Закон и честь! – 5. Реванш закона

Глава 15

Коридор. Сплошной камень. Почти полсотни ярдов. Джек подозревал, что скальное основание, на котором и высилась Мерсифэйт, изъедено подобными коридорами и ходами, как муравейник. Страшно даже представить, сколько всего необычного, страшного и, несомненно, запретного для глаз может скрываться под землёй. Спунер сглотнул и присмотрелся. Коридор заканчивался ещё одной дверью, похожей на ту, через которую он сюда вошёл. Так же вдоль стен, через равные промежутки тянулись железные, грубо окрашенные, но несомненно прочные двери с мощными стальными засовами и зарешечёнными смотровыми окошками. Тускло тлеющие под потолком лампы так же были забраны решётчатыми колпаками. Рядом с каждой дверью в стену, насколько видел глаз Джека, была вмурована круглая кнопка вызывающе красного цвета, тоже закрытая экраном из толстой железной проволоки. Сигнализация. Чтобы можно было в случае чего поднять тревогу из любой точки коридора.

Получается, что здесь, в этом похожем на бесконечный тюремный карцер, пропахшем болью, страданием и тоской, томятся самые-самые опасные, и, как знать, невероятные пациенты психиатрической больницы. Неизлечимые в своём безумии. Или же, возможно, жертвы страшных и жутких экспериментов, что проводит доктор Аткинс. Спунер невольно сглотнул. И так же остаётся неизвестным, что или кто скрывается за второй могучей дверью, которой оканчивался этот жуткий коридор.

Неужели Элен или Генриетта находятся здесь? За одной из этих дверей, которых, навскидку было не меньше двух дюжин, а то и больше? Спунер осторожно двинулся по коридору, стараясь ступать тише самой маленькой мышки. Он даже дыхание затаил. Ему очень не хотелось, чтобы его кто-то увидел изнутри расположенных по обе стороны от него камер и поднял ор. Сигнализация сигнализацией, но если все заключённые здесь психи начнут дружно вопить, то мало не покажется. Но… Джек притормозил. Он же должен в любом случае заглянуть в каждую из камер! Не может он просто пройти до следующей двери и не проверить тут всё. Вот будет номер, если он забурится в самые дремучие подземные угодья больницы, а девушки по плачевному стечению обстоятельств останутся у него за спиной, только потому, что он не захотел проверить эти пугающие одним своим видом узницы.

А Джек боялся. Он боялся того, что может увидеть за дверьми. Боялся увидеть людей, которые будут больше похожи на чудовищ. В этот миг, громкие и непоседливые умалишённые пациенты с первого этажа лечебницы, собирающиеся дружной сумасшедшей компанией в игровой комнате, показались ему самым интеллигентным и творчески одарённым сборищем на свете. Хоть сейчас в палату лордов или в парламент! А вот те ребята, что находились здесь… Не зря же их упрятали в такую дыру. Хотя, если уж предположить, что и безобидные девушки находятся здесь же, то, может, не так страшен чёрт, как его малюют?

Уж не веря, что Элен с Генриеттой могут прозябать за одной из дверей, Джек на цыпочках подкрался к первой двери справа и, приподнявшись, заглянул в узкое окошко. Внизу двери было ещё одно окошко — небольшой, запертый на мощный засов лючок, который, как подозревал Спунер, служил кормушкой. Хм. Действительно, эти палаты точно не назовёшь люксовыми. По чеснаку их не отличишь от камер для особо опасных преступников в самых дальних казематах городской тюрьмы.

Внутри камеры было темно. Тусклого света коридорных лампочек явно не хватало, чтобы проникнуть в небольшое — полфута на фут — окошко двери и как следует осветить камеру. Так, неясные тени и едва просматривающиеся очертания непонятных предметов. Джек напряг зрение. Непонятный предмет при тщательном рассмотрении оказался лежащим у дальней стены человеком. Вообще весь интерьер камеры был дольно неброским. И это ещё мягко сказано. Грубый, наверняка, набитый соломой матрац на каменном полу, свисающие со стены толстенные цепи и дыра в дальнем углу, служившая сортиром. И всё. То есть, по сравнению с этой вонючей грязной дырой, выделенная Джеку спальня и впрямь выглядела роскошным номером в одной из лучших столичных гостиниц.

