Я пас в СССР! – 2

Глава 5

Глава 5.

Осень 1987 г. — весна 1989 г.

Михаил Леонидович проработал школьным учителем учебный год, тютелька в тютельку, и в конце мая покинул Петропавловку. Я уже от него устал, если честно, под конец. Все жилы вытянул, напоследок пристал с этим объединением Германии, особенно с подробностями, в которых я был ни ухом ни рылом. Он, однако, вытянул всё, что я об этом знал, на зависть иным гипнотизерам.

— Объясни мне, — горячился Хазин. — как это ссыкливое убожище, которое все, по твоим словам, заметь, делал по указке западных кураторов, пошел на такой шаг⁈ Это же в корне противоречит интересам как Англии, так и Штатов!

— Мне почем знать, я свечку не держал! Может компромат какой убойный был, а может и через Раису Максимовну зашли, сами же знаете, что и в рядах западного истеблишмента нет никакого согласия, каждый свой край одеяла на себя тянет. Чо было, то и рассказываю. На мизер я иду, сколько там у меня уже?

— Хорошо подумал? Безумству храбрых поем мы песню! — Михаил в предвкушении потер руки. — Сейчас снова тебе насую взяток!

Да, пристрастились к преферансу, есть грешок. От пространных отчетов меня наконец-то избавили, а Михаила Леонидовича я посещал как по расписанию — несколько раз в неделю, под предлогом репетиторства. И если поначалу и вправду подтягивал меня без всякого снисхождения по школьной программе, то вскоре это дело бросил, убедившись, что и без него с этим всё хорошо. Так вот и начали — под карты разговаривать о геополитике, экономике и прочем, вплоть до самых похабных вещей, интересных мужикам в любое время и эпоху. Причем пульку расписывал я, а Хазин периодически конспектировал то, что я ему наговаривал. Кипу пухлых общих тетрадей исписал, и это только при мне, с сентября по май. Подозреваю, что и после моего ухода без дела он не сидел.

Как бы то ни было, его отъезд взволновал только химичку Светлану Павловну, которая при прощании хлюпала носом и то и дело прикладывала к покрасневшим глазам платочек. Мы с моей Леной отъезд нашего классного руководителя (вот да, по иронии судьбы — он преподавал биологию и был классным нашего девятого) встретили с облегчением.

И на то были свои причины, всё началось в сентябре. Следует сказать, что при советской власти нет никакой ювенальной юстиции, и к детям как к единственным и неповторимым снежинкам — не относятся. В общем, большинство работ в школе лежит на наших хрупких плечах: начиная с мелкого ремонта во время летней отработки, заклейки рам газетами осенью на зиму и их же очисткой (с одновременной мойкой стекол) весной. И уборщица на трехэтажную школу всего одна и занимается только коридорами да учительской с кабинетом директора, а сами классы — убирают ученики. Те, за кем этот класс закреплен.

Так как нашим новым классным стал Михаил Леонидович, взваливший на себя нелегкое бремя преподавать биологию, нам достался кабинет биологии вместе с обязанностью ежедневно после уроков проводить там уборку, в том числе и мытьё полов. Как раз из-за этого первый классный час чуть не перерос в грандиозный скандал — начали спорить, кто будет мыть первым, как распределять пары и составлять график. Вовремя заметив, что наш староста и по совместительству комсорг класса начинает впадать в столь привычный ему организационный раж, вызвался добровольцем в этот праздничный день помыть полы в классе. А график пусть составляют как есть, по справедливости, на все двадцать три рыла, из которых наш девятый и состоит. А то знаю я такие расклады, не заметишь, как классный час перейдет во внеочередное комсомольское собрание, от которого и мне не отвертеться, так как дело касается всего класса.

Естественно, моя дорогая в беде не бросила и присоединилась, а комсорг, гордо расправив плечи, словно одержал героическую победу на превосходящими силами противника, покровительственно прокомментировал:

— А был бы ты комсомольцем, Жуков, решили бы всё голосованием, вот сейчас и отдувайся как беспартийный!

