Японская война 1904. Книга 6

Глава 3

Вздыхаю, глядя на горы железа, выросшие рядом с мастерскими и закрывшие половину обзора из окон моего штаба.

Когда мы начинали операцию, во 2-ом Сибирском было триста тридцать броневиков первой и второй линии, еще отдельно сто сорок машин поддержки для подвоза бензина, вывоза подбитой или вставшей техники. И им пришлось поработать чуть ли не больше, чем всем остальным.

Сколько сейчас держит новейший мотор во время больших операций и постоянных сражений, когда времени на полноценное обслуживание просто нет? Триста километров — потом по мелочи то один, то другой узел начинали сыпаться. К счастью, у нас были запасы, что-то в процессе снимали с поврежденных броневиков, но всего за двое суток активных боев количество машин в строю сократилось в два раза.

Грустно, но именно это помогло мне примириться с тем, что японцы, стоило нам надавить, идеально повторили главный маневр, показанный им генералом Куропаткиным в начале этой войны — быстрое и своевременное отступление. Когда мы прорвали центр и левый фланг Корейской дуги, казалось, что все кончено, но Ояма даже не попробовал зацепиться за текущие позиции, не сделал и попытки спасти 1-ю армию Куроки, а сразу начал отход к Сеулу.

В итоге Славскому просто не хватило времени, чтобы закрепиться и перерезать им пути отступления. Японцы двигались компактно, активно использовали разведку, тяжелую артиллерию загрузили на корабли, а легкую взяли для прикрытия. Вот серьезно, если бы я оказался на их месте, сам бы не сумел сделать лучше. Нет — можно было бы пойти наперекор здравому смыслу и бросить все силы на перехват, но… Умылись бы кровью, а главное, показали бы свою слабость.

Три дня — наш максимум механизированного наступления при текущем наполнении броневых и ремонтных рот, и пусть этот предел будет известен только нам самим. В общем, пришлось отпускать остатки японцев, зато, сдержавшись, мы смогли добиться других не менее важных целей. Бросили все силы на завершение охвата 1-й армии Куроки, и теперь каждый день летели десятки радиотелеграмм об очередном отряде, бросившем оружие.

— Восемнадцать тысяч уже сдались… — продолжал свой доклад Лосьев. — Мы оставили в резерве только два бронепоезда, все остальные составы пустили на то, чтобы побыстрее их развезти. Половина на стройки Инкоу — теперь-то получится вернуться к прежним темпам. Половина в Ляоян — надо ускорять развитие местных шахт.

Все остальные кивали, слушая штабиста. Возможно, в начале войны половина из этих же офицеров начали бы спорить, зачем им все это знать. А сейчас каждый прекрасно понимает, что экономика — это кровь войны. Работающие мастерские на передовой, заводы Инкоу и Центральной России — все это основа для оружия и техники, без которой любая победа потребует не умения, а крови. Дикость.

Я обвел взглядом тех, кто помогал мне с ней бороться, кто стал сердцем 2-го Сибирского, без кого мы не стояли бы здесь и сейчас. Степан Сергеевич Шереметев — командир 1-й штурмовой дивизии, именно его солдаты вместе с броневиками брали японские укрепления. Павел Анастасович Мелехов — 2-я дивизия, те, кто первыми принимали удар врага и выматывали его, лишая сил. Платон Львович Афанасьев — бог нашей артиллерии. Все наши бронепоезда, все закопанные в землю орудия — это его вотчина. И пусть нам редко удавалось оказаться впереди врага по количеству пушек, он все равно раз за разом умудрялся прикрывать своих.

Я невольно улыбнулся, глядя на этих людей — герои. Впрочем, тут других и не может быть. Чуть левее отдельной группой стояли командиры наших механизированных соединений. Славский, Буденный, Врангель и держащийся рядом Деникин. Последний, правда, командовал кавалерией, которой все сложнее было найти место на поле боя, но Антон Иванович не подвел. Взял на себя дальние дозоры, а еще спокойно предложил помощь Мелехову, и все запасные кони были отправлены в тыловые службы. Почти как во Вторую Мировую — грузовиков не хватало, и лошади тянули лямку за себя и за того Ваську.

