Река – костяные берега

Глава 12. Страшная рыба

— Ну, сказывай, с чем опять пожаловал? Что не так? — Ведьма встретила гостя зловещей стозубой улыбкой. Она, как обычно, сидела, развалившись в своем кресле у окна, обложенная подушками, и постукивала пальцами по подлокотникам. От прежней старухи Двузубовой в ее облике больше ничего не осталось. Если бы во время своих прошлых визитов к ней Борис не наблюдал постепенное изменение ее облика, то ни за что бы не узнал в этом безобразном лысом существе обычную старуху, какой она была всего три дня назад.

Изменился и терем, будто подрос еще на несколько этажей. Теперь открывался вид на реку, почти вплотную подступавшую к селу с правой стороны и огибающую лес вдали, у горизонта. Противоположный берег ее, как всегда, тонул в облаках и тумане. Если, конечно, вообще был.

— Желание хочу изменить, — произнес Борис и не узнал собственный голос, прозвучавший с трагическим надрывом.

— Что смурной такой? Умер кто-то? — Двузубова подалась вперед, но вид у нее при этом был не участливый, а довольный, будто она получила то, чего давно добивалась.

— Друг погиб,— подтвердил Борис и стиснул челюсти, сдерживая ругательство, которое хотелось выплюнуть в лицо коварной ведьме. — Верни ему жизнь!

— А ты хорошо подумал? — Ведьма продолжала издевательски улыбаться. — Знаешь ли ты, что свое первое желание на жизнь друга меняешь?

— Знаю. Первым моим желанием было вернуться домой, — ответил он и скрипнул зубами, понимая, что сам вынес себе приговор. Борис подозревал, что вряд ли когда-нибудь выберется из заколдованного Кудыкино.

— Ну что ж! Считай, уже исполнено! Твой друг жив-здоров! — На лице ведьмы появилось сытое выражение.

Как ни странно, Борис не ощутил никакой радости и спросил с недоверием:

— А точно? Как это узнать, если я здесь, а он там?

— Ну, это ж просто! Сам посуди: если отменено самое первое желание, значит, домой ты не возвращался и всего случившегося после этого не было.

Борис кивнул — поверил. Если его в последние три дня не было в жизни Сашки, то и гонок не было, и Артему мстить было не за что и некому, и перепутать Сашку с Борисом тот не мог.

— Что ж ты, молодец, не весел, буйну голову повесил? — Ведьма хитро прищурилась, глядя на него. — Будешь теперь в Кудыкино жить. Да не горюй так! Я добрая, на улицу не выгоню. В тереме места много!

— Уж спасибо! — Борис презрительно хмыкнул. — Пойду я! Сам как-нибудь до дома доберусь!

— Воля твоя! — Двузубова скривилась в ядовитой ухмылке. — Ступай, куда глаза глядят. Все одно далеко не уйдешь, ко мне воротишься!

— Это вряд ли! Прощай, Евдокия Павловна! Спасибо тебе за твою доброту! Не поминай лихом! — ответил Борис и, развернувшись, вышел в открытую дверь.

Ему удалось беспрепятственно выйти во двор, а потом и за ворота. Никто его не остановил. Люди занимались своими обычными делами: развешивали сети, чистили рыбу и сновали повсюду с корзинами и ведрами. Даже сторож, обычно подозрительно принюхивавшийся к нему, в этот раз остался молчалив и, казалось, безразличен.

Пустынной улицей Борис вышел к реке, не встретив ни души, но на берегу было оживленно: на деревянном помосте рядом с баржей копошились люди, доставая из воды набитые рыбой сети. Рядом стояли пустые корзины, по всей видимости, приготовленные для улова. Двое мужчин поднимались по крутому склону в сторону села, толкая перед собой груженную корзинами тележку — верно, везли Двузубовой свежую добычу. Борис расстроился, заметив, что ни на суше, ни на воде не было видно ни одной лодки, — он надеялся выпросить у местных хотя бы самое захудалое суденышко, чтобы сплавиться по реке до ближайшего населенного пункта, где есть причал для пассажирских теплоходов или, на худой конец, простейшие достижения цивилизации вроде телефона и остановки общественного транспорта. Придется идти по берегу пешком, но Борис был готов к чему угодно, лишь бы убраться подальше от этого странного села.

И все-таки он решил подняться на помост и спросить у рыбаков: вдруг у кого-то найдется лодка, а еще лучше — моторка, или они подскажут, у кого ее можно взять. Не может же быть, чтобы во всем селе не было ни одной лодки! А двигаться по воде будет гораздо быстрее, чем пешком, потому что не придется обходить заболоченные места и непроходимые заросли.

Но, разглядев людей, возившихся с сетями, Борис резко остановился: вид красной футболки, обтягивающей могучий торс одного из мужчин, произвел на него эффект стоп-сигнала. Поворачивать обратно было поздно: рыбаки на помосте уже заметили его и, выпрямившись, замерли в ожидании. Наконец, «красная футболка» нетерпеливо выкрикнул:

— Ну, чего встал, как неродной? Мы тут не кусаемся! Подходи да принимайся за работу! За просмотр у нас не кормят!

Ноги отказывались двигаться вперед, но, сделав над собой усилие, Борис приблизился к кудыкинцам и спросил:

— У вас, случайно, лодки не найдется? Мне в город надо. Или хотя бы до крупного села добраться. Если выручите, я потом могу денег выслать, почтой или на банковскую карту.

Мужики разразились безудержным хохотом, сравнимым с ржанием взбесившихся коней. Писклявым от смеха голосом «красная футболка» прерывисто выдавил, утирая слезы и мотая головой:

— Ну, насмешил! Хорош шутить, берись за дело!

— Мне идти надо. — Борис попятился, но сзади кто-то толкнул его в спину со словами:

— Давай, работай! Халява закончилась! А то, гляжу, как обедать, так первый, а еще и пальцем не шевельнул!

Борис обернулся и узнал кудыкинца, прежде щеголявшего в женской шапке с меховым помпоном, вместо которой теперь его голову украшал черный платок с рисунком из рыбьих скелетов, какие бывают в кино у пиратов.

