Ученица Волхва

Глава 13. Тени над трясиной

Тропа в болото была узкой, как лезвие ножа. Арина шла за Радомиром, её сапоги вязли в чёрной жиже, а воздух пропитался запахом гниющих водорослей и чего-то металлического — крови, возможно, или ржавчины. Тихон шёл позади, молчаливый, с лицом, застывшим в маске отрешенности. Его пальцы то и дело касались амулета на шее — клыка барсука, обмотанного берёстой.

— Она близко, — внезапно проговорил он, остановившись. — Слышите?

Арина прислушалась. Ветер нёс шёпот — не слова, а звук, похожий на плач ребёнка.

— Это не она, — сказал Радомир, не оборачиваясь. — Болото обманывает. Идём.

Но Арина не могла отделаться от мысли, что где-то здесь, под слоем ила, лежит её собственное прошлое. Она вспомнила, как когда-то провалилась в трясину, как холодная вода заполняла лёгкие, а пальцы цеплялись за корни. Тогда её спас Еремей… или кикимора просто не успела добраться до неё первой?

— Радомир, — она догнала его, хватая за рукав. — Если бы ты не вытащил меня тогда… я бы стала мавкой? Или кикимора…

Он обернулся, его зелёные глаза glowed в полумраке.

— Кикиморы не едят души. Они их растягивают, как паутину, чтобы мучить вечно, — ответил он слишком спокойно, будто говорил о погоде. — А мавкой ты бы не стала. Для этого нужна большая боль, чем страх смерти.

— Какая? — Арина не отступала.

— Предательство. Любовь, которая разорвала сердце.

Тихон фыркнул. Они обернулись — он стоял, уставившись в туман, где мелькали бледные огоньки.

— Любава, — прошептал он. — Она зовёт.

Радомир резко схватил его за плечо:

— Не смотри. Это её игра.

Но Тихон уже шагнул в сторону от тропы. Болото чавкнуло под его ногой, и земля поползла, обнажая кости, обёрнутые тиной.

— Назад! — крикнул Радомир, но Тихон, словно в трансе, протянул руку к огонькам.

Арина бросилась за ним, цепляясь за свисающие лианы. Внезапно её нога провалилась по колено, и она вскрикнула — ил засосал её, как тогда, давно.

— Держись! — Радомир ухватил её за запястье, но его собственная нога погрузилась в трясину.

Тихон обернулся. Его глаза сверкнули жёлтым — звериным, диким.

— Она здесь, — он указал вперёд, где из тумана возник силуэт. Девушка в рваном платье, с лицом, как лунный серп, и волосами-змеями. Любава.

— Ты пришёл, — её голос звенел, как разбитое стекло. — Я ждала…

Арина, вырвавшись из хватки болота, вытащила нож. Но Любава лишь засмеялась:

— Ты тоже могла быть одной из нас. Твоя боль ещё придёт.

Радомир бросил горсть соли в воздух. Руны на его посохе вспыхнули, и мавка завизжала, растворяясь в тумане.

— Бежим! — он потянул их обратно на тропу.

Когда они выбрались на сухое место, Тихон рухнул на колени, дрожа.

— Она… она знала моё имя, — прошептал он.

Арина смотрела на болото, где снова воцарилась тишина.

— Почему ты не сказал, что мавки — это не просто духи? — она повернулась к Радомиру. — Они… они были людьми.

Он вздохнул, вытирая грязь с лица:

— Каждая мавка — это история. И пока мы не сожжём куклу Дарьи, Любава не успокоится.

Тихон поднял голову:

— Тогда что мы ждём?

Арина кивнула. Страх всё ещё клокотал в груди, но теперь к нему примешалась ярость. Она не станет мавкой. Не позволит болоту забрать ещё кого-то.

Радомир развернул карту, начертанную на берёсте.

— Дальше — глубже. Но теперь мы знаем её слабость.

Они двинулись вперёд, а болото за их спинами затягивало раны, готовясь к новой встрече.