Потом разведка. Старший в этой компании — Глеб Михайлович Ванновский, рядом с ним Корнилов — армейская разведка, Огинский — контрразведка. Тут я невольно вздохнул, вспомнив, как дополняли эту троицу мои японцы, но, увы, Казуэ с Сайго сейчас в Японии и именно там приносят больше всего пользы. Ну да у меня и без них хороших офицеров хватает — взгляд скользнул дальше. Старший по саперам — Галицкий, по воздуху — Кованько.

Следующая группа — нестроевые части. Связисты Городов и Чернов, рядом главный по музыке капельмейстер Доронин, от медицины доктор Слащев и княжна Гагарина… Моя Татьяна! Самая красивая девушка и одновременно очень талантливый организатор, сумевшая воплотить в жизнь все, что я вспомнил по полевой медицине и тому, как ее правильно организовать на переднем краю.

— Господа и дамы, — я тряхнул головой и обвел всех взглядом, — я собрал сегодня вас всех, чтобы рассказать самое главное о том, что нас будет ждать в ближайшее время.

— Вячеслав Григорьевич, простите, опоздали! — в штаб заглянули Хорунженков с Дроздовским.

Эти двое, лишившись связи, на какое-то время потерялись из виду, но бродящие среди солдат Штакельберга легенды о том, как их небольшой отряд срезал атаки японцев, заставляли меня верить, что все это временно.

— Проходите, — я улыбнулся.

— Мы сначала броневики везли на ремонт, потом раненых проверяли, и только потом нас нагнали новости о том, что вы всех собираете, — объяснил опоздание Хорунженков.

— Я тоже подзадержался, — за их спинами показался генерал Кондратенко. — Ваше приглашение я получил вовремя, но сейчас железные дороги из Инкоу сюда просто забиты составами. Пришлось даже пересаживаться и верхом проехаться, чтобы успеть вовремя.

— И вы справились, — я кивнул. — Теперь мы совсем уже в полном составе, и я могу сказать главное.

— Снова переговоры? — подал грустный голос Буденный.

— Войны больше не будет? — это Деникин, тоже без какого-либо энтузиазма.

— Начну сначала, — я усмехнулся. — Час назад у меня была прямая телеграфная связь с Санкт-Петербургом, и Николай Александрович повысил меня в звании…

— До генералиссимуса? — пошутил Огинский.

— Пониже.

— До генерала-фельдмаршала? Вам пойдет корона на эполетах, ваше высокопревосходительство, — в тон всем улыбнулась Гагарина. Ей было неловко, одной девушке среди стольких мужчин, но она хорошо держалась.

— Вы заставляете меня смущаться, что я не сумел оправдать ваши ожидания, — я пошутил в ответ. — К счастью, хотя бы с обращением вы угадали.

— Значит, остаются генералы от инфантерии, кавалерии и артиллерии, — задумался Шереметев. — Вам бы подошло все сразу, но так не положено. Значит, от инфантерии?

— Николай Александрович решил, что новое время диктует новые вызовы, поэтому армия заслужила и новое звание. Перед вами первый броневой генерал Русской императорской армии, — моя улыбка стала еще шире. — Одновременно с этим 2-й Сибирский корпус расширяется до 2-й Сибирской армии, и позвольте поздравить первых генералов, которые попадают мне под руку. Степан Сергеевич, Павел Анастасович, Роман Исидорович.

Мелехов растерялся, а потом даже слезу пустил от неожиданности.

— Не думал… Уже в возрасте же… И академий никаких не кончал…

— Не сомневайтесь, Павел Анастасович, иной раз жизнь учит нас похлеще любых университетов. А будет мир, уверен, вы еще успеете добавить к своему опыту немного теории.