— Не ел я вашу рыбу! — огрызнулся Борис и шагнул в сторону, пытаясь его обойти, но мужики тотчас подступили ближе, окружая плотным кольцом.

— Ну, это меняет дело! — «Пират» недобро прищурился. — У нас так: или ты ешь рыбу, или она тебя! Выходит, тебя на корм пустить полагается!

— Ч-что?! — Борис бросился вперед, пытаясь вырваться из окружения под громкий хохот обступивших его мужиков. Несколько пар грубых рук оттолкнули его в центр круга, и кто-то выкрикнул:

— Чего ты, Красавчик, пугаешь новичка? Того и гляди, помрет со страху!

Услышав это, Борис расслабился, решив, что рыбаки шутят. Но полегчало ему ненадолго. В следующий миг его взгляд наткнулся на полные сети, лежащие поблизости: казалось, они были битком набиты живыми змеями. «Та самая странная рыба!» — догадался он, разглядывая клубок извивающихся существ. На удлиненных головах некоторых особей мелькали круглые воронкообразные рты, и рассмотреть их на расстоянии было трудно, но Борису казалось, что они полны желтых острых зубов.

— Это что за рыба? — вырвалось у него.

— Да черт ее знает! — ответил кто-то. — В первый день после паводка одна красноперка ловилась, а теперь вот только такая в сети идет. Но эта еще лучше: и вкусней, и без костей.

— Небогатый улов в этот раз, — перебил говорившего «пират» в черном платке, которого называли Красавчиком.

— «Семидырка» это, старики говорят, — вмешался «красная футболка». — Сама далеко не плавает, к крупной рыбе присасывается вроде пиявки. В реку, похоже, угорь зашел — я приметил одного, когда сети тянули. Видал, как тот хвостом вильнул, а в сеть не попался. Угорь — рыба умная, хитрая. Ее так просто не возьмешь. Надо бы состряпать на него другую ловушку, есть у меня одна задумка.

— Горазд ты на задумки, Лапоть!— похвалил Красавчик, обращаясь к «красной футболке».

— Ладно, хорош болтать! Давайте-ка мережи вытряхивать, — распорядился тот, и Борис понял, что Лапоть — он же «красная футболка» — у них за главного.

Мужики расступились, подхватили сети и опрокинули их в корзину. Шевелящийся поток змеевидной рыбы хлынул внутрь и быстро заполнил ее. Вместе с рыбой вывалилось что-то постороннее: в серой массе мелькнул непонятный предмет, что-то вроде куска ткани в белую и синюю полоску. Борис успел подумать, что это мог быть обрывок тельняшки, как вдруг сверху на ворох рыбы с глухим шлепком упала… обглоданная человеческая кисть.

Чувствуя, как кожу от шока обожгло морозом, Борис оттолкнул стоящего на пути Красавчика и со всех ног бросился бежать по настилу к берегу, но почти сразу был схвачен за воротник и, потеряв равновесие, упал навзничь, ударившись затылком о доски.

— Какой резвый! — Стоявший над ним Красавчик громко цыкнул, выражая недовольство.

Остальные мужики бросили возиться с сетями и обступили Бориса. Их обветренные красные лица, перекошенные от злости, не предвещали ничего хорошего. Стало ясно, что шутки закончились.

— Гады! Вы… скармливаете рыбам людей! — выпалил Борис, не зная, зачем. Маловероятно, что это разбудит их совесть, просто ему хотелось кричать.

— А ты что думал? — хмыкнул Лапоть, глядя сверху вниз. — На бабулин заговор, что ли, рыба идет? Для хорошего улова наживка нужна!

— Убийцы! — хрипло прорычал Борис, задыхаясь от ненависти и ужаса.

— Ты, прокурор доморощенный! — прикрикнул на него Лапоть. — Зря-то бочку не кати, если не при делах! Может, и скармливаем, да не убиваем! А чего добру пропадать? Гном сам себе шею свернул, идиот такой! А матросы в драку кинулись, когда мы к ним на буксир поднялись. Не понравилось им, что лес с баржи растащили. А нечего баржи без присмотра сплавлять! К тому же, она к нам сама прибилась. Мы по-доброму хотели. Объяснили: что с воза упало, то пропало. Но речники разозлились и давай кулаками махать. Пришлось защищаться! А потом… Ну, не хоронить же их? Порубили да в мережи сложили. А тебя вот живьем скормим: надоел ты нам хуже горькой редьки! Достало каждую ночь по всему селу тебя разыскивать да потом к терему на себе волочь! Двузубова все мечтает тебя на внучке своей поженить, присматривать приказала и на ночь в сарай возвращать, вот и приходится возиться с тобой.

— Ч-что? Как это? — не понял Борис. Ему вспомнился сон, как Лапоть и Красавчик вытаскивали его, спящего, из дома Звонаря. Мелькнула страшная догадка: что, если только Кудыкино и было реальностью, а привычная городская жизнь ему просто… снилась?! Наверняка коварная ведьма никогда не возвращала его домой! Находясь в своем мире, Борис думал, что село Кудыкино — это сон, а на самом деле все было наоборот! Двузубова провела его, сделав так, чтобы Борис перепутал сон с реальностью, и на самом деле не было ничего: ни любви Леры, ни успехов в биржевой торговле, ни волшебной банковской карточки, выдающей несметные суммы денег, ни гибели Сашки… И мистики никакой не было! Наверное, бабка его просто чем-то опоила!

Горечь разочарования затопила душу. Все это время Двузубова просто морочила ему голову! Борису снова захотелось кричать. Каждый нерв его тела натянулся струной, и он, подброшенный яростным порывом, вскочил и протаранил собой оцепление из столпившихся мужиков. Помост застонал под ногами, угрожающе зашатались доски. Не ожидавшие такой прыти кудыкинцы запоздало сорвались с места и помчались вслед с дробным топотом лошадиного табуна, издавая вместо ржания грязные ругательства. Они схватили его уже на берегу, и то лишь потому, что Борис не заметил яму и растянулся на песке во весь рост. Преследователи навалились сверху, в ярости осыпая беглеца проклятиями и ударами. Неизвестно, что стало бы с ним, но внезапно раздавшийся пронзительный визг отвлек вошедших в раж мужиков, заставив обернуться.

