Заклятие истинной любви

1. Эванджелина

Эванджелина Фокс всегда верила, что однажды попадет в сказку. Всякий раз, когда в лавку ее отца поступала новая партия диковинок, маленькая Эванджелина немедленно бросалась к ящикам. Рассматривала каждый предмет внутри и задавалась вопросом, может ли он быть тем самым, что перенесет ее в сказку.

Как-то раз в огромном ящике лежала одна лишь дверная ручка. Изысканного зеленого цвета, украшенная драгоценными камнями и таинственно поблескивающая на свету. Эванджелина верила, что если она прикрепит ручку к нужной двери, то попадет в другой мир, где и начнется ее сказочная история.

К сожалению, дверная ручка не помогла открыть нечто удивительное. И все же Эванджелина не теряла надежды на то, что однажды обязательно окажется в необычном месте.

Надеяться на чудо, представлять магический мир и верить в волшебство было для Эванджелины так же привычно, как и дышать. Тем не менее, оказавшись среди магии, она поймала себя на том, что отчего-то дышать в объятиях красивого молодого человека, назвавшегося ее мужем, было тяжело.

Муж. От одного слова у нее кружилась голова. Как? Как? Как? Эванджелина была так потрясена, что могла думать лишь об этом вопросе. У нее не хватило сил даже на то, чтобы просто произнести его вслух.

Если бы сильные руки не удерживали ее, Эванджелина непременно бы рухнула на пол. Слишком многое ей нужно было осознать, и слишком многое она так внезапно обрела.

Последнее, что она помнила, – как сидела рядом с умирающим отцом в их родном доме. Но даже это воспоминание казалось каким-то искаженным. Его смерть словно была частью сюжета выцветшей картины, вот только картина эта не просто потускнела. Некто безжалостно оторвал куски от полотна. Эванджелина не могла вспомнить ни месяцы, предшествовавшие смерти отца, ни все то, что произошло после. Она даже не помнила, как он подхватил лихорадку, которая его и погубила.

Эванджелина знала только одно: ее отца, как и матери, больше нет в живых – и с момента его смерти прошло уже некоторое время.

– Я понимаю, тебе наверняка страшно. Кажется, что ты совсем одна, Эванджелина. Но это не так. – Незнакомец, назвавшийся ее мужем, крепче прижал Эванджелину к себе.

Он был таким высоким, что в его объятиях Эванджелина ощущала себя совсем крохотной. Он обнимал ее, и она чувствовала дрожь, охватившую и его тело тоже. Он не выглядел таким же испуганным, как она сама, но в то же время казался Эванджелине несколько растерянным.

– У тебя есть я, и я все для тебя сделаю.

– Но я тебя не помню, – произнесла Эванджелина. Отстраняться ей не хотелось, но все это было подавляющим. Он давил на нее.

Когда Эванджелина отпрянула, между бровями незнакомца пролегла глубокая морщина. И тем не менее он старался говорить терпеливо, а его голос звучал спокойно и ровно:

– Мое имя Аполлон Акадианский.

Эванджелина замерла в ожидании вспышки узнавания или крошечной его искры. Она нуждалась в чем-то привычном, за что могла бы ухватиться; в чем-то таком, что позволило бы ей тверже стоять на ногах, а Аполлон смотрел на нее так, словно хотел стать для нее этой опорой. Никто прежде не вглядывался в ее глаза так пристально.

Этот мужчина напомнил ей сказочного героя. Широкоплечий, с волевым подбородком, блестящими темными глазами и одеянием, кричащем о богатстве и навевающем мысли о сундуках с несметными сокровищами и внушительных замках. Он был одет в темно-красный плащ с высоким воротом и искусной золотой вышивкой на манжетах и плечах. Под ним Эванджелина заметила что-то вроде камзола. По крайней мере, она думала, что его одежда именно так и называлась. Мужчины у нее на родине, в Валенде, одевались несколько иначе.

Но она, судя по всему, уже была не там. Эта мысль вызвала очередную волну паники, и Эванджелина торопливо выпалила:

– Как я здесь оказалась? Как мы познакомились? И почему я совсем тебя не помню?

– Твои воспоминания стер тот, кто пытался нас разлучить. – В глазах Аполлона что-то промелькнуло, но злость это или боль, Эванджелина не успела разобрать.

Она хотела вспомнить его, но чем сильнее пыталась, тем хуже ей становилось. Голова раскалывалась, а внутри нее образовалась пустота, словно она утратила нечто гораздо более важное, чем воспоминания. В какой-то момент боль стала такой невыносимой, что Эванджелина схватилась за грудь, почти ожидая ощутить под пальцами рваную рану. Но ее не было. Сердце все еще находилось там, где и положено, и она чувствовала, как оно бьется. И все же страшное предчувствие не давало покоя. Ей казалось, что все это неправильно, что сердце ее должно быть разбито так же, как и она сама.

Внезапно ее посетило не ощущение даже, а некая мысль – отрывистая, краткая.

Она должна сообщить кому-то нечто очень важное.

Эванджелина не помнила, что именно ей нужно было передать, но чувствовала, что от этого зависит вся ее жизнь. От одной лишь мысли об этом в жилах стыла кровь. Эванджелина отчаянно пыталась вспомнить, что и кому ей нужно сказать. Возможно, как раз этому самому Аполлону?

Может быть, из-за этого и стерли ее воспоминания?

– Зачем кому-то разлучать нас? – спросила Эванджелина.

Она могла бы задать еще множество других вопросов, могла бы узнать, как именно они познакомились и как давно женаты, но Аполлон выглядел слишком взволнованным.

Он бросил быстрый взгляд поверх ее плеча и тихо сказал:

– Сложно объяснить.

Эванджелина обернулась к странной деревянной двери, рядом с которой лежала, свернувшись калачиком. По обе стороны от нее возвышались два ангела, похожих на воинов, хотя для каменных статуй они выглядели на удивление реалистично. На их расправленных крыльях виднелась засохшая кровь. При виде багровых пятен у Эванджелины защемило сердце, как будто ее тело все еще что-то помнило, хотя разум уже забыл.

– Ты знаешь, что здесь произошло? – задала она вопрос.

На лице Аполлона промелькнуло нечто похожее на чувство вины, но, возможно, то была всего лишь грусть.

– Обещаю, я отвечу на все твои вопросы. Но сейчас нам лучше уйти. Нужно покинуть это место, пока он не вернулся.

– Кто он?

– Злодей, который лишил тебя воспоминаний. – Аполлон схватил Эванджелину за руку, крепко сжав ее, и торопливо потянул за собой, прочь из зала с загадочной дверью и ангелами-воинами.

Тусклые лучи позднего утра освещали стеллажи с манускриптами, перевязанными ленточками и веревками с кисточками на концах. Видимо, они находились в древней библиотеке, но чем дальше продвигались, тем более новыми выглядели книги.

Полы из пыльного камня сменил блестящий мрамор, потолки стали выше, освещение – резче, а вместо манускриптов на полках появились тома в кожаном переплете. В свете утренних лучей Эванджелина снова попыталась найти что-то знакомое. Что-нибудь, что помогло бы ее воспоминаниям вернуться. В голове у нее немного прояснилось, но ничего хоть сколько-нибудь знакомого Эванджелина так и не увидела.

Она и впрямь попала в настоящую сказку и, скорее всего, пробыла в ней достаточно долго, чтобы повстречать как героев, так и злодеев, да еще и оказаться в гуще сражения добра и зла.

– Но кто же он? – не унималась Эванджелина. – Кто тот человек, что лишил меня памяти?

Аполлон невольно замедлил шаг, но спустя несколько мгновений устремился вперед еще быстрее.

– Обещаю, я все тебе расскажу, но сперва нам нужно покинуть это место…

– Ох, святые небеса! – воскликнул кто-то неподалеку.

Эванджелина обернулась и увидела фигуру в белой мантии, замершую между книжными полками. Женщина – что-то вроде библиотекаря, как предположила Эванджелина, – прижала ладонь ко рту, удивленно глядя на них. У нее на лице отражалось истинное благоговение, а взгляд широко распахнутых глаз не отрывался от Аполлона.

В зал вошла еще одна библиотекарь. Она ахнула и тотчас упала в обморок, рассыпав стопку книг по полу, а первая женщина выкрикнула:

– Случилось чудо!

Еще больше библиотекарей и ученых выступали вперед и оглашали зал удивленными восклицаниями.

Толпа так стремительно окружила их, что Эванджелина невольно прижалась к Аполлону, словно в поисках защиты. Сначала библиотекари, затем слуги и придворные. Наконец, в библиотеку ворвались широкоплечие стражники в сверкающих доспехах, без сомнения, привлеченные всеобщим шумом.

Зал, в котором они находились, в высоту занимал не меньше четырех этажей, но внезапно он показался Эванджелине крошечным и удушливым, поскольку к ним приближалось все больше и больше незнакомых людей.

– Он вернулся…

– Он жив…

– Настоящее чудо! – наперебой повторяли они с нескрываемым благоговением в голосе, а по щекам всех собравшихся текли слезы.

Эванджелина была совершенно сбита с толку и не понимала, что происходит. Казалось, она стала свидетелем события, место которому в храме. Возможно ли, что она вышла замуж за святого?

Эванджелина бросила взгляд на Аполлона, пытаясь вспомнить его фамилию. «Акадианский» – так он сказал. Она не смогла воскресить в памяти ни одной истории об Аполлоне Акадианском, но о нем наверняка слагали немало легенд. Впервые увидев его, она решила, что он вполне может сойти за героя, однако толпа смотрела на него так, словно он был кем-то гораздо, гораздо большим.

– Кто же ты? – прошептала Эванджелина.

Аполлон поднес ее ладонь к губам и поцеловал костяшки пальцев, отчего тело Эванджелины охватила дрожь.

– Я тот, кто никому не позволит причинить тебе вред.

Услышав его слова, несколько человек поблизости восхищенно ахнули.

Затем Аполлон повернулся к галдящей толпе и поднял ладонь, призывая к тишине.

Собравшиеся мгновенно подчинились, а гул стих. Кто-то даже опустился на колени.

Удивительно, как стремительно успокоилась столь большая толпа. Казалось, они все затаили дыхание, когда над их головами разнесся голос Аполлона:

– Я вижу, что некоторым из вас трудно поверить своим глазам. Но это реально. Я жив. И когда вы покинете этот зал, передайте всем, кого увидите, что принц Аполлон умер и прошел через ад, чтобы вернуться обратно.

Принц. Эванджелина едва успела осмыслить это короткое слово и все, что с ним связано. Почти в ту же секунду Аполлон отпустил ее руку и быстро снял бархатный камзол, а затем и льняную рубашку.

Кто-то ахнул, и Эванджелина тоже не сдержала удивленного возгласа.

Грудь Аполлона была безупречной, гладкой и мускулистой, а над сердцем красовалась потрясающая татуировка двух мечей, скрещенных в форме сердца. В его центре виднелось имя. Эванджелина.

До сих пор все происходящее напоминало Эванджелине лихорадочный сон, из которого ей, возможно, удалось бы вырваться. Но ее имя на груди Аполлона оказалось более весомым, чем сказанные им ранее слова. Он вовсе не был незнакомцем. Он знал ее достаточно хорошо, чтобы запечатлеть ее имя на своем собственном теле.

Он повернулся, чтобы показать кое-что еще, и увиденное поразило не только Эванджелину, но и всю собравшуюся толпу. Красивая, гордо выпрямленная спина Аполлона была испещрена паутиной жутких шрамов.

– Эти отметины – та цена, что я заплатил за возвращение из мертвых! – выкрикнул он. – И когда я говорю, что побывал в аду, именно это я и имею в виду. Но мне нужно было вернуться. Мой долг – исправить ошибки, совершенные за время моего отсутствия. Я знаю, многие винят в моей смерти моего брата Тиберия, но они заблуждаются.

По толпе прокатился удивленный тихий ропот.

– Меня отравил человек, которого я считал другом, – прорычал Аполлон. – Лорд Джекс – вот кто убил меня, а затем стер воспоминания моей жены Эванджелины. И я не успокоюсь, пока Джекса не найдут и он не заплатит за свои преступления собственной жизнью!

2. Эванджелина

Голоса эхом отражались от стен, заставленных книжными стеллажами, а библиотека полнилась шумом. Стражники, гремя доспехами, клялись отыскать бесчестного лорда Джекса, а придворные и ученые в лощеных мантиях, словно градом стрел, осыпали Эванджелину и Аполлона вопросами.

– Когда вы очнулись, Ваше Высочество?

– Как вы вырвались из преисподней, мой принц?

– Почему лорд Джекс украл ваши воспоминания? – Эти слова пожилой придворный, прищуривший глаза, адресовал Эванджелине.

– Довольно, – прервал их Аполлон. – Я не для того рассказывал вам об ужасах, которые пережила моя жена, чтобы вы нападали на нее с вопросами, ответов на которые нет. Я посвятил вас в происходящее лишь по той причине, что требую найти лорда Джекса – неважно, живым или мертвым. Впрочем, прямо сейчас я бы с радостью посмотрел на его бездыханное тело.

– Мы вас не подведем! – выкрикнули стражники.

Выкрики о справедливом наказании и Джексе сотрясли стеллажи древней библиотеки и обрушились на Эванджелину. Внезапно всего этого стало слишком много. Шум, вопросы, круговорот незнакомых лиц, рассказ Аполлона о том, как он прошел через ад…

Со всех сторон до нее доносились громкие голоса, но слова слились в единый невыносимый звон в ушах.

Эванджелина хотела прижаться к Аполлону – единственному знакомому в этой новой реальности. Но он также являлся влиятельным принцем, поэтому не мог принадлежать только ей одной. Аполлон был нужен и всем остальным тоже. Эванджелина боялась беспокоить его новыми вопросами, хотя их накопилось так много. Она до сих пор не знала, где именно находится.

Со своего места Эванджелина разглядела овальное окошко, расположенное под аркой книжных полок. За бледно-голубым стеклом виднелись зеленые хвойные деревья, высокие, словно башни, и покрытые толстым белоснежным слоем. В Валенде снег выпадал редко, и никогда он не шел такой густой, как сейчас, как будто мир был пирогом, а снег – густой белой глазурью.

Как Эванджелина заметила ранее, мода здесь тоже отличались. Стражники выглядели как рыцари из древних сказок, а придворные носили строгие наряды, почти как у Аполлона. Мужчины были в камзолах, а женщины отдавали предпочтение изысканным бархатным платьям с открытыми плечами и заниженной линией талии, украшенным парчовыми поясами или нитками жемчуга.

Прежде Эванджелина не видела, чтобы кто-то так одевался. Но слышала, что где-то так бывает.

Ее мама родилась на Великолепном Севере, и она рассказывала бесчисленные истории об этих удивительных землях. То были всего лишь сказки, которые тем не менее создавали впечатление, что Великолепный Север – самое волшебное место во всем мире.

К сожалению, сейчас Эванджелина не чувствовала никакого волшебства.

Взгляды Аполлона и Эванджелины на мгновение пересеклись, и он тут же отвернулся от поредевшей толпы, окружавшей их. Очевидно, люди начали расходиться, чтобы разнести весть о воскрешении принца Аполлона. А почему бы и нет? Эванджелина никогда раньше не слышала, чтобы кто-то возвращался из мира мертвых. И от этой мысли она почувствовала себя совсем незначительной рядом с таким великим человеком.

В книжном зале осталось всего несколько человек, но Аполлон не обращал на них внимания и внимательно смотрел Эванджелине в глаза.

– Тебе нечего бояться.

– Я и не боюсь, – солгала она.

– Ты смотришь на меня иначе. – Аполлон одарил ее улыбкой столь очаровательной, что Эванджелина удивилась, как же сразу не поняла, кто он такой.

– Ты ведь принц, – пискнула она.

Аполлон улыбнулся еще шире.

– Тебя это беспокоит?

– Нет, просто… – Эванджелина едва не ляпнула, что прежде и не мечтала выйти замуж за принца.

Разумеется, подобные мечтания все-таки посещали Эванджелину. Вот только в ее воображении все складывалось совсем по-другому. Происходящее здесь и сейчас превосходило все ее детские фантазии о королевских особах, замках и дальних краях. Но Эванджелина отдала бы все на свете, лишь бы вспомнить, как именно попала сюда, как влюбилась и вышла замуж за этого мужчину. Как потеряла, казалось, часть своего сердца?

И тут ее осенило. В сказках за волшебство всегда приходилось платить. Ничто и никому не давалось задаром. Простолюдинки всегда расплачивались за то, что становились принцессами. И внезапно Эванджелина задумалась, а не являются ли ее утраченные воспоминания той ценой, которую она заплатила за все это?

Неужели она обменяла свои воспоминания и часть своего сердца на то, чтобы быть вместе с Аполлоном? Могла ли она совершить столь непростительную глупость?

Улыбка Аполлона вдруг смягчилась и из очаровательной превратилась в ободряющую. Потом он заговорил, и голос его прозвучал спокойно, как будто Аполлон понимал, что сейчас чувствует Эванджелина. Или, быть может, он хорошо знал ее, хотя она совсем не знала его. И все же у него на груди красовалось ее имя.

– Все будет хорошо, – тихо, но твердо произнес Аполлон. – Я понимаю, тебе слишком многое нужно осмыслить. Мне ужасно не хочется тебя покидать, но я должен уладить некоторые вопросы. Стражники пока проводят тебя до покоев. Обещаю надолго тебя одну не оставлять. Поверь, для меня нет никого важнее тебя, Эванджелина.

Аполлон еще раз поцеловал ей руку и бросил на нее прощальный взгляд, прежде чем удалиться прочь в сопровождении личной стражи.

Эванджелина же осталась на месте и внезапно почувствовала себя одиноко. Голова раскалывалась от роя терзающих ее вопросов, ответов на которые Эванджелина все никак не находила. Если Аполлон только восстал из мертвых, то как мог узнать, что именно с ней случилось? Что, если он ошибался насчет того, что это лорд Джекс стер ее воспоминания, а Эванджелина, напротив, была права, думая, что расплатилась ими лишь по собственной глупости? И эти подозрения навели ее на мысль, а сможет ли она когда-либо вернуть их?

Вопрос этот не давал ей покоя, прокручиваясь в голове снова и снова, пока она следовала за стражниками, которым Аполлон приказал сопровождать ее по замку. Они не были расположены к разговорам, но все же поведали Эванджелине, что замок Аполлона называли Волчьей Усадьбой. Его возвел первый король Великолепного Севера – прославленный Вульфрик Доблестный, чье имя всколыхнуло в памяти истории о Севере, которые рассказывала ей мама.

По сравнению с родными землями, где росла Эванджелина, Север был невероятно древним; казалось, каждый камень под ногами хранил тайну ушедшей эпохи.

В каком-то из коридоров Эванджелина увидела множество дверей с самыми замысловатыми ручками. Одна из них была вылита в форме маленького дракончика, другая напоминала крылья феи, но еще там находилась волчья голова в красивой цветочной короне. Именно такие ручки и манили потянуть за них, заставляли подозревать, что в них некогда вдохнули жизнь, совсем как в колокольчик, который висел на двери, ведущей в лавку диковинок ее отца.

Стоило Эванджелине подумать об этом, как сердце ее пронзило острой болью – не только от мыслей о колокольчике, но и о лавке диковинок, о родителях, обо всем, что она потеряла. Воспоминания, словно бурный поток, обрушились на нее столь внезапно, что Эванджелина не сразу поняла, как перестала двигаться.

Стражник с густыми рыжими усами наклонился к ней и участливо поинтересовался:

– Ваше Высочество, с вами все в порядке? Может, одному из нас понести вас на руках?

– Ох, нет-нет, – выпалила Эванджелина, ужаснувшись от предложения. – Я вполне способна идти самостоятельно. Просто столько всего случилось… Что это за зал?

– Крыло Доблестей. Многие считают, что раньше здесь располагались покои наследников Доблестей, но никто не знает наверняка. Двери не отпирали с тех пор, как погибли члены той семьи.

– Но ты можешь открыть нас.

Странный голос доносился словно из одной из дверей. Эванджелина покосилась на обоих своих стражников, но никто из них, казалось, его не услышал. Тогда и она притворилась, что тоже ничего не заметила. Эванджелина и так находилась в затруднительном положении. Не стоило усугублять ситуацию, утверждая, что она слышит голоса, исходившие от неодушевленных предметов.

К счастью, больше ей ничего не мерещилось. Когда стражники остановились перед искусно украшенными двойными дверями, инкрустированные драгоценными камнями ручки радостно сверкнули, но не издали ни единого звука. Эванджелина услышала лишь тихий шелест, когда двери отворились, впуская ее в самые роскошные покои, которые ей когда-либо доводилось видеть.

Внутри оказалось столь прекрасно, что ей вдруг показалось, будто здесь должны раздаваться чудесные трели арфы и нежное щебетание птиц. Все вокруг, куда бы ни падал взгляд, сверкало, переливалось золотом и было украшено цветами. Внушительный камин обрамляли стебли многоцветных лилий, а столбики кровати были увиты лозами с белыми бутонами, похожими на клематис. Даже огромную медную ванну, которую Эванджелина увидела в купальне, заполняли цветы. Вода, от которой поднимался пар, была фиолетовой, а на поверхности плавали нежные белые и розовые лепестки.

Эванджелина подошла ближе и окунула пальцы в воду. Все казалось таким идеальным.

Даже служанки, поспешившие помочь ей принять ванну и переодеться, были совершенно прекрасны. К удивлению, Эванджелина насчитала их около дюжины. Все они разговаривали милыми голосами и услужливо помогали ей облачиться в платье – такое же невесомое, как шепот.

Платье с открытыми плечами и прозрачными рукавами было сшито из нежного розового тюля и украшено дымчато-розовыми лентами, точно такими же, как на глубоком вырезе платья. Маленькие бутоны роз усыпали приталенный лиф. Струившаяся юбка ниспадала до самых пят. Для завершения образа служанка заплела золотисто-розовые волосы Эванджелины в корону и украсила ее венком из позолоченных цветов.

– Ваше Высочество, поверьте моим словам, вы выглядите великолепно.

– Благодарю…

– Мартина, – подсказала служанка, чтобы Эванджелина не мучилась, пытаясь вспомнить имя. – Я тоже выросла в Меридианной империи. Его Высочество решил, что мое присутствие поможет вам быстрее освоиться.

– Должно быть, принц весьма заботлив.

– Когда дело касается вас… он старается предусмотреть каждую мелочь.

Мартина улыбнулась, но в ее словах сквозила легкая неуверенность, и Эванджелина на мгновение замерла от настигших ее сомнений. Образ Аполлона, как и все остальное, казался слишком идеальным, чтобы быть правдой.

Когда Эванджелина наконец-то осталась одна, она посмотрела в зеркало и увидела принцессу. О таком можно было только мечтать.

И все же Эванджелина не чувствовала себя таковой.

Она словно воплощала собой образ принцессы, наряженной в утонченное платье, получившей и принца, и замок в придачу, но в то же время Эванджелина ощущала себя той, кто всего этого совсем не имел. Ей казалось, что она просто примерила чужой наряд и играла роль, из которой могла бы легко выйти, вот только она не представляла, кем еще ей быть. А все потому, что она больше не чувствовала себя той девочкой, которой была раньше, – девушкой, полной надежд, верящей в сказки и любовь с первого взгляда, мечтающей обрести «долго и счастливо».

Останься она той девочкой, то, возможно, приняла бы резкие перемены и не стала бы задавать так много вопросов.

Но что-то случилось с той девочкой – что-то случилось с ней. И Эванджелина не могла отделаться от мысли, что проблема крылась не только в утраченных воспоминаниях.

Невыносимая боль все еще терзала ее сердце, как будто оно было разбито и от него остались лишь острые осколки. Эванджелина прижала ладонь к груди, словно боялась лишиться и того, что осталось от сердца. И снова ее охватило неотвратимое чувство тревоги, что среди забытого было кое-что более важное – важнее всего остального, важнее всего на свете.

Она должна была передать кому-то нечто жизненно важное. Но как бы ни пыталась, Эванджелина никак не могла вспомнить, что именно должна рассказать и кому.

3. Эванджелина

Солнце уже клонилось к закату, и в покоях Эванджелины начало темнеть. Она расхаживала туда-сюда по коврам, отчаянно пытаясь вспомнить хоть что-нибудь из своей прошлой жизни. Она лишь надеялась, что по возвращении Аполлон сможет дать ответы на изводившие ее вопросы. Но когда двери в ее покои наконец-то открылись, вместо принца Эванджелина встретилась с пожилым лекарем и парой его молодых учениц.

– Я лекарь Ирвис Стиллграсс, – представился ей бородатый мужчина в очках, сидевших на самом кончике его острого носа. Указав на двух девушек рядом с собой, он добавил: – А это мои ученицы, Тельма и Ирелл. Его Высочество приказал нам задать несколько вопросов, чтобы понять, какая часть ваших воспоминаний была утрачена.

– Есть ли способ их вернуть? – спросила Эванджелина.

Лекарь Стиллграсс, Тельма и Ирелл одновременно поджали губы. Эванджелина приняла этот жест за отрицательный ответ, что даже не удивило ее. Еще один тревожный знак. Эванджелина всегда надеялась на лучшее, но сегодня надежда отчего-то покинула ее. Она по-прежнему хотела понять, что же с ней случилось.

– Вам лучше присесть, принцесса, – предложил лекарь, указывая на мягкое кресло у камина, и Эванджелина послушно опустилась на него.

Молодые ученицы остались стоять, почти нависая над ней, а Стиллграсс принялся задавать вопросы.

– Сколько вам лет?

– Мне… – Эванджелина внезапно замолчала, пытаясь отыскать в памяти нужный ответ. В одном из последних четких воспоминаний ей едва исполнилось шестнадцать лет. Отец тогда еще был жив, и Эванджелина смутно помнила его счастливую улыбку, когда он открывал новый сундук с диковинками. Но больше Эванджелина ничего не смогла припомнить.

Остальные воспоминания оказались размытые и нечеткие, словно она смотрела сквозь грязное окно, за которым угадывались лишь очертания пейзажа, но четко разглядеть его не представлялось возможным. Эванджелина была уверена, что отец ее умер через несколько месяцев после этого краткого воспоминания, но не могла воскресить в памяти подробностей. В глубине души она просто знала, что его больше нет и с тех пор прошло некоторое время.

– Думаю, мне семнадцать.

Тельма и Ирелл записали ее ответ, а лекарь Стиллграсс задал следующий вопрос:

– Расскажите о вашем первом воспоминании о принце Аполлоне.

– Я только сегодня его встретила, – произнесла Эванджелина и сделала небольшую паузу, а потом все же спросила: – Знаете ли вы, когда мы с ним познакомились на самом деле?

– Я здесь для того, чтобы задавать вопросы, а не отвечать на них, – бодро ответил лекарь Стиллграсс и вновь принялся пытать Эванджелину: помнит ли она их с Аполлоном помолвку, их свадьбу, ночь его смерти?

– Нет.

– Нет.

– Нет.

На все вопросы у Эванджелины был лишь один ответ. Но когда она пыталась спрашивать то же самое у лекаря, тот неизменно отказывался отвечать.

В какой-то момент в покои вошел незнакомый молодой человек. Эванджелина даже не заметила, как он проскользнул внутрь, но внезапно встал прямо за спинами Тельмы и Ирелл.

Одет незнакомец был почти так же, как ученицы лекаря: в длинную тунику из коричневатой кожи, надетую поверх облегающих черных брюк и подпоясанную двумя кожаными ремешками. На одном бедре крепился набор ножей и флаконов, а на другом – держатель для записной книжки. Ее он уже держал в руках, но его манера письма сильно отличалась от других учеников лекаря.

Молодой человек писал размашисто, помахивая пером так, что Эванджелина то и дело поглядывала на него. Поймав ее взгляд, он подмигнул и приложил палец к губам, тем самым велев ей помалкивать.

И по какой-то причине она ничего не сказала.

Эванджелина чувствовала, что его здесь быть не должно, пусть и одет он был совсем как остальные. И он единственный из всех этих лекарей проявлял к ней участие, пока она пыталась дать хоть какие-то ответы. Незнакомец ободряюще кивал и сочувственно улыбался ей, а когда Стиллграсс выдавал какой-нибудь особенно неприятный комментарий, многозначительно закатывал глаза.

– Я подтверждаю, что ваши воспоминания о минувшем годе полностью утрачены, – черство сказал Стиллграсс, глядя на Эванджелину с важным видом. – Мы оповестим Его Высочество, и один из нас будет каждый день навещать вас и проверять, не вернулась ли память.

Трое лекарей направились к выходу. Стиллграсс прошел мимо молодого человека, даже не взглянув на того, но и Ирелл, и Тельма заметили его.

– Простите, лекарь Стил… – начала Тельма, но Ирелл, лицо которой вытянулось от удивления при виде незваного гостя, дернула ее за рукав мантии, не позволив сказать больше ни слова.

Они втроем покинули покои Эванджелины, но незнакомый молодой человек отчего-то задержался.

Он неторопливо подошел к Эванджелине и вытащил из кармана прямоугольную красную карточку.

– Я бы ни за что не поверил в это, если бы не увидел все собственными глазами, – тихо произнес он. – Мне жаль, что вы потеряли память. Если вам захочется поговорить и, возможно, получить ответы на некоторые вопросы, я смогу заполнить пробелы.

Он протянул Эванджелине карточку.

– Но какие вопросы… – удивленно спросила Эванджелина, прочитав странные слова на карточке.

Но незнакомец уже исчез.

В камине потрескивал огонь.

Эванджелина внезапно очнулась ото сна, хотя вовсе не собиралась засыпать. Она сидела в кресле у камина, поджав под себя ноги, и размышляла о маленькой красной карточке с именем Кристофа Найтлингера. Что странно, Эванджелина до сих пор чувствовала, как незнакомец вкладывает карточку ей в ладонь.

Но она ощутила и кое-что еще. Мужские руки скользнули под нее, бережно подняли и прижали к груди, от которой пахло бальзамом и чем-то древесным.

Аполлон.

Все внутри у нее скрутилось узлом.

Эванджелина сомневалась, что именно Аполлон держал ее в объятиях, но не стала открывать глаза, поддавшись искушению оставаться в неведении. Сложно сказать, почему она вдруг пожелала притвориться спящей или почему ее сердце забилось быстрее оттого, что он нес ее на руках. Аполлон должен был ответить хотя бы на некоторые ее вопросы. И все же Эванджелина боялась их задавать.

Она не понимала, чем вызван этот страх: тем, что Аполлон был принцем, или же тем, что он все еще оставался для нее незнакомцем.

Руки еще крепче сжались вокруг ее тела. Эванджелина напряглась. Но затем ей показалось, что она начинает кое-что вспоминать. Ничего особенного, просто смутное воспоминание о том, как ее несли куда-то на руках. Потом у нее в голове пронеслась мысль: «Он пронесет ее не только через ледяные воды. Он пройдет вместе с ней сквозь бушующий огонь и пламя, если понадобится, вырвет из лап войны и вызволит из разрушенных городов и расколотых миров…»

У нее внутри что-то щелкнуло, и на одно мгновение Эванджелина почувствовала себя в безопасности. Ей стало вдруг так спокойно. Но не хватило слов, чтобы точно описать возникшее ощущение. Эванджелина знала лишь, что никогда раньше не испытывала ничего подобного такому глубокому чувству защищенности.

Она медленно приоткрыла глаза. За окном уже воцарилась ночь, а в ее покоях горел только огонь в камине, отчего большая часть помещения была погружена в тень, за исключением фигуры принца, который держал ее на руках.

Тусклый свет пламени падал на Аполлона, придавая кончикам его темных волос золотистое свечение и подчеркивая линию волевого подбородка, пока он нес Эванджелину к кровати.

– Прости, – шепнул Аполлон. – Не хотел тебя будить, но на кресле неудобно.

Он осторожно уложил Эванджелину на пуховое одеяло и быстро поцеловал в щеку. Поцелуй вышел таким невесомым, что она, возможно, и не заметила бы, если бы не ощущала так остро каждое прикосновение Аполлона и медленное скольжение горячих рук по своему телу.

– Сладких снов, Эванджелина.

– Постой, – выпалила она, хватая его за руку.

На лице Аполлона отразилось изумление.

– Ты хочешь, чтобы я остался?

Вероятно, ей стоило ответить «да».

Они были женаты.

Он был принцем.

Властным.

И очень привлекательным принцем.

Она многое бы отдала за то, чтобы оказаться рядом с таким мужчиной.

Аполлон поглаживал ее запястье большим пальцем, ожидая ответа.

– Мне жаль, что я тебя не помню. Но я пытаюсь… – едва слышно произнесла Эванджелина.

Аполлон легонько сжал ее пальцы.

– Эванджелина, я не желаю, чтобы ты страдала, но прекрасно вижу, как тебе плохо от потери памяти. И если так случится, что воспоминания не вернутся, мы вместе создадим новые.

– Но я хочу вспомнить! – Более того, Эванджелина чувствовала, что ей необходимо все вспомнить. Ей все еще казалось, что она должна что-то кому-то рассказать, но память никак не возвращалась. – Быть может, есть какой-то способ вернуть воспоминания? Что, если заключить сделку с тем человеком, который отнял их у меня?

– Нет, – отрезал Аполлон, качнув головой. – Даже если бы способ и существовал, он не стоил бы подобного риска. Лорд Джекс – чудовище, – грубо добавил он. – Он отравил меня в ночь после нашей свадьбы, и из-за него тебя обвинили в убийстве. Пока я был мертв, тебя едва не казнили. У Джекса нет ни совести, ни чести. Если бы я хоть на секунду подумал, что он может помочь, то достал бы его даже на краю земли и привел к тебе. Но если он найдет тебя, боюсь, мы больше никогда не увидимся.

Аполлон глубоко вздохнул, а потом заговорил вновь; голос его звучал гораздо мягче:

– Я могу только представить, как больно смириться с этим, но, возможно, оно и к лучшему, Эванджелина. Джекс поступал с тобой ужасно, просто непростительно, и я искренне верю, что для твоего же блага будет лучше оставить все это в прошлом.

4. Аполлон

Покойный король Роланд Титус Акадианский всегда презирал слово «хороший». Хорошими называли слуг, крестьян и других простолюдинов, которым не хватало индивидуальности. Принц же должен быть умным, могущественным, мудрым, проницательным, даже жестоким, если придется, но никак не хорошим.

Король Роланд частенько говорил своему сыну Аполлону:

– Если тебя называют хорошим, значит, ты больше ни на что не способен. Человек ведет себя хорошо только потому, что так принято. Но ты, будучи принцем, должен стать кем-то бо́льшим.

В детстве Аполлон воспринял этот совет как разрешение быть легкомысленным по отношению и к своей собственной жизни, и к другим людям. Он не был жестоким, но и не обладал теми достоинствами, которые превозносил его отец. Аполлон всегда считал, что у него еще достаточно времени стать умным и могущественным, мудрым и проницательным. Однако он и не подозревал, что в процессе превращался в кого-то другого.

Эту тревожную истину Аполлон осознал, когда очнулся после зачарованного сна, в который его погрузил бывший друг лорд Джекс. Узнав, что весь Великолепный Север считает его погибшим, Аполлон ожидал увидеть бесчисленные охапки цветов и толпы скорбящих людей, которые оплакивали его даже после того, как официальный траур закончился.

Как оказалось, жизнь в королевстве текла своим чередом. Не прошло и двух недель, а от воспоминаний об Аполлоне осталась лишь заметка в скандальной газетенке, где о нем не было сказано ничего примечательного.

Аполлон находился под действием проклятия Лучника, когда наткнулся на эту заметку, опубликованную на следующий день после его так называемого «убийства». В газете упомянули лишь о гибели принца. И описали его одним скромным словом – «дорогой». Там ничего не говорилось ни о его великих деяниях, ни о выдающейся храбрости, да и как он мог ее проявить, если большую часть своего времени позировал для портретов?

Теперь, когда Аполлон шел по коридорам Волчьей Усадьбы, направляясь на встречу с Кристофом Найтлингером из «Ежедневной Сплетни», все эти картины вызывали у него лишь раздражение.

Он получил второй шанс, чтобы добиться большего, как и наставлял отец. После вчерашнего шокирующего возвращения из мертвых Аполлон заметил, что подданные стали относиться к нему иначе. Голоса звучали тише, головы склонялись куда быстрее, а в глазах появилось столько удивления, будто он стал кем-то бо́льшим, чем простым смертным.

И все же Аполлон никогда не чувствовал себя таким уязвимым или несчастным.

Все слова его были ложью. Он вовсе не вернулся из мира мертвых. Его проклинали, и проклинали, и проклинали. Сейчас, впервые почти за три месяца, он не был околдован, но чувствовал себя проклятым из-за того, что сотворил с Эванджелиной.

Аполлон полагал, что, освободившись от проклятия Лучника, станет меньше вспоминать о ней. Ведь это проклятие заставляло его охотиться на Эванджелину. Находясь под его влиянием, он думал о ней каждую секунду. Каждую минуту задавался вопросом, где она и чем занята. Перед его мысленным взором всегда стояло ее ангельское личико. Аполлон желал только ее одну, но, когда нашел, им завладело жгучее желание ее выпотрошить.

Он все еще желал Эванджелину, но уже иначе. Когда он увидел ее, желание убить пропало. Отныне он хотел защитить Эванджелину и обеспечить ее безопасность.

Вот почему он стер ее воспоминания.

Знал, что так будет к лучшему. Джекс обманул Эванджелину так же, как когда-то обманул Аполлона, заставив стать его другом. Если Эванджелина снова попадет в плен к Джексу, он попросту ее уничтожит. Аполлон же сделает ее счастливой. С ним Эванджелина станет настоящей королевой, которую будут любить и обожать. Он с лихвой искупит вину за то, что сотворил с ней в прошлом, если только она никогда ни о чем не узнает.

Узнай она, что именно Аполлон забрал ее воспоминания, то все пойдет прахом.

Лишь один человек знал, что это Аполлон стер память Эванджелины. Но если все сложится удачно, волноваться о нем уже не придется. А что касается поисков Джекса, то Аполлон надеялся, что утренняя беседа с народом поможет ему в этом вопросе.

Наконец он добрался до небольшой комнатки в башне, где и назначил встречу. Обычно он предпочитал более величественную обстановку: просторные залы с большим количеством света, окон и роскошных украшений, которые ни на мгновение не позволяли забыть о том, что он принадлежит к королевской семье. Но сегодня Аполлон выбрал непримечательную комнату в башне, потому что не хотел, чтобы кто-то подслушал грядущий разговор.

Как только Аполлон переступил порог комнаты, Кристоф Найтлингер мгновенно поднялся и отвесил поклон.

– Рад видеть вас живым и полным сил, Ваше Высочество.

– Уверен, мое возвращение весьма благоприятно скажется на популярности вашего издания, – ответил принц. Все еще таил обиду из-за того, как скудно его чествовали в той статье.

Разумеется, Кристоф Найтлингер сделал вид, что ничего не заметил.

