Земский докторъ. Том 3. Санитарный поезд

Глава 8

— Иванько-ов⁈ — Глушаков недоуменно сверкнул единственным своим оком. — Да ты что, Иван? Фёдор Ильич человек честнейший и фельдшер, каких мало! Работает, как вол. От дополнительных дежурств не отказывается никогда. Если надо кого подменить — всегда пожалуйста! Ну, ты, Иван Палыч, и сказанул.

— Да вы послушайте…

— И слушать ничего не хочу! Иваньков с пятнадцатого года в поезде… Э, да что там говорить…

Махнув рукой, начмед собрался уже уйти, да доктор, обнаглев, ухватил его за локоть:

— И все же, Трофим Васильич, выслушайте. Хотя бы в качестве версии. Ведь версий-то у нас пока ни одной нет, так?

— Ну, так… — неохотно согласился Глушаков. — Так и эта белыми нитками шита!

— Так проверить же можно! На то и версия, — Иван огляделся и понизил голос. — Только, Трофим Васильич, давайте хоть в операционный пройдёмте. Что б по секрету всему свету не кричать.

— Эко ты сказанул — по секрету всему свету… Ладно, идем, чёрт с тобой.

Доктор давно уже понял, что начмед был человеком мягким, пряча под напускной строгостью всю широту своей добрейшей души. Уговорить его можно было.

Пройдя в операционный вагон, оба устроились за откидным столиком. Справа за окнами вагона белел снегом лес, слева — открывалась станция. Серое небо, мелкий снег, ветер. Уныло. Да ещё убийцу искать…

— Ну? — напряженно глянув на доктора, протянул штабс-капитан. — Говори же! Чем тебе так не понравился Иваньков?

— Я думал уже как-то… прикидывал… — Иван Палыч соображал, с чего бы начать.

— Прикидывал он! — поправив повязку на глазу, ворчливо протянул Глушаков. — И чего прикинул?

— Помните, Трофим Васильич, пропажу ящика кислоты? Ну, салицилки… — доктор всё же решил начать с начала. Хоть и долго получится, зато понятно. — Так ведь и не нашли до сих пор вора.

Начмед недовольно закряхтел, но ничего не сказал, а лишь ухмыльнулся да покивал — мол, рассказывай дальше.

— Я всё думал про тот грузовик… — продолжал доктор. — Понимаете, шофёр ничуть не ошибся, он специально подогнал машину к перевязочному. А там его уже поджидал Иваньков. Да, да, поджидал, я сам видел! Вот они ящик и потырили. А меня Иваньков отвлёк — да так хитро, что я ничего худого не заподозрил. Просто зря прогулялся на вокзал.

— Ну, это всё предположения… — Трофим Василевич недоверчиво прищурил глаз.

— Пусть пока так… Просто без Иванькова вынести из вагона ящик кислоты не получилось бы никак!

— Так его, может, раньше ещё…

— Не-ет, Трофим Васильевич, не раньше! Как раз тогда-а… — Иван Палыч потер переносицу. — Смотрите сами! Ящик салицилки — пятьдесят килограмм! Без грузовика его украсть ну никак не получится при всём желании — уж больно тяжёл. Да и в карман такую ношу не спрячешь.

— Так, может, когда раненых принимали… — задумчиво протянул начмед.

Доктор всплеснул в ладоши:

— Ага, как же! В перевязочном тогда народу толклось — немеряно! Да вы и сами были. Попробуй тут, вынеси… Нет! Для этой кражи нужно, чтоб непременно срослись два условия… даже три! Первое — свободный доступ к вагону, — загнул палец Иван. — Второе — отсутствие свидетелей…

Ещё один палец.

— И третье — транспорт…

Третий палец.

— И таким образом, на станции Ржев-Балтийский всё и срослось, — доктор торжествующе улыбнулся.

— Так значит, там и сообщник сидит его… — побарабанив по столику пальцами, растерянно моргнул Глушаков.

