Если бы Хессу спросили, изменилась ли ее жизнь с того дня, вернее, ночи, когда Сардар поставил ей вторую метку, разделилась ли на «до» и «после», она бы не задумываясь сказала «да». Причем изменения были такими значительными и неожиданными, что иногда даже не верилось, что все происходит на самом деле. И если раньше в трущобах ее жизнь была сплошным преодолением, то теперь она, пожалуй, стала борьбой во всех проявлениях.
За роль среди цыпочек сераля: она больше не имела права оставаться пустым местом или «трущобной потаскухой». Нужно было, сцепив зубы и включив мозги, стать для сераля заметной и значимой, потому что и на презрение, и на пренебрежение было плевать Дикой Хессе, но не единственной анхе, которую по неведомым причинам выбрал первый советник владыки.
За собственное право быть нужной и счастливой: доказывать всем вокруг и главное — себе, что она может стать лучше — воспитаннее, начитаннее, образованнее. Со всем этим имелись огромные, почти непреодолимые сложности, но Хесса старалась держать себя в руках, больше читать, запоминать и очень внимательно слушать. А еще с нетерпением ждала продолжения занятий с мастером Джанахом.
И, наконец, самым важным, за что стоило бороться, было место в сердце Сардара. Без него все остальное просто теряло смысл. Но как раз в этой, самой главной борьбе Хесса терялась: разве можно контролировать чувства? Заставить кого-то или даже себя полюбить или разлюбить? Если она разонравится Сардару, разве можно будет это изменить? Ведь нет? Такие сложные вопросы и тягостные мысли нервировали, и Хесса загоняла их в самый дальний уголок сознания: у нее были причины бояться, но не было причин страдать прямо сейчас. А становиться истеричной и мнительной клушей, которая все время думает о плохом и не умеет радоваться тому, что имеет, ужасно не хотелось. К тому же и в серале, и во дворце, и в Им-Роке творились такие странные дела, что личные страхи на их фоне начинали казаться слишком уж эгоистичными и незначительными.
— Я с тобой! — крикнула она, выдираясь из липких неприятных раздумий и поспешно одеваясь. Благодаря бешеному талетину ее гардероб пополнился вполне приличными плотными шароварами, рубашками и накидками. Серальные цыпочки опасались выходить даже в сад, хотя туда почти не залетал песок, а Хесса создала себе целый утренний ритуал: она провожала Сардара до зверинца, к той рычащей, клацающей зубами и устрашающей его части, где обитали ездовые звери. Взбесившийся ветер внес сумятицу в и без того нескучную жизнь дворца и в частности первого советника владыки. Будто мало было старого козла Джасима с его выкрутасами, теперь из-за неутихающих бурь и ядовитого песка пустыни Им-Рок с рассвета до заката впускал нескончаемый поток беженцев и просто дорвавшихся до бесплатного жилья и кормежки оглоедов, которым в лучшие времена даже мечтать о столице не приходилось.
Сардар начинал свой день с объезда ближайших предместий и прилегающих к городским воротам поселков. Ядовитые испарения пустыни до них не добрались, зато добралось людское недовольство, стекавшееся туда вместе с бегущими от стихии обитателями Имхары. Будто владыка Асир мог заставить талетин убраться восвояси и оставить их в покое! Небольшой отряд стражников поджидал первого советника за стенами Им-Рока. В путь отправлялись на ездовых зверогрызах — только они легко переносили песчаные бури и не норовили сбежать подальше, сбросив седока. А для Хессы это было возможностью побыть наедине с Сардаром не только в его комнатах, и не только урывками ночей. Захватить еще хоть маленький кусочек времени. Наверное, не доставляй он столько хлопот всем вокруг, Хесса бы даже полюбила этот бешеный талетин — он как будто был на ее стороне.
