Земский докторъ. Том 4. Смутные дни

Глава 12

Игната Феклистова в милиции продержали недолго — как и предполагал Гробовский, выпустили за недостатком улик. Тот вернулся в бывший трактир — ныне гостиницу, и, как ни в чем ни бывало принялся хозяйствовать, переориентировав сапожную мастерскую просто на починку обуви.

Двоюродный племянник Игната Устиныча, Андрюшка, в больницу теперь заглядывал редко, но, вовсе не потому что дядька его не пускал. С открытием гостинцы дел стало невпроворот, там более, что и ресторанчик втихую работал — кормили господ постояльцев. А таковых было немало! Кроме более-менее постоянных жильцов, типа Гробовского или Анна Львовны, в гостевых комнатах еще ночевали и припоздавшие к поезду пассажиры. Поезда нынче ходили нерегулярно, а добраться в город на коляске или даже в телеге стоило денег. Феклистов же цены не задирал, да и вообще — вел себя тише воды, ниже травы. Как предполагал поручик — наверняка, задумал какую-то очередную аферу.

Из голодного города в деревню нынче потянулись многие, везли ценные вещи, меняли на молоко, яйца и все такое прочее. И это еще не начался май!

Тот же Парфен Акимыч, лабазик и церковный староста, сменял бочонок квашеной капусты на астролябию. Зачем ему астролябия, и вообще, что это такое, лабазник не знал — но слово было красивое, а сам предмет — загадочный. Парфен Акимыч повесили астролябию в лавке — для украшения. Просто вбил большой гвоздь.

Иван Палыч по-прежнему исполнял обязанности комиссара, да еще по мере сил занимался больничкой, сильно переживая за Анну Львовну. Вот ведь как там, в Ключе, все повернулось! А, если б застрелили? Что тогда? Хорошо, в Совете хватало солдат, и проблему тогда решили быстро…

После утреннего обхода доктор дал Аглае наставления по поводу нескольких трудных случаев, и отправился к «Гранд-отель», навестить Гробовского и — если повезет — Анну. Та вполне могла уже уехать — за ней иногда присылали машину, тот самый «Лорен-Дитрих». Или «Изотту-Фраскини»? Нет, «Изотта» была при Комитете…

Слава Богу, Зареченск все же был не столицей, и Комитет с Советом не то, чтобы жили дружно, но старались держать нейтралитет и зря своих людей не подставляли. В отличие, от той же столицы, где Временное правительство (власть без силы) и Петросовет (сила без власти) смотрели другу на друга волками, и было совершенно не ясно, во что все это выльется.

Сам Иван Палыч… Вернее, сказать, Артем, историю, конечно, изучал… очень давно, еще в школе. Но, больше налегал на биологию и химию, история ж — поскольку постольку, то есть, имел представление о событиях весны — лета 1917 года — на уровне среднего российского гражданина. То есть — практически никаких. Ну, знал, конечно, о том, что произойдет в конец октября, и даже немножко помнил про Корниловский мятеж… но так, смутно…

Глобальной мысли вмешаться в исторический процесс и Артема как-то не возникало — не до того было! Так он и так вмешался, можно сказать, каждый день, исполняя функции не только доктора, но и медицинского комиссара. Выходило, помогал пока Временном правительству, точнее — местному земству, пытавшемуся хоть как-то поддержать порядок.

Свергнутого царя никто не вспоминал (разве что в синематографических пасквилях), повседневная обычная жизнь с каждым днем становилась все дороже и труднее, складывалось такое впечатление, что страна потихоньку погружается в смуту… Правда, местная власть делала все, чтоб этого не произошло, в отличие от власти общероссийской.

Артем все же понимал, что в смуту Россия все же провалится, и большевики, возможно, — меньшее зло. Тот же товарищ Артем… тезка… Интересно, как там он? Как младший Субботин?

— Анна Львовна у себя? — войдя в «Гранд-Отель», поздоровался доктор.

