Во имя твое

Слова

Что отличает приграничные земли Подзимья от благословенной земли империи — первое, чем обзаводится каждая деревня, поселок, форт, поместье, аванпост, хутор или даже более-менее постоянная племенная стоянка пиктов, это стена. И не важно, сооружена она из камня, из дерева или просто насаженных на колья переплетенных кустов терновника, главное, само наличие защиты. Деревня, куда вел их мальчишка, не была исключением. Север не прощает беспечных. Обычно. Окружающие поселение мощные бревна частокола сразу давали понять — по какой-то причине местные жители уделяют не слишком много внимания собственной безопасности. Невероятно массивные, по полтора-два обхвата, вытесанные из вековых сосен, столбы городьбы, потемнели от времени, и кое-где покрылись мхом. Проходящий у стены ров оплыл и изрядно зарос кустарником. Между ветвями терна и малинника то тут, то там, проглядывали прогнившие, местами раскрошенные колья. В паре мест стена покосилась и изрядно проросла черной плесенью, а ворота не закрывали так долго, что створки успели врасти в землю. В другое время подобное обстоятельство показалось бы Августу странным. В другое время, но не сейчас — юноше было слишком плохо, чтобы он обращал внимание на подобные мелочи. Все началось три дня как. Или четыре. А может десять… Август цу Вернстром еще пару седмиц назад владетель собственного лена в составе трех деревень, почти достроенного замка, и неслыханно обширного по имперским меркам для молодого не слишком богатого дворянина надела земли, а теперь просто клейменный и «помилованный» изгой хоть убей не мог вспомнить когда он заболел, и уж это-то точно было очень нехорошим признаком. Все, что он мог сказать, это то, что почувствовал себя совсем нехорошо, после того как они заблудились в тумане и забрели в болото. Окутавшее землю бесово марево было настолько густым, что Август с трудом мог разглядеть собственную руку и ему словно маленькому ребенку, приходилось держаться за руку Сив, чтобы не отстать и не потерять напарницу. Не то чтобы северянка была от такого в восторге, как заметил Цу Вернстром, дикарка вообще очень не любила когда ее кто-то трогает, но учитывая, что веревки для того, чтобы обвязаться у них не нашлось, она была вынуждена в конце концов согласится, что подобный способ передвижения, все-таки лучше чем срывать горло и постоянно искать друг друга в густой, липкой, пахнущей прелой хвоей и почему-то гниющей плотью, дымке. Еды, не считая конечно пары болтающихся на поясе великанши наполовину копченых наполовину высушенных на костре тощих рыбок да пригоршни сорванных по пути ягод у них не было, запасов чистой воды тоже за неимением не то что бурдюка, но даже завалящей деревянной фляжки, об охоте в таком тумане и речь идти не могло, и они решили не дожидаясь прояснения идти дальше. И конечно почти тут же заблудились. Это было странным, за время совместного путешествия Август уже успел не раз убедится, что либо у варварки в роду почтовые голуби, либо она пользуется каким-то дикарским колдовством. Умение Сив определять верное направление и находить путь через казалось непроходимую чащу, было невероятным. Но в тот день оно ее подвело. Несмотря на все уверения женщины в том, что она уже бывала в этих краях и стоит им форсировать узкий, всего пол лиги, болотистый перешеек, и пойти дальше на запад, то уже к закату они выйдут к поселку с великолепным постоялым двором, где подают отличное густое пиво, жирную луковую кашу и даже есть комнаты с перинами, через несколько часов блужданий они забрели прямиком в центр болота, где Август провалился в первый же прикрытый слоем ряски бочаг. А еще через час он почувствовал себя совсем плохо. Уже глубокой ночью, когда дикарка наконец-то нашла более менее пригодный для привала участок суши и развела нечто похожее на костер, если конечно можно так назвать пригоршню жухлых листьев и несколько скорее тлеющих чем горящих отсыревших веточек, Август решил просушить над огнем вымокшую одежду, и оказалось, что к его телу прилипло несколько странных, полосатых красно-зеленых пиявок. Отцепить мерзких тварей от кожи удалось только с помощью огня, оставшиеся от них следы укусов долго кровоточили, а к утру юноша почувствовал первые признаки лихорадки. Виновата ли была в этом попавшая на его упорно не желающие заживать ожоги и раны холодная, черная, остро пахнущая гнилью, болотная вода, проведенная на сырой земле ночь, полный болезнетворных миазмов болотный воздух, или проклятые подводные кровососы цу Вернстром не знал, но его тело начала бить дрожь, кожа вокруг клейм сильно воспалилась, покраснела, вспухла синевато-черными рубцами, а от вида и запаха завтрака — последнего кусочка рыбы которым щедро поделилась с ним женщина, Августа замутило. Дальше было еще хуже. Путешествие по болоту превратилось в какой-то изощренный калейдоскоп, зелено-коричневую круговерть хлюпанья жидкой грязи, запаха болотного газа, и размывающей зрение белой мути. Великанше было не легче. Было видно, что с присущим лишь диким зверям да умалишенным упрямством прокладывающая путь через топь намного более крупная и тяжелая чем Август северянка тоже устала — она все чаще вязла в жидкой грязи, проваливалась под воду, наматывала на свои почти развалившиеся калиги огромные пуки ряски и водорослей, и к тому же начала хромать сразу на обе ноги. При этом женщина с маниакальным упорством продолжала невесть зачем ловить и складывать в оторванный от рубахи и превращенный в некоторое подобие садка подол изредка попадающихся на пути лягушек. Впрочем, причину столь странного занятия Август понял вечером, когда Сив после нескольких безуспешных попыток разжечь костер принялась поедать квакш сырыми. Вот тогда юношу действительно стошнило. А потом еще раз. И еще. Приступы рвоты в конце концов прошли, но оставили после себя отупляющую слабость. И запах. Запах гнилого мяса. Падали. И шел он от его ожогов. Потом снова были многочисленные попытки разжечь огонь, быстро сменившаяся страхом радость успеха, приближающаяся к коже рдеющая головня, запах горелой плоти… Что было дальше цу Вернстром не помнил. Слишком устал.

«Какая в конце концов разница. Я умираю. Просто умираю в этой богом забытой глуши. Меня закопает в вырытой руками яме полудикая северная варварка, а уже через пару минут мир забудет о моем существовании.»

— Сюда, сюда! Оторвал от воспоминаний и тяжелых мыслей юношу возглас указывающего своим кривоватым посохом на наполовину распахнутые ворота пастушка. — Уже не далеко совсем. Дед Рожилий в втором доме от колодца живет, только он старый, спит уже наверное, я пойду разбужу, а вы догоняйте… Радостно осклабившись полудурок подобострастно затряс уродливо плоской, будто лишенной макушки черепа головой и громко топоча босыми пятками, смешно подпрыгивая и переваливаясь с боку на бок на безобразно изогнутых, словно он всю жизнь просидел на бочке, ногах поспешил вперед.

— А ну стой! — Зарычала было великанша, но было уже поздно. Проявивший необычайную прыть пастушок уже успел скрыться за воротами. — Дерьмо. — Прокомментировала сделав несколько шагов вслед за удирающим подростком горянка, остановившись неодобрительно покачала головой и покрутив между пальцами отнятый у подростка нож, снова пристроила его куда-то за спину. — Пошли быстрей, барон, пока этот поганец всю деревню на уши не поставил.

«Она хотела убить ребенка. Бросить в него нож, словно в зайца на охоте. Боги старые и новые, почему я вляпался в это дерьмо?»

— Ты хотела метнуть в него нож? — Вяло поинтересовался механически переставляющий ноги Август.

— Ну… — Немного смутившаяся Сив, машинально отерла руку о подранную набедренную повязку. — Прыткий он больно. Я бы его не догнала. Хотела ему в ногу бросить. Но духи сказали так делать не надо. К тому же… я его обманула, — ножи я метаю не очень — все равно бы не попала.

