Нэпман 9. Восхождение

Глава 16 Союзнефть

Новенький АНТ-9 мягко покачивался на воздушных потоках. Сквозь овальные иллюминаторы просматривались лоскутное одеяло колхозных полей и темно-зеленые массивы лесов, раскинувшиеся под крылом самолета. Мы с профессором Величковским расположились в передней части пассажирского салона на жестких, обтянутых кожей креслах.

Третьим пассажиром оказался представитель Управления ВВС РККА Конюхов. Худощавый мужчина с обветренным лицом летчика, тонкими усами и цепким взглядом серых глаз. Он присоединился к нам в последний момент перед вылетом из Нижнего Новгорода.

— Удивительно, товарищ Краснов, что вы предпочли самолет поезду, — Величковский поправил неизменное золотое пенсне на черной ленте. — Большинство гражданских лиц все еще опасаются воздушных путешествий.

— Время главный ресурс, Николай Александрович, — я посмотрел на массивные часы «Павел Буре», украшавшие мое запястье. — Три часа полета вместо суток на поезде. К тому же, я всегда верил в будущее авиации.

Конюхов, до этого молча изучавший нас, оживился:

— Вы интересуетесь авиацией, товарищ Краснов?

— Не просто интересуюсь, — я улыбнулся. — Считаю, что авиация изменит мир сильнее, чем железные дороги в прошлом веке. В ближайшее десятилетие мы увидим прорыв в грузоперевозках и пассажирском сообщении.

— Смелое заявление, — Конюхов скептически прищурился. — Наши АНТ-9 берут на борт всего девять пассажиров. О каких масштабных перевозках может идти речь?

Я прекрасно понимал его скептицизм. Нынешние самолеты действительно казались игрушечными по сравнению с авиалайнерами моего времени. Но я знал будущее, и оно рисовало совсем иные перспективы.

— Представьте самолеты, способные перевозить тридцать, пятьдесят, а в перспективе и сто пассажиров, — начал я, наблюдая, как глаза Конюхова округляются от удивления. — Цельнометаллические машины с герметичными салонами, позволяющими летать на высоте семи-восьми километров над зонами турбулентности.

— Технически это невозможно… — пробормотал Конюхов, но в его голосе уже чувствовалось сомнение.

— Почему же? — возразил я. — Нужно только перейти от бипланной схемы к монопланной с убирающимся шасси для снижения лобового сопротивления. Двигатели разместить в гондолах под крылом, что упростит обслуживание и повысит аэродинамику.

Конюхов вытащил из планшета блокнот и начал торопливо записывать. Лицо его выражало смесь недоверия и профессионального интереса.

— А источник энергии? — спросил он. — Двигатели внутреннего сгорания имеют предел мощности.

— Турбовинтовые и реактивные двигатели, — ответил я. — Первые появятся уже через несколько лет, вторые потребуют больше времени, но именно за ними будущее дальней авиации.

Самолет вошел в зону турбулентности, и Величковский нервно вцепился в подлокотники кресла. Но разговор увлек его настолько, что он быстро забыл о дискомфорте.

— А какие скорости вы считаете реальными для таких машин? — спросил профессор.

— Для ближайшего десятилетия — пятьсот-шестьсот километров в час, — ответил я. — А в перспективе мы преодолеем звуковой барьер.

— Звуковой барьер? — переспросил Конюхов, отрываясь от записей. — Вы имеете в виду скорость звука? Это около тысячи двухсот километров в час! Но при таких скоростях возникают критические проблемы с управляемостью из-за образования ударных волн.

— Именно, — кивнул я. — Потребуется полностью пересмотреть геометрию крыла. Стреловидное крыло с тонким профилем и особой формой фюзеляжа позволит преодолеть эту проблему.

Конюхов смотрел на меня, как на сумасшедшего, но продолжал делать пометки.

— Простите, товарищ Краснов, но откуда у вас такие знания? Насколько мне известно, никто в мире пока не исследовал эти вопросы на таком уровне.

Я мысленно одернул себя. Увлекшись, я снова рассказал слишком много.

— Читаю западные научные журналы, товарищ Конюхов. В США и Германии ведутся интересные теоретические разработки. К тому же, с моей позиции директора-распорядителя «Союзнефти» важно прогнозировать будущие потребности в авиационном топливе.

Величковский внимательно посмотрел на меня через стекла пенсне. В его проницательных глазах читалось сомнение и какая-то странная подозрительная мысль.

