Самозванка. Кромешник

Иду один, утратив правый путь,

В кругах подземных, как велит обычай,

Средь ужасов и мраков потонуть.

Поток несёт друзей и женщин трупы,

Кой-где мелькнёт молящий взор, иль грудь;

Пощады вопль, иль возглас нежный – скупо

Сорвётся с уст; здесь умерли слова;

Здесь стянута бессмысленно и тупо

Кольцом железной боли голова;

«Песнь Ада» А. Блок. 31 октября 1909.

Глава 1. Почтенное семейство

Милэдон, просторное владение, лакомый кусок в не слишком завлекательной топографии, сплошь изъеденной ледниками, вылизанной ветрами и загодя нелюбезной ко всему живому, от прочей сварливой упырьей долины отличалось ухоженностью.

Ленники души не чаяли в радетельном господине, а то и личную заинтересованность имели, чем иначе объяснить странное усердие?

Рощи, трепетно сберегаемые, скромные и опрятные вырубки-выработки, любовно расчищаемые, лазоревые, что мечта утопца, озёра, насколько знал Адалин, богатые рыбой и водоплавающей птицей даже сверх меры. Аж две собственных мельницы, обе исправные, пивоварня и пашня. Последнее – особенная редкость и повод гордиться, а заодно и опасаться набега завистливых соседей.

Выращивать что-либо, кроме царапучего, ядовитого бересклета и лебеды в здешних почвах казалось верхом безумия. А всё ж сноровистым хозяйственникам удавалось. И Князь весть каким образом. Ибо тощая супесь окрест изобиловала, разве что, камнями да рытвинами. Ну, и лесом, само собой. Да таким, что за годы упорной, ожесточённой борьбы за существование выработал непререкаемую устойчивость ко всем каверзам судьбины, вроде мороза, ураганов, подсечного земледелия и возможного конца света. Почему и рос с самозабвенностью замыта36. Да ещё отбиваться навострился.

Кроме сельскохозяйственной сметки и записной домовитости, старый Генрич отличался ещё и беспробудным гостеприимством. В поместье вечно торчали всевозможные не столь зажиточные кумушки, безземельная родня, далёкая, как щербатый месяц над горами, мутные соседские отпрыски и прозорливые министериалы37, приживальщики и свора вечно голодных динстманнов, портящих местных наследников гульбищами-охотами.

И само несметное семейство.

Младшие братья Одрич, Йонек, Дитуш и Эстэрварт, «тётушки» разных возрастов, от давно окостеневшей Альдэгерды, перемещаемой исключительно по праздникам благодарными потомками, до юной, розовощёкой Ингигерд, скакавшей по двору с шалопаями-правнуками старого Милэдона. Средний из четверых сыновей, Луксас, уже успел обзавестись не только детьми, но и внуками. И мелкий Уольрич с робким, угрюмым Генричем Вторым бодро марали в пыли нарядных деревянных коников.

Данимир, подъезжая к обнесённому крепостным забором, благолепному муравейнику, ожидал чего-то подобного, особенно умиляясь настежь растворённым воротам – в полторы пяди толщиной створка. Потому не удивился ни столпотворению, ни взопревшим, вечно торопящимся конюхам, ни гвалту, осенявшему замковый двор. Ведь так и должно выглядеть добротное родовое гнездо. Ну, разве что, поменьше воплей, звона, закипавшей на задах потасовки и, возможно, репы, горой сваленной аккурат посреди мощёного двора.

Объезжая рыже-бурый курган корнеплодов, Адалин обнаружил сломанную телегу, притаившуюся за нарядной свалкой, деловито хрумкающих поклажей лошадей, бранившихся неопрятных сервов с верными мотыгами наголо и Альдэгерды, видимо, позабытой заботливыми родственничками в жутком передвижном кресле на припёке.

Драка затевалась именно тут, при активном участии вовсю костерившей нерадивых остолопов бабуси в бежевом чепце. Упырь фыркнул. Альдэгерда, судя по всему, и в лучшие годы не отличалась кротостью, а уж теперь, с лихвой насладившись жизнью, приобрела все черты хрестоматийной, прямо-таки записной упырицы. Даже несмотря на чепец. С богатым словарным запасом и недурственным воображением.

Внять мудрости веков собралась приличная толпа дворни.

Данимир, препоручив воронка заботам нервно косившего на оглушительную троицу конюха, тоже остановился посмотреть, а вернее, послушать, рассеянно перестёгивая пассовые ремешки да пояс с цепями подтягивая.

Альдэгерда, имевшая изначальное преимущество – несмотря на мотыги, «остолопы» явно робели перед свирепой хозяйкой, – как раз перешла к заковыристым, подчёркнуто непристойным благопожеланиям родне всех присутствующих аж до седьмого колена. С подробностями. И Адалин молча мотал на воображаемый ус изрекаемое, против воли усмехаясь.

– Данимир? – несколько запыхавшийся, чуть не на глазах лиловеющий не то от изумления, не то от удушья Стэван, третий из сыновей Генрича, выскочил откуда-то из-за толпы прямо на Упыря и разом остолбенел, опуская кнут.

Судя по платью, вампир сам едва-едва соскочил с седла. И поездку перед тем имел не менее увлекательную, чем иронично кривящийся гостюшка. Так что пегая, хлопьями, грязюка покрывала подданного аж до осиянной льняными локонами макушки.

– А ты здесь… каким ветром?

– Попутным, – откликнулся Адалин, улыбаясь чуть отчётливее.

Почтенная старица приступила к подробному описанию особенностей физиологии провинившихся, чрезвычайно упирая на детали.

Стэван закашлялся, обронил кнут и взвыл сакраментальное:

– Бабушка!

Данимир, прикидывая, ждать ли приличествующего моменту обморока, осмотрительно посторонился. Стэван же чувств лишаться раздумал. Вместо этого, подобрав кнут, свирепо зарычал на ближайших зрителей и проворно сориентировал недогадливых. Отменно сквернословящую бабусю откатили в дом под немолчный аккомпанемент сварливых благопожеланий, «мотыгам» надавали по шеям, недожранную шустрыми лошадками репу на тележках потащили куда-то к хозяйственным постройкам в глубине.