Джек принюхался и скривился. Пахло внутри камеры отнюдь не духами. Конечно, некоторое время пребывания в подобных условиях кого угодно заставит смердеть как последнего вонючку. Так что…

Джек прищурился. Тело у стены зашевелилось и что-то пробормотало. Вероятно, во сне. Голос был определённо мужской. Спунер с облегчение отступил назад. Фуух… От этой камеры можно отваливать. Но их же ещё ой-ой-ой… А времени ай-ай-ай. Джек горестно покачал головой и бросился влево.

Когда Спунер всё же добрался до второй, перекрывающей коридор двери, его изрядно шатало. В глазах прыгали тёмные пятна, к горлу подкатывала тошнота, а в ушах стояли и никуда не исчезали звуки. Голоса. Голоса тех, кто был здесь заперт. Спунеру оставалось только благодарить неизвестных строителей, что поставили здесь такие прочные железные двери и снабдили их надёжными, простыми и безотказными засовами из нержавеющей стали в дюйм толщиной каждый. После осмотра всех без исключения камер Джек сделал два вывода. Первое — по счастью ни за одной из дверей (а по счастью ли?) он не обнаружил знакомых девушек, и второе — некоторым из засунутых сюда личностей тут определённо самое место и было.

Джек дрожал, как осиновой листочек и то и дело вытирал вспотевший лоб рукавом больничной робы. Он был смелым мальчуганом. Отчаянным и бесшабашным. Всегда готовым рисковать. Но он бы ни за что на свете не согласился оказаться в одной комнате со всеми этими упрятанными сюда от посторонних глаз людьми. Сами камеры все были одинаковы. Параша в углу, соломенный тюфяк, в некоторых от тюфяков осталась одна солома, и прикрученные к стенам цепи. В некоторых камерах цепи оканчивались кандалами, надетыми на руки или ноги того или иного заключённого. И насколько видел Джек, точно не зря… Может, Аткинс и монстр в человечьем обличии. Может, он и не особо дружит с головой. Но те, кого Джек увидел за запертыми дверьми, были достойны своего доктора. На улицах города им точно не было места. Мужчины и женщины. В двух камерах он увидел кого-то, похожих на детей. И эти видения будут ещё долго его преследовать в ночных кошмарах. Спунер достаточно насмотрелся на городском дне, видел действительно опасных и угрожающе выглядевших уголовников. Но даже на их фоне заключенные в этой части подземелий Мерсифэйт люди отличались в худшую сторону. Если такое вообще было возможно.

Как знать, не исключено, что у прикованных кандалами пациентов на самом деле тонкая душевная организация и загубленные на корню творческие таланты, но Джеку они показались опаснейшими созданиями. И совсем даже не плодами экспериментов безумного учёного, а просто живыми, лишь отдалённо напоминающими людей существами. Таковыми их создала природа. Не доктор Аткинс. И Джек ужаснулся тому, насколько порой природа может быть коварна и мстительна.

Во второй камере слева Джек увидел здоровенного детину ростом не меньше (Спунер сам поначалу не поверил) восьми футов. Настоящая громада, непонятно каким образом помещающаяся в тесной узнице. Добрых полтора ярда в плечах, загривок буйвола, ручищи толщиной с фонарный столб. Из его грязной засаленной робы можно было сшить десяток на таких шкетов, как Джек. Гигант был абсолютно лыс, Джек видел его со спины, широкой, как набережная Магны. Колосс стоял, упёршись руками в стену. С его запястий свисали цепи, которые на фоне могучих рук казались уже не такими уж и толстыми. Что-то монотонно, на одной ноте, мыча себе под нос, громадный узник мерно бился лбом в каменную стену. У Джека глаз чуть не вылезли из орбит. Стук в камере стоял такой, будто кололи дрова или крошили киркой горную породу. Спунер тихохонько, чтоб не дай бог не отвлечь гиганта от его важнейшего занятия, сдал назад. Да ну на хрен! Если такую махину чем-то раздраконить, то Джек не дал бы и ломаного гроша за то, что его удержат цепи и железная дверь. Наверняка одним ударом кулака этот бугай валил двухгодовалых быков. Что станется с ним после подобного, Джек даже задумываться не хотел…

