Вечный Путь

ПЕРЕРОЖДЕНИЕ

Алексей Гранецкий неторопливо шел вдоль кромки прибоя. Слева огромным дремлющим зверем вздыхал океан. Справа высокие песчаные дюны то отступали под натиском волн, то подбирались к самой воде. Иногда полоска ровного пляжа истончалась и исчезала, обнажая рыхлые меловые плиты, и здесь в изобилии росли моллюски. Повсюду как осколки шрапнели лежали их пустые раковины. Неподвижная жара превращала берег в духовку. Близость колоссальной массы воды почти не ощущалась. За двадцать шесть дней ветер подул из пустыни лишь однажды. Он нес хрустящую на зубах мелкую пыль.

Два раза в сутки Алексей взбирался на ближайшую дюну. По пути его охватывало нетерпение, как будто в животе сгибалась упругая автомобильная рессора. Прежде чем перевалить через вершину, он непроизвольно задерживал дыхание в надежде обнаружить на другой стороне цветущий оазис, или вереницу груженых верблюдов, или старый дребезжащий багги, пересекающий хамаду под россыпью незнакомых звезд, или… хоть что-нибудь! Но картина день за днем оставалась неизменной: безжизненная охряная равнина, исчезающая в дымке на пределе видимости и едва заметная полоска гор у самого горизонта. Петля Мебиуса. Мир, замкнутый в самом себе.

Первые несколько часов почти не отпечатались в сознании Алексея. Он помнил, как сидел на песке и следил за волнами, а в голове было пусто как в проданной квартире, из которой старые жильцы успели вывезти всю мебель. Пот лился с него ручьями, но Алексей отказывался снимать ветровку и шерстяной свитер. Эти вещи он надел у себя на даче, в Залесском, чтобы выйти во двор, где вовсю разгулялась серая подмосковная осень.

Избавиться от лишних тряпок, означало признать реальность этой жары, а значит и этого места. Алексей должен сейчас валяться под капельницей, в палате реанимации или лежать на металлическом столе морга с клеенчатой табличкой на окоченевшей ноге. Но он следил за полетом птиц, снующих над морем в косом вечернем свете. И ему не нужен был никакой врач. Разве что психиатр…

Это случилось быстро, и Алексей даже не успел как следует испугаться. Он отчетливо слышал завывание форсируемого двигателя и лязг жесткой сцепки, когда седельный тягач с цистерной перепрыгивал разделительный бордюр. Правая нога начала бессознательно давить на тормоз. Колеса вазовской «девятки» заскользили по мокрому шоссе, но было уже слишком поздно.

«Боже правый! Это и есть конец?»

Удар. Скрежет металла возле самого уха. Хруст ломающегося триплекса. Алексей не был пристегнут, и его выбросило наружу через лобовое стекло. Никакой боли. Только искры в глазах и чувство плавного скольжения. Он плюхнулся на дорогу как мешок с мокрым бельем. Что-то надломилось в спине и в районе таза. С противным чавкающим звуком треснула лучевая кость. Правое плечо и правое колено вылетели из суставов. Ребра сплющились об асфальт. Рот наполнился кровью, но боли по-прежнему не было.

«Я умираю…» – трепыхнулась вялая мысль, и глубокий затихающий голос рассудка подтвердил, что это действительно так.

Вокруг раздавался визг заблокированных тормозов, совсем рядом заносило и разворачивало на шоссе машины. В нескольких сантиметрах от него змеились крошечные трещины в старом дорожном покрытии, блестели полоски разлитого топлива, отсвечивающие всеми цветами радуги. Как красиво! Душа и плоть разделились, но еще не оторвались друг от друга. Он видел собственную дрожащую руку, видел ноги подбегающих к нему людей. Они как будто плывут в сиропе. Сколько прошло времени с момента удара? Может быть, четверть часа или всего несколько секунд.

Почему он ничего не чувствует?

Над ним склонился крупный абсолютно лысый мужчина. В последней вспышке сознания Алексей разглядел его лицо: тяжелое, мясистое, без бровей и ресниц, с прозрачными розоватыми глазами. В них тлело безумие, словно огонь лесного пожара, набирающий силу глубоко в недрах пересохшего торфяника.

– Эй! Я знаю его!

Лицо оказалось перед самым носом Алексея. Во рту золотая фикса. Подбородок разделен шрамом. На бычьей шее наколка в виде креста.

– Бляха-муха! Это он! Та самая гнида!

От мужчины несло потом и табаком. Густые испарения бензина наслаивались на эти запахи, обволакивая все вокруг. Неподалеку кто-то отчаянно матерился, взывал о помощи, умолял вызвать скорую и пожарных. Все это существовало отдельно от них, по другую сторону жизни и смерти.

– Эй! Узнаешь меня? Это я, Оскар. Помнишь стройку и котлован? В тот раз тебе масть пошла, но сегодня отбегался, фуфлыжник!

Полузнакомые сленговые выражения звенели и кружились вокруг головы Алексея. Вроде речь идет о каком-то неоплаченном долге. Но что он должен белоглазому?

Я Оскар… узнаешь меня? Помнишь стройку и котлован?

Но он не знал… не помнил. Пока еще нет.

Все ближе раздается потрескивание пламени, и лысый альбинос исчезает, словно его никогда и не было. Но им еще предстояло столкнуться. На следующем витке спирали, с новым оборотом колеса. Разум Алексея оторвался от потока времени, оказался вне причинно-следственных связей, за пределами евклидовой геометрии и физики Ньютона. Он прозревал бесконечно-сложную паутину квантовой запутанности, мириады вариантов возможного будущего, и каждый из них был как лаз в пещеру дракона.

Провал. Всеобъемлющая пустота. Небытие. Забвение.

Вокруг уже нет никаких звуков. Маховик его жизни останавливается. Стрелки часов замирают. Возникло недовольное лицо отца с поджатыми губами и глубокой складкой на лбу, прозвучал тихий голос покойной матери и беззаботный хохот старшего брата Станислава. Брат всегда смеялся, даже когда его придавило двутавровой балкой на буровой. Смеялся до самого конца… Образ беременной жены мигнул и исчез за поворотом как сигнал семафора.

«Все рушится, все падает, все меняется. Кровь, пуля, холод и тьма!»

В глаза веет жаром, словно из недр плавильной печи. Разлитое топливо превращает участок шоссе в пылающий ад. Кажется, горит сам воздух. Но для Алексея это знакомый ветер ужаса, дыхание спящего дракона, способное выжечь душу и содрать мясо с костей. Он пытается закричать, но вместо этого начинает падать, и это падение продолжается целую вечность.