Сардар принял ее желание «таскаться ни свет ни заря по уши в песке» на удивление спокойно. И это тоже было одним из тех значительных и неожиданных изменений, что случились после второй метки. Не то чтобы изменился сам Сардар, скорее изменилось его отношение к ней. Будто вторая метка сделала их связь более прочной и глубокой. Удивительное, немного пугающее с непривычки ощущение, что он наконец-то распахнул перед ней двери в свой непонятный мир, не покидало Хессу уже несколько дней. Сардар не отстранялся, словно тоже хотел стать ближе, словно начал доверять по-настоящему. И он наконец-то перестал молчать о своих делах. Раньше говорил, только если спрашивала прямо, теперь же будто чувствовал, что вертелось у нее на языке, и опережал вопросы. Да и сам рассказывал о многом, о том, что бесило и беспокоило, раздражало и радовало.
Было странно ощущать себя единственной анхой, приносящей новости снаружи. Лин, которую владыка не звал уже несколько дней, ждала их с особенным нетерпением, и даже Лалия порой задавала вопросы. Скрывать от них то там, то здесь вспыхивающие беспорядки в столице или приступы паники, причиной которых становились люди Джасима, а их в Им-Роке набралось немало, Хесса не могла и не хотела. Впрочем, и Сардар не возражал: он знал о поручении владыки разобраться с новыми анхами и, конечно, понимал, что дальше Лин и Лалии ничего не просочится.
Только Сальму порой приходилось держать в неведении. Не потому что ей не доверяли, а потому что у Сальмы и так хватало причин для беспокойства: подозрительные новые анхи, приступы истерик у обделенных вниманием кродахов цыпочек, окончательно слетевшая с катушек мамаша и пропавший вместе с остальными владыками из поля зрения анх владыка Шитанара. О нем Сальма после традиционных омовений говорила мало и неохотно, но только слепой не заметил бы, что молчит она не потому что нечего сказать, а потому что дурацкими словами боится спугнуть что-то важное и трогательное, о чем наверняка мечтает, особенно после подаренного Назифом ошеломительного букета.
— Готова? — спросил Сардар, и Хесса, стянув завязки накидки на груди, опустила капюшон.
В зверинце песка скапливалось гораздо больше, чем в саду сераля. Клибы-служители с утра до вечера расчищали вольеры и дорожки между клетками, но сегодня даже их было мало.
— Мы пришли раньше, — сказала Хесса, стараясь не вдыхать слишком глубоко. Научилась еще в трущобах, когда пряталась от Проклятия Имхары по закоулкам. Даже если не наберешь полный рот песка, воздух во время талетина сухой и острый, надышишься им от всей души, а потом будет долго печь в носу и драть горло.
— Хочу познакомить тебя кое с кем, — загадочно сказал Сардар, и Хесса покосилась на него, хотя косись-не косись — ничего не разглядишь, кроме низко опущенного капюшона и шейного платка, которым Сардар, выезжая за стены, прикрывал лицо.
— Мне приставать с вопросами или подождать?
— Подожди, — явно ухмыльнулся Сардар. И вроде как пояснил, только стало еще непонятнее: — Ты знаешь почти всех, кого я могу назвать своей семьей.
— Владыка Асир, — сказала Хесса, не задумываясь. Это имя она могла назвать точно, потому что знала — за ним Сардар полезет даже в бездну. И дело было не в преданности подданного своему владыке, а в том, что Асир для Сардара, кажется, и впрямь давно стал семьей. Больше чем другом, скорее старшим братом.
— И Ладуш. Это все. Но не совсем.
Лязгнули запоры на служебной пристройке к одному из вольеров, и Сардар провел ее в тесную комнатку, похожую на кладовку. Вот только за хлипкой деревянной стеной бегал какой-то не слишком мелкий зверь — от мягких прыжков подрагивал пол и звенели склянки в коробке на полке.
— Не совсем, — повторил. — Еще — Элья. А, вот она. Услышала.
И открыл дверь.