Болото встретило их молчанием. Вода, чёрная как смоль, отражала серое небо, а воздух был густ от запаха гнили и мириад светлячков, мерцающих, как звёзды в перевёрнутом небе. Посреди топи, на кочке, поросшей мхом, сидела Дарья. Её платье, когда-то синее, теперь слилось с цветом ила, а в руках она сжимала куклу — тряпичное подобие человека, пропитанное болотной слизью.

— Мама… — её голос прозвучал одновременно детским и древним, как шелест высохших листьев.

Арина замерла. Слово «мама» ударило её в грудь, словно нож. Она сделала шаг вперёд, но Радомир схватил её за руку.

— Не подходи. Это морок.

Но Дарья уже подняла лицо. Её глаза были пустыми, как колодцы без дна, а на щеках застыли дорожки из тины, словно слёзы.

— Я ждала тебя, — мавка протянула куклу. — Смотри… наша доченька.

Арина вздрогнула. Внезапно перед ней вспыхнул образ: она держит на руках младенца с глазами цвета болотной воды. Девочка смеётся, а за окном светит солнце, которого нет в Черноборе.

— Это не твоё, — прошептал Радомир, но его голос звучал далеко, будто через толщу воды.

— Почему ты бросила нас? — Дарья встала, и болото зашевелилось под её босыми ногами. Вода поднялась, обвивая её лодыжки, как змеи. — Папа сказал, ты вернёшься…

Арина почувствовала, как сердце сжимается. Ей хотелось крикнуть: «Я здесь!», обнять эту девочку, которая казалась такой реальной. Кукла в руках Дарьи зашевелила тряпичными пальцами.

— Она хочет, чтобы ты её взяла, — голос Тихона прозвучал над ухом. Он стоял сзади, его дыхание прерывисто. — Не смотри ей в глаза!

Но Арина уже смотрела. В зрачках Дарьи она увидела себя — в рваном платье, с волосами из тины, качающую куклу на краю трясины.

— Мы будем вместе, — Дарья улыбнулась, и её губы потрескались, обнажив чёрные дёсны. — Навсегда.

Радомир бросил вперёд горсть соли. Она шипя рассыпалась в воздухе, разрывая морок на мгновение. Арина увидела правду: кукла была сшита из кожи, а вместо волос — болотные травы.

— Беги! — закричал Радомир, хватая её за руку.

Но Дарья взвыла. Вода взметнулась стеной, отрезая путь назад.

— Мама! — её крик смешался с рёвом пробуждающегося болота.

Арина протянула руку к кукле, и болото взорвалось. Вода сомкнулась над её головой, затягивая в ледяную пучину. В ушах звенел смех Дарьи, а перед глазами мелькали обрывки жизней, которых не было: она качала младенца у печи, шила платье из ситца, смеялась с мужчиной, чьё лицо скрывала тень…

— Это не твоё! — чей-то голос прорвался сквозь морок.

Она открыла глаза. Вокруг плавали призрачные силуэты — духи предков, шепчущие на забытом языке. Но среди них выделялся один: Михаил Меньшой. Его доспехи были пробиты, лицо — бледным, но взгляд горел яростью живой души.

— Арина! — он схватил её за запястье, и холод его прикосновения вернул её к реальности. — Слушай! В Вадаболе на нас напали. Я убит… но это не важно. Если бы тогда…

Он замолчал, его образ дрожал, как пламя на ветру.

— Если бы я не был трусом, я бы украл тебя из монастыря. Полюбил… как должен был.

Болото сжало Арину сильнее, но Михаил рванул её вверх. Его призрачная форма начала распадаться.

— Беги! — он толкнул её к поверхности. — Ради этой любви…

Вода выплюнула её на кочку. Арина закашлялась, выплёвывая ил. Дарья визжала где-то в тумане, а кукла в её руках горела синим пламенем — Радомир, стоя по пояс в трясине, метнул в мавку заклятье.

— Тихон! — Арина увидела, как оборотень, превратившийся в барсука, рвёт когтями корни, пытаясь добраться до куклы.