Дальше, в следующей камере взгляд Джека наткнулся на премерзкую картину. Прямо посреди темницы, на куче грязной, прелой, воняющей мочой соломе, отчего в нос шибанул просто убойный дух, сидел невзрачного вида человечек, до того, насколько сумел рассмотреть Джек, грязный, что вполне мог бы прокатить за чернокожего с маурийского континента. Спунер с трудом удержался, чтобы не закашляться от спирающей глотку вони. Человек сосредоточенно ковырялся в соломе и периодически совал пальцы в рот, с аппетитом чавкая. Когда Спунер понял, что заключенный выуживает из прогнившей подстилки личинок и червей и закусывает ими, его чуть не стошнило. Позеленев, воришка отлип от двери и, широко раскрывая рот, двинулся к следующей камере…

Пару камер он миновал быстро. Их обитатели сидели, скорчившись в самых тёмных углах, и явно плевали на всё на свете. Во всяком случае, храпели так, что стены тряслись. Разумеется, это не могли быть ни Элен, ни Генриетта. Зато в уже незнамо какой по счёту каменной коморке, справа, Джеку даже удалось завязать короткий и, прямо скажем, шокировавший его разговор с местным обитателем. Точнее обитательницей. В камере сидела девчонка едва ли старше самого Джека. Он буквально столкнулся с нею нос к носу, когда прильнул к зарешечённому окну. Наткнувшись на застывшее напротив чумазое лицо, Джек от неожиданности негромко выругался и с трудом удержался от вскрика. Твою же мать! Так недолго и заикой остаться. Джек вновь заглянул внутрь камеры. Девчонка стояла в двух шага от двери, так что Джек смог очень даже неплохо её рассмотреть.

Тощая как галерная рабыня. Больничная хламида висела на ней как на заправском пугале. Длинные, достигающие поясницы грязные, спутанные, неопределённого цвета волосы. Измождённое, с глубоко запавшими лихорадочно горящими глазами личико, ввалившиеся щёки. Пожалуй, её можно было даже сейчас назвать симпатичной. Но что-то в её облике настораживало. Её взгляд. Два злобно горевших уголька. Как будто кто-то зажёг внутри её черепа пару жарко пылающих факелов. Глаза прирождённой убийцы, неизвестно почему подумал Джек.

Девочка растянула тонкие губы в широкой улыбке. И враз перестала быть симпатичной. Джек невольно отшатнулся назад, но усилием воли заставил себя смотреть дальше. Зачем он это делает, он и сам не знал. Девочка щерилась заострёнными, как догадался Спунер, искусственно подпиленными зубами.

— Ко мне пришли гости? Доктор говорил, что я наказана. Что ко мне не пустят ни одного посетителя, — невероятно красивым и звонким голосочком буквально пропела девчонка и смущенно захихикала. — А ты милый… Тебе разрешил прийти доктор Аткинс?

— Э-э-э… Да, доктор, он самый, — глотку Спунера будто перехватила удавка. — Точно, он.

— Мы с ним поссорились в прошлый раз, — доверительно прошептала девочка, не переставая широко улыбаться. Её глазки внимательно следили за мелькающим за решёткой лицом Джека. Спунеру она напомнила кошку, готовую броситься в любую секунду и вонзить когти в беззащитную, ничего не подозревающую о нависшей над ней опасностью мышку. Вот только на сей раз мышка была вне досягаемости. Как бы кошке не хотелось, ничего ей не обломится.

Спунер узнал эту девочку. Слышал о ней. В прошлом году она прошла по весьма громкому делу. Он узнал её, как только увидел заострённые мелкие зубки, способные перегрызть любую глотку.

— Я попросилась на прогулку… И он выпустил меня. И всё было очень-очень здорово! А потом доктор наказал меня, — печально сообщила Джеку девочка.

— В самом деле? — изобразил заинтересованность Спунер, стараясь, чтобы, если она набросится на него, то не смогла добраться до его лица своими тонкими пальчиками через прутья решётки. Ему бы отвалить и идти дальше — время то поджимает. Но что-то останавливало Джека. Что-то держало его у камеры с этой странной девочкой. Может быть жалость? Потому что, несмотря на то, что она заслужила тут находиться, Джеку всё равно было жаль её. Дикая Элла Берроуз по прозвищу Зубатка всё равно оставалась ребёнком, несмотря на то, что…

— Он сказал, что я не умею вести себя среди приличного общества. Что я сильно больна и меня нужно лечить. Что мне пока придётся находиться здесь, совершенно одной, — на хищно блестевших глазах девочки выступили слёзы. — А я боюсь темноты! А доктор сказал, что это мне в наказание. Но я же ничего не сделала! Тот человек всё равно был плохим. И он смеялся надо мной, показывал пальцем. И я его укусила.

