Ростки под гнётом

Глава 1. Лев на престоле

Яркая вспышка света, подобная стремительному полету стрелы, озарила темнеющий небосвод, окутанный грозовыми тучами. Молния распростерлась на мгновение в пучине небес. Яркие хвосты ее, казалось, вот-вот коснутся багровой черепицы, блестевшей от стоявшей в воздухе влаги и покрывшейся преддождевой испариной. Улицы на миг замерли. Жители столицы, казалось, затаили дыхание. То там, то здесь, люди поднимали головы к небесам в ожидании небесного рокота. Тишину, окутавшую переулки города, вскоре разразила дробь дождевых капель, что в одночасье бурей обрушилась на Столицу. Последние оставшиеся на улицах горожане попрятались в своих домах, среди множества стен пронесся стук – в домах запирали оконные ставни. По вымощенной дороге, мимо закрывшихся лавок и запертых хозяевами хижин проезжала карета. Цоканье копыт тонуло среди грохота, с которым капли дождя падали на крыши домов и стекали по водостокам прямиком под колеса кареты, размывая многовековые камни.

Перед запряженными черными лошадьми ехали двое всадников, и еще двое позади – охрана, которую мог позволить себе только высокопоставленный человек. Солдаты, облаченные в черные, сверкавшие бликами молний, доспехи, не показывали никому своих лиц – они были спрятаны за забралами шлемов. Четыре человека обычно сопровождали карету помещика, восемь – Царя.

Неспешно, процессия двигалась по улицам в направлении к замку, стоявшему высоко на горе. На всех картах его подписывали одинаково – Обитель Власти. Золотой Замок, в котором жил Царь вместе с прислугой и столичными дворянами, и где до него обитала целая династия испокон веков, от самого создания Меридиана, 240 лет назад. Именно там находился самый центр. Не единожды осаждаемое, неистово бьющееся сердце страны с окутанной темной вуалью прошлым, где самой главной ценностью вместо золота и металлов являлась магическая энергия. Но об этом позднее.

Окна в карете занавесили черной тканью, на которой словно готовилась взлететь огненная жар-птица, вышитая искусными руками служанок – герб и символ ныне осевшего во владениях западных земель помещика. Или, точнее сказать, помещицы. Уже пятнадцать лет как Жар-птица служила символом власти княжества, сменив собой изображение Белой волчицы. Словно тень, кортеж двигался прямиком к гостеприимно распахнутым вратам. Однако, на том и кончилось дружелюбие Столицы.

Когда кони миновали ворота, цоканье начало стихать по мере того, как процессия приближалась к массивным закрытым дверям, ведущим в замок. С каждым поворотом колеса в воздухе все сильнее чувствовалась невидимая глазу тяжесть, а сам воздух словно становился осязаемым, плотным, и каменел. Прибывших уже ожидала охрана. Двое солдат, облаченных в золотые доспехи, не двигаясь поджидали гостей, словно надзиратели.

Рухнувший на столицу ливень потушил факелы, расположенные по обе стороны у врат и главного входа. И потому, единственным источником света служили лишь вспышки молний, на мгновение озарявшие улицы и главный двор Обители Власти. Солдаты не вздрагивали и не вскрикивали, когда небеса вновь разверзались и пронизывались светящимися изломанными линиями. Крепкими руками, они держали острые копья, готовые в любой момент проломить броню противника, если таковой пожелает заявиться на главное торжество Меридиана. Их золотые доспехи сверкали во тьме, а перья на шлемах заметно взмокли и осунулись под грузом дождевых капель. На их лицах выражалось абсолютное безразличие, если не сказать пренебрежение к происходящему.

– Княгиня Елена, помещица Запада, – объявил глашатай, как только спешился со своего коня и подошел к карете, хлюпая металлом своего обмундирования по лужам. Он резко провел по поверхности своего чёрного доспеха пальцами, стряхивая осадки вниз, словно те были назойливыми червями, облепившими его обмундирование. – Прибыла по случаю инаугурации нового царя Меридиана, Эгрона.

Дверь кареты распахнулась, и навстречу солдатам вышла женская фигура, облаченная в изумрудный плащ. На плотный бархат тотчас попали водяные бусины. Лицо девы скрывала ткань капюшона, и лишь когда она прикрыла правой ладонью свои золотистого цвета локоны от немилости погоды, стража заметила рубиновый перстень помещицы на безымянном пальце, выдавший свою хозяйку. Это был отличительный знак каждого помещика, что являлся ставленником Царя на Землях Меридиана.

Государство поделено на четыре части, именуемые по сторонам света: Север, Юг, Запад и Восток. Почему же у этих земель не было названий? Неужто это автор схалтурил? Но нет. Ответ на этот вопрос дорогой читатель тоже получит позднее, как и многие другие разгадки. Но вернемся к описанию государства.

Главенствовал над всеми вышеупомянутыми частями Капитолий. Город в самом сердце страны, с Золотым Замком во главе, куда все четыре помещика съезжались время от времени по зову самого Царя – чтобы обсудить важные государственные вопросы, или же чтобы в знак преданности поцеловать руку нового самодержца. Ни разу за все двести сорок лет не прервалась царская династия. Как осел однажды в Обители Власти царь Селий из рода Кальдрим, так и его потомки, принадлежавшие к тому же роду, продолжали властвовать над всеми землями, вхожими в состав государства. А ежели рождались дочери в том роду, то ни один помещик не имел права просить руки царевны – не по праву это было. Приезжали свататься к молодым невестам иные царевичи, иностранные, что жили по другую сторону Карастова моря.

Золотые солдаты молча расступились в стороны, освобождая проход. Массивные большие врата с глухим скрипом отворились и неспешно приоткрывали зал, озаряемый факелами. Фигура в изумрудном плаще направилась вглубь замка. Минуя одну ступень за другой, княгиня, наконец, сняла капюшон со своей головы, обнажив светлые, точно лунный свет, волосы, волной струившиеся по её плечам. Взгляд зеленых, точно листва, глаз девы не выражал заинтересованности или удивления. Она не обращала внимания на статуи, сопровождавшие ее по пути в главный зал. Когда-то, давным-давно они казались ей огромными и пугающими. Но сейчас лицо девы не выражало ровным счетом ничего. Лишь желание поскорее закончить с делом, по которому она сюда приехала.

Владычица западных земель оставила все свои чувства и восторги от великолепия Обители Власти в своей дивной светлой юности, когда впервые приехала сюда со своей матушкой Рейной. Дабы представиться Царю, как наследница помещика Джиора, когда он погиб после очередной попытки осады Чёрного замка – столицы Запада – со стороны северян.

С тех пор минуло уж семнадцать лет. И знакомые стены стали для нее тусклее, тяжелее, мрачнее. Елена получила статус Княгини, и пережила не одно покушение на свою жизнь, а так же осаду Западной столицы. И, направляясь в самую пучину дворцовых интриг, что плели меж собой помещики, она отчего-то полагала, что нигде не будет более безопасного места, чем в самом сердце змеиного логова. Пока их головы заняты тем, чтобы укусить того, кто находился рядом с пастью. По крайней мере, пока что…

– Княгиня Елена. Мы ожидали Князя Еферия на инаугурации, – тон Якова, помещика Севера, звучал достаточно вежливо и в то же время холодно, однако, не скрылись от слуха Княгини нотки иронии и неудовольствия в его голосе. Еще бы, ведь помещицам во дворце никогда не были рады.

А сам Яков при любом упоминании имён помещиц, изливался ядом так, словно стараясь выплюнуть его как можно дальше, как можно больше, и, желательно, добавив кислоты. Началось это с тех пор, как он получил отказ на сватовство к тогда еще княжне Елене, а так же – не без участия Рейны – с грохотом вылетел из Чёрного замка.

Одет мужчина был в расшитый золотыми нитями плотный синий кафтан, подбитый пушистым мехом рыси. На воротник его высочества ушла не одна белоснежная норка. Но тем самым и подчеркивалась его принадлежность к Северу. Как и все жители его земель, Яков отличался высоким ростом и широкими плечами, а также слегка обветренным лицом, которое вот уже начали покрывать первые морщины. И если во всем мире можно было бы найти цвет грязной морской воды, то именно таким бы обладали глаза Якова.

Север давал Капитолию руду, драгоценные камни и металл. Синий замок, принадлежавший его хозяевам, картографы нарекали не иначе как Самоцветова гора. Вся территория северных земель была испещрена горами, заканчивавшимися на цепочке неприступных хребтов Финем Мунди. Там-то и кончались земли Меридиана, а пересечь Конец Мира никто так и не решился. Еще в первые тридцать лет с основания Меридиана туда отправилась группа отважных исследователей. Так и сгинули, как объясняли позже в Столице, заодно и добавляли, что нечего туда идти, если нет желания умереть страшной смертью.

– Князь Еферий поручил мне присутствовать на этом мероприятии, пока он занят делами государственной важности, – ровным тоном произнесла Елена, не спеша удостоить своим взглядом помещика Севера. Она предпочла бы скорее изучить ровную каменную кладку стен большого тронного зала; повторить еще раз со своим почившим просветителем итоги Великой Войны, сплотившей Меридиан двести сорок лет назад; отдраить конюшни Золотого замка, в котором уже собрались гости и вся царская знать. Она бы предпочла что угодно, но не почтить вниманием Якова, плюющегося во время разговора не только ядом, но и вином с кусками мясного пирога.

– Неужто есть дела важнее, чем приветствие нового царя Меридиана, Эгрона? – следом раздался голос помещика Юга, Торвина. Он казался более снисходительным к тому факту, что среди мужчин на мероприятии государственной важности оказалась женщина. Взгляд его темных глаз исследовал каждую складку зеленого платья Елены и слегка увлажнился, увидев красивую женскую фигуру. На пухлых губах мужчины, явно выпиравших из-под пышных усов, ютилась сальная улыбка. Та-самая, которую едва ли можно назвать искренней. Та-самая, с которой обычно прячут нож за спиной.

Торвин был на голову ниже своего соратника и заметно полнее. Тёмные кудри, касавшиеся плеч, делали лицо мужчины еще круглее. В отличие от Якова, одет он был в лёгкую красную рубаху, сотканную из атласа, и песочного цвета порты, собранные на голени и спрятанные в такого же цвета лёгкие сапоги. Тёмные цвета в южных землях не носили принципиально – на открытом палящем солнце попросту можно было сгореть.

Поверх рубахи на нём был бордовый жилет с вышитыми змеями – как символом его правления. В целом, это мог бы быть ладный южный костюм для столичных празднеств, если бы на животе помещика спокойно застегивались все пуговицы, а не торчали поперек ткани, словно норовя в любой момент вырваться из разрезов и угодить кому-нибудь в глаз.

Да и от самого Торвина пахло не сказать бы что приятно. Пары вина, смешанные с запахом конского дерьма говорили о том, что князь от самого своего Красного замка, именуемого Светом Кузнеца, ехал не просыхая, в карете с открытыми настежь окнами. Еще бы, ведь на южных землях никогда не бывает зимы, а жаркий воздух там бывает даже ночью – в этом убедилась сама княгиня Елена, когда путешествовала по землям Меридиана со своими целями. Но и об этом позднее.

Юг являлся кузнечным центром Меридиана, и вся броня, все мечи, что были у столичной армии, появились на свет из-под рук умелых мастеров именно на землях помещика Торвина. Близ Света Кузнеца свою мастерскую открыл и именитый во всем Меридиане коваль, Тариндор Южный, да обучал ремеслу тех, кто, по его мнению, был способным.

– Есть, помещик Торвин. К примеру, наша безопасность. Стоит ли говорить о том, что если оставить женщину у руля корабля, то едва ли она сможет защитить его от посягательств и нападений? Мой муж поступил мудро, оставшись в Чёрном замке для его обороны, пока я чествую нового Царя. Вскоре он к нам присоединится, – княгиня Елена холодно улыбнулась темноволосому мужчине. Следом она перевела взгляд на помещика Якова и ее губы мгновенно выровнялись, а улыбка исчезла. Во взгляде Хранительницы Запада была готовность к новым нападкам.

– Безопасность еще половина дела. А как Вы объясните то, что ваш «Чёрный легион» завоевывает новые земли? Вы расширяете свои владения, княгиня, против воли других? Вскоре ваши Земли по площади будут равны Северу и Востоку вместе взятым, а что дальше? Образование нового государства и суверенитет? – не унимался Яков.

Никто никогда не говорил вслух, как именно получал информацию о действиях других помещиков. Но в каждой части государства были свои шпионы, доносившие о любом вздохе на другом конце страны. Это были простые крестьяне, купцы, но были среди них и Шепчущие – люди, способные использовать элементарную магию, не затрачивая при этом ресурсов (коих и так было в дефиците). И потому княгиню слова помещика не удивили. Учитывая, сколько лазутчиков уже было поймано в Западных землях и содержалось в темницах. Одному Отцу и Матери было известно, сколько еще оставалось незамеченными и докладывали о каждом шаге, каждом взмахе пальца своим хозяевам, щедро (или же не очень) платившим им за информацию, которая потом обязательно использовалась в корыстных целях.

– Никто не говорит о подобном. И я лично не видела ни одного закона, запрещающего изучать территории, которые не находятся под чьим-либо контролем. Поверьте мне, я изучила том Законодержцев от корки до корки. – Елена пронзительно посмотрела в водянистые и пакостливые глаза помещика Севера, которые предпочла бы не видеть никогда.

Всякий раз, при взгляде на него, она ощущала рвотные позывы, и лишь с трудом ей удавалось сохранять самообладание. На вид Яков был высок, статен и ладен. Его чистое лицо и опрятная одежда не вселяли другим людям ничего дурного. От мужчины пахло хвойным ароматом и сандалом. Даже Еферий – супруг помещицы – не видел в нем опасности. И только Елена, кажется, готова была отправиться к ближайшей реке, чтобы совершить омовение, сразу после того, как встретилась с ним взглядом – настолько он казался ей… грязным человеком.

– Восточные земли ограничиваются Карастовым морем. Но никто не говорит о том, что им запрещено отправлять корабли, изучать глубины и поддерживать торговые отношения со странами, находящимися по другую сторону Великой воды. Ваши, Яков, земли находятся на Севере, и заканчиваются на цепочке массивных горных хребтов, которые, кажется, ни у кого еще духу не хватило пересечь, чтобы узнать, что там находится – настолько они высоки и неприступны, словно стена. Однако, вы вполне можете тоже их исследовать, если соберете достаточное снаряжение. Только не хотите. За нашими владениями – выжженная земля. Черная, обугленная. Вы прекрасно знаете, после чего она стала такой. И причина тому – война, что оказалась столь разрушительной. Земли за нашими границами до сих пор необитаемы. Там ничего не растет, и даже зверю не выжить, что говорить о людях. Мы ничего не нарушаем и не оккупируем чужие земли. Мы исследуем. И против чьей же воли? Царя, или Вашей?

Торвин молча выслушивал Княгиню, не проронив ни слова, и только у Якова с каждым мгновением, казалось, глаза становились все меньше и меньше, а огонь в них становился всё злее и злее. Помещик отставил в сторону бокал вина, пытаясь скрыть начавшуюся дрожь в руках. Одному Отцу и Матери, пожалуй, было известно, скольких усилий стоило ему держать самообладание. Ведь если в Капитолии в целом не жаловали женщин среди царской знати, то о властителях Севера ходили самые неприятные и мерзкие слухи. Начиная с того, что новорожденных дочерей они убивали, как только те появлялись на свет, а жёны и другие родственницы никакой ценности для них не представляли. Разве что, когда вопрос касался продолжения рода – тогда о них вспоминали.

– Ваша мать была куда более прозорливой и сдержанной, Елена. Пускай обнимут Отец и Матерь ее душу в солнечных садах. Чтобы княгиня Рейна при живом муже самолично заявлялась в столицу и занималась тем, что подвергала под сомнение власть Царя? Чтобы она стояла рядом с мужчинами, и макала их в нечистоты одними лишь своими словами? Ни единожды не было подобного. Хотя, не могу не отметить: помещица хорошо постаралась, отправив своего супруга в мир иной и взяв бразды правления в свои руки. Почему бы Вам не последовать её примеру кротости и скромности? Прекратите попытки встать на один уровень с нами. Вам этого никогда не достичь, так довольствуйтесь тем, что уже имеется, пока и этого не лишились.

Казалось, с приходом нового самодержца, с властителей земель сняли оковы, запрещающие как-либо осквернять память и лик представителей воли Царя в других княжествах, отличных от Столицы. Меридиан во время правления почившего государя Ланна явно отличался от того, что видела перед своими глазами Елена. По крайней мере, еще несколько лет назад в тронном зале, среди многочисленных гостей, невозможно было получить завуалированную угрозу в свой адрес.

– Ваши слова, Яков, звучат достаточно смело. Могли бы Вы вновь повторить их, но в присутствии Владыки? – Елена не отводила пристального взгляда зеленых глаз от лица Якова. Мужчина стал противен ей в первый же миг, как только она, будучи еще девицей, увидела его в тронном зале Чёрного замка. Каково же сейчас было облегчение Елены, что тогда, пятнадцать лет назад, Княгиня Рейна отвергла предложение посланца с Севера.

Между ними воцарилась пауза, наполненная перезвоном бокалов, заливистым смехом гостей и мелодичным напевом барда, чей голос, казалось, плыл в воздухе, смешиваясь с теплым светом свечей. Величественный тронный зал Обители Власти поражал своим размахом: тяжелые дубовые столы, покрытые богато вышитыми скатертями, стояли рядами, и уставленные угощениями едва ли когда-либо пустовали – пиршества в Золотом замке не знали конца. Здесь, среди роскоши и бесконечного веселья, всегда витала тень власти, клубившаяся в воздухе, словно предвестие грядущих интриг.

На небольшом постаменте, в самом сердце зала, возвышался пока что пустой трон – массивный, с высокой спинкой, украшенной тончайшими золотыми узорами, изображавшими легендарных зверей (символов почивших царей). Отсутствие правителя говорило громче любых слов. Самодержец, как и подобало особе Высоких кровей, никогда не являлся первым. Он выжидал, пока тронный зал наполнится до краёв. И когда ожидание достигнет своего пика, он обязательно снизойдёт к своим подданным.

