Три сестры.Таис

Глава 1.

За окном среди жёлто-красного буйства осенней листвы, полыхали тяжёлые грозди рябины. Побитые первыми ночными заморозками ягоды приобрели терпкую сладость и слегка щипали язык. Я прекрасно помнила этот вкус. В моём поколении многие останавливались у рябины и отправляли в рот горсть другую чуть забродивших ягод.
В саду на даче Анны росла шикарная ель. Её тяжёлые, с сизо-голубым отливом хвои, лапы сейчас выбивались из общего окраса и притягивали взгляд.
В тёплой комнате было куда как менее спокойно, чем за окном. Алька спорила с отцом. По любому поводу, и только тихое "кицунэ" от Курико, моей верной подруги и тени, заставляло дерзкую девчонку немного сдерживаться. Да присутствие Дины. Бабушку наша чернобурка не расстраивала, о многом молчала, многое терпела. Чтобы не волновать.
Я почти не участвовала в разговорах, предпочитая рассматривать старые фотографии на стенах. И старалась запомнить родных. Почему-то я уже знала, что скоро уйду следом за Анной. Как ушла следом за ней на фронт. Мы были похожи внешне между собой, обе уродились в мать. Погодки, мы старшинства не делили. У нас обеих была младшая сестра. Вот за ней мы присматривали.
Даже службу нам судьба определила похожую. Только она была из тех, о ком родственникам было лучше даже не вспоминать, а я шла в боевой части. И для сестры война закончилась девятого мая, для меня только в сентябре.
Две недели в Берлине и мы получили приказ о переброске на восток. Наша часть была приписана к Забайкальскому фронту и отдана в общее подчинение маршалу Малиновскому. Перед формированием единого фронта мы делали остановку в Иркутске. На выданном увольнительном я гуляла по городу.
Здесь не было бомбёжек. К счастью. Город смог сохранить свои дома и улицы. Но ни у кого язык не повернулся бы сказать, что сюда война не дошла. И дело даже не в том, что и отсюда уходили на фронт отцы, братья, мужья, сыновья. А в особом взгляде. В выражении упрямо сжатых губ. Когда за годы вырабатывается привычка не обращать внимания на тяжёлый труд и выполнять работу пока хватает сил. А когда силы заканчиваются, то раз за разом переступать через себя, но ни в коем случае не задерживать выход танков, выпуск снарядов и взлёты самолётов.
Тревога за родных и голод накладывали на эти лица тот отпечаток, что и много лет спустя не уйдёт. И будет отличать тех, кто сжигал себя непосильным трудом, но вкладывал в руки солдат оружие для победы.
И как бы это странно не звучало, но сюда ещё не докатилась победа. Здесь лишь чуть сбились с ритма, словно вслушиваясь в отдалённое эхо, и вернулись к тому ритму жизни, в котором жили все четыре года.
Я гуляла по городу, разглядывая множество деревянных домов. Вот удивительно насколько по разному выглядят дома из дерева. Вроде и старый дом, и угол уже в землю ушёл, а от него странным и необъяснимым образом веет теплом. А вот тот гордый и крепкий, а контора он и есть контора.
- Тётя, а вы офицер? - всё-таки осмелился ко мне подойти один из стайки мальчишек, что уже минут двадцать наблюдала за мной.
- Офицер. А что? - улыбнулась я.
- А правду говорят что сейчас солдаты едут из самого Берлина? Вы в Берлине были? - тут же подбежали остальные.
- Была. - Пока не понимала, к чему эти вопросы.
- А правда что главный штаб немцев совсем разрушен? - строго нахмурив брови спросил тот, что первым со мной заговорил.
- Правда. Рейхстаг повержен, а наши, советские солдаты подняли над ним наш флаг. - Ответила я.
- Значит... Победили же? Да? - прозвучало тут же.
- Да. В это пока трудно поверить, - улыбнулась я. - Но мы смогли. Теперь только восстанавливать очень многое. И жить. Нам всем выпала важная и сложная задача. Ведь жить придётся не только за себя, но и за тех, кто вырвал победу ценой своей жизни. И о них нужно помнить.
Мальчишки переглянулись. Но только кивнули и убежали. Тогда, летом сорок пятого люди одновременно радовались и боялись поверить. А для нас война и вовсе закончилась только десятого сентября, когда Квантунская армия полностью капитулировала и приняла приказ своего командования, который предписывал прекратить военные действия ещё двадцатого августа. И даже подписанный второго сентября акт о капитуляции не заставил сложить оружие многих японских солдат и офицеров. Они действовали часто вопреки ему, оказывая ожесточённое сопротивление по линии Забайкальского и второго Дальневосточного фронта. Особым оплотом такого сопротивления стал район Муданьцзяна. Но подразделения пятой армии перемололи линию обороны врага.
В составе подразделений Забайкальского фронта я прошла удивительный путь. И даже война не смогла закрыть мне глаза на то, что меня окружало. Бескрайние степи, пустыня Гоби. Но самое сильное впечатление произвели на меня хребты Большого Хингана. Что-то необъяснимое рождалось в душе, когда я стояла на краю каменных уступов и смотрела в даль. Ощущение себя, как мелкой и суетливой песчинки на ладонях кого-то могучего и настолько далёкого, что ему даже дела нет до всего нашего существования.
После разгрома калганской, солуньской и хайларской группировки противника, война для моей части закончилась. Настал момент, когда мы начали исполнять и прямые функции частей НКВД. Огромный поток документов, данных и военопленных, выводил нас из состава действующих боевых частей и превращал в комендантские войска.
Тяжело пробуксовывая, заработала машина по разоружению местного населения и зачистки от реакционных организаций. Регулярные прочëсывания местности, охрана складов. И военнопленных.
Здесь помимо прочего нужно было ещё и установить подлинность предоставленных данных. Проблема была в знании языка. Активную помощь с переводом нам оказывали бойцы и офицеры из Монголии и Китая. Многие из них выбыли по ранению, но продолжали служить, используя знание и русского и японского языков.
Удивительное было время, когда девочка из районного села Пензенской области могла свободно разговаривать на немецком и латыни, а паренёк из степей Монголии, часто не владевший счётом дальше сложения и вычитания до сотни, совершенно легко говорил и на русском, и на японском. Встречались и те, что ещё и знали и китайский. Причём с особенностями произношения нескольких провинций.
Двенадцатого сентября сорок пятого года я прибыла в город Хабаровск. Меня назначили на спецобъект номер сорок пять на территории Хабаровского лагеря для японских военнопленных номер шестнадцать. Здесь размещался высший командный состав японских войск и их союзника. Большинство из тех, кого отправили сюда и в находящийся здесь спецгоспиталь по постановлению Государственного Комитета обороны относились к офицерскому составу.
И конечно я не могла предположить, какую роль сыграет в моей жизни постановление за номером девять тысяч восемьсот девяносто восемь.

Глава 2.

Похороны сестры к удивлению не оставили тяжёлого ощущения утраты. Светлая грусть, понимание, что одной из опор моего мира больше нет. Наверное, мне будет не хватать её спокойствия и сдержанности, её строгости и умения в самый сложный момент собраться и сконцентрироваться на главном.
Я никогда не рассказывала ей, но мне хотелось бы хотя бы однажды поработать с ней вместе. Но с пятьдесят третьего года мы оказались с ней в разных ведомствах. Она ушла по линии безопасности, что было логично для разведчика. А я боролась за порядок внутри страны.
Погружëнная в свои мысли, я пропустила появление гостя. К новому хозяину дачи сестры зашёл кто-то из знакомых. С интересом наблюдала, что Олегу Павловичу, известному среди "уважаемых" людей как Лесоруб, выражают соболезнования.
- Вы не подумайте чего, - подошёл он ко мне. - Просто все считали, что Анна Тимофеевна мне родня. Тётка или бабушка там.
- Так и хорошо, что так считали. Думаю, Анна это тоже понимала. Может и последние годы для неё прошли спокойнее из-за этого убеждения окружающих, - улыбнулась я, давая понять, что ничего против я не имею. - А это что за порода такая? Я похожих только в Туркменистане видела.
- Оттуда и есть, Гарик их разводит. Алабай. Сюда кобеля на вязку возил, вот щенков смотрит. - Ответил мне Лесоруб, наблюдая за тем, как Алька с разрешения хозяина собаки, угощает пса. - Гарик, ты смотри, чтобы твоё чудовище чего не сотворило!
- Ты зачем глупости говоришь? - засмеялся хозяин пса. - Хан у нас воспитанный, вон смотри, благодарит за угощение.
- А чего он вертится? - волновался Олег Павлович.
- Так во всей красе себя показывает, статью хвалится! Думаешь часто на него красивые девушки с таким восторгом смотрят? - спокойно наблюдал за псом и Алькой гость.
- Да он же обалденный! - сверкала глазами лисёнок. - О! Он мне лапу дал!
- Счастья-то сколько, собака лапу дала, - фыркнул вышедший на улицу Костя.
- Так завёл бы дочери щенка, если она от собак так млеет, - присоединился к разговору Гормоза.
Младший племянник только скривился, но ничего не сказал. Зато вечером, когда Олег вернулся после недолгого отсутствия, и положил на колени Альки какой-то шевелящийся комок, Косте было что сказать, но его уже никто не слушал. Сама Алька уже успела несколько раз поблагодарить за подарок, и даже назвала щенка Дарсом, от слова подарок.
Мелкий пушистый щен, ещё даже на дрожащих лапах, уже морщил нос, показывая ещё совсем детские зубки, встав перед Алькой, когда Костя попытался возмутиться.
- Ну, всё, признал хозяйку, - захохотал Игорь.
- У меня жена аллергик, ну какая собака в доме? - ответил ему младший брат.
- А ты думаешь, твоя дочь этого не знает? - похлопал его по плечу Игорь.
Пока Константин ещё надеялся урегулировать этот вопрос, Алька сняла с руки золотой браслет-цепочку и надела на шею щенка.
- Извини, Князь, - только пожал плечами Лесоруб.
- Может, оставим девчонку ему? Через год замуж выйдет... - задумчиво протянула я, обращаясь к Курико.
- Нельзя, - спокойно ответила подруга. - Она за три дня из этого мужчины верёвки вьëт. Посмотри, как внимательно он наблюдает за кицунэ, чтобы ей угодить. А ей нужна стальная воля, иначе удержать её от её же характера не смогут. Такой мужчина ей только навредит и окончательно избалует.
- И то верно, - согласилась я, возвращаясь в воспоминания.
Над камином висели три фотографии. Анна, в пальто с высоким воротником и шляпке с вуалью. Поздняя осень сорок четвёртого. Рядом моя фотография, примерно это же время, только год спустя. И Дина. Почти десять лет спустя, летом пятьдесят пятого, в строгом синем платье с белым ремнём на фоне школьной доски. Здесь уже год с того дня, когда она, будучи на последних месяцах беременности, сбежала от мужа через всю страну. Муж остался офицером в части на Дальнем Востоке, а Дина у нас стала завучем в школе рабочей молодёжи на Кубани.
Я вернулась к собственной фотографии. Шинель просто накинута на плечи, руки в карманах форменной юбки, волосы собраны в низкий хвост... Сердце пропустило удар. По одному экземпляру этой фотографии я отправила сестре и домой, маме с бабушкой и Диной. А свой давно потеряла. Потому и забыла.

На заднем фоне, прямо в камеру смотрел полковник японской императорской армии, личный адъютант генерал-майора Номура Токиë, аристократ неизвестно в каком поколении, скрывавшийся в советском лагере для военнопленных, под видом совершенно другого человека.

Во время взятия Хайлара был ранен и в плен попал из госпиталя. В вещах рядом с его койкой были документы на имя капитана Норайо Кудо, поэтому и решили, что это он. Пришедший в себя мужчина подтвердил, что его имя Норайо Кудо.
В лагере многие из пленных офицеров вели себя спокойно и сдержанно. На допросах отвечали прямо и без видимых попыток скрыть что-то. Вскоре, из общей массы выделились те, кто шëл на контакт. Среди таких был и Норайо.
А руководство лагеря в тот период получило приказ максимально восстановить план крепости Хайлар, где фактически был огромный подземный город. А главное, мы должны были узнать какие исследования проводились в биолабораториях под Хайларом японскими врачами. Поэтому те, кто попал в лагерь из Хайлара, интересовали руководство.
Норайо Кудо считался одним из "лояльных" японцев. Помню на первом допросе я спросила его, почему после столь ожесточённого сопротивления, которое оказал гарнизон крепости, многие офицеры так спокойны и даже доброжелательно настроены.
- Пока шла война, мы выполняли долг аристократов и офицеров перед своим императором и страной. Сейчас мы принимаем то, что предначертано судьбой. Противится предписанному глупо и только ухудшит положение. Нужно жить в тех условиях, что предлагает тебе жизнь. - Охотно пояснил мне мужчина. - Эту философию нам прививают с рождения. Могу и я позволить себе задать вам вопрос?
- Задавайте, - разрешила я.
- Вы не носите украшений. Хотя с вашим положением, вы наверняка можете себе это позволить. - Задал он вопрос о чём-то на первый взгляд несущественном. - Но не снимаете кольца с бирюзой, которое вам явно велико. Это амулет?
- В Советском Союзе не верят в амулеты, талисманы и духов, - улыбнулась я, уже зная, что японцы во всё это как раз очень верят.
- В духов предков тоже? Связь между родными душами? - спросил Норайо.
- Связь между родными душами, мы называем любовью к семье. Это кольцо принадлежало моей бабушке. Ничего ценного и особенного. Обычное женское колечко, которое можно было купить в любой ювелирной мастерской до революции. - Не видела я ничего страшного в том, чтобы рассказать. - Дед часто дарил бабушке такие. А бабушка уже дарила нам, своим внучкам. Это моя бабушка подарила мне на моё восемнадцатилетие, перед тем, как я ушла на фронт. Оно мне действительно велико, поэтому держится на пальце за счёт нитки, привязанной к пальцу. Это память о доме.
- То есть, ваш дедушка подарил вашей бабушке, а она вам, и вы его носите, как кусочек дома? Получается, что это семейное кольцо? - сделал свой вывод японец.
Только потом, много лет спустя, я смогу по шагам разобрать, как искусно сыграл Норайо, приучая меня к себе и вот такими разговорами, по капле, заставляя меня воспринимать его иначе, чем пленного врага. Но тогда я не знала этого. Анна бы наверное поняла, что японец пытается психологически перейти мою личную границу свой-чужой. Но её рядом не было, а Норайо не только максимально подробно рассказывал всё, что знал по тем вопросам о Хайларе, что возникали вновь и вновь, но и о Японии и даже о своей семье.

Глава 3.