— У себя. И господин Гробовский — тоже, — Феклистов сухо кивнул, однако обиды никакой не выказал. — Где ж им всем быть? Воскресенье!

На стене, за стойкой, вместо портрета государя-императора, висел князь Георгий Львов, министр-председатель, буйной своей бородою чем-то похожий на былинного Илью Муромца, рядом расположилась кривовато написанная вывеска — «Благотворительная столовая». Сидевшие за столиками мужики, заглянувшие передохнуть по дороге в город, чинно хлебали борщ и даже сняли шапки.

Пастораль! Идиллия!

Прав, прав Гробовский, Феклистов наверняка что-то задумал… Пусть даже и не слишком криминальное, но…

Поднявшись по лестнице на второй этаж, доктор нос к носу столкнулся с Андрюшкой — тот несся куда-то с кипой постельного белья!

— Здрасьте, Иван Палыч! К Анне Львовне?

— К ней…

— А я вот пока занят — расширяемся! Но, как освобожусь, обязательно загляну в больницу!

— Заходи, Андрюш, — искренне улыбнулся доктор. — Будем рады…

Вот и нужная дверь… номер — «12»…

Иван Палыч осторожно постучал…

— Заходите! — прозвучал звонкий голос.

Толкнув дверь, доктор остолбенел на пороге.

Анна Павловна, в юбке из светло-зеленой тафты и такого же цвета блузке, стояла напротив большого зеркала… и целилась в свое отражение из револьвера!

— Бум! — завидев вошедшего, девушка быстро обернулась. — Иван!

— Ты бы наган-то опустила… — подойдя ближе, усмехнулся тот.

— А, да он не заряжен… — поставив для поцелуя щечку, беспечно отмахнулась Аннушка. — Я и не умею еще заряжать… не научилась… А наган мне Тереньтев Елисей велел выдать. Ну, наш предсовета. Чтоб, ежели что… Только…

Девушка неожиданно вздохнула:

— Я и стрелять не умею, и не представляю даже, где его носить? В сумочке наган явно лишний. А спуск какой тугой! Еле-еле выжала.

— Анна! — загадочно улыбнулся доктор. — А давай меняться!

Он вытащил из кармана миниатюрный «браунинг»:

— Ты мне — наган, а я тебе — вот это.

— Ой! — обрадовалась девушка. — Какая изящная вещица! Она что же, стреляет?

— А то!

— Меняемся! Только… мне бы показать бы, как заряжать…

Иван Палыч расхохотался:

— Знаю, кто нам все покажет… И даже покажет, как правильно стрелять…

Через полчаса они уже стояли в рощице. Аннушка, Иван Палыч и Гробовский. Депутат Совета по женским делам азартно целилась в старый трухлявый пень.

— Вот, Анна Львовна… мысленно совмещаем целик с мушкой… и с пнем… — терпеливо учил поручик. — Одновременно начинает плавно давить на спусковой крючок… давим, не дергаем… выстрела не подлавливаем и не ждем…

— Ага-а-а… — девушка азартно закусила губу.

— Анна Львовна! Ты не тот глаз закрыла! — засмеялся доктор.

Бахнул выстрел. Вместо пня пуля угодила в старую осину.

— Ну, вот, Иван Палыч! Вечно ты все испортишь! Ах, день-то какой славный! — Аннушка потянулась. — Может, хвать уже стрелять? Аглая уже скоро должна подойти… Да вот она, кажется, на пригорке! Аглая-а! Эгей! Мы здесь!

Прямо на свежей траве расстелили старую скатерть. Вытащили из принесенной корзинки бутылочку «Цимлянского», купленного по случаю Гробовским… Уселись — Иван Палыч с Аннушкой, Алексей Николаевич с Аглаей…

Праздновали сразу две помолвки.

Поручи разлил по кружкам вино… и вдруг приложил палец к губам:

— Кажется, за нами следят, господа! Во-он, в тех кустах кто-то прячется… А ну-ка!