По обе стороны от трона выстроились четыре массивных кресла, каждое из которых олицетворяло часть великого государства. Слева, окутанный отблесками факелов, стоял синий стул – символ холодного, непреклонного Севера, земель неприступных гор. Рядом с ним – кресло глубокого, насыщенного красного цвета, подобного раскаленному золоту при заходящем солнце, принадлежавшее владыке Востока – землепроходцу, купцу, мореплавателю, чьи корабли бороздили воды Карастова моря.

По правую сторону от царского трона располагалось кресло огненного цвета, словно выхваченное из самого пекла кузнечных горнов Юга, где вино лилось рекой, а клинки ковались искуснейшими мастерами. И, наконец, у самого края возвышения, словно тёмная тень, притаился черный стул Запада, земли загадочной и опасной, чья история была пропитана кровью и магией.

Эти кресла стали символами власти, наследием поколений, немыми свидетелями сговоров, предательств и великих решений. И сегодня, в этот особый вечер, все они ждали своих хозяев – тех, кто правил частями великого, но хрупкого государства.

– Полно вам. Мы собрались здесь не для того, чтобы показать друг другу зубы, – прежде чем последовал какой-либо ответ со стороны Якова, в разговор вмешался помещик Востока, Саладор. Под властью мужчины оказалась малая часть государства, что находилась по другую сторону Столицы. И, в отличие от своих соратников, он был более благосклонен к происходившему, а если еще точнее сказать – вовсе находился в стороне от дворцовых интриг, что имели привычку плести приближенные Царя.

Саладор, как и его брат Еферий, князь Запада и супруг Елены, олицетворял саму суть своего рода – высокий рост, смуглая кожа, крепкое телосложение, широкие, выразительные черты лица, в которых угадывалась красота их предков. Темные, словно полуночное море, волосы ниспадали на плечи мягкими, тяжелыми прядями, а в глубоких, холодных глазах отражалось небо, затянутое бурей.

И все же, несмотря на внешнюю схожесть, в облике каждого из них таилась своя история. Саладор, сдержанный, с чуть насмешливой улыбкой на губах, носил свои черты легко, с лукавым прищуром, словно знал какую-то тайну, недоступную остальным. Его движения были плавными, почти небрежными, но в них сквозила уверенность человека, привыкшего получать желаемое.

Князь Востока уже успел пригубить не один кубок вина, и теперь его глаза лихорадочно сверкали в полумраке зала, отражая пляшущие огоньки свечей. Походка его, прежде уверенная и ровная, обрела некую плавность, граничащую с небрежной грацией, словно он невидимо скользил меж гостей в ритме своего собственного, никому не понятного танца.

Огненно-красный кафтан облегал его статную фигуру, словно пламя, готовое разгореться от малейшего дуновения. Ткань, легкая, но плотная, была расшита тончайшими медными нитями, складывавшимися в замысловатые узоры – морские волны, разбивающиеся о борта величественных кораблей, что не знали страха перед безбрежными водами. В вышивке таилась история Востока, его покоренных горизонтов и непреклонных мореходцев.

Тёмно-синие сапоги князя гулко цокали по каменному полу, но даже этот гул казался частью его танца – рваного, причудливого, будто он уже не шел, а следовал за музыкой, что звучала у него в голове. Вино текло в его крови, разгоняя холод, и с каждым шагом Саладор становился похож на пьяного актёра в театре теней, разыгрывающего собственный спектакль – беспечный, уверенный, чуть насмешливый.

Огненный замок, который так же все картографы помечали как Огненную Гавань, являлся так же и крупным портом, первым по своей величине, обгоняя южный. Восток славился тем, что в нем воспитывались умелые моряки и грозные воины. Все деловые переговоры с иностранцами велись именно через столицу восточных земель, потому что князья и придворные могли без труда найти ключ к любому чужеземцу. На востоке знали многое о культурах других стран, изучали языки, собирали свою богатую библиотеку из сочинений иностранных авторов. Так же, как и на юге, там занимались ловлей рыбы, поставляли её в Капитолий в обмен на золото.

И, обращенные скорее на морские путешествия, а также иностранные дела, князья Востока совершенно не разбирались в том, что творилось у них перед самым носом. Да и, честно сказать, не особо хотели в том разбираться. Однако, когда грозила серьезная опасность, они могли быстро собраться и дать отпор, достойный тех слухов, что ходили об их воинской доблести и умениях. Таковым был и Еферий, часто страдавший от скуки в Чёрном замке, и потому чинивший немало проблем своей супруге.

– Мы чествуем Царя Эгрона, братья помещики, – раздался теплый, чуть хмельной голос Саладора, и в ту же секунду он поднял свой кубок, вино в котором вспыхнуло алыми отблесками в свете факелов. – Давайте оставим все распри за пределами дворца. Сегодня – вечер празднества, а не интриг.

Он повернулся к Елене, его светлые глаза мерцали в полумраке зала с хитринкой, будто в них пряталась непроизнесённая шутка.

– Испробуете вина, княгиня? Быть может, наконец, оцените вкус столичного алкоголя? Он сладок, но не приторен, терпкий, но не резок. Лучшие винодельни Меридиана вложили в него свою душу.

Елена чуть наклонила голову, уголки её губ дрогнули в вежливой, едва заметной улыбке.

– Благодарю, Саладор, но вынуждена отказаться. У меня… давние споры с винодельнями, – в её голосе скользнула тень насмешки. – Вкус столичных и северных напитков для меня слишком… горьковат.

Она не стала добавлять, что каждый раз, когда кто-то приносил в дар Черному замку столичное вино, её первый глоток неизменно оборачивался гримасой отвращения, а содержимое кубка оказывалось выплеснутым в ближайший горшок с цветами. Последний такой эксперимент закончился тем, что растение увяло за считанные часы, и с тех пор княгиня предпочитала не рисковать.

– Однако я рада вас здесь увидеть, – добавила она, вновь кивнув в знак приветствия.

Саладор рассмеялся, покачав головой, но не настаивал.

– Как и я вас, – с лёгкой улыбкой отозвался Саладор, его голос звучал мягко, но в тоне сквозила привычная уверенность. – Позвольте мне украсть жену моего брата на пару слов. Хочу узнать, как там наш доблестный Еферий – надеюсь, он не захлебнулся в делах и не забыл о своем родном Востоке?

Он сделал приглашающий жест, чуть склонив голову, и Елена, не медля, шагнула вперёд. Их фигуры скрылись в полумраке зала, оставив позади двух помещиков, которые, казалось, прочно вросли в свои места.

Яков проводил княгиню колючим взглядом, его глаза цвета стоялого льда сузились, когда свет факелов скользнул по струящимся локонам Елены, отливавшим золотом. Сжатые губы его дрогнули, но он так и не произнёс ни слова – лишь налил себе ещё вина. Его пальцы с силой сжимали кубок, словно тот был виновником всех его неудач.

Торвин же, напротив, не утруждал себя молчанием. Смачно отхлебнув из кубка, он шумно сглотнул, словно нарочно смакуя каждую каплю, а затем, не стесняясь, звонко рыгнул, небрежно вытирая рот тыльной стороной ладони. В густых усах его блеснули капли вина, а на пухлом лице расползлась самодовольная, сальная усмешка.

– Еще раз благодарю, Саладор. Общество Северян губительно для моего настроения, – произнесла Елена достаточно тихо. Так, чтобы ее слова мог услышать только посланец с Востока. Мужчина усмехнулся ее словам, ничего не отвечая. Они друг друга поняли. Даже до Саладора дошло на второй встрече с Яковом, что тот любезным и дружелюбным нравом не отличался. Спутники прошли ближе к своим местам, поднявшись на небольшой постамент.

Самого Царя в зале еще не было. Он должен был появиться с минуты на минуту. Верховный Законодержец сначала должен был собрать всех четырех помещиков возле трона, дабы те стали свидетелями восхода на престол нового Государя. Затем, каждый должен будет поцеловать руку нового Владыки. И после того, как все находящиеся в зале дворяне преклонят колено вместе с князьями, можно будет приступать к пиршеству. Но едва ли это остановило гостей, которые уже начали приступать к угощениям.

Наконец, массивные двери тронного зала отворились. Два стражника, облаченные в золотые доспехи, единым движением встали по разные стороны прохода и поставили рядом с собой золотые копья, звонко стукнув по полу. В зале раздался переливчатый звон горна, призывающий к тишине. И гости тотчас стихли, а бард перестал петь. Через парадный вход вошел Верховный Законодержец. Это был рослый пожилой человек, облачённый в длинное белоснежное одеяние, полностью закрывавшее его тело, ткань которого спускалась от шеи до пят. Его чуть склонившуюся вниз голову украшал блестевший в свете множества свечей золотой головной убор, похожий на высокую удлинённую шапку.

Он медленно шёл вдоль столов, не обращая внимания на гостей. Взор Валия был устремлен куда-то вперед. Казалось, он смотрел лишь на трон. Но затем, его тёмные глаза вдруг обратились на Елену. В них княгиня увидела тяжесть, скорбь и печаль. Казалось, он был единственным из присутствующих, кто скорбел по почившему царю. Но было в его облике что-то еще. Верховный Законодержец выглядел так, словно нёс на своих плечах тяжкий груз и чувствовал себя безмерно виноватым перед кем-то. И, может быть княгине показалось, но как только Валий заметил её среди помещиков, на лице пожилого мужчины мелькнула тень улыбки. Мрачной и вместе с тем сострадательной.

Пока Валий направлялся по пустому проходу к трону, князья вместе с Владычицей Запада спешно заняли свои места. Елена сделала несколько шагов, и тут же оказалась у черного стула. Перед князьями и княгиней уже был накрыт длинный стол, где царя и его волеизъявителей уже ожидали угощения. Законодержец поднялся на возвышение и, встав перед гостями, раскатистым голосом объявил:

– Пред Отцом И Матерью, властью Их, приглашаю Эгрона, сына Ланна, из рода Кальдрим, взойти на трон. Нарекаю его верховным правителем Меридиана, изъявителем Воли Богов, Наместником Душ, Покровителем помещиков. Да здравствует Самодержавный Царь, да будет его правление долгим и радостным для всех нас! – слова верховного законодержца не менялись на протяжении всего времени его службы. Менялись лишь имена восходящих на престол царей. Сам же законодержец внешне напоминал Елене одного из тех старцев, которых она замечала во время своих поездок по деревням. Им было около двухсот лет, и они могли рассказать многое об истории Меридиана. Они видели немало царей, и могли сосчитать, сколько раз трон государства освобождался, и вновь оказывался занят.

Когда в зале появился Эгрон, стены главного Замка заполнила тишина. Елена стояла рядом с Торвином, тем самым замыкая число господ, находившихся возле трона Меридиана и ожидавших владыку. Она чувствовала на себе пристальные взгляды гостей. Казалось, даже слышала перешептывание в зале. Ведь где это видано, чтобы среди помещиков находилась женщина, когда нет на то весомой причины?

Ее мать, Княгиня Рейна, появилась в Столице самолично только после смерти князя Джиора. Тогда царствовал отец Эгрона, Ланн, и он запретил любые споры и высказывания касаемо его волеизъявителей в частях Меридиана. Остальным помещикам оставалось только перешептываться в своих покоях, да посылать друг другу воронов с письмами, полными претензий и грязных сплетен.

Однажды, подобные действа привели к восстаниям – градус недовольства рос, несмотря на запреты Царя. Все происходило в тишине и тени, скрываясь ото всех и от того проявилось довольно внезапно, словно случился прорыв. И ближние части к Западному Замку – Северные и Южные – объявили гражданскую войну, пытаясь свергнуть и убить пришедшую к власти на Западе княгиню Рейну. Елена была еще совсем ребенком, и все же помнила те события. Она видела из высокой башни, как боролась её мать, как блестели золотом её косы, покуда меч княгини рассекал воздух и покрывался кровью. С безвременной кончиной ее матери, запрет на обсуждение подкрепили законами. Сплетни и любого рода разговоры, осквернявшие помещиков, или же призывы к атакам на соседние земли карались ничуть не мягче, чем убийства. Любое неповиновение каралось смертной казнью. Но цари на то и цари, чтобы менять законы с приходом к власти.

Елена помнила царя Ланна столь отчетливо, словно их первая и единственная встреча была днем раньше. Высокий, плотный мужчина, чья широкая спина и массивные плечи внушали уверенность и силу, стоял перед нею, словно олицетворение самой королевской власти. Его светлые волосы, ниспадавшие волнами, казались частью золотой короны, которая будто бы сливалась с его прядями, делая её неотделимой от сущности самодержца. Голубые глаза царя были ясными и глубокими. В них светились мудрость и доброта, как у человека, что нес тяжесть власти, но не утратил человечности. Его улыбка, мягкая и искренняя, лежала на губах, словно он никогда не позволял суровости затмить тепло, которым он щедро одаривал окружающих.

Когда юная княжна Елена, тогда всего тринадцати лет от роду, склонилась перед ним и прикоснулась губами к его царскому перстню, Ланн сразу же протянул свою большую, тёплую руку и легко поднял её на ноги. В его движениях не было высокомерия – напротив, он поднял её так, будто считал равной, достойной внимания и уважения.

– Ох, как бы я хотел, чтобы у меня была дочь, – прогремел в стенах светлого, залитого теплым полуденным солнцем тронного зала его хриплый, но ласковый голос. – Такая же красивая и умная, как ты, дитя. Она была бы прекрасной царицей.

Его слова запали в душу Елены, тогда ещё девочки, испуганной блеском и величием двора. Она помнила, как его светлые глаза, окутанные добродушной задумчивостью, изучали её. Ланн казался ей исполином, защитником, который мог вместить весь мир в свои объятия.

Рядом с царём стоял его сын, тогда ещё подросток. Долговязый, нескладный, он выглядел скорее тенью своего великого отца, чем наследником его трона. Золотой кафтан блестел на нём, но не скрывал резких, угловатых черт. Эгрон держал руки за спиной, с холодным, почти брезгливым выражением на лице, глядя на княгиню и её дочь, приехавших из Запада. Взгляд его больших серых глаз был наполнен высокомерием и скрытой ненавистью. Когда его отец произнёс тёплые слова о Елене, мальчишка стиснул зубы так, что это было видно. Гримаса злости исказила его лицо, сделав почти уродливым. Это выражение говорило о желании избавиться от той доброты, которая, как он считал, делала отца слабым.

Но прошлое, как это часто бывает, рассыпалось, словно пыль. В одно мгновение Елена снова оказалась в настоящем, в тускло освещённом тронном зале. Ветер, проникший сквозь щели окон и приоткрытые двери, шевелил пламя факелов, заставляя их плясать, как неугомонные призраки. А перед Еленой возник сын Ланна – нынешний Царь Эгрон.

Первое, что бросилось княгине в глаза, это резкий контраст с его отцом. Взгляд Ланна, такой добродушный и светлый, не имел ничего общего с угрюмым, тяжёлым выражением серых глаз его сына. Худое и угловатое лицо напоминало о недостатке внутренней силы, которой всегда был полон отец нынешнего Государя.

Корона на голове Эгрона казалась слишком большой, неестественно громоздкой, как если бы он был недостаточно велик для неё. Чёрные волосы, спутанные и неухоженные, лишь усиливали это впечатление. Губы, тонкие и бледные, изогнулись в язвительной усмешке. Елена, склонившись, без какого-либо удовольствия прикоснулась губами к зелёному перстню на его мизинце, минуя чёрное, как тень, кольцо на безымянном. Его ладонь была грубой и шершавой, и от неё веяло ледяным равнодушием.

– М-да, нынче присылают кого ни попадя, – произнёс Эгрон, его голос скрипел, как несмазанные петли. И в этот момент за его спиной мелькнула странная тень, словно чёрный дым. Помещица успела заметить её прежде, чем та испарилась.

Елена выпрямилась, пряча руки за спиной. Слова царя обрушились на неё, как пощёчина, но лицо девы оставалось неподвижным. Лишь внутри всё кипело. Она смотрела на Владыку, но в памяти продолжал всплывать образ Ланна – доброго, сильного, настоящего Царя. Эгрон же был извращенным фантомом своего предшественника, чёрным, испорченным и изломанным. И всё, что было в нём, казалось усмешкой над величием, которое некогда олицетворял его отец.

– Князь Еферий отправил меня сюда ввиду важных дел, которые требовали его безотлагательного вмешательства, Ваше Величество, – отчеканила Елена. Пальцами она старалась растереть проступивший пот на своих ладонях.

– Охотно верю вам, Княгиня. Охотно верю, – усмехнулся Эгрон, его голос звучал лениво, почти насмешливо, будто он играл с собственными словами, смакуя их. Бросив на Елену последний, цепкий взгляд, он отвернулся и направился к трону.

Над ним развевалось знамя, но не из ткани, сотканной умелыми руками мастериц, а из волшебных частиц, соединённых заклинаниями. Оно парило в воздухе, мерцая живым светом, будто созданное из множества искр. В центре – огромный серебряный лев, его голова, массивная и монументальная, соединяла воедино четыре цветные части круга: черную, красную, синюю и огненную – символы земель Запада, Юга, Севера и Востока. Этот зверь стал новым символом власти.

Раньше, при Ланне, там парил белый ворон – мудрый, проницательный, оберегающий. Теперь же его место занял лев, разевающий пасть в беззвучном рыке, словно пытаясь доказать своё превосходство.

Вспышки факелов отражались в знамени, заставляя его переливаться то холодным серебром, то алым заревом, словно в нем пульсировала сама кровь Меридиана. Но даже среди этого ослепительного великолепия Елена чувствовала что-то неестественное, почти показное.

Создать подобное знамя мог лишь маг невероятной силы, тот, кто имел доступ к неисчерпаемым источникам энергии. Подобные иллюзии – пустая трата магии, которой в Меридиане и без того не хватало. Елена знала, что крестьянам были неподвластны сложные заклинания без дорогих артефактов или редких элементов, хранивших силу. И все же здесь, в этом зале, магию разбрасывали, как золотую пыль на балах, лишь бы показать величие нового Владыки.

Но если золото можно было добыть, то с магической энергией всё обстояло иначе. Её запасы не бесконечны.

– Да благословят Отец и Матерь Царя Эгрона! Да принесёт он благо Меридиану! – раскатистый голос Якова пронёсся по залу, словно удар медного колокола, заставляя гостей, ещё занятых разговорами, обернуться.