Провал.

Он лежит на берегу: опаленный пламенем, трясущийся, жалкий, наполовину потерявший рассудок. Мысли пульсируют и мечутся в голове, перескакивают с одной случайной идеи на другую. Пахнет йодом и солью. Под ним теплый песок. Вдалеке слышатся крики птиц и шуршание волн, набегающих на берег. Алексею кажется, что он в раю. Или в аду. Он не считает, что между адом и раем есть какая-то разница. Он не верит ни в то, ни в другое. Алексей спит и видит страшный сон, о том, что он умер и попал куда-то. Неважно куда – это все сон! Он успокаивается. Ему хорошо.

Теперь Алексей брел по пляжу, тупо уставившись себе под ноги. На нем потертые синие джинсы, серая фланелевая рубашка и спортивные туфли на мягкой подошве – та самая одежда, в которой он попал в аварию. Куртку и свитер он давно выкинул, рубашку старался не снимать, чтобы уберечь кожу от солнечных ожогов, а футболку смачивал в воде и повязывал на голову. Но насколько эти факты правдивы? Можно ли им доверять? Кто скажет, жив он или мертв, и если все-таки жив, то, почему здесь, а не там? Реальный мир сложился в точку и потух. Воспоминания о нем тоже сложились, стали плоскими и бесцветными как сухая газетная передовица. Он очнулся без единой царапины на берегу океана. С этого момента начался кошмар, который едва не свел его с ума…

Алексей отвез жену в больницу десятого ноября 1993 года, в два часа дня. Он просидел в приемной до пяти, а потом вышел дежурный по отделению и объявил, что положение Юли стабилизировалось и в течение суток она должна благополучно родить. Алексей не доверял заверениям врача – неряшливого человека с длинными, непромытыми патлами и комком жевательной резинки, прилипшей к оттопыренной верхней губе.

Юля упала в обморок посреди комнаты, когда они собирались посмотреть очередную серию нашумевшего бразильского телешоу. Юля обожала костюмированные мелодрамы. У Алексея они вызывали желудочные колики. Он взял в редакции несколько дней за свой счет, чтобы присматривать за женой. Беременность проходила сложно, и Юля переносила ребенка на неделю дольше положенного срока.

– Обычное дело, – сообщил врач, продолжая мусолить во рту розовый шарик «Бубль-гума». – С беременными часто случаются обмороки. Если не верите мне, почитайте медицинскую литературу. Понижается давление, токсины выбрасываются в кровь… ну и все такое. Я бы на вашем месте не волновался.

– Это может повредить ей или ребенку?

Скучающий взгляд медика блуждал вдоль облупленной стены коридора. Алексею подумалось, что этот человек с таким же флегматичным, немного туповатым выражением лица мог бы пережевывать собственный палец, засунув его между зубами вместо жевательной резинки. В голову закралось нехорошее подозрение: что если добрый доктор Айболит подсел на седативные препараты? По-тихому закидывается «колесами» в ординаторской, а потом сует в рот жвачку и идет лечить несчастных зверюшек.

– За роженицей будут следить круглосуточно, – пробубнил врач голосом телефонного автоответчика. – Мой вам совет: езжайте домой и расслабьтесь. Девочки в регистратуре записали ваш номер. Они позвонят, как только вы станете отцом.

Алексей с трудом подавил желание схватить доктора за грудки и хорошенько встряхнуть. Вместо этого он произнес несколько дежурных фраз и вышел из больницы. На площадке перед зданием его внезапно охватил приступ паники. Глаза стали огромными, они не умещались в орбитах. Он бросился бегом по направлению к главным воротам. Редкие посетители и больные провожали его недовольными взглядами.

Алексей вернулся в свою квартиру на Мартеновской и включил телевизор. Когда программы закончатся по всем каналам, он возьмет с полки одну из книг и будет читать, пока глаза не начнут закрываться сами собой. А утром запрыгнет в машину и поедет обратно в больницу. Но вышло иначе.

Спустя час позвонил сосед по даче и сказал, что видел свет в окне дома Гранецких. Усадьба в Залесском принадлежала отцу Алексея, в недавнем прошлом, начальнику фискального отдела в правлении Госбанка Союза. Перестройка и развал страны не повредили карьере Матвея Леонидовича. Редкая пронырливость и многочисленные связи на разных уровнях помогли ему удержаться на плаву, в то время как многие его бывшие коллеги камнем пошли на дно. Теперь он занимал хорошую должность в Центробанке РФ и готовился через несколько лет оформить персональную пенсию.

Мать Алексея и Стаса скончалась от коронарного тромбоза, пропалывая грядки с морковью. Тело Людмилы Гранецкой несколько часов пролежало под июльским солнцем, пока его случайно не обнаружил почтальон. Трагедия случилась пять лет назад, когда Алексей готовился к защите диплома. После смерти жены у отца резко ухудшилось зрение, и он больше никогда не садился за руль. Так Алексей получил в свое распоряжение небольшое загородное поместье и почти новый модный автомобиль.

Их отношения с отцом развивались сложно. Матвей даже по прошествии многих лет продолжал считать себя уязвленным – ведь оба его сына проявили абсолютное безразличие к точным наукам. Вместо того чтобы изучать финансы и кредит, они занимались бесполезной ерундой и, по его глубокому убеждению, тратили свою жизнь попусту. Младший окончил филфак МГУ и стал журналистом – старший вообще отказался получать высшее образование. Алексей обзавелся «корочкой», завел семью и имел постоянную работу. Это в глазах отца ставило его на ступеньку выше сантехника или водопроводчика. Старшего сына Матвей помножил на ноль и звал не иначе как «бичом» или «бродягой».

Стас относился к причудам отца со свойственной ему беззаботностью. Он был вольной птицей, работал на колымских приисках и на нефтяных платформах в Каспийском море. Когда два года назад он погиб во время производственной аварии, Алексей испытал грусть, но это чувство выглядело скромным, каким-то запоздалым. Стас уже давно воспринимался всеми родственниками как отрезанный ломоть. Формально оставаясь частью семьи, он превратился в шумного незнакомца, который приезжал пару раз в год, чтобы взбаламутить тихую заводь, а потом мчался навстречу очередной авантюре.

Слова соседа звучали словно из бочки:

– Милиция без серьезного криминала не почешется, ну вы же знаете. Поздняя осень – золотая пора для дачных воришек. А бездомные могут не только вынести все ценное, но и устроить пожар.