Направляясь к ним, по берегу бежала внучка старухи Двузубовой Нюра. Длинные волосы метались за ее спиной, подол платья обвивал ноги, песок вперемешку с комьями глины разлетался в стороны. Вид у нее был воинственный и прекрасный.

— Не трогайте его! Я все бабушке расскажу! — закричала она и, налетев на растерявшихся односельчан, принялась беспорядочно хлестать их ладонями, часто взмахивая руками, как разъяренная птица — крыльями. Мужики пытались уклониться от ударов, но, в конце концов, бросились врассыпную.

— Да на черта он сдался! — крикнул Лапоть, отбегая в сторону и презрительно сплевывая. — Пошли отсюда! Пусть хозяйка с ним сама разбирается!

Кудыкинцы отправились обратно к настилу, злобно оглядываясь. Борис облегченно выдохнул и сел на песке, потирая ушибленные места.

— Бедненький! — Нюра упала перед ним на колени, протянула тонкие руки, но, смутившись, опустила их и спросила: — Больно тебе?

— Ничего, живой, и ладно! — Борис попытался улыбнуться. — Спасибо, что выручила. Наверное, могло быть и хуже.

— Звери! — Нюра повернулась в сторону помоста и бросила гневный взгляд вслед удалявшимся рыбакам. — Они тебя сразу невзлюбили, из-за того, что бабушка к тебе хорошо относится. Они ведь не знают, что ты ее от смерти спас. Никто не знает, только я и она.

— Хорошо относится? — Борис скептически усмехнулся. — Ну-ну! Слежку за мной приставила и приказала на ночь в сарае запирать с мешком на голове! А еще наврала с три короба, будто желания мои исполняла, а только не было ничего на самом деле. Просто у нее, наверное, как у экстрасенсов, дар внушения имеется. Или в чай мне какую-нибудь дурман-траву подсыпала, вот и снились мне сны, в которых желания исполнялись.

— Я и сама не понимаю, что с ней происходит. — Нюра грустно вздохнула. — Раньше-то она добрая была. Ну, иногда злилась, но редко. Людям всегда помогала. А теперь… После того случая на болоте бабушка другой стала. Я ее теперь боюсь.

— Точно. Видок у нее стал диковатый, — кивнул Борис. — Может, это болезнь какая-то? Кожа в пятнах, волосы вылезли, а зубов, наоборот, наросло, как грибов после дождя. И ходит, будто ползает.

— Это не болезнь! — Нюра вдруг подалась к нему и перешла на шепот, хотя весь берег вокруг них был пуст. — Я думаю, что в нее дух вошел!

— Что еще за дух?

— Нечистый. Бабушка в ту ночь на болоте заговор читала, которому ее одна женщина научила. Та женщина, говорят, ведьмой была и пришла из мертвой деревни, где нечисть всех жителей сгубила. Бабушка впустила ее в дом передохнуть с дороги, и та ее отблагодарила, поделилась древним заговором, перед тем как уйти. Ну, а я все подслушала. Заговор этот вызывает дух царь-щуки. Дух приходит вместе с большой рекой, в которой рыбы видимо-невидимо. Бабушка хотела, чтобы люди не голодали, ведь у нас же болота были кругом и ничего не растет. Кто-то увидел, наверное, как бабушка ночью на болота пошла, и решил, что колдовать собралась, поэтому подкрался и утопил ее в болотной полынье. Я-то не видела, кто это был, потому что дома была. Уже ближе к утру спохватилась, что бабы Дуси нет, и побежала искать. Долго-долго искала. Потом заметила, как в одном месте пузыри на воде появляются, руки окунула, а она там! Но вытащить ее сил у меня не хватило. Повезло, что ты подоспел.

— А долго твоя бабушка утопленной была? — поинтересовался Борис, впечатленный рассказом.

— Наверное, очень долго. Я нашла-то ее только на другой день после того, как хватилась. Простому человеку столько не продержаться. Точно, дух царь-щуки в нее вошел! Поэтому и рыба в сети косяками идет — ее воле подчиняется.

— Ну, тут бы я поспорил! — скривившись в усмешке, Борис хотел было рассказать о человеческих останках, оказавшихся среди пойманной рыбы, но, заглянув в испуганные глаза Нюры, передумал.

Оказалось, он зря переживал: Нюра была не только в курсе этих дел, но и поведала новые леденящие подробности.

— Самое ужасное то, что эти бандиты… — Она метнула взгляд в сторону мужиков, возившихся на помосте, — не верят в действие заговора и делают наживку для рыбы из… — Запнувшись, она выдавила с трудом: — Из людей!

Борис нервно затряс головой, соглашаясь:

— Да-да, я видел в сетях… Они убили всю команду с буксира, хотя и говорят, что те сами напали на них.

— А еще хотят убить двух полицейских, которые приплыли ночью на катере! — добавила Нюра, вытаращившись от ужаса. — Бабушка пригласила их в терем, а Лапоть и Красавчик связали их и заперли в сарае, где разделывают рыбу. Я случайно подслушала, как они говорили, что сегодня ночью будут ловить на них угря! Говорят, на свежую кровь будут пробовать — значит, прямо там, на реке, их и убьют. И мне кажется, что бабушка об этом знает… но я не уверена. Не могу представить, что она обо всем знает и молчит! Поэтому я хочу сбежать отсюда.

— Сбежать? — оживился Борис. — Я тоже собираюсь свалить поскорее из этого местечка. Лодку бы… Пешком — не уверен, что получится.

— Пешком и не получится! Река вокруг Кудыкино сплошным кольцом, я с верхнего этажа терема видела. Нет просвета. Только плыть, да и то… Надо секрет знать! — Нюра загадочно взглянула на него.

— Что еще за секрет? — все эти странности Борису не нравились.