«Ну да, конечно. Так я тебе и поверил.»

— Я очень надеюсь, что ты пошутила… — На мгновение приостановившись цу Вернстром огляделся по сторонам. Не то, чтобы его на самом деле серьезно волновало, способна ли его компаньонка убить ребенка. Сервы это сервы. Их жизнь невозможно ценить столь же высоко как жизнь благородного человека. К тому же юноша никогда особо не любил детей, а деревенский дурак действительно был довольно неприятным, но сама идея убийства мальчишки у стен села, где наверняка живут его родичи не казалась ему слишком разумной. Тяжело вздохнув Август уставился на маячившую перед ним широкую и мускулистую спину Сив.

«Странно это. То она быстрая и ловкая как лесной кот, то медленная и неуклюжая как корова в посудной лавке. То говорит на редкость разумные вещи, то мыслит как капризный ребенок. Сейчас топочет будто сваи вбивает. Никакого изящества. Но когда по лесу шли ни одна веточка под ногами не треснула. Удивительно. Или это она специально?».

Окинув дикарку оценивающим взглядом, юноша с трудом подавил смешок. Заподозрить коварство в, обладающей всем спектром изящества и дипломатичности стенобитного тарана, варварке мог только глупец. Над головой проплыла тяжелая потемневшая от сырости арка ворот и мысли юноши вернулись к пастушку.

«А если этот поганец действительно мужиков кликнет? Чернь есть чернь. Особенно здесь, в Подзимье. Тут мужичье дикое, могут ведь действительно и стрелой из за угла…»

Воспоминания о сыплющихся на голову стрелах были еще свежи и ноги юноши будто налились свинцом.

«Мы идем прямо Падшему в пасть».

— Мне кажется… Нам лучше уйти, Сив… Мне здесь не нравится… Я… Вряд ли мы сможем убедить их, что просто проходили мимо. — Голос Августа предательски дрогнул.

На мгновение приостановившаяся у воротного столба великанша задумчиво проведя ладонью по явно недавно вырезанным на толстых, сосновых бревнах таинственным знакам недоуменно нахмурилась покачала головой и обернулась к цу Вернстрому.

— Мне тоже здесь не нравится, барон. Тут… странно. Но ты болен. Сильно болен. Тебе нужен травник или костоправ. А еще тепло и еда. А мне оружие. Бросив недовольный взгляд на собственные готовые в любой момент развалится сапоги дикарка почесала в затылке. — Да и по правде я тоже не откажусь от новой одежды, сытного ужина и пары кружек пива. Не бойся. духи говорят внутри мы найдем ответы. — Звонко прихлопнув по воротному столбу Сив развернулась и закинув на плечо свою дубинку не торопясь зашагала дальше. Август громко вздохнул и последовал за варваркой. Спорить у него не было сил.

Юноша огляделся по сторонам. Все вокруг несло на себе печать загнивания и упадка. У околицы, несмотря на поздний час, обгладывали какой-то кустарник пара тощих коров. Воздух был пропитан смесью запахов прелой травы, свежепережженного угля, навоза, квашенной капусты и овечьей шерсти. Дома — большей частью убогие хибары. Покосившиеся стены и крыши, почти повалившиеся заборы, затянутые бычьими пузырями окна, сгруженные во дворах охапки изрядно подгнившего сена. И ни одной живой души. Ни сидящих на завалинках стариков, ни остановившихся посреди улочки перемалывающих кости соседям кумушек, ни брехливых псов. Ничего. В воздухе стоял запах гари и дегтя.

«Деревня кажется заброшенной. Скорее всего вольное поселение — только в поселках не имеющих хозяина возможно такое запустение и беспорядок. И с чего они живут?»

— Уголь жгут. — Словно прочитав мысли юноши буркнула северянка. — Но не везде. Дворов пять, может шесть.

Август поежился, юношу не оставляло ощущение, что за ним наблюдают. В голове барона снова возникло видение вылетающей откуда-то из-за угла стрелы. Он уже открыл рот, чтобы сообщить об этом угрюмо шагающей вперед великанше как, сделавшая поворот улица неожиданно раздалась в стороны превращаясь в некое подобие площади, главными постройками которой были покосившаяся церквушка да стоящее напротив большое приземистое здание, и путешественники наконец-то увидели обитателей деревни. В центре открытого пространства у круглого, сложенного из дикого камня, укрытого массивной деревянной крышкой, колодца стояла толпа, в основном, крепкие суровые мужики. Некоторые сжимали в руках косы и вилы. Луков видно не было, но Цу Вернстром невольно замедлил шаг.

«Они нас убьют. Забьют своим дрекольем до смерти. Просто так. На всякий случай»

— Сив? — Его самые худшие опасения сбывались. Угрюмый вид крестьян не обещал ничего кроме неприятностей. Разум подсказывал юноше, что самым мудрым решением будет убежать, но он искренне сомневался, что сможет сделать это с достаточной скоростью. Слишком уж он на самом деле он сейчас был слаб. Земля покачивалась под ногами, мир слегка плыл. Уши будто набили ватой. Скорее всего это было как-то связанно с той пригоршней странных грибов что еще днем заставила его съесть северянка, но он не был в этом уверен.

«Во всяком случае эта отрава избавила меня от боли».

Бросив короткий взгляд на маячившие где-то перед носом огромную фигуру дикарки, цу Вернстром гордо расправил плечи и с некоторым усилием придал лицу приличествующее человеку знатного происхождения выражение. Их там человек тридцать, не меньше. Если эта чернь почувствуют хоть тень слабости или неуверенности… Да ну глупости. Клеймо, или не клеймо, он Август Цу Вернстром, благородный аристократ, пусть и лишенный права на земельный надел, но не потерявший своего рода и имени, бесы его дери, а не какой-то бродяга-попрошайка.

Всколыхнувшиеся в глубине груди злость придали решимости и сил, шаг юноши стал четче.

«Возьми себя в руки. Это сервы. Они обязаны тебе подчиняться»

— Дядька Дэнуц, они это, они! Вот они, те разбойники, что Мохнушку скрали! Та, которая здоровенная, голая почти, совсем бешенная, как меня увидела — кинулась, лапаться начала, снасильничать меня хотела, еле отбился, а этот в шелках который, с серебром на сапогах ей это… повто… повот… прот-вор-ствовал, во! — Тычущий пальцем в сторону, как ни в чем не бывало шагающей к толпе крестьян великанши, пастушок буквально приплясывал от плохо скрываемого злорадства. На уродливом, неестественно скошенном на бок, лице мальчишки блуждала широкая улыбка. — Тати, они, лиходеи, дядька Денуц! Их на шибеницу тащить надобно, пока оне не…

«Сив была права. Надо было этого паскудника пристукнуть»

— А ну заткнись, полудурок! — Рявкнул рослый, широкоплечий, судя по виду недавно разменявший пятый десяток лет, мужик и нервно проведя ладонью по неопрятной, покрытой блестящей пленкой жира, лысине, внезапно отвесил подростку крепкую затрещину и колыхнув изрядным пузом, сделал пару шагов к приближающимся путешественникам. — Не до тебя сейчас! А вы, обзовитесь — кто такие? Чего здесь забыли?

— А ты кто? — Остановившись в трех шагах от толстяка великанша, с хрустом крутанула шеей, и уперев в бока мускулистые руки принялась, неторопливо покачиваясь с носка на пятку с неподдельным интересом, разглядывать медленно окружающую ее толпу.

— Ы-ы-ы… — Негромко завыл пастушок и держась за ушибленное место поспешно скрылся за спинами взрослых.

