воплощением идеи, предлагаю Вам построить отдельный завод, назовём его заводом навесного оборудования.

— Я-то всей душой, но потребуются такие огромные средства…

— Ну что же, я Вам и здесь помогу. Как Вы посмотрите на такой вариант: Вы составляете детальный план и смету на строительство завода навесного оборудования, скажем, на три тысячи комплектов бульдозеров, три тысячи экскаваторов, пять тысяч подъёмных кранов в год, и становитесь директором и главным конструктором этого завода?

Глаза инженера вспыхнули.

— Я согласен, Ваше императорское величество! Но с одним уточнением: мне нужен надёжный и честный товарищ по финансовым вопросам и вопросам сбыта.

Под завистливым взглядом подхорунжего мы с инженером пожали друг другу руки. Я повернулся к казаку:

— Что, дружок, тоже хотел бы поучаствовать в денежном деле?

— Очень бы хотел, Ваше императорское величество!

— Какое у тебя образование?

— Прогимназия и кавалерийское училище.

— Немного, да. А вот окончишь машиностроительный институт, я подкину тебе идею как озолотиться.

— Это шутка, Ваше императорское величество? — набычился подхорунжий.

— Ни в малейшей мере, подхорунжий. Говорю при свидетелях, а за слова я привык отвечать. Окончишь институт, обращайся, будет тебе дело.

Я отправился обратно к поезду.

Но уже на следующей остановке к поезду примчался местный телеграфист в сопровождении начальника станции и полицейского.

— Срочное сообщение Его императорскому величеству!

— Что случилось? — высунулся комендант поезда.

— Из Петербурга телеграфируют, нижайше просят Его императорское величество незамедлительно выйти на связь!

Телеграфисты связного вагона немедленно подсоединились к телеграфным проводам, и спустя несколько минут, в мой вагон вошел начальник связи с бланком телеграммы.

— Что там? Прочтите, пожалуйста.

Связист сильно прищурился, и далеко отставив бланк от лица, прочитал:

— «Из Берлина сообщают: при неясных обстоятельствах скончался кайзер Германской империи Вильгельм. Кайзер Фридрих отставил канцлера Бисмарка, военного, морского министров, и министра финансов. Кронпринц Вильгельм помещён в замок Тильзит и ограничен в общении. Кайзером Фридрихом объявлено о всемерном сближении с Великобританией, и о мобилизации армии и флота. Подписал: чрезвычайный и полномочный посол России в Германии граф Половцев.»

Связист взял второй бланк:

— «Сегодня в два часа пополудни убит ВК Константин Николаевич и тяжело ранен ВК Михаил Николаевич. Обстановка требует Вашего, Ваше императорское величество, присутствия в столице. Подписал: генерал-фельдмаршал Гурко».

Хорошо, что я сидел, а не то наверняка бы рухнул от таких новостей. Смерть императора Вильгельма ожидалась, он давно и тяжело болел, впрочем, новые лекарства ему помогали, и он мог бы протянуть дольше. Насколько я знаю, врачи твёрдо обещали ещё два-три года активной жизни императора. Значит, смерть была спровоцирована, и скорее всего, мы имеем дело с отравлением. Арест кронпринца, вообще ни в какие рамки не лезет, и объяснить его трудно, если не невозможно. Сближение с Великобританией наоборот легко объяснимо: Фридрих и его жена, известные англофилы, и не менее известные русофобы и в значительной мере, германофобы. «Не тот народишко» в Германии, понимаешь. Оказывается, ненавистью и презрением к собственному народу заражены не только русские аристократы и интеллигенты. Такая же беда есть и в Германии. Хотя… Французы тоже болели этой напастью, и доигрались до Великой французской революции. Любопытнее всего эта коллизия разрешилась в Англии: они сумели создать в своей стране кастовую систему, где нижестоящий завидует тому, кто сверху, но даже самый презренный неприкасаемый мнит себя выше любого иностранца, потому лишь, что он англичанин. Свора отвратительных нацистов, ей-богу.

— Начальника конвоя ко мне.

Секунда, и в дверь входит нужный мне офицер.

— Господин штабс-капитан, срочно свяжитесь с ближайшей частью Военно-Воздушного флота и организуйте эстафету до Санкт-Петербурга группы из трёх человек.

Вошедшая в салон императрица приблизилась ко мне и шепнула:

— Группа из четырёх человек. Я тоже лечу. Моё присутствие в Петербурге совершенно необходимо, милый.

— Уточняю: группа будет из четырёх человек. — дал указание я.

— Слушаюсь. Разрешите выполнять?

— Действуйте, господин штабс-капитан.

В ожидании самолёта мы прошли в вагон-столовую и пообедали, потом переоделись в лётные комбинезоны, не столь красивые, как одежда, которую носим повседневно, но зато очень практичные в полёте. Ирина Георгиевна даже в мешковатом меховом комбинезоне и унтах выглядела обворожительно, и мне сразу вспомнилась история о том, как Мэрилин Монро на спор оделась в мешок из-под картошки. Оно понятно, что экспромт был тщательно подготовлен и отрепетирован, но вышло-то прекрасно! Мэрилин выглядела восхитительно и безумно аппетитно. Я улыбнулся.

— Что Вас развеселило?

— Вспомнилась история о том, как некая прекрасная дама в ответ на обвинение, что половина его красоты заключена в платье, повелела сшить себе платье из рогожи, и всё равно оказалась самой прекрасной среди женщин того королевства. Вас, моя прелестная Инес-Сарита, можно одеть хоть в шёлк и бархат, хоть в звериную шкуру, хоть в рогожу, но всё равно Вы будете прелестнее всех на белом свете.

Инес довольно заулыбалась.

— Но всего прекраснее, Ирина Георгиевна, Вы в наряде от нашей прародительницы Евы.

Инес тут же проявила лёгкую стервозность, игриво поинтересовавшись:

— Неужели супруг и господин мой желает, чтобы посторонние мужчины удостоверились в последнем его утверждении?

Я взял жену под руку, повёл к самолёту, попутно болтая:

— А Вы коварны, Ирина Георгиевна! Слушал я одного чудака-австрияка, так он уверял, что все наши движения души замешаны на единой основе, на сексуальности. Если посмотреть на нашу маленькую пикировку с его точки зрения, то каждый мужчина страстно мечтает о том, чтобы его женщину вожделели все остальные самцы подлунного мира, но обладать ею мог только он.

— И что из этого следует?

— Только то, что окружающие мужчины не без глаз, и фантазия развита у каждого. Неужели Вы, Ирина Георгиевна, думаете, что мужчины не воображали Вас в самых соблазнительных положениях? Непременно воображали, такова уж наша мужская природа. А знаете, что из этого следует?

— Что же?

— То, что мой статус крайне высок. Уж если Вы согласились быть со мной, значит, я самый сильный и умный самец в мужском сообществе. Иными словами, Ваша красота и очарование служат укреплению трона.

Ирина Георгиевна рассмеялась:

— Милый мой Пётр Николаевич! Я вовсе не боюсь полётов на самолёте, а значит, не нужно болтать глупости, чтобы отвлечь меня от мрачных мыслей. Напротив, я изучаю устройство «Аиста» и намерена стать Вашим личным пилотом.

— Знаете, Ирина Георгиевна, а в этой Вашей идее есть здравое зерно. Своей деятельностью Вы затыкаете рот многочисленным глупцам, которые утверждают, что женщина якобы неспособна к технической и творческой работе. Я принимаю Ваше предложение, но с одним условием.

— Огласите его, Пётр Николаевич.

— Во время беременности и грудного вскармливания нашего ребёнка Вы не будете совершать полёты, чтобы не подвергнуть опасности дитя.

— Обещаю Вам это. — серьёзно кивнула Ирина. Что тут скажешь, у меня удивительно трезвомыслящая жена, аж сам себе завидую.

— А теперь я хочу услышать, что произошло во время моего отсутствия.

Напротив меня сидят фельдмаршал Иосиф Владимирович Гурко и «мой жандарм» Андрей Антонович Власьев.

— Что Вас интересует в первую очередь: ситуация в Германии или в России?

— Для начала Германия, там люди не родные, их не так жалко.

— Тогда сначала отвечу я. — Гурко пожевал губами, собираясь с мыслями — Я, как первый товарищ военного министра, сразу после ранения Великого князя Михаила Николаевича, принял на себя обязанности военного министра. Однако в связи с тем, что функции канцлера выполняли Великие князья, то и эту обязанность мне пришлось брать на себя. Все сведения государственной важности стали стекаться ко мне, и я, по мере своего разумения начал на них реагировать. Наутро девятнадцатого февраля, от военной разведки пришло сообщение о дворцовом перевороте в Германии.

— Что там на самом деле произошло?

— Как я и сказал: дворцовый переворот. Кайзер Вильгельм был отравлен, однако, было объявлено, что он умер от сердечного приступа. Агенты сообщают, что кайзерина, по всей вероятности, тоже мертва, но её смерть пока скрывают, видимо хотят сообщить, что она умерла от горя. Кронпринц заблокирован в Тильзите.

— Что значит заблокирован?

— К кронпринцу явился генерал Кюненсдорф с предписанием доставить кронпринца в Сан-Суси. Однако, кронпринц, уже извещённый о действительном характере смерти кайзера отказался подчиняться. Кюненсдорф угрожал, и во исполнение своих угроз оцепил замок, в котором находится кронпринц двумя полками гвардейской пехоты. Кавалерийский гвардейский полк осуществляет патрулирование с целью воспрещения побега кронпринца. Идти на штурм гвардейцы, как пехотинцы, так и уланы отказались, так сообщила разведка. Но полагаю, что кайзер Фридрих сменит ненадёжные части на настроенные более решительно, и возьмёт Вильгельма силой.

— Хм… Иосиф Владимирович, а сколько у Вильгельма соратников?

— Полувзвод гвардии и гражданские лица, в том числе женщины и дети. Итого пятьдесят восемь человек.

— В замке имеется аэродром?

— Аэродром есть, и довольно большой, но самолётов нет. Два самолёта как раз накануне событий, по нелепому совпадению, были отправлены в Кёнигсберг на профилактический ремонт.

— Немедленно отдайте приказ Военно-Воздушному флоту разработать операцию по спасению кронпринца Вильгельма и всех его сторонников, запертых в Тильзите. Срок — двое суток.

— В таком случае, Ваше императорское величество, разрешите мне немедленно отдать необходимые приказы.

— Разумеется.

Мы остались вдвоём с Власьевым.

— А чем огорчишь меня ты, мой старый друг?

— Огорчу. Ещё как огорчу. Покушение, якобы совершили члены «Народной воли», однако народовольцы тут же открестились от злодеев, объявив, что не знают никого из пятерых негодяев. Более того, «Народная воля» через прессу заявила, что на данном этапе полностью поддерживает Правительство, поскольку оно действует во благо народа. Террористы были схвачены, их пятеро. Двое их них русские дворяне, один финский дворянин, а ещё двое польские шляхтичи. Все отставные офицеры, все превосходно владеют холодным и ручным огнестрельным оружием, все отъявленные русофобы, все члены Московской масонской ложи.

— Вот как? Я, признаться, считал масонство эдаким клубом для чудаков-бездельников.

— В какой-то мере Ваше мнение верно. Подавляющее большинство рядовых членов масонских лож именно таковы. Но верхушка и некоторая часть «братьев» являют собой очень серьёзную силу, поскольку дисциплинированы и внедрены на ключевые посты в механизме управления империей.

— Что значит «ключевые посты»?

— Кто-то командует воинскими частями, кто-то управляет департаментами или отделами, а часть служит на скромных должностях личных секретарей важнейших сановников.

— Вот так-так… Да, согласен, это ключевые должности. Например, через Андрея Ефимовича проходят практически все бумаги, предназначенные мне. Даже больше: часть бумаг он отсеивает как не важные. Да, Андрей Антонович, дело серьёзное. Что Вы предлагаете?

— Нужно срочно провести проверку на лояльность всех руководителей важнейших министерств от начальника департамента и выше и всех командиров воинских частей, расположенных вблизи Петербурга, Москвы и царских резиденций от командира полка и выше, а также всех их личных секретарей и адъютантов.

— Согласен. В этом вам поможет мой секретарь. Он лично знаком со многими из упомянутых лиц, к тому же, обладает незаурядными способностями аналитика и психолога.

— Об этом я и хотел просить Вас, Пётр Николаевич.

— Но сначала спросим, согласится ли Андрей Ефимович участвовать в таком деле.

— Согласен. — ответил явившийся на вызов мой секретарь. Выявить двурушников — святая обязанность человека. Если посчитаете нужным, я составлю план проверки.

— Было бы прекрасно. — обрадовался Власьев.

— Освобождаю Вас от исполнения обязанностей секретаря на весь период работы. — я решил внести посильную лепту в процесс.

— А вот этого не надо. — мягко возразил Андрей — не нужно, чтобы возникли какие-то разговоры. Всё что нужно я сделаю в процессе работы.

— Договорились. А я съезжу проведать дядюшку.

Автомобиль доставил меня к Михайловскому дворцу, и меня провели в ту же самую комнату, где несколько лет назад лежал я. Дядюшку поместили туда, потому что в этой комнате уже имелось всё необходимое оборудование для ухода за тяжелораненым. Оказывается, всё в этой комнате оставалось неприкосновенным с той поры, и вот, к несчастью, пригодилось.

Михаил Николаевич лежал на кровати, в обе руки ему были поставлены капельницы, рядом стояла медицинская сестра, готовящаяся сделать укол. Рядом с ней находился профессор Боткин, хмуро наблюдая за процедурой.

— Доброго дня, Пётр Николаевич. — повернулся ко мне Боткин.

— И вам доброго дня, Сергей Петрович, сударыня. Каково состояние Великого князя?

— Разрешите поговорить с Вами приватно?

Мы отошли к окну, и Боткин шепотом доложил:

— Состояние Великого князя Михаила Николаевича абсолютно безнадёжно. Два из четырёх ранений относительно лёгкие — ранение в правое плечо навылет и ранение в правую же кисть, тоже навылет. Но две пули повредили позвоночник. Это безнадёжно. Великое счастье, что Михаил Николаевич постоянно находится в бессознательном состоянии, иначе бы он испытывал нечеловеческие боли.

— Что Вы предлагаете, Сергей Петрович?

— Я до конца выполню долг врача, сделаю всё возможное в сложившемся положении. Увы, Пётр Николаевич, мне нечего предложить.

— В таком случае, сколько ему осталось?

— Не более двух-трёх суток.

— Ну что же, такова воля Господа нашего. — перекрестился я — Пусть всё движется по воле его.

Я не знал, что грозные события только начинаются.

Резиденцию я разместил в Николаевском дворце, поскольку Аничков занят, Зимний дворец постепенно становится музеем, а до загородных дворцов всё же далековато. По этой причине я в качестве загородного дворца выбрал Стрельну, но там пока идут ремонтные работы, используется только одно крыло, но Инес там очень нравится.

Я работал в своём кабинете, в том самом, где произошло моё вселение в это тело, когда услышал непонятный грохот во внутреннем дворе.

— Андрей, что там такой происходит?

— Сейчас выясню — ответил Андрей и двинулся на выход.

Что делает с человеком уход, дорогая одежда, занятия гимнастикой и высшее образование! Ещё несколько лет назад Андрей был обыкновенным мужиком, извозчиком. В свои двадцать три года он выглядел на все сорок: на висках ранние седины, обветренное лицо покрыто морщинами, руки грубые, спина согбенная. Ко мне он попал, имея начатки грамотности: читал, писал, бегло считал в пределах четырёх действий арифметики. Я договорился со своими помощниками, чтобы они проводили с Андреем занятия по различным предметам, да и сам занимался с ним литературой, историей и музыкой.

Физику, математику, биологию и прочие предметы гимназического цикла Андрей освоил за два года, заодно научившись стенографии и прочим премудростям необходимым секретарю. Теперь Андрей является одним из любимейших учеников профессора Менделеева, поскольку уже на втором курсе университета, обучаясь в режиме вольнослушателя, Андрей занимается проблемой получения аммиака из воздуха. При этом он отказался оставить свою должность личного секретаря, отчего каждый его день расписан едва ли не посекундно. Откровенно скажу: я бы так не сумел, поскольку от рождения ленив.

Массивная дубовая дверь стремительно распахнулась, вбежавший Андрей закрыл её и начал запирать засовы. Из глубины дворца донеслись крики, грохот и выстрелы.

— Что случилось, Андрей?

— Во дворец ворвались какие-то неизвестные вооружённые люди.

— Как действует охрана?

— Бьётся с нападающими. Надо скрыться, Пётр Николаевич.

— Надо так надо. Готовь путь отхода, а я позабочусь о секретных документах.

Я открыл два тяжёлых броневых сейфа и выложил все имеющиеся там документы в специально подготовленные для такого случая чемоданы. Чемоданы непростые: при попытке взломать их замки или распилить стенки, в чемодане должны сработать две термитные шашки, которые гарантированно уничтожат содержимое. Теперь чемоданы опускаются в узкую вентиляционную шахту, и встают в незаметную нишу. Достать их оттуда можно только имея специальные приспособления, а они хранятся в караульном помещении, в оружейке.

Сделав дело я направился к одному из книжных шкафов, который Андрей уже отодвинул в сторону. За шкафом имелась прикрытая декоративной панелью броневая дверь, ведущая в потайной ход.

Сразу после принятия решения о том, что моя резиденция будет расположена в Николаевском дворце, Андрей самостоятельно, взяв только двух каменщиков, устроил потайной ход из моего кабинета по одному из вентиляционных каналов, проложенных внутри стены в подземный ход, проложенный в каретный сарай. Сделано это было настолько тихо и ловко, что даже комендант дворца не догадался о проведённых работах. Но этот путь сейчас бесполезен, поскольку двор захвачен. Другой ход вёл наверх, куда мы сейчас и направились.

Я шагнул в проём, и начал подниматься по железным скобам, вмурованным в кирпичную кладку. Андрей, задвинув на место шкаф, панель и закрыв дверку, поднимался следом.

— Пётр Николаевич, позвольте, я Вас обгоню.

Я отодвинулся к стенке, а Андрей гибко скользнул мимо меня. Вот удивительно: простой мужик, занимавший гимнастикой только последние несколько лет, двигается с изяществом профессионального акробата.

Андрей позвякал ключами, и открыл дверь, ведущую в межэтажное перекрытие, высотой менее полутора метров, по которому можно передвигаться на четвереньках. По пыльному полу, петляя между кирпичными и бревенчатыми колоннами, мы проползли не менее ста метров, пока не добрались до другой бронированной дверцы. По такой же вертикальной шахте, с железными скобами-ступенями, мы спустились вниз и оказались в просторном складском помещении, заставленном большими зелёными ящиками.

— Что здесь, Андрей? — проявил я праздное любопытство, приводя себя в порядок

— Как видите, склад. Здесь хранится запас стальных шлемов, которые для ВВФ наштамповал Пермский завод. Я решил, что тут самое место для хранения: безопасный и несрочный груз. А за стеной — караульное помещение, где нас ждут. Я уже подал сигнал.

— Андрей, а с крыши в этот вентиляционный ход проникнуть можно?

— Невозможно, Пётр Николаевич. Ход был изначально разделён кирпичными перегородками на шесть секций, разве что кошка сможет проникнуть. А мои люди вынули кирпичную кладку только посредине, так что ход имеется лишь на этом участке.

Мы вышли в широкий коридор, и Андрей постучал в дверь.

— Пароль? — послышалось из окошка.

— Тобольск.

В караульном помещении нас встретил начкар, капитан ВВФ. Начкар чётко доложил мне обстановку: оказывается, на дворец совершила нападение группа примерно из ста человек, вооружённых револьверами и винтовками. Судя по всему, офицеры гвардейских полков, во всяком случае, слуги узнали десяток нападавших — эти люди бывали здесь в гостях у старшего и младшего Николаев Николаевичей.

— За помощью послано?

— Так точно, Ваше императорское величество! Сюда уже выдвигаются отряды моряков из Адмиралтейства и Балтийского завода.

— Гвардейский экипаж известили?

— Так точно! Но капраз Денисенко заявил лейтенанту Иванову, что без высочайшего приказа он своих людей из казарм не выведет.

— Добро. Значит бывший капраз так заявил. Ну-ну! А командующий гвардейским экипажем оповещён?

— Никак нет. Было заявлено, что он захворал, и третьего дня взял отпуск для поправления здоровья.

— Как любопытно! И бывший адмирал знал о готовящемся мятеже, но решил подстраховаться. Ну, хорошо же! У меня всё больше и больше кандидатов на высокие должности в деле освоения просторов Сибири. Власьева известили?

— Так точно! Он просил передать, что будет к полудню с ротой Аварийно-спасательной службы. До того времени мы легко продержимся здесь. О причине задержки он доложит лично.

— Как вы держите связь с внешним миром?

— По телефонам. Здесь имеются два аппарата, подключенные к независимым проводам.

— Хорошо. Пока накапливаются наши силы, я побуду здесь. Пригласите начальников отрядов ко мне, когда они оцепят дворец.

— Ваше величество, я прошу Вас перейти в манеж — обратился ко мне начкар — Там будет безопаснее. Отсюда, по подвальным галереям имеется прямой путь, я проверял его лично.

— Хорошо. Туда же направьте и начальников отрядов.

Вскоре ко мне стали прибывать командиры отрядов, прибывших мне на помощь: восемь морских офицеров, и пехотный полковник. Выше среднего роста, со шрамами на лице, в тщательно вычищенной, слегка потрепанной шинели, безупречно начищенных стоптанных сапогах… совсем не гвардейской стати офицер. Глаза умные, злые. Должно быть хороший вояка, и в любом случае, весьма решительный человек.

— Командир Тихвинского пехотного полка, полковник Порутчиков.

Ага! Из простонародья. Наш человек. Надо будет потом узнать: отец или дед был крепостным, и сумел выслужиться?

— Какими судьбами оказались здесь, полковник?

— Следую с полком из Тихвина в Гельсингфорс, на строительство береговых укреплений.

— Чем вооружены?

— На вооружении нижних чинов полка имеются ружья Крнка, офицеры вооружены револьверами Смит-Вессона и саблями.

— Где находится полк?

— На набережной Адмиралтейского канала. Мы собирались получить съестное довольствие в Малой Голландии.

