Заброшка

По пути мы встречали пыльные матрасы и иные свидетельства ночлежек для бродяг, но не придавали этому значения. А зря. Когда на третьем этаже раздались мужские голоса, нам стало не до смеха. По закону подлости, охранники даже не шелохнулись, а мы оказались заточены в здании с кем-то еще. Мы испугались, но выбираться как-то стоило. Поэтому пришлось выползать через окно на пожарную лестницу и, дрожа от страха и холода, спускаться по ней в вечерней темноте, стараясь не привлекать внимание ЧОП. Какое-то время мне снились кошмары об этом месте.

Когда мы шагали с напарником вдоль одинаковых стен и открывали бесполезные двери; когда поворачивали по указателю и выходили в идентичный коридор, а тусклая пустота не прекращала преследование, подогревая эффект присутствия кого-то еще, от которого стесняло грудь, я убедилась в том, что попалась в ловушку. Уткнулась в насыпь, как в здании гидропроекта. На моих губах мелькнула усмешка: я специально попалась в сети, трепыхалась для вида, хотя по сути приметила птицу, что съест моего паука и терпеливо ждала.

– Ян, – сказала я, резко остановившись. – Отсюда нет выхода.

– Гм, твоя правда… – протянул он.

– Шея болит? – спросила я, уставившись на зеленую аварийную табличку выхода. Уголок губ непроизвольно поехал вверх. – Ты все время трогаешь горло.

– Простудился, – ответил Ян. – А что?

– А то! – я сцепила руки в замок и дала ему с локтя в живот. Изо рта противника вырвался хрип, и он просипел, потеряв весь воздух и согнувшись.

– Что…

– А то, – повторила я, подходя к жертве. Я схватила его за волосы, испытывая приступы эмпатии к своему телу – отвращение к собственным действиям едва удалось подавить. Достала из кармана растяжку флажков и намотала на шею. Потянула за концы. – То, Консьерж, что ты свою же кровь не признал.

Вспышка сознания: я убираю руку от губ Яна и вытираю ладони о кофту. В темноте. Это была его кровь.

Тварь закашлялась, попыталась снять с себя удавку, но не вышло. Тогда она уставилась на меня с нахальным видом, намекая, что я не смогу убить. Боже, тупица, конечно же я не способна на это – но я знаю сотню способов лишить тебя сознания. У медиков свои секреты.

– Тебе тесно в теле, так покажись, – произнесла я как будто чужим голосом.

– Сдья’й стхва-нна… – изрыгнул монстр, и шея его принялась удлиняться, а голова неминуемо стала приближаться ко мне. От испуга я бросила удавку и выбежала в аварийную дверь.

Через несколько секунд монстр вырвался и стал нагонять меня. Страх полностью завладел мной, и я судорожно перебирала варианты отступления: безграничная лестница не имела конца и края, а мои ноги заплетались, цепляясь между собой, и я задыхалась. Проскакивала пролет за пролетом, мысленно благодаря Яна за физическую выносливость – я бы уже выдохлась.

Разок кинув взор через плечо, испугалась лица, которое было через шаг от меня, пока тело уродца петляло сзади. Под барабанный ритм сердца я встала в одном из проемов и опустилась низко к земле; монстр по инерции влетел лицом в стену, но это не остановило его надолго, шея, подобная нашей «нити Ариадны», шевельнулась, а искаженный лик, не похожий на мой, подлетел к моему, не похожему на мое, чтобы замотать меня в смертный саван. Теперь точно конец – я зажмурилась и приготовилась к поражению.

– Пригнись! – выкрикнули из глубин нижних этажей, и я повиновалась.

Произошел толчок, твари прорычали и заскулили, как псы, а на меня бросился напарник и накрыл сверху, обнимая. Он был меньше, так что особо и не прикрыл, но я была так счастлива, что он жив и пришел на выручку.

Когда все стихло, я позволила себе открыть глаза.

– Я подумал, что было бы неплохо столкнуть их вместе, – пояснил напарник, показывая на разбитых противников, шеи которых переплелись и поломались в нескольких местах, как у борющихся змей. – Бежать наверх было куда труднее, между прочим. Так ты еще и слабачка.

Обуяло чувство, что я где-то уже это видела. Глядя на то, как копошатся монстры, вспоминала подобную картину. Макет потряс меня за плечо:

– Помоги мне выбросить их за борт.

Проследив за пальцем Яна, указавшим на один из фальшивых выходов, я подобралась к кучке и без труда подтащила их к открытой макетом двери. Монстры еще пытались добраться до нас, но выли от переломанных шей и злобно пялились, пока мы отправляли их восвояси.

Захлопнув дверь, я съехала по ней спиной. Нервы шалили – я хохотнула, сцепляя дрожащие пальцы, и подняла взгляд на Яна, который стоял надо мной со скрещенными на груди руками.

– У меня на лице что-то написано? – выпалил он, изгибая бровь.

– Ты сейчас… – сглотнула, – повторил победу над фамильярами Дежурной по станции, Консьержа Седьмого этажа.

– Что ты несешь?

Я усмехнулась и покачала головой:

– Ты действительно не понимаешь, что с тобой происходит? – снова посмотрела на него, заметив в глазах напротив мыльный блеск. – Ты кашляешь кровью, Ян.

Манекен отступил на пару шагов, будто я представляла угрозу. Я не сходила с места; приложившись затылком к двери, рассматривала серый потолок.

– Рак? – спросил он ровным голосом, как на телевизионной викторине.

– Болезнь макета, – поставила я свой первый за медицинскую карьеру диагноз и поджала губы, вспомнив про лихорадку Дианы и последствия ее болезни. – Мы начали спуск по этажам, а он тлетворно влияет на организм куклы. Иными словами, – вновь посмотрела Яну в глаза, – следующий Этаж может стать для тебя последним.

Пальцы макета дернулись к уголку губ, он коснулся подушечкой запекшейся капли крови и прежним безразличным тоном ответил:

– Тогда чего мы расселись, дуралейка? Не будем терять времени. Давай придумаем, как перейти на следующий уровень.

Подогнув колени, я уронила в них лицо.

– Я не ценила, как было просто мотаться по этажам, открывая дверки… – подумав о друзьях, добавила: – Надеюсь, Вельзевулы в порядке. Кровь принадлежала не им, но контактер они потеряли. Где их черти носят?

– Кстати, об этом. Все хотел спросить – к чему был тот перфоманс с будильником?

Я вопросительно посмотрела на напарника:

– С каким будильником?

– Повелителей мух, тупица, – вякнул Ян. – Ты же установила будильник, ультразвук Зевы, который бесил меня каждое утро. Веля хотя бы без него просыпалась, поэтому твой день начинался куда прелестней моего. Надеюсь, я останусь в твоем теле и смогу спать с ней, а ты будешь пробуждаться от этой дьявольской машины.

Под трескотню Яна в душе забрезжил свет надежды. Я встала на ноги и обхватила его руки своими, заставив замолчать и с вызовом на меня посмотреть.

– Ты гений. – Вынув из кармана контактер, я вложила его в руки макета. – Умеешь устанавливать будильник?

Ян с сомнением на меня поглядел, но взял прибор и с кивком потыкал ногтем по экрану. Не отрывая головы, спросил:

– А ты?

– А я свой… – тяжело вздохнула. – Напою.

Напарник со смешком взглянул на меня, уколов хитринкой, что обычно была частым гостем в глазах оригинального бога, и сказал:

– Я бы это послушал.

Мои губы дернулись в саркастической усмешке. Лицо снова обрело серьезность:

– Мы вернемся в свои тела, чтобы выключить Этаж, и это, – я коснулась груди ладонью, – начнет разрушаться. Тебе придется не сладко.

Он посмотрел куда-то в сторону, качнулся с пятки на носок, и тихо произнес:

– Это лучше, чем всю жизнь спать. Пора просыпаться.

Я открыла рот, но ультразвук спицей ворвался в наше пространство – напарник начал исчезать, и я, не теряя времени, затянула простой мотив будильника со своего сотового. Миди-бренчалка заставляла меня отлипать от подушки каждое утро, чтобы ехать к первой паре. Ян уже растворился в световом облаке, а я даже не заблестела.

– Не сработало… – с липким кошмаром в животе прошептала я. Воспроизвела слова макета: – «Это лучше, чем всю жизнь спать».

Точно. Я спала – и мне снился сон про Веру-студентку. Про несчастную Веру, для которой удирать от охранников по заброшкам – высшая степень приключений. Про Веру Беляеву, которая так и не повстречалась с Янусом Двуликим.

Мои губы разомкнулись, кончик языка лег в выемку за зубами, и я затрещала. Затрещала, как будильник, который звонил в пустой комнате – пока я сидела на кухне и через окно наблюдала сине-оранжевую долину промышленных зон. Вдыхала табачный и алкогольный запахи, эту вонь. Будильник звонил, и я отчетливо слышала его, но не просыпалась, потому что привыкла жить во сне, который был, в свою очередь, сном, который снился кому-то еще. У сна был иной свидетель, он просто ждал своего появления в конце моего подземного перехода.