— Мне кажется, я первый спросил. — Брови шагнувшего вперед толстяка сошлись к переносице могучие кулачищи сжались. Несмотря на свою, выдающую любовь к обильному питанию и пиву, дородность громогласный мужчина был довольно крепок, и наверняка привык что его присутствие производит довольно пугающее впечатление, но превосходящая его ростом на добрых две головы северянка смотрела на него совершенно без страха. Судя по всему толстяка это необычайно злило. — Отвечай добром, девка, а не то…

«О боги, только не это. Она этого не стерпит. Как пить дать не стерпит. Сейчас начнется свара. А может быть и драка и тогда…»

— Господа мы…

Договорить Август не успел. Сив громко фыркнула и мотнув головой словно норовистая лошадь, смачно сплюнула.

— А не то, что? Еще громче орать будешь? — Проследив, за окончившим свой полет в пальце от носка сапог толстяка, комом мокроты, дикарка угрожающе оскалилась. — Или на тех двоих, что с копьями надеешься? Духи говорят, что если вы решите меня или барона обидеть, вы умрете. Все умрете. — Подбородок великанши мотнулся куда-то вправо и Август действительно увидел, что над стеной уже успевших заключить их в плотное кольцо исподлобья зыркающих на незваных гостей мужиков действительно виднеется пара широких наконечников охотничьих рогатин.

«А вот теперь нас точно на вилы поднимут.»

Взгляд цу Вернстрома скользнул по лицам окружающих его крестьян. Поджатые губы, выдвинутые вперед челюсти, недобрые взгляды. Юноша уже видел такое, когда объяснял своим новым сервам сколько они должны выплачивать налогов, и почему тронутое плесенью жито совершенно не годится для десятины, но в прошлый раз за его спиной стоял десяток дружинников и верный Гаррис. Даже несмотря на окутавшую разум пелену безразличия юноша, почувствовал как его сердце болезненно сжалось. Гаррис… Как же ему не хватало своенравного здоровяка. Уж он бы точно что-нибудь придумал. Частенько, одного вида меча сенешаля и татуировок на его руках было достаточно, чтобы остудить самые горячие головы. Но, сейчас, судя по всему он мог рассчитывать только на себя. Да, именно на себя. В душе барона всколыхнулось глухое раздражение.

«Бесова северная дылда. Это она меня сюда притащила. Не то, чтобы я был ей не благодарен, нет. Все дело было в уважении.»

И первым, что поставило их отношения с ног на голову была эта дурацкая воинская клятва. Древний дикарский обычай от которого уже сотни лет как отказались в империи. И почему он на это согласился… Теперь, большую часть времени северянка относилась к Августу не более чем к докучливой собачонке. Делилась с ним едой, вытаскивала его из трясины, заставляла натирать ожоги отвратительного вида кашицей из собранных ей по пути трав. Правда она почти постоянно спрашивала у него совета и даже изорвала свою одежду на перевязки, но юноша сердцем чувствовал, что великанша считает его не более чем досадной помехой, якорем из-за которого она вынуждена была сойти с большака и теперь точно не попадет в Ислев до начала летней ярмарки. К тому же, северянка постоянно вела себя так будто была ему ровней. Даже отказывалась помогать снимать ему сапоги после дневных переходов. И раны этой вонючей жижей он натирал себе сам. И перевязывал их тоже самостоятельно. Правда это случилось после того как он потеряв терпение обозвал ее криворукой дурной гнилоедкой[1]. Но… Последние дни она несколько раз даже не останавливалась, чтобы поднять его, когда он спотыкался и просил о помощи. Просто не оглядываясь, брела вперед. Это пугало. Заставляло задумываться насколько близко великанша подошла к мысли о том, чтобы его бросить. Договор договором, но Август уже знал, что в остатках пледа дикарки зашито почти четверть фунта серебра. Вполне достаточно монет, чтобы купить дом в каком нибудь поселке. Или как она хотела — место на корабле в Ромул.

«Успокойся. Без тебя эта дылда ни за что не получит деньги, что хранятся в доходном доме. Ты ведь уже объяснил ей насколько это больше того что она имеет сейчас. У северных горцев жадность в крови. Такие как она никогда не откажутся от подобной суммы. Господь-защитник свидетель, ты бы и сам не отказался. Сейчас ты ей нужен не меньше чем она тебе. К тому же сейчас у тебя есть и более насущные проблемы».

Неожиданно пришедшая в голову мысль придала барону еще немного уверенности. Приосанившись Август чуть прищурившись гордо вскинул подбородок и оглядел толпу презрительным взглядом.

— Думаю нам надо разговаривать с местным старостой общины, а не с этой чернью, Сив.

Обрюзгшее лицо толстяка пошло красными пятнами, глаза превратились в две еле заметные под валиками жира щелочки.

— Со старостой говоришь? — Прошипел он и гневно колыхнув брюхом недобро оскалившись шагнул к Августу. — Со старостой… Приперлись в наш поселок, угрожаете нашим людям, обижаете наших детей, воруете, насильничаете, а теперь хотите со старостой говорить? Смелые значит? Говорят, вы, каторжники все смелые. Пока вас на тонкий кол натягивать не начнут…

«Боги, как мне не хватает Гарриса.»

— А с чего ты взял, что мы каторжники? — Заинтересованно склонив голову на бок мгновенно заступившая толстяку путь великанша и перенеся вес на правую ногу, небрежно положила ему на плечо оголовье своей дубины. Над площадью повисла напряженная тишина. Продолжающий беспокойно оглядываться по сторонам Цу Вернстром заметил, как несколько мужиков, видимо из тех, что порешительней или просто поглупее, поудобнее перехватывают свои косы, топоры, серпы и вилы, и невольно шагнул поближе к северянке.

«Если я сейчас ничего не сделаю нас просто затопчут.»

— Мы не преступники! Я барон Август цу Вернстром, а это моя… компаньонка Сив Энгинсдоттир, ловчая шестого круга доверия по эдикту святого официума Империи! Теперь ты назовись!

Слова должны были прозвучать уверенно и ровно, остудить горячие головы, но в середине фразы юношу подвел голос, и его представление оказалось намного менее впечатляющим, чем он рассчитывал. Реакция крестьян удивила еще больше. По толпе пронесся громкий недовольный ропот. Несколько мужиков презрительно сплюнуло под ноги. Кто-то глумливо засмеялся.

«Дерьмо. Кажется они еще больше разозлились»

— Барон? — Губы толстяка сложились в скептическую гримасу. — Слышали, братцы, к нам, в вольное поселение аж сам его светлость, господин барон пожаловал. А это наверное вся твоя дружина? — Чем-то смахивающий на разваренную кровяную колбаску палец жирдяя замер в паре дюймов от лица Сив. А как по мне вы больше похожи на попрошаек или шлю…

Договорить он не успел. Неуловимо качнувшись вперед северянка каким-то будничным, неторопливым, но в тот же момент почти неразличимым глазу движением, ухватила указующий на нее перст и резко повернула его верх и в бок. Раздался громкий хруст, и насмешник тонко вскрикнув повалился на колени. Развивая успех, великанша небрежно ткнула тыльной стороной ладони в скулу противника. Со стороны удар казался не сильным, скорее шлепок, чем полноценная оплеуха, но деревенскому силачу хватило и этого. Взвыв, словно почувствовавшая на шкуре тавро корова, жирдяй повалился на бок, и держась за лицо принялся кататься по земле. Из под его ладоней щедро полилась кровь. Угрожающе обступающая путешественников толпа дружно качнулась назад.

— Ну?! — Громогласно зарычала великанша и поставив ногу на поясницу силящегося отползти толстяка с вызывающим видом качнув дубиной оглядела хмуро, тискающих в руках свое немудреное оружие, неуверенно топчущихся в десятке шагов мужчин. — Кто еще такой злой да храбрый?! Кто еще косточки размять хочет?!

«Нам конец. Теперь точно конец. И бежать уже поздно. К тому же я слишком устал чтобы бегать».