— Есть одна штуковина, которая поможет… Тоже случайно услышала об этом, когда еще гостья из мертвой деревни бабушку заговору учила. Так вот, гостья сказала, что чувствует, будто у кого-то в селе есть сильный оберег, сделанный из челюсти царь-щуки, но не знает, в каком именно доме его прячут. Этот оберег имеет большую власть над духом царь-щуки, и хозяин оберега может повелевать как самим духом, так и тем человеком, который этот дух призвал.

— И где взять такой оберег?

— Он у меня. — Нюра произнесла эти слова едва слышно, одними губами, а потом настороженно огляделась. Вокруг по-прежнему никого не было, только вдалеке, у подножия помоста, кудыкинские мужики грузили в тележку корзины с рыбой.

— Тогда почему ты не прикажешь своей бабке прекратить это безобразие? — недоверчиво спросил Борис и подумал про себя: «Какие-то обереги… Надо выбираться, а я сижу и слушаю всякий бред! Как бы отделаться от этой дурочки?»

— Ты что? А вдруг не сработает? Я ей в глаза-то смотреть боюсь! А вот сбежать — другое дело. К тому же, я знаю, где раздобыть катер. С оберегом-то река выпустит, не погубит нас.

— Нас… — машинально повторил за ней Борис, вскинув брови.

— Одной мне не справиться, и потом… Бежать-то мне некуда, разве что ты меня к себе жить возьмешь.

Борис застыл, не зная, что ответить. Нюра помолчала с минуту и, вздохнув так, будто решилась на какой-то трудный шаг, снова заговорила:

— Я, как оберег раздобыла, только и ждала момента, чтобы тебе об этом сказать. Если согласен взять меня в свой дом, то вместе мы отсюда выберемся. А откажешь, так ни катера тебе, ни оберега не видать!

— А есть еще варианты? — Он улыбнулся, пытаясь отшутиться, как обычно поступал с навязчивыми девушками, но шутку Нюра явно не оценила.

— Нет, только так! — Сказала — как отрезала.

«Ну вот! И что теперь делать?» — Борис чуть не взвыл от отчаяния.

Лицо девушки сморщилось в страдальческой гримасе, а глаза наполнились слезами: наверное, догадалась, что он не рад ее предложению. Его охватило чувство вины от мысли о том, что он расстраивает девушку, которая спасла его от побоев сельских мужиков. «Вот так забили бы меня до смерти, а потом тоже сказали бы кому-то, что я сам в драку полез, — подумал он. — Что, в конце концов, я теряю? Ну, скажу, что согласен. Ведь главное — вырваться отсюда. Нюра знает, где достать лодку. Все должно получиться. А там… Помогу ей в городе работу найти, квартиру снять. Образуется как-нибудь». Борис решительно взял ее за руку. Нюра вздрогнула и подняла на него вопросительно-умоляющий взгляд.

— Ты тоже мне очень нравишься… — соврал Борис вкрадчивым тоном. Ну, а что еще он мог сказать?

Нюра расцвела, глаза её засияли. Она порывисто прижалась к нему, уткнувшись лбом в плечо, и прошептала:

— Правда?

— Конечно.

— И мы будем жить вместе?

— Можешь не сомневаться!

— Обещаешь?

— Обещаю. — Борис готов был откусить собственный язык, чтобы только не произносить это слово, но произнес.

— Послушай меня! — Она вдруг отстранилась от него, приняв сосредоточенный вид. — Выдвигаемся, как стемнеет. Катер привязан к барже. Тайком проберемся к нему и удерем!

Борис только подумал о том, что мог бы и один это сделать, как в руке Нюры что-то звякнуло — она вынула из кармана платья ключи, показала ему и сразу убрала обратно. — Это от катера, стянула их у бабули. Оберег я уже спрятала на дне катера под сиденьем, так что все готово. А пока… Нам лучше вернуться в терем и держаться так, чтобы никто ничего не заподозрил.

Мысль о провонявших рыбой душных комнатах и коридорах терема вызывала у Бориса тошноту, и он отказался пойти с Нюрой, сославшись, что хочет навестить своего знакомого.

— Пойдешь к Звонарю? — догадалась она. — Ладно. Вечером встречаемся на этом же месте, но не прямо здесь, а вон там! — Девушка указала на заросли ивняка ближе к воде. — Как только солнце сядет, сразу иди к реке. Да не заговаривай ни с кем по пути — примета плохая. И не смотри ни на кого.

На этом Борис и Нюра попрощались и разошлись в разные стороны: она направилась к терему, а Борис — к окраине села, где стоял дом Звонаря, и напротив — дом Нины. Ему хотелось узнать, нашлись ли дети бедной женщины и что стало дальше с ее мужем, превратившимся в крысу.

Еще до того, как свернуть на знакомую улицу, Борис понял: там что-то случилось. С каждым шагом нарастал людской гомон, будто он приближался к городскому рынку в самый разгар торговли. Народ толпился между заборов рядом с домами Звонаря и Нины. Из монотонного гула голосов то и дело выбивались отдельные гневные выкрики:

— Выходи, Щукин!

— Пора ответить за душегубство!

— Как таких злодеев еще земля терпит!

— Наказать его!

В глубине двора щукинского дома слышался треск ломающейся древесины. Борис протиснулся сквозь толпу с криком «Злодей!» и «Наказать!», притворяясь, что разделяет общие настроения. Люди — в основном, старики и женщины — охотно расступались перед ним, подзадоривая:

— Давай, помоги душегуба на свет божий выволочь!

— В сарай забился, гаденыш! Хватай его!

На крыльце дома, завернувшись в пестрый платок с кистями, стояла трясущаяся в рыданиях Нина и с ужасом смотрела, как сельские мужики выламывают дверь сарая. Несколько досок, ощетинившихся остриями гвоздей, валялись на земле неподалеку. Внутри вздрагивающей от ударов постройки истошно взвизгивал перепуганный Щукин.

— За что они его? — спросил Борис, останавливаясь у крыльца рядом с хозяйкой.

Нина вздрогнула, глянула на него изучающе и, узнав, пробормотала:

— Двузубова всех науськала. Мало ей, что он в обличье крысы мается, так теперь она хочет, чтобы люди его человеческое тело растерзали, и тогда уж возвращаться душе его некуда будет. Погиб мой Щукин!