Он поднял свой бокал с вином. Стоя лицом к залу по правую руку от Владыки, Яков выглядел почти торжественно, но в его облике читалось не только благоговение. Его губы растянулись в широкой улыбке, обнажив крепкие, слишком ровные зубы. Но в этом выражении не было тепла, не было искренности – только холодный, тщательно выверенный жест, который, казалось, предназначался лишь одному человеку в этом зале. Княгиня видела подобное прежде – у псов, пресмыкавшихся перед хозяином, у волков, осторожно подбиравшихся к более сильному зверю в стае. Это был не радостный клич союзника, а заискивающий оскал подчинённого хищника. Готового, если потребуется, впиться клыками в глотку того, перед кем он сейчас склонился.

Эгрон не обратил на него внимания, принимая этот жест как должное. Он знал цену таким людям. И, возможно, именно потому не потрудился даже взглянуть в сторону Якова.

Вслед за возгласом помещика по залу прокатился одобрительный гогот гостей, который прервала яркая вспышка молнии. От раскатов грома, проследовавших за нею, задребезжали стекла в витражах. Елена подняла свой бокал, но не стала осушать его, обводя взглядом присутствовавших. Вдруг она почувствовала легкую дрожь под тканью платья, на уровне своей груди. Поднеся ладонь к бархату и нащупав под ним металлический амулет, она перевела взгляд в сторону выхода. К ней направлялся солдат в черном облачении. Минуя ряды гостей, он подошел к княгине. Елена встала из-за стола и поклонилась новоиспеченному Царю, а также остальным помещикам.

– Прошу прощения, но мне нужно отойти, – ее голос звучал ровно, почти непринуждённо. Она уже нарушила за этот вечер столько правил, что ещё одно – всего лишь капля в переполненной чаше.

Взгляд помещицы скользнул по лицу Саладора, сидевшего у правого плеча Царя, и она улыбнулась, прежде чем быстрым, уверенным шагом направиться к выходу.

Но, как и следовало ожидать, молча её отпускать не собирались.

– Хорошо хоть тост удосужились выслушать! – громыхнул Торвин, запрокидывая голову назад и осушая половину своего кубка одним глотком. – Тонкие, видать, нервы у вас, княгиня. Интересно, как Вы с таким нравом Западом правите?

Яков, сидевший у другого конца стола, разразился глухим, гавкающим смехом. За ним подхватили и остальные гости, спаянные одним духом.

– Всё равно, баба у трона – к беде! – лениво пробормотал князь Севера, поднимая свой кубок, словно воздавая хмельную дань этому «неизменному» порядку вещей.

Смех за спиной княгини сливался с общим гулом зала, но произнесенные ей в спину слова резали слух острее кинжала. Однако, она не остановилась, не выдала ни раздражения, ни презрения. Шаги помещицы были такими же уверенными, как и прежде, спина – прямой, а голова – высоко поднятой. Она не дала им этой радости – увидеть, что их насмешки задели её.

Елена шагнула через массивные ворота тронного зала, и тяжёлый гул их закрытия эхом разнёсся по каменным сводам. Древние двери, покрытые узорными барельефами и символами Отца и Матери, с громким стуком сомкнулись, будто запирая за её спиной не просто зал, но и всю ту холодную враждебность, что витала в воздухе. Двое стражников, оставшихся у входа, в едином движении повернулись к ней.

Владычица Запада не оглянулась. Её высокая фигура, закутанная в изумрудное платье с серебряной вышивкой, двигалась ровно, как если бы за её плечами не было ни слов царя, ни унижений. Свет факелов, едва освещавших каменные плиты пола, блеснул на её длинных светлых волосах, спадавших до самой спины.

В коридоре, куда она вышла, было значительно холоднее, чем в зале, и этот ледяной воздух сразу коснулся нежной девичьей кожи. От резкой смены температуры на щеках Елены проступил лёгкий румянец, но её лицо оставалось бесстрастным. Ладони, скрытые в рукавах, сжались в кулаки. Она ощущала этот холод не только телом, но и душой – он словно был отражением её нутра.

– Послание от князя, Ваше высочество, – вполголоса проговорил солдат, вышедший вместе с нею, и передал Елене небольшой свиток, который она тут же скомкала, стоило ей бегло прочитать его содержимое. Лицо ее в одно мгновение обрело жесткие черты, а в зеленых глазах появились искры гнева.

– Подери тебя темень, Еферий! – как можно тише прошипела Княгиня. За ее спиной стояли солдаты в золотом облачении, и она не хотела, чтобы те стали свидетелями ее уязвимости, а затем охотно передали всё вышестоящему командиру. За закрытыми дверьми слышался приглушенный гул сотни голосов, чей-то смех и звон бокалов. Празднование было в самом разгаре.

Весь оставшийся вечер, посвящённый приветствию нового царя, княгиня Елена сидела в тронном зале, окружённая блеском и звуками пиршества, но чуждая всему происходившему. Её взгляд, блуждавший и исполненный если не явного пренебрежения, то едва скрываемой скуки, медленно скользил по величественным сводам зала. Высокие стены из мрамора, украшенные развевающимися магическими знаменами, освещались приглушённым светом факелов. Узоры на гобеленах оживали и двигались, подобно теням. Знамёна, словно живые, трепетали в воздухе, будто подчёркивая торжественность момента, но их магическое мерцание казалось Елене не более чем дешёвым трюком.

Зал был наполнен звуками, которые переплетались в хаотичную симфонию праздника: громкие тосты, звон бокалов, скрип столешниц, на которые без стеснения опирались пьяные гости, и хохот, пронизывающий шум, как острый кинжал. Слуги Самодержца, облачённые в простые, но опрятные светло-хлопковые одеяния, беспрерывно сновали между столами, наполняя кубки и убирая крошки. Их лица были бесстрастными и пустыми, будто и они сами были частью декораций.

Центральное место на столах занимали огромные блюда с запечёнными баранами. Их румяные бока были покрыты золотистой корочкой, источающей аппетитный аромат трав: розмарина, тимьяна и базилика. Вокруг каждого из блюд аккуратно разложили корнеплоды: морковь, картошку и луковицы, запечённые до сладости, а на рёбра были натянуты веточки ягодного соуса, который стекал, создавая видимость драгоценной эмали. Рядом с баранами возвышались туши кабанов, поданных целиком. Их головы украшали венки из розмарина, а во рты были вставлены яблоки. Мясо было приправлено смесью специй – перца, кориандра и мускатного ореха – и подано с густым соусом на основе красного вина.

Чуть ближе к краям столов располагались огромные мясные пироги с хрустящей золотистой корочкой. Их формы были разнообразными: от традиционных круглых до сложных плетёных конструкций, напоминавших герб царя. Внутри каждого пирога скрывались сочные кусочки телятины, оленины или куропатки, а сверху тесто было украшено витиеватыми узорами в виде птиц, деревьев и звёзд. В корзинах, выложенных льняными салфетками, лежали буханки хлеба, их тёмные корки источали запах ржаного солода и жаровни.

По углам столов стояли блюда с дичью: фазанами, утками и голубями. Их туши были покрыты глянцевой глазурью из мёда и ягодного сиропа, который придавал мясу лёгкую сладость. На одном из столов в центральной части возвышались подносы с рыбой. Щука, сёмга и треска, запечённые с травами, лежали на слоях зелени, а вокруг них были аккуратно разложены ломтики лимона. В центре каждого блюда – маленькие пиалы с соусами из уксуса, горчицы и миндаля.

Все эти великолепные яства сияли, создавая ощущение, что тронный зал был местом волшебного изобилия. Ароматы жареного мяса, пряностей и сладостей смешивались, образуя симфонию запахов, от которой кружилась голова. Столы не просто манили гостей, они подчёркивали роскошь и власть Самодержца.

На этом празднике женщины оказались в меньшинстве. Помещица уже привыкла к такому положению вещей. Те немногие, что присутствовали, скорее напоминали марионеток – покорные жёны дворянской знати, замершие рядом с супругами, как предметы обстановки. Они сидели на своих местах, отстранённые и молчаливые, с холодными, безжизненными взглядами, направленными то на столы, уставленные угощениями, то на своих мужей, которые увлечённо набивали желудки вином и элем. Их руки двигались словно по чьему-то приказу, отламывая кусочки хлеба или поднося к губам кубки. В их движениях не было радости.

Платья, которые впечатляли роскошью, на самом деле оказались лишь попыткой скрыть пустоту, царившую в их душах. Рукава, расшитые драгоценными камнями, и корсеты, стянутые до идеальных форм, подчеркивали красоту, которую ценили их мужья, но сами женщины, казалось, уже давно не верили в эту внешнюю оболочку.

Елена, в отличие от них, сидела прямо, с выправкой, которая выдавала в ней правительницу. Её платье из тяжёлого зелёного бархата, украшенное тонкой серебряной вышивкой, мягко отражало свет факелов и свечей. Лишь тонкая диадема из кристаллов огненного цвета, держала её пышные светлые волосы. Её овальное лицо, спокойное и непроницаемое, было бледным, но это не придавало ей болезненного вида – напротив, холодная красота княгини выделяла её среди толпы.

Сквозь суету и шум она то и дело изучала собравшихся, словно пытаясь разглядеть что-то за их громкими тостами и приторной радостью. Но, чем дольше она смотрела, тем больше убеждалась, что всё это лишь блестящая в глаза пыль, скрывающая гнильё. Празднество, хоть и посвящённое началу новой эпохи, казалось ей не более чем очередной демонстрацией власти, в которой мужчины упивались своей силой, а женщины – своим бессилием. Она позволила себе лишь короткий вздох, когда очередной тост, полный пусты высокопарных слов, разрезал шум зала.

Любые празднества в других частях Меридиана, конечно же, меркли в сравнении со столичными. По традиции, восшествие на престол нового Царя знаменовалось, прежде всего, чередой гуляний внутри Обители Власти. И где-то спустя семь дней, если останутся твердо стоящие на ногах дворяне, праздник продолжится.

Капитолийские «дома любви» в честь такого праздника открывали свои двери нараспашку и не боялись рейдов командиров их числа Золотых солдат. Наоборот, были им рады, так как те больше остальных способствовали росту выручки. Оборот увеличивался словно на дрожжах. Но мало кого волновало такое лицемерие – когда в обычные дни совершались рейды и облавы, а во времена гуляний сам начальник стражи готов был предаться ласкам женщин, отошедших далеко от божественной сути Матери.

Княгиня Елена оказалась в Столице во второй раз в жизни, но была хорошо осведомлена о тонкостях Капитолийского бытия. Во многом, благодаря ее супругу, Князю Еферию. Который через солдата сообщил своей жене, что присутствовать на празднествах не сможет. И от того Елена, хоть и была зла на него, но виду остальным не подавала, дабы не возникло лишних разговоров. Коих, как казалось, и так было предостаточно.

– Княгиня, все хорошо? – сквозь гул празднующих дворян и чей-то хохот прямо возле ее левого уха послышался голос Саладора. Светловолосая дева слегка встрепенулась, будто ото сна. Она вежливо улыбнулась помещику, но ничего не сказала, лишь кивнув в ответ на его вопрос.

– Может, все же попробуете вина? – уточнил восточный владыка, покинувший свое место.

Елена приблизилась к уху мужчины и довольно громко произнесла, уловив на себе взгляд Эгрона:

– Нет, благодарю, Саладор. Вино ненадолго притупит мою головную боль, но затем, она станет еще сильнее, к сожалению.

Восседавший на своем теперь уже законном месте Царь находился не только в самом центре Приемного Зала, но и возле правого плеча помещика Юга. Яков и Елена замыкали цепочку «Главенствующих лиц Меридиана» с разных частей зала, но даже будучи на другом конце праздничного стола, Елена чувствовала на себе пристальный ядовитый взгляд помещика Севера, пересекавший длинную расписную скатерь. Торвин же, сидевший рядом с нею, жадно глотал один кубок вина за другим. Паж, стоявший рядом с помещиком, не успевал наполнять бокал Князя. Когда в кувшине кончилось вино, темноволосая девушка испуганно посмотрела на Князя своими большими серыми глазами и исчезла за дверью в стене, расположившейся за их спинами. По всей видимости, там была кухня.

«Накажи Еферия Отец, не внемли его просьбам Матерь, и подери Темень за то, что оставил меня одну со всем этим сбродом» – улыбнувшись уголками губ Царю, Елена вновь повернулась в сторону зала.

Светлое и мягко очерченное лицо ее поменялось. От легкой улыбки не осталось и следа. Она внимательно и настороженно осматривала присутствовавших гостей, словно любой из них в одночасье мог на нее напасть или сделать громкое язвительное заявление. Но, пока что все обходилось лишь оценивавшими взглядами. Все выглядело на удивление спокойно. И все же, она не собиралась оставаться ни на одно мгновение дольше следующего утра.

На небольшой площадке, что образовалась между приглашенными гостями, оживленно поедающими поставленные перед ними угощения, и столом, объединившим за собой Царя и помещиков, стоял бард. Высокий и статный юноша заметно очаровал собой оставшихся дам, которые не были заняты своими мужьями или угощениями. Они в восторге, смешанном с благоговением наблюдали за тем, как слагал песни темноволосый юнец, в стеганой куртке с цветочным орнаментом зеленого цвета. Прямо под стать глазам.

«Гордый Меридианский Лев, он высок и ладен

К предателям Престола Эгрон беспощаден.»

Елена вновь почувствовала на себе пронзительный и пытливый взгляд Самодержца, сама же с невозмутимым видом продолжила откалывать вилкой мясо. Вокруг барда кружились в незатейливом танце молодые барышни. Если на Западе в танец вкладывался какой-то смысл, и все движения оттачивались и являли собой сакральное действие сродни еще одному языку, то здесь, по всей видимости, девы своими тонкими запястьями и молодыми телами просто привлекали к себе внимание собравшихся, пока по каменным стенам зала проносился звонкий и глубокий голос музыканта:

«Берегись, враги! Наш Царь любим народом

Нас никому не взять! Мы стойкие к невзгодам.»

– Ваше Величество, благодарю за столь большой и щедрый праздник в Вашу честь. Запад всё так же верен Вам и Вашему слову. А теперь, прошу прощения, но мне нужно покинуть зал. Я дурно себя чувствую, – Княгиня вышла из-за стола и, подойдя к Самодержцу, в очередной раз нарушила правила поведения при дворе. Помещик обязан был присутствовать на всех мероприятиях по чествованию Царя, а также на гуляниях, пока Государь не объявит об их завершении. Бард продолжал петь за спиной Княгини.

«Великая война нас не сломила

Мы породнились, в единстве – сила!

О ней мы будем помнить и века вперёд,

Судьба Меридиана с собою нас зовёт!»

– Что же, Княгиня, покидаете нас? Как спешно, – тон Эгрона не выражал ни удивления, ни расстройства. Наоборот, он словно бы радовался тому, что в приемном зале одним лицом, которое ему не хотелось видеть, стало меньше.

– Боюсь, моё женское тело слишком хрупкое для подобных Великих празднеств. Оно попросту не выдержит здешнего… Веселья.

– В таком случае, приятной Вам дороги по пути в Черный замок, Княгиня. Смотрите, осторожнее на тракте. По ночам очень много разбойников ошивается в лесах, – участливо добавил Яков, смерив Елену презрительным взглядом.

– Благодарю за беспокойство, но я отправлюсь на рассвете, как только возничий отдохнет.

И, минуя столы с угощениями и мясом, Княгиня направилась вдоль центрального прохода к вратам, что вели из зала на лестницы. За ее спиной оставались лица дворян. Кто-то осуждающе свистнул, кто-то – даже не обратил внимания на уход помещицы, заливая свое горло отборным столичным вином. Не увидела Елена лишь что, как между собой перешептывались Царь и подоспевший к нему владыка Севера, пока Саладор хлопал в ладони и полностью внимал песне барда, а Торвин напился до такой степени, что его и так почти незаметные глаза, спрятавшиеся за щеками, едва ли можно было разглядеть в складках под веками.

Гул и веселье Приемного зала скрылись за закрывшимися массивными дверьми, оставив помещицу в компании двух золотых солдат наверху лестницы. Золотой замок Капитолия построили Зодчие две дюжины Великих лет (иными словами, две дюжины десятилетий или двести сорок лет) тому назад. Когда Елена впервые прибыла сюда, будучи еще маленькой девочкой, она очень удивилась тому, как внутри Обитель Власти была похожа на её родной дом. Черный замок отличался от Капитолийского лишь цветом. Царский же замок оправдывал свое название. В лучах солнца он воистину сверкал золотом и мог бы служить маяком для кораблей, если бы его построили у моря.

Как сказал Амадос – Просветитель, занимавшийся когда-то обучением помещицы – в начале был возведен Капитолийский замок, а затем, как символ того, что Князья являются Волеизъявителями Самодержца, Царь Селий по своему великодушию передал самым первым помещикам чертежи и знания, дабы те воздвигли в своих владениях Замки, подобные Золотому. И те, хоть и прислушались к словам Царя, но каждый всё же сделал по-своему. И лишь Ванс, один из первых Князей Запада, построил замок, точь-в-точь повторявший очертания Капитолийского, с одним лишь исключением – свою обитель он приказал сделать Чёрного цвета. Елена помнила уроки Просветителя наизусть, и больше всего любила слушать о том, как создавалось государство Меридиан.

Первым царем стал Селий, что объединил воинствующие между собой племена две дюжины Великих лет тому назад. Тогда и образовалось из воинствующих между собой небольших территорий, распростершихся от морских берегов до Великого леса, единое Государство Меридиан. Однако, люди, что жили в Великом Лесу, не хотели становиться частью новой страны. И совершали набеги на территории, что звались ныне Западным княжеством. Ванс прибегнул к помощи Царя, и воинствующие племена оказались буквально сожжены в войне, а земли те до сих пор оставались необитаемы и черны. Ни один зверь не мог там выжить. Ни один человек не мог туда ступить, ибо покрывалась кожа его гнойниками и ранами. Люди, ступавшие на те земли, умирали в страшных муках и агонии.

И лишь несколько лет назад, случайно забредший за границу Запада крестьянин, остался жив. На теле его не осталось ни ран, ни страшных увечий. Тогда-то и было принято решение разделить «Чёрный легион», созданный еще княгиней Рейной, на две части – обороняющую и исследовательскую. Вторая-то и отправилась в Выжженные войной земли, рискуя своей жизнью – ведь неведомо было, что за дикие звери обитали там, и какие опасности в себе таили те леса.

