Синдзи-кун и парадокс Абилина

Глава 1

— Что же, прекрасно, мы продолжаем сегодняшний вечер и на ринг приглашается Франсин «Кобра» Манса! Mestre do ofício капойэра! — говорю я в микрофон, рядом хлопает в ладоши Юки. На ринг выходит смуглая девушка со шрамом на лице, шрам идет по щеке вниз, такое впечатление, что он является продолжением улыбки. Словно бы с одной стороны Франсин косплеит Джокера — Why so serious? На ней накинут шелковый, темно-голубой халат, она берет в руки микрофон, любезно предоставленный Аей-чан. Гайвер за моей спиной прибавляет громкость микрофона номер два.

— Привет Тринадцатая. — говорит Франсин: — на самом деле я не считаю, что умение бить людей ногами так нужно на посту президента школы. Однако боевые единоборства развивают те качества, которые нужны всем и всегда — от обычного школьника до президента. Это бесстрашие и способность идти вперед, даже если больно и страшно. Это умение преодолеть себя. Это сила воли. — она делает паузу и обводит глазами зал. Толпа стихает. Она явно умеет выступать публично, умеет завоевывать внимание публики и держать паузу.

— Она — неплохой оратор. — говорю я: — видно.

— Дискуссионный клуб. — кивает Юки: — она председатель. Мы в прошлом году участвовали в дискуссионных прениях по городу. От Академии была эта девушка. Франсин Манса. Японский не ее родной язык, но она все равно выступает на таких мероприятиях и даже легкий акцент ей не мешает.

— Угу. — киваю я. А ну как выберет эта Манса вместо поединка дискуссию? Хотя нет, не должна, все-таки Академия Боевых Искусств, там все на этом завязано, хотя права она, президенту школы не нужно быть сильным. Нужны другие качества. Например — умение подбирать команду. Краем глаза кошусь на Юки, которая вся там, на ринге, внимательно слушает, впитывает все что происходит. Где-то там внизу организовывает и суетиться Михо Горячие Губки и ее подружки. Рядом с Иошико — Ая и Мико. Мы все — команда будущего президента школы Иошико. Она сумела собрать нас всех вместе и вдохновить на работу вместе. Где пинком, а где добрым словом. Хмыкаю. Юки поворачивается ко мне и я машу рукой — не обращай внимания, мысли вслух, Она кивает и отворачивается, снова обращая внимание на ринг, где девушка с коричневым загаром и пышной копной кудрявых волос продолжает говорить.

— … потому важно не то, насколько ты силен, а скорее — насколько ты решителен. Насколько ты готов поднять ставки и следовать своему курсу. Знаете, капойэра — это боевое искусство черных рабов в Бразилии и потому у нас нет своего традиционного оружия, такого, как у каратэ, или как в кунг-фу. Наше традиционное оружие — это то, что можно было спрятать на теле во время обыска и то, что может носить с собой угнетенный человек, не привлекая внимания. Вот. — Франсин поднимает руку и я не вижу, что именно она держит.

— Это попросту лезвие. Кусок опасной бритвы. Без ручки. Это зажимается между пальцев ног… потому что в капоэйре мы работаем ногами. И… это не опасно. То есть я хочу сказать — это не смертельно, глубокие порезы и шрамы, вот все, что остается после таких атак. С учетом присутствия здесь медика — никто не умрет от потери крови. Но это дает возможность проверить не силу и скорость, не природные данные или способности, а желание идти до конца и не бояться последствий. А потому, я выбираю скрытые лезвия в качестве оружия и конечно же никаких макетов — только настоящие лезвия. Никаких раундов, никаких подсчетов очков. Кто первый сдался — тот и проиграл. Кто остался стоять — выиграл. Впрочем… — она встряхивает копной своих волос: — у Иошико-чан всегда есть возможность отказаться от такого поединка. В конце концов шрамы не украшают девушку, не так ли? — она улыбается и шрам на лице придает ее улыбке какую-то зловещую кривизну. Сзади к ней подходит помощница и Франсин решительно скидывает с себя шелковый халат, оставшись в легком топике, плотно облегающем грудь и коротких шортах, босиком. Но мой взгляд остановился не на ее поджаром, увитом мускулами теле, а на многочисленных шрамах, покрывающих ее с ног до головы.

