Усадьба «Медвежий Ручей»

Глава 3 Медведь и полицейский дознаватель

19 (31) августа 1872 года.

Вечер субботы

Зина лишь теперь обнаружила: глаза у Антипа имели такой же льдистый бледно-голубой оттенок, что и у бабы в чёрном платке – местной знаменитости Прасковьи. И глядел кучер на Зину с выражением такого же изумлённого любопытства. Девушка отвела взгляд от лица Антипа и быстро посмотрела ему за плечо. Возле низенького ограждения аллеи, сделанного из скруглённых железных прутьев, она только что видела того, кого сперва приняла за мужика в тулупе, вывернутом наизнанку – наружу мехом. Но кто же станет пялить на себя тулуп в летнюю жару? Нет, когда Зина крикнула кучеру: «Стой!», у обочины аллеи торчал как невбитый гвоздь поднявшийся на задние лапы крупный бурый медведь. Однако сейчас его там больше не было.

– Вы что, не заметили медведя возле дороги? – спросила Зина – впрочем, уже достаточно совладавшая с собой, чтобы снова говорить кучеру «вы».

– Да Господь с вами! Что вы, барышня! Вам, должно быть, это от жары примерещилось! Лошадки уж всяко почуяли бы, ежели из лесу сюда прибрёл дедушко.

– А при чём тут дедушка? – На сей раз уже Зина изумилась – решила, что Антип ведёт речь о муже её бабушки, Николае Павловиче Полугарском.

И кучер, как видно, понял, что она подумала, – уточнил:

– Я хочу сказать: бортник, косолапый.

Зина чуть отклонилась в противоположную сторону – поглядела на пару запряжённых в ландолет гнедых лошадей. Те и вправду стояли совершенно спокойно, даже с ноги на ногу не переминались. Появись перед ними дикий зверь, вряд ли они стали бы вести себя так. И всё же – Зина знала, кого она видела! Да, она страшно измучилась за сегодняшний день, ничего не ела с самого поезда, где проводник приносил ей чай и бутерброды, а главное – всё то, что происходило на станции, не прибавило ей душевного покоя. Но ведь медведь (косолапый, бортник) не мог ей примерещиться всего лишь от голода и взвинченности нервов!

Или – мог?.. Зина вспомнила о том, как она со вчерашнего дня так и этак крутила в уме название бабушкиного имения: Медвежий Ручей. И строила предположения о том, почему подмосковной усадьбе дали такое название. И вот вам, пожалуйста: медведь возник у Зины перед глазами ровно в тот момент, как она в этой усадьбе очутилась. Да ещё возник в такой живописной, картинной позе: стоя на задних лапах, повернув к ней голову…

– Ну, так что, барышня, – не сдержал нетерпения Антип, – можно нам ехать далее или как?..

И Зина сдалась.

– Хорошо. – Она коротко вздохнула. – И в самом деле нужно ехать. Может, и о бабушке за это время какие-то новости появились. Вдруг она уже отыскалась?

На последнюю её фразу Антип не ответил, и девушка поняла: такой вариант развития событий представлялся ему сомнительным. Ни слова не говоря, кучер ослабил вожжи. И лошади, наверняка чуявшие близкую конюшню, без дальнейших понуканий бодрой рысцой припустили к господскому дому, белевшему в конце липовой аллеи.

Но всё же, когда они проезжали мимо места, где Зине померещился бурый дедушко, она не утерпела – бросила взгляд в ту сторону. Косолапого там и вправду не было. Зато трава у обочины аллеи – такая же пожухлая, как и листья на кустах боярышника у ворот усадьбы, – выглядела так, словно кто-то ногастый изрядно на ней потоптался. Казалось, траву долго разглаживали большими утюгами, и распрямляться она не желала.

Зина не ожидала, что вспомнит этот дом. Но теперь, когда он всё яснее виднелся впереди: каменный, оштукатуренный и выкрашенный белой краской, как башенки на въезде, с двумя деревянными одноэтажными флигелями по бокам, – девушку начинали посещать воспоминания такие ясные, словно она только вчера в этом доме гостила.