— Знаете, Леонид Иванович, — тихо произнес профессор, наклонившись ко мне, — иногда мне кажется, что вы рассказываете о вещах, которые еще не произошли, но обязательно произойдут. Словно видите сквозь толщу времени…

Я постарался изобразить вежливую улыбку:

— Просто аналитический склад ума, дорогой профессор. Глядя на нынешние тенденции, нетрудно экстраполировать направление развития техники.

Конюхов, казалось, не слышал нашего обмена репликами. Он лихорадочно делал наброски в планшете.

— Товарищ Краснов, а какие, по-вашему, перспективы у военной авиации? — спросил он, не поднимая головы.

— Истребители с закрытыми кабинами, скоростью до шестисот километров в час, вооруженные скорострельными пушками вместо пулеметов, — ответил я. — Бомбардировщики с радиусом действия до пяти тысяч километров и бомбовой нагрузкой несколько тонн. Точное бомбометание с помощью оптических прицелов. В перспективе, радиолокационное обнаружение целей и радионавигация для полетов в сложных метеоусловиях.

Конюхов поднял на меня пораженный взгляд:

— Товарищ Краснов, вы должны посетить наш НИИ ВВС! Такой аналитический талант… Туполев будет в восторге от ваших идей!

— Непременно найду время, — кивнул я. — Кстати, стратегически важно развивать в стране производство легких сплавов на основе алюминия и магния. Без них невозможно создание современных высокоскоростных самолетов.

За разговором время пролетело незаметно. Самолет начал снижаться, готовясь к посадке на московском аэродроме. Величковский отложил газету, которую пытался читать последние полчаса, и снова повернулся ко мне:

— Если вы правы хотя бы наполовину, Леонид Иванович, нас ждет совершенно новый мир через десятилетие.

— Не сомневайтесь, — ответил я, глядя в иллюминатор на приближающиеся очертания Москвы. — И этот мир потребует намного больше нефти, чем мы добываем сейчас.

Московский аэродром встретил нас весенним ветром и сырым воздухом. Несколько техников в промасленных комбинезонах суетились вокруг других самолетов, готовя их к вылету. На краю летного поля выстроилась шеренга новеньких АНТ-3, недавно принятых на вооружение ВВС.

Конюхов пожал мне руку перед расставанием:

— Благодарю за крайне интересную беседу, товарищ Краснов. Я пришлю вам приглашение в НИИ ВВС. И позвольте личную просьбу. Запишите ваши идеи о будущем авиации. Это может стать бесценным материалом для наших конструкторов.

Когда военный авиатор удалился, Величковский задумчиво произнес:

— У меня странное ощущение, Леонид Иванович. Словно я попал в фантастический роман Герберта Уэллса. Но чем больше я наблюдаю за вашими предсказаниями и их воплощением, тем сильнее убеждаюсь, вы действительно каким-то непостижимым образом знаете будущее.

Я похлопал профессора по плечу:

— Не забивайте голову мистикой, Николай Александрович. У нас впереди масса реальной работы. В Москве меня ждет создание структуры «Союзнефти», а вас новые экспериментальные плавки стали для танковой брони.

Но взгляд профессора говорил, что мое объяснение его не убедило. Впрочем, Величковский относился к тому типу ученых, который умеет хранить секреты и не делает поспешных выводов. Еще одно качество, за которое я ценил этого блестящего специалиста.

Древнее здание на Мясницкой улице, где располагался Наркомат тяжелой промышленности, источало особую атмосферу власти. Высокие потолки с лепниной, мраморные лестницы, массивные двери кабинетов, все говорило о фундаментальности учреждения, решающего судьбы советской индустрии.

Три дня после возвращения из Нижнего Новгорода я провел в выделенном мне кабинете на третьем этаже. Перед массивным дубовым столом выстроилась стопка папок с документами, проекты структуры «Союзнефти», схемы финансирования, планы развития месторождений. На стене висела огромная карта СССР с отмеченными нефтяными районами, существующими и перспективными.

Часы показывали десять утра, когда в кабинет вошли мои ближайшие соратники. Мышкин — невозмутимый начальник службы безопасности, бывший контрразведчик с каменным лицом и проницательным взглядом. Котов — пожилой финансист с аккуратно подстриженной седой бородкой, в старомодном сюртуке. Сорокин — главный инженер, неистощимый генератор идей, энергичный парень с несносным характером и острым техническим умом. Ну, и конечно, Величковский, сегодня он держал в руке длинную трость с костяного набалдашником.