Август продолжал безучастно разглядывать окружающую их толпу. Все те же суровые, побитые непосильным трудом, непогодой и временем лица, грозно нахмуренные брови, вскинутые вилы серпы и косы, но сейчас глаза поселян наполнял страх. Во всем этом было что-то неправильное, но юноша никак не мог понять что. Задавленные отупляющей дрожью и усталостью мысли ворочались в голове тяжело и лениво словно скованные промерзшим илом ушедшие на зимовку раки.

«Пастушок. Пастушок опередил нас всего на пару минут, но толпа уже успела собраться. Сколько в деревне дворов? Около тридцати — сорока не больше. Половина из них судя по виду, заброшены. В лучшем случае полсотни мужиков. Значит здесь почти все взрослое население поселка. Все взрослое и более-менее боеспособное население. А женщины дети и старики прячутся по домам. Слишком много шума из-за одного мальчишки. Слишком много чести для двух безоружных путников. К тому же они не успели бы так быстро собраться… Нет. Возможно, если бы у ворот стояли дозорные тогда может быть, но и то вряд ли…»

— Ты бы охолохла, девка… Громко буркнул стоящий в передних рядах, возвышающийся над толпой словно осадная башня здоровенный, футов семь ростом вооруженный молотом на длинной ручке, грузный, весь какой-то круглый и выпуклый от облепивших тяжелый костяк, перекатывающихся под кожей мышц, мужик и воинственно тряхнул длинной, заплетенной в аккуратную косу, бородой. То что вы двое драться горазды нам и так ясно. Чай не слепые. Только, как не крути, тут вас всего двое, а нас тут почти три десятка.

— Три десятка ссущихся под себя овец… — Зловеще ухмыльнулась дикарка и демонстративно качнув дубиной, легонько ткнула ее оголовьем под ребра прижатого к земле толстяка. Староста громко застонал и прекратив попытки освободится распластался в грязи словно раздавленная жаба.

— Если дружков своих ищешь, так они, вон в доме сидят. Забирай из и уходи. Нам неприятностей не надо. — Упрямо наклонил голову здоровяк, и подняв кувалду повыше продемонстрировал северянке тяжелый граненый боек. — Видала? Может вы, горцы, и крепкая порода только я тоже хлеба мягкого кусок. — Я кузнец, дева, рука у меня, сама понимаешь, тяжелая… Вдарю разок — костей не соберешь. И никто из ваших тебе помочь не успеет.

«О чем он говорит? Похоже нас приняли не за тех, кем мы являемся».

Покрутив головой по сторонам, Август повернулся в сторону дома на который указывал громила-кузнец. Приземистый деревянный сруб. Аккуратный, ухоженный, хоть и с тем же налетом небрежения что отличал все строения поселка, он выгодно отличался от остальных. Больше. Намного больше. Выше. Аккуратней. Крыша покрыта не пучками соломы а нарядной глиняной черепицей. Окна не просто затянуты бычьим пузырем, а прикрыты нарядными резными ставнями со слюдяными вставками. Из окон лился свет. В доме мелькали тени.

«Неважно, главное не показывать этим сервам, что ты боишься. Соберись. Подумай как вел бы себя на твоем месте отец.»

— Из наших? — Несколько растерявшись дикарка оглянулась на безуспешно пытавшегося придать себе скучающе-надменный вид Августа. — Каких наших?

— Довольно! Pax! Pax![2] — Толпа мужиков колыхнулась и выпустила из себя, нестарого еще, высокого и худого как жердь мужчину в видавшей виды, но аккуратно вычищенной и даже видимо выглаженной горячим утюгом черной сутане. — Хватит, дети мои, одумайтесь! Не надо крови! — Остановившись в паре шагов от северянки, священник окинул ее оценивающим взглядом, упер руки в бока, и неодобрительно покачав головой раздвинул губы в широкой улыбке. — Хватит, добрые люди! Хватит! Не ведаете вы в страхе своем, что сам Создатель нам на встречу идет, помощь посылает, а вы его длани вилами да бранным словом встречаете! Одернув, немилосердно стягивающий тощую морщинистую шею, кипельно-белый воротничок, священник аккуратно пригладил седеющие, выдающие в служителе церкви глубокие и крепкие ромейские корни, курчавые волосы и низко поклонился Августу, а потом дикарке. — Господин барон, от лица всей общины приношу вам искренние извинения. И… не соблаговолите ли попросить свою… компаньонку отпустить нашего старосту? Так сказать в знак добрых намерений. Никто здесь не хочет крови. Так что не будем лить масло в костер гнева.

— Хм… — Недоуменно вскинув брови великанша с некоторым недоверием оглядела придавленного ей толстяка. — Эта жаба староста? И кто его выбрал? Да у него мозгов меньше чем у ящерицы.

«Священник… Смилуйся Великая мать, настоящий священник. Не инквизитор, профос, дознаватель или палач-паладин. Судя по виду плебан. Похоже нас не убьют.»

— Отпусти его, Сив. Пожалуйста. — Как бы Цу Вернстрому не было плохо, юноша не мог не оценить как искусно и проницательно повел себя священнослужитель. Пастору хватило одного взгляда, чтобы понять, что северянка не является в полном смысле человеком Августа и моментально найти способ проявить уважение к ним обоим.

— Хм… — Повторила великанша и немного помедлив с донельзя недовольным видом убрала ногу со спины жирдяя. — Как всегда прячешься за чужими спинами, да Ипполит… Голос северянки буквально сочился недоверием и презрением.

«Она его похоже знает. И судя по всему они друг от друга не в восторге. И почему я не удивлен?».

— И кто из них Создателев посланник? А отче? — Толстяк не вставая на ноги на четвереньках отполз на пару шагов и повалившись на бок с ненавистью уставился на варварку. — Зря вы отец Ипполит этих душегубов выгораживаете, ох зря. Видно же сразу — лихие люди это. Девка-то сами видите не нашей крови. Да не просто из северян а с гор или с островов. Вон какая оборванная вся и грязная. Значит, либо из беглых либо из диких. А этот вон, разряженный который, с паскудной рожей, даже меченный… Знаком святой инквизиции меченый. Преступник значит, убивец, колдун, еретик… А вы их защищаете. Нехорошо это, ксендз. Нехорошо.

По толпе вновь прошел ропот.

«Господи, за что мне это? Неужели плебан их не остановит?»

— В тебе говорят гордыня и гнев Денуц. А чувства эти греховные, есть горькое семя Павшего. Дающее пустые плоды. — Суровое, высушенное годами постов и умерщвления плоти, лицо священника еле заметно дрогнуло. Уголки губ слегка приподнялись. В светлых, удивительно глубоких, будто весеннее небо глазах мелькнули лукавые искорки. — Создатель и Великая мать учат нас любви и прощению ближних, дети мои. — Повернувшись к толпе священник воздел руки в отвращающем зло жесте. — А малые знания и тьма в душе родят пустые страхи. Госпожу Сив я знаю давно, как добрую прихожанку, смелую охотницу, великолепного ловчего, и рьяную дочь веры Создателя нашего. Свободного ловчего, чьи славные дела не раз заставляли меня удивляться, сколь мудр в милости своей призревшего дикие племена Наместник. Более того, я лично был на совете, где наша Святая Матерь Церковь признала ее душу не подверженной никакой порче и злу! Ей сам его святейшество благоволит. И я уверен, еще пару лет подобного рвения, и ей даже будет предложено место в рядах монахинь святой Девы-заступницы… Что касается господина барона… На нем действительно стоит клеймо суда конгрегации. Но если ты, Дэнуц, смиришь свою гордыню и приглядишься повнимательней, то увидишь, что стигмы на руках господина барона это знак прощения. Стоящий перед тобой человек был осуждена, взвешен и признан заблуждающимся, но достойным милости и искупления. Его прегрешения признаны ничтожными и уравновешенными добрыми поступками. Он был лишен права на владение землей, но не отлучен ни от церкви ни причастия. И не лишен родового имени. — Плебан[3] возвысил голос. — Это решение церкви! Так тебе ли, староста это решение менять?!