— Отлично! Ведите полк сюда, и перекрывайте подходы к Николаевскому дворцу по всему периметру. С вами будут взаимодействовать моряки. Всех, пытающихся войти или выйти, особенно гвардейцев задерживать, невзирая на чины, родовитость и крики о личном родстве со мной. Наоборот: таковых вязать, затыкать рты и содержать отдельно, не позволяя ни с кем общаться. Отличившиеся офицеры будут представлены к наградам и произведены в следующий чин, нижние чины награждены и, при желании, направлены на обучение на офицерские курсы. Считаете это хорошей мерой?

— Хм… Прапорщики мне очень нужны, Ваше императорское величество: некому командовать взводами.

— В таком случае приступайте, генерал-майор Порутчиков!

Смотрю — глаза присутствующих офицеров вспыхнули. Ещё бы! Вот он, случай, шанс!

Мне доложили: Николаевский дворец окружен, в нём оказались заперты около семисот мятежников. Дело в том, что пока верные присяге отряды разворачивались, на помощь первой группе подошли семёновцы, преображенцы, измайловцы и гвардейские казаки.

Ну что же, давно я не люблю гвардейцев, и донских казаков очень не люблю, тем больше поводов дать им это понять.

Ровно в полдень, как и было обещано, прибыла рота Аварийно-спасательной службы во главе с Власьевым. Грузовики с грохотом остановились у манежа, солдаты высыпали на проезжую часть и принялись разминаться, а сам полковник поспешил ко мне на доклад.

Здравствуй, Андрей Антонович! — встретил я его — Что же ты, дорогой, мятеж прозевал?

— Не поверите, Ваше величество, но мятеж зародился только на прошлой неделе, в среду, а вспыхнуло уже сегодня, во вторник. Я даже не успел собрать достоверных данных о фигурантах.

— Невероятно: меньше недели! Откуда уши растут?

— Всё оттуда же, из Лондона. Мне удалось незаметно взять графа Шувалова, и быстро его разговорить. Пётр Андреевич показал, что в его доме живёт прибывший инкогнито из Лондона Джеймс Гамильтон. Насколько я знаю, он совсем недавно вступил в наследство. Видимо, Гамильтон должен был получить большой куш, организовав переворот, вот и бросился сюда.

— И?

— Хлипким оказался лордик, тут же пустился в откровенности, сдал все документы, в том числе и ведомости выдачи денег.

— Большие ведомости?

— Почти на полторы тысячи человек.

— Пошлите людей, следует арестовать всех упомянутых в бумагах Гамильтона. Как с ними работать решайте сами, но на суде они должны выглядеть целыми.

Дальше было вполне скучно: приходили и уходили посыльные, проводились совещания, являлись делегации из разных сословий с выражением верноподданнических чувств. Ага! Слух о том что заговорщики блокированы, мгновенно распространился. Мятежники и сами поняли, что дело пахнет керосином и засуетились: кто-то попытался улизнуть, но сквозь плотную цепь не проскочил ни один. Руководители составили делегацию и отправили ко мне, в попытке выторговать почётную сдачу. Я их принимать не стал, не царское это дело, а Власьев объявил, что будет либо безоговорочная капитуляция, либо штурм и поголовное вырезание злодеев, засевших во дворце.

— Но что нас ждёт в случае безоговорочной капитуляции? — нервно воскликнул полковник Бальтц

— Разумеется, справедливый суд, любезнейший Александр Фёдорович. — ответил ему Власьев — Могу даже предположить, что вам сей суд назначит: лишение всех прав состояния и конфискацию движимого и недвижимого имущества вашей семьи. Вы, если не найдётся смягчающих вину обстоятельств, будете отправлены в золотые рудники. Если откроются смягчающие вину обстоятельства, они будут учтены. Вашей же семье будет предоставлен выбор: остаться в России на правах мещан, или уезжать из нашей страны. Дорога до границ Российской империи будет оплачена из казны.

— Это несправедливо, бесчестно, бесчеловечно!!! — буквально взвыл полковник.

— Вы считаете человечным, справедливым и честным цареубийство? Или честь позволяет вам, находясь на русской службе брать деньги у английского правительства?

— И всё же, что мне передать моим товарищам в Николаевском дворце?

— Дословно передайте то, что я вам сказал. И добавьте: в случае сопротивления будут повешены и они, и их родители, и жёны. Детей передадим в сиротские приюты на воспитание.

— Как??? — на полковника было страшно смотреть. Офицеры, сопровождавшие его, и до сих пор не открывшие рта, тоже побледнели.

— А вот так, драгоценнейший Александр Фёдорович. Не далее, как несколько часов назад, моя рота освободила Ирину Георгиевну, супругу Его императорского величества. Я не буду вам рассказывать, какие страдания перенесли Ирина Георгиевна и её свита. Скажу лишь, что негодяев, захвативших Стрельнинскй дворец я приказал повесить. А теперь пошли вон, скоты!

— Но мы совершенно не знали о возможных эксцессах! — закричал один из офицеров.

— Правда? Господина капитана не учили истории и не рассказывали о судьбе несчастных императоров Петра III, Павла I, Николая Павловича? Пётр Фёдорович и Павел Петрович были безжалостно убиты такими же, как вы подонками. Наконец, вы не знаете о судьбе Александра Николаевича? Вы не знали, что шакалы, если не получают палками по рёбрам, звереют? Шакалы — это вы. Конвой! Гоните прочь этих крыс!

Делегация, подкалываемая штыками в филейные части, шустро побежала на выход, а полковник Власьев пошел ко мне на доклад.

— Я всё слышал, Андрей Антонович. — сказал я ему — Я одобряю и ваши слова, и Ваши действия. А теперь давайте подумаем, не пора ли начинать штурм.

— Разрешите пригласить генерал-майора Порутчикова?

— Как он Вам показался, Андрей Антонович?

— Настоящий русский офицер. Умный, хладнокровный, расчётливый и преданный присяге.

— Господин генерал, Вы планировали штурм дворца?

— Разумеется. Ваше величество.

Генерал Порутчиков вынул из принесённого тубуса листы поэтажного плана Николаевского дворца.

— Откуда он у Вас? — поразился Власьев.

— Взял у коменданта дворца. Смею отметить, комендант дворца в высшей степени порядочный и инициативный господин. Он сразу предложил лично провести часть моих солдат по известным ему тайным путям. Других поведут доверенные помощники коменданта.

— Отлично, господин генерал. Когда собираетесь начать штурм?

— Если позволите, то через два-три часа.

— Отчего возникла задержка?

— По моему совету слуги открыли винный погреб, и теперь сообщают, что мятежники ударились в безудержное пьянство. Полагаю, что вскоре их можно будет брать голыми руками.

— Прекрасно! Я отправляюсь в Зимний дворец, все новости прошу сообщать мне туда. Кстати, охрану в Зимнем дворце сменили? Мне гвардейцы больше не надобны.

— Так точно, Ваше величество. — вступил в разговор Власьев — На охрану Зимнего дворца заступили Восемьдесят шестой пехотный Вильманстрандский полк и восемьдесят седьмой пехотный Нейшлотский полк. Фельдмаршал Гурко по телеграфу вызвал их через штаб Первого армейского корпуса из двадцать второй пехотной дивизии.

— Хорошо.

Мне номера и названия корпуса, дивизии и полков совершенно ничего не говорили, Иосифу Владимировичу лучше известно, кто и чего стоит в многогрешной армейской среде.

Уже поздно ночью из Стрельны наконец доставили Ирину Георгиевну.

Признаться, после того, что сказал бунтовщикам Власьев, я ожидал увидеть нечто ужасное, в духе взятия средневековых городов или современных фашистских или натовских концлагерей… Ничего подобного! Страдания заключались в том, что трёх женщин заперли в небольшой комнате, в туалет отпускали неохотно, запрещали подходить к окнам, а кормили только бутербродами.

Петя бросился утешать драгоценную супругу, я же отключился, дабы не провоцировать вспышки ревности.

Тяжкая мне выпала доля… Может быть имеет смысл сдаться психиатру, да вот незадача: они диагностирует банальное раздвоение личности, а паразитной личностью любой врач признает именно меня.

На следующий день я провёл совещание в тесном кругу. Присутствовали только генерал-фельдмаршал Гурко, я и полковник Власьев.

— Дорогие мои друзья — проникновенно говорил я — не пора ли ликвидировать гнойник, угрожающий самой русской государственности?

— Что Вы имеете в виду, Пётр Николаевич? — поинтересовался Иосиф Владимирович, а Андрей Антонович промолчал. Он, как видно понял о ком идёт речь.

— Я имею в виду гвардию. На войне от неё проку не больше, чем от обычных линейных полков, а в мирное время она просто опасна. Я предлагаю оставить роту почётного караула для торжественных встреч глав государств и эскадрон Похоронного полка, понятно для чего. Остальных перевести в обычные полки.

Иосиф Владимирович повернулся к нашему жандарму:

— Андрей Антонович, вы выяснили, сколько гвардейцев на этот раз знало об организации дворцового переворота?

— У меня сведения пока по шести гвардейским полкам. О готовящемся перевороте знали до двух третей офицеров полков. Обратите внимание, господа: среди этих офицеров были и те, кто решительно отказался участвовать в мятеже, но ни одного, кто бы сообщил о заговоре. Данный факт говорит о том, что гвардейское офицерство служит не монарху и не Родине, а просто отбывает некую повинность. Если глядеть шире, то нынешнее дворянство не является опорой трону и державе. Вот предварительные сведения, я свёл их в форму таблицы, как любит Его величество.

Мы с Гурко склонились над листом и стали внимательно его изучать.

— Выглядит убедительно. — откашлявшись проговорил Гурко — Думаю, что следствие подтвердит истинность этих сведений, разве что уточнит кое-какие детали. Я поддерживаю идею ликвидации гвардии в Российской империи.

— Я также поддерживаю. Но куда мы денем эти полки? В столицах их оставлять нельзя.

— В Польше, как всегда, неспокойно. Отправим бывших гвардейцев туда. Пусть заново заслуживают доверие.

— Это хорошо. Лишение всех прав состояния и конфискацию имущества семьи мятежника распространяем и на Польшу?

— И на Польшу, и на Финляндию. Это русские провинции.

— Данный шаг вызовет немедленное восстание. — возразил Власьев.

— И хорошо. Давно пора привести пшеков и чухну в чувство. Однако, чтобы значительно снизить накал борьбы, объявите набор крестьян и нищей шляхты в колхозы, которые мы будем устраивать в чернозёмной зоне Южной Сибири. Это лишит части пушечного мяса, а бунтовщиков народной поддержки у них не было никогда. Польские крестьяне ненавидят шляхту. Сразу же объявите денежную награду за живых или мёртвых бунтовщиков, за достоверные сведения о них, и особенно об их отрядах. И объявите о раздаче крестьянам земли, конфискованной у мятежников.

— Плата за скальпы?

— Она самая. Надо перенимать опыт «цивилизованных» народов, таких как англичане, французы и североамериканцы. Кстати, ещё один полезный опыт из САСШ: «подземная железная дорога».

— Что вы имеете в виду?

— Нужно вывозить этих белых негров в САСШ и Канаду. Устройте нелегальную доставку пшеков и чухны в Кёнигсберг и Данциг, и скатертью дорога.

— Хорошая мысль, Пётр Николаевич.

— Только есть одна тонкость, Константин Николаевич: нужно вывозить шляхту и интеллигенцию, между тем как мастеровые и крестьяне нам самим нужны.

— Сложная задача.

— Попробуйте сделать так: объявите среди польских эмигрантов сбор денег «на спасение соотечественников от русской тирании». Много средств они не соберут, но это неважно, тайно добавим свои. Рассылайте письма и эмиссаров с призывом уезжать, пусть это станет модным поветрием. Если мы избавимся хотя бы от пары миллионов ненужных нам людей, будет значительно легче. Те же мероприятия следует провести и среди чухонцев и шведов, живущих в Финляндии. Потом нужно будет продумать мероприятия по заселению этих мест русскими и татарами.

— Однако главная трудность при подавлении польских бунтов заключается в поддержке бунтовщиков католическими ксендзами.

— И тут надо перенимать опыт «цивилизованных» народов. Объявим, что костёлы, священники которых уличены в поддержке мятежников, будут закрыты.

— Может быть, станем передавать эти храмы православным?

— Не стоит. Нам не нужна межконфессиональная борьба. Хотя… Найдите несколько авторитетных, а главное, славящихся честностью ксендзов, в идеале, епископов, и объявите о создании Польской католической церкви. Ну и пусть они выберут своего Папу.

Андрей Антонович широко улыбнулся:

— О, да! Это будет хорошим яблоком раздора!

— Только пусть инициатива исходит от частных лиц, от католиков, только не от государства. Денег на благое дело найдем, а идти эти средства должны из Франции и Англии. Сумеете?

— Слушаюсь, Ваше величество! — вздохнул Власьев — Есть разные варианты, мы подумаем и решим, как это сделать лучше.

— Пётр Николаевич, а не слишком ли круто Вы берётесь за управление государством? — нейтральным голосом поинтересовался Иосиф Владимирович.

— Вы имеете в виду аресты и ссылки мятежников и цареубийц?

— Я имею в виду слухи о полной передаче земли крестьянам.

— Любопытная мысль. Не знаю, кто запустил этот слух, но он ошибся только со временем: сию реформу я уже начал: в стране организуются колхозы. Это коллективная форма владения землёй, когда земля принадлежит общине.

— Да-да! — оживился Андрей Антонович — Я бывал в колхозах, что организованы в Смоленской губернии.

— И каково Ваше впечатление?

— Самое благоприятное. Мужики выглядят сытыми и довольными.

— А налоги?

— А вот вопрос с налогами самый удивительный. Колхоз выплатил налогов в казну, в семь раз больше, чем платили в совокупности все мужики, проживающие в тех двенадцати сёлах и деревнях. И на свободную продажу они выставили хлеба много больше обычного.

— То ли ещё будет, когда мы начнём поставлять в колхозы комплексные удобрения. Урожайность вырастет почти до европейского уровня.

— Почти европейского уровня… Интересно… А европейских урожаев нам не добиться?

— К сожалению, нет. У нас и климат несколько более суровый, да и дождей нам достаётся меньше, чем Европе. Увы и ах.

— Но землю у владельцев Вы отнимать собираетесь?

— Я собираюсь подойти к данному вопросу взвешенно: изыматься будут земли только у дурных собственников. Хозяева, успешно ухаживающие за землёй, не угнетающие работников, внедряющие передовые методики работы и сельскохозяйственные машины, будут процветать и дальше.

— Хорошо, Пётр Николаевич, мы Вас и в этом начинании поддержим. Мы посоветовались и решили, что на своих землях также устроим колхозы.

Так в суете пролетел год положенного траура по почившему императору Александру Николаевичу. Дядюшки мои, со всеми возможными почестями были похоронены в Великокняжеской усыпальнице.

Пришла пора короноваться мне, и тут посыпались неожиданности: вообще-то на коронации принято присылать полномочных послов, однако о своём предстоящем визите одновременно заявили турецкий султан и испанский король. Немного спустя, видимо переварив новость, о своём решении посетить мою коронацию объявили французский президент, датский и шведский короли, кроме них ещё несколько балканских правителей. Вот уж без кого я бы спокойно прожил хоть до скончания века! Англичане, на скоростном пароходе, прислали Генри Уэлсли, герцога Веллингтона. Наглый нагл в первый же день по приезду, стал рваться ко мне на приём, а я стал его мариновать. Просто не принимал писем, не замечал на приёмах, а во время церемонии вручения верительных грамот даже не поглядел в его сторону. Герцог слегка растерялся, но, собравшись с духом, всё-таки бросился в атаку, в смысле ко мне на аудиенцию. Андрею он вручил сорок тысяч фунтов стерлингов, и таки попал ко мне в кабинет.

— Чего вы, сударь, от меня хотите? — первым делом спросил я посла.

— У меня есть инструкции Её величества передать Вам, Ваше величество личное послание и устную просьбу.

— Слушаю, сударь.

— У вас больше года в заточении находится Джеймс Гамильтон, герцог Аберкорн.

— А, этот ваш шпион и неудачливый цареубийца?

— Сэр Джеймс никогда не был цареубийцей!

— Не был, потому что его замысел не удался. А вот Эдвард Торнтон оказался вполне удачливой, и к тому же, быстроногой и увёртливой тварью. Он организовал покушение на моего царственного дядю, императора Александра Николаевича. Заметьте, милейший, успешное покушение. А сам Торнтон успел удрать из России.

— Но сэр Джеймс, даже если и планировал нечто подобное, в чём я очень сомневаюсь, то не достиг успеха!

— Именно поэтому я склонен помиловать этого недоумка, но взамен мне нужна голова Эдварда Торнтона, а ещё лучше, голова того, кто отдал Торнтону преступный приказ. Убийство русского царя не может быть не отмщено.

— Мои полномочия не столь широки, чтобы что-то подобное обещать. Я должен проконсультироваться с руководством.

— Телеграф вам в помощь, сударь. Советую обращаться прямиком к королеве, и предупредите её, что я намерен повесить всех англичан, причастных к цареубийству. Это для русских у меня нашлись смягчающие обстоятельства, а для англичан их нет со времён Ивана Четвёртого Великого.

— Прошу принять личное послание Её величества. — растерянно промямлил Генри Уэлсли.

К послу подошел дворцовый служитель с позолоченным подносом, и принял довольно крупный пакет.

— Я вас больше не задерживаю, сударь.

Красный как рак толстяк на иксообразных ногах неловко развернулся и поплёлся на выход.

— Экий он неловкий — задумчиво пробормотал полковник Власьев, присутствовавший при этом разговоре — А ведь полковник, значит в армии служил.

— Вы ошибаетесь, Андрей Антонович, он не полковник, а почётный полковник.

— А в чём разница, Пётр Николаевич?

— Разница такая же, как между государем и милостивым государем.

Власьев обладает незаурядным чувством юмора, большой ценитель шуток и каламбуров, но тут он не выдержал, и расхохотался самым неприличным образом.

— Пётр Николаевич, разрешите, я обнародую эту Вашу шутку! Клянусь, это самая точная и ядовитая характеристика незадачливого английского посланника!

— Как Вам угодно, Андрей Антонович. Что до личного послания королевы, то прошу его тщательно проверить, особенно на наличие каких-нибудь редких ядов длительного действия.

— Поищем, Пётр Николаевич.

— Ищущий да обрящет.

Мы обменялись понимающими взглядами, и полковник отправился по делам.

Обедал я в обществе супруги и двух монархов и принца: султана Абдул-Хамида Второго и короля Альфонса Двенадцатого, тоже с супругой. А принцем был Вильгельм со своей женой.

Операция по освобождению Вильгельма была проведена безупречно: пятнадцать «Аистов» приземлились на аэродром возле замка, в котором находился Вильгельм, полковник Степанов, лично знакомый с Вильгельмом вручил ему письмо с моим приглашением погостить в России, и Вильгельм после короткого совещания с женой и офицерами свиты, дал команду размещаться в самолётах. Уже на следующий день кронпринц со свитой находился в Петербурге. А генерал Кюненсдорф, прекрасно видя, что происходит, не сделал ни малейшей попытки помешать эвакуации кронпринца: все два часа, что русские самолёты находились в Пруссии, он висел на телеграфе, требуя от Берлина инструкций, но там никто не хотел брать ответственности на себя. И слава богу, всё закончилось благополучно.

Говорили мы по-немецки, поскольку этот язык знали все. Сначала поболтали на общие темы, а когда выяснилось, что новинки литературы и оперы исчерпаны, перешли к более животрепещущим вопросам. Для начала испанский король сообщил, что доктор Иванов совершенно излечил его от чахотки, и три независимых обследования не нашли следов столь долго терзавшей его болезни. Доктор Иванов за свой подвиг пожалован испанским грандом. Теперь у него имеется поместье по соседству с одним из королевских имений.

— Петер Николаевич — обратился он ко мне — доктор Иванов сообщил мне, что столь блестящего результата он добился благодаря новейшим лекарствам, созданным вашими химиками. Прошу Вас, пригласите их ко мне, я желаю достойно наградить этих замечательных учёных.

— Нет ничего проще, дорогой друг. Думаю, Вам будет удобно сделать это во время одного из балов, куда я приглашу этих людей.

— Петер Николаевитш — по-русски произнесла моё имя Августа-Виктория — Было бы замечательно, если Вы пригласите создателей чудесных самолётов, которые строятся теперь и у нас.

Вильгельм согласно покивал.

— Не только создателей самолётов, дорогой друг. — заявил султан Абдул-Хамид

— Думаю, мы все хотели бы наградить инженеров, спроектировавших и построивших авиационные заводы в наших державах.

— А ещё я хотел бы наградить офицеров обучавших первых пилотов Испании — добавил король Альфонс.

— Прекрасная мысль! — поддержал я — в течение недели нужные люди будут собраны, и церемония будет проведена. Это тем более уместно, что я собирался объявить о введении нового трудового законодательства и введения наград за трудовые свершения.

Уже в курительной комнате, когда мы остались в чисто мужской компании, раскуривая сигару, Вильгельм спросил меня:

— Петер, а не слишком ли жёстко ты обращаешься с англичанами? Мой отец, кайзер Фридрих изрядный англофил, он любое известие о твоих демаршах в сторону Лондона встречает просто фейерверком возмущения.

— Вилли, если бы Вы знали, какие фейерверки устраивают здесь мои собственные англофилы! Слава Богу, самые влиятельные из них уже достигли своего места работы на реке Джегдян, и, как следует из отчёта экспедиции, добыли первые килограммы золота.

— А Вы не планируете их простить?

— Не раньше, чем они добудут золота равное по количеству тому, что они растранжирили.

— Да-да, понимаю, эти люди не вернутся никогда.

— Отчего же? На Колыме богатые месторождения этого металла.

— Но Вы не ответили на мой вопрос, Петр.

— Хм… Хотел отшутиться, но не удалось. Давайте посмотрим на факты, мои царственные коллеги: у меня англичане убили всех предков, за исключением, разве что основателя династии и императора Александра I. Последний, не выдержав угрызений совести, ушел нищенствовать и замаливать грехи. Это факт. У Испании англичане украли массу колоний, и даже кусок метрополии, Гибралтар. Англичане постоянно сеют недовольство в Османской империи, обманом завладели Кипром, а совсем недавно захватили Египет. Это тоже факты. И России, и Турции, и Испании и Германии англичане постоянно вредят, нарушают торговлю, подстрекают к бунтам и мятежам. Доколе мы будем терпеть? Скоро на мою коронацию приедет французский президент, я полагаю, что у его страны тоже есть масса претензий к зарвавшимся островитянам.