— Мензура. — говорю я, глядя как ее мускулы переливаются под коричневой, испещренной шрамами кожей: — так вот оно что.

— Боже мой, да она вся порезанная… — шепчет рядом со мной Юки: — Син, а ты можешь такие шрамы вывести? Хотя, да, конечно можешь же… вот бедняга…

— Она сама не захочет эти шрамы выводить. — говорю я: — это же мензурные шрамы, показатель твоей доблести, смелости и силы воли.

— Эээ? — поднимает бровь Юки, но времени объяснять нет и я просто машу рукой, потом, мол, все потом. Как объяснить в двух словах традицию германского студенческого фехтования, которое вроде бы и не должно никого убивать, но просто обязано — оставлять страшно выглядящие шрамы? Вся эта история, которая начинается от дуэльного кодекса и вольных городов, от первых гильдий, от первых запретов драться насмерть и организации студенческой вольницы. Когда шрамы на лице — это не просто шрамы, а показатель социального статуса, как перстень Лиги Плюща, или секретное рукопожатие Каппы-Каппы-Сигма. Если на лице шрамы — значит участвовал в мензуре. Если участвовал в таком мероприятии — значит член студенческого сообщества. Значит не «голоногий», как в Японии кличут крестьян, выращивающих рис из-за необходимости постоянно стоять ногами в рисовом поле, покрытом водой. Шрамирование — это тоже вид украшения своего тела, только в мензуре это самое шрамирование произвольно, отдано на откуп случаю. И да, мензура — это даже не дуэль, она не предполагает победивших и проигравших, мензура это испытание. Два человека стоят напротив друг друга, в защитном снаряжении, которое оставляет открытым только лоб и лицо, нос и глаза защищены. И лупят друг друга по открытым местам что есть сил. И обязательно попадают. Доблестью считается стоять прямо, не выказывать страха и боли. Кстати, раны, нанесенные в мензуре принято зашивать тут же, без анестезии и спрыснув крепким спиртным. Грубыми нитками, да так, чтобы выглядело потом пострашнее. Видимо в этом мире все точно так же обстоит и с капойэрой, с той ее частью, что считается традиционной. Зажимают между пальцами ног лезвия бритвы и полосуют друг друга почем зря. Такими размашистыми ударами и небольшими лезвиями — не нанести смертельных ран, если только по горлу, да по артериям не резануть, но человек эти вещи инстинктивно защищает. А вот по рукам, ногам, по груди и животу — можно нанести много порезов. Я так полагаю, что в таком поединке побеждает тот, кто показывает готовность сражаться, несмотря на все порезы и потерю крови, потому что порезы хоть и не глубокие, но очень болезненные и обильно кровоточащие. Если не двигаться и перебинтовать такой, зажать медицинскими зажимами, иммобилизовать конечность — затянется очень быстро. Но если двигаться, двигаться быстро, рывками, на пределе возможностей, как и положено в бою — то кровь будет хлестать во все стороны, как на бойне. Зрелищный должно быть вид спорта.

— Так что выбор за тобой, Иошико. — насмешливо говорит Франсин: — готова ли ты на такие условия?

— Надо отказаться. — говорит Юки: — она же нашу Иошико располосует тут на ленточки! Хотя… ты же ее вылечишь, верно? Нет, тогда надо до конца идти, иначе никак. — она мотает головой: — жалко ее, но она ж и сама не откажется…

В зале наступает тишина. Иошико выбирает одно из предложенных ей лезвий. Я поднимаю микрофон, но в этот момент она забирает микрофон у Аи-чан, которая вернула его от Франсин.