— Садитесь, товарищи, — я указал на расставленные вокруг стола стулья. — Через час нас ждет встреча с наркомом Орджоникидзе. Но сначала я хочу обсудить с вами финальную версию организационной структуры «Союзнефти».

Мышкин первым нарушил молчание:

— Леонид Иванович, вы просили меня подготовить предложения по безопасности. Я проверил досье всех руководителей региональных подразделений. У троих обнаружены сомнительные связи. Материалы на вашем столе.

Я кивнул, подвигая к себе тонкую папку с красной полосой, знак особой секретности.

— Спасибо, Алексей Григорьевич. Котов, какие изменения в финансовых потоках?

Бухгалтер раскрыл блокнот:

— Я проработал схему с двойным контролем. Каждая транзакция проходит через центральную бухгалтерию и дублируется в региональном отделении. Невозможно провести несанкционированный платеж без оставления следа.

— Отлично, — я развернул на столе большую схему, изображающую структуру будущего треста. — Предлагаю следующую организацию. Центральное управление в Москве, пять региональных дирекций. Азербайджанская, Грозненская, Волго-Уральская, Сахалинская и Среднеазиатская. Каждая дирекция получает оперативную самостоятельность в рамках утвержденных планов, но подчиняется единой технической и финансовой политике центра.

Величковский задумчиво погладил бородку:

— Амбициозная структура, Леонид Иванович. Особенно учитывая, что Волго-Уральская и Сахалинская дирекции пока существуют лишь на бумаге. Нефтяных промыслов там практически нет.

— Будут, Василий Андреевич, — уверенно ответил я. — Геологоразведка уже подтвердила перспективность этих регионов. Нам нужно смотреть вперед, а не только управлять существующими активами.

Сорокин, до того молча изучавший схему, постучал пальцем по чертежу:

— А это что за структурное подразделение? Научно-исследовательский институт нефти и газа? Он уже существует?

— Уже есть такой, но Сталин одобрил его реорганизацию, — ответил я. — Институт будет координировать все научные разработки в области нефтедобычи и нефтепереработки. Нам нужен технологический прорыв, товарищи. Без науки его не достичь.

— А научными кадрами как обеспечить? — спросил Величковский, делая пометки в блокноте. — У нас острая нехватка специалистов с высшим образованием.

— Будем привлекать из вузов, из-за границы, если потребуется, — ответил я. — Я уже договорился с профессором Ипатьева. Он готов возглавить отдел каталитических процессов.

Величковский одобрительно кивнул.

— Теперь о финансировании, — я развернул еще один чертеж. — Наркомфин выделяет стартовый капитал в размере ста миллионов рублей. Еще пятьдесят миллионов поступит от объединения активов существующих нефтяных трестов. Дополнительные средства привлечем через систему внутренних займов и банковских кредитов под гарантии государства.

Котов присвистнул:

— Сто пятьдесят миллионов! Это грандиозная сумма. Почти десятая часть годового бюджета на индустриализацию.

— Капля в море по сравнению с тем, что даст стране «Союзнефть» через пять лет, — парировал я. — К 1936 году мы удвоим добычу нефти, доведя ее до пятидесяти миллионов тонн ежегодно. А стоимость одной тонны на мировом рынке около тридцати рублей золотом. Посчитайте, какой доход это принесет стране.

Котов быстро произвел расчет в уме:

— Полтора миллиарда рублей. Десятикратная отдача на инвестиции за пять лет!

— Именно, — кивнул я. — И это не считая создания смежных производств — нефтехимии, производства синтетического каучука, дорожного битума. Целые отрасли промышленности появятся на основе нефтепереработки.

В дверь постучали, и секретарь сообщил, что нарком Орджоникидзе готов нас принять. Мы собрали документы и направились в его кабинет, расположенный в противоположном крыле здания.

Григорий Константинович Орджоникидзе, невысокий коренастый человек с характерными кавказскими чертами лица и пронзительным взглядом, встретил нас, стоя у огромной карты индустриальных новостроек СССР. Красные флажки, воткнутые в карту, обозначали десятки строящихся заводов, электростанций, комбинатов.

— А, Краснов! — энергично воскликнул нарком, пожимая мне руку. — Наслышан о твоих успехах в Нижнем. Танковый проект движется?

— Полным ходом, товарищ нарком, — ответил я. — Прототип Т-30 прошел все испытания. Начинаем производство первой опытной партии.