И это сработало – я растворилась под потусторонний бинауральный ритм, в который превратился мой собственный голос. А когда материализовалась, с облегчением ощупала тонкие запястья, тощие бедра, обтянутые джинсами, и погладила себя по своим щекам. Вид снова с полутораметровой высоты, а не как с маяка.

Освещение нормализовалось, и звуки сложились воедино; тогда-то я и поняла, что мы попали по полной программе.

– Ян? Ребята? – окликнула я, пробираясь через пеструю толпу длинношеих существ. – Вы где?

Прохожие, галдящие на местном диалекте, недовольно обступали чужемирку и шли дальше. Их тела были обмотаны тонкими тканями удивительных цветов, напоминавшими индийские сари, а головы крепились к человеческим телам на длинных подвижных, как змеиные тела, шеях. Дети, взрослые, старики – и у всех жирафьи комплекции. По обочинам грунтовой дороги, по которой ступали подошвы их деревянных сланцев, торговали утварью и продуктами, как на популярной точке в московской подземке.

То и дело торговцы выкрикивали несуразицу, поднимая на головах корзины с невиданными фруктами, коробки с барахлом, демонстрационные установки с контактерами, портативными устройствами, неизвестными мне, и коробочками, подозрительно напоминавшими футляры с ЦеЦе.

– Ребят… Вот же. – Искусству ора была не обучена, да и перекричать толпу казалось невозможным.

– Вера! – послышался голос Яна. Я высматривала его между разноцветных прохожих и заприметила на другой стороне. Он махал мне.

– О, Ян, я сейчас…

Вспомнив, как делала это в час-пик в метро, я стала протискиваться напролом – существа роптали, но не давили, и вскоре я пересекла массу и оказалась лицом к лицу с Яном. Его вид меня отпугнул: бледный, как поганка, с темными кругами под глазами. Переход на новый Этаж выжал из него жизненные соки – и эта игра продолжает забирать его силы, потому что макеты примитивны и не готовы к таким перегрузкам. Как кесонная болезнь у водолазов5.

– С возвращением, – улыбнулся он мне. – Могла еще дольше чваниться? У нас проблемы вообще-то.

Закатив глаза, я посмотрела в невидимую камеру, словно саркастический персонаж ситкома.

– А я кто, решала?

– Ну не он же, девка, он же макет, вейнит мне в рыло! – гаркнул кто-то.

Я напряглась и автоматически коснулась руки Яна. Мы оба посмотрели на говорившего: жилистый мужчина с седой аккуратной бородкой, подкрученными усами и облезлым носом. Его сопровождал молодой человек, кожа – кофе с молоком, будто восточных кровей – густые волосы цвета вороньего крыла, а глаза, отливающие янтарем, подведены. Оба были одеты в тактическую черную форму, застегнутую на ремни с пряжками, обуты в высокую обувь – на шеях повязан походный плащ с меховым воротником, подбитый красным.

– Не выражайся, Партизан. В присутствии девы следует подбирать выражения, – осадил попутчика молодой; его голос лился как ручей и рыцарские замашки располагали к себе, чего нельзя было сказать о хамстве усача в широкополой шляпе.

– Кто вы? – спросил Ян и вышел вперед. Он понизил голос: – Вы из АИН?

Тот, кого назвали Партизаном, захохотал, а «рыцарь» представился:

– Мое имя Гильгамеш, а это мой соратник – Партизан Харот.

Харот потянулся, чтобы поцеловать мне руку, но я спрятала ее за спиной, чем рассмешила пузана еще сильнее. Ян заскрежетал зубами. Гильгамеш улыбнулся, и на его щеках проступили ямочки:

– Как правильно заметил ваш друг, миледи, у вас большие неприятности.

Глава IV. Заброшенная деревня

На приеме в Резиденции имени Ра Лебье Инитийской собралась научная делегация из ста-хе6 миров-конфедератов, включая Альянс Ай-Хе. Инитий, безусловно, представлял молодой глава Школы Порядка. Дайес Лебье созвал конференцию, на которой светлые умы обсуждали вопросы междумирной безопасности, и стратегическая сессия проходила за закрытыми дверьми, не протоколировалась и не освещалась средствами массовой информации. Лебье предусмотрительно изъял у делегатов средства связи и, извинившись для вида, попросил пройти проверку у наемных охранителей порядка. Гости смущались секретности, подозревая коллегу в помешательстве, но конференц-зал покидали с лицами светлее отбеленных вейнитов в саду около Резиденции. Некоторые из них учтиво отказались от истоя и угощений, предпочтя незамедлительно отправиться в родной мир или в гостиницу. Те немногие, что остались, быстро напились истоя и рассредоточились по галерее, сбегая от реальности в иллюзорные миры искусства.

Янус выбрался из маминых рук, свесил ножки, что не доставали до пола, и обернулся на нее. Не просыпаясь, Нокс-Рейепс поморщилась, ощупывая воздух на месте, где она недавно обнимала сына. Мальчик подсунул ей подушку, и красивое лицо женщины вновь разгладилось, а на губах появилась улыбка.

Мальчик спустил поочередно ноги, наступая в белые ботиночки, которые мать заботливо оставила на коврике у постели. Он зазевался на приеме, и Нокс отнесла его в кровать, но от усталости уснула рядом с ним.

Привыкший к уходу, Янус не смог нормально обуться, поэтому сунул пальцы в обувь, как в сандалии, и, заплетаясь в золотых шнурках, вышел к лестнице. Там ребенок, цепляясь за резные перила, начал преодолевать широкие ступени, прислушиваясь к тихим голосам гостей. Смысла взрослых слов он не разумел, но и не стремился. Целью Януса был нантви – так называли напиток из молока орехов ашернского тропического дерева. Посол из Ашерны привезла его с собой в качестве подарка, и отец угостил сына на свою беду – весь вечер Янус просил еще и еще.

– О-ой! – только и выпалил мальчик, наступив на шнурок одной ногой, пока поднимал вторую.

Ожидая удара, закрыл глаза, но вместо этого полетел стремительно вверх, как на высокоскоростном лифте.

– Папа! – открыв глаза, засмеялся Янус.

Дайес, державший ребенка на вытянутых руках, покачал головой:

– Неугомонное дитя. Что ты опять выдумал? – Лебье взял сына на руки, и тот обвил его шею, пока они не спеша спускались вниз. – Будешь пить много нантви, превратишься в слабовольного толстяка.

– Хочу! – засмеялся Янус.

– Потолстеть? – спросил отец, поставив ребенка на ступеньку.

Мальчик помотал головой и, воздев руки, воскликнул:

– Нянтви!

– Умно. – Дайес опустился на одно колено и подхватил золотые шнурки. Он бережно затянул их и перевязал.

Янусу не терпелось воспользоваться тем, что папа наконец-то ниже него, и он вонзил пальцы в тонкие волосы цвета песков райских островов, гладкие, пахнувшие ароматной водой; этот запах источала вся фигура отца, он был как скульптуры в галерее – поначалу Янус их боялся и начинал безудержно рыдать, когда узнавал, что они с семьей едут в Резиденцию имени основательницы Школы Порядка. Она, с суровым ликом и в божественных одеждах, с тяжелой книгой и жезлом в руке, который венчал обруч бриллиантов, смотрела так высокомерно, что даже взрослый напугался бы. Но как-то раз отец привел бьющегося в истерике Януса к ней и показал кое-что.

Это были инициалы, вырубленные на пятке великой женщины. Дайес рассказал, что ребенком он оставил эту метку, за что ему устроили порку, но он не жалел. Тогда он и сам поборол страх и оставил свою метку. С тех пор Янус не боялся основательницы и первым делом по прибытии бежал к ней, чтобы ощупать рубцы на мраморной ноге и убедиться, что печать отца еще сдерживает ее злобный дух.

– Тебе уже ий-ла эхина7. Ты достаточно взрослый, чтобы осознать мои слова. С завтрашнего дня, – произнес Лебье, и его пальцы на мгновение застряли в клубке золотых шнурков, – начинается самое суровое испытание твоей жизни, Янус.

– Почему? – спросил, хохоча, ребенок, продолжая ворошить строгую укладку папы.

Дайес бросил взгляд на дверь спальни, за которой дремала супруга, и, притянув ребенка к груди, обнял его. Янус прижался щекой к ледяным украшениям парадного одеяния отца и ошарашенно моргнул. Острые лепестки броши раздражали нежную кожу.