Решив воспользоваться сходством во внутреннем расположении залов и комнат, Елена поднялась по западной лестнице, ведущей на третий этаж. Свернув, помещица оказалась в широком коридоре, освещаемом факелами, прикрепленными к стенам. Языки пламени колыхались от потоков ветра, а за огромным витражом в конце продолжали сверкать молнии, на мгновения озаряя темный коридор. Миновав одну деревянную дверь за другой, Елена остановилась в середине коридора. Среди каменных стен эхом раздался протяжный скрип петель. Чутье помещицу не обмануло – в Капитолийском замке библиотека так же расположилась в западном крыле замка на третьем этаже, прямо посередине коридора.

Ходили слухи и о тайной библиотеке Капитолия. Во всяком случае, об этом говорили Шепчущие – шпионы, что обладали особым искусством волшебных практик, и на которых в первую очередь уходили запасы добываемой магической энергии, когда им нужно было сотворить сложные заклинания. Ведь Шепчущие, прежде всего, являлись элитными солдатами, защищавшими помещика. Они беспрекословно выполняли его приказы, и не имели права причинять своему Господину вреда. Кольца, что носили все Князья, а также их жены, являлись в первую очередь магическими атрибутами. Давая присягу своему Владыке, Шепчущий обязательно целовал перстень, и тем самым скреплял себя клятвой верности. Сильнейшей клятвой, стоявшей выше семьи, любви и жизни. И надевали они в честь той клятвы медальоны на свои шеи, на которых был высечен герб помещика.

Шепчущие могли проникнуть куда угодно и сделать что угодно, если того желал их Владыка. В пределах разумного. Так, между Капитолием и Остальными частями Меридиана существовала закрепленная на бумаге договоренность – Шепчущие не имеют права проникать в Золотой замок.

Случилось это после того, как кто-то пробрался в Обитель Власти, проник в закрытую секцию библиотеки и похитил важные свитки, хранившие в себе государственные тайны. Поднялся хаос. Начались разбирательства. Помещиков обязали явиться в царский дворец вместе со всеми Шепчущими, что были у них на службе. Законодержец, способный увидеть чужие воспоминания, прочитал тогда каждого, кто оказался в поле подозрения. Но вора так и не нашли. С тех пор, все важные свитки поместили в тайную библиотеку, о существовании которой ходила молва, но никому не удавалось туда попасть. А между Капитолием и помещиками было заключено соглашение, вошедшее в том Законодержцев, по которому Шепчущим отныне и впредь было запрещено появляться в стенах Обители Власти. И неповиновение каралось по древним законам.

О тайной библиотеке слышали единицы, но никто при этом ее не видел. За исключением, пожалуй, Царя. На вопрос еще совсем юной княжны Елены есть ли в Капитолии тайная библиотека, почивший Царь Ланн при их встрече ответил достаточно уклончиво. Но и не стал отрицать того, что это место существовало. Это все, что было известно помещице.

Тишина в библиотеке висела в воздухе густым покрывалом и заглушала любой звук. У самого входа, где стояло золотое блюдо с рядами аккуратно расставленных свечей, Елена осторожно взяла одну из них. Пламя на мгновение вздрогнуло, как будто не желая покидать своего места, но тут же принялось дрожать в её руке, отбрасывая на стены причудливые и удлиняющиеся тени.

Каменные стены, обшитые чёрным деревом, казались глухими, поглощавшими свет. Елена шагала почти бесшумно. Её мягкие сапоги касались пола так легко, что единственным источников шорохов была ткань её тяжёлого платья. Подняв свечу чуть выше, она стала осторожно изучать полки, одну за другой.

Каждый стеллаж был высоким, уходящим ввысь, к самому потолку, откуда свисали цепи с погасшими масляными лампами. Древнее дерево, из которого были вырезаны полки, потемнело с годами, а его узоры напоминали густо переплетённые ветви, на которых, казалось, вот-вот прорастут листья. На каждом стеллаже стояли книги в кожаных переплётах, чьи корешки были покрыты золотыми тиснениями. Некоторые из них почти полностью стерлись, оставляя только следы от старых надписей, которые Елена с трудом различала. Она подносила свечу то к одной, то к другой полке, но огонь никак не мог полностью осветить тесно стоящие тома.

История Меридиана, помеченная большими, чёткими буквами, занимала значительную часть полок. Это были тяжёлые, массивные книги, которые, казалось, писались не для того, чтобы их читали, а чтобы они могли веками стоять, собирая пыль. Елена пробежала глазами вдоль названий: «Летописи правителей», «Великие союзы», «Заключение мира в Золотую Эру». Рядом лежали свитки, аккуратно завёрнутые в кожаные полосы, а некоторые книги стояли в деревянных ящиках, словно их не хотели показывать даже здесь.

Княгиня задержалась на полке, где находилась целая коллекция томов, посвящённых военным победам. Каждый том был огромным, с утолщённым корешком, украшенным золотыми орнаментами. «Семьдесят лет борьбы за Запад», «Битвы на границах Меридиана», «Героические победы Эпохи Огня». Пальцы княгини почти невольно провели по ряду книг, оставляя за собой едва заметный след в пыли.

В следующем ряду она наткнулась на раздел, посвящённый искусству. Здесь стояли узкие книги, украшенные яркими гравюрами. «Искусство запада: скульптура и резьба», «Мифы в живописи», «Поэзия великих эпох». Томов было много, и на полках нашлось место даже для мелких статуэток, покрытых паутиной. Но ни на одной полке не было упоминания о магии.

Елена чувствовала, как с каждой изученной полкой её раздражение росло.

«Будто магии никогда и не было, – думала она, поднося свечу к очередному ряду. – Нигде ни слова о заклинаниях, ни единого намёка. Будто все эти магические знамена в тронном зале – не более чем обман, а слова отца о Заклинателях – лишь сказки для детей».

Её взгляд упал на полку, где стояла небольшая табличка: «Кухня и утварь замков Меридиана». Томов здесь было меньше, но каждое издание выглядело роскошно: бархатные обложки с изображением золотых кубков, чеканки кастрюль и старинных кувшинов.

«Ничего важного. Ничего настоящего», – подумала она, шагнув дальше, туда, где полумрак становился ещё гуще, словно что-то пыталось удержать её от поисков.

Но Елена не могла остановиться. Где-то в глубине зала должна была быть правда, которую скрывали веками. Где-то среди этих книг должна была быть хоть одна, которая пролила бы свет на вопросы, которые не давали княгине уснуть уже много лет: почему магическая энергия в Меридиане находится в дефиците? Почему некоторые люди могут колдовать без использования элементов, а другие нет? Почему помещикам земель Меридиана нельзя обладать магическими способностями, и почему это является угрозой короне?

Едва сомнение закралось в мысли княгини, как в глубине библиотеки, где тени становились гуще, а воздух плотнее, раздался голос. Хриплый, натруженный, он звучал так, словно его обладатель прожил не одну жизнь, и каждая из них оставила отпечаток на его душе.

– В каком году было заключено дипломатическое соглашение между княгиней Рейной и генералом Алтусом? – раздалось сквозь тишину, густую, как старое вино.

Елена замерла. Голос, словно нитями, притянул её внимание. Она вслушивалась, затаив дыхание, стараясь разобрать каждую интонацию. Почти сразу ему ответил другой, совершенно иной голос – звонкий, детский, но полный недовольства и скуки:

– Э-э-э… Не помню.

Любопытство, как острый шип, кольнуло её. Кто мог находиться здесь, в сердце этой древней библиотеки, кроме неё? Елена медленно двинулась вперёд, стараясь ступать бесшумно. Тени от её свечи плавно скользили по стенам и переплётам, будто оживляя их. Она обошла несколько стеллажей. Каждый уголок, каждый ряд книг казался дышащим, наблюдавшим за помещицей. Тусклый свет, доносившийся из дальней части библиотеки, постепенно становился ярче, пока княгиня не приблизилась к нише, скрытой между двумя массивными колоннами.

Там свет от свечей был мягким и золотистым, но всё равно недостаточным, чтобы разогнать мрак, притаившийся в углах. На простом деревянном стуле, обтянутом тёмной кожей, сидел пожилой Просветитель. Его мантия песочного цвета, украшенная потускневшей золотой вышивкой, свисала с плеч, как тяжёлый плащ, скрывая почти всё тело. Капюшон глубокими складками закрывал лицо, оставляя лишь тень и проблеск седых волос, тонких и редких, словно серебряные нити.

Его руки, с узловатыми пальцами, сложенные перед ним, казались застывшими в вековой молитве. Лицо, покрытое морщинами, пряталось в полумраке, но даже так Елена могла различить в его чертах усталость, которая приходила лишь к тем, кто видел слишком много.

Рядом с ним, на низком стуле, сидела девочка лет семи. Её вьющиеся чёрные волосы, обрамлявшие миловидное личико, были украшены крошечной диадемкой, изящной и тонкой, словно созданной для куклы. Она покачивалась на стуле, раскачивая ножки в воздухе, и в её движениях читалось явное раздражение. Взгляд её глаз, тёмных и глубоких, был устремлён куда-то вниз, как у человека, чей разум далеко отсюда.

– А где Дерилор? – вдруг спросила девочка. Её голос стал тише, серьёзнее, и в нём зазвучала лёгкая печаль. – Я не видела его с тех пор, как мы попрощались с дедушкой…

Вопрос маленькой царевны, невинный и хрупкий, словно громом разорвал неподвижный воздух. Просветитель вздрогнул, его голова резко поднялась, а глаза, блеснувшие из-под густой тени капюшона, устремились в пространство ниши. Настороженный взгляд старца, полный скрытой тревоги, обшаривал каждый уголок, каждый стеллаж, будто в этом древнем хранилище знаний могли появиться враги.

Елена, стоявшая в нескольких шагах от них, почувствовала, как её тело превращается в камень. Она едва дышала, спрятавшись за высоким стеллажом, который казался не просто укрытием, а стеной. Сердце билось так громко и яростно, что, казалось, его звук мог прорезать тишину, и просветитель уличил бы присутствие княгини. Рука её судорожно сжала подсвечник, и в этот миг горячий воск, расплавленный до состояния кипящего масла, брызнул на пальцы. Жгучая боль вспыхнула в ладони. На миг её плечи вздрогнули, но Елена подавила рвущийся вскрик, лишь крепче сжав зубы. Свеча задрожала, а затем погасла. Теперь княгиню окружила кромешная тьма. Чёрный мрак обволакивал её, сжимал в своих липких объятиях, лишая не только света, но и уюта, который он обычно приносил.

Елена, стиснула кулак, где всё ещё оставались следы воска. Тишина вновь окутала зал, но теперь она была иной. Это было не привычное библиотечное молчание, наполненное шорохом страниц и редкими шагами. Это безмолвие было тяжёлым, как грозовое облако перед бурей.

Княгиня вслушивалась, превращаясь в слух, забывая о боли в пальцах, о темноте вокруг. Просветитель поднял голову, обвёл нишу взглядом, выискивавшим ненужных гостей.

Затаив дыхание, она ждала, что же произойдёт дальше, готовая услышать шёпот, крик или вопрос, который мог бы раскрыть её присутствие. Но вместо этого библиотека вновь погрузилась в зловещее, настороженное молчание.

– Никогда не задавай этих вопросов, Асенья. Поняла меня? – голос Просветителя прозвучал резко, отрезав любые протесты. Усталость, до этого сквозившая в его тоне, куда-то исчезла, уступив место чему-то иному. Тревога. Слово это, как колокольный звон, прозвучало в голове Елены, и она напряглась, чтобы не упустить ни одной интонации. – Ты – будущая Царица.

Едва он закончил, девчушка, сидевшая перед ним, дёрнулась так резко, что кресло заскрипело.

– Но я хочу знать, где мой старший брат! Я хочу его увидеть! Отпусти меня! – тон девочки был звонким и дерзким, но в нём звучало отчаяние. Она была похожа на маленькую птичку, что билась в клетке, отчаянно желая вырваться.

Елена прищурилась, пытаясь получше разглядеть их сквозь пыльный ряд свитков. Девочка с диадемкой на тёмных, вьющихся волосах резко дёрнула плечом, пытаясь освободиться от невидимых оков дисциплины. Но старец не дрогнул.

Он лишь медленно придвинул её стул обратно к столу, на котором хаотично лежали свитки, карты и пергаменты. Деревянные ножки кресла протяжно скрипнули по полу.

– Асенья, – произнёс он, всё так же невозмутимо, но его взгляд блеснул из-под тяжёлого капюшона. – Ты не выйдешь отсюда, пока не ответишь на мои вопросы.

Девочка выпрямилась, будто готовясь к новой атаке, но старик продолжил:

– Ты ведь не учила то, что я сказал.

Его голос вновь стал монотонным, тягучим, как капли дождя на крыше. Елене даже на мгновение захотелось зевнуть, настолько усыпляюще действовала эта манера речи. Она заметила, как царевна опустила плечи и отвернулась от старца, разочарованная.

Просветитель вновь задал вопрос:

– В каком году было заключено важное соглашение между княгиней Рейной и генералом Алтусом?

Девочка шумно вздохнула, бросив на старика взгляд, полный юношеской дерзости.

– Зачем мне это нужно? – резко ответила она. – Я что, без этого не стану Царицей?!

Елена, спрятавшаяся за стеллажом, невольно улыбнулась. Эта искренность, лишённая политической вуали, казалась почти освежающей. Но её улыбка быстро угасла, когда Просветитель, не моргнув глазом, ответил:

– Станешь, – сказал он так, будто бросил камень в воду, и его слова раскатились эхом по тишине. – Но необходимо знать историю своей страны, чтобы быть хорошей Царицей, а не только просиживать своё место!

Его тон был непоколебимым, как каменная плита, но в нём не было злости, лишь строгость, подпитанная знанием и опытом.

– Двадцать пять лет назад, в двести пятнадцатом году от создания Меридиана, генерал Алтус прибыл в Западные Земли с миротворческой миссией. Его приняла княгиня Рейна, – голос старика наполнился глубокой важностью, словно он сам вновь переживал те события. – И они подписали соглашение о взаимной помощи Запада, Юга и Севера. Тогда княжества нуждались в ресурсах, и этот союз помог им восстановить силы.

Елена прижалась к стеллажу, вслушиваясь в каждое слово. Имя матери, упомянутое так случайно, больно кольнуло. Она невольно напряглась, будто хотела выбежать и потребовать ответа, но вместо этого осталась в тени, прячась.

Просветитель снова обратил свой взгляд на девочку.

– А теперь, пред Отцом и Матерью, покажи мне, что ты не совсем глупа, как о тебе говорят. Ответь мне: в каком году окончилась Великая Война и как именно?

Его голос был строг, но за этой строгостью скрывалась неподдельная забота, как будто он действительно хотел, чтобы девочка выросла не просто Царицей, но кем-то большим.

Асенья тяжело вздохнула и отчеканила выученные из книг слова:

– В первые Великие Годы с даты создания Меридиана оставшиеся племена в западной части совершили вероломное нападение на Столицу. К ним присоединился первый помещик Запада. Царь Селий прибегнул тогда к магии и сжег владения племен в назидание остальным Князьям. Магического потенциала было потрачено столь много, что энергию никто не может восстановить до сих пор. Победа ознаменовалась полноценным присоединением Запада к Меридиану, а также подписанием первым князем запада капитуляции, которую принял Царь Селий.

– Видишь? Ты умная дева, не только запомнила даты, но и рассказала мне о самом важном событии в нашем Государстве! Что тебе стоит запомнить дату дипломатического соглашения? – хлопнул в ладони седовласый Просветитель.

Княгиня, сдерживая дыхание, осторожно поставила подсвечник на ближайшую полку. Её пальцы дрожали. Губы помещицы приоткрылись, но ни звука не сорвалось. На побелевшем лице отражались удивление и негодование. Её зелёные глаза, обычно спокойные, расширились, словно пытались вобрать в себя весь поток мыслей и воспоминаний, нахлынувший внезапной волной.

Елена чувствовала, как внутренний вихрь пробудил давно забытые образы. Воспоминание возникло в её сознании ярко, почти осязаемо, как будто кто-то неожиданно распахнул дверь в прошлое. Тот день, двадцать пять лет назад…

***

На земле Меридиана развернулась братоубийственная война. По одну сторону баррикад находились Северные и Южные части государства во главе с помещиками Крессеном и Квентином, приверженцами старого порядка патриархата. По другую сторону – Чёрный легион – армия повстанцев, истинных свободолюбивых выходцев Запада, не желавших подчиняться законам, что пытались продвинуть враги, потворствовавшие диктатуре.

Цепочка событий, которые привели к гражданской войне, началась во время инцидента в Капитолии, когда Княгиня Рейна выплеснула уготованное для нее отравленное вино в лицо одному из находившихся в тот момент в тронном зале. Кислота, содержавшаяся в напитке, тотчас начала разъедать кожу человека. По огромному залу царского замка прокатились истошные вопли. Придворная слуга, приставленная к Рейне помещиком Крессеном, стала жертвой своего же хозяина.

Царь Меридиана Ланн, известный на тот момент своим миролюбием и лояльным отношением к Княгине Рейне, поспособствовал тому, чтобы она вернулась домой цела и невредима. Однако, помещик Севера счел оскорблением данный поступок, а самого Царя в тайне обвинял в государственной измене. И позднее, именно Крессен поспособствует тому, чтобы здоровье Царя ухудшилось, и на престол взошел его сын, Эгрон, разделяющий взгляды помещиков Севера и Юга…

– Госпожа, враг у ворот! Солдаты юга и севера движутся сюда! – по тронному залу Чёрного замка пронесся крик Эсмиры – служанки, что собирала цветы в небольшом саду внутреннего двора.

Рейна, верно, вздрогнула внутри, однако показывать своего волнения княгиня Запада не спешила. Белокурая дева обвела взглядом своих слуг и взглянула на шкуру саблезуба, лежавшую пред ее ногами. Шерсть зверя отливала серебром в лучах утреннего солнца. Она знала, что рано или поздно за нею явятся разъяренные помещики. Вопрос был лишь в том – когда.

Силы не были равными. Численность Черного легиона и противоборствующих ему солдат сначала была одинакова. Но если враг уже оказался почти у ворот замка, значит, Генерал Пейт был убит, и два отряда уже отдали свои жизни. Придворные слуги ждали от нее решения. Лязг мечей становился все отчетливее, все громче, а боевые возгласы, сотрясавшие воздух, заставляли Эсмиру вздрагивать каждый раз, как она слышала победные крики. Угловатое лицо служанки, обычно смуглое от поцелуев солнца, вмиг обрело серый оттенок страха, а в темных глазах девушки Княгиня увидела тревогу. Рейна спокойно привстала со своего трона и направилась в сторону главных ворот.