— Отлично, отлично, — Орджоникидзе указал на стулья вокруг длинного стола для совещаний. — Садитесь, товарищи. Но сегодня не о танках речь. Сталин ждет от нас структуру «Союзнефти» и план развития нефтяной промышленности на ближайшую пятилетку.

Следующие два часа прошли в напряженном обсуждении. Орджоникидзе задавал острые вопросы, требовал детализации, указывал на слабые места в организационной структуре.

— Значит, ставите на «Второе Баку»? — спросил нарком, изучая карту перспективных нефтяных районов. — Смелое решение. Геологоразведка пока дает противоречивые данные.

— Месторождение в районе Ромашкино однозначно подтверждено достигнутыми показателями, товарищ нарком, — твердо ответил я. — Предварительные оценки указывают на запасы не менее пяти миллиардов тонн. Это больше, чем во всем Бакинском районе.

Орджоникидзе присвистнул:

— Если ты прав, это меняет всю стратегию развития промышленности. Мы сможем перенести часть энергоемких производств ближе к Уралу, снизить транспортные расходы.

К концу совещания нарком выглядел удовлетворенным:

— Структура «Союзнефти» утверждена. План развития на пятилетку — тоже. Но учтите, товарищи, спрос будет строгий. Особенно с вас, Краснов. Вы получаете беспрецедентные полномочия и ресурсы. И лично отвечаете перед партией за результат.

— Понимаю ответственность, товарищ нарком, — я выпрямился на стуле. — «Союзнефть» станет флагманом советской промышленности.

Орджоникидзе достал из ящика стола папку с гербовыми печатями:

— Вот ваши полномочия. Приказ о назначении вас директором-распорядителем, положение о «Союзнефти», разрешение на использование системы материального стимулирования работников. Последнее — экспериментальное, по личному разрешению товарища Сталина. Многие в партии считают это отступлением от социалистических принципов.

Я принял документы, ощущая их историческую значимость. Мой эксперимент по созданию «красного капитализма» начинался официально, с благословения высшего руководства страны.

— И еще, Краснов, — Орджоникидзе понизил голос, хотя в кабинете находились только проверенные люди. — Сталин интересуется подробностями проекта «Второе Баку». Подготовьте докладную записку лично для него. С картами, расчетами, сроками. Он хочет знать все детали.

— Будет исполнено, товарищ нарком, — ответил я, поднимаясь. — Докладная записка будет готова к завтрашнему утру.

— И не забудьте про танки, — добавил Орджоникидзе, прощаясь. — Сталин следит за этим проектом не менее внимательно, чем за нефтью.

Выйдя из кабинета наркома, я почувствовал странную смесь воодушевления и тревоги. План начинал работать, механизм запускался, но впереди ждало множество препятствий. И главное из них — непредсказуемость Сталина, даже при его кажущейся поддержке.

Ночь окутала Москву плотным весенним туманом. В моем рабочем кабинете горела только настольная лампа, освещая листы бумаги, исписанные мелким почерком. Стопка карт и схем громоздилась рядом, ожидая приложения к основному документу.

Остатки ужина, недопитый стакан чая и черствый бутерброд, стояли на краю стола. Я работал без перерыва с момента возвращения от Орджоникидзе, диктуя Головачеву текст докладной записки для Сталина. Мой секретарь, преданный и исполнительный, записывал под диктовку, иногда задавая уточняющие вопросы.

— Пятый раздел, Семен Артурович, — произнес я, массируя виски. — «Прогноз добычи на пятилетку». Запишите. «При условии выделения необходимых ресурсов и внедрения новых технологий, в частности турбобурения, добыча нефти в районе „Второго Баку“ достигнет следующих показателей: 1932 год — один миллион тонн, 1933 год — три миллиона тонн, 1934 год — семь миллионов тонн, 1935 год — двенадцать миллионов тонн, 1936 год — двадцать миллионов тонн».

Головачев прервал запись, с сомнением взглянув на меня:

— Леонид Иванович, не слишком ли оптимистичные цифры? Двадцатикратный рост за пять лет…

— Именно так, Семен Артурович, — твердо ответил я. — Мы начинаем с нуля, поэтому процентный рост выглядит фантастическим. Но абсолютные цифры реальны при правильной организации работ.

Головачев кивнул и продолжил запись. К двум часам ночи основной текст докладной записки был готов. Двадцать страниц машинописного текста, дополненные графиками, диаграммами, картами и расчетами. Исчерпывающий документ, отвечающий на все возможные вопросы вождя.