– Запомни, Янус: каждый раз, когда сердце твое будут наполнять сомнения, когда ты будешь терзаться и задаваться вопросом, любим ли мы с матерью тебя – знай, что ответ – да, – шептал Лебье. – Я не бросаю слов на ветер, сын, таково кредо моего клана. Я говорю по существу. С завтрашнего дня мы объявим великий обет. Ты можешь посчитать, что мы разлюбили тебя, но это не так. Мы будем любить тебя до скончания веков, до того дня, как все до единой звезды погаснут на небосводе – и дальше, и в следующих жизнях. Ты дорог нам.

Дайес отвел Януса за плечи и, сжав их, посмотрел в глаза – водянисто-голубыми очами Порядка:

– Пусть доказательством моих слов послужит отсутствие брата или сестры. Ты единственное дитя, единственное и неповторимое, самодостаточное, как слившиеся воедино близнецы Инь и Ян. И мы воспитаем из тебя величайшего демиурга всех времен и миров.

– Ладно, – Янус шаркнул носком ботинка, что теперь крепко сидел на его ножке, – я тоже вас люблю.

У Лебье дрогнул уголок губ. Ребенок прежде не видел улыбки отца.

– Береги это чувство. Когда будет особенно горько, вспоминай наш разговор. – С этими словами Дайес отколол с мундира брошь в форме белого вейнита и осторожно нацепил на лацкан блузки Януса. – Эта брошь исполнит твое желание. Любое.

– Ого! – личико ребенка озарилось, и он покрутился вокруг своей оси, наслаждаясь блеском переливающихся камней. – Я красивый!

Дайес вздохнул, и о чем он размышлял в тот момент, никому доподлинно не было известно. Он взирал на сына, как Ра Лебье Инитийская – на посетителей галереи, и тогда глава Школы Порядка полностью порос камнем, что отвергает любые отметины. Однако, Дайес Лебье оставил ахиллесову пяту, чтобы однажды кто-то начертил на ней свои инициалы и перестал его бояться.

– Желаете продолжить просмотр, о загадочный из загадочнейших, Гость-Ай-Хе8?

– Нет. Не желаю.

ЦеЦе намотал невидимый клубок из своих перемещений и мигнул фиолетовыми огоньками:

– Жаль мне слышать отказ твой, почтенный! Мне приказано показывать различные эпизоды жизни объекта внимания твоего, пока они, – пискляво откашлялся прибор, – не польются у тебя, о свет фасеточных очей моих, из носа и ушей. Представь, Гость-Ай-Хе, о мудрейший из жертв пыток.

Гость-Ай-Хе спрятал лицо в руках. Он оттянул кожу, поглядев на муху исподлобья.

– Мне плевать на жизнь твоего объекта, – процедил он. – Но, если мы так ничего не решим, а я буду вынужден слушать твой невыносимый писк, лучше продолжай показ.

* * *

Передо мной поставили миску, по краям которой расплескался ароматный бульон – ложки не выдавали, и я осмотрелась, чтобы не выделяться из толпы: длинношеие опускали головы к самым тарелкам и, обхватив их, выпивали суп через край, а после, обмочив пальцы в емкостях с мыльной водой, доедали мясо и клейкое зерно руками. Так себе удовольствие, но живот урчал как умирающий кит, поэтому пришлось повиноваться местным традициям. Я робко попробовала бульон, но, восхитившись его вкусом, выпила все до остатка. Когда осталась только изогнутая кость с волокнистым мясом и клейкие бобы, остановила себя: кто знал, чем питаются местные – вдруг, не знаю, домашними кошками? А бобы выглядели ничего, но руками есть не горела желанием.

Пока спутники наслаждались едой, я пила странный сок, по вкусу напоминавший березовый с нотками бузины, и рассматривала забегаловку. Сколотый из досок навес был затянут плотным тентом, и помещение свободно продувалось ветерком. В углу около замызганного кухонного оборудования стоял рокурианец – новые знакомые называли их так, – и его голова терялась где-то под потолком. Видимо, время от времени шеи приносили хозяевам дискомфорт, и они нуждались в том, чтобы вытягивать их и разминать. Необычные существа.

Я перевела взор на спутников, что сидели напротив нас с Яном. Партизан Харот уничтожал порцию за порцией – в его арсенале числилась стопка мисок, и он опустошал четвертую. Харот выбрал пенистый напиток зеленоватого оттенка, который превращал его обгоревшее лицо в малиновое нечто. Чего не скажешь о напарнике Партизана – элегантный Гильгамеш, чья кожа переливалась благородной бронзой под звездами, чинно наслаждался тем же напитком, что и я, периодически ловя мой взгляд и мимикой извиняясь за поведение старика.

Прежде чем мы пошли на мировую и вместе отправились на обед, Гильгамеш предупредил нас, что внештатная ликвидация «заброшки» привлечет не только Агентство Иномирной Недвижимости, но и иных лиц. Он предположил, что можно ждать кого угодно, включая послов соседних миров. Я сразу подумала об Инитии – как о метрополии Ро-Куро.

– То есть вы типа как пираты? – спросила я, и Партизан Харот зыркнул на меня, как на врага. – Что?

– Каперы, – с улыбкой поправил Гильгамеш. Его ладонь легла на плечо борова, который вернул морду в миску и продолжил набивать желудок.

– Те же грабли, вид сбоку, – отозвался Ян. Он не притронулся к еде и вызывал у меня опасения, что превратится в шаблон прямо здесь, за столом. Хорошо хоть дерзить сил оставалось. – По мне, сталкеры – грабители и клептоманы, и не так важно, ради каких медведей они ворошат пчелиные гнезда. – Макет взял салфетку и прикрыл ей рот. Шумно выдохнув, добавил: – Все ради меда.

– Ой, кто это там воздух сотрясает? – Харот приложил к уху ладонь, делая вид, что не слышит. – Один черт языка детских куколок не понимаю!

– Остынь, Партизан, – сказал Гильгамеш. Подперев ладонью щеку, он улыбнулся Яну. – Ты, видно, высокоморальная личность. Я называю тебя личностью, потому что ты индивид. У тебя свой, не похожий ни на какой другой, фатум, а у Януса – свой.

Я округлила глаза:

– Вы знаете Януса?

– Мы каперы Альянса Ай-Хе, миледи, – улыбнулся Гильгамеш. – Нам известно, кто такой Белый Вейнит, ибо мы чтим семью Лебье-Рейепс.

Признаюсь, в животе защекотало: мне льстило, что моего парня знали в иных мирах, и чувство гордости вернуло меня в беззаботные времена, когда пускала на стервятника слюну, будучи мышкой. Ничего, выходит, не меняется.

– А вы не знаете, – ответ взволновал меня, – где бы он сейчас мог находиться?

Гильгамеш проникновенно заглянул мне в глаза и покрутил головой. На выдохе он произнес:

– Из-за строгих законов Конфедерации о междумирной рекламе пресса не терпит упоминания Агентства Иномирной Недвижимости, куда Белый Вейнит устроился наперекор влиятельным родителям. Одним выстрелом, можно сказать, убил двух зайцев: и скрылся, и заслонился информационным щитом. – Капер одарил меня ободряющей улыбкой. – Вы работали вместе?

Я отреагировала кривой усмешкой – не спешила выкладывать военные тайны, как бы выразился Чернобог, кому ни попадя. Не глупая, понимаю, что мы нажили предостаточно врагов, так что следовало держать язык за зубами.

– Вы здесь по приказу инитийцев? – спросил Ян, сменив тему, за что я готова была его расцеловать.

Гильгамеш медленно перевел взор с меня на макета, а потом вновь заглянул мне в глаза:

– Вы кажетесь мне порядочными существами, что не станут распускать грязных сплетен о великих мирах. – Он метнул взгляд в сторону, наклонился над столом и поманил нас жестом. Мы с Яном подались вперед. – Инитий, как бы выразились на ваших землях, миледи, находится между Сциллой и Харибдой: с одной стороны, как флагманский поставщик оружия…

– Так, стоп. – Я выставила ладонь перед улыбающимся лицом. – Оружия? В ваших высших планах разве не решают духовная революция, пацифизм и наука?

Партизан Харот резко захохотал, и я непроизвольно встрепенулась.

– Послушай, мелюзга, – прокаркал он, – ты наивная, если веришь, будто наука и магия – это финтифлюшки для поиска истины, Абсолюта мне в каюту! Броня, предупредительный удар, гонка вооружений… Лишь бы показать конфедератам средний палец.

– В кои-то веки я согласен со своим нетрезвым другом, – подтвердил Гильгамеш. – Альянсы – это вынужденная мера, и такая возникает, как правило, в нестабильное время. Для многих конфедератов объединение Хельта, родины Храма Хаоса, в союз с Инитием, столицей Школы Порядка, и Ашерной, владеющей сетью школ мастерства и организованной преступностью, – не иначе как вызов. Они готовы к войне, и войне быть.

– Альянс хочет войны? – спросила я, чувствуя, как нехорошо слипается нутро.

– Непосредственным участникам война не выгодна, миледи, а создание мощного союза лишь свидетельствует о темных временах. Маркер ее неизбежности.