— Вот, как получается, значит? — Зло сплюнул тяжело поднимающийся на ноги толстяк. — Слышали?! Все слышали!? Наш новый ксендз пришлых висельников выгораживает!! Ну как вам, добрые люди?! Вкусно!? Еще хотите!? В селе беда, а нашему новому пастору голь перекатная собственного прихода милей! Наш плебан, значит…

«Почему он не успокоится?»

— Помолчи, Денуц. — Оборвал толстяка громила-кузнец и задумчиво дернув себя за бороду, хмуро уставился на встававшего между путешественниками и толпой священника. — Объясни толком отче. Ты говоришь, что эти двое чуть ли не дар Девы-защитницы. Почему?

— Да потому. — Улыбка на губах ксендза стала шире. — Что, как вы наверное уже поняли, я с госпожой Сив уже знаком и лично за нее ручаюсь. Не с лиходеями беззаконие и непотребство творящими она. А что здесь появилась, так это действительно ответ на наши молитвы, ибо дева эта очень искусный воин. И не просто воин. — На мгновение замолкнув ксендз добиваясь тишины обозрел толпу твердым, суровым взглядом. Гул действительно немного притих. Довольный произведенным эффектом пастор чуть заметно кивнул и вновь патетически воздел вверх руки. — Не далее как пол года назад, я своими глазами видел, как она целую стаю оборотней голыми руками передушила!

— Ипполит, ты ври да не завирайся, не оборотни то были. — В голосе великанши слышалась нескрываемая неприязнь. И ты сам мне еще за этих разбойников…

«Молчи, молчи, молчи. Просто молчи»

Не удержавшись, Август фыркнув, толкнул великаншу локтем в бедро и жестом показал ей молчать. Дикарка даже на него не взглянула.

— Не лезь, коли драки не хочешь, девка дурная, — чуть слышно прошипел через плечо ксендз, но тут же расплылся в широкой улыбке погрозил великанше пальцем. — Будь добра, называй меня Отец Ипполит, дитя. Проворковал он лилейным тоном и снова повернулся к жителям деревни. — Ну, дети мои, всем теперь все ясно?

Толпа ответила неуверенным гудением. Август удивленно моргнул. Перемена настроения пастора была столь молниеносна, что юноша почувствовал себя неуютно.

«Это старый лис в рясе намного хитрее чем кажется. И намного опасней. Но, в конце концов, похоже, он на нашей стороне. Теперь, во всяком случае нас не забьют дрекольем на месте. Скорее всего.»

Эта немудреная мысль немного его утешила. Совсем чуть-чуть, но этого оказалось достаточно, чтобы подавить снова охватившую его тело постыдную дрожь.

— А как же овца? — Неожиданно раздался откуда-то из за спин неуверенно топчущихся на месте мужиков писклявый голос Дорди. — Это они Мохнушку зарезали! Там! На холме. Идолищу поганому в жертву принесли!

— Да? — Голос священника посуровел. — А ты, дитя, что лик свой показать боится, ты разве не знаешь, что клевета и хула есть грех тяжкий? В любом случае, я думаю мы в этом разберемся… Чуть позже… И накажем виновных по законам Создателя и человеческим!.. Сив… — Священник вновь сделал паузу, и понизил голос. — Эти люди злы и напуганы. А еще им нужна помощь. Очень нужна. Это и в ваших интересах, ты ведь понимаешь? Где Ллейдер? Он с здесь? С тобой? Прячется? Наверное опять на крышах?

— Нет. — На лице дикарки не дрогнул ни единый мускул. — Его здесь нет. Он умер, Ипполит. И если ты думаешь, что сможешь меня запугать, или обмануть, то сильно ошибаешься. В тот раз я послушала Ллейдера, а не духов и до сих пор об этом жалею. Но сейчас, мы не уйдем. Устала я слишком, чтобы бегать…

Прислушивающийся к приглушенному диалогу священника и варварки Август невольно скривился. Судя по всему Сив была не просто знакома с ксендзем — барон уже достаточно хорошо знал северянку, чтобы понять, пастора и Сив связывала какая-то, судя по всему не слишком приятная история.

«О чем они бесы его дери? Она ведь в глотку ему вцепиться готова. Да и он от нее явно не в восторге. И что от нас понадобилось этой старой церковной крысе? Он ведь почти явно нам угрожает. Какого лешего тут вообще происходит?!»

Всколыхнувшийся в глубине души юноши гнев был настолько сильным, что он на пару мгновений забыл об усталости. Бросив короткий взгляд на выжидающе застывшего священника, цу Вернстром повернулся к великанше и открыл было рот чтобы сказать, что возможно им лучше покинуть оказавшееся столь негостеприимным селение, но тут их глаза встретились, и его будто ударили кнутом. Обычно яркие, внимательные, буквально лучащиеся то бесхитростным любопытством, то нескрываемым недовольством глаза горянки будто выцвели, потеряли блеск. Смотрели мертво и сквозь. Зрачки превратились в две почти исчезнувшие точки.

«Бесы. Да она напугана не меньше меня. Хорохорится изо всех сил, но не знает как себя вести. И что делать. Она надеялась запугать сервов, добиться помощи, но когда не получилось… Она не хочет помогать священнику, но еще меньше хочет драки».

Осознание этого факта настолько ошеломило барона, что почти уже сказанные слова застряли где-то посреди горла.

— Кх-м-м. Кашлянул он и машинально вскинув подбородок неожиданно для себя ободряюще улыбнулся тискающей свою дубинку северянке.

— Соболезную твоей утрате, дева. Да примет Создатель его грешную душу, и да простятся ему все его прегрешения… — Молитвенно сложив на груди руки священник, подчеркнуто смиренно склонил голову. — Он был хорошим человеком, дитя мое, набожным человеком и никогда не отказывал страждущим в просьбе о помощи… Возможно тебе стоило бы…

— Он был обманщиком и вором, Ипполит, грубо оборвала излияния пастора дикарка и расправив плечи уперла руки в бока. И никогда никому ничего не прощал. И меня учил, что вы, южане тоже никогда никому не прощаете. Мы оба это знаем. Так что не надо врать. Я устала от лжи. — Неразличимым взглядом движением женщина вскинула дубинку на плечо. Толпа опять загудела и придвинулась. В глазах, выглядывающего из-за спины здоровилы — кузнеца, толстяка мелькнуло нескрываемое злорадство.

— Pax! — Вновь поднял руки в отвращающем жесте пастор, и бесстрашно шагнул к дикарке.

«Что бы между этими двумя не произошло они просто терпеть друг друга не могут.»

— Дитя, ты видимо не понимаешь… — Глаза Сив слегка прищурились, ее губы раздвинулись, поднялась вверх словно у скалящегося пса и из священника будто выпустили весь воздух. — Я… Лицо плебана стало бледным словно у фарфоровой куклы.. — Я… прошу тебя о помощи, Сив. У вас двоих. Да ситуация такова, что это в моих интересах. Покосившись в сторону цу Вернстрома, пастор едва заметно улыбнулся. Но и вы также нуждаетесь в помощи, так? Создатель и Великая мать учит нас прощать, и уверяю тебя с моей стороны все забыто… Давай не будет отравлять общий хлеб горечью обиды и недоверия.

«Да тебе больно одним воздухом с Сив дышать. Хотя…»

Глядя на продолжающую покачиваться с носка на пятку великаншу Август с трудом сдержал сардоническую усмешку.

«Я понимаю тебя, плебан. Очень хорошо понимаю»

— А где твои костоломы? Ну… Петерляйн и Гауцвиц? — Вскинула бровь дикарка.