Он лишь растянул губы в улыбке. Казалось, он всегда пребывал в хорошем настроении. Его зубы, как невольно подметил Аполлон, были такими же белыми, как кружевное жабо на рубашке.

– Конечно же, наша беседа тоже внесет свой вклад. Благодарю вас, что нашли время встретиться со мной. Моих читателей терзают вопросы о том, как вам удалось воскреснуть и каково быть мертвым, а еще видели ли вы живых.

– Я не собираюсь отвечать на эти вопросы, – прервал его Аполлон.

Улыбка мигом сползла с лица Кристофа.

– Ваша статья должна быть посвящена бесчестным деяниям лорда Джекса и тому, как важно его немедленно схватить.

– Ваше Высочество, не знаю, в курсе ли вы, но я уже упоминал о проступках этого человека в утреннем выпуске.

– Так напишите снова, и в этот раз позаботьтесь о том, чтобы его деяния выглядели еще более отвратительно. И пока этого преступника не найдут, я требую, чтобы о нем писали каждый день. Его имя должно стать в один ряд с самым мерзкими существами на свете. Это нужно не только мне, я делаю все это ради безопасности принцессы Эванджелины и всего Великолепного Севера. Поэтому, как только лорда Джекса поймают, вы получите ответы на свои вопросы. Но сначала исполните мою просьбу.

– Разумеется, Ваше Высочество, – согласился Кристоф, улыбнувшись.

Но это была уже не та улыбка, что раньше. В ней не отражалось его природного добродушия. Ему пришлось растянуть губы в приветливой улыбке, потому что Аполлон был принцем и у Кристофа не было иного выхода.

При виде этого Аполлон почувствовал, как нечто похожее на вину кольнуло его сердце. На секунду его даже посетила мысль смягчить требования, но потом он снова вспомнил слова отца. Нельзя быть хорошим.

Закончив встречу с Кристофом, Аполлон захотел проведать Эванджелину. Разумеется, за ней приглядывали слуги, которые сообщали ему последние новости. И до сих пор они говорили, что принцесса здорова и все еще ничего не помнит.

Аполлон всей душой надеялся, что после вчерашнего предостережения она откажется от любых попыток вернуть память. Но та Эванджелина, которую он знал, никогда не сдается. В конце концов, она нашла способ избавить его от проклятия Лучника, и Аполлон опасался, что если подвернется возможность, то она сможет вернуть и свои утраченные воспоминания. Именно поэтому Аполлон не планировал оставлять ей ни единого шанса.

Он уже позаботился о том, чтобы этим утром она была занята. Аполлон предпочел бы лично занять ее время, но такой шанс ему представится позже.

Для начала стоило разобраться с еще одной проблемой.

Совет Великих Домов.

Вчера он встретился с несколькими его представителями, чтобы доказать, что он не самозванец и в самом деле вернулся из мертвых. Потом разразились бесконечные споры о том, что делать с наследником-самозванцем, который пытался украсть его трон. Но проблема эта решилась сама собой: во время Совета Великих Домов мошенник сбежал.

Видимо, самозванца, выдававшего себя за наследника трона, предупредили служанки, которые были им очарованы.

Аполлон отправил за ним нескольких стражников, но в настоящее время у него были более первостепенные задачи.

Принц замедлил шаг, подойдя к двери, которая вела в зал совета. Он всегда напоминал Аполлону гигантский оловянный кубок. Стены имели слегка округлую форму, из-за чего повисшие в воздухе слова звенели подобно серебру. Это даже придавало обсуждениям и спорам остроту, как у рыцарских клинков. В центре помещения находился старинный стол из белого дуба, который, как поговаривали, стоял здесь со времен первого короля Великолепного Севера Вульфрика Доблестного – сурового мужчины из другой эпохи, что сидел сейчас на дальнем конце стола.

Стоило Аполлону войти в зал, как все голоса разом смолкли. Но, судя по открывшейся перед ними картине, все разговоры крутились исключительно вокруг нового члена совета – знаменитого Вульфрика Доблестного. Лишь Аполлон знал, кем на самом деле был Вульфрик. Никто в Совете даже не подозревал, что вплоть до вчерашнего дня он сам, как и остальные члены семьи Доблестей, были заперты в Доблести, спрятанной в этом же замке.

Отныне Вульфрик носил гордое имя лорд Вейл. И все же каждый мужчина и каждая женщина в Совете отчего-то тянулись к нему. Это играло Аполлону на руку, ведь теперь он мог с легкостью осуществить свой план, но ему все равно было неприятно видеть, как советники реагировали на появление легендарного первого короля Севера, даже не зная, кем он был на самом деле.

– А вот и он, восставший из мертвых! – проревел Вульфрик, и вслед за его словами раздались аплодисменты, которые распространились по залу подобно лесному пожару. Когда принц Аполлон направился к столу из белого дуба, члены Совета вскочили на ноги и радостно захлопали ему.

Вульфрик подмигнул. Словно давал понять, что они союзники. «Мы заодно, – говорил его знак. – Мы друзья».

Но Аполлон слишком хорошо помнил предательство своего последнего друга. Если Вульфрик тоже решит пойти против него, Аполлон не сможет противостоять членам прославленной семьи. Поэтому оставалось только держать свое слово и надеяться, что Вульфрик сделает то же самое.

– Вижу, многие познакомились с новым членом Совета, – сказал Аполлон, намеренно сформулировав это как утверждение, а не вопрос.

Хотя Аполлона еще официально не короновали, он все равно обладал большей властью, чем Совет. Конечно, на Великолепном Севере принц не мог стать королем, пока не женится. Но закон этот, как и его предстоящее восхождение на трон, был по большей части показным. Королевские мероприятия, такие как коронации и Нескончаемая Ночь, помогали принцу завоевать расположение своего народа и наполняли королевство надеждой и любовью.

Тем не менее Совет Великих Домов не был совсем уж бессилен. Они не могли помешать Аполлону включить в Совет еще один Великий Дом, однако имели право вступить с принцем в конфликт и раскопать опасные тайны, которые Аполлон желал бы похоронить навсегда.

Не хватало еще, чтобы все королевство прознало, что прославленные члены семьи Доблестей внезапно восстали из мертвых и теперь выдают себя за Великий Дом Вейлов.

Аполлона считали погибшим всего несколько недель, но для всего мира Доблести были мертвы уже сотни лет.

Он до сих пор пытался свыкнуться с той мыслью, что рассказы о Доблестях оказались правдой и что члены этой семьи все это время были заперты в замке. Думать о том, какой шум поднимется в королевстве, если все об этом узнают, было невыносимо. Аполлон боялся даже представить, какие вопросы задаст Эванджелина, узнав, что Арку Доблестей она открыла своими же собственными руками.

Похоже, его брат Тиберий с самого начала знал, что Эванджелина это сделает.

Аполлон лишь надеялся, что подозрения Тиберия о том, что случится после открытия арки, окажутся ошибочны.

– Лорд Вейл и его семья были рядом, когда я вернулся к жизни, – спокойно объяснил Аполлон, и он даже не лгал. Онора Доблестная, жена Вульфрика, избавила его и от проклятия Лучника, и от зеркального заклятия. Аполлон чувствовал себя в долгу перед ней, и поэтому искренне добавил: – Без этой семьи меня здесь, возможно, и не было бы. В качестве награды я нарекаю их Великим Домом и дарю земли, где они смогут заботиться о других так же, как позаботились обо мне.

В зале на мгновение воцарилась оглушительная тишина. Но кое-что не укрылось от внимания Аполлона. Хотя члены Совета ранее проявили к Вульфрику симпатию, они все же сомневались в этом суровом мужчине, а после заявления Аполлона и вовсе разволновались.

Прежде Аполлон – как и отец до него, как и отец его отца, – никогда не удостаивал семью чести именоваться Великим Домом. Сделать это было довольно просто, но стоило словам повиснуть в воздухе, как отменить решение становилось крайне сложно. Дать власть всегда проще, чем отнять ее.

Аполлон чувствовал, что каждый член Совета опасается лишиться власти.

Он даже представил вопросы, которые прямо сейчас крутились в головах представителей Великих Домов: «Вы только воскресли, неужели вы и вправду считаете это мудрым решением? Быть может, вы желаете создать и другие Великие Дома? И почему так уверены, что этот дом достоин стать Великим – стать таким, как мы?»

– Моя семья благодарит вас за щедрость, Ваше Высочество. Для нас большая честь стать членами этого Совета и находиться среди замечательных людей. – Голос Вульфрика звучал мягко, но взгляд его был жестким и непоколебимым, пока он изучал всех собравшихся за столом из белого дуба. Он посмотрел в глаза каждому советнику, и многие из них даже перестали дышать.

В детстве Аполлон слышал множество историй об этом человеке. Ходили слухи, что Вульфрик Доблестный одним боевым кличем ввергал в ужас целые армии и отрывал головы врагам голыми руками. Он объединил враждующие северные кланы в единое королевство и построил Волчью Усадьбу в качестве свадебного подарка для своей жены, после того как украл ее у другого мужчины.

На первый взгляд, человек перед ним не выглядел таким уж грозным, как утверждалось в книгах. Аполлон был куда выше и носил гораздо более изысканные одежды. И все же Вульфрик обладал тем неуловимым, о чем всегда говорил отец Аполлона. Вульфрик воплощал в себе все то, что принц всю жизнь пытался достичь, но так и не преуспел.

Члены Совета не произнесли ни слова, пока Вульфрик не отвел от них взгляд.

Только после этого лорд Байрон Беллфлауэр осмелился заговорить:

– Добро пожаловать в Совет, лорд Вейл. Надеюсь, вас уже посвятили во все последние события королевства. Однако есть несколько важных вопросов, которые необходимо сегодня обсудить.

Беллфлауэр повернулся к Аполлону. В отличие от тех, кто одними из первых увидел принца живым, он не смотрел на него с удивлением или благоговением.

Они не ладили уже долгие годы, и по насмешливому взгляду Беллфлауэра Аполлон понял, что за время его отсутствия тот стал еще более неприятным человеком. Ходили слухи, что возлюбленная Байрона умерла, хотя Аполлон не удивился бы, узнав, что она инсценировала свою смерть, чтобы сбежать от лорда.

– Итак, – громко сказал Беллфлауэр и многозначительно замолчал, ожидая, когда внимание всех собравшихся полностью переключится на его персону.

Большинство советников были уже в возрасте, но Аполлон и лорд Беллфлауэр приходились друг другу почти ровесниками. В детстве их связывала дружба, но ровно до тех пор, пока юный Байрон не повзрослел настолько, чтобы понять, что Аполлону суждено унаследовать целое королевство, в то время как ему достанется один лишь замок на холодной унылой горе. Аполлон бы с удовольствием исключил Байрона из Совета, но, к сожалению, замок Беллфлауэр охраняла внушительная личная армия, с которой он не стремился вступать в конфронтацию.

И подобная ситуация могла возникнуть почти со всеми членами Совета. Если бы кого-то из них исключили, это породило бы серьезные последствия, которых Аполлон старался избегать.

Байрон тем временем продолжил, обращаясь к принцу:

– Мне известно, что вчера вы беседовали с некоторыми членами Совета о скорой коронации. Однако в свете имеющихся вопросов о вашей жене многие считают подобный шаг неблагоразумным.

Аполлон напрягся.

– Что еще за вопросы о моей жене?

Беллфлауэр внезапно усмехнулся, словно только этих слов и ждал от принца.

– Некоторые из нас недоумевают, зачем лорду Джексу стирать память Эванджелине. Что такого она знает, что может навредить ему? Если только… это не она помогла лорду Джексу отравить вас.

– Это заявление – самая настоящая измена, – резко перебил его Аполлон.

– Тогда предоставьте нам доказательства обратного, – сказал Беллфлауэр.

– Не вижу необходимости.

– Ну почему же, это и правда поможет, – поддержала Байрона леди Касстел. Она была одним из старейших и мудрейших советников, поэтому остальные часто прислушивались к ее словам. – Я не верю, что ваша жена убийца, но после вашей смерти о ней ходили весьма нелицеприятные слухи. И к тому же она прибыла сюда из другого королевства. Если вы предоставите доказательства ее невиновности, это пойдет только на пользу. Ваши подданные наконец-то поймут, что Эванджелина – полноправная жительница королевства и полностью предана своему принцу.

– И что, по-вашему, я должен сделать?

– Вам с Эванджелиной нужен наследник, – без раздумий ответила леди Касстел. – Это пойдет на благо не только всему королевству, но и защитит вас. Тиберий был лишен титула и теперь числится пропавшим…

При упоминании имени брата Аполлон невольно вздрогнул, и шрамы на его спине тотчас заныли. Реакция эта не укрылась от некоторых членов Великих Домов.

К счастью, особенного удивления они не выказали, поскольку никто не знал, что жуткие шрамы на спине ему оставил родной брат. Посвящены в это были лишь Хэвелок и несколько вампиров. Его личный страж непременно унесет эту тайну в могилу, а вот в молчании вампиров Аполлон сомневался, потому старался вовсе о них не думать. У него и без того было достаточно проблем – взять хотя бы внезапную просьбу Совета произвести на свет наследника.

Но, судя по решительному тону леди Касстел, эта тема обсуждалась задолго до заседания.

– Нет никого, кто мог бы напрямую претендовать на трон, – продолжила она. – Если с вами снова что-то случится, очередной самозванец легко приберет королевство к рукам.

– Со мной все будет в порядке, – процедил Аполлон. – Однажды я уже победил смерть, и больше она за мной не явится.

– Но в конце концов она вернется за тобой, – подал голос Вульфрик Доблестный. – Смерть придет за всеми нами, Ваше Высочество. Рождение наследника не просто защитит королевство – оно поможет на некоторое время отпугнуть саму смерть.

Вульфрик окинул собравшихся за столом торжествующим взглядом. Если бы захотел, он мог бы поведать всем советникам, что Аполлон на самом деле никогда не возвращался из мертвых, и все же Вульфрик этого не сделал.

Хотя Аполлону не хотелось этого признавать, он прекрасно понимал, что Вульфрик прав. Мало кто решится бороться за трон, если появится преемник. Кроме того, рождение наследника укрепит его отношения с Эванджелиной. Как только у них появится ребенок, она ни за что не оставит Аполлона. Но он не хотел принуждать ее оставаться с ним.

– Эванджелина все еще не помнит меня, – сказал Аполлон.

– Разве это проблема? – Беллфлауэр пожал плечами. – Вы принц, и она должна быть счастлива, что вышла за вас замуж. Без вас она была бы никем.

Аполлон бросил на него неприязненный взгляд и на мгновение задумался о том, а не скрывалось ли в презрительных словах Байрона нечто большее, чем подозрение, что Эванджелина помогала Джексу убить принца.

– Эванджелина не какая-то там девушка. Она моя жена. И вопрос о наследнике я подниму только после того, как она почувствует себя более комфортно со мной.

– И сколько времени это займет? – спросил Беллфлауэр, повысив голос, словно пытаясь привлечь и остальных на свою сторону. – Я был там вчера. Ваша жена выглядела рядом с вами как испуганный призрак, вся бледная и дрожащая! Если бы вы беспокоились о судьбе королевства, то избавились бы от нее и нашли себе новую жену.

– Мне не нужна другая жена. – Аполлон поднялся так резко, что кувшины с вином опрокинулись, а несколько виноградин высыпались из тарелок на столешницу. Этот разговор зашел слишком далеко.

Кроме того, они отклонились от темы, которую планировал обсудить Аполлон.

– Никто более не смеет обсуждать Эванджелину. Следующий, кто унизит ее, не произнесет ни единого слова в этом зале. Если вас и впрямь заботит судьба королевства, то прекратите беспокоиться о преданности Эванджелины и начинайте лучше искать лорда Джекса. Пока он жив, ни о какой безопасности не может быть и речи.

5. Эванджелина

С наступлением нового дня Эванджелина по-иному взглянула на происходящее. Оно уже не казалось горячечным сном с размытой картинкой, а скорее напоминало мозаику из разноцветного витражного стекла. В покоях витали ароматы лавандового чая, масляной выпечки и незнакомой, едва различимой травянистой сладости, навевавшей воспоминания о великолепных ухоженных садах.

На одно прекрасное мгновение Эванджелина поймала себя на мысли, что именно так и ощущается совершенство.

По крайней мере, должно ощущаться.

Однако все внутри нее разрывалось на части, словно противясь этой прекрасной идиллии. Тихий, но твердый голосок в голове настойчиво шептал: «Это не идеально, все это неправильно». Но больше он ничего не успел произнести – его заглушили множество других, более радостных возгласов.

Шум нарастал постепенно и теперь доносился прямо из-за двери. Затем, будто цветочный фейерверк, ее покои заполонили и сами обладатели задорных и звонких голосов.

Ими оказались три портнихи, и все они широко улыбались, приветствуя Эванджелину:

– Доброе утро, Ваше Высочество!

– Вы выглядите отдохнувшей, Ваше Высочество!

– Надеемся, вы хорошо выспались, Ваше Высочество, ведь сегодня много дел!

Девушек сопровождала вереница слуг, которые несли рулоны ткани, катушки лент, корзины с различными украшениями и перьями, нитками жемчуга и шелковыми цветами.

– Зачем все это? – спросила Эванджелина.

– Для вашего королевского гардероба, конечно же, – одновременно ответили три мастерицы.

– Но у меня уже есть наряды. – Эванджелина бросила вопросительный взгляд на маленькую нишу между ее спальней и ванной комнатой, где была обустроена гардеробная.

– Верно, у вас имеется повседневный гардероб, – сказала главная портниха, или она не была главной вовсе, а просто любила поболтать. – Нам же поручено сшить для вас наряды для особых случаев. На коронации вы должны выглядеть сногсшибательно. Королевский бал тоже не за горами, да и Охота может начаться в любой день.

– Потом вы, конечно же, организуете свой собственный Совет, – добавила самая высокая мастерица. – И для всех этих встреч ваши наряды должны быть идеальны.

Девушки тотчас принялись щебетать о необычном цвете волос Эванджелины, который прекрасно подходил для весны, и как было бы замечательно добавить такой оттенок розового к каждому ее наряду.

В самый разгар болтовни и суеты появились другие слуги. Они вкатили золотые тележки, уставленные закусками и угощениями в таком же изобилии, как золотые монеты в сундуках. Эванджелина разглядела и печенье в форме за́мков, и тарталетки с блестящей глазурью на фруктах, и томленные в золотистом соусе груши, и засахаренные финики в миниатюрных коронах, и устрицы на льду с розовыми жемчужинами, искрящимися в лучах солнца.

– Надеемся, вы найдете себе что-то по вкусу, – поклонившись, произнес один из слуг. – Если захотите чего-нибудь другого, только скажите. Его Высочество принц просил передать, что любое ваше желание будет мгновенно исполнено.

– А если вам захочется отдохнуть, просто дайте нам знать, – добавила высокая портниха и достала из кармана миниатюрного фартука измерительную ленту.

Немного погодя, когда с рук Эванджелины снимали мерки для перчаток, мастерица заметила шрам. Он находился на внутренней стороне правого запястья – тонкий и белый, по форме похожий на разбитое сердце. Эванджелина точно знала, что раньше его там не было.

Как только с замерами было покончено, Эванджелина подняла запястье, чтобы получше рассмотреть странное разбитое сердце. Она осторожно провела по нему пальцем. Стоило ей только коснуться шрама, как по коже ее побежали мурашки.

Внезапно ей показалось, что пузырь, внутри которого она находилась все это время, лопнул. Хлоп. Хлоп. Хлоп.

Интерес к угощениям, сладостям и восхитительным тканям померк в тот самый момент, когда Эванджелина уставилась на маленькое разбитое сердечко. Она совершенно не помнила, откуда именно оно взялось, зато все еще слышала тихий голосок в своей голове, который предупреждал ее, что здесь не все идеально.

Эванджелина продолжала изучать отметину, изо всех сил пытаясь вспомнить, как она ее получила, пока не заметила, что высокая портниха как-то странно на нее косится. Тогда Эванджелина быстро прикрыла шрам другой ладонью.

Портниха ничего не сказала о сердце. Но смотрела на него так пристально, что Эванджелина невольно почувствовала необъяснимую тревогу. Потом она увидела, как мастерица эта незаметно выскользнула из покоев, хотя остальные еще продолжали работать.

Эванджелина не знала, стал ли ее шрам причиной для беспокойства, или же она неверно истолковала реакцию этой девушки. Казалось, тревожиться было решительно не о чем, разве что из-за тихого голоска в сознании, упрямо шептавшего, что здесь что-то не так. Хотя, кто знает, возможно, проблема состояла в том, что она слышит голос в своей голове.

Может, Эванджелина и прислушалась бы к нему, если бы ее бросили в темницу. Но она попала в настоящий замок, совсем как в одной из маминых историй, и вышла замуж за прекрасного принца, который восстал из мертвых и, как оказалось, был отчаянно влюблен в нее. Ее новая жизнь была не просто сказкой – она больше походила на легенду.

Эванджелина окончательно запуталась в ворохе невесомых тканей и паутине противоречивых мыслей. Тем временем в ее покоях появилась еще одна посетительница – вчерашняя ученица лекаря. Эванджелина помнила, что ее зовут Тельма.

Сколь долго она наблюдала за ней, Эванджелина не представляла, поскольку в тот момент примеряла малинового оттенка накидку с капюшоном из плотной бархатной ткани, который закрывал ей глаза.

– Я пришла провести осмотр, Ваше Высочество, – сказала Тельма. – Быть может, мне стоит наведаться к вам позже?

– О нет, останьтесь. Я всего лишь исполняю роль подушечки для булавок, – ответила Эванджелина, надеясь, что ее голос звучит жизнерадостно, хотя внутри все сжималось от тревоги.

– Как ваши утраченные воспоминания? – спросила Тельма. – Что-нибудь вспомнили?

– Боюсь, что нет, – ответила Эванджелина и замешкалась. Стоит ли рассказывать о странном голосе, который раздавался у нее в голове?

Но следующие слова Тельмы вынудили Эванджелину не торопиться с признаниями.

– Жаль, что вы ничего не вспомнили.

Возможно, Эванджелине просто померещилось, и все же она могла поклясться, что ученица лекаря вовсе не выглядела огорченной. Совсем напротив. Тельма облегченно выдохнула, и эта странная реакция напомнила Эванджелине о том, что прошлым вечером сказал ей Аполлон: «Джекс поступал с тобой ужасно, просто непростительно, и я искренне верю, что для твоего же блага будет лучше оставить все это в прошлом».

До сих пор Эванджелина старалась не думать об этом. Размышления об утраченных воспоминаниях отбирали у нее остатки сил, а вынырнуть из пучины беспокойства становилось все сложнее и сложнее. Эванджелине хотелось верить, что если она сможет найти способ вернуть память, то все мгновенно наладится.

А вдруг Аполлон прав? Что, если воспоминания только усугубят ее и без того тяжелое состояние? Казалось, принц был искренне обеспокоен тем, что однажды память Эванджелины вернется. А теперь и Тельма выглядела так, словно чувствовала то же самое – словно Эванджелине и правда лучше не вспоминать о прошлом.

И все же избавиться от беспокойства у нее никак не получалось. Возможно, это было связано с тем, что ей приходилось довольствоваться только лишь заверениями Аполлона.

– Тельма, прошлым вечером я кое-что слышала и хотела бы узнать, правда ли это. Аполлона в самом деле убили в ночь после нашей свадьбы, а меня обвинили в убийстве?

Стоило вопросу повиснуть в воздухе, как с лица Тельмы сошли все краски.

– Я никогда не верила, что это сделали вы.

– Но другие были убеждены в этом?

Тельма помрачнела и неохотно кивнула.

– Те времена выдались тяжелыми для всех нас. Но теперь, когда принц Аполлон вернулся, все плохое осталось позади. – Она медленно выдохнула, словно стремясь вернуть себе спокойствие, а потом мечтательно добавила: – Как чудесно, что принц ожил ради вас!

Тельма одарила ее взглядом таким искренним, таким милым, чистым и благоговейным, что Эванджелина на мгновение почувствовала себя неловко из-за того, что едва не доверилась тревожному голоску в голове.

К тому времени, когда портнихи, лекарь и слуги наконец-то ушли, уже наступил поздний вечер. В покоях Эванджелины, из которых совсем недавно доносился непрекращающийся гул, словно из оживленного улья, воцарилась непривычная даже тишина, прерываемая лишь потрескиванием огня в камине и отдаленным боем башенных часов. Впервые за весь день Эванджелина осталась одна.

Тишина тем не менее сохранялась недолго. Вскоре после того, как все посторонние покинули ее покои, в дверь постучали.

– Могу я войти? – раздался с той стороны голос Аполлона.

Охваченная нешуточным волнением, Эванджелина взглянула в ближайшее зеркало, чтобы проверить, как она выглядит, и быстро пригладила волосы.

– Входи, – наконец сказала она, все еще пытаясь успокоиться.

Дверь тихо отворилась, и Аполлон уверенно шагнул через порог.

Он по-прежнему был красив и по-прежнему являлся принцем.

Не то чтобы Эванджелина ожидала, что он за одну ночь изменится внешне или перестанет носить королевский титул. И все же она так и не свыклась до конца с правдой. Аполлон стоял в ее покоях, такой высокий и величественный. И она вдруг подумала, что он наверняка знает, настолько хорош собой и какой эффект производит на нее.

Он улыбнулся еще шире, и щеки Эванджелины зарумянились. Она лишь надеялась, что однажды перестанет смущаться перед ним. Они ведь знакомы всего полтора дня, а их общего прошлого Эванджелина совсем не помнила.

– Я слышал, ты весь день провела в замке. Не хочешь прогуляться со мной? – сказал Аполлон с легкой усмешкой в уголках рта, словно намекая, что им предстояло нечто большее, чем прогулка.

Все внутри нее сжалось от волнения.

Виной тому могло стать возвращение воспоминаний, или, возможно, Эванджелину и правда тянуло к нему.

– Да, с удовольствием.

– Рад это слышать.

Аполлон поднес Эванджелине мягкую белую накидку, подбитую белоснежным мехом. Он помог ей одеться и задержал теплые пальцы на ее затылке, перебирая мягкие локоны. Казалось, он сделал это намеренно, а не случайно. По правде говоря, Эванджелина начала подозревать, что все действия Аполлона были четко выверены.

Покинув ее покои, он кивнул ожидающим у входа стражникам. Точнее, почти незаметно опустил подбородок, но в этом коротком движении чувствовалась сила отданного приказа.

Стражники одновременно склонили головы и отступили, чтобы Эванджелина с Аполлоном могли пройти. Затем они последовали за ними, держась на почтительном расстоянии.

Первые несколько залов замка Эванджелина и Аполлон прошли в молчании, освещенные теплым светом бра, украшавших старинные стены. В голове у Эванджелины крутилось множество вопросов, которые она хотела бы задать Аполлону, но сейчас чувствовала лишь нервное возбуждение.

Возможно, она не рискнула заговорить из-за близости стражников, облаченных в сверкающие бронзовые доспехи. Они шли немного позади, но Эванджелина слышала стук их ботинок по каменному полу, и ей казалось, что если она произнесет хоть слово, то они обязательно услышат.

Внезапно Аполлон взял ее за руку, и Эванджелина удивилась.

– Чтобы ты перестала думать о страже и начала думать обо мне, – шепнул он, легонько сжимая ее пальцы.

Это было… приятно. Его крупная ладонь бережно укрывала ее маленькую ладошку. Тем не менее волнение никуда не делось, по-прежнему мешая завести разговор. Признаться честно, беспокойство охватило Эванджелину еще сильнее, чем прежде. Все эти эмоции и впечатления были для нее в новинку, и она не совсем понимала, как реагировать на происходящее. Аполлон не был обычным юношей, который трудился в конюшнях или в пекарне своего отца. Он правил целым королевством и обладал властью, способной влиять на жизни всех его подданных. Но в эти секунды он просто держал ее за руку.

Только Эванджелина набралась смелости спросить, как они впервые встретились, когда вдруг увидела плакат, прибитый к одной из круглых дверей замка.

У Эванджелины кровь застыла в жилах.

Под списком преступлений лорда Джекса находился портрет, если, конечно, его можно так назвать. Изображенный на нем человек напоминал скорее тень с двумя темными провалами вместо глаз и узкой прорезью рта.

Заметив, к чему был прикован ее взгляд, Аполлон притянул Эванджелину ближе к себе.

– Не обращай внимания на эти плакаты.

– Неужели лорд Джекс и правда такой?

Аполлон называл его чудовищем, но она совсем не ожидала, что он выглядит столь жутко и пугающе.

– Это просто грубый набросок. Он больше похож на человека – правда, лишь отчасти. – Слова Аполлона едва ли не сочились ненавистью.

От таких эмоций у Эванджелины появилось желание свернуться калачиком или же спрятаться от него подальше. У Аполлона наверняка имелись все основания злиться, но на одно мгновение Эванджелине остро хотелось сбежать. Или, быть может, все дело в изображении Джекса на плакате?

Мысли ее снова и снова возвращались к неясному образу, и Эванджелина так глубоко погрузилась в размышления, что в какой-то момент перестала понимать, где они находятся и куда направляются. Внезапно она обнаружила, что идет по узкой винтовой каменной лестнице.

Перила с одной стороны полностью отсутствовали, открывая вид на ужасающий обрыв, ведущий к подножию башни. Если бы не круговорот мыслей в голове, которые на время оторвали ее от реальности, Эванджелина ни за что бы не приблизилась к этой лестнице.

Эванджелина вытянула шею, но ступеней впереди оказалось так много, что она не смогла даже разглядеть вершину. Кроме того, лестница была слишком узкой, чтобы идти с Аполлоном бок о бок.

– Куда она ведет? – неуверенно спросила Эванджелина.

– Пусть это останется сюрпризом, – ответил Аполлон. Он следовал позади нее, и Эванджелина отчетливо слышала каждый его шаг. Но никаких других звуков до нее больше не доносилось. Значит, стражники остались внизу, у подножия лестницы, и вскоре Эванджелина начала им завидовать.

– Ты не мог бы намекнуть, куда мы идем? – наконец не выдержала она. – Там находится башня, в которой ты собираешься меня запереть?

Услышав это, Аполлон замер.

Эванджелина сразу поняла, что сморозила глупость.

– Эванджелина, ты не пленница. Я бы никогда не посадил тебя под замок.

– Я… я знаю. Просто пошутила. – И в тот момент ей отчаянно хотелось верить, что она и правда говорила не всерьез. Эванджелина вовсе не думала, что Аполлон действительно запер бы ее в башне, совсем как жестокий король из сказок. И все же сердце ее учащенно забилось, словно отбивало в такт слова: «Опасность! Опасность! Опасность!» Но поворачивать назад было уже слишком поздно.

Они с Аполлоном почти достигли вершины. Еще несколько шагов – и Эванджелина увидела еще одну дверь: простое прямоугольное полотно, лишенное хоть какого-либо узора и украшений.

– Должно быть не заперто, – произнес Аполлон.

Эванджелина разволновалась, но все же послушно сдвинула засов. Дверь распахнулась, и темная ночь тотчас приняла Эванджелину в свои объятия. Ветер засвистел в ушах, и очередной его порыв запутался в ее волосах.

«Только не оставляй меня здесь одну», – в отчаянии подумала она.

– Не волнуйся. Я рядом, – мягко сказал Аполлон.

Эванджелина не знала точно, почувствовал ли он ее страх, или же она просто высказала мысли вслух. Как бы там ни было, принц тут же встал за ее спиной, заслоняя от холодного ветра и окутывая теплом своего тела.

Когда глаза ее привыкли к темноте, Эванджелина увидела, что ночь была не такой уж темной, как ей показалось вначале: из замковых окон внизу лился свет, освещая невысокую зубчатую стену, окружавшую башню со всех сторон. Мир за пределами замка был погружен во тьму, если не считать россыпей звезд, образующих незнакомые созвездия.

– Ты это хотел мне показать? – спросила она.

– Нет, – тихо ответил Аполлон. – Нужно подождать еще пару секунд.

И правда. Спустя несколько мгновений раздался бой курантов.

Динь.

Динь.

Динь.

Динь.

Динь.

Динь.

Динь.

Динь.

Динь.

Динь.

С каждым ударом вдалеке зажигались огоньки. Сперва их было всего несколько – далекие тлеющие угольки, вспыхивающие то тут, то там, совсем как осколки упавших звезд. И внезапно непроглядная ночь словно бы отступила. Мир засиял, как будто небеса и земля поменялись местами, и теперь все вокруг было усыпано мерцающими звездами.

– Что это? – изумленно спросила Эванджелина.

– Наш с тобой подарок. Ночь костров… Древнее благословение Севера, – ответил Аполлон спокойно и тихо, все еще прижимаясь грудью к спине Эванджелины. – Обычно эта ночь предшествует военному походу короля. По всему королевству разжигаются костры, и жители просят благословить их правителя. Отовсюду доносятся пожелания здоровья, неиссякаемых сил и надежды на то, что король возвратится домой целым и невредимым. Узнав, что в честь нас двоих устроят Ночь костров, я подумал, что тебе захочется посмотреть на это. Каждый костер, который сегодня разжег народ, горит для нас с тобой. Прямо сейчас подданные всего Великолепного Севера возносят молитвы за наше здоровье и счастливую жизнь.

– Я будто попала в сказку, – пробормотала Эванджелина. Но стоило словам сорваться с ее губ, как она поняла, что это не совсем так.

Происходящее не напоминало сказку. Это и была самая настоящая сказка. Ее сказка.

Изменилось бы что-нибудь, если бы она помнила, как попала сюда, как встретила Аполлона, как они полюбили друг друга и поженились? Или Эванджелина сейчас чувствовала бы себя иначе? Кто знает, возможно, если бы ее память не пострадала, Аполлон все равно бы заставлял ее сердце так трепетать.

Ветер хлестал по щекам, внизу вспыхивали все новые огни, когда Эванджелина медленно повернулась и посмотрела на принца.

Ее принца.

– Ты смотришь не в ту сторону, – протянул он с дразнящей ухмылкой.

Сердце Эванджелины неистово забилось в груди, будто снова предупреждая: «Опасность! Опасность! Опасность!» И тем не менее Эванджелина сомневалась, что может ему доверять. А возможно, ей нравилась эта опасность.

– Похоже, меня больше привлекает этот вид. – Эванджелина протянула руку и коснулась щеки Аполлона, заставляя его склониться к ней, а затем медленно провела кончиками пальцев по его слегка шершавой коже.

Она не знала, правильно ли поступает. В то мгновение, когда приподнялась на цыпочки и прижалась губами к его губам, Эванджелина чувствовала лишь неподдельное волнение.

– Наконец-то, – прорычал Аполлон. Он прикусил ее нижнюю губу и жадно поцеловал.

В отдалении вспыхнули фейерверки. Эванджелина слышала, как они взрываются в небесах. Аполлон скользнул руками под ее накидку, чтобы притянуть ее ближе к своему телу.

И в тот момент Эванджелина не могла точно сказать, движутся ли они оба к краю башни, или же у нее просто кружится голова. Однако она чувствовала, как ветер дует ей в спину, и знала, что от падения ее удерживают только сильные руки принца.

6. Эванджелина

Мир изменился в одночасье, и дело было не столько в том, что Эванджелина чувствовала бабочек в животе каждый раз, когда вспоминала поцелуй с Аполлоном.

Пока она спала, время года, похоже, сменилось и место зимы заняла весна. Эванджелина выглянула в окно, ожидая увидеть укрытые снегом поля, а не все краски сочной зелени на деревьях и кустах и изумрудный мох, покрывающий глянцевитую поверхность скал. Все это окутывала невесомая пелена серебристого дождя, который барабанил по крышам.

Этим дождливым утром к Эванджелине заглянул другой лекарь, чтобы узнать, не вернулись ли воспоминания, но она так ничего и не вспомнила. Затем в ее покои пришли портнихи, но надолго они не задержались.

Как оказалось, в расписании Эванджелины значилась еще одна встреча, о которой она даже не догадывалась, пока к ней не нагрянул новый гость.

– Добрый день, Ваше Высочество, меня зовут мадам Восс. Очень рада с вами познакомиться. – Женщина присела в идеальном реверансе, и подол ее изумрудно-зеленого платья скользнул по каменному полу. Ее волосы красивого серебристого оттенка были уложены в изящную прическу, а на вытянутом лице пролегали глубокие морщинки от улыбки, отчего на сердце у Эванджелины как-то враз потеплело. – Я буду вашей наставницей во всех королевских делах. Но сначала давайте начнем с вас.

Мадам Восс положила на колени Эванджелине красивую синюю книгу. Страницы ее были покрыты мерцающим золотом, что отлично сочеталось с названием.

Эванджелина прочитала вслух:

– «Величайшая история любви из когда-либо рассказанных: правдивая и полная история Эванджелины Фокс и Принца Сердец».

Мадам Восс испуганно ахнула.

– Какая досадная ошибка!

Она похлопала по книге на коленях Эванджелины, пока название наконец не сменилось на «Величайшая история любви из когда-либо рассказанных: правдивая и полная история Эванджелины Фокс и принца Аполлона Титуса Акадианского».

– Прошу прощения, Ваше Высочество. Книгу только-только напечатали. Я думала, что проклятье ее не затронет, раз уж она совсем новая, – пробормотала мадам Восс и бросила на переплет осуждающий взгляд. – Надеюсь, подобных ошибок вы в ней больше не встретите.

– Вам не за что извиняться, – успокоила ее Эванджелина.

До этого момента она не слишком-то задумывалась о проклятии сказок Севера, о котором ей еще в детстве рассказывала мама. Каждая сказка на Великолепном Севере была проклята. Некоторые истории никак не получалось записать, другие не могли покинуть пределы Севера, а сюжет всех остальных менялся каждый раз, когда их рассказывали, и в конце концов доверять им становилось поистине сложно. Считалось, что любая сказка на Севере изначально описывала правдивую историю, но со временем проклятие исказило все так, что там остались лишь крупицы истины.

– Там, откуда я родом, книги спокойно стоят на полках, – произнесла Эванджелина. – А истории Севера весьма необычны.

Она еще какое-то время разглядывала обложку. Эванджелина впервые видела такое, чтобы слова в книге сменялись прямо на глазах. Мадам Восс отнеслась к этому с раздражением, но для Эванджелины происходящее казалось чем-то магическим. Потому что это и была самая настоящая магия.

И все же Эванджелине стало любопытно, почему в первом названии упоминался Принц Сердец.

В Меридианной империи, где Эванджелина прожила почти всю свою жизнь, Принц Сердец считался мифическим существом – персонажем, встречавшимся в колодах гадальных карт, – а не реальным человеком из плоти и крови. Она вдруг задумалась, не является ли здесь Принц Сердец еще одним прозвищем принца Аполлона?

От этой мысли ей стало не по себе, и Эванджелина снова распереживалась, что ничего не знает о собственном муже. Впрочем, она продолжала убеждать себя в том, что все это не имеет значения. Они с Аполлоном вместе создадут новые воспоминания, как те, что остались с прошлой удивительной ночи.