Михаил, его призрак почти невидимый, прошептал последние слова:

— Прости…

Его образ рассыпался, как пепел.

— Нет! — Арина рванулась вперёд, хватая горящую куклу. Кожа обжигала ладони, но она сжала тряпье сильнее. — Дарья! Ты свободна!

Мавка завизжала. Её тело начало распадаться, превращаясь в светлячков, которые унеслись к небу.

Радомир вытащил Тихона из топи. Барсук, окровавленный, но живой, смотрел на Арину.

— Кто это был? — спросил Радомир, замечая слёзы на её щеках.

— Тот, кого я не успела узнать, — прошептала Арина, глядя на последние искры Михаила, таявшие в тумане.

Болото замолчало. Но вдалеке, у границы леса, завыл ветер — словно обещая, что боль ещё вернётся.

Возвращение в Чернобор было тихим. Арина шла позади, не замечая, как ветер рвёт её платок, а дождь смешивается со слезами. В ушах звучал голос Михаила: «Ради этой любви…» — но любовь эта теперь казалась проклятием.

— Все, кто приближается… погибают, — бормотала она, глядя на свои дрожащие руки. — Еремей стал бессмертным, Михаил — призраком… Тихон…

Она обернулась. Тихон шёл рядом, его лицо всё ещё было бледным, но глаза больше не метались. Он заметил её взгляд и попытался улыбнуться. Арина резко отвернулась.

Радомир остановился у края леса, где начиналась тропа к деревне.

— Дом близко, — сказал он, но Арина не двинулась.

— Ты знал, — её голос прозвучал хрипло. — Знаешь, почему так происходит? Почему я…

— Не ты причина их смерти, — перебил Радомир, поворачиваясь. Его зелёные глаза glowed в сумерках. — Судьба плетётся не вокруг тебя. Она — сеть, и мы все в ней лишь узлы.

— Ложь! — Арина сжала кулаки. — Михаил умер из-за меня. Еремей… ты…

Она замолчала, поняв, что Радомир — это Еремей. Бессмертный. Тот, кто уже отдал часть души, чтобы защищать её.

Тихон шагнул вперёд, его голос прозвучал твёрдо:

— Любава звала меня, а не тебя. И это я выбрал идти в болото.

Радомир кивнул, подходя к Арине.

— Ты не богиня, чтобы решать судьбы. Ты — человек. И даже мавки… — он указал на лес, — …они лишь потерянные души, а не кара.

Но Арина не слышала. В её голове звенело: «Михаил. Еремей. Тихон. Все они…»

Пока трое возвращались домой из-за их спин с болот вдруг стал слышен странный гимн. Он был совсем не похож на тягучие песни мавок. Нет. Это был настоящий темный марш очень давних предков.

Гимн Чернобога

Куплет 1:

Шшш ветров в чёрных кронах, хруст костей под снегом,

Чернобог — владыка тени, чаща стонет бегом.

Вой волков — твой голос, вихрь в болотной мгле,

Ррр… ревут корни, ррр… в земле.

Припев:

Чернобог! Чёрный рог!

Твой закон — наш порог.

Чернобог! Кровь и вздох!

Ты — щит, ты — врагов разорвёшь!

Куплет 2:

Макошь нити спряла, Велес рогом бьёт,

Но в чаще нашей — чара, где твой чёрный мёд.

Ссс… змеиный свист, ттт… треск костра,

Ты — гроза для чужих, ты — для своих — гора.

Припев:

Чернобог! Чёрный рог!

Твой закон — наш порог.

Чернобог! Кровь и вздох!

Ты — щит, ты — врагов разорвёшь!

Колдовской напев:

Заклинатели:

Кружись, дым, запевай, хор!

Ветви в небо, корни — в спор!

Кто под тенью не склонил лица —

Тот умрёт, как лист сгоревший у крыльца.

Куплет 3:

Лллюдям — свет, нам — мгла,

Чччёрный хлеб — твоя сссоль.