Зверюга, которая выметнулась навстречу Сардару, была, конечно, не такой жуткой, как зверогрыз или анкар, намного, гораздо мельче, но Хесса все равно попятилась. На самом деле хотелось схватиться за Сардара, спрятаться за его спиной — набралась уже серальных замашек. Но все-таки сработало вбитое с детства: в любой опасной или непонятной ситуации твои руки и руки твоих союзников должны быть свободны. А зверюга была и непонятной, и совершенно точно опасной. Сардару где-то по пояс, рыжая, пятнистая, похожая на очень толстую и какую-то квадратную, что ли, кошку — на высоких мощных лапах, с коротким туловищем, куцым обрубком вместо хвоста и широченной наглой мордой! С бакенбардами и кисточками на ушах. И только Хесса подумала, что эти кисточки даже милые, как зверюга прижала уши, оскалилась — бездна, ну и пасть! — и выдала такой зверский рявк, что у Хессы задрожали и ослабли коленки. Низкий, заунывный и злобный одновременно, переливчатый и совершенно точно неодобрительный! Ну что сказать, не везет так не везет, еще никому из «семьи» Сардара Хесса не понравилась сразу. И эта тварюга явно не собиралась становиться исключением из общего правила.
— Уймись, — Сардар схватил тварь за холку, другой рукой потрепал прижатые уши. — Чего ты бесишься? Это Хесса. Она — моя анха, и, если вдруг что, ты будешь ее защищать. Понятно?
Может быть, еще один заунывно-рычащий вопль и означал «понятно», но Хесса только попятилась еще дальше, пока не наткнулась спиной на какие-то полки, швабры и… и что там было еще, она даже смотреть не стала. Со шваброй наперевес сразу почувствовала себя лучше. Может, и не отмашется, но разок поперек морды вдарить успеет, а там Сардар спасет. Кого-нибудь. Или ее от зверя, или зверя от нее. На самом деле не так уж важно.
— Э-э… это кто вообще? — спросила она.
— Элья. Моя рысь.
— Рысь? Где такое водится? Не в Имхаре же?
— В Харитии. Там в лесах такие живут. По деревьям бегают. И охотятся — сверху.
— Да уж представляю, как такое спрыгнет на голову! — Хесса даже вздрогнула.
— Погладишь?
— Давай в другой раз? — тоскливо предложила она. — Твоя рысь мне не рада.
Рысь… Элья, да, как-то очень подтверждающе рявкнула. Мол, да, не рада. Не хочу делиться хозяином.
— А придется, — сказал Сардар, только, кажется, не ей, а Элье, схватив обеими руками за бакенбарды и заглядывая в глаза. — Она. Моя. Анха. И вы похожи до ужаса. Особенно вот так — нос к носу, — а вот это уже, похоже, не рыси, а ей. Или… обеим?
В груди колыхнулся было протест. Хесса возмущенно уставилась на эту наглую агрессивную зверюгу, но вопрос «Чем это я на нее похожа?» умер прямо на губах, потому что рысь смотрела на нее в ответ с таким же возмущенным «Кто похож? Я⁈» в пугающем взгляде круглых ярко-зеленых глаз с чуть приподнятыми уголками. Будто в зеркало заглянула, вдруг подумала Хесса и, не сдержавшись, фыркнула.
— Такая же взбалмошная бестолочь? — спросила, усмехнувшись, чувствуя что-то вроде внезапного понимания и солидарности. Рысь в ответ подозрительно прищурилась. Роскошные густые усы и уши — даже кисточки на ушах! — воинственно топорщились, разве что шерсть на загривке дыбом не стояла.
— Не без этого, — Сардар обернулся, протянул руку, и Хесса, с трудом отцепившись от швабры, вцепилась в нее, делая осторожный шаг ближе. А потом Сардар обхватил за пояс, одним рывком привлек к себе, крепко обнимая, тихо сказал в макушку, так что по спине побежали мурашки: — Дикая. Агрессивная. И очень одинокая.
— Ты решил пригреть всех убогих самок этого мира? — нервно хмыкнула Хесса, с опаской косясь на рысь, которая теперь смотрела на нее хмуро и внимательно. Как, вообще, такое возможно! Она же тварь неразумная… Или… разумная?
Элья заворчала, так что сделалось не по себе. Не может же она вправду читать мысли? Или просто чует мельчайшие оттенки запахов?
— Только двух. Вы были невероятно убедительны в своем стремлении «пригреться». Сначала чуть не загрызли. Потом… стали особенными.