- Подожди... - не верила я тому, что слышала. - Куда твой отец отдал твою сестру? Точнее, как ты сказал, продал!
- В окейе, моя сестра была мэйко госпожи Тэруко, которой покровительствовали в разное время и император, и наш примьер-министр. - Прикрыл улыбающиеся глаза Норайо.
Я встала и подошла к окну. Там, за дрожащим от порывов ветра стеклом, бушевал конец ноября. С острой, застывшей ледяной кашей, набрасывающейся на любого, кто выходил из-под защиты стен. Многие из военнопленных успели занять простые должности в лагере. Были выделены те, кто мог быть переводчиком. Спокойный и дисциплинированный Норайо Кудо конечно был среди них. Как был он и в числе тех, кто предупредил руководство лагеря о готовящемся руками наших вчерашних союзников мятеже. Точнее волнение. А господа из штатов быстро бы оказали помощь союзникам и переправили бы военнопленных из Харбина в Америку, где уже спокойно вытянули бы всё, что посчитали нужным.
Между нашими государствами началась гонка во всех видах вооружения. И за такими вещами, как документы по биолабораториям японцев в Харбине, началась настоящая охота.
- Буду откровенен, возможно и во вред себе. Даже сюда проникают разговоры о лагере в Вайоминге. А у американцев есть ясная цель, и вряд ли они будут считаться с жизнями японцев на пути её достижения. Хиросима и Нагасаки могут это подтвердить. - Ответил мне он, на вопрос, какая разница самим японцам. - И кому-то показались обещанные гарантии весомыми. Но другие в это не верят. Поэтому многие и решили предупредить.
- Американцы ищут строителей Харбина, - поделилась в ответ информацией и я.
- Не найдут, - покачал головой Норайо. - Строительство и обустройство шло в несколько этапов. Строители были привезены специально для этих работ из подконтрольных провинций Китая. По окончанию работ, все были расстреляны. Ещё в сорок втором году. Разве ваша разведка этих сведений не получала?
- Боюсь это куда выше моей компетенции, - обсуждать просчёты руководства я тогда не собиралась.
Но всё же... Когда я поняла, что ни каких срочных мер не предпринимается, я передала информацию наверх лично, минуя хабаровское руководство. Реакция не заставила себя ждать. Были сняты несколько человек из управления, сменилась и верхушка руководства лагеря. На какие-то должности встали вновь приехавшие люди, какие-то закрыли за счёт повышения тех, сотрудников, что уже работали в лагере. А некоторые места закрыли за счёт сотрудничавших с руководством военнопленных.
На повышение пошла и я. Моим постоянным переводчиком стал Норайо Кудо. Он и ещё несколько японцев переселились из бараков в длинное здание, где раньше располагался какой-то склад. Сейчас здесь ничего не хранилось, даже документы отсюда уносились в другое здание, под охраной. А на ночь закрывались все двери, на окнах стояли решётки и в свете прожекторов даже ночью всё здание было как на ладони.
Здесь оставались на ночь и японцы-переводчики. Небольшие клетушки, где окно из-за холодного ветра и щелей было сомнительным достоинством, а отопление держалось на печи-буржуйке. И если дров не хватало, то к середине ночи это помещение остывало так, что казалось, что здесь холоднее, чем на улице.
Но Норайо и его товарищи не жаловались. А удивляли скромностью в запросах. Один попросил разрешения взять старое ведро и пересадить в него какой-то хвойный куст. И мог часами что-то там подравнивать, подстригать и подрезать. За оставленные ему ножницы, он благодарил поклонами.
- Товарищ полковник, это рискованно. Металлические ножницы опасный предмет. И вы не хуже меня знаете, сколько способов их использования можно найти. От оружия до отмычки. Оправдан ли риск? - прямо спросила я у своего начальника, позволившего это послабление.
- Вот по уставу ты права. Но знаешь... Война закончилась. И здесь, - постучал он по своему лбу. - Тоже её надо заканчивать. Эти люди, наши вчерашние враги. Работают, и условия тяжёлые. Ну, так у нас вся страна сейчас работает, и условия у очень многих даже хуже. Но ничто не мешает нам помочь тем, кто вокруг, сохранить радость в жизни. Это для нас важно.
- Почему? - удивилась я.
- Потому что это значит, что не смотря ни на что, мы видим вокруг людей. Таких же как и мы. - Посмотрел куда-то за горизонт полковник.- А иначе мы ничем не отличаемся от тех, с кем воевали. Таблички на концлагерях можно было сменить и всё.
Я иногда вспоминала эти слова, прокручивала их в мыслях, как кино. И наблюдала за пожилым японцем, который совершал целый ритуал. Выносил ведро-горшок на улицу, ровнял, только ему видные миллиметры, что-то там стягивал и сплетал в веточках. И всегда тщательно убирал то место, где работал.
- Зачем он это делает? - спросила я у Норайо.
- С одной стороны, это искусство. Не каждому оно дано. Бонсай требует терпения, внимательности и умения очищать свои мысли. - Ответил Норайо, как всегда подробно. - Это помогает сохранить ясный ум в сложных ситуациях. А забота о ком-то, пусть даже растении, позволяет остаться человеком.
Я улыбалась, когда пришла к мысли, что наверное, это хорошо. Что мы все вспоминаем, что мы люди. А такие, как мой начальник и этот японец, это первые ласточки.
А ещё я вспоминала отца. Он о многом разговаривал с нами.
- Ну чем ты девкам голову забиваешь? - ворчала бабушка, его мама, что жила с нами. - Сам-то где бредней этих хвилосовских набрался? В университеты я тебя не отдавала, и за такую науку оплочено не было.
- Жизнь отдала, мама. Она и забесплатно порой учит лучше любых университетов, - улыбался отец.
- Это да. Щедрая какая! Как бы от той щедрости и науки не помереть раньше времени! - к бесплатному бабушка относилась всегда настороженно.
И коммунизм, который все вокруг строили и в который все верили, считала лишь утопией.
- У каждой вещи должен быть хозяин. Потому что хозяин несёт ответственность! Нет ответственности, нет порядка. И спросить не с кого. А человек, он хоть и тварь Божия, но на Бога особенно-то не надеется, и жить как муха не может. Оттого и должно для каждого иметь свой угол, свою рубаху, свою гармонь. Ну и дальше там! Даже придурь какая, и то, у каждого своя. А иначе разброд и шатание, отсюда недостачи и упадок хозяйства. - Объясняла она нам.
А сейчас чужие слова каким-то образом сплелись с моими воспоминаниями.
- Человеком быть сложно, - говорил отец. - Как по длинной-длинной лестнице идти. Сначала нужно принять, что ты сам живой и обычный. И пользы-то от тебя особой нет. Вот зачем я нужен?
- А как мы без тебя? - вскидывалась сразу Дина.
- Вот видишь, польза от меня, потому что вы есть. Матери помочь, вас и жену беречь и растить, - гладил по тёмным волосам отец. - А вот понять, что когда сам по себе, то и толку от тебя нет сложно. А потом ещё нужно принять, что другие тоже люди. Ничем не хуже, может отличаются чем... Я вот однажды настоящего негра видел. Чёрный, как мой сапог. Языка не знает, на каком он говорит тоже не поймёшь. А вот песни пел, сидит, мурлычет что-то себе под нос. Может о родных местах, может о любви. Человек же! Там глядишь и новая ступенька. Понять, что все мы люди - тяжело. Это тоже труд. И вот я понял это, и рядом кто-то понял. И я знаю, что он, этот кто-то, не поленился этот труд принять. А значит, его за один этот труд понимания уже нужно и можно уважать. И только ты уважение к другим в себе принял и воспитал, а тут вот ещё одна ступенька. Уважаемых людей ценят! А умение ценить не только своё и себя, но и других, это пожалуй самая сложная наука.
Я те слова отца запомнила на всю жизнь. Много лет спустя я захлебнувшись от возмущения буду пересказывать их внучке. Когда застала Альку и Гену над какой-то картой.
- Если ты пошлёшь своих людей сюда, то из-за укреплённой линии обороны, у тебя будут большие потери! - оба племянника ни таланта, ни желания продолжить семейную традицию военной службы не имели, поэтому Гена воспитывал внучку на военных картах и схемах сражений.
- Это необходимые потери, - заявила шестилетняя тогда малявка.
Вот тогда я вспылила. И старалась донести до ребёнка, что это не сухие цифры. За этими цифрами стоят люди. У которых семьи, которых ждут... Много рассказывала ей о нашем отце, который тоже где-то может фигурировал как "необходимая потеря".
А после победы и окончания Отечественной войны и на восточных границах, я сама старалась стать человеком и вспомнить, что вокруг люди! А не просто враги. Мир уничтожил деление всех на своих и чужих в ситуации, когда либо ты и чужого, либо тебя. А нам необходимо было это принять. И я видела путь к этому принятию.
Нужно просто было не отнимать у других радость жизни и относится с уважением к чужому стремлению быть человеком. Поэтому, когда Норайо через пару месяцев совместной работы по сбору информации и переводу документов попросил разделить с ним чаепитие, я не отказалась. Только с интересом рассматривала кривоватые горшки и чашки-пиалы.
Такую посуду лепили сами военнопленные и обжигали на небольшом кирпичном заводе, куда их большую часть возили на работу. И ничего предосудительного в том, что чаепитие проходит в комнатушке военнопленного, я не видела.
- Думаю, что дверь можно прикрыть. Щели там такие, что слышимость, а для желающих и видимость, от этого не изменится, а вот надежда, что сквозняк будет поменьше есть. - Хмыкнула я, оценив внимательность Норайо. - Тем более, что сидеть на полу.
Обстановка в комнате была... На самом деле её не было. Печь и аккуратно сложенная около неё стопка дров. Окно, занавешенное одним из двух тонких одеял. Стул, на сиденье которого лежала стопка чистых вещей, а на спинку вешались те, которые носились сейчас. Деревянная рама, выложенная изнутри брусками так, что получалась такая площадка, сантиметров десять от пола. А на ней заправленная вторым одеялом постель. И постель не барская. Ватный узкий матрас и такая же подушка. Всё-таки это был лагерь для военнопленных, и наличие даже минимальных удобств я считала уже достойным отношением со стороны нашего руководства.
Рядом с кроватью стоял ящик из-под снарядов. Он использовался как тумбочка. Второй, но с заметными изменениями, был столом.
- Это местные травы, - пояснил мне Норайо, показывая на напиток.
Я принесла к чаю купленные недавно на рынке варенье и белые шарики клюквы в сахаре. И завёрнутый в бумагу кружок молочного сахара. Недавно из дома пришла посылка, а бабушка готовила это лакомство изумительно.
Норайо спрашивал о доме, о бабушке и маме.
- Они сейчас остались одни? - хмурился он.
- Нет, служим только я и старшая сестра, - упоминала я об Анне вскользь, считая, что не стоит лишний раз давать возможность расспрашивать о ней. - За бабушкой и мамой присматривает младшая, Дина. Настоящий сорванец, а не девчонка. А откуда ты знаешь русский?
- Мой род из военной аристократии. Когда-то мои предки стояли во главе сëгуната. Но на несколько последних поколений пришёлся упадок. Поэтому и мой дед и мой отец для поддержания хозяйства держали в качестве работников русских пленных. Моряки. Ведь в начале века между нашими империями уже была война. - Ответил он.
- Да, я знаю. Ещё при последнем царе. - Ответила я.
- Как причудливы узоры судьбы. Детьми, я и моя сестра, считали, что этим людям будет приятно, что мы говорим на родном для них языке. И старались выучить русский, чтобы напомнить им о родине. Ведь не смотря на то, что они были пленными и выполняли разные работы, они относились к нашему роду. И мы выросли рядом с ними, для нас они не были чужаками. А теперь знание этого языка помогает мне. - Улыбнулся Кудо, наполняя пиалы. - А китайский у нас знают многие. Браки между нашими народами не редкость. А уважение к родителям, свойственное для наших народов, обязует знать речь рода отца и матери.
- Кто-то из твоих родителей из Китая? - уточнила я.
- Да, моя мать. Я плохо её помню, после рождения сестры она очень много болела. А у отца уже не было денег на её лечение. - Спокойно ответил Норайо. - Принадлежность к аристократии не всегда означает достаток. Последние годы нам помогали выживать наши работники. Благодаря их заботам и труду, к нас был хороший стол и мы не голодали. Потом семью поддержали деньги от продажи сестры в школу гейш.
- Что? - не поняла я. - То есть как это продали сестру? И потом, гейши... Это же публичный дом!

Глава 4.

- У нас в стране нет такой мешанины, как во многих других. Человек рождается уже занимая определённое положение. И сразу же получает обязанности, согласно своему происхождению. - Начал объяснять Норайо. - Моя сестра не могла не получить достойного её происхождения воспитания и образования. И моя сестра не смогла бы выйти замуж. Те, кто ниже её по происхождению, даже не рассматриваются. А в дом равного или тем более выше стоящего она должна была принести достойное приданное. На которое у отца не было денег. И моя сестра могла либо остаться навсегда в стенах родительского дома, что противоречит существованию женщины. Ведь женщина рождается, чтобы стать женой и матерью, тем самым прославляя свой род. Либо согласиться на роль наложницы аристократа более высокого происхождения. Гейша же это особое положение. Воспитание и образование они получают такое, что может себе позволить не каждый мужчина-аристократ. Им единственным из женщин позволено говорить о политике, истории, законах. Им позволено присутствовать на театральных представлениях и боях. Внимание гейши ценно. Им гордятся и повышают свой собственный статус. Это совсем не то, что почему-то считается здесь. Гейша никогда не вступает в связь с мужчиной за деньги. Иначе она не гейша. Это запрещено законом! Да, право первой ночи выкупается. Но иначе девушка не станет женщиной. А гейша в первую очередь образец и эталон женственности. Мужчины соревнуются за право оплачивать расходы гейш. А интимная связь остается на усмотрение самой гейши. И её не может быть с несколькими мужчинами.
- В это сложно поверить, - качала головой я. - И звучит так, словно ты гордишься этим. Сам факт... Это чудовищно!
- А для меня чудовищен факт, что молодая и красивая девушка может быть на войне. Быть солдатом или офицером. Разница культур. - Спокойно ответил Норайо. - К тому же, сестра быстро смогла погасить свой долг перед госпожой Тэруко за своё обучение. И к началу войны уже сама открыла школу в Осаки и взяла первых учениц. Далеко не каждая девочка может стать ученицей гейши. Сестре повезло. Черты матери и отца так смешались, что её внешность соответствовала понятиям красоты, но приобрела некую особенность. Изящную изюминку. Из всех возможных, отец выбрал для сестры лучшую судьбу.
- А сейчас? - нахмурилась я.
- Сейчас её судьба мне неизвестна. - Прозвучало в ответ.
- А попытаться разыскать? - предложила я.
- И привлечь к ней ненужное внимание? - предположил он. - Письмо наверняка будет много раз прочитано и перепрочитано. И конечно, найдутся те, кто посчитает, что на меня, находящегося в советском плену, но возможно что-то знающего о Харбине, раз я там служил, можно надавить, шантажируя жизнью и здоровьем сестры. Или наказать. Не все поймут, что связь сестры с семьёй разорвана. И у неё своя судьба.
- Однако, ты явно беспокоишься за неё. Значит не такая уж и большая разница в наших культурах. - Указала я.
Ещё одним уроком культуры стал Новый год. Руководство лагеря решило, что ничего страшного не случится, если в бараках будут стоять ёлки. Японцы даже пытались нам объяснять про то, когда наступает новый год. И слушали нас, про наш праздник. А потом я наблюдала рождение настоящего чуда. Такого, когда становится легче дышать. И в самом воздухе появляется что-то особенное.
На длинные отрезки шпагата мы наклеивали вырезанные флажки. Краска была в избытке только красная. Вот ею половина флажков и раскрашивалась. Получались бело-красные гирлянды. Ими украшали ёлки и натягивали под потолком. А ещё пошли в ход консервные банки. Сначала вырезали дно и крышку, а боковину делили на прямоугольники. Края подгибали и отбивали, чтобы они были не острыми. А на обеих сторонах черной краской писали иероглиф. Красота, любовь, счастье, мир, семья, здоровье... У каждого было своё значение.
И было забавно наблюдать, как накануне праздника мужчины, прошедшие войну, старательно выводили знаки и при помощи гвоздя делали отверстие для верёвки. Зато ёлки сверкали.
В самом большом бараке были поставлены столы. Сегодня был дополнительный ужин. Прямо на столы были поставлены кухонные большие кастрюли с редким здесь блюдом, картофельным пюре с говяжьей тушёнкой. Настоящий чай, пироги, поломанный на дольки шоколад и кубики рафинада.
А потом нас пригласили на улицу. Я оглянулась, но Норайо найти не смогла. Оказалось, что пленные откликнулись на предложение руководства со всей душой. И с помощью охраны смастерили странный новогодний костюм на целую толпу людей. Это был дракон. Больше правда было похоже на гусеницу-многоножку. Но когда это странное существо дёргало головой, подкидывало хвост, и быстро извивалось на пятачке, ограниченном со всех сторон бараками, то уже не замечалось, что его тело состоит из старых одеял и нашитых на них ленточек из списанных простыней. Да ещё и барабаны из ленинского уголка оглушали дробью.
Со смехом и свистом начали меняться те, кто был внутри этого дракона. Уже совершенно стирая деление на тех, кто был здесь на положении военнопленных, и кто охранял. И ото всюду неслись смех и выкрики поздравлений.
- С Новым годом! - подскочил ко мне Норайо.
- С ума сошёл! Не май месяц на дворе! - возмутилась я. - А что у тебя с лицом?
- Я был правым глазом дракона! И чтобы было незаметно, мы закрасили лицо. - Смеялся мужчина, не обращая внимание на холод.
- Это хоть отмоется? - принюхалась я.
- Это гуталин. - Провёл он пальцем по своему лицу и показал мне.
- Пойдём в барак, оденешься. - Уговаривала я.
Смотреть на мужчину стоящего на улице в конце декабря голым по пояс, было странно. В таком виде я видела Норайо не впервые. Он каждое утро подтягивался, отжимался, приседал и бегал. По моему ходатайству, начальник лагеря разрешил ему обегать по периметру весь лагерь. При условии, что он не будет приближаться к ограде, чтобы не нервировать караульных. Но сейчас я отводила взгляд и ëжилась, словно это моя кожа краснела от мороза.
Потом началось веселье кто во что горазд. Пела гармонь, кто-то отбивал чечётку, кто-то проходил в присядку. Я уже ни раз замечала, фляжки, переходящие по кругу.
Появись здесь и сейчас кто-то из руководства, не сносить нам всем головы. А уж сколько бы погон полетело! Но сейчас я только улыбнулась и решила, что пора уходить. Только у ёлки задержалась.
Норайо тоже решил покинуть праздник, о чём уже успел доложить отвечающему. Он сослался на усталость и необходимость отмыть лицо от застывающего на морозе гуталина.
- Антонина Тимофеевна, не в службу, закрой там сама замки, а? - попросил меня ответственный за тех, кто был на послаблении режима.
Их проверяли на ночь и закрывали на навесные замки с внешней стороны двери. Я согласилась, и стояла ждала, когда Норайо при помощи воды и мыла ототрëт кожу. А пока ждала, рассматривала снятую на память с ёлки прямоугольную пластину с неизвестным мне символом.
- Взяла на память что приглянулось? - тихо спросил незаметно подошедший Норайо.
- Не знаю. Просто понравился. Полвечера притягивал взгляд, - призналась я, поднимая глаза на слишком близко стоящего мужчину.
- Этот символ означает любовь, - прошептал он почти у самых моих губ.

Глава 5.

