Сад для вороны

Глава 20

Ши только глазела и щурилась, но не пыталась приблизиться. Так можно, если режиссер не противник лишних людей на площадке. Сама же в «Деле о фарфоровой кукле» сидела возле режиссера. Подглядывала и подслушивала.

Я рисковала заработать косоглазие минут пять от положенного мне перерыва. Затем плюнула (образно) и расслабилась. Зрителем больше, зрителем меньше — мне-то что? Дамочка вряд ли сама себе враг, чтобы какую-то гадость попытаться провернуть при стольких людях.

Да и зачем? Не думаю, что я настолько ущемила ее гордость.

А дальше мне становится совсем не до жи, ши и прочих операций с буквой Ы. Мне предстоит одна из опаснейших сцен. Ворона будет учиться летать. Без крыльев, зато с тросами.

Перерыв для стафа затягивается, потому как инструктор решает объяснить мне весь процесс еще раз. Первый был на земле, теперь же, на верхней террасе «храма», расклад более наглядный.

Хмурый китаец (он, кажется, как и мать моя, не в восторге от идеи подвесить трехлетнего ребенка в воздухе) уточняет, готова ли я совершить этот маленький подвиг. Или — если испугаюсь — им придется срочно искать малолетнюю девочку-дублера.

Высота метров двенадцать (первый этаж здания с весьма высоким потолком), порывистый ветер, тучи — всамделишные, природа подыгрывает нам — готовые вот-вот разразиться дождем и молниями. Погода, как говорится, нелетная. Но то для авиатранспорта. Птицам чхать, но — настоящим. Эта ворона — самозванка среди пернатых.

Испугаюсь? Откажусь от полета?

Шутить изволите? Конечно же, нет! Ворона аж пританцовывает от нетерпения!

…Но сначала надо отыграть безопасную сцену. Что следует делать при приближении опасности? Верно: поднять тревогу, поставить на ноги спящих, взбудоражить бдящих, растревожить усопших… Стоп, это уже к некромантам, а у нас всё же другая история.

Цзыюй (мне нравится это звонкое «птичье» имя) заполошно озирается по сторонам. В храме множество колокольчиков, звони — не хочу. Одна беда — все они высоковато расположены для крохи.

Зато красивые — их еще и придерживают фигурки драконов. Ну, чей храм, те и держат звякалки. Всё логично.

Тумана всё больше, испарения мешают обзору. Но маленькая принцесса не теряется. Вспоминает, что видела в соседнем зале ло[1] — это такой маленький гонг с деревянной подставкой.

Колотушки находятся тут же, возле ударного инструмента. Малышка колотит, что есть мочи, по гонгу. Нас уже немного учили в садике управляться с ударными инструментами. Но от меня просят не мелодичные звуки извлекать, а колошматить быстро и беспорядочно. Так в сценарии написано.

Чисто из духа противоречия бью аккуратно. А для кинематографичной картинки строю страшное личико. Вроде как испуганное (за всех обитателей дворца), но и, вместе с тем, решительное.

Ке честно дает мне сделать по-своему. А затем требует повторить так, как велено сценарием.

— Для сравнения и лучшей выборки, — бухтит он себе под нос, но я выхватываю.

Мне жалко свои чувствительные ушки, но я подчиняюсь. В конце концов, он же не прервал мою самодеятельность. Дал выразить свое видение. И только потом запросил повторный дубль. В чем-то он даже прав: всё познается в сравнении. Пусть у этих взрослых будут варианты.

Опять же, говорят, что бить-ломать-крушить что-либо (в рамках закона) — это неплохой способ снятия стресса. Мне-прошлой не довелось испытать на себе. Не оттого, что стрессов не случалось. Еще как случались… Но Кира Воронова старалась быть сдержанной… Зря, наверное. Глядишь, если бы лупила по тарелкам (или тарелками об пол), то и не схлопотала бы инсульт в сорок с хвостиком.

Так что я от души прошлась колотушками по бронзовому диску, слуху всех присутствующих и по их же нервам. Заметим: на всё воля бо… режиссерская. Я — лишь скромный проводник его воли.

Мироздание, не обижайся.

Это просто правило такое: на съемочной площадке режиссер — первый после бога.

— Стоп, снято, — Ке слегка вздрагивает и кхекает. — Перерыв пятнадцать минут. Готовьте тросы и оборудование.

— Режиссер… — поднимается с раскладного стула Мэйхуа.

— Я помню, что мы снимаем ребенка, — хмурит и без того морщинистый лоб «национальное достояние». — Всё проверили и перепроверили. Вся группа приложит максимум усилий, чтобы снять сцену с одного дубля.

— Спасибо, господин режиссер, — стискивает зубы мамочка. — Я доверяю вам свое сокровище.