Ян принял исходное положение, а я задержалась, плененная взглядом Гильгамеша. Шумерский герой, если не ошибаюсь, так почему его руки – я опустила взгляд на идеально подточенные ногти и пальцы в перстнях – пусты? Осведомленность в космополитике говорила о том, что он не первый год путешествует по мирам. Неужели Гильгамеш когда-то тоже лишился своей родины и теперь вынужден пиратствовать?

Зацепив мой взгляд, Гильгамеш собрал руки в кулаки, а улыбка, не тронувшая его глаз, засияла добродушием.

– Но вы не ответили на вопрос Яна, – сказала я. – Вы прибыли на Ро-Куро от Инития?

– Да, – честно ответил Гильгамеш. – Ваш макетный друг прав, мы сталкеры, ищейки. Ходим по заброшенным мирам, собираем барахло и выкачиваем остаточную энергию. Услуги каперов на черном рынке не дешевые, но Альянс Ай-Хе развернул целую сеть сталкеров, которая расхищает земли, когда-то принадлежавшие членам союза. На войне все средства хороши, так говорят.

– Война кого против кого?

Капер допил сок, слизнул капли с губ и задумчиво изрек:

– Стрелки часов судного дня сдвинулись с мертвой точки: ни для кого не секрет, что Дайес Лебье завладел мощным информационным оружием против частной корпорации по продаже миров. Теперь мирам предстоит сделать выбор, на чьей они стороне, потому что в нейтрале отсиживаться не выйдет. – Гильгамеш остановился, но все-таки сказал то, от чего у меня шевельнулось сердце: – Не удивлюсь, что глава Школы Порядка и нанял нас с Партизаном Харотом через третье лицо.

– Лебье? – не поверила своим ушам.

– Просто слухи, миледи.

«Неужели я близка к своей цели?»

– Ясен свет, надо примыкать к капиталистическим сволочам, отжившие консервы вроде Инития закатать в нафталин и выбросить на помойку истории. – Партизан Харот стукнул себя кулаком в грудь. – Я сам с Гвиндельских туманностей, а это, яд мне в кружку, по мнению традиционалистского ложа из Конфедерации, мир-табула!

По моим сведенным бровям Гильгамеш прочитал, что термин я считать не смогла. Он объяснил:

– Табулы – обозначение для миров-паразитов, не имеющих собственных земель, тех, которые наслаиваются энергетическим планом поверх существующего. Порой это приводит к жутким последствиям, если вовремя не наладить баланс и не очертить границы. Нередко случалось, что граждане потустороннего мира прорывали завесу и бесчинствовали в мире физическом. Планеты, обтянутые двумя и более слоями, прикрываются на карантин, а Конфедерация на скорую руку уничтожает свидетельства их существования. – Гильгамеш говорил со звонкими нотками сочувствия. – Харот имеет право злиться.

Мне не терпелось расспросить кочевников больше о мироустройстве и современных веяниях, чтобы быть готовой ко всему, когда пойду против крутого отца Яна, но кашель макета перенаправил ход мысли. Нет, это был не кашель, а шквалистый ураган, сносивший шаткие конструкции, хрип, раздиравший бедному существу легкие. Я в беспокойстве коснулась его запястья, но Ян, заткнувший рот, из которого обильно текла кровь, выбежал из-за стола и покинул забегаловку. Ринулась за ним, но Гильгамеш сказал:

– Оставь его одного.

– А если умрет?

«В одиночестве, как Ди. Я не прощу себе».

– Сдохнет, как пить дать, – вставил опьяневший Харот, за что мне захотелось дать ему с ноги в табло, хоть я и не терпела насилия. – Но прежде сослужит службу, как порядочный макет: нам бы к Сердцу Мира пробраться, энергию сцедить, но это надо сделать в обход Агентских свистунов. Если этот, – указал большим пальцем за плечо, – копия сынишки Лебье-Рейепс, его можно использовать как боевую единицу. Перед кончиной они становятся особенно рефлексирующими падлами, надо хватать удачу за хвост и прокачать его ручонки до мастерских. Моя знакомая нелегально конструирует таких уродцев, и я знаю, о чем талдычу, апокалипсис мне в мир! Единожды он свою способность проявить может…

Я ударила по столу и под ошарашенные взгляды каперов встала. Не в силах терпеть беседы, в которых моего друга держали за вещь, произнесла:

– Мне пора. Не провожайте.

Изо рта рвалось столько оскорблений в адрес старого хрыча, возомнившего себя вершиной пищевой цепи, которая может распоряжаться теми, кто слабее, но я промолчала. Партизан Харот походил на Олежу – любая агрессия порождала агрессию, а он только этого и добивался, чтобы вывести меня. Поведусь – проиграю. Но и продолжать разговор с позиции слабых было нельзя.

Оттолкнув ногой табуретку так, что она с грохотом свалилась, напугав длинношеих посетителей, я убралась вон. В спину вонзились осколки гадкого Харотского смеха и тяжелого взгляда золотых глаз его спутника.

«Где же вы, Вельзевулы, когда так нужны?» – сетовала я, ощущая, как тектонические плиты в глубине моего подсознания сдвинулись. Волнению нельзя давать бразды контроля – я остановилась, сделала глубокий вдох и со свежей головой пошла искать Яна.

Поиск закончился у торца здания закрытой таверны: макет прислонился к бетонной стене и отрывисто дышал, держась за грудь. На подходе я услышала хрипы и свист, как у запущенного астматика. Как и с Дианой, я запрещала себе привязываться к кукле, но, как и с Дианой, мои попытки не увенчались успехом.

«Сдохнет, как пить дать».

– Как ты себя чувствуешь? – спросила я, заглянув в лицо, которое от меня отворачивали.

– Тошнит от этой парочки, – напарник оскалил окровавленные зубы. – Токсичные, что аж выворачивает.

– Гильгамеш вроде ничего. – Я метнула взор через плечо: нас никто не преследовал, видимо, каперы оставили нас в покое. – От того, что они рассказывают, мурашки по коже. Если Конфедерация на пороге войны, выбор «вторички» для жилья для меня сокращается.

– Меня твои барские проблемы волнуют в последнюю очередь. Гады правы в одном: скоро Ро-Куро станет центром притяжения для космических проходимцев, а нас минус два адеквата, плюс два неадеквата.

– Плюс два энергошотгана. – Послышался металлический стук: Гильгамеш, обнаруживший нас, похлопал по плотной кобуре, из которой торчала белоснежная рукоятка огнестрельного оружия. Он прикрыл бедро плащом и улыбнулся. – А ваших друзей мы найдем. Они пропали на предыдущем Плане?

Ян запротестовал уже в середине реплики; качая пальцем, как маятником, приближался к каперу, пока их плечи не поравнялись. Макет засунул руки в карманы косухи и усмехнулся:

– Пушками будете размахивать в своих Фигодельских туманностях, а у нас на вечер запланирован ужин при свечах с Консьержем… – манекен осмотрелся, ища подсказку.

– Второго слоя, – подключился Гильгамеш. Он подцепил клочок бумаги из нагрудного кармана и остановил взгляд на лице Яна. – Позволишь? Я передам кое-что твоей чудесной спутнице.

Макет, напомнивший мне того самого ликвидатора во время монолога, облизнул губы и уступил со словами:

– Валяй, милсдарь.

Гильгамеш воодушевленно вручил мне записку и, пока я разворачивала ее, откашлялся и заявил:

– Письмо с извинениями от Партизана Харота с уважением к землянке на вашем родном языке.

Вертя бумажку, всматривалась в клинопись, которая разве что ненормальному напомнит русский язык. Издав сухое «м-м», вернула письмо вручителю и сложила руки на груди.

– Везде узнаю знакомую с первого класса аккадскую азбуку.

Гильгамеш неловко посмеялся, спрятав записку в руках за спиной, и примирительно поклонился:

– Уличила меня во лжи. Думал, на Земле и по сей день говорят на языке моего экс-пантеона.

– Сладкую ложь или горькую правду?

– Ложь.

– Говорят, – кивнула я с равнодушным выражением лица, чем вызвала неподдельный смех у собеседника. Мы переглянулись с Яном, и я задержала на нем взгляд; в ответ макет лишь махнул рукой, мол, делай, что пожелаешь. Я обратилась к Гильгамешу: – Ты сказал, мы на Втором этаже. Откуда тебе это известно?

– Партизан нашел в Черном АКАШИ слитую базу Агентства Иномирной Недвижимости и сумел синхронизировать программу таким образом, чтобы она показывала актуальную информацию. – Капер покрутил кистью у уха. – Прошу прощения за пространные речи – резюмируя сказанное, мы заранее знали, что попадем на Ро-Куро в разгар ликвидации.

