Война и Мир

Глава 18

Из Софии к нам массово стекались болгары, которые сообщали все необходимые сведения. Их было так много, что разведчики не успевали с ними беседовать. Зато теперь картина прояснилась, мы обладали настолько полной информацией, что никакие агенты и не нужны.

Софийским гарнизоном назначили командовать Шакир-пашу, о котором знали достаточно мало. Известно было лишь то, что он больше склонен к административной службе, чем к военной. Для нас это было плюсом, активно воевать он не умеет, да и не сможет. Но тут турки сами виноваты, допустив серьезный кадровый голод. У них не только с офицерами среднего звена имелись проблемы, но и с генералитетом. Что говорить, если тот же погибший в Берковицах Мехмет-Али-паша родился в немецком Бранденбурге, звали его Карл Детроа и лишь потом он сменил имя и религию, сделав карьеру в Порте.

Так что Софию бросили защищать мало кому известного Шакир-пашу. Под его рукой находилось восемь тысяч башибузук при двадцати восьми пушках. У турок все трещало по швам, ситуация выходила из-под контроля, болгары роптали все громче и громче, в городе начались погромы и кровопролития. Сотни православных бросили в тюрьмы, многих отправили на каторгу. У одних из городских ворот, которые назывались «Капана» соорудили двадцать виселиц, на которых вздернули самых активных горожан, среди них были владельцы книжных лавок, бакалейщики, мастеровые, кузнецы и студенты. Но подобные драконовские меры уже не могли ничего изменить — софийцы прекрасно видели, что свобода все ближе и лишь сильнее расходились.

— Черният генерал, умоляем вас, быстрее, идите на Софию, — твердили прибывающие в один голос. — Турки боятся и убегут, но перед этим грозятся сжечь город и всех нас перерезать. Спасите нас!

Поддаваться всеобщей истерии я не стал. Болгары могли быть чрезвычайно красноречивыми и по-человечески их было жаль, но рисковать Особой бригадой совершенно не хотелось. Два или три дня погоды не делали, заодно и Шакир-паша «дозреет», окончательно поняв, что ему ничего не светит.Ситуация для него складывалась критическая. С запада на Софию робко двигались сербы — Моравский корпус под командованием Милойко Лешанина в количестве шестнадцати тысяч человек и сорока шести орудий. Мы стояли с севера, а с востока нас прикрывал отряд генерала Оттона Рауха, подчиняющегося Гурко. Умница Гурко времени не терял и получив поддержку в виде прибывших из России гвардейских дивизий, перешел всеми силами Балканы и сейчас готовился к решительному бою под Филипполем[29]. Штаб считал, что если победа будет наша, то она ознаменует начало вражеской агонии.

Вечером 12 сентября новая партия беженцев из Софии принесла очередную порцию известий. В городе находились консульства таких стран, как Франция, Австро-Венгрия и Италия. Отчаявшийся Шакир-паша вызвал консулов и предупредил их, что намерен сжечь город нынешней ночью. До чего они договорились, беженцы не знали, но то, что всеобщая паника охватила Софию, могли подтвердить гарантированно. Везде царили хаос и анархия. Из города бежали все, кто мог — турки, болгары, евреи, армяне, сербы, черкесы и все прочие.

Беженцы и находившиеся при Особой бригаде болгарские ополченцы слезно просили не тянуть времени и «идти спасать святую Софию». Они клятвенно заверяли, что башибузуки в ужасе и считают, что Черные гусары непременно вырежут их до последнего человека. Так что думают они лишь о том, как спастись. На сей раз я их послушался и отдал приказ выступать утром. Правда, причиной такого решения стала не всеобщая истерия и не репутация Кара Улюм, а подход бригады Белокопытова и Литовского гвардейского полка под командованием полковника барона Арпсгофена. Вот теперь можно было и продолжить наш победный марш.

Вперед я послал Седова с тремя эскадронами, двумя ротами драгун и сотней донцов, в то время как Громбчевский отправился на запад, искать сербский корпус, от которого было ни слуху ни духу.