– Госпожа, – воззвала к княгине Эсмира, цепко ухватившись тонкими пальцами за невесомую броню, что Рейна носила чаще платьев.

– Спустись в катакомбы, – Рейна остановилась и спокойно обратилась к деве, едва касаясь ладонью ее щеки. – Постучи три раза и выжди. Тебе ответят. Затем стукни еще один раз.

Как бы княгиня ни желала проломить броню каждого вражеского солдата и выбросить северян с южанами за главные ворота, словно непотребный скот, она понимала, что одна не сможет справиться. Единственное, что осталось в её силах – воззвать к Шепоту. Какова бы ни была цена.

– Я согласен биться! – заявил долговязый юноша в кузнецкой одежде, стоявший у ворот. В руке его покоился самодельный меч, готовый в любой момент отправиться в грудь неприятелю. Но сам он дрожал, точно осиновый лист на ветру. Большими светлыми глазами он решительно смотрел на свою Госпожу, готовый в любой момент сорваться с места и побежать навстречу вражеским копьям.

– Это очень ценно, Хейдрал, но позаботься о Елене. Она моя наследница, и должна выжить в случае, если мы проиграем, – произнесла Рейна и направилась в сторону ворот. Еще сидя на троне, до нее доносился лязг мечей и боевой клич солдат. Еще сидя на троне, она слышала, как враг ворвался на территорию её земли, громогласно скандируя «Сдавайся, Западная дрянь!» и отчеканивая свой шаг. Отбивая множественные набеги и атаки со стороны недружественных частей Меридиана, она была уверена, что выиграет и эту битву, но готова была к любому ее исходу.

Лязг стали становился громче, едва Рейна шагнула за пределы Чёрного замка. Перед её глазами развернулась картина ожесточённой битвы: сотни солдат сражались на главной площади, превращённой в поле боя. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь серую завесу дыма, блестели на окровавленных лезвиях и доспехах. Грохот щитов, вопли раненых и боевые кличи сливались в хаотичную симфонию войны.

Но Черный Легион, оставшийся без своего генерала Пейта, едва сдерживал натиск. Северяне, сильные и безжалостные, прорвали стену из щитов. Среди них мелькали солдаты Юга, их лица были искажены гримасами ярости. Они устремились прямо к Рейне, сжимая в руках окровавленные мечи.

Княгиня стояла у массивных деревянных ворот, её взгляд оставался холодным и непроницаемым. Она спокойно вытянула руку и вытащила оружие из ножен, его лезвие блеснуло в свете умирающего дня.

– Никак сама Белая Волчица сдаётся в плен? – раздался хриплый, издевательский голос.

Перед ней оказался Генерал Алтус, высокий и широкоплечий, с рыжими, всклокоченными волосами, спадавшими на лицо. Его улыбка была сальной, а глаза горели безумием. Он слегка вдавил острие меча в шею Рейны, и тонкая багровая дорожка заструилась по её коже.

– Почётно будет видеть, как легенда Запада падёт передо мной, – проговорил он, жадно глядя на каплю крови, стекающую по его клинку.

Но Рейна была невозмутима.

– И смерти нет почётней той, что ты принять готов за пращуров своих, за храмы своих богов, – её голос звучал твёрдо, а глаза вспыхнули гневом.

Словно хищница, княгиня резко вывернулась, ухватившись за локоть врага. Хруст костей и дикий крик генерала сопровождали её движение. Алтус пошатнулся, а его оружие тут же оказалось в руках Рейны.

Она приставила кинжал к его шее, её взгляд был ледяным, а голос – тихим, но убийственным:

– Готов ли ты принять её, солдат?

Княгиня не дрогнула. Одним быстрым движением она вонзила клинок в его горло. Багровый поток хлынул из раны, забрызгав её лицо. Алтус захрипел, его глаза закатились, и он рухнул на землю, как подрубленное дерево.

Битва продолжалась, словно разъярённая буря, что разрывает небеса и рушит горы. Клинки блестели молниями, а земля под ногами воинов пропитывалась кровью, становясь скользкой, как лёд. Каждый удар оружия эхом отдавался в груди, гулким и зловещим напоминанием о смертельной игре, что велась на площади перед Чёрным замком.

Рейна стояла в самом сердце этого хаоса, грациозная и смертельно опасная, как хищница. Её движения были точными и быстрыми, словно волна, разбивающаяся о скалы. Один взмах меча – и противник падал, не успев осознать, что смертельный удар настиг его. Каждый её шаг был танцем, каждый выпад – искусством, отточенным годами тренировок.

Солдаты Северян и Южан окружали её, их клинки сверкали, как хищные зубы, готовые разорвать добычу. Но ни один не достиг её. Она уклонялась, будто предугадывая каждый удар, а её меч выискивал слабые места в доспехах врагов, оставляя за собой лишь багровые линии ран.

– За честь! За совесть! За веру! – внезапно раздался боевой клич, сильный, как рёв грома.

Рейна подняла голову. На фоне холмов, обрамлённых кроваво-красным закатом, она увидела черных всадников, мчавшихся галопом. Остатки Черного Легиона, истощённые и израненные, спешили на помощь своей Владычице. Их черные доспехи блестели, покрытые пылью и кровью, но в их сердцах горела решимость.

Однако их было слишком мало. Едва ли они могли переломить ход этой жестокой битвы. И тогда…

Земля под ногами Рейны и её врагов вдруг содрогнулась, как будто пробудился древний зверь. Лёгкий шёпот прокатился по полю, становясь всё громче и яснее, заполняя воздух мистической энергией. Деревья склонились к земле, их кроны закачались, будто кланяясь неведомой силе.

Из глубин Чёрного замка вырвалась волна. Она пронеслась по площади, словно гнев древних богов, сметая всё на своём пути. Северяне и Южане, кто стоял с оружием в руках, вдруг замерли. Их лица исказились от ужаса, а потом они падали один за другим, хватаясь за головы. В их глазах отражались голоса, что звучали прямо в их сознании, сжигая разум.

Рейна стояла, поражённая зрелищем. Её дыхание было частым и глубоким, но она не дрогнула. Волна прошла мимо неё, не причиняя вреда. Она почувствовала, как невидимая сила обняла её и защитила, словно сама земля признала в ней свою хозяйку. Черный замок остался нетронутым. Его стены стояли гордо, и ни один камень не обрушился.

Рейна запрокинула голову к небесам, её лицо освещалось лучами, пробивающимися сквозь рваные облака. Её глаза сияли торжеством.

– За честь! За совесть! За веру! – громко прокричала она, и её голос эхом отозвался по опустевшей площади.

Её клич подхватили уцелевшие солдаты Черного Легиона. Их голоса слились в единый рёв, их мечи поднялись к небу, блестя в лучах заката. А потом, один за другим, они опустили оружие, вонзая клинки в землю. Это был древний обряд Запада, символизировавший конец битвы, знак того, что земля снова свободна.

Рейна, тяжело дыша, обвела взглядом поле боя. Её светлые волосы, спутанные и грязные, прилипли к лицу, но она стояла, как воплощение триумфа. Её плечи, хоть и тяжёлые от усталости, были прямыми, а на губах играла едва заметная улыбка. Силы Отца и Матери были на её стороне. Она чувствовала их присутствие, как тепло на своей коже. Они благословили её победу.

Вернувшись в покои, княгиня чувствовала, как усталость тяжёлым грузом легла на плечи. Она была грязна, в крови врагов и собственной, но её движения оставались уверенными. Сняв доспехи, она осталась в простой синей рубашке. Её мокрые от пота и грязи волосы липли к лицу.

На широком княжеском ложе, среди мягких шёлковых простыней, покоился свиток. Рядом с ним, будто случайно оброненный, лежал цветок белоснежной лилии. Едва заметное движение воздуха заставило лепестки вздрогнуть, и нежный, чуть горьковатый аромат наполнил покои, мягко окутав их тонким, призрачным шлейфом.

Рейна замерла на пороге, её взгляд задержался на цветке. Лилии. Она всегда любила их – символ чистоты, благородства… и, как говорили старые женщины, символ печали.

Белая Волчица протянула руку и взяла свиток. Тёмные пятна крови, засохшие на её пальцах, грозили оставить следы на пергаменте, но было уже поздно думать об этом. Княгиня знала почерк, открывшийся перед глазами. Размашистый, нервный, будто скачущий по поверхности бумаги.

Рейна вчитывалась, замерев. Её пальцы сжались вокруг пергамента.

«Ты говорила, что нет никакого Предназначения. Но Шепот считает иначе. Я не в силах этому противиться. Знай, что это не моя прихоть. Предназначение для любого Шепчущего – его Владыка. Перст судьбы коснулся меня в тот момент, когда я преклонил перед тобой колено. Моя жизнь всецело зависит от твоей судьбы.»

Княгиня без колебаний бросила пергамент в пламя. Письма от этого адресата, который был ей так знаком, она не держала у себя – это нарушало законы. Однако, в момент, когда огонь охватил пергамент, и тот начал искриться и таять, на губах её появилась таинственная, едва заметная улыбка. Она держала в руках белоснежный цветок, тихо проводя лепестками по своим губам, словно наслаждаясь моментом.

Вдруг дверь распахнулась, и в опочивальню вбежала маленькая княжна. Её светлые кудри развевались, а глаза, полные страха, сверкали зелёным огнём. Её шаги были быстрыми, а сердце било в груди с такой силой, как будто она была готова вскочить на бегу. Рейна, увидев дочь, мгновенно распахнула свои объятия. Она опустилась на одно колено, крепко прижимая малышку к своему сердцу и поглаживая окровавленными пальцами по светлым волосам.

– Все закончилось, моя девочка. Всё хорошо, – прошептала княгиня, словно заверяя её, что мир больше не таил в себе угроз.

– Я так испугалась, матушка! – прошептала маленькая Елена, её глаза затуманились от слёз. – Они кричали так громко! Я видела, как солдаты дрались! Я видела, как ты дралась! Ты могла погибнуть!

Маленькая княжна сжала кулачки и вжалась в синюю рубашку матери. Рейна, не в силах сдержать чувство боли и любви, прижала её ещё крепче.

– Всё хорошо. Ты ведь была с Хейдралом? – улыбнулась дочери княгиня, обхватив ладонями ангельское личико, на котором видны были мокрые дорожки слез.

– Да, матушка!

– А он никогда не даст тебя в обиду. – продолжала Рейна, её голос стал чуть более уверенным, когда она заметила молодого воителя, стоявшего в дверях. Он был весь в пыли и крови, рубашка его была порвана, а волосы взъерошены. Но Рейна не могла сдержать улыбку, глядя на него.

– Сильно сопротивлялась?

– Госпожа, да она дралась, как самый яростный зверь во всей округе! – крикнул Хейдрал, потирая локоть, на котором остались ссадины. – А еще… Воздух затрясся, когда она завопила, смотря на то, как Вы деретесь. Клянусь Отцом и Матерью, меня отбросило от нее, я спиной в стену вписался!

С губ помещицы в одночасье слетела улыбка. Рейна напряглась так, что её сердце, казалось, остановилось. Слова юного воина о том, как воздух сотрясался от крика Елены, вызвали в ней всплеск тревоги. Она едва подавила свой страх. Хейдрал, даже не осознавая того, вскользь упомянул магию, и для Рейны это было на грани того, что ей ни за что нельзя было допустить.

С мгновенной решимостью и холодным спокойствием, княгиня прижала дочь к себе, обхватив её голову окровавленными пальцами, словно защищая её от окружающего мира. Её глаза, как два изумрудных огня, мгновенно метнулись в сторону молодого воина, проникая в его душу, заставляя его почувствовать, как тяжёлое молчание окружало их.

– Я не удивлена, что она сопротивлялась, – произнесла Рейна сдержанно, стараясь скрыть внутренние страхи. Она была уставшей, но её голос звучал осторожно и уверенно, как будто не было ничего важнее её воли. – Ведь это моя дочь…

Она замедлила дыхание, погладив малышку по спине, и продолжила. Медленно и осторожно, как если бы каждое слово было оружием, с которым нужно обращаться очень деликатно.

– Но это не её рук дело. Мне пришлось прибегнуть к помощи, и, возможно, тебя это немного задело. Прошу за то прощения.

Её глаза, полные тревоги, не оставляли сомнений: Хейдрал не должен был продолжать разговор о магии.

***

Лишь после того дня, в двести пятнадцатом году от создания Меридиана, когда войска Юга и Севера были разбиты силой Шёпота – могучей тайной, раскрытой лишь элитным шпионам Чёрного Замка – между землями Меридиана смогло наступить долгожданное перемирие. Этот день стал поворотным, но лишь потому, что на поле битвы победу одержал Запад. О помощи, о союзах речи не шло. Все, что было заключено после, это лишь хрупкое мировое соглашение, которое держалось на острие ножа, балансируя между ненавистью и недоверием.

Жар от печи лениво прогревал холодный каменный пол, заполняя кухню мягким, уютным теплом. Пламя, скрытое за массивной чугунной дверцей, потрескивало, облизывая сочные куски баранины, что медленно томились на огне. Аромат подрумянившегося мяса был настолько густым и насыщенным, что, казалось, мог пробраться в самые потаённые уголки замка, выманивая из них не только голодную прислугу, но и саму княжескую знать – прямо к дубовому столу. Массивному, что за ним с лёгкостью мог бы разместиться целый отряд из двух дюжин закалённых в битвах воинов.

Янка, сноровисто орудуя деревянной ложкой, посыпала мясо травами – сушёными, ароматными, собранными прямо во внутреннем дворе замка. Каждое утро эти травы приносил ей сын – темноволосый мальчишка с озорными глазами. Завёрнутые стебли он заботливо укладывал в большой белый платок. Байеку недавно исполнилось шесть, но он уже был непоседлив, как дикий ветер. В отличие от сверстников, которых с трудом можно было оттащить от материной юбки, его и воз из шести лошадей не удержал бы на месте. Он исчезал, как только солнце поднималось над башнями, и целыми днями исследовал запутанные коридоры, скрытые лестницы и тёмные галереи, превращая древний замок в собственное королевство приключений.

В одно такое приключение он однажды и попал, наткнувшись на княгиню Елену в то время, пока она выходила из подземелий, в которые – естественно – сыну кухарки вход был строго-настрого запрещен. Байек подумал, что княгиня попала в беду, заметив на ее руке глубокий порез, из которого струйкой сочилась кровь. Но сама дева даже не всхлипнула, не расплакалась, а лишь кинула на мальчишку холодный взгляд своих изумрудных глаз, мерцавших при приглушенном свете факелов. Ох и получил же он тогда от матери мокрым полотенцем, да по причинному месту. Потом еще долго-долго всё саднило. Янка, натаскавшаяся на кухне тяжелых котлов, не смогла сдержать свою силу. И долго отчитывала сына, почти до самого утра. Во-первых, за то, что ночью выбежал из покоев, а во-вторых, за то, что захотел проникнуть в то место, куда дорога для всех, кроме княгини, заказана. С тех пор Байек продолжил свои исследования замка где угодно, кроме подземелий, решив оставить их на потом.

«Однажды я обязательно туда проберусь! И никто ничего мне не скажет!» – думалось мальчишке всякий раз, как взгляд его небесно-голубых глаз падал на черную железную дверь в самом углу приемного зала, которую никто и никогда, как ему казалось, не замечал. На ней были высечены странные символы, а вместо ручки там ютилась лишь замочная скважина. Скрывался проход в подземелья за расписным гобеленом, на котором застыла в полете Жар-птица. Казалось, вот-вот, и она вынырнет из шпалеры, да взмоет ввысь, разобьет круглый витраж прямо над княжеским троном, и улетит вдаль.

– Мама, я принес, – гордо произнес мальчишка, поднося кухарке белоснежный сверток, в котором сегодня оказалось больше трав, чем когда-либо. И ожидал, конечно же, похвалы. – Я все-все-все собрал! А почему так много нужно было собрать?

Янка, круглолицая, ловкая, с вечно закатанными рукавами, подхватила платок и, аккуратно развязывая узел, вытянула из него душистые стебли. Крепкие пальцы привычно перебрали свежие листья, прежде чем развесить их над печью, где уже потрескивал огонь.

– Сегодня будет пир, – пояснила она, не отрываясь от дела. – Генерал Хейдрал возвращается из похода.

Байек ахнул. Восторг в его глазах вспыхнул, как пламя в очаге. Мальчишка всегда с замиранием сердца смотрел на то, как генерал въезжал на своем черном, как ночь, коне прямиком в главные ворота замка после своих военных походов. Пышная грива скакуна отливала при свете солнца холодом, а если приезжал Хейдрал в ночь – то словно верхом на тени шествовал он по выложенной камнем дороге прямиком к замку, где, непременно, встречали его княгиня Елена, князь Еферий и супруга генерала.

Точно назойливая мошка, начал мальчишка кружить вокруг матери, да хлопать ладошами по шершавой поверхности стола.

– А как скоро он возвращается? А где он был в этот раз? А куда он ездил?

– Байек! – хлопнув полотенцем по столу, Янка посмотрела пристально на сына, вложив в свой взгляд всю серьезность, на которую только оказалась способна, и следом тут же улыбнулась. – Сам все и узнаешь. Князь обо всем объявит, как только сапог генерала коснется площади. Он вернется после полудня.

Все оставшееся до прибытия генерала время Байек словно не находил себе места. Ему не сиделось спокойно: он крутился вокруг матери, успел подпалить бедро кабана на вертеле, чем немало разозлил Янку. Кухарка, не терпевшая беспорядка на своей территории, прогнала его прочь, предварительно отшлёпав мокрым полотенцем. Поглаживая обиженное место на своих потёртых тряпичных штанах, мальчик побрел к своему тайному убежищу – воротам, ведущим в Западный дворец.

Сын кухарки знал этот путь так хорошо, что мог бы проделать его даже с завязанными глазами. Не раз и не два он карабкался на крышу над часовыми, преодолевая путь с лёгкостью уличного кота, но каждый раз это ощущалось как приключение. Мальчишка упёрся босыми ступнями в грубый, тёплый от солнца камень и потянулся вверх, нащупывая пальцами знакомые выступы. Каменная кладка, старая, потрескавшаяся, но надёжная, словно сама предлагала ему опору, помогая продвигаться выше. Он подался вперёд, перебрасывая вес на руки, и с силой подтянулся, чувствуя, как натуживаются худые, но крепкие мышцы.

Выше, ещё выше.