— Просто спасибо, — Шереметев не стал чиниться. Подошел и крепко меня обнял. — Знаю, что в моменты царской милости все вылетает из головы, а вы про нас вспомнили. Можете всегда на меня рассчитывать.

— А я… — Кондратенко потер лоб. — Когда вы говорили, что получите армию и позовете меня к себе — думал, шутите. А вот — прошло два месяца, и все случилось именно так, как вы и обещали. Знаете, я, пожалуй, дам слово, что больше не буду в вас сомневаться.

Я крепко пожал руку каждому генералу, а потом прошелся по остальным повышениям. Сам бы я выдал золотые погоны еще и Ванновскому с Афанасьевым, но Николай хоть и был рад, что мы смогли так быстро остановить тысячи японских броневиков, фотографии которых как раз начали заполонять европейские газеты, но в лучших традициях хороших начальников выделил только половину того, что у него просили.

— И что дальше? — когда все немного успокоились, доктор Слащев вернулся к вопросу, с которого все началось. — Если вы говорили с царем, то точно знаете…

— Япония признает поражение, император выводит войска, детали уже сегодня вечером Витте будет обсуждать прямо в Токио. На этот раз никто не позволит врагу тянуть время. Тем не менее, рассчитывать на мир я бы не стал.

Закончив говорить, я бросил на стол расшифровки вышедших сегодня газет: английские, французские, германские и американские. Очень интересный способ понять, а чем живет каждая из столиц. В части газет попроще еще печатали вчерашние новости об уверенном наступлении Оямы и восхищались фотографиями сотен броневиков. А вот основные издания уже добрались до сенсации и начали активно ее пережевывать.

— Серьезно? Они так пишут? — Буденный выхватил распечатку «Таймс» и потряс возмутившим его заголовком. — Японская атака в Корее сбила русские планы. Уверенный натиск, уверенный отход на готовые позиции. Как стратегия современной войны ставит в тупик русского медведя?.. Неужели кто-то может поверить, что попытка отчаянного навала, из-за которого японцы потеряли половину армии — это победа?

— Верить или нет — это решение каждого, а написать можно что угодно, — я пожал плечами. — Тут важно другое.

— Англия готова признать текущее состояние дел победой Японии, а раз она не проиграла, то и джентльменам лезть на рожон нет смысла, — понял Ванновский.

— Точно, — кивнул я. — Это, конечно, не самый верный способ предсказывать будущее, но сейчас Лондон точно старается увильнуть от необходимости лично лезть в войну с нами.

— Франция и… Германия? — Огинский искренне удивился, увидев, что позиция двух давних соперников совпала. — Эти прямо пишут о нашей победе и о том, как усиление России повлияет на расклад сил в Европе и борьбе за колонии. При этом и те, и другие приветствуют ослабление Англии и Северо-Американских Штатов.

— А сами Штаты пишут… — Огинский замер. — Тут очень много самых разных позиций. И самые безумные обсуждения. От вопросов, что делать их компаниям, когда мы выкинем их из Китая, до того, что нужно бы потребовать от России компенсацию за те финансовые потери, что американские банки понесли и понесут из-за этой войны.

— Я работал в Японии, — напомнил Ванновский, — и могу кое-что добавить. Если на начальном этапе войны большинство кредитов шло из Англии, и все они были обеспечены местной землей, производствами или ресурсами, то потом… Почти все новые кредиты были даны американцами, и после поражения японцев у них просто не будет возможности их отбить. Все ценное уже поделено, а всего остального — даже если выжать из островов все до капли — не хватит и на выплату процентов.

Я кивнул: в мое время оценка японских кредитов была примерно такой же.

— Получается, американские банкиры будут за продолжение войны? Но что они смогут сделать? — удивился Шереметев. — Мы здесь, а они за океаном. Да, Вашингтон недавно захватил Гуам и Филиппины, но у них только 2 броненосца в этой части океана. А уже скоро сюда придет эскадра Рожественского, и это скорее мы сможем диктовать им условия.