Через два часа Седова прислал вестового, сообщившего, что в селе Костинброд они наткнулись на два турецких табора, обменялись сотней выстрелов, после чего неприятель сразу же начал отход на юг. Местность не благоприятствовала кавалерии, они не смогли окружить и добить врага, так что тот сумел спастись.

Ночёвку провели в Костинброде, от которого до Софии было десять верст. Ночью никто не спал. Во-первых, Громбчевский нашел Моравский корпус Лешанина и быстро ввел их в курс сложившейся обстановки. Сербы воспряли духом и сразу же выдвинулись по дороге, встретившись с нами в Костинброде. Авангард союзников составлял две тысячи человек, а их командир полковник Младенович поступил в мое распоряжение. Во-вторых, несколько тысяч болгар окружили наш лагерь и не могли найти себе места от радости, понимая, что завтра мы будем в их столице. Они жгли костры, пели песни, плясали и пили вино, отмечая будущую победу. А в-третьих, мы с Белокопытовым и полковниками засиделись до утра, прикидывая, как будем входить в Софию, что делать с неприятелем и вообще, продумывая десятки возникающих в таких случаев сложностей.

Утро 13 сентября выдалось солнечным. Испаряющаяся роса добавляла в воздух легкое марево. От полковых кухонь тянуло вкусным дымком, нижним чинам начали раздавать завтрак.

Разведка докладывала, что неприятель вряд ли отважится принять бой и отступит. Так оно и случилось, хотя новости принесли нам болгары.

На дороге недалеко от города нас ждала внушительная делегация ликующих софийцев с ружьями и различными музыкальными инструментами. Возглавляли их два человека — средних лет мужчина и женщина с красивым решительным лицом и шикарной густой косой до пояса.

Подъехав ближе, я спешился и сделал несколько шагов, разминая ноги. Рядом со мной слез на землю Белокопытов.

— Разрешите назвать свое имя, господа генералы, я Тодор Чавдаров, чиновник при градоправлении, — мешая болгарские и русские слова, представился их предводитель, коренастый и плечистый мужчина с темными волосами, возбужденный, взъерошенный, с ружьем наперевес и двумя патронташами через плечи. Было видно, что к оружию горожанин не привык, и держит его без привычной для военных небрежности.

— Генерал Соколов, — я первый пожал ему руку.

— Белокопытов Сергей Дмитриевич, — отрывисто представился мой спутник.

— О, мы о вас слышали, Черният генерал, — уважительно признался Чавдаров. — Для нас честь, что именно вы освободили нашу многострадальную Софию. И вас мы очень рады видеть, Сергей Дмитриевич. Позвольте представить вам мою спутницу, Йорданку Ангелову.

— Очень приятно, — женщина присела в легком книксене. По-русски она говорила почти без акцента. Подумав, я не стал целовать ее пальчики, ограничившись легким пожатием. А вот Белокопытов женщине руку поцеловал.

— И нам приятно, сударыня. Мы совсем не ожидали увидеть на пыльной дороге здесь столь утонченную даму, — несмотря на пятьдесят пять лет, Белокопытов считался не только лихим генералом, но и опытным сердцеедом.

— Не могли бы вы ввести нас в курс дел? — спросил я.

— С удовольствием, господин генерал, — к моему удивлению, разговор продолжила Ангелова, а не Чавдаров, что свидетельствовало о ее воле и силе характера. — Шакир-паша хоть и угрожал поджечь город, но все же не решился на столь масштабный шаг. Да и консулы иностранных держав смогли его отговорить. Минувшей ночью он ограбил казну и пустился в бегство, оставив на произвол своих раненых солдат.

— Куда отступил Шакир-паша?

— На юг, к Дупнице, — быстро вставил Тодор. — Госпожа Ангелова скромничает и не сказала, что это именно она организовала сопротивление, собрала людей и открыла ворота тюрьмы Чернаджами, освободив сотни наших граждан. Она действительно стала нашим ангелом!