Тем не менее Эванджелина не могла избавиться от необъяснимого беспокойства, которое охватило ее, когда она открыла книгу мадам Восс.

На титульных страницах разместились потрясающие полноцветные портреты Эванджелины и Аполлона, смотрящих друг другу в глаза на фоне ярких всполохов фейерверка. Аполлон был изображен в роскошном королевском фраке, с накидкой и огромной золотой короной, украшенной крупными рубинами и другими драгоценными камнями.

На секунду Эванджелине показалось, что она увидела на картинке третьего человека – еще одного мужчину, внимательно наблюдающего за ней с края страницы. Но, как и случилось с самым первым названием книги, силуэт только появился, а затем так же быстро исчез.

На следующей странице Эванджелина нашла еще больше иллюстраций, но в этот раз ни одна из них не двигалась. Самый верх листа украшали изображения солнца, луны и звездного неба, а под ними были выведены слова:

Давным-давно девушка, которая искренне верила в сказки, украла сердце прекрасного принца, некогда давшего клятву никогда не влюбляться.

– Это правда? – удивленно спросила Эванджелина. – Принц Аполлон поклялся никогда не любить?

– Так и есть. Некоторые считали это просто шуткой, но мне так никогда не казалось, – призналась мадам Восс. – По правде говоря, его настрой немного пугал меня. Как вам должно быть известно, у нас на Севере есть традиция – мы устраиваем роскошный бал, прозванный Нескончаемой Ночью.

Эванджелина мало что помнила о Нескончаемой Ночи, но не стала признаваться в этом. Она до сих пор не знала, как впервые встретилась с Аполлоном, и даже прошлой ночью так и не решилась расспросить его об этом.

– Аполлон тогда сказал, что бал, если начнется, будет длиться вечно, потому что он не собирался жениться, – продолжила мадам Восс. – А потом он увидел вас. Как жаль, что вы ничего не помните. То была поистине любовь с первого взгляда. Меня там, правда, не было. На ужин пригласили лишь узкий круг лиц, но мне известно, что вы встретились на уединенной поляне, скрытой аркой.

Слово «арка» она произнесла иначе, чем все остальное, словно в нем скрывалось нечто волшебное, а не то, что Эванджелина, вероятно, представила.

– Похоже, арки здесь считаются чем-то особенным? – не сдержала она любопытства.

– Верно, – кивнула мадам Восс. – Их построила семья Доблестей, наши первые король и королева, чтобы путешествовать по всему Северу. Но арки также прекрасно подходят для хранения ценностей. Например, у принца есть арка, которая оберегает дерево-феникс удивительной красоты. Обязательно попросите принца показать его вам. Ах, подождите. – Мадам Восс перевела взгляд на книгу в руках Эванджелины. – Здесь наверняка есть его изображение.

Наставница перевернула страницу, и Эванджелина увидела потрясающий портрет Аполлона, восседающего на ветке одного из самых великолепных деревьев, которые она когда‑либо видела. Каждый его листок, казалось, сверкал. Половина из них, словно феерия теплых цветов осени, переливалась желтым, оранжевым и красновато-коричневым, но остальные были похожи на настоящее золото. Блестящее, искрящееся золото из сокровищниц дракона.

– Это и есть дерево-феникс, – пояснила мадам Восс. – После того как оно вырастает и все его листья распускаются, требуется более тысячи лет на то, чтобы они превратились в чистое золото. Но если сорвать хоть один листок до того, как все они изменятся, дерево мгновенно вспыхнет. Пуф! – Мадам Восс взмахнула рукой, бросив на Эванджелину предостерегающий взгляд.

– Не беспокойтесь, я не стану срывать листья, – заверила ее Эванджелина.

Но мадам Восс уже перелистнула на следующую страницу.

И там снова был изображен Аполлон. Но в этот раз он сидел верхом на белом коне и одет был более скромно: в бриджи темно-коричневого цвета, рубашку с распахнутым воротом и меховой жилет с перекрещенными кожаными ремешками, которые крепили висевшие за спиной золотой лук и колчан со стрелами.

– В этот день принц сделал вам предложение, – сказала мадам Восс. – Нескончаемая Ночь только началась, а принц нарядился персонажем любимой сказки, «Баллады о Лучнике и Лисице».

– Я знаю эту историю, – воскликнула Эванджелина. – Она мне нравится…

Или нравилась. Произнесенные вслух слова казались ей не до конца правдивыми.

– Это ли не прекрасно! – улыбнулась мадам Восс. – Полагаю, вы хорошо знаете сюжет. Принц Аполлон выглядел так роскошно, когда въезжал на бал на своем могучем белом коне, и одет он был совсем как Лучник…

Внезапно Эванджелина перестала что-либо слышать. Голова начала немилосердно раскалываться, а грудь сдавило так, что сделалось невыносимо больно. Ее сердце, казалось, разрывалось на куски, а каждый его удар словно пронзал ее острием стрелы – да и мысли об этом тоже почему-то отзывались болью. Эванджелина отчаянно пыталась вспомнить, почему упоминание ее любимой сказки вызвало столько страданий, но в памяти было…

пусто…

пусто…

пусто…

Чем отчаяннее Эванджелина пыталась воскресить хоть одно короткое воспоминание, тем сильнее болело ее сердце. Ощущения были похожи на те, что она испытывала два дня назад, когда Аполлон нашел ее, свернувшуюся калачиком на полу в старинном зале. Вот только сейчас ей не хотелось плакать. Терзавшая ее боль была острой и полной ненависти – как безмолвный крик, который грозился разорвать ее пополам, если его не выпустить наружу.

И снова она отчетливо вспомнила, что должна кому-то что-то рассказать, но в этот раз желание стало совсем невыносимым.

Глаза мадам Восс расширились в удивлении.

– Ваше Высочество, вы в порядке?

«Нет! – хотелось выкрикнуть Эванджелине. – Я забыла нечто очень важное и никак не могу вспомнить, что именно».

Прошлой ночью она почти убедила себя в том, что может просто отпустить утраченные воспоминания. Но теперь осознала, что то был лишь самообман. Аполлон предупреждал, что возвращение воспоминаний только навредит ей, но ради чего-то особенно важного можно и пострадать. Эванджелина верила, что это именно такой случай.

Она должна все вспомнить. Обязана.

– Прошу меня простить, мадам Восс, – наконец произнесла Эванджелина, с трудом взяв себя в руки. – У меня внезапно разболелась голова. Не могли бы мы отложить наш урок?

– Как пожелаете, Ваше Высочество. Наведаюсь к вам завтра и расскажу, чем закончилась история. И если вы будете хорошо себя чувствовать, то мы также проведем первый урок королевского этикета.

Мадам Восс присела в прощальном реверансе и тихо удалилась.

После ухода наставницы Эванджелина снова принялась изучать страницы книги, гадая, не пробудит ли она в ней еще какие-нибудь чувства или воспоминания. Но записанная на страницах история – история ее с Аполлоном любви – больше походила на детскую книжку с картинками, искаженную сказку без главного злодея.

Эванджелину всегда влекли истории о любви с первого взгляда, но слова «любовь с первого взгляда» упоминались в этой книге так часто, что она невольно ожидала увидеть в конце книги рекламу флакона духов «Любовь с первого взгляда» со слоганом: «Отчаялись найти свое “долго и счастливо”? Хватит искать, пора благоухать!»

Разумеется, ничего подобного Эванджелина не нашла. Да и книга не всколыхнула в ней ни намека на какие-то чувства или воспоминания. И даже сердце ни разу не екнуло.

Отложив наконец книгу, Эванджелина устроилась перед камином. Она ломала голову, пытаясь вспомнить хоть одну историю о потере памяти, которую в свое время могла услышать от мамы, в надежде, что это поможет ей найти способ вернуть память. Но ничего не получалось. В какой-то момент Эванджелина невольно подумала о странном незнакомце, который на днях передал ей маленькую красную карточку со словами: «Если вам захочется поговорить и, возможно, получить ответы на некоторые вопросы, я смогу заполнить пробелы».

Эванджелина тут же бросилась на поиски красной карточки, но нигде ее не нашла. К счастью, у того мужчины было довольно запоминающееся имя.

В этот момент Мартина – молодая служанка, которая, как и Эванджелина, происходила родом из Меридианной империи, – вошла в покои. Она несла в руках поднос, на котором стояла кружка с горячим чаем и свежее малиновое печенье.

– Мартина, – обратилась к ней Эванджелина, – ты когда-нибудь слышала о человеке по имени Кристоф Найтлингер?

Служанка вскинула голову и улыбнулась.

– Разумеется. Я читаю его статьи каждый день.

– Читаешь?

– Он пишет для «Ежедневной Сплетни».

– Для скандальной газеты? – удивленно переспросила Эванджелина.

Как раз сегодня утром она знакомилась со статьями, и некоторые тревожные заголовки хорошо ей запомнились.

Где скрывается лорд Джекс и какое еще чудовищное преступление он собирается совершить?

Самозваный наследник престола все еще на свободе! Проявит ли героизм Гильдия Героев?

Насколько Эванджелина поняла, господин Найтлингер разбавлял скандальные сплетни своим личным мнением. Его статья о лорде Джексе была почти идентична той, что он публиковал накануне, однако Эванджелине пришлись по вкусу другие написанные им истории. Комментарии господина Найтлингера, в частности о самозванце, выдававшем себя за наследника престола, оказались в высшей степени забавными. Он столь красочно описал случившееся, что Эванджелина невольно представила взбалмошного щенка, который украл корону только потому, что она была блестящей, красивой и с ней весело играть. Но затем господин Найтлингер предположил, что самозванец мог быть вампиром!

Эванджелина подозревала, что Кристоф Найтлингер, возможно, не самый надежный источник информации. И тем не менее она была почти уверена, что его взгляд на прошлые события будет несколько отличаться от того, что написано в книге мадам Восс о «любви с первого взгляда». Вероятно, именно господин Найтлингер поможет ей вернуть некоторые ее воспоминания.

7. Эванджелина

Эванджелина всегда любила строить планы, но нынешняя ее задумка оказалась весьма простой – всего лишь однодневная поездка, а не грандиозное событие. Впрочем, она сомневалась, что посещение господина Найтлингера займет целый день. И все же ей хотелось отправиться в путь как можно скорее.

Накануне наставница завершила их урок уже ближе к вечеру. После всплеска волнения, которое Эванджелина пережила во время разговора с мадам Восс, она решила немного вздремнуть. И проснулась только на следующее утро.

Эванджелина так и не нашла маленькую красную карточку с именем Кристофа Найтлингера, но Мартина рассказала, что редакция «Ежедневной Сплетни» располагалась в Шпилях, и дворцовая стража без труда доставит ее туда.

– Шпили произведут на вас неизгладимое впечатление! Там вы найдете всевозможные очаровательные лавочки и даже яблоки, запеченные в драконьем пламени! Уверена, вам понравятся эти милые дракончики, – щебетала Мартина, пока искала пару перчаток, подходящих к наряду Эванджелины.

Сегодня Эванджелина выбрала повседневное платье фиолетового оттенка с открытыми плечами и облегающим лифом, украшенным переливающимся жемчугом и вышитыми золотыми нитями цветами, которые также усеивали ее струящуюся юбку.

– Вот, держите, Ваше Высочество. – Мартина протянула Эванджелине розовую накидку и пару прозрачных фиолетовых перчаток выше локтей. Они совсем не защищали от холода, но выглядели очень красиво. Эванджелина всегда чувствовала себя немного счастливее, когда надевала необыкновенной красоты вещи.

Около ее покоев уже ждали четверо стражников с аккуратно подстриженными усами, в начищенных бронзовых доспехах и бордовых накидках, ниспадающих с плеч.

– Доброе утро. Меня зовут Эванджелина, – представилась она и спросила имена стражников.

– Меня зовут Йейтс.

– Бриксли.

– Квилборн.

– Руквуд.

– Рада познакомиться с вами. Мне бы хотелось посетить Шпили. Кто-нибудь из вас может организовать для меня карету?

На мгновение воцарилась тишина, а затем трое стражников повернулись к тому, кто назвался Йейтсом, – самому старшему мужчине с гладко выбритой головой и густыми черными усами.

– Ваше Высочество, мне кажется, поездка в Шпили – не самая удачная идея. Быть может, мы лучше покажем вам Волчью Усадьбу?

– Почему же моя идея не пришлась вам по душе? Служанка поведала мне, что в Шпилях можно найти множество интересных лавок.

– Все так и есть, но принц Аполлон велел проследить, чтобы вы не покидали территорию замка. Так безопаснее.

– То есть вы хотите сказать, что никто из вас четверых не в силах обеспечить мою безопасность за пределами замка? – съязвила Эванджелина, не испытывая по этому поводу ни малейших угрызений совести.

Стражники помоложе отреагировали именно так, как она и надеялась.

Они выпятили грудь и, казалось, приготовились сию же секунду доказывать ее неправоту.

Однако Йейтс быстро сказал:

– Мы обязаны следовать приказам принца Аполлона. И сейчас он желает, чтобы вы оставались на территории замка, где никто не сможет вам навредить.

При любых других обстоятельствах Эванджелина, возможно, рассмеялась бы над его словами, но стражник выглядел весьма серьезным. А судя его тону, все на Севере хотели ее убить.

– Что именно мне дозволено посетить в Волчьей Усадьбе?

– Все что угодно. Главное не покидать замок.

– А принц Аполлон сейчас здесь?

– Да, Ваше Высочество.

– Замечательно. Тогда отведите меня к нему, – спокойно попросила Эванджелина, уверенная, что произошла какая-то досадная ошибка. Всего два дня назад Аполлон уверял ее, что она никакая не пленница и он никогда не запрет ее в замке. Более того, он выглядел глубоко уязвленным, когда она упомянула об этом. Вероятно, стражники неверно истолковали приказ своего принца.

– Прошу меня простить, но в данный момент принц занят, – ровным голосом возразил Йейтс.

– И чем же?

Стражник раздраженно шевельнул усами.

– Мы не можем разглашать эти сведения, – проворчал он. – Но мы готовы сопроводить вас на прогулку в один из королевских садов.

Улыбка Эванджелины тут же растаяла. Она пыталась вести себя вежливо и любезно, но эти мужчины не выказывали ни малейшего уважения к ней.

Возможно, до потери памяти она не доставляла бы столько хлопот. Возможно, ей хотелось бы просто бродить по замку и садам и вести себя как принцесса, которой легко угодить. Но сейчас ее совсем не заботило поддержание образа довольной и беззаботной принцессы. Она должна была все вспомнить. И шансы вернуть память будут навсегда утеряны, если ее заточат в неприступном замке, где некоторые его обитатели считают, что ей лучше забыть о прошлом.

– Хотите сказать, мой муж сам сообщил вам о том, что не желает меня видеть?

– Нет, но…

– Господин Йейтс, – перебила его Эванджелина, – я хочу видеть мужа. И если вы снова откажете мне или посоветуете прогуляться по саду, то я позволю себе предположить, что вы либо считаете, что моего мужа можно заменить цветами, либо наделили себя правом раздавать мне приказы. Ну так что, я права, господин Йейтс?

Стражник, стиснув зубы, внимательно выслушал ее.

Эванджелина затаила дыхание.

Наконец Йейтс ответил:

– Нет, Ваше Высочество, это не так.

Эванджелина постаралась скрыть облегчение, охватившее ее в ту же секунду, и окинула остальных стражников внимательным взглядом.

– А вы что думаете? – спросила она.

– Нет, Ваше Высочество, – в унисон пробормотали они.

– Замечательно! Пойдемте же скорее к Аполлону.

Но стражники даже не шелохнулись.

– Мы не станем мешать вам искать принца, но и не поведем к нему, – сказал Йейтс.

Эванджелина никогда не любила ругательства, но в тот момент едва удержалась от крепкого словца.

– Я отведу вас к принцу, – выкрикнул новый стражник, стоявший в нескольких футах от них.

Эванджелина в недоумении посмотрела на незнакомого молодого человека.

Он носил такую же форму, как и другие стражники, но на доспехах его виднелось множество глубоких царапин, как будто он лично бывал в битве. Испещренное шрамами лицо также намекало на боевое прошлое.

– Меня зовут Хэвелок, Ваше Высочество.

Он замер в ожидании.

Эванджелина сразу поняла, что он надеется на то, что она вспомнит его. И это только усилило ее разочарование, когда она не ощутила даже проблеска узнавания.

– Все в порядке, – тихо произнес Хэвелок и кивнул на накидку, которую Эванджелина до сих пор держала в руках. – Вам это не понадобится. Принц находится в зале приемов, и камин там занимает целую стену. Верхняя одежда никому не нужна.

Хэвелок не солгал.

Приемный зал представлял собой место, где по вечерам могли собираться дети у камина, чтобы послушать сказки дедушки и бабушки. Эванджелина с любопытством огляделась и задержала взгляд на окнах в пол.

Дождь по ту сторону шел серебристой завесой, и капли его с силой ударяли по стеклу и игрались с темно-зелеными иголками на деревьях. В огромном камине радостно потрескивали поленья, то и дело высекая искры и наполняя комнату новой волной тепла.

И хотя плечи Эванджелины были оголены, она почувствовала, что и впрямь согрелась.

Аполлон стоял у каминной полки и разговаривал с незнакомым мужчиной. Он был ростом с принца, но фигуру его полностью скрывал длинный тяжелый плащ, а голову – глубокий капюшон.

Эванджелина вновь ощутила беспокойство, вспомнив слова стражника, что плащ в этом зале не нужен. Они эхом отдавались в ушах снова и снова, пока она проходила в глубь комнаты.

– Надеюсь, я вам не помешала.

Стоило Аполлону заметить ее, как глаза его вспыхнули.

– Нет, ты как раз вовремя, дорогая.

Человек в плаще и капюшоне не обращал на нее внимания, продолжая смотреть на огонь.

Эванджелина понимала, что, вероятно, нарушает дворцовый этикет, столь бесстыдно разглядывая незнакомца, но ничего не могла с собой поделать. Впрочем, пользы в этом не было никакой. Она лишь убедилась, что человек этот был мужчиной, но не более. Нижнюю половину лица скрывала густая борода, а верхнюю – черная маска, не позволявшая разглядеть ничего, кроме слегка прищуренных глаз.

Аполлон перевел взгляд на незнакомца и сказал:

– Эванджелина, хочу представить тебе Гэррика из Гринвуда. Он лидер Гильдии Героев.

– Рад познакомиться с вами, Ваше Высочество. – Голос Гэррика звучал низко и хрипло, и Эванджелину охватило дурное предчувствие, более сильное, чем раньше.

Она никогда не слышала ни о Гэррике, ни о Гринвуде, но вчерашним утром как раз читала о Гильдии Героев.

Эванджелина попыталась вспомнить, что именно говорилось в той скандальной статье. Кажется, все началось с рассказа о самозванце, который после смерти Аполлона провозгласил себя наследником престола. Самозванец этот якобы был больше озабочен вечеринками и флиртом, чем управлением королевством, поэтому группа воинов взяла на себя обязанность поддерживать порядок в нескольких районах Севера. Они прозвали себя Гильдией Героев. Однако Кристоф Найтлингер усомнился в искренности их намерений: они могли быть как героями, так и преступниками, решившими нажиться на череде неблагоприятных обстоятельств.

– Гэррик возглавляет отряд, который вот‑вот отправится за пределы Валорфелла на поиски лорда Джекса, – пояснил Аполлон.

Герой хрустнул костяшками пальцев и одарил Эванджелину холодной усмешкой.

– Мои люди – отличные охотники. Совсем скоро лорд Джекс будет мертв. Однако ваше содействие поможет нам ускорить события.

– Но чем я могу помочь? – в удивлении спросила Эванджелина. Фантазия услужливо подбросила образы того, как ее привязывают к дереву, чтобы хладнокровно использовать в качестве приманки.

– Не волнуйся, дорогая, – мягко произнес Аполлон, взяв ее за руку. – Больно будет всего мгновение.

– Боль? – Эванджелина отдернула руку и, отшатнувшись, едва не упала, запутавшись ногами в пышной юбке.

– Эванджелина, тебе нечего опасаться.

Гэррик в тот же момент пробормотал:

– Если только вы не боитесь вида крови.

Аполлон бросил на него хмурый взгляд.

– Ты совсем не помогаешь ее успокоить.

– Как и вы, Ваше Высочество. Простите, не хотел показаться грубым, – добавил Гэррик, даже не пытаясь скрыть язвительность в голосе. – Мы провозимся здесь целую вечность, если продолжите миндальничать. Просто расскажите ей о проклятой метке.

– О чем вы? Что за метка? – насторожилась Эванджелина.

Аполлон сжал губы в тонкую линию, а затем взглянул на запястье Эванджелины.

Но Эванджелина уже и так догадалась, о чем идет речь. Как только Аполлон посмотрел на ее прозрачные перчатки, она почувствовала, как шрам в виде разбитого сердца на ее запястье загорелся. Ее сердце тотчас тревожно забилось в груди.

Она вспомнила портниху, которая, увидев шрам, тайком выскользнула из ее покоев. У Эванджелины возникло ужасное предчувствие, что теперь она точно знала, куда именно ушла та женщина. Сбежала, чтобы доложить обо всем Аполлону.

– Шрам на твоем запястье оставил лорд Джекс. Это его метка, и она означает, что ты в долгу перед ним.

– О каком долге речь? – спросила Эванджелина.

– Это мне неведомо, – ответил Аполлон. – Мы можем лишь помешать лорду Джексу получить то, что, как он считает, ему причитается. – Он хмуро взирал на Эванджелину. Кожа его некогда приятного оливкового оттенка отчего-то посерела.

– Но как это сделать?

– Найти его раньше, чем он доберется до тебя. Метка, которую он оставил на твоем запястье, связывает вас двоих. Поэтому Джекс найдет тебя, где бы ты ни находилась.

– Но она же поможет нам обнаружить его самого, – добавил Гэррик. – Связь между вами укажет нам путь к лорду Джексу, но для этого мне нужна ваша кровь.

Он обнажил зубы в хищном оскале, и где-то в зале тотчас раздалось громкое и тревожное карканье. Эванджелина изучала лицо Гэррика, и лишь одно слово билось в ее сознании. Кровожадный.

Эванджелине совсем не нравилась мысль, что она в долгу перед Джексом, но и отдавать свою кровь незнакомцу тоже не желала. На самом деле ей отчаянно хотелось выскочить из этого зала и бежать до тех пор, пока не подкосятся ноги. Однако у нее сложилось впечатление, что Гэррик из Гринвуда был из тех людей, которые с азартом преследует все, что от них ускользает.

– Могу ли я подумать? – спустя некоторое время спросила Эванджелина. – Разумеется, мне бы очень хотелось, чтобы лорда Джекса поскорее поймали, но мне немного не по себе от того, что придется дать свою кровь.

– Что ж, пусть так. – Гэррик дважды щелкнул татуированными пальцами. – Аргос, пора.

Похожая на ворона птица спикировала с одной из балок под потолком и полетела к Гэррику, расправив изящные иссиня-черные крылья. Эванджелина почувствовала, как одно из перьев коснулось ее лица и…

– Ой! – вскрикнула Эванджелина, когда птица резко клюнула ее в плечо. Из двух маленьких ранок вытекли блестящие струйки крови, пачкая платье. Эванджелина попыталась остановить кровотечение ладонью, но Гэррик оказался проворнее. Он двигался почти так же стремительно, как его птица, когда подскочил к Эванджелине и прижал ткань к ране, собирая ее кровь.

– Прошу меня извинить, Ваше Высочество, но у нас нет времени на размышления. К тому же мы все продумали за вас. – Гэррик спрятал окровавленную ткань и, довольно насвистывая, направился к двери. Ворон приземлился ему на плечо.

Эванджелина кипела от ярости, продолжая истекать кровью. Она не знала точно, кто ее больше всего расстроил: наемник, только что натравивший на нее свою птицу, или же ее муж.

Два вечера назад, той ночью на крыше башни, Аполлон был таким милым. Таким заботливым и внимательным. Но сегодня, после того что совершил Гэррик и его птица, после того как она узнала, какие указания Аполлон давал стражникам, Эванджелина увидела принца другими глазами. Он казался совершенно другим человеком. И она не знала Аполлона достаточно хорошо, чтобы с уверенностью утверждать, в какие моменты он был с ней настоящим. Эванджелина полагала, что инцидент со стражниками был всего лишь недоразумением, но теперь сомневалась.

– Ты знал, что Гэррик так поступит? Знал, что он был готов взять мою кровь даже без моего на то согласия?

Аполлон стиснул зубы, но все же ответил:

– Мне кажется, ты не осознаешь, насколько опасен Джекс.

– Вот уж точно. Ты постоянно твердишь, что он злодей. Но сам только что позволил другому мужчине натравить на меня птицу, чтобы выследить и убить Джекса. А еще приказал моим стражникам, которые, к слову, не слишком-то любезны, не выпускать меня из замка, хотя недавно ты обещал, что я никогда не буду здесь пленницей. Так что нет, я не представляю, насколько опасен лорд Джекс, но начинаю видеть угрозу в своем собственном муже.

Аполлон уставился на Эванджелину с неподдельной тревогой.

– Думаешь, я способен тебе навредить?

– Я думаю, что ты – принц и можешь делать все, что тебе захочется.

– Ты ошибаешься, Эванджелина, – произнес он дрожащим голосом. – Я ничего из этого не хотел, но я пытаюсь защитить тебя не только от Джекса. Некоторые люди в этом замке, в особенности советники, считают, что мне нельзя тебе доверять. Они уверены, что ты помогала Джексу убить меня. И если эти люди сочтут, что я ошибаюсь насчет твоей преданности и ты все еще действуешь заодно с ним, мне не удастся тебя уберечь.

– Но ведь Джекс стер мне память, – возразила Эванджелина. – Как я могу действовать с ним заодно?

Аполлон бросил испуганный взгляд на запястье Эванджелины, на котором белел шрам в форме разбитого сердца.

– Кое-кто считает, что он стер тебе память намеренно, чтобы ты не выдала ваших намерений.

– Неужели ты в это веришь? – нахмурившись, спросила Эванджелина.

Некоторое время Аполлон молча смотрел на нее. В его глазах не отражалось больше ни страха, ни злости, но и назвать взгляд теплым и наполненным любовью тоже было нельзя. Он казался холодным и отстраненным, и на какую-то секунду Эванджелина даже испугалась. Аполлон был ее единственным близким человеком на Великолепном Севере. Если бы не он, она осталась бы совершенно одна и без крыши над головой.

– Я не помогаю лорду Джексу, – наконец сказала Эванджелина. – Мои воспоминания исчезли, да, но я точно знаю, что никогда бы так не поступила. Я не собираюсь ни встречаться с ним, ни предавать тебя или кого бы то ни было в этом замке. Но если ты будешь обращаться со мной как с пленницей или пешкой, если позволишь еще раз натравить на меня каких-нибудь животных, то я не стану это терпеть и перестану подчиняться. И вовсе не потому, что я не верна тебе.

Аполлон глубоко вздохнул, и холод покинул его взгляд.

– Я знаю, Эванджелина. И верю тебе. Но значение имеет не только мое мнение.

Он наклонился и коснулся ладонью ее подбородка. Потом опустил глаза, и Эванджелина поняла, что Аполлон хочет ее поцеловать. Он собирался закончить их спор, прижавшись к ее губам своими, и отчасти она готова была позволить ему. Эванджелина не могла рисковать потерять его. В новой реальности у нее не было никого, кроме Аполлона.

Но то, что он стал для нее всем, вовсе не означало, что она отдаст всю власть в его руки.

– Я все еще злюсь на тебя.

Аполлон медленно провел пальцами вдоль ее щеки и запустил их в волосы.

– Как думаешь, ты сможешь простить меня? Мне очень жаль, что все так вышло с кровью. И прости за стражников. Я приставлю к тебе новых. Но ты должна доверять мне и быть осторожной.

Эванджелина упрямо вскинула голову.

– Хочешь сказать, что мне нельзя покидать Волчью Усадьбу?

– Лишь до тех пор, пока мы не поймаем лорда Джекса.

– Но…

Внезапно дверь в приемный зал распахнулась, и стражник, который привел Эванджелину сюда, сообщил:

– Прибыл лорд Слотервуд. Он просит встречи с вами, а также утверждает, что у него есть сведения о лорде Джексе.

8. Аполлон

Хэвелок выбрал идеальное время, чтобы прервать беседу, но Аполлон пожалел, что он упомянул о Джексе. Реакция Эванджелины не заставила себя ждать. На ее лице отражались все эмоции, которые ему с легкостью удавалось считывать. Он замечал и смущение, и страх, и даже гнев, а сейчас, когда она прикусила нижнюю губу, он увидел и любопытство. Она была мотыльком, а Джекс – тем самым пламенем, к которому она летела, не боясь обжечься.

– Хэвелок, проводи лорда Слотервуда в мой кабинет. Я приму его там.

– Могу я присоединиться? – спросила Эванджелина. – Мне бы хотелось послушать, что скажет лорд.

Аполлон сделал вид, что раздумывает над ее просьбой. На самом деле он просто тянул время, желая убедиться, что, выйдя сейчас из зала, Эванджелина не столкнется с лордом Слотервудом нос к носу.

Когда все считали Аполлона мертвым, а он сам находился под заклятием Лучника, ему на глаза попалась одна статья в скандальной газетенке. В ней говорилось, что Эванджелина посещала торжество по случаю помолвки лорда Слотервуда. До сих пор она никак не отреагировала на его имя, но Аполлон не мог рисковать и позволять ей встречаться с человеком, который мог пробудить некоторые из ее воспоминаний. Аполлон боялся, что Слотервуд мог сказать что-нибудь о Джексе, с которым, как подозревал Аполлон, она и появилась на празднике.

– Мне жаль, дорогая, но я не думаю, что это хорошая идея. Помнишь, что я говорил? Многие верят, что ты помогаешь Джексу. И если кто-нибудь узнает, что ты присутствовала на встрече, где раскрылось его местонахождение, ты вновь попадешь под удар, если Джекс снова скроется.

Эванджелина недовольно поджала губы. Она собиралась поспорить – Аполлон ни капли в этом не сомневался. Но, что бы она ни сказала, это не имело значения. Все это было нужно для ее же защиты.

Он вновь погладил ее щеку.

– Надеюсь, ты понимаешь.

– Я понимаю. Но и ты тоже должен понимать, что, пока со мной обращаются как с пленницей, недостойной доверия, я буду вести себя как пленница, а не как твоя жена.

Она отстранилась от Аполлона, не говоря больше ни слова, развернулась вышла из зала, взмахнув золотисто-розовыми волосами.

Внезапно ему захотелось броситься за ней в погоню – отголосок проклятия Лучника, которое заставляло его остановить ее прежде, чем она приблизится к двери, и запретить ей уходить. Но Аполлон подавил это желание. Он понимал, что сейчас ей и правда лучше покинуть его.

И хотя Эванджелина сказала, что не хочет вести себя как его жена, это не отменяло того факта, что она ею уже была. Она принадлежала ему. И рано или поздно она захочет быть с ним так же сильно, как он желал ее.

Спустя несколько минут Аполлон принял лорда Слотервуда в своем личном кабинете.

Робин Слотервуд всегда отличался добродушным характером, который притягивал к нему людей словно магнитом. Но сегодня он даже не улыбался. Под глазами у него залегли темные круги, губы были поджаты, а лицо приобрело землистый оттенок. С тех пор как Аполлон видел его в последний раз, он выглядел постаревшим лет на пять.

– Чудесно выглядишь, друг мой. Помолвка тебе к лицу.

– Как же искусно ты лжешь, – отозвался Слотервуд. – Вид у меня жуткий, а помолвка разорвана. Но я пришел сюда не для того, чтобы обсуждать мою личную жизнь.

– Ты узнал, где искать Джекса? – быстро спросил Аполлон.

– Нет, – тихо ответил Слотервуд, медленно приближаясь к камину. – Это был просто предлог. Вряд ли ты бы захотел, чтобы я сообщил стражнику о браслете Венджинса Слотервуда.

– Так ты нашел его? – Аполлон старался не выдать своего волнения. Браслет этот, не более чем сказочная вещица, упоминался в одной старинной истории, в которую Аполлон никогда полностью не верил. Но совсем недавно он понял, что в некоторых древних сказках скрывается гораздо больше правды – и могущества, – чем ему казалось раньше.

– Нет, – отрезал Слотервуд. – Если он и существует, то у моей семьи его нет. Но я обнаружил кое-что еще, что, как мне кажется, может тебя заинтересовать. – Он протянул Аполлону тяжелый свиток, перевязанный тонким кожаным шнурком. – Будь осторожен с этим. И что бы ты ни делал, не выбрасывай пепел.

9. Эванджелина

И хотя Эванджелине запрещено было покидать замок, чтобы навестить Кристофа Найтлингера, следующим утром вместе с завтраком ей принесли очередной номер скандальной газеты.

Разумеется, этого было совсем недостаточно. Эванджелина все еще хотела нанести личный визит господину Кристоферу Найтлингеру и попросить его рассказать ей все, что он знал о ее прошлом.

Она бы даже согласилась на то, чтобы обозреватель светской хроники пришел к ней в Волчью Усадьбу. Однако он так и не ответил на письмо, которое она написала ему прошлым вечером. Поэтому Эванджелина устроилась на диване и начала читать еще одну скандальную заметку.

Эванджелина не хотела поддаваться любопытству. Она хотела по-прежнему сердиться на Аполлона – и сердилась. Ее плечо все еще болело в том месте, где птица Гэррика прокусила кожу до крови, а сердце каждый раз щемило при мысли, что Аполлон не всегда был таким милым, как в тот удивительный вечер на крыше. И все же Эванджелина не могла не задаться вопросом, куда он так спешно отправился.

Нарядившись в невесомое платье персикового оттенка, расшитое розовыми, белыми и фиолетовыми цветочками, Эванджелина спросила у Мартины, известно ли ей что-нибудь об отъезде принца. Но, как и она сама, служанка узнала об этом из скандальной газеты.

Тогда Эванджелина решила узнать о планах принца у стражников, охранявших ее покои. Она поправила ленты на рукавах-фонариках и, мысленно приготовившись к возможному сопротивлению, шагнула к дверям. Они распахнулись во внешний коридор, где стояли два новых стражника в сверкающих доспехах.

– Здравствуйте, Ваше Высочество, – в унисон сказали они, склонив головы перед ней.

– Я Гензель.

– А я Виктор, – добавил второй.

Эванджелина предположила, что они были родными братьями, учитывая их одинаковые подбородки с ямочками, одинаковые могучие шеи и одинаковые рыжие усы. Ей в голову даже невольно закралась мысль, а обязательно ли всем стражникам отращивать усы для службы?

– Чем можем вам помочь? – с улыбкой спросил Гензель.

Эванджелина на мгновение забыла, зачем покинула покои. Оба стражника были ей незнакомы и пока что казались вполне милыми.

Аполлон все же сдержал слово.

Конечно, ему не составило труда сменить стражу. В его распоряжении наверняка находились тысячи солдат. И все же Эванджелина немного смягчилась по отношению к нему.

– Может ли кто-то из вас сказать, куда отбыл принц Аполлон?

– Извините, Ваше Высочество, но Его Высочество принц не сообщил нам, куда отправится, – ответил Гензель.

– Но у нас есть послание для вас, – добавил Виктор. – Ваша наставница попросила передать. – Он протянул Эванджелине свиток, перевязанный шнурком винного цвета.

Восковой печати не было, а значит, открыть письмо мог кто угодно. При этой мысли сердце Эванджелины сжалось от дурного предчувствия.

Она едва не оттолкнула руку стражника, державшего послание от наставницы, – настоящая пленница не стала бы покорно следовать указаниям своих надзирателей. Но уже спустя несколько мгновений Эванджелина развязывала веревку и быстро читала записку.

Под подписью наставницы Эванджелина обнаружила старательно прорисованную карту садов Волчьей Усадьбы. И лишь чудом разглядела едва заметную надпись в самом конце свитка: «Пожалуйста, приходите!»

Эванджелина не знала, что сильнее поразило ее: слово «пожалуйста» или же восклицательный знак. Возможно, именно сочетание того и другого заставило ее почувствовать, что в просьбе этой кроется нечто большее, чем кажется на первый взгляд.

Часы на башне только пробили одиннадцать, когда Эванджелина покинула замок.

Бархатисто-серое небо было затянуто клубящимися облаками, которые грозили вот-вот пролиться дождем. Опасаясь промокнуть, Эванджелина торопливо шагала по мощеным дорожкам, окаймленным живыми изгородями с яркими пурпурными цветами.

На территории Волчьей Усадьбы располагались четыре роскошных главных сада: Затонувший, Водный, Цветочный и Древний. Но внутри каждого из них скрывались еще четыре малых сада: фей, мхов, тайн и желаний.

Согласно тщательно составленной наставницей карте, Сад желаний, где и располагался Колодец желаний, находился прямо в сердце Цветочного сада. Он же, в свою очередь, был обнесен стеной и окружен рвом, и к нему вел небольшой мост.

Найти Цветочный сад оказалось достаточно легко. Карта была весьма точной, и вскоре Эванджелина уже восхищалась видами идеально ухоженного Цветочного сада.

Прошедший вчера дождь окрасил территорию замка в насыщенные и сочные оттенки – краски столь глубокие, что Эванджелине показалось, что если она дотронется до бутонов, то их лепестки испачкают кончики ее перчаток. Все вокруг выглядело так прекрасно, что стало почти невыносимо. Эванджелина не желала очаровываться красотами сада. Чувствовала, как близка была к тому, чтобы вновь попасть под чары Аполлона.

Но как же трудно было не восхищаться видом. Пусть даже отчасти. Серебристый туман окутывал сады, словно волшебной завесой, рассыпая таинственные искорки по всем деревьям и кустарникам. Туман был настолько чудесен, что Эванджелина даже не замечала, насколько густым он стал, пока не сделала шаг и не осознала, что не видит ничего, кроме каменной дорожки в нескольких футах перед собой. Дымка оказалась плотной настолько, что Эванджелина не смогла разглядеть, где находятся ее стражники. Она чуть было не окликнула их, чтобы узнать, по-прежнему ли они следуют за ней по пятам. Но потом передумала.

Не хотела, чтобы стражники следили за ней, и… внезапно ее осенила безумная идея.

Возможно, наставница как раз и рассчитывала, что Эванджелина избавится от надзора. А может, она хотела просто встретиться и поговорить наедине. Эта женщина слыла экспертом во всем, что касалось Волчьей Усадьбы и королевской семьи, а значит, ожидала, что сад в этот час будет скрыт туманом. Возможно, наставница устроила все специально, чтобы рассказать Эванджелине нечто такое, что не должны услышать другие.

Наверно, ей не стоило надеяться, что полученные сведения помогут ей вернуть воспоминания, и все же Эванджелина невольно ускорила шаг.

– Принцесса, прошу, не торопитесь! – раздался позади голос Гензеля. Или, может быть, Виктора. Оба стражника продолжали взывать к ней, но Эванджелина ни разу не откликнулась.

– Мы потеряли вас из виду! – крикнул кто-то из них.