Заставить себя оторвать зад от дивана стоило немалых трудов. Алексей использовал весь доступный ему арсенал нецензурной лексики, потом достал из комода бейсбольную биту, накинул ветровку и вышел под дождь.

Было уже далеко за полночь, когда он добрался до места. Во всем поселке не светилось ни одного огонька. Из тьмы над головой сеяла холодная морось. Одно из окон на первом этаже оказалось разбито. Посреди общей комнаты, которую Юля называла «салоном», чернела аккуратная кучка золы. Воры испортили краску на полу, но не успели ничем поживиться. То ли плохо искали, то ли бдительный сосед их спугнул. Проверка помещений и обход участка заняли еще минут сорок. Возвращаться в Москву за четыре часа до рассвета не имело смысла, и Алексей остался ночевать на даче.

В не протопленном доме было холодно и неуютно. Ледяной ноябрьский ветер дул в разбитое окно и шевелил золу на дощатом полу «салона». Пока Алексей рыскал по дому в поисках листа фанеры, чтобы заколотить окно изнутри, температура упала еще на несколько градусов, и дождь превратился в снежную крупу. Если незадачливые воры по-прежнему шляются где-то снаружи, то к утру они рискуют замерзнуть насмерть.

Закончив с окном, Алексей поднялся по лестнице в мансарду, включил электрообогреватель, накрылся двумя одеялами и уснул на удивление быстро. Бита лежала под рукой на случай если вернутся незваные гости. Скрипучая лестница вовремя предупредит его об опасности, и тогда пусть эти гады пеняют на себя. Погружаясь в сон, он думал о насущных делах, о том, что надо днем заехать в редакцию и обсудить с начальством перспективы большой аналитической статьи об октябрьском «путче». Но сперва он позвонит в больницу из автомата и узнает, как прошла ночь.

Судьба Алексея повисла на волоске, как жизнь Кощея на кончике иглы. Но он еще не догадывался, что этот волосок вот-вот оборвется. До роковой аварии на Рязанском шоссе вблизи поселка Октябрьский оставался еще целый день.

Самый долгий день в его жизни…

Алексей осознал, что не спит и пустынный берег не грезится ему с перепоя. Он начал беспорядочно метаться по дюнам, разыскивая путь обратно. Когда выдохся – полз на четвереньках, а потом снова бежал. Пару раз он спотыкался, падал и наконец кувырком скатился в тенистую складку между двумя дюнами. Алексей был совершенно один в безбрежной вселенной горячего песка с враждебным перламутровым небом над головой.

Его охватил гнев, потом желание уплатить любую цену за возвращение. Он готов заложить душу, лишь бы все стало как прежде. Он крепко зажмурится, заткнет уши и сразу перенесется обратно. Алексей зачерпнул пригоршню песка и наблюдал как крошечные частицы кварца алмазными ручейками сыплются между пальцев. Новый мир осязаем, его даже можно попробовать на вкус.

Он сорвался с места и бросился обратно в сторону пляжа. Неожиданная мысль пронзила его как острога: что если он в панике перепутал направление и теперь забирается все глубже в пустыню, где его ждет неминуемая смерть от перегрева и жажды? Страх преследовал его неотступно, но Алексей все равно бежал, не в силах остановиться. Наконец, воздух наполнился успокаивающим рокотом прибоя. Алексей съехал по склону крайней дюны и рухнул без сил в десяти шагах от того места, где белесые щупальца известняка протянулись к самой воде. Камни покрывал слой темно-зеленых водорослей, переплетающихся между собой, словно волосы русалки.

– Твою мать! Ведь это все настоящее! – голос прозвучал как одинокий призыв о помощи, которому суждено навеки остаться без ответа.

Алексей долго сидел на дюне, погруженный в апатию. Он тосковал по родному миру. В сотрясаемой политическими катаклизмами России начала девяностых было мало поводов для оптимизма, но там у него имелось хоть что-то, а здесь – ничего. Он вспоминал Юлю и гадал, как могла бы выглядеть их дочь. Родилась ли она в тот день, когда он попал в аварию? Все ли прошло благополучно? Ему удалось в полной мере проникнуться свой виной, и чувство раскаяния становилось острее с каждым часом.

В прошлом Алексей наделал немало ошибок, причинял боль тем, кого следовало беречь. Отстранялся от простых житейских мелочей ради пребывания в иллюзорном мире фантазий. Маскировал истинные чувства под личиной равнодушия и желчного цинизма. Он никогда не придавал этому значения, годами вживался в роль отверженного гения. Считал, что жизнь обошлась с ним несправедливо, и это дает ему право мучить других. Алексей прятал свою любовь от близких, как законченный эгоист, и теперь уже слишком поздно что-то менять. Чужая земля, чужое море, чужая пустыня, взбирающаяся к небесам. И у него нет ни оружия, ни пищи, ни желания жить.

Короткий закат сменился зеленоватыми сумерками. Из пустыни потянуло прохладой… а потом из-за кромки мира выкатился багрово-фиолетовый шар с развитой системой колец в районе экватора. Приютивший Алексея безымянный мирок входил в семейство спутников массивного газового гиганта. Вглядываться в небо было все равно что стоять на краю обрыва. Черная бездна вызывала оторопь и приступы головокружительной дурноты. Алексею не удалось обнаружить ни одного знакомого созвездия. Зато он насчитал пять отдельных колец, таких же широких как кольца Сатурна. В этом мире было свое величие, своя бескомпромиссная эстетика. Своя красота. Этот мир мог существовать в одной из его любимых книг. Он ступил за грань сущего, но за порогом оказалась лишь пустота.

На следующее утро его ждало еще более впечатляющее зрелище: восход двойной звезды. Первым над океанскими водами всплыл раскаленный бело-голубой диск в радужном ореоле интерференции. Второе светило, совсем крошечное, пристроилось сбоку как бедный родственник. Большую часть дня красный карлик скрывался за тушей партнера, но становился отчетливо виден ранним утром и поздним вечером. Он почти не давал собственного света, хоть и горел в несколько раз ярче любой звезды. Пара небесных танцоров кружились в бесконечном вальсе вокруг общего центра масс, сближаясь и расходясь снова и снова на протяжении миллиардов лет.

Тут была атмосфера, насыщенная кислородом, и сила тяжести по ощущениям, не отличалась от земной. Сутки длились около тридцати шести часов. Темное и светлое время делились примерно поровну. Ночью в небесах зажигались колеблющиеся вихри света, когда жесткое космическое излучение отражалось магнитным полем. Пресная вода вытекала из глубин через трещины в меловых плитах. И здесь процветала органическая жизнь.