— Что он ей сделал?

— В том-то и дело, что ничего. Но старуха считает, что он ее на болоте утопить хотел. Вот и натравила народ, требует, чтобы расправились с ним. И все ей повинуются, будто царице какой!

Треск, доносящийся от сарая, усилился, и, повернувшись, Борис увидел, как дощатая стена вместе с дверью отделяется от основной конструкции и летит на штурмующих ее мужиков. Те едва успели прикрыть головы руками, перед тем как длинные доски веером посыпались на них, нанося удары и сбивая с ног. Обнажилось нутро сарая, заполненное сеном и кучами какого-то хлама. Из-за одной из куч выскочил Щукин, постоял секунду, дико вращая глазами и упираясь в пол всеми конечностями, а потом, также на четвереньках, бросился наружу и пробежал прямо по груде досок, под которой барахтались матерящиеся мужики. С проворством таракана он быстро пересек пространство между развалинами сарая и крыльцом дома, промчался мимо Нины и Бориса и юркнул за угол в тот самый миг, когда его преследователи выбрались из-под завала и бросились в погоню.

— Он к соседу перелез! Давай за ним! — донеслось из дальнего угла щукинского огорода, а затем послышались удары ног о забор: мужики перелезали через ограждение.

Толпа бурлящим потоком хлынула в сторону соседнего дома, боясь пропустить поимку «злодея», но вдруг волной откатилась назад, будто встретив на пути препятствие. Гомон мгновенно стих, и Борис услышал голос Звонаря, гулко прозвучавший в напряженной тишине:

— По какому делу сход?

— Щукина ловим! — ответил кто-то, но не с праведным гневом в голосе, как раньше, а как будто оправдываясь. — Преступник он.

— Во-он чего… — протрубил Звонарь густым басом. — Казнить собрались, что ли? В сарае-то запертый, он, что, кому-то угрожал?

— Полицию теперь не вызовешь, река вокруг, да и связи нет, поэтому сами должны наказать, не то порядка не будет! — пояснил тот же голос извиняющимся тоном.

— А Щукин сознался? Или свидетели есть? — спросил Звонарь со строгостью школьного директора. — Кто расследование проводил?

— Тут и расследовать нечего, все и так ясно. Все ж знают, что Щукин на Евдокию Павловну кидался, всем селом видели! — возразил гнусавый женский голос.

Борис вышел на улицу. Могучая фигура Звонаря возвышалась над присмиревшими односельчанами, почтительно расступившимися вокруг. Все взгляды словно приросли к его покрытому седой щетиной лицу, перекошенному от какого-то сильного чувства, которому Борис не мог подобрать названия: не злость, не раздражение, а что-то едкое, вроде глубокого разочарования. «Раскаяние? Отчаяние?» — перебирая в уме подходящие слова, Борис подумал, что, пожалуй, впервые в жизни наблюдает такое сложное сочетание необъяснимых эмоций. От вида искаженного лица Звонаря в груди у него защемило.

Позади Звонаря распахнулась калитка соседнего дома, выпуская толпу раскрасневшихся, расхристанных мужиков, волокущих под руки пойманного Щукина. Рот беглеца был перемотан грязным лоскутом — судя по манжету с пуговицей на одном из связанных концов, рукавом чьей-то рубахи.

— Изловили-таки! — пронеслось в толпе.

Звонарь медленно обернулся и сдавленно, будто задыхаясь, выдавил:

— Отпустите… его… немедленно!

— Ты что, дядь Юр? — удивленно вскинулся один из конвоиров. — Мы его еле поймали! Носится, как бешеный! Искусал всех! — Он повернул голую руку, демонстрируя кровоточащие царапины и множество глубоких синих отметин от зубов на коже. С его плеча свисали обрывки ткани, оставшиеся от вырванного с корнем рукава.

— Не топил он ведьму! — проревел Звонарь. Казалось, рев исходил не из горла, а из глубин его могучей груди, и даже после того, как в воздухе смолк последний звук, внутри у него что-то еще гудело, похожее на стон.

Мужики остановились в нерешительности, продолжая удерживать хрипящего Щукина, мотающего головой из стороны в сторону и тыкающегося в их плечи завязанным ртом, — похоже, он не оставлял надежды покусать их.

— Щукин не топил ведьму, — повторил Звонарь уже без надрыва, даже со смирением, и, обведя трагическим взглядом стоящих вокруг односельчан, добавил: — Это сделал я.

Стало совсем тихо. Даже Щукин, почуяв своим крысиным нутром всеобщее потрясение, потерял интерес к конвоирам, поднял голову и принюхался.

Борис, затаив дыхание, ждал, что кудыкинцы вот-вот оправятся от шока и бросятся на Звонаря всем скопом, поволокут куда-то, как Щукина, может, даже поколотят, но время шло, а люди стояли, застыв в безмолвии со скорбным видом, как в поминальный день на кладбище. Первым не выдержал дряхлый старичок с тросточкой, согнутый, как вопросительный знак. Он ничего не сказал, только громко плюнул в сторону, развернулся и, шаркая, заковылял прочь. За ним последовала полнотелая женщина в зеленом пальто, потом от толпы, также молча, отделилось еще несколько человек, и длинной вереницей потянулись все остальные. Люди уходили. Даже мужики, с таким трудом изловившие Щукина, отпустили пленника, и тот, упав на четвереньки, побежал в сторону соседской калитки, за которой исчез через мгновение.

Вскоре улица опустела. Звонарь с потерянным видом смотрел на уходящих до тех пор, пока последний человек не скрылся из виду, и только тогда заметил Бориса, все еще стоящего перед ним.

— Идем в хату, — сказал он как ни в чем не бывало и направился к своему дому, сунув руки в карманы и ссутулившись.

Пока снимали обувь в сенях, Звонарь проворчал:

— Думал — признаюсь, и отправят меня, наконец, к червям и чертям, а они…

Борис промолчал, не зная, что сказать. Хозяин прошел в кухню, снял с печки знакомую закопченную кастрюлю, с громким стуком поставил на клеенчатый стол, снял крышку и, заглянув, повернулся к гостю со словами:

— Картошка осталась.