— Именно так — сообщник. Или даже — сообщники… — Иван Палыч пристально взглянул на собеседника. — Вот, Иван Трофимыч. Вы сказали, что Иваньков в поезде с пятнадцатого года. А с какого месяца?

— Да не помню точно… с октября кажется… мы тогда как раз Литву оставили…

— С октября… — негромко повторил доктор. — А вот теперь, Трофим Васильевич, вспомните, а не было ли с того времени каких-нибудь дерзких краж? Ничего такого не пропадало?

Штабс-капитан задумался:

— Да нет… Хотя… В начале шестнадцатого две коробки морфина увели, мы ещё отписывались. Да-да, как раз в Ржеве стояли! И ещё как-то гедонала недостача была… А летом — героиновых леденцов. Ну, знаете, такие, в красивых жестяных коробках, от кашля… Ещё лампы пропадали… Та-ак… Но, это всё кражи. А убийство тут причём?

— А вот сами представьте, — усмехнулся доктор. — Кто у нас из персонала самый пройдошистый, самый криминальный? Кто про всех все знал? Ну? Правильно! Погибший Мишка Бублик… земля ему пухом. И что, Бублик ничего не заподозрил? Да щас! Скорее всего, даже и помогал Иванькову в его махинациях. За определенную мзду. А потом что-то не поделили! Или Иваньков своего подельничка кинул. А то и начал его шантажировать! Что, не похоже на Бублика?

— Да похоже… Ну ты, Иван Палыч, прямо Жюль Верн! — Глушаков неожиданно засмеялся, аж до слёз, и полез в карман за носовым платком. — Уж нафантазировал!

— Никакие это, Трофим Василевич, не фантазии! — упрямо набычился доктор. — Бублик мне про Иванькова сам сказал. Прямым текстом. Пообещал ещё много чего рассказать… перед тем, как…

— Но, как же его убили-то? — привстав, начмед хлопнул себя по коленкам. — Женщина там была! Карты! Дама треф!

— Ну, положим, карты — для отвода глаз, — невозмутимо отозвался Иван. — Мол, картёжные разборки. А что касаемо женщины… Так, если у Иванькова сообщники во Ржеве-Балтийском… то почему не могут быть здесь?

— Хм… — вздохнув, Трофим Василевич покачала головой. — Ну, и что ты сейчас предлагаешь? Как убийство-то доказать? Ну, что это именно Иваньков, а не кто-то другой…

Иван Палыч прищурился:

— Честно сказать? Не знаю. Я же не сыщик, не следователь… Кстати, а насколько вообще могут задержать санитарный состав?

— Пара суток, не более… А потом жандармы могут и сесть в поезд, — начмед снова вздохнул. — Чего о-очень не хотелось бы.

— Вот! Сутки у нас ещё есть… Потому как думаю — искать надо со станции. Как говорят французы — шерше ля фам!

Подумав, в сыскную компанию решили взять и Сидоренко. Ну, как же в таком деле и без коменданта? Иван же ещё подумывал о том шустром следователе… Но, когда уж его искать-то? Да и вообще, может, здесь решили спустить дело на тормозах…

Станция «Шаховская» называлась так в честь княгини Евгении-Фёдоровны Шаховской-Глебовой-Стрешневой, в 1901-м году передавшей свои земли для строительства станции и посёлка. Этим сведениями охотно поделился бравый прапорщик Сидоренко — вместе с доктором они как раз шли по платформе к небольшому вокзальчику. Да, здесь, на Виндавско-Московской железной дороге, всё было небольшим и уютным.

— Одно слов — модерн! — перепрыгивая через замерзшую лужу, вслух заметил Сидоренко. — Хоть и деревянный. До Москвы — верст полтораста, да примерно двадцать пять — до Волоколамска.

— А посёлок-то небольшой, — доктор засунул замерзшие руки в карманы шинели. — Человек триста есть ли? А, Александр Иваныч?

— Да, может и есть, кто его знает? — хмыкнул прапорщик. — Однако, не такая уж и дыра. Рядом разъезд, перегон… Поездов, сам видишь, много, и стоят подолгу. Это я, Иван, насчёт женщин… гм-гм… с жёлтыми билетами которые.