В стороне фыркает одна змея. На нее оборачиваются сразу несколько людей из съемочной группы. Плюс Чу и Мэйхуа.

— Плечи затекли, — доносится капризное. — Ты, как там тебя? Сделай мне массаж.

Девушка из персонала, смутно похожая на мою Чу, мигом принимается за исполнение каприза.

На что маленькой звездочке Сюли на съемках в попу дули. Так даже та, как мне сейчас видится, не настолько звездилась и зазнавалась. Ши… это нечто. Ну, или просто я еще мало общалась с местными суперзвездами.

Если так вспомнить, в «Деле» самым известным артистом был господин Лянь. В том, несмотря на множество наград и заслуг, ни грамма чванства. Честный и душевный человек сумел пронести свои лучшие качества через все ступеньки лестницы славы.

Исполнители главных ролей, Жуй Синь и Чжу Юэ, звездный статус получили только после ролей принца-поэта и куртизанки. Исполнители второстепенных ролей на старте драмы имели «калибр» и того меньше. Короче говоря, у Лотоса не было средств на огромные гонорары. Экономили они.

«Шелест осенних листьев» в составе именитых актеров имел. Кроме Лянь Дэшэна, я имею ввиду. Но их сцены снимали, по большей части, без меня. И как они себя проявляли, я не видела.

А тут эта… примадонна второстепенных ролей. Черт с ней. И все демоны нижних планов. Меня уже обвязывают и пристегивают. Тросов четыре: два идут вверх, еще два тянутся вниз. Если бы нужно было из стороны в сторону двигаться в воздухе, тросов было бы еще больше. Лебедки установлены, специально обученные люди к ним приставлены.

Тросы, как элемент искусства, в Поднебесной применяли еще в древности. В театре теней: на полупрозрачном экране под источником света двигались фигурки из бумаги или тонкой кожи. Марионетки имели подвижные (с помощью нитей) части.

«Кино» на языке моей новой родины пишется двумя иероглифами, что в дословном переводе означают: «электрические тени». Прослеживается некая связь, не правда ли?

Тросы в (относительно) том виде, что сегодня понесут меня, в Срединном государстве применять начали в тридцатых годах двадцатого века. Это я знаю благодаря Чу: наша добрая хризантема убеждала маму в том, что это технология, отработанная давным-давно. С «Сожжения храма Красного лотоса» невидимые (зрителю) тросы с успехом применяются киношниками. То бишь, еще со времен черно-белого кино.

Тогда уже дорисовку (вручную на пленке, не спрашивайте, как — как-то) применяли, так что герои вполне могли лупить друг друга молниями. Но актеров, бегущих по воздуху или даже сражающихся на высоте, не «подрисовывали». Их подвешивали на страховочных тросах.

Почти как в этот раз одну подплясывающую от воодушевления и нетерпения «птичку». Только сейчас и тросы тоньше, но при этом прочнее, и приспособлений вспомогательных больше. А суть — одна.

Кира Воронова неоднократно прыгала с парашютом. Азарт и ощущение полета — неописуемый восторг. С тросом — почти то же самое, но всё же иное удовольствие. Правда, побелевшие от напряжения мамины пальцы слегка гасят предвкушение.

Это эгоистично, но я отвожу взгляд. Позже у нее добавиться лишний повод для гордости за дочь. А пока: извини, мам. Этот птенчик уже достаточно вырос, чтобы разочек вылететь из безопасного гнезда.

— Готова, Мэйли? — спрашивает режиссер Ке.

— Да! — бодро киваю.

— Камера, мотор, начали.

«Полетели», — добавляю мысленно.

Сначала об пол: он «содрогается» от удара охваченного пламенем булыжника. Нет, конечно, это позже дорисуют. Но покачнуться и упасть надо всамделишно.

Затем подняться: ведь падения героев для того и созданы, чтобы герой превозмогал и подымался. Тут у Цзыюй возникает проблема: лестница горит. А камни с неба продолжают падать. Еще один удар отбрасывает малышку к выбитым (частично демонтированным, они в этом павильоне разборные) перилам.

Одновременный звон всех уцелевших драконьих колокольчиков совпадает с падением — спиной вперед — принцессы Цзыюй.

Я лечу! Взмывают, распахиваются рукава — традиционно широкие.

Шок-испуг-удивление. Краткий миг на каждую из эмоций. Кувыркнуться в воздухе, чтобы оказаться не спиной, а ножками вниз.

Сейчас будет рывок…

— А-а-ай! — вскрик бьет по нервам, точно хлыст.

Но в сценарии этого нет. Беда? Что-то с тросами? Голос не мамин, его я узнаю из тысячи. Камера сверху ловит каждое движение. Нельзя показать, что что-то не так.

Рывок!

А он резче, чем я ожидала. Стабилизироваться. Детский восторг в глазоньках.