Вот она, трёхлетняя, гуляет вместе с папенькой и маменькой между яркими клумбами, разбитыми перед парадным крыльцом этого дома. Вот прохаживается по его комнатам, заставленным высокими, под самый потолок, шкафами с книгами. Вот бабушка ведёт её гулять на пруд, на берегу которого стоит старинная, похожая на сказочный теремок бревенчатая купальня. Вот Зина и её родители уезжают из Медвежьего Ручья: катят в коляске, и их провожают до железнодорожной станции бабушка Варвара Михайловна и её муж. А вот Зина с родителями возвращается в их дом в Живогорске, где девочку уже ожидает подарок: большая корзина с пряниками, конфетами и засахаренными фруктами. Такую корзинку к её именинам, приходившимся на восьмое июня, всегда присылал купец-миллионщик Митрофан Кузьмич Алтынов – отец Ванечки, с которым Зина дружила столько, сколько вообще себя помнила. И, хотя Ванечка был старше её всего на два года, сейчас думала о нём так, словно он один и мог присоветовать ей что-то – надоумить, как нужно поступать.

При мысли об оставленном друге детства она ощутила, как у неё запершило в горле. Так, что пришлось несколько раз сглотнуть, прежде чем Зина сумела беззвучно прошептать короткую молитовку: «Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы всё было как раньше!» И, шепча это, дочка священника внезапно ощутила влагу у себя на лице.

Девушка вздрогнула от изумления. Невзирая ни на что, плакать она сейчас не хотела и не собиралась. Да и в самом деле, уже через мгновение она поняла, что никакие это были не слёзы: по её лицу обильно струился пот. Отвлекшись на свои воспоминания, она только сейчас заметила престранную вещь: чем ближе ландолет подъезжал к господскому дому, тем горячее становился воздух вокруг. И уж это точно не являлось иллюзией! Когда она поглядела на кучера, то заметила, что у того на спине армяк сделался куда более тёмным, чем был после попадания под дождь, – явно промок от пота. Да и крупы гнедых лошадей глянцево переливались под лучами солнца, которое в этот августовский предзакатный час палило куда сильнее, чем это бывает даже июльским полднем. Солнечные лучи казались осязаемыми: жёсткими, царапающими кожу, словно раскалённая проволока. А ведь Зина сидела под всё ещё поднятым тентом ландолета, и солнце касалось лишь её запястий – между летними перчатками и рукавами белого кисейного платья.

И дочка священника совсем не удивилась, когда увидела, что те, кто вышел их встречать, стоят на крыльце, под его козырьком – так, чтобы солнце не могло их достать. Их было трое: мужчина возрастом под семьдесят, со слегка вьющимися седыми волосами и подкрученными, седыми же усами – хозяин дома; девушка в тёмно-синем платье, переднике и с кружевной заколкой в волосах – наверняка горничная; мужчина средних лет в лакейской ливрее. При виде подъезжавшего ландолета все они как по команде сделали по шагу вперёд, однако с крыльца так и не спустились – на солнце не вышли.

При виде Николая Павловича Полугарского, мужа её бабушки, Зине пришло в голову, что он не только именем своим – полный тёзка покойного императора, Николая Незабвенного. Господин Полугарский и внешним обликом чрезвычайно походил на Николая Первого с парадных портретов: и усы, и причёска, и бакенбарды, и дугообразные брови у бабушкиного мужа были в точности такими же. Только насчёт его глаз невозможно было сказать ничего определённого. Мало того что их частично скрывала тень, так хозяин Медвежьего Ручья ещё и старался не глядеть на Зину – косился куда-то в сторону.

Девушка проследила направление его взгляда и ощутила, как пот, стекавший у неё по спине, в один миг сделался ледяным. Саженях в двадцати от крыльца, почти что рядом с клумбами, цветы на которых остались яркими, как прежде, она увидела запряжённую белой кобылой щегольскую коляску-«эгоистку». И на сей раз не могло возникнуть никаких сомнений относительно её принадлежности. Рядом с коляской стоял, что-то объясняя державшему вожжи мужику, по виду – конюху, давешний Зинин знакомец: Андрей Иванович Левшин.

Первой Зининой мыслью было: «Каким же образом он попал в усадьбу раньше нас с Антипом?» И только во вторую очередь она подумала: «Для чего он вообще заявился сюда?»