По всему пляжу копошились морские существа, выброшенные на берег волнами, но они никогда не добирались до верхней границы прилива. Большие черные каракатицы разгрызали раковины и поедали водянистую плоть моллюсков. В илистых ямах гнездились пятнистые твари, отдаленно похожие на мурен. Зеленые крабы волочили по песку свои плоские бородавчатые тела. Некоторые достигали в длину полутора метров, и их клешни запросто могли перекусить ногу Алексея пополам. В небе кружили птицы. Они на лету выхватывали из воды рыбу и несли куда-то вдоль побережья.

Иногда из глубин выползали крупные существа землисто-бурого цвета. Издали они походили на сивучей или моржей, но передняя часть их жирных продолговатых тел оканчивалась не головой, а уродливым красным наростом, вызывающим похабные ассоциации с задницей бабуина. По бокам пучились два незрячих глаза, наполненные белесой мутью. Ласты и хвостовой плавник делали этих существ заправскими пловцами. На суше они становились медлительными и сонными. Но только на первый взгляд.

Однажды вечером, на второй или третий день после провала, Алексей наблюдал за «головозадым» с дюны. Чудище лежало на песке, расслабленное и безучастное ко всему окружающему. Каждые полторы секунды его брюхо подрагивало, и звучал короткий вибрирующий стрекот, словно по доске для стирки белья провели бамбуковой палкой.

Крабов, мурен и другую ползающую живность существо игнорировало. Но вот на песок слетела большая птица похожая на альбатроса. Уродливый нарост распахнулся четырьмя мясистыми лепестками. Изнутри выхлестнуло розовое жало, что-то вроде ловчего языка хамелеона. Птица пару раз дернулась и замерла, разбросав в стороны крылья. Хищник подполз к неподвижной добыче, и его утроба изрыгнула ворох длинных нитевидных отростков, напоминающих клубок печеночных червей. «Головозадый» не рвал и не терзал свою жертву – он медленно высасывал ее.

Когда чудище насытилось и уползло в воду, Алексей подавил рвотный позыв и заставил себя изучить останки птицы. От тела мало что осталась. Кучка перьев и кожистый мешок с костями похожий на скомканный бумажный пакет.

Алексей выбрал направление произвольно и с тех пор двигался строго на запад, преодолевая за сутки около двадцати километров. Он вставал с первыми проблесками рассвета и шел до тех пор, пока дневной зной не набирал силу; потом самые жаркие часы пережидал в относительной тени дюн, снова пускался в дорогу уже под вечер, а ближе к полуночи начинал искать место для привала. Чтобы спастись от изнуряющего пекла, он раскапывал яму у подножья крутого склона, с северной стороны и ложился в нее. Уже на глубине нескольких сантиметров, песок становился холоднее.

Незрячие монстры обитали вдоль всего побережья. Иногда по одному, иногда группами по нескольку десятков особей. Алексей старательно обходил их по широкой дуге. Он не решался поворачиваться спиной к берегу и не останавливался на отдых в тех местах, где волны слишком близко подступали к дюнам. Первые двое суток он почти совсем не спал: вскакивал от каждого шороха, прислушивался к трескотне «головозадых» и воплям других неведомых существ, выбирающихся на берег с приходом темноты. Однажды он заметил на дальней границе мелководья бесформенную тушу размером с рыболовный траулер. Множество юрких тварей ползали по ней как опарыши, но тусклое свечение небесного гиганта не позволило рассмотреть их как следует.

Механические наручные часы, подарок брата на свадьбу, помогали отсчитывать время. Алексей заводил их каждое утро и тщательно следил, чтобы внутрь не забивалась пыль. Три оборота стрелки по двенадцать часов складывались в местные сутки. Погрешность составляла не более пяти минут, и ей можно было пренебречь.

Он долго привыкал к растянутому солярному циклу. Периоды сна и бодрствования не получалось привязать к восходам и закатам, и это поначалу разрушительно действовало на психику. Днем он то впадал в полудрему, то просыпался, весь покрытый испариной. Раскапывал свежую яму в песке, лежал, думал о прошлом, горланил песни Цоя и Высоцкого, декламировал по памяти «Евгения Онегина», вспоминал любимые книги, считал овец или просто наблюдал за птицами в небе.

Бесконечное ожидание превращалось в пытку. Ему нечем было себя занять, не с кем поговорить. Когда он шел по пляжу, время хоть как-то двигалось вместе с ним, но на стоянках каждая отдельная минута становилась упрямой каплей, повисшей на кромке водопроводного крана. Ты знаешь, что она вот-вот упадет, но капля все висит, набухает, покачивается, но не сдается.

Ночью Алексей отдыхал урывками. Во сне ему чудилось нечто жуткое, подкрадывающееся из темноты. Оно ползало за пределами видимости, облизываясь и плотоядно сглатывая слюну. Алексей вскакивал, озирался по сторонам и долго не мог унять бьющееся сердце. А ночь все тянулась и тянулась, как будто свет навсегда ушел из мира. Потом он засыпал и снова просыпался от кошмара, осознавая себя все в том же лиловом сумраке. В конце концов Алексей забирался повыше, сидел на песке и дожидался, когда над океаном и пустыней забрезжит рассвет.

Мысли у него в голове вращались по замкнутому кругу. Они напоминали старый патефон, проигрывающий одну и ту же нудную мелодию: «Где я? Что со мной будет? Как выжить в этом пустынном мире? Зачем я здесь? Можно ли вернуться назад?» Он понимал бессмысленность этих вопросов, но рассудок продуцировал их снова и снова.

Алексей питался рыбой, крилем и моллюсками. Раковины вскрывал при помощи складного туристского ножа, а рачков обжаривал на огне. Нож и коробок спичек нашлись в карманах куртки вместе с полупустой пачкой «Астры». Он похвалил себя за то, что не бросил курить, глядя на брата. Раньше это выглядело постыдным малодушием, нежеланием напрягать волю по пустякам. Теперь собственное разгильдяйство спасало Алексею жизнь. Он сжигал сухие водоросли. Они горели долго, тусклым маслянистым пламенем. Рачки оставляли во рту слабое послевкусие, их приходилось обильно запивать водой. Зато моллюски оказались настоящим деликатесом.