Гробовкий вытащил револьвер:

— Девушки — живо за осину! Иван, ты справа, я слева! В клещи возьмем…

Прячась за деревьями, оба побрели к зарослям. Отведя ветки, доктор осторожно выглянул… узрев за кустами знакомую фигуру в скуфейке и рясе, возившуюся с укрепленным на треноге фотоаппаратом.

Появился и Гробовский:

— Господи, отец Николай! Фотографируете?

— Да вот, решил, так сказать, на пленере… До обедни время есть… Вдруг слышу — стреляют! Вот и затаился… — священник — молодой, с рыжеватой бородкою и поврежденной на фронте рукой, резко обернулся. — О! Здравствуйте, господа! А вы выстрелы слышали?

— Это мы стреляли, — светски улыбнулся доктор. — Тренируемся. Заодно — пикник. Кстати, отец Николай! А не могли бы вы сфотографировать всю нашу честную компанию? А потом мы хотели бы в церковь…

По пути в церковь доктор и Гробовский чуть поотстали — разговаривали. Иван Палыч все же решил посоветоваться со специалистом по поводу финансовых дел… Только про свои подозрения насчет Рябинина же решил пока что ничего не говорить — вдруг да совпадение, ошибка? Чем позорить честного человека, тем более — учителя, лучше уж для начала разобраться во всем самому!

— Детский госпиталь? — выслушав, Алексей Николаич задумался. — Ну да, бывало, бомбили… А номер вполне спокойно могли потом и другому госпиталю присвоить! Он ведь в реестре остался. Что же касаемо крупного перевода… От кого перевод?

— От государственной организации…

— Хм… — покачал головою поручик. — Знаешь, Иван, государственной организацией может прикинуться и частное лицо. Чтоб не было лишних вопросов! Сейчас же никто не проверяете, не до того… Пойдем-ка, Иван Палыч, Анну Львовну догоним! Кой-что надобно у нее уточнить…

Вопрос поручика касался пропавших по деревням девушек, предположительно, угодивших в публичные дома.

— Анна Львовна, хотя бы кого-то — конкретно… Чтоб можно было узнать…

— Да я тех парней не узнаю… они в масках…

— Я не про парней. Я про девушек…

— Про девушек? — Аннушка ненадолго задумалась. — Ну, вот, хотя бы… Некая Устинья Провоторова. Лет ей семнадцать, на вид — все двадцать, девчонка рослая. Мать говорит — те, на фаэтонах, сманили в город, в прислуги. Весточки пока не было. Мать — вдова, Устинья — бесприданница. Может, и лучшему, что в город? Только вот, ни слуху, ни духу об Устинье уже недели три!

— Та-ак… — потер руки поручик. — Уже кое-что… Что еще об этой Устинье известно?

— Да так, мелочь всякая, — Анна Львовна пожала плечами. — Вафли любит. И синие ленты — в косу.

Слова Гробовского о госпитале Иван Палыч уже на следующий же день слово в слово повторил и Чарушину. Правда, и про Рябинина тому тоже сказал.

— Рябинин, хм… — Виктор Иваныч задумался, заходи по кабинету. — Это учитель новый, так?

— Ну да. Из нашего же Зарного.

— Ага, ага… Так, коли перевод от частного… под видом казенного… Тогда это не наш криминал, а их. Того, кто перевел — и кто получил… или получит… Говоришь, Рябинин? Ну, может, ничего такого за этими и нет… Но ты, Иван Палыч, все же за учителем присмотри! Все равно ведь пока там, в Зарном! Но что сомнительно. Рябинин — такой человек хороший, спектакль, говорят, поставил детский…

На улице сразу же налетели газетчики, Иван Палыч и «Дукс» не успел завести.

— «Вечерний Зареченск»! Беспорядки в Петрограде! Рабочие против войны!