Но Эванджелина только припустила вперед, сойдя с мощеной тропинки, чтобы каблуки ее сапог не стучали и стражники не смогли легко за ней проследить. Земля под ее ногами была влажной и мягкой. Опавшие лепестки цеплялись за подол ее накидки и налипали на мыски.

Динь-дон!

Башенные часы вдали пробили половину двенадцатого.

Эванджелина боялась опоздать, но тут наконец увидела мост, ведущий к обнесенному стеной Саду желаний. Она быстро пересекла его, оставляя за собой дорожку из грязи и цветов, по которой стражники наверняка найдут ее, если подойдут достаточно близко. Но Эванджелина надеялась, что у нее будет хотя бы несколько минут наедине с мадам Восс.

На другой стороне моста туман немного рассеялся, открыв взору округлую дверь, испещренную следами старости. Эванджелина подумала, что когда-то это была блестящая бронза, но со временем она поблекла – словно воспоминание, которое однажды исчезнет совсем.

Дверная ручка была покрыта зеленой патиной, что напомнило ей об одной давно прочитанной сказке. Речь там шла о дверной ручке, которая чувствовала руки каждого, кто к ней прикасался, и определяла, какое у человека сердце. Именно так она и узнавала, кого впускать внутрь, а кого – нет.

Эванджелина не помнила, кого та защищала, но точно знала, что некто со злым сердцем обманул дверную ручку, вырезав свое собственное сердце. Эванджелина забыла, что случилось потом, но не хотела тратить время на воспоминания. Ей нужно было попасть в сад до того, как стражники ее догонят.

Она прошла вперед, и вокруг ее сапог тут же заклубился туман. В отличие от остальной территории королевских садов, этот небольшой квадратный участок зарос буйными цветами и непокорными виноградными лозами, которые обвивались вокруг деревьев и свисали с ветвей, как ленты на торжестве. Тропинку укрывал голубовато-зеленый мох, расстилаясь перед Эванджелиной, словно ковер. В самом ее конце находился маленький колодец, каким-то чудом не тронутый буйной растительностью.

Колодец был выложен из белого камня, с аркой, на которой висела веревка и золотое ведерко. Когда Эванджелина направилась к нему, на землю пролились первые капли.

Эванджелина огляделась в поисках своей наставницы. Она обвела взглядом деревья и вернулась к странной двери, так никого и не увидев и не услышав ни единого звука. В саду стояла тишина, и только усилившийся дождь все громче барабанил по листьям. Робкие капли быстро переросли в настоящий шторм.

Эванджелина накинула на голову капюшон и мысленно попросила, чтобы наставница появилась как можно скорее. А затем она вспомнила последние строки письма: «Постараюсь прийти вовремя, но если все же задержусь, воспользуйтесь случаем загадать желание».

Сперва Эванджелина подумывала пожелать, чтобы наставница наконец-то пришла на встречу. Но это было так глупо – тратить желание на такой пустяк. Потом ее посетила мысль, что, вероятно, не стоило воспринимать слова наставницы буквально.

Может быть, на колодце изображалось нечто такое, что Эванджелина должна была увидеть. Она присмотрелась внимательнее, пытаясь найти подсказки. На кирпичах и правда было что-то вырезано.

Эванджелина разобрала лишь «Как загадать желание», но остальные слова оказались такими нечеткими, что ей пришлось наклониться ближе…

И тут кто-то изо всех сил толкнул ее в спину.

Эванджелина истошно вскрикнула и попыталась вцепиться в края колодца, однако удар был слишком сильным и застал ее врасплох.

Ее тело повело вперед, и она камнем полетела вниз…

10. Эванджелина

Эванджелина бесчисленное множество раз слышала истории о девушках, которые попадали во временной провал или трещину, и они всегда казались ей чудесными. Она представляла, как эти девушки – нежные, грациозные и в чем-то даже прекрасные – плавно, словно листья, падают все ниже, ниже и ниже.

Реальность оказалась совершенно иной. Она летела вниз стремительно, точно камень. Воздух выбило из легких, когда Эванджелина с силой упала в ледяную воду и начала тонуть. Накидка и сапоги стали неимоверно тяжелыми и тянули ее все глубже и глубже.

Эванджелина так и не научилась плавать. Она могла разве что держаться на плаву, и то недолго.

Лихорадочными движениями она расстегнула накидку, и тут же стало легче грести руками. Сапоги все еще тянули ее вниз, но Эванджелина боялась, что если попытается их снять, то попросту утонет. Вместо этого она направила все силы на то, чтобы вынырнуть на поверхность. К счастью, рядом оказалась коряга, за которую Эванджелина тотчас уцепилась, чтобы удержаться на плаву.

– Помогите! – закричала она. – Я здесь, внизу!

Сверху доносились трели птиц, порывы безжалостного ветра и непрекращающийся стук капель дождя по колодцу, но как бы она ни пыталась, расслышать шаги так и не смогла.

– Здесь кто-нибудь есть?

Выкрикивая призывы о помощи, она возилась с завязками на платье. Коряга хоть и не давала ей уйти под воду с головой, но Эванджелина понимала, что надолго ее сил не хватит.

Наконец Эванджелина избавилась от верхнего платья, оставшись в одной тонкой сорочке. Двигаться стало немного легче, но появилась другая проблема – невыносимый холод, пробиравший до самых костей. Эванджелина едва шевелила ногами, но прекрасно понимала, что если прекратит, точно уйдет на дно, и ветка ей уже не поможет.

– Я внизу! – попыталась выкрикнуть она, но голос ее звучал совсем слабо. – Помогите…

Кричать становилось все труднее. Тело ее сковал страшный холод, а ноги постепенно замедлялись.

Эванджелина корила себя за неосмотрительность. Не следовало подходить так близко к колодцу. Но она и подумать не могла, что кто-то решит ее столкнуть. Кто осмелился на такое преступление?

Все произошло столь стремительно, что Эванджелина никого не заметила. Предположила, что нападавший – один из тех людей, о которых ее предупреждал Аполлон.

Собрав остатки силы, она задвигала ногами, чтобы добраться до стенки колодца. Эванджелина попыталась ухватиться за камень, чтобы вылезти, но он оказался слишком скользким, а пальцы совсем онемели и не слушались. Она снова упала в ледяную воду, подняв фонтан брызг.

– Эванджелина! – позвал кто-то сверху. Голос был мужским. И незнакомым. – Эванджелина!

– Я… здесь… внизу, – выкрикнула она из последних сил, но с ее губ сорвался лишь невнятный шепот.

Незнакомец выругался.

Эванджелина пыталась хоть что-нибудь разглядеть, но стены колодца были слишком высоки, и она видела лишь золотое ведерко, опускавшееся прямо на нее.

– Хватайся, – скомандовал мужчина. Его голосу она бы повиновалась, даже если бы от этого не зависела ее жизнь. В нем не слышалось тепла, но он был сильный и острый, как наконечник стрелы.

Эванджелина обхватила ведро замерзшими руками. Это оказалось гораздо сложнее, чем она себе представляла. Пальцы ее свело от холода так, что они едва сомкнулись на металле.

– Только не отпускай, – потребовал голос.

Эванджелина дрожала всем телом, но подчинилась. Она закрыла глаза, из последних сил держась за ведро, пока незнакомец тянул веревку, поднимая ее из воды все выше, выше и выше. Мокрая сорочка прилипла к коже. Внезапно чьи-то сильные и крепкие руки обхватили ее за талию.

– Теперь ведро можно отпустить. – Незнакомец грубовато дернул ее на себя, полностью вытаскивая из колодца.

Эванджелину по-прежнему била дрожь, но спаситель крепко держал ее, как обещание, которое собирался исполнить. Он обнял ее руками за талию и прижал к груди. Она чувствовала, как неистово бьется сердце у него в груди. Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.

Эванджелина внезапно ощутила странный, возможно, необъяснимый порыв успокоить его.

– Я в порядке.

Он рассмеялся, и смех его звучал немного хрипло, прерывисто.

– Если ты в порядке, то мне страшно представить, что, по-твоему, означает «на волосок от смерти».

– Я просто замерзла. – Ее тело вновь содрогнулось от холода, и Эванджелина невольно прижалась к мужчине, а затем подняла голову, чтобы увидеть его лицо. Мокрые волосы лезли ей в глаза, а дождь мешал сфокусироваться, но, когда ей наконец-то удалось разглядеть своего спасителя, мир вокруг внезапно засиял.

Он был прекрасен. Божественно красив. Словно ангел-воин с голубыми глазами, золотистыми волосами и такими идеальными чертами лица, что Эванджелину внезапно потянуло сочинять стихи о его внешности. Кожа его, казалось, светилась изнутри. Эванджелина на мгновение даже задумалась, а не прав ли он. Может, она и впрямь находилась на грани жизни и смерти, а он был ангелом, ниспосланным на землю, чтобы забрать ее на небеса.

– Я не собираюсь забирать тебя на небеса, – пробормотал он, уводя ее все дальше от колодца. Его сердце продолжало учащенно биться, ударяясь о ее грудь.

Внезапно мир перед глазами Эванджелины закружился. Капли дождя закрутились в вихре, размывая сад и ее золотоволосого ангела, пока она не очутилась в другом месте – в воспоминаниях, похожих на туннель, освещенный мягким светом свечей.

Он держал ее так крепко, что это причиняло боль, но Эванджелина не возражала против нее. Она даже позволила бы ему раздавить ее, сломать, уничтожить, лишь бы он никогда не выпускал ее из объятий. Именно этого она хотела – и отказывалась верить, что он не хочет того же.

Она чувствовала, как его сердце неистово колотится о ее грудь, пока он нес ее в комнату по соседству. Там царил беспорядок. На столе валялось множество яблочных огрызков. Простыни на кровати были сильно измяты. Огонь в камине пожирал не только поленья, но и что-то еще.

Все было таким реальным, что Эванджелина почти почувствовала исходящее от камина тепло.

Так же внезапно, как погрузилась в воспоминания, она вынырнула из них, ощутив под спиной твердую влажную землю и услышав грубые голоса:

– Что случилось?

– Кто это сделал?

Она увидела склонившихся к ней двух незнакомых стражников, с усов которых стекала дождевая вода.

Эванджелина огляделась в поисках золотоволосого ангела, который вытащил ее из колодца, но вокруг больше никого не было.

Все одеяла и камины в Волчьей Усадьбе не помогали Эванджелине избавиться от озноба. Холод словно пробрал ее до самых костей и заморозил кровь.

После того как Эванджелину отнесли в ее покои, служанки наскоро помогли ей снять промокшую сорочку, а затем начали спорить, нужно ли подготовить горячую ванну. Но Эванджелина страшилась даже мысли о том, чтобы снова погрузиться в воду. Вместо этого она закуталась в мягкий халат и забралась в постель.

Сейчас, все еще трясясь в ознобе, она думала, что совершила ошибку.

– Скоро прибудет лекарь, – сообщила Мартина. – И принца Аполлона вызвали обратно в замок.

Эванджелина поглубже зарылась в одеяло. Она едва ли не выпалила, что не желает видеть Аполлона, впрочем, так ли это на самом деле? Похоже, он не ошибался насчет опасности, которой она может подвергнуться в замке.

Сначала она никому не сказала, что ее столкнули в колодец. Солгала, что просто упала из-за собственной неосторожности. Но как только ложь сорвалась с губ, Эванджелина почувствовала себя глупо. Она увидела, как перекосились лица стражников, которые нашли ее. Казалось, они оба недоумевали: какой надо быть идиоткой, чтобы свалиться в колодец?

«Такой, которая не собирается давать мужу еще один повод ограничить ее свободу», – мысленно ответила им Эванджелина, пока ее зубы стучали от холода.

Впрочем, вряд ли это имело какое-то значение. Когда стражники настояли на том, чтобы отнести ее обратно в замок, Эванджелина поняла, что они ни на минуту не поверили ей. Уж слишком много вопросов они задавали по пути. Видела ли она кого-нибудь постороннего? Сохранилось ли письмо, которое ей передала наставница? Знала ли она, куда подевалась ее личная стража, Виктор и Гензель?

Эванджелина ужаснулась, осознав, насколько доверчивой она была. Хотя, вероятно, проблема заключалась не в доверии как таковом, а в том, что она доверяла не тем людям. Следовало поверить Аполлону, когда он предупреждал, что ее жизнь в опасности.

Прибывший лекарь Стиллграсс посоветовал ей пить больше горячего чая и оставаться в постели. Но когда она пригубила травяной напиток, то мигом насторожилась. У чая оказался откровенно странный привкус. Видимо, в него добавили какое-то успокоительное, и Эванджелина, не желая насильно погружаться в сон, вылила его в горшок с растением, как только снова осталась одна.

Ей не были нужны успокоительные снадобья. Она и без того чувствовала себя измотанной. Но сон почему-то тоже не шел.

Эванджелина вздрагивала от малейшего шороха. Треск огня и едва слышный скрип пола заставляли ее в страхе сжиматься – совсем как шут на пружине, который только и ждет, когда приподнимут крышку коробки и он сможет стремительно вылететь оттуда. Закрывая глаза, она слышала лишь гулкое биение собственного сердца в груди.

Она почувствовала прохладное дуновение ветра и поглубже закуталась в одеяла.

Наверно, не стоило отсылать служанок.

Пол снова скрипнул. Эванджелина изо всех сил попыталась не обращать на это внимания.

Но затем она услышала шаги, громкие и уверенные. Эванджелина тотчас распахнула глаза.

Аполлон замер рядом с ее кроватью. Его бархатная накидка была влажной, темные волосы растрепал ветер, щеки раскраснелись, а в карих глазах отражалось беспокойство.

– Знаю, ты наверняка не хочешь меня видеть, но я должен был убедиться, что с тобой все в порядке.

Он выглядел так, словно хотел коснуться ее, но вместо этого провел ладонью по волосам.

Эванджелина осторожно села на кровати, вцепившись пальцами в край одеяла. Она вдруг осознала, что ей тоже не терпится прикоснуться к нему. Ей отчаянно хотелось, чтобы он обнял ее, крепко прижал к своей груди, и Эванджелина знала: стоит ей попросить, и Аполлон мгновенно исполнит ее желание.

Она нерешительно протянула руку и дотронулась до кончиков его пальцев. Они были холодными, но не ледяными. Эванджелина поняла, что он вернулся к ней прямо из своих таинственных странствий. Вчера она отказалась довериться Аполлону, но это не помешало ему прийти к ней, когда она в нем так нуждалась.

– Я рада, что ты пришел.

– И всегда буду приходить. Даже если ты попросишь меня об обратном. – Он сделал шаг, приближаясь к кровати, и переплел свои пальцы с ее. Его слегка трясло, как и в то утро, когда он нашел ее утратившую свои воспоминания.

Эванджелина подняла голову и ободряюще улыбнулась ему. Но внезапно вместо лица Аполлона она представила спасшего ее из колодца ангела-воина – прекрасного золотоволосого стражника с сильными руками, который со всем отчаянием прижимал ее к себе. Воспоминание длилось всего мгновение, но щеки Эванджелины вспыхнули от смущения.

Аполлон усмехнулся, решив, что причиной ее румянца стал он.

– Означает ли это, что ты простила меня?

Эванджелина кивнула, пребывая в полнейшем смятении. Должно быть, она сказала что-то еще, потому что Аполлон улыбнулся еще шире и ответил:

– Я всегда буду защищать тебя, Эванджелина. И не откажусь от слов, которые сказал тебе, как только вернулся из мертвых. Я никогда тебя не оставлю.

11. Джекс

Джекс всегда считал себя скорее садистом, чем мазохистом. Ему нравилось причинять боль, а не испытывать ее самому. И все же он не мог заставить себя покинуть сумрак спальни Эванджелины.

Это была вовсе не одержимость.

То, что он прокрался в ее покои, не означало, что он одержим ею.

Он просто хотел убедиться, что Эванджелина жива и не ранена. Своими собственными глазами увидеть, что она в безопасности, не напугана и ее не трясет от холода. Но в полной безопасности Эванджелина окажется только тогда, когда он оставит ее. А он был слишком эгоистичен, чтобы уйти прямо сейчас.

Прислонившись к спинке кровати, Джекс наблюдал, как она спит. Раньше он не понимал, зачем кому-то смотреть, как другой человек спит… до нее.

Кастор иногда так делал. Говорил, что это помогает ему справляться со своими желаниями.

У Джекса же все выходило наоборот.

В камине едва тлели угли. Джекс всерьез подумывал поджечь комнату только для того, чтобы у него появилась веская причина взять Эванджелину на руки и вынести отсюда. Он бы спас ее в последний раз, а затем покинул уже навсегда.

Разумеется, он бы не стал подвергать ее опасности, устраивая пожар.

– Просыпайся, принцесса, – сказал Джекс, бросив на спящую Эванджелину кожаный жилет.

Отбросив его в сторону, Эванджелина прищурилась и потерла сонные глаза. Она еще толком не разглядела незваного гостя. Хотя раньше ей не нужно было видеть его, чтобы понять, что он рядом. Она узнавала его голос даже издалека, чувствовала его присутствие до того, как он заговаривал с ней. Раньше он бы уже заметил реакцию ее тела: румянец на щеках и мурашки на коже, которые были вызваны сквозняком. Но никак не его близостью.

Лучше бы она никогда не знала его. Но он был тем еще мерзавцем, поэтому ненавидел то, что она все забыла.

Даже если он сам виноват в том, что Эванджелина потеряла память.

«Этим ты изменишь слишком многое. Время не потерпит этого и отберет у тебя нечто столь же ценное», – сказала ему тогда Онора.

Джекс думал, что Время заберет что-то у него. Но он и представить не мог, что оно отнимет нечто важное у нее.

Потеря воспоминаний казалась ничтожной платой по сравнению с жизнью Эванджелины. И хотя сейчас она была жива, Джекс отчетливо помнил – и никогда не забудет, – как она умирала, как ее тело, которое он сжимал в своих объятиях, медленно покидала жизнь. Это заставило его осознать, какой хрупкой на самом деле была Эванджелина. Он думал, что в замке с Аполлоном она будет в безопасности – и так и случится, как только Джекс получит желаемое. Тогда он сможет навсегда оставить Эванджелину.

– Можешь собираться быстрее? – протянул он, бросив в нее следующий предмет одежды. – Я не могу ждать весь день.

Эванджелина откинула рубашку, которая только что прилетела ей в голову, и попыталась придать лицу грозное выражение.

– За окном еще темно, – проворчала она.

– Вот именно.

Джекс запустил в нее еще одной вещью, и Эванджелина не выдержала:

– Может, хватит?

– Может, ты наконец оденешься?

Она смахнула с лица всю одежду. Джекс наблюдал за озадаченным выражением лица Эванджелины, пока ее глаза привыкали к темноте. Она так и не проснулась до конца. Ее взгляд все еще был затуманен, а веки то и дело закрывались. Но Джекс не мог не смотреть на нее.

С самого первого дня, как увидел ее в церкви, Джекс хотел смотреть на нее. Отчаянно хотел знать, как звучит ее голос и какова ее кожа на ощупь. Он следовал за ней по пятам, слушал ее молитвы – и ненавидел каждую из них. Это были самые ужасные молитвы, которые ему когда-либо приходилось слышать. Но даже тогда Джекс не смог уйти. Он хотел заполучить частичку ее внимания. Сохранить его. Воспользоваться им в будущем.

По крайней мере, это он внушал самому себе.

Она была всего лишь ключом.

Обычным человеком.

Она не была его наваждением.

И не принадлежала ему.

Джекс поднес ко рту черное яблоко и откусил большой кусок.

Хрум.

От этого звука Эванджелина вздрогнула и схватилась за край простыни.

– Не знал, что ты боишься яблок.

– Я вовсе их не боюсь. Это просто смешно.

Но она солгала. Джекс видел, настолько быстро забилась жилка у нее на шее. Он напугал ее, и это хорошо. Она должна его бояться.

И все же Эванджелина, казалось, так и не обзавелась чувством самосохранения. Она окончательно проснулась, но не призвала стражников на помощь и даже не вскочила на ноги, принимая оборонительную позу и готовясь защищаться. Джекс заметил только, как распахнулись ее глаза. На мгновение его пронзила боль от осознания того, столь многое она забыла. Потому что Эванджелина смотрела на него так, словно он не способен на дурной поступок.

– Это ты, – выдохнула она. – Ты спас меня.

– Если хочешь отблагодарить меня, то поторопись и оденься наконец.

Эванджелина вздрогнула, услышав в его голосе нотку раздражения. Он знал, что снова ведет себя как мерзавец, но в конце концов, будь он добреньким, она пострадает еще сильнее.

– Зачем ты здесь? – пробормотала она.

– Ты должна научиться защищать себя на тот случай, если на тебя снова нападут, – отрезал он.

Эванджелина с недоверием посмотрела на него.

– Тебе приказали обучать меня?

Джекс отошел от кровати, не давая ей шанса внимательнее вглядеться в его глаза.

– Даю пять минут, и мы начнем. И мне все равно, успеешь ты одеться к тому времени или нет.

– Подожди, – окликнула его Эванджелина. – Как твое имя?

Ты его знаешь, Лисичка.

И снова его мысли прозвучали недостаточно громко, чтобы Эванджелина их услышала.

Вместо этого Джекс назвал то имя, которое и планировал изначально. Он знал, что она его не помнит, но ему было нужно, чтобы он сам его не забывал.

– Можешь звать меня Лучник.

12. Эванджелина

Эванджелина обнаружила Лучника в коридоре. Он стоял, прислонившись к каменной стене и скрестив руки на груди, с таким недовольным видом, как будто ожидание было для него самым неприятным занятием. Стоило ей выйти из покоев, как на его скулах заходили желваки.

Внутри нее все сжалось – где-то в районе грудной клетки. Ощущения эти были острыми, резкими и до боли неприятными. И они только усилились, когда она почувствовала на себе взгляд Лучника, который разглядывал ее внезапно потемневшими глазами.

Эванджелина все же надела то, что Лучник подобрал для нее. Хотя, если бы он не застал ее врасплох, она бы этого не сделала. Впрочем, широкая белая юбка и правда была самой практичной – все остальное попросту не подходило для тренировок. Бледно-розовая блузка оказалась слишком прозрачной, кожаный жилет – слишком тесным, а когда Лучник задержал взгляд на нем, он как будто еще сильнее сдавил ее тело.

Тогда она задумалась, а правильно ли поступила, послушавшись его.

Они пока никуда не ушли, но, даже просто стоя с ним рядом, Эванджелина чувствовала, что приняла плохое решение.

Да, Лучник спас ей жизнь. Но на спасителя он больше не походил. В его облике присутствовала почти нечеловеческая резкость, и Эванджелине подумалось, что реши она провести ладонью по его скулам, то запросто порезала бы пальцы.

Его одежда выглядела слишком небрежно для того, кто назвался королевским стражником. Высокие потертые сапоги, облегающие кожаные штаны, низко сидящие на бедрах, и два ремня, на которых висело несколько ножей. Его рубашка была расстегнута у горла, а рукава закатаны до локтей, обнажая мускулистые, сильные руки. Эванджелина до сих пор отчетливо помнила, как крепко он прижимал ее к себе, как приятно было чувствовать его ладони на ее теле. На долю секунды она даже заревновала ко всем, кого он когда-либо обнимал.

Все это точно было плохой затеей.

Но куда делись остальные ее стражники?

– Они услышали что-то подозрительное, – сказал Лучник, видимо, заметив, как она осматривает слабо освещенный коридор. – И отправились проверить.

– И что это могло быть?

Лучник пожал плечами.

– Как по мне, звук был похож на кошачий визг, но твои стражники решили иначе. – Уголок его губ едва заметно дернулся в улыбке, и в это мгновение весь его облик будто бы изменился. Лучник и раньше выглядел прекрасно, но сейчас он вдруг стал таким совершенным, что Эванджелина ощутила беспокойство.

Но она вовсе не хотела пасть жертвой его очарования. Ей казалось, что он или смеялся над ней, или его улыбка была частью некой шутки, которую ей не посчитали нужным рассказать.

Эванджелина нахмурилась.

Заметив это, Лучник улыбнулся шире. И все стало гораздо хуже. Эванджелина заметила ямочки у него на щеках. Ямочки, которых он не заслуживал. Предполагалось, что они должны быть милыми, но Эванджелина чувствовала, что этот стражник был каким угодно, но только не милым.

Она в последний раз спросила себя, разумно ли поступила, последовав за незнакомцем, но решила не отвечать на этот вопрос. По правде говоря, она хотела пойти с Лучником. Может быть, она до сих пор пребывала в бреду из-за падения в колодец или нехватки хорошего сна, а возможно, за то время, которое стерлось из памяти, было разбито что-то еще, кроме ее сердца.

– Мы раньше не встречались? – спросила она. – Я тебя знаю?

– Нет. Обычно я не играю с тем, что легко разбить. – Он опустил руки и оттолкнулся от стены.

Лучник передвигался по замку словно воришка. Быстро и бесшумно пересекал залы и подкрадывался к поворотам. Эванджелина едва поспевала за ним, путаясь в неимоверно широкой юбке, которую он сам же для нее и подобрал.

– Поторопись, принцесса.

– Куда мы направляемся? – спросила Эванджелина, догнав Лучника у подножия лестницы.

Она тяжело дышала, а он выглядел почти скучающим, когда лениво открывал дверь, ведущую наружу. Ледяной ветер начал трепать ее наряд, и Эванджелина обхватила себя руками.

– Как же холодно.

Лучник ухмыльнулся.

– Когда на тебя нападут, ты не сможешь выбирать комфортную погоду.

– Так вот почему ты подобрал для меня такой непрактичный наряд?

В ответ он одарил ее еще одной усмешкой, а затем быстро зашагал по тропинке, скрываясь в темноте.

Эванджелина направилась следом, вдыхая обжигающе-холодный воздух. До восхода солнца оставалось не меньше часа. Ночь была такой же непроглядной, как наполненный чернилами колодец, и только редкие фонарные столбы вдоль садовой дорожки, по обеим сторонам которой виднелись большие пруды, освещали округу.

Лучник привел ее в Водный сад.

Эванджелина слышала журчание воды в фонтанах и шум водопадов где-то вдали. Днем эти звуки казались ей волшебными, но сейчас, в самый темный и холодный час ночи, она могла думать только о том, что почувствует, если снова упадет в воду. Но вряд ли хоть один из этих прудов был таким же глубоким, как колодец, в котором она накануне едва не утонула. И все же Эванджелина застыла на месте, борясь со страхом.

– Давай, принцесса, – позвал Лучник.

Но он стоял так далеко впереди, что Эванджелина его не видела. Она снова занервничала, вспомнив, что случилось в прошлый раз, когда она потеряла своих стражников из виду.

Но сейчас она слышала торопливые шаги Лучника.

Поколебавшись еще мгновение, Эванджелина пошла на звук, и тропинка привела ее к шаткому подвесному мосту. В детстве она наверняка пришла бы в неописуемый восторг при виде такого моста: из старого дерева и с веревочными перилами. Его неустойчивость тоже пришлась бы ей по душе, добавляя нотку безрассудства. Будь у нее в кармане монетка, она бы бросила ее в бурлящую внизу реку и тихо помолилась о благополучном переходе.

Эванджелина слышала, как волны разбиваются о камни, но шаги Лучника больше до нее не доносились.

– Лучник? – позвала она.

Но ответа никакого не последовало.

Неужели он нарочно позволил ей заблудиться? Эванджелина не хотела в это верить. Она подозревала, что следовать за ним – плохая идея, но в глубине души надеялась, что все же поступает правильно.

Но, вероятно, пришло время возвращаться в замок.

Стоило ей только развернуться, как мост под ногами закачался. Холодные руки внезапно обхватили ее, не давая шевельнуть и пальцем.

– Не кричи, – шепнул Лучник ей на ухо. – Или я сброшу тебя с моста.

– Ты этого не сделаешь, – выдохнула Эванджелина.

– Хочешь проверить, принцесса? Потому что я готов зайти гораздо дальше.

Он с легкостью подтащил ее к краю моста и наклонил, заставив перегнуться через тонкие веревочные перила, пока ее волосы не повисли над бурлящей внизу водой. У Эванджелины возникло ощущение, что даже если она не закричит, он все равно сбросит ее вниз, просто чтобы понаблюдать за падением.

– Ты с ума сошел?

Эванджелина попыталась вырваться из его хватки, но Лучник лишь негромко рассмеялся.

– Придумай что-нибудь получше.

– Я думала, ты должен учить меня, что делать!

Лучник прижался к ее спине и коснулся губами местечка возле ее уха. Эванджелине показалось, что он слегка прикусывал зубами ее мочку, пока говорил:

– Сначала я хочу увидеть, на что ты способна.

Ее сердце учащенно забилось. Очевидно, он и правда обезумел.

Эванджелина резко откинула голову назад, пытаясь ударить его.

Но Лучник проворно отпрянул.

– Увернуться легко.

Потом она топнула ногой, целясь по его стопе, но и эта попытка оказалась тщетной. Своим движением Эванджелина лишь раскачала и без того шаткий мост.

– Я начинаю думать, что ты не желаешь освободиться. – В этот раз он точно прикусил мочку ее уха, потому что Эванджелина отчетливо почувствовала, как его острые зубы царапнули кожу. Ему нравилось причинять боль всем или исключительно ей одной? Что-то в его поведении казалось ей личным. Укус его не был болезненным, пусть и здорово растревожил Эванджелину.

– Хочешь, чтобы я сбросил тебя с моста? – поддразнил он.

– Разумеется, нет! – выкрикнула Эванджелина.

– Тогда почему ты не сопротивляешься? – прорычал он.

– Я стараюсь изо всех сил.

– Но я – нет. А значит, ты не прикладываешь достаточно усилий. Пни меня.

Стиснув зубы, Эванджелина замахнулась ногой. Она пыталась ударить его между ног, но цели не достигла.

– Уже лучше, принцесса.

– Ты издеваешься надо мной?

– Не в этот раз. Ты заставила меня сдвинуться с места. Любой подобный удар и большинство нападающих сведут ноги вместе. Ты получишь возможность сменить позицию. Выстави правую ногу вперед, – скомандовал Лучник. – А левую сдвинь так, чтобы она оказалась у меня за спиной.

– И что это даст?

– Просто сделай, как я прошу. Я не отпущу тебя, пока ты не заслужишь это. – Лучник крепче обхватил ее руки холодными пальцами, но тут на землю пролились первые капли, а затем еще и еще. Через несколько секунд тонкая рубашка Эванджелины промокла насквозь. И Лучника тоже. Она чувствовала, как ткань его рубашки прилипает к ее спине в тех местах, которые не прикрывал жилет, а Лучник продолжал сжимать ее все сильнее и сильнее, пока не стало почти больно.

В конце концов Эванджелина сделала так, как он велел. Одну ногу она передвинула вправо, а левую ногу завела назад. Лучник был прав. Это вмиг изменило положение ее тела, но, казалось, только больше сблизило их.

– Схвати меня, – приказал Лучник.

– Мои руки прижаты к телу!

– Но ладони и предплечья свободны.

Так оно и было, и все же Эванджелина медлила, не решаясь обхватить его.

– Давай же, – сказал он. – Дерни меня на себя и перекинь через бедро.

Лучник еще крепче прижал ее к себе. Одной рукой обхватил Эванджелину за ребра, а другую положил чуть ниже талии, почти касаясь ее бедер и раздвинув пальцы так, что казалось, будто он не столько хочет удержать ее, сколько просто прикоснуться к ней – обнять ее в полной темноте на раскачивающемся мосту, где были только они вдвоем, дождь и слишком частое биение сердец, готовых вот-вот выскочить навстречу друг другу.

В конце концов Эванджелина смогла схватить Лучника за ноги, но все было мокрым и скользким. Ее пальцы проскользили по его коже, когда мост покачнулся.

Эванджелина потеряла равновесие, а в следующее мгновение доска под ее ногами треснула.

– Нет… – вскрикнула она.

Лучник отреагировал поразительно быстро. Прямо в момент падения он схватил Эванджелину и повернул ее так, чтобы принять удар на себя. Его спина с громким треском ударилась о мост, когда они приземлились рядом со сломанной доской.

Эванджелина услышала хриплый стон, словно из его легких вышибло весь воздух, но он не отпустил ее. Напротив, прижал к своему телу еще крепче.

Она чувствовала его прерывистое дыхание на шее, пока они лежали бок о бок на полуразрушенном мосту. Во время борьбы рубашка Эванджелины слегка задралась, и теперь пальцы Лучника касались ее обнаженного живота.

Дождь усилился. Казалось, каждый дюйм ее тела промок насквозь. Но она чувствовала лишь кончики его пальцев, которые медленно опускались ниже, к поясу ее юбки.

– Вот теперь самое время сопротивляться, – негромко произнес Лучник.

– Не хочу, – ответила она, но слова ее прозвучали невнятно, с придыханием. Несмотря на холод и сырость, она почувствовала, как жар приливает к щекам, а затем захватывает каждый участок ее тела, особенно обнаженную кожу под ладонями Лучника. – То есть… мне нужно немного перевести дух.

Лучник неодобрительно цокнул языком.

– У тебя не будет возможности перевести дух. Перестанешь бороться – проиграешь. – Он протянул ледяную ладонь к ее шее, и в следующий миг Эванджелина почувствовала, как в кожу упирается острие ножа.

Эванджелина оцепенела, не в силах даже пошевелиться – или пыталась не шевелиться. Сделать это невероятно трудно, когда знаешь, что к горлу приставлено лезвие, а мужская ладонь лежит на животе.

– Ты спятил?

– Несомненно. – Лучник медленно провел кинжалом по ее коже, осторожно очерчивая то место, где учащенно бился пульс. Он даже не причинил ей боли, но ощущения все равно были ошеломляющими.

– Всегда будь начеку, – прошипел он и прочертил ножом линию от впадинки у нее на горле до центра груди, а потом спустился к шнуровке жилета.

У Эванджелины сбилось дыхание. Кончик лезвия завис прямо под шнурками. Достаточно одного легкого движения, и они просто бы распустились.

Нет.

Эванджелина не знала, сказала она это вслух или просто подумала. А может быть, услышала голос Лучника в своем сознании.

Потому что Лучник одним невероятно стремительным движением поднял ее на ноги и столь же быстро отпустил.

Эванджелина покачнулась, пытаясь удержаться на подрагивающих ногах.

Лучник напротив нее промок насквозь. Вода стекала с его золотистых волос и по бледным щекам, но он даже не вздрогнул. Просто стоял, сжимая рукоять ножа, острие которого совсем недавно прижималось к ее горлу. Костяшки его пальцев отчего-то побелели, но, возможно, виной тому был холод и дождь.

– Продолжим тренировки позже.

– А что, если я не хочу больше тренироваться? – спросила Эванджелина.

Он ухмыльнулся, и весь его облик словно кричал: «Как мило, что ты думаешь, будто у тебя есть выбор».

– Если хочешь, чтобы все прекратилось, тебе придется лучше отбиваться, когда я приду в твою спальню. А до тех пор носи это с собой. Везде, куда бы ты ни пошла.

Лучник бросил ей кинжал.

В полете он перевернулся. Драгоценные камни на рукояти заискрились на свету, и внезапно Эванджелина осознала, что нож этот ей знаком. Она уже видела его, но не в воздухе, а на темном полу. Это был не просто образ, а воспоминание.

Многие драгоценные камни давно отпали, но рукоять ножа по-прежнему поблескивала в свете факелов, переливаясь синим и пурпурным – цветом крови, которая еще не пролилась.

Воспоминание мельком пронеслось в сознании.

И как только оно потухло, Эванджелина внимательно посмотрела на оружие, которое сейчас держала в руке. На тот же самый клинок. С теми же синими и пурпурными камнями и пустыми выемками тех, которые давным-давно отвалились.

Эванджелина не знала, всегда ли клинок был его или же когда-то принадлежал ей, но в одном была уверена точно: Лучник солгал, что не знает ее.

Она хотела спросить, почему он не сказал ей правду, хотела побольше узнать о клинке.

Но Лучник уже снова исчез.

13. Аполлон

Аполлон стоял перед камином в своем личном кабинете, сцепив руки за спиной, вздернув подбородок и опустив глаза. Такую позу он часто принимал, когда позировал для портретов, подобных тому, что висел сейчас над каминной полкой. Конечно, на этом портрете он был совсем юн. Искусный художник написал его задолго до того, как Аполлон встретил Эванджелину, до того, как он умер и трон занял самозванец спустя неделю после объявления о его смерти. Весьма никудышный самозванец, стоит отметить.

Аполлон понимал, что еще молод. Он прожил всего двадцать лет – двадцать мирных лет, так что бардам и менестрелям было не из чего слагать вдохновляющие песни о его жизни. Ему хотелось думать, что если бы он прожил чуть дольше до своей предполагаемой смерти, то его наследие так быстро не забыли бы. И все же Аполлон до сих пор корил себя за то, что столько времени потратил впустую.

Но теперь, возвратившись из мертвых, он получил шанс создать наследие, которое никто никогда не забудет. Аполлон понимал, что одного этого недостаточно, чтобы построить то будущее, о котором он всегда мечтал, чтобы никто больше не смел его проклинать или использовать любым другим способом в попытках навредить Эванджелине.

Он должен был совершить нечто поистине великое.

Аполлон развернул свиток, который два дня назад ему передал лорд Слотервуд. Как и прежде, тот запылал – не настолько, чтобы обжечь руки, но достаточно, чтобы уничтожить бумагу и превратить ее в пепел. Все начиналось со слов в нижней части свитка: они всегда загорались раньше, чем он успевал бросить на них взгляд. И все же ему удалось прочитать то, что было нужно. Он точно знал, что следует делать.

Но сперва он должен убедиться, что Эванджелина в безопасности.

Стук в дверь раздался в точно назначенное время.

Аполлон глубоко вдохнул, мысленно готовясь к тому, что, как он опасался, ему придется вскоре совершить.

– Войдите, – сказал он.

Дверь в его кабинет распахнулась, и внутрь шагнул Хэвелок. Он сразу заметил горящий свиток в руках Аполлона и пепел на полу.

– Я помешал?

– Нет, ерунда. – Аполлон бросил тлеющую бумагу на пол. Как и все сказки Севера, записанная на свитке история была проклята. И загоралась каждый раз, когда ее открывали.

Бумага горела, пока не превращалась в горстку пепла. А затем возрождалась вновь – именно это и пытался сделать Аполлон для их с Эванджелиной жизней.

– Есть новости о нападении на принцессу Эванджелину? – осведомился Аполлон.

Хэвелок поклонился и тяжело вздохнул.

– Наставница принцессы продолжает утверждать, что она ни при чем. Мадам Восс клянется, что никогда не посылала письмо принцессе, чтобы заманить ее к колодцу. Говорит, что стражники лгут.

Аполлон устало провел ладонью по волосам.

– Что насчет Виктора и Гензеля?

– Они придерживаются своей версии событий. Настаивают, что получили письмо от мадам Восс, но, когда сопровождали Эванджелину на встречу, потеряли ее в густом тумане. Оба клянутся, что не участвовали ни в каком заговоре.