Спичечный коробок выполнял еще одну важнейшую функцию: он превратился в календарь. Перед ночным сном Алексей делал кончиком ножа аккуратную царапину на боковой стороне коробка. Двадцать шесть белых отметин на шершавой коричневой поверхности, и место с одной стороны почти закончилось. Двадцать шесть местных суток с момента его второго рождения.

Источники он находил регулярно. Почти всегда вода оказывалась мутной от мела. Алексей процеживал ее через собственный носок, наполненный песком, мелкими камешками и золой от костра. Получался импровизированный угольный фильтр. Вода становилась пригодной для питья, хоть и воняла застарелым потом. Но отчаянная нужда заставит человека приспособиться ко всему. Меловая порода сама по себе выполняла роль сорбента, но содержала много посторонних примесей. Чистые источники попадались крайне редко (Алексей обнаружил такие лишь дважды, в тех местах, где на поверхность вылезли более твердые образования, похожие на гранит).

Что он будет делать, когда закончатся спички или пропадут источники с пресной водой? Алексей старался об этом не думать. Он жил одним днем, сосредоточившись на выполнении простых и понятных задач: найти родник, нацедить и профильтровать воду, ободрать с камней ракушки, наловить рачков, разжечь костер, приготовить пищу. Такой немудреный стиль существования помогал избавиться от навязчивых мыслей, приносил мир и покой в его душу.

Алексей не голодал и не мучился от жажды, его тело сохраняло достаточно энергии, чтобы двигаться вперед, и его разум на скатился за грань безумия. У него расслаивались ногти. Потрескалась кожа между пальцев и на тыльной стороне ладоней. Дефицит витаминов выразился в появлении крошечных язвочек на поверхности неба и вокруг рта. И все же конец света для него так и не наступил.

«Повторяй это почаще, чел, и сделай одолжение – прекрати себя жалеть, ведь все не так уж и плохо», – внушал он самому себе и шел дальше, просто потому, что нужно было куда-то идти.

Алексей заключил своего рода сделку со здравым смыслом, заставлял себя мыслить позитивно, даже когда воображение рисовало перед ним безрадостные картины. Он сильно похудел, но при этом стал гораздо выносливее. Головная боль, приступы диареи, раздражающая красная потница и не менее раздражающие опрелости на ногах спустя пару недель окончательно ушли в историю. Он вспомнил все, что смотрел или слышал когда-то о тактике выживания в диких условиях. Его организм обнаружил внутри себя скрытые резервы и постепенно адаптировался к новым условиям.

И он почувствовал свою руку на пульсе судьбы. Трудно сказать, когда возникло это странное, призрачное ощущение, но с тех пор оно не покидало Алексея ни на минуту. Выбор направления уже не казался случайным. Менялся его образ мышления, восприятие действительности. Он становился самим собой. Он возвращался к истокам.

Алексей шел на запад. За спиной вставало лазоревое светило. Его меньший собрат затаился в туманных далях похожий на остывающий уголек.

Вчера, около полудня, он разглядел далеко в море узкую темную точку, почти незаметную из-за солнечных бликов. Крошечное пятнышко сразу затерялось среди волн, но Алексей не сомневался, что видел какой-то рукотворный предмет. Часть разрушенного причала или кусок обшивки затонувшего судна. А ночью его посетило видение.

Поначалу сон выглядел беспорядочным и каким-то вязким. Алексей медленно погружался в него как в трясину. В голове проплывали невнятные образы: картинки из прошлого, лица родственников, знакомые улицы, корешки книг. Казалось, кто-то посторонний роется у него в мозгу как на библиотечном складе. Потом возник свет – болезненное, мертвенно-голубое сияние похожее на огоньки светлячков, отраженные во вращающихся зеркалах. Огоньки постепенно становились ярче, их пульсация ускорилась. Свет многократно усилился, разросся до размеров Солнца. Вспышки слились в один мощный выплеск энергии, и наступила темнота.

В темноте пахло морем, шуршали волны. Звезды кружились над головой вокруг воображаемого центра небесной сферы. Планета-гигант лиловой гематомой вспухла из-за моря, опоясанная потоками метеоритов и космического льда. Ночь дохнула на него запахом серы. Костер едва теплился, освещая только песок вокруг себя.

Кто-то приближался к нему вдоль линии прибоя. Фигура казалась схематичной, двухмерной, словно вырезанная из жесткого черного пластика. Свет мигнул. Пространство треснуло, сплющилось, потом развернулось веером, улеглось ковровой дорожкой. Силуэт неуловимо приблизился, обрел вес и объем, и вот уже рослый, худощавый человек уселся на песок с другой стороны костра. Алексей разглядывал его сквозь занавес пересекающихся теней. Костлявые колени растопырены как лапы богомола. Между ними узкое лошадиное лицо, испещренное ранними морщинами. Грива черных волос спадает на широкие плечи. Цветная накидка, что-то вроде мексиканского сарапе, подвязана на груди шнурком. Длинные пальцы перебирают четки из лакированного дерева.

– Ты кто такой? – Страха не было. Алексею не терпелось начать разговор. Он заглянул в колодец собственного одиночества и обнаружил на дне старые кости.

– Подумай, – словно нехотя произнес незнакомец и бросил пучок сухих водорослей в костер. – Тебе известен ответ. Я – Жар и я – Посредник.

Чужая речь звучала непривычно. Алексей успел отвыкнуть от этого.

– Что ты должен передать мне, Посредник?

– Благую весть. Так, кажется, это называется в твоем мире. – Жар едва заметно вздрогнул, словно от боли. – Ты воскрес из мертвых и пленен на чужом берегу, но скоро клетка превратится в окно возможностей. Ты приблизился к началу, к узловой точке в своем путешествии, к трамплину в новую жизнь. Отныне ты Килар, Странник.

– Зачем я попал сюда? – Алексей поежился. Теперь он боялся, и чем дальше, тем сильнее. Но страх вызывал не сам Посредник, и даже не то, что он мог сказать, а какая-то общая величественная значимость момента.

Голос Жара звучал на удивление певуче и музыкально:

– Ты вернулся, чтобы начать все заново, чтобы собрать урожай и подвести итог. Я не смог бы увидеть тебя и говорить с тобой, если бы не пришло время делать ставки. Теперь ты готов и карты перетасованы. Пора включиться в игру, Килар!

– Почему ты не пришел раньше? Я тут уже почти месяц.