— Я согласна на эти условия. — говорит Иошико и передает микрофон обратно. Начинает легко подпрыгивать на месте, вращая плечами. Ее соперница также наклонила шею в одну сторону, потом в другую, разминаясь. Ладно, ставки сделаны, ставок больше нет, больше тянуть нельзя.

— Правила оглашены. — говорю я в микрофон, который быстро подключил Гайвер-кун: — Поединок — начинается!

— Ох… — выдыхает Юки сзади. Я смотрю на ринг. На ринге плавно, словно змея, в такт невидимых барабанов — двигается Франсин «Кобра» Манса. Кажется, я понимаю, откуда такая кличка. Она переносит вес с одной ноги на другую, в фирменном движении своего искусства — джинга-кадейра, джинга-кадейра, постепенно ускоряя темп. Есть два типа бойцов, думаю я, одни стараются не следовать ритму, рвать ритм, потому что ритм — делает тебя уязвимым, делает тебя предсказуемым. Тот же правый кросс, как удар — возможен только тогда, когда ты знаешь как именно, куда и с какой скоростью нанесет удар противник. Ты раскачиваешь его на джебы — раз, другой… и он привыкает бросать свои джебы в тебя, проверяя твою защиту и обозначая атаку, которая ни к чему не приводит. Просто отгоняет. Джеб, джеб… противник привыкает бросать джебы в одном темпе и даже скорее всего в одну точку. И потом, точно зная, как именно будет нанесен удар, — ты можешь реализовать свой кросс. На противоходе, встречным ударом. Это возможно не только потому, что ты знаешь какой именно удар нанесет противник, но и — с какой скоростью. То есть — в каком темпе. В каком общем ритме. Поэтому одни бойцы стараются в принципе двигаться без всякого ритма, и я именно такой. Рваный ритм, нарочито медленный, потом — рывок, серия ударов, снова медленно, средняя скорость — без всякого намека на систему. Но есть бойцы, которые работают именно в ритме. Своем, внутреннем ритме. И сперва кажется, что эти ребята становятся уязвимыми для тех, кто может прочесть их ритм, что это их слабость. Но если боец не новичок, если он уже достиг каких-то вершин — он знает как с этим бороться. Сделать свой ритм сменяемым — работать в одном темпе и в какой-то момент, неожиданно — сменить пластинку на взрывную. Но у внутреннего ритма есть и преимущества. Для такого бойца любой бой — уже привычен, он меньше устает, он навязывает свой темп, в котором он может работать сколь угодно долго. Это добавляет выносливости, добавляет волевых ресурсов. И такому бойцу легче войти в так называемый боевой транс, в измененное состояние сознания. И Франсин, судя по всему — как раз относится ко второму типу бойцов, она легко танцует на ринге — джинга-кадейра, джинга-кадейра, ее ритм заметен, словно бы в ее голове бьют давно привычные барабаны — бум, бум-бум, бум, бум-бум, бум, бум-бум. Джинга-кадейра. Франсин переносит вес с одной ноги на другую, и все мы знаем, что между пальцами у нее сжаты лезвия, которые распарывают кожу, словно замок молнии — полу кожаной куртки. Раз, сверху вниз и все нараспашку, вот только назад это уже не закроешь движением бегунка вверх, это уже разрез, глубокий, до кости. Конечно, ничего смертельного, но жутко неприятно. Это заставляет противника держаться на расстоянии, а бойцу с развитым чувством ритма того и надо, он словно гипнотизирует своими движениями, навязывая свой ритм. Люди — стадные животные и если кто-то рядом зевает — трудно удержаться и не зевнуть самому. То же самое и с ритмом — подсознательно ритм твоего противника начинает звучать и в твоей голове, организм привыкает отслеживать одни и те же движения и словно «залипает». Но противник намерено навязывает свой ритм и в любой момент может порвать его, а вот ты… ты замешкаешься на долю секунды. Чего обычно достаточно.