Я не шибко стремилась объединяться с кем-то, принимая важные решения за спинами Вельзевулов, но, пока их рядом не было, ситуация выходила из-под контроля, поэтому я положилась на русское «авось». АИН вряд ли обрадуется, что спутница засланного казачка бегает по его объектам и ликвидирует этажи, объединившись с пиратами, преступниками и списанным макетом. Неминуемая стычка с Агентством сулит неприятности, так что вооруженные каперы в союзниках – какая-никакая стратегия.

«К тому же, – я поглядела на Яна, который выглядел как ходячий мертвец, и прикрыла глаза, – времени мало».

– Объединимся, – произнесла я. – Так как мы все еще здесь, а не в безопасном месте, делаю вывод, что у вашего «пиратского судна» есть ограничения по перемещению.

Гильгамеш расцвел и показал палец:

– Нам нужно провести ликвидацию. По уговору, заказчик предоставит нам мост Амброзии на Базар, где наши пути разойдутся. Наша задача – выкачать энергию из Великого Компьютера и не опростоволоситься.

«Инитий настолько отчаялся, что обдирает до липки свои же разоренные колонии… Куда же нам податься с Яном, когда все закончится?»

– Возьмете нас собой? – спросила я. – Мне бы с этого Базара на Инитий попасть.

– Разумеется, я вам помогу. На Базаре работают наемные мастера арочных переходов – они могут перемещать попутчиков на приличное расстояние. Перебежками. Инитий недалеко, дорого не возьмут. – Гильгамеш наклонил голову. – Почему вы держите путь в сердце Альянса?

– Не важно.

«Лучше не трепаться лишний раз…»

Втроем мы подошли к обрыву, чтобы спуститься по металлической лестнице, разделявшей верхнее поселение и низинную равнину. Подернутая дымкой долина простиралась далеко вперед, только мгла лишь поначалу напоминала туман, а если приглядеться – облака пыли, поднимаемые сухими ветрами с песчаной поймы грязной речонки. Узкие переулки, заполненные лавками и палатками, пролегали между приземистыми домиками с плоскими крышами. Каждый дом украшала резьба по камню, а пороги охраняли идолы, которых мы встречали на предыдущих этажах. Боги коварно глядели из-под глиняных лбов, призывая заключить как можно больше торговых сделок, будто рокурианцы не погибали вовсе и продолжали цепляться за пожитки.

– Партизан Харот с нами не пойдет? – спросила я, когда мы вернулись на рынок, где впервые встретились.

Голоса торговцев и покупателей сливались в единый гвалт, и мне приходилось напрягать слабые связки, чтобы его перекричать.

– Каперы работают в паре, – ответил через некоторое время Гильгамеш, – один – мозги, другой – руки. Харот – хакер, его задача взломать Слой и перекинуть нас к Сердцу Мира, чем он сейчас и занимается. А я работаю в полевых условиях, защищаю тылы. Простите за такую грубую формулировку, но на ликвидации каждый сам за себя.

– Ваши роли как будто перепутаны, – заметил Ян. – Ты выглядишь как зазнайка, а твой партнер – наоборот.

Гильгамеш подзастрял с рокурианкой-подростком, с которой они станцевали забавный зеркальный танец, прежде чем разминуться, и смущенно улыбнулся:

– Видишь ли, для взлома планов необходима запретная магия. Партизан Харот – здоровяк, но мастер ментальных воздействий, что помогает ему в технологиях, а я знаками не владею. Я, в общем-то… – Гильгамеш болезненно поморщился. – В общем, у меня не задалось с магией. Когда ты лишен чего-то, наверстываешь в других навыках, вот я и прокачал ловкость и физическую выносливость, чтобы компенсировать. Поверьте, друзья, я надежный проводник. Очень постараюсь не быть для вас обузой.

«Где-то я уже все это слышала», – подумала я со вздохом.

В воздухе витал аромат специй, смешанный с запахом жареной, слегка подгоревшей пищи. Звучала далекая мелодия, едва уловимая слухом: мальчишеский голос, высокий, как у юного хориста, печальный.

Коммуникатор капера чирикнул, Гильгамеш снял его с пояса и произнес с облегчением:

– Партизан Харот разгадал код Второго плана, он пишет… – глаза капера, бегущие по строкам, расширились и стали похожи на две золотистые точки.

– Говори уже, – не выдержал Ян.

Песня мальчика оборвалась сиреной, и поднялась паника. Рокурианцы разбежались в разные стороны, и наша тройка оказалась посреди пустыря. Плакали дети, которых тут же подхватывали матери и забегали с ними в дома; иные молились наспех богам, оставляли скромное подношение и забирались по лестнице на возвышенность. Настойчивое завывание тревожного сигнала, что лился из систем оповещения, закрепленных на деревянных столбах, леденило кровь. Я обратилась к Гильгамешу, который был растерян не меньше моего:

– Это… Харот сделал?

Он повернулся ко мне и медленно покачал головой:

– Нет, миледи. Хранитель Плана – и есть План. И сейчас на нас надвигается кислотное цунами.

– Кислотное? – Ян состроил такую физиономию, будто говорил с умалишенным. – И что значит «Хранитель Плана – и есть План»?

– Это все, что нам известно на данный момент, друзья, и я настаиваю, чтобы мы нашли укрытие, иначе от нас останутся рожки да ножки.

В нос ударил резкий кислый запах – от него стеснило дыхание. Прищурилась: воздух над горизонтом переливался, а река начинала тихонько бурлить. На берег надвигался прилив бесцветной жидкости, от которой плавился воздух, и жар долетал до нас, предупреждая о том, что нам не пережить и «первой волны».

– Делаем ноги, – сказал Ян и подхватил меня за руку, как рокурианские мамы своих детей.

Мы побежали к подножью лестницы, но тут же наткнулись на препятствие: спины местных, которые выкрикивали гневные реплики в адрес тех, кто оцеплял вершину и не пускал их на лестницу.

– Продолжите рваться сюда – отвинтим лестницу! – выкрикнули с вершины. – Прячьтесь в низине! На всех провизии не хватит!

Слова возымели негативный эффект – существа запротестовали, кто-то заплакал от страха, а кто-то вырвался вперед, но их сталкивали массивными дубинами, которыми вооружились рокурианцы с возвышенностей. Что отличало их, только что гулявших по земле, как по своей, от тех, кому не посчастливилось остаться внизу? Я обернулась к парням и сказала:

– Я не знаю, какая кислота на нас надвигается, но уверена, что большинство здешних зданий не выстоит.

У Гильгамеша образовалась морщинка меж бровей, и он предложил найти углубление или пещеру. Мы с Яном поддержали идею – не время для споров. Местность гористая, расчерченная рекой, – поблизости наверняка можно было найти какой-нибудь грот.

Ян не отпускал моей руки, когда мы во всю прыть помчались через долину к реке. Гильгамеш вырвался вперед, чтобы направлять нас, а я, подпрыгивая на кочках, не могла оторвать взгляда от слизи, что медленно, но неотвратимо шла на нас издали. Кислота ошпаривала деревянные столбы, свергала тотемов вместе с их эбонитовыми домиками, плавила мусор, кусты и деревья, разъедала опоры моста, брошенного через речонку, которую вспенивала; она поглотила тенты палаток, овощи, антиквариат, башни контейнеров и даже высоковольтные провода, что падали мертвыми змеями и скукоживались в бурлящей реке.

– Сюда! – Гильгамеш делал махи руками с края обрыва и показывал в сторону входа в пещеру.

Рваное дыхание раздирало легкие, которые, будто карамелизированные, приклеились к грудной клетке. Я не могла бежать так быстро и долго по высоким холмам – часто спотыкалась и повисала на руке макета, для которого была скорее тяжелым спортивным снарядом.

– Перебирай ногами, Вера, иначе останешься без них! – подбадривал меня Ян.

К перешейку, отделявшему нас от подножья горы, на уступке которой нас ждал капер, я открыла «второе дыхание» – втопила быстрее напарника, пока кислота «наступала» нам на пятки, поднимаясь волнами и обрушиваясь на долину. Но только на середине пути, перепрыгнув с одного камня на другой, поняла, что не я побежала резче, а макет отстал. Его рука ослабла, и наши пальцы разъединились.

– Ян! – я поскользнулась на камне, но устояла. Макет лежал ничком в воде, течение лизало ему щеки и уносило разбавленное облако крови. – Плохи дела.

Кислота поднималась над нами валом, как обезумевший конь, вставший на дыбы. Я подчинялась только рассудку, не велась на поводу у эмоций – даже влюбившись в странного ликвидатора из иного мира, не дала чувствам вскружить мне голову и честно развенчивала культ его личности в своей голове – чем это закончилось, известно, пусть все и перевернулось с ног на голову, но я собой довольна. История моей вторичной Земли ясно показывала, что я умела сказать своему сердцу «нет».

Я прокляла все на свете, но уже по пути: метнулась к недвижимому Яну, попыталась поднять, накинув руку на свое хилое плечико.