Враг войдёт — ввысь костёр,

Верный встань — ввв лоб — твой топор.

Припев (×2):

Чернобог! Чёрный рог!

Твой закон — наш порог.

Чернобог! Кровь и вздох!

Ты — щит, ты — врагов разорвёшь!

Ночью в избе Радомира

Арина сидела у потухшего очага, обнимая колени. За дверью Тихон и Радомир спорили:

— Она сломается, — говорил оборотень.

— Нет, — ответил Радомир. — Она сильнее, чем думает.

Внезапно воздух дрогнул. На столе замигал светильник, и тени на стенах сложились в знакомый силуэт — Михаил. Его призрак, прозрачный и дрожащий, протянул руку к Арине.

— Я выбрал это, — прошептал он. — Не из жалости. Из…

Он исчез, не договорив. Арина вскрикнула, отпрянув. За дверью распахнулась дверь — вбежали Радомир и Тихон.

— Он приходил, — прошептала Арина. — Снова…

Радомир взглянул на окно, где мелькнул бледный огонёк.

— Духи болот не отпускают, — сказал он. — Но Михаил не враг. Он пытается сказать то, что не успел.

Тихон сел рядом с Ариной, осторожно положив руку на её плечо.

— Ты не виновата. Мы все делаем выбор. Даже мавки.

Радомир достал из сундука ветвь омелы, обвитую серебряной нитью.

— Есть ритуал, — сказал он. — Чтобы увидеть нити судьбы. Но это опасно.

Арина подняла голову:

— Сделай это.

На рассвете

Они стояли в священной роще, где деревья сплетались в круг древних камней. Радомир начертил руны на земле, а Тихон, в облике барсука, сторожил границы. Арина вошла в круг, сжимая ветвь омелы, но её пальцы дрожали. В ушах всё ещё звучал гимн Чернобога — тот самый, что она слышала по дороге, будто чёрный ветер выл его слова: «Чернобог! Чёрный рог! Твой закон — наш порог…»

— Кровь — связь, — прошептал Радомир, делая надрез на её ладони. — Но не оковы.

Кровь упала на камни, и мир перевернулся. Арина увидела нити — тысячи золотых волокон, сплетающихся в узоры, но среди них метались тёмные прожилки, как корни, впивающиеся в свет. Михаил был связан с ней тонкой нитью, почти порванной. Тихон — прочной, но новой. Радомир… его нить была древней, как сам лес, но теперь её опутывала чёрная паутина, шепчущая знакомый гимн.

— Ты видишь? — голос Радомира пробился сквозь шёпот Чернобога. — Ты не рвёшь их. Ты — часть узора.

Арина протянула руку к нити Михаила. Та вспыхнула и рассыпалась, превратившись в свет, но тени тут же сомкнулись, напевая: «Ты — щит, ты — врагов разорвёшь!»

— Он свободен, — сказал Радомир, но его голос дрогнул. — И ты тоже.

На следующее утро Арина вышла к реке. Тихон чинил ловушки, а Радомир стоял у края леса, вглядываясь в чащу. Она подошла к воде, где отражалось её лицо — бледное, но теперь с тенью решимости в глазах.

— Я не богиня, — прошептала она, сжимая в руке обрывок коры с выжженной руной. — Но я не жертва.

Где-то в глубине леса запела мавка, но голос её дрожал, словно Любава чувствовала новую силу — ту, что пришла с гимном. Радомир повернулся, его зелёные глаза glowed тревогой.

— Чернобог требует доли, — сказал он, словно читая её мысли. — Но мы не станем его рабами.

Арина кивнула. В памяти всплыли слова гимна: «Ты — гроза для чужих, ты — для своих — гора». Она не знала, станет ли Чернобог союзником или новой угрозой, но одно было ясно — игнорировать его голос больше нельзя.

А вдалеке, на ветру, колыхался лист с руной Любви. Но теперь рядом с ним лежал другой — чёрный, обугленный, с символом, похожим на переплетённые корни.