Аполлон поморщился.

– Думаешь, они говорят правду?

– Они выглядели вполне искренними, Ваше Высочество. Но трудно сказать наверняка. Слова наставницы тоже звучали правдиво.

Принц Аполлон вздохнул и опустил взгляд на пол, где почти догорел свиток с таинственной историей.

– Виктор, Гензель и наставница, вероятно, как-то связаны, – сказал Аполлон. Но стоило только произнести слова вслух, как ему тут же захотелось взять их обратно.

Но теперь уже было слишком поздно. Слишком поздно с тех пор, как он самолично приказал Виктору и Гензелю передать Эванджелине поддельную записку от наставницы, притвориться, что они потеряли ее в саду, а потом столкнуть в колодец. Эванджелина не оставила ему иного выбора. Она отказывалась верить, что ей угрожает опасность, и он должен был показать, насколько она ошибается.

Аполлон не ожидал, что урок его окажется столь травмирующим. Он рассчитывал, что патрулирующие сад стражники мгновенно найдут ее. Его ошибка, но Аполлон не желал вовлекать в свой план еще больше людей.

– Продолжайте пытать наставницу. Думается мне, что рано или поздно она расколется. Особенно если ты скажешь ей, что убил Виктора и Гензеля.

Хэвелок побледнел.

Аполлон похлопал стражника по плечу, и снова у него возникло искушение изменить план. Попросить Хэвелока просто оставить Виктора и Гензеля гнить в тюрьме. Аполлон совершенно не хотел терять этих двух солдат. Они отлично проявили себя, но он боялся, что их преданность не продлится долго. И меньше всего ему хотелось, чтобы просочились слухи о том, что именно он организовал последнее покушение на жизнь Эванджелины.

– Я знаю, что Виктор и Гензель твои друзья, но они предали Эванджелину. Мы должны наказать их в назидание другим.

Хэвелок мрачно кивнул.

– Я прослежу, чтобы казнь состоялась сегодня вечером.

Аполлон почувствовал нечто похожее на укол вины. Он ненавидел отдавать такие приказы, ненавидел то, что ситуация дошла до такого, что недоверие Эванджелины вынудило его пойти на столь отчаянные и радикальные меры. Но он поступал правильно.

Он защищал свою жену ото всех, в том числе и от нее самой.

14. Эванджелина

Лучник оказался вовсе не ангелом и не спасителем. Он был сумасшедшим и, вероятно, опаснейшим на свете человеком, но именно благодаря ему у Эванджелины снова появилась надежда на возвращение воспоминаний.

Эванджелина снова посмотрела на кинжал, который ей дал Лучник. То, что она вспомнила о нем, мало что прояснило на самом деле. В памяти больше ничего не всколыхнулось, так что, возможно, это были скорее хлебные крошки, чем полноценное воспоминание. Но каждый любитель сказок знал: тропа из хлебных крошек всегда поможет добраться до истины.

И Эванджелина планировала идти по ней, куда бы она ни вела.

Одно воспоминание можно было списать на совпадение.

Но она видела Лучника дважды, и каждый раз в его присутствии память понемногу возвращалась, а вместе с ней и надежда.

Проснувшись до рассвета и проведя самые темные часы в борьбе с Лучником под дождем, Эванджелина должна была в изнеможении рухнуть в постель.

Но ей, напротив, совсем не спалось. Она с восторгом думала о том, что обрела частичку себя прежней. Одну из своих любимых. Ту частичку себя, которая никогда не переставала надеяться. Эванджелина уже и забыла, как надежда раскрашивала жизнь яркими красками, а все чувства словно делала теплее, как вселяла в нее уверенность в том, что невозможное возможно.

Воспоминания исчезли не навсегда, они просто были утрачены, и Эванджелина отныне не теряла надежды, что однажды их вернет.

Поскольку Лучник пробудил уже два ее воспоминания, Эванджелина всей душой надеялась, что при следующей их встрече вспомнит что-нибудь еще. А если не сработает, то она заставит его рассказать, откуда они знакомы друг с другом.

И в этот раз она не собиралась ждать, пока он сам ее найдет.

Эванджелина планировала устроить экскурсию по Волчьей Усадьбе и в том числе посетить комнаты, где жили стражники и солдаты. Лучник обещал провести еще один урок позже, но Эванджелина не желала ждать. Она собиралась найти его сегодня же.

– Простите, Ваше Высочество, – пискнула Мартина. – Вам стоит на это взглянуть. Пока вы разговаривали с учеником лекаря, в ваши покои доставили письмо. – Служанка протянула записку с восковой печатью Аполлона.

Быстро разломив ее, Эванджелина начала читать.

– Пора приступать к подготовке! – воскликнула Мартина, даже не пытаясь притворяться, что не заглядывала в записку через плечо Эванджелины.

– Не рановато ли? – удивленно спросила Эванджелина. Часы только недавно пробили полдень, а значит, у нее оставалось еще несколько часов для поисков Лучника. – И это просто ужин.

– В Колонном зале не проводится «просто ужин», – возразила Мартина. – Принц наверняка имел в виду торжество. На него будут приглашены все. Придворные, знать, все члены Великих Домов, все стражники…

– Все стражники? – встрепенулась Эванджелина, тут же подумав о Лучнике.

Если он будет присутствовать на ужине, то ей не придется искать его по всему замку. И если там в самом деле собирается столько людей, как утверждает Мартина, то им с Лучником наверняка удастся ненадолго улизнуть, чтобы поговорить наедине.

15. Аполлон

Аполлону стоило бы выбрать для ужина другое место.

Колонный зал был одним из самых впечатляющих помещений Волчьей Усадьбы – с куполообразным стеклянным потолком высотой не меньше чем в три этажа, сквозь который открывался прекрасный вид на звезды. В центре зала выстроились кругом восемь огромных колонн, изваянных по подобию Забытых святых. По мнению Аполлона, они выглядели гораздо более внушительными, чем статуи Доблестей в бухте, поскольку не были лишены голов. Кроме того, их вырезали из редкого звездчатого камня, который светился по ночам, окутывая зал ореолом таинственности. И Аполлон надеялся, что это произведет на Эванджелину впечатление.

Но теперь он жалел о своем выборе.

Ему следовало лучше позаботиться о защите.

Колонны и правда выглядели внушительно, но также они закрывали обзор на весь зал и парадные двери. Разумеется, там стояли стражники, которые всматривались в лица каждого гостя, чтобы не пропустить Джекса. Однако к концу вечера половина стражников напивалась не меньше, чем собравшиеся гости. Так всегда случалось на подобных мероприятиях.

Аполлон никогда не требовал от стражи строго соблюдать условности во время торжественных ужинов. Как правило, наибольшую опасность на подобных мероприятиях представляли затянувшиеся тосты гостей, а позволяя стражникам пить хмельные напитки, Аполлон тем самым сохранял их преданность. Он не хотел рисковать их верностью – только не после того, как отдал приказ казнить Виктора и Гензеля. Ему просто придется держать Эванджелину подле себя весь вечер.

Ее появление Аполлон почувствовал ровно в тот момент, когда она ступила в Колонный зал. По его коже разлилось странное покалывание – приятное и тревожное одновременно, словно его тянуло к ней. Остаточный эффект от проклятия Лучника. Хотя, когда он находился под действием страшного заклятия, тяга эта была гораздо сильнее – похожая на обжигающий огонь, который, как ему казалось, могла потушить лишь Эванджелина.

Повернувшись, Аполлон увидел, как она входит в зал, и все остальное для него мгновенно померкло.

Уставленные разными яствами столы, гости в роскошных нарядах, величественные колонны, огромные свечи вокруг них – все это казалось нечетким, как написанная акварелью картина, краски которой размыло дождем.

И посреди всего этого Эванджелина, элегантная, невинная и такая прекрасная, словно бы сияла.

Как только ему удалось стряхнуть с себя оцепенение и сосредоточиться, Аполлон заметил, что взгляды всех присутствующих тоже были обращены на Эванджелину. Он поймал себя на мысли, что ему ужасно не нравится, что гости не сводят с нее глаз. Кто-то просто проявлял любопытство, но взгляды некоторых настораживали, а другим Аполлону и вовсе хотелось перерезать глотки.

Он изо всех сил старался держать себя в руках. В конце концов, Эванджелина была самой красивой женщиной в этом зале, и он не мог винить других за то, что они смотрят на нее.

И тем не менее он хотел дать понять каждому, что она принадлежит только ему.

Эванджелина не заметила, как он приблизился. Она неторопливо прохаживалась по залу, широко раскрытыми от удивления глазами разглядывая светящиеся колонны.

Волосы ей собрали в изящную прическу на макушке, а одета она была в платье с глубоким вырезом и на тонких бретельках, которые Аполлон мог порвать одним легким движением. Возможно, если он все сделает правильно, сегодня ночью Эванджелина позволит ему осуществить фантазию.

Он тихо подошел к ней сзади.

– Выглядишь потрясающе, – прошептал Аполлон. Затем, поскольку Эванджелина принадлежала ему, а он целиком и полностью принадлежал ей, он нежно и трепетно поцеловал ее в шею.

Он почувствовал, как ее кожа потеплела от прикосновения его губ. Но потом Эванджелина напряглась.

Аполлон испугался, что его порыв пробудил в ней опасные воспоминания.

Встав рядом, он медленно положил ладонь ей на поясницу.

– Надеюсь, я тебя не напугал?

– Вовсе нет, – ответила Эванджелина, однако голос ее прозвучал непривычно тонко. Она окинула взглядом зал и добавила: – Просто не ожидала увидеть столько людей.

Аполлон вмиг заподозрил неладное, но не мог с уверенностью утверждать, волновалась она из-за шумной толпы или же оттого, что пыталась кого-то в ней найти. Последнее казалось невозможным, поскольку она никого не помнила… или не должна была помнить.

Где-то неподалеку запел менестрель, восхваляя Аполлона Великого и проклиная Джекса Ужасного, которого вскоре ждет смерть:

– Чудовище в обличии людском иль смертный грех, бродящий по земле. Неважно кто, он умертвляет деток и жен ваших крадет, а стоит зазеваться чуть, как жадно заберет и жизнь.

Гости поблизости покачивались в такт мелодии, но Эванджелина чувствовала лишь смущение. Она перестала выискивать кого-то взглядом, и Аполлон решил, что она, должно быть, беспокоилась из-за слишком шумной толпы.

Он никогда не считал свою невесту застенчивой, впрочем, в день их свадьбы она все же немного волновалась.

– Мне бы хотелось провести этот вечер наедине, но придворные так жаждали получить приглашение, и я решил показать им, как мы с тобой счастливы. – Он убрал ладонь с ее поясницы и переплел их пальцы. – Не волнуйся. Просто оставайся рядом.

Они под руку обошли зал, приветствуя всех гостей одного за другим.

Аполлон всегда ненавидел эту часть. Но Эванджелина, казалось, только оттаяла, когда придворные встречали ее улыбками и объятиями и делали комплименты по любому поводу – от звука ее голоса до яркого румянца на щеках и золотисто-розовых завитков волос.

Конечно, ему бы хотелось, чтобы беседы велись более содержательные, но все могло быть и хуже. Во время очередного разговора о волосах Эванджелины Аполлон на мгновение отвлекся, чтобы взять кубок с вином. Он надеялся, что с алкогольным напитком переносить все это будет проще, но, похоже, выбрал не самый подходящий момент, чтобы отлучиться.

Когда Аполлон вернулся к разрумянившейся жене, она хихикала над чем-то, что сказал лорд Байрон Беллфлауэр. Тот отпустил еще одну остроту, и Эванджелина снова рассмеялась; улыбка ее была такой широкой и искренней, какой Аполлон не видел за весь вечер.

Мерзавец.

На заседании совета Беллфлауэр практически потребовал предоставить ему ее голову. Сейчас же он пытался ее очаровать.

– Кажется, тебя ни на секунду нельзя оставить, – сказал Аполлон, нежно взяв Эванджелину за руку и притянув ее ближе к себе.

– Не переживайте, Ваше Высочество. У меня нет намерений красть вашу супругу, я лишь поделился с ней историями из нашего с вами детства. Мне показалось, ей не помешает отвлечься после сложной недели. – Беллфлауэр приложил ладонь к груди и снова обратился к Эванджелине: – Я наслышан о вашем падении, Ваше Высочество. Как же я рад, что все обошлось, и стражников, ответственных за вашу жизнь, усыпили как шавок, которыми они и являются.

– Усыпили?.. – ошарашенно повторила Эванджелина. Улыбка исчезла с ее лица, а глаза в ужасе расширилась.

Аполлон был готов придушить Байрона собственными руками.

– Но я думала, их всего лишь увели на допрос? – встревоженно спросила Эванджелина, резко обернувшись к Аполлону.

– Не забивай этим свою милую головку, – ответил Аполлон с ободряющей, как ему казалось, улыбкой. – Я подозреваю, наш друг лорд Беллфлауэр черпает сведения из скандальных газетенок. Единственное, кого сегодня усыпили, – это дичь, поданную на ужин. А теперь прошу нас извинить.

Аполлон притянул Эванджелину ближе и потянул прочь от коварного лорда Беллфлауэра.

Но его слова, очевидно, уже возымели эффект. Глаза Эванджелины больше не блестели, а пальцы, которые он сжимал в своей ладони, резко похолодели.

Аполлон остановил слугу, разносившего серебряные кубки с вином. Схватив один из них с подноса, он протянул его Эванджелине со словами:

– Держи, дорогая. Думаю, нам пора произнести тост, не так ли?

– Друзья! – громко воскликнул Аполлон, привлекая всеобщее внимание. – Должен сказать, мои придворные совсем разучились праздновать. Сегодня вечером я услышал немало скупых комплиментов и необоснованных слухов. Так давайте же поднимем бокалы за возвращение из мира мертвых и волшебство, дарованное нам истинной любовью!

16. Эванджелина

Именно такой званый ужин и представляла Эванджелина, когда в детстве слушала сказки мамы: удивительной красоты бальный зал со множеством гостей в ослепительных нарядах. Она и сама стала частью праздника. Одетая в роскошное сверкающее платье, под руку с прекрасным принцем. Однако эйфория не продлилась долго – лишь до того момента, пока Аполлон не произнес тост.

Он держал кубок с вином высоко над головой, и собравшиеся вокруг гости тоже подняли бокалы.

Эванджелина присоединилась к остальным, хотя ей совершенно не хотелось пить – не после того, как она узнала, что Гензель и Виктор мертвы. Они показались ей добрыми, и она никак не могла поверить, что они причастны к покушению на ее жизнь. Но в том-то и состояла проблема, вызванная провалами в памяти: ей во многое было трудно поверить.

Она незаметно оглядела толпу придворных и стражников, пытаясь в очередной раз найти среди них Лучника. Эванджелина готова была поклясться, что Аполлон догадался, что она кого-то ищет. Казалось, это расстроило его, даже вызвало ревность.

Но сейчас он увлеченно произносил речь, и Эванджелина воспользовалась шансом снова изучить зал. Все выглядело так же, как и в тот момент, когда она впервые вошла сюда: сверкающие колонны и изысканно одетые гости.

Она пыталась отыскать Лучника, когда Аполлон воскликнул:

– И пусть все те, кто отчаянно ищет истинную любовь, наконец-то обретут ее, а тот, кто встанет у нее на пути, будет проклят навек!

Гости чокнулись кубками и радостными возгласами поддержали Аполлона.

– За любовь и проклятия!

Эванджелина поднесла кубок к губам, но не смогла заставить себя сделать и глотка. Она всем сердцем одобряла тосты за любовь, но не за проклятия. Ей вдруг стало тревожно оттого, что никто другой не почувствовал того же беспокойства. Пьянящий аромат вина наполнил зал, когда гости осушили кубки, и на их губах остались багровые капли хмельного напитка.

В голове у Эванджелины промелькнула шальная мысль, что если это и есть ее «долго и счастливо», то его она вряд ли желает.

– Мудрое решение – не пить за подобные тосты, – раздался рядом мелодичный голос.

Эванджелина отвернулась от Аполлона, пытаясь найти его обладателя.

Несколько мгновений назад она считала свое положение странным, а теперь и вовсе отчетливо ощущала себя не в своей тарелке.

К ней подошла девушка, похожая на принцессу из сказки, в которой тосты поднимаются исключительно за честь и доблесть, а не за необдуманные проклятия. Она выглядела достаточно миловидно: лицо в форме сердечка, яркие темно-зеленые глаза и волосы мерцающего фиалкового оттенка.

Рожденная с локонами цвета розового золота, Эванджелина привыкла быть единственной девушкой с необычными волосами. Она ожидала, что ее вот-вот охватит небольшой приступ ревности, но девушка так по-доброму улыбалась ей, что Эванджелина почувствовала связь между ними.

– Знаете ли вы древнюю сказку Севера, – задумчиво протянула незнакомка с фиолетовыми волосами, – которая гласит, что для проклятий не нужны никакие магические заклинания? Считается, что в начале своего существования Север был настолько полон магии, что иногда достаточно было только произнести слово «проклятие», чтобы оно начало действовать. При условии что люди, которые его слышали, верили в сказанное.

– Думаете, именно это сейчас и случилось? – удивилась Эванджелина.

Девушка пригубила вино из кубка, а затем ее губы изогнулись в хитрой усмешке.

– Я думаю, что магия исчезла много лет назад. К счастью. Но я также верю, что в этом мире всякое возможно. – Она вдруг подмигнула ей и добавила: – Меня зовут Аврора Вейл, Ваше Высочество. Рада наконец с вами познакомиться. – Она присела в идеальном реверансе и шепнула: – А сейчас вас представят моим родителям.

Как только незнакомые мужчина и женщина приблизились к Эванджелине, атмосфера вокруг вмиг изменилась. Еще несколько мгновений назад отовсюду доносились радостные возгласы, звенели бокалы и в воздухе витал терпкий аромат сливового вина, но с появлением родителей Авроры все внезапно стихло. Бокалы больше не звенели, исчезла суета и прервались разговоры, а взгляды всех собравшихся сосредоточились на незнакомой Эванджелине паре.

Эванджелину тоже охватило любопытство. Как и их дочь, эта пара словно вышла из другой эпохи, где кровь проливалась чаще вина и даже самым мягким людям приходилось быть жесткими, чтобы выжить.

Мать Авроры вела себя иначе, чем остальные женщины. Вместо того чтобы всячески демонстрировать сверкающие и переливающиеся драгоценности – украшений на ней вовсе не было, – она скользила сквозь толпу так же грациозно и уверенно, как стрела прошивает ночь. У Эванджелины создалось впечатление, что эта женщина привыкла ходить по полям сражений, а не по бальным залам.

Отец Авроры оказался столь же суровым, сколь прекрасна была его дочь. Широкие плечи, густая борода, шрам, рассекавший правую сторону его лица, выглядел таким жутким, что Эванджелина поразилась, как он смог выжить после подобного удара.

Она увидела, как мужчина хлопнул Аполлона по плечу огромной, будто бы медвежьей, ладонью.

– Благодарю за приглашение, Ваше Высочество.

– Рад вас видеть, – кивнул Аполлон. Он широко улыбался, но улыбка его казалась натянутой, словно он тоже ощущал исходившую от этой пары силу, и это заставляло его нервничать. – Эванджелина, позволь представить тебе лорда и леди Вейл и их дочь Аврору, с которой, похоже, ты уже знакома.

– Приятно познакомиться, – с улыбкой сказала Эванджелина.

– Взаимно, – ответила леди Вейл и тут же заключила Эванджелину в объятия. Она была ниже своего мужа, но объятия ее оказались весьма крепкими и, на удивление, теплыми. – Принц столько хорошего рассказывал о вас, что теперь мне кажется, будто я вас знаю.

Возможно, все дело в мерцающем свете свечей, но Эванджелине показалось, что глаза леди Вейл наполнились слезами, когда она отстранилась.

Эванджелина уже хотела спросить, все ли в порядке, но не успела.

Аполлон, словно почувствовав себя неуютно в компании семейной пары, перебил ее.

– Семья Вейл прибыла в Валорфелл из дальних уголков Севера, – сказал он. – И они с энтузиазмом взялись за восстановление деревни Мэривуд.

«Это название мне знакомо», – едва не выпалила Эванджелина, но она не могла утверждать с уверенностью. Внезапно ей показалось, что она и правда где-то слышала его. Может, этим вечером кто-то упоминал о Мэривуде…

– Где это? – решила уточнить она.

– Территории Мэривуда некогда принадлежали Великому Дому. Там есть только лес, деревня и поместье, сгоревшее сотни лет назад, – объяснил Аполлон.

Перед глазами Эванджелины вдруг предстал разрушенный дом, от которого осталась одна только обгоревшая лестница. Возможно, у нее просто разыгралось воображение, но на секунду Эванджелина задумалась, а не было ли это еще одним воспоминанием? Не потому ли Аполлон так разволновался в присутствии семьи Вейл? Может быть, он опасался, что эти разговоры всколыхнут в Эванджелине какие-то воспоминания?

– Как так вышло, что поместье сгорело? – спросила она.

– Никто точно не знает, – ответил Аполлон. – Большая часть этой истории сгинула вместе со временем или попала под проклятье сказок Севера.

– Я бы не сказала, что были утрачены все подробности, – вмешалась Аврора. – Впрочем, я не удивлена, что об этой истории так мало говорят. Она весьма трагична.

– В таком случае и тебе не следует о ней вспоминать, – сказал лорд Вейл.

– Но принцесса хочет знать, – заупрямилась Аврора.

Лорд и леди Вейл с упреком посмотрели на нее. Очевидно, они не хотели устраивать сцен, но и продолжать этот разговор – тоже.

– Мне очень интересно, – быстро сказала Эванджелина, чтобы не доставлять Авроре хлопот. Она и правда хотела узнать, что тогда случилось. Кто знает, может быть, это поможет ей вернуть память.

– Эта история не подходит для праздника, – произнесла леди Вейл, почему-то смутившись.

– И все же мне бы хотелось послушать, – возразила Эванджелина. – Я знаю об истории Великолепного Севера не так много, как хотелось бы.

– Тогда я с радостью вам все расскажу, – вызвалась Аврора.

Ее родители явно разволновались, но Аврору уже было не остановить.

– Венджинс Слотервуд из Дома Слотервуд некогда был помолвлен с самой прекрасной девушкой Севера, вот только она его совсем не любила. Ее родители отказались разорвать помолвку, а она не желала выходить замуж без любви. В день своей свадьбы она сбежала, но Венджинс не смог так просто ее отпустить. В конце концов, его имя говорит само за себя[1]. И когда до него дошел слух, что девушка эта влюблена в единственного сына лорда Мэривуда, Венджинс сровнял с землей и поместье Мэривуд, и деревню Мэривуд, и Мэривудский лес, оправдав таким образом свое ужасное имя, – радостно закончила Аврора, будто произносила обычный тост, однако с лица ее уже давно сошла приветливая улыбка.

Леди Вейл, стоявшая напротив дочери, побледнела, а лицо лорда Вейла приобрело бордовый оттенок.

Отец Эванджелины никогда не смотрел на нее так, как лорд Вейл сейчас взирал на Аврору. Правда, и Эванджелина никогда не смотрела на своего отца с такой же дерзостью, как эта девушка. Эванджелина даже засомневалась, а не ошибалась ли, полагая, что эта семья как-то связана с ее пропавшими воспоминаниями. Возможно, Аполлон чувствовал напряженную обстановку между ними. Особенно четко это стало заметно после того, как Аврора рассказала историю о Великом Доме Мэривуд. Но Эванджелина больше ничего не вспомнила.

– Надеюсь, наши усилия по восстановлению поместья Мэривуд пойдут во благо всего Севера, – сказал лорд Вейл, пытаясь сменить тему.

В этот раз Аврора не стала с ним спорить. Вероятно, она сказала все, что хотела.

– Я ожидаю, что вы с принцем присоединитесь к гуляниям в честь восстановления поместья. Мне так хочется узнать вас получше. – Аврора обняла Эванджелину и шепнула: – Сдается мне, мы станем лучшими подругами… Ох! – Она отшатнулась, и лицо ее скривилось от боли.

– Что случилось? – с удивлением спросила Эванджелина.

– Не думала, что вы носите при себе кинжал. – Аврора кивнула на украшенный драгоценными камнями нож Лучника, который Эванджелина засунула за пояс.

Между бровями Аполлона пролегла морщинка, а взгляд его стал необычайно мрачным.

– Где ты его взяла?

Эванджелина невольно коснулась рукоятки кинжала, словно боялась, что его отберут.

– Нашла в саду, – быстро солгала она и тотчас пожалела о своих словах. Ложь всегда давалась ей с трудом, но сказать правду она тоже не могла.

Аполлон с подозрением уставился на нож. Точно так же он смотрел на нее раньше, когда понял, что она выискивает кого-то в зале, но сейчас ревность стала почти ощутимой. Его глаза сузились, на виске запульсировала жилка, и Эванджелина мысленно возрадовалась, что не рассказала правду о том, кто именно дал ей кинжал. Она опасалась, что Аполлон отнимет его.

Ей пришлось быстро сочинить нелепую историю, что она обнаружила кинжал в колодце прямо перед тем, как ее вытащили.

– Думаю, он стал для меня своего рода талисманом удачи. Но мне так жаль, что вы укололись, Аврора.

– Ничего страшного. На самом деле теперь я даже рада, что вы держите талисман при себе. Но все же будьте осторожнее с оружием. Кинжал, несомненно, придает вам некий шарм, но так ли вы нуждаетесь в нем, особенно когда вокруг столько стражи?

– Верно, – кивнул Аполлон. – Я…

– Кхм. – Позади них кто-то громко прочистил горло, привлекая их внимание. У Эванджелины словно камень с плеч упал. Она готова была поклясться, что Аполлон собирался отобрать у нее кинжал.

Но теперь его внимание было приковано к стражнику, который замер рядом с их небольшой компанией.

– Ваше Высочество, простите, что отвлекаю, но дело не терпит отлагательств. Мне нужно срочно доложить вам о случившемся.

– Это не может подождать? – недовольно ответил Аполлон, оборачиваясь к стражнику.

Молодой на вид мужчина побледнел.

– Поверьте, Ваше Высочество, будь это неважно, я бы ни за что не стал вас тревожить. – Он наклонился к Аполлону и прошептал что-то такое, отчего принц вмиг посерел.

– Прошу меня простить, но я вынужден откланяться. – Он бросил взгляд на Эванджелину и добавил: – Мне ужасно не хочется оставлять тебя, но обещаю: вернусь позже.

Эванджелина собиралась узнать, куда он уходит, но Аполлон уже торопливо шагал прочь.

17. Эванджелина

Эванджелина так и не притронулась к вину. Казалось, она единственная из всех присутствующих решила сегодня не пить. Веселье продолжилось и после ухода Аполлона, и вскоре хмельные напитки распивали уже не только придворные, но и некоторые стражники.

Часов в Колонном зале не нашлось, но по движению луны на небе, видневшемся через купол на потолке, Эванджелина поняла, что Аполлон отсутствует уже немало времени, а значит, он был занят чем-то очень важным.

На мгновение Эванджелина задумалась, не сообщили ли ему о поимке лорда Джекса, но эта новость наверняка обрадовала бы принца, а он довольным не выглядел. Нет, должно быть, случилось что-то совершенно другое.

Подавали уже третье блюдо, а Эванджелина все продолжала витать в собственных мыслях, пока кто-то в середине стола не произнес очередной тост. Жители Севера, казалось, очень любили тосты. И сейчас они восхваляли лучника, подстрелившего дичь, которой они сегодня угощались. Внезапно Эванджелину пронзила мысль. Лучник.

Внутри у нее все перевернулось. Она снова осмотрела Колонный зал в надежде, что он наконец-то объявится. Но его по-прежнему нигде видно не было.

Эванджелина никогда не считала себя безрассудной, хотя другие могли бы поспорить с этим утверждением. Но Эванджелина бы ответила им, что она просто всегда надеется на лучшее, в то время как они боятся того, что может пойти не так.

Эванджелина прекрасно понимала, что побег с ужина и от стражников в поисках Лучника представляет некоторую опасность – особенно после того, когда ее столкнули в колодец. Но она не могла не воспользоваться отсутствием Аполлона и отличным прикрытием в виде скопления незнакомых ей людей, чтобы попытаться снова найти Лучника и, возможно, вернуть себе память.

Эванджелина даже придумала различные способы отвлечь внимание гостей. Сперва она решила потянуть за скатерть, чтобы опрокинуть блюда с едой. Потом представила, как прольет терпкое вино на каменный пол. Но внезапно зазвучала чья-то громкая речь, и Эванджелина поняла, что это ее шанс.

Лорд Вейл начал произносить тост. И он делал это весьма эффектно, в красках описывая, с каким энтузиазмом приступит к обустройству поместья Мэривуд, и тем самым привлекая к себе все больше внимания. Даже Эванджелине с трудом удалось отвести от него взгляд.

Гости повернулись к лорду Вейлу, как только он встал и поднял бокал высоко над головой.

– Восстановление поместья Мэривуд пойдет на благо всего Великолепного Севера! – провозгласил он громоподобным голосом. – Мы изгоним призраков прошлого, которые осмелились нас преследовать и по сей день. В конце концов, мы – северяне! Мы не боимся мифов и легенд! Мы и есть мифы и легенды!

Зал взорвался аплодисментами и криками:

– Мы и сами легенды!

– Кто встанет со мной плечом к плечу и поможет восстановить поместье? – пророкотал лорд Вейл.

– Я!

– Мой Дом к вашим услугам!

Зал огласила какофония восторженных голосов, когда мужчины, женщины и даже стражники подняли бокалы и зааплодировали.

– Приступим сразу после Охоты! – сказал лорд Вейл.

Эванджелина выбрала этот момент, чтобы выскользнуть из-за стола и направиться к ближайшей двери. Она старалась действовать быстро, а не тихо. Придворные уже шумели так, что их крики наверняка бы заглушили звуки сражения.

Поэтому Эванджелина не сразу различила тихие шаги за спиной.

Выхватив кинжал Лучника, она резко развернулась.

– Это всего лишь я, – выпалила Аврора Вейл, подняв ладони в защитном жесте. – Извините, не хотела вас пугать. Я увидела, как вы покидаете праздник, и подумала, что мы могли бы сбежать вместе. Отец готов произносить тосты целыми днями! Помню одну свадьбу, где он говорил от заката до рассвета.

– И никто не попытался его остановить?

Аврора рассмеялась.

– Никто даже не попытается остановить моего отца. Впрочем, не думаю, что его речь затянется. Кажется, он уже обзавелся преданными соратниками. Но нам с вами лучше поторопиться, пока нас не хватились. – Она бросилась вперед, взмахнув копной фиолетовых волос. – Куда вы так торопились? Неужели у вас есть тайный любовник? Или, быть может, вы направляетесь к личной ведунье, которая предсказывает будущее?

– Нет, конечно, – быстро ответила Эванджелина. – У меня нет любовника, и я не знаю ни одной ведуньи. Я просто собиралась вернуться в свои покои.

– О, как скучно, – протянула Аврора, а потом подхватила Эванджелину под руку. – Что ж, могу сопроводить вас до спальни. Это все равно веселее, чем слушать пространные речи отца.

Эванджелина невольно пригляделась к Авроре и внезапно поняла, что ее присутствие вызывает не очень приятные эмоции, хотя раньше она ей даже нравилась. Или, быть может, дело в том, что Аврора нарушала ее планы по поиску Лучника.

– Спасибо за предложение, – настороженно сказала Эванджелина, – но я бы хотела пройтись в одиночестве.

Аврора с недоверием покосилась на нее, а затем на ее губах заиграла лукавая улыбка.

– Значит, вы таки торопитесь к любовнику.

– Нет, – спокойно ответила Эванджелина. – Я замужем.

Аврора поджала губы.

– Это мало кого останавливает. Неужели ни один стражник или хорошенький конюх не привлекли вашего внимания?

– Меня интересует только Аполлон, – отрезала Эванджелина, но ее мысли снова переключились на Лучника. Она вспомнила, как он стоял на мосту под дождем, как мокрая рубашка облепляла его грудь, а взгляд был прикован исключительно к ней. Однако она не хотела бы видеть его в роли любовника. Он был безрассудным и невежественным, а еще лгал о том, что не знает ее. Эванджелина хотела найти его только из-за того, чтобы он пробудил в ней новые воспоминания.

Но, похоже, сегодня вечером ей было не суждено встретить Лучника.

В коридоре раздались шаги. Аврора задерживала Эванджелину достаточно долго, чтобы стражники наконец заметили ее отсутствие и почти нагнали.

Осознав, что план провалился, Эванджелина испытала ужасное разочарование, которое лишило ее остатков сил. Пока стражники сопровождали ее в покои, она то и дело оглядывалась через плечо в поисках Лучника: то ли надеялась, что он вот-вот выйдет ей навстречу, то ли просто думала, что силой своего желания вынудит его появиться.

Эванджелина представила, как сталкивается с ним в коридоре, как к ней возвращаются воспоминания, и все в ее перевернутом с ног на голову мире обретает смысл.

К сожалению, она добралась до собственной спальни без приключений – и неожиданных встреч. Эванджелина начала рассеянно переодеваться ко сну, мысленно перебирая все «сожаления».

Она не помнила, как забралась в постель и сколько уже лежала в ней. Находясь на грани сна и яви, Эванджелина услышала, что где-то рядом скрипнула половица. Раздавшиеся следом шаги не были похожи на уверенную поступь Аполлона. Но кто-то определенно подкрадывался к ней. Эванджелина решила, что это Лучник, и распахнула глаза.

Над ней возвышалась широкая массивная фигура.

Не Лучник и не Аполлон.

Эванджелина попыталась закричать.

Но нападавший двигался быстрее. Не успела она открыть рот, как он уже бросился на кровать, накрыв ее губы огромной рукой в перчатке и придавив ее всей своей массой. От незнакомца несло по́том и лошадьми. Эванджелина не смогла разглядеть его лица: оно было скрыто цельной маской, открывавшей лишь тускло поблескивающие глаза.

Эванджелина снова попыталась закричать. Потом укусить его за руку. Лучник не научил ее, что делать в подобной ситуации. Но слова, которые он сказал ей сегодня утром, не шли у нее из головы: «Перестанешь бороться – умрешь».

Она пнула его, целясь между ног нападавшего.

– Лучше не рыпайся. – Убийца выхватил нож длиной с ее предплечье.

«Помогите! Помогите! Помогите!» – беззвучно взывала она о помощи, отчаянно пытаясь оттолкнуть его.

Незнакомец опустил нож и разрезал верх ее ночной сорочки. Затем Эванджелина почувствовала, как острый кончик лезвия вспорол кожу под ключицей.

– Глазам своим не верю, – прорычал Лучник.

Эванджелина даже не заметила, как он вошел в покои, но внезапно Лучник оказался рядом – золотоволосый, хмурый и, возможно, самый прекрасный мужчина на всем белом свете. Он безжалостно схватил убийцу за шею, стащил с кровати и пригвоздил к кроватному столбику так, что его ноги болтались как у тряпичной куклы.

Эванджелина вскочила с постели, в ужасе глядя на происходящее.

– Я пыталась бороться.

По ее груди стекали алые ручейки, и Эванджелина дрожащими руками стянула края сорочки.

При виде крови Лучник прищурился, словно хищник, и Эванджелина могла поклясться, что глаза его вспыхнули, сменив цвет с голубого на расплавленное серебро. Он вновь посмотрел на убийцу и издал поистине животный рык. От этого звука кровь у нее в жилах застыла.

Лучник сорвал с напавшего маску, а потом выхватил нож и приставил лезвие к левому глазу мужчины.

– Кто нанял тебя убить ее?

Убийца побледнел, но только сильнее стиснул зубы.

– Я спрошу еще раз, и если ответа не последует, ты лишишься глаза. И я почти надеюсь, что ты не ответишь, потому что я с удовольствием его выколю. Кто тебя нанял?

– Он не назвался, – выпалил убийца.

– Тем хуже для тебя, – протянул Лучник и приблизил лезвие к чужой глазнице.

– Клянусь, я не знаю имени, – выкрикнул мужчина. – Мне велели убивать ее медленно, с особой жестокостью и чтоб кровищи побольше.

Эванджелина оцепенела. Одно дело знать, что кто-то хочет ее смерти, но совсем другое – когда ей желали умереть в страшных муках.

– Они сказали зачем? – прошептала она.

Убийца поджал губы.

– Не советую грубить. Принцесса задала тебе вопрос. – Лучник приподнял мужчину еще выше и встряхнул с такой силой, что голова его безвольно мотнулась в сторону. – Отвечай.

– Да не знаю я ничего, – процедил мужчина. – Мне просто приказали ее помучить.

Ноздри Лучник раздулись.

– Тебе повезло, что я добрее твоего нанимателя. – Он наклонил золотоволосую голову, словно о чем-то раздумывал. – Будет больно, но недолго.

Перехватив нож поудобнее, Лучник вонзил лезвие прямо в сердце убийцы.

18. Эванджелина

Убийца рухнул на пол с противным стуком. Он дергался и корчился в предсмертных конвульсиях – Эванджелина не знала, как правильно это назвать, лишь понимала, что смерть его наступила не сразу.

Происходящее напоминало настоящий кошмар, и все же Эванджелина не могла сказать, что сожалеет. Она до сих пор чувствовала, как по груди стекает кровь, пропитывая ее некогда элегантную, а теперь напрочь испорченную сорочку – сиренево-голубого оттенка, с отделкой из нежного кремового кружева, потемневшего от крови.

Убийца издал несколько булькающих звуков вперемешку с проклятиями.

– Ты зря тратишь последние слова, – процедил Лучник. – Я уже проклят. – Он склонился над мужчиной и провернул нож, торчавший из его груди. Когда Лучник вытащил лезвие, капли крови брызнули на его темную накидку и светлую рубашку, но его, казалось, это не волновало.

Перешагнув через безжизненное тело, он хмуро посмотрел на Эванджелину.

– Почему кто-то вечно пытается тебя убить? – Голос его прозвучал низко и грозно. – Ты должна быть осмотрительной.

– Разве я в этом виновата?

– У тебя отсутствует инстинкт самосохранения. – Лучник шагнул вперед, сердито глядя на Эванджелину. – Ты наверняка выпила бы и из флакона с этикеткой «яд». Предупреждения для тебя сродни приглашению. Ты не можешь держаться подальше от того, что способно причинить тебе вред.

Например, я.

Эванджелина готова была покляться, что последние слова прозвучали лишь у нее в голове. Лучник сделал еще один шаг, оказавшись так близко, что Эванджелина практически почувствовала исходящие от него волны жгучей ярости.

Она должна была отступить, позвать стражников, сказать ему, чтобы он уходил. Но сердце ее неистово колотилось в груди.

Эванджелина выпалила:

– Ты не причинишь мне вреда.

– Ты не можешь этого знать. – Он стиснул зубы так, что на скулах заходили желваки. – Утром я едва не сбросил тебя с моста.

– А сейчас ты убил человека, чтобы спасти мне жизнь.