Пальцы нащупали выступ – небольшой, едва заметный, но мальчишка знал о нём. Байек залез на него, прислонился спиной к стене и, удерживая равновесие, нащупал ногами следующую опору. Сердце билось быстро, но не от страха – от восторга. Наконец, он дотянулся до толстой лианы, оплетающей стену. Она была прохладной и влажной под ладонями, но держалась крепко. Байек обхватил её обеими руками и, уперевшись ногами в стену, взмыл вверх, словно сорвавшийся стрелой с натянутой тетивы.

Осталось лишь последнее усилие.

Он вытянул руку, ухватился за карниз, подтянулся и, лёгким рывком, перекинул своё худощавое тельце на крышу. Чёрная черепица встретила его привычным скользким блеском, но сорванец уже умел балансировать, знал, где опасно оступиться, а где можно устроиться поудобнее. Он выпрямился, стоя теперь над часовыми, невидимый для них, и взглянул на горизонт.

Солнце стояло в зените. Значит, вскоре должен был появиться генерал.

Мальчик уселся поудобнее, лениво прислушиваясь к часовым. Но те, как и всегда, даже не подозревали, что у них над головами, словно маленький дух-хранитель, восседал сын кухарки, зорко следивший за дорогой. Он и сам не замечал, что с его внимательностью мог бы заменить двух взрослых стражников в чёрных доспехах и вовремя заметить опасность, если бы такая появилась.

Но в этот день угрозы не предвещалось. В этот день возвращалась легенда.

Первый силуэт возник на горизонте, словно сотканный из дорожной пыли. Потом второй. Третий. Байек замер, вцепившись в черепицу крыши, как если бы от этого зависела его жизнь. Глаза мальчика расширились, сердце застучало быстрее. Когда же из пыльного марева, клубящегося над дорогой, начали проступать фигуры, он едва не вскрикнул от восторга. В последний миг сунул себе в рот кулак, заглушая радостный возглас, но его тело уже лихорадочно дрожало от нетерпения.

Три колесницы, запряжённые смоляными, как сама ночь, жеребцами, приближались к замку. Их массивные деревянные колёса с грохотом врезались в каменистую дорогу, разбрасывая гальку и песок в стороны. Они неслись вперёд с той холодной, методичной мощью, которая принадлежала только тем, кто не знал поражений.

Над центральной колесницей развевалось знамя. Гигантская жар-птица, вышитая золотыми нитями на угольно-чёрной ткани, полыхала в лучах солнца, её крылья, казалось, то вздымались, то опадали, будто она и впрямь готовилась вспорхнуть в небо. Байек на мгновение забыл дышать.

Внизу, у ворот, словно пробуждаясь от дремоты, засуетились часовые. Один из них, осознав происходящее, метнулся к сигнальному рогу. Его пальцы дрогнули, когда он поднёс инструмент к губам, и мгновение спустя воздух разорвал гулкий, торжественный звук.

Где-то в стенах дворца, в самом его сердце, сейчас зазвенят кубки, женщины прикроют рты ладонями, а княгиня Елена, быть может, слегка приподнимет уголки губ, услышав долгожданный сигнал. Чёрный легион вернулся.

Но Байека интересовало совсем другое. Он искал глазами одного-единственного всадника. И вот, наконец, увидел.

В голове у процессии, возвышаясь над всеми, на своём чёрном, как сама тьма, коне, ехал Хейдрал. Он был одет в броню, тёмную, выкованную самой ночью, и только на нагрудной пластине, виднелось золотое изображение Жар-Птицы, что трепетала и на знамени. В руке он держал меч – длинный, массивный, и даже с такого расстояния Байек мог разглядеть, как солнце отражалось на его безупречно наточенном лезвии.

Мальчишка перевёл свой взгляд на Призрака. Конь, чей образ снился ему в самых отчаянных мечтах, двигался так плавно, что казалось, он не мчался по земле, а скользил над ней, как тень, как само предвестие победы. Грива его, чёрная, как воронье крыло, отливала синевой в лучах солнца и развевалась на ветру. Казалось, будто она испускала слабое свечение. Остальные кони, сильные, выносливые боевые скакуны, выглядели рядом с ним жалкими. Призрак был больше, мощнее. Он был легендой.

Байек не раз воображал, как этот зверь нёсся сквозь бойню, разбрасывая врагов в стороны, как сухие листья. Как Хейдрал, стоя в стременах, с пронзительным боевым кличем рассекал лезвием воздух, нанося удары, от которых не было спасения.

Мальчишка сглотнул. Всё его тело горело от нетерпения. Он должен был увидеть генерала ближе. Он должен был увидеть Призрака.

Внизу с протяжным громким скрипом отворились створы, украшенные сложными резными узорами, изображавшими битвы прошлого. Крестьяне могли с легкостью взглянуть на небольшой внутренний двор замка, что по обыкновению скрывался от их глаз. И теперь они могли воочию узреть стены княжеской обители, выложенные из тёмного базальта, и посмотреть вблизи на венчавшие башни высокие шпили, что остриём устремлялись в небо, словно намереваясь проткнуть редкие облака.

Круглая площадь перед главными воротами напоминала огромный котёл, в котором кипели эмоции, шум, запахи и краски. В её центре находился каменный постамент, на котором расположился алтарь Отцу и Матери. Их высеченные из дерева фигуры украшались во время празднеств, но сейчас к ногам двух главных и единственных божеств Меридиана княгиня Елена возложила венок из белоснежных цветов, как символ освобождения и победы. Затем помещица сделала несколько шагов к краю возвышения и поравнялась вместе князем Еферием и супругой генерала, Лизой, в чьих хрупких руках оказалась сосредоточена казна западных земель.

Крестьяне, собравшиеся чтобы поприветствовать вернувшихся победителей, представляли собой пёструю и шумную толпу. Мужчины в выгоревших холщовых рубахах и шерстяных штанах стояли вперемешку с женщинами в простых, но аккуратных платьях, украшенных лишь скромной вышивкой. У многих детей лицо было испачкано землёй, а волосы растрёпаны от бега и игр. Женщины, старики и оставшиеся мужчины расступались перед своими защитниками, образуя для них проход, и рукоплескали «Чёрному легиону», отдавая дань мужеству. К ногам солдат они бросали белоснежные венки, похожие на тот, что возложила на алтарь помещица. Но радость праздника омрачилась: в этот раз легион вернулся не в полном составе.

Князь спустился по ступеням и направился к спешившемуся генералу. Помещик, поравнявшись с воином, положил свою руку ему на плечо:

– Этот солнечный день воистину светлый. Из похода к северным границам вернулись наши солдаты, мужественно защитив от неприятеля Западные земли. Да будет этот день объявлен днем радости! Жертвы солдат не напрасны, поэтому не тужите о почивших! Ведь благодаря генералу Хейдралу и его «Черному легиону» мы с вами находимся под защитой, друзья!

На площади наступила напряжённая тишина. Одна из крестьянок кинула резкий и гневный взгляд в сторону Владыки. Речь князя была полной витиеватых оборотов и патетических восклицаний, но в ней отсутствовала душевность, способная тронуть простых людей. Елена едва заметно скривила губы в усмешке, подмечая это. Закатывать глаза она намеревалась после того, как отвернётся в сторону, чтобы никто из придворных не увидел этого. Его Высочество никогда не блистал в искусстве красноречия, особенно когда дело касалось обращений к простому народу. И всё же, спустя несколько мгновений, толпа одобрительно закричала, подняв руки к солнцу, празднуя победу. Но хозяйка Запада ясно понимала, что эти возгласы предназначались вовсе не князю, а стоявшему рядом с ним Хейдралу, чья фигура вызывала у народа подлинный восторг.

Генерал слегка прищурился, осматривая своего Владыку, и едва заметно улыбнулся уголком губ. Этот жест, казавшийся многим дружелюбным, для княгини был слишком знаком: маска одобрения, которую Хейдрал надевал всякий раз, когда не хотел выдать истинное чувство пренебрежения и разочарования. Лишь глаза цвета бескрайней водной глади выдавали внутренние переживания. Его светлое лицо – с острыми чертами, напоминавшими лезвие клинка, – сохраняло невозмутимость, хотя на коже ещё виднелись следы запёкшейся крови. Но на нём не было ни единой царапины.

Елена не могла не восхищаться генералом. Как только меч попадал в его руку, он становился непобедимым. Неуязвимость и ярость военачальника были пугающими и очаровывающими одновременно. Однако, княгиня знала, что это был результат долгих лет упорного труда, начиная с тех времён, когда он, еще будучи сыном простого кузнеца, ковал себе первые клинки в сарае. Тогда-то его и заметила мать Елены, княгиня Рейна. Будучи помещицей, она успела сделать из простого мальчишки гордого молодого воина, проводя с ним время и тренируя. Елена ощутила странную горечь, вспоминая об этом. Именно Рейна увидела в нём будущего легионера и определила судьбу пылкого юноши, который еще тогда был готов броситься на врагов с наспех выкованным, незаточенным и неровным клинком.

– Добро пожаловать домой, солдаты, – голос Елены разорвал шум толпы. Она спустилась с постамента, обводя взглядом вернувшихся с войны мужчин. Её слова прозвучали тепло, но с ноткой твёрдости.

Толпа в тихом благоговении наблюдала за нею, ожидая продолжения речи.

– Сегодня мы помолимся Отцу и Матери за тех, кто не вернулся. Только после этого мы приступим к празднеству. Да обнимут Отец и Матерь их души в солнечных садах! А мы, пока бьются наши сердца и течёт кровь в жилах, будем помнить их и любить.

Толпа отозвалась на её слова многоголосым шумом. Кто-то выкрикнул: «Слава генералу!», и этот клич подхватили остальные. Женщины, несмотря на общую радость, плакали – не только от счастья, но и от горя. Среди вернувшихся солдат не хватало десятков лиц, а многие кони остались без своих наездников. Около ворот стояла молодая женщина, прижимая к груди белый платок. Её глаза, покрасневшие от слёз, неотрывно смотрели на пустое седло, в котором ещё недавно сидел её муж.

– Не будем ждать. Пойдёмте внутрь, – наконец, произнесла княгиня.

Главная площадь постепенно оживала. От замка никто не отходил далеко. Взрослые шептались, обсуждая героизм генерала, а дети, подхваченные общим возбуждением, бегали вокруг, размахивая ветками, словно мечами. Среди всего этого мельтешения Хейдрал, казалось, не замечал ничего. Он стоял, пропуская своих солдат в замок, погружённый в свои мысли. Его манера держаться была уверенной, но в ней чувствовалась тяжесть, как у человека, который нес на себе больше, чем просто меч и доспехи.

Женщина, что еще мгновение назад готова была сжечь помещика дотла своим взглядом, теперь скрывала лицо в плече старика, очевидно её отца. Светлые глаза её были полны слёз – не только горечи, но и благодарности. Этот взгляд, отражавший столько эмоций, остался незамеченным Его Высочеством. Впрочем, князь никогда не обращал особого внимания на своих подданных, считая это ниже своего достоинства. Его лицо, как всегда, казалось непроницаемым, а глаза смотрели куда-то мимо людей, будто тех и вовсе не существовало.

Елена, стоявшая рядом с алтарем вместе с женой генерала, Лизой, сделала несколько шагов в сторону, открывая путь для направлявшихся во внутренний двор Замка солдат. Те, в чёрных, исцарапанных доспехах, один за другим начали входить в ворота, обходя круглый каменный постамент. Янка, кухарка, вместе с другими слугами уже накрыла праздничные столы в Приёмном зале. Но первым внутрь прошел, конечно же, князь. Его движения были плавны и величественны, но лишены искренности, как будто он просто исполнял заранее отрепетированную роль.

Каждый из проходящих мимо Елены солдат счёл необходимым встать перед ней на одно колено и коснуться губами её перстня, отдавая дань уважения. Она же каждого из них поднимала, осторожно касаясь плеча, и направляла внутрь замка, шепча слова благодарности.

– Отдохните, мои защитники, – говорила она с теплотой в голосе, от которой их суровые лица смягчались. – Ваши страдания не напрасны. Вы герои этих земель. Проходите, отдохните.

Солдаты, уставшие и перемазанные кровью, едва заметно кивали. Их глаза, полные усталости, сияли благодарностью. В этот момент было очевидно, что, несмотря на все почести князю, настоящим правителем среди этих людей была именно Елена.

Наконец, проводив последнего вернувшегося солдата Черного легиона, Елена повернулась к Генералу. Хейдрал смотрел на нее тепло улыбаясь, с легким прищуром. Словно встретился с подругой, которую не видел уже слишком давно. И совсем не обращал внимания на свою законную спутницу, Лизу, стоявшую рядом с Княгиней.

– Генерал, Ваша супруга, – учтиво поприветствовав Хейдрала, Елена жестом пригласила тёмнокудрую деву выйти вперед. И та тотчас бросилась в объятия мужчины, обвив руками его шею и дрожа от слез радости.

– Я знала! – её голос дрожал, лицо озаряла радость. – Я знала, что ты вернёшься, свет мой! Я каждый день молилась за тебя Отцу и Матери!

Хейдрал ответил ей сдержанным жестом: его ладонь, мягко коснулась её спины. Но движения мужчины были почти механическими, и взгляд, которым он обжигал её, не содержал той нежности, которую искала супруга. Елена заметила, как генерал словно задержал дыхание, когда влажные от слёз щеки женщины коснулись его шеи. Он неуклюже похлопал её по спине и испачкал ткань ее нового платья небесного цвета, что привезла Помещица прямиком из столицы и подарила деве перед приёмом. За столь пышный и богатый наряд княгине пришлось как следует поторговаться с купцами, чтобы сбить баснословную цену – на Западе одежды стоили в три раза дешевле. Лиза, конечно, ничего не заметила, а вот Елена – да. Она быстро отвела глаза, чтобы не выдать улыбку, и продолжила запускать в замок собравшихся крестьян, пока на площади не осталась небольшая толпа.

Лиза, несмотря на свою радость, была женщиной непостоянной. Даже не будучи её хорошей подругой, которой можно было доверить тайны, Елена знала о её ночных визитах к придворным князя. Хейдрал, разумеется, тоже знал, но молчал. Не из страха или равнодушия, а из чего-то более сложного. Образ Лизы который давно потерял для мужчины свою очаровательность и манящую его красоту. Тем не менее, военачальник хранил к ней остатки своего уважения, как к женщине, чья роль в его жизни была когда-то значимой. Хотя бы потому, что Генералу Чёрного легиона было по статусу положено иметь жену. Одиноким людям, без семьи, при княжеском дворе не было места, и Хейдрал не заполучил бы желанного звания, не будь он в брачном союзе

Площадь перед замком, вымощенная грубыми каменными плитами, постепенно пустела. На её краях ещё оставались небольшие группы крестьян. Их домики, скромные, но ухоженные, стояли неподалёку от замка. Большинство построек были деревянными, со стенами, покрытыми слоем штукатурки, которая уже начала местами осыпаться. Крыши из глиняной черепицы и соломы, покрытые мхом, создавали видимость живых, дышащих существ. Между домами виднелись небольшие огороды с кустами ягод, грядками капусты и колючими изгородями, которые больше напоминали естественную преграду, чем тщательно возведённые заборы. Некоторые постройки выделялись своей ветхостью, с покосившимися стенами и прогнившими ставнями, едва державшимися на ржавых петлях. Но встречались и заметно ухоженные жилища: яркие занавески, глиняные горшки с цветами на подоконниках и даже свежевыкрашенные двери говорили о заботе своих владельцев.

Дети, босоногие, с обветренными щеками, выбегали из-за углов домов и с любопытством заглядывали в сторону замка. Одни с восторгом смотрели на вышедшую к ним в честь важного события княжескую знать, другие с ужасом шептались, обсуждая рассказы о битвах и потере близких. Женщины стояли у своих порогов, сжимая в руках кувшины или корзины. Некоторые из них держали за руки детей, словно боялись, что те бросятся к вратам и потеряются в толпе.

Одну из крестьянок, что горько плакала на площади, обнял старик. Она была сгорбленной от горя, её руки дрожали от тяжести потери. Когда Елена подошла к ней, разговоры на площади стихли.

– Кто у вас погиб, хорошая? – тихо спросила княгиня, встав рядом с ней и коснувшись её руки. Её голос был мягким, как шелк, но в нём звучала такая глубина, что женщины не смогли сдержать новых слёз.

– Сын… – прошептала крестьянка, глотая рыдания. Её соломенного цвета волосы были спутаны, лицо побледнело, а губы дрожали. – Адис. Его звали Адис. Он был лучшим из нас.

Всхлипы женщины полоснули сердце Княгини. Ей прекрасно было известно, какова по силе боль родителя, что потерял своё дитя. Насколько сильной она была. Ни один лекарь, ни один ведающий не смог бы излечить эту боль, раздиравшую изнутри на тысячи лоскутов и без того почти умершее сердце. Она никогда не притуплялась. Никогда не исчезала. Она следовала неотступно тенью за каждым шагом матери, что однажды потеряла своё дитя, и обхватывала своими шипастыми цепями грудь, не давая вдохнуть по ночам. Елена обняла ее и прижала лицом к своему платью, поглаживая пальцами по волосам.

– Я чувствую вашу боль. И знаю, что нет таких слов, что могли бы её унять. Но давайте пройдём внутрь. Мы вместе помолимся за него. За всех наших павших героев. Он будет помянут, клянусь вам, – её голос звучал твёрдо, как обещание, которое она выполнит любой ценой.

Прижав женщину к своему плечу и жестом попросив её отца проследовать за ними, княгиня не торопясь направилась в сторону главных ворот. Её шаги были тихими, почти плавными, но в каждом движении ощущалась сила и достоинство. Окружающие невольно расступались перед ней, словно понимали, что сейчас помещица – единственный маяк надежды и сострадания для тех, кто понёс потерю. Каменные плиты под ногами отзывались глухим эхом, а воздух, несмотря на разгар лета, казался тяжёлым от запахов влажного камня и копоти.