— Что происходит? — бормочет рядом Юки: — почему она не атакует?

— Навязанный ритм. — говорю я: — Иошико пока не видит скорости и способностей противника, а движения из джинги в кадейру приносят слишком много информационного шума. Она хочет прочитать соперницу, но с этим ритмом — нельзя так делать. Надо ломать ритм, не давать ей навязывать … — на ринге Иошико наконец решает что с нее достаточно и бросается вперед, пробивая удар ногой в корпус. Франсин уходит с линии атаки и наносит круговой в ответ, вставая на руку — мэйа луа ди компассо, еще одна визитная карточка капоэйра, выполненный четко, быстро и с разрывом ритма. Иошико отпрыгивает в сторону, по ее щеке стекает кровь. Франсин продолжает кружить свой танец из джинги в кадейру, ее ноги отбивают ритм по покрытию ринга. Бум, бум-бум.

Иошико поднимает руку и касается своей щеки. Некоторое время смотрит на кровь, пробует ее кончиками пальцев. Сужает глаза, глядя на соперницу. Франсин продолжает свой танец, ее лицо не меняется, она отрешена и пребывает сама в себе. Джинга-кадейра…

— Там, там-там. — говорит за моей спиной Юки: — бум, бум-бум. Это можно и наоборот — бум-бум, бум!

— Что? — в музыке я полный профан, музыка тоже дает чувство ритма, а я всю жизнь избегал этого, никакого ритма, говорил мой тренер, вы, слабаки, научитесь полагаться на одни и те же движения, рви ритм, рви его. Это как походка фримена по песчаной пустыне Дюны — ассиметричные, неритмичные движения, которые нельзя связать в походку по звукам осыпающегося песка и тогда Шай-Хулуд не тронет тебя.

— Это же… — Юки топает одной ногой, топает второй и хлопает в ладоши: — Это Queen! Это Фредди! Слушай — топ-топ, хлоп! Топ-топ, хлоп! Топ-топ, хлоп!

— Гайвер! — поворачиваюсь я к нашему звуковику и тот кивает, двигая свои ползунки и из динамиков начинает звучать незабвенные — тум-тум, там, тум-тум, там!

— Buddy you’re a boy make a big noise! — раздается голос Фредди Меркьюри из колонок и присутствующие начинают притопывать ногами в ритмы музыки. Ритм Франсин похож, но все же отличается, у нее бум, бум-бум, джинга-кадейра, он похож, но все же отличается, не знаю, чем, я не понимаю этого, но чувствую, что Иошико нужен свой ритм, и что Фредди Меркьюри в состоянии навязать такой кому угодно.

— We will we will rock you! — кричит Юки за моей спиной: — We will we will rock you! — я смотрю на ринг и вижу, что движения Франсин замедлились, подсознание считывает ритм со всего зала, топающего ногами и хлопающего в ладоши. Со стороны это выглядит так, будто мы подыгрываем Франсин с этой музыкой, но ее ритм ломается под натиском энергии всего зала. Франсин срывается с места и начинает наносить удары, Иошико блокирует их, уходит, но не до конца, кровавые брызги веером разлетаются в стороны.

— We will we will rock you! — кричит весь зал, даже Пятидесятники и Академики, все поддались энергии Фредди. Иошико вытирает кровь с лица и наконец начинает двигаться в такт музыке, перенося вес с одной ноги на другую, подпрыгивая челночком. Вперед-назад, из стороны в сторону. Тум-тум, тум… Франсин снова атакует и Иошико срывается с места навстречу ей, выбрасывает ногу в ударе…

— Ох ты ж… — говорю я, видя, как Франсин «Кобра» Манса вылетает с ринга прямиком в зрительский зал.