— Серьёзные обвинения, Петер. Но королева Виктория уверяет в симпатиях к Германии. — возразил Вильгельм.

— По данным моих агентов, англичане почитают Германию опаснейшим врагом, и собираются уничтожить вас нашими руками. Виктория лжет, как дышит, и Вы, Вильгельм, знаете это лучше меня. Впрочем, советую проверить мои слова через независимых осведомителей.

— Нет необходимости. У меня достаточно полная картина настроений в британских правящих кругах. Петр, я тоже считаю, что Германия должна войти в союз, задуманный Вами. А что скажет Его величество султан?

Султан минутку подумал и заговорил.

— Петр, Вы задумали весьма сложную игру. Не боитесь, что британцы нанесут вам удар прямо в сердце? Ваша столица находится слишком близко от границы, берегитесь, Петр. Что касается союза, то полагаю его весьма выгодным для моей державы.

Я благодарно кивнул султану и сказал:

— Господа, открою вам маленькую тайну: в Скапа-Флоу, это тайная гавань в Шотландии на Оркнейских островах, сформирована эскадра из пяти броненосцев, десятка крупных крейсеров, ещё десятка боевых кораблей поменьше и десятка транспортов с десантом. Целью является Петербург. Эскадра уже вышла, и даже прошла датские проливы. Англичане выплатили большие суммы командирам нескольких фортов, прикрывающих Петербург, а в среде бывших гвардейцев, ещё не отправленных в Польшу, ведётся бешеная агитация за свержение кровавого тирана, то есть, меня.

Король Альфонс с изумлением воззрился на меня:

— И Вы так спокойно об этом говорите?

— Вот так спокойно. Приглашаю всех вас на великолепное представление, под названием «Уничтожение вражеской эскадры», которое состоится сразу по прибытию жертвы.

— Позвольте ещё один вопрос, Петр — заинтересовался султан — Вы так спокойно сказали о командирах фортов, принявших взятки…

— Контрразведка заранее сообщила о суете британских шпионов, и о предложениях офицерам флота и береговой обороны. Кроме того, все без исключения командиры фортов, к которым пришли с грязными предложениями, дали знать об этом моим доверенным лицам. По моему приказу офицерам разрешено брать эти взятки. Более того: эти деньги достанутся им и их подчинённым. Единственное, о чём я попросил их при личной встрече, так о том, чтобы офицеры торговались получше, ведь за своё торгуются.

Присутствующие весело засмеялись.

— Я очень прошу вас никому не рассказывать о том, что сейчас узнали.

— И как вы собираетесь разгромить эскадру? — заволновался кронпринц Вильгельм.

— А вот это пока секрет. Вы всё увидите своими глазами, если на то будет ваше желание.

Но я, для посторонних разыгрывая благодушие и неведение, тем не менее усиленно готовился. Работа руководителя — это управление процессами, вот я и проводил совещания, вникал во всякие мелочи.

Кроме того, я готовился к коронации.

Подготовка к коронации шла нелегко: я потребовал всемерной экономии и повелел уложиться в два с половиной — три миллиона рублей, а чиновники, которым я поручил это дело, требовали, как минимум утроения суммы. Отослал их к богатым дворянам, купцам и промышленникам, но те показали фигу — со всех удалось собрать не более трёхсот тысяч рублей на ассигнации. Господа из комиссии по организации торжеств честно постарались устроить из коронации Ходынку и вселенский позор, но не удалось. Не их вина, в том, что я не получу прозвище Кровавый, но они честно старались. Собственно, я сам вспомнил о Ходынке лишь тогда, когда на очередном совещании прозвучало имя этой московской местности.

Специально поинтересовался: что делается в части обеспечения безопасности приглашённых верноподданных во время торжеств в Москве? Оказалось, что ничего! Совсем ничего!

Пришлось вставить своё весомое слово:

— Господа! Организация народных гуляний требует тщательного планирования и жёсткого контроля. В противном случае возможны давка, беспорядки и прочие эксцессы. Насколько я помню, чинам петербургской полиции удалось спланировать охрану порядка во время публичных полётов таким образом, что не было не только пострадавших, но и просто недовольных. Прошу добиться того же в Москве. Кстати сказать, бывал я на Ходынском поле, и знаю, что оно при всей своей обширности весьма неровно. Человеку там легко споткнуться и упасть, а что произойдёт, если случится паника, о том и помыслить страшно. Предупреждаю сразу: на Чукотке имеется большая потребность в блюстителях порядка, при том, что ни генеральских, ни обер-офицерских должностей там не предусмотрено. Следовательно, кое-кто имеет шанс совершить карьерный прыжок от генерала до околоточного надзирателя.

В зале залегла нехорошая тишина.

— Ещё один момент, господа. По окончанию коронационных торжеств финансовая часть Третьего отделения проведёт ревизию потраченных денежных и иных средств. Если растрата составит больше пятнадцати процентов, то отличившийся чиновник составит компанию злосчастному полицейскому на просторах тихоокеанского побережья.

Разумеется, слухи о моём стиле руководства разошлись самые удивительные, но зато и чиновники зашевелились: даже сам московский градоначальник стал регулярно объезжать намеченные места массовых гуляний. Но в то же время поставщики резко взвинтили цены, и взволнованные чиновники побежали к непосредственному руководству, а уже оно явилось ко мне.

— Ваше величество! — обратился ко мне товарищ московского градоначальника, Бобокин — Оптовые торговцы начали задирать цены. Если так будет продолжаться, смета расходов на торжественные мероприятия и народные гулянья возрастет самое малое втрое.

— Подскажите, уважаемый Виктор Аполлинарьевич, какое наказание за подобные злоупотребления обозначены в Уголовном кодексе?

— В Уголовном кодексе? Разве там имеется нечто подобное? — забормотал высокопоставленный чиновник — Да-да, я припоминаю, в Уложении имеется…

— Прекрасно, голубчик. А теперь займитесь прямым исполнением своих служебных обязанностей. В своей деятельности Вы, как и каждый верноподданный, обязаны руководствоваться только законами Российской империи. А если Закон нарушается, Вы обязаны всеми силами противодействовать этому безобразию. Вспомните, в нашей державе есть службы, специально созданные для борьбы с правонарушениями — это прокуратура, суд, полиция и жандармы. Сотрудничайте с ними, и будет вам благо.

— Но Ваше величество, за спекулянтами стоят такие фигуры… — голос чиновника упал почти до шёпота.

— А вот тут я Вам, Виктор Аполлинарьевич, с удовольствием помогу. Сейчас с Вами побеседует полковник Власьев, поведайте ему о раскрытых Вами сомнительных деяниях.

В глазах чиновника блеснуло понимание: есть возможность воспользоваться случаем. Ну что же, пусть пользуется.

— В Российской империи наступает эра диктатуры Закона, и тот, кто это осознает, имеет шанс на значительное улучшение своего положения.

— Благодарю за разъяснение, Ваше величество!

И окрылённый чиновник отправился на нелёгкую битву со спекулянтами, имея в перспективе значительное улучшение своего положения.

Два дня до прибытия английской эскадры я практически не спал: дела, будь они неладны. Провести операцию по блокированию мятежных частей так, чтобы никто ни о чём не догадался вовсе непросто. Но удалось. Самое главное, что удалось подтянуть железнодорожную артиллерию особой мощности на позиции в пределах дальности бывших гвардейских частей. Пехота и кавалерия тоже были выдвинуты на рубежи ожидания, ждали лишь англичан. Это по их сигналу должны взбунтоваться наши изменники.

И вот ко мне явился новый английский посол, Роберт Бёрнет Давид Мориер, и, не снимая шляпы, напустив на себя весьма высокомерный вид, заявил, что Её величество не считает меня законным русским государем. Следовательно, к Петербургу приближается эскадра британского флота, с намерением навести порядок в этой стране.

— Любезный, вы хоть поняли, что тут наговорили? — спокойно спросил я наглеца — Вы хоть сообразили, что за хамство в лицо царственной особы, подлежите позорной казни через повешение?

Роберту-как-его-там слегка взбледнулось, но тон его остался решительным:

— Как полномочный представитель великой державы…

— Конвой, снимите, наконец, с этого наглеца его шляпу. Голову не сносить.

От группы офицеров отделился драгунский капитан, и продемонстрировал лихой трюк: стремительным движением он выхватил саблю, и снёс ею шляпу с посла. На лысой вершине черепа осталось только небольшая круглая рана от срезанной кожи, откуда обильно потекла кровь. Посол от испуга упал на колени, а в воздухе резко завоняло сортиром. Стоящие за спиной посла два англичанина мгновенно сдёрнули с голов свои головные уборы, с ужасом глядя на драгуна, уже бросившего в ножны свою саблю и отступившего на место.

— Ну вот, он ещё и обделался. — по-английски заметил стоящий рядом со мной Гурко — А я-то думал, что англичане покрепче в коленках.

— Ещё и пол мне запачкал, невежа. Встаньте, посол, мне отвратительны ваши рабские замашки. И отправляйтесь-ка вы домой, мне такие послы не нужны. — вынес я своё решение.

В рядах присутствующих, среди которых было немало иностранных дипломатов, одобрительно зашумели. В самом деле: поведение английского посла было за гранью любых норм и правил, и воздаяние за такое поведение было одно: смерть. Но смерть посла — Casus belli, повод для войны. А тут и наглец получил достойную отповедь, и повода для войны не дано. А то, что спесивый англичанин прилюдно обосрался со страху, придало происшествию анекдотический характер.

— Господа! — обратился я к присутствующим — Позвольте мне объяснить подноготную произошедшей трагикомедии. Дело в том, что английское правительство решило осуществить в Российской империи государственный переворот и интервенцию. Для этой цели была подкуплена кучка отщепенцев, которые должны были свергнуть законную власть и привести на трон человека, который однажды пытался захватить власть, и даже убил для этого собственного отца. На этот час мятежники блокированы в своих лагерях и скоро их принудят к сдаче. Официально объявляю: никто, даже зачинщики этой попытки переворота, не будут казнены смертью. Их лишат всех прав состояния и вышлют на принудительные общественно-полезные работы. Рядовые солдаты будут отправлены служить в штрафные части, а впоследствии освобождены. Они, скорее всего, участвовали в бунте, ввергнутые в измену путём обмана, чего не скажешь об офицерах. Степень вины офицеров и наказание за измену определит суд

Присутствующие внимательно меня слушали.

— Интервенция, о которой я говорил, уже началась. Английские корабли ведут обстрел несколько фортов на подступах к Кронштадту. Сейчас я, вместе с Его императорским величеством султаном Абдул-Хамидом, Его королевским величеством Альфонсом и Его императорским высочеством кронпринцем Вильгельмом, отправляюсь с воздуха наблюдать разгром флота британских интервентов. Остальные гости вольны делать что им угодно, но для желающих организовано оперативное извещение обо всем, что сейчас происходит в Финском заливе. Телеграфисты из Териоки, Сестрорецка, Кронштадта и двух фортов, обороняющих подходы к Санкт-Петербургу, сообщают сюда обо всём, что они видят или им становится известным. У вас, господа, есть возможность быть свидетелями действа. Кроме того, на стене зала вывешена большая карта Финского залива, и служители будут наносить на ней все изменения, согласно свежим сообщениям. Приятного вам времяпрепровождения, а мы отправляемся.

Спустя час мы уже были в воздухе. Распределились мы довольно вольготно: каждой царственной особе был выделен гидросамолёт, поплавковый «Аист», куда и погрузились монархи с ближайшими советниками. Принц Вильгельм попросился со мной. Ещё три «Аиста» заняли морской министр Шестаков и спасательная служба, на всякий случай. Вот такой, весьма представительной «стаей» мы отправились в полёт.

Вопреки обыкновению я не стал садиться за штурвал: бессонные ночи и нервотрёпка не способствуют нормальной реакции, необходимой пилоту. Да и на сражение хочется полюбоваться, не отвлекаясь на пилотирование.

Чем морской бой отличается от боя на суше? Во-первых, тем, что на море нет и не может быть линии фронта. Сегодня флоты столкнулись у какой-нибудь Доггер-банки, а завтра они могут быть уже в море Сулавеси. Ну… не так быстро, конечно, но принцип вы поняли. Нет смысла оборонять до последней капли крови какую-нибудь отмель, когда вокруг на тысячи миль свободные пространства.

Да и просто сойтись вражеским флотам непросто: много времени занимают манёвры сближения, уклонения, выбора удачного ракурса для обстрела и приведения своего корабля в неудобное для супостата положение. В общем, это сложная наука, требующая блестящего образования и гигантского опыта, потому так редки среди адмиралов молодые мужчины, а всё больше умудрённые сединами мужи.

Но на сегодня намечен бой новой эпохи: стареющий, но ещё чудовищно сильный морской гигант будет атакован неизвестным ещё противником: стаей морских ястребов. Сойдётся в бою две силы, доселе не испытывавших друг на друге свои щупальца, когти и клювы.

Да, посмотрим.

Английский флот мы увидели на горизонте сразу, как только достигли Кронштадта. Десантные корабли, под охраной двух крейсеров находились мористее, а вперёд вышли все пять броненосцев и остальные крейсера. Около них суетилась какая-то мелочь. Корабли стояли на якорях, и интенсивно палили в сторону фортов. Кажется, бой вела Красная Горка и ещё кто-то, я не знаю по названиям все форты. Крепостные батареи активно отвечали, но результативность стрельбы с обеих сторон пока была ничтожна: бой только начался.

Приветствуя наше приближение, в воздухе стали вспухать белые, как будто ватные шарики.

— Ого! — оценил Вильгельм — Они применили шрапнель! Впрочем, как Вы, Пётр и предсказывали.

— Англичане весьма изобретательный народ. — буркнул я — Ещё бы их изобретательность, да направить на доброе дело.

Наш пилот повёл машину вверх. Это правильно. Не надо лишней бравады, мы в бою не участвуем.

— Вижу! — закричал Вильгельм — Вижу наши ударные самолёты!

Весьма примечательная оговорка: русские самолёты германский принц называет «нашими»! Это хорошо.

Действительно, со стороны южного берега показалась первая волна самолётов. Да, это с аэродрома, что мы разместили в Сосновом Бору. Впрочем, пока эта мыза именуется Устиа.

Самолёты перестроились в боевой порядок, и атаковали десантные корабли, с которых начали палить зенитные пушки.

За первой волной самолётов показалась вторая волна, а первая, в это время, уже бросала бомбы. Удачно! Я наблюдал как минимум шесть попаданий, но и англичане огрызались: вон один из «Коршунов» резко покачнулся, зацепил крылом воду и дальше по волнам прокатился и канул в воду огненный клубок.

— Царствие небесное героям! — выдохнул пилот.

Мы с Вильгельмом тоже перекрестились и каждый на своём языке произнесли молитву.

А в это время транспорты достигла не замеченная нами и англичанами ударная группа с южного берега. Эти самолёты не стали проводить топ-мачтовое бомбометание, а построились в круг, и стали бросать бомбы с пикирования. Признаться, пикирование было так себе, довольно пологое, но что поделать, более крутое пикирование не позволяют существующие конструкционные материалы. Внимание зенитчиков оказалось раздёрганным, да и количество зениток резко снизилось, поскольку многие транспорты и оба крейсера получили множественные повреждения, и тонут. Нам сверху видно, что на транспортах царит чудовищная паника, люди мечутся, дерутся за места в спасательных шлюпках. А вот и первые здравомыслящие англичане проявились: сначала на одном, а потом и на остальных трёх ещё не атакованных транспортах рывками упали британские флаги, а вместо них, с бешеной скоростью поднялись белые флаги.

— Капитулируют! — порадовался Вильгельм.

Наши пилоты мгновенно оценили обстановку: с головной машины приближающейся волны «Коршунов»-топмачтовиков, в сторону транспортов протянулась полоса ракеты белого дыма, а в сторону всё ещё стреляющих броненосцев — две ракеты красного и чёрного дыма.

Команду поняли и приняли и пикировщики. Они разомкнули свой круг, и гуськом потянулись к артиллерийским кораблям англичан. Пикировщики надвигались боевыми тройками, распределяясь по целям. Навстречу им попытались выставить стену заградительного огня корабельные зенитки, но тщетно: на корабли сверху уже упали первые бомбы. А мгновение спустя бомбы прилетели и в борта. Топ-мачтовики атаковали пока только флагман, другие корабли бомбили пикировщики.

— Вильгельм, Вы хорошо разбираетесь во флотских делах, скажите, что это за броненосцы?

— Вижу «Инвинсибл» под флагом вице-адмирала Бичем-Сеймура.

— Вы разбираете флаги английских адмиралов, Вильгельм?

— Ну что Вы, Пётр, просто полковник Власьев любезно поделился со мной этой уже не секретной информацией. Далее стоят «Девастейшн», «Тандерер», «Колоссус» и «Александра».

— Благодарю Вас, Вильгельм.

Все три бомбы топ-мачтовики уложили в кормовую часть «Инвинсибла», и он прекратил огонь, интенсивно оседая в воду кормой. Тут же атаке подвергся броненосец в конце строя. Видимо он получил бомбу в пороховой погреб, отчего башня приподнялась над кораблём и рухнула в море. Ага, и этот отстрелялся.

— Как думаете, Пётр, боевые корабли последуют примеру транспортов, и капитулируют?

— А куда им деваться, Вильгельм? Ситуация-то безвыходная.

И, правда, после повреждения остальных броненосцев, впрочем, оставшихся на плаву, все они выбросили белый флаг. Их примеру последовали и корабли меньше размером. Три крейсера попытались улизнуть из ловушки, но их тут же атаковали пикировщики и топ-мачтовики. Самолёты тут же утопили двух беглецов, а третий, увидев судьбу собратьев, тут же поднял белый флаг.

Но и самолёты понесли потери: один из пикировщиков, как начал скользить по пологой дуге к кораблю, так и воткнулся в воду рядом с бортом, а ещё два самолёта потянули в сторону ближайшего берега, волоча за собой чёрные дымные хвосты. Ага! Ребята не стали пытаться посадить самолёты на сушу, приводнились рядом с берегом. Это правильно: глубины тут ничтожные, а посадка в воду всяко мягче.

— Всё, дорогой Вильгельм, экскурсия завершена, пора и домой. Вы не возражаете?

— Согласен, Пётр, пора домой. Ах, как жаль, что не было возможности запечатлеть сверху выдающуюся победу.

— Отчего же? Взгляните на небо, Вильгельм, и пересчитайте «Аисты». Кроме наших пяти самолётов, в воздухе ещё три «Аиста», на которых имеются фото и кинокамеры. Вот они и снимали происходящее.

— Пётр Николаевич, Вы самый предусмотрительный человек в мире! Могу ли я попросить возможность ознакомиться с фотографиями?

— Не только фотографиями, мой друг. Мы вместе ещё и посмотрим кино.

— Кино? Что это такое?

— Это новейшее изобретение, позволяющее показывать движущееся изображение. Да что там объяснять, когда мы прилетим, и после того, как плёнки будут проявлены, посмотрим всё сами.

Вечером во дворце состоялся торжественный приём, на котором чествовали героев, разгромивших британский флот. Присутствовали все экипажи самолётов, за исключением раненых, и офицеры фортов, ведших бой с английским флотом, тоже за исключением раненых. Раненых я, в компании принца Вильгельма, посетил в Военно-Медицинской академии, там же и вручил каждому офицеру награду и погоны следующего чина. Рядовые получили из моих рук, кроме наград, ещё и направления в военные училища.

Героев отгремевшего сражения доставили к Зимнему дворцу на нескольких пароходах, а лётчики устроили из своего приезда шикарный аттракцион: на Неву стали приводняться гидросамолёты «Аист», и выгружать на дебаркадер сразу по десять летунов. Как они там размещались в шестиместном самолёте, ума не приложу. Ну да ладно, лихость в крови у лётчиков, грех за неё наказывать.

Прибывших героев пригласили в Тронный зал, где и были вручены награды. Каждую награду я вручал лично, благо награждённых было всего-то около четырёхсот человек. Семьям погибших были отправлены награды их отцов, назначены государственные пенсии и стипендии для обучения детей. А потом всех присутствующих пригласили в Военную Галерею, где был устроен первый в мире публичный кинопоказ. Надо сказать, что до идеи монтировать документальный фильм из разных плёнок здесь ещё не додумались, поэтому всё сражение было показано три раза, по числу съёмочных аппаратов. Три чуточку различных взгляда на сорок восемь минут сражения.

Зрители были потрясены. Во-первых, местом проведения сеанса: Военная Галерея Эрмитажа — это святилище русской Армии, и вот, здесь показан первый в мире фильм о победе русского оружия. Откровенно говоря, место было выбрано случайно: просто в Военной Галерее нет окон, и она достаточно просторна, для того чтобы разместить здесь массу народа. Всего-то и дел, что служители затянули потолочные окна чем-то вроде парусины, расставили стулья и повесили экран, кстати, закрывший портрет Александра I, бывшего при жизни выдающимся англоманом.

И вот перед глазами потрясённых зрителей изрыгающие огонь морские гиганты, хищно бросающиеся на них самолёты, всполохи близких шрапнельных взрывов и дымы горящих самолётов, стремящихся к спасительному берегу. А вот и тот злосчастный «Коршун»: видно, что он получил заряд шрапнели прямо в кабину. видна разрушенная передняя часть и тело кого-то из пилотов повисшее на штурвале. Вот самолёт покачнулся, ударился об воду, и вдруг весь окутался ярким пламенем. Спустя секунду огненный ком скользнул в воду.

А вот опрокидывающийся транспорт, усеянный копошащимися людьми, вот взлетающая над броненосцем башня и столб огня, устремившийся в небеса.

И ползущие вниз пестрые британские флаги, а на их место шустро взлетающие белые флаги капитуляции.

Окончание последней плёнки зрители встретили восторженным рёвом. Зажгли свет, и все, перебивая друг друга, принялись обсуждать, кто, где был в тот или иной момент, и что он при этом делал.

— Господа офицеры, ваш император хоть и не участвовал в сражении, но лично присутствовал над полем брани на своём самолёте. — по-французски объявил султан.