— Да вы прямо Жанна д’Арк, — я пошел по пути Белокопытова, похвалив женщину и по-новому смотря на нее. Вот ведь смелая натура! И таким ничего не мешает — ни отсутствие эмансипации, ни якобы угнетенное положение слабого пола, ни прочие сопутствующие факторы, они берут и делают.

— Да какая из меня Жанна, — слегка покраснев, возразила Йорданка. — В общем, мы захватили турецкие склады и вооружились, взяв в плен более трехсот башибузук. Теперь слово за вами, генерал! — она смело посмотрела мне в глаза.

Белокопытов недовольно засопел, обижаясь, что его задвинули на второй план. Формально старшим был я, но он мне в отцы годился и такую внушительную разницу в возрасте игнорировать было сложно.

А Йорданка действительно красивая женщина. И решительная, к тому же. С такими приятно иметь дело. Жаль только, что великая София пала сама, без нашего участия. Подкачали турки, подкачали… А ведь могли для вида принять бой.

— Я рад, что пятисотлетнее турецкое владычество для вас закончилось, — оглядев болгар, громко сказал я. — Русская армия счастлива подарить свободу свои православным братьям!

— Ура! Братушки! Родненькие! Спасибо! — со всех сторон раздались громкие крики, к небесам полетели подбрасываемые шапки.

Дождавшись, когда волнение улеглось, я выслал вперед Бессмертных гусар. Белокопытов, подтверждая репутацию славного человека, перестал дуться и во всю подпускал амуры к красивой болгарке. Для нее и ее спутника Чавдарова нашелся небольшой фаэтон с откидным верхом[30], запряженный двумя пегими лошадьми. Сергей Дмитриевич любезно подсадил Ангелову и очутившись в седле, держался рядом с ней, так что мне оставалось сторона Чавдарова.

Ехали медленно и торжественно. Поднявшись на один из пригорков, я оглянулся назад, оценивая внешний вид своей бригады. Полки растянулись на несколько верст, немилосердно пыля и запевая бравые песни, которые местные подхватывали с восторгом. Драгуны двигались по полям слева от дороги, а донцы Зазерского держались справа. Из окрестных деревень и сел все валил и валил народ, и когда мы приблизились к воротам, трудно было сосчитать, сколько же людей нас сопровождает.

Очутившись в городе, дальше двинулись по старинной улице, держа направление на главную площадь. Фаэтон, Белокопытов и я находились в одном ряду и с временами мы с трудом вмешались между нависающими со всех сторон домами. Тем временем Ангелова рассказывала нам о своем городе.

— Население наше составляет шестнадцать тысяч человек, хотя раньше тут проживало больше людей. Когда турки начали очередные репрессии, часть разъехалась по всему миру, — сказала она. — В город ведут шесть основных дорог, сейчас мы с вами движемся по главной улице — Златарской Чаршии. Районы поделены на слободы, их пятнадцать, такие, как Баня-баши, Куручешме и Кафе-баши.

— У вас много турецких названий, да? — поинтересовался Белокопытов.

— Да, но теперь мы все поменяем, — с воодушевлением откликнулась женщина и продолжила рассказывать.

Я слушал и оглядывался по сторонам. Марширующая Особая бригада оттеснила болгар к самым домам, но они все равно чуть ли не под копыта бросались, не в силах унять свою радость. Они пели, периодически пускались в пляс и постоянно совали в руки солдат оплетенные бутыли с вином, колбасы, хлеб и фрукты. Под ноги раз за разом бросали цветы. Там, где позволяла ширина улицы, мальчишки и девчонки с громкими криками бежали за нами, многие из них залезали на деревья и дома. В нынешнюю войну я уже видел подобные проявления радости. В Никополе, Плевне, Кутловицах и прочих городах нас так же приветствовали с распростертыми объятьями, но здесь всеобщий градус счастья достиг каких-то невероятных высот. С окрестных церквей, не замолкая ни на минуту доносился колокольный звон. Шум стоял оглушительный. Многотысячная толпа сдавливала нас словно тисками. Большая часть горожан щеголяла национальной болгарской одеждой, но среди них мелькали еврейские и турецкие вещи, а также европейские костюмы и платья. Фески носили чуть ли не треть мужского населения.