То, что наш комсорг, хоть и исполнительный, но туповат, я ещё в прошлом году понял, что не помешало пережить мне приступ желания дать ему целительных люлей. Еле сдержался, тут ещё Лена, которая давно меня понимала без слов, успокаивающе по руке погладила. Соученики, радостно и оживленно галдя, поспешили в коридор, словно боясь, что мы передумаем и потребуем социальной справедливости. А я, дождавшись когда все уйдут, принялся поднимать стулья и ставить их на парты, чтоб не мешали вначале подмести, а затем и вымыть пол.

— Не расстраивайся, Вань, и не обращай на них внимания! — Продолжила меня успокаивать Лена, занявшись классной доской, стирая с неё написанное мелом. — Зато нам с кабинетом повезло: есть лаборатория с раковиной, не придется воду ходить набирать в туалет.

— Было бы на кого обижаться, — буркнул я, приходя в себя. — это же дети недоразвитые. С водой — да, фартануло, только грязную всё равно лучше выносить, не стоит в раковину выливать.

— А мы что, по твоему, не дети разве?

С такой иронией и лукавой улыбкой спросила Лена, что меня вдруг бросило в жар в и так душном кабинете. Вот я вроде, с одной стороны, взрослый, а с другой — последствия пребывания в подростковом теле вылезают на каждом шагу. Вот и сейчас, потеряв голову, поддавшись очарованию нового имиджа милой, плюнул на все свои прежние намерения воздержаться от сексуального просвещения подруги хотя бы до десятого класса и возможное нахождение в школе посторонних. Закрыл класс на ключ, сел на парту, посадил её к себе на колени, поцеловал её в стремительно порозовевшее ушко и внезапно охрипшим голосом сказал:

— А вот мы — да, скорей всего, уже не дети!

В общем, вместо традиционной влажной уборки класса, которая занимала максимум полчаса в обычном режиме — проторчали в школе почти три часа. Жалко, конечно, что у нас классный кабинет — не спортзал с матами в подсобке, но и так ничего. Конечно, так это был первый раз — не все три часа на жесткой парте пролежали. А вопреки моему недавнему заявлению, сразу после всё-таки сделанной уборки — расшалились как настоящие дети, принявшись обследовать лабораторию при кабинете биологии. Экспонатов там было много и всяких: от учебных материалов, сложенных на стеллажах, до макета скелета в натуральную величину. И здорового железного сейфа в углу кабинета, который сразу привлек мое внимание, как взрослого и состоявшегося человека.

И жизненный опыт не подвел — запустил пальцы под узкий проем между дном сейфа и полом, жестом фокусника выудил ключ и с торжеством продемонстрировал Лене.

— Ты чего, Вань! — Посмотрела она на меня одновременно с испугом и восторгом. — Может, не надо⁈

— Не бойся, мы только посмотрим!

Впрочем, в сейфе ничего интересного не нашлось: куча бумаг различных, для нас не представлявших интереса, литровая бутыль с мутноватым спиртом (для спиртовок, пить такой точно не стоит, мало ли чем разбавили) и большого пакета, килограмма на два, со странным кристаллическим порошком. Порошок этот я, несмотря на увещевания пытающейся меня отговорить Лены, тут же определил, со всеми предосторожностями, конечно. Оказалось обычной глюкозой, ну да, что ещё за порошок мог оказаться в кабинете биологии? Тут же накормил и подружку, и сам продегустировал, вместо ложки воспользовавшись свернутым согнутым тетрадным листком.

И так получилось, что весь последующий учебный год мы с Леной никогда не отказывались подменить заболевших или обладающих уважительными причинами дежурных, когда те не могли выполнить свои обязанности по уборке классного кабинета. Даже в пример нас ставили, что такие сознательные. Ну а мы к весне не только несколько парт расшатали, но и незаметно доели все два кило глюкозы этой, или фруктозы, неважно — вкусная была. И ключевое слово тут — что была, поэтому отъезд Хазина стал бальзамом на душу. Неудобно бы получилось, если бы стало достоянием общественности, да и лично перед Михаилом Леонидовичем. А тут уехал и всё, концы в воду…