Посредник наклонился вперед и выхватил что-то из воздуха. В его свободной руке появился тонкий древесный прутик. Жар принялся водить им по песку. Он рисовал какие-то сложные символы и тотчас же стирал их, чтобы начертить новые. Как далеко они друг от друга? Жара окружали настоящие деревья – там, где лежал Алексей, не росло даже кактусов. И все же они беседовали. И понимали друг друга.

– Я не мог прийти раньше, Странник. – Жар поднял руку с намотанными на нее четками и провел ладонью слева направо. – Мне тоже послано видение. Как и ты, я сейчас сплю. А может быть и нет. Кто знает? Сны – хитрая обманка, переменчивый свет души, отраженный в череде зеркал. Тебе дано время свыкнуться с новой ролью, разглядеть что-то внутри себя. Узловая точка совсем рядом. Завтра ты доберешься до нее и повернешь на север. С этого момента расстояние между нами начнет уменьшаться. Пройдет немало месяцев, прежде чем мы пожмем друг другу руки – двое мужчин, соединенных одной судьбой. А потом ты продолжишь свой путь. Вечный Путь.

– Что ты знаешь о вечности, Жар?

– Очень мало, Странник. Лишь то, что она всегда впереди.

– У меня есть какая-то цель?

– Есть. Можешь не сомневаться. Но тебе не удастся разгадать ее до тех пор, пока ты не достигнешь небесного града, как последний крестоносец. Пока не ступишь за порог Скинии и не преклонишь колени перед Ковчегом Завета, в день, когда на поле при Мегиддо явится Жнец. Возможно, тебе не хватит одной человеческой жизни.

Жар замолчал и посмотрел на звезды. Алексей собрался с мыслями.

– Мы связаны с тобой?

– Лишь до тех пор, пока в этом есть необходимость.

– Ты связан с кем-то еще?

Жар усмехнулся.

– Да, я связан не только с тобой, и завтра ты тоже будешь связан. Вас станет двое, а потом к вам присоединятся другие. Вы начнете свой долгий путь к Полярной звезде. Ты переместился, мигрировал из привычного слоя действительности, и звезда переместилась вслед за тобой.

Алексей проследил за вытянутой рукой Жара и уставился на север. В той стороне, над самым горизонтом, мерцала одинокая яркая звезда, не вплетенная в простой рисунок Малой Медведицы, а стоящая отдельно, словно далекий маяк.

– Кого я должен встретить? Как я его узнаю?

– Леди во тьме. Ты узнаешь ее, как только увидишь. – Жар прищурился и расчистил на песке место для очередного символа. – Время, как большая река. Она несет тебя не быстро, не медленно – как может. Не пытайся торопить судьбу.

Оба замолчали. Алексей размышлял о вечности, о том, что она всегда впереди и всегда недоступна, как линия горизонта. И еще он думал о Юле и о своей новорожденной дочке. На кого она больше похожа: на него или на мать? Как сложится их жизнь после его гибели? Как скоро Юля найдет другого мужчину, приемного отца для его ребенка?

Горечь на языке… Сможет ли он вернуться?

Но эти мысли ушли, словно океанский бриз унес их вглубь пустыни. Смерть захлопнула перед ним все двери, не оставила ничего. Только вкус остывшего пепла и бесконечная дорога, уходящая за край земли. Странник понесет с собой воспоминания. Они будут навещать его снова и снова. Но он ни разу не оглянется назад.

Алексей поднял взгляд на Посредника, но тот уже растворился в тенях. Голубые светлячки, бесконечно повторяясь в собственных отражениях, снова мелькали среди вращающихся зеркал. Остался только голос из далекого далека:

– На север, Странник! Запомни! Ты должен идти на север!

Огонь полыхнул как вспышка сверхновой. Алексей зажмурился, а когда открыл глаза, рядом не было ни души. Зола в костре давно остыла. На востоке алела заря. Крики стихли. Мертвый штиль сковывал поверхность воды.

Алексей с трудом поднялся. Его как будто всю ночь колотили резиновыми дубинками. В затылке пульсировала боль. Неудачно подогнутая нога наполнилась иглами и заныла как больной зуб. Ему до смерти хотелось выкурить сигарету, но остававшиеся в пачке «Астры» двенадцать штук закончились три недели назад. Сразу после провала Алексей не задумывался о том, что хорошо бы сделать заначку, растянуть удовольствие. Он вообще плохо соображал в первые дни. Теперь его тянет курить, а ни одного табачного ларька поблизости нет. Даже самокрутку свернуть не из чего. Да и чем ее набивать? Ушной серой?

«Ну и хрен с ним! Кто не курит и не пьет…»

Алексей уставился прямо перед собой, разглядывая выведенный на песке символ. Он состоял из множества сходящихся лучей, ломаных линий и незавершенных окружностей. Кусок ночного видения прорвавшийся в реальный мир. Алексей разжал онемевшие пальцы правой руки. На ладони лежала половинка раковины. Человек, назвавшийся Жаром, чертил символы при помощи ветки. Обманутый разум воспринял фрагмент сна как руководство к действию. Жутковатое ощущение. Словно кто-то посторонний двигал его рукой. Рисунок напоминал зодиакальный круг или изображение колеса сансары, но на самом деле мог оказаться чем угодно. Алексей бросил раковину на песок, повернулся спиной к кострищу и направился дальше по бесконечному пляжу, навстречу своей судьбе.

Он вспоминал детали ночной беседы, словно расшифровывал стенограмму интервью, переворачивая листы блокнота. По словам Жара, впереди его ожидала точка отсчета или узловая точка. Теперь у него появилась хоть какая-то цель. Если принять за аксиому тот факт, что он видел не обычный сон, а пророческое видение. Но Алексею хотелось поверить в чудо, и он в него верил. Ты должен идти на север!

На что это будет похоже? Светящийся портал на краю земли. Волшебная башня, парящая в воздухе. Может, просто очередной безликий участок побережья? Его приведут туда обострившиеся инстинкты или сама реальность, которая больше не воспринималась сознанием в качестве туманной абстракции. Реальность обернулась системой координат, дорожным указателем, властной рукой, толкающей его в спину. Остатки прежней личности день за днем соскабливали с него, как чешуйки отмершей кожи или луковую шелуху. Скоро от нее совсем ничего не останется кроме вполне заурядной внешности и старых душевных ран, которые не спешили затягиваться.

Он прошел испытание чистилищем и выбрался с другой стороны.

«Теперь ты Килар. Странник!»

Он шагал по берегу и смотрел себе под ноги, когда увидел отпечаток человеческой ступни. Сперва его ум просто не воспринял значение этой находки. Он продолжал механически переставлять ноги, и лишь спустя полминуты пришло осознание:

«След… Человеческий след? Здесь?!»