Французский язык ныне знают все, поэтому все и поняли сказанное. Я удостоился бешеной овации, которая не смолкала как минимум полчаса. Наконец все немного успокоились, и зрители потянулись в обеденный зал, где было приготовлено угощение. Ко мне подошли король Альфонсу и султан.

— Пётр Николаевич, это было грандиозное зрелище! Я всё видел собственными глазами, а тут мне снова показали всё, что я видел, во всех подробностях. Это великолепно!

Султан был более практичен:

— Петр Николаевич, я убеждён, что этот, как Вы назвали, фильм, нужно показывать пилотам и морякам как руководство к действию. Может ли Османская империя купить у вас копии плёнок и аппараты для демонстрации фильма?

— Да, друзья мои, производство съёмочных киноаппаратов и аппаратов для проекции фильмов Россия начала производить. Вы сможете закупить столько аппаратов, сколько вам нужно, а, кроме того, вы можете приобрести лицензии на производство аппаратов и плёнки для них. Но это скучные разговоры, давайте пообщаемся с героями дня, артиллеристами и лётчиками.

Кино, снятое о разгроме британской эскадры, повлекло серьёзное изменение истории: я распорядился послать его королеве Виктории. Кроме этого фильма была катушка с фильмом о церемонии подъёма русского военно-морского флага над захваченными британскими кораблями. На берегу в это время были выстроены все пятнадцать тысяч пленных. Отдельная катушка была посвящена повешению семи англичан, из числа тех, кого удалось поймать, и признанных виновными в организации попытки переворота, приведшего к гибели императора Александра II. Там же был показан список из пяти англичан, которых русский суд заочно приговорил к повешению.

Посмотрев присланные фильмы, Виктория пережила сильнейший шок, который привёл её к инсульту. Старуху парализовало. В связи с очевидной недееспособностью королевы трон перешел к старшему сыну Виктории, Эдуарду.

Наследник, не будь дурак, объявил, что нападение на Россию есть результат деятельности его полоумной мамаши и трёх её подельников, лорда Гамильтона, Джорджа Сэмюэла и Томаса Джорджа. Дескать, эти тёмные личности поочерёдно орудовали на посту Первого лорда Адмиралтейства, и подбивали его страдающую слабоумием матушку на всякие непотребства.

В общем, преступники изобличены, и по приговору суда немедленно расстреляны. На скоростном пароходе в Петербург примчался новый посол Великобритании в России Фрэнк Ласселс. Он тут же напросился ко мне на приём, где заявил о полном неосведомленности его короля о недружественных действиях Англии, по отношению к России. Он также полностью слил своего предшественника, сказал, что знать того не знает…

Единственное, о чём просил посол, так это о возвращении пленных на родину.

— Вы понимаете, уважаемый Ласселс, что я не могу отпустить ваших головорезов бесплатно? Если бы не мои лётчики и артиллеристы, эти молодчики натворили бы, бог знает что! Да и потраченные на их пленение средства стоят немало.

— Ваше императорское величество, Великобритания не может платить выкуп за своих подданных! Это может привести к чудовищным последствиям!

— А я и не говорю об английском выкупе. Видите ли, Фрэнк, у Российской империи имеется довольно солидный государственный долг, и большую часть этих денег мы заимствовали во Франции.

— Так-так-так! Продолжайте, Ваше императорское величество!

— Великобритания имеет огромное влияние на Францию, а если быть точнее, на французских финансистов.

— В Ваших словах есть определённая доля истины, Ваше императорское величество.

— Если вы поможете аннулировать французскую часть нашего долга, то мы будем квиты.

— Но это очень сложная задача, Ваше императорское величество!

— Задействуйте на полную мощь родственные и национальные связи ваших банкиров, подключите масонов… Мне ли учить англичан закулисной борьбе?

— Это очень интересное предложение, Ваше императорское величество. Надеюсь, долг Британии останется в прежнем состоянии? Да? В таком случае сегодня же я отплываю в Лондон для консультаций с Его величеством Эдуардом.

— Для такого дела выделю вам, уважаемый Ласселс, самолёт «Аист» повышенной дальности, с опытными пилотами. До Лондона вы долетите всего с тремя-четырьмя промежуточными посадками.

Спустя всего лишь неделю сражение в Финском заливе было велено считать незначительным инцидентом, газеты всей Европы перестали о нём писать, как будто ничего не было. В Финский залив прибыли два десятка пароходов, и встали на якорь в Лужской губе, где и прошла погрузка бывших пленных, до того времени размещённых в лагере.

Но перед этим в мои руки был передан совершенно секретный пакет, размером со средней величины сундук. В пакете находились подлинники заёмных поручений, с аккуратными записями о полном погашении долга, с приложением всех необходимых подписей и печатей.

Правда, англичане и тут проявили свою торгашескую натуру: удалось обнулить только половину нашего долга Франции, но и то огромная сумма. С остальными долгами даст Бог, разберёмся.

Узнав о том, что соглашение нарушено, и долг аннулирован не полностью, я через посла заявил английскому королю, что захваченные корабли не будут возвращены, и что в дальнейшем я не намерен никоим образом ограничивать свои действия. Эдуард VII, хоть и был сильно недоволен, промолчал.

Разумеется, соглашение было насквозь тайным, о нём не знали даже французские парламентарии. Даже французский президент узнал о нашей маленькой махинации только спустя двадцать лет, и только благодаря утечке у англичан. Ох, и возмутились тогда французы! Ещё бы! Подрались англичане с русскими, а платить за это пришлось французам. Но это дело отдалённого будущего.

Да что там! Даже Государственный банк Российской империи продолжал аккуратно обслуживать внешний долг, но определённая часть денег, таинственным образом не покидали пределов империи, о чём заботился секретный отдел Госбанка.

Петя наслаждался коронационными торжествами. Величественное и торжественное венчание на царство в Успенском соборе, в присутствии царственных владык и их личных доверенных представителей поразило его воображение, мальчик всерьёз поверил в свою избранность.

Торжественные шествия, приёмы, балы, появления на народных гуляниях, вызывавших невероятный восторг, всё было приятно, всё возбуждало самые возвышенные чувства.

Я на время празднеств занырнул поглубже, и выныривал только тогда, когда надо было провести переговоры с политиками или с промышленниками.

Деловая активность впечатлила: за месяц мне удалось договориться о строительстве почти двадцати автомобильных пяти авиастроительных, семи мотоциклетных и четырёх моторостроительных заводов в разных странах Европы и в Турции. Это заводы с не менее чем тридцатью процентами моих акций, а в некоторых случаях до семидесяти процентов. От меня требовалась лицензия, технологические карты и внедрение новейших разработок в данной области. Это в тех, где семьдесят процентов акций. А где акций поменьше, там и участие скромнее. Взамен немцы, итальянцы, швейцарцы и французы обязались строить в России станкостроительные, химические и металлургические заводы, а главное — обучать рабочих. Здесь я сильно урезал аппетиты иностранцев: их участие ограничивалось сорока девятью процентами акций и вложения принимались только оборудованием и технологиями. причём в договорах изначально указывалось, что и то, и другое должно быть новейшим. Английские промышленники также проявили огромную заинтересованность в строительстве заводов в России, но проклятая российская бюрократия с её бесконечными проволочками, взяточничеством и прочими безобразиями сильно мешали. Уж я публично увещевал, бранил родимых крючкотворов, но бесполезно. Скажем, немцев или итальянцев чиновники не обижали, ну почти, а вот англичан просто поедом ели… Загадка, однако!

Отшумели коронационные торжества, и жизнь вошла в привычную колею. Моя жизнь теперь состоит из непрерывных поездок, инспекций, совещаний и согласований. С утра до вечера семь дней в неделю я принимаю бессчётное количество людей и решаю безумное количество вопросов.

Беда в том, что мой опыт руководства людьми имеется только на уровне руководства школой. Мне не доводилось руководить на уровне района, области, и уж тем более — государства. В любой работе важен опыт, особенно в работе руководителя. Опыт этот нарабатывается во время движения по карьерной лестнице, и сложность возрастает с каждым уровнем. Собственно, сейчас я, если говорить предельно откровенно, сопливый лейтенантишко, закинутый на должность Верховного Главнокомандующего. Правда, я уже успел покомандовать зарождающимся Воздушным флотом, но совсем маленьким, и совсем недолго. ВВС, как ни крути, всего лишь малая часть Вооружённых сил, а Армия и Флот всего лишь малая часть хозяйства страны. Да, я много читал о политиках и политике, но это помогает мало: книги и фильмы не дают опыта.

Сегодня мне доставили очередной отчёт Приамурского генерал-губернатора, барона Корфа. С состоянием дел в Европейской части России я уже более-менее ознакомился, а вот о Дальнем Востоке знаю мало. Поэтому я взялся читать довольно толстую книгу, написанную красивыми почерками, видимо писали разные люди. Из отчёта я узнал массу интересного, в том числе и об усилении военно-морской мощи Китая. Генерал-губернатор писал об усилении Бэйянского флота Поднебесной и об амбициях наместник провинции Чжили Ли Хунчжана и командующего Бэйянским флотом, адмирала Дин Жучана. Впрочем, генерал-адъютант Корф не видел в происходящем ничего опасного, угрожающего интересам Российской империи в этом регионе.

Что-то кольнуло меня, какое-то непонятное несоответствие. Подумал, и понял, что за несоответствие: старая наша беда, и имя ему — шапкозакидательство. Вечно мы недооцениваем противника, а в результате нас больно бьют, или, по крайней мере, сильно унижают.

Историю я знаю плохо, а тут припомнилось мне, что ещё до русско-японской войны, отряд китайских броненосцев явился во Владивосток, и напугал там всех до медвежьей болезни. Ещё бы не напугать! Китайцев приплыло штук десять, и все суперсовременные для того времени броненосцы, а вот у нас во Владике было пара-тройка малоразмерных калош. Вот и пришлось тогда пойти на уступки китайцам, и что-то там уступить в пограничных спорах. Может быть, я что-то и путаю в раскладе сил, но главное для себя уже решил: Китай должен получить во Владивостоке щелчок по носу, но при этом у него должны остаться силы для противостояния Японии и Британии.

Приглашенный для беседы управляющий Морским министерством Иван Алексеевич Шестаков, прибыл ко мне во всеоружии документов и карт.

— Иван Алексеевич, что произойдёт, если какой–либо флот решит нанести удар по Владивостоку? Достанет ли сил у тамошней эскадры и береговой обороны для отражения нападения? — огорошил я адмирала безо всяких прелиминариев.

— Что натолкнуло Ваше величество на столь странную идею? — поразился Шестаков.

— Очень простое соображение. Судите сами: у нас не окончательно демаркирована граница с Китаем, а у него может возникнуть соблазн продемонстрировать силу и взять то, что он почитает своим. У Китая в том регионе есть Бэйянский флот, а у нас там флота нет. И обслуживать во Владивостоке боевые корабли у нас тоже нет возможности. Вот я и спрашиваю: как и чем, Вы Иван Алексеевич, собираетесь оборонять Владивосток?

Шестаков побелел. Он встал, одёрнул мундир и каркающим голосом произнёс:

— Моя вина, Ваше величество, но с сей точки зрения, Владивосток нами не рассматривался.

Он помолчал, и решительно рубанул:

— Мне следует подать в отставку?

Я откинулся в кресле, с интересом глядя на адмирала. Как интересно! А ведь мужчину реально корёжит от стыда и гнева: мальчишка с размаху ткнул его носом в огромную недоработку именно как морского главнокомандующего. Но что в плюс адмиралу, так то, что ему действительно стыдно, и гневается он в первую очередь именно на себя.

— Присаживайтесь, Иван Алексеевич, беседа у нас только началась. Прошу Вас составить план усиления Дальневосточной эскадры, причём с полноценной обороной мест базирования флота. Второй по очереди задачей будет строительство судоремонтного и судостроительного заводов. Требуется детальный план с расчётом сил и средств, причём судоремонтный завод я предлагаю купить целиком в САСШ, Чили, Бразилии или иной стране, перевезти и смонтировать во Владивостоке. Пусть ваши подчинённые сравнят цены, стоимость доставки. Словом, пусть работают. Кроме того, приказываю рассмотреть вопрос о размещении главной базы Тихоокеанского флота в незамерзающем заливе. Возможно, следует взять в аренду или купить подходящий залив в Корее. А может статься, нужную местность выгоднее отнять силой. Подумайте, какие возможны риски и выгоды. И последнее: для нужд обороны Владивостока я разрешаю использовать силы Военно-Воздушного флота. Сейчас в его составе два боеготовых полка по тридцать шесть боевых самолётов, так что один полк можно будет погрузить на пароход и отправить во Владивосток. Сколько времени займёт этот путь?

— Пункт отправки Санкт-Петербургский порт?

— Да.

— От Петербурга до Владивостока примерно двенадцать тысяч триста миль. Учитывая заходы в порты, бункеровки и задержки по иным причинам, время в пути составит около трёх месяцев.

— Быстрее нельзя?

— Можно. Но в таком случае люди будут утомлены, машины подвергнутся повышенному износу, а угля будет израсходовано много больше. И торопливость вызовет повышенный интерес посторонних. Право, не знаю, стоит ли заранее привлекать чужое внимание к этому переходу.

— Вы правы. Пусть думают, что во Владивосток отправляется обычная воинская часть, пусть и с несколько экзотическим для этого времени вооружением.

— Какие задачи будут поставлены перед авиаторами?

— Обычные: разведка, картографирование, тренировочное бомбометание. А если потребуется, то и боевое.

— Кстати сказать, Ваше величество, ко мне обратился изобретатель инженер-механик Александровский Иван Фёдорович.

— Простите великодушно, не припоминаю.

— Инженер-механик Александровский известен как изобретатель самодвижущейся мины и подводной лодки. Лодку лично осмотрел и одобрил ныне покойный Его императорское величество Александр Николаевич.

— И чего хочет господин Александровский?

— Он предлагает усовершенствовать свою торпедо или мину Уайтхеда для сбрасывания с самолёта. Мне это предложение показалось здравым.

— Вне всяких сомнений, это предложение хорошее. Пригласите инженера Александровского ко мне, думаю, мы найдём общий язык.

Вскоре тот же вопрос мы обсуждали уже в расширенном составе: присутствовали и профильные министры. Вопрос серьёзнейший, поэтому никак не обойтись без министров финансов, иностранных дел, военного, морского, а кроме них ещё и командующего Военно-Воздушным флотом адмирала Можайского.

Заседание открыл Николай Карлович Гирс.

— Господа, мы все согласились с выводом, что наша слабость в военном и морском отношении на Дальнем Востоке может спровоцировать наших соседей на неуважительное отношение к нам. Особенное беспокойство вызывает усиление Китая, а в некотором будущем и Японии. Могущество Российской империи во много раз превосходит могущество Китая и Японии, но наши силы сосредоточены в Европейской части страны, и в какой-то мере на Кавказе, Средней Азии и в Сибири. Причём свои силы в указанных местах мы можем, при возникновении надобности, сосредоточить и нарастить очень быстро. Но Дальний Восток находится воистину далеко. Доставка войск и вооружений по суше практически невозможна, а по морю весьма длительна. Какие будут предложения, господа?

Слово взял фельдмаршал Гурко:

— То, что можно сделать срочно, уже делается. Адмиралы Шестаков и Можайский сообщат нам о том, что сделано и о том, что планируется на ближайшее будущее. Меня же гораздо сильнее беспокоит та обстановка, что созревает на суше. Китай переживает внутреннее нестроение, но всё ещё достаточно силён, и вполне может устроить нам неприятности. Для купирования, так сказать, ближайших неприятностей, морское и военно-воздушное ведомства отправляют во Владивосток крейсер и авиационный полк. Манёвры Военно-Воздушного флота, проведённые на наших глазах, показали, что авиация вполне может противостоять флоту, тем более что флот пока не имеет никаких средств противодействия угрозе с воздуха.

— Александр Фёдорович — обратился я к Можайскому — поведайте, что сделано в части подготовки помощи Владивостоку.

— Ваше величество, с отправкой полка на Дальний Восток произошел небольшой казус, впрочем, не повлиявший на скорость подготовки. Как только стало известно об отправке авиаполка на возможную войну, ко мне бросились все офицеры Военно-Воздушного флота. Все требовали отправить именно их. Доходило до повышения тона, но, признаться я рад, что воинский дух в авиации столь высок. После обсуждения было принято решение сформировать новый авиаполк, куда пилотов и обслуживающий персонал набрали по жребию. Мне пришлось клятвенно обещать, что те, кому не повезло при жеребьёвке, будут отправлены на ближайшую войну в первую очередь.

Довольный Можайский огладил усы и посмотрел на присутствующих: все ли оценили его сообщение?

— Прекрасно, Александр Фёдорович. А что с техникой нового полка, откуда она?

— Самолёты и прочую технику я выделил из тех, что предназначены для формирования новых частей. У нас большая нужда в грузовиках и тракторах, и, несмотря на это, все имеющиеся машины отправляем во Владивосток.

— Поясните свою мысль, Александр Фёдорович.

— Владивосток расположен в гористой и лесистой местности, где нелегко найти место для взлёта и посадки самолёта. Для ускоренной постройки сети аэродромов, у нас теперь имеются машины для спила деревьев, для корчевания пней, дробления щебня и других работ. Штаб Военно-Воздушного флота исходит из того, что необходимо создать сеть не только взлётно-посадочных полос, но и складов боеприпасов и топлива при них. Ну и, конечно же, жилые и бытовые помещения для личного состава. Поэтому мы технику отправляем практически всю имеющуюся, поскольку там её получить попросту неоткуда. Мы все понимаем, что развертывание дальневосточной группировки войск не разовая акция, следовательно, действовать надо всерьёз. Что до частей, остающихся в Европе, то технику они ещё получат.

— Погодите-погодите, Александр Фёдорович, уж не собираетесь ли Вы лично ехать на Дальний Восток?

— Разумеется, собираюсь, Ваше императорское величество!

Можайский встал и принял строевую стойку, видимо для демонстрации серьёзности своих намерений.

— Я намерен лично возглавить авиационную группировку, отправляемую на Дальний Восток. Это прекрасная возможность проверить наши наработки, тем более что театр военных действий удалён на многие тысячи километров от центра империи.

Я задумался. В досье, составленном на адмирала, говорилось о путешествии Можайского в Японию и в Среднюю Азию, где он участвовал в исследовании Аральского моря. Можайский командовал боевыми кораблями, причём небезуспешно. В войнах, если я не ошибаюсь, он участия не принимал, но это не страшно: всё равно мы имеем дело с умным, опытным и решительным командиром, к тому же, имеющим опыт дипломатической работы. Хотя… В войне, причём именно на Дальнем Востоке Можайский участие принял, хотя в боях не участвовал. Это во время Крымской войны, которую в Европе называют Восточной. Действительно, лучшей кандидатуры на должность командующего ВВС Дальнего Востока мне не найти. Адмирал является лучшим в мире специалистом в области боевого применения авиации, при этом он замечательный специалист в области морской войны, и он же имеет дипломатический опыт.

— Присаживайтесь, Александр Фёдорович. Пожалуй, я соглашусь с Вами, но кого Вы порекомендуете в качестве своего заместителя?

Можайский с довольным видом уселся, опять огладил усы и ответил:

— Полковники Степанов и Иванов прекрасно подготовленные, решительные и весьма дальновидные офицеры, уже получившие некоторый опыт командования нашим непростым родом войск. Собственно, наш авиационный опыт совершенно равен как по сроку, так и по объёму. Кстати сказать, недавнюю атаку английского флота мы планировали совместно. За мною было общее руководство, подполковник Степанов командовал южной авиагруппой, а подполковник Иванов командовал северной авиагруппой.

Адмирал замолчал и нежно огладил звезду ордена Святого Георгия второй степени на своей груди, а потом поправил георгиевский крест на шее.

Пусть наслаждается наградой — Александр Фёдорович заслужил её как никто другой.

— Этот вопрос мы решили, можно сказать, ко всеобщему удовольствию. Теперь вопрос к адмиралу Шестакову. Иван Алексеевич, Вы полагаете, наличных во Владивостоке сил достаточно для отражения атаки неприятеля?

— Я считаю, Ваше величество, что имеющихся сил, с учётом отправляемого крейсера и авиаполка, на первый взгляд, несколько недостаточно для отражения атаки полноценной эскадры. Однако, имея в виду необычную тактику, продемонстрированную на манёврах и на тех учениях Военно-Воздушного флота, что я дважды наблюдал, есть возможность отразить нападение. А главное, не забудем разгром, устроенный англичанам в Финском заливе. Я имею в виду вот что: объединённая мощь флота и авиации намного превосходит силу флота и авиации по отдельности. Не забудем и береговую артиллерию, которая поддержит наши корабли. Да, я считаю, что на первое время сил довольно. Да-с, на первое время.

— Благодарю Вас, Иван Алексеевич. Теперь я хотел бы услышать министра иностранных дел. Что Вы скажете, Николай Карлович, о позициях империи на Дальнем Востоке?

Гирс по-ученически сложил перед собой руки и несколько исподлобья оглядел присутствующих.

— Ваше величество, почтенное собрание. Как известно, дипломатия действенна лишь тогда, когда опирается на твёрдую государственную волю, имеющую ясно видимую цель, и хорошо оснащённые вооружённые силы под умелым командованием. Как министр иностранных дел Российской империи, должен признать, что наши цели на Дальнем Востоке не определены, а вооруженные силы довольно слабы. В упрёк своему ведомству я поставлю малочисленность русских дипломатических представительств в этой части Земного шара. Если говорить о Цинской империи, то я не берусь оценивать её военную силу, замечу лишь, что людей для своей армии они имеют в избытке. Что касается дипломатической службы империи Цинн, то отмечу прекрасную образованность и выдающуюся ловкость цинских дипломатов. Но должен также отметить, что все выдающиеся качества цинцев сводятся на нет выдающейся же продажностью их чиновников.

— Неужели они более продажны, чем наши чиновники? — поразился я.

— Ну что Вы, Ваше величество, наши чиновники, даже самые коррумпированные, по сравнению с цинскими, сущие дети. Однако я продолжу: Цинская империя сейчас находится в периоде некого усиления. Забылись обидные поражения в Опиумных войнах, железом и кровью подавлены выступления мусульман в западной части Китая, приведены к покорности монголы. Даже правители провинций соблюдают какое-то подобие порядка и благопристойности. А это подвигает имперское правительство к более активной внешней политике. Я согласен с мнением, что китайцы могут захотеть испытать нас на прочность. Поводов для конфронтации имеется множество. Например, не демаркированные границы на всём протяжении наших границ от Тянь-Шаня до Тихого океана. Особенно опасна неустроенность границ на Амуре и Уссури, а ещё того опаснее — в том месте, где русские владения смыкаются с Кореей, и тем отсекают Маньчжурские владения Цинцев от Тихого океана.