Летом восемьдесят восьмого, без троек закончив девятый класс, по привычке опять занялся дауншифтингом, уже в третий раз подрядившись подпаском в помощь дяде Паше. Очень здорово помогло вот так летом насладиться природой, познав все прелести уральского капризного лета, чтоб набраться мотивации перед заключительным аккордом в Петропавловской средней школе — десятым классом. Летом же мы въехали в новый, только что сданный под ключ коттедж, ещё пахнущий краской и с совсем не обустроенным двором. Соседей у нас тоже фактически не было (хоть коттеджи и были на два хозяина), как объявил Равиль, вторая, необжитая половина, и была мне предназначена, обещанная на вырост. Осталось ещё дожить до совершеннолетия…

Заодно всё решилось с подсобным хозяйством на новом месте жительства. Как мы и агитировали маму, скотины у нас теперь не было, и тут больше помог несчастный случай с Максимом. Тут следует немного прояснить текущую кадровую политику нашего нового директора совхоза: многие из приехавших неприметных парней с военной выправкой, устроенные кто на ферме, кто механизатором, работали по весьма странному графику, периодически отбывая в командировки. Вот и наш Макс из одной очередной шабашки на югах, где по его словам, они дружно строили коровники, вернулся с простреленной ногой и как минимум (после совместного посещения бани, по результатам визуального осмотра) двумя осколочными.

Максим теперь хромал с тросточкой (временно, врачи обещали полное восстановление со временем), корову продали, новый сарай при коттедже сиротливо пустовал до тех пор, пока я не начал забивать его собираемым цветметом (инстинктивно, мало ли как жизнь сложится, а я за несколько лет бесхозно валяющимся имуществом, никому не нужным, весь его заполнить постараюсь). А мама сокрушалась, что без коровы и куриц не заведешь без того, чтоб не отапливать стайку зимой. Саша же осуществила свою мечту и принесла в дом котенка, теперь дня не проходило без её праведного гневного крика, разносящегося по всему коттеджу:

— Гарик, маленький паршивец! Я же тебя люблю по всякому, а ты ко мне так! Ну погоди!!!

Свои мысли по поводу странных подработок нашего Макса и его товарищей я оставил при себе, отчима расспросами не донимал (мне и своего груза знаний хватало), но было интересно, что это за командировки такие интересные. Судя по тому, что дома давно появился видеомагнитофон и видеокамера, а также по навострившемуся с ними обращаться Максиму, дело пахло не столько диверсионной разведывательной деятельностью, а ещё сбором и документированием доказательной базы. Ну, это были мои личные домыслы, а чем они там на самом деле занимались — мне не докладывали.

С самого начала зимы восемьдесят восьмого накал гласности и перестройки нарастал непрерывно, в газетах беспрерывно обличали коррупцию партийного руководства, вещали о кровавом тиране Сталине и о жертвах «бессмысленных и жестоких репрессий». А я всё ждал, когда они от Иосифа Виссарионовича перейдут на Ленина, а затем и вовсе на всех большевиков скопом. А затем, по заветам всё тех же проклинаемых большевиков, с упоением примутся демонтировать социализм, чтоб на его развалинах построить светлое капиталистическое будущее. А мне, знавшему, к чему приведет вся эта вакханалия со срывом покровов и обличением язв социалистического прошлого и настоящего, было совсем не весело.

Кстати, весь мой апломб и чувство превосходства человека из будущего над несовершенством качества цветопередачи видеотехники предков — забылись как страшный сон. Информационный голод не тётка, так что телевизор вместе со всей семьёй смотрел с удовольствием, не говоря про фильмы на видеокассетах. Боюсь, что в этой жизни «Войну и мир» Толстого даже осилю — как раз в школьной программе присутствует. А человек, привыкший к монитору, как оказалось, если лишить его привычного удовольствия, со временем и осциллографу будет радоваться. Я вот лично с нетерпением жду выполнения просьбы о уже неоднократно озвученном желании иметь в личном пользовании один из первых персональных компьютеров, которые уже есть. Если не ошибаюсь — «ZX Spectrum» давно шагает по планете, почему бы и не воспользоваться возможностью обзавестись раритетом. Десятый класс заканчиваю, заслужил, в этом, восемьдесят девятом, семнадцать лет стукнет…

А этот год, в выпускном классе, вообще вышел продуктивным. Помимо занятий спортом по расписанию и учебы, при школе заработал прообраз кооператива, где ученики вначале вырезали курительные трубки, продававшиеся потом при моём деятельном участии, а затем, когда берёзового капа на трубки для всех желающих перестало хватать, стали клепать немудреную, но добротную мебель, расходившуюся влет. Да и не у всех получалось с художественной резьбой по дереву, так что наиболее талантливых трудовик оставил корпеть с трубками, а остальных желающих заработать — определил в небольшой мебельный цех. Ажиотаж с кооперативным движением не минул и наше село, мы хоть и в глубинке живем, но не совсем уж в изоляции. Но у нас хоть пока всё без перегибов и организованной преступности обходилось, в отличие от крупных городов.

