Шаманка Нёраяна

Глава 2

Нёраяне казалось, что она умирает.

Над головой простиралась нетронутая цивилизацией тайга, а под ногами зияло чёрное, усеянное незнакомыми звёздами небо. Девочка попыталась зацепиться хоть за что-то, но пальцы только скользили по пустоте.

«Я совершенно точно умираю, – проскользнуло в голове. – Папа говорил, что если снится, как падаешь, то это мозг пытается запустить остановившееся сердце». Мысль была отстранённой и не вызвала ни страха, ни паники. Странным образом Нёраяна понимала, что просто спит, и даже чувствовала спиной жёсткий матрас.

Зелёное море исчезло в невообразимой высоте. Колючие звёзды погасли. Во рту появилась горечь, как если бы Яна съела подгоревший хлеб. Что-то тяжёлое придавило грудь, и в чёрной тьме девочка увидела два красных глаза цвета угасающего пожара. Тяжёлые лапы сдавили рёбра, а шерсть щекотала кожу.

Нёраяна задержала дыхание, когда морда существа наклонилась к её лицу. Железные когти царапнули ключицу.

– Нёраяна, – прошептал зверь. – Дочь Содаяны, так? Или нет?

Девочка оттолкнула лапу, но животное хрипло засмеялось, жутковато вращая глазами. «Чёрная тень!» – вдруг осознала Нёраяна. Надо проснуться, надо позвать на помощь. Но тело парализовало, а кошмар не отпускал.

Зверь принялся рвать грудь Яны.

– Выпусти! Выпусти! – бормотало животное. – Не прячь! Не прячь!

Собрав последние силы, Яна отшвырнула тварь в сторону. В последний миг перед пробуждением в ушах зазвенело: «То место, где поют! То место, где поют!»

Яна сползла с кровати, тяжело дыша. Стояла глубокая ночь. За окном проехала машина, отбросив на стену свет от фар.

Девочка прижала руку к груди. Ни ран, ни царапин, ни крови. Но ощущение было настолько неприятным, настолько болезненным, что и не думало уходить. А стоило закрыть глаза, как в голове возникал образ вращающихся зрачков и чёрной бездны.

Нос заложило, и в горле возникло неприятное чувство тошноты. Нёраяна тихо выскользнула из комнаты на кухню. Дверь во вторую спальню была чуть приоткрыта – Алтан спал на неразобранном диване, накрывшись красным пледом.

Потянулась к выключателю – раздался пустой щелчок. Для верности Яна нажала на белую кнопку ещё несколько раз. Опять пробки выбило. Нащупав в темноте смартфон, девочка включила фонарик и, бросив взгляд на часы, показывающие половину третьего ночи, двинулась к входной двери.

– Да твою ж…. – выругалась она, споткнувшись о свои же кеды. Девочка замерла, вслушиваясь в тишину – из комнаты отца не донеслось ни звука.

Как можно тише девочка открыла щеколду и высунулась в подъезд. В нос ударил запах сырости.

Осторожно прикрыв дверь, Яна спустилась на пролёт ниже, к счётчикам. Открыла железную створку и нащупала пальцами тумблеры.

Мимо проскользнула тень.

Яна шагнула обратно по лестнице. В такие моменты обычно спрашивают «кто здесь» или «что вам надо», но горло девочки и так сдавливало от тошноты и боли, поэтому задавать вопросы непонятным силуэтам в ночном подъезде она побоялась.

Входная дверь в подъезд приоткрылась, и запах сырости разбавил пряный аромат летней ночи. На языке вдруг повился привкус железа, как если бы Яна растёрла десну слишком жёсткой зубной щёткой.

Нёраяна забежала в квартиру и закрыла дверь на все замки. Для верности подпёрла дверь табуреткой, хотя не очень понимала, от чего это вообще может помочь. Прикрывая рот рукой и мысленно рисуя картину выпадающих зубов, девочка заперлась в ванной. Включила свет, нагнулась над раковиной. Никакой крови. Не было и покраснений в глазах, хотя ощущения говорили об обратном. Нёраяна включила воду и вымыла лицо. Потом пошла на кухню и налила воды.

– Ты чего так рано?

Яна непонимающе уставилась на отца. Алтан прошёл к плите, щурясь от яркого света, и поставил на газовую конфорку железный чайник.

– Рано? – наконец выдавила она.

Настенные часы показывали без пятнадцати семь.

Яна моргнула, пытаясь прогнать морок. Четыре часа. Где она была эти четыре часа? Просто стояла, как памятник Ленину на городской площади? Или куда-то уходила? А если так, то где она была?

Девочка отставила стакан и почувствовала боль в затёкшем запястье. Придирчиво осмотрела ноги – на тапках не было следов уличной грязи.

Нёраяна шмыгнула носом.

– Да что ж такое, – пробормотала она, снова почувствовав железный привкус.

На линолеум упали крупные капли крови из носа, а белая футболка моментально стала выглядеть так, будто её обладательница дралась со школьными хулиганами.

Алтан подвёл дочь к раковине.

– Головой не шевели, – сказал он, доставая аптечку из ящика. Нёраяна догадывалась, что он смачивает ватные тампоны перекисью водорода. Красный фонтан из носа наконец-то прекратился, но от привкуса и запаха мутило.

– Повернись, – Алтан осторожно засунул вату ей в ноздри. – Всё нормально?

– Нормально, – прогундосила Яна.

– Точно? Слушай, ты меня знаешь, я ругаться не буду. Если кроме отвратительных оценок у тебя ещё какие-то проблемы, лучше расскажи сама.