Как глава внешнеполитического ведомства, я настоятельно рекомендую усилить военную и морскую группировки на Дальнем Востоке. Но мало завезти войска и корабли на край света. Нужно твёрдо обосноваться на тихоокеанском побережье. Какие силы и средства туда направить, решать уже не мне, но ясно, что этих сил должно быть достаточно для достойного отпора любому противнику.

Гирс поднял и снова сложил руки в знак того, что он сказал всё что собирался.

— Я понял Вас, Николай Карлович. Теперь прошу высказываться, откуда взять достаточное число людей для заселения Дальнего Востока.

— Позвольте начать мне. — объявил Гурко.

— Внимательно Вас слушаем.

— События с недавней попыткой государственного переворота ясно показали, что казачество снова, как и в древности, становится неуправляемой злобной массой. По моему поручению офицерами Главного Штаба сейчас секретным образом готовится обширное исследование состояния дел в казачьих войсках. Предварительное мнение я сообщу сейчас.

— Очень любопытно, слушаем Вас.

— Самым большим и богатым на сегодняшний день является Донское казачье войско. Собственно говоря, службу несёт только беднейшая и средняя часть донского казачества, а казачья старшина уже неотличима от помещичьего дворянства, с соответствующим отношением к службе. Достоверно стало известно, что среди казаков начались разговоры, что они якобы не являются русскими, что казачество отдельный народ. Учитывая, что Донское войско способно выставить около миллиона сабель, сказанное вызывает некоторые опасения.

— Иосиф Владимирович, видимо Вы полагаете, что донцов и следует отправить на Дальний Восток?

— Полагаю, Пётр Николаевич. Не столь давно было раскассировано Башкирское казачье войско, но казаков, в значительной их части, никуда не переселяли. Самое большое переселение казаков было при переводе Запорожских казаков на Кубань. Основания для раскассирования Донского войска имеются: если когда-то Дон был на беспокойной границе, то сейчас граница отодвинулась от Дона на много сотен вёрст, и собственно донские земли обороняются терцами и кубанцами.

— Иосиф Владимирович, а как вы оцениваете боеспособность казачьих войск по сравнению с обычной кавалерией или драгунами?

— Отдельный казак, как правило, лучше обучен, чем обычный улан или драгун. Если сравнивать два взвода, казаков и кавалеристов, то они, как правило, уже одинаковы по боевой ценности. А вот эскадрон, и тем более, полк кавалеристов ценнее полка казаков.

— Смогут ли казаки справиться с хунхузами?

— Справятся. В качестве пограничной стражи и всенародного пугала они вполне хороши. Однако, если смотреть на дальнюю перспективу, следует раскассировать все казачьи войска, поскольку иррегулярные войска в современной войне не нужны. Следует оставить только терцев и кубанцев для борьбы с горцами.

— У меня возникла мысль: а что, если предложить горцам перевод на Дальний Восток, дав им казачьи права и привилегии?

— А как же быть с верой?

— Никак. Калмыки, башкирцы, каракиргизы служат в казачьих частях, веруя в то, что им заповедали предки.

— Прекрасная мысль, Ваше величество! — подал голос молчавший до сих пор министр финансов Бунге — Ситуация на Кавказе постоянно пожирает средства. Необходимость держать на Кавказе сильные воинские части, отступные князькам и выкуп пленных весьма накладны. Если со всем почётом переселить эти народы на свободные земли, то разовые потери будут довольно внушительны, зато потом кавказские горы станут спокойной областью, что в дальнейшем значительно сэкономит расходы казны.

— Замечательно, что Вы, Николай Христианович, видите важность этого мероприятия. Вашему ведомству поручается составление финансового плана переселения на Дальний Восток донцов и горцев.

— Переселить миллион душ!

— Миллион… Не всё так радужно, Николай Христианович. Давайте прикинем: в войске Донском около миллиона только сабель, но на переезд согласятся далеко не все казаки, хорошо если треть. Не забудем о важном обстоятельстве: переселяться будут с семьями, так что, я полагаю, переселенцев будет больше миллиона. Может статься, что, учитывая детей, переселенцев будет не менее двух миллионов. Сия операция займёт несколько лет, может десять, а может и больше. На новом месте жительства донцов и горцев должны встретить готовые станицы, со школами, церквями и мечетями. Это важно. Важно также обеспечить переселенцев семенным материалом. Впрочем, это планы на будущее, а сейчас важно обезопасить Владивосток от внезапного нападения.

Передо мной очередной отчёт, а в нём сказано, что лицензию на самолёты закупили уже двадцать стран, хотя я не представляю, как, а главное, какими руками собирается строить сложную технику Болгария, Греция и Румыния. Но это их проблемы. Мы денежки получили, а дальше хоть трава не расти. Мне докладывали, что французы срочно построили авиазавод, начали выпускать М-3, но, посчитав, что в дикой Московии ничего путного придумать не могут, решили самолёт усовершенствовать. Вся серия из семи самолётов разбилась, причём три машины — в показательном полёте. В чём дело мы поняли сразу, поскольку видели чертежи переделанных самолётов: французы всего-то сдвинули назад верхнее крыло бипланной коробки, для улучшения обзора лётчику, и в целях упрощения конструкции, ликвидировали поперечное V крыла. Пустячок? Пустячок, но пожалуйста, семь штопорящих самолётов встретились с земным шаром.

Едва пришла телеграмма о первой из катастроф, ко мне примчался юрист принца Вильгельма Линдеманн, и на чистейшем русском языке выдал:

— Ваше императорское величество, Вы давали разрешение на переделку самолётов?

— Нет.

— Великолепно! Лягушатники сделают меня миллионером!

— В чём дело, господин Линдеманн?

— Дело в том, что французы, по всем законам, обязаны были согласовать с вами изменения в конструкции самолёта, а коли, не сделали это, и их просчёт привёл к таким тяжёлым последствиям… Ваше императорское величество, умоляю, поручите это дело мне! Я оставлю лягушатников без штанов за поругание Вашей дворянской чести, попрание Вашей деловой репутации, за… На какую сумму было заключено лицензионное соглашение с Францией?

— Если не ошибаюсь, на двести пятьдесят тысяч золотых рублей.

— Я буду не я, если не отсужу с них три раза по этой сумме… за тридцать процентов чистой выручки. — Линдеманн хитро посмотрел на меня, явно ломит цену, хитрован. Но, с другой стороны, я и копейку бы не получил, хотя бы, потому что не догадался бы подать иск. Или подал бы слишком поздно, или…

— Вот Вам моя рука, господин Линдеманн! Отдаю вам французов на поток и разграбление.

— И последнее, Ваше императорское величество, разрешите мне консультироваться с вашими конструкторами и инженерами.

— Дозволяю.

Спустя секунду юриста рядом со мной не было, только вихрь покачнул дверь, в которую уже входил другой немец: принц Вильгельм.

— Пётр, меня чуть было не растоптал собственный верноподданный, к тому же, не узнавший меня, столь глубоко он задумался. Сознайтесь: вы с юристом дискутировали о Блаженном Августине?

— В какой-то мере, Вильгельм. Наш диалог был скорее о Маммоне или о золотом тельце.

— Догадываюсь, речь шла об иске за нарушение лицензии?

— Совершенно, верно, Вильгельм.

— Хвала Всевышнему, что я запретил своим инженерам бездумные переделки. Пусть для начала накопят опыт. Авиазавод в Кёнигсберге построил первую дюжину самолётов, все они прекрасно летают. Я слышал, что ваш испанский завод тоже начал работу?

— Да, первые два самолёта поднялись в небо и даже совершили перелёт из Валенсии в Мадрид. Испанский монарх сообщает, что перелёт вызвал небывалый ажиотаж.

— Скажу больше: в Испании наблюдается взрыв любви ко всему русскому. Особенно популярны Вы, Пётр Николаевич, авиаторы и русские врачи. Известие об излечении короля испанцами встречено с невероятным восторгом. Кстати, об излечении: ко мне обратился известный учёный Роберт Кох…

— Как же, знаю о таком. Это он открыл палочку Коха, возбудителя туберкулёза?

— Совершенно, верно, это он. Герр Кох предлагает создать сеть больниц и санаториев в Германии и России, где на основе его методов диагностики и русских лекарств будут лечиться больные чахоткой. Таким образом, мы избавим наши страны от страшной напасти.

— Вильгельм, я совершенно согласен, и готов поучаствовать в деле личными капиталами, поскольку казна империи, увы, пуста. Но мы ещё заработаем на своих клиниках, поскольку в России и Германии мы отработаем методики, а потом будем строить туберкулёзные больницы в других странах. Платные. За плату будем лечить иностранцев у себя. Согласны с такими планами, Вильгельм?

— Согласен.

— Вот и прекрасно. И можете порадовать господина Коха: русские фармацевты синтезировали ещё несколько лекарственных средств, и сейчас отрабатывают технологию промышленной выделки препаратов.

Вильгельм ушел, а я отправился в Университет, где мне обещали показать новинки, созданные химиками. Правда, очередной раз убедился, что быть царём довольно скучно и очень стеснённо. Хотел я, понимаешь, прогуляться до Университета пешком, но путь мне преградил жандармский поручик.

— Ваше императорское величество, благоволите дождаться автомобиля.

— Здесь же рядом!

— Расстояние ничего не значит, безопасность, прежде всего.

— Поручик, Вы мне мешаете.

— Ваше императорское величество, я исполняю инструкцию, подписанную Вами же.

Наглец. Но молодец, службу знает и не боится потребовать у охраняемого лица следования правилам.

Ну ладно, дождались машину, загружаемся. Надо сказать, автомобиль получился очень даже приличный, даже по меркам моего будущего. Эдакий угловатый, с огромным хромированным радиатором, обширными крыльями, огромными фарами… Брутальный красавец тёмно-синего цвета, с белыми колёсами. Пока усаживался, вокруг стали собираться зеваки, разглядывающие и меня и автомобиль.

— Поручик!

— Слушаю, Ваше императорское величество.

— Назовитесь, как Вас звать-величать. И пока одни, называйте просто по имени-отчеству.

— Слушаюсь, Пётр Николаевич. Я поручик Синцов Евгений Израилевич.

— Из иудеев?

— Нет, Пётр Николаевич, из алтайских староверов.

— Из староверов… Нечасто я вашего брата встречаю.

— Ну что Вы, нас много, просто мы внешне ничем от нововеров не отличаемся.

— Я слышал, что староверы обязаны носить бороды.

— Да, в некоторых общинах есть такое, но не во всех.

— Я хотел бы побеседовать с Вами, Евгений Израилевич, в свободное время.

— Когда Вам будет удобно, я в Вашем полном распоряжении.

— Вот и договорились. О! вот мы и приехали. Держитесь рядом со мной, Евгений Израилевич, возможно, мне понадобится Ваша помощь.

— Слушаюсь! Подождите секундочку, по протоколу я должен открыть Вам дверь.

На Университетской линии меня встречала огромная толпа народу: руководство университета, профессура, преподаватели и студенты. Студенческий хор пропел нечто бравурное, не «Gaudeamus igitur», но тоже на латыни.

Ректор произнёс приветственную речь, я в ответ тоже что-то сказал, а потом, когда речь произносил кто-то другой, поймал за рукав ректора и сердито ему прошипел:

— Уважаемый, Иван Ефимович, у меня крайне мало времени, а Вы заставляете бездарно терять его!

— Простите великодушно, Ваше императорское величество, но как только пронёсся слух о Вашем визите, буквально все бросили свои занятия, и пришли повидаться с Вами. Вот и я, грешный, тоже не удержался.

— Так, говорите, всё вышло спонтанно?

— Именно так. Ваше императорское величество! Вы не представляете степени собственной популярности в студенческой и вообще в образованной среде.

— Откуда бы ей взяться?

— Вы авиатор, Вы талантливый химик, Вы прекрасный механик и Вы же, даровитый композитор. Наконец, Вы сделали то, о чём мечтают все русские люди с тысяча восемьсот пятьдесят шестого года: Вы устроили англичанам хорошую трепку.

— Я хотел поговорить с химиками, а тут такое столпотворение.

— Прошу Вас, Ваше императорское величество, произнести более пространную речь, дабы удовлетворить собравшихся преподавателей и студентов других факультетов.

— Хорошо, Иван Ефимович, скажу, только и Вы не сильно удивляйтесь.

Люди, стоящие передо мной, любезно расступились, и я снова поднялся на импровизированную сцену из тесно составленных деревянных ящиков.

— Дорогие мои универсанты! Сегодня я собирался посетить довольно тесный кружок учёных специалистов, а попал на громадное собрание. Простите великодушно, но я совершенно не готовился к выступлению перед столь обширной аудиторией, но приходится. И уж коли вы озадачили меня спонтанным выступлением, то и я озадачу вас неожиданной задачей.

Люди слушали меня затаив дыхание.

— Мне пришла в голову мысль, что Санкт-Петербургский университет, как и лучшие из университетов Российской империи, нуждается в некоторых реформах. Я бы сразу поставил перед вашим учёным сообществом вопрос, о создании новых факультетов и новых кафедр. К примеру, назрела необходимость создания биолого-почвенного факультета, а также химического и физического факультетов. Я предлагаю вам сообща подумать над этим вопросом. Следует хорошенько подумать о путях развития науки, техники, производства и технологий, и заранее создать факультеты, кафедры и направления специализации, которые позволят в дальнейшем дать совокупному народному хозяйству Российской империи нужных специалистов. Не следует забывать, что, если сейчас наука развивается, если угодно, фронтально, работая в пределах формальной научной дисциплины. Такой подход обеспечил русской научной школе высочайший авторитет в мире. В России и в этих стенах, в частности, сделаны эпохальные научные открытия и созданы неведомые доселе вещества. Но в некотором будущем возможности подобного подхода в значительной мере будут исчерпаны, и открытия посыплются на стыке наук. Я предвижу, что придётся создавать физико-математический, механико-математический и физико-химический факультеты. То есть, мы видим, что сейчас назрела идея отпочкования от математического факультета целой плеяды факультетов физического, химического и вообще естественнонаучных направлений, то спустя десятилетия эти направления придут к идее слияния на некоем, неизвестном пока уровне.

Прошу всех хорошо подумать об этом, но прошу также не слишком воспарять над грешной землёй, понимать, что уровень материального производства диктует уровень воплощаемости научных идей. В этой связи я бы предложил Университету подумать о создании филиалов в провинциальных городах. Да, это дело необычное, сулящее множество препятствий и неведомых подводных камней, но мы обязаны думать об образовательном уровне России. Кстати сказать, филиалы могут быть не универсального, а узкоспециального свойства. Скажем, где-то рядом с металлургическими заводами целесообразно создавать институт химии металлургии. Страна остро нуждается в учителях, поэтому педагогические институты университета могут быть созданы, и работать под эгидой и с методическим сопровождением Университета.

Это всё, что я хотел сказать о стратегии развития Университета. Теперь скажу о более близком будущем. В течение ближайшего года, если не будет каких-либо неожиданностей, вроде «дружеского» визита британской эскадры, я собираюсь посетить все высшие учебные заведения столицы. Посещу и все факультеты Университета, так что готовьте отчёты о проделанной работе и о планы научной работы. Не нужно печатать роскошных альбомов и чеканить памятные медали — достаточно, как это делают химики, к которым я ныне и прибыл, простых картонных папок с отчётами, лабораторных журналов и пробирок со свежеоткрытыми веществами. Не знаю, что мне покажут филологи, а от юристов я бы хотел проектов нового Уголовного кодекса, Гражданского кодекса и комплекса мер по борьбе с коррупцией на всех уровнях власти. От самого низа до самого верха, не исключая и военную сферу. Мы помним, что Крымская война была проиграна, в том числе, и благодаря взяточникам. Благодаря им же, мы не достигли своих целей во время Балканской войны. правительство не намерено забывать об этой проблеме, и я прошу вас, по мере сил помочь ему в этом.

Также прошу хорошо подумать о такой важной вещи, как внутренний мир и согласие в России. Мы стоим на историческом перепутье, и должны определиться по какому пути развиваться дальше. Надо понимать, что любой из путей имеет кроме очевидных плюсов, очевидные же и скрытые минусы, зачастую вытекающие из сегодняшних плюсов. Все мы изучали философию, и знаем, как сложно и противоречиво мироустройство, и сколько привходящих и потенциальных факторов следует учитывать при выработке того или иного решения.

А теперь я прошу собравшихся универсантов удалиться на свои рабочие места, а я, наконец, ознакомлюсь с достижениями, которые приготовили для меня ваши коллеги.

Невесть откуда взявшийся оркестр начал наигрывать лёгкие мелодии, и собравшиеся стали дисциплинированно расходиться.

Ко мне подошла группа важных господ, среди которых я узнал Меншуткина, Менделеева и ещё несколько лиц. Сзади стояли студенты, среди которых я тоже кое-кого узнал. Среди тех студентов, что посещали меня по разным поводам, увидел я лицо, знакомое мне из будущего, по фотографиям в книжках, и кажется, по фильму.

Я повернулся к стоящему рядом поручику Синцову и шепнул ему:

— Вон во втором ряду стоит студент, такой губастенький. Видите?

— Определённо вижу.

— Узнайте его имя, и, если это Александр Ильич Ульянов, пригласите его ко мне для беседы. Если я не ошибаюсь, это очень многообещающий студент, не напугайте его.

— Слушаюсь, Ваше величество!

Я обернулся к профессорам:

— А теперь я в полном вашем распоряжении.

Выставка достижений была развёрнута в двух аудиториях: в первой мне показали разработанные лекарственные препараты. Оказывается, Университет, совместно с Военно-Медицинской академией и Технологическим институтом создали уже три десятка различных лекарственных средств. Здесь были и микстуры, и порошки, и таблетки и запаянные ампулы с препаратами для инъекций.

Ага! Эта прогрессивная форма внедряется в практику! Это утешительно. Надо подкинуть им идею ещё одной формы введения лекарств.

— Простите, господа, а почему я не вижу капсул? — невинно спросил я.

— Капсулы? Что это, Ваше императорское величество? — спросил профессор Меншуткин. Он, на правах моего старого знакомого, чувствовал себя вполне непринуждённо.

— Видите ли, Николай Александрович, кто-то, не столь давно, говорил мне, что если делать желатиновые капсулы, то можно поместить в них лекарственное средство. Таким образом, лекарство минует желудок, с его агрессивной кислотной средой, и растворится в кишечнике.

— Хм… А ведь какая простая и гениальная идея! — сочным баритоном заявил кто-то за моим плечом. Я обернулся, и увидел профессора Боткина.

— Думаю, вы проведёте необходимые исследования, Сергей Петрович, а химики Вам помогут. Вы подберёте необходимые вещества для оболочек, ведь разные лекарства должны быть доставлены в разные области кишечника. Впрочем, это ваша епархия. И не забудьте взять привилей на университет

Большое количество лекарств находились на разных стадиях разработки, и мне показали их все.

Потом мы перешли в аудиторию, где стояли макеты каких-то агрегатов, вдоль стен выстроились стойки с плакатами, а на столах разложены пробирки, банки и разные предметы.

Вот герметично закрытые банки с красками и окрашенные ими дощечки и металлические пластинки. Слитки различных сплавов, это тоже прекрасно. Вот на столе стойка, в которой установлены несколько десятков запаянных колб с различными жидкостями и сухими частицами.

— Что это?

— Памятуя о наших с Вами беседах о нефтяной, угольной и торфяной химии, нами созданы несколько лабораторий для сих исследований. Перед Вами на столе результаты деятельности лаборатории торфяной химии. Здесь имеются сахара, полученные путём гидролиза торфа. Сахара применимы, например, для получения дешёвого спирта. Вот торфяной воск, кокс, различные сорбенты, активированный уголь, фенолы и эфиры фенолов, воска и парафины жирные кислоты спирты, масла.

— А толуол получили?

— Толуол мы получили из каменного угля и нефти. В настоящее время идёт отработка технологий в вышеупомянутых отраслях химии, а в дальнейшем определятся оптимальные как по стоимости, так и по практичности способы.

— Замечательно!

На последнем столе стояла пара сапог.

— Боже мой, неужели вы создали, наконец, искусственную кожу?

— Да, Ваше императорское величество. Группа под руководством Владимира Васильевича Марковникова создала искусственную кожу, а имя ей решили присвоить то, которое дали ему Вы: кирза.

— Благодарю за оказанную честь, господа. А присутствует ли здесь профессор Марковников?

— Я здесь, Ваше императорское величество.

— Вы отработали технологию промышленной выделки кирзы?

— Да, Ваше императорское величество. Правда, технология весьма несовершенна и нуждается в улучшении…

— Владимир Васильевич, Ваше достижение пока мало кто осознал, но я-то смотрю дальше многих. Вы создали дешёвый заменитель кожи, который позволит обуть лапотную доселе крестьянскую Россию. Сегодня же я отдам приказ о строительстве нескольких заводов по выделке кирзы. Как только заводы дадут продукцию, будут пущены фабрики по пошиву дешёвой народной обуви, и миллионы русских крестьян станут значительно реже болеть от простуд. Казалось бы, какой пустяк сухие ноги, но сохранив ноги крестьянина и его детей сухими, Вы сберегли миллионы жизней. Профессор Марковников Владимир Васильевич! Жалую Вас высшим орденом Российской империи, орденом Святого апостола Андрея Первозванного. Все члены вашей рабочей группы получат ордена и медали, а также денежные выплаты.

Я снял с груди орденский знак, и лично укрепил его на лацкане его сюртука. В аудитории на минуту повисло молчание, сменившееся оживлённым шумом. Я добавляю:

— А теперь внимание, господа! Второй такой же орден получит тот, кто создаст дешёвый синтетический каучук.

Наживка заброшена, пусть работают.

Теперь прощальный спич:

— Господа, я весьма впечатлён увиденным здесь. Прошу всех руководителей и членов исследовательских и лабораторных групп, в нынешнюю пятницу прибыть в Зимний дворец для награждения.