Весна сорок шестого начиналась очень медленно. Словно раздумывая, стоит ли? Среди военнопленных тоже царила тревожность. В лагере знали о том, что уже было несколько отправок военнопленных из разных лагерей обратно на родину.
- Не хмурься, - просила я Норайо, прижимаясь к его спине.
- У меня есть причины, - отвечал он. - Если моё имя попадёт в списки, мне есть, что здесь терять. Кого.
Я смущалась и терялась от этих слов, для меня они звучали признанием какого-то особенного своего значения в его жизни.
- Антонина Тимофеевна, - наш полковник старательно обращался ко всем нам по имени отчеству, а не по званиям. - До совещания ещё минут сорок. Надо дать ответ по запросу. И не опаздывайте, директива сверху пришла. Важно.
К нам часто приходили разные запросы. Помимо прочего отвечать на них было моей обязанностью. На некоторые приходилось искать ответы, а на некоторые, как на тот запрос, ответ давало вышестоящее руководство. Мне оставалось только переслать.
Генерал Номура Токиë, находясь на спецобъекте номер тридцать УНКВД в Читинской области, умудрился попасться на организации разветвлённой шпионской сетью. Используя послабление режима он попытался координировать заброску диверсантов. Но его деятельность вовремя выявили и пресекли. И бывший комендант Харбинского укрепрайона давал показания, в которых часто ссылался на своего адъютанта. Поэтому сейчас повторно проверяли списки военнопленных в поисках этого неуловимого гения разведки и организации диверсионной сети.
К счастью, у нас этого генеральского адъютанта не было. И копию личного дела с той информацией, что удалось о нём собрать, вместе с ответом моего начальника нужно было упаковать и отправить конвоируемой почтой. В это самое дело я заглянула исключительно из любопытства. Взгляд сам побежал по строчкам, словно прожектором в темноте вылавливая кубики, готовые вот-вот обрушиться на мою голову.
Шрам на лопатке от сведённой татуировки, которую нанесли в детстве, чтобы духи предков укрепили здоровье болезненного мальчика.
Шрам через висок, уходящий к затылку.
Ну кто будет слишком уделять особо пристальное внимание шрамам солдат только окончивших своё участие в боях? А получивших ранение и находящихся в госпитале? А когда таких солдат и офицеров не десяток, а сотни? Хорошо если нашлось время на пометку "множественные шрамы от полученных ранений".
Я сидела за столом, сцепив руки в замок и оперевшись в столешницу локтями. Норайо вернулся с обеда, как и многие другие он пользовался определённой свободой передвижения по лагерю.
- Скоро начнётся совещание, товарищ полковник просил напомнить тебе об этом, - снял ватник Норайо.
- Да я помню. Просто не выспалась. Ночь была беспокойной. - Улыбнулась я, начиная фразу на русском, а продолжив на немецком.
- Может мне тогда не беспокоить тебя? Хотя бы сегодня? - повернул ко мне лицо Норайо и замер.
Не ожидая от меня вреда, он расслабился. И ответил мне на немецком. Особенности свободным владением несколькими языками, как объяснил нам когда-то отец. Когда человек расслаблен и не старается скрыть знание языка, то мозг сам, почти без усилий переключается на необходимый ему навык.
- Да, тут указано, что ты владеешь не только китайским, но и немецким, и английским. А вот про знание русского ни слова. - Произнесла я. - Что же вы, полковник Иосикава, вечно на вторых ролях. То военный советник Маньчжоу-Го, то адъютант коменданта Харбина, теперь вот переводчик.
- У тебя совещание, на которое нельзя опаздывать, и которое без тебя не начнут, - непонятно для чего произнёс Норайо.
Он резко развернулся,, удерживая голову. Что-то холодное больно царапнуло по шее и я почувствовала, как потекла по шее кровь.
- Генерал-лейтенант, генерал-лейтенант Акияма Иосикава. А полковник, капитан Кудо лишь маски. - Последнее, что я запомнила.
В себя пришла уже в госпитале.
- Лежите, вам нельзя напрягать горло. - Предупредила меня дежурившая медсестра.
Позднее я узнала, что из-за моего опоздания на то самое совещание, полковник отправил за мной. Поэтому меня быстро и обнаружили. Капитан Норайо Кудо сбежал, используя моё убийство, как отвлекающий фактор. Поймать его не смогли, спустя две недели, поиски прекратили. Моё руководство было уверенно, что только совпадение нескольких счастливых случайностей, привело к тому, что я отделалась тяжелейшим ранением. А попытка убийства, предпринятая Кудо, не увенчалась успехом.
Я осталась жертвой, а не любовницей, которую использовали для получения послаблений и возможности получать информацию. Из остальных потерь только бабушкино кольцо с бирюзой. Видно нитка оборвалась, и кольцо, которое мне было велико, незаметно для остальных соскользнуло с пальца. Но обиды я не испытывала. Мне спасали жизнь.
О том, кто на самом деле скрывался под маской капитана Норайо Кудо, я утаила. Сначала, сгорая от обиды и стыда за собственную дурость, в мыслях-то я уже представляла как приеду через пару лет домой и буду объяснять семье, что это за трофей такой и что саранчу по полю ему на ужин ловить не надо, я собиралась всё рассказать. Но потом, немного остыв, я начала размышлять.
Почему так? Я не раз, и не два наблюдала, как Норайо кидает ножи в цель. Да многие это знали. Наш начальник всегда удивлялся, как так удаётся кидать нож, что он пробивает мишень с такой силой. И тут возникал первый вопрос. Зачем нужно было подходить ко мне? Терять время, рисковать? Пробить горло или грудь он мог бы одним броском. Но он аккуратно, а ровный и узкий шрам на моей шее был лучшим свидетельством, что именно аккуратно, подходит, фиксирует голову и делает надрез.
Почему он словно напомнил, что меня очень быстро найдут и поднимут тревогу? И почему я почти моментально потеряла сознание?
Или это какая-то извечная бабская надежда никак не хотела сдаваться? Поэтому для себя я закрыла эту тему раз и навсегда. Вернувшись в лагерь после госпиталя, я перетрясла всех, с кем хоть как-то общался капитан Кудо. Называть его по имени я себе запретила. Даром усилия не прошли. В лагере пошли чистки. С спецобъекта сорок пять многие попали в списки на перевоз в Токио на международный трибунал.
В результате, на память о знакомстве с капитаном Кудо, мне остались погоны, звание, шрам на шее и табличка с новогодней ёлки с символом "любовь".

Глава 6.

Время кружилось осенними листопадами, уносилось с зимними вихрями и бежало, обгоняя весенние ручьи. Иногда я словно поднимала голову и не сразу могла понять, что происходит вокруг. Весна сейчас, лето или уже осень? Я загнала себя в работу, и людей на фото анфас и профиль видела чаще, чем живых. Даже приказы на командировки воспринимались буднично, и по факту ничего не меняли. Так мимо меня проскользнули почти десять лет. Как-то в стороне осталось поступление нашей младшей в Саратовский педагогический институт, и его успешное окончание. И внезапная свадьба с последующим отъездом вместе с мужем на Дальний Восток к месту его службы. Как и такой же внезапный отъезд на Кубань.

- Да уж, шикарная иллюстрация фразы "на одно поле по нужде не сяду".- Хмыкнула я, стоя возле карты и мысленно проводя линию от Дальнего Востока, где остался брошенный муж, до Кубани, куда сбежала наша младшая.

Как окажется позднее, сбежала она чуть ли не за пару месяцев до родов. Так что первый племянник родился у меня среди кубанских казаков.

А потом была ничем не отличающаяся от многих других командировка на Маломорский рыбный завод. Иркутск, куда я прибыла из Хабаровска, мало сем отличался от того, каким я его запомнила летом сорок пятого. Отличалась я, и изменения эти были не в лучшую сторону. Тогда, в сорок пятом, я была лишь каплей, но среди огромных волн, стремящихся к одной цели. Каждый мой день был наполнен достижением этой цели. Мира и покоя. Артиллерия давно умолкла, и гул турбин самолётов гражданской авиации уверенно вытеснил из памяти глухой рокот бомбардировщиков.

А я всё никак не могла окончить эту войну. Уже всё меньше становилось военнопленных в лагерях. Но бараки не пустовали. Среди тех, ради жизни которых гибли лучшие, было достаточно гнили. И мы, так и не снявшие военных шинелей и погон, отделяли эту накипь от нормальных людей. Именно поэтому назрела реформа и наше ведомство разделилось на два. Внешняя безопасность и внутренний порядок. И те, кто стоял в управлении лагерей должны были либо уйти в отставку, как военные офицеры, либо перейти под руку министерства внутренних дел.

И хотя многие верещали на всех углах и с высоких трибун, что наконец-то, мы перешли от карательно-репрессивной системы, амнистию апреля пятьдесят третьего мы восприняли как катастрофу. И те, кто хотел отгородиться от предыдущих руководителей, во многом трусливо очернив их дела, быстро поняли, что без крайне жёстких мер, они не удержат ситуацию и страна захлебнëтся в бандитском терроре.

Лагерь на Ольхоне, куда лежал мой путь в начале пятьдесят третьего, официально начали расформировывать ещё в пятьдесят втором. Я собственно и должна была проконтролировать перевод оставшихся узников. Здесь содержались не только те, кто попал за решётку за мелкое хулиганство и кражи, но и те, кто был отправлен сюда из немецких лагерей для военнопленных. Те, кто сдались в плен.

И были те, кто сюда попал из Прибалтики и Польши. В своё время, сами заключённые и строили и бараки, и забор. Да и охрана здесь была из красноармейцев. В Хужир, где мне предлагали разместиться изначально, я не поехала. И похоже сильно напугала местных.

- Не надо бледнеть и падать в обморок. Я под каждой вашей бумажкой свою подпись ставить буду, поэтому хочу видеть реальное положение дел, а не ваши пузыри и шарики. - Без всяких эмоций поставила точку я в уговорах и переглядываниях за моей спиной.

На попытки жаловаться на суровые условия жизни и труда, я отвечала резко и бескомпромиссно. Что всей стране нелегко, что тысячи людей, просто потому, что их дома разбомбили, тоже сами строили времянки бараки, или ещё лучше, в землянках жили. А за ними никакой вины не было.

- Мой дом разбомбили, когда пришёл Советский Союз. - С акцентом произнесла невысокая женщина с заметно огрубевшими руками и постоянно кашляющая.

- Да? Это где ж такая несправедливость случилась? - уточнила у неё я.

- В Польше, - не отвела взгляда она. - А потом, объявили нашу страну обязанной подчиняться законам Советского Союза.

- А немцы не бомбили. - Развернулась и сделала несколько шагов к ней я, так, чтобы стоять вплотную и смотреть прямо в глаза. - Немцы строили. Много чего. Концлагеря, правда... Но какая мелочь, правда? Ты была в Освенциме? Я была. Мы его освобождали. Рассказать? Чем ты занималась во время войны?

- Я музыкант, играю на фортепиано. - Произнесла она, стараясь не отвести взгляд.

- Человек искусства. Исполняла, наверное, концерты для фортепиано с оркестром для господ из вермахта. Не для советских солдат. Потому что советские войска разбомбили твой дом. - Ломала взглядом я её волю. - А хочешь, я тебе скажу, что чувствовала я, обходя Освенцим в поисках тех, кто сам не мог выйти? Я надеялась, что нарвусь на кого-то из тех, кто не успел сбежать и ждал момента, чтобы напасть, прорываясь на свободу. И я ненавидела. Люто ненавидела. И не только солдат и офицеров Рейха. Но и обычных мирных жителей ближайших окрестностей. Которые тихо и мирно жили, лишь изредка морщась, когда ветер доносил до них вонь от сотен сжигаемых трупов. А иногда и живых. Эти мирные и обычные люди, среди которых наверняка были и подобные тебе люди искусства, просто приспособились. И даже нашли нечто правильное в политике Гитлера. А многие пошли прислуживать. Поэтому я искренне возмущена до сих пор тем, что советское командование приняло решение рисковать нашими солдатами и офицерами, разминируя и Польшу, и Прибалтику... Ведь ваши немецкие хозяева не поскупились, иногда чуть ли не целый склад отдавали, лишь бы увеличить площадь взрыва и соответственно поражения. Вот и надо было отводить войска на безопасную территорию и взрывать всё к чëртовой матери. Ведь в рейхе почему-то не переживали за ваши жизни, так почему советские солдаты должны были их спасать? Ответишь?

Толпа рядом с этой пианисткой поредела. Нарываться на последствия этого разговора никто не хотел. Тем более столкнувшись со столь явной агрессией с моей стороны.

Глава 7.

- Может баню затопить? У Анны Тимофеевны она хорошая и ухоженная. Сам как на праздник просился, - предложил Олег, заметив, что Константин пытается кулаками что-то продавить в пояснице.

- Да было бы неплохо. Надо пойти, заняться. - Согласился племянник.

- Идите-идите. Я потом разотру. - Бросила взгляд в сторону отца Алька.

- Точно? - приподнял бровь он.

- Если говорю, то точно, - ответила она ему совершенно таким же жестом.

Травму позвоночника Костя получил на лесоповале, куда попал в семьдесят шестом. Следом за старшим братом он пошёл в академическую греблю и добился уже значимых успехов. Оба высокие, широкоплечие, рослые. Впрочем, и сам Генка был за метр девяносто, и братья его. Динка, когда отнекивалась от бабушкиных шуток насчёт Генкиного жениховства, всегда говорила, что сосед вымахал с оглоблю и чтобы с ним разговаривать всё время голову нужно задирать. Да и наш отец был высоким. Так что племянникам не в кого было быть низкорослыми. А регулярные и тяжёлые тренировки с самого раннего возраста ещё и сил добавили не по возрасту. О таких, как Игорь и Костя, выступавших за сборную союза, у нас в Лопатино говорили, что быка ударом зашибëт.

На одной из дискотек, какой-то полупьяный идиот полез к бывшей однокласснице младшего племянника, уверенно толкая её за клуб. Костя мимо не прошёл. Но идиот успокаиваться не хотел, перешёл на угрозы и оскорбления. И племянничек его угомонил. Одним ударом в переносицу. Приехавшая через полчаса скорая констатировала смерть и вызвали милицию.

Пьяный идиот оказался едва вышедшим на свободу постоянным обитателем всевозможных ИК, начиная с малолетки. Здоровья там давно не было, а обильные возлияния были.

- Не лезьте, - предупредили меня. - Парень с отличной характеристикой, скорую сам вызвал, не скрывался, свидетельские показания и личность пострадавшего в его пользу. Дадут по низшей планке. А там уже по своим каналам вывезешь на удо или амнистию. А полезете, парень пойдёт под показательную порку, мол и дети, племянники высокопоставленных лиц у нас равны перед законом.

На суде однако появилась беременная сожительница погибшего с показаниями, что она пришла за мужем, а девушка её толкнула и оскорбила, поэтому к ней начались вопросы. И друзья, которые свидетельствовали, что ещё в начале вечера Костя и погибший перекинулись грубостями и оскорблениями. После долгих прений сторон, где прокурор действительно требовал мизер от возможного, племянник получил приговор в семь лет.

А вот дальше начались приключения. По этапу он отправился в зону в Красноярск. И когда он был в карантине, начальство зоны решило, что молодой и тихий мальчик из обеспеченной семьи наверняка будет рад сотрудничать с руководством зоны. Мальчик не согласился. Тогда были применены более серьёзные методы давления. До такой степени, что понадобилась больница.

Я приехала в зону только через четыре дня.

На начальника было страшно смотреть.

- Племянник у меня парень упёртый, это у него наследственное и не лечится. Жалобу он вряд ли согласится подписать. Но мы ведь с тобой знаем, что за инфекция такая с ним приключилась. - Предупредила мужика я.

Но знала не только я. О том, что пацанёнок из вновь прибывших не сломался и не скурвился, неведомым образом к моменту заселения из карантина в жилой блок, знали все. Племянник не бунтовал, на лесоповал ходил без вопросов и свою работу выполнял. Положенную часть отдавал в общак, носам никогда ничего из этого общака не брал. Хмурый и молчаливый он быстро заслужил определённую репутацию. И занял позицию своеобразного третейского судьи.

От удо он наотрез отказался. Но незадолго до освобождения произошло событие, которое и сделало его тем, кого Лесоруб знал, как Князя.

Подготовленные стволы деревьев, без верхушки и веток, собирали на специальные прицепы, а потом перетягивали тросами. Один из таких лопнул, и здоровенные стволы покатились вниз, на людей, что были внизу. Костя заметивший это, сорвался с места и подбежав, схватил одно из брёвен, удерживая над людьми. Соответсвенно, остальные брёвна попадали, но уже отскакивая от удерживаемого племянником бревна, как от трамплина.

Вот только самостоятельно он уже не смог не отпустить это бревно, ни согнуться. И конечно, вновь оказался в больнице, где провёл полгода.

За это время я смогла, при активнейшей поддержке руководства зоны, вывести племянника под амнистирование. К моменту выхода из больницы он оказался уже два года вольнонаёмным сотрудником. А чего стоило Генке, чтобы в нужных местах "не заметили" сведений о судимости и почти сразу после выписки и медкомиссии сына отправили в Новосибирск в часть его старого друга ещё по Саратовскому военному училищу, мне и представить сложно.

Но у меня перед самым его отъездом состоялся очень не простой разговор с племянником.

- Не надо было этого делать, - буркнул он вместо приветствия.

- Тебе может и не надо. А о родителях ты подумал? О брате? Да и сам женишься, дети пойдут. Им такая строчка в твоей биографии сколько аукаться будет? - не стала сюсюкаться и юлить я. - Или ты у нас теперь коронованный ферзь? Семья не по понятиям?

- Нет, тёть Тось, ты сама знаешь, что нет. Я не собираюсь связывать свою жизнь с теневой стороной общества. - Прищурившись смотрел на меня племянник.

- Это же надо было так назвать криминал, теневая сторона общества! - усмехнулась я. - Где хоть слов таких понабрался!

- Читал много, - хмыкнул Костя. - У меня мать учитель русского языка и литературы.

И поначалу, я очень внимательно наблюдала за его жизнью, ища признаки прошлых связей. Но видно племянник был верен своему намерению не оборачиваться на эту часть своей биографии. И только когда в разгар перестройки племянник затеял строительство дома, который путали с детским садом, стоящим рядом, я поняла, что нет, все связи он не порвал.

Окончательно я в этом убедилась, когда в девяносто пятом он резко уволился с завода, где работал эксковаторщиком, и открыл первую автозаправку. Да и вот такие знакомые, как Лесоруб, нет-нет да мелькали в его окружении. Прошлым он особо не гордился, но и не скрывал. И даже в соседнем посёлке, где он поселился после возвращения с зоны и армии, для многих было удивительным открытием, что у тихого, уравновешенного и вежливого Константина за плечами судимость по серьёзной статье.

Глава 8.