— Они… — Болезненно скривившись ксендз тяжело вздохнул… — Когда я стал плебаном, они решили… уйти на вольные хлеба. Посчитали что милость Церкви не достаточно… щедра к ним.

— Хм… Духи молчат… — Несколько задумчиво протянула дикарка и вопросительно взглянула на юношу. — А ты что думаешь, барон?

Август в очередной раз оглядел окружающую их толпу, смерил взглядом священника и попытался собраться с мыслями.

«Ничего не думаю, Сив. Я слишком устал чтобы думать. Я болен, и еле стою на ногах, но тут и слепому ясно — это дело дурно пахнет. Святоше зачем-то нужны бойцы. Очень нужны. Прямо сейчас. Речь шла о каких-то сидящих в доме бандитах. И я готов сапоги заложить, против медного скойца, что все совсем не так просто как сейчас нам преподнесут. Нас похоже суют в драку к которой мы явно не готовы. Лучше в это не лезть. Даже если отказ будет стоить нам ночлега и лекаря».

— У нас довольно много дел и мало времени, святой отец. Произнес он из всех сил стараясь сделать так, чтобы его голос не дрожал. — Очень мало времени и очень много дел. Мы зашли в село в поисках еды и ночлега, ибо сказано в писании «И омыл Он стопы странников, и дал им вина и хлеба, и слушал слова их ибо мудрый знает, что добрые дела дают добрые всходы, а злые множат печали». Готовы были щедро отплатить за оказанную доброту и гостеприимство. Но, как я вижу, рассказы о хлебосольстве и радушии жителей холмов оказались правдой. Так стоит ли нам помогать тем, кто хотел причинить нам зло?

Глаза плебана расширились от удивления. Толпа снова зашумела, но теперь в ропоте окружающих путешественников мужчин слышался не только гнев но и обида. Открывший было рот чтобы что-то крикнуть толстяк махнул рукой и отвернулся. Великан кузнец заметно покраснев чуть опустил молот. Август с трудом сдержал улыбку.

«Ну что, мышь церковная, не ожидал? Наверняка не ожидал, ведь обычно изучение Писаний и изречений святых это ваша прерогатива. Как хорошо, что у отца в библиотеке нашелся экземпляр. К тому же ты видимо отвык, что кто-то кроме тебя владеет ораторским искусством. Но это не только твое поле, священник.»

Обвинить крестьян в несоблюдении заветов писания было правильным ходом. Несмотря на то что вера в Создателя пришла сюда не так давно, вместе с первыми поселенцами, жители Подзимья, как зачастую, большинство живущих на фронтире цивилизации переселенцев, почитали заветы писания намного более трепетно чем обитатели центральных провинций. А теперь будет мудро уходить. И быстро. Быстрее чем ксендз найдет подходящую цитату и не вывернет фразу цу Вернстрома наизнанку. Плечи великанши чуть заметно расслабились. Гордо выпятив подбородок, Сив бросила юноше полный благодарности взгляд и ухмыльнулась в лицо пастору.

— Ты слышал, Ипполит. Барон дело говорит. Он умный.

— Отец Ипполит… — Скрипучим голосом поправил женщину священник и сгорбившись указал пальцем в сторону стоящего за спиной строения. — Вон, там сидят шестеро вооруженных людей. Очень плохих людей. Я знаю, что вы не с ними и поэтому прошу, очень прошу….

— Барон сказал — нет. — Презрительно фыркнула отворачиваясь от плебана дикарка. — Ты слышал. К тому же мнится мне, что нет у нас желания чужую крапиву своими херами околачивать… А белая книга не ошибается. Эти… как его… злые поступки и все такое…

— Эти заблудшие души приехали сюда за несколько часов до вас. — Не обращая никакого внимания на северянку продолжил пастор. — Сказали, что ищут место для ночлега. Заплатили серебром. Очень щедро. Дэнуц их впустил… Глубоко вздохнув, священник вновь сделал театральную паузу. А теперь они напились пьяные, и выкинули нашего старосту из дома. Но оставили себе его жену и дочку и только Создатель ведает, что с ними сейчас творят…

— И гусей мне всех передавили, — неожиданно плаксиво добавил толстяк.

И без того бледное лицо великанши побледнело. Мощные кулаки с хрустом сжались.

— Нет. — Неприязненно пророкотала она и замотала головой с такой силой что казалось еще вот-вот и она оторвется. — Если бы кто другой, просил… Но не когда ты рядом, Ипполит… Когда ты просишь, это всегда боком выходит… Не хочу… Да и не могу… Устала я сильно. И барон не может…

«Бесы. Она начала сомневаться. Нам действительно надо отсюда уходить. Пока мы не вляпались еще глубже.»

— Послушайте. Эти мерзавцы пришедшие в наш дом. Они воины. Скорее всего дезертиры или наемники. — Смиренно склонив голову, пастор широким жестом махнул в сторону стоящей за его спиной толпы. — Эти добрые люди смелы и конечно тоже могут постоять за себя, но будет много крови…

— Эти люди только что хотели забить нас дубьем и посадить на кол. И крови не боялись. — Перебила ксендза великанша. — А ты, похоже решил просто заболтать нас до смерти. Хочешь обойтись малой кровью — вели им подпереть дверь да подпалить хибару. Окна узкие — пока будут вылазить десять раз приколоть их успеете. А нам с бароном шеи подставлять резона нет.

— Поджечь дом?! — Оттолкнув кузнеца, толстяк шагнув вперед попытался было пихнуть северянку в грудь но остановившись на середине движения отпрыгнул назад и снова скрылся за спинами соседей. — Ты, девка, совсем что ли ополоумела — хозяйство жечь?..

— Сжечь… — Священник оценивающе посмотрел в сторону дома. — А как же невинные женщины, те, что внутри? А что если они еще живы? Одна из них еще совсем ребенок…

— Помнится, пол года назад ты предлагал связать и бросить в воду сразу пол дюжины мужиков, говоря, что Создатель сам разберется. — Криво усмехнулась великанша и качнувшись с носка на пятку задумчиво взвесила дубину в руке. — И собирал таких же землепашцев с топорами и факелами, чтобы отправить меня на костер. Хотя знал, что даже если у них получится, не меньше половины рассвета уже не увидят. Один дом не вся деревня. А две бабы не десяток. Или ты думаешь, им жены да дочки этого пузыря надолго хватит?

— Я… Я… Да как же так-то… — Испуганно забулькал толстяк. — Отче, да неужто вы этих… этих… этих… людей… послушаете. Запросто так добро жечь… Да как же… Все что пол жизни наживал, и в огонь… да как же… Забормотал он, но почему-то смутившись замолк и уставился себе под ноги.

Лицо священника выражало глубокую задумчивость. Взгляд внимательных не моргающих словно у змеи глаз скользнул по лицам окружающих путешественников людей, на мгновение задержался на вытирающем со лба пленку пота Августе и вернулся к северянке. Повисшая на площади пауза стала почти нестерпимой.

«Эти люди нас ненавидят. Сначала ненавидели за то, что думали что мы с разбойниками, а сейчас за то что уходим. Неужели, теперь вся моя жизнь будет такой? Как я устал.»

Прикрыв глаза Август прислушался к собственному сердцебиению. В голове шумело. К пояснице будто приложили кусок льда. Тело снова начинало дрожать.

«Клятая лихорадка меня убьет»

— Когда мы разговаривали с тобой в прошлый раз, я сказал тебе, что Создатель завещал людям помогать друг другу. — Непонятным тоном протянул наконец пастор и многозначительно кивнул в сторону барона. — Также помнится мне, говорил еще я, что помощь всегда возвращается сторицей. Думаю, я знаю, зачем вы сюда пришли. Я сам помогу господину Августу. А если моих знаний окажется недостаточно, поможет здешний травник. Насколько я понял, здесь живет, Дроменус Роджеллус, самый, что ни на есть, настоящий медикус состоявший в свое время в цехе лекарей Лютеция. Думаю он не откажет мне в столь пустяковой просьбе.