И ведь не поймешь так запросто — шутит или всерьез. Хесса подняла голову. Слава предкам, они не на улице, и можно увидеть глаза, а не только капюшон. Нет, он не шутил. Смотрел изучающе, задумчиво, будто отвечал не на ее вопрос, а на свои собственные.
— Я… — Хесса сглотнула, чувствуя, как предательски жжет глаза. И вовсе не от песка! И продолжать было попросту невозможно! Да и что тут можно сказать, если горло перехватывает, а чувство внутри такое огромное, что того и гляди польется через край и затопит к бестиям всю эту комнату, а может, и весь зверинец владыки Асира? Поэтому она не сказала ничего, просто ткнулась Сардару в грудь, обхватывая его обеими руками.
Уже когда вышли из пристройки, а Элья проводила ее напоследок еще одним пугающим оскалом, видимо, для острастки, чтобы одна подозрительная самка не надумала себе всякого о ее покладистости и готовности подружиться не пойми с кем, Хесса спросила:
— У вас ведь связь, да?
— Связь, — подтвердил Сардар. — Не бойся ее. Она не причинит тебе вреда. Просто такой идиотский характер.
— Можешь не объяснять, — усмехнулась Хесса. — Сам же сказал: мы похожи. — И вдруг чуть не заорала на весь зверинец: что-то цепко, остро и болезненно впилось ей в лодыжку. Мысли о том, что это Элья как-то выбралась из вольера и решила показать наглядно, какая она на самом деле дружелюбная и милая, пронеслись стремительнее ветра — и сгинули. Потому что когти Эльи оставили бы от нее одни ошметки, и простым испугом она бы точно не отделалась!
Хесса дрыгнула ногой, обернулась и уставилась на непонятный серо-коричневый от пыли и песка взъерошенный клочковатый ком. Впрочем, у кома были блестящие черные глаза, вытянутая, отдаленно похожая на собачью морда, уши торчком и огромный пушистый хвост. А еще у него явно имелись острые зубы! Которыми этот неопознанный обитатель пустыни вцепился ей в штанину, прихватив вместе с ней ногу!
— Ты еще кто? — воскликнула Хесса. Вопрос, конечно, был идиотский, но после Эльи, которая будто все понимала, почему-то казался нормальным. Но ответил на него, конечно, не зубастый комок, а Сардар, который вдруг опустился на корточки.
— Искристый песец. Из Шитанара. Только там такие водятся.
— И в каком месте он искрится? — с тревогой спросила Хесса, разглядывая комка, то есть песца. Дворняга же, как есть дворняга. Лохматое чучело. А тот, между прочим, с таким же интересом разглядывал ее. Прямо глаз не сводил!
— Сейчас ни в каком, — рассмеялся Сардар, — Он искрится в шитанарских снегах. Сливается с ними, чтобы охотиться и прятаться от крупных хищников. Этот обормот явно сбежал из вольера с мелким зверьем. Надо отнести обратно. Но я…
— Иди, — решительно сказала Хесса. — И так задержался. Я найду кого-нибудь из служителей. А то этот невнятный комок еще кого-нибудь цапнет! Что это с ним? — договорила она удивленно, глядя, как песец при слове «комок» вдруг бухнулся на спину и теперь неистово сучил лапами. — Припадок?
— Боюсь, что нет, — сдавленно сказал Сардар и вдруг ни с того ни с сего заржал.
— У тебя тоже припадок? — раздраженно спросила Хесса, понимая, что напрочь упускает что-то важное. Может, это какие-то брачные игры искристых песцов? Он что, принял ее за самку песца? Над чем еще можно так ржать?
— Погладь ему пузо, — выдавил Сардар, поднимаясь. — И еще раз назови по имени — счастью не будет границ.
— Чего? Какое пузо? Какое счастье? Ты можешь объяснить нормально⁈
— Поздравляю, Хесса, — Сардар похлопал ее по плечу. Почему в этом почудилось сочувствие? — Теперь у тебя тоже есть свой зверь. Он нахальный обормот из Шитанара. И зовут его — Комок.