Встреча с "родственницей" происходила на досмотровом пункте на границе с Маньчжурией. Я пересекать государственную границу Советского Союза не могла. Должность и погоны не позволяли. На встречу я явилась по форме и с удостоверением. К счастью, начальника погранпоста я знала лично. За тридцать лет службы с кем только не пересекалась. А тут и вовсе ещё из волны фронтовиков. Уже не молодой мальчик лейтенант, каким был в сорок пятом, многие из тех, кто знал как отстаивались наши границы уже уходили на пенсию или начинали готовить себе замену.
Но встретили меня с улыбкой и объятиями. И неизменным чаем со сладкими сухарями с изюмом и сахарной посыпкой. Почему-то именно такой комплект был в большинстве наших кабинетских тумбочек.
Небольшая комната, мало чем отличающаяся от допросной в любом отделении. Стандартные полтора метра от пола выкрашенные зелёной краской и под побелкой со следами протëков всё, что выше.
Широкий лакированный стол, напоминающий школьную парту, стул и скамья у стены с другой стороны стола.
Зашедшая в сопровождении двух пограничников имела ярко выраженные азиатские черты, но поздоровалась на русском чисто, почти без акцента. Прямая юбка до середины икры, строгий глухой пиджак под горло и полностью прикрывающий бёдра. Серый цвет. Забавно. Серый цвет чисто психологически смазывает картину нашего восприятия. Наш мозг знает опасность уныния и упадка сил, а потому взгляд соскальзывает с обычного серого цвета. А такой крой одежды полностью скрывает фигуру. Но самое интересное, что юбка такой длины режет рост. И спроси любого из тех, кто видел сегодня эту женщину, все скажут, что невысокого роста и расплывчато ответят о фигуре.
Она не улыбалась, держалась обычно. Не дружелюбно, и не высокомерно. А просто... Никак.
После приветствия она сложила руки спереди на животе, прикрывая одну ладонь второй. Яркая искра бросилась в глаза. Женский перстень-печатка с бирюзой. И хотя это не было какой-то уникальной вещью, но я узнала это кольцо сразу.
- Ну, здравствуй, дорогая! - заулыбалась я, просчитывая кем её представить. - Очень похожа на фотографию! Очень! А мы уже и не думали, что кто-то остался, в войну искать было некогда. Да и стольких тогда потеряли.
- Узнали, Антонина Тимофеевна? - спросил очень доброжелательный товарищ в скромном звании капитана. - Родня?
- Да как сказать, товарищ капитан. Дядя мой, брат моей матери, после бунта на "Потёмкине" в этих местах каторгу отбывал. Ну и вроде как... Перед войной мы ещё на старый адрес получали пару писем с фотографиями. Имя помню. А почему Такинава? - обратилась я уже к гостье.
- Потому что "вроде как", а не как положено. - Прозрачно намекнула гостья, заодно дав мне понять, что она совсем не дура.
- Ну, это несущественно, - понимающе улыбался капитан. - А что ж так долго тянули с розыском родни, раз и имя, и отчество, и фамилию знаете?
- Письма перестали приходить, после войны и вовсе без ответа были. Да и не хотелось навязываться, быть обузой. Всё оставляла на крайний случай. - Да, Курико действительно дурой не была.
А ещё видно кое-кто ей весьма подробно передал наши разговоры и мои рассказы о себе и семье.
- В сороковом мы переехали в Лопатино, года не прожили, война начилась. А старый дом, ещё маминых родителей, где жил дядька, сгорел. Алкоголь. - Поморщившись ответила я, словно не желая особенно вдаваться в нелицеприятные подробности биографии родственников.
Даже если будут проверять, все подтвердится. К счастью, я на личном опыте знала, и многократно убеждалась в том, насколько тяжело, порой просто невозможно проверить что-то произошедшее до войны. Отечественная война просто бороной расчертила всё на до и после. И не только жизни людей.
- А документов никаких нет? - прекрасно это понимал и товарищ капитан.
- Да какие документы! - махнула рукой я, мол, прекрасно его понимаю. - Если только бабушкино фото предоставить. Она как раз это кольцо очень долго носила.
- Ну хоть что-то, - кивнул в ответ капитан.
Потом были долгие "разговоры" о тяжелой жизни в империалистической и капиталистической Японии, о сложности пути в Советский Союз и страхе за своё будущее, если ничего не выйдет, а уже все будут знать, что у неё в Союзе родственники.
Уже поздним вечером капитан подошёл ко мне на улице.
- Не будете против, если я закурю? - спросил он.
- Нет, конечно. - Улыбнулась я. - Я хоть сама не курю, но кажется столько времени этим дымом дышу, что пора в заядлые курильщики записывать.
- Антонина Тимофеевна, вы же понимаете, что родня эта... Геморрой одним словом. - Прямо сказал капитан. - Что не будь ей там тяжело, она бы и не вспомнила о вас. Одно нытьё. Работа тяжёлая, да по десять часов, жильё маленькое, плитка электрическая стоит на тумбочке рядом с койкой. И ни помощи, ни поддержки, и очень тяжело. Перспектив видите ли никаких. А на вопрос, чем планирует заниматься у нас, замечательный ответ. Не знаю. Прилетела стрекоза.
- Так вот и хорошо. У нас и рабочий день короче, и отпуск есть, и жильё за работу дают, и даже за вредность платят. И работы столько, что на любую группу здоровья найдётся. Я ведь тоже всей воздушности не понимаю, я больше к муравьям. А нет, так и слуг у нас нет. - Ответила я.
- А статья за тунеядство есть, - засмеялся капитан. - Ну, смотрите. Под вашу ответственность.
Ещё с месяц мы разговаривали о несуществующих родственных связях. Начали ещё в приграничном городке, в небольшом домике, который нам рекомендовали, чтобы остановиться.
И только потом, гуляя вдоль реки в один из вечеров, я задала вопрос давно рвущийся с языка.
- Как он? - спросила я глядя на речную гладь.
- Кто его знает. Участвовал в попытке военного переворота с целью сбросить патронат американской администрации. Еле выжил. Последняя весть от него была десять лет назад. - Тихо ответила она. - Я должна вернуть тебе это. Его носил он, говорил, что это наследственная вещь в твоей семье. На моей руке он оказался только для того, чтобы быть узнанной. Он говорил, что рассказывал обо мне.
Она достала из кожаного мешочка с какой-то то ли пылью, то ли золой, что носила на верёвке на шее, моё кольцо.
- Надо же, впору. А было когда-то сильно велико. - Усмехнулась я, разглядывая кольцо на своём безымянном пальце. - Ты из-за него бежала из страны? Почему ко мне?
- Нет. Меня ищут, считая, что я могла оказывать влияние на высокопоставленных чиновников и знать их секреты. - Посмотрела она прямо мне в глаза. - В моей комнате кто-то был в моё отсутствие. И за мной следили в последние несколько дней. Я еле унесла хвост. Немного помогли сами преследователи. В моей комнате неожиданно случился пожар, когда я должна была в ней спать.
- А ты в ней не спала? - уточнила я.
- Конечно. Кто спит там, куда пробрался чужак? Наше общежитие это бывший мукомольный завод. Там очень большие воздуховоды. И забравшись в люк можно отползти на несколько этажей. А в сутолоке и панике легко потеряться. - Рассказала Курико. - И выбора не было. Труда и скромности быта я не боюсь. Но петлять как заяц по всей стране, постоянно меняя маски... Я долго не смогу, я не он. Другого пути, как просить защиты у женщины своего брата, я не видела.
- Да с чего ты решила, что я вообще узнаю кто ты такая? - провела я по шраму на шее.
- Он говорил о тебе не просто как о жене. Он говорил с восхищением. А значит, я думаю ты знаешь, что он мог бы тебя просто убить. Или даже просто сбежать. Убили бы тебя свои. За связь с ним. - Озвучила она мои давние выводы. - И знаешь, если связь такова, что мужчина помнит о ней всю жизнь, и бережёт, как нечто ценное... То женщина тем более не забудет. У тебя нет мужчины. А ты красива.
- С моей должностью даже макака имела бы на свою руку пару кандидатов. Внешность здесь не главное. - Фыркнула я.
- Так чем же тебя кандидаты не устроили? - еле заметно улыбнулась Курико.
- Разрез глаз не тот, - скривилась я.
Сёстрам я появление Курико не объяснила, представила на русский манер Кирой. Аня и Дина были достаточно мудры, чтобы не удивляться и не задавать лишних вопросов. Тем более, что сначала закипела работа над монастырём. Я старалась добиться признания в полуразрушенном комплексе важного свидетельства прошлого. Статус памятника истории давался очень сложно.
- Антонина Тимофеевна, вы не понимаете! Дадим статус, признаем памятником и надо реставрировать! Вы представляете себе затраты? И на что? Кому он нужен посреди тайги? - не выдержал однажды один из высокопоставленных чиновников министерства.
- То есть, дело в финансировании? - уточнила я.
На тот момент казалось, что я упёрлась в стену. Тем более как раз случилась та судьбоносная драка племянника. Но ответ и помощь пришла откуда не ждала. На работы в монастырь предложил отправлять заключённых начальник одной из близлежащих колоний. А у Нестора Кузьмича появился приятель. Отец одного из участников казанской "тяп-ляп". Тот должен был отбывать тринадцать лет, а отец уже был в возрасте, и боялся сына не дождаться. Поэтому и переехал поближе к колонии. А так как был он не просто строителем, а реставратором, участвовавшим даже в восстановлении Екатерининского дворца в Царском селе, то это был просто подарок судьбы!
Но главное, появились деньги. Сначала совсем немного. А потом и всё ощутимее. С конца восьмидесятых и вовсе картина, когда появлялись крупные ребята в спортивных костюмах и задерживались на несколько дней, а то и на пару недель. При этом не только работая, но и помогая деньгами.
- Нестор Кузьмич, ОБХСС придёт. - Предупреждала я.
- Пусть приходят, мы и им работу найдём. Столько дел, столько дел. - Осматривал оживающие развалины словно помолодевший эсер.
Были здесь и другие ребята. Те, что не могли найти покоя после Афганистана. Их я понимала, и они это чувствовали.
А потом случилась новая беда. В восемьдесят третьем у младшего племянника родилась дочь. Дина, которая год пыталась принять выбор сына, сначала очень скептически отнеслась к новости о беременности снохи.
- Дина Тимофеевна, а вы кого хотите, чтобы вам родили? Внука или внучку? - спросила её в недобрую минуту соседка по части, работавшая акушеркой.
- Да пусть хоть урода родит, меня это не касается, - в сердцах произнесла сестра, о чём потом никак не могла забыть.
Девочка родилась точной копией Дины. Но с врождённым пороком сердца. Незрелые кожные покровы и ещё целый перечень того, что было не так. Врачи в роддоме уговорили, что даже оформлять рождение не стоит. Мол девочка не жилец, с таким сердцем ей даже плакать нельзя. Не успеют оформить документы о рождении, как придётся хоронить. Едва узнав об этом, сестра с мужем использовали все связи, чтобы аннулировать отказ, и забрали девочку себе. Так у нас появилась общая внучка.

Глава 9.

Однажды, в жизни каждого настаёт такой момент, когда подходишь к зеркалу, и неожиданно понимаешь, что жизнь уже почти прошла. И начинаешь оглядываться, пытаешься сообразить, а на что ты истратила... Годы.

Для меня таким годом стал восемьдесят пятый. Десять лет ушли выкупом у времени за монастырь. Я так увязла во всём этом, что даже торжественные проводы на пенсию почти и не заметила. Выныривала на поверхность ради встреч с сёстрами, да поездок к Дине.

Наша мать, уже в весьма почтенном возрасте, переехала к сестре.

- Это ж разве дело? Девка в казарме растёт! С мужских рук с младенчества не слезает, - вздыхала она, заплетая непослушные детские кудри в сложные косы и заново начиная рассказывать, уже правнучке, о травах, о помощи которую они могут оказать, как той помощи просить, какую траву где и когда собирать.

- По-моему, Алька это всё слушает как сказку, - кивала я на мать с лисëнком.

- Она хитрая, всё запоминает! Мы уже при ней за языком следим, - смеялась словно помолодевшая с появлением внучки сестра.

Мамы не стало в восемьдесят шестом, и сложнее всего было не принять её уход, всё-таки возраст у неё был уже более чем почтенный, а объяснить трёхлетней малышке, что её ба больше не придёт. Дина рассказывала, что лисёнок ещё очень долго по утрам хватала гребень, расчёсок наша мама не признавала, и бежала в комнату, отданную сестрой маме. И стояла, прижавшись к косяку. Таких кос, как плела наша мама, никто из нас заплетать не умел.

Когда я вернулась после маминых сорока дней, меня ждало странное письмо. Меня приглашали на торжественное освящение Покровского монастыря. Основные работы были закончены ещё год назад. Некоторая оттепель руководства партии в отношении священнослужителей позволила закончить реставрацию именно как церковно-монастырского комплекса. Да и приходили на "служение" тихие и даже незаметные люди. Кто в рясах, а кто и в обычной одежде. Помогать по мере сил.

Навсегда запомнилась встреча в восемьдесят первом году. Я приехала в конце лета, в самый разгар работ. И пожилой, но крепкий мужчина, с совершенно седыми волосами, но удивительно живыми и даже по юношески любопытными тёмными глазами, бодро так перетаскивал в двух вëдрах песок для штукатурки во внутрь зданий.

Работая вместе, мы слово за слово начали разговаривать. И дошли до веры. Он спросил, почему я столько сил трачу на восстановление монастыря.

- Да не знаю я, зачем. Наверное, просто потому, что могу. - Честно ответила я.

Я и сама терялась в догадках, что такого в этих развалинах меня так зацепило.

- А на войне люди подвиги совершали, потому что могли. Кто-то танки останавливал, кто-то жизнь спасал, а кто-то свою фляжку с водой на всех делил. А глоток воды, он иногда обладает невероятной ценностью. - Улыбался работник. - Мир он ведь не у каждого просит, но всегда ровно столько, сколько человек может отдать. А вот захочет ли?

- Это очень странное место, - почему-то искренне призналась я. - Бывшая тюрьма, инфекционка... А здесь даже сейчас чисто и светло, голову поднимешь, и кажется небо рядом. Оно здесь даже в дождь не грозное, а как пуховый платок.

- Благословите, отче! - подошёл к нам Нестор Кузьмич.

Ходить он уже стал не так резво, при ходьбе опирался на палочку. Но умудрялся быть везде, и до всего-то ему было дело и интерес.

- Отче? - удивилась я.

- Патриарх Московский и всея Руси Пимен, - представился мой собеседник.

- Батюшка? А что же вы не в рясе? - хмыкнула в ответ.

- Да на тройке так сподручнее, - не заметил моего ехидства Пимен. - Прослышал вот, что дело здесь делается трудное, но богоугодное. Решил приобщиться.

- Ооо! Это не ко мне, - улыбнулась я, не сковывая скептического отношения. - Я в бога не верю.

- А во что ты тогда веришь? - присел рядом Пимен.

- В справедливость верю, в неотвратимость заслуженного наказания, в труд человеческий, в талант. В родную кровь верю, в единство, что может спасти в самый страшный час. - Прямо смотрела я в глаза мужчины. - А вот это ваше рай, ад, бог, чëрт... Простите, но бред сумасшедшего.

- Вот видишь, а говоришь не веришь, - улыбнулся Пимен. - Я ведь в то, что Бог это добрый дедушка на облачке не верю. Бог он не где-то, он внутри каждого человека. Как и дьявол. Творение, созидание, стремление вперёд, вера во внутренний нравственный закон... То, что ты зовёшь справедливостью. Вера, что все твои поступки будут известны и рассмотрены. И что воздастся. Это Бог. Твой, внутренний, истинный. Суровый он у тебя, строгий. Но много спрашивают с тех, кому и дано многое.

Монастырь встретил распахнутыми воротами и ярким солнцем, словно нарочно подсвечивающим белые стены трех малых и центрального храмов. Я отстояла благодарственный молебен, Нестор Кузьмич чуть ли не силком потащил меня на крестный ход. Молитв я не знала, поэтому слова для меня были фоном происходящего. А вот на воду, которую щедро разбрызгивал священник я смотрела с удовольствием. На солнце мелкие капли буквально на секунду вспыхивали радугой. И от этого вроде как простого и хорошо известного явления, словно светлело где-то внутри. В той самой пресловутой душе.

- Ну вот, - присел рядом на небольшую лавочку на пригорке у реки Нестор Кузьмич. - Теперь и уходить можно. На душе легко так, радостно.

- Далеко собрались, Нестор Кузьмич? - улыбнулась я старому эсеру.

- Так куда заслужил, туда и определят. По делам, - глубоко вздохнул Нестор Кузьмич. - А я по молодости-то бедовый был, покуролесил знатно!

- А это всё? Не зачтётся? - очертила я рукой монастырь.

- Это не для зачёта, это для души. И знаете, Тосенька, бог он сам всех нужных людей в нужных местах соберёт! И пока мы можем вот так, всем миром, ради чего-то общего, а не для себя... Никогда ни одна беда нас не переборет. - Довольно улыбался Нестор Кузьмич. - Эх, к старости всё тянет поразмышлять, пофилософствовать... В юности размышлять некогда, там действовать надо!

Глава 10.