– Может, мне просто нравится убивать людей. – Лучник вытер окровавленный клинок о простыни, не сводя с нее пылающего взгляда. Он по-прежнему выглядел разъяренным и опасным, почти обезумевшим. Руки его были запятнаны кровью, и глаза тоже налились ею. И все же Эванджелина никогда никого так сильно не хотела.

Видимо, этой ночью она сошла с ума, раз уж столь отчаянно желала, чтобы он подошел к ней ближе. Эванджелина хотела почувствовать его крепкие ладони на своем теле. Она хотела, чтобы он обнимал ее, прижимал к себе и снова учил сражаться. Ей было плевать на мир вокруг, лишь бы они продолжали касаться друг друга.

Эванджелина пыталась убедить себя, что это последствия страха и волнения и что это вот-вот пройдет. Но какая-то часть ее души не желала, чтобы эта безумная тяга исчезала.

Не успев толком обдумать, что творит, Эванджелина потянулась к нему.

Прикосновение было сродни удару молнии. Как только ее пальцы коснулись его руки, мир перед глазами закружился. Спальня взорвалась калейдоскопом ярких звезд и искр, и внезапно она оказалась в другом месте.

В одном из своих воспоминаний.

Темнота и лишь одна вода кругом. Эванджелина не могла даже вздохнуть.

Ее тело ударилось об обжигающе холодную воду, но она чувствовала себя так, словно разбилась о твердую землю. Она инстинктивно замахала руками, но он крепко держал ее и неумолимо тянул наверх, преодолевая бешеные волны. Соленая вода попадала ей в нос, холод проникал в кровь и растекался по венам. Она кашляла и отплевывалась, судорожно хватала ртом воздух, пока он плыл к берегу, утягивая ее за собой. Он бережно вытащил Эванджелину из воды, как будто от этого зависела не ее, а его жизнь.

– Я не позволю тебе погибнуть. – Одна-единственная капля воды сорвалась с его ресниц и упала ей на губы. Она ощущалась столь мягко, хотя в его глазах бушевал настоящий шторм. Было слишком темно, чтобы разглядеть выражение его лица, но полумесяц с каждой секундой разгорался все сильнее, очерчивая контуры острых скул, пока он слишком пристально вглядывался в ее глаза.

Ноги Эванджелины едва не подкосились, когда в мужчине из воспоминаний она узнала Лучника.

Разъяренный океан, казалось, притих, зато ее сердце забилось с оглушительным стуком. А может быть, это колотилось его сердце.

Грудь Лучника тяжело вздымалась и опускалась, одежда вымокла насквозь, а пряди волос в беспорядке прилипли к лицу. В этот момент Эванджелина четко осознала, что он готов не только вытащить ее из ледяной воды. Если понадобится, он пронесет ее сквозь огонь и пламя, вырвет из лап войны и вызволит из разрушенных городов и расколотых миров.

Воспоминание оборвалось, и у Эванджелины закружилась голова. Несколько дней назад, когда она вспомнила лишь крошечную часть этого мгновения, то решила, что из воды ее вынес Аполлон.

Но она ошиблась. Это был Лучник.

У колодца они встретились не впервые. Эванджелина также сомневалась, что это новое воспоминание связано с их первой встречей. Слишком уж крепко он тогда обнимал ее.

Вернувшись наконец в настоящее, Эванджелина заметила, что Лучник уже пересек спальню. Он стоял у дверей и смотрел на нее не так, как в воспоминаниях – словно готов был пройти сквозь огонь, чтобы спасти ее. Ладонь, которой она совсем недавно касалась, теперь была сжата в кулак, а сам Лучник выглядел так, словно больше всего на свете хотел уйти отсюда.

А она отчаянно хотела, чтобы он остался.

Ей столько всего нужно было у него узнать, столько всего спросить, и не только о новом воспоминании. Она вспомнила свою реакцию, когда мадам Восс упомянула «Балладу о Лучнике и Лисице». Эванджелина думала, что ее взволновала сама история, но дело было в названии. В Лучнике.

В нем самом.

– Я позабочусь о том, чтобы стражники прибрали здесь и сохранили все в тайне. Но если кто-то спросит, отвечай, что ты убила человека, который на тебя напал.

Лучник повернулся, чтобы уйти.

– Подожди! – выкрикнула Эванджелина. – Не уходи!

Лучник не остановился.

Он покинул ее спальню, скрываясь в коридоре.

Но в этот раз Эванджелина погналась за ним.

19. Аполлон

Сапоги Аполлона были окончательно испорчены. Кровь, казалось, заливала все вокруг, не оставив ни единого чистого пятнышка. Ковры, стены, а теперь и его сапоги. Впрочем, он не особо переживал из-за обуви. Достаточно только щелкнуть пальцами – и слуги тотчас принесут ему новые. На самом деле не сапоги заботили Аполлона, а осознание того, что его жена носила при себе кинжал, который когда-то принадлежал Джексу.

Аполлон с удовольствием отправился бы на поиски этого мерзавца, но ему пришлось ехать сюда и разбираться с совершенно другой проблемой.

– Говорите, остался всего один выживший? – спросил Аполлон.

– Верно, Ваше Высочество, – ответил стражник, назначенный вести расследование.

– Я поговорю с ним наедине.

Аполлон вышел в коридор, где растекались огромные лужи крови. Он и раньше видел смерть, но никогда еще она не была настолько ужасающей.

Он услышал, как стражника впереди стошнило.

Аполлон даже порадовался, что не успел отведать угощения на званом ужине, иначе его ждала бы такая же участь.

На верхнем этаже царила мрачная атмосфера, но по крайней мере в воздухе больше не витал медный запах крови.

Здесь пахло свечами из пчелиного воска, чей мягкий свет отбрасывал блики на цветочные обои, покрывавшие стены. Аполлон заметил несколько акварельных картин и карандашные наброски в рамках. Кто-то в семье, видимо, увлекался рисованием. Поначалу рисунки выглядели довольно небрежно, но по мере того как Аполлон продвигался дальше по коридору, они становились все лучше и лучше. Некоторые из набросков представляли собой точные портреты членов семьи, которые теперь мертвыми лежали на полу внизу.

Наконец стражник остановился перед дверью, за которой, вероятно, находился единственный выживший в бойне.

– Я пойду один, – предупредил Аполлон.

– Но Ваше Высочество…

– Это приказ. Жертва и так уже настрадалась сегодня. Не хочу, чтобы наш разговор выглядел как допрос.

Стражник послушно отступил в сторону.

Аполлон уверенно шагнул в полутемную комнату и закрыл за собой дверь.

Мальчик лет четырнадцати сидел на большой кровати с изогнутым изголовьем, обхватив колени и раскачиваясь взад-вперед. Он был довольно худощав, но не из-за истощения, а потому что переживал фазу роста.

Семья Фортуна принадлежала к Великим Домам. Даже если потеряют большую часть своего состояния, то все равно не будут голодать.

Вот почему сегодня вечером Аполлона срочно вызвали сюда. Нечасто членов Великого Дома жестоко убивали за одну ночь. Слухи о смерти великого рода наверняка просочатся, и когда это случится, королевская власть должна будет тщательно следить за тем, что говорит народ.

Подобное происшествие могло либо еще больше омрачить правление Аполлона, либо его укрепить.

– Здравствуй, – сказал Аполлон, осторожно присаживаясь на край кровати.

Мальчик испуганно вжал голову в плечи.

– Я тебя не обижу.

– Я не боюсь, – срывающимся голосом ответил мальчик. – Больнее, чем сейчас, мне уже не будет.

– Верно, – согласился Аполлон. – Я никогда не видел ничего более ужасного. Именно поэтому я здесь. Мы должны поймать злодея, чтобы подобного больше не повторилось.

– Вы его не поймаете, – пробормотал мальчик, продолжая раскачиваться. – Он не человек.

– Почему ты так решил?

Мальчик наконец поднял голову. В его глазах плескался неподдельный страх, а лицо осунулось так, что стало напоминать лишь обтянутый кожей череп.

– Он двигался нечеловечески быстро. Я был здесь, наверху, когда услышал первый вопль. Кричала моя сестра. Но она постоянно так делает. Сначала я не обратил внимания. Но потом раздался еще один крик, и еще… – Он зажал уши ладонями, как будто до сих пор слышал полные агонии вопли. – И тогда я понял: случилось что-то страшное. Поистине ужасающее. Я побежал вниз, но увидел кровь и спрятался в шкафу.

– Ты успел увидеть того, кто сотворил это?

Мальчик испуганно кивнул.

– Он был похож на зверя.

– Это был лорд Джекс?

– Нет.

– Ты уверен? – настаивал Аполлон.

На самом деле он не верил, что Джекс хоть как-то к этому причастен. Лишь одно существо могло истребить столько людей зараз. И все же Аполлон хотел, чтобы мальчик назвал имя Джекса. Это бы все упростило.

– Это точно не он. Я бы узнал. Лорд Джекс дружил с моей покойной бабушкой. Но этот человек… не думаю, что он вообще был человеком…

Мальчик закрыл лицо ладонями и тихо заплакал.

Аполлон никогда не любил слезы. Поэтому он поднялся с кровати и осмотрел комнату. Рядом с письменным столом у окна примостился этюдник, на котором стояла незаконченная акварельная картина – довольно симпатичная на самом деле. Значит, вот кто в семье собирался стать художником. На письменном столе Аполлон обнаружил еще больше рисунков, набросков и альбомов. Судя по всему, мальчик предпочитал рисовать животных и людей. Хотя на одном из листов было изображено яблоко.

Аполлон ненавидел яблоки.

Один только его вид вновь разжег в груди пламя ярости. Аполлон смотрел то на нарисованный фрукт, то на кровь на ботинках, то на мальчика, все еще тихо рыдающего на кровати.

Он ничего не мог сделать для этого сироты, не мог избавиться от пропитавшей обувь крови. Но все эти рисунки – особенно яблоко – навели Аполлона на мысль, что он может что-то сделать с Джексом.

– Смотрю, ты весьма талантлив, – сказал Аполлон. – Некоторые твои рисунки впечатляют.

– Спасибо, – шмыгнув носом, ответил мальчишка.

– А ты смог бы нарисовать кое-что для меня? – Аполлон взял со стола альбом и карандаш и протянул ему.

– Вы хотите, чтобы я рисовал прямо сейчас?

– Да. Искусство способно излечить душу. – И объяснил, что именно нужно нарисовать.

Мальчик в недоумении покосился на него, но не осмелился спорить с принцем. Как и большинство людей. Хотя ему все же стоило ослушаться приказа – или попытаться.

Как бы то ни было, мальчишка быстро принялся за дело. Склонив голову над альбомом, он лихорадочно набрасывал контуры тела, штриховал и наносил тени, делал все то, что свойственно художникам. Закончив, он аккуратно вырвал страницу и протянул Аполлону.

– Замечательно, – кивнул Аполлон. – Поистине хорошая работа, юноша.

– Спасибо.

– Тебе стало лучше?

– Не особо, – пробормотал мальчик.

Аполлон похлопал его по плечу.

– Я сочувствую твоей потере, – прошептал он, – но совсем скоро ты перестанешь скорбеть.

Аполлон выхватил нож и вонзил лезвие прямо ему в сердце.

Шок и невыносимая боль отразились на лице мальчика, а потом он рухнул на кровать. Мертвый, как и остальные члены его семьи.

На мгновение Аполлон почувствовал тоску. На самом деле он не был чудовищем. Он просто делал то, что должен был. Такой доверчивый и трусливый мальчик не смог бы долго прожить в этом мире. Кроме того, вся его семья уже была мертва. А Аполлон позаботился о том, чтобы жертва его не пропала даром.

Принц вложил в руку мальчика кинжал, создавая видимость, что он покончил с собой. Аполлон бросил взгляд в зеркало, чтобы убедиться, что на рубашке его не осталось следов крови, и вышел в коридор. Он быстро закрыл за собой дверь, чтобы ожидавший снаружи стражник не успел заглянуть в комнату.

– Как все прошло, Ваше Высочество? – спросил тот.

Аполлон натянул на лицо печальное выражение и покачал головой.

– Такая ужасная трагедия. Мальчишка чувствует себя виноватым из-за того, что единственный выжил. Боюсь, это сильно подкосило его дух. Но он нарисовал портрет того, кто уничтожил всю его семью. – Он протянул рисунок стражнику. – Подготовьте новые плакаты о розыске. В красках опишите кровавую бойню и добавьте портрет лорда Джекса.

20. Эванджелина

Эванджелина выбежала за дверь как раз в тот момент, когда двое стражников ворвались в ее покои. Она проскочила мимо них, почти ожидая, что они бросятся в погоню, но никто ее не преследовал. Она шлепала босыми ногами по холодному каменному полу, пытаясь догнать Лучника, и то и дело выкрикивала:

– Стой… Остановись!

Он не мог далеко уйти. Она слышала топот его ботинок за углом. Пересекая коридор за коридором, зал за залом, Эванджелина слышала его шаги впереди. Но каждый раз, когда заворачивала за угол, Лучника там не находила. Она видела лишь портреты Аполлона, с которых он обвиняюще смотрел на нее.

Казалось, нарисованные глаза принца следили за ней, пока она бежала по очень узкому коридору. Некоторые светильники погасли, отчего в этой части замка витала мрачная атмосфера, но все изменилось, когда Эванджелина добралась до еще одного портрета своего мужа. Свечи в канделябрах, расположенные по бокам картины, горели особенно ярко, отражаясь от золотой рамы и словно компенсируя потухший свет.

Она напоминала другой портрет Аполлона, раскинувшегося на ветвях волшебного дерева-феникса. Впрочем, трудно сказать. Портрет был разрезан ровно посередине.

Лучник стоял прямо там, скрестив руки на груди. Накидка спадала по его плечам. Некоторое время он разглядывал изуродованную картину, а потом вдруг сказал:

– Пожалуй, так мне нравится даже больше.

Эванджелина не увидела в его руке ножа, но взгляд Лучника казался таким острым, что мог бы запросто разрезать холст.

– Твоя работа? – спросила она.

– Не самый хороший мой поступок.

Эванджелина опустила взгляд на кровь, пропитавшую его белую рубашку.

– А ты считаешь себя хорошим?

– Нисколько. Но, думаю, ты это уже и сама знаешь.

Лучник отошел от стены и приблизился к Эванджелине. Коридор был довольно узким, поэтому путь не занял много времени. Всего пара шагов, и он оказался рядом, настолько близко, что Эванджелину окутал аромат яблок, и ее голова внезапно закружилась.

Вчерашним утром, когда они с Лучником стояли в коридоре перед ее покоями, Эванджелина чувствовала, что приняла неверное решение, но все равно последовала за ним. Ей казалось, что она просто бредит от усталости. Но сейчас она полностью осознавала, что делает. Она не сошла с ума. Дело было только в нем.

Стоя так близко к Лучнику, она чувствовала, что не может нормально дышать; в крови ее словно взрывались пузырьки шампанского, стремительно рвущиеся к голове.

– Кто ты для меня? – тихо спросила Эванджелина.

– Никто, – ответил Лучник, глядя ей в глаза.

И тут же, противореча самому себе, ухватился пальцами за поясок, удерживающий ее разорванную сорочку вместе. Лучник нерешительно замер, словно не мог решить, хочет развязать его или же притянуть Эванджелину ближе к себе.

– Почему ты мне врешь? – прошептала она.

– Мы ведь уже выяснили, что я не хороший человек. – Лучник потянул за поясок, ослабляя узел.

Опомнившись, Эванджелина оттолкнула его руки и потуже запахнула сорочку.

Он тихо засмеялся.

– Я тебя смущаю? – Он сказал это так, словно и правда надеялся смутить ее. А может быть, просто пытался отвлечь от вопросов. В его присутствии Эванджелине было трудно здраво мыслить, трудно вспомнить, почему она вообще гналась за ним по замковым коридорам. В Лучнике чувствовалось что-то такое, что заставляло ее хотеть быть с ним рядом.

Эванджелина понимала, что так не должно быть, что это неправильно. В конце концов, она была с Аполлоном. «Не просто с Аполлоном, – напомнила она себе, – а замужем за ним». Аполлон был ее мужем.

Лучник не мог для нее ничего значить. И он только что сказал, что они друг другу никто. Но также упомянул, что ему нельзя верить.

– Пожалуйста, ответь честно хотя бы раз, – попросила Эванджелина, мысленно обещая себе, что если он ответит, то она тотчас оставит его и забудет про эти странные чувства, клубившиеся внутри нее. – Я уверена, что мы встречались до того, как ты спас меня из колодца. Ты был моим стражником?

Лучник стиснул зубы.

Эванджелина уже решила, что не получит ответа на свой вопрос, но потом он покачал головой.

– Нет. Причинять боль у меня получается куда лучше, чем защищать. – Лучник опустил взгляд на окровавленную сорочку Эванджелины.

Эванджелина совсем забыла о кровоточащей ране на груди. Она была неглубокой и уже начала затягиваться – даже не придется накладывать швы. Но запекшаяся на коже кровь выглядела просто ужасно, да и она сама, наверное, тоже.

– Ты не выглядишь ужасно, – тихо сказал Лучник.

Эванджелина вновь посмотрела на него. На мгновение он показался ей таким застенчивым и невероятно юным, едва ли старше ее. Светлые локоны упали ему на глаза, когда он медленно наклонился к ней.

Она не понимала: то ли он пытался не спугнуть ее, то ли сам был отчего-то напуган. Лучник выглядел необычайно взволнованным, когда потянулся к ее щеке, когда медленно обхватил пальцами выбившуюся золотисто-розовую прядь и заправил Эванджелине за ухо. Он действовал так осторожно, что пальцы его даже не коснулись ее кожи, хотя, казалось, он очень этого хотел.

Он стоял, не сводя с нее пристального взгляда, смотрел на нее так, словно отчаянно хотел обнять ее и крепко прижать к себе, точно как в ее воспоминаниях, но не мог себе позволить. Его зубы были стиснуты, а на шее бешено пульсировала жилка, выдавая все его чувства, которые, казалось, причиняли ему боль.

Замужем.

Замужем.

«Я замужем», – снова напомнила себе Эванджелина.

Аполлону она была женой, а Лучнику – никем.

– Мне пора идти, – пробормотала Эванджелина. – Стражники, должно быть, уже подняли тревогу. Удивительно, что еще в колокола не бьют. – Она медлила, словно хотела найти причину задержаться, но понимала, что должна оставить его.

Эванджелина вполне допускала, что их общих воспоминаний может быть гораздо больше. Но теперь она боялась вспоминать, боялась, что новые воспоминания пробудят совершенно новые чувства, а эмоции и без того захлестывали ее.

Стоять напротив, не касаясь друг друга, казалось более интимным, чем прикосновение. Казалось, Лучник прикладывал все силы, лишь бы не протянуть руку и не сжать ее пальцы в своих. Казалось, одного малейшего касания хватит, чтобы разжечь пожар или погасить все лампы в коридоре.

Она ждала, что он уйдет.

Но Лучник не двигался с места.

Эванджелина на мгновение замерла. Она не могла отделаться от ощущения, что если сейчас уйдет, если отвернется от него, то, возможно, больше никогда его не увидит.

Когда она поцеловала Аполлона, у нее в животе запорхали бабочки. Но Эванджелина чувствовала, что поцелуй с Лучником просто сокрушит ее.

«Я замужем», – вновь напомнила она себе.

И наконец повернулась, чтобы уйти.

Сдвинувшись с места, Эванджелина тотчас поняла, что совершила ошибку. Хотя она понятия не имела, в чем именно ошиблась: в том, что подошла к Лучнику слишком близко или же в том, что отвернулась от него и ушла.

Эванджелина пыталась не думать о Лучнике, когда почти бегом возвращалась в покои. Она оглянулась через плечо всего дважды. Но ни в первый, ни во второй раз Лучника позади не оказалось.

Добравшись до комнаты, она обнаружила, что все следы преступления исчезли.

Это немного встревожило Эванджелину. Возможно, ей стоило бы беспокоиться сильнее, но после событий сегодняшней ночи она не могла испытывать более интенсивные эмоции. Или задаваться вопросами о таинственном исчезновении тела и следов крови.

Стражники ждали у двери, но они не стали расспрашивать ее ни о том, куда она уходила, ни о мертвом мужчине в спальне. О мужчине, чье бездыханное тело сами же и убрали.

Теперь в покоях ничто не намекало на недавнее страшное нападение.

Ее кровать снова была застелена мягким стеганым одеялом – незапятнанным, словно первый снег. На полу не осталось ни единого пятнышка, и теперь там лежал новенький белоснежный ковер с золотыми узорами. Все вокруг было чистым и свежим – за исключением Эванджелины.

Конечно, Лучник обещал позаботиться о том, чтобы стражники здесь прибрали и сохранили случившееся в тайне. Но все выглядело на удивление чисто, да и к тому же никто не задавал ей вопросов. Или стражники были исключительно преданы ему, или…

Но ни одного разумного «или» у Эванджелины не нашлось. И теперь, оказавшись в покоях, она в полной мере ощутила весь ужас случившегося.

Ее волосы цвета розового золота растрепались, глаза до сих пор были широко распахнуты от шока и страха, а на ночной сорочке и щеках виднелась запекшаяся кровь. Она выглядела поистине ужасно.

Руки у нее тряслись, пока она стирала с лица кровь и переодевалась в розовое нижнее платье. Эванджелина пыталась отогнать навязчивые мысли, но они снова и снова возвращались к Лучнику. Он был для нее чужим, даже не стоил того, чтобы думать о нем, и все же она упорно продолжала вспоминать его, то, каким смущенным и почти испуганным он выглядел тогда в коридоре. Каким родным казался ей в тот момент.

Динь. Динь. Динь.

Башенные часы пробили три часа ночи.

Напуганная громким звуком, Эванджелина вынырнула из своих мыслей. Зажмурилась, пытаясь прогнать воспоминания о Лучнике, а затем вернулась в главную комнату и удивленно замерла при виде Аполлона.

Казалось, он только что переступил через порог ее покоев. Глаза его устало смотрели в пол, рубашка была сильно измята, а на сапогах виднелась кровь – и только лишь на них. Однако ее было так много, что она полностью пропитала коричневую кожу, которая теперь казалась практически красной.

Смерть. Сегодня ночью она преследовала их.

– Ты в порядке? – ахнула Эванджелина и метнулась к Аполлону. – Что случилось?

Аполлон провел дрожащей ладонью по волосам и прикрыл веки, как будто воспоминания о прошедшей ночи причиняли ему невыносимую боль.

– Я бы предпочел не говорить об этом.

Когда он снова открыл глаза, они были налиты кровью. Его челюсть покрывала щетина, которую Эванджелина никогда раньше не видела. Аполлон всегда выглядел безупречно. Идеальный сказочный принц. Но за те несколько часов, прошедших с их последней встречи, что-то изменилось.

Эванджелина чувствовала себя выжатой как лимон. Она думала, что не способна больше испытать сильные эмоции, но, видимо, переживала за Аполлона сильнее, чем ей казалось. Она не знала, что произошло, но хотела попытаться все исправить.

– Я могу чем-то помочь? – спросила она.

Аполлон выглядел так, словно собирался сказать «нет». Но затем его взгляд опустился. Он смотрел на ее губы так пристально, словно мог думать только о чем-то одном.

Сердце Эванджелины нервно забилось.

Аполлон не шевелился. Казалось, он прекрасно понимал, что вовсе не такую помощь она предлагала. Но, кто знает, возможно, в глубине души они оба нуждались именно в этом.

Он нуждался в утешении, а она желала обрести ясность.

Аполлон наклонился ближе.

По телу Эванджелины прокатилась волна мурашек. Она не знала, отчего ситуация эта казалась такой неправильной, хотя все должно было быть наоборот – правильно. Однако Эванджелина не чувствовала уверенности, когда прильнула к Аполлону и положила ладони ему на грудь, или когда он обхватил ее талию руками.

Пальцы Аполлона дрожали, и это немного успокоило Эванджелину. Как будто нервничать было вполне нормально.

Он с нежностью приник к ее губам и скользнул ладонями ниже, оглаживая ее плавные изгибы, скрытые лишь тонким нижним платьем. Его прикосновения Эванджелина ощущала гораздо отчетливее, чем во время их предыдущих моментов близости.

И вскоре она забыла обо всем, потерявшись во вкусе его губ и тепле крепкого тела. В какой-то момент они оба оказались в постели, а потом мир вокруг нее закружился, увлекая в совершенно другой поцелуй.

Легкое дуновение ветерка касалось спины Эванджелины, а к ее груди прижимался Аполлон.

Сердце ее напоминало барабан, стучащий все сильнее и быстрее, пока он обнимал ее. Их разделяло несколько слоев ткани, но Эванджелина все равно чувствовала исходящее от него тепло. Гораздо больше тепла, чем она когда-либо могла представить. Он был слишком горячим, слишком голодным. Аполлон пылал, словно огонь, пожиравший все на своем пути, а не согревавший теплом. И все же какая-то ее часть желала быть обожженной или, по крайней мере, опаленной им.

Она обвила его шею обеими руками. Аполлон оторвался от ее рта и прижался губами к горлу, поцелуй за поцелуем спускаясь к ее…

Холодная рука сжала ее плечо и вырвала из объятий принца.

– Думаю, нам пора идти.

Лучник с внеземной скоростью потянул ее к лестнице, ведущей с балкона вниз. Какое-то мгновение Эванджелина чувствовала только Аполлона, а затем оказалась в твердой хватке Лучника, прижимаясь к его прохладному боку, пока он уводил ее к ступенькам…

Лучник.

Аполлон резко отстранился, разрывая их поцелуй.

– Что ты сказала?

У Эванджелины сдавило горло. Похоже, она случайно произнесла имя Лучника вслух.

– Я кое-что вспомнила, – пролепетала она и тотчас об этом пожалела. Нельзя рассказывать Аполлону о том, что в воспоминании ее был Лучник. Возможно, она могла бы признаться, что вспомнила их поцелуй, но тогда Аполлон наверняка спросит, почему она произнесла имя Лучника. А ей не хотелось говорить, что именно он тогда увел ее прочь.

Эванджелина вдруг задалась вопросом, почему Лучник так поступил. И почему ему это позволили? В конце концов, Аполлон был принцем. Но она не могла размышлять о причинах, когда Аполлон смотрел на нее так, словно она его предала.

В его глазах горела ревность, гораздо более сильная, чем та, что она видела раньше. Она почувствовала, как он напрягся и сжал в кулак ткань ее платья на спине.

Эванджелина лихорадочно пыталась подобрать слова. Придумать хоть что-нибудь, чтобы заставить Аполлона взглянуть на нее иначе. Потом она вспомнила историю о помолвке, которую ей рассказала мадам Восс. А ведь это идея! Можно просто соврать.

– Я вспомнила тебя. Вечер, когда ты сделал мне предложение. Мы находились на балу, а ты выглядел как Лучник из старой сказки «Баллада о Лучнике и Лисице».

Перед глазами ее возникла яркая картинка – вероятно, еще одно воспоминание.

Аполлон опустился на одно колено.

Она внезапно забыла, как дышать. Толпа вокруг них увеличивалась, заключая Эванджелину и Аполлона в круг из бальных платьев, шелковых камзолов и потрясенных лиц.

Аполлон взял обе ее руки в свои теплые ладони.

– Я хочу тебя, Эванджелина Фокс. Я хочу исписать все стены Волчьей Усадьбы балладами в честь тебя и высечь твое имя на сердце моем мечами. Я хочу, чтобы ты стала моей женой, моей принцессой и моей королевой. Выходи за меня, Эванджелина, и позволь мне положить весь мир к твоим ногам.

Он снова поднес ее руку к губам, и в этот раз, когда принц посмотрел на Эванджелину, казалось, остального празднества как будто не существовало вовсе.

Никто никогда не смотрел на нее так. Эванджелина видела лишь тоску, надежду и намек на страх, промелькнувший на лице Аполлона.

И все же это и близко не сравнится с тем, как Лучник смотрел на нее в другом воспоминании – словно он готов был вырвать ее из лап войны, вызволить из разрушенных городов и расколотых миров. Эванджелина снова представила его взгляд и ту одинокую каплю воды, что упала с его ресниц ей на губы.

Но все это осталось в прошлом.

В настоящем она была замужем за Аполлоном. И какие бы чувства ни испытывала к Лучнику, это уже не имело значения. Если она забыла последний год, то могла бы забыть и эти чувства. Но проблема состояла в том, что она не хотела их забывать. По крайней мере, пока. Не сейчас, когда она не знала всей истории целиком.

Эванджелина понимала, что неправильно держаться за воспоминания о Лучнике. Но сегодня она также осознала, насколько плохо знает своего собственного мужа. Она не знала, что он ревнив и что ему нравится произносить тосты за проклятия. А самое главное, она не знала, почему его сапоги были запятнаны кровью.

Рассказав Аполлону о предложении, Эванджелина ожидала, что он обрадуется. Но принц выглядел сильно встревоженным.

21. Джекс

Джекс увидел достаточно.

Если он еще немного задержится на балконе, если продолжит наблюдать, то убьет Аполлона или же сделает так, что он больше никогда не прикоснется к Эванджелине.

Джекс напомнил себе, что с Аполлоном она в безопасности. Будучи принцессой, она получала все, чего только пожелает.

Но он не ожидал, что она захочет поцеловать принца. Было несправедливо ненавидеть ее за это, но Джекс ничего не мог с собой поделать. Зато это чувство ненависти помогло ему наконец-то покинуть балкон. И ему действительно нужно было уходить.

Эванджелина была в безопасности. И лишь это и имело значение.

Если бы Джекс остался хоть на секунду, то ворвался бы в комнату и воспользовался своей силой, чтобы заставить Аполлона молча смотреть, как признается Эванджелине в том, что она для него не никто. Она для него все. Что он повернул время вспять, лишь бы сохранить ей жизнь, и сделает тот же выбор снова, если потребуется. Если бы Джекс напомнил ей, что лишь его она должна целовать, то Эванджелина оказалась бы в опасности. Или даже мертва.

Если у Эванджелины и имелось какое-то будущее, то Джекс не мог стать его частью.

Он спрыгнул с балкона и приземлился в темном дворе, не издав ни единого звука. Хотя ему явно следовало лучше рассчитать время. Он слышал, как приближаются двое стражников, совершавших обход.

При других обстоятельствах Джекс бы использовал свои способности, чтобы взять их эмоции под контроль и заставить отправиться восвояси. Но он уже был истощен из-за того, что раньше управлял другими стражами. До него долетели обрывки разговоров, и слова «кровь» и «бойня» тотчас привлекли его внимание.

Джекс бросился к каменным стенам Волчьей Усадьбы, укрываясь в тени, когда стражники приблизились, и более высокий из них заговорил:

– Квикстон был там, сказал, что один человек не смог бы убить столько людей. Дело рук демона, не иначе. – Стражник передернул плечами. – Никогда не любил Дом Фортуны, но никто не заслуживает такой ужасной смерти.

С последним утверждением Джекс был не согласен. Некоторые заслуживали того, что им перерезали горло и вырвали сердце, как тому семейству. Но в тот момент Джекса мало беспокоило, что королевский стражник обладает таким неразумно мягким сердцем. Его зацепило то, что он назвал убийцу демоном.

Демонов не существовало.

Но Джекс знал о создании, которое люди часто принимали за демона – особенно на Севере, где истории о вампирах почти не пересказывались. А все из-за проклятия, наложенного на все сказки Севера, которое мешало испытывать разумный страх. Поэтому, когда люди оказывались по-настоящему напуганы, они обычно называли вампиров демонами.

И Джекс опасался, что точно знает, о каком кровожадном демоне говорили стражники. Кастор.

Изначально именно Доблести наложили проклятие на сказки Великолепного Севера, чтобы защитить своего сына Кастора, когда он только обратился в вампира. Они думали, что проклятие затронет лишь истории о вампирах. Но оно было наложено под влиянием страха, а проклятия, порожденные страхом, всегда получаются немного искаженными или становятся гораздо более опасными, чем предполагалось.

Джекс задумался, не попытаются ли Доблести отменить проклятие теперь, когда вернулись из долгого заточения. Ему было интересно посмотреть, решат ли Онора и Вульфрик вновь править Севером или же просто будут вести спокойную жизнь в заново отстроенном поместье Мэривуд.

Джексу еще только предстояло навестить их. Он увидел почти всех членов семьи Доблестей после открытия арки, но в тот момент едва ли был живым из-за аппетита Кастора. С тех пор Джекс встречался только с Авророй. Он знал, что она не выдаст его ни Аполлону, ни королевским стражникам. Однако Джекс сомневался, что этого не сделают ее родители, Вульфрик и Онора Доблестные.

Во всяком случае, это был вопрос чести, которой они оба обладали. Кроме того, Аполлон присвоил их новому имени статус Великого Дома и подарил им лес, поместье и деревню Мэривуд.

По мнению Джекса, лес, поместье и деревню сложно назвать хорошим подарком. Их история была такой же уродливой, как и они сами. Многие считали, что эти земли прокляты или же населены призраками. Даже Джекс не любил туда ездить.

Он снова подумал о демоне-убийце, о котором только что говорили стражники, и тут же представил, как этот самый демон-убийца впивается в горло Эванджелины, убивая ее во второй раз.

Джекс вскочил на коня и во весь опор поскакал к поместью Мэривуд.

Стоило ему подъехать к Мэривудскому лесу, как он почувствовал разительные перемены. По обе стороны от него кипела жизнь. Кролики, лягушки, птицы и олени вновь заселяли лес, а деревья радовали глаз пышной кроной.

Может, Доблести и вернулись к жизни всего несколько дней назад, но их неслучайно называли Доблестями. Все эти долгие столетия, пока они были мертвы, истории о них не смолкали – продолжали жить и развиваться, превращая их в существ, едва ли не равных богам.

Джекс знал, что это не так.

Доблестей легко можно было ранить и убить, как и всех остальных, но они вели совершенно иную жизнь. И не довольствовались простым выживанием. Джекс даже был уверен, что обычное существование их не устраивало вовсе. До того как их заперли в Арке, они основали королевство, простиравшееся на полконтинента. Джекс не знал, что они будут делать теперь, оказавшись на свободе, но не сомневался, что Доблести оставят еще один неизгладимый след в истории Севера.

Джекс спешился и привязал коня к столбу неподалеку от деревни Мэривуд. Доблести еще не начали восстанавливать поместье – решили сначала заняться деревней. Джекс полагал, что они остановятся где-то поблизости, а значит, и Кастор наверняка будет рядом, а не в своем старом склепе в Валорфелле.

Как и лес, деревня Мэривуд постепенно возвращалась к жизни. В воздухе пахло свежесрубленной древесиной. Джекс вышел на старую площадь, построенную вокруг большого колодца, где когда-то располагались торговые ряды – кузница, пекарня, свечная мастерская, аптекарская и мясная лавки, – а также ежедневный рынок со свежими овощами и фруктами.

Джекс на мгновение замер, вспоминая, как по ночам тайком выбирался из дома и встречался с друзьями на крыше аптекарской лавки. Они лежали, смотрели на звезды и хвастались будущими подвигами, еще не зная, что их дни сочтены.

Джекс поднял голову, не ожидая увидеть Кастора на крыше, но и не удивился.

Одним из недостатков бессмертия была склонность привязываться к прошлому, к тому времени, когда бессмертный еще не перестал стареть. Сколько бы ни прожил Джекс, те дни, когда он был человеком, навсегда останутся для него самыми приятными и никогда не потускнеют. Еще один недостаток бессмертия – это бесконечные, навязчивые воспоминания, которые создавали иллюзию того, что жизнь человека намного ярче, чем бессмертного. По этой причине Джекс временами ненавидел людей, а Кастор, казалось, наоборот, мечтал стать одним из них.

– Ты спустишься или мне поджечь лавку аптекаря? – спросил Джекс.

– Угроза сработала бы, держи ты в руках факел, – ответил Кастор. Через секунду он спрыгнул на землю и небрежно уперся локтем в стену полуразрушенной аптекарской лавки. Воссоединившись с семьей и сняв наконец проклятый шлем, он вновь стал похож на Кастора – благородного беззаботного принца, а не на Хаоса – страждущего вампира в шлеме, который не позволял ему питаться.

Джекс почувствовал укол зависти.

– Ты чего в таком скверном настроении? – поинтересовался Кастор. – Опять следил за Эванджелиной?

– Я пришел сюда не из-за нее, – огрызнулся Джекс.

– Но ты определенно раздражен из-за нее.

Джекс бросил на Кастора хмурый взгляд.

– А у тебя, на удивление, прекрасное настроение для того, кто только что истребил целую семью.

Выражение лица Кастора мгновенно омрачилось. В его глазах появился опасный огонек, похожий на угрозу, а не на голод.

Если бы Джекс больше дорожил своей собственной жизнью, то, возможно, испугался бы. Но в последнее время Джекс не испытывал ярких чувств, если только речь не шла об Эванджелине, а сейчас он изо всех сил старался о ней не думать.

Ему нравилось все, что помогало отвлечься от мыслей о ней, – за исключением, пожалуй, этой встречи. Кастор был его старейшим другом, и Джексу не хотелось его ненавидеть, но, глядя на него, он снова и снова вспоминал, как Кастор впивается клыками в горло Эванджелины, отнимая у нее жизнь.

Однако Кастор даже не подозревал о такой версии истории. И осуждать его за это было не совсем справедливо. Но Джекса уже давно не заботила справедливость.

– Если ты приехал читать мне нотации, – сказал Кастор, – то я не желаю их слушать.

– Тогда я буду краток. Держи себя в руках. Или твои родители узнают, и, вполне возможно, на этот раз они не станут надевать на тебя шлем, а просто положат в могилу.

Кастор сжал зубы так, что на скулах заиграли желваки.

– Они этого не сделают.

– Они все еще люди, Кастор. Смертные совершают много глупостей, когда им страшно.

Джекс точно совершал. И хуже всего то, что он считал, что поступает правильно. Как тогда, когда умер Кастор.

Именно Джекс попросил мать Кастора, Онору, воскресить его.

Кастор и Лирик были его лучшими друзьями, скорее даже братьями. Лирик только погиб, и Джекс не мог потерять еще и Кастора.

Тогда он не задумывался о цене, которую придется заплатить, чтобы вернуть друга к жизни. Он и представить не мог, сколько крови прольется. Одна из причин, по которой Джекс позволил превратить себя в мойру, заключалась в том, чтобы не оставлять Кастора одного. Потом он распустил слух, что Кастор – это Хаос, а Хаос – бог Судьбы, чтобы никто в мире не догадался, что он был последним выжившим членом семьи Доблестей.

– Я просто беспокоюсь о тебе, – продолжил Джекс. – Ты наконец-то снял шлем и воссоединился с семьей. Не хочу, чтобы ты все разрушил.

Кастор насмешливо хмыкнул.

– Не я здесь пытаюсь разрушить свою жизнь.

– И что это значит?

– Я говорил с сестрой. Аврора поведала, чего ты хочешь и что готов на это обменять.