Замощенная брусчаткой улица извивалась самым прихотливым образом. Мостовая казалась грязной, со следами недавних беспорядков. Со всех сторон без всякого порядка к ней примыкали улочки и узкие проходы. Часть строений была обмазана глиной и только дома состоятельных граждан, постоялые дворы, некоторые магазины и здания иностранных консульств напоминали о европейской культуре. Стены и окна украшали фрески на самые различные сюжеты. В архитектуре постоянно мелькали восточные мотивы. Справа тонкой свечкой возвышался красивый минарет. В городе имелось множество фонтанов с бронзовыми трубками вместо кранов. Представители всех ремесел — пекари, мясники, ювелиры, гончары и прочие имели строго определенные места на местных базарах, что живо напомнило мне Среднюю Азию.

Мы двигались медленно и когда выбрались на площадь, увидели над зданием Пашинского конака[31], фактически выполняющего функцию ратуши, русский триколор. Гусары времени зря не теряли.

Звеня шпорами, мы с Белокопытовым, Арпсгофеном, Ребиндером и Младеновичем прошли внутрь и расположились в одном из залов. Седов уже ждал нас, заняв здание с непринужденной ловкостью опытного ветерана. Выглядел он так основательно, что всем сразу становилось ясно, кто тут теперь хозяин.

Мебель, обстановка, занавески, картины и предметы быта недвусмысленно напоминали о том, что еще сутки назад здесь работали и проживали турки. А судя по многочисленным ценным вещам, которые постоянно попадались на глаза, Шакир-паша бежал из города как последний трус, второпях оставив все самое ценное. Я приказал Ребиндеру, чтобы драгуны взяли здание под охрану.

Ангелова показала себя женщиной умной, но я все же решил проверить ее слова и разослал по городу более дюжины разъездов, которым поручалось осмотреть улицы, здания и различные поместья и взять под стражу всех раненых и брошенных турок. Заодно они принялись наводить порядок и разбираться с жалобами. Площадь перед Пашинским конаком взяли под контроль подошедшая пулеметная команда Тихонова и гвардейцы Литовского полка. Ломов и Гахович в город пока не заходили, здесь им делать нечего, а Зазерский со своими донцами ушел по дороге на юг, выясняя, как далеко отступил неприятель.

Сразу же состоялся небольшой фуршет с лучшими представителями города. Откуда-то появилось шампанское, коньяк и неплохие закуски. Люди представлялись, безостановочно жали нам с Белокопытовым руки и даже целовали. Их было так много, что после первых двух десятков я махнул рукой и понял, что никого здесь не запомню. Оставив Сергея Дмитриевича наслаждаться минутой славой и заодно выполнять представительские функции, я прошел в один из кабинетов и немного перевел дух, отдыхая от бестолкового гама.

Откинув занавеску, я стал свидетелем, как по главной улице медленно движется крестный ход, состоящий из неисчислимого количества людей. Над головами поднимались церковные хоругви, от обилия икон и образов разбегались глаза. Продолжали звенеть колокола, судя по звукам, благодарственные службы и молебны будут идти несколько недель. И болгар можно понять. Под турками они жили пятьсот лет и успели сполна хлебнуть горя, ненависти и злобы. Так что сейчас им нашлось, что отмечать. А мне стоит выкроить время и обязательно сходить на одну из вечерних служб.

Не успел пройти час, как пришли официальные гости — делегация иностранных консулов в числе трех человек. Витто Позитано представлял Италию, Демеркур Францию, а Вальхарт Австро-Венгрию.

Мы говорили на немецком, познакомившись без лишних церемоний. С этими странами Россия не воевала, так что нас ждало вполне светское и достаточно дружелюбное общение. Гусары мои умели в любом месте осваиваться моментально и мигом находить потребные вещи, включая провиант, посуду и все прочее. Так что Снегирев и несколько человек под его рукой в ратуше чувствовали себя, как рыба в воде. Я приказал Архипу ставить на стол вино и легкие закуски, заодно сварить кофе и про сигары не забыть.