– Дав-вай, – прокряхтела я, со страхом перед неизбежным глядя на прозрачную мутную слизь, от которой разило удушьем и смертью. – Вставай, вставай же…

– Держитесь! О, Владыка… – Гильгамеш побежал к нам что есть мочи, но он проигрывал кислоте.

Над нами нависла тень, в нос ударил резкий запах. Я накрыла собой макета, подыхавшую несчастную куклу, который и живым-то никогда не был, а девчонка с синдромом восьмиклассника погибнет из-за его лица и никчемного принципа милосердия.

Зажмурившись, услышала щелчок, напомнивший дверной замок. Меня схватили за плечо и втащили в новое пространство. Я открыла глаза и увидела лишь, как волна кислоты обрушивалась на дверной проем, который тут же закрылся металлической дверью. Она растворилась, отрезая убийственной кислоте путь в иное пространство. Тишина ударила по барабанным перепонкам.

Первым делом я убедилась, что напарник рядом. Лицо бледное, как в белилах, а сам вялый, но зато в сознании.

Я огляделась: освещение было мощным, будто помещение само по себе являлось источником света. Пол – белоснежный пластик, мерцавший белым свечением, стены ребристые, собранные из металлических листов, спаянных друг с другом, как внутренности торгового контейнера. Комната была меблирована, и со вкусом: белые футуристичные стулья овальной формы были придвинуты к прозрачному столу на извилистых ножках; стеллажи, заставленные необычайными цветами, формировали купол, под которым растянулся экран, похожий на гигантский контактер, на котором переливалась абстрактная заставка.

– Безумная вселенная не перестает удивлять, – произнесла я, засмотревшись на цифровые фонтанчики в виде колец, вращавшиеся поодаль, в зоне отдыха, где стояли друг напротив друга белоснежные диванчики. Сама безмятежность, как в массажном салоне, а не посреди нигде.

– Мы вроде сдохли, а до сих пор… паршиво… – Ян медленно поднялся на ноги, но едва не упал, и я подскочила, чтобы подставить плечо, но получила тычок в спину:

– Руки. – Следом толкнули макет: – И ты.

Ощутив заряженный, словно током, комок в районе поясницы, я поддалась и вытянула дрожащие руки. Ян повторил за мной. Заряд, направленный в спину, сократился до нуля, и я украдкой выдохнула.

– Где ваши знаки? – спросил нас низкий женский голос.

– Мы не владеем ими, – ответила я, побоявшись, что Сирфида сломалась, но напрасно: чужачка меня поняла и сказала:

– Садитесь за стол. Сейчас к вам выйдут.

Я набралась мужества и бросила взгляд на того, кто целился в нас черте-чем: высокая девушка в черной униформе, с закрытым, как у ниндзя, лицом, развернулась и военной походкой зашагала прочь. Когда я увидела шеврон с аистом и гнездом, кишащим змеями, сомнения отпали.

– Это АИН, – шепнула я напарнику, пока мы, как заведенные куклы, шагали на свои места. – Не ожидала, что они прибудут так быстро.

– Еще бы. Это же не раненую девушку спасать, тут дела посерьезнее, – Ян уселся и панибратски закинул ноги на безупречную поверхность стола, – нужно прессануть двух магически неполноценных простаков.

До меня не сразу дошел смысл слов, а когда я поняла, что происходит с макетом, у меня перехватило дыхание. Он откатывался в прототип. Он вспоминал детали, о которых мог знать только Янус.

– Раненую девушку? – переспросила я, и тут под ухом разлетелась ваза, будто в ней разорвалась граната, испугав до чертиков. На адреналине я возмутилась: – Да что ж сегодня за день!

Последнее вырвалось машинально: во мне вскипела и тут же угасла злоба. Я вжала голову в плечи, когда синекожий мужчина, похожий на земляков Серенай, обошел нас по кругу и, поставив саквояж, упер кулаки в край стола. Знак молнии на фаланге его указательного пальца сиял, угасая. Разбитый горшок дымился, а земля ссыпалась на пол, роняя вместе с собой иссушенный побег.

– Простите, – повесила голову я.

Незнакомец потряс кулаками, но окружающее пространство заполнилось мятным светом; заливисто зачирикали неземные пташки, выдерживая интервал, похожий на автомобильную сигнализацию, заиграла медитативная стереомузыка, а женский голос, обволакивающий материнской заботой, прошептал:

– Милый, справедливый Раум, зачем же ты разбил вазочку? Зачем пугаешь этих добрых существ? Вспомни об обете своем, данном на наших курсах по контролю гнева. Ты плакал, дорогой Раум, рыдал аки дитя и приговаривал: «О, матушка, почему ты так жестоко наказывала меня? Вот, погляди на меня, теперь я такой злой из-за твоего консервативного воспитания!»

Мы переглянулись с Яном, и это не ускользнуло от ашерн-и – не будь он синим, наверняка покраснел бы. Угораздило же нас попасться клоуну.

Раум вытянул руки по швам и сомкнул кулаки. У него была такая мина, будто он проглотил огромный кусок мяса, который медленно продвигался по пищеводу, причиняя боль. Наконец АИНовец выдавил:

– Понял, Наставница. На паузу. – Свет вернулся в белоснежный. Каштановые глаза смотрели с негодованием, а их контраст на фоне сапфировой кожи придавал его виду экстравагантности. Его лицо разъехалось в карикатурной улыбке, посланной макету: – Изволь убрать ноги со стола. Ты же в гостях.

– Премиленькое у вас отношение к гостям! – Ян в таком состоянии заводился с полтычка. Я накрыла глаза ладонью. – Буду сидеть так, как удобно мне. Как закончишь паясничать и метать молнии, объяснись, будь добр.

«Ты с головой в ладах?» – спросила я одними глазами, прикрыв их от АИНовца рукой.

Макет ответил мне безразличным взглядом грязно-голубых глаз, застланных болезненным блеском, и с вызовом посмотрел на ашерн-и. Ног он не убрал.

Иномирец раздумывал, как лучше ответить, но выбрал пойти на мировую и начать сначала: придвинув стул, он присел, открыл саквояж, достал пульт и, наведя на экран позади себя, щелкнул. Мы с Яном безотрывно следили за процессом, но ничего не произошло. Раум повторил процедуру, но с бóльшим чувством. Отругав хромую технику, ашерн-и запульнул вещицу в угол, едва не лишив стеллаж еще одного растения, выудил из саквояжа контактер-планшет и кинул на стол. Экран проехался и коснулся пальцев Яна.

– Поступим по протоколу ликвидации. Читайте, – сказал ашерн-и.

Я закусила внутреннюю сторону щеки. Сирфида не переводила визуальные материалы – я в западне. Но мой друг сыграл на опережение: отпихнув планшет, ответил:

– Давай-ка ты сам, приятель. Мы что, в литературном клубе?

Раум поскрежетал зубами, но поддался и зачитал:

– «Код объекта: ий-тэ ои-лэ ви-хе, местное наименование: Ро-Куро. Население – информация засекречена властями Инития. Два крупных континента-государства разделены океаном; оба сосуществовали в мире около ста шестнадцати местных лет, обрастая торговыми связями и общей религией – капиталией. Климат первого материка более засушливый, а ландшафтам свойственны горные цепи и пещеры, тогда как земли второго континента простираются в умеренной полосе, обладают третью речного стока Ро-Куро. Статус: ликвидация приостановлена».

– Послушай, дядя, у нас мало времени, – процедил Ян. Он навел на агента палец и нарисовал окружность в воздухе. – Мы проводили ликвидацию лишь для того, чтобы вы доставили нас в безопасное место.

Ашерн-и подбоченился:

– Да что вы говорите!

– Мы подстроили ликвидацию, чтобы использовать ваш экипаж как попутку, – объяснила я и собрала руки в замок. – Без вас нам не выбраться. Нам нужно на Инитий…

Змеевидная тень обвила физиономию агента. Он отмерил пол тяжелым шагом и, коснувшись уха, сказал:

– Раум на связи. Докладываю, что нашим неопознанным добровольцам пришло в голову, что транзитан9 Агентства – покатушки… Да, ильде Гос, все верно. Что мне с ними делать? – Раум отвернулся и прошептал: – Они без знаков. Отбитые наглухо – раз сунулись сюда. Не сталкеры, нет, без награбленного… Вы не ослышались, ильде Гос, без знаков. Я зачитал им справку, пусть ликвидируют до конца. Еще бы! Что нам сделает Инитий? Это ведь… ликвидация ради хобби каких-то двух дикарей.

Муха с комплексом неполноценности, читавшая пояснение к иномирному словечку, сбила меня с толку. Я не знала, что она тоже выдает уведомления. Так наш Раум с кем-то связывался, пока я выслушивала хныкающую Сирфиду?..