– Твоя сестра… – Джекс вовремя остановил себя. Даже он понимал, что лучше не оскорблять близнеца вампира, у которого проблемы с самоконтролем. Хотя это казалось весьма заманчивым. Его руки невольно сжались в кулаки, но не Кастора он хотел ударить.

– Я знаю, что делаю.

Вампир бросил на него еще один суровый взгляд.

– Если к Эванджелине когда-нибудь вернется память, она никогда не простит тебе этого.

– По крайней мере, она будет жива, чтобы ненавидеть меня.

22. Эванджелина

Охота…

…Охота…

…Охота…

Обычно Эванджелина не слышала разговоров своих стражников, но это слово в последнее время то и дело проникало сквозь двери ее покоев, как будто обладало большей силой, чем все остальные слова. Она и раньше слышала об Охоте, но думала, что речь идет о поисках лорда Джекса. Теперь Эванджелина не была так уверена.

Она бы поинтересовалась у служанки, но Мартина отлучилась, чтобы унести поднос с завтраком. После событий прошлой ночи Эванджелина проспала полдня.

Потягивая почти остывший чай, она взяла скандальную газету в надежде, что там найдется ответ. И он нашелся. Вот только речь в статье шла совсем не об Охоте.

Эванджелина перевернула страницу и увидела новый черно-белый портрет Лучника, а не теневой набросок, как в прошлый раз. Лучник беспечно улыбался и держал в одной руке яблоко, совсем не похожий на убийцу. И в то же время он напоминал того, кого Эванджелина втайне желала.

– Нет, – выдохнула она.

Нет. Нет. Нет. Нет.

– Не может этого быть, – в отчаянии прошептала Эванджелина.

Наверное, произошла какая-то ошибка.

Может, Лучник просто похож на лорда Джекса? Или, возможно, их портреты перепутали? Лучник не мог быть лордом Джексом. Он был стражником. Он дважды спас ей жизнь.

– Ваше Высочество, – произнесла Мартина, вернувшись в покои, – вы побледнели.

– Я в порядке. Просто увидела в газете кое-что, что меня встревожило. – Она протянула газету Мартине. – Неужели лорд Джекс и правда так выглядит?

– Да, Ваше Высочество, это он. Теперь понятно, почему вы так побледнели. Он ведь просто ужасен, не так ли? – Но говорила Мартина с придыханием, а в ее глазах, Эванджелина могла поклясться, появились сердечки, пока она разглядывала черно-белый портрет Джекса, который уж точно не назовешь ужасным.

Джекс выглядел недостижимым, как счастливый конец, и Мартина была явно очарована им. Точно так же, как и Эванджелина. Вот только ее чувства к нему были гораздо глубже, чем просто очарование.

Даже сейчас, глядя на портрет, Эванджелина что-то ощущала.

Верить в написанное отчаянно не хотелось. Эванджелина все еще надеялась, что газета ошиблась. Лучник – вернее, лорд Джекс – провел с ней прошлую ночь.

Но не всю ночь. Он нашел ее уже после того, как Аполлон уехал по срочному делу. Но…

Эванджелина пыталась найти ему оправдание. В очередной раз напомнила себе, что Лучник – Джекс – спас ей жизнь, а значит, не мог быть жестоким убийцей. Однако прошлой ночью он почти признался ей в этом.

«Может быть, мне просто нравится убивать людей», – сказал он. Но, вместо того чтобы ужаснуться, Эванджелина почувствовала… Она не могла вспомнить, что чувствовала прошлой ночью. Теперь же она ощущала себя глупой и ничтожной и ужасно злилась сама на себя.

Она должна была догадаться. Понять, что именно Лучник присутствовал в тех воспоминаниях, которые, по словам Аполлона, ей лучше всего забыть. Принц ведь предупреждал ее: «Джекс поступал с тобой ужасно, просто непростительно, и я искренне верю, что для твоего же блага будет лучше оставить все это в прошлом».

И он был прав, потому что теперь Эванджелина чувствовала себя ужасно.

Она не хотела, чтобы Лучник оказался злодеем. Не хотела, чтобы он оказался Джексом. И уж точно не хотела питать к нему какие-то чувства.

Щеки ее вспыхнули от стыда.

Мартина с беспокойством наблюдала за ней. Эванджелина хотела улыбнуться, бросить газету в камин и притвориться, что ничего этого не было. Но даже если бы ей удалось отмахнуться от своих чувств – в чем она сильно сомневалась, ведь только ими Эванджелина и жила, – она бы не смогла закрыть глаза на жестокие убийства, совершенные Джексом прошлой ночью.

Ей нужно было рассказать Аполлону о том, что она видела Джекса в Волчьей Усадьбе, маскирующегося под стражника по имени Лучник.

Эванджелина схватила первое попавшееся платье – с бархатным лифом мшисто-зеленого оттенка, вырезом в форме сердечка и тонкими бретельками, украшенными бледно-розовыми цветами, которые сочетались с длинной воздушной юбкой.

Мартина протянула ей пару подходящих туфелек, которые Эванджелина торопливо надела. Затем она направилась к двери, пока не растеряла решимость. Ей не хотелось думать о том, что она собирается предпринять, но дело не терпело отлагательств.

Джекса нужно было остановить, пока он не убил еще больше невинных, и Эванджелина надеялась, что ее признание поможет. Если Джекс тайком пробирался в замок и покидал его, значит, здесь находились преданные ему люди – как те стражники, которых она встретила вчера у покоев. Разве что они были так же наивны, как она.

Глубоко вздохнув, Эванджелина наконец открыла дверь и вышла в длинный коридор.

Вчерашних стражников на месте не оказалось. Вместо них ее ждали Джофф и Хейл, те самые солдаты, которые нашли ее у колодца в ту злосчастную ночь. Они были одеты в сверкающие бронзовые доспехи, а на их губах играли дружелюбные улыбки. Они носили усы, как и все остальные стражники, за исключением Лучника. Еще одна его отличительная черта.

– Доброе утро, Ваше Высочество, – в унисон произнесли они.

– Доброе утро, Джофф. Доброе утро, Хейл. Не могли бы вы отвести меня к Аполлону? Мне нужно срочно поговорить с принцем.

– Боюсь, он уже отбыл на Охоту, – ответил Джофф.

– Тогда отвезите меня туда, – потребовала Эванджелина.

День уже клонился к закату, и она чувствовала, как стремительно утекают минуты, пока она просто стоит в коридоре. Конечно, Эванджелина могла бы сообщить стражникам, что у нее есть новости о лорде Джексе, и они бы, вероятно, тут же ее послушались. Однако Эванджелина не знала, кому в этом замке можно доверять. Некоторые стражники наверняка были преданы Джексу, иначе он не смог бы проникать в Волчью Усадьбу и выходить из нее, оставаясь незамеченным.

Хейл нахмурился.

– Ваше Высочество…

– Только не говорите, что вам не позволено увозить меня с территории замка.

– О нет. Мы не упустим шанс побывать на Охоте.

Слово «охота» Хейл произнес со смесью благоговения и волнения, и, хотя Эванджелина понимала, что не может тратить время впустую, она не смогла удержаться и спросила:

– Что это вообще такое?

Квадратные лица Хейл и Джофф просияли.

– Всего лишь самое захватывающее событие года! – сказал Джофф.

– Все ждут его с нетерпением, – вторил ему Хейл.

Эванджелина не имела братьев, но если бы они у нее были, то наверняка немного походили бы на Джоффа и Хейла. Оба молодых человека так оживились, что заканчивали фразы друг за друга и повторяли слова за товарищем, пока расписывали все прелести Охоты.

– Это традиция, почти такая же древняя, как Великолепный Север, – сказал Хейл.

– А ее родоначальниками являются Доблести, – добавил Джофф. – История гласит, что у одной из их дочерей – той, что отличалась необыкновенной красотой…

– Они все были красивы, – перебил его Хейл.

– Так вот, у самой красивой из них, – продолжал Джофф, – был ручной единорог, и раз в год, после первого весеннего дождя, его отправляли в Проклятый лес и открывали охоту.

– И это должно быть весело? – спросила Эванджелина.

– О, не волнуйтесь, его не пытались убить, – успокоил ее Хейл. – Убийство единорога – к неудачам. И живым он приносит гораздо больше пользы.

Джофф кивнул и добавил:

– Тому, кто ловил единорога, даровали половину желания.

– Как это – половину желания?

Оба мужчины пожали плечами.

– Никто толком не знает, – признался Джофф.

– Единорогов больше не осталось, – добавил Хейл. – Но теперь каждый год кто-нибудь добровольно наряжается единорогом для Охоты. Однажды Джофф едва не победил!

Тот гордо кивнул.

– Удача была на моей стороне, но этот болван Квикстон меня опередил.

– Могу ли я узнать, – начала Эванджелина вежливым, как она надеялась, тоном, поскольку оба стражника были высокого мнения об Охоте, – зачем кому-то добровольно участвовать в этом?

– Если ты будешь единорогом, – поспешил объяснить Хейл, – и сможешь продержаться три дня и две ночи, не попавшись, то получишь достойное рыцарское звание, оруженосца и кучу золота в придачу.

– А если тебя поймают? – спросила Эванджелина.

– Ну, – ответил Джофф чуть менее воодушевленно, – тот, кто наряжается единорогом, обычно получает довольно серьезные травмы, если его ловят. И тот, кто его поймает, получает звание, если оно ему нужно, а также кучу золота и оруженосца.

– Значит… людям нравится Охота из-за призов?

– После нее также устраивают большое празднество, – сказал Хейл.

– А еще, – добавил Джофф, – это единственный день в году, когда всем разрешено входить в Проклятый лес.

Эванджелина никогда раньше не слышала о Проклятом лесе.

– Неужели кто-то хочет в него попасть?

– Конечно. На него наложено особенное заклятие. Но сначала вам стоит надеть более прочную обувь и накинуть плащ, а лучше два, – посоветовал Хейл. – На тропе всегда идет дождь, о чем я и пытался предупредить вас раньше.

23. Эванджелина

Когда-то давно Проклятый лес вовсе не был проклятым. Считалось, что это самый прекрасный лес на всем Великолепном Севере. Лес, в котором происходили лучшие части сказок, лес, полный дружелюбного лесного народца, готового направить заблудившихся путников на верные тропинки или помочь раненым. Здесь в изобилии росли цветы, которые таинственно светились по ночам, и обитали птицы, исполнявшие столь сладкие песни, что даже самое черствое сердце оттаивало.

По легендам, это был любимый лес Доблестей, а Доблести были любимой семьей леса.

Поэтому, когда Доблестей обезглавили, лес оплакивал свою любимую семью. Скорбел столь безутешно, что превратился в нечто совершенно иное. В нечто проклятое, что проклинало всех, кто осмеливался в него войти.

Некоторые считали, что таким образом лес пытался заставить других полюбить его так же сильно, как любила семья Доблестей, потому что проклятие было необычным. Поначалу никто даже не понимал, что лес проклят – казалось, он просто полнился чудесами. Пока все больше и больше северян не уходили в лес и больше оттуда не возвращались.

И тогда, согласно подлинным традициям Севера, было решено зачаровать все пути к Проклятому лесу, чтобы северяне перестали пропадать без следа.

К сожалению, возникли разногласия по поводу того, как лучше заколдовать тропинки. Поэтому наложили сразу несколько проклятий непрекращающегося дождя.

Эванджелина не знала всей истории. Но когда ступила на тропинку, по которой они со стражниками должны были идти, то сразу поняла, о чем говорил Хейл. Сначала дождь едва моросил, но по мере того, как они продвигались в глубь леса, только усиливался. Внезапно налетели мощные порывы ветра, толкавшие Эванджелину в спину и швырявшие в лицо и по бокам обжигающе холодные капли дождя.

Вскоре она промокла до нитки. Сколько времени занимала дорога, Эванджелина не знала, но ей казалось, что дождь льет целую вечность. Так и хотелось повернуть назад, но она должна была рассказать Аполлону о том, что Джекс тайком пробирался в замок, чтобы увидеться с ней.

Единственным оружием Эванджелины был украшенный драгоценными камнями кинжал, который ей подарил Джекс. Он был заткнут за узкий бархатный пояс ее зеленого платья, и Эванджелина пообещала себе, что если увидит Джекса снова, то без колебаний пустит в ход клинок. И все же какая-то часть ее понимала, что она не сможет его заколоть. Кроме того, в глубине своей испорченной души Эванджелина боялась никогда больше его не увидеть. Внутри все сжалось, когда она вспомнила, как ушла от него прошлой ночью, а он не погнался за ней.

Даже зная, что Джекс – враг, Эванджелина все равно была очарована мыслью о Лучнике. В одиночку ей никогда не одолеть его. Эванджелине нужен был Аполлон, нужна была его армия и все остальное, что он мог предоставить, поэтому шагать по тропинке под нескончаемым дождем казалось ничтожной платой.

– Просто продолжайте идти, – посоветовал Джофф, когда очередной порыв ветра взметнул полы его плаща, хлестнув по лицу, и забрызгал сапоги грязью.

Эванджелина мысленно поблагодарила стражников за то, что не позволили ей выйти из замка в одних туфельках, иначе они наверняка увязли бы на этой тропинке, как и многие другие до нее. Некоторые участки были вымощены потерянной путниками обувью вместо камней. Иногда по пути встречались перевернутые кареты, выглядевшие очень старыми. Видимо, большинство северян знали, что заклятия не пропускают в Проклятый лес никакие средства передвижения, кроме собственных ног.

– Мы почти на месте, – крикнул Хейл. Стоило ему произнести это вслух, как на обочине дороги появился указатель:

Когда Эванджелина проходила мимо, дождь полил еще сильнее, и распущенные пряди волос прилипли к ее лицу. Через несколько мгновений она едва смогла разглядеть еще один знак:

Дождь усилился, обрушивая на них яростные потоки, пока Эванджелина и ее стражники не добрались до последней деревянной таблички с надписью:

Дерево было розовым, а слова – написаны золотом, что выглядело весьма необычно. Как только Эванджелина приблизилась к вывеске и прочла надпись – а это случилось одновременно, – дождь внезапно прекратился. Она все еще слышала резкий стук капель о землю. Но когда Эванджелина обернулась на тропинку, по которой только что шла, та оказалась такой же сухой, как долина в жаркий солнечный день.

– В Проклятом лесу не бывает дождей, – пояснил Джофф. – И это еще одна причина, почему все тропинки здесь зачарованы. Если заблудитесь, то по осадкам легко сможете выйти из леса.

– Значит, мы уже в лесу? – спросила Эванджелина, оглядывая разбитый неподалеку лагерь.

После трудного пути и всех предупреждающих знаков она ожидала увидеть нечто более зловещее. Эванджелина представляла себе таинственные тени, паутину и множество жутких тварей, но перед ней простиралось лишь предзакатное небо и лагерь с разноцветными шелковыми шатрами, увенчанными флагами. Множество мужчин и женщин были одеты так, словно собрались отправиться в приключение. Неподалеку паслись лошади, раздавался собачий лай, а на плечах некоторых мужчин сидели соколы.

Эванджелина прищурилась, пытаясь разглядеть что-нибудь за пределами лагеря – деревья или хотя бы листву. Но за шатрами она увидела только размытое разноцветное пятно, напоминавшее конец радуги.

– Мы находимся посередине, – ответил Хейл.

– Вы поймете, когда окажетесь в лесу, – добавил Джофф.

– Эванджелина! То есть… Ваше Высочество! – крикнула Аврора Вейл, торопливо выходя им наперерез; ее идеально уложенные фиолетовые кудри весело подпрыгивали в такт ее шагам.

Ливень и ветер, казалось, серьезно потрепали всех в близлежащем лагере, но Аврора выглядела свежей, словно цветок. Ее светло-серые сапоги, зашнурованные до колен, были безупречно чисты, как и короткое платье-кольчуга, и колчан со стрелами с серебряными наконечниками, торчавшими из-за спины.

При виде нее Хейл выпрямился, а Джофф быстро пригладил непокорные пряди.

– Не знала, что вы присоединитесь к Охоте, – взволнованно произнесла она. – Можете быть в команде со мной и моей сестрой Веспер.

– Благодарю, но я пришла поговорить с Аполлоном.

– Вы можете присоединиться к прекрасной леди после того, как найдете принца, – предложил Джофф.

– Уверен, принц не станет возражать, – быстро добавил Хейл.

Эванджелина не знала, примет ли приглашение Авроры. Но она также сомневалась в том, что ее стражники находились в здравом уме. Еще до того, как прекрасная Аврора ослепила их своей красотой, лица мужчин загорелись жаждой приключений при виде развевающихся шатров и всевозможного заточенного оружия.

– О, прошу, предложите своему принцу присоединиться! Нам будет так весело вместе. – Аврора посмотрела на Эванджелину с умоляющим выражением лица, словно щенок, который просится поиграть. Правда, щенки обычно не носили при себе колчан со стрелами, которые они собирались выпустить в других щенков.

– Я подумаю, – ответила Эванджелина. – Но сперва мне надо найти Аполлона.

– Я могу отвести вас к нему, – вызвалась Аврора. – Я только что видела, как он пошел в ту сторону. Его лагерь находится за шатрами Дома Касстел. – Она указала на север, где раскинулся целый лагерь с бледно-голубыми шатрами в серебряную полоску. Там сновали множество довольно высоких мужчин и женщин, одетых в те же цвета.

– Боюсь, леди ошибается, – раздался позади голос, который Эванджелина не узнала. По крайней мере, сначала. Но стоило ей обернуться, как она увидела приветливое лицо лорда Байрона Беллфлауэра.

Он добродушно улыбался, совсем как вчера вечером, когда они встретились на званом ужине и он развлекал ее забавными историями об Аполлоне. Эванджелина не жалела, что снова столкнулась с ним, но, к сожалению, времени на разговоры у нее не было.

– Я не слышала, как вы подошли, милорд.

Впрочем, это неудивительно, когда Аврора Вейл приковывала к себе всеобщее внимание, а лорд Беллфлауэр оделся так, словно хотел оставаться незамеченным.

Сегодня на нем были коричневые брюки, кожаный жилет и бежевая рубашка с закатанными до локтей рукавами. В отличие от Авроры, лорд Беллфлауэр не носил с собой колчан со стрелами. При нем был только небольшой кинжал на поясе и нож на бедре.

– Я думал, мы с вами достаточно дружны, чтобы вы обращались ко мне по имени. Простите, что напугал вас, Ваше Высочество. Я как раз возвращался от Аполлона. Он разговаривал с Гильдией Героев, вон там, рядом с тем местом, где разбит его лагерь. – Байрон указал в противоположную сторону, мимо ряда палаток с едой, за которыми Эванджелина увидела море темно-зеленых шатров и группы мужчин и женщин. Каждого человека, казалось, сопровождала или собака, или хищная птица.

– Это невозможно, – сказала Аврора, и у нее на щеках внезапно вспыхнул румянец. – Принц вместе с королевским лагерем находятся в другом направлении. Я была там несколько минут назад, прежде чем встретила принцессу Эванджелину.

– Ваше Высочество, – спокойно произнес Байрон, – простите, если это прозвучит оскорбительно, но ваша подруга либо одурманена, либо лжет. Принца там нет.

– Я не…

Ду-ду-ду-ду! Вдалеке зазвучал горн, прерывая протесты Авроры. Мгновение спустя стоявший неподалеку глашатай, одетый в королевские цвета, прокричал:

– Внимание! Внимание! Охота официально начнется через десять минут! Десять минут до начала Охоты!

У Эванджелины осталось совсем мало времени.

– Похоже, нам всем пора идти, – сказала Аврора, словно спора никакого не было.

Джофф и Хейл последовали за ней, высоко подняв головы и расправив плечи. Они, вероятно, бросились бы за ней и в жерло вулкана, если бы Аврора попросила.

Байрон растерялся. Он бросил на Эванджелину умоляющий взгляд.

– Вы совершите ошибку, если пойдете за ней, – тихо произнес он.

Эванджелина быстро оглядела ближайший лагерь, рассчитывая расспросить прохожих, не видели ли они принца. Но все двигались в противоположную сторону, к окутанной туманом границе Проклятого леса, и Аполлон, вероятно, шел туда же. Эванджелине нужно было быстро решить, хочет ли она рассказывать о Джексе до того, как начнется Охота и Аполлон ступит в Проклятый лес.

– Думаю, кто-то из вас просто ошибается, – с улыбкой сказала Эванджелина.

Хотя сама не верила в свои слова. Один из них лгал.

Аврора и Байрон выглядели оскорбленными.

Внезапно Аврора остановилась. Казалось, она собиралась поклясться, что слишком благородна и никогда не солжет, но в последний момент просто поджала губы и бросила на Байрона такой ядовитый взгляд, что ее прелестное лицо исказилось до безобразия.

Эванджелина не доверяла ей. Что-то в Авроре не давало ей покоя. Эванджелина заподозрила неладное после того, как та привлекла внимание принца к клинку Джекса, а затем подкарауливала ее в коридоре, обвиняя в тайной любовной связи.

Но и довериться Байрону Эванджелина тоже не спешила. После событий последних несколько дней она ко всем относилась с недоверием. Однако молодой лорд не давал ей повода не доверять ему.

– Джофф, почему бы тебе не пойти с Авророй? – предложила Эванджелина. – Если найдешь принца первым, передай, что я ищу его и чтобы не присоединялся с Охоте, пока мы с ним не встретимся. Это очень важно. Мы с Хейлом отправимся в другую сторону с лордом Беллфлауэром.

Хейл погрустнел, осознав, что ему придется покинуть Аврору.

– Уверена, мы скоро ее увидим, – подбодрила его Эванджелина, когда они вместе с Байроном направились к палаткам с едой, в которых не столько подавали еду, сколько наливали эль.

Факелы освещали людей, столпившихся вокруг них. Эванджелина наблюдала за тем, как группа мужчин и женщин звенела кубками и радостно кричала:

– За Охоту!

– Удачи, друзья мои! – сказал Байрон, махнув рукой.

Народ вновь поднял кубки и ответил ему радостными возгласами.

– Пять минут! – выкрикнул глашатай. – До Охоты осталось пять минут! – Он стоял дальше, чем предыдущий. Эванджелина даже не видела его, только слышала слабый голос, едва доносящийся до этой части лагеря, пока он совсем не затих.

В шатрах, очевидно, принадлежавших Гильдии Героев, тоже царила тишина. Казалось, все герои уже направились к лесу. В воздухе вилась лишь тонкая струйка дыма от только что потушенного костра. Болтовня, смех, лязг мечей – все прекратилось.

Эванджелина надеялась, что они не опоздали. Ей не хотелось гнаться за Аполлоном по Проклятому лесу, особенно сейчас, когда солнце опускалось за горизонт.

– Мы близко? – спросила Эванджелина.

– Осталось еще немного, – уверенно ответил Байрон.

Но когда небо потемнело, а вокруг них заклубился сизый туман, Эванджелина осознала, что они приближаются к Проклятому лесу, а не к лагерю.

Эванджелина испугалась, что, возможно, совершила ошибку, отправившись с ним. Она невольно отстранилась и придвинулась ближе к Хейлу.

– Вам лучше оставаться рядом. – Байрон взял ее за запястье и снова притянул к себе. Туман становился все гуще, превращаясь в плотную дымку, доходившую им до колен, но именно прикосновение Байрона заставляло ее нервничать.

– Пожалуйста, отпустите меня, – попросила Эванджелина, пытаясь вырваться из его хватки, но Байрон лишь сильнее сжал руку.

– Лорд Беллфлауэр, – Хейл схватился за эфес меча, – принцесса Эванджелина попросила вас отпустить ее.

Байрон широко улыбнулся.

Потом все происходило одновременно медленно и быстро. Когда улыбка Байрона исчезла, он так молниеносно выхватил нож, что Эванджелина даже не заметила, как лезвие пронеслось по воздуху и вонзилось в горло Хейла.

Стражник рухнул на землю, и кровь хлынула из его шеи.

– Нет! Хейл! – закричала Эванджелина. – Хейл!

Байрон быстро оборвал ее крики. Он зажал ей рот одной ладонью, а второй перехватил за талию.

– Пора заплатить за то, что ты сделала с Петрой.

– Кто такая Петра? – спросила Эванджелина, но ладонь заглушила ее голос. Она попыталась вырваться, но Байрон сильнее прижал ее к себе и потащил по грязи. Шатров вокруг уже не было, только густой туман и они вдвоем. Совершенно одни.

Эванджелина брыкалась и дергалась, пиналась и упиралась – делала все, чему ее учил Лучник, но ноги едва доставали до земли. Никакой опоры Эванджелина так и не нащупала.

Однако она вполне могла дотянуться до кинжала, заткнутого за пояс. У нее был только один шанс воспользоваться им и только один шанс спасти свою жизнь.

Эванджелина выхватила кинжал и взмахнула им, рассекая запястье Байрона.

– Ах ты стерва!

– Это за Хейла! – крикнула Эванджелина, когда Байрон отдернул руки.

А затем бросилась в глубь Проклятого леса.

24. Аполлон

Аполлон не был убийцей. Он убивал только в случае крайней необходимости.

Но в эти секунды он испытывал искушение взять меч и пронзить им Джоффа насквозь.

Кроме них двоих, в шатре никого больше не было, и в такой день, как сегодня, избавиться от тела не составило бы труда – достаточно просто оставить его в Проклятом лесу. Во время Охоты нередко происходили несчастные случаи.

Тем не менее Аполлону нужны были ответы, а не новое кровопролитие. Бросив на стражника ледяной взгляд, он процедил:

– Где моя жена?

– Она с лордом Беллфлауэром, Ваше Высочество.

– С какой стати ты оставил ее с ним?

– Она сама велела, Ваше Высочество. Принцесса Эванджелина не знала, где именно вы разбили лагерь, поэтому попросила нас с Хейлом разделиться.

– Твоя задача – всегда находиться подле нее, – перебил его Аполлон. – Независимо от того, чего она хочет.

– Вы правы, Ваше Высочество. – Джофф склонил голову. – Мне жаль, что я подвел вас.

– Убирайся, – рявкнул Аполлон, – пока я не проткнул тебя мечом.

– Есть еще кое-что, Ваше Высочество. – По лбу Джоффа скатилась бисеринка пота. – Принцесса просила передать, чтобы вы не участвовали в Охоте, пока она не поговорит с вами.

– Она сказала почему?

Джофф покачал головой.

– Нет, но она выглядела очень решительно.

– Она всегда решительна.

– Ваше Высочество! – крикнул запыхавшийся ребенок, ворвавшись в шатер.

– Стой, коротышка! – проревел стражник, но мальчик оказался проворнее.

– Принцесса, она в беде! – выпалил тот. – Я только что видел, как какой-то человек пытался ее убить. Теперь она бежит в Проклятый лес!

25. Эванджелина

Эванджелина пробиралась сквозь туман. Ей казалось, что она двигается в правильном направлении и вот-вот выйдет к шатрам Гильдии Героев. Но впереди она видела лишь бесконечный туман и сгустившийся мрак.

Она могла бы развернуться, но все еще слышала, как Байрон позади выкрикивает нелестные ругательства. Эванджелина никак не могла понять, что такого ужасного, по его мнению, она сделала и кто такая Петра.

Только когда голос Байрона перестал разрывать ночь, Эванджелина наконец замедлила шаг настолько, чтобы перевести дух и вытереть слезы, стекавшие по щекам.

Бедный Хейл. Он не заслуживал такой смерти, да и вообще не должен был умереть.

Эванджелина знала, что не виновата – не она приставила нож к его горлу, – и все же ее терзало чувство вины. В последнее время столько людей пытались ее убить, что она не могла не задаваться вопросом, какие ее поступки к этому привели.

Дело ли в том, что она вышла замуж за принца, или же причина крылась в другом событии из ее прошлого, о котором она забыла?

Эванджелина все дальше заходила в темный туман, и дышать становилось труднее и труднее. Она ненавидела собственное неведение и страх, что, возможно, никогда не узнает всей правды.

Грязь налипала на сапоги и подол зеленого бархатного плаща, пока Эванджелина не вышла на твердую землю. Тропа под ногами так внезапно сменилась мощеным камнем, что Эванджелина оступилась, едва не упав.

Затем, словно занавес, туман рассеялся, а вместе с ним исчезла и кромешная тьма. Перед глазами предстала улица, полная лавок, ярких и манящих, как леденцы в банке. Над раскрашенными во все цвета радуги дверями виднелись жизнерадостные полосатые навесы и висели сверкающие звонкие колокольчики.

Проходя мимо красивых красочных витрин, Эванджелина почувствовала, как кожа ее покрывается мурашками. Она знала, что не может – не должна – останавливаться. Ей нужно спасать свою жизнь, найти Аполлона и рассказать ему о Джексе.

Но эта улица была не просто красива. Эванджелина ее хорошо знала. Помнила покосившийся фонарный столб в конце переулка, помнила, почему здесь пахнет сладким свежеиспеченным печеньем. Помнила, что прямо посередине, между «Сундучком сладостей Кристал» и «Восхитительной выпечкой Мэйбл», она найдет то единственное место в мире, которое любила больше всего на свете, – лавку своего отца «Диковинные, причудливые и прочие странные вещицы Максимилиана».

Сердце Эванджелины болезненно сжалось, когда она подошла ко входной двери. Внезапно все остальное перестало иметь значение. Все, кроме этого.

Лавка была не такой, как Эванджелина помнила. Как и другие витрины, она выглядела более новой, чистой и сияющей. Краска сочного зеленого оттенка блестела так, что казалась влажной. Стекло в витрине оказалось настолько прозрачным, словно его вовсе не было. Эванджелина представила, как протягивает руку и хватает одну из диковинок, выпавшую из опрокинутого фиолетового цилиндра. Цилиндра, который, как и лавку, Эванджелина даже не надеялась увидеть снова.

Она могла бы поверить, что все это иллюзия. Эванджелина понимала, что лесная тропа не привела бы ее домой, в Валенду. Она даже не знала, как вернуться в Валенду с Великолепного Севера, но была совершенно уверена, что нужно плыть на корабле.

И все же, протянув руку к лавке, она почувствовала твердую, деревянную и нагретую солнцем дверь. Она была настоящей. Все вокруг было реальным. В воздухе витали ароматы печенья из пекарни, расположенной дальше по улице. И тут Эванджелина услышала чей-то голос вдалеке:

– Лимонад! Свежий лимонад!

Вслед за криком в конце улицы появились пузырьки, а затем Эванджелину накрыло волной эйфории.

Когда она вышла на окраину Проклятого леса, то увидела вывеску с надписью: «Добро пожаловать в самый лучший день вашей жизни!»

Тогда Эванджелина не восприняла эти слова всерьез, но сейчас ей казалось, что именно в такой день она и попала.

Это был день накануне ее двенадцатого дня рождения.

Эванджелина всегда любила предвкушение. Она любила мечтать и фантазировать. Что произойдет? Что могло бы случиться? Что, если бы?.. Но больше всего ей нравилось ожидать какое-нибудь событие, а родители всегда делали ее дни рождения особенными.

В свой девятый день рождения она проснулась и обнаружила, что все деревья в саду ее матери усыпаны конфетами, привязанными к ветвям ленточками в горошек. В бутонах скрывались тянучки, а среди травинок лежали леденцы. Казалось, словно за одну лишь ночь камни в саду превратились в сладости.

– Мы этого не делали, – заверял тогда папа.

– Точно не мы, – вторила ему мама. – Точно волшебство какое-то.

Эванджелина знала, что это не так. По крайней мере, догадывалась. Ее родители умели делать так, что сомнения и вера в волшебство никогда не покидали Эванджелину.

И накануне двенадцатого дня рождения Эванджелина была полна надежд на то, что и в этом году родители сотворят для нее настоящее волшебство.

Эванджелина непоколебимо верила, что мама и папа задумали нечто удивительное. Она с нетерпением ждала этого, но именно ожидание делало все вокруг таким чудесным.

Предвкушение переполняло Эванджелину, и оно затрагивало каждого, кто заходил в лавку диковинок ее отца. Все они улыбались, глядя на маленькую Эванджелину, и заливались смехом, хотя никто даже не знал, над чем именно смеется. Просто счастье было заразительным.

Или, быть может, в воздухе витало немного волшебства, потому что по счастливой случайности пекарь дальше по улице опробовал новый рецепт витражного печенья, которое принес в лавку диковинок. Он хотел узнать, что все подумают о новом лакомстве, и полная гостей лавка казалась подходящим местом.

Печенье, конечно же, оказалось восхитительным, но еще вкуснее оно стало благодаря лимонаду, тележка с которым остановилась прямо перед лавкой. Она была светло-желтой, а внутри нее скрывался загадочный механизм, который непрерывно выпускал пузырьки в форме сердечек.

Эванджелина и раньше видела тележки с лимонадом, но такую не встречала никогда. Там предлагались четыре вкуса, которые, судя по вывеске, менялись каждый день. В то утро на выбор были:

Лимонад с черникой

Лавандовый лимонад с медовым льдом

Лимонад с кусочками клубники и листьями базилика

Лимонад со взбитыми сливками – самый вкусный из них.

Он был приготовлен из сливок, лимонов и сахара, а сверху украшен сверкающим ванильным кремом.

Эванджелина пыталась насладиться напитком, но ей также хотелось поделиться им с мамой и папой, которые совершили большую ошибку, выбрав черничный вкус.

Эванджелина до сих пор помнила, как сидела между родителями на ступеньках перед лавкой и чувствовала себя самой счастливой девочкой на свете.

Эванджелина не представляла, как смогла перенестись в прошлое и попасть в этот день, но не желала даже думать, как это стало возможным. Ей так сильно хотелось вернуться в лавку, обнять родителей и почувствовать себя в безопасности, что она готова была поверить в невозможность этого.

В витрине промелькнула тень. Эванджелина увидела ее через окно и сразу поняла, кому она принадлежит.

– Папа! – воскликнула она, врываясь в лавку диковинок.

Здесь пахло точно так же, как она помнила: деревянными ящиками, которые постоянно заносили и выносили наружу, и фиалковыми духами, которыми обычно пользовалась мама.

Каблуки сапог Эванджелины громко застучали по плиточному полу, когда она прошла внутрь и вновь позвала:

– Папа!

– Милая, – окликнула ее мама, – не возвращайся сюда!

При звуке ее голоса у Эванджелины едва не подогнулись колени. Как давно она его не слышала! Она проигнорировала просьбу – никакие небесные силы не помешали бы ей броситься навстречу матери.

Эванджелина помчалась в заднюю часть лавки, прямо к замаскированной под платяной шкаф двери, которая вела в кладовую. Но ее родителей там не оказалось. Лишь открытые ящики, незаконченная витрина и куча всякой всячины, которой Эванджелина не придала значения. Если она правильно запомнила этот день, то родители сейчас на чердаке надували воздушные шары для праздника.

Лестница находилась в дальнем конце комнаты. Но как только Эванджелина добралась до нее, сверху раздался голос отца:

– Милая, не поднимайся сюда!

– Мне нужно вас увидеть, всего на секундочку! – Она быстро поднималась по лестнице, чувствуя, как сердце ее замирает от надежды и страха, что если не поторопится, то вернется в настоящее и больше никогда не увидит маму и папу.

Нащупав дверную ручку, твердую и такую реальную, Эванджелина чуть не расплакалась. Потом распахнула дверь и оказалась в комнате, заполненной воздушными шариками. Лавандовые, фиолетовые, белые и золотые – все они задорно подпрыгивали на розовых лентах. Те самые шары, что и на дне ее рождения в том же году, вот только, как и все остальное, они были ярче и задорнее, и их стало гораздо больше, чем она помнила.

– Дорогая, ты не должна быть здесь, – сказала мама.

– Ты испортишь сюрприз, – добавил отец. Голос его звучал четко и громко, словно он стоял совсем рядом, но из-за бесчисленных праздничных шаров Эванджелина не видела ни его, ни маму.

– Мама, папа, пожалуйста, подойдите ко мне.

Все это напоминало сон, который обернулся кошмаром, пока Эванджелина пробиралась сквозь праздничные шары. Каждый раз, когда она отбрасывала один из них в сторону, на его месте возникало два других.

– Мама! Папа! – Между криками Эванджелина лопала их, но появлялось еще больше шаров, заполняющих пространство.

– Милая, что ты делаешь наверху? – спросил отец.

Теперь его голос доносился откуда-то снизу.

Эванджелина знала, что все ненастоящее, как и эта ужасная комната.

Однако надежда была весьма коварна. Как только она зарождалась, подавить ее становилось очень сложно. И теперь, когда Эванджелина услышала голоса родителей, она не могла не надеяться увидеть их.

Она едва не запуталась в юбках, пока спускалась по лестнице и спешила обратно в кладовую с бесконечными ящиками диковинок. Как и в случае с воздушными шарами, ящиков оказалось гораздо больше, чем она помнила, – они словно образовали бесконечный лабиринт. И вновь она услышала крик мамы:

– Где ты, милая? – Ее голос звучал так нежно, что у Эванджелины перехватило дыхание.

Мама находилась так близко, но Эванджелине казалось, что ближе ей уже не подобраться. Они были рядом, но не совсем.

– Мне жаль, – внезапно раздался незнакомый голос.

Эванджелина вздрогнула и посмотрела в сторону звука. Вот только внешность молодого человека, который только что говорил, заслуживала далеко не одного взгляда. От его вида у Эванджелины перехватило дыхание. У него были невероятно красивое лицо и самые прекрасные глаза такого глубокого зеленого оттенка, что она усомнилась, а видела ли когда-нибудь раньше такой цвет.

– Почему тебе жаль? Это ты сделал со мной? – спросила она.

Уголки губ Прекрасного Незнакомца опустились.

– Боюсь, я не настолько могущественен. Так Проклятый лес заманивает в ловушку. Он показывает тебе желанное, но никогда не позволяет его получить.

– Милая, где ты? – вновь позвала мама.

Эванджелина обернулась на звук голоса. Она верила словам Прекрасного Незнакомца. Отчасти и сама понимала, что все это слишком чудесно, чтобы быть правдой. Обычно люди попадали в колодцы и ямы, а не в самый лучший день своей жизни, и тем не менее Эванджелине отчаянно хотелось погнаться за голосом мамы. Она мечтала о последнем взгляде, последней минуте наедине, последнем объятии.

Прекрасный Незнакомец, судя по его виду, не стал бы ее останавливать, вздумай она броситься на поиски матери. Он стоял так неподвижно, что легко мог сойти за одну из диковинок отца, вытащенных из многочисленных ящиков. Он не моргал, не дергался, не шевельнул и пальцем. Выглядел почти как солдат, одетый в изысканные кожаные доспехи, но в этот день Эванджелина ни у кого таких не видела. К тому же у него не было ни оружия, ни усов, так что он не мог быть одним из стражников Аполлона.

– Ты тоже одна из ловушек этого леса? – спросила Эванджелина. – Ты здесь, чтобы заключить со мной сделку? Позволишь мне увидеть родителей, а взамен заберешь год жизни?

– А ты бы согласилась на такую сделку? – уточнил Прекрасный Незнакомец.