Алексей замер на месте, а потом бегом вернулся назад.

Человек был обут в сапоги или ботинки с гладкой неровной подошвой. Скорее кожаный чулок, чем настоящая обувь. След подходил к воде со стороны пустыни, метров сто тянулся параллельно линии прибоя, а потом загибался обратно к дюнам. У Алексея от волнения закружилась голова. Нежданная радость мешала думать, но холодный расчетливый голос остудил мозг, как пощечина:

«Возможно эти люди враждебно настроены. Что если это бандиты или сумасшедшие? Вдруг это вообще не люди?»

Алексей отвел взгляд от цепочки следов и различил темные силуэты над кромкой соседней дюны. Чужаки кучкой стояли на вершине. Просторные одежды из грубой холстины обвисли в неподвижном воздухе. Головы обмотаны тряпками, как у бедуинов. За плечами самодельные ранцы, раздутые вещмешки, скатки с одеялами, мехи для воды.

Все семеро держали в руках оружие.

Первый выстрел застал Алексея врасплох. Он не сдвинулся с места даже в тот момент, когда одна из фигур подняла длинное ружье. Тело заледенело и стало чужим, а мозг продолжал механически пережевывать информацию. Алексей отметил для себя, что оружие в руках у чужака очень древнее, похоже старинные фузеи шведских гренадеров времен Северной войны. Он видел такие в Артиллерийском музее, когда ездил с Юлей в Питер полтора года тому назад. Они были такими огромными и вместе с тем ненастоящими, вроде самодельных игрушек или театрального реквизита.

«Музейный экспонат не может стрелять!»

Полыхнула дульная вспышка, поглощенная облаком сизого дыма. Раздался тяжелый пушечный грохот: БА-БАХ!!! Увесистый кусок свинца задел правую руку, чуть ниже локтевого сустава, вырвав клочья мяса и кожи. Алексея развернуло и бросило на колени. Он поднялся, раскачиваясь как в бреду: оглушенный, напуганный, беспомощный под прицелами мушкетов. Но проснувшиеся инстинкты Странника насильно переключили организм в режим выживания и погнали Алексея вперед.

Боль обрушилась уже на бегу. Кровь текла ручьем, оставляя виляющий след параллельно с отпечатками изношенных спортивных туфель. На гребни ближайших дюн высыпало еще человек пятнадцать. Вдогонку бахнули несколько выстрелов. Пули летели как попало и беззвучно зарывались в песок. Кремневые ружья вели прицельный огонь только с расстояния тридцати, максимум шестидесяти метров. Алексей бежал налегке. Его преследователи, обремененные оружием, амуницией и длинными хламидами, сразу отстали. Первым рывком ему удалось отыграть не менее двухсот метров. Дикие вопли, похожие на перекличку волков, загоняющих добычу, хлестали его по ушам. Алексей обнаружил, что понимает отдельные слова:

«Проклятый вей-ер! Убить вей-ера!»

Алексей оторвал на бегу полосу ткани от своей футболки и туго замотал предплечье, но кровь продолжала сочиться из раны. Голова и ноги отяжелели. Он раз за разом сбивался с ритма и, вскоре начал задыхаться. Толчки пульса сотрясали все тело. Они напоминали удары кувалды, забивающей сваи в промерзшую землю.

Нога зацепилась за панцирные отростки полутораметрового краба. Алексей споткнулся и рухнул плашмя. Дыхание перехватило. Из горла вырвался сдавленный стон. Удар о землю неожиданно сильно отозвался в простреленной руке. Алексей встал на четвереньки, потом осторожно разогнул колени и поясницу.

БА-БАХ!!!

Пуля просвистела совсем рядом, обдав щеку потоком сжатого воздуха. Он позволил себе несколько мгновений передышки, чтобы восстановить дыхание. Потом стиснул зубы и побежал дальше.

– Проклятый вей-ер! Убьем тебя, вей-ер! Убьем! Убьем!!!

Враги приближались. Алексей отчетливо слышал их крики у себя за спиной. Они стреляли второпях, набегу и из плохого оружия. Окажись у них в руках что-нибудь современное… Алексей мчался сквозь раскаленное пекло наперегонки со смертью.

Трахея сузилась до размеров велосипедного ниппеля. Легкие работали на пределе. Вот когда ему аукнулась каждая выкуренная сигарета! Вроде бы не манкировал тренировками, регулярно колотил мешок, железо в зале тягал, но аэробные нагрузки медленно убивали его. Воздух со свистом и хрипами вырывался из груди. Эти звуки пугали Алексея даже больше, чем кровоточащая рана в правой руке. Скоро он не сможет не только бежать, но даже идти. Останется только улечься и ждать конца. Подойдут чужаки с замотанными лицами и подожгут запалы доисторических ружей. В вечности не существует понятия времени, а значит нет раздницы между мгновением и беконечсностью. И то и другое – лишь круги на воде…

Алексей на секунду уплыл куда-то, словно перепрыгнул в чужую голову, а потом сообразил, что несется по направлению к вытянутой гряде дюн, полукругом окаймляющей небольшую бухту. Острый барьерный риф далеко вдавался в океан, словно рыбий хребет. Повсюду валялись творожистые глыбы известняка. Полоса ровного пляжа сузилась до пары десятков метров. Она круто поднималась к очерченной поясом водорослей границе прилива. И там, впереди… было ли там что-нибудь кроме песка и неба? Что-то, отсвечивающее на солнце подобно неокрашенной стали.

Он карабкался наверх, сползая и падая на осыпающемся склоне дюны. Песок с восточной стороны был невыносимо горячим и обжигал ладони. На гребень Алексей выбрался ползком. Он глубоко вздохнул, захлебнулся, и воздух выплеснулся обратно вместе с полужидким комком рвоты. Алексей застонал, и его вырвало еще раз, желчью, перетряхнув внутренности до самых кишок. Ему пришлось надавить пальцем на рану, чтобы остаться в сознании. Острая боль швырнула его из жары в холод. Он скатился в ложбину по противоположному склону.

В нескольких шагах от него появилась женщина с коротким мечом в руке. Фигуру скрывала длинная коричневая хламида, напоминающая арабский бурнус, но характерные округлости угадывались без труда. Голова до носа обмотана темной тканью. Очень смуглая кожа. Алексей попытался нащупать перочинный нож в кармане джинсов, но руки стали неуклюжими как садовые грабли.