Раум сказал что-то еще и спешно оборвал связь. Он сложил указательные и большие пальцы прямоугольником и, посмотрев через отверстие на нас, сказал:

– Улыбочку! – знак молнии засветился, и я услышала серию щелчков, похожих на звук затвора фотокамеры.

– Ты нас сфоткал? – спросил Ян, приподняв бровь. – Для чего?

– Не переживай, красавчик, не для корпоративной стенгазеты про неудачников. – Ашерн-и подцепил планшет и коснулся угла. Между корпусом и пальцами пробежала искра – и Раум, зайдя за спины, положил перед нами экран: на нем тянулись ряды незнакомых символов, похожих на каракатиц, танцующих «Лебединое озеро», а в углу красовались наши фото. – Подписывайте.

– Это еще зачем? – спросила я и поджала губы. Не первый раз подписываю сомнительные контракты, а здесь и вовсе кот в мешке. Я влипла. – Не поймите неправильно, но я не заключаю договоров с сомнительными организациями. Меня так ма… воспитательница научила.

– Абсолют ты мой, – запричитал Раум и постучал по моей мордашке на фото. – Как же с вами трудно! Это договор гражданско-правового характера. Вы обязуетесь провести ликвидацию, а мы обеспечим вас транзитаном до вашей остановки. Ну, ударим по рукам?

– Я тебя сейчас ударю, – ответил Ян, обернувшись через плечо. – Хочешь нашими руками грязную работенку сделать?

Раум пожал плечами, не став спорить. В вопросах сделок АИН мне даже симпатизировало – если выбросить из головы тот факт, что оно стерло с лица Земли мою цивилизацию. А так да, деловые ребята.

– Давай ручку, – обронила я и, пока лицо ашерн-и вытягивалось от изумления, закатила глаза и поправила себя: – Так выражаются на моей родине. Где подписать?

Раум что-то пробормотал, с переводом чего не справилась даже Сирфида, и отлистав документ до конца, показал на символ отпечатка пальца. Я приложила свой – кожу слегка укололо в нескольких местах; агент выхватил контактер из-под моих рук и, убрав его за спину, мерзко улыбнулся, показав жемчужный ряд зубов:

– Наш транзитан, – ашерн-и обвел взглядом контейнерное помещение, – в межпространственном кармане Ро-Куро. Как отключите Сердце Мира, совершите арочный переход – и добро пожаловать на борт.

У меня перехватило дыхание от возмущения. Ян рывком подошел к Рауму и навис над ним хищной птицей. Агент не стер улыбки, никак не показывая испуга: смотрел прямо в глаза, покачиваясь от безмятежности.

Я вышла из-за стола и, чувствуя себя глупой маленькой девочкой, стояла и заламывала руки. Нет, не везет мне с договорами, не везет – и всякий раз я влипаю, порой даже смертельно, как было с Бо, а теперь решила пободаться с АИН на полигоне, где только оно правит бал. Какая же я балда, и что теперь делать?

– Я вас на дух не переношу, – выплюнул Ян.

– Ха! Иначе быть не может.

К нашей шумной компании подошла «ниндзя», которая целилась нам в спины: мой взгляд выцепил ключ и римскую цифру на ее пальцах. В негодовании я махнула на сотрудницу рукой:

– Мы не сможем совершить переход, и вам об этом известно. Предоставьте это мастеру арочных переходов.

Раум кивнул агенту, и она с готовностью оттащила макет за плечо. Я вросла в пол, стараясь не шевелиться, чтобы пуще не накалить обстановку. Напарник брыкался, но мастер подхватила его под подбородок и надавила на заушную косточку: в том месте появился циркумпункт. Ашерн-и с победным видом произнес:

– Списанный макет, жутко похожий на коллаборациониста, укрывающегося от Эйн-Соф, да будет сияние ее души чище энергетического истока, – пробормотав последнее, Раум нарисовал на лбу треугольник. Тот же палец показал на меня: – И магически неполноценная аборигенка с нулевым моджо. Так что, милый мой, – агент похлопал Яна по груди, вынудив его низко наклониться, чтобы побороть кашель, – ни с чего тебе любить АИН, а ему – тебя.

«Отпустите его, – мысленно попросила я, ощущая слабость во всем теле, мерзкую, невыносимую немощность. – Ему и без вас недолго осталось…»

Прикрыв глаза, я улыбнулась одним уголком губ и без колебаний произнесла:

– Нет никакого Госа, да? Вы болтали сами с собой, разыгрывая спектакль.

Карие глаза Раума метнули в меня молнии, словно являлись продолжением мастерства его природных сил, и загустели, налившись кровью. Его пальцы затряслись, а на виске вздулась венка – у этого парня все на лице было написано. Ашерн-и сузил глаза до злобных щелочек и спросил:

– Откуда выводы?

«Ну, Беляева, раз нарываешься на конфликт с плохишом – доведи до конца», – подбодрила себя я и ответила с холодным выражением:

– Возможно, вы обладаете тем, что отличает вас от управленческого аппарата АИН, поэтому вы не оставили нас в беде и не подали главным блюдом к столу Эйн-Соф.

– И чем же? Милосердием? – изогнул бровь Раум.

– Меркантильностью.

Агент захлебнулся гневом, и я вновь испытала триумф: Иголочка неплохо находит иголки истины в запутанном стоге ситуаций.

Когда «котелок» ашерн-и вскипел под самой «крышкой», помещение транзитана окрасилось в нежно-розовый, а слуха коснулось проникновенное пение иномирной певицы. Голосовой помощник, который Раум окрестил Наставницей, по-родительски упрекнул:

– Раум, твои физиологические показатели демонстрируют, что ты опять обезьянничаешь. Прекращай злиться, дружок, иначе быстро окажешься на обочине Вселенной, раздавленный прессом деструктивных эмоций. Еще и с морщинками.

Надо было видеть, как резко изменился в лице ашерн-и; он прочистил горло, заглянув каждому из присутствующих в глаза, будто проверяя, не смеется ли кто над его отношениями с виртуальной мамулей, и, стоило пению прекратиться, а обстановке вернуться в норму, дал ответ:

– Твоя взяла, аборигенка. Я перехватил сигнал о зачистке Ро-Куро, но никому не доложил о нем, чтобы разведать тут все и в случае вашей победы забрать лавры себе.

Отпущенный Ян, которому даже любезно поправили воротник, покачал кистью:

– Подавитесь. И даром не нужны.

– Пф, да плевал я на ваше мнение. – Раум сморщился, ожидая проповеди электронного наставника, видимо, но ее не последовало. – В общем, я хочу отвезти семью в отпуск, а не за сумасшедшими блондинами гоняться. Не столько уж мне платят, чтобы я служил Агентству верой и правдой.

– Мы проведем ликвидацию, а вы подбросите нас до ближайшей станции, – вмешалась я и протянула Рауму руку для рукопожатия. – Получите премиальные, или что там выдают примерным чистильщикам, и забудете, что видели клона Двуликого и его спутницу.

Агент посмотрел на руку, поднял глаза на меня и, вскинув ладонь за рукав, припал к ней щекой. Пусть с видом пренебрежения, интимность его жеста все же выбила меня из колеи – руку я резко убрала за спину.

– Что? – спросил ашерн-и непонимающе. – Никогда не закрепляла сделок с ашерн-а и ашерн-и?

– Не доводилось, – тихо отозвалась я.

Раум фыркнул, но скорее для проформы. Он подозвал мастера арочных переходов и представил ее:

– Инанна будет вас сопровождать. Зачистите План – и Инанна перенесет вас в транзитан, а я отключу Сердце. И волки сыты, и овцы целы.

Я заглянула в серебряные глаза Инанны, которые передавали прямолинейную покорность. Удобный молчаливый напарник, который, возможно, даже крохи с барского стола не получит, но и жаловаться не станет. Машинально посмотрела на Яна, перебиравшего листочки растений и скрытно кашлявшего в локоть, покивала:

– Договорились.

Я подозвала напарника, и мы направились к потенциальному «трапу» с транзитана, но Раум положил нам с Яном руки на плечи и развернул к себе.

– Вы недослушали презентацию Ро-Куро. А зря. Так вот слушайте…

На Ро-Куро мы вернулись к ночи – стихийное бедствие перестало, а жители долины робко выбирались из убежищ. Они вращали подвижными шеями, разглядывая последствия – как жилища стыли, покрытые пленкой слизи. Каменные и железные сооружения накалились, как под солнцем пустыни, дерево разъело, а от тех пострадавших, кому не повезло спастись, остались обрывки тканей и украшения. Проходя по мертвой земле, крепко сжимала руку Яна и смотрела прямо в затылок Инанны; в область бокового зрения попадали цветные тряпки, следы праздника – обрывки растяжек, баннеров и палаток – и убитые горем рокурианцы. Я отказывалась верить в то, что они были когда-то живыми. Четко слышала, что апокалипсис не миновал их. Раум сказал, что у местного населения был «культ астрала» – днем длинношеие ходили по многочисленным магазинам и работали, а ночью посещали страну снов – мир-табулу, никем не заселенную.