Всё, дальше относительно плавный спуск.

— Стоп, снято! — в рупор. — Перерыв. Тросы пока можно отстегнуть. Готовьте лестницы. Какая дура орала⁈ Кто чуть не запорол мне этот дубль⁈

Впервые слышу, чтобы сухарь так орал. Он разошелся так мощно, что даже рупор отложить забыл. И теперь вся округа в курсе, что у нас тут какое-то происшествие.

Впрочем, это почти что норма на съемочных площадках.

Пока техники сооружают конструкцию из лестниц и ткани, успеваю пробежаться до верха. Ке-Кхе сегодня высоко сидит, далеко глядит.

Чу только и успевает вскрикнуть:

— Куда?.. — и устремиться следом.

Понимаю ее изумление. После забега наверняка придется поправлять грим. Но и не выяснить, что там произошло, я тоже не могу.

Ибо нехрен! Мне чуть сцену полета не испортили. Звук-то лишний уберут. А вот если бы я отвлеклась? Хотя бы веки не так дрогнули или на источник звука бы рефлекторно дернулась?

Знаете, что это было? Это Ши якобы что-то сделали с шеей в процессе массажа, что сдержаться от крика боли было решительно невозможно.

— Такая страшная боль, — причитала «несчастная». — Это было покушение! Ваша сотрудница могла меня искалечить. В случившемся только ее вина!

Обвиняемая с низко опущенной головой сложила руки в области живота. Стояла, дрожа, как осиновый лист на ветру.

— Госпожа Ши, успокойтесь, — это вроде бы помощник продюсера. — Уверяю вас, никто не желал причинить вам вред. Мы разберемся…

— Пока вы разбираетесь, меня здесь задушат! — гордо вскинутая голова «примадонны» с моего угла забавно смотрится: ноздри такие широкие, что хочется сравнить с пятачком. — Она потянула мое ожерелье. Я могла задохнуться!

Нет, так-то она привлекательна. Даже можно красивой назвать. Но с эмоциями перестаралась: здорово переигрывает.

— С меня хватит, — Ке бьет рупором по столу. — Пусть все посторонние покинут съемочную площадку. Немедленно!

— Режиссер Ке, — кривит лицо, словно от зубной боли, помощник продюсера. — Прошу вас тоже успокоиться. Госпожа Ши здесь по личному приглашению от продюсера Тан.

— Прямо здесь? — обводит широким жестом окружающее сухарь. — Нет, если некто важнее здесь, — подчеркивает раздраженным тоном режиссер. — Чем я… То, прошу, пусть этот человек займет мое место. В противном случае…

— Я требую, чтобы мне заменили ассистента, — не утихает змеюка. — А эту бестолочь выгнали с позором!

Тут уже не выдерживает Мэйхуа.

— Если бы из-за того вопля пострадала моя дочь, — вкрадчиво говорит мать моя, приблизившись вплотную к актрисе. — Вашу шею бы ничто не спасло. Я достаточно понятно донесла до вас информацию, госпожа Ши?

— Ай-ё… — задирает нос еще выше «примадонна». — Когда говорили о посторонних, это и вас касалось. Стойте внизу и ждите.

Мэйхуа делает шаг вперед. Фантастика: ни единая черточка ее лица не меняется, но больше это не мягкая и учтивая женщина.

— Вы уверены? — проникновенно спрашивает Мэйхуа и одаряет актрису таким взглядом, словно та — ничтожное насекомое. — Что вам стоит говорить со мной так?

Взгляды скрещиваются.

— Я увидела всё, что хотела, — небрежно бросает дива.

Ши картинно разворачивается. Цокают по дощечкам каблучки. Поравнявшись со мною, она притормаживает.

— Это дитя так расхваливали, — надменно кривятся губы. — Хотелось убедиться лично в небывалом таланте. Какая жалость: ничего особенного я так и не сумела разглядеть.

«Глаза протри», — думаю, не переставая безмятежно улыбаться. — «А лучше купи новые. Эти износились, ни на что не годятся».

Этому меня учили уже в двух жизнях: улыбайтесь — это всех раздражает.

— Дутая слава — скоротечна, — не унимается шипелка. — Величия тебе не достичь. Не трать свое время.

Заблуждаетесь, ваше змейшество.

Но выкраивать на нее слова — это лишняя трата воздуха. Как подправит зрение, сама все увидит.

…Когда клубы дыма развеются. Это Ке отошел к перилам подпортить остатки легких.

Ладно. Пора и мне спускаться, пока не задымили полностью. Все всё высказали, можно работать дальше.

Как раз и странная конструкция (очень хочется сказать, что из кое-чего и палок, и это почти так и есть) собрана. Меня на ней еще поснимают. Как будто это дракон.