— «Ведомости», покупайте «Ведомости»! Петроградский Совет требует создания кАлиционного правительства!

— Открытие картинной галереи на Рижской улице!

— Беспорядки в Петрограде!

— Картинная галерея на Рижской!

— КАлицинное правительство!

— Какое-какое? — доктор вытащил из кармана мелочь. — Дай-ка газетку… А! Коалиционное! Ясно.

Иван Палыч еще заехал к Нобелю, за бензином — пока, слава Богу, был! — а потом почти до вечера проторчал на экстренном заседании в Комитете. Речь шла о текущем моменте! О том, о чем писали в газетах. О недоверии народа правительству, выступавшему за продолжение всем надоевшей войны, о демонстрациях в Петрограде, о позиции Петросовета…

— Я так понимаю, господа, дело идет к созданию коалиционного правительства! — слезая с трибуны, махнул рукой Воскобойников. — Так что приготовьтесь к эсерам, зсдекам и всем таким прочим…

Там же, во дворе особняка уездного Комитета доктор с удивлением заметил Рябинина посреди целой кучи детей.

Неужто, и вправду, организовал городские гастроли? А сюда зачем пришел? Еще и с детьми… с юными артистами…

Петров подошел ближе:

— Здравствуйте, господа!

— Здравствуйте, Иван Палыч! — хором отозвались дети. — А мы спектакль ставили!

— Да-да, — протянув руку, Рябинин сверкнул очками и как-то смущенно улыбнулся. — В театре «Мистериум», у господина Свежина. Ну, знает, Глеб Свежин, известный театрал. Так вы знаете, народ был! И даже хлопали.

— Что ж, поздравляю… А здесь вы чего?

— Да подводу ждем. Сюда должны подъехать. У нас вон, и реквизит… — поправив очки, Рябинин кивнул на мешки, стоявшие у чугунных ворот, и достал из кармана бумажку. — Так, ребята! Проверим всех по списку… Селиверстов Михаил…

— Я!

— Пронина Анюта!

— Тута!

— Григорий Зотов…

— Здесь!

— Василий… Ага, вижу… — Степан Григорьевич подслеповато прищурился. — А Гертруда где? Ну, Маша Кудрявцева?

— Так она с подружкой встречалась, вы сами разрешили! — напомнила Анюта Пронин, хрупкая, с рыжими косичками, девчушка. — А потом с ней и осталась. Сказала, что сама доберется! Ей матушка разрешила. Да и восемнадцать уже — взрослая.

Степан Пронин, отец Анюты, работал путевым обходчиком и слыл человеком весьма прогрессивных взглядов, потому и дочка его одевалась и вела себя по-городскому, и даже вот, тоже, по-городскому, заплетала волосы в косички, которое ей, кстати, очень даже шли. Деревенские же незамужние девушки всегда носили только одну косу… Две — это уже замужняя дама!

— Матушка разрешила! — Рябинин возмущенно пожал плечами. — Нет, Иван Палыч, вы слышали? Ну, что с ними делать? Анюта! Что хоть за подружка-то?

— А, не знаю, я ее раньше не видела, — тряхнув косичками, пожала плечами девчушка. — Взрослая такая, красивая. На Машу чем-то похожа. Одета по городскому, но, небогато. Лента синяя в косе. И добрая! Вафлями меня угостила…

Доктор насторожился: синяя лента, вафли… А не Устинья ли это? Та самая девушка из Ключа…

— Та-ак… Вот что, Степан Григорьевич… Девушку вашу я поищу! — решительно завил Иван Палыч. — ты вези детей… Только мне оставь кого-нибудь, кто бы Машу вашу знал…

— Можно мне? — тут же вызвался Василий.

— Постой-ка, Васенька! — Анюта Пронина решительно ухватила парнишку под локоть. — Ты бегаешь плохо, забыл? А я — хорошо! И Машу знаю и ту, вторую, видела… Тем более, и родители у меня сейчас тут, в городе… До самой ночи пробудут. Так что — остаюсь. Без меня, Иван Палыч, вы эти девушке ни за что не найдете!