Решение переехать жить в монастырь далось как-то легко и обыденно. Никакого внутреннего выбора я не ощутила. Тем более, что на территории монастыря оставался дом начальника колонии, построен он был в стороне от основного комплекса и гораздо позднее. И как водится, висел на балансе.
Вот только место не престижное, находится посреди тайги, отопление печное, вода из скважины или колодца, канализация, пожалуйста, выгребная яма. Да и земли там с гулькин нос и вообще не возделанная. Стоял домик среди берёзок, да забор, выкрашенный зелёной краской, начинался в трёх шагах от забора.
- Но домик-то хороший, - объясняла я в бывшем своём управлении. - Каменный фундамент, полы залитые, стены в два кирпича и деревом с двух сторон обшитые. Крыша под железом стоит.
- Антонина Тимофеевна, не хочу вас обижать, я же у вас учился, но домик этот рухлядь, которая никому не нужна даже с приплатой! - вздохнул бывший мой зам, а теперь начальник управления края. - А числится на балансе управления, как жильё. Его сносить дороже, чем он стоит, и волокиты по бумагам будет на пять лет.
- Послушай, а если его из жилья в дачные участки перевести. Мне ж лет десять подряд предлагают дачу, вот этот домик и заберу, - предложила я после недолгого раздумья.
- Антонина Тимофеевна, и всё управление будет говорить, что я на вас за что-то зло затаил и сплавил вам, то что по идее давно снести нужно. Я ж потом не отмоюсь! - не соглашался Володя.
- Так всё управление знает, что я и так почти жила в том монастыре. Будешь говорить, что из благодарности злоупотребил служебным положением, чтобы угодить старухе, - засмеялась я.
Собственно, моим советом Владимир воспользовался буквально. Так и сказал, что мол раз меня так туда тянет, то хочет мне там условия создать. И как бы это сделать, если жильё у меня есть. Квартиру в ведомственном доме я получила уже очень давно, ещё когда в майорах бегала.
Но домик прежде чем вручать мне заметно обновили. Заменили рамы и деревянную обшивку, перекрыли крышу, отливы и водостоки радовали новизной. Бело-голубой домик среди зелени радовал глаз.
Сам переезд был несложным. Вещей у нас с Курико было не много да и ставить в домике особо было некуда. Внутри большую часть первого этажа занимала комната-терасса с большими окнами. На каждой из трёх уличных стен умещалось по пять высоких окон. А в углах стояло целых две печи, ещё из тех, что покрывали резной плиткой.
Удивляло сразу и то, что печи сохранились, и то, что ещё были люди, что знали и умели как такие печи оживлять.
- Прослужит ещё столько же, только от сажи чистить, да за дымоходом следить. - Объяснил мне приезжий из деревни неподалёку мужчина лет сорока. - Ничего мудрëного здесь нет, обращение простое. А если что забеспокоит, то обращайтесь.
- А вы печник? - улыбнулась я уже ставшей редкостью профессии.
- Нет, что вы! Я в гараже автопарка, слесарем работаю. А вот отец у меня да, печник был. И дед до него, и говорят прадед. И клали сами, и наладить могли. Я-то так, нахватался, - улыбался печник-автослесарь.
На втором этаже было две небольшие комнатки с низкими потолками. Их мы определили под спальни. А внизу была объединённая с туалетом ванна, кухонька с окнами на берёзки и небольшая угловая комната. К моему удивлению, во всём доме я обнаружила чистенькие, явно недавно установленные и покрашенные батареи. Даже запах краски ещё не до конца выветрился.
- Это у нас осовременивание, Антонина Тимофеевна, - ответила на мой вопрос откуда это взялось игуменья Ксения. - У нас тут приехала женщина, покоя искала. Муж и старший сын оба были военными, оба погибли в один день. А она уже много лет покоя найти не может. Сюда приехала к дальним родственникам мужа, а те её на службу к нам и привели. Она и осталась, сказала, что здесь дышать может, а за ворота ноги не несут. Попросилась к нам.
- Приняли? - спросила я.
- А как не принять, - ответила Ксения. - Видно же, что горе её почти сожгло. Она ведь как узнала, так и петь перестала. Тоже память, муж у неё любил слушать, как она поёт. Я попросила её что-нибудь спеть. Голос у неё... Редкой красоты. И видно, что петь она любила. Вот я ей и предложила на богослужениях, в храме петь. А младший её сын всё переживал, как мама здесь будет, да после Москвы. И как это просто так её жить примут, и без денег. Ну вот, видимо, чтобы себя успокоить устроил нам на весь монастырь котельную на угле. А я и про ваш домик вспомнила. Дорожку всё равно перекладывали, вот и тепло подвели.
- Надо же, как оно бывает! - улыбнулась я. - Теперь-то это не дом, а целые хоромы!
Вот и обживались мы в наших хоромах. С каким-то даже азартом шили из ткани с набивными розами занавески с кисточками по краям. К ним в комплект наволочки на самодельные маленькие подушки на диван.
Перевезла я сюда и то немногое из мебели, что со временем перевезла из Лопатино. Так уж вышло, что в доме, который строил для семьи наш отец, никто из нас и не жил. Наездами только. В основном приглядывала за домом и помогала нашей маме Рая, младшая сестра Гены. Её сыну мы дружным решением дом и отдали, парень из деревни уезжать не собирался, а мы не хотели думать, что наш дом стоит неухоженный и заброшенный.
А вот кое-что из мебели мы забрали. И сейчас стоял у стены шкаф-буфет, сделанный папой. Я помнила, как он вырезал все эти ромбики, завитушки, небольшие балясины для украшения края шкафа. Полировал на крыльце, поднимая целые тучи деревянной пыли.
И привёз тогда ручки для дверок. Настоящие. Не просто кругляшок из дерева. А железные, резные. Царские, как сказала тогда наша бабушка. И посуда, которую мама покупала. Скромные белые тарелки и чашки с обычным синим узором. А мне они казались необыкновенно красивыми. И я их берегла. За столько лет, ни одной тарелки не разбила.
Последним в наш дом заселился Лекс. Найденный во время одной из последних поездок на Байкал котëнок. Его братьев забрали Аня и Дина. Одного, со слепым глазом, выбрала для себя Аня и назвала Лихом. Второго за громкое мурчание Дина назвала Баюн. А этого, уставшего и обессиленного, но упрямо стоявшего на дрожащих лапках, я забрала себе. И назвала Закон. На латыни, которой всех своих дочерей обучила наша мама, это звучало как Лекс.
Свои порядки наш кот очень быстро навёл и в нашем домике, и по всему монастырю. Утро у него начиналось с обязательного завершающего ночь обхода. Лекс оказался охотником, и свою добычу всегда демонстративно выкладывал у вольера старого крупного пса, нашего монастырского сторожа Тумана.
- Отчитался, - смеялись монахини, - всех нарушителей переловил!
А однажды на территорию монастыря пробралась рысь. Дикий зверь метался и был сам больше напуган, чем стремился напасть. Но Лекс молнией кинулся к противнику в несколько раз крупнее. Кот явно собирался принять неравный бой, но спуску лесному родственнику не давать. Лекс чуть опустил голову с прижатыми ушами и отвёл назад лапу, словно замахнулся.
В этот момент к рыси проскользнула Курико и молниеносно ткнула куда-то в холку одной из своих длинных шпилек-спиц. Рысь недолго постояла, встряхивая время от времени головой. А потом просто упала.
- Не пугайтесь, - сразу всех успокоила Курико. - Рысь просто спит, её нужно отнести за ворота. Очнётся, сам, судя по некоторым признакам, убежит.
К нашему удивлению, Лекс пошёл провожать несостоявшегося противника. Я отжалела курицу, хотя и сомневалась, будет ли рысь есть уже убитую птицу. А Лекс уселся чуть выше по склону холма и наблюдал за диким зверем. Рысь очнулся только пару часов спустя и его заметно покачивало. Но курицу мужественно потащил в лес.
Потом монахини часто говорили, что видели рысь у стен. Мы с Курико порой оставляли в одном и том же месте еду. То что это был тот самый зверь, что пробрался как-то в монастырь, подтверждала и странная дружба рыси с Лексом. Они могли часами сидеть друг на против друга. Или вовсе спать. Но расстояние между ними всегда сохранялось.
Перестройка докатилась до нас с огромным опозданием. Нет, сëстры много рассказывали о том, что творится в нашей стране. Поездки на Байкал стали мечтой. Некоторые новости повергали в шок.
Что-то возмущало, например, как создание отдельных зон для бывших сотрудников. Преступник по моему глубокому убеждению не имел ни национальности, ни должности, ни положения! По полу понятно, но какое-то особое положение за то, что особь не просто преступила закон, а ещё и нарушив собственную присягу?
Но на общем фоне дикости происходящего это казалось мелочью. Этого никто не заметил. Как не заметили и огромного, непростительного предательства. Страна, за которую заплатили жизнями тысячи людей, перестала существовать просто на основании чей-то подписи. И народ, те кто воевал, восстанавливал из руин, работал на износ, совершал удивительные открытия, был брошен на произвол судьбы. Как собака, которую выгнали из дома, сделав в один момент бродячей.
И порой против воли просыпались мысли, что не там мы искали врага. Не там распутывали хитрые криминальные схемы. И к стенке ставили не тех.
Стен монастыря я почти не покидала, иногда выезжала за пенсией, да чтобы оплатить счета. С обязательным визитом на телеграф. В бывшей квартире я как-то прожила неделю, перед тем как её продать. И окончательно поняла, что решение уехать в монастырь было верным. Эти стены были мне совершенно чужими, хотя и я прожила здесь очень долго.
Квартиру я продавала не просто так. Наш монастырь онемел, большой колокол, который сохранился чудом, треснул и замолчал. А малая звонница без главного своего голоса не справлялась.
Я сидела на любимой скамейке на склоне у реки. Наблюдая за тем, как из осеннего тумана выскакивают на время то ветка, то птица, то ветер чуть разгонит марево, показывая ненадолго и реку, и лес. Уже лет восемь, если не больше, я предпочитала носить рясу, хоть и не принимала пострига. И даже в том, что вообще была крещена была не уверена. Перетягивала её на талии ремнём с ажурной пряжкой. Да носила тяжёлое, ещё бабушкино, золотое ожерелье. Тройная цепь сложного плетения, лежала на груди ярусами, один ниже другого. На нижнем крепились три небольших медальона-монетки. На оборотной стороне которых были выбиты три даты. Дни рождения её внучек, мой и сестёр. Вот так и получилось, что в свои семьдесят я носила бабушкино ожерелье и подаренное ей же кольцо с бирюзой. Только она цепь носила под одеждой, а я не боялась.
Накинутое на плечи пальто с каракулевым воротником хорошо согревало и позволяло подолгу сидеть у реки. Игуменья, спускавшаяся по каменной лестнице к реке выглядела мистически и нереально.
- А я вас ищу, машина пришла. Вы в город поедете? - спросила она меня.
- Да, - с усилием, пока ещё мало заметным, поднялась я. - Дело у меня важное в городе.
- Что-то случилось? - с тревогой посмотрела на меня настоятельница.
- Да давно уже. В такое время наш монастырь стоит, как немой. - Покачала головой я. - А скоро покров.
- Мы собираем, года за три наберём. - Улыбнулась мне Ксения.
Когда я принесла ей деньги и попросила заказать большую звонницу, настоятельница удивилась и деньги брать не спешила.
- Берите, не бойтесь. Это деньги с продажи квартиры. Мой последний дар монастырю. Большего уже не смогу, не по силам. - Объяснила я.
- Антонина Тимофеевна... - растерялась игуменья.
- Голос у монастыря должен быть. Громкий и решительный. Может хоть так до мира докричимся, добудемся. - Чуть улыбнулась я.
- Антонина Тимофеевна, а написать на колоколе что? - удивила меня вопросом настоятельница.
- Не поняла, - нахмурилась я.
- Когда колокол звонит, говорят, что это живая молитва. Раньше пожертвовать на колокол было очень почётно, и на внутренней стороне, внизу, выбивали имена жертвователей с молитвой о здравии, или наоборот, об упокоении кого-то, - объяснила мне Ксения. - Смотря кто о чём молился.
- Знаете, однажды, в молодости я увидела вот этот знак. Это японский иероглиф обозначающий любовь. Пусть моя молитва будет о любви, - попросила я тщательно срисовывая из памяти иероглиф.

Глава 11.

В конце апреля девяносто восьмого мою созерцательную безмятежность нарушил младший племянник с необычной просьбой.
- Тёть Тось, с Алькой сладу нет никакого, от рук совсем отбилась. Ни наказания, ни ремень не помогают! - объяснял он мне.
- Ремень? Кость, ты на девочку руку поднял? Дина знает? - насторожилась я.
- Я уже не то что поднял, я уже все руки об неё отбил! Из школы искусств ушла, бросив и балет, и танцы. Занимается раскопками с толпой таких же. - Знакомым жестом запустил пальцы в волосы племянник.
Деда своего, нашего отца, Костя не застал и не знал, кроме как из наших рассказов и фотографий. А вот жест этот каким-то образом передался, как по наследству.
- И что плохого? - не понимала я.
- Собирают сведения о боях, о карательных отрядах, о местах содержания советских военнопленных, каких-то местных боях. И едут. Живут в палатках, едят, что сами приготовят. Тёть Тось, они за прошлый сезон своим отрядом только на детонацию сдали тридцать два снаряда! Дважды сапёров на раскопки вызывали. Патроны, гранаты... - перечислял племянник. - Я молчу о том, что они копаются там в костях! Гордятся, что смогли по документам сразу установить личности восемнадцати бойцов РККА. Восемнадцати из скольких пропавших без вести? Это даже не капля в море. А риск несоизмерим!
- Опасное занятие, - согласилась я. - Но явно не причина для наказаний.
- Она увлеклась уличными драками. Территорию делят! Толпа малолетних придурков! Точнее две толпы. И мутузят друг друга так, что милиция со скорой наперегонки едут. Взрослые мужики не лезут. В последний раз их из брансбойта разгоняли. Это был тринадцатый привод. Дальше так пойдёт и чем закончится? - удивил меня похождениями внучки племянник. - Запирать бесполезно. У неё одноклассник за зиму двадцать восемь дач обнëс, он полкласса научил замки вскрывать. Наручники бесполезны, она их снимает за две секунды. Ладонь узкая, да ещё она её так складывает, чуть ли не пополам. Огрызается, хамит. Жена почти каждый день в истерике и с давлением.
- Да? А не рано у неё давление появилось? - хмыкнула я. - Истерики у неё видите ли! Нашлась мне, аристократка с фермы!
- Тёть, - вздохнул Костя.
- Что "тёть"? Сам знаешь, Ольку твою мы сильно не долюбливаем. И дело совсем не в том откуда она. А в том, что амбиции непомерные и запросы не по Сеньке, что говорится. А оснований под эти амбиции никто подвести не озаботился! И уж явно не вокруг соплюхи с больным самомнением и раздутым гонором мы дружно прыгать будем. - Не скрывала я. - А уж если выбирать между ней и Алей, даже секунду думать не буду. Я вот удивляюсь, как ты жив до сих пор, если руку на дочь поднимать у тебя уже обычное дело. Дина вроде на здоровье не жаловалась.
- Мать не знает. Алька ей не говорит, хотя могла бы пожаловаться, но мать волновать не хочет. Только так её и удаётся в узде держать, что мол, что будет, когда до бабушки разговоры о её подвигах дойдут. - Вздохнул Костя. - У меня одна надежда. Тут глушь и работать ей придётся, а всех её друзей-приятелей нет.
- В Саратов, в глушь, в деревню, к тётке, - процитировала я. - Думаешь, работы испугается? Или того, что ты её в монастыре запрëшь? Так не семнадцатый век, силком никого постриг принимать не заставляют.
- Может послушанию научится? С ней же разговаривать невозможно. Ей слово скажешь, она в ответ двадцать и за то же время! Авторитетов вообще не признаёт. - Закончил картину племянник.
- То есть, девочку вы забрали от Дины в тринадцать лет, когда у неё и свой взгляд и сложившееся отношение ко всему. И требуете послушания, а у неё к вам ни понимания, ни уважения. Дину заметь, она старается не волновать. И характера себя отстаивать у неё хватает, а вот страха нет. - Озвучила, что вижу я. - Так что девочку вези, но я это больше для неё делаю. Драки и приводы ей совсем ни к чему.
В назначенный день, я и Курико ждали на вокзале приезда племянника и Альки. Я отчего-то волновалась. За две недели, что понадобились племяннику, чтобы привезти девочку, я всё старалась уложить в голове то, что рассказал Костя, и тот образ внучки, который у меня был. И поняла, что я не могу представить её подростком.
Вышедшего из вагона племянника я заметила сразу, да и с его ростом, попробуй ещё потеряться. А вот следом... Девчонка злилась. Губы были плотно сжаты, брови сведены. Её явно не устраивала эта поездка и она не собиралась этого скрывать. Но вот вид!
Волосы туго стянуты в две косы, начинавшихся прямо ото лба, косметики как и украшений нет, даже серёжек, хотя уши у неё были проколоты лет с пяти. А вот одета очень странно. Белая обычная футболка, штаны, словно от армейской формы, короткая кожанная куртка с кучей молний, я только на первый взгляд штук пять насчитала, и армейские ботинки с высокой шнуровкой и толстой подошвой. Большая спортивная сумка, которую она закинула себе за плечо завершала картину.
Я даже затаила дыхание, ожидая её реакции на встречу. К счастью, заметив меня она начала улыбаться и радостно замахала рукой. Отец протянул к ней руку, чтобы забрать сумку, но она этого предпочла не заметить.
- Ну и кто ты у нас? - спросила я, обнимая уже выросшую с меня ростом девицу. - Хиппи, рокер, или из этих, прости господи, скинхедов?
- С этими у них разная идеология, со скинхедами наша царевна Будур тоже дерётся, ради чего даже в город едут, у нас-то в посёлке отчего-то эти ребята не прижились. - Со злым ехидством ответил за Альку отец. - Руки на ровном месте ломаются, да, доченька?
- А что так? - заинтересовалась я.
- У нас в посёлке на без малого три тысячи человек сейчас сорок девять ветеранов, а на памятнике в центре посёлка почти двести имён. А тут толпа пьяных уродов зигу кидала, - пожала плечами Алька. - Мы им по хорошему, ребята, не надо. Этот жест изначально принадлежал древним римлянам и имел буквальное значение "аве", то есть слава. Но Гитлер, присвоив это приветствие Третьему Рейху, сильно дискредитировал римский салют. Поэтому сейчас законное право на подобное приветствие имеют только древние римляне. А если среди вас древних римлян нет, то не стоит его использовать. Ребята поржали, и пошли к памятнику, где пытались копотью нарисовать свастику и продолжили зиговать. Ну мы им руки и поломали. Чтоб дошло, что не надо так делать.
- И только потому, что участковый запугал рыдающих от боли идиотов перечнем статей об осквернении памятников и захоронений, нахождении в нетрезвом виде и ещё кучу всего, поломанные ребятки дружно заявляли, что ничего не помнят и вообще все дружно попадали. А иначе у нас уже было бы нанесение тяжких физических, в составе группы и по предварительному сговору! Сколько раз объяснял, что руки держать надо при себе, бестолку! Принципиально не запоминает. - Злился Костя.
- Ну, ты-то хорошо это запомнил, да? - с неприятной, какой-то змеиной улыбкой ответила ему дочь.
- Самой-то в драках тоже достаётся? - решила отвлечь внимание на себя, и обвела пальцем участок со стëсанной кожей чуть ниже виска и почти под глазом на лице внучки.
- Не без этого, - улыбнулась девчонка, мгновенно теплея взглядом. - Но это не из-за драк, это на тренировке об татами теранулась.
- Борьбой она у нас занимается, дзюдо. Друг другом полы шлифуют по три раза в неделю. - Пояснил племянник.
Костя проводил нас только до машины, через пару часов он на том же поезде возвращался домой. А я, пользуясь тем, что основной раздражитель удалился, пыталась понять откуда выросли ноги у этой метаморфозы. Курико почти всю дорогу молчала, но внимательно слушала.

Глава 12.