Слова моего генерала и князя Шереметева звучали очень разумно и логично, вот только я в отличие от него мог опираться не только на опыт 19 века. Что я знаю точно? Что деньги Америке должны не только японцы, и это поможет втянуть в войну тех, кто может и хотел бы остаться в стороне. Дальше Теодор Рузвельт. В мое время больше знают Франклина, милого дедушку, при котором США справедливо выступили на стороне Советского Союза. Вот только Рузвельт 40-х и кузен его отца из начала 20 века — это два разных человека с совершенно разными интересами.

Взять только программу Теодора-младшего — а я ведь специально копался в американских газетах, пытаясь понять, чего ждать от подрастающего по ту сторону Тихого океана хищника. Так, на недавних президентских выборах Рузвельт наголову разгромил оппонента, пытающегося предложить не лезть в чужие дела и сосредоточиться хотя бы только на своем полушарии. Его же собственная формула, которая устроила большинство американцев — это жесткая вертикаль власти, активная военная экспансия и за счет этого небольшие поблажки рабочему классу…

Ну, а чем это могло грозить нам — лично у меня сомнений не вызывало.

— Если флот сможет нас прикрыть — хорошо, — я вздохнул, показывая, что на самом деле в это не верю. — Тем не менее, наша задача — обеспечить военную поддержку освоения новых территорий на земле. Остальные части будут выведены обратно, мы же доберем местных и добровольцев до штата и будем готовиться прикрывать Маньчжурию и Корею от возможных атак. Статус территорий еще обсуждается, но то, что они стали частью империи, уже не изменить.

— Останемся тут одни?

— Точно.

— А кто будет гражданским губернатором?

— Петр Аркадьевич Столыпин, — я улыбнулся.

Помня, какие реформы этот человек продвигал в мое время, я был уверен, что мы обязательно сможем договориться.

— А что именно мы будем делать, пока ждем нападения? — снова подала голос Гагарина. — Например, у нас — пара месяцев, и раненые встанут на ноги. И что дальше?

— Общие планы у нас простые, — немного соврал я. — Медицину загрузят гражданские — тут можете не волноваться. А все остальные будут копировать опыт Первой Римской Республики: изучать все, что у нас выходит недостаточно хорошо, и дорабатывать!

— А при чем тут Рим? — удивился Мелехов. — Какой у них опыт, что мог бы пригодиться сейчас?

— Самое прогрессивное использование рабского труда, — хмыкнул Шереметев, первым догадавшись, о чем я. — Они ходили на войны, приводили с них рабов и за их счет разгоняли экономику. У нас так же: 18 тысяч уже сдались, а будет еще раза в три больше!

— Но пленные японцы же не рабы! — возмутилась Татьяна.

— Формально нет, а по сути… — ответил я. — Мы ведь с их помощью решаем самую главную проблему, которая стопорит сейчас не только Санкт-Петербург, но и Лондон с Парижем и Берлином. Нехватка рабочих рук! Всем приходится ждать, пока идет процесс разорения деревни. Старая жизнь рушится, люди бегут в город, и на этом тонком ручейке держатся все наши и не наши заводы. А здесь мы разом получили целую прорву возможных рабочих, и теперь так просто их обратно не вернем.

— Силой удержите? — нахмурился Лосьев, в котором неожиданно проснулся юношеский максимализм.

— Это вызвало бы слишком много противодействия, — я покачал головой. — В нашем случае гораздо проще предложить пленникам честную сделку. Три года работы на заводе, шахте или стройке за нормальные деньги, а потом возможность выкупить себе квартиру в городе или же землю за его пределами. То, что они никогда не получат у себя в Японии… Так что, хочется верить, когда придет время обмена всех на всех, большая часть тех, кого мы сейчас увозим в Ляоян и Инкоу, сами решат остаться у нас.