Я обернулся к ректору Университета Андреевскому:

— Иван Ефимович, прошу лично проконтролировать, чтобы все причастные к сим достижениям были упомянуты в списках награждаемых.

К вечеру ко мне доставили студента Ульянова.

— Проходите, Александр Ильич, присаживайтесь. Позвольте Вам представить, справа от меня господин Синцов Евгений Израилевич, а слева Игнатов Андрей Ефимович. Чего пожелаете, чаю, кофе или какао? Я, признаться в это время пью чай.

— В таком случае, и мне чаю.

— Кстати сказать, чай делится на несколько разновидностей: самые известные это чёрный, который распространён и у нас, в России, зелёный, который предпочитают в Средней Азии, белый и красный. Но я Вам предложу чёрный, Андрей Ефимович его великолепно заваривает. Вы знакомы с Андреем Ефимовичем?

— Да, мы встречались в Университете, впрочем, нечасто. — Ульянов отвесил поклон Андрею — Андрей Ефимович больше занимается на кафедре органической химии у профессора Менделеева. Однако, Ваше императорское величество, я теряюсь в догадках, зачем Вы пригласили меня?

— Если Вас не затруднит, Александр Ильич, обращайтесь ко мне запросто, Пётр Николаевич. Первое, для чего я Вас позвал, Александр Ильич, это предостережение. Я знаю, что Вы состоите в террористической организации, и хочу попросить Вас покинуть её, а ещё лучше, вовсе прекратить деятельность сей организации.

— А как же мои товарищи?

— Объясните им, что ваша организация раскрыта, что жандармы следят за каждым вашим шагом. Ведь Вы следите, Евгений Израилевич? — повернулся я к Синцову, сидящему с нами за столом.

— Денно и нощно, Пётр Николаевич. Надо признать, что последний год деятельность народовольцев значительно поутихла, но далеко не приблизилась к точке замерзания.

— Вы слышали, Александр Ильич? Евгений Израилевич служит в Третьем отделении, и прекрасно осведомлён о происходящем в этом лучшем из миров и в его окрестностях. Надеюсь, у Вас нет предубеждения к жандармам?

— Вы знаете, Пётр Николаевич, никаких предубеждения к людям, служащим Родине я не испытываю.

— Позвольте осведомиться, почему?

— С радостью отвечу: я сотрудничаю с тремя студенческими научными обществами, и в двух их них, биологическом и химическом, моя работа связана с некоторыми вещами, которые могут оказаться интересными шпионам. Вот безопасность у нас в Университете обеспечивают как раз, жандармский офицер. Милейший и весьма образованный человек.

— Замечательно. А вот второй вопрос, который я хочу разрешить в процессе нашего разговора вот какой: известно ли Вам такое вещество как силикон?

— Да, Пётр Николаевич, известно.

— Дело в том, Александр Ильич, что силикон сразу после изготовления, имеет весьма привлекательные свойства: он упруг, гибок, из него можно отлить самые разнообразные вещи, такие как гибкие трубки, уплотнители, клизмы и мягкие грелки. При этом силикон не токсичен и не вызывает аллергии. Недостаток силикона в том, что он довольно быстро отвердевает, и становится хрупким.

— Простите, Пётр Николаевич, что такое аллергия?

— Это раздражение на коже или слизистых оболочках, которое может развиться в язвы или ещё что похуже.

— Понимаю.

— Если Вы готовы послужить народу, то Вам, Александр Ильич, будет выделена лаборатория и необходимые денежные и иные средства, с тем чтобы Вы получили силикон, который не будет терять своих свойств ни от времени, ни от агрессивной среды. Строго говоря, Вам следует изобрести некий пластификатор, который будет сохранять полезные свойства силикона.

— И где же нужен силикон?

— В первую очередь силикон требуется в медицине.

— Каковы сроки исполнения, Пётр Николаевич?

— Откровенно говоря, силикон нужен очень давно. Каждый день его отсутствия, это страдания множества больных, не получающих должной помощи, поскольку помогать нечем.

— Я согласен выполнить эту работу, Пётр Николаевич, хотя и не могу гарантировать быстрого получения результата. Однако, позвольте неловкий вопрос, Пётр Николаевич?

— Спрашивайте, я отвечу со всей возможной откровенностью.

— Почему Вы выбрали именно меня?

— Причин несколько, Александр Ильич. Во-первых, и это самая главная причина, я верю, что Вы справитесь с поставленной задачей. Все утверждают, что Вы умны, талантливы, весьма работоспособны, честны и ответственны. Вторая причина такая: Вы вляпались в нехорошее дело, в террористическую группу. По закону Вы должны быть арестованы и осуждены, но при этом Россия потеряет незаурядных людей: Вас, и ваших товарищей. И, наконец, третья причина: я от всего сердца сочувствую Вашим идеалам, хотя лично мне ближе не идеи народников, а идеи марксистов.

— Но позвольте, Пётр Николаевич, Вы же…

— Да, я император. Тиран и деспот. Коварен, капризен, злопамятен. Обожаю по утрам или вечером спуститься в пыточный подвал и лично придушить там десяток-другой борцов за народное счастье. Невинные жертвы меня тоже устраивают.

— Вы шутите, Пётр Николаевич.

— Разумеется. Вы бывали в колхозах, которые сейчас формируются по всей стране?

— Да, Пётр Николаевич. Рядом с Симбирском организован большой колхоз, я бывал там, на летних каникулах, вместе с родителями.

— Ваш брат, Владимир Ильич, тоже был в этом колхозе?

— Да, Володя тоже был с нами, и живо интересовался всем происходящим. Механики даже пустили его осмотреть устройство зерноуборочного комбайна, который они ремонтировали.

— У колхоза имеется собственная техника?

— Нет, Пётр Николаевич, колхоз пока не имеет средств на собственную технику, это были механики из машинно-тракторной станции.

— Как Вы полагаете, Александр Ильич, колхозы, МТС, кирзовые сапоги наконец, это реальные шаги на пути к улучшению народного благосостояния?

— Несомненно, Пётр Николаевич, это большие шаги, но есть огромное затруднение.

— Какое же?

— Простите за прямоту, Ваше императорское величество, но все благотворные изменения в нашей стране связаны лично с Вами. Если что-то случится с Вами, или Ваш наследник не усвоит Ваших умственных и душевных качеств, то всё может вернуться назад, к рабству, произволу помещиков, заводчиков, дворян и чиновников, к повальному воровству…

— М-м-да. А вот здесь, Александр Ильич, Вы меня уделали. Одной левой! Действительно, есть такая вероятность. Более того: она весьма реальна. Ну, так давайте сотрудничать, Александр Ильич. Давайте думать над тем, как закрепить положительные изменения и дать гарантию продолжения курса страны к прогрессу. Какой строй Вы полагаете наиболее приемлемым в России?

— Республику, разумеется.

— Угу. А какая страна Вам, кажется, наиболее применима в качестве примера?

— Многие считают таким примером довоенную Великобританию.

— Прелестно. Великобритания такая же монархия, как и Россия. Разве что имеется громоотвод в виде парламента и премьер-министра, на которых можно свалить всю ответственность за неудачи.

— Простите, Пётр Николаевич, а кто мешает Вам завести в России подобный громоотвод?

— Хм… Андрей Ефимович, Евгений Израилевич, а что вы думаете по этому поводу?

— Я думаю — медленно проговорил Андрей — что в словах Александра Ильича имеется большая доля смысла.

— А что Вы думаете, Евгений Израилевич?

— Как ни странно для человека моей профессии, я полагаю, что слова Александра Ильича достойны, как минимум, вдумчивого обсуждения. Разве что, я бы предложил ввести для депутатов гипотетического парламента ответственность за действия и бездействие, а самое главное — за слова.

— И как же Вы себе это представляете?

— Довольно просто: депутат, в течение определённого времени не выполняющий своих обещаний перед избирателями, подлежит отзыву. В идеале было бы ещё и запрещение на определённый срок после этого, избираться куда-либо.

— Но позвольте, если депутат что-то обещал, но по объективным причинам не смог добиться?

— А боролся ли, сей депутат? А использовал ли он для достижения цели все доступные законные средства?

— Ох, Евгений Израилевич, чувствую, что со временем Вы вырастете в весьма изворотливого политика.

— Дожить бы, Пётр Николаевич.

— Да, товарищи, мы хорошо поговорили, надо теперь постепенно продвигать идеи конституционной монархии. Впрочем, это пока может подождать. Есть ли у Вас вопросы по поводу задания, Александр Ильич?

— Вопрос единственный: где мне выделят лабораторию?

— Этого я сейчас сказать не могу, Евгений Израилевич будет Вашим помощником по всем административным вопросам.

Старший брат Ленина ушел, а я перешел в комнату с камином, набил в трубочку виргинского табаку и попросил принести бокал коньяку. Надо подумать. Первая мысль показалась мне курьёзной: «А ведь Владимир Ильич Ульянов, даже если он в будущем займётся политикой, никогда не станет Лениным!» Концессии на золотых приисках Лены не будут открыты, а значит, не будет бунта, спровоцированного жадностью и бездушием английских концессионеров. А значит, не будет Ленского расстрела. Интересно, какой псевдоним выберет себе Владимир Ильич, и выберет ли вообще?

— Петя, я сегодня не видела тебя весь день. Ты и сейчас занят? — спросила, появляясь в дверях, Ирина Георгиевна, моя прекрасная Инес-Сарита.

— Нет, милая Инес, я сейчас не занят. — вставая ответил я — У меня был сложный разговор, и теперь я размышляю над ним.

— У тебя был серьёзный разговор с этим прелестным мальчиком?

— Представь себе. Этот юноша многообещающий химик, и, если всё сложится удачно, он легко решит сложнейшую задачу, над которой, в противном случае, большому числу учёных придётся работать лет сто.

— И юноша решит такую задачу? — присаживаясь в кресло, спросила Ирина Георгиевна.

— Я очень на это надеюсь, Инес. Главное, что Александр Ульянов, так зовут этого юношу, не знает, что задача почти нерешаемая на нынешнем технологическом уровне, а потому он одолеет её.

— А ты коварен, мой милый Петя.

— Нам, тиранам и душителям свободы, это качество положено по статусу.

— Всё шутишь… Давно я хотела поговорить с тобой о той странной двойственности, что вижу в тебе: иногда, особенно когда ты озабочен сложными техническими делами, руководишь людьми или наоборот отпускаешь свои малопонятные шутки, или поёшь свои великолепные песни, ты один. Я чувствую, что ты старый, мудрый, крайне опытный человек, какой-то нездешний. Но спустя миг что-то в тебе меняется, и передо мной обычный светский юноша, пустой и ничего не представляющий собой, кроме громкого титула. Я каждый раз с нетерпением жду появления тебя взрослого, и мне почему-то неприятен ты молодящийся. Прости, вероятно, я говорю глупости, но я хотела бы разобраться: какой ты настоящий.

Где-то в глубине меня Петя разразился криком чудовищной боли, и видит бог, я понимаю несчастного мальчика.

Я потрясённо смотрел на Ирину Георгиевну. Чёрт меня подери совсем! Эта девочка не только невероятно красива, она ещё и удивительно наблюдательна, и чутка.

— Инес, ты задала мне вопрос, на который крайне трудно ответить вообще, и практически невозможно ответить честно.

— Я знаю, что у тебя есть какая-то тайна, но не буду докучать тебе расспросами.

— Милая, хочешь, я спою тебе песню?

— Очень хочу. Я слышала эту песню, или она совершенно новая?

— Ты ещё не слышала этой песни. Но нужен музыкальный инструмент.

— Хорошо, давай перейдём к роялю. Или приказать принести тебе гитару сюда?

— Пойдём к роялю, милая Инес.

«Что бы ей спеть-то?» — напряженно думал я, пока мы шли к роялю. Есть много прекрасных песен, но многие из них содержат упоминания всяческих анахронизмов: телефоны, ракеты, колхозы и космические путешествия. На дворе закат феодализма, и даже «Спят курганы тёмные» прозвучит как призыв к революции. Нужно что-то нейтральное и в духе эпохи. Есть!!!

Я уселся за рояль и пробежал пальцем по клавишам:

— Милая Инес, предлагаю твоему вниманию песню «Звезда».

Одна звезда на небе голубом

Живёт, не зная обо мне.

За тридевять земель в краю чужом

Ей одиноко в облачной стране.

Но не жалея о судьбе ничуть,

Она летит в неведомую даль,

И свет её мой освещает путь

И гонит прочь безвольную печаль.

Кому нужна она, ей всё равно.

Нет никого над ней — она вольна.

И я, конечно, следую давно

За ней одной, пока светла она.

И даже если в небе без следа

Ей суждено пропасть среди комет,

Я стану утверждать, что где-то есть звезда,

Я верить буду в негасимый свет

Когда-то эту песню блестяще исполняла Жанна Агузарова, безбашенная обладательница великолепного голоса.

А ночью приснился мне престранный сон:

Я на вечерней прогулке, однако, но не в окрестностях Петербурга, где живу сейчас, и не там, где я когда-либо бывал, но отчего-то в местности вполне знакомой. Под ногами дорога, мощенная шестигранными плитками, вроде тех, что используются на покрытие аэродромов, правда, размером поменьше. Справа несжатое осыпающееся поле ячменя вперемешку с овсом, слева дубрава, по опушке поросшая мелким кустарником, а ниже по склону река. Река неширокая, с обрывистыми берегами и заболоченным топким руслом. Я смотрю на реку: здесь, по ощущениям, обязательно должен быть мост, но его нет. Впрочем, это неважно: я ведь просто гуляю, и переправа мне без особой надобности. Была б — перешел бы, а нет, так и пойду туда, куда есть путь.

Солнце уже зашло за горизонт, но ещё снизу подсвечивает облака, а полная Луна краешком выглядывает из-за тучи, словно решая — выходить или не выходить. Но вот вышла, и осветила тех, кто меня сопровождает: эти длиннейшая колонна людей. Колонна извивается по дороге среди полей, скрываясь за поворотом, за дубравой, мимо которой я уже прошел.

Что-то странное в лицах этих людей. Непонятное какое-то, нездешнее. Ба! Да я же всех знаю!

Вот дурачок Алёша, что когда-то жил в посёлке, в котором я ходил в школу. Алёшу сбила случайная машина, когда тот, водрузив на свой велосипед бачок от мотоцикла, мчался по переулку, звонко рыча, изображая рокот движка. Шофёр злополучного самосвала видимо отвлёкся и не успел среагировать на велосипедиста, неожиданно вылетевшего из-за кустов, вот он и задел крылом велосипед, и Алёшу на нём, да и отбросил их вместе на столб.

Я никогда не дразнил Алёшу, и может быть поэтому, меня, тогда совсем ещё мальчишку, попросила нести гроб с Алёшей его мать, старуха возрастом чуть за пятьдесят. Полотенце, на котором лежал гроб, натирало мне шею, руки были ещё слабыми, и я с трудом удерживал его, чтобы не выскользнуло из ладоней. Ступая в ногу с другими носильщиками, я всё глядел на Алёшу, по подбородок укрытого белой простынёй с какими-то странными надписями и рисунками, с лентой на восковом лбу. Тогда, помню, меня поразило выражение безмятежного восторга, оставшееся на лице ребёнка тридцати с лишним лет от роду.

Вот неловко опираясь на костыли, ковыляет одноногий Олег, недавно померший от пьяного инфаркта. Я сам вызывал к нему полицию и скорую, а потом до поздней ночи ждал труповозку, чтобы передать им постановление на вскрытие. Мы не дружили, и за десять лет моей жизни в Ольшанке поговорили-то раз пятнадцать, но и он в ряду.

И эта пятёрка парней в солдатских бушлатах мне знакома: во время службы в Армии, на полигоне в Печенге, я вечерком решил пробежаться на лыжах. Я был уже дедом, так что имел право на маленькие чудачества.

На бойцов я буквально свалился: они расположились в яме, заготовке под землянку, с уже частично перекрытой крышей. Рядом лежали, брёвна, доски и инструменты. Чернело погасшее кострище. На некоем подобии стола лежала немудрёная закуска, и почти пустая бутылка из-под «Дюшеса» с какой-то жидкость. Ещё две таких же бутылки валялись рядом. Стояли солдатские кружки, и спиртом почти не пахли: прошло много времени с тех пор, как парни из них пили. Все пятеро сидели рядком, откинувшись на земляную стенку, у всех были открыты чёрные рты, и заиндевевшие глаза на синюшных лицах, как будто кто-то заткнул им глаза снежками. А один, самый смуглый и носатый выделялся заиндевелыми усами.

Уж не знаю, где эти ребята достали метиловый спирт, но зря они его пили.

А вот мой бывший сослуживец, прапорщик, некогда служивший в морской пехоте, который почему-то хотел, чтобы его считали мичманом.

Единственный в моей жизни человек, на похоронах которого я был невежлив. Его вдова, такая же вздорная, завистливая, неумная, жадная и пьющая, как и покойный муж, прицепилась ко мне, чтобы я «сказал слово». Я и сказал: 'О покойных либо хорошо, либо ничего. Объявляю минуту молчания". Постоял с рюмкой, пригубил из неё, да и ушел.

Сквозь меня глядит в бесконечность мой сосед по лестничной площадке, с которым мы когда-то славно беседовали.

В мире очень мало людей, с которыми можно поговорить на отвлечённые темы, и Семен был как раз из них: начитанный, в меру образованный, наблюдательный и склонный к анализу парень. Мы, бывало, сиживали то у него, то у меня на кухне и разговаривали на самые разные темы. Посиделки были нечастые, всё-таки большая у нас разница в возрасте, к тому же, я тогда служил, а у Семена была своя молодёжная компания, так что наши ритмы совпадали нечасто, а жаль.

Сему в двадцать шесть поразил инсульт. На Лахтинском кладбище, среди тесно прижавшихся друг к другу могил, по немалому блату и за огромные деньги, нашлось место для него.

Гриша. Странное было у нас знакомство. Мы никогда с ним не дружили, разве что подолгу беседовали о литературе и истории. Он, в советское время, так же, как и я, пытался пристроить свои стихи и прозу в разные издательства, но нигде их даже не читали. Не знаю, как я, но Гриша был, безусловно, талантлив. Жаль только, что он был не еврей, впрочем, как и я. Таких как мы не издавали.

Гришу взорвали в его машине такие же бандиты, как и он. В проклятые девяностые кто только не уходил в бандиты, в том числе и несостоявшиеся писатели. Подавляющее большинство из них, как и Гриша, полегли на кривых тропинках криминала. Любопытные были похороны: вокруг Серафимовского кладбища густая цепь оцепления их ментов и бандитов, на площадке у ворот сборище длинных иномарок, по центральной аллее дефилирует питерский бомонд из часто мелькающих в телевизоре бывших партийцев, проституток, комсомольцев, бандитов, начальников и пидорасов — всех тех, кого Гриша при жизни искренне ненавидел. Меня, идущего пешком от платформы Старая Деревня, встретил секретарь Гриши, и провёл к месту действия.

Алина, Гришина вдова, это она позвала меня на похороны, провела вперёд, поставила рядом. Так я и стоял, в дешёвых ботинках, бесформенных брюках и в куртке из секонд-хенда среди туалетов от мировых брендов, и мой совковый одеколон благоухал вместе с парфюмами по сто баксов за молекулу.

Первую горсть на гроб бросила Алина, вторую, так уж она распорядилась — я.

А вот снова знакомый из моего детства: худощавый и какой-то скособоченный мужик со странным для русского уха именем Мича. Мича был хозяином отличного, ухоженного дома, наискосок от нашего. Уж не знаю, где он работал, но домой Мича возвращался хотя бы с охапкой дощечек: всё в дом тащил, всё старался для семьи, а сам ходит в каком-то затрапезе. Бывало, он выпивал, и даже напивался. В этом случае его было слышно издалека: из-за ворот доносился высокий, надтреснутый голосок Мичи, что-то втолковывающий своей жене, и словно визг циркулярной пилы его крик: «Давай-давай-давай-давай-давай»!!!

Мича упал лицом в сугроб, когда шёл домой с работы, но на этот раз ничего не нёс, а ощущая в груди разрывающее жжение инфаркта, торопился домой, как зверь в своё логово, чтобы умереть там, но не дошел, сил недостало. Таким мы его и нашли, когда отправились на вечернюю прогулку.

Фигуры, лица… Я знаю всех, но большинство имён не помню. Много в этом ряду тех, кого я не хотел бы узнавать, и даже память о них, считаю пачкающей душу грязью.

Но есть те, кого я забыть не даже не пытаюсь, и воспоминания о них чисты и воздушны. Вот Наташа, которую друзья называли Неточкой. Славная ленинградская непоседа, не красавица, но умница и бесконечно милая женщина. У нас был кроткий бурный роман летом восемьдесят восьмого, когда я только приехал в Ленинград, и сочинял стишки на заказ, на паперти костёла святой Екатерины, что напротив Думы, наискосок от Гостиного Двора. У нас не вышло ничего доброго, да и расстались мы нехорошо, возможно из-за моей гордыни, а может и не из-за неё, но восемь лет, до самой своей нелепой смерти, Неточка то и дело, совершенно случайно, оказывалась на моём пути с трогательной, чуть виноватой улыбкой: «Ты меня ещё не простил»? Не простил, Неточка. Тогда. А теперь-то простил, когда постарел, но это уже совершенно неважно.

Бесконечная чреда мертвецов под чужим вечерним небом. Здесь даже созвездия непохожи на привычные нам. По законам жанра они должны мне угрожать, или о чём-то предупредить… А может даже от чего-то защитить? Но нет. Они просто стоят пока я стою, а когда продолжаю движение, неторопливо двигаются следом. Они не оставляют следов и не пылят. Они не рвутся вперёд, им достаточно того, что они за моими плечами.

Наконец до меня доходит: это же вечные спутники живых! Это те, кого я не забыл, и они исчезнут лишь тогда, когда я сам перестану жить.

Они — отражения прошлого.

Они исчезнут только вместе со мной.

Но вот из строя делает шаг ко мне тот, кого я ежедневно вижу в зеркале. Мгновенно соображаю: это не я, а Петя, мой невольный сожитель по телу.

— Почему ты здесь, Петя?

— Мне нечего делать там, среди живых. Она любит тебя, народ доверяет тебе, а я, как выяснилось, бесплодный побег сгнившего на корню рода. Прощай!