- Дорога предстоит долгая, так что давай, рассказывай, как ты умудрилась докатиться до жизни такой? - спросила я, как только монастырский уазик тронулся обратно.
- Я как-то пришла раньше времени на занятия, а в соседнем зале была открытая тренировка. Ребята из клуба показывали чему научились, приглашали всех желающих. - Даже и не собиралась скрывать Аля. - Я и спросила, а прямо вот всех возьмëте? Оказалось, что да. Только справку от педиатра нужно было принести, что противопоказаний нет.
- И какой самоубийца принял тебя без справки? - удивилась я.
- Почему без справки? Самую настоящую справку приносила. - Засмеялся бесëнок в юбке. - У меня же есть Наташка, школьная подружка. А её сестра после медучилища сидит на приёме с терапевтом. Чтобы побольше получать после работы полы моет в амбулатории. Мы с Наташкой бегаем помогать. А бланки для рецептов и справок на столе терапевта готовые, с двумя печатями и нигде не регистрировались.
- И вы их стащили, - догадалась я. - А заполнял кто?
- Я и заполняла. Настоящие-то справки ребята получали, а я просто текст свела через стекло. А на занятия в музыкалку и балетный класс меня кроме первой недели никто не провожал. Кочура с посёлка до города в два пятнадцать, обратно в семнадцать двадцать. Клуб рядом, пять минут бегом и уже стоишь на остановке. Все думали, что я на разрешённых занятиях и никто не контролировал. Спалилась случайно, у матери был внеплановый выходной. Прилетаю такая красивая, кимоно раскладываю в диван, чтоб высохло и никто не нашёл. Голову поднимаю, здрасте! - вздохнула Алька.
- И дальше? - подтолкнула рассказ я.
- Что дальше... В матери её буржуинская кровь заговорила, давай из меня Мальчише-Кибальчише делать. Допрос устроила. Я моську грустную состроила, что на физкультуре и то смеются, я кувыркаюсь, как мишка в цирке. Вот для общего развития вроде и пошла. - Рассказала наша лиса.
- На самом деле смеялись? - уточнила я.
- Чего? Да кто бы отважился? - засмеялась Алька. - Я хоть и младше всех в классе на год, но читать и писать умела уже к пяти годам. Поэтому меня тогда и в первый класс взяли. А всех шибко остроумных моментально отлучу от своих тетрадок с домашкой и подсказок на контрольной.
- И как я понимаю, мать тебе не поверила? - догадалась я.
- Да вроде покивала и тему замяли. А на следующей тренировке у нас почасовая была, я как раз броски отрабатывала в своей тройке. То есть я кидала, а напарники вскакивали и готовились к следующему броску, чтобы без перерыва. - Вздохнула чернобурка. - Глаза поднимаю, в дверях стоит маманя, с глазами больше очков и рукой на горле, и папаня челюсть держит. Они к тренеру, мол, кто разрешил больному ребёнку и так далее, и в том же духе. Но наш Аркасан их послушал, и личное дело в нос, ребёнок занимается четвертый год, членские взносы платит исправно и без задержек, справки в порядке, вот удостоверения о получении разрядов, с области с первым местом в своём весе приехала, готовится на Россию. И ему лично очень интересно, каким образом родители не знают, что ребёнок четыре года регулярно посещает тренировки и весьма успешно выступает на соревнованиях.
- Аркасан? - переспросила Курико.
- Александр Аркадьевич, - расшифровала Алька. - Наш набор тренирует они его брат, Борис Аркадьевич. Но Борис Аркадьевич он смежник, из самбо. Он с нами болевые и удержания отрабатывает.
- И тебя не выгнали? - поинтересовалась я. - Ты хоть понимаешь, как рисковала и подо что подводила остальных? Ты же ведь хотела быть прокурором. Сама оценку своих действий озвучишь? А деньги где брала?
- Куда меня выгонят четыре года спустя и когда я в основном выступающем составе? - самоуверенно хмыкнула внучка. - А оценка... Хищение бланков, фальсификация, подделка документов, мошенничество, создание ситуации, которая могла бы повлечь за собой... Продолжать?
- Значит, всё понимаешь. - Посмотрела я на внучку так, как смотрела бывало на подследственных на допросах.
Только на мелкую аферистку мой взгляд впечатления не произвёл.
- Понимаю. Как и то, что согласно диагнозу, меня скоро уже пятнадцать лет как не должно было быть. И меня лечили, и здоровье укрепляли. От бабок шептуний до Рошаля, всех прошли. И давай я напомню, что именно в целях укрепления моего здоровья, я с пяти лет занималась фехтованием, верховой ездой и долгими прогулками с неравномерной нагрузкой. И дедушка со мной со скольки лет каждое утро трусцой по части? А в пять с половиной добавились бальные танцы, латино и балетный класс. И ещё надо посмотреть, где нагрузки больше! Ах да, еще музыкальная школа по классу фортепиано! И никого не беспокоило, что если у кого-то просто на ушах медведь потоптался, то на моих проводились полномасштабные учения танковой дивизии с контрольными стрельбами артиллерии одновременно! - зло прищурилась Алька. - И когда дело касалось перетаскивания кирпичей на родительской стройке или окучивания гектаров картошки о моём больном сердце никто не вспоминал!
- Орать-то прекращай, крик он тоже для сердца не в прок, - переваривала я новую для себя информацию.
- А деньги... Сначала из копилки, потом вот, - протянула она мне папку с документами. - Это я на загран паспорт собирала. В Японию осенью собирались. Хочу Нару посетить.
Мы с Курико переглянулись.
- С чего это такое желание? - спросила я пряча удивление в безразличном тоне. - Копия трудовой книжки?
- Ага, заведена тринадцатого мая девяносто седьмого года, мне на тот момент полных лет было тринадцать, четырнадцать только осенью стукнуло. Уборщицей на завод пошла. Так что вот, стаж и зарплата. - Смотрела в окно Алька. - Так что я с июня девяносто седьмого на самообеспечении, ещё и свою часть кварплаты скидываю.
- Тааак, - протянула я, понимая, что неладно в датском королевстве. - И с чего бы вдруг?
- Когда у бабушки был удар, она пару месяцев лежала. И очень испугалась, что не дотянет до моих восемнадцати, и я окажусь в детском доме. Поэтому уговорила меня вернуться к родителям и подтвердить их россказни в опеке. И где-то пару месяцев всё было в принципе терпимо. А потом за ужином родители решали, стоит ли заводить свиней. Сорок голов. Весной посадить, по зиме забить. Я спросила, а кто за ними будет ухаживать. Там только еды готовить сколько нужно. И по моему мнению, навар будет смешным, если вычесть все расходы. На что мне маманя ответила, что пока я ношу то, что она оплатила, живу в доме, где за всё заплачено ею, и ем на её деньги, своё мнение вместе с языком могу засунуть в задницу и сесть сверху, и делать я буду что она решит и как она решит. Так что комуналку на одну четвёртую оплачиваю я, и вещи покупаю себе я. Периодически покупаю продукты, ну и готовлю тоже я. Взаимозачëт. - Описала ещё одну причину конфликта внучка. - Только баб Тось, бабушке Дине ни слова! Ей ещё одного удара только и не хватало!
- Ага, песню петь буду. Знаешь, про всё хорошо, прекрасная маркиза! А истории свои все придумываешь? - решила переменить тему разговора я.
- Нет. Потому что мать нашла и прочитала. Где-то год я боролась. Я писала, она находила, рвала и визжала, что у меня шизофрения. В последний раз она пообещала отнести мою писанину психиатру и запереть меня в психушке, потому что такие фантазии это ненормально и явные признаки психического расстройства. - широко оскалилась Алька. - Так что нет, с придумыванием историй я завязала, раз и навсегда. Теперь, всё строго в рамках школьной программы.
- Вот как, - задумчиво протянула я, радуясь про себя, что поговорить с племянником я смогу только через две недели.

Глава 13.

Утро следующего дня далось тяжело. Ночь прошла в переживаниях из-за внучки. Характер у девчонки конечно совсем не девичий, но никуда не деться, это семейное. И ведь молчала! А теперь, вроде и в чувство приводить надо. И непонятно кого, девчонку или племянника с его жёнушкой. Но и бучу сейчас поднять, Алька права, Дина может и не перенести таких новостей. Хотя уж кто, а наша младшая поотрывала бы головы без жалости и сомнений.
В большой комнате я заметила Курико, стоявшую у окна и внимательно что-то рассматривающую на улице.
- И что там? - спросила я.
- Сама посмотри, - провела рукой Курико.
Алька в спортивных штанах и короткой майке, оставлявшей открытым живот, подтягивалась на перекладине, где монахини выбивали и мыли паласы. Сверху на перекладине сидел Лекс и судя по движениям головы следил за выполнением упражнения.
Наблюдали за этим делом и сëстры обители. Когда Алька, подтянувшись уселась на перекладину, а потом повисла вниз головой, зажав трубу под коленями, одна из них не выдержала.
- Похоже уговаривает слезть, - озвучила я.
- Получится? - посмотрела на меня Курико.
- Ага, получится. Как доделает сразу слезет. - Хмыкнула я. - А чего ты вчера полвечера выясняла откуда у лисёнка идея попасть в Нару?
- Помимо того, что в двух часах от города Нара дом моего рода? - повернулась ко мне Курико. - Откуда она могла об этом знать? Кто её зовёт туда?
- Я не знала, что ты оттуда, - удивилась я.
- Нара это древняя столица Японии. Живущие там верят, что именно там спустились боги на землю и оттуда пошла истинная Япония. Многие аристократические рода ведут своё рождение от предков из Нара. Тем более, что именно сюда спустился один из четырёх главных богов древней Японии, бог грома и мечей. И его же считают одним из основателей пути самурая. - Рассказывала Курико.
- Алька любит грозу, спроси её про шаровую молнию и устанешь слушать. - Вспомнила я.
- В городе самые старые и крупные храмы, К
когда-то их влияние стало так велико, что столицу перенесли в другой город. Но Нара в народе известна тем, что это город духов. Потомки оленя, на котором спустился бог грома, живут там привольно и сейчас. А ещё, несмотря на то, что храмы Нара в основном буддийские, и именно из-за их возросшего влияния столицу перенесли в другой город, вера в древних там сильна как нигде больше. - Отвернулась от окна Курико. - Помимо оленей там огромное почитание получают лисы. Они не живут на какой-то территории, просто их много в окрестностях. И японцы верят, что это не просто животные, а сверхсущества, демоны, что могут принимать обличье зверя или человека. Это помощники богов, исполнители их воли. Встретить спешащую по своим делам лису к удаче, помешать ей, к великому горю. Кицунэ, так мы их называем, очень злопамятны, обидчивы и мстительны.
- Знакомое описание, - хмыкнула я. - А братца волка у вас как зовут?
- Ты смеёшься, потому что не веришь. Но смотри, в Корее кицунэ называют кумихо, а в Китае хули-цзин. И одинаково описывают и сущность и образ. Ей поклоняются, она любит внимание и заботу. В Нара, в храме Инари стоит её статуя, которой несколько сотен лет. Думаешь, предки просто решили, пусть стоит, раз красивая? - хмыкнула Курико. - Наши предки умели наблюдать и видеть взаимосвязи. И умели помнить. Ты не веришь в духов и иные силы. Но вот твоя внучка, которой вы сами выбрали лису в покровители, и под её именем прячете девочку от смерти. Ведь пока её настоящее имя не звучит, беда проходит мимо. И заметь, девочку тянет именно в Нара, хотя никаких связей у неё с этим городом на первый взгляд нет. Ну, кроме одной и самой очевидной.
- Да? Это какой же? - обижать насмешкой близкого человека я не хотела, но и принять подобное толкование не могла.
- Ты, - пожала плечами Курико. - Уверена, брат с радостью бы признал девочку своей внучкой и охотно присоединился бы к её воспитанию. Думаю знание пары-тройки дополнительных языков, ей бы точно не повредило. А это её желание, ни что иное, как отклик на призыв. Духи предков моего рода признали её и зовут познакомиться поближе. Мой отец гордился бы такой малышкой.
- Извини, но вот в это мне очень сложно поверить. Особенно, зная, что родную дочь он отдал в гейши, - покачала головой я.
- Чего? Правда? - мы увлеклись, и не заметили, что Алька успела не только закончить свои упражнения, но и вернуться в дом с Лексом на руках. - Гейша, это же вроде, я извиняюсь конечно, проститутка в Японии? А отец знает? Вот это он меня отправил, сейчас вы меня воспитаете папе с мамой на радость!
Девчонка рассмеялась, я с тревогой посмотрела на Курико, но та только лишь еле заметно улыбалась.
- Аля, ты не права, - одëрнула я внучку.
- Так это все знают, - отмахнулась она, усаживаясь на стул. - Готова внимать. Урок первый, что там самое главное?
Я едва уловила, как Курико переместилась к ней, и одним движением ноги заставила стул резко упасть. Я испуганно вздохнула, представив, как Алька сейчас треснется затылком о верх спинки стула. Но к удивлению, шея девчонки у основания черепа оказалась лежащей на сгибе ноги Курико. Та, сохраняя идеальное равновесие, удерживала голову Альки на ступне.
- Не старайся, маленькая кицунэ, тебе не удастся сделать меня своим врагом, - по-прежнему улыбалась Курико.
- А это что сейчас было? - с явной осторожностью спросила лисёнок.
- В названиях многих боевых искусств есть частица "до", означающая путь. Насколько я помню, дзюдо это мягкий или гибкий путь. И создал его мастер Дзигоро Кано всего за сто лет до твоего рождения. А ты выскочила на дорогу, даже не зная и не понимая, откуда она взялась и где берёт своё начало. Как ты собираешься овладеть столь сложным искусством, не зная ни нашей истории, ни культуры, ни философии, которые привели к рождению выбранного тобой пути? Разве в тебе есть мягкость или гибкость? Дзюдо это победа без оружия. А ты именно в оружие его и превращаешь. Забавно наблюдать, как ты пытаешься читать, не зная букв. - Сложила руки под грудью, спрятав кисти в рукавах Курико. - Стать гейшей не просто. Отбор среди тех, кто ищет ученичества велик и сложен, и даже не каждая десятая девочка становится ученицей. Сложнейшее обучение длится годами, но далеко не все становятся гейшей. Какой безумный потратит столько усилий, чтобы в итоге получать плату за исполнение низменных желаний?
- То есть вы мне советуете изучить культуру и историю Японии, прежде чем рот открывать? - фыркнула Алька поднимаясь с пола.
- Для начала я тебе советую принять душ, - приподняла бровь Курико. - Не думаю, что всем нужно знать, что твой день начался с тяжёлой тренировки. И потом, дух бусидо, требует содержать мысли и тело в чистоте!

Глава 14.

Глава 14.
Весна в наши края приходила поздно, но наверное поэтому всё вокруг словно пьянело от тепла и живительной силы, что лилась щедрыми потоками. Я с наступлением тепла всё больше времени проводила на улице. Даже чашка чая казалась более ароматной, чем дома. Лекс, бродяжничавший всю ночь, сейчас отсыпался в одном из кресел. Пользовался, что Алька опять пропадала в монастыре.
Усмехнулась, вспомнив сиротливо стоящие в полке на террасе ботинки, которые Алька именовала берцухами или берцами. Отмытые и начищенные, с набитыми носами, но... Не на ногах у девочки.
- Уродство какое-то, - скривилась как-то я.
- Баб Тось, ты чего? - похлопала на меня ресницами внучка. - Ты только посмотри! Усиленный протектор, армированная подошва, металлическая молния, шнуровка до середины икры, жёсткий задник и усиленный мыс. И это натуральная кожа!
- Которую зря перевели. На ноге смотрится, как копыто! Или как будто у тебя нога сорокового размера. - Всё равно не прониклась я. - А у тебя какой?
- Тридцать седьмой, - ответила Алька.
- Никогда бы не подумала, - покачала головой я, держа эти ботинки на весу. - Как ты только такую тяжесть на ногах таскать не устаёшь? Я бы наверное ноги от земли оторвать не смогла бы.
- Вот все так и думают, - засмеялась Алька. - А с моей балетной растяжкой врезать с ноги по подбородку как нечего делать. А тут тяжёлый ботинок, мыс со стаканом, размах, ускорение и прочие законы физики... Сносит на будь здоров!
- В каком смысле со стаканом? - переспросила я.
- Нос ботинка многослойный. Между кожей и внутренней подкладкой вставлен металлический каркас, полностью закрывающий пальцы. Ну, как будто стакан пополам разрезали. - Объясняла мне внучка.
- Зато ты в них неповоротлива, - без всяких эмоций сообщила Курико.
- Что? - удивилась Алька. - Я неповоротлива?
- Да без разницы кто. - Равнодушно пожала плечами Курико. - Эта обувь жёстко фиксирует стопу. А зажатая стопа всегда ограничивает. Как думаешь, почему есть правило, что на татами, только босые? Не веришь? Пойдём попробуешь.
Алька и Курико отправились на улицу. Подруга взяла в руки длинную прямую палку. Курико не делала лишних движений, словно экономила, но конец её палки рекулярно бил по заднику Алькиных ботинок. Та просто не успевала разворачиваться.
- А теперь разувайся, - потребовала Курико.
И то ли Алька разозлилась, то ли Курико смогла незаметно поддаться, но палка коснулась внучки лишь несколько раз.
- Теперь лучше в баню. Бегать сейчас босиком по земле плохая идея. - Не стала озвучивать и без того очевидные выводы Курико, предоставив лисёнку самой делать выводы. - Мы кстати туда и собрались. Составишь компанию?
- Пять сек, - сорвалась с места в дом Алька. - Я за полотенцем и душ-мешком!
- И как племянник умудрился с ней общего языка не найти? - вздохнула я, глядя вслед забегающей в дом внучке.
- Вина. И слабость. Он боится признать свою ошибку, принять свою вину. И чтобы оправдать себя, ищет недостатки в ней. А она обычная. - Произнесла Курико.
- Не вздумай так сказать при Дине, - засмеялась я. - Для неё Алька это и солнце, и вся вселенная разом. И никак иначе.
В парилке мелкая села на нижнюю полку, сказав, что на верхней быстро плохо становится, а баню она любит. После первого захода в парилку Курико разлила всем по половнику густого рыбного бульона. Она варила его на медленном огне до тех пор, пока кости рыбы не растворятся.
- А почему ты хотела поехать в Нара? - спросила Курико, не оставившая свою идею о связи своего рода и Альки.
- Из-за доклада. Мы на географии всем классом два года назад получили задание, написать доклад о странах Азии. Коротко о стране и подробно об одной из традиций. - Рассказывала внучка, даже не подозревая насколько внимательно мы её слушаем. - Чтобы были разные страны и разные традиции, мы написали названия на листочках и тянули. Как билеты на экзаменах. Мне досталась Япония и цветение. Я только переселилась к родителям, и дома старалась бывать пореже. А тут такой повод! Вот я и пропала в библиотеке. В большом альманахе по географии я нашла упоминание, что почти одновременно с цветением сакуры идёт и цветение глицинии. И в древнем городе Нара существует целая золотая неделя для любования. Тогда я стала искать статьи уже конкретно об этом городе. И наткнулась на большое описание праздника огней в середине августа, когда тысячи фонарей зажигают и отпускают в небонебо, выставляют на земле и украшают ими порог дома.
- О-бон, - улыбалась Курико. - Трёхдневный праздник поминовения предков. А фонари зажигают, чтобы их свет разогнал тьму, закрывающую дорогу духам предков к дому и членам своих семей. Мы верим, что в этот день можно встретить всех своих предков и познакомиться с ними.
- Я рассматривала фотографии и... Это было очень красиво. И сильно. Даже через фотографии пробрало. Я обязательно туда приеду. - Нахмурилась Алька, словно мы её отговаривали. - Туда и на Ольхон!
Вечером, когда девочка уже спала, мы с Курико сидели внизу.
- Давай, не сдерживайся, - хмыкнула я.
- По мне заметно? - улыбка Курико как никогда напоминала лисью.
- Ты вся светишься и весь твой вид излучает самодовольство. Я прямо слышу от тебя вопрос в стиле "а я что говорила", - подтвердила я. - Подумать только как совпало. Школьный доклад, чисто случайно Алька вытягивает тему о Японии, а дальше нежелание быть дома, любопытство и слишком эмоциональное восприятие и пожалуйста! Куча непрогнозируемых случайностей, а в итоге такое совпадение, что мороз по коже!
- Ты заметила, что она хочет не просто в город или поглядеть на храмы, и даже не на цветение? - напомнила мне об особом значении праздника, который хотела увидеть Алька, довольная Курико. - Пожалуй, научу-ка я её писать имя нашего рода на японском.
- Удачи, - хмыкнула я. - Заодно, пока научится правильно чертить все ваши палочки, галочки и хвостики, в совершенстве овладеет самоконтролем.
Вот только наивная Курико немного недооценила Альку. Та всегда была любопытна. А тут живой источник информации о том, что её интересует. Не рассказы какого-то журналиста, нахватавшего материала для статьи по верхам, а знающий и понимающий суть свидетель и участник. А мелкую интересовало всё. Вплоть до того, чем фонари вдоль дорог отличаются от фонарей вдоль лестниц к какому-то там храму. И иногда возвращала разговор к сказанному два дня назад из-за несовпадений в каких-то мелочах.
- Сразу видно чья внучка, - говорила иногда Курико, незаметно за разговорами приучая Альку к сдержанности и более женскому поведению. А не вот это вот, с размаху ногой в челюсть.
Потихоньку сорванец снова превращался в девочку. В девочку, умеющую дать сдачи, если понадобится.

Глава 15.