«Лекарь! Здесь есть лекарь! А мы тут болтаем, лясы точим, когда мне срочно нужен человек понимающий в медицине!»

Август неохотно открыл глаза и уставился на священника.

— Нет… Ну нет, ворона ты святая. — Уверенность великанши явно дала трещину. — Сам же видишь, барон на ногах еле стоит, в у меня даже железа нет. Ну кроме ножа, который я у того вруна жаборотого, что про овцу кричал, отняла. Вытянув руку, женщина сунула под нос плебану свою дубинку. Чем мне драться? Этим? А если у них щиты и копья?

— Мы оба знаем, что ты можешь зайти туда даже голая, Сив. — Понизив голос до еле заметного шепота, священник. — И выйдешь оттуда на своих ногах.

«Он точно ее хорошо знает.»

— А потом остаться беззащитной? Рядом с тобой?

— Рядом со мной. — С серьезным видом кивнул ксендз. — Или ты думаешь, что я причиню тебе зло?

— Ты… — Великанша надолго задумалась. — Ты меня сильно не любишь, Ипполит. Очень сильно. Не знаю за что, но я тебе с первой нашей встречи не нравлюсь. И ты ведешь себя словно женщина у которой увели мужа. Тебе не нравится что мне дали свободу. Не нравится что я стала ловчим. Не нравится что меня принимал в своем доме большой жрец. Не нравится, что у меня есть друзья в Ислеве. Не нравится что я дышу воздухом и хожу по земле. Но духи говорит, что мне стоит к тебе прислушаться и что мне надо тебе помочь… Странно… дикарка нахмурилась. — Духи говорит что если я тебе помогу, то у нас с бароном будут большие неприятности, что много людей погибнет, но если не помогу то будет хуже… Не понимаю.

«Боги, она уже торгуется. Неужели не понимает как этот лис в сутане затянул ее в сети? Сначала надавил на милосердие, потом указал на выгоду и вот она уже готова согласится. Надо вмешаться в разговор остановить это пока ксендз не заболтал северянку окончательно. Или..»

Август моргнул.

«Или она пойдет разбираться с бандитами сама, пока ты посидишь здесь. И может быть займешься чем-то более важным. Например вопросами своего выживания и здоровья»

— Насчет оружия. — У нас есть копья. И мы с радостью отдадим их вам. — На худом лице пастора душ расцвела победная улыбка.

Дикарка хмыкнула и резким взмахом головы перебросив через плечо косу принялась теребить давно не знающие ни гребня ни очистительной силы воды волосы.

— А у тех в доме, что? — Проворчала она спустя минуту.

— Э-э-э? — Растерянно покрутил головой не ожидающий подобного вопроса священник.

— Ты сказал их шестеро. Какое у них оружие, броня? — Великанша сделала неопределенный жест. — Как одеты? Кто такие?

— Слушай, девка. — Вновь подал голос вооруженный кувалдой здоровяк. — Ты чего, торгуешься что-ли?

«А разве не видно?»

Август внутренне усмехнулся.

— Помолчи пожалуйста Стефан. — Предостерегающе приподнял ладонь плебан ссутулил плечи. — Это кантонцы. Судя по всему дезертиры. У всех добрые латы, шлемы, копья. У каждого по короткому тесаку. Сам я не видел, но Денуц говорит у одного есть вроде сулжукская сабля или что-то подобное. Еще у одного арбалет. Один здоровяк, говорят даже больше Стефана. — Священник кивнул подбородком в сторону тискающего свой молот гиганта. — Скорее всего северянин, как и ты. С длиннющим мечом ходит. Таким что двумя руками держать надобно, с проклятым матерью церковью «огненным» лезвием. Одна из шестерых девка. Но это не точно…

— Да, точно, точно… — Пробормотал вновь выдвигаясь вперед толстяк. — Сука, блудливая.

— Лошади? — Вопросительно вскинула правую бровь пропустившая, казалось мимо ушей замечание старосты поселка великанша.

— Две. — Нервно дернул щекой не отрывающий взгляд от закрытых ставнями окон стоящего на площади дома ксендз. Без больших седел[4], но по виду кони рыцарские.

— Что скажешь, барон? — Сив повернулась к цу Вернстрому.

Юноша задумался. Деревенские священники обычно действительно являлись неплохими лекарями, к тому же если они согласятся то этот Ипполит будет у них в долгу, но идти в избу где ждут шестеро явно готовых к драке наемников…

«Я не знаю, бесы его дери. Я видел как ты дерешься но не уверен что ты справишься без оружия. Я не могу тебя потерять. Без тебя я погибну. Если мы уйдем я тоже погибну. Болезнь меня доконает. Я не знаю…»

— Думаю, что, это верная смерть. — Тщательно выделяя каждое слово произнес Август и посмотрел прямо в глаза плебану.

Бесстрастно выдержавший взгляд барона священник пожал плечами.

— Все в руках Создателя. — Произнес он после долгой паузы. — К тому же мы заплатим… Вернее, я заплачу. Если надо, всю церковную казну отдам.

Толпа за спиной священника откликнулась нестройным гулом. Сив склонила голову на бок.

— Заплатишь, говоришь… Как в прошлый раз, да? Действительно. Пойдем отсюда, барон. Ты прав, здесь нам не рады. Не хотят нам помогать и ладно. Дорогу мы нашли, пойдем по ней, рано или поздно либо к Валу либо к другому поселку выйдем…

— Сив боюсь я не осилю дорогу…

— А я тебя понесу. — Перебила барона великанша. Лицо северянки чем-то напоминало морду выпрашивающей у хозяина кость собаки. В другой момент это было бы забавным, но юноше было совершенно не смешно.

— А и действительно, пусть их, отче Ипполит. Да неужто мы сами не справимся? — Тряхнул кувалдой здоровяк. — А эти… Пусть идут себе куда шли…

Облегченно вздохнувшая дикарка отвернулась от священника.

— Стой Сив! — Голос пастора ударил словно кнут. — Стой именем Создателя! Если уйдете клянусь — прокляну! Грех на душу возьму, у Падшего до скончания времен в котле вариться буду, но прокляну! Там ребенок!

— Вон те двое с копьями… — Шагнувшая было в сторону уже начавшего расступаться кольца людей варварка застыла на середине шага и со злостью глянув на священника раздраженно сплюнула под ноги. — Это ваши хирдманы, так? Ну вот и скажи им, чтобы за спинами других не прятались.

— Ошиблась ты девка, голос старосты был полон злорадства, это свободное поселение, и это не лучники[5]. Охотники это.

— А рогатины то у них боевые. — Прищурилась Сив. — Ну ладно, охотники, так охотники. Барон уже сказал. Так что пусть эти «охотники» сами с теми кантонцами и разбираются. А твоего проклятья, я Ипполит не боюсь. Не ты проклинаешь, а белый бог. Он меня любит. А сейчас он молчит. Это значит ему все равно, помогу я тебе или нет. — Северянка взмахнула дубинкой и толпа снова подалась назад. — Пойдем, барон.

«Если ты сейчас уйдешь, то точно умрешь. Трус убивает сам себя. Но если ты пойдешь в дом тоже можешь умереть. Нет… Владетелю необходима храбрость и решительность. Пол шанса лучше чем никакого. Надо помочь этим сервам. А они помогут тебе. Но сделать это надо мудро. Максимально повысить свои шансы.»

Голос отца в голове прозвучал столь явно, что юноша с трудом подавил желания оглянуться за спину.