Слёзы испарились и на губы девочки вернулась довольная ухмылка. Джек с трудом отвёл глаза от её зубов.

В прошлом году по Раневолу прокатилась серия странных убийств. В самых бедных кварталах полиция в течение двух месяцев находила насмерть загрызенных людей. Молва с ходу приписала эти злодеяния Джеку-Попрыгунчику, ну тут дело крылось в другом. Все жертвы носили на себе отпечатки острых, маленьких детских зубов. Все были довольно состоятельны и искали приключений на городском дне. Детская проституция манила немало любителей погорячее. Многих богатых педофилов привлекала хрупкая девочка с внешностью ангела. Последнее, что они видели в жизни, были её страшные, игольно заточенные зубы. Элла играючи рвала ими глотки.

Когда полиция всё же связала концы с концами и вышла на её след, маленькая девочка загрызла семь человек. Состоялся суд, которой признал бездомную сироту совершенно невменяемой. Её определили на принудительное лечение. Вполне естественно, что она оказалась в Мерсифэйт. Элла Зубатка в некоторой степени была знаменитостью.

И Джеку было жалко её. Он не мог поверить, что она сама взяла напильник и сточила себе зубы. Что у неё никогда не было родителей, и она родилась на улице из грязи и пыли. Кто-то сделал её такой. Что-то повлияло на её жизнь. Джек не оправдывал Эллу. Он знал, что она безумна и легко захочет вцепиться в горло и ему. Но он всё равно продолжал её жалеть. Она была жертвой. В определённой степени, как и те люди, которых она убила.

— Ты поиграешь со мной? — в звонком детском голосе Эллы сквозила такая тоска и затаённая надежда, что Джек почти купился. Почти. Он медленно покачал головой.

— Мне нельзя входить к тебе.

— Тогда, может, ты выпустишь меня, и мы поиграем снаружи? — девочка робко, застенчиво улыбнулась. В полумраке узницы блеснули её острые зубки. А глаза у девочки светились, что у твоей лисички. Ага, как же, выпусти её… Джек фыркнул. Нашла дурачка. Она прикинется кем угодно, лишь бы выйти на свободу. А потом первым делом вцепится ему в горло.

— Извини, но мне пора идти дальше. А тебе придётся остаться. Надеюсь, тебе помогут здесь.

— Подожди. Подожди, прошу! Смотри, что я тебе покажу…

Джек против воли заставил себя обернуться и вновь посмотреть в зарешечённое окошко. Элла стояла на прежнем месте. Она схватила подол достигающей исцарапанных коленок больничной рубашки и, не переставая улыбаться, подняла её до пупка. Джек покраснел, как арбуз. Под рубашкой у девочки ничего не было. В смысле никакого нижнего белья. Спунер невольно уставился на поросший нежным тёмным пушком лобок девочки. Элла засунула руку в промежность и начала лихорадочно и судорожно ласкать себя. При этом её глаза продолжали смотреть на Джека.

— Ну как тебе моя киска? Нравится? О-о-о… Это так приятно… Если выпустишь меня, я разрешу тебе поиграть с ней, правда-правда…

Зажмурившись, Спунер опрометью бросился бежать прочь. Вдогонку ему полетели заглушаемые каменными стенами сладострастные стоны. К чёрту! К чёрту это подземелье и всех его обитателей! Только бы быстрее отыскать девушек и свалить отсюда… Но ему ещё столько надо осмотреть! Воришка подскочил к следующей камере и торопливо заглянул через решётку.

В этой камере, такой же сумрачной и вонючей, как и все предыдущие, находился очень толстый человек. Нет, даже не так. Настоящий жирдяй. Живая опухоль на двух ногах. Джек ещё никогда не встречал настолько толстых людей. Рост заключённого не превышал рост обычного человека, но зато в ширину он был просто необъятен. Он сидел на грязном расплющенном матрасе, подобно распластавшейся жабе, совершенно голый. Его жирное лоснящееся тело, полностью лишённое волосяного покрова, блестело в свете проникающего из коридора зарева лампочек. Тройной подбородок, утопающие в складках жира нос и глазки, маленький рот, отвисшие как у борова щёки. Голова, казалось, росла прямо из плеч. Грудь толстяка напоминала два наполненных водой бурдюка, свисающих на огромное, словно накаченное воздухом пузо, покоящееся на бёдрах вытянутых окорокоподобных ног. В комнате жиртреста отвратительно воняло гнилью и кишечными газами. Джек невольно отпрянул назад. Маленькие глазки толстяка смотрели прямо на него. Не мигая. Толстяк издавал глубокие нутряные всхрипы и что-то бормотал. Из уголка рта стекала слюна. В остальном он был неподвижен. Просто сидел, смотрел перед собой, не моргая и пуская слюни. Спунер без слов двинулся дальше.