— А, проститутки!

Комендант закашлялся:

— Прямой ты человек, Иван Палыч! Ну да, они. Частенько здесь подрабатывают. Сядут в воинский эшелон — хоть и не положено, да, поди, проследи! Здесь сойдут… обратно до Волоколамска дождутся… Ну и тут времени даром не теряют.

Доктор молча слушал, искренне восхищенный не совсем обычными познаниями прапорщика. Впрочем, что необычного для военного-то человека?

— К слову сказать — так себе дамы, — между тем, продолжал Сидоренко. — Хотя попадаются и ничего себе… Но, так-то, «Шаховская» — станция четвертого класса. Соответственно — и девицы.

— Свидетели говорят — была хорошо одета, — осторожно напомнил хирург.

Прапорщик рассмеялся:

— Это тот солдатик-то? Да что он в женщинах понимает…

— Это — да… Александр Иваныч, а до Москвы тут… часа два, наверное? — поинтересовался Иван.

— Если курьерским без остановки — да, — прапорщик глянул на пробегавших мимо мальчишек, по виду — типичных оборванцев. Такие, да, появлялись, попрошайничали — война… — А пассажирские до войны — почти половину суток шли. Пока у каждого столба постоят.

— Как мы…

— Да мы и за сутки не доберемся! Эшелонов-то встречных — тьма. Северный фронт — одно слово.

У здания вокзала, слева, стояли сани, запряженной пегой лошадкою. Седобородый крестьянин в подпоясанном армяке и треухе деловито сгружал с саней ящики с пирогами. Из распахнутой двери вкусно пахло станционным буфетом.

— Эх, купить, что ли пирожков? — остановившись, Сидоренко вытащил портсигар. — Перекурить, что ли?

— Давай, — отрывисто кивнул доктор. Сам он не курил, но к привычкам других относился терпимо. Тем более, сейчас.

Открыв портсигар, прапорщик вытащил папироску и спички.

— Дяденька! Угости папироской!

Те двое пацанов. Оборванцы! Ишь, ходят, попрошайничают… Видать, некому гнать со станции.

— Я вот вас сейчас угощу! Мало не покажется.

— Саша! Дай, — сжав приятеля за локоть, шепотом попросил доктор.

— Ну-у…

Комендант удивленно присвистнул, но просьбу выполнил, угостил мальчишек:

— Ладно уж — нате!

— Ого! «Герольд»! — искренне восхитился один из оборванцев, на вид лет четырнадцати. — Высший сорт. Небось, по тридцать копеек десяток?

Прапорщик только хмыкнул:

— Это до войны было тридцать.

— Спасибо, барин! — мальчишка аккуратно спрятал папиросы в шапку.

— Дяденьки… — улыбнулся второй, помладше, с круглым, совсем ещё детским, лицом. — А мы знаем, где можно пиво подешевле купить! И спирт.

— А девочек? — незаметно подмигнув сотоварищу, поинтересовался доктор. — Девочек можно у вас тут найти? Но, таких… пошикарней! Знаете, есть тут такая… вся из себя. Одета, словно графиня… плечики набивные, шляпка… вуаль…

— Вся из себя… шляпка? — гаврош склонил голову набок. — В шляпках тут только две бывают. Ну, раз вся из себя, так верно — Фелисия.

— Не, не Фелисия, — возразил другой. — Фелисия без вуали. А с вуалью — Фернанда! Ей «кот» её недавно синяк под левым глазом поставил. За то, что крысила. Вот она с вуалью и ходит. Вообще, шикарная шмара!

— Да уж, дяденьки, не пожалеете! — тот, что постарше, зачем-то толкнул младшего в бок. — Только немножко обождать нужно. Хотя бы час… В буфете можно посидеть. А потом тут и встретимся. Уговор?

Иван Палыч потер переносицу:

— Так вы что же, девицу прямо на платформу и приведете?

— Что вы, барин! Скажем, где она вас дожидаться будет. Да не думайте! Фернанда — барышня красивая, хоть и с фингалом.