И делает шаг вперёд, оставляя в строю своё тело-тень. Петя широко шагает на запад, шаг за шагом теряя цвет и объём, и вот, совершенно истаивает в пространстве. А его тень остаётся, и равнодушно смотрит сквозь меня. С ним уже не поговоришь, ему только и остаётся, что следовать за мной шаг в шаг, и исчезнуть, когда придёт мой черёд.

Пробуждение было ужасным: совершенно опустошенный я лежал в своей кровати, я рядом суетились профессор Боткин и ещё какие-то люди.

— Доброе утро, профессор!

— Утро? Отнюдь, Ваше императорское величество, сейчас не утро, а поздний вечер.

— Выходит, я проспал сутки? Сергей Петрович, мы же договаривались, что мы общаемся без чинов.

— Ах, Пётр Николаевич, такой договор был, но ведь между простым профессором и простым великим князем.

— Намёк понял, Сергей Петрович, и применю своё влияние, чтобы Вы стали Президентом Академии Медицинских наук.

— Позвольте, но у нас нет отдельной Академии медицинских наук, Пётр Николаевич.

— Значит, её надо создать. У нас имеются и успешно развиваются научно-практические центры, такие как Военно-медицинская академия, Военно-Морской госпиталь, есть успехи мирового уровня в различных областях, но нет концентрации сил и средств на перспективных направлениях. К тому же, слаба связь с другими отраслями науки. Вы же знаете о работах Вильгельма Рентгена?

— Не имел чести, Пётр Николаевич.

— Суть такова: этот гениальный физик на пороге открытия лучей, которые пронизывают тело человека, и оставляют след на фотографической плёнке. Таким образом, мы получаем фотографию внутренних органов без вскрытия человека. Представляете область медицинского применения этого открытия?

— Погодите, Пётр Николаевич, я несколько растерялся… И какова область применения?

— Фтизиатрия. Выявление туберкулёза на ранних стадиях. Хирургия. Исследование переломов, внутренних повреждений, наличия инородных тел вроде пуль или осколков, а может осколков костей. Стоматология…

— Я понял, Пётр Николаевич.

— Ставлю Вам задачу, Сергей Петрович: нужно пригласить профессора Рентгена в Россию, создать ему идеальные условия для работы и творчества, и в кратчайшие сроки спроектировать и построить рентгеновские аппараты, для начала двух видов: стационарные для больниц и госпиталей, и передвижные, для полевых госпиталей.

— Господи, Пётр Николаевич, Вы невозможны! Откровенно говоря, мы все уже приготовились Вас хоронить, а Вы, едва очнувшись, устраиваете революцию в науке медицине.

— Шутите, Сергей Петрович. Это чудесно. Однако вернёмся к моему положению: что произошло?

— Решительно непонятно, что произошло, Пётр Николаевич. Вы удалились в спальню, по виду совершенно здоровым, но утром Ваш слуга увидел, что Вы ненормально бледны, дыхание почти не слышно, кожные покровы холодные. Срочно вызванный дежурный медик, фельдшер Стасов, не смог диагностировать ничего определённого, и безотлагательно вызвал Николая Александровича Вельяминова.

— А Вы?

— А я пришел ему на смену. Николай Александрович удалился в лабораторию, где исследуются остатки Вашего ужина.

— Есть вероятность отравления? И всё же, сколько я спал?

— Пётр Николаевич, Вы опамятовались только спустя сутки. Что до отравления, то, уж простите за прямоту, но Вы на таком посту, что опасность грозит отовсюду. Но я считаю, что Ваше нынешнее состояние обусловлено внутренними причинами.

Опс! Чуть было не утащил меня на тот свет милейший Петруша, с-с-с-светлая ему память…

— То-то я сейчас умираю с голоду. Сергей Петрович, а нельзя ли мне чего-нибудь съедобного, желательно мясного? И кофе покрепче?

— Крепкий кофе Вам нынче противопоказан, и вообще, я распоряжусь, что больному подавать можно, а от чего пока воздержимся. А сейчас к Вам придёт Её императорское величество Ирина Георгиевна. Но мы времени терять не будем, и измерим давление.

Боткин выставил на прикроватный столик замысловатый аппарат, и принялся прилаживать мою руку в массивный зажим.

— Что это, Сергей Петрович?

— Это, изволите ли видеть, Пётр Николаевич, новейший сфигмоманометр системы Самуила Зигфрида Карла фон Баш.

— Экая сложная конструкция!

— Ну, со временем кто-то усовершенствует аппарат.

— А почему бы Вам не усовершенствовать сей аппарат?

— Каким образом, позвольте Вас спросить?

— Довольно просто. Дайте мне лист бумаги и карандаш. Спасибо. Теперь смотрите: вот это манжета из прорезиненной ткани, которую надевают на руку чуть выше локтя. Это груша, через которую нагнетается, а затем спускается воздух. Это манометр для измерения давления, а это стетоскоп, для выслушивания тонов. Порядок действий таков: манжету надевают на руку и нагнетают в неё воздух. Затем воздух начинают плавно спускать и стетоскопом прослушивают тоны пульса, прижав головку вот сюда. Стетоскоп, кстати, должен состоять из головки с мембраной, принимающих звук, жёстких трубочек, играющих роль наушников и соединяющих их резиновых трубок. Отмечать следует верхнюю границу, когда появились биения пульса и нижнюю, когда звук биения прекратился.

— Гениально! Просто и эффективно. Но почему нужно отмечать верхнюю и нижнюю границу?

— Потому что норма занимает некоторую область, выше которой болезнь, но и ниже которой тоже болезнь.

— Резонно.

— Вот и установите пределы систолитического и диастолитического давления, напишите руководство по использованию аппарата, и запустите его в массовое производство.

— Я не могу этого сделать!

— Отчего же?

— Это не моя идея, а Ваша.

— Сергей Петрович, дорогой! Аппарат Вы будете делать не собственными руками. Два аппарата: не забудем стетоскоп. Исследования Вы будете проводить тоже не в одиночку. Записывайте привилей на Военно-Медицинскую академию, и дело с концом. Роялти будут течь в кассу академии. Представляете, какому количеству врачей нужны тонометры и стетоскопы? Миллионам по всему миру!

— А Вы…

— А вот моё имя не должно звучать нигде, и это категорическое требование.

Спустя неделю.

Пыхтящий от негодования Андрей принёс мне кипу газет, и отложил несколько из них рядом с основной кипой.

— Что-то любопытное, Андрей Ефимович?

— Очень синхронный залп в Вашу сторону, Пётр Николаевич.

— И кто на этот раз взял на себя функцию картечи?

— Граф Лев Николаевич Толстой.

— Знаю такого, как же не знать. Читал без удовольствия, но талант отрицать нельзя. Большая статья?

— Огромная, но важнейшее я очертил красным маркером.

Да-да! Маркеры, как и фломастеры давно запущены в производство и уже принесли в казну что-то около четырёх миллионов рублей. Так, что за газеты? Ага, «Русское слово», «Русские ведомости», «Телеграф», «Таймс», «Вся Москва», «Монд» и ещё десяток. Ага, статья одна во всех. Действительно, синхронный залп. Читаю только отмеченное, поскольку Толстой — писатель на любителя, как и Проханов в том, моём будущем.

Ладно, читаем:

«Что же касается самодержавия, то оно точно так же если и было свойственно русскому народу, когда народ этот еще верил, что царь — непогрешимый земной бог и сам один управляет народом, то далеко уже несвойственно ему теперь, когда все знают или, как только немного образовываются, узнают — во-первых, то, что хороший царь есть только 'un heureux hasard», a что цари могут быть и бывали и изверги и безумцы, как Иоанн IV или Павел, а во-вторых, то, что, какой бы он ни был хороший, никак не может управлять сам 130-миллионным народом, а управляют народом приближенные царя, заботящиеся больше всего о своем положении, а не о благе народа…

Самодержавие есть форма правления отжившая, могущая соответствовать требованиям народа где-нибудь в центральной Африке, отделенной от всего мира, но не требованиям русского народа, который все более и более просвещается общим всему миру просвещением. И потому поддерживать эту форму правления и связанное с нею православие можно только, как это и делается теперь, посредством всякого насилия: усиленной охраны, административных ссылок, казней, религиозных гонений, запрещения книг, газет, извращения воспитания и вообще всякого рода дурных и жестоких дел.'

Ничего особенного, тупая либерастическая хрень, памятная мне с середины восьмидесятых двадцатого века. Впрочем, надо признать, что для конца девятнадцатого века весьма звучно.

Что там возмутило Андрея во втором отрывке? Читаю:

«Что станет с Россией? Россия? Что такое Россия? Где ее начало, где конец? Польша? Остзейский край? Кавказ со всеми своими народами? Казанские татары? Ферганская область? Амур? Всё это не только не Россия, но всё это чужие народы, желающие освобождения от того соединения, которое называется Россией. То, что эти народы считаются частью России, есть случайное, временное явление, обусловливаемое в прошедшем целым рядом исторических событий, преимущественно насилий, несправедливостей и жестокостей; в настоящем же соединение это держится только той властью, которая распространяется на эти народы.»

Мдя… А ведь надо отвечать! И желательно размазать бородатого подонка так, чтобы потом боялся чихнуть в сторону трона.

Беру бумагу, карандаш и усаживаюсь в любимое кресло с поворотной столешницей для письма.

Для начала вежливые слова вступления, а потом постепенно повышаю накал полемики, и вот, наконец:

'Вы, Лев Николаевич, говоря о самодержавии, берётесь рассуждать о высшем смысле государственного управления. Но имеете ли Вы для этого достаточную квалификацию? Гимназист младших классов не знает истории, физики, юриспруденции и многих других вещей, которые даются в высших учебных заведениях, и потому во время серьёзных разговоров, даже в семейном кругу, его мнение мало кого беспокоит. Какое же мнение о государственном управлении можете составить Вы, не служивший в Армии на серьёзных должностях, и не сделавший никакой карьеры на гражданской службе? Вы, граф, аристократ, которому открыты все дороги? У Вас нет сколько-нибудь солидного образования, у Вас нет сколько-нибудь значимого военного опыта, у Вас вообще нет опыта управления людскими коллективами, хотя бы уровня батальон — полк, или гражданской службы в административном или промышленном производстве. Даже Ваше собственное поместье убыточно, насколько я знаю.

Откуда у Вас столь непробиваемый апломб?

У меня нет ответа на сей вопрос, но есть где-то услышанная фраза: «Как жаль, что все те, кто точно знает, как управлять государством, уже служат парикмахерами и приказчиками».

Вы рассуждаете о самодержавии так, как будто оно одинаково во времени и пространстве. Но простое соображение не посещало Вас: всякая форма правления устанавливается и сохраняется на определённом историческом этапе, когда оно необходимо, и меняется вместе со временем под напором обстоятельств. Допустим, следуя Вашему капризу, мы ограничим власть монарха. Но тогда возникает закономерный вопрос: а какую модель мы возьмём за образец? Вопрос непростой. Для примера возьмём две державы, в разных концах света, где власть монарха ограничена: Великобританию и Японию. В Японии власть монарха ограничена военно-феодальной верхушкой так, что император является, по сути, чисто декоративной фигурой. Не стоит пренебрежительно думать о Японии: это страна с древнейшей культурой, и при всей бедности страны, уровень грамотности там близок к поголовному. У Японии масса своих проблем, но и достоинства этой державы несомненны, и в скором будущем мы увидим стремительный взлёт этой державы, впрочем, при одном условии: если японский император возьмёт верх над сёгунами.

Великобритания пример другой крайности: власть монарха там ограничивает не военная, а ростовщическая верхушка. При всём блеске Британской империи она обречена на чреду кризисов и, в конце концов, развал. Причина проста: ростовщикам не нужна Родина, и они поддерживают Британию, пока это выгодно, а пойдёт чреда трудностей, и они убегут, скажем, в САСШ, как не столь давно ростовщики убежали из Голландии в Англию. Если Вы упомянете о декоративных палатах Британского парламента, то напомню, что места в верхней палате передаются по наследству, а так как титулы в Британии свободно продаются, то понятно, что большинство в верхней палате принадлежит опять же денежным мешкам. Места в нижней палате тоже имеют свою цену, и важна именно цена, а не голоса избирателей, особенно учитывая, что к голосованию допущены далеко не все. Женщины и чернь в Британии, как и во всём мире, права голоса не имеет.

Теперь посмотрим на проблему с другой стороны: Вы утверждаете, что причина дурной жизни русского мужика кроется опять же в самодержавии. При этом Вы снимаете с себя всякую ответственность за судьбу этого самого мужика. Почему? Позвольте Вас спросить: когда Вы лично дали вольную своим крепостным? Может быть тогда, когда это позволил подписанный самодержцем Указ о вольных хлебопашцах? Нет? Почему же? Вы же такой сторонник свободы для народа! А может быть, Вы не отняли у крестьян ни кусочка удобной земли во время Реформы 1861 года? Таки немножко приложили руку? Опять нехорошо. А может быть, Вы отказались от денег, которые дало Правительство помещикам в это время? Не отказались? А ведь сейчас Ваши крестьяне платят выкупные платежи… И Вы не возмущаетесь тем, что крестьянин платит один рубль пятьдесят копеек налогов с десятины, в то время как Вы платите лишь двадцать копеек с десятины. Несправедливо, Ваше сиятельство. А может быть, Вы вложили те деньги в хозяйство, закупили машины, племенной скот, сортовой семенной фонд? Опять нет? Но почему же? Между тем, поэт Афанасий Фет именно на это потратил деньги, и его мужики живут недурно, почти как в колхозе. А Ваши крестьяне голодают каждую весну.

Посмотрим далее: Вы не понимаете, где начинается и кончается Россия? Это немудрено, как я уже говорил, Вы просто недоучка. Вы не знаете истории, о философии что-то слышали, но случайно, что-то запомнили, но нетвёрдо, а между тем, для того, чтобы понять, что такое Россия, нужно либо иметь фундаментальное образование, либо иметь огромный опыт практической работы, либо родиться и вырасти русским мужиком. Поймите, Ваше сиятельство, Россия необычная империя: большинство земель вошли в неё либо добровольно, либо что называется, по наследству, либо в результате не слишком упорной борьбы. Судите сами: Казань брали войска великого Ивана Четвёртого, состоявшие по большей части из служилых татар. А в числе обороняющих Казань, русских людей было едва ли не больше, чем в самом царёвом войске. Сибирь, кроме Сибирского царства, и Казахские племенные союзы, жузы, вошли в Россию добровольно. Средняя Азия покорилась весьма легко. И везде мы выступаем как защитники слабых людей и племён, как охранители. Под властью России ни один народ не исчез, не уменьшился численно. Не так ведут себя европейские завоеватели: североамериканские индейцы перебиты на три четверти, и резня продолжается. Австралийские аборигены по большей части перебиты или уморены заразными болезнями, а выжившие изгнаны в бесплодную пустыню. Аборигены Тасмании перебиты поголовно. В богатейшей Индии постоянные вспышки голода с миллионными жертвами, поскольку англичане отбирают у индусов всё до последнего зёрнышка. Это результат правления «цивилизованных» европейцев.

Что до наших горцев Кавказа, то и тут Вы дурно знаете предмет: в горах крайне мало плодородной земли, а та, что есть, бедна. Поэтому горцы режутся за землю со времён Адама. Не за свободу, не со зла, а от голодухи. Правительство Российской империи сейчас затеяло переселение части горцев и донских казаков на Дальний Восток, предоставляя переселенцам дома, надворные постройки, а в каждой станице строя церкви и мечети. В некоторых станицах — буддийские дацаны, там, куда переселяются калмыки и буряты.

Для обеспечения этой грандиозной стройки правительство строит десятки цементных заводов, а курирует сей гигантский проект Военно-Инженерная академия. Под руководством профессора генерал-майора Шуляченко Алексея Романовича создан новейший кровельный материал под названием шифер. Этот материал пригоден для устройства кровли и для облицовки стен. Строятся кирпичные и стекольные заводы, деревообрабатывающие заводы, чтобы в домах переселенцев на Дальнем Востоке и в домах колхозников в России были тёплые полы, было сухо и светло. А как живут Ваши крестьяне в тёмных сырых избах с земляными полами, граф Лев Николаевич Толстой?

Но вернёмся к Вашим обвинениям. Знайте, граф, что Остзейский край Россия честно купила у Швеции, и жители её живут теперь лучше, чем до воцарения там России: латгалы, эсты и прочие народы теперь имеют человеческие права, а ранее им запрещалось даже входить в города.

Польша. Это сложный край. Но обратите внимание, граф Лев Николаевич, в какой скоростью крестьяне и бедные шляхтичи записываются в колхозы, организуемые в Сибири. И с каким азартом чернь сдаёт нелояльных русской власти панов в полицейские участки.

И, наконец, об образованности русского крестьянина: граф Лев Толстой, почему Ваши крестьяне почти поголовно неграмотны? Почему единственная школа, которую Вы завели, больше похожа на насмешку, на место, где не учат, а забавляются? Если это не так, то, где лучшие выпускники Вашей школы? Может быть, они поступили в ремесленные училища, может, они учатся в высших учебных заведениях, и скоро станут агрономами, инженерами, врачами? Нет? Не станут? И я даже знаю, почему: потому что в Вашей школе их не учат ничему.

Вот что я Вам скажу, граф Лев Николаевич Толстой, и тем неразумным людям, что смотрят Вам в рот: Господа, прежде чем судить чём-то серьёзном, для начала получите образование и профессию, затем получите опыт практической работы, после чего досконально изучите предмет, и лишь после этого давайте советы.

Ваш Пётр Николаевич Романов'.

На следующей неделе моё открытое письмо опубликовали в большинстве русских газет, и в нескольких десятках зарубежных. Никак не отреагировали на него центральные французские газеты, но кое-где, в мелких изданиях, письмо всё же появилось. Британская пресса проявила себя воистину демократически: ни одна, даже самая паршивая газетёнка не опубликовала моего письма. Ни одна!

Ох, и шум поднялся!!! Особенно он усилился после того, как неизвестный доброхот отпечатал моё письмо в Норвегии, и переправил весь семидесятитысячный тираж в Британию. На британских островах начались нешуточные волнения: моя шпилька насчёт продажности их избирательной системы попала в цель. Дело неожиданно приняло серьёзный оборот: националистически настроенные шотландцы договорились с нациками Уэльса, подключили к этому делу вечно бунтующих ирландцев, и закрутили дело о роспуске Британского Содружества… Дай-то Бог! А я, через Швецию, отправил в Ирландию пару пароходов с оружием и взрывчаткой. Что приятно, оба парохода миновали кордоны, разгрузились и ушли обратно незамеченными. От агентов в английской полиции пришло сообщение, что посылка так и осталась неизвестной властям, а значит, в нужное время она будет использовано борцами за свободу. Пусть у них всё сложится удачно.

— Петя, есть ли признак, по которому можно определить совершенство той или иной машины?

— Знаешь, милая Инес, такой признак есть, хотя он и не абсолютный. Красота.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду такой признак, как соразмерность. Посмотрим сначала на мир живых: пауки, змеи, бабочки, птицы, кони, люди… Что между ними общего? Общее одно: они, каждый по-своему гармоничны. Они совершенны. Они достигли некоторого предела соразмерности, гармонии, делающего их прекрасными. Можно бесконечно любоваться играющей рыбой, парящими птицами, зреющими травами — они гармоничны и совершенны. Таким образом, наш глаз привык отмечать совершенство формы, которое, как правило, имеет здоровое и гармоничное содержание. Теперь перейдём к миру неживого, сотворённого: мы восхищаемся статуями Праксителя, полотнами Брюллова или платьем работы выдающегося портного, потому что они совершенны, каждый в своём роде. Статуя или полотно передают красоту запечатлённую, а платье подчёркивает красоту человека в движении и покое. Воин смотрит на оружие точно так же: он отмечает черты совершенства. И самое красивое оружие наиболее смертоносно. Посмотрим даже на, казалось бы, грубые орудия труда крестьянина: косу, серп, плуг, хомут и дугу. Они тоже по-своему совершенны. А главное — они прочны и функциональны.

— Кажется, я понимаю.

— Теперь погляди на чертежи этого корабля. Тебя ничего не настораживает?

— Какой-то он угловатый, некрасивый.

— Верно. Прямые линии надстроек, прямо торчащие круглые трубы, башни, похожие на сундуки создают сопротивление воздуха при движении. Грубые обводы днища не позволяют воде плавно обтекать корабль. Всё это значительно снижает скорость корабля и заставляет тратить гораздо больше топлива, чем требуется.

— Да, ты прав. Но недостатки я увидела только после объяснения.

— Вот она, сила привычки в действии. А теперь смотри на этот чертёж. Между прочим, это тот же самый корабль.

— Верно, он выглядит много изящнее предыдущего.

— И заметь, скорость этого красавца не пятнадцать узлов, а двадцать пять. А всего-то, сделали обводы корабля приятными для глаз.

— Петя, ты шутишь! Сделали корабль красивым, и он быстрее поплыл по волнам?

— Ну… Не совсем. В опытовом бассейне выгладили до идеального состояния днище и винты, а в аэродинамической трубе выгладили корпус и надстройки. Кстати сказать, винты теперь имеют очень сложную внутреннюю конструкцию, но внешне она не проявляется.

Я умолчал, что в качестве модели подсунул проектировщикам крейсер «Киров» и лидер «Ташкент», шедевры итальянской кораблестроительной школы. Не точные чертежи, а внешний облик, как я его запомнил. Дело было так: адмирал Шестаков, по моей просьбе, составил тактико-технические задания на лёгкий и средний крейсера, и передал их конструкторам. Те, по принципу «тяп да ляп, вот вам и корапь», начертили нечто традиционное для этого времени. Я, придя на обсуждение проекта, вздрючил всех так, что кое у кого потекли слёзы. Адмирала, главного над проектами я тут же уволил за вопиющую некомпетентность, его заместителю вставил дыню самых героических размеров, а после этого встал к доске и мелом нарисовал то, чего он них жду.

— Ваше императорское величество, но таких орудий ещё не создано!

— Ваше императорское величество, но таких редукторов просто нет!

— Ваше императорское величество, но нельзя использовать столько электрических моторов!

И так далее, и тому подобное.