В следующий раз Джек завязал разговор, когда миновал половину коридора и большинство темниц были им осмотрены. Очередным узником оказался измождённого вида старик, которому, на взгляд Джека, место было уже давно на кладбище. Во всяком случае выглядел он, как высохший и только благодаря какому-то чуду продолжающий ходить труп. Старик безостановочно мерял каменную палату быстрыми резкими шагами и неумолчно бубнил одни и те же слова:

— Жжётся, жжётся, жжётся…

Джек недоумевающе пожал плечами и хотел уже отвернуться, как старик заметил его. Остановился, подслеповато щуря глаза, и плаксиво заканючил, протягивая к Спунеру тощую костлявую руку с высохшими пальцами-палочками:

— Жжётся, жжётся… Железо… Оно жжётся.

— К-какое железо? — непроизвольно переспросил Джек. Старик не показался ему опасным. Более того, невероятно худой и весь покрытый морщинами, он, по идее, должен был уже рассыпаться в прах. Однако старик неожиданно резво подскочил к двери, и Джек как следует его рассмотрел. Безумное лицо с взъерошенной бородой и всклоченными седыми волосами, торчащими в разные стороны. Старик схватился пальцами за прутья решётки и, брызжа слюной, взвизгнул:

— Железо жжётся!

Спунер отшатнулся, чуть не упав на спину. Из-под пальцев старика, оканчивающихся грязными загнутыми ногтями болезненно жёлтого цвета, повалил удушливый белесый дымок. Словно старик схватился за раскалённые до бела прутья! В ту же секунду безумец отпустил решётку и, тихонько скуля, отступил вглубь камеры. У Джека гулко забилось сердце. Он так и не понял, чему свидетелем стал только что… Но то, что больше на это смотреть не хочет, он знал точно. С трудом оторвав взгляд от оставленных на железных, тронутых лёгкой ржавчиной прутьях решётки кусочков прилипшей кожи, Джек споро помчался к следующей двери.

Второго ребёнка Спунер обнаружил через несколько шагов, за дверью справа. То была опять девочка. Видимо, она давно наблюдала за ним. Потому что, когда Джек заглянул в окошко, она сказала, как ни в чём не бывало, словно ожидая его появления:

— Привет. Ты кажешься совершенно нормальным.

Спунер замер, с подозрением глядя на неё. Близко он старался не подходить. Благо она стояла почти вплотную со своей стороны двери, и он очень хорошо видел её лицо. Немногим выше него, скорее всего на пару лет старше. Почти девушка, но с нежными детскими чертами. Такое же исхудавшее лицо, как и у Эллы, тоненькие, взявшиеся за прутья решётки пальцы с обгрызенными ногтями. Ну хоть кожа её не горела и то хорошо, торопливо успокоил себя Джек, решив, что деваха на первый взгляд вполне адекватна и, возможно, даже сможет ему помочь.

— Привет. Вообще-то я нормальный и есть, — сказал Спунер, рассматривая её. Суженое к острому подбородку, почти треугольное личико, хрупкая шейка, дружелюбные карие глаза, выглядывающие из-под коротких, неровно обкромсанных волос, слегка заострённые, как у эльфа, ушки. Волосы… Волосы девочки были седыми как лунь. Белее молока.

— Я тоже нормальная. И меня здесь держат против моей воли. Я ничего никому не сделала плохого. Я невиновна. И я не сумасшедшая.

— Ну, по крайней мере такой кажешься, — буркнул Джек. Не сумасшедшая. Да устрой он тут поголовный опрос, считают ли местные заключённые себя психами, и результаты будут таковыми, что всех придётся в ту же минуту выпускать на свободу, как личностей, несправедливо и незаконно удерживаемых!