— Утром отдайте машинистке для окончательного оформления, — сказал я, складывая бумаги в папку. — К десяти часам документ должен лежать в приемной Сталина.

Головачев собрал свои записи и удалился, оставив меня наедине с мыслями. Я подошел к окну, вглядываясь в туманную московскую ночь. Где-то там, за пеленой тумана, находился Кремль, где завтра решится судьба моего проекта.

Докладная записка содержала не только информацию о «Втором Баку». Я включил в нее раздел о танковом проекте, подробно расписав успехи в создании Т-30 и перспективы разработки сопутствующей техники, бронетранспортеров, самоходных артиллерийских установок, инженерных машин на том же шасси.

Особый раздел посвящался новейшим технологиям нефтепереработки, в частности, каталитическому крекингу и производству высокооктанового авиационного бензина. Эти разработки имели критическое значение для военной авиации, и я знал, что Сталин оценит их важность.

После нескольких часов беспокойного сна я проснулся от звонка телефона. Настенные часы показывали половину десятого утра.

— Товарищ Краснов? — раздался в трубке знакомый голос секретаря Сталина. — Товарищ Сталин ознакомился с вашей докладной запиской и ожидает вас в своем кабинете в одиннадцать часов.

Даже через телефонную трубку чувствовалось удивление секретаря. Обычно Сталин не реагировал так быстро на документы и не назначал встречи в срочном порядке.

В приемной вождя царила атмосфера напряженного ожидания. Несколько человек молча сидели на стульях вдоль стены, избегая смотреть друг на друга.

Кто-то нервно перелистывал газету, другой изучал портфель с документами. Товстуха, секретарь Сталина, невозмутимо работал за столом, иногда поднимая глаза на входящих.

Ровно в одиннадцать дверь кабинета открылась, и вышел высокий военный в форме. Товстуха кивнул мне:

— Товарищ Сталин ждет вас, товарищ Краснов.

Кабинет Сталина, как всегда, поражал масштабами и одновременно подчеркнутой простотой обстановки. Огромный стол, длинный стол для заседаний, книжные шкафы с трудами классиков марксизма. Над столом портрет Ленина в простой рамке.

Сам хозяин кабинета сидел за столом, перебирая документы. Моя докладная записка лежала перед ним, испещренная пометками, сделанными характерным красным карандашом.

— Садитесь, товарищ Краснов, — произнес Сталин, указывая на стул напротив. Его тихий голос с заметным грузинским акцентом звучал негромко, но властно. — Прочитал вашу записку о «Втором Баку». Интересная работа.

Я сел, стараясь сохранять внешнее спокойствие, хотя сердце колотилось в груди. Встречи со Сталиным всегда действовали на меня именно так. Смесь напряжения и странного восторга от общения с живой легендой, которую в моем прошлом изучали только по книгам и кинохроникам.

— Двадцать миллионов тонн к тридцать шестому году, — задумчиво произнес вождь, постукивая карандашом по бумаге. — Смелый прогноз. Очень смелый.

— Основан на геологических данных и технических возможностях, товарищ Сталин, — ответил я. — Мы уже начали добычу в районе Ромашкино. Все данные подтверждают наличие крупного месторождения.

Сталин кивнул, не глядя на меня:

— А что с Японией? Вы ведь предсказывали их агрессивные действия в Маньчжурии в сентябре этого года. Повторяю, разведка не фиксирует подготовки к крупной операции. Вы точно уверены в своем прогнозе?

Я внутренне напрягся. Мои предсказания о японской агрессии основывались на знании будущего, но точные даты помнил с трудом. Существовал риск ошибки, а Сталин не прощал ошибок, особенно в таких серьезных вопросах.

— Японцы умеют маскировать свои приготовления, товарищ Сталин, — осторожно ответил я. — Но их стратегические планы неизменны. Ключевые факторы, экономический кризис, милитаризация общества, идеология расширения жизненного пространства, все указывает на неизбежность агрессии.

Сталин внимательно посмотрел на меня, словно оценивая искренность моих слов:

— Посмотрим, товарищ Краснов. Если ваш прогноз подтвердится, это станет еще одним доказательством вашей аналитической проницательности.

Он перевернул страницу докладной записки:

— Теперь о танковом проекте. Вы пишете, что Т-30 успешно прошел испытания и готов к серийному производству. А как с производственными мощностями? Сколько машин мы сможем выпускать ежемесячно?