- Что-то сегодня наша егоза задерживается, - посмотрела я на часы.
- Ей интересно, а Ксения не жалеет для неё знаний, - пожала плечами Курико. - Настоятельница не убеждает, а постоянно выводит на спор и рассуждения. А Але приходится поднимать все свои знания, чтобы противостоять столь опытному и знающему противнику.
- И главное, что девчонка наконец-то носит платья, - засмеялась я. - А то я уж начала бояться, что из этих пятнистых штанов её не вытряхнуть.
- Конечно, ведь чтобы спорить с настоятельницей, нужно быть в монастыре, а в монастыре положено носить юбку! - улыбалась Курико.
- Ну, в твоих халатах и со всеми этими шпильками она тоже неплохо смотрится. Удивительно, но ей идёт. - Припомнила я появившуюся у Курико привычку вечерами укладывать длинные волосы Альки в сложные причёски.
- Красиво конечно, но я так выгляжу старой, - рассматривала себя в зеркале Алька.
- Старой? - ухмыльнулась Курико приподнимая бровь и отвлекаясь от промывания кисточек, которыми делала Альке макияж.
- Ну, да. Можно подумать, что мне лет двадцать пять! - тряхнула головой внучка, заставляя звенеть длиные серьги и украшения на концах длинных шпилек-спиц.
- Старая в двадцать пять лет? - засмеялась Курико. - Посмотрим, что ты скажешь, когда тебе будет эти двадцать пять лет.
- Но то, что выглядит старше, действительно заметно. - Согласилась я.
- Макияж гейши не для того, чтобы подчеркнуть красоту, а чтобы закрыть лицо. Гейша должна быть красива и спокойна. А сквозь полный макияж ни одна эмоция не пробьётся. Лицо словно сковано. И считается, что гейша, это женщина всегда в расцвете женственности, а не юная красотка. А под белилами юность не разглядеть. - Рассказала Курико.
- У меня и с обычной косметикой, без всяких положенных гейшам правил, такой эффект. - Пожала плечами Алька. - Красиво, но плюс пять-десять лет сразу. Поэтому и не крашусь.
- Думаешь, отец разрешит? - улыбнулась я.
- А я прям буду спрашивать, - хмыкнула Алька. - А тоналку и пудру мне мать сама покупает. Чтобы синяки замазывать. Только с синяками это не помогает. Поэтому валяется всё в полке.
- А вот в платье, пусть сейчас это и не платье, тебе действительно идёт, - показала на её отражение я.
- Я знаю. Я похожа на бабушку, а про неё все говорят, что она красивая. Значит и я на моську не обижена, - засмеялась внучка.
Но было заметно, что ей это нравится.
Я достала кожанный футляр с фотоаппаратом. Старенький, ещё советский "Зенит - ЕТ", привезённый из Минска в восемьдесят седьмом году служил исправно. И работать с ним, от снимка до готовой фотографии, я умела. Попросила внучку встать на фоне цветастых штор и сделала пару снимков.
- Знала бы, что тебе так пойдут все эти гребни и шпильки, попросила бы привезти. - Улыбалась я, замечая что Лекс и Алька наблюдают за подвеской на шпильке с одинаковым выражением. - Напихала бы в пучок и носила бы.
- У тебя много было таких украшений? - спросила, присаживаясь перед Курико, Алька.
- Много. Но одновременно можно носить один гребень и шпильки. Одну или две. Украшения не должны отвлекать от изящества и совершенства женщины. - Улыбнулась Курико.
Утром после тренировки лисёнок спустилась к завтраку хитро улыбаясь.
- Ничего себе, - усмехнулась я. - Оказывается в твоём мужицком бауле есть платья и даже украшения?
- Это подарки дедушки и бабушки. И я не собиралась оставлять их дома. И так уже поймала мать за примеркой. Ей выйти на чей-то юбилей понадобилось. Это моё, - пожала плечами внучка.
- Тебе очень идёт, - похвалила внешний вид Али Курико.
Голубая водолазка под горло и прямое платье-сарафан на широких лямках тëмно-синего цвета действительно хорошо сидели. Волосы Алька просто распустила, сделав из шифонового шарфа полоску ободок. Ну, как удержать улыбку, если именно так любила ходить Дина. И внучка сейчас явно её копировала. Из украшений на ней были серьги и кольцо. Эту пару Дина привезла из тогда ещё Свердловска, в восемьдесят восьмом. Класическая корзиночка со вставленным в центр натуральным изумрудом, вокруг которого вилась дорожка бриллиантов на белом золоте и золотое плетение основа.
- Драгоценные камни с утра? - спросила я.
- Бриллианты свыше карата и крупные драгоценные камни носить днём дурной тон, - судя по вздëрнутому носу сейчас внучка цитировала. - А это изящная классика.
- Подожди, - произнесла Курико и поднялась в свою комнату.
Вернулась она с небольшой шкатулкой.
- Эту брошь мне подарил отец, когда я стала ученицей гейши. То немногое, что осталось от богатства нашей семьи. - Прикрепила она извивающегося азиатского дракона на платье Али. - Подойдёт под твой комплект.
- Курико, ты же с родины смогла привезти всего несколько вещей. Кольцо, которое не снимаешь. Эту брошь и моё кольцо. Наверное не стоило, - осторожно начала я.
- Камни и золото любят свет. И молодость. - Покачала головой Курико.
- А как же память камней? - приподняла бровь Алька. - Родовые оберëги и всё остальное?
- Возможно один из них на тебе. На старых старых доспехах, что хранились у нас дома было изображение именно этого дракона. А когда самураи моего дома шли на битвы, ведя за собой воинов, над ними развивались именно зелёные флаги. - Таинственно улыбнулась Курико. - А ты сегодня с чего это решила так одеться?
- Настоятельница Ксения обещала показать архив, собранный, как она сказала, хранителем этого места Нестором Кузьмичём. А разгуливать по монастырю в спортивных штанах не принято. - Ответила Аля, закрывая колени салфеткой.
- А ты так щепетильна в этих вопросах? - уточнила я.
- Нет, и когда мы всем классом были на восстановительных работах в Свято-Троицком монастыре, то дури припереться на стройку в юбке ни у кого не хватило. - Ответила внучка. - И искренне считаю, что то, в какой я одежде, не должно мешать моему обращению к богу или богам. И уж явно это не препятствие для веры. Но есть определённые принятые правила, и есть места, где их можно нарушать, а где это неуважение. А главное, я никогда не понимала, почему те, кто проявляет ко мне неуважение, ждут от меня чего-то хорошего? Соответственно, заявись я на территорию монастыря в штанах и берцах, я проявлю неуважение к правилам этого места и его хозяевам. Но буду ждать, что хозяйка монастыря, то есть настоятельница, будет тратить на меня своё время и показывать редкие документы и исторические артефакты этого места? Даже для меня это слишком самоуверенно.
Общение Альки и настоятельницы началось со спора. Мы с Курико услышали только уже окончание беседы.
- Многие моменты религии просто противоречат историческим фактам! - услышали мы как-то во время прогулки возмущённый голос Альки. - Вот первое, что приходит в голову. Князь Владимир, святой и вообще креститель Руси, так?
- Именно, - в голосе настоятельницы слышалась улыбка.
- Отлично. В девятьсот восемьдесят восьмом году, после взятия Херсона и угрозе напасть на Царьград, но это у русских вообще чуть ли не ежегодная народная забава была, Владимир добивается от Василия второго брака между Владимиром и сестрой Василия Анной. Однако, по другим источникам, обещали ему руку Анны за отряд в шесть тысяч воинов для борьбы с болгарами на южных границах и с мятежником Вардой. И еще на два года раньше. Но получив помощь не спешили выполнять условия, ссылаясь на то, что князь якобы был крещён без участия византийской церкви. - Похоже внучка решила устроить настоятельнице целую лекцию. - А вот уже после взятия Херсона с князя требуют обещания принять христианство. Так он вроде уже крещён? Или без византийского священника не считается? Далее Анну отправляют в Херсон, где якобы князь крестится, женится и едет домой. Но никаких упоминаний где и кем было совершено крещение нет. Зато есть свидетельство самих греков, что имущество церквей Херсона было вывезено, как военная добыча. Про судьбу корсунской княжны и её родителей наверное лучше не упоминать вообще. А ещё интересный факт, который отметил Яхъя Антиохийский, что Владимир говорил, что он князь, как отец своему народу, и крещение с первым причастием будет принимать со своим народом. Но в Киеве, во время крещения, Владимир стоял и встречал каждого новоокрестившегося. По крайней мере в первый день. И заявлял, что сам принял крещение в Византии. По-моему, товарищ запутался в показаниях.
- Возможно он был окрещëн своей бабушкой, княгиней Ольгой, - напомнила настоятельница.
- А, одна из первых русских святых. Та ещё мадам, баба местного авторитета, которая такое мочилово устроила, что и сейчас читаешь и мороз по коже. Как там... "Ибо не ведала в скорби, что творю".- Засмеялась Аля. - Эта скорбящая сначала резню устроила, а потом заживо сожгла целый город не разбирая правых и виноватых. И кстати, воспитала Святослава, но речь не о нём, а о его сыне. Интересен момент похорон князя. Греки очень дотошно описывали погребальное убранство. Особенно их внимание привлекла тяжёлая родовая нашейная гривна...
- С бычьей и медвежьей головой, что считались символами бога Велеса или Волоса, родовым богом Рюриковичей. - Закончила за неё настоятельница. - Что дало многим право утверждать, что сам Владимир крещения не принял. Ты ведь об этом хотела мне сказать?
- Именно. Разговоры о его крещении противоречат друг другу, нет ни одного подтверждения, а хоронят его как язычника. Какая-то мутная биография для святого. - Подтвердила Алька.
- Слушаю, и просто ностальгия. Как на лекции вернулась, - ответила Ксения. - Я окончила истфак МГУ. И поверь, какие споры у нас были на семинарах по любому поводу, ты даже не представляешь... История как вера. Ты либо принимаешь её, либо ищешь доказательства своей правоты. А тебя только момент до крещения Руси интересует? А то ты находишься в месте, видевшем покорение и освоение Сибири. И очень многое здесь свидетельствует о том времени до сих пор.
- Ну, всё! Дело Нестора Кузьмича живёт и процветает, - ухмыльнулась я.

Глава 16.

Весна быстро сменилась летом. Аля, отогревалась и прятала свои колючки подальше. В монастыре ей нравилось. Особенно, когда открылся целый пласт информации, с которой нужно было работать.

Вот тут мы увидели совсем другого человека. Непонятно откуда появилась тетрать с кучей записей и пометок, в доме поселился звук клавиш печатной машинки. На почту полетели запросы и ответы. Наша мелкая оказалось неплохо знакома с системой архивов и умела с ними работать. То, что пришлось закончить учебный год раньше на два месяца, а следующий начинать с третьей четверти, сдавая экзамен за предыдущее полугодие, её не пугало и не беспокоило. А вот то, что она пропускала майские сборы своего поискового отряда и весь сезон работы поисковиков серьёзно расстраивало.

Однако особенно хандрить и унывать ей не дали старшие и организаторы поисковиков. Бандеролями на адрес монастыря шли найденные документы, фотографии, сделанные поисковиками и ещё какие-то непонятные чертежи, схемы и документы. Чтобы понять, что это такое, мне понадобилось не одно долгое объяснение от подрастающего поколения.

Оказывается, всё время с середины осени до середины весны поисковики, если не были печально известными "чёрными копателями", проводили огромную работу по сбору информации, её проверке и согласованию будущих работ с местной администрацией. Уже выезжая на полевые работы, делались тщательные зарисовки места предполагаемых раскопок. Планы и схемы обновлялись на каждом этапе.

Алька со смехом рассказывала, что у них в отряде есть профессиональный геодезист и картограф. И что он порой сидит как грач на какой-нибудь берёзе часами ради вида на объект сверху. И покрикивает, где дополоть надо.

- Полоть? - удивилась я.

- Конечно, - кивала Алька. - Выходим на местность. Лагерь ставится обычно метрах в двадцати-тридцати от места работ. Тщательно выверяем и соотносим по картам. Размечаем квадраты для работы. Сначала на всякий случай проходим с металлоискателем. Если есть сигнал идут точечные поиски. В случае каких-то находок, место помечается. Палка и флажок. Цифра означает какая по счëту находка, буква - какой квадрат. Все находки отмечаются и на карте работ. А потом всеми любимая прополка. Чтобы оголить участок. Иногда везёт, и уже после прополки видны первые очертания. Это если окопы были подготовленные, а не за полчаса под обстрелом из положения лёжа выкопанные. Да что я тебе рассказываю?

- Да, подготовка траншейных окопов называется закрепиться, а то что ты описала, окопаться. - Легко всплыло в памяти. А ты при отряде...

- В основном на архиве и поиске информации. Великая Отечественная состояла не только из битвы за Москву, Сталинград, Мамаев курган и Курской дуги. Сотни сражений, иногда на одних и тех же местах, только спустя несколько лет. Вот в Воронежской области, вроде небольшой местечковый бой. Бойцов РККА несколько десятков. И всего два младших командира. - Рассказывала внучка. - А числились ротой.

- В начале войны... - начала я.

- Я знаю. И от рода войск и от времени численность менялась. Например в стрелковой роте, где служил прадед было шесть командиров, двадцать два младших командира и сто пятьдесят человек личного состава. - Посмотрела на меня внучка.

- Искала? - уточнила я.

- Пересекались. Нашли как-то большое расположение и полевой лагерь, это когда их к Воронежу отводили. - Чуть улыбнулась Алька. - Так вот, в том бою красноармеецы упёрлись, и не считаясь с ценой не пропустили раза в три превосходящего противника. Таких боёв и не сосчитать, и в учебниках о них не напишут. Только вот из-за того боя к противнику за сто километров от того места не подошло подкрепление и пополнение боеприпаса. И линию фронта советских войск прорвать не удалось. А через несколько дней началось наступление наших войск. А обеспечили его вот те ребята, о которых всего несколько донесений в штаб. Они знали, что погибнут. А мы вернули им имена.

- С чего ты так решила? - уточнила я.

- Баб Тось, мы уже давно знаем, что если решали стоять до последнего, то флаг воинского подразделения убирали. Чтобы врагу не достался. Обычно в гильзе от снаряда прятали. Мы нашли. - Серьёзно смотрела на меня Алька. - Теперь этот флаг в местном краеведческом музее, и памятная стелла с мемориальной доской. И их имена, по крайней мере, будут знать те, кто там живёт. А в Ростов отправился наш конвой. Нашёлся спонсор, один из внучатых племянников погибших бойцов. Он и на раскопки приезжал и работы экспертов оплатил. Все фрагменты, что мы нашли, отправили. Их проверили, рассортировали, установили личности, какие было возможно. Это наверное самая долгая и самая дорогостоящая часть поиска. Восьмого мая должно было состояться торжественное захоронение в братской могиле, недалеко от места сражения и установка мемориала. Наш отряд был приглашён. А я вот, в ссылке.

- Не переживай, это всё тяжёлая и непростая работа. Особенно розыск именно военных документов. А тебе её доверяют и на тебя надеются. Вон сколько всего наприсылали, а ты ещё и по монастырю переписку взялась вести. Считай, что ты на переднем фланге сражения за память! - обняла её я. - Так что держи свой рубеж и ни шагу назад!

Долгие разговоры с Курико привели к ожидаемому итогу, Алька решила выяснить, кем же она нам приходится и как мы оказались вместе. Я долго думала, что рассказать пятнадцатилетнему подростку. И принять окончательное решение было непросто. Но в один из тех дней, когда мы шли в небольшой лесной посёлок неподалёку, я попросила Курико остаться дома. Она кинула быстрый взгляд на Альку и кивнула.

Посёлок здесь образовался ещё до войны. Местные земли были богаты на поделочный камень, а из соседних районов было достаточно легко привезти те, которых здесь не находили. Во время восстановления страны из послевоенных руин, здесь добывали и обрабатывали гранит. Посёлок камнерезов активно рос. Но спустя пятьдесят лет осталось не больше двух десятков домов, в которых жили постоянно.

Глава 17.

Лето, наполнившись непривычной суетой и общением, пролетело быстро. Я уже и не понимала, кому больше нужна была эта отправка Альки подальше от дома. И часто ловя взгляд Курико, отгоняла от себя мысли о том, как мы будем снова привыкать жить только втроём: я, она и Лекс.

Звонок с новостью об Анне словно выбил землю из под ног. Как будто все мои года разом обрели немалый вес и навалились на плечи. И понимание... Что скоро уйду и я, и похороны сестры возможно последняя возможность увидеть всех, кто дорог.

- Пойдём, Кость, прогуляемся. И поговорим, - позвала я младшего племянника, пока Алька была занята вознëй с подаренным щенком.

Отойдя в тенистую аллею, где по словам соседской девчонки, Анна любила гулять со своим котом, я решила, что место для беседы подходящее, и без лишних ушей.

- Наклонись-ка, кое-что важное скажу, - остановилась и попросила я.

- Тёть Тось! - попытался вырваться племянник, потому что я, как только он наклонился, схватила его за ухо. - Ты чего, как маленького?

- А если ты по-другому не понимаешь? Перетянуть бы тебя поперёк спины чем-нибудь поувесистей! - выплеснула я накопившуюся злость. - Девка у него видите-ли от рук отбилась! Мозги у тебя отбились! Ты чего творишь?

- Тёть Тось... - начал он.

- Не смей меня перебивать! - врезала я кулаком по его плечу. - И будь любезен выслушать!

- Не буду, тёть. Потому что знаю, всё что ты скажешь. Потому что нравится тебе Алька, в ней ваша порода издалека видна. Даже отец говорил, что у неё от него только фамилия, а так Сдобнова чистой воды. - Огрызнулся племянник. - И упряма как все вы. И прямолинейна донельзя. И всё должно по её быть.

- А тебя это не устраивает. Точнее, жёнушку твою. - Прищурилась я.

- Противостояние Ольги и Али уже не закончится никогда. Они слишком разные и одновременно одинаковые. Да и... Хотим мы или нет, но старшая дочь сплошное напоминание о наших неудачах и ошибках. - Нахмурился Костя.

- И надо, чтобы девочка не напоминала о себе? Или что? - спросила я. - Ты кажется не понимаешь. Гена и Дина не просто забрали из больницы безнадëжного ребёнка и смогли её вырастить. Они её воспитали личностью!