С тем пацаны и убежали.

Выдавшийся час новоявленные сыщики скоротали в станционном буфете, оказавшемся довольно неплохим, как по интерьеру — вполне себе уютному — так и по качеству предлагаемого ассортимента. Кофе, конечно, оказался на военный манер — желудёвым, зато пирожки с ливером и капустой — выше всяких похвал. Иван Палыч невольно вспомнил Аглаю… Как-то она там? Справляется ли с больницей, с пациентами? Надо, кстати, и ей написать… И Гробовскому еще… да…

Кроме кофе и пирогов, Сидоренко еще купил относительно свежие выпуски «Русского инвалида» и «Петроградский вестник».

— Что пишут? — искоса поглядывая в окно, поинтересовался доктор.

— Да всякую чушь, — комендант махнул рукой. — В Думе опять бузят… Конференция Антанты в Петрограде… забастовки… в Москве, в Нижнем… Государь до сих пор в столице. Пишут, что в связи с болезнью детей…

— Да уж… Верховный главнокомандующий — государь — в столице, а ставка в Могилёве — голая! — покачав головой, продолжал прапорщик. — На западном фронте солдат расстрелял — отказались идти в бой… Да всё знаешь — прокламации я тебе показывал. Эсеры, большевики, анархисты… Кого только нет!

Так вот, незаметно, час и пролетел.

Оба вышли на платформу, где уже ошивался один из гаврошей. Тот, что постарше.

— А, вот и вы, господа! — оборванец обрадовано заулыбался.

— Вот и мы! — в ответ ухмыльнулся хирург. — Ну, веди. Показывай, что там за Фернанда? Поглядим.

— А… — заглянув доктору в глаза, гаврош пошевелил пальцами.

Пришлось уж дать гривенник, чего ж…

Иван вдруг улыбнулся, невольно вспомнив Ильфа и Петрова — «а, может, тебе ещё и ключ от квартиры, где деньги лежат»?

— Идите, господа, за мной. Не беспокойтесь — останетесь довольны. Фернанда своё дело знает!

Ишь ты… Знает! Юный сутенёр…

Спустившись с платформы, вся компания перешла через рельсы.

— Эвон, будочка! — обернувшись, указал рукой гаврош.

Чёрт!

Приятели переглянулись — впереди маячила будка путевого обходчика. Та самая…

— Э, парень, — комендант вдруг ухватил оборванца за воротник. — Точно она там?

— Там. Вот, ей-богу!

— А коли обходчик явится?

— Да не явится. Он с барышнями в доле. Завсегда им будку сдаёт.

Гаврош вырвался, убежал. Выглянувшее было солнце вновь скрылось за облаками. Пошёл мелкий снег. Невдалеке, за кустами, что-то шевельнулось в сугробе. Собака? Лиса? Да чёрт с ними со всеми.

— Заходим осторожно, — проверив наган, шёпотом инструктировал прапорщик. — Я — первым. Ты — за мной…

— Ага… стучать будем?

— Да надо бы… Всё-таки — дама…

Пойдя к будке, сначала заглянули в окна. Напрасно — все было задернуто занавесками, не разглядишь.

Сидоренко осторожно постучал в дверь.

— Entrez, s’il vous plaît! (Пожалуйста, входите) — отозвался по-французски нежный женский голос. — Да входите! Открыто же.

Первым вошёл комендант… за ним — сразу — доктор…

— Руки верх! — из глубины комнаты уставились на гостей два револьверных дула! — Оружие на пол. Живо!

Голос был требовательный и резкий. Мужской.

Иван Палыч невольно попятился. Вот ведь черт!

Что-то вдруг уткнулось ему в спину, между лопатками.

Винтовочный ствол! Позади стояли двое жандармов…

И где они только прятались? В сугробе, что ли?

Недоразумение разъяснилось только лишь часа через два. Даже, несмотря на то, что сидевшая на кровати миловидная молодая брюнетка — верно, та самая Фернанда — сразу же сказала:

— Это не он! Нет.