Видимо, по причине того, что Ро-Куро оказался «киндер-сюрпризом» с четырнадцатиэтажной высоткой вместо стандартного мира на семи слоях, его и забросили ликвидировать.

И население давно мертво. Кругом – макеты. Макеты, макеты.

«Как мне осточертела тяга к морализаторству всего того, что я встречаю на своем пути, – думала я, отворачиваясь от погребенных под руинами низин. – И спросила кроха: если помер манекен, разве это плохо?»

В пучине мыслей я не заметила, как к нам подбежал мальчик. Его шея закручивалась любопытной спиралью, а черные волосы лоснились от пота – только это и плохо скрываемая одышка выдавали его беспокойство.

– Хотите с нами? – ребенок показал на горстку существ, погружавших котомки и ящики в кузов замаранного авто, больше похожего на броненосца о шести колесах. – Поедем на юг?

Я наклонилась к мальчику, коснувшись коленей, и спросила:

– А что на юге?

– Говорят, туда не доходит кислота. Туннану гневается, потому что летит на север, поэтому там на нас обрушается его желудочный сок. А на юге, ближе к выходу, – рай.

– Рай? – Ян наклонился следом и издевательски усмехнулся. – В зад…

Окончание фразы утонуло в моей ладони. Я улыбнулась мальчишке и настолько приветливо, насколько умела, сообщила:

– Мы присоединимся к вам.

– Поторопитесь. Наша труппа – кочевая, желающих присоединиться к путешествию всегда много. Вот, иномирцы вроде вас помогают погрузить вещи. – Мальчик указал извилистой головой на место сборов, где я разглядела вдруг Партизана Харота с ящиком в руках и Гильгамеша, что раскланивался женщине в алой юбке. – Приходите.

Я кивнула и, когда рокурианец скрылся, обхватила Яна за локти:

– В этом есть доля смысла. Этот специфический запах… слизь… соляная кислота. Нас словно пытаются переварить.

– Конспирология тем и хороша, что все легко объясняет. – Он потер подушечки пальцев друг о друга. – Кому выгодно рассказывать местным жителям сказки про летающих зверей?

Я обратила взор к Инанне: мастер молча разглядывала нашу пару, не вмешиваясь в дискуссию. Подумала бы, что немая, если б при первом знакомстве она не выдала весь дневной запас реплик.

– О табулах нам известно только то, что населения на стыке миров враждуют за земли, – сказала я, изобразив «терки» пальцами. – В справке о мире говорилось, что уровень аномалий высокий – возможно, речь как раз о Туннану.

– Ты у нас ликвидатор АИН, раз подписалась на это. Ликвидируй.

В мое солнечное сплетение прилетел мягкий тычок пальцем. Погладив живот в задумчивости, я все-таки спросила:

– Сомневаешься, что мы справимся?

Макет усмехнулся, и, нависнув над ухом, сказал:

– Еще как.

Скорчив мину, обошла напарника и перебежками добралась до кочевников.

– Дайте-ка еще одну стяжку, я попробую закрепить вот здесь. – Гильгамеш спрыгнул с панели, фиксировавшей систему колес. Он оценил крепления багажа на крыше и, отходя спиной, врезался в меня. Не глядя, произнес: – Прошу прощения.

– Прощаю.

Капер обернулся, и его лицо засияло улыбкой. Открытый, как южанин, он заключил меня в объятия и не сразу отпустил.

– Поверить не могу, ты жива! Я нашел Партизана и сообщил ему, что, как все уляжется, мы должны похоронить вас с почестями, но кислота и не думала убывать, а в долине мы наткнулись на обоз кочевников, среди которых я узнал мальчика-певца – пришлось поторапливаться.

Я подивилась, что ангельский голос, который я услышала на базаре, принадлежал уличному пацану.

Взгляд Гильгамеша налился темной смолой:

– А Ян?..

– Еще всех нас переживет, – сказала я, однако не поверив своим словам.

Полночи караван жукообразных бронированных машин пересекал степь. На небосводе сияли плеяды звезд, одна из которых была Эхо, что светила инитийцам. Я оседлала ящик и держалась за веревки, которые его фиксировали. Глухо замотанная в местное «сари», разглядывала серебристые узоры, что пронизывали сиреневую парчу, затянутую на талии широким пепельным поясом, свои ноги, обутые в изящные сапоги на шнуровке, на которые поменяла изношенные зимние ботинки. Ветер трепал высокий хвост: его собрала кочевница, ее расписанные мандалами руки формировали мелкие косички, в которые она вплетала золотые цепочки и инкрустированные драгоценностями украшения. Когда волос цеплялся, я вздрагивала, а рокурианка со смешком извинялась и просила потерпеть.

Инанна с Яном ехали в прицепе, сдавленные грудой музыкальных инструментов, в компании мальчика-певца, который представился Ионой, и шумного барда с сизым носом и нескончаемым запасом баек. Каперы и Симия, что колдовала над моей прической, составили компанию мне.

Я покрутила кончик упавшей на лоб пряди и услышала:

– Ты просто красавица, Вера!

Поблагодарив Симию, я отметила, что выгляжу соответствующе дальнейшим планам – прибывать на Инитий в рваных джинсах не стоило. Это как запереться в роскошный ресторан в потной футболке и попросить стакан воды и бесплатные гренки. На месте Дайеса Лебье я бы даже словом с таким отребьем не обменялась.

– Так… У Ро-Куро есть мир-табула? – Гильгамеш коснулся губ. – Это многое объясняет.

– Ну, «изнанку» вы не шибко давили, жили в содружестве, да? – Партизан Харот закутался в одеяние и надвинул на глаза шляпу. Он устраивался вздремнуть и говорил медленно, позевывая. – Счастливчики.

– А с кем воевать? – благодушно улыбнулась Симия. – Жители внешнего мира просто пересекали границу мира снов, который никто не населял. Вроде отпуска. Правда вот теперь… – Симия помялась и вздохнула. – Оба мира уничтожены.

– Вы из АИН, верно? – подал голос Иона. – Приехали сбывать наши миры?

Я обернулась, покачала головой и ответила неопределенно:

– Не все из нас.

Мальчуган усмехнулся: он выглядел в тот момент старше своих лет, хотя внешне тянул годков на двенадцать. Если бы не лиановидная шея, то сошел бы за чернявого пацана, которые жили в каждом дворе.

Я посмотрела в упор, ожидая, что нас погонят вон, сбросят с механической «брички» или, хуже того, убьют, но попутчики расправили плечи и смотрели уже надменно.

– У вас ничего не выйдет, – сообщил Иона и покачался, держась за носки сапог.

Партизан Харот прыснул со смеху и воскликнул:

– Какая самонадеянность! Расовая черта?

– Вы правы, мы – необычная раса, мы – паразиты, населяющие желудок Туннану, и порой она принимает нас за еду, тогда на Ро-Куро и обрушивается великий потоп. Он – возмездие за наш паразитизм и напоминание о том, что мы приносим Туннану не только чистоту организма, но и нестерпимую боль.

– Вы так самонадеянны, – сказал Гильгамеш с такой мягкой улыбкой, что его слова как будто поддались и зазвучали слаще. – Или же чересчур верите своему Зверю. Ведь если мы отключим Сердце Мира, то вы лишитесь резервов, которые могли бы питать вас дольше положенного срока. Иными словами, вы бы получили отсрочку гибели, что неминуемо идет на вас.

– Господин Гильгамеш, мы ведь уже мертвы. Мы варимся в соках Туннану. Страх конца света для тех, кто обитает внутри космического пожирателя, подобен бессоннице в гробу. Бессмысленная суета.

Я усомнилась в возрасте Ионы: он говорил как древний старик, прошедший теологический курс, далеко не как двенадцатилетний босяк. От Ионы мои сомнения не укрылись, и он подмигнул:

– Я беглый монах. Нас, мальчиков касты Кабиллов, отнимают у матери в младенчестве и отдают на воспитание и последующее служение в Хоре Ви-гэ-хор-ла, взывающему к Туннану. Мы как бы спасаем ее от одиночества, исполняя псалмы через усилитель, который вещает на волне пятидесяти двух герц. Он нас слышит. Так что… – Иона пожал плечами. – Можно сказать, я просто пересказываю все то, чем нас пичкали.

– А сам во что веришь? – спросила я.

– Дай подумать… – протянул Иона. – Да, в общем-то, в то, что нас сварила заживо Туннану, потому что мы создали себе кумиров-торгашей, проклятых идолов, за которые Туннану нас и покарала. Отправились на корм космическим рыбам.

Слух разорвал кашель Яна, который звучал как сход оползня с горы; макет вымученно посмеялся и стер большим пальцем кровоподтек под уголком губ.