Ага. Тот самый, с самой первой фотокарточки. Он появится прямо под Цзыюй, и на его спину она приземлится. Не вдребезги о каменные плиты. Иначе история тут бы и закончилась.

Не тут-то было! Мы еще повоюем.

— Настоящий? — восклицает изумленная принцесса. — Ты хочешь меня спасти?

Дракон желанием общаться на путунхуа не горит. Не обучен, наверное. Конструкция подо мной разве что тихо поскрипывает.

— Ты должен спасти всех! — включает царские замашки Цзыюй. — Убей тех, кто напал на город.

Увы: дракон не ведется на подначки. Он опускается на землю, скидывает пассажирку и взмывает ввысь, растворяясь во тьме.

Вторая реально опасная сцена: мне надо кубарем скатиться с монструозного сооружения. Со страховочным тросом, но он больше мешает, если честно.

— Снято! Отлично. Отлично! Глушите генераторы тумана. Перемещаемся в павильон.

Массовку и экшн отснимут позже. Хотя дракон свинтил в вышние дали, тут уже есть, кому дать отпор нападающим. Звук храмового гонга пробудил усыпленных туманом стражников. Короче, дальше разберутся без меня.

А я вам (и зрителям) еще комнатку всамделишной принцессы не показала. Она… Внутри не слишком впечатляет, если честно. Зато какой там переход во внутренний дворик — закачаешься и залюбуешься.

Двери — в округлом проеме — раздвижные. Дворик утопает в зелени и цветах. И в воде, но краешком — там есть небольшой водоем с кувшинками.

В комнатах тоже много зелени — младшая принцесса явно любит растения. Сама за ними ухаживает, лично поливает каждый цветик.

«После эпичного спуска на чешуйчатой спине дракона поливать цветочки?» — спросите вы.

Добро пожаловать в китайский кинематограф. Где раскрытию характера и множеству мелких деталей уделяется много внимания. И экранного времени.

На моменте, где утомленная обилием впечатлений принцесса засыпает, Ке останавливает съемку.

— Мэйли, ты на сегодня свободна, — как-то мягче обычного роняет слова-крошки сухарь. — Маленькая искорка может отдыхать до завтра.

«Искорка» — это для Ке комплиментище.

Подслушивать чужие разговоры становится для меня традицией. До номера мама с Чу шагают молча. Я тоже помалкиваю. Топаю с усталым видом. Поэтому никто из моих женщин не удивляется, когда я клюю носом над тарелками, а после прошусь лечь пораньше в кроватку.

Кроватка — на сей раз в отдельной спальне — двухместная. Я в нынешних параметрах рискую на ней потеряться. Но и отказаться от просторного номера нельзя — это жест уважения от студии Азия-Фильм.

Как и значительно увеличенный (относительно «Шелеста осенних листьев») гонорар. На сей раз шелестеть будут крупные купюры в приятном количестве. Азии понравились рейтинги и отзывы прошлого сериала. Бюджет «Воззвания к великим» значительно выше. Как и выплаты артистам.

Этой вороне в частности.

Гонорар — пятьсот тысяч юаней. И за каждый съемочный день по четыре тысячи, если же включены ночные съемки, то оплата этого дня удваивается. Конечно, здесь и работы не на полторы недели. Зато и перспективы в случае успеха сериала головокружительные.

Ладно, не будем загадывать наперед. Еще только первый день отработан, об успехе рано говорить.

Что не рано, так это выползти из кровати и тихонечко подобраться к моим заговорщицам. Не просто ж так они всю дорогу молчали?

И верно. Часть беседы я пропустила, заигравшись в скрытного шпиона (то бишь, чтобы не спалили, перестаралась).

— Я и сама понимаю, Суцзу, — застала я реплику мамы, не вполне ясную без контекста. — Так же я понимаю, что единственный путь для нас всех — путь наверх. Только когда мой птенчик взлетит выше всех, она станет недосягаема.

— Госпожа Ши не посмеет… — робко и неубедительно вставила Чу.

— Речь не о Ши, — возразила Мэйхуа. — Обо всех таких, как она. И… о других. Моя девочка должна воспарить так высоко, чтобы никто не смог ее достать. Мы с тобой обязаны ей в этом помочь. Всем, чем сможем. Ты понимаешь, Суцзу?

…А в ответ — тишина. Скорее всего, хризантема кивнула.

Забавно: Суцзу понимает, а я — не особо.

Менее всего понятны мне «другие», о которых речь держала мать моя китайская, непостижимая женщина.

В такие моменты мне кажется, что призыв дракона легче осуществить, чем разобраться в тайнах Мэйхуа. А ей — хоть бы хны. Уже чай пьет с Суцзу, как ни в чем не бывало.

[1] 锣(кит). [Luó] — гонг.