Миновав широкие входные ступени и раскрытые массивные двери, просторный вестибюль, а затем центральную и боковую лестницы, они оказались на втором этаже, прямо перед большой аркой, ведущей в приёмный зал. Внутри уже заполнили столы с угощениями. Под потолком, высоко в сумрачной высоте, качались огромные канделябры, сделанные из грубо кованого железа. Их свечи горели ровным, хотя и тусклым светом, отбрасывая пляшущие тени на своды. Огонь отражался в массивных витражах, изображавших героические сцены из истории Черного замка. Каждый витраж, каждая деталь покрытых пылью времени стекол говорили о прошлом, полном битв, триумфов и трагедий. На столах же громоздились блюда, явно собранные из того, что смогли предоставить крестьяне и ближайшие поместья. Простые яства: запечённые в золе корнеплоды, хлеб грубого помола, скудные куски вяленого мяса и немного засахаренных фруктов. Среди этого туши кабанов, зажаренные Янкой, выглядели как изысканные деликатесы. Вино разливали из массивных кувшинов, которые выглядели как драгоценности на фоне общей бедности.

Солдаты Черного Легиона, закованные в тяжелые доспехи, занимали свои места прямо перед троном, на котором уже восседал князь Еферий. Его тёмный плащ, расшитый серебряными нитями, был перекинут через левое плечо и ниспадал на пол, словно чёрная река. Он сидел, склонившись вперёд, опираясь локтями на массивные подлокотники трона, и напряжённо смотрел в зал. Но пришествие солдат его, похоже, мало интересовало. В его взгляде сквозило что-то большее, чем просто усталость: это было равнодушие, порождённое высокомерием и привычкой смотреть на всё свысока.

Елена смерила супруга взглядом, в котором читалось откровенное отвращение. Это было почти незаметно для тех, кто не знал её хорошо, но Борос, темновласый шаман, занявший своё место на скамье неподалеку, уловил этот момент. Он слегка склонил голову в знак понимания, и княгиня ответила ему кивком. Старец всегда предпочитал находиться среди простого народа, оставаясь близким к земле, откуда черпал свои знания и силу. Даже сейчас, несмотря на свой высокий статус, он сидел среди крестьян, и его глубокие, спокойные глаза блестели в полумраке зала.

Сама помещица, усадив мать одного из погибших воинов на свободную скамью за ближайшим столом, аккуратно поправила ворот своего чёрного платья. Её наряд был строго сшит, но изыскан. Тонкая вышивка на манжетах и воротнике изображала сцены звёздного неба, что символизировало защиту и покровительство. Голову её украшала простая, но элегантная диадема.

С гордо поднятой головой княгиня направилась к своему месту. На манер капитолия, на широком возвышении находились два трона, принадлежавшие князю и его супруге. И по обе стороны от них уже располагались другие представители власти в княжестве: военачальник, хранитель казны и зодчий. Генерал вместе со своей супругой расположились на своих стульях рядом с Еферием, а мастер строительства всегда восседал со стороны помещицы. Лиза пыталась поддерживать светскую беседу, но было видно, что её внимание сосредоточено не на своём супруге. Она то и дело кокетливо поглядывала в сторону князя, пытаясь снискать к себе его расположение, уловить хоть немного взора владыки в свою сторону. Генерал же сидел молчаливым, погружённый в свои мысли. Его взгляд был тяжёлым, но твёрдым, а зажившие шрамы на его лице, казалось, светились в свете факелов.

Когда Елена проходила вдоль рядов расположившихся гостей, в зале постепенно воцарялась тишина. Люди, сначала шептавшиеся между собой, замолкали один за другим. Никто не хотел упустить момент, когда княгиня скажет своё слово. Её фигура, стройная и грациозная, притягивала взгляды. Даже солдаты вставали со своих мест и вытягивались в струнку, когда она проходила мимо. Шаги помещицы разносились эхом по залу, как и шелест её юбки, шаркающей по каменным плитам, вместе с чётким стуком каблуков. Она наконец добралась до своего трона и, не усаживаясь, сложила руки в замок, словно готовясь к молитве. Все присутствующие, от крестьянина до солдата, повторили за ней этот жест.

– Мы собрались здесь, – начала она мягким голосом, от которого по спинам многих пробежал холодок, – чтобы отметить возвращение наших воинов и почтить память тех, кто не вернулся. Их нет с нами, но их души останутся в наших сердцах.

Её слова наполнили зал, отскакивая от стен эхом.

– Они отдали самое дорогое – свои жизни. И мы будем помнить их до тех пор, пока дышим.

Помещица сделала паузу, обводя взглядом собравшихся. Солдаты стояли, склонив головы, а некоторые крестьяне шёпотом произносили имена тех, кого они потеряли.

Затем, слова молитвы слетели с уст присутствовавших в зале и пронеслись вдоль стен, словно мягкий ветер, наполняя сердца надеждой и горечью одновременно.

«К Отцу и Матери взываем,

Детьми их себя нарекаем.

И просим о том, что нам

Является в мечтах дневных.

Лучше в любви жить своих родных,

Чем пропитанным злобой тьму в мир носить.

Луши любимых сегодня мы хотим проводить.

Родители, осветите им путь.

Не дайте детям с дороги к вам свернуть.

Примите в объятия Ваши Адиса, и его братьев.

Успокойте их любовью своей.

Да будет так.»

Единственным, кто воздержался от участия в общей молитве, оказался Князь Еферий. Он внимательно и многозначительно смотрел на свою супругу. Закончив, Елена подняла бокал вина и посмотрела в его сторону. Мягкие черты лица княгини ужесточились. Между ними завязался безмолвный разговор, понятный лишь им двоим, в то время как солдаты вместе со слугами и приглашенными крестьянами приступили к угощениям.

Алые лучи закатного солнца напоследок обдали своим огненным свечением зеленую листву. Птицы щебетали свои песни. По лесу прогуливались двое, знатно перед этим отобедав и выпив несколько бокалов вина в честь победы над неприятелем. Воин, облаченный в черные блестящие доспехи, и светловолосая княгиня в длинном чёрном платье.

Два давних друга, два товарища, что не виделись несколько декад. Им было что обсудить, и чем поделиться. И все же, с новостями они не спешили, наслаждаясь обществом друг друга в неспешной прогулке. Ведь во всей Западной части Меридиана не было никого ближе для Елены, чем тот-самый мальчишка, что взял ее за руку во время осады Черного замка, и поклялся княгине Рейне защищать ее. С тех пор минуло много лет. Маленькая княжна превратилась в статную княгиню, долговязый юноша, сын кузнеца – в знаменитого на весь Меридиан военачальника. Но внутри они оставались теми же детьми, однажды застигнутыми врасплох врагами и старавшимися держаться вместе, во что бы то ни стало.

Они молча миновали стволы деревьев, мысленно предаваясь каждый своим воспоминаниям. Одно объединяло их мысли: они погрузились в те беззаботные, казалось, времена, когда над головами обоих еще не нависло бремя ответственности и власти. Времена до осады Черного замка. Времена до всех последующих в их жизнях опасностей, невзгод и боли. Времена, когда они были мальчишкой и девчонкой, звонко смеющимися и копающимися в корнях деревьев, желая откопать заветный клад.

– Лиза очень за тебя переживала. Она всегда волнуется за тебя, – прервала молчание Елена, пнув ногой сухую деревяшку, словно ей вновь было шесть лет.

– Знаю я, как она волнуется, пока с другими ложе делит. Очень волнуется, бедняжка. Я бы с удовольствием отправился еще в один поход. Знаешь, прежде чем убить кого-то, я представляю, что у бедолаги ее лицо. Мне так легче, – Хейдрал сухо ответил на слова спутницы и слегка прищурился, осматривая зеленую листву, утопавшую в огниве заката. Упоминания о его супруге, ровно как и само ее присутствие в его жизни, ничуть не радовало мужчину.

– Думаю, вскоре тебе придется возглавить еще один поход, – задумчиво и безо всякой радости произнесла княгиня.

– Есть вести? Как прошел пир в столице? – Хейдрал сложил ладони в замок за спиной и внимательно посмотрел на княгиню, словно ожидая от нее дальнейших указаний.

– Ничего, что вызвало бы твой интерес. Чванливые помещики указывали мне место и угрожали. Мясо было сухим.

– Даже мясо не искупило перед тобой вины, – усмехнулся генерал.

– Больше всего меня беспокоит новый Царь. Боюсь, что он в открытую поддерживает стравливание Помещиков между собой. Что-то темное происходит в царском замке, – произнесла Елена, остановившись и поджав нижнюю губу. Она в смятении и тревоге воззрилась на своего спутника.

– Все куда серьезнее, Елена. У меня есть свои источники в Столице, и они говорят, что Эгрон не только стравливает между собой помещиков, но и собирается поставить своих людей во главе четырех земель. Останутся только те, кто готов будет перед ним выслуживаться, – Хейдрал остановился. Его лицо не выражало ни единой эмоции. Лишь по легкому прищуру и слегка выгнувшейся нижней челюсти княгиня поняла, что генерал напряжен.

– Это очень плохо. Нам нужно нарастить силы. Какая численность столичных Шепчущих?

– Превосходит нашу, безусловно. К слову, о Шепчущих. Одного я не досчитался в походе. И ты знаешь, о ком я говорю, – многозначительно подметил Генерал, выгнув бровь и пронзительно посмотрев на свою спутницу. Княгиня тут же поняла, о ком шла речь. Это происходило уже не впервые. И порядком начинало помещице надоедать.

Елена шумно выдохнула и, покачав головой, опустила взгляд на сочную траву, в которой ютились лиловые лепестки ириса. Затем подняла на мужчину взгляд и едва заметно кивнула, тихо проговорив:

– Вот Темень. Я поговорю с ним, Хейдрал.

– Будь добра. Подобные игры до хорошего не доводят. Если ты не заметила его присутствия, то это не значит, что не заметили и остальные. Ты знаешь, чем грозит присутствие нашего Шепчущего на территории Столицы без важных на то оснований, – серьезным, не терпящим отлагательств тоном заметил Хейдрал.

Помещица собралась было ответить ему, но вдруг послышался треск – резкий, пугающий, словно старое дерево, изогнувшись, сломалось под собственной тяжестью. Затем ещё, и ещё. Лес, до того тихий, словно дышал одним ритмом с вечерним ветром и внезапно ожил. Деревья озарились ярким свечением, будто где-то внутри их стволов вспыхнуло пламя. Воздух вокруг разорвался звуком, похожим на раскат грома.

Невидимая волна ударила по спутникам. Она была ощутима как удар огромного молота, отбросив их назад к грубым, шершавым стволам деревьев. Генерал громко выругался, когда его плечи врезались в грубую кору. Княгиня, издав короткий вскрик, упала на землю, прижавшись к ней всем телом. Её дыхание сбилось, а руки дрожали, стараясь найти хоть какую-то опору. Но последующие пульсирующие волны, исходившие от столба света, прибивали её к земле, как тяжёлые оковы. Лицо утонуло в влажной траве, а по коже ползла жгучая прохлада, будто сама земля не могла вынести внезапно пробудившейся странной силы.

Поток энергии не просто раскатывался по лесу. Он ожил, мерцал белоснежным сиянием, обволакивая всё вокруг. Звуки стали громче, сильнее, они наполняли воздух, будто хор тысячи голосов разрывал тишину. Эти крики, вопли и шёпоты сливались в одну дикую симфонию, заполнившую головы путников. Они не могли понять, кому принадлежали эти голоса: мужчине, женщине или чему-то иному, не подвластному человеческому разуму.

Наконец, свет ослаб, но воздух перед помещицей задрожал, словно тонкая ткань, разрываемая на глазах. Лес исчез. Прямо у неё на глазах деревья растворились в пепельно-сером тумане, уступив место холодному пустому пространству.

Елена оказалась в Приёмном зале. Но перед её глазами всё выглядело не так, как раньше. Свет факелов, обычно освещавших стены, исчез, и вместо привычного полумрака помещение погрузилось в ледяную тьму. Морозный воздух окутывал её тонкой сетью холода, пробираясь сквозь ткань её плаща. Трон, всегда возвышавшийся в центре зала, тоже исчез. Вокруг неё были лишь голые каменные стены, покрытые инеем.

Помещица огляделась, стараясь понять, что происходит, но вдруг заметила движение. Чей-то длинный подол изумрудного платья скользнул по полу. Ткань мелькнула всего на мгновение, но её мягкое сияние в холодном свете мраморных плит казалось почти неестественным. Пол под ногами, сделанный из мрамора, был изрезан трещинами, словно ледяной узор, оставленный зимой.

Неизвестная фигура торопилась куда-то, едва касаясь каблуками каменной кладки. Белокурые волосы незнакомки развевались на холодном ветру, что неожиданно пронёсся по залу. Первый снег проникал в замок, сквозь разбитые окна и щели в ставнях, кружа снежинки в таинственном танце. Пол был покрыт тонким слоем инея, а углы зала затянулись ледяной коркой. Даже камин, в котором ещё недавно пылал огонь, теперь лежал мёртвым – обугленные поленья спрятались под толстым слоем пепла.

Княгиня без колебаний последовала за таинственной незнакомкой. Подол её собственного платья, глубокого чёрного цвета с серебряной вышивкой, касался пола, оставляя за собой слабый след в пыли инея.

Белокурая дева выбежала в внутренний двор, где остановилась, глубоко вдохнув морозный воздух. Елена застыла в тени, наблюдая за нею. Когда незнакомка подняла голову, помещица с трудом сдержала крик: под капюшоном изумрудного плаща скрывалось её собственное лицо. Мягкие черты, проницательные зелёные глаза – это была она, но не такая, какой она знала себя.

Призрачная фигура, похожая на неё, дышала тяжело, словно борясь с чем-то внутри себя. В этот момент из теней начали выходить три фигуры. Их доспехи, сделанные из серебра, казались выкованными из самого лунного света. На их металлических пластинах играли блики луны, а глаза, спрятанные за забралами шлемов, светились янтарным, зловещим пламенем.

Они двигались медленно, словно просчитывая каждый шаг. Их мечи, вынутые из ножен, звенели в морозной тишине. Металл лезвий был странным: от него исходило слабое мерцание, а каждая снежинка, что касалась клинка, мгновенно таяла, оставляя крохотные капли.

Призрачная помещица медленно повернула голову, обводя взглядом всех троих. Она не выглядела испуганной. В её глазах читалась готовность. Елена, прячась в тени, чувствовала, как что-то внутри неё просыпалось, словно узоры времени начали сплетаться перед глазами в единую картину.

Призрак внезапно остановился, а за спиной послышались новые шаги. Елена насчитала троих. Спереди и сзади. Единым движением незнакомцы обнажили оружие. До слуха княгини долетел звенящий свист стали.

А затем внезапно наступила тьма.

С трудом поднявшись, генерал помог встать своей спутнице. Лес все так же озарялся ярким свечением, отчего княгиня прикрыла лицо ладонью, пытаясь увидеть, что же стало причиной столь яркого взрыва. Белоснежный столб света вырывался откуда-то из-под земли и рвался в небеса. Он пульсировал. Словно тысячи нитей одновременно устремились вверх и рвались неистово разорвать проплывающие мимо облака. Именно от них и исходили пульсацией потоки энергии. Не сразу, но княгиня заметила тень. Кто-то стоял прямо напротив потока света. Среди деревьев виднелся женский силуэт Фигура раскинула руки и приподнялась над землей, словно впитывая в себя часть той силы, что вырывалась наружу.

«С первым снегом окропит землю кровь.

Падет фигура одна за другой.

Три спереди.

Три сзади.

Меридиан падёт в огне»

Чей-то низкий голос, казалось, проникал в голову, заполняя собой все мысли.

Столб света в одночасье исчез, оставив после себя лишь небольшой поток, все так же устремленный в небо. Фигура, воспарившая перед спутниками, рухнула на землю.

– Вот темень! – выпалил Хейдрал, подбежав первым на помощь к упавшей незнакомке. Вскоре к нему приблизилась Елена.

– Это дева, – заключил генерал, осторожно развернув фигуру к себе лицом. На мгновение время словно остановилось. Незнакомка лежала без движения, глаза её оставались плотно сомкнутыми, а лицо, изящное и безмятежное, напоминало свет луны в безоблачную ночь – бледное, но с едва заметным розоватым оттенком, будто от слабого дыхания жизни.

Её волосы, густые и темные, спутанными локонами спадали на плечи, окутывая лицо и частично скрывая шею. В свете открывшегося магического источника они отливали глубокими каштановыми оттенками, напоминающими древесную кору под зимним инеем.

Особое внимание привлекала её одежда. На деве была длинная синяя мантия, сшитая из плотной ткани, не подверженной времени и ветру. Под мантией скрывалось платье того же глубокого синего цвета, сшитое явно для удобства и долговечности, но украшенное столь изящно, что казалось созданным не для простой крестьянки, а для той, кто стоял чуть ниже знати. Рукава платья плотно облегали запястья, а в самом их низу угадывались крохотные вышитые снежинки. На ногах незнакомки были чёрные кожаные сапоги. Мягкие, но достаточно прочные, чтобы отправиться в долгие странствия. Лёгкие следы на сапогах говорили о том, что она недавно шла по сырой земле или траве.

Генерал на мгновение задержал взгляд на её лице, потом снова перевёл его на платье, словно пытаясь понять, кем она была – из знати, обедневшей дворянкой или странствующей гостьей из дальних земель. Её одежда хранила тайну, так же как и она сама.

– Я завидую Вашим способностям, Генерал, – саркастично заметила Елена, внимательно следя за выражением его лица. Слова её прозвучали обманчиво спокойно, но в них скрывалось недовольство – не столько в адрес спутника, сколько из-за собственной растерянности перед происходящим. Она перевела взгляд с бледного лица девицы на землю. Из трещины в почве все еще вырывался поток белоснежного света. Хотя его яркость заметно угасла, пульсация оставалась. Свет больше не ослеплял, но тянул к себе взгляд, будто манил кого-то, кто мог понять его истинную природу. И помещица направилась в его сторону.

– Елена, стой. Вдруг это опасно? – голос Хейдрала звучал резко, но в нём слышалась скрытая тревога. Его руки крепко держали бессознательную незнакомку, словно она могла выскользнуть или исчезнуть прямо в его объятиях. Женщина казалась удивительно лёгкой, почти невесомой, но её присутствие в этих странных обстоятельствах придавало ситуации ещё большую таинственность.

Княгиня остановилась на мгновение, чуть склонив голову в сторону спутника.

– Опасно? – повторила она с усмешкой, но без должной уверенности в голосе. – Какой смысл бояться, когда опасность давно вокруг нас?

Она сделала ещё один шаг вперёд, игнорируя предостережения генерала. Свет, мерцающий и дрожащий, отражался в зелёных глазах, придавая им странное внутреннее свечение. Лёгким движением Елена протянула руку к потоку. Генерал хотел было сделать шаг вперёд, чтобы остановить её, но не успел. Ладонь помещицы бесстрашно погрузилась в белоснежный поток.