Что ж, упросила. Бойкая оказалась девчонка! Впрочем, впрягаться в это дело сам по себе доктор вовсе не собирался.

Искоса посматривая на девчонку, углядел на крыльце знакомую фигуру в тужурке и замахал рукой:

— Василий Андреевич! На ловца и зверь…

— Иван Палыч? — подойдя, Петраков протянул руку. — Еще не уехали?

— А меня Анюта зовут! — Пронина тоже пожала руку начальника милиции. И тот ничуть не удивился!

Лишь улыбнулся:

— Очень приятно!

— И мне!

— Василий Андреевич, тут вот какое дело…

Понизив голос, доктор кратко пояснил ситуацию.

— Та-ак. Девушки, значит… А не связано ли это… Впрочем, этим Гробовский занимается… Но, и тебе я надежного человека выделю… Да ты его знаешь!

Петраков повернулся и замахал рукой:

— Михеев! Витя!

На зов обернулся молодой человек, кудрявый блондинчик, тот самый, немного подраненный при поимке бандитов на железной дороге…

Подбежав, вытянулся:

— Здравствуйте, господин доктор!

— Здравствуйте, Виктор. Как себя чувствуете? Рана не болит?

— Да зажила уже…

— А я — Пронина Анюта! — девчушка протянула руку. — Буду вам во всем помогать! Только вы, Виктор, повязку снимите. Чтоб лишнего внимания не привлекать.

— А девушка дело говорит! — прощаясь, одобрительно кивнул Петраков. — Ну, удачи! Виктор, потом обо всем доложишь.

— Готовы? — похоже, юная Анюта всерьез взяла на себя роль командира. — Ну, пошли тогда…

Девушка привела доктора и милиционера к уличному ларьку, располагавшемуся неподалеку, на людном перекрестке.

— Здесь мы вафли покупали и содовую. А вон там, — Анюта показала на видневшийся невдалеке сквер. — Они и сидели, болтали. Ну, Маша и та девушка…

Все трое дружно направились в сквер. Все, вроде бы, выглядело там чинно и благородно, по-старому, как до войны. Неспешно прогуливались бонны с колясками, няньки присматривали за возившимися в песочнице более старшими детьми… Несколько старичков на скамейках играли в шахматы.

Вроде бы, глянешь — тринадцатый год на дворе… Однако, разговоры:

— Хлебные карточки украли, представляете? Как жить-то теперь?

— Налетели вчера ночью, прямо в парадное! Цепочку на двери перекусили — и ножом!

— Господи, Господи! Страсти-то какие!

— … шла себе, шла… а ее раз — и раздели! Целая шайка. Прям среди бела дня!

— Говорят, в Петрограде-то — новая революция!

— Господи… На это-то раз кого свергают?

Сыскная троица расположилась на скамейке для рекогносцировки.

— Сейчас мы их всех опросим, — негромко промолвил Виктор. — Шахматистов, нянечек…

— У-у, — Анюта отрицательно качнула головой. — Напрасно прогуляетесь.

— Это почему это? — заинтересовался Иван Палыч.

Таких продвинутых девчонок он видел только там… у себя. В будущем…

— С момента, как мы расстались, прошло часа три, — между тем, пояснила Пронина. — Так что эти нянечки и бонны — мимо. Недавно пришли. Шахматисты же, кроме своих шахмат вообще ничего кругом не замечают…

Виктор тряхнул головой и хмыкнул:

— И все же…

— Вон, видите — будочка? — перебила девчонка. — Там, рядом, чистильщик обуви был… рыжий такой парень. Сейчас нету… Верно, перекусить пошел. Надо его подождать. Чистильщик — народ приметливый, это вам не шахматисты.