Страна жила в предвкушении перемен к лучшему, наше село тоже не было исключением, и только я ощущал себя пассажиром «Титаника», осведомленного о трагическом и неизбежном финале. На носу выпускные экзамены, к которым надо готовиться, а впереди — то ли неизвестность, то ли предсказуемый и уже пройденный мной в прошлой жизни мучительный и трагичный распад страны. Который, впрочем, прошел под всеобщее одобрение, как общества, уставшего от лицемерия партийной элиты, так и самой номенклатуры, жаждущей свою политическую власть обратить в звонкую монету и осязаемые активы.

О дальнейшей учебе после окончания школы речи уже не шло, причем ни у меня, ни у моей Елены. Нам бы десятый закончить спокойно: так вышло, что к экзаменам мы оказались немного беременны. Причем все: и мама с Максимом ждали ребенка, и мы с Леной где-то просчитались. И если у предков это событие было если и не запланированным, так хоть официально оформленным, то мы залетели спонтанно, и сейчас, когда последствия вылезали наружу в самом прямом смысле (четвертый месяц на носу, никаким школьным фартуком не прикроешь), пришлось планы перестраивать на ходу, сообразно всплывшим обстоятельствам…

Догадываюсь, что судачили на улицах, но нам на их пересуды было параллельно. Главное, что поддерживали родные и близкие, да и родители возлюбленной, ознакомленные, что молодой ячейке общества будет где жить: успокоились. Расписаться решили сразу после сдачи экзаменов и выпускного, только-только получив на руки аттестат. Женимся, родим — я пойду работать, а после декрета Лена, как и хотела, поступит в институт. Пусть и на заочное отделение. А там и я, может быть, таким же образом, лишь бы не очно ещё несколько лет за партой просиживать.

С работой тоже всё определилось: директор совхоза с этой весны организовал строительство грандиозного тепличного комплекса с искусственным освещением (круглогодично функционирующим, в отличие от парников для капустной рассады и огурцов, которые каждый год по весне перекрывали заново пленкой), ну и меня туда обещали пристроить, по старой памяти. А пока просто познакомили с директором; тот, несмотря на всю занятость, со мной пообщался, впечатлился количеству и качеству моих знаний по выращиванию агрокультур в закрытом грунте (пришлось сослаться на природную любознательность и чтение соответствующей литературы), хмыкнул, пожал руку на прощание и заключил задумчиво:

— Принято, заканчивай школу и выходи на работу. Видел, наверное, что фундамент заложили, сейчас трубы отопления прокинем и начнем каркас возводить, затем застеклим. А ближе к осени должны уже работать в штатном режиме. Так что пока на общих основаниях будешь во всё вникать, чтоб от и до понимал, как всё функционирует. А затем посмотрим, на что годен окажешься. За тебя попросили, Иван, но если рассчитываешь, что синекурой обеспечили, то заверяю, глубоко ошибаешься!

— Да мне самому это интересно, Василий Федорович!

Горячо уверил я нашего директора, который за три года для совхоза сделал немало, хотя всеобщей любви у населения не снискал — руководил хоть и эффективно, но жестко. Что для многих оказалось сродни холодному душу, расслабились тут, понимаешь, при закате социализма. Ну а то, что оба моих деда признали нового директора крепким и разумным хозяином, было важнее мнения тех, кому он не пришелся по душе. Смущало, конечно, стекло вместо привычного там, в моем будущем, поликарбоната, но ничего, прорвемся. А рядом — город с населением в сто тысяч человек, в округе — еще несколько населенных пунктов, где тоже тысяч двадцать-тридцать в совокупности наберётся, так что не только на самоокупаемость выйдем, но и в плюс.