— При выделении необходимых ресурсов до пятидесяти танков в месяц к концу года, — ответил я. — К середине тридцать второго года — сто-сто двадцать машин ежемесячно. Потребуется расширение производственных площадей, но основа уже заложена.

— Хорошо, — Сталин сделал пометку в блокноте. — А что с сопутствующей техникой? Вы упоминаете бронетранспортеры и самоходные орудия.

— Все на базе шасси Т-30, товарищ Сталин, — пояснил я. — Унификация узлов и агрегатов позволит наладить массовое производство. Бронетранспортер для пехоты, самоходная артиллерийская установка с 76-мм орудием, тягач для эвакуации поврежденной техники… Это революция в военном деле.

Сталин поднял на меня тяжелый взгляд:

— Революция, говорите? Громкое слово, товарищ Краснов. Но если результаты соответствуют вашим прогнозам, мы действительно получим качественное превосходство над потенциальным противником.

Он встал из-за стола и медленно прошелся по кабинету, заложив руки за спину. Этот характерный жест я часто видел на кинохрониках в прошлой жизни.

— Я даю разрешение на реализацию всех проектов, указанных в вашей докладной записке, — произнес Сталин, остановившись у карты СССР на стене. — «Союзнефть» получит необходимые ресурсы для развития «Второго Баку». Танковому проекту также будет обеспечен высший приоритет. Госплан и ВСНХ получат соответствующие указания.

Я почувствовал, как напряжение отпускает меня. Главное одобрение получено.

— Но учтите, товарищ Краснов, — продолжил Сталин, повернувшись ко мне, — результаты должны соответствовать обещаниям. Партия оказывает вам огромное доверие. И спрос будет соответствующий.

— Понимаю ответственность, товарищ Сталин, — твердо ответил я. — Нефть и танки — это фундамент обороноспособности страны. Я не подведу.

— Хорошо, — кивнул вождь. — Теперь несколько конкретных директив. Первое. Распространить технологию турбобурения на все нефтяные районы страны. Начать с Баку и Грозного, затем перейти к новым месторождениям. Второе. Ускорить реорганизацию Института нефти и газа. Он должен начать работу в новом качестве не позднее августа этого года. Третье. Организовать производство высокооктанового авиационного бензина для нужд ВВС. Это критически важно.

Сталин вернулся к столу и протянул мне лист бумаги:

— Вот список ваших полномочий и приоритетов. Изучите и действуйте. Докладывайте о результатах лично мне ежемесячно.

Я принял документ, чувствуя его историческую значимость. Это не просто указания. Это карт-бланш на преобразование целой отрасли промышленности, а в перспективе и всей экономики СССР.

— И последнее, товарищ Краснов, — добавил Сталин, когда я уже поднялся, готовясь уйти. — Вы знаете будущее, не так ли?

Вопрос прозвучал буднично, словно речь шла о погоде на завтра. Но от него веяло смертельной опасностью. Я замер, лихорадочно обдумывая ответ.

— Я анализирую тенденции и делаю выводы, товарищ Сталин, — осторожно ответил я. — Никакой мистики, только научный подход. Иногда бывают интуитивные озарения. Но они основаны на фактах.

Сталин долго смотрел на меня своими желтоватыми глазами, затем чуть заметно улыбнулся в усы:

— Конечно, товарищ Краснов. Научный подход — основа марксизма-ленинизма. Но, знаете, иногда мне кажется, что вы видите дальше, чем позволяет обычный анализ… Впрочем, пока ваши прогнозы служат интересам социалистического строительства, метод их получения не так важен.

С этими загадочными словами Сталин отпустил меня. Выйдя из кабинета, я почувствовал, как по спине течет холодный пот.

Вождь подозревал правду, но пока решил использовать мои знания в интересах страны. Расчет оправдывался. Моя ценность как источника информации из будущего перевешивала подозрения.

Но надолго ли? И что произойдет, если мои предсказания не сбудутся или Сталин решит, что я представляю опасность для его власти?

Этот вопрос остался без ответа, когда я вышел из Кремля на залитую весенним солнцем Красную площадь. С загадками и опасностями придется справляться по мере их возникновения.

Впервые за долгое время я почувствовал себя творцом истории, а не ее заложником. Будущее менялось на моих глазах, и теперь от моих действий зависело, станет ли оно лучше, чем то, что я оставил в 2024 году.