— Ну, тогда это не рабство.

— Или рабство и военная хитрость, — я не стал смягчать ситуацию. Да, жалеть людей — это неплохо, но жалеть врага — это все-таки другое.

— Подождите, — Огинский вспомнил о еще одной важной вещи. — Но как мы им будем давать землю? Квартиры и рабочие места — ладно. Деньги есть, дома строятся, но земля… Она же царская, и вряд ли Столыпин, о котором вы говорили, будет готов так просто ее раздавать.

— Вообще, именно раздавать землю в личное пользование он и хотел. По крайней мере, у себя в Саратове, — я подстроил знание из своего времени под местные реалии.

— Все-таки подобное лучше согласовать с ним заранее.

— А если нет, — я решительно закрыл вопрос, — сам выкуплю землю и сам выдам. Обмануть никого не позволим, но эти тысячи рабочих рук нам нужны кровь из носу.

Я несколько секунд внимательно всех оглядывал, а потом, убедившись, что никто не спорит, перешел к следующему не менее важному вопросу. Тому, а что именно мы будем строить, развивать и улучшать, пользуясь этой небольшой паузой и огромными возможностями, что нам так удачно достались.

Татьяна Гагарина вышла из дома, где Макаров обустроил свой штаб, только под вечер. Рядом горели фонари мастерской, где, несмотря на время суток, продолжали стучать молотки и зубила. В низине, чуть южнее, шумело людское море: солдаты радовались победе, солдаты праздновали, солдаты собирались домой. Ветер короткими рывками порой доносил оттуда обрывки чужих разговоров, и Татьяна невольно слушала, а что же волнует простых людей.

— Дома жена, наверно, уже забыла, как выгляжу.

— Ничего, приедешь — сразу вспомнит. Самый видный мужик будешь на селе.

— А я не поеду домой. Наоборот, жену выпишу, чтобы сюда прислали.

— В смысле, выпишешь?

— Через телеграф. Генерал Макаров объявил, что можно послать сообщение в те города, куда были отправлены ветераны из 2-го Сибирского. Они помогут собраться семьям, купить билеты на поезд и приехать сюда.

— Ну, если генерал Макаров обещает, то так и будет.

— Подожди! — удивился новый голос. — А зачем семью-то сюда везти?

— Так ты посмотри, какая тут земля. А генерал обещал по 45 десятин на каждого члена семьи. А у меня жена приедет, старший сын, и тут мы без дела сидеть не станем. Смекаешь, какой у меня будет надел уже через 10 лет?

— Если будет. А ну как японцы обратно придут? Или китайцы? Или еще кто, завистников-то хватает.

— Так 2-й Сибирский тут стоит, пусть приходят.

— А местные… Я же слышал, что эти земли нам не навсегда отдали, а только в аренду. Закончится она, и что, снова все терять?

— Аренда раньше была. Сейчас царь, говорят, навсегда Маньчжурию для России забрал. И кто нам что скажет? Бояре местные побоятся, а простые люди — так они нормальные и уже поняли, что с нами жить оно гораздо лучше, чем без нас.

— Храбрый ты… И вроде все правильно говоришь, а все равно решиться на такое сложно.

— Ну, ты сам смотри. А я пуль не боялся, броневых машин вражеских — тоже, так чего теперь трусить земли, когда ее предлагают?..

В этот момент ветер изменился, и продолжения разговора Татьяна уже не услышала. Не передумает ли тот храбрый солдат, решатся ли остаться с ним его товарищи — было совершенно непонятно. Но само то, что такие мысли начали бродить у простых людей, казалось девушке очень важным. И ведь это не макаровцы даже, просто те, кто смотрел на них в бою и мечтал о том же… А на что окажутся способны те, кто лично прошел через 2-й Сибирский?

Татьяна представила, какой уже скоро может стать Россия, и улыбнулась.