Венец безбрачия

Глава 49

Ещё два дня вдовствующая графиня гуляла со мной по саду и нет-нет, да и вплетала в разговор какую-нибудь гадость о Леоне. То она будто бы случайно обмолвилась о том, что Леон избил свою любовницу; то как бы невзначай навела разговор на то, что человек он очень мстительный и даже привела пример из его детства.

Чем больше я слушала госпожу Аделаиду, тем больше я понимала, что так она старается не зря. И хотя я старалась давить в себе дурные мысли в её адрес, так как не имела доказательств, но получалось у меня это очень плохо.

***

Вечером второго дня я готовилась ко сну, когда в дверь торопливо постучали. Эмина, расчёсывая мне волосы, тихо спросила:

- Сказать, что вы спите, госпожа?

- Открой, и узнай, что случилось.

Горничная положила расчёску на туалетный столик, открыла дверь и с удивлением сообщила:

- Госпожа графиня, там мэтр Бертольд. Он желает вас видеть немедленно.

Я ещё не успела раздеться, потому подхватила распущенные волосы и, быстро скрутив их гулькой на затылке и заколов их несколькими шпильками, ответила:

- Проси.

Мэтру Бертольду было около пятидесяти, по местным меркам – достаточно почтенный возраст, но он не был расплывшимся стариком. Среднего телосложения, крепки и подвижный он сохранил не только все зубы, пусть они и пожелтели с возрастом, но и обошёлся без лысины. Когда-то рыжие, а теперь большей частью желтовато-седые, волосы его всегда были аккуратно убраны под кожаный и схвачены на затылке какой-то медной пряжкой. Пусть я и видела его не часто, но он всегда был опрятен и выглядел ухоженным.

Именно поэтому меня так поразил его вид: закатанные рукава изрядно помятой рубахи, забрызганной какой-то тёмной жидкостью. На нем не оказалось ни сюртуки и ни куртки, а также отсутствовал ярко-алый шейный платок, который был на нем всегда. Да и в целом выглядел лекарь очень утомлённым – даже круги под глазами казались темнее, чем обычно. В руке он держал фонарь, где за стеклом горела свеча.

- Присаживайтесь, мэтр.

- Нет-нет, госпожа графиня… Я хотел бы сообщить вам кое что наедине, – он покосился на Эмину.

Помня о местных правилах этикета, я почувствовала себя неловко. Но потом сообразила, что безопаснее всё-таки будет поздно вечером поговорить с ним наедине в коридоре, а не в комнате. Горничной я велела остаться. Как только мы вышли, мэтр тут же развернулся ко мне:

- Госпожа графиня, мой пациент хочет вас видеть.

- Пациент?! Зачем бы ему…

- Капитан Ролан Лонхер желает облегчить вою душу, сообщав вам что-то. Я пошёл сам, потому что понимал, что ни одного солдата или лакея так поздно к вам не допустят. Если вы хотите увидеть капитана в живых – нам стоит поторопиться.

Дальше я не раздумывала, а только согласно кивнула и мы торопливо двинулись по коридорам замка. Но по пути я все же расспрашивала мэтра Бертольда.

- Я слышала, что капитан был ранен.

- Да. И рана была не слишком серьёзная, я зашил её, и она почти зажила. Но вот второе ранение в это же место… Если Господь не явит нам чудо, то вряд ли капитан проживёт более двух суток.

***

Часть казармы, отведённая под жилье капитала Лонхера, была обставлена совсем не дурно. Комната, через которую мы проходили, была украшена бархатными шторами с атласными бантами, а на полу лежал довольно большой ковёр с каким-то сложным орнаментом. Бархатная скатерть на круглом столе, резные спинки стульев, две явно дорогие вазы на каминной полке… Судя по всему, капитан отнюдь не бедствовал.

После зала, который мы прошли, был ещё маленький коридорчик и уже там чувствовался мерзкий запах гниющего мяса и каких-то весьма вонючих лекарств. Я на мгновение замерла перед дверью в комнату, но лекарь достаточно невежливо слегка подтолкнул меня в спину:

- Поторопитесь, госпожа графиня, он не долго останется в сознании…

***

Окна в комнате были распахнуты, но запах болезни казался ещё плотнее именно потому, что его периодически перебивал тёплый летний ветерок, шевелящий шторы.

До сих пор я не видела капитана, только слышала о нем. Сейчас, глядя на этот обтянутый жёлтой кожей скелет, трудно было поверить, что иссохшая эта мумия – капитан охраны. Чудовищно раздутая, отливающая жирным глянцем рука существовала как бы отдельно от тела и располагалась на дополнительной подушке.