«Неужели другие не слышат? И плевать мне, что ты говоришь, я ни за что не полезу…»

— Мы… согласны. — Август кашлянул. — Он был готов поклясться что его губы были крепко сжаты но голос произнесший слова был определенно его. — Только одни мы туда не пойдем. Те с пиками, которые «охотники». Пусть с нами будут. А если кто-то еще с нами решится идти, тоже будет неплохо. Их шестеро. Чем больше нас будет, тем меньше у них будет желание с нами драться.

— Тогда, я тоже с вами. Тут же провозгласил здоровила кузнец и забросив на плечо свой молот шагнул вперед. Толстый староста качнулся было за кузнецом но тут же развернулся и бурча себе что-то под нос отошел к ксендзу. Толпа зашумела, забурлила, но больше добровольцев не было.

— Ты уверен, барон? — Тяжелый взгляд великанши ввинтился в переносицу юноши. — Если ты говоришь да, я пойду за тобой. За тобой, барон, понимаешь. У нас с тобой общая клятва. Ты не будешь прятаться за моей спиной.

«Нет Сив. Я не уверен. Более того, я меньше всего я хочу идти в этот гребаный дом. Но похоже, уже поздно. Невозможно сейчас отступить не потеряв чести.»

— Я не буду прятаться за твоей спиной, Сив. — Выдержав долгую паузу кивнул, не прекращающей поражаться сам себе Август. — Второе. Мы идем забрать женщин. Не драться. Как только выведем заложников наружу, что делать дальше, решайте сами. Возможно, действительно стоит поступить так как говорит Сив и сжечь дом. Или попросить помощи у соседей. Или дождатся пока они выпьют все пиво и просто уедут.

— А хозяйство-то мое как же… — Вякнул было толстяк но замолк получив локтем от одного из пробившихся через толпу копейщиков.

«Осталось последнее — он барон. Лидер. Глава. Господин. Надо об этом напомнить. Дикарке в первую очередь.»

— Если кони действительно рыцарские, с их продажи можно новую деревню построить. — Решительным тоном отрезал Август, и бросив оценивающий взгляд в сторону двух сжимающих короткие рогатины похожих как две капли воды немолодых уже, невысоких и жилистых, звероватого вида мужчин, задумчиво почесав подбородок заметно дрожащей рукой утер выступившую на лбу пленку липкого пота. — И последнее. — Повернулся он к не сводящей с него задумчивого взгляда великанше. — Третье. Повторяю, Сив, мы очень постараемся обойтись без драки. Попробуем поговорить. Может удастся решить дело миром. Ты пойдешь за мной, или считаешь, что я прячусь за твою спину?

Если честно Август знал, что рискует. Откажись северянка идти, вся затея стоила не больше выеденного яйца. С другой стороны юноша не мог не заметить мрачное плямя что вспыхнуло в глазах варварки при упоминании удерживаемых в доме женщин.

«Она согласится. Не может не согласится. Она решила все уже в тот момент, когда услышала про дочку этого пузыря. Но теперь, она никогда не сможет мне сказать, что это я ее заставил…»

Плечи северянки чуть заметно опустились и барон с трудом сдержал самодовольную ухмылку.

«Она уже согласна. Только еще об этом не знает.»

Неожиданно на юношу вновь накатила слабость и ему пришлось собрать все свои силы, чтобы остаться на ногах. Проблеск торжества улетучился будто его и не было.

«Бесы, о чем я думаю. Северянка не Гаррис. Совсем не Гаррис. У нее нет меча со знаком чемпиона школы фехтования, нет великолепных лат, а кантонцы наверняка не из тех людей что испугаются человека в грязной рубахе пары крестьян и оборванки с ножом».

Над площадью воцарилась долгая тяжелая пауза.

— Дерьмовая это затея, барон. — Проворчала наконец великанша, небрежно отбросив свою дубину, прошагала к стоящей у дома колоде для рубки дров и выдернула из нее тяжелый колун. — Разговоры, разговоры, разговоры. Слова. Гребаные слова. Вы южане так любите языком воздух молоть. Все равно драка будет. Сегодня будет говорить сталь. Кто же по пьяни девок запросто так вернет? Вот держи и постарайся не сдохнуть, небрежно бросив под ноги юноши нож пастушка, великанша взвесила свое приобретение в руке, пару раз с устрашающей легкостью крутанув колун вокруг кисти и перехватила его «под шейку», тяжело топая зашагала к двери дома старосты. — Я иду за тобой, барон. Но постарайся все же быть у меня за спиной. И не сдохнуть слишком глупо.

«Золотые слова.»

— Постараюсь. — чуть помедлив буркнул себе под нос, мысленно утирая со лба холодный пот, Август.

— Благослови вас Создатель и Дева — заступница. — Облегченно выдохнул священник и с благодарностью глянув на барона сложил руки в молитвенном жесте.

— И тебя туда, же Ипполит! — Не оборачиваясь отозвалась горянка. — Сам-то ты с нами как вижу не торопишься. Как всегда, за чужими спинами и чужими руками, да?

— Каждому свое, Сив… — С тихим достоинством проронил, ничуть судя по всему не смутившийся священник, и зачем-то помассировав виски, будто потеряв казалось всякий интерес к ситуации, повернувшись к недовольно топчущемуся с ноги на ногу старосте, принялся в пол голоса что-то ему втолковывать.

Август кряхтя поднял нож. Покрытое многочисленными щербинами и заминами, носящее на себе следы неумелых правок, плохо заточенное лезвие. В выдающих дурной, небрежно прокованный металл, кавернах следы ржавчины. Острие слегка погнуто. Но овце этого судя по всему хватило. Может хватит и для человека. Взвесив оружие в руке, Цу Вернстром ободряюще кивнул дожидающимся его копейщикам и выдавив из себя беспечную улыбку последовал за великаншей. Нож прибавлял уверенности.

«В конце концов, не будь у нас шансов, варварка наверняка просто бы ушла».

— Как зайдем, ты барон, лучше держись поближе. — Проворчала приостановившаяся на пороге дома великанша. — Вы, которые с копьями, тоже сзади встанете, если драка будет, то из-за спин наших в них и тыкайте. Оружие далеко не выставляйте, если они будут в броне, то в ляжки и пах цельте, про лицо забудьте. И это, под ногами не мешайтесь и своих не заденьте… А ты, с молотом, барона прикрывай. Проморгаешь мне его, сама тебя пришибу, ясно?

— Ясно, девица-краса, как не ясно, ответил за всех один из близнецов и нервно подергал себя за совершенно нетипичные для жителя Подзимья длинные заплетенные в тонкие косички свисающие на грудь усы. Да ты не боись, мы с браткой тоже не пальцем деланные, почти год на службе его Императорского мать его Величия в пехоте резерва отпахали.

— А чего тогда сразу сами к этим не пошли? — Искренне поразилась великанша. — И нас когда встречали за спинами у остальных прятались?

— Такова доля копейщика, за чужими спинами стоять. — С философским видом пожал плечами второй близнец. — Случись, что мы бы все равно первыми против тебя девица вышли, и и прикололи бы как миленькую, ты не сумлевайся. А что в новые хоромы Денуца не поперлись… дурные мы что ли, сами двое, да на шестерых с арбалетом лезть? Тут куча нужна. В куче всегда сила.

— Понятно. — Чуть заметно усмехнулась дикарка.

— Спаси нас боги. — Пробормотал кузнец и взмахнул для пробы кувалдой.

— Белый бог помогает тем, кто может сам себе помочь. — Громко фыркнула великанша, и толкнула дверь плечом.

[1] Крайне оскорбительное для северян выражение.

[2] Мир! Мир!

[3] Приходской священник.

[4] Скорее всего речь идет о седлах с высокой задней лукой и прямой посадкой.

[5] Видимо имеется в виду ополчение. По законам Подзимья каждое селение должно содержать для своего феодала по одному бойцу на дюжину дворов. Естественно к свободным поселкам такая обязанность не относится. Но ополченцев все равно содержат.