— Шакир-паша вызывал нас к себе ночью и сказал, что хочет сжечь город, — тем временем, слегка картавя, рассказывал Демеркур. — Представляете, генерал, он сообщил, что выделяет нам тридцать подвод и предупредил, чтобы через час мы покинули город, так как решение его окончательно и обжалованию не подлежит!

— А вы? — вежливо поинтересовался я. Было ясно, что гости хотят подчеркнуть собственную значимость и присвоить себе заслугу в том, что София не пострадала.

— А мы выдвинули ему ультиматум: города консулы не покинут, а если мы погибнем в огне, то подобный прецедент может стать поводом к началу новой войны, — мужественно расправив плечи заявил Позитано. Любо-дорого было посмотреть на такого смелого молодца — в мирной обстановке он казался настоящим героем, но я скептически отнесся к версии дипломатов. Шакир-паша пощадил город не из-за доблестных иностранцев, решивших сложить свои головы во славу православных болгар. Не думаю, что он испугался их решительного ультиматума. Все дело в том, что война скоро закончится. Это уже ясно всем без исключения. Турция проиграла и отвечать за свои поступки придется. Шакир-паша не хотел становиться военным преступником, вот и весь его мотив, без всякой лишней поэзии.

Консулы закидали меня вопросами о том, посетит ли город Император, главнокомандующий или цесаревич, каковы планы русских войск, какие приказы у меня имеются, что мы намерены делать дальше и всем в таком духе. Не особо вдаваясь в детали, я утолил их любопытство по некоторым моментам, от лица Особой бригады поблагодарил за их великую доблесть и сославшись на множество важных дел, закончил нашу беседу.

Еще через час, когда прибыли посланные по городу разъезды и ситуация прояснилась я принялся за дело, написав несколько депеш и отправив телеграммы в ставку Главнокомандующего о том, что София взята, отряд Шакир-паши отступил к Дупнице, а в наше распоряжение попало множество турецких складов с провизией, оружием, боеприпасами и амуницией.

Все это время корреспонденты русских и иностранных газет находились рядом с нами, беседовали с военными, болгарами и пленными из числа турок, а затем принялись отправлять отчеты в Россию, Париж, Вену и ряд других европейских городов. Со мной хотел побеседовать каждый из них, их назойливая настойчивость даже вызывала невольное уважение. На телеграфе образовалась огромная очередь из желающих поделиться новостями. Среди них находился и мой брат Дмитрий. Естественно, ему я предоставил самые лучшие возможности, так что именно он первым сообщил в Петербург и Москву о взятии Софии.

Похоже, новость разошлась по всему миру. Ну, может и не по миру, а по одной лишь Европе, но и этого вызвало эффект разорвавшегося снаряда. Первыми пришли две поздравительные телеграммы от императора и главнокомандующего, а затем поток депеш буквально хлынул со всех сторон. Мои адъютанты Фальк и Семенов не успевали курсировать между зданием ратуши и телеграфом. На часть телеграмм я отвечал, часть подшивалась в документацию, а прочие просто выкидывалась, так вообще было неясно, кто и с какой целью их прислал.

Ночью в Софию вошел Моравский корпус, и я наконец-то познакомился с его командиром Милойко Лешаниным. Ему было сорок семь лет, он выглядел бодрым и подтянутым, гладко выбритым, с шикарными усами, кончики которых были загнуты вверх, как две сабли.

На следующий день произошли небольшие стычки в районе деревень Горни-Богров и Враждебна. Они не являлись полноценными действиями Шакир-паши, там сражались отдельные башибузуки, которые не хотели сдаваться. Болгарское ополчение оказало нам посильную помощь и множество турок попало в плен. Учитывая незначительный масштаб этих схваток, они являлись лишь мимолетным эпизодом в операции по освобождению Софии.

После обеда по телеграфу пришли долгожданные известия — генерал Гурко под Филипполем разгромил турецкую армию Сулейман-паши. С нашей стороны погибло тысяча четыреста человек, неприятель потерял свыше шести тысяч и сто девять орудий.