На табуретке у кровати стояли банки с мазями, лежали нож, похожий на скальпель и ещё какая-то жутковатая железяка. Все это освещалось тремя свечами. Рядом, у изголовья - таз с грязной водой, в которой мокла измазанная желто-зеленым гноем салфетка.

Человек на постели, как мне показалось, был без сознания. Лекарь со мной в комнату не вошёл, и я растерянно оглянулась на запертую дверь думая, не стоит ли позвать его.

Тихий шипящий голос остановил меня:

- Мне было видение…

Я резко повернулась к кровати и при трепещущем от ветерка пламени свечей еле разглядела, что веки раненого сжаты не плотно: под опущенными ресницами виднелась узкая полоска глаза. Я стояла, не зная, что сказать или сделать, а капитан начал тихо и медленно говорить, постоянно делая паузы и как бы собираясь с силами:

- Видение… Бертольд сказал, что надежды нет… я хочу… я хочу облегчить совесть… и душу...

Он облизал губы языком, который показался мне сухим и почти чёрным. Я спросила:

- Дать вам напиться?

- Смочить… смочить губы…

На столе стояла чашка с каким-то питьем и торчащей из неё ложкой. Я попробовала влить ему в рот немного воды, но он слабым движением отвернул лицо и пошлёпав тонкими губами просто размазал жидкость, позволив тонкому ручейку стечь по неряшливой щетине подбородка на рубаху.

- Не принимает… тело не принимает…

Он говорил очень-очень медленно, часто повторяя собственные слова, и в какой-то момент, как мне показалось, потерял сознание. Я снова взяла чашку и аккуратно провела влажной ложкой по истончившимся губам. Веки капитана дрогнули, и он продолжил.

Как я и подозревала, он был любовником вдовствующей графини. Связь их началась около пяти лет назад и к эспанцам придумала обратиться именно госпожа Аделаида. Правда, все пошло совсем не так, как она ожидала, и вместо того, чтобы убить Леона, а Антонио сделать наследником, маленькую графиню из замка Шартонг собрались выдать за старика.

Аделаида была уверена, что эспанцы удовлетворятся богатым выкупом за неё – она решила обеспечить себе не просто безбедную старость, а именно – роскошное существование. Копию ключа от сокровищницы она изготовила очень давно, выбрав момент, когда муж был пьян.

У капитана был только один человек, которому он мог полностью доверять – ординарец Люк Брайт. Именно с его помощью и были вынесены деньги и драгоценности из сокровищницы. Люк лично выбрал двух солдат, которых подключили к операции, пообещав им хорошую долю.

- Вы планировали после убить их?

- Да…

Но то ли графиня в плену была излишне разговорчива, то ли эспанцы и так знали, что в замке две сокровищницы, но за ними следили и, как только сундук, в который сложили и мешки с монетами, и серебряный ларец с фамильными драгоценностями, был довезён до Лебяжьего озера – на них напали.

- Эспанцев было семь человек, но мы отбились. В живых остался только я и Люк… Дасти был сильно ранен и Люк добил его… а я, да простит меня Господь... я добил Люка…

Не знаю, сколько я стояла перед этой говорящей мумией. Мне казалось, что я провела в комнате умирающего всю ночь, однако, когда я вышла на улицу, солнце уже скрылось, но облака на западе все ещё были подкрашены его лучами. Получается, что я слушала исповедь меньше часа.

Больше всего в этой истории меня поразила госпожа Аделаида. Капитан был её любовником много лет и верил, что она отвечает ему взаимностью. До тех пор верил, пока она не попробовала вытянуть из него расположение тайного места, где он спрятал сокровища, прибегнув к пытке.

- Она выбрала время... Бертольд уехал... давила на рану... её лицо...

Может быть, именно это разочарование в любимой женщине и подвергло его сохранить от неё в секрете место, где он спрятал казну.

- Я не хотел говорить... это как искупление греха... часть искупления... раскаяние...

Понимая, что планам её не суждено сбыться, она попыталась отравить раненого любовника. Именно это и добило бедолагу.

- ... влила отраву в рот и сбежала... Бертольд вернулся и она сбежала... тело не принимает пищу... уже давно не принимает... и яд не приняло... но вечером стало хуже и вот...

***

Я стояла на крыльце замка, боясь распахнуть дверь и войти в его тёмные коридоры. Невольно вспоминая эти медленные обрывки речи... И, не смотря на тепло летней ночи, чувствовала озноб...