Яна потупилась. Алтан давно дал ей понять: если что-то происходит, по вине ли девочки или нет, именно ему она может обо всём рассказать, не боясь наказания. Да, ругаться отец умел. Но не в режиме «внезапно, сам не знаю почему».

Но что она ему скажет? Что за ней ходит какая-то тень? Что Яна ночью выходила в подъезд, что, между прочим, строго запрещено? Что она несколько часов простояла то ли в трансе, то ли в оцепенении посреди кухни? Или вообще не здесь? Отцу явно не до этого. Мало того, что у него по несколько смен в больнице, так ещё и по вине самой же Нёраяны ему придётся весь вечер провести в разговорах с учителями. А в худшем случае ещё и с представителями социальных служб.

– Всё хорошо, правда. Не переживай за меня, – Яна вытащила вату.

– С последним ничего поделать не могу, извини. Перестало течь?

Нёраяна растерянно кивнула и выбросила вату в мусорку. Алтан жестом попросил Яну задрать голову, и школьница поморщилась, когда в нос попали сосудосуживающие капли.

– Давай так. Если плохо себя почувствуешь, отпрашивайся и возвращайся домой. Только мне напиши или позвони. А я часам к четырём зайду.

Нёраяна снова кивнула.

– И позавтракай нормально, – сказал он уже в коридоре. Сам Алтан по утрам никогда не ел.

Спустя час, так и не сумев засунуть в желудок ничего, кроме чая, Яна направилась в школу. Брать рюкзак девочка не стала. В расписании значился только классный час и физкультура. Но физрук точно будет рассказывать счастливо лежащим на матах школьникам, как прекрасно он проведёт лето на даче, сажая кабачки. А на классном часе будут вещать про опасности Интернета и лесные пожары. И ещё что-нибудь, в зависимости от свежей рубрики ЧП и количества несовершеннолетних, в ней упомянутых.

Как назло, к моменту, когда Яна подошла к школе, захотелось спать. Да так сильно, что пришлось делать усилия, чтобы банально передвигать ногами. Надо идти к классной или медсестре, говорить, что помираешь, и возвращаться домой, отсыпаться.

Но почему-то мысль о том, чтобы завернуться в одеяло, вызвала неприятную тяжесть в животе. Одной в квартире Нёраяна оставаться не хотела. Да ещё вчера на вопрос отца, насколько ей плохо, девочка бы сказала, что, во-первых, она помирает, во-вторых, не спала ночью. И уж точно бы уговорила его разрешить ей остаться дома. Но сегодня даже опостылевшие серые школьные стены показались приветливыми и безопасными.

– Всё, последний день, и я вас больше не увижу! Потому что я увольняюсь! – Физрук счастливо улыбнулся и пнул футбольный мяч. Снаряд громко отскочил от стены и улетел в дальний угол зала.

Нёраяна лежала на мате, уставившись в потолок. Трещины в побелке формировали узоры, как реки на карте Сибири. Девочке даже казалось, что она различает очертания Енисея где-то между второй и третьей лампой.

Оля, Туяра и две их подружки перешёптывались, сидя на скамейке. Внезапно Николаева резко развернулась и встала над Яной.

– Встань, – приказала она Нёраяне.

– С чего бы?

– Мы сюда сесть хотим, – подружки Оли выросли за её спиной, как телохранительницы.

Яна приподнялась на локтях и оглядела зал. У противоположной стены лежали точно такие же маты.

– Сядьте там, – отмахнулась Нёраяна, ложась обратно.

– Ты что, оглохла?! Встань, я сказала!

Интуиция подсказывала Яне, что оно того не стоит. Да и лежать на грязном старом мате такое себе удовольствие. Поэтому, немного подумав, Нёраяна всё же встала.

– Видите, послушная, как олень! – воскликнула Оля. Её подружки мерзко захихикали.

Яна застыла, не успев завязать до конца шнурок на кроссовке. Подняла взгляд на Туяру. Бывшая подружка стыдливо отвернулась. И Нёраяна легла обратно.

– А не пойти бы вам подальше? – выругалась девочка.

Вокруг них уже стали собираться другие одноклассники. И только физрук о чём-то оживленно разговаривал по телефону и, кажется, находился в спортзале только физически.

– Ты чего сказала, косоглазая?

– Что слышала!

Оля схватила Нёраяну за воротник и стащила на пол. Одноклассники захохотали. Яна приподнялась на локтях и поднялась на ноги. В груди неприятно жгло, будто там загорелся огонёк.

На задворках сознания кто-то вкрадчиво прошептал, что лучше встать и уйти. Да, остальные будут мерзко хохотать, а от чувства глубокого унижения не отделаться ещё неделю. Но всё лучше чем то, что планировала сделать Нёраяна.

Весь этот мыслительный процесс пролетел фоном, и Яна даже успела подумать, что насилие – не выход.

Однако крепко сжатый кулак ударил главную красавицу класса в глаз. Туяра завизжала.

– Ты что творишь?! – рявкнул наконец пришедший в себя физрук.

– Она неадекватная! Её надо за полярный круг выслать, пусть с оленями живёт! – верещала Оля.

Кто-то из мальчишек заломил Яне руку, но девочка легко вырвалась и вцепилась в ревущую от боли Николаеву. Жжение в груди стало таёжным пожаром, а в пальцах появилась сила, как в когтях твари из ночного кошмара. Яна никого не слышала, она была один на один с собственной яростью и злостью.

И это чувство ей понравилось.