Борис вдруг понял, что если не съест что-нибудь немедленно, то умрет прямо на пороге, поэтому мгновенно очутился за столом и опомнился только тогда, когда в кастрюле не осталось ни одного клубня.

— Извини, дядя Юра! — виновато произнес он, глядя на дно пустой кастрюли.

— Теперь вижу, что колдовскую рыбу не ел! — Звонарь одобрительно кивнул и вдруг нахмурился. — Знаю, что это ты ведьму из болота вытащил!

Борис вздрогнул от неожиданности и даже испугался: неизвестно, что на уме у этого странного человека, который только что признался в попытке убийства. Но тот, казалось, не злился, и продолжил:

— Видел я тебя в ту ночь, как ты старуху Двузубову под руку по улице вел. И Нюрка с вами была. А я на чердаке сидел. Шаги услыхал, в окно выглянул и глазам не поверил. Ведь надежно ее утопил!

Звонарь замолчал, и Борис, воспользовавшись паузой, ляпнул, не думая:

— Я ж не знал, что она ведьма!

Звонарь горько усмехнулся и, вскинув голову, спросил:

— А знал бы, так не вытащил бы, что ли? Не-ет, парень! Все-то ты правильно сделал. Это я, дурак, зло сотворил, думая, что во благо. А не бывает зла во благо, как и блага во зло! Зло — оно и есть зло! И почему я тогда этого не понимал?

— Ну… не стоит так убиваться! Она ведь жива. — Борис, наконец, нашелся, чтобы сказать хоть что-то в утешение.

— Не-ет, это уже не она! — Звонарь отчаянно замотал головой. — Нет больше бабы Дуси. То, что в ее обличье в тереме поселилось — это нечисть злобная, и явилась она к нам, чтоб всех сгубить. Я один во всем виноват! На мое злодейство, как рыба на наживку, нечисть клюнула, понимаешь?

Повисло молчание. Борис хотел спросить, за что Звонарь хотел убить Двузубову, но тот сам начал рассказывать:

— Я ведь спасти всех хотел. Думал, сгинет ведьма, и все у нас наладится. Но после этого совсем плохо стало. Вначале колокол украли. Гном погиб, Зяблик пропал. У Нины дети пропали, муж в крысу перешел. Наводнение все припасы уничтожило! Но самое страшное — оказывается, люди Двузубовой человечину для наживки на рыбу используют!

— Знаю, я сегодня в сетях увидел… — Борис вкратце рассказал об утренней стычке с рыбаками.

— Ну, а я заметил, когда кости по берегу собирал, те, что из кургана во время наводнения высыпались. И однажды свежие нашел, с ошметками мяса и тельняшки. Сразу понял, куда команда с буксира подевалась. Противно до жути, а что я могу, один-то? Все село перед Двузубовой склонилось. Но самое страшное — винить-то их не за что! Я, я один во всем виноват! — выкрикнул Звонарь и стукнул кулаком по столу.

На кастрюле жалобно звякнула крышка. Звонарь обессиленно уронил голову на скрещенные руки и мечтательно пробормотал:

— Вот если б найти колокол… Нечисть колокольного звона не выносит. А только где ж его теперь найдешь, после наводнения-то? Я уж всю округу истоптал, а толку…

Прошло несколько минут, и Борис уже решил, что хозяин уснул, как тот вдруг поднял голову и, глядя на свои руки, сказал:

— Кто такой я, чтобы судить? Пока живет человек на свете, худой ли, добрый ли, все в нем в любой миг поменяться может. На то и жизнь дана… А я ее отнял. Теперь Костяная не остановится, пока все село не приберет!

— Костяная? — переспросил Борис.

— Река, — пояснил тот. — Однажды такое уже случалось. Давным-давно, когда меня еще на свете не было и даже старый звонарь еще не родился, появилась река, проложила русло вокруг Кудыкино, будто в плен взяла. Народу тогда здесь поболе проживало, и потому не сразу заметили, что люди стали исчезать. Поняли, что дело неладно, когда кости на берегу находить стали, особенно много их было по весне после паводка — так много, что хоронить негде стало: вокруг — река, а село будто на острове небольшом. Земля для посадок нужна была. В общем, все рос и рос погребальный курган, а люди в страхе ждали скорой смерти. Что странно, к реке той близко никто не подходил, и, хоть голодали, а рыбу не ловили, но люди все равно исчезали и кости на берегу появлялись. Всем селом молились богам, защиты просили, но те будто не слышали. Тогда жители решили отлить колокол, чтобы колокольным звоном внимание богов к себе обратить. Пособирали по домам медные тазы, а тогда еще медь не так ценилась, и у всех, почитай, медная посуда нашлась. Много набралось. Форму в земле выкопали, медь расплавили да отлили колокол. И до чего же он справный вышел! С древними рунами и символами по куполу, ровный да гладкий. Не знаю, как предкам удалось такое чудо сотворить, секрет давно утрачен. Подняли колокол на самую макушку погребального кургана, звонницу соорудили да на нее и повесили. Нашелся и человек, в колокольном звоне сведущий, — неизвестный странник в тот же день в село заявился и сказал, что может мастерству этому научить. И что ты думаешь? Едва колокол отзвонил, река мелеть начала, будто где-то плотину прорвало, да через пару дней обмелела так, что местами пересохла. Дно ее вязким болотом сделалось да камышом поросло. С тех пор спокойно стало в Кудыкино, люди больше не пропадали. И вот снова Костяная явилась. А колокола нет!

Предаваясь воспоминаниям, Звонарь говорил еще долго, рассказывая о своей жизни, о трудностях возделывания заболоченных полей и том, как учился мастерству колокольного звона, сокрушаясь, что так и не успел эту науку никому передать. Постепенно речь его становилась все более тягучей, паузы возникали все чаще, и, наконец, он совсем умолк, уткнувшись подбородком в поставленные друг на друга кулаки, упирающиеся в стол.