— Какой удар! Иошико — классная! — кричит Юки, а я думаю, что удара тут нет, это скорее толчок, Иошико сдержала себя и не ударила. Удар — сломал бы ребра, а то и проткнул бы Франсин, а вот толчок — пощадил ее внутренние органы и просто выбросил в зал. Конечно, все равно она получила повреждения, которые делают дальнейшее проведение боя невозможным, как нужно ударить, чтобы человека вынесло с ринга, вон и медсестра уже спешит к месту падения.

— Она не била в полную силу. — говорю я и Юки опять поднимает свою бровь в молчаливом вопросе. Я смотрю, как медсестра осматривает пытающуюся встать Франсин и поясняю: — Помнишь тот раз, когда трое ублюдков пытались к ней лапы тянуть? Ну, те, которые из Братства?

— Помню. — кивает Юки. Ей любопытно.

— А ты тогда на ноги Иошико не смотрела? Нет? Ну, понятно. У нее на правой ноге кроссовок был без подошвы. — говорю я и смотрю на Юки — поймет или нет. Юки не понимает, бровь остается приподнятой и мне приходится продолжать.

— Она там одному … травматическую ампутацию всего сделала — топнула так ножкой, если помнишь — там такая … воронка в бетонном покрытии осталась.

— Значит она ударила с такой силой, что… — Юки переводит взгляд на Иошико, стоящую на ринге в ожидании вердикта от медиков: — Ого. А Иошико — крутая.

— Это как если взять копер, которым бетонные сваи в грунт забивают, и на его ударный конец, на молот, на так называемую бабу — надеть женский кроссовок. А потом — шандарахнуть по бетонной свае со всей дури. Примерно так же и будет. Подошва в пыль разлетается. Так что, раз уж эта «Кобра» еще на ногах стоять может — значит наша Иошико — удар сдержала. — говорю я.

— А у нее еще и лезвия есть… — говорит Юки: — не эти, которые от капоэйры, а свои, собственные.

— Да, Иошико может быть очень опасна. — киваю я: — это просто мы привыкли, что у нас вокруг куча очень и очень опасных людей. Вот чем надо заниматься, так это психологическим состоянием команды… О, все. — медсестра качает головой и поднимает скрещенные руки — Франсин не в состоянии продолжить поединок.

— Дамы и господа! — говорю я в микрофон: — и этот бой завершается победой нашей Иошико! — аплодисменты и свист из зала показывают, что сейчас я уже смело могу называть Иошико — нашей. Тринадцатая школа гордится ею и пусть народная любовь коротка и переменчива, на этих выборах мы успеем пожать ее плоды. Что дальше? Луиза Бенар? Мы уже отыграли все, даже если Иошико и проиграет ей — мы все равно в дамках, что может случиться сейчас? Все идет по плану, нет?

— Ээ… Синдзи-кун? — обращается ко мне девушка, которая на первый взгляд выглядит как молодая японская Мэрилин Монро в необычайно короткой юбочке и с расстегнутой едва ли не до пупа блузке.

— Джин? Что случилось? — спрашиваю я. На внешний вид Джин обращать лишнее внимание, делать ей замечания, вроде «чего такая юбка короткая» или «застегни блузку простудишься» — только поощрять ее, а потому лично я выбрал стратегию непротивления и стойко игнорирую ее эпатажную иллюзию. В свою очередь она понемногу привыкает называть меня не «Сумераги-тайчо», потому что мы все-таки в школе. Синдзи-кун — пока неуверенно, но прогресс есть.

— Там… Акира-сан приехала. У входа стоит. — говорит Джин: — говорит чтобы я тебя позвала и что «эти двое» опять что-то натворили.

— Так. — говорю я и передаю микрофон Юки: — ты ответственная за все. Смотри, чтобы Гайвер не заснул. И итог подведешь.

— Но… — вскидывается было Юки, но я уже убегаю с Джин. Что может произойти, я же на пять минут, думаю я. Ничего же?