- Ага, - кивнул мрачно усмехнувшись племянник. - Отец с матерью сделали всё правильно. Вот только... Тёть Тось, страшно за неё. Она выросла в другом мире, она чётко делит всё на хорошо и недопустимо. А так нельзя. Понимаешь? Она выросла уверенная в том, что за её спиной всегда стоит почти всесильный дедушка и всё знающая бабушка. Она выросла с чётким пониманием, что если она слушается, относится с уважением и соблюдает правила, то ничего плохого в её жизни не произойдёт. Но это не так. Того мира, в котором она выросла, уже нет. Как и отца. И мать уже не влиятельный партработник, а обычная пенсионерка. Да что говорить! Той страны уже не существует! А та, что есть... Здесь ни в чëм нельзя быть уверенным. Здесь и сейчас нет ничего надёжного! В этой стране нет ни армии, которой мелкая гордится, ни правительства, ни законов. Каждый сам по себе и за свой кусок. Она со своим воспитанием не выживет. Вот мой сын, да. Приспособится ко всему, везде свой. Где надо прогнётся, где надо смолчит. А Аля... У неё свои правила, когда для всех кругом действует только одно, чтобы самому было хорошо. В этой стране ей просто не выжить с такими взглядами и таким характером.

- Плохая страна, да, Кость? - посмотрела я в сторону, пряча улыбку, я думала всё намного хуже, а тут попытка вытряхнуть птенца из защищающей скорлупы. - А я тебе секрет открою. Она всегда такой была, страна эта. Разрушалась до основания, перекраивалась, росла, перестраивалась. И всегда находились те, кто объявлял себя элитой, особенными, лучше других. И рвались к власти, наверх. Вся эта... Перхоть человечества, рано или поздно исчезала, многих уже и не помнят. А тех, кто хорошо и быстро усваивал изменяющиеся правила меняющегося мира, смывало волной, во время очередного изменения. Потому что устойчивости не хватало, понимания себя и свой роли в мире. И вывозят страну каждый раз вот такие Альки или воспитанные этими Альками ребята. Простые, не такие, как сейчас стало модно говорить "деловые". А не приспособленцы с девизом, что они никому не должны.

- А я не хочу, чтобы она была той, кто будет вывозить! Или чтобы воспитывала тех, кто будет тянуть эту лямку! Вот такой я эгоист! - зло высказал Костя.

- Хм, так чего легче? Оставь её здесь. Ей пятнадцать, через год уже можно будет оформить разрешение на брак. Лесоруб вон тайгу готов под пашню пустить, лишь бы угодить. Взрослый матёрый мужик, а от малолетки поплыл. Зато любой каприз выполнит. А уж если Алька проснётся, с её то спортивным настоящим и танцевальным прошлым... Уж извини за пошлость. - Хмыкнула я.

- Ага, очередь пусть занимает. Хотел бы замуж её сплавить, давно бы отдал. Вот уж с чем проблем не будет. Ахат её за своего Амира уже года два как сватает, - вздëрнул бровь племянник. - Там и шестнадцати ждать не надо. Только я её не для того рожал, чтоб побыстрее с рук сбыть.

- Ты рожал? Интересная информация. - Улыбнулась я. - Ты только смотри, как бы из лучших побуждений окончательно не оттолкнуть от себя ребёнка. Прими, как аксиому, что она не глина, из которой ты что хочешь, то и сможешь вылепить. А если не понравится результат, то переделать. Хочешь ты или нет, но с ней только на равных. Иначе это будет сопротивление по всем фронтам! Ты разве не понял, что она назло вам делает именно так, как вы запрещаете? Но она ребёнок, как бы не выглядела, и какой бы начитанной не была. Она просто не видит, что желая позлить вас, хуже делает себе. Всё-таки сегодня драки с переломами, завтра поножовщина. А виноваты в том, что она сворачивает не туда вы. Ты в первую очередь. К тебе девчонка тянется, а твою жену вообще никак не воспринимает.

- Я услышал, - потëр ухо племянник.

- Я буду рада, если окажется, что ты ещё не упустил последний шанс. - Кивнула я.

После этого разговора я внимательно присматривалась к Косте. Заявление Дины, что Аля возвращается с ней домой, было вполне ожидаемым, и лично меня не удивило. И я, и Курико хотели бы никуда её не отпускать. Но и обе понимали, что её жизнь должна бежать вперёд, а не виться возле двух замшелых пней. Тем более, что ощущение скорого ухода уже морозило затылок.

Глава 18.

Смерти я не боялась. В конце концов, я была перед Костлявой в долгу. Она много раз отворачивалась от меня и проходила мимо. Долговая расписка, подтверждающая мои обязательства, узким шрамом красовалась на шее. И даже неизвестность не страшила. Ощутила я странное разочарование.
Я словно стала частью зимней вьюги. Вилась незримой среди порывов ветра и хлëстких льдинок и старалась запомнить тех, кто был дорог. Чуть больше полутора месяцев прошло с похорон Анны. И снова те же хлопоты.
Курико, оставшаяся одна в доме, встречала всех на правах хозяйки. Дина обняла её, словно забыв, что она нам не родная по крови.
- И Лекс? Тоже? - тихо спросила Алька. - Вы что-то покупали, может бабушка жаловалась на странный вкус еды? Почему опять и бабушка, и её кот?
- Аль, - хмурится племянник. - Мы уже обсуждали это. Давай затребуем вскрытие?
- Успокойтесь, и не мучайте ни себя, ни Тосю. Причина одна, возраст. Сестра родилась в двадцать шестом, а сейчас заканчивается девяносто восьмой. - Покачала головой Дина. - И она прошла войну. Окопы, холод, сырость... Здоровья это никому не прибавило. А коты... Лихо, Лекс и Баюн с нами уже десять лет. Мы их нашли прикопанными в песке, забрали к себе и считали наравне с членами семьи. Это часть нашей жизни! И они искренне к нам привязаны, как умеют только звери. Давайте проводим Тосю достойно и спокойно. Мои сëстры заслужили этот покой.
- Я не потому, что хочу устроить скандал, - посмотрела на Дину Аля.
- Я знаю. Это нужно принять, лисёнок. А ты не можешь смириться. Никогда не могла, - притянула к себе её голову Дина.
- Пойдёмте в дом, - позвала всех Курико. - Настоятельница просила уделить ей время для разговора по поводу похорон. Она хотела попросить у вас разрешения похоронить Тосю не на городском кладбище, а здесь, в монастыре. Настоятельница Ксения считает, что без Антонины монастырь просто разрушился бы, и меньшее, что могут сделать сëстры обители, это позаботиться о последнем пристанище для тела земной покровительницы монастыря.
- О! Тосе бы такая должность не понравилась. Для неё звания и регалии значения не имели, - грустно улыбнулась Дина. - Сложно говорить о них в прошедшем времени.
Та часть меня, что была способна наблюдать за родными, не воспринимала суету со всеми организационными вопросами. А наоборот, старалась урвать каждое мгновение рядом. Странная способность рассуждать в безэмоциональном покое удивительным образом сочеталась с потребностью ощущать эмоции живых.
В день похорон, в момент прощания, Курико сняла со своей шеи тот самый мешок и высыпала пыль из него на мои руки. И никто не сделал ей ни одного замечания и не задал вопросов. Только Алька внимательно прищурилась, наблюдая за Курико.
- Я побуду здесь, - остановилась она у садового столика, поглубже запахивая зимнее пальто. - Погода сегодня удивительно спокойная и солнечная.
- Я принесу плед, всё-таки зима и снег кругом, - кивнула Алька.
Дина и племянники к желанию Курико побыть одной отнеслись с пониманием. А вот Алька принесла плед, помогла накинуть его поверх пальто, и уселась на кресло напротив.
- То, что ты высыпала из мешочка, это же не просто земля, да? - спросила она внимательно рассматривая собственные ногти. - Это он?
- Он, - кивнула Курико улыбаясь. - Я была уверена, что никто не догадается. Брат погиб при попытке возвращения японскому императору свободы американского протектората. Та попытка провалилась, и брат принял яд, чтобы уйти не выдав остальных и планы на будущее.
- Ужасно, - покачала головой Алька.
- Вовсе нет. Все эти годы он был рядом с той единственной, кого любил. И в последний путь ушёл с ней. Уверена, он и сам не выбрал бы себе иного посмертия. Он был верен своему долгу и помнил о своём роде, но его сердце было живо. - Отрешённо улыбалась Курико, что не укрылось от Али.
- Бабушка Курико? - с тревогой спросила она и прикипела взглядом к старому перстню на столе. - Это то о чём я думаю?
Курико носила его всегда и не снимала. А сейчас кольцо лежало на столе. Верхушка с красным камнем в центре символа равновестя была откинута, раскрывая секрет кольца и пустой тайник.
- Бабушка, - повторила Курико вдруг радостно заулыбавшись и её глаза наполнились слезами. - Ты очень умненькая и внимательная, маленькая кицунэ.
- Зачем? - только и спросила мелкая у неё.
- Моё время давно прошло. Ещё тогда я решала уходить или найти жену брата. И рада, что приняла решение рискнуть. Я обрела не только любимую и любящую сестру и смогла таким способом, но сделать так, что брат был с ней рядом, но и получила нечто более ценное. Ты потом поймёшь. - Сжала ладонь внучки Курико.
- Я вызову скорую... - рванулась Аля.
- Нет, уже нет смысла. И ты же не выдашь меня? Здесь самостоятельный уход, вне зависимости от причин, недопустим. А я хочу быть рядом с Тоней и братом. Лучшую часть своей жизни я провела именно так. - Остановила её Курико.
- И когда? - кивнула на кольцо Аля.
- Ночью, - поспешно ответила Курико и притянула девчонку к себе, крепко обнимая. - Ну чего ты, кицунэ? Не плачь. Мы не уходим бесследно. Я знаю, и вижу это также чётко, как сейчас тебя, что однажды, когда ты станешь совсем взрослой, ты приедешь в мой родной Нара. И пройдя по выложенной посреди озера дорожки из камней, отпустишь в небо свой фонарь, который станет маяком для тех, кто ушёл. И я приду, мы все придём. Ты услышишь наши голоса в шёпоте ветра, запутавшихся в твоих волосах. В плеске воды и шорохе деревьев. Ты увидишь наши шаги в кругах на воде. И почувствуешь наши крепкие объятья в порыве ветра. И наши слëзы радости от долгожданной встречи опустятся утренним туманом на водную гладь. А пока... Пока мы будем ждать.
- Я приеду, - пообещала Аля.
- Я знаю, - серьёзно ответила Курико. - А пока принеси мне чая с яблочным вареньем. Очень уж я его люблю.
- Да, сейчас, - убежала в дом Алька, вытирая глаза.
Курико провожала её улыбкой и медленно стекленеющим взглядом. Алька, Алька, глупый ребёнок. Курико ведь рассказала тебе о смерти своего брата. Ну неужели она бы носила при себе яд со столь отсроченным действием? Просто не захотела, чтобы ты переживала и видела её смерть.
Вернувшаяся вскоре с подносом Аля увидела уже застывший взгляд на спокойном и умиротворëнном лице, что было достаточно странно для принявшей яд. Внучка медленно поставила поднос на стол, окинула Курико взглядом и заметила кольцо, так и лежавшее на столе.
- Папа, дядя Игорь, - побежала она обратно в дом.
Я не удержалась от усмешки. Кольцо Курико было на руке внучки. А я словно потеряла способность слышать и видеть. Вокруг меня уплотнялся тёмно-серый туман, пронизанный всполохами света и голосами. В недолгий разрыв я вновь увидела дом у монастыря. На мгновение, я подумала, что вижу молодую Дину. И только потом поняла, что это Аля. Долгое время она будет платить за дом и за присмотр за ним. А потом передаст внучке лесника, вернувшейся после учёбы на медика. Посёлок начал оживать, а девчонке нужен был дом. Почему-то факт, что дом не останется без жильцов и больше не узнает, что такое быть брошенным, принёс удивительное успокоение.
И наверное только это чувство правильности и умиротворения позволило мне не заорать, когда туман неожиданно развеялся, и я почувствовала боль в лице, как от удара, а под щекой мокрое дерево.

Глава 19.

Некоторое время я провела без движения, настороженно прислушиваясь к происходящему вокруг. Странность ситуации меня волновала, если волновала вообще, в последнюю очередь. Ощущала я себя так, словно приходила в себя после долгого пребывания без сознания.
Так как никаких иных звуков, кроме тех в которых я узнала огонь в печи или камине, не было, запах жидкости под щекой становился всё более неприятным, а спина начинала сильно ныть, намекая, что я нахожусь в очень неудобном положении, я поднялась, осматриваясь по сторонам.
В комнате, этакой маленькой столовой совмещённой с кабинетом, я находилась одна. Голова буквально взорвалась образами, мыслями, именами... Словно мне в память одномоментно кто-то запихивал целую чужую жизнь!
Решив отнести всё это к тем странностям, что можно разобрать потом, я сосредоточилась на месте, в котором оказалась. Судя по темноте за окном, сейчас уже поздний вечер. На мне платье, вроде тех, что я видела на старых дагерротипах.
Собравшись, как было всегда в моменты опасности, я первым делом задëрнула шторы. Ситуация непонятная, а метаться тут как актёр на сцене, я не собиралась. Тем более, что окна были большими, и любой при минимальных усилиях, просто заняв позицию повыше, мог преспокойно наблюдать за происходящим в комнате.
Металлический привкус во рту, остаточные ощущения тяжести в груди, следы рвоты на столе и слишком яркий запах горького миндаля, а ещё понимание, что тело, что сейчас действовало по моей воле, очень быстро оказалось без сознания, и упало видимо с высоты собственного роста, подсказало, что похоже имеет место отравление.
Напротив камина стояли два кресла, между ними столик, о который я и так неудачно приложилась лицом. Точнее тело, в котором я пришла в себя. Рядом со столом валялся серебряный чайник, поднос, перевёрнутая коробочка с пирожными. Пару раз стукнув по каменным плитам, закрывающим пол большей части комнаты, и прикинув звук от падения металлических предметов, я удивилась.
Ведь в голове была уверенность, что в доме, помимо меня есть служанка, Клер. Я осторожно ткнула длинной щепкой о поленьев в стойке у камина в пирожное. Держа на расстоянии от лица, я несколько раз махнула ладонью, направляя воздух с запахом сладости на себя. А вот и ответ. Яд, явно из цианидов, был в пирожном. И в немалом количестве. Но то ли отравитель не знал, что сладкое, а именно глюкоза, является природным противоядием к почти всем цианидам, то ли там такое количество, что некто был уверен в итоге.
Я схватила тканевую салфетку и первым делом умылась, растирая лицо. Благо вода здесь была в большом количестве. И явно без яда, так как находилась в аквариуме, где достаточно живенько плавали крупные рыбки. Этими же салфетками вытерла стол и кинула их в камин. Чтобы не оставлять следов своего недомогания.
В это время я вспоминала всё, что знала о цианистом калии. Отравление можно получить с пищей, через слизистые или дыхание. Здесь явно первый вариант. Но во-первых, отравитель сам себя перемудрил, смешав яд с противоядием, во-вторых, цианиды попадая в желудочно-кишечный тракт вызывает жжение и першение в горле и обильную рвоту. То есть часть отравы покидает организм. Подали отравленное угощение после ужина, то есть травили на полный желудок, что тоже снижает действенность яда. Посуду унесли, видимо та самая Клер о которой я откуда-то знала, а вот большая супница стояла в специальном отверстии в батарее. Я подняла крышку... Густой суп пюре с явным ароматом хорошо протушившейся говядины. Говяжий бульон, богатый желатином, обвалакивает стенки пищевода и желудка, не позволяя яду полноценно попасть в организм.
Какой-то отравитель... Неграмотный. Ну, такие-то вещи и не знать? Тем более при применении столь банального яда. Впрочем, судить нужно по результату. А результат однозначен, не важно, что за чертовщина происходит, но я оказалась в уже мёртвом теле.
Странно, как-то вот не так я себе представляла окончание жизненного пути. Или это намёк, что я сильно не доработала? Ладно, размышлять будем потом, в более спокойной обстановке. Да и головная боль давала о себе знать. Ещё раз окинув комнату взглядом, я направилась к двустворчатым дверям и распахнула их одним движением. Чем сильно напугала девушку, стоящую у окна. Она вздрогнула и почти подскочила на месте, оборачиваясь ко мне.
- Леди Таисия? - неуверенно произнесла она.
- Нет, свергнутая королева с острова Мёртвых явилась! - само вырвалось у меня. - На что ты там так засмотрелась, что тебя не дозваться?
- Я... Простите, леди Таисия, я не слышала. Больше не повторится, - чуть присела она в поклоне, опустив голову.
- Да? А грохот подноса и чайника тоже? - спросила я внимательно рассматривая девушку.
- Нет, а что случилось? Я сейчас уберу. - поспешила она мимо меня.
- Стоять! - резко повысила голос я. - Разве я тебя отпускала?
Что бы здесь не происходило, но эта девушка явно лгала. И боялась. Находясь в нескольких метрах от комнаты, она не могла не слышать звука падения тяжёлых металлических предметов на каменный пол. Деревянные двери приглашают звук, но не настолько. А значит она намеренно не входила в комнату. Почему? Или дожидалась когда яд подействует наверняка? Или дожидалась повода, чтобы "обнаружить" тело при свидетелях.
- Ты кого-то ждёшь? - спросила я в лоб.
Конечно, служанка начала отнекиваться и ссылаться на усталость. Но я видела, как бегают её глаза, и как она пытается не выдать себя дрожью рук, вон как сжала ладони. Так и хотелось спросить, что же ты деточка так сыпешься то? Головная боль уже просто сверлила в висках, мерзкое ощущение до ломоты в зубах. Мне просто было необходимо тихое место и немного времени.
- Что вы, леди! Никого не жду, я помню в каком доме работаю и как мне повезло, что меня сюда взяли! - зачастила Клер. - Просто сильно переживаю, молодой лорд пропал...
- И с чего бы ты переживаешь за лорда? - хмыкнула я.
С девицей всё было понятно. Упускать её было нельзя. Но и сил разбираться с ней сейчас просто не было. Мне самой хотя бы понять, что происходит.
- Уберëшь завтра, сегодня что-то голова болит. И иди домой. Я отправлюсь спать пораньше. - Решила я, потирая виски.
- Плохо себя чувствуете? Может опять мигрень? Она вас часто мучает леди? А тут столько волнений! - даже как будто ожила служанка.
- Нет, наверно простыла. Горло. За ночь не пройдёт вызову лекаря. - Решила я описать "симптомы", наблюдая за тем, как уверенность возвращается к служанке. - Возьми экипаж, а завтра придёшь пораньше. Если будет необходимость, отправишься за нашим семейным лекарем.
- Да, леди, как скажете. - Ещё один быстрый книксен.
Конечно, как скажу. Мне ещё нужно попытаться хоть как-то разобраться в происходящем. А присутствие человека, который, как я уверена, участвовал в убийстве некой леди Таисии, мне в этом совсем не поможет.