Сначала Елена почувствовала лишь легкое, почти щекочущее покалывание на кончиках пальцев, будто невидимые искры касались её кожи. Затем ощущение стало интенсивнее. Оно распространилось по ладони, превращаясь в тепло, а потом в жар, словно внутри ладони разгоралось пламя. По плечам пробежала дрожь, заставив напрячься всё тело. Тепло волной прокатилось по её позвоночнику, сосредоточившись в его основании. Елена пошатнулась, едва устояв на ногах. Генерал оставил незнакомку и сделал шаг вперёд, готовый подхватить помещицу, но она устояла.

Ладонь внезапно стала горячей, будто изнутри её что-то раскалило. В центре, где кожа касалась светового потока, начало пульсировать. Это чувство было странным и неестественным, как будто внутри возникло второе сердце. Каждый удар этого невидимого органа отдавался в висках и глухо эхом разносился по всему телу.

Елена вдохнула резко, словно воздух стал густым и вязким. Её грудь тяжело поднялась, а затем она повернулась к спутнику, глаза её сияли неестественным янтарным светом. Это свечение, яркое и завораживающее, казалось, исходило из глубин её души, вырываясь наружу в коротком всполохе.

– Это… магия, – проговорила она, её голос звучал хрипло, будто слова вырывались с трудом. – Источник силы.

Хейдрал нахмурился, настороженно глядя на неё. Его напряжение было почти осязаемым, как струна, готовая лопнуть от малейшего прикосновения. Девица, лежавшая на траве, оставалась неподвижной, но её дыхание стало чуть заметнее.

– Твои глаза, – сказал генерал медленно, стараясь не показывать страха, который зашевелился у него внутри. – Они только что… сияли золотом. А теперь… снова нормальные, – он прищурился, внимательно следя за её реакцией. – Что за темень здесь творится?

Генерал хотел спросить больше, требовать ответа, но взгляд Елены остановил его. Она смотрела на мужчину, но казалась далёкой, словно её разум блуждал где-то среди пульсирующего света и шепота. Хозяйка Запада не знала, что ответить. Слова ускользали от неё, как вода сквозь пальцы. Рука всё ещё горела, но тепло стало странно приятным, словно это был дар, а не проклятие.

Помещица закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться, но образы и ощущения переполняли её. Генерал молча наблюдал, его взгляд метнулся к незнакомке, словно она могла ответить на вопросы, которые терзали их обоих.

– Выдели охрану для этого места. Никому ни слова, – голос Елены прозвучал хладнокровно, будто удар клинка о металл, когда она открыла глаза. В её взгляде не осталось ни тени сомнения, ни капли тепла. – За распространение – смертная казнь. Мы построим здесь цитадель. Ничего не хочу знать, она должна быть возведена в кратчайшие сроки.

Она произнесла это с ледяной решимостью, будто уже видела очертания башен и стен, вознесшихся в этом месте. Её тон не оставлял пространства для обсуждения. Генерал молча слушал, его лицо было непроницаемым, но внутри всё кипело. Почему такая спешка? Почему она так настойчиво отдавала приказ, даже не зная всей природы того, что здесь произошло?

– Княгиня, но… – он сделал полшага вперёд, глядя на неё с сомнением.

Елена не дала ему закончить.

– Никаких «но», Хейдрал, – её глаза, кажется, снова засверкали янтарным светом на краткий миг, или это был лишь отблеск потока.

– Действовать нужно незамедлительно. Почему? Я не знаю. Но это место… – её голос дрогнул, но она быстро взяла себя в руки. – Оно должно быть защищено. Это важно.

Елена на миг замолчала, но её глаза, полные напряжённого света, говорили громче любых слов. Это не просто приказ. Это было предчувствие, что-то глубокое, инстинктивное. Её нутро сжималось от ощущения надвигавшейся беды, которую она пока не могла объяснить.

Хейдрал внимательно смотрел на неё, стараясь разгадать, что скрывалось за внезапной суровостью. Её голос и выражение лица выдавали помещицу с головой. Что она сама боялась, хоть и старалась это скрыть. Но перед ним сейчас была не только его подруга, а правительница, женщина, готовая принимать решения, даже если для этого нужно было идти против здравого смысла.

Он вновь перевёл взгляд на незнакомку. Её дыхание было настолько тихим и почти незаметным, что он ловил его только по слабому движению груди.

– А как же дева? – спросил генерал.

Елена медленно повернулась к нему, её взгляд потемнел, будто она ненадолго утонула в своих мыслях.

– Забираем с собой, – отрезала она, снова наполняя свой голос холодной решимостью. – Отнеси её в мой личный лазарет.

Она сделала шаг вперёд, пристально глядя на Хейдрала. Её голос стал ниже, опасно спокойным:

– Никаких посторонних, Хейдрал. Только проверенные люди. Я ясно выразилась?

Генерал, стоящий перед ней, вытянулся, как струна. В его лице мгновенно что-то изменилось. Взгляд стал жестким, челюсти сжались, а в голосе появился металлический оттенок.

– Да, Ваше высочество, – коротко ответил он, опуская голову в знак согласия.

На мгновение Елена почувствовала укол сожаления. Она видела её друг изменился. Исчезла лёгкость, что была в их общении, когда он мог позволить себе пошутить или задать ей неудобный вопрос. Теперь перед ней стоял не товарищ, а солдат, преданный ей до конца.

***

Ровно горевшее пламя факела всколыхнулось от ветра, выплясав причудливый танец, отчего по каменистой стене поползли блики и тени. Огромный зал, заполненный столами и скамьями, наполняла тишина, прерываемая лишь редким звуком падающих капель воды. Прием по случаю победы и возвращения Чёрного легиона домой завершился. На столах еще оставались полупустые кубки. Где-то на полу, среди мрамора, виднелись багровые пятна – жители Западной части Меридиана никогда не позволяли себе проливать кровь в тех местах, где они принимали пищу – в отличие от тех же северян или жителей столицы – но разлить вино могли с легкой руки.

Дождь, барабанивший в витражные стекла еще несколько часов назад, стих, оставив после себя в воздухе сырость и спертость. Над столами витали остатки аромата жареного кабана с травами и паров эля, выпитого за ужином. Кухарки постарались на славу, никто не смел сказать иного – Чёрный легион во главе с генералом Хейдралом лихо ворвался в родные земли с триумфом и принёс с собой победу, которую так сильно жаждал Князь Еферий, словно собиравший каждый разгром неприятеля в свою личную коллекцию. Отразив еще одно нападение с Севера, армия укрепила позиции западной части великого государства Меридиан, раздробленного изнутри распрями, смутой и кознями, что строили помещики.

Среди пустых столов мелькнул подол черного платья. Тяжелый бархат юбки едва касался камня. Белокурая обладательница одеяния неспешно плыла между скамей, не надевая на голову капюшон и не озираясь по сторонам. Она не беспокоилась, что её кто-либо мог застать. Лунный свет просачивался сквозь окна, и его лучи падали на каменную кладку пола, отражаясь на мягких чертах лица и искрясь в изумрудных глазах. Шаги Княгини отдавались эхом среди почти потухших факелов.

Оказавшись в восточном углу зала, Помещица осмотрела гобелен, скрывающий за собой черную железную дверь. На ткани застыла в полете огненная жар-птица. Большие крылья ее, вышитые самоцветами, переливались, отражая свет луны. Приподняв шпалеру, Елена проговорила шепотом заклинание, отчего высеченное на двери наречие засветилось, заискрилось, и послышался щелчок, словно бы в замочной скважине повернули ключ. Дверь медленно отворилась, открывая Княгине темный длинный коридор. Лёгкой поступью она спустилась по каменной лестнице вниз, минуя одну арку за другой, углубляясь в подземелья. Серебристый свет луны не освещал тёмных катакомб, делали это лишь пляшущие огни факелов. Зоркий взгляд её скользил вдоль стен, словно она могла увидеть сквозь них то, что творилось по другую сторону каменной кладки. Время близилось к полуночи.

Княгиня прошла в самое сердце подземелий, минуя многочисленные повороты и туннели, и оказалась один на один с каменной статуей, возвышающейся над нею почти вдвое. Женская недвижимая фигура была облачена в богатые меха и одежды, так же высеченные из мрамора. На холодной и застывшей навсегда шее – каменное ожерелье. Глаза, точь-в-точь такие же, как Княгиня помнила их при жизни Рейны, смотрели куда-то вверх. Твёрдые, но тонкие пальцы, такие же как у Елены, держали в руках каменный цветок лилии.

Княгиня Рейна славилась своей красотой во всем Государстве. К ней приезжали свататься не только из других семей помещиков, но и из других стран, за пределами Карастова моря, проезжая через восточные земли Меридиана и сам Капитолий. Однако, Рейна всегда искренне была преданна Западу. Здесь же ее жизнь и закончилась. Во многом судьбы матери и дочери оказались схожи. Елена была так же уверена, что на Западе закончится и её путь. Иного конца Княгиня для себя никогда не видела.

– Я помню, матушка, – молвила дева, раскрыв небольшой сверток пергамента. В горле предательски заболел огромный ком, от которого она не могла избавиться.

Светловолосая жадным вгрызающимся взглядом водила по точеному каменному изваянию своей матушки. Каждый прожитый день, что дарили ей Отец и Матерь, она мысленно ухватывалась за невидимого призрака, с каждым разом становившегося все прозрачней, уходящего все дальше и дальше от нее. Лишь редкие свидания со статуей, сделанной искусными западными ремесленниками по оставшимся портретам княгини, оживляли на мгновение исчезающего фантома, прежде чем Елена вновь попытается его настигнуть.

«Никому не доверяй» – гласили тонко выведенные буквы на клочке пергамента. Елена хранила его и носила всегда с собой с тех пор, как обнаружила его прикрепленным к изголовью своей кровати вместе с рубиновым перстнем. Последнее послание княгини Рейны своей прямой наследнице. Последняя воля помещицы запада, прежде чем сгинуть навсегда.

– Ходит молва, что это какое-то проклятье, – произнес низкий мужской голос из-за спины светловолосой. Елена замерла, но не обернулась. Её пальцы продолжали сжимать клочок пергамента, а губы тронула лёгкая, почти незаметная усмешка.

– Ни один мужчина из числа придворных Шепчущих так и не заполучил руки Помещицы. Хотя судьбы их неразрывно связаны.

Он подошёл к ней со спины безо всякого страха, преминув в который раз – Гермес уже сбился со счета – придворным сводом правил. Елена не взглянула в его сторону, лишь украдкой приподняла уголки губ вверх. Она чувствовала его взгляд на своей спине, изучающий очертания фигуры. Он точно склонил свою среброволосую голову набок. Голубые глаза его отражали лишь свет факелов. Его шаги были едва слышны, но она знала их слишком хорошо, чтобы спутать. Елена чувствовала его присутствие, как чувствуют приближение грозы – напряжённо, но с тайным трепетом. Чувства для Шепчущих были под запретом, тем более их проявление. Мужчина позволял себе эту роскошь только тогда, когда оставался с нею наедине.

– Таково предназначение Шепчущих. Быть там, куда не доберётся Легион. Делать то, чего обычный солдат не в силах. Изгои и без семьи в детстве, вы становитесь самыми важными людьми во всем государстве, когда Князь дарует вам возможность обучаться искусству Шёпота. Судьбы Помещиков и Шепчущих тесно связаны, но не пересекаются. Стоит ли лишний раз это напоминать, – с пренебрежением заметила Елена, повернувшись к мужчине, и взгляд ее тут же упал на бутон белоснежной розы, что он держал в руках. Она была так же совершенна, как и все те цветы, что он приносил ей. Помещица хранила их. Это была её тайна. Тайна, к которой она возвращалась, когда ночь застилала её мысли.

Взор Княгини смягчился, когда она перевела его на лицо Гермеса. Шепчущий без единого слова поднес цветок к светлым волосам девы и заправил его в густые локоны. Во взгляде его светлых, точно лазурь, глаз ютилась забота и преданность, перед которыми уже однажды пала невидимая стена, сооруженная княгиней самовольно. Их словно окутала дымка, растворяя вокруг стены подземелий и не оставляя ничего, кроме двоих. Издалека донесся протяжный звон, но он был настолько тих, что исчезал в легких порывах ветра. Полночь вступила в свои законные права.

– Ты заставляешь меня усомниться в твоих намерениях, Гермес, – наконец, сказала она, её голос стал мягче, но в нём звучала тревога. – Магия… Клятва перед перстнем… Медальон, что подчиняет тебя воле князя… Откуда мне знать, что это ты сам?

Его лицо на мгновение потемнело, но не от гнева, а от обиды.

– Елена… – произнёс он, глядя ей прямо в глаза. – Я почувствовал это задолго до того, как стал Шепчущим.

Её взгляд дрогнул.

– Ты помнишь тот день, когда я впервые увидел тебя?

Помещица замерла, вспоминая. Перед нею словно вновь предстал среброволосый мальчишка с лохматой шевелюрой и глазами цвета ясного неба. Тогда, в приёмном зале, пока помещик Джиор принимал сирот на путь изучения Шёпота, юнец смотрел на неё с восхищением. А княжна, стоя подле своего отца, улыбнулась мальчику в ответ, спрятав руки на спиной. Просто улыбнулась, не придавая этому значения. А Гермес, оказывается, запомнил. И поклялся сам себе, что однажды эта красавица с глубоким взглядом зеленых глаз и точеным личиком будет подле него.

– Ты стала моей судьбой задолго до того, как магия и долг связали нас, – сказал он, его голос был тихим, но полным решимости.

Елена отвернулась, пытаясь скрыть вспыхнувшие на щеках румянец.

– Ты так уверен… – её слова оборвались.

Гермес мягко, но настойчиво коснулся её руки, и княгиня вновь повернулась к нему.

– Да. И если ты не понимаешь, сомневаешься, я готов напоминать тебе об этом каждый день.

Она глубоко вздохнула. Это было неправильно. Всё это – их встречи, его прикосновения, его цветы. Но, несмотря на все правила и предостережения, она хранила каждое из этих мгновений в своём сердце, словно драгоценность.

– Ты была той, кто дал мне смысл. И ты думаешь, что это – просто последствия какой-то магической клятвы? Нет. Это всё я, Елена.

Её взгляд вновь стал мягче, но в нём оставалась тень сомнения. Она знала, что всё, что он говорил, было правдой, но её долг и роль в княжестве… Всё это мешало ей поверить.

– Я не могу дать тебе то, чего ты хочешь, Гермес. У меня есть обязательства, у меня есть… – её голос дрогнул.

– У тебя есть только твоё сердце, – перебил он её, глядя прямо в глаза. – И я готов бороться за него, несмотря ни на что.

Елена замерла. Его слова, обнажённые и прямые, повисли в воздухе и ещё долго не отпускали слух. Она отвела взгляд, пряча в глазах бурю, которая поднялась внутри. Медленно опустив веки, она сделала глубокий вдох, будто пытаясь собрать разбегающиеся мысли.

Её рука, словно помимо воли, поднялась к волосам. Елена провела пальцами по краю цветка, едва касаясь его, будто проверяя, реален ли он. У самого основания бутон был крепким, но лепестки становились мягче и тоньше, распускаясь наперекор времени и обстоятельствам. Сердце пропитывалось горькой сладостью мгновения. Этот цветок – простой, но полный значения – пробудил в ней тайную боль, тщательно скрытую за железным обликом.

Все его подаренные розы – белые, алые, кремовые – княгиня бережно прятала в своём личном ларце, вдали от посторонних глаз. Они стали её сокровищем, маленькими кусочками его души, которые он дарил ей снова и снова. И вот, вновь касаясь цветка в своих волосах, Елена вдруг осознала, что в ней что-то пробудилось. Что-то, чего она старалась избегать и во что не верила. Надежда.

По спине помещицы пробежала лёгкая дрожь.

– Ты глупец, Гермес. – наконец прошептала она, едва слышно, но с ноткой горечи в голосе.

Её слова прозвучали укором, но в них не было силы. Они вырвались из глубины, где сливались страх, нежность и неразделённое желание. Елена медленно подняла на мужчину свой взор и встретилась с ним взглядом. Её зелёные глаза, обычно холодные, сейчас светились чем-то неуловимым, почти трепетным.

Гермес лишь тепло улыбнулся ей в ответ.

– Я уже сказал тебе однажды, и повторюсь вновь: во всем Меридиане я предан лишь одному человеку. И это не его Высочество. И я хочу стать тем первым, кто разрушит проклятье придворных Шепчущих. – с уверенностью сказав, мужчина легко коснулся холодной щеки Княгини и поправил цветок. Среброволосый постарался вложить в свой жест и слова все чувства, что овладели им. – Но ты ведь пришла сюда не для того, чтобы в очередной раз напомнить, где именно мое место, верно?

– Для того, чтобы разрушить проклятье, милый друг, тебе придется стать Князем. А это невозможно.

– Не говори мне, что что-то невозможно. Ты бросаешь мне тем самым вызов.

Мягкость Елены вновь словно растворилась в воздухе. Она посмотрела в глаза мужчине с укоризной. Голос ее стал жестче, ниже. Таковым он становился обычно тогда, когда Княгиню одолевала злость.

– Ты уже сам бросаешь вызовы, Гермес. Хейдрал знает о том, что ты наведался вместе со мной в столицу. Ты знаешь законы. Если тебя увидят вне наших земель, твоя жизнь оборвется.

Но мужчину, казалось, абсолютно не пугала его вероятная участь. Он с заботой и тревогой смотрел на деву, внимательно изучая каждую черту ее лица, каждый изгиб ее фигуры, и каждую складку ткани на ее платье.

– Я знаю, что будет, – спокойно произнес мужчина. – Но ты отправилась в Капитолий одна. Думаешь, я мог позволить тебе рисковать своей жизнью?

– Я была не одна! Со мной были стражники…

– Они бы не спасли тебя, – Гермес перебил её, шагнув ближе. Его голос стал твёрдым, его взгляд пронизывал её насквозь. – На тебя готовилось покушение. И я был обязан удостовериться в твоей безопасности.

Елена замерла. Она смотрела на него, но не могла найти слов. Белоснежный цветок в её волосах вдруг окрасился в красный, отражая её смятение.

– Значит, это правда… – прошептала она.

– Да. Эгрон собирается убрать всех помещиков. И начнёт с тебя.