— Господа! — сказал я им — Наступила эра серийного производства. Корабли следует строить такие, чтобы офицер или матрос, перейдя с одного корабля на другой корабль того же класса, тут же мог исполнять обязанности в полном объёме. Вам не хватает новейших орудий или механизмов? Разрабатывайте их! Коли надо, мы создадим и десяток и три десятка конструкторских групп, чтобы разработать необходимое оборудование. Но оно, оборудованием, должно быть самым совершенным, и должно быть совершенным ещё долго! Я намереваюсь строить эти крейсера крупной серией, и продавать по всему миру, а это значит, что трудолюбивые и талантливые конструктора получат хорошую долю роялти, а нерадивые получат должность портовых сторожей на Курильских островах, и я не шучу, господа.

— Но позвольте, Ваше императорское величество, разве можно строить корабли крупной серией? Ну один-два, ну четыре систершипа… Но больше… Это неслыханно!

— Автомобили, самолёты и другую технику будут строить сериями в тысячи и сотни тысяч единиц. Корабль же отличается от самолёта только большим количеством агрегатов и размерами. Как инженеры вы знаете, господа, что чем больше серия, тем дешевле она как для производителя, так и для покупателя. В конце концов, корабли у нас будут покупать уже потому, что на них имеются дешёвые запасные части. А если мы ещё и организуем сервисное обслуживание своей техники, за нашими кораблями встанет очередь.

Спустя некоторое время ко мне явился всё тот же адмирал Шестаков. Он пришел не один, а в компании пяти мужчин в мундирах корпуса корабельных инженеров.

— Ваше императорское величество, эти достойные господа явились ко мне с необычным прожектом. Позволите продемонстрировать?

— Сделайте одолжение, господа! Вот вам кульман, чертежи можно приколоть к нему.

Двое молодых инженера сноровисто прикололи один чертёж на кульман и ещё парочку плакатов повесили по бокам.

— Извольте обратить внимание, перед Вами, Ваше императорское величество, прожект судна для запуска самолётов во время движения по морю.

На плакатах показаны два варианта авианосца. Первый проект какой-то явно нежизнеспособный: ближе к носу обширная надстройка, позади которой полётная палуба, направленная назад. По бокам корабля, рядом с надстройкой, имеются подъемные краны. Второй вариант более похожий на то, что нужно: справа большая надстройка, а слева полётная палуба, правда, узкая и короткая. На чертеже показан разрез авианосца, с машиной, погребами и топливными танками. Имеется даже подъёмник для самолётов.

— Хм… А мне нравится, господа!

Господа воспряли.

— Дайте мне пояснения по вашим эскизам. И для краткости назовём такие корабли авианосцами. Вы согласны?

Возражающих не нашлось. Начали объяснять, и оказалось, что первый вариант, по сути, является гидроавианосцем. По задумке авторов гидросамолёты должны взлететь с полётную палубу во время движения или стоянки, а приземляться на воду, откуда их должны кранами поднимать на корабль.

Пользуясь послезнанием, сразу указываю на недостатки проекта:

— Господа, вы упустили из виду важное обстоятельство: самолёту для взлёта нужна довольно длинная взлётная полоса, а палуба этого корабля явно коротка.

Адмирал Шестаков утвердительно кивнул:

— На этот недостаток сразу указал подполковник Иванов, который первым ознакомился с проектом.

— Отлично, это значит, что мне можно не углубляться в детали. Второе: даже если применить катапульту, то при движении скорость корабля будет вычитаться из взлётной скорости самолёта, что может привести к катастрофе. Но само идея неплоха, и её можно применить на броненосцах. Каждой эскадре нужны самолёты-разведчики. Прошу вас подумать, как и где разместить самолёты на броненосце, и способы запуска самолёта. Важно выяснить, какое волнение может выдержать данная система.

Два инженера, нахмурившихся было в начале моей речи, заметно приободрились.

— И прошу вас наладить взаимодействие с авиаконструкторами. — добавил я — наверняка потребуется внести в конструкцию самолёта усовершенствования вроде складных крыльев и уж не знаю, чего ещё. Впрочем, к работам вы можете приступать немедленно. Иван Алексеевич, вы выделите для опытов броненосец?

— Разумеется, Ваше императорское величество! Собственно, я сам хотел просить Вас об этом.

— Это излишне, Иван Алексеевич, флот Ваша епархия.

Второй плакат, на котором в двух проекциях был изображен авианосец более привычного для меня вида, я осматривал более внимательно. Ну что же, вполне хорошо продуманная машинка. Задумана полётная палуба, под ней ангарная палуба. Имеются два самолётоподъёмника, в корме и ближе к носу.

— Для чего задний подъёмник я понимаю. А для чего передний?

— Для тех же целей, Ваше императорское величество. Мы полагаем, что во время подготовки к массовым вылетам самолёты нужно как можно скорее поднять на верхнюю палубу. При производстве полётов её можно закрыть.

— Разумно. У меня есть несколько замечаний, господа, а вы сами решите, использовать эти мысли или нет.

— Внимательно слушаем, Ваше императорское величество.

— Я полагаю, что надстройку нужно сделать меньше и вывесить за борт, чтобы вся площадь палубы оказалась свободна. Это первое. Второе: на носу авианосца кажется уместным небольшой трамплин, скажем, градусов от двенадцати до пятнадцати. Я не вижу у вас стационарной катапульты для придания дополнительного ускорения самолёта. Обязательно спроектируйте и постройте её. Это третье. Четвертое: для облегчения посадки устройте тормозную систему. Например, поперёк палубы натянуть несколько рядов тросов, чтобы самолёт мог зацепиться за один из них специально для того сделанным крюком.

Хм… А ведь у меня неслабый авторитет среди технарей: вон инженеры достали блокноты и записывают мои откровения. Это приятно.

— И наконец, последнее: для опытов предлагаю вам взять крупный сухогруз их имеющихся в нашем флоте, или купить подходящий в Германии или Франции. Двигательную установку поменять на паровую турбину. Мне докладывали, что первая турбина уже построена и проходит всесторонние испытания. И не забудьте пригласить меня на испытания ваших кораблей.

— У нас имеются для этой цели превосходные пароходы английской постройки.

— Какие?

— «Саксония» «Германик» и «Британик». Первый был арендован английским флотом у компании «Кунард», а два других у компании «Уайт стар лайн». Отличные, быстроходные суда, очень крепкие.

— «Германик» и «Британик», судя по названию однотипные суда?

— Совершенно, верно, Ваше императорское величество.

— В таком случае, срезайте с одного из них все надстройки, выкидывайте паровую машину и оборудуйте авианосец. Если опыт удастся, по тому же типу переоборудуйте и второе судно.

— Согласен, это очень разумное решение.

— Да, чуть не забыл: из опытового бассейна сообщали, что у них большие успехи в применении носового бульба, может быть, вам пригодится эта новинка.

Морской министр с подопечными ушел, а я отправился на Балтийский завод, где в крытом доке строилась большая подводная лодка. Надо сказать, предприятие это отдавало совершеннейшим безумием, поскольку в качестве энергетической установки использовался звездообразный семицилиндровый авиационный двигатель воздушного охлаждения, одетый в водяную рубашку. Идея бредовая, но, я её поддержал, поскольку лодка задумывалась как чисто экспериментальная. На ней даже торпедный аппарат установили всего лишь один, чисто для проверки работоспособности системы. Строили лодку два друга-соперника Джевецкий и Александровский. Оба талантливы, оба блестяще образованы, оба прекрасные организаторы, и при этом, оба терпеть не могут друг друга. Но я-то знаю, как лечится подобная глупость: вызвал обоих инженеров-изобретателей, да и поставил задачу: русскому флоту требуется подводная лодка, и делать её будете совместно. Тот, кто будет уличён в манкировании обязанностями, будет в дальнейшем работать в полном подчинении второго. Но и тот, кто будет уличён в интригах, будет наказан так же. Делать нечего, скрипя зубами и кривя личики, инженеры взялись за работу, и тут выяснилось, что интересных задач по проектированию в этой лодке столько, что решать их не перерешать. Вот они и работают теперь вместе, и даже подружились.

И вот я в доке, с одного из балконов осматриваю корпус. Сигарообразное тело, сплющенное и раздвоенное в корме, чтобы вывести винты. Форму корпуса приняли по моей подсказке, и проверили в опытовом бассейне. Винты, кстати, регулируемого шага, тоже по моей подсказке. Самые большие проблемы возникли при проектировании электрической части лодки, но тут я ничем помочь не мог, поскольку в электрике не понимаю ничего. Приехали из Франции Яблочков и Лодыгин, предложили свои услуги. Услуги мы с благодарностью приняли, поручив разработку дистанционного управления насосами и дренажной системой, но на саму лодку стали пускать только их лично, без французских «друзей». Французский посол жаловался мне на дискриминацию, а я требовал от жандармов пропускать наших союзников везде. Вот только тупые жандармы вели «друзей» не к подводной лодке, а к новейшему строящемуся броненосцу, на что французы сильно кривились: на кой им это старьё? Возмущённые опять бежали ко мне, я опять посылал их к жандармам, а жандармы вели их осматривать новейший парусник. И так по кругу.

Конструкторское бюро под командованием генерала Паукера вовсю пилило дизель, а я не мог помочь им решительно ничем: с дизелями я никогда не имел дела. Кроме общей идеи я не дал им ничего. Но Герман Егорович уверял, что работа над дизелем приняла вполне определённые очертания, и не далее, чем через полгода, он представит мне первый действующий образец. Подождём.

К слову сказать, русское моторостроение начало приносить в казну весьма солидные деньги: мы ежемесячно отправляли за границу от семидесяти до ста девяноста авиационных двигателей разной мощности. Счёт мотоциклетных двигателей, продаваемых за рубеж ежемесячно, перевалил за тысячи. Теперь пошли автомобильные двигатели, и спрос на них растёт постоянно. Оно, конечно, правильнее было бы продавать готовые самолёты, автомобили и прочую мототехнику, но тут ничего не поделаешь: у нас лютый кадровый голод, причём именно на рабочих средней квалификации. Учим.

Но пока вырастет поросль квалифицированных кадров, мы несём колоссальные убытки, а тут ещё родимая интеллигенция с её тупым снобизмом.

Пробился ко мне на приём Константин Петрович Победоносцев, и, задыхаясь от восторга начал восхищаться отповедью, которую я дал либералам в лице мятежного графа Толстого. С ещё большим восторгом он стал рассказывать о благолепии русского народа, о святых традициях и о чём-то ещё. Горячо говорил и о том, что русскому мужику противопоказана грамота, что достаточно выучить двунадесять молитв и научить писать собственное имя.

— Константин Петрович, как же жить, не зная грамоты? Мужик в этом случае никогда не узнает о новейших способах обработки земли, из-за чего урожайность ничтожна, и мужики голодают.

— Пётр Николаевич, русские мужики никогда не знали грамоты и процветают без оной. А слухи о голоде в деревне я считаю нелепыми. Их распространяют лишь враги России.

— А, вот как?

Я пригласил его отобедать, и попросил Андрея подать дражайшему Константину Петровичу хлеб с лебедой, что я привёз из недавней поездки по Псковской губернии. Мне подали щи, а Победоносцеву кипячёной водицы с одинокой капустиной и кусочком морковки. Супчик был приправлен капелькой молока, а соли в супчике не было совсем. Разумеется, посуда была мейсенского фарфора, а серебряные столовые приборы подчёркивали содержимое. Ну и чёрный, липкий хлеб, с торчащими из него остями и семенами непонятно каких сорняков, пикантно смотрелся на изящной хлебнице.

— Что это, Ваше императорское величество? — с ужасом спросил выдающийся деятель русской культуры.

— Это обед, который может себе позволить простой мужик. Кушайте, Константин Петрович.

— Я… Я не буду такое есть, Ваше императорское величество.

— Отчего же, любезнейший Константин Петрович? Вы же выступаете за то, чтобы мужик питался тем же, вот сами и отведайте.

— Я никогда не говорил о том, что мужика нужно кормить помоями!

— Но Вы утверждали, что условия жизни мужика вполне достойны, и потому кушайте. — я добавил в голос железа.

Бледный Победоносцев взялся за хлеб и, морщась от отвращения, стал его есть, прихлёбывая суп, чтобы хоть как-то пропихнуть в глотку горьковатую массу.

— Андрей Ефимович, принесите сюда весь каравай, и не отпускайте драгоценнейшего Константина Петровича, пока он не скушает его весь, до крошки.

Победоносцев с ужасом смотрел на меня.

— Пётр Николаевич — попыталась заступиться за несчастного Победоносцева Ирина Георгиевна — можно ли заставлять благородного человека есть такое?

— Ирина Георгиевна, помните, как мы с Вами на прошлой неделе посетили деревню, неожиданно свернув с тракта?

— Конечно, помню. Это было ужасно! Такая нищета!

— А помните, как мы вошли в избу, где истощённая хозяйка укладывала в самодельный гроб двух маленьких девочек, умерших от голода?

Ирина Георгиевна заплакала.

— Я навёл справки. Деревня принадлежит вот этому упырю. Сейчас он явился ко мне уговаривать, чтобы я, своими руками, продолжал морить голодом своих подданных, своих братьев и сестёр.

— Это неправда, Ваше императорское величество! — вскочил Победоносцев — И я не буду есть это!

Присутствующие за столом с ужасом смотрели на происходящее

— Вы не выйдете из-за стола, пока не скушаете всё, любезнейший Константин Петрович! Я специально привёз из злосчастной деревни этот хлеб, чтобы вдоволь им Вас накормить. Кушайте.

Видимо что-то в моём лице впечатлило Победоносцева, и он, плюхнувшись на стул, сунул в рот очередной кусок, и, брезгливо морщась, начал жевать.

Победоносцев всё-таки съел не весь каравай, а только четверть, но ему и того хватило. После обеда он был отпущен домой, где с ним приключились колики. Помучавшись двое суток, не слишком старый ещё мужчина отдал свою чёрную душу дьяволу. Вскрытие обнаружило многочисленные прободения кишечника остями, содержащимися в хлебе. На похороны Константина Петровича пришла только жена и священник, да и тот, торопливо пробормотав положенную требу, тут же отправился восвояси.

Всё имущество Победоносцева я конфисковал, жену отправил в монастырь, а вырученные деньги направил на продовольственную помощь голодающим крестьянам.

Больше с просьбами запретить народное образование ко мне никто не обращался.

Стоит лишь добавить, что в народной речи появилось выражение «Победоносцев каравай», этакий жутковатый аналог Демьяновой ухи, и угроза: «Накормлю как Победоносцева».

На Дальнем Востоке крепко запахло порохом. Получив хорошую пощёчину на Балтике, англичане решили натравить на нас Китай, и принялись накачивать его оружием.

Впрочем, хитромудрость англичан неожиданно сыграла злую шутку с ними самими: согласно нашей с королём Эдуардом договорённости, мы оставили себе захваченные корабли, отпустив экипажи и десант домой. В России и союзных нам государствах тема попытки английской интервенции была объявлена табу и даже изъяты тиражи газет, где было упоминание об этом событии. Ту же процедуру проделали в Англии и союзных ей странах. И как раз это оказалось стратегической ошибкой англичан! Если западные люди привыкли думать так, как велит начальство, то русский человек не терпит насилия над своей совестью, и если что-то запрещено для обсуждения, то именно оно и станет самой злободневной темой.

Тут же поползли самые невероятные слухи, родились сотни вариантов произошедшего, совершенно фантастические прогнозы на будущее. И очень приятным сюрпризом оказалось то обстоятельство, что ни один человек не обвинял в военном столкновении Россию, и все искренне радовались поражению англичан. Для меня стало открытием, что радовались даже гвардейцы, попытавшиеся поднять бунт, но под жерлами орудий сложившие оружие.

Теперь, судя по всему, пришла пора этим ребятам кровью смыть позор участия в перевороте. Но их черёд придёт, когда заговорят пушки, а пока срочно сформированные железнодорожные войска в составе двух корпусов, строят железную дорогу на Дальний Восток.

Впрочем, и это позже. Для начала в Германию, САСШ и в Японию отправились дипломатические миссии с очень простым вопросом: ДОКОЛЕ? Доколе, с грацией слона в посудной лавке, в мире будет править дряхлеющее, а главное, потерявшая свою главную ударную мощь, королевство? Самолёты кроют броненосцы как бык овцу, что показали недавние стычки в Финском заливе, которые уже получили в американской печати название «Балтийский инцидент». Совсем недавнее столкновение в бухте Золотой Рог, когда китайская эскадра из трёх новейших броненосцев пяти тяжелых крейсеров и кораблей поддержки, попыталась атаковать русскую эскадру из броненосца и трёх крейсеров, два из которых были лёгкими, подтвердили, что разгром флота авиацией не случайность, а правило. Во время боя в бухте Золотой Рог, самолёты прицельно лишили хода все китайские корабли, причём первой же атакой! После этого на китайский флагман был сброшен вымпел с ультиматумом, который командующий отверг, и его флагман немедленно был утоплен. После чего остальные корабли подняли белые флаги. Весь ход боя был снят с самолёта, в довольно приличном качестве, и снабжён титрами, объясняющими суть происходящего. Вывод из фильма, который вскоре показали во всех крупнейших городах Европы и Америки правители сделали сами: покупайте и стройте самолёты.

А самолёты мы строим уже в больших количествах, и продаём без ограничений. И лицензии продаём, и недавно сконструированные авиационные торпеды, и обучаем лётчиков новейшей тактике…

А раз броненосный флот не является сегодня важнейшей силой, то ату, ребята, забирай у англичан колонии!

В САСШ все газеты напечатали моё открытое письмо Льву Толстому, правда, вымарав мой пассаж о резне североамериканских индейцев, но крупными буквами пропечатав слова о трагедии тасманийцев и австралийцев. Американская общественность взвыла! Всем вдруг стало ясно, что Австралию надо немедленно освобождать, а после её освобождения нужно срочно освобождать Индию. При этом становится понятным, что на Африку силёнок немного не хватает, увы и ах. Пришлось написать письмо американскому народу, что всю Африку Россия освободить не может, но Южную Африку, таки защитит. Правда, там англичан ещё мало, но буры и сами те ещё угнетатели, так что кого наказать, мы найдём.

Срочно, буквально в течение полугода, в Вашингтоне собрался международный конгресс, который журналисты тут же окрестили «Консилиум у кровати Больного Человека Европы». Прибыли главы важнейших государств планеты, лишь в редких случаях их представляли министры иностранных дел или наследники престола. Так от Германской империи был канцлер Бисмарк. Османскую империю представлял Кючюк Мехмед Саид-паша, а Австро-Венгрию эрцгерцог, наследник престола, Карл Людвиг Австрийский. Лично прибыли французский президент, бразильский император Педру II, президент Аргентины генерал Хулио Архентино Рока… Много кого было. Не было лишь представителей Великобритании. Мировое сообщество решило сожрать эту, до печёнок всем надоевшую страну. Единственная держава, которая подняла свой голос в защиту Великобритании, оказалась Голландия, да и то из опасения, что следующей раздербанят её.

В период подготовки Вашингтонской конференции я, турецкий султан Абдул-Хамид Второй, австрийский император Франц-Иосиф Первый, испанский король Альфонс Двенадцатый, французский президент Франсуа-Поль-Жюль Греви, личный представитель американского президента госсекретарь Томас Баярд и личный представитель японского императора Муцухито, Иноуэ Каору общались постоянно и очень плодотворно. Собственно, именно на этой конференции мы разделили мир, что потом зафиксировали в Вашингтоне. Для России я выбрал Манчжурию, Синьцзян, Корею, ЮАР, Гамбию, британскую Гвиану и острова Тринидад и Тобаго в Карибском море. Острова эти, как и Гамбия некогда были колониями Курляндии, отнятыми англичанами. Пришла пора возвращать украденное. На большее у России просто не хватит сил. В последний момент я вспомнил о Мальте, просившейся под руку императора Павла Петровича, и заявил свои претензии на этот остров, на что все благодушно махнули рукой: забирай, мол, если хватит сил отобрать.

США, как и собирались, выбрали себе Австралию и Индию, а французы забрали себе английские колонии в Юго-Восточной Азии. Турции возвращались их владения в Средиземном море, а Японии доставался Квантунский полуостров и право дальше расширять владения в Китае. Испания возвращала себе Гибралтар и владения в Северной и Западной Африке. На большее у неё просто не хватит сил. Австрияки оказались самыми скромными: они застолбили за собой право оккупировать всю Италию, на чём и успокоились. А вот Германия не участвовала в работе конференции, объявив, что не признаёт её законной. В этом же заявлении была выражена моральная поддержка Великобритании, которую кайзер Фридрих не торопился закрепить дипломатическими и военными усилиями.

Надо сказать, что англичане растерялись: с одной стороны, надо собирать коалицию и бить негодяя, покусившегося на святое, а с другой стороны в коалицию с тобой вступать никто не хочет, даже Германия постаралась остаться в стороне, ограничившись одним необязательным заявлением. А остальные наоборот, все хотят побить тебя… Обидно, да.

Разведка доложила, что Великобритания бешеными темпами начала строительство воздушного флота, строя у себя сразу три авиазавода, и скупая все самолёты, до которых может дотянуться. Ну и почти все авиамоторы, продаваемые нами, шли в Англию. Кое-что они уже стали выпускать сами, причём не копии, а собственные конструкции. Жаль только, что их собственные конструкции были сильно пожиже, чем предлагали мы. Но англичане были полны решимости взять реванш и поставить на место русского агрессора. Именно русского: в Великобритании вспыхнул патриотический угар, пресса во всех бедах обвиняла Россию, а меня возвели в статус вселенского зла, по сравнению с которым сам сатана невинный козлик.

Англичане тысячами записывались в авиацию, причём многие — с собственными самолётами. Однако, из-за перенасыщенности авиации аристократами, в большинстве своём никогда не служившими и презирающими армейскую дисциплину, этот род войск мгновенно разложился, и вместо боевой учёбы летуны пьянствовали и обещали разбить русских одной левой.

Флот срочно устанавливал на корабли всё, что только можно использовать в качестве зениток, и готовился умирать: в победу над авиацией моряки не верили. Впрочем, флотские озаботились спасательными средствами, и учились ими пользоваться. Армия и так была второстепенным образованием, а в преддверии воздушной войны о ней и вовсе забыли.

Это хорошо. Англичане втянулись в гонку вооружений, и, судя по всему, к войне подойдут с неправильным набором средств вооруженной борьбы. Просто замечательно, что они повторяют все ошибки догоняющей стороны, на этом и сыграем.

Конец первой книги

Для подготовки обложки издания использован фотоколлаж работа автора.