Он с трудом увернулся от размашистого удара и случайно заглянул в глаза нападавшей… Боже правый! Лучше бы он не смотрел. Белки, желтые как лимонная кожура, почти сливаются с золотистой радужкой. Зрачки поставлены вертикально, по-кошачьи. Горящий демонический взгляд. В нем ни капли здравого смысла. Только патологическое стремление убивать.

– Смерть вей-еру!!!

Дикарка врезалась в него как живая торпеда, и они кубарем покатились по песку. Желтоглазая оказалась сверху и ударила его мечом в лоб. Алексей успел схватить ее за запястье, но она зарычала и навалилась на рукоять всем весом. Лезвие клинка сверкнуло перед глазами, рассекло кожу. Мир наполовину заволокло красной пеленой. Он попытался оттолкнуть дикарку здоровой рукой, но безуспешно. Ее тело под покровом грубой ткани состояло из сплошных жилистых мускулов. Алексей двинул ее кулаком по спине, неумело боднул головой и едва не лишился правого уха. Меч чокнутой желтоглазой ведьмы срезал с его виска пучок волос вместе с куском скальпа.

И тогда две личности в его сознании на миг стали единым целым. Разгоряченный мозг остыл, завернувшись в оболочку простых рефлексов и прагматизма.

Левой рукой Алексей вывернул женщине кисть и давил до тех пор, пока она не уронила оружие. Пальцы раненой правой руки стиснули перочинный нож. Он взвыл от боли, но на этот раз боль не ослабила его, а обратилась в ярость, в разрушительный импульс, в ослепляющий белый свет. Грудь сдавило как в тисках. Казалось, сердце вот-вот разорвется. Алексей вонзил нож в плоский живот дикарки. Вытащил, снова вонзил: в бок, в плечо, под ключицу, еще раз в живот, подвздох между ребрами, потом справа в шею… И так несколько раз. Он вопил во все горло и остервенело наносил удар за ударом до тех пор, пока струя теплой артериальной крови не брызнула ему в глаза.

Он сбросил с себя обмякшее тело дикарки и понял, что не в силах подняться. Где-то далеко справа защелкали выстрелы, но возможно у него просто звенело в ушах. Алексей пополз на карачках вперед. Его скрутил новый приступ тошноты. Он оставил позади несколько шагов, жадно хватая ртом воздух. Своя и чужая кровь сочилась по переносице и капала с ресниц. Он кое-как очистил лицо подолом рубашки. Преследователи бежали прямо на него. Их разделяло не более сотни метров и узкая полоса дюн. Половина дикарей тащила кремневые ружья. Остальные размахивали короткими копьями, топорами, тесаками. Вслед за передовой группой появились другие. Весь пляж усеивали десятки темных фигурок. Некоторые катили за собой двухколесные тележки со скарбом, как китайские рикши.

Алексей повернул голову и замер. Дыхание совсем прекратилось.

«Я брежу! Брежу или сплю! Я уже одной ногой в могиле… или это какой-то оптический обман…»

Впереди стояли три низких одноэтажных барака со стенами из шлакоблоков и серых бетонных плит. Они словно плыли в желтоватом мареве. Плоскую крышу ближайшего строения венчали панели солнечных батарей. Их-то Алексей и заметил издалека. В глубине пустыни виднелась посадочная площадка, расчерченная косыми белыми полосами. На ней разместилась громоздкая машина в желто-коричневой камуфляжной расцветке. Какой-то неизвестный вид летательного аппарата, снабженный реактивными двигателями с изменяющимся вектором тяги. Бочкообразные сопла четырех турбин выдвинуты на коротких пилонах и развернуты вниз, как у палубных истребителей с системой вертикального взлета. Длинный угловатый корпус, обтекаемый пузырь кабины, прямоугольные люки с обоих бортов. Наружу торчат стволы пулеметов. За кормой откинута десантная аппарель, валяются какие-то ящики, но поблизости ни души.

Алексей бросился к постройкам, черпая силы в последнем выплеске адреналина. Еще одна женщина с янтарными глазами прыгнула на него сбоку, но в последний момент едва не упала, запнувшись о собственное копье. Алексей ударил ее ногой, бросив животом на изгородь из колючей проволоки. Четыре линии колючки, растянутой между железными столбиками. На них с двух сторон подвешены гирлянды изоляторов. Не стеклянные и не фарфоровые, а из какого-то черного матового пластика.

Россыпь искр. Холодный голубой свет. Потянуло дымом и горелым мясом. Изгородь – метра полтора, не больше. И на вид хлипкая как штакетник. Такими на американских ранчо огораживают пастбища. Но напряжение сумасшедшее.

С треском лопнула пара изоляторов. Теперь пахло озоном и горелой пластмассой, но вонь спекшейся плоти никуда не делась. Труп дикарки повис на изгороди кучей дымящегося тряпья. Алексей потыкал в проволоку кончиком ножа. Стоит рискнуть или лучше получить пулю в лоб? За спиной, совсем близко, дикари издали победный вой.

Алексей задержал дыхание, уперся коленом в обгоревший труп, перекинул другую ногу через ограду и мешком свалился внутрь огороженного периметра. Прозвучала серия выстрелов, затем длинная пулеметная очередь, напоминающая стук отбойного молотка. Алексею оставалось только фиксировать эти звуки, потому что оценивать, анализировать он уже не мог. Встал с огромным трудом и понял, что неминуемо упадет, как только двинется с места. Ноги, как хрупкие соляные столпы – они будто крошились под его весом. Алексей шагнул по направлению к ближайшему пакгаузу. Упал. Медленно поднялся. Сделал несколько заплетающихся шагов и рухнул на четвереньки. Легкие горели огнем. Мозг превратился в набитую перьями подушку. Сознание отупело. Он больше ни о чем не думал. Толчки крови громом отзывались в ушах.

Алексей заставил себя подняться в третий раз.

Позади рявкнуло кремневое ружье. Фонтаном взвился песок. Второй выстрел. Пуля разорвала штанину, оставила жгучую царапину на левой икре. Алексей растянулся плашмя, на этот раз сознательно, и пополз на животе в сторону бараков. Площадку вокруг строений вымостили квадратными известковыми плитами. Алексей ухватился за край бетонной отмостки и подтянул вслед за собой непослушное тело.

Из-за угла выбежали две стройные фигуры в пыльно-желтой униформе.

– Тафу! – воскликнул удивленный женский голос.

Голова Алексея без сил упала на плиты двора. И начался полет.