Слушая его, Борис все это время следил за солнечным диском за окном, медленно теряющим высоту. Нижний край его уже скрылся за крышами домов. Еще немного, и начнет смеркаться. Стараясь не разбудить хозяина, Борис выбрался из-за стола, бесшумно натянул сапоги, вышел из дома и, убедившись, что длинная извилистая улочка безлюдна, пустился в неоднократно пройденный им путь к реке, надеясь, что идет по нему в последний раз. Оказавшись на берегу, забрался в самую гущу покрытых молодыми листочками ветвей и устроился на выпирающих из земли корнях в ожидании Нюры.

Когда совсем стемнело, она бесшумно появилась перед ним, словно не шла, а летела по воздуху. Поверх платья на ее плечах болтался подбитый мехом короткий тулуп. Нюра протянула Борису темный шуршащий сверток, который оказался курткой с капюшоном, и Борис с трудом попал в рукава, трясясь от холода. Одержимый мыслями о скором возвращении домой, он не замечал, что замерзает. Неужели все получится? Катер — не баржа, быстро домчит их до города. Пусть даже эта река заколдованная, но где-то за Кудыкиной горой должно быть ответвление, соединяющееся с другой рекой — с той, по которой он приплыл сюда три дня назад. Правда, в темноте его можно не заметить… Борис решил, что, обогнув гору, выключит двигатель и постоит на якоре до рассвета. Со стороны села их будет уже не видно. «Все получится!» — убеждал он себя, прокручивая в голове детали предстоящего путешествия.

— Пора нам перебраться на баржу! — Нюра отвлекла его от раздумий. — А оттуда — в катер.

Прячась за кустами, они направились к помосту, с которого можно было спуститься на палубу сухогруза. Справа растянулась гирлянда тускло мерцающих во тьме огоньков: кудыкинцы зажгли в домах свечи. Терем ведьмы высился над ними новогодней елкой. Слева распростерся непроглядный мрак Костяной реки — свет звезд и луны странным образом растворялся в нем, не оставляя отблесков на чернильной поверхности, отчего река казалась пропастью. Пропастью, в которую они с Нюрой вот-вот упадут. Возникло предчувствие чего-то ужасного, неотвратимо приближающегося с каждым шагом. «Снова предвидение или просто нервы?» — гадал Борис, прислушиваясь к себе. Тревога все нарастала — дурной знак.

По скрипучему помосту они дошли до борта баржи, почти вплотную примыкавшего к уходящим в воду столбам, и перебраться на палубу не составило для Бориса особого труда. Обернувшись, он протянул руки к Нюре. Девушка доверчиво упала в его объятия, легкая, как перышко, накрыв его волной шелковистых волос. От внезапно нахлынувших угрызений совести Борису стало не по себе: как эта деревенская дурочка переживет его обман? Он попытался усыпить совесть, оправдывая себя тем, что Нюра вытребовала с него обещание, но легче ему не стало. Ведь у нее на всем белом свете была только бабка, одержимая нечистым духом, от которой она сейчас пыталась сбежать. Но, несмотря на острую жалость, Борис не собирался связывать с Нюрой свою жизнь. Он мечтал, что, как только вернется в город, первым делом встретится с Машей и признается ей в любви. Хорошо, что ее слова о переезде в Швецию прозвучали только в его сне.

Очертания катера проступали во тьме сразу за противоположным бортом баржи. До него было рукой подать. Несколько шагов по палубе, усыпанной слоем щепок и сосновой коры. Так просто было пересечь ее, но Бориса охватило волнение, будто он собирался пройти по мостику между мирами. Скоро Кудыкино исчезнет из его жизни, растворившись в ночи за спиной. Он оглянулся напоследок перед тем, как перемахнуть через борт и… замер.

Над бугристой границей круто подымающегося берега выросли человеческие силуэты. Их было шестеро, и они быстро спускались к реке. Был слышен скрип песка под их ногами. Двое везли перед собой тележки, груженные чем-то. Утром в таких тележках увозили с берега рыбу. Артельные!

Нюра тоже заметила мужчин: Борис почувствовал, как девушка нервно сдавила его руку. Отплытие откладывалось: они пригнулись, спрятавшись за бортом, и наблюдали из укрытия за действиями рыбаков. А эти действия все больше смахивали на преступление.

Видно было не очень хорошо, но достаточно для того, чтобы разглядеть шевеление груза, находящегося в тележках. А когда рыбаки опрокинули их, вывалив содержимое на песок, стало ясно, что грузом были связанные люди. Двое пленников с заведенными за спину руками извивались в ногах рыбаков и мычали что-то нечленораздельное. Их подхватили и понесли в сторону помоста, рядом с которым, укрывшись за бортом баржи, затаились Борис и Нюра. Борис прикинул: если рыбаки поднимутся и пройдут хотя бы до середины настила, то могут заметить их сверху. Перелезать в катер прямо сейчас тоже рискованно, особенно, если он не заведется с первого раза: тогда не только рухнет план побега, но и жизнь на этом может закончиться. В этот раз Лапоть, скорее всего, не удержится от соблазна пустить его на корм рыбам, как собирается сделать это с пленниками! Борис почувствовал, что покрылся гусиной кожей в ожидании разоблачения, и все ждал, когда над головой заскрипит, сотрясаясь под тяжелыми шагами, дощатый настил, но тот оставался неподвижен и безмолвен.

С берега донеслись звуки какой-то возни, но происходящее скрывалось за выступающей на сушу частью помоста. Послышались злобные выкрики и звуки борьбы. Не отдавая себе отчета, Борис высвободил руку из цепкого Нюриного захвата и, пригибаясь, перебежками направился вдоль борта ближе к берегу. За спиной раздалось встревоженное шипение девушки, пытающейся его остановить.