— Я так давно не видела обычного человеческого лица. Такого доброго и открытого. Позволь я дотронусь до тебя…

Наверно я слишком добрый парень, подумал Джек, поскольку сердце у него опять тоскливо заныло, преисполнившись жалости и к этой обречённой на страдания душе. Добрый, но отнюдь не наивный. Да хрена лысого он позволит дотрагиваться до себя кому не попадя. Пусть бы даже эта деваха выглядела как наследная принцесса, он к ней и на лишний шаг не подойдёт!

— Слушай, я, конечно, всё понимаю и в чём-то даже разделяю твои чувства, но сначала скажи-ка мне вот что, — торопливо проговорил Джек, пока девушка мечтательно смотрела на него, грустно улыбаясь — ну не дать не взять заточённая под стражу оскорблённая невинность. Дудки, Спунер уже уяснил, что в этой части больницы он навряд ли найдёт действительно по недоразумению угодившего сюда человека. Или же он просто очерствел за последние часы? Ведь он же как раз и разыскивает здесь именно невиновных… Мальчишка на миг смежил глаза и яростно затряс головой. Чёрт побери, от таких мыслей он скоро и сам свихнётся!

— Что бы ты хотел услышать?

— Я смотрю, что ты уже давно здесь находишься… За последние дни не видела ничего странного и необычного? К вам не подселили новых заключённых? Или, может, кого-то вели этим коридором дальше, вон туда? — Джек махнул рукой в сторону запертой железной двери. — Мне очень важно это знать. Я разыскиваю двух девушек. Они мои очень хорошие подруги. Попали в беду.

Из-за решётки на него смотрели печальные меланхоличные глаза. Седая девушка отстранено сказала:

— Все, кто здесь находится, попали в беду. Так же, как и я. Мы все невиновны. Ни в чём не виноваты. Нас оболгали и обманом заперли тут. В этих вонючих сырых застенках, где постоянно холодно и мерзко, где редко включают свет, а кормят один раз в сутки как цепных собак, — с обратной стороны двери что-то с лязгом ударилось о двери. Джек понял, что девушка ногой поддела жестяную миску для кормёжки. — И нас окружают они. Они постоянно здесь. Они вокруг нас. Преданные рабы своих жестоких хозяев…

Девочка начала шептать, прижимаясь лицом к железным прутьям окошка. Её изящные сухие губы безостановочно шевелились, в глазах кружился водоворот незримых видений. И Джек понял, что она видит то, чего нет. Что она постоянно живёт в мире иллюзий. Что, вероятно, в её голове проносятся удивительные картины, не доступные для здравого человека. Она ничем не сможет помочь ему. Спунер с разочарованием отошёл на средину коридора. Девушка продолжала смотреть на него, вполголоса шепча:

— Видишь? Ты видишь их? Они и над тобой тоже! Они везде. Они проникают в каждый дом, в каждую щель. От них невозможно спрятаться. Они слушают своих хозяевам, тех, кто запер нас тут. Они проникли и в меня. Они заходят в мою голову и заставляют совершать ужасные вещи…

Глаза девочки округлились, зрачки расплылись, заполняя собой всю радужку, лицо исказила судорога. У Джека пересохло в глотке. Шёпот девушки приобрёл зловещую окраску:

— И когда они заползают в твою голову, через уши, рот, ноздри, они приказывают тебе. А потом убегают. И прячутся в других людях. И чтобы их победить, нужно…

Седовласая девушка запнулась, его глаза бешено вращались. Она словно хотела что-то произнести, но не могла вымолвить ни слова. Будто язык отказывался ей повиноваться. Господи, только бы она не закричала, взмолился Спунер, медленно, спиной вперёд, отходя всё дальше по коридору. Он, не отрываясь, смотрел на застывшее в зарешечённом окошке лицо девочки. Словно боялся, что она, подобно своим бредовым фантазиям станет бесплотной, просочится через толстые прутья и набросится на него.

— Им нужно всего лишь заткнуть уши. И глаза. И нос, и рот. Нужно лишить их воздуха и тогда они спасены. Никто больше не сможет овладеть ими, — замирающий шёпот девочки, от которого по спине Джека тысячами бежали мурашки, преследовал его ещё несколько шагов, пока он не повернулся к очередной камере. Больная. Полностью больная психопатка! Наверняка удавила всех своих домочадцев во сне из-за воображаемых призраков, что вселяются в человека, проникая через естественные отверстия… И он ещё хотел простить её о помощи? Вот уж действительно, кто из них больший дурак?