То ли следователь ей не поверил, то ли у него были свои какие-то виды, а промурыжил он господ санитарных изрядно, подвергнув жесткому допросу. Так, что даже Сидоренко не выдержал и сорвался на крик:

— Да сколько уже вам говорить, не собирались мы убивать никакую Фернанду! Мы её впервые видим… И вообще, сами хотели убийцу поймать!

Пока послали за Глушаковым. Пока тот пришёл, гневно сверкая оком. Пока удалось, наконец, хоть что-то втолковать дотошному вольнонаемному сыскарю. Никакой это был не судебный следователь, а именно, что сыщик. Начальник «стола розыска» Волоколамского отделения Московского уголовного сыска, титулярный советник Арбатов Григорий Кузьмич — так отрекомендовался сей весьма проворный молодой человек. Да, да, ещё вполне молодой — едва ли старше Сидоренко. Однако, уже титулярный советник, что по «Табели о рангах» соответствовало армейскому званию штабс-капитана.

Убедившись, что задержанные никакие не преступники, а честные и заслуживающие всяческого доверия люди, Арбатов, наконец, выслушал версию Иван Палыча об Иванькове…

И в глазах его вдруг вспыхнул азарт.

— Так, говорите, Иваньков? Лет сорока, узкие плечи, жилистый?

— Именно так, — Глушаков развел руками. — Да у нас в личном деле и фотография есть!

— Любопытно взглянуть! — оживился сыщик. — Хотя… Лучше уж задержим самого негодяя! Все готовы?

— Да, Ваше благородие!

— Так… посторонних прошу не мешать!

— Это ещё кто в моём поезде посторонний? — возмутился было начмед, да Арбатов уже вышел на улицу. Вообще, хваткий был человек.

Как понял Иван, сыщик расставил сети на убийцу, исходя из предположения, что тот вряд ли оставит в живых свою сообщницу в деле убийства Бублика, вокзальную проститутку Фёклу Теплицыну, так же именуемую Фернандой. Прикормленные полицией гавроши не зря торчали на станции. Они и доложили о двух господах, сильно интересующихся Фернандой. Ну, а дальше уже дело техники…

— Понимаю, Иваньков ведь собирался и дальше орудовать на станциях под прикрытием звания санитара… — вслух рассуждал Иван Палыч. — Сегодня здесь, завтра — там. Поди, вычисли, поймай… И тут Фернанда — постоянная угроза. Вдруг расколется, выдаст?

— Так вы его знаете, Иванькова? — нагнав Арбатова, допытывался начмед.

— Судя по всему — да, — сыщик отозвался скупо. — В Волоколамске сей тип наследил. Впрочем, в Ржеве его знают лучше…

— Стойте! — вдруг закричал доктор. Ему вдруг показалось…

— Что такое?

— Слышите? Вроде, как плачет кто-то?

— Ну да… Эвон, за елками! — указал рукой комендант. — А ну-ка, глянем…

Плакал тот самый гаврош. Тот, что постарше. Рыдал, упав на тело своего сотоварища, лежащего в сугробе с перерезанным горлом…

Бросившись к телу, доктор потрогал пульс…

— Мёртв!

— К поезду! — приказал Арбатов жандармам. — Брать! Хотя… Так он, выходит, сам проследил…

Сыщик вдруг прислушался.

— Что это за звук? Ну вот этот… скрипящий…

— Дрезина! — ахнул Сидоренко. — Иваньков!

— К железке все! Живо!

Выскочив на рельсы, все дружно открыли огонь. У кого из чего было… Напрасные хлопоты! Дрезина птицей пролетела под горку, быстро набирая ход… Иваньков — да, да — он! — на секунду обернулся и тоже выстрелил в ответ. Пуля обожгла щеку коменданта.

— Ах ты ж, гад. Метко бьёт! Господин сыщик — вы его возьмёте?

— Надеюсь. Телеграфирую по всем станциям… Однако, на пути много разъездов… и поездов…

Трофим Васильевич в сердцах сплюнул на снег:

— Ребенка не пожалел… деятель… Вот же сволочь!