Страх быть обнаруженным куда-то исчез: он вдруг понял, что бежит по настилу помоста, и вскоре увидел дерущихся — руки и ноги мелькали в воздухе, вырываясь из темного кома, катающегося по берегу. Наверное, жертвам рыбаков удалось освободиться, и теперь они отчаянно боролись за жизнь. Тишину взорвал громкий рокот позади, и в следующую секунду Борис понял, что это треск заработавшего в катере мотора. На берег лег яркий луч желтого света: Нюра завела катер, включила прожектор и каким-то образом смогла развернуть его. Борис мысленно похвалил ее за сообразительность: теперь дерущихся можно было разглядеть. По светоотражающим полосам на одежде, вспыхнувшим серебристым блеском, Борис определил работников речной полиции. Остальные шестеро были в темных куртках, но он узнал рыбаков, пытавшихся избить его этим утром. Лапоть и Красавчик тоже были среди них.

Борис прошелся взглядом по освещенному участку земли и нашел то, что было нужно. В двух шагах от него валялся обломок крепкого на вид бревна длиной не меньше метра, оказавшийся довольно тяжелым. Главное — не промазать. Борис подхватил его, метнулся к дерущимся и, размахнувшись, хотел обрушить на голову, обтянутую черным платком с принтом из рыбьих скелетов, но, к своему ужасу, потерял равновесие и позорно завалился на спину. Над ним нависла чья-то фигура. Борис зажмурился в ожидании удара, но его не последовало. Оглядевшись, увидел, что полицейский подобрал его бревно и размахивает им, нанося сокрушительные удары по нападающим. От клубящейся на земле массы откатился в сторону какой-то человек и пополз к воде. По его лицу текли кровавые ручьи, застилая глаза: пострадавший не видел, что ползет к реке. Остановился, когда руки погрузились в воду, дернулся было, собираясь повернуть обратно, но не смог и вместо этого завалился на бок. Его голова скрылась под водой, затем вынырнула, зависла на мгновение и вновь скрылась. Борис не спешил ему на помощь, узнав в раненом человеке Лаптя, и вспомнил, как тот хвастался перед односельчанами новой задумкой о ловле угря на свежую кровь. «Надо полагать, у него это получится», — подумал Борис, отворачиваясь.

Борьба на берегу подходила к концу, и, к радости Бориса, победа была на стороне речников. Они стояли, пошатываясь, над поверженными противниками, дёргающимися на земле в тщетных попытках подняться, и, казалось, раздумывали над тем, как быть дальше. Похоже, что речники не хотели их убивать, но и оставить в живых своих несостоявшихся убийц опасались.

Борис подскочил от чужого прикосновения к своему плечу, подумав, что Лапоть пытается на него напасть, но оказалось, что это Нюра. Девушку била крупная дрожь, а в ее протянутых к нему руках звякало что-то металлическое, какие-то кольца и цепи, да еще болтался моток веревки.

— Вот, в катере нашла, — произнесла она.

«Наручники!» — догадался Борис и, забрав их у нее, направился к полицейским.

Те насторожились, увидев его. Один из них угрожающе выставил перед собой бревно.

— Я не с ними, я не местный! — крикнул Борис и, заметив, что те готовы его выслушать, вкратце поведал историю о том, как неуправляемую баржу, на которой он очутился шутки ради, принесло к этому селу, а также о жутких особенностях местной рыбалки, о которых узнал этим утром.

Полицейские, в свою очередь, рассказали, как были взяты в плен местными жителями, едва вошли в «новый высокий дом», куда были приглашены хозяйкой. Во время разговора они не оставляли без внимания своих противников, связывая их веревкой и сковывая наручниками, принесенными Нюрой. Борис обернулся к реке и поискал взглядом Лаптя, но того нигде не было видно. Может быть, ему удалось уползти? Едва ли в таком состоянии он мог удалиться на большое расстояние, но пространство за пределами светового луча тонуло во мраке.

— Возвращаться в село слишком опасно, остальные жители тоже могут представлять угрозу, — сообщил один из полицейских, закончив повествование о своих злоключениях. — Разумнее будет отправиться в город за подмогой. Поедете с нами?

Нюра радостно затрясла головой. Бориса тоже не надо было уговаривать. Все четверо направились к помосту, чтобы оттуда перебраться на баржу, а потом и на катер. Поднявшись на дощатый настил, Борис обернулся и бросил взгляд на место побоища. Какое-то движение у самой кромки воды привлекло его внимание. Что-то колыхалось на дне — возможно, тело Лаптя, но в следующий миг он увидел… и пришел в ужас.

Темные змеевидные существа, извиваясь, стремительно выползали из реки на песчаный берег. Размером с взрослых крупных питонов и обладающие проворством гадюк, они энергично двигались, то складываясь в петли, то выстреливая вперед в мощном броске. Острые хищные головы, приподнятые над землей, вертелись из стороны в сторону: казалось, эти существа высматривали добычу. Гладкие спины неведомых гадов влажно блестели в свете прожектора, их становилось все больше, они сползались отовсюду, примыкали друг к другу, толкаясь, сливались в сплошной живой поток и двигались по направлению к распростертым на земле человеческим фигурам. Борис похолодел, представив, что вот-вот произойдет.

Позади него послышался окрик:

— Эй, парень! Ты идешь? — Полицейские, стоя в катере, махали ему оттуда. Нюра в нерешительности застыла у борта баржи, заметив, что Борис отстал.

Нужно было срочно принимать решение. Противоречивые мысли заметались в голове: «Отправляться в плавание по реке опасно, она кишит какими-то тварями. Выходить на берег — безумие, их там полно! Что делать-то?» Борис все еще стоял на краю помоста. Взгляд вернулся к берегу: там, где лежали человеческие тела, теперь шевелился целый холм из гадов, сбившихся в кучу. «Что они делают с этими людьми?! — От страшной догадки все внутренности, казалось, стянуло в узел. — Они их… жрут, что ли?!»

— Эй, ты поплывешь или нет? — В очередном окрике полицейского слышалось раздражение.

Борис не мог обернуться. Он смотрел, как от ворочающегося холма отползают отдельные особи, устремляясь вверх по склону. Холм развалился на глазах, и стало видно то, что было скрыто под ним: пять окровавленных тел были объедены до костей.

А черные твари ползли дальше, направляясь к домам. Их было так много, что издали казалось, будто шевелится и движется сама земля, перекатываясь волнами подобно растекающейся воде.