— Что ж, подождем… минут двадцать… — хмыкнув, Виктор поднялся на ноги. — А я все же пройдусь, поговорю…

Чистильщик обуви — рыжий парнишка лет шестнадцати — появился минут через пять. Раскрыл коробку, разложил щетки и ваксу…

— А вот кому штиблеты почистит? Подходи, налетай! Можем и сапоги!

Виктор уже был тут, как тут. Уселся, выставил ногу.

И вернулся к скамейке весь из себя довольный:

— Видел он двух девиц. Запомнил. Одна, сказал, лярва… ой… — глянув на девчонку, юный милиционер запнулся и покраснел.

Анюта расхохоталась:

— Ничего я такого не слышала! Я вообще все плохие слова мимо ушей пропускаю.

— Вот и молодец! — смущенно хохотнув, Виктор продолжил.

По словам чистильщика обуви, девицы не ушли из сквера пешком, а укатили на фаэтоне с поднятым верхом. Без номера! Как бы выразился Артем — Иван Палыч — «нелегальный таксист».

— Прямо по Первой Дворянской и покатили… а уж дальше — Бог весть.

— Да-а, — выслушав, расстроился доктор. — И где нам теперь этот фаэтон искать?

— Так… Фаэтон с поднятым верхом, — Анюта прикрыла глаза. — В погожий день. Многие могли бы слегка удивиться… А значит, вспомнить! Пошли на Дворянскую! Ищем… пока не знаю, кого… Кто мог бы… Торговцы сигаретами, мальчишки-газетчики, извозчики…

— Да уж, — покачал головой Виктор. — Как в сказке! Поди туда, не знаю, куда… Ищи то, не знаю, что…

Иван Палыч лишь хохотнул:

— Такая уж ваша милицейская работа!

К его удивлению, фаэтон вспомнили многие. Даже масть лошадей — гнедые — и кучера — парня в сером кафтане и картузе с лаковым козырьком.

— На Рижскую он повернул… А там уж больше некуда — тупик! Так что, верно, обратно…

— А что там у нас на Рижской? — доктор вытащил из кармана газетку. — Картинная галерея у нас на Рижской, вот что! Заглянем? Не так уж и далеко…

Небольшой двухэтажный особнячок со светло-зеленым недавно оштукатуренным фасадом располагался в глубине сада и выглядел довольно мило, хотя и несколько запущенно. Как, впрочем, и сад. Гипсовые покоцанные наяды, дриады… небольшой фонтан без воды, запущенные клумбы.

И да — матерчатая вывеска над крыльцом — «Картинная галерея 'Ар-Нуво». Вход — десять рублей.

Десять рублей! Одна-ако…

Новоявленные сыскари все же подошли к кассе…

— Несовершеннолетним воспрещается! — сквозь окошко зыркнул недобрым взглядом кассир. — Девочка и вы, юноша, извините!

— Да я… — дернулся было Виктор…

Иван Палыч тут же схватил его под руку:

— Тсс! Спокойненько сидите в саду и ждите. Думаю, я скоро…

Купив билет, доктор вошел в заведение…

Кроме кассира, у входа имелся и плечистый охранник. Или швейцар?

— Прошу, проходите, сударь!

Приглушенный свет. Повсюду мягкие портьеры, альковы… Картины на стенах… Не так уж и много. Не сказать, чтоб импрессионизм… и даже на кубизм не тянули… Так, ученические копии известных картин: «Утро в сосновом лесу», какие–то серые волки, царевичи, царевны… Не сказать, чтоб откровенная мазня, но, так… на уровне младших курсов уездных художественных училищ.

Впрочем, ценители у подобного искусства имелись, правда, не очень много — и почему-то одни мужчины…

Прохаживались, смотрели… К кому-то подбегали служители, что-то в полголоса спрашивали…

Вот и доктор услышал вдруг за спиной негромкий вкрадчивый голос:

— Сударь желает девочку? Блондинку, брюнетку… рыженькую? Смею заверить, цены — вполне. И девочки — тоже.