Между тем кучер остановил ландолет у самых ступеней крыльца, так что экипаж тоже оказался в тени, отбрасываемой жестяным козырьком. И господин Полугарский шагнул вперёд со словами:

– Добро пожаловать в Медвежий Ручей, моя дорогая! Жаль, что встречать вас приходится при подобных обстоятельствах! Антип, я полагаю, сообщил вам о той вещи, которая у нас приключилась?

Зину неприятно поразило, что бесследное исчезновение своей жены господин Полугарский назвал вещью. Прозвучало это слово в его устах с почти нарочитой отстранённостью. Однако ещё более неприятным оказалось другое открытие: у хозяина усадьбы явственно заплетался язык. И девушка, потянув воздух носом, даже с расстояния в сажень уловила сильный запах коньячного спирта.

Но всё же Николай Павлович шагнул к ландолету, не качаясь. И, когда он протянул руку Зине, помогая сойти, рука эта, пусть – горячая и влажная, не дрожала.

– Да, Антип рассказал мне о случившемся происшествии, – проговорила Зина, а потом, не удержавшись, бросила взгляд через плечо.

Господин Левшин явно закончил инструктировать конюха: тот, взяв под уздцы белую кобылу, направился с «эгоисткой» куда-то за господский дом. А сам Андрей Иванович пружинистой походкой шёл к крыльцу. И на губах его играла прежняя ненатуральная улыбка – будто из дерева вырезанная.

Николай Павлович заметил, куда смотрит девушка. И снова стал отводить глаза. Теперь Зина удостоверилась: они у бабушкиного мужа тоже были, как у императора Николая Первого, голубыми и слегка навыкате. Однако такого бегающего, блуждающего взгляда у покойного ныне государя уж точно быть не могло! Он, вероятно, скорее застрелился бы, чем позволил себе такой взгляд.

– Я на всякий случай отправил нарочного в уездную полицию, – сообщил господин Полугарский то, что Зина и так уже знала от Антипа. – И оттуда к нам прислали своего, так сказать, представителя. Позвольте мне отрекомендовать его вам, дорогая: титулярный советник Андрей Иванович Левшин, полицейский дознаватель. А это – Зинаида Александровна Тихомирова, моя внучка. Я всей душой надеюсь, что теперешнее недоразумение вскоре разрешится и ничто не помешает ей погостить у нас подольше.

Господин Левшин отдал при этом поклон – даже словом не обмолвившись, что их с Зиной знакомство и так уже состоялось. Не говоря о том, чтобы как-то объяснить свой давешний маскарад или извиниться за него. Антип, однако, довольно громко хмыкнул: на станции он не мог не заметить мнимого студента. Но тоже ничего не сказал.

У Зины так и вертелся на языке вопрос: «Если вы считаете исчезновение бабушки просто недоразумением, то с какой стати вы решили вызвать в Медвежий Ручей полицейского дознавателя?» И дочке священника пришлось приложить усилие, чтобы оставить вопрос этот непроизнесённым.

А Николай Павлович, по-прежнему глядя куда-то вбок, прибавил:

– Ужин подадут в половине восьмого! Тётушка моя, Наталья Степановна, обо всём уже распорядилась. Так что смиренно прошу вас не опаздывать.

И Зина, хоть за этот день она уже порядочно свыклась с неприятными открытиями, не сумела с собой справиться – испустила вздох.

Наталья Степановна Полугарская, старая дева 87 лет от роду, приходилась Николаю Павловичу тёткой по отцу. И в доме Тихомировых не раз и не два высказывали предположение, что бабушка Варвара Михайловна потому не зовёт к себе в гости ни внучку Зину, ни сына с невесткой, что сия старая особа этому противится. Впрочем, так ли обстояли дела в действительности – было покрыто мраком. Ведь со слов родителей Зина знала, что Наталья Степановна далеко не всегда находилась в Медвежьем Ручье. Значительную часть времени она проводила в вологодском имении своей замужней сестры, другой тетки Николая Павловича. И Зина, отправляясь в усадьбу, тешила себя надеждой, что и сейчас старуха пребывает не в Подмосковье, а где-то на Вологодчине. Но вот поди ж ты: дочка священника получила ещё и такой сюрпризец.