Двадцать пятого мая в школе провели торжественную линейку, где я пронес на плече мелкую первоклашку с косичками, отчаянно зажмурившую глаза, правой ручкой обхватившую мою шею, левой — телепая звонким колокольчиком. На моем месте должен был быть наш комсорг, но он в последний момент поймал паническую атаку, переволновался и отказался. Остальные парни тоже от такой чести открестились, а я, глядя на покрасневшую Светлану Павловну (нашу многострадальную классную руководительницу в десятом, взамен Хазина), спас праздник.

В этот же день начался первый Съезд народных депутатов, который транслировали в прямом эфире. И это зрелище по разрушительному воздействию на экономику — затмевало все недавно принятые вредительские реформы. Народ правдами и неправдами отлынивал от работы, а где была возможность — прямо на рабочем месте следил за теледебатами, не отходя от кассы. А затем и между собой обсуждали, как водится у нас — не без того, чтоб домыслить и прибавить свои размышления и догадки. Не так давно окончившийся показ продолжения «Рабыни Изауры» по центральному телевидению — нервно курил в сторонке от зависти…

Что там говорить, даже я поддался массовому психозу и в первый день, сразу после линейки, часа полтора смотрел всё вот это. Пока не очнулся, с удивлением увидев рядом с собой на диване Сашу, с не меньшим интересом уставившуюся на экран и позабывшую про своего ненаглядного Гарика.

— На… Нафиг, Александра Александровна! Давай я тебе лучше «Тома и Джерри» включу, неча на такое непотребство пялиться!

А на следующий день поймал директора нашего совхоза после планерки и сказал, что готов приступить к обязанностям, чего там делать надо.

— Всё! — Зло рубанул рукой Василий Федорович. — И копать, и таскать! А то у нас эпидемия: у кого — понос, у кого — золотуха внезапно! Работать некому! В бухгалтерию телевизор приволокли! А как же экзамены? Я же тебя в штат хотел только в конце июня принять…

— Да справлюсь, Василий Федорович, можете и не оформлять пока тогда, мне для себя больше надо. И вникнуть, и от учебы развеяться.

В общем, первые плюсы в глазах директора заработал, а так как пришел не в парадном костюме, сразу после разговора и поехали вместе на объект. Где Василий Федорович познакомил меня с коллективом и бросил как щенка в воду — выплыву или нет. Пришлось выгребать, с первого же дня включившись в тяжелую и совсем неквалифицированную работу. Но я не жаловался, поэтому то вместо разнорабочего пахал, то сварщикам помогал — работы хватало. Зато из головы все мысли как сквозняком выдуло, всю ту смесь безнадёги, отчаяния и надежды на чудо, которая одолевала не переставая, за редким исключением, с самого начала переноса. А после ознакомления воочию с тем, что представляет из себя первый Съезд народных депутатов, вообще обострение началось, стоило только увидеть среди участников Сахарова, Ельцина, Попова и единогласно избранного председателем Горбачева…

Слова «выходные» у крестьян (особенно с весны по осень), в отличие от пролетариата — нет, поэтому ударно трудился с первого дня, как вышел на работу, то есть с пятницы. По вечерам изредка открывал учебники, но и то лишь — за компанию с Леной: той ни беременность, ни что-либо ещё — настрой закончить школу с золотой медалью не сбивали. А во вторник, придя на обед домой обнаружил Сашу, смотрящей по телевизору «Конана-варвара», причем не по видеомагнитофону, а в эфире центрального телевидения.

— Это что, Саша, давно такое показывают по телеку⁈

— Второй фильм уже, между ними мультики и новости. — Объяснила младшая, пристально наблюдая за похождениями киммерийца в исполнении Щварцнеггера. И добавила с интонацией соседской бабки, с которой была в приятельских отношениях, та вечно сидела то у телевизора, то на скамейке и была в курсе всего происходящего как в мире, так и в округе. — Брежнев умер, Ваня, Андропов умер, Ельцина взорвали, народ митингует, работать никто не хочет, как жить-то дальше будем?

— Что же будет с Родиной и с нами, Саша⁈ — Поддержал я её совсем не детское высказывание на ходу, и пока шестерёнки в моей голове проворачивались, осознавая только что услышанное, но ещё не понятое, она успела мне ответить со всей серьёзностью.

— А я ведь не знаю, Ваня, я же только второй класс закончила…