Эванджелина задумалась. Осознание того, что она находилась так близко к родителям, в этом пусть нереальном месте, отзывалось в груди невыносимой болью. Было так заманчиво пожертвовать годом своей жизни, чтобы обнять людей, которых она любила, которые любили ее и, безусловно, желали ей только самого лучшего. Эванджелина хотела хоть на одно мгновение забыть о своем загадочном муже, о том, что люди постоянно пытаются ее убить, а единственный человек, к которому ее необъяснимо тянет, оказался самым жестоким убийцей из всех.

Год жизни казался не такой уж высокой платой за то, чтобы сбежать от неразберихи, творившейся в ее жизни. Но ее родители не одобрили бы такое решение.

– Нет, я не согласна заключать такую сделку, – пробормотала Эванджелина.

– Хорошо, – ответил Прекрасный Незнакомец. – И нет, я не очередная ловушка леса. Я в своей собственной ловушке. – Он медленно шагнул вперед, двигаясь с удивительной для такого высокого и крепкого человека грацией. – Проклятый лес приводит каждого в то место, которое повторяет лучший день его жизни. Затем показывает столько, чтобы люди захотели задержаться.

– Значит, ты находишься не в том же дне, что и я? – спросила Эванджелина.

Прекрасный Незнакомец кивнул.

– Лес может поменять обстановку, но не скрыть людей друг от друга. Так я и нашел тебя.

– Но зачем ты искал меня? Кто ты такой?

– Ты знала меня под именем Хаос. Я твой друг, – добавил он. Но последнее слово произнес с запинкой, словно не был до конца уверен в этом.

Если бы Эванджелина не видела, как прямо у нее на глазах одного из стражников убили, а затем ее саму едва не проткнули клинком, она, возможно, не придала бы этому никакого значения. Ей не хотелось верить, что невезение ее столь велико, что и этот Хаос попытается убить ее.

И все же она не хотела рисковать.

Эванджелина выхватила из-за пояса кинжал.

Хаос быстро вскинул руки.

– Я для тебя не опасен. Я здесь потому, что нашему с тобой другу нужна помощь. Твоя помощь. Он вот-вот собирается принять опрометчивое решение, и ты должна переубедить его, пока не стало слишком поздно. Ты должна спасти его. Я не причиню тебе вреда, Эванджелина.

– Тогда почему бы тебе не убраться от нее подальше? – прорычал Лучник.

Эванджелина даже не услышала, как он подошел. Она просто повернулась, и внезапно Лучник – Джекс – оказался рядом. Отчего-то ей хотелось называть его Джексом, пока он быстро шагал между ящиками, сверля Хаоса убийственным взглядом.

– Не смей приближаться к ней. Никогда. – Джекс выхватил клинок и пронзил Хаосу грудь прежде, чем он успел что-то сказать.

26. Джекс

Эванджелина налетела на него, повалив на пол.

– Ты чудовище! – закричала она и разразилась проклятиями.

Джекс никогда раньше не слышал, чтобы она так ругалась. Получалось у нее не очень хорошо, но она старалась изо всех сил.

Когда они оба упали, Эванджелина приземлилась ему на грудь с такой силой, что у нее наверняка выбило дух, но это не помешало ей завопить:

– Зачем ты это сделал? Ты не имеешь права убивать людей безо всякой причины!

Упираясь коленями в его бока, она продолжала наносить беспорядочные удары руками. Джекс не понимал, пытается ли она поколотить его или пырнуть ножом, и подозревал, что Эванджелина сама не знает, чего именно хочет. Но если она собиралась зарезать его, то ей следовало направлять острие кинжала на него, а не просто бить кулачками в грудь. В другой ситуации он бы даже обрадовался, что она пытается постоять за себя, но, как и всегда, Эванджелина не осознавала, какая опасность ей угрожает.

Затянутыми в перчатки руками Джекс обхватил оба ее запястья и поднял над головой, прежде чем она успела случайно перерезать ему горло.

– Он не мертв, – процедил Джекс. – Настоящее чудовище, то, в которого я вонзил клинок, очень скоро оживет. И когда это случится, нам с тобой лучше быть как можно дальше отсюда.

– Нет никаких «нас с тобой». Я знаю, кто ты такой! – Эванджелина наконец высвободила руки, отпрянула назад и приставила кинжал прямо к его сердцу. В этот раз острие было направлено в нужную сторону. Руки ее дрожали, но голос по-прежнему звучал яростно и обиженно. – Я видела твой портрет в скандальной газете, как и статью о том, скольких человек ты убил прошлой ночью!

– Я никого не убивал.

– Ты только что убил при мне человека!

– Это не убийство. Он пытался расправиться с тобой.

Эванджелина поджала губы. Она знала, что он прав, но кинжал не убрала. По-прежнему целилась ему в сердце. В ее взгляде Джекс видел, что она считает правильным покончить с ним прямо сейчас. И, вероятно, не ошибалась.

– Я это заслужил, – негромко сказал он. – Вероятно, я заслуживаю гораздо худшего. Но сейчас не лучший момент убивать меня. Я всеми силами стараюсь сберечь твою жизнь.

Джекс вновь перехватил запястья Эванджелины и опрокинул ее на спину, накрывая своим телом. Он старался быть нежным, старался не навредить ей, но он должен был убедиться, что она все поняла.

– Да, я убийца. Мне нравится убивать. Мне нравится кровь. Мне нравится причинять людям боль. Я чудовище, но, помнишь ты об этом или нет, я – твое чудовище, Эванджелина.

У нее перехватило дыхание.

Джекс мог поклясться, что в глазах Эванджелины не было ни гнева, ни страха. Ее шея покрылась милым румянцем, а щеки раскраснелись… но совсем не так, как раньше. Он не знал, вспомнила ли она его наконец.

Но был достаточно эгоистичен, чтобы надеяться на это.

Джекс всерьез раздумывал, держать ли ее в ловушке до тех пор, пока не вернется память. Он знал, что это плохая идея, но отчаянно хотел, чтобы она вспомнила его. Чтобы взглянула на него хоть раз и увидела таким, как видела раньше.

С его стороны было жестоко желать, чтобы она снова захотела его. Это только причинит ей еще больше боли.

Джекса все еще преследовали воспоминания о том дне, когда они виделись в последний раз – прямо перед Аркой Доблестей. За несколько часов до того, как она умерла у него на руках.

Эванджелина понятия не имела, что случилось на самом деле. Даже не ведала, что Джекс уже воспользовался силой камней, чтобы повернуть время вспять ради нее.

Она пыталась отговорить его, убедить не использовать их, чтобы вернуться к Донателле. Вместо этого Эванджелина попросила его остаться с ней.

После всего она все еще хотела его.

Джексу так сильно хотелось сказать ей, что он даже не помнит, как выглядит Донателла, что лицо Эванджелины – единственное, которое он видит, когда закрывает глаза. Что он пошел бы за ней куда угодно… если бы мог.

Но он не мог смотреть, как она снова умирает. Первая лисица поверила в него и погибла, точно как Эванджелина. Их история имела лишь один конец, и он не был счастливым. Возможно, ее надежда действительно сильна, но она не магия. Этого было недостаточно.

Лучше он причинит ей боль, разобьет сердце, сделает все возможное, чтобы сохранить ей жизнь и держать подальше от самого себя.

Ничего не изменилось.

Но сегодня у Джекса никак не получалось ее отпустить. Он хотел лежать так вечно, накрывая ее тело своим и прижимая к полу. Он бы поджег весь мир, а потом позволил ему сгореть дотла, лишь бы продолжать обнимать ее.

Джекс бросил быстрый взгляд в сторону. Кастор по-прежнему не двигался. Его грудь не опускалась и не поднималась, а глаза безжизненно смотрели в пустоту. Он действительно выглядел мертвым. Но совсем скоро он вернется к жизни.

Джекс должен был увести Эванджелину отсюда.

Она все еще лежала под ним, ее лицо раскраснелось, а дыхание стало прерывистым. Джекс видел, что она еще не решила, стоит ли ему доверять, но больше не мог терять время.

Вскочив на ноги, он схватил Эванджелину за руку и быстро поднял на ноги, а затем потянулся к веревке на поясе.

– Что ты делаешь? – выдохнула Эванджелина, но Джекс не дал ей и шанса вырваться. Лишь притянул ближе к себе и быстро перевязал их запястья.

27. Эванджелина

Эванджелина даже не заметила, где Джекс взял веревку. Просто в какой-то момент она появилась в его умелых руках, как будто он всегда носил ее с собой на случай, если ему понадобится связать девушку.

– Как я вообще могла влюбиться в тебя?

Вопрос прозвучал довольно грубо, но Эванджелина чувствовала себя слишком взволнованной. Секунду назад она лежала на полу, придавленная телом Джекса, а теперь они были связаны, кожа касалась кожи, и это ощущалось совсем не так, как когда их разделяли слои одежды.

Эванджелина боялась, что Джекс чувствует ее участившийся пульс.

Она потянула за концы сковывающей их веревки, вот только узел не развязался. Вместо этого на нем начали распускаться маленькие цветы – крошечные белые и розовые бутоны на изумрудно-зеленых стеблях, которые обвились вокруг их рук, еще крепче связывая друг с другом.

– Ты что сделала? – спросил Джекс.

– Я думала, это твоих рук дело!

– То есть ты считаешь, что я стал бы связывать нас цветами? – Он нахмурился, глядя, как маленький розовый бутон раскрывает лепестки, а потом пробормотал: – Наверное, все дело в этом месте.

И тут Эванджелина заметила, что они больше не находятся в лавке диковинок ее отца.

Исчезли ящики, беспорядочно нагроможденные друг на друга, а лавка превратилась в очаровательный дом – или это необычное место было постоялым двором? Ярко освещенный коридор, где стояли Эванджелина с Джексом, выглядел слишком просторным для обычного дома. Вскинув голову, Эванджелина увидела не меньше четырех этажей со множеством комнат, двери которых были украшены искусной резьбой, изображавшей кроликов в коронах, сердца под стеклянным колпаком и русалок в ожерельях из ракушек.

Эванджелина мгновенно смутилась из-за того, что не сразу заметила это место, что видела одного только Джекса.

Прямо напротив нее находилась округлая дверь, а рядом с ней – удивительной красоты расписанные напольные часы. На маятнике поблескивали драгоценные камни, а стрелки вместо часов указывали на названия блюд и напитков: клецки с мясом, рыбное рагу, таинственное рагу, тосты с чаем, овсяная каша, эль, пиво, медовуха, вино, сидр, медовый пирог, хрустящая брусника, лесные пирожки.

– Добро пожаловать в Лощину, – негромко произнес Джекс.

Эванджелина резко повернулась. По крайней мере, попыталась. Из-за цветочной веревки, сковывающей их руки, двигаться было сложно.

– Ты не можешь связывать человека и уводить туда, куда тебе хочется.

– Мне бы и не пришлось, если бы ты помнила. – Голос Джекса по-прежнему звучал тихо, но в нем слышалась затаенная горечь.

Эванджелина приказала себе не обращать внимания на его слова, но у нее ничего не вышло. Вместо этого она недовольно выпалила:

– Думаешь, я не пытаюсь вспомнить?

– Очевидно, недостаточно сильно, – холодно ответил Джекс. – Ты вообще хочешь вернуть воспоминания?

– Я только и делаю, что пытаюсь их вернуть!

– Если ты и правда веришь в это, то либо обманываешь саму себя, либо напрочь забыла, каково это – пытаться. – В его глазах полыхало пламя. Огонь, чем-то похожий на гнев. Но Эванджелина видела и боль, вплетенную в серебряные нити, которые, словно трещины, пронизывали голубизну его глаз. – Я видел, как ты пыталась раньше. Видел, как ты добиваешься того, что желаешь больше всего на свете. Видел, на что ты способна и как далеко готова зайти. Но сейчас ты даже не прикладываешь сил.

Стиснув зубы, Джекс раздраженно и даже сердито посмотрел на нее. Он поднял свободную от веревки руку, как будто хотел провести по волосам, но затем обхватил ее за шею и прижался своим лбом к ее.

Кожа его была почти ледяной, но Эванджелину бросило в жар от прикосновений. Когда ладонь с шеи скользнула в волосы, все ее тело обмякло, словно лишенное костей. Джекс прижал ее к себе, обхватив голову крепкими, но нежными пальцы.

Как же это неправильно – желать мужчину, который привязал ее к себе веревкой и совершил бессчетное множество других неблаговидных деяний. Но в тот момент Эванджелина могла думать лишь о том, что ей хотелось большего.

Он был подобен отравленному волшебному плоду, один укус которого лишал человека всякого шанса желать что-то еще. Но ведь она даже не пробовала его, не кусала и не собиралась этого делать. Никаких укусов. Никогда. Она даже не понимала, почему вообще думает об укусах.

Эванджелина попыталась отстраниться, но Джекс крепко сжимал ее волосы в кулаке и по-прежнему прижамался к ее лбу.

– Пожалуйста, вспомни, Лисичка.

Прозвище что-то всколыхнуло в ее душе.

Лисичка.

Лисичка.

Лисичка.

Казалось бы, такое обычное слово. Вот только оно совсем не казалось обычным. Они ощущались как падение с большой высоты. Они ощущались как надежда. Как самые важные слова в этом необъятном мире. У Эванджелины закружилась голова, кровь запульсировала по венам, и вновь остались только она и Джекс. Не существовало больше ничего, кроме его прохладного лба, прикасавшегося к ее лбу, его сильной руки, запутавшейся в ее волосах, и умоляющего, сломленного взгляда серебристо-голубых глаз.

Сочетание этого перетасовало все внутри нее, как колоду карт, и чувства, которые она всеми силами пыталась подавить, снова прорвались на свободу.

Эванджелина хотела довериться ему. Хотела верить его словам о том, что Прекрасный Незнакомец, которого он только что пронзил клинком, на самом деле не мертв. Она хотела думать, что все кровавые истории о убийствах, совершенных им, были ложью.

Она хотела его.

И неважно, что несколько мгновений назад он признался ей, что наслаждается видом крови, болью и страданиями. Все это было спрятано в самом низу колоды, и она не желала тасовать карты.

Эванджелина могла бы придумать причины, чтобы оправдать свои чувства. Причины, которые не сводились бы к обычному прозвищу.

Но она не хотела оправдывать свои чувства. Она просто хотела узнать, к чему они приведут. Эванджелина больше не желала сбегать и вместо этого настроилась идти по темному пути, который уже наметил для них Джекс. Это должно что-то значить. Может быть, она просто глупа – или же ее сердце помнило то, что забыл разум.

Эванджелина вновь попыталась воскресить что-нибудь в памяти. Закрыв глаза, она мысленно повторила прозвище, словно молитву.

Лисичка.

Лисичка.

Лисичка.

От одной лишь мысли, что Джекс так называл ее, сердце бешено забилось, но воспоминания все же не вернулись.

Открыв глаза, Эванджелина обнаружила, что безжалостный взгляд Джекса все еще прикован к ней, а в нем разгорались искорки надежды.

– Прости, – едва слышно произнесла она. – Не могу вспомнить.

Искры в его глазах тут же потухли. Джекс быстро разжал пальцы, выпуская ее волосы, а потом выпрямился и отстранился. Теперь они соприкасались лишь запястьями и кистями в тех местах, где их обвивали лианы.

Джекс не пытался перерезать цветочные путы, и, как ни странно, Эванджелина этому только обрадовалась. Может, к ней и не вернулись воспоминания, но ее сердце, похоже, действительно помнило его – оно едва не разрывалось, когда Джекс смотрел на нее взглядом, таким же ледяным, как скрывавшиеся тени в лесу.

Странные часы в коридоре пробили «таинственное рагу», и Прекрасный Незнакомец на полу пошевелился. Эванджелина увидела, как его грудь содрогнулась, хоть и не от полноценного вдоха. Но он определенно начал приходить в себя.

– Нужно убираться отсюда, – резко сказал Джекс. Он потянул за веревку, связывающую его с Эванджелиной, и с цветов сорвалось несколько бледных лепестков.

– Куда мы идем? – спросила Эванджелина. – И как мы вообще здесь оказались?

– Мы здесь потому, что я связал нас вместе, – ответил Джекс. – Если два человека прикасаются кожа к коже, то они оба переносятся в иллюзию того, чья воля сильнее. Иначе мы бы потеряли друг друга. Поскольку каждый из нас видит что-то свое, там, где я бы нашел дверь, ты бы натолкнулась на стену.

– Значит, таков твой лучший день в жизни? – пробормотала Эванджелина. Она сразу пожалела, что не поняла этого раньше. Тогда она смогла бы получше рассмотреть удивительный постоялый двор и узнать, что именно дорого Джексу.

Но он явно не желал задерживаться в этом месте. Он даже не ответил на ее вопрос.

Эванджелина не услышала никаких голосов, зовущих его, и задалась вопросом, не причиняет ли Джексу боль пребывание здесь так же, как мнимая близость к родителям причиняла боль ей? Чувствовал ли он тягу к чему-то, чего отчаянно желал, но не мог получить?

Джекс торопливо распахнул дверь, ведущую из Лощины, словно хотел отсюда уйти как можно скорее. И тем не менее Эванджелина заметила вспышку боли в глазах, как будто покидать это место было для него настоящим мучением.

Оказавшись на улице, он помчался по одной из самых жизнерадостных дорожек, которые Эванджелина когда-либо видела. Повсюду порхали колибри, весело щебетали птички, а на грибах в крапинку дремали голубые дракончики. Вдоль тропы, ведущей от постоялого двора, росли огромные маки. Они доходили ей до талии, а их темно-алые лепестки были похожи на бархат и благоухали сладчайшими духами.

Когда они дошли до конца мощеной дорожки, сладкий цветочный аромат растворился, и в воздухе повис запах мха и сырости. Тропинка продолжилась, но теперь она была покрыта грязью и окружена огромными деревьями, кроны которых не пропускали яркий солнечный свет, погружая все вокруг в прохладу и мрак.

Эванджелина слышала журчание ручья вдалеке, голоса и стук лошадиных копыт.

Охота, видимо, проходила где-то поблизости, а значит, Аполлон мог быть рядом.

Из-за всех этих событий Эванджелина совсем о нем забыла. Она гадала, участвует ли он в Охоте, или же Джофф передал ему, чтобы дожидался встречи с Эванджелиной. Она очень надеялась, что он получил сообщение и ждет ее за пределами Проклятого леса. Ей не хотелось представить, что случится, если он найдет ее, привязанную к Джексу.

– Куда именно мы направляемся? – спросила Эванджелина.

– Сначала нам нужно выбраться из этого проклятого леса, пока кто-нибудь еще не попытался тебя убить.

– Кстати, об этом, – сказала она. – Кое-кто и правда пытался убить меня до того, как я вошла в лес.

Джекс резко повернулся, одарив ее сердитым взглядом.

– Как так получается, что каждый день кто-то пытается тебя убить?

– Хотела бы я знать. Может быть, тогда я смогла бы это предотвратить.

На лице Джекса отразилось сомнение.

– И кто это был на этот раз? Ты разглядела напавшего?

– Лорд Байрон Беллфлауэр. Знаешь его?

– Мы встречались. Избалованный богач, к тому же совершенно бесполезный.

– Ты знаешь, почему он жаждет моей смерти? Он говорил что-то о Петре.

Джекс вздрогнул. Все случилось так быстро, почти незаметно, что Эванджелина усомнилась, не привиделось ли ей.

Но когда Джекс заговорил снова, голос его звучал скучающе:

– Петра была редкостной стервой. И любовницей Беллфлауэра, пока не скончалась. Но ты не имеешь к этому никакого отношения.

– Тогда почему он хотел меня убить?

– Понятия не имею. – В голосе Джекса слышалось легкое раздражение. – Мне кажется, что в последнее время все вокруг желают твоей смерти.

– И ты тоже?

– Нет, – ответил он, ни секунды не колеблясь. – Но это не значит, что со мной ты в безопасности.

Джекс посмотрел на Эванджелину, встретившись с ее взглядом впервые с тех пор, как прижался к ее лбу своим и умолял вспомнить. Он обладал самыми яркими, самыми голубыми глазами, которые она когда-либо видела. Но сейчас, в этом лесу, они казались еще бледнее – призрачный оттенок голубого навевал мысли об огоньках, которые вот-вот погаснут.

– Я не верю, что ты причинишь мне боль, – сказала она.

Цвет его глаз стал еще тусклее.

Скоро ты изменишь свое мнение.

Слова прозвучали только в ее голове, но, казалось, их произнес Джекс. На мгновение у нее в животе появилось ужасное тянущее чувство.

Над головой громко и пронзительно закричала птица.

Эванджелина подняла голову.

Над ними кружил знакомый темный ворон.

Сердце ее пропустило удар, когда она представила, как это существо клюет ее в плечо.

– О нет!

– В чем дело? – удивленно спросил Джекс.

– Птица… – прошептала Эванджелина. – Она принадлежит лидеру Гильдии Героев. Он охотится на тебя.

Свободной рукой Джекс достал кинжал из кобуры, пристегнутой к бедру.

– Нет! – Эванджелина быстро схватила его за запястье.

Джекс нахмурился.

– Только не говори, что мне теперь нельзя убивать птиц.

– Это домашнее животное, и оно не несет вины за деяния хозяина.

Джекс посмотрел на Эванджелину так, будто она ляпнула нечто очень глупое, но кинжал все же убрал.

– Будем надеяться, что это домашнее животное проживает свой лучший день, наслаждаясь жирными кроликами, и не обратит на нас внимания.

– Благодарю, – сказала Эванджелина.

– Не думаю, что я оказал услугу, за которую стоит благодарить.

– Но ведь я этого хотела.

Джекс выглядел так, словно собрался сказать что-то еще о ее желаниях, но передумал и просто потянул ее за собой через лес.

Эванджелина не знала, сколько времени занял путь, но в конце концов они вышли из густого леса прямо в клубящийся туман. Связывающие их запястья цветы и лианы исчезли, растворились подобно миражу, который живет только солнечным днем.

Эванджелина все еще видела Джекса, чувствовала, как их запястья, теперь перевязанные простой веревкой, прижимаются друг к другу, но мир вокруг них постепенно погружался во тьму. Высоко в небе клубились серые и угольно-черные тучи, готовые вот-вот обрушиться на них дождем.

Первые капли застали Эванджелину врасплох. Затем хлынули неумолимые серебристо-серые струи, которые затмевали и звезды, и ночную мглу.

Эванджелина накинула на голову капюшон зеленого бархатного плаща, но дождь уже промочил ее волосы.

– Значит ли это, что мы вышли из Проклятого леса?

– Да.

– Но где же все шатры участников Охоты?

– Мы на другой стороне леса, – ответил Джекс, даже не замедляя шага.

Эванджелина снова потеряла счет времени, пока они брели под дождем. Когда они выбрались из леса, уже было темно, и становилось только темнее. Джекс больше не произнес ни слова, а Эванджелина изрядно проголодалась.

Она не помнила, когда в последний раз ела или пила. В Проклятом лесу такая мелочь не имела значения. Но теперь у нее урчало в животе, ноги подкашивались, а в каждом камне и желуде ей чудилась какая-то вкусность, от которой так и хотелось откусить кусочек.

Эванджелина уже начинала ощущать последствия целого дня без еды и воды. По крайней мере… ей казалось, что прошел целый день. Она даже не знала, сколько времени минуло с тех пор, как попала в лес.

Уверена Эванджелина была только в одном: снова наступила ночь, во рту пересохло, а ноги, казалось, вот-вот подкосятся. Джекс шел рядом с ней, но Эванджелина подозревала, что она его тормозит.

Плащ промок насквозь, пропуская холод, и Эванджелина продрогла до костей.

– Мы почти на месте, – сказал Джекс.

Капли дождя падали с кончиков его золотистых волос и стекали по щекам, вниз по шее и по камзолу. В отличие от Эванджелины, на нем не было ни капюшона, ни плаща – только дождь, который, как и все остальное, очень ему шел.

Джекс искоса посмотрел на нее.

– Не смотри на меня так.

– И как я должна смотреть?

– Ты вообще не должна смотреть на меня, – пробормотал он и резко отвел взгляд.

Эванджелина почувствовала нечто похожее на укол боли. Джекс привязал ее к себе, спас ей жизнь, а теперь просил на него не смотреть.

– Что нам делать дальше, Джекс?

– Укрыться от дождя, – ответил он.

Стоило ему произнести это, как вдалеке показался постоялый двор, словно сошедший из книжки с объемными картинками, на которых постоянно всплывает дождь. Но Эванджелину это не волновало – лишь бы внутри можно было согреться и поесть. Сапоги ее промокли насквозь, пропитавшийся дождем плащ неприятно лип к телу, и даже веревка, связывающая их с Джексом, была мокрой. Но когда они подобрались ближе, Эванджелина увидела, что трактир выглядит теплым и уютным, даже несмотря на проливной дождь.

Здание из красного кирпича сверкало, а клумбы перед ними пестрели пушистыми лисьими цветами, по лепесткам которых стекали крупные капли. Из трубы на покрытой мхом крыше тянулись серые клубы дыма, наполняя влажный воздух древесным ароматом, а вывеска перед трактиром раскачивалась на ветру.

Под вывеской находилась другая табличка, гласившая: «Свободно».

Приглядевшись, Эванджелина увидела еще одну маленькую дощечку со словами: «Одна кровать».

28. Аполлон

Прежде Аполлон никогда не участвовал в Охоте.

Его отец всегда говорил, что это отличный способ умереть. «Присутствуй в самом начале, – советовал он. – Издай боевой клич, а потом убирайся оттуда подобру-поздорову».

Аполлон всегда именно так и поступал. Никогда не покидал пределы королевского лагеря и не вступал в Проклятый лес.

Единственное, что могло заставить его войти в Проклятый лес, – это поиски Эванджелины. Как только в его шатер ворвался мальчишка и рассказал, что кто-то пытался ее убить, Аполлон преисполнился желания тотчас броситься в лес, чтобы спасти ее.

Потом он понял, что именно этой возможности он так долго ждал. Возможности доказать, что всегда сможет позаботиться о ней.

– Ваше Высочество, – позвал стражник. Затем отодвинул полог шатра в сторону и быстро проскользнул внутрь. – Пришли лорд и леди Вейл.

– Пусть войдут, – сказал Аполлон.

Полог откинулся еще шире, впуская Вульфрика и Онору Доблестных.

Как только они появились, время будто остановилось. Пламя в очаге потухло, словно шатер сделал глубокий вдох и задержал дыхание.

Вульфрик даже не позаботился надеть плащ. На нем была лишь старая домотканая рубашка с завязками у горла, плотные черные брюки и поношенные кожаные сапоги. Одежды его жены были столь же простыми. С виду они оба, казалось, походили на обычных простолюдинов, но все их движения и осанка выдавали принадлежность к высшей знати. Прежде чем стражники опустили полог шатра, Аполлон успел заметить, что на пару они смотрят почти с благоговением, хоть и не знают, кто эти люди на самом деле.

– Прошу, присаживайтесь. – Аполлон указал на скамью напротив низкого столика, уставленного свечами, а сам устроился на стуле рядом. Поскольку он планировал провести здесь несколько дней, то позаботился о том, чтобы в шатре было как можно больше удобств: мягкие подушки, одеяла, стулья, а в углу даже стояла ванна для купания.

– Спасибо, что присоединились ко мне этим вечером. Рад снова видеть вас обоих, Ваши Величества. Хотелось бы мне, чтобы наша встреча произошла при более благоприятных обстоятельствах. Уверен, вам уже известно, что моя жена пропала.

– Моя семья готова оказать любую помощь, – сказал Вульфрик.

– Рад это слышать, поскольку, как я полагаю, у вас есть доступ к единственному, что мне нужно.

Аполлон достал свиток, который не так давно ему передал лорд Робин Слотервуд, и осторожно развернул его. В тот же момент нижняя часть страницы, как и прежде, загорелась. Медленно, строка за строкой, пламя пожирало слова.

После того как получил свиток от Слотервуда, Аполлону потребовалось восемь попыток, чтобы прочесть текст на бумаге, но даже тогда ему не удалось уловить последние несколько строк – они всегда сгорали слишком быстро. Тем не менее он узнал достаточно и понял, что не стоит тратить время на поиски браслета Венджинса Слотервуда. Вместо этого нужно сосредоточиться именно на истории в свитке.

– Вы знаете, что это? – спросил он у Доблестей, пока бумага перед ними превращалась в пепел.

– Нет, – ответил Вульфрик. – И вам должно быть известно, что я не сторонник излишней театральности. Если хотите что-то спросить, задавайте вопрос прямо.

– Я вовсе не пытаюсь устроить сцену, – извинился Аполлон. – Все дело в проклятии сказок. – Он старался говорить так, чтобы голос его не звучал снисходительно. Если это сработает, то старый король не увидит в нем угрозы. – В этом свитке записана давно утерянная история о древе, единственном в своем роде. Древе Душ.

Аполлон сделал паузу, чтобы оценить реакцию Вульфрика, но несгибаемый бывший король не повел и бровью. Эмоции не отразились и на лице его жены Оноры. Впрочем, в свитке ее имя не упоминалось, так что, возможно, она ничего не знала о древе.

– Я никогда не слышал об этом дереве, пока друг не подарил мне свиток. Согласно истории на нем, ветви Древа Душ наполнены кровью, и тот, кто достаточно умен, чтобы отыскать дерево, и достаточно храбр, чтобы испить его крови, станет не просто человеком, а бессмертным.

– Похоже на очередную легенду, – протянул Вульфрик.

– Вам ли этого не знать, – пробормотал Аполлон. – В свитке также говорится, что вы – единственный, кто смог вырастить это дерево.

– Верно, – спокойно признал Вульфрик. – Но я был глупцом, когда решил посадить его. Древо Душ – зло во плоти.

– Иногда зло необходимо.

На долю секунды суровое выражение лица бывшего короля наконец-то дрогнуло. Губы его скривились.

Аполлон почувствовал вспышку триумфа.

Но тут Вульфрик встал и посмотрел на него сверху вниз, как будто Аполлон был не более чем неразумным ребенком.

– Нет необходимого зла, есть только плохой выбор, и я боюсь, что вы, мальчик, собираетесь его сделать.

Услышав слово «мальчик», Аполлон ощетинился. Но ему удалось взять себя в руки и спокойно произнести:

– Эванджелина – невинная жертва, а лорд Джекс – бессмертный с такими же бессмертными друзьями. Я не сумею одолеть его и спасти свою жену, пока останусь всего лишь человеком.

Вульфрик хмыкнул.

– Я слышал, вашу жену похитил лорд Беллфлауэр, а не лорд Джекс.

– Может, так и было, но, помяните мое слово, сейчас она в его плену.

– Тогда вам стоит покинуть свой роскошный шатер и отправиться на поиски жены, как настоящему лидеру, – внезапно сказала Онора.

Аполлон пораженно уставился на нее, чувствуя, как его накрывает волной смущения. Слова Вульфрика разозлили его, но упрек Оноры вызвал жгучий стыд.

– Моя жена права, – добавил Вульфрик. – Отправляйтесь на поиски принцессы, а если вам дорога жизнь, то забудьте о Древе Душ.

29. Эванджелина

Эванджелина надеялась, что в «Старом постоялом дворе на окраине леса» будет тепло. Необычайно тепло. Она надеялась увидеть маленькие и уютные комнаты, в которых пылают камины и лежат стеганые одеяла – целые горы стеганых одеял. Она представила, что лоскутные одеяла покрывают скамьи, полы и лестницы.

В тот момент Эванджелина поняла, что, возможно, немного бредит. И не из-за близости Джекса. Она уже привыкла, что их связанные запястья соприкасаются. А когда они приблизились к постоялому двору, Эванджелина почувствовала, как его пульс участился.

– Что бы ни случилось, не снимай капюшон.

Ливень все не прекращался. Джекс потянулся к капюшону ее плаща и надвинул ей на глаза.

– Я ничего не вижу. – Эванджелина немного приподняла его, чтобы не идти вслепую. – А как же ты? У тебя даже плаща нет.

– Он мне не нужн.

– Тебя так же легко узнать, как меня. И к твоему запястью привязана девушка.

– Мне прекрасно это известно, – проворчал Джекс. – Просто повторяй за мной и выполняй все, что я скажу.

Прежде чем Эванджелина успела задать еще один вопрос, он открыл дверь.

Трактир не был устлан одеялами, как представляла Эванджелина, но, судя по всему, выглядел необычно и гостеприимно.

Деревянные балки пересекали потолок с разноцветными стеклянными фонариками, похожими на маленькие потерянные звезды. Они освещали лестницы по правой и левой сторонам, а также коридор в центре, который вел в безмолвную таверну, залитую неровным светом. Время, должно быть, стояло уже позднее, потому что единственными посетителями были пара, тихо беседующая за полупустыми кружками эля, и пушистый белый кот, лакающий молоко из блюдца на противоположном конце столешницы.

– Чем могу помочь? – спросила хозяйка.

– Нам нужна комната на ночь. – Джекс поднял их связанные запястья, прикрывая лицо Эванджелины. – Вы должны были нас ждать. В начале недели я отправлял послание, чтобы для меня и моей невесты подготовили комнату.

Невеста.

Одно это слово пробудило столько чувств внутри, что у Эванджелины неистово заколотилось сердце в груди и закружилась голова. Ей понравилось слышать, как он произносит слово «невеста», понравилось гораздо сильнее, чем следовало бы. Но он также упомянул, что отправлял письмо в таверну.

Джекс спланировал это. А планы Джекса никогда ничем хорошим не заканчивались.

Эванджелина не могла вспомнить, почему эта мысль пришла ей в голову. Она пыталась воскресить в памяти хоть что-нибудь, что раньше планировал Джекс, но ей удалось вспомнить лишь то, как учащенно бился пульс Джекса, когда они стояли под дождем, и как он просил не смотреть на него. И теперь у нее возникло ужасное предчувствие по поводу этого плана.

– Готова, любовь моя? Или хочешь, чтобы я понес тебя на руках? – спросил он.

Теперь Эванджелина слышала в ушах лишь «любовь моя». Она напомнила себе, что Джекс просто хорошо отыгрывает роль, следуя только ему известному плану.

У Эванджелины перехватило дыхание, когда он перерезал веревку, связывавшую их запястья, а затем без особых усилий поднял ее на руки и понес вверх по лестнице. Сердце ее бешено колотилось. Ей нравилось чувствовать крепкие руки на себе и находиться в его объятиях, но она не могла избавиться от ощущения, что грядет нечто нехорошее. То, что ей совсем не понравится.

– Джекс, что ты задумал? – прошептала Эванджелина. – Зачем ты привел меня сюда? Почему мы притворяемся женатой парой?

– Ты задаешь много вопросов.

– Только потому, что ты совершаешь много сомнительных поступков.

Джекс пропустил ее слова мимо ушей, продолжая подниматься на второй этаж. В середине коридора виднелась приоткрытая дверь, из-под которой пробивался тусклый свет свечей. Джекс переступил порог, и они оказались в комнате, которая совсем не выглядела зловеще.

Она скорее напоминала домик из сказки. Все вокруг утопало в зеленых, золотых и розовых оттенках.

Мерцающие фонарики из изумрудно-зеленого стекла висели по обе стороны кровати с резным изголовьем, похожим на цветущее дерево. Мягкий плед цвета густой зелени леса был усыпан бледно-розовыми лепестками, которые также покрывали и деревянный пол. Камин, в котором тихо потрескивали поленья, наполнял комнату мягким сиянием.

Эванджелина почувствовала, как грудь Джекса содрогнулась, когда он сделал глубокий вдох. Его сердце снова учащенно забилось – как, впрочем, и ее собственное. Но она боялась, что это вызвано разными причинами.

Время словно замедлилось, пока он нес ее к кровати. В теплом от огня воздухе витали сладкие ароматы цветочных лепестков, и все вокруг них выглядело поистине сказочно.

Все, кроме Джекса.

Он избегал ее взгляда. Смотрел куда угодно, только не на нее, когда бережно укладывал на постель. Затем потянулся к ремням на ногах, где крепились его ножи.

– Что ты делаешь? – Эванджелина вскочила на колени, когда Джекс достал небольшой оловянный пузырек. – Что это? – спросила она, с беспокойством глядя на него.

Джекс сжал челюсти.

– Я солгал, – признался он. – Мне бы хотелось, чтобы у нас с тобой все закончилось по-другому. – Он откупорил пузырек. – Прощай, Эванджелина.

– Почему ты прощаешься? – Она запаниковала, наблюдая, как Джекс наклоняет к ней флакон.

Она понятия не имела, что находится внутри, но даже в ту секунду не верила, что Джекс мог ей навредить. Эванджелина не сомневалась лишь в одном: он собирается ее бросить.

Хотел ли он просто усыпить ее? Может, во флаконе было какое-то сонное зелье?

Она соскочила с кровати, выбила пузырек у него из рук, и тот отлетел в сторону.

– Нет! – Джекс попытался схватить его, но в этот раз двигался недостаточно быстро.

Мерцающая золотая пыльца высыпалась из флакона и разлетелась по всей комнате, окутывая все вокруг подобно магическому заклинанию. Эванджелина чувствовала, как она оседает на щеках, ресницах и губах.

Она приказала себе не пробовать ее на вкус. Но что бы это ни было, оно подействовало, едва соприкоснувшись с кожей. Спальня закружилась, мир перед глазами Эванджелины словно запульсировал, а в воздухе мерцала золотая пыльца. Джекс, казалось, сиял больше всего. На самом деле он выглядел так, словно был создан для того, чтобы сиять. Его волосы, скулы, поджатые губы отливали золотом, а кожа заманчиво мерцала.

Похоже, пыльца повлияла и на него тоже.

Эванджелина наблюдала, как он пытается стряхнуть золотинки с волос, но локоны его все еще были влажными, и пыльца не поддавалась. Спустя мгновение он прекратил трясти головой и нахмурился, отчего стал выглядеть растерянным. Внезапно все резкие черты Джекса словно смягчились.

– Ты – угроза для общества, – проворчал он, глядя на золотистую пыльцу, кружившуюся в воздухе. – Там мог быть яд!

– Ты бы отравил меня?

– Я не раз поддавался искушению… – Он опустил потемневший взгляд на ее губы.

По телу Эванджелины пронеслась волна тепла, и она решила, что у них с Джексом совершенно разные представления о яде.

Что-то закопошилось в глубине ее сознания. Жесткая линия губ Джекса. Ее губы. Смерть, поцелуи и пары обреченных звезд.

Мысли были подобны обрывкам воспоминаний. Она пыталась ухватиться за них, воскресить в памяти, словно если бы только могла вспомнить, то, возможно, уговорила бы его остаться и не бросать ее. Но золотая пыльца туманила голову, не позволяя ни на чем сосредоточиться.

В комнате становилось все теплее и теплее, и на секунду ей захотелось лечь на кровать и закрыть глаза в ожидании, когда мир вокруг перестанет кружиться. Но Эванджелина боялась, что если зажмурится, то Джекс исчезнет. В этот раз навсегда.

Он только что попрощался с ней. Сказал, что хотел бы, чтобы у их истории получился другой конец, как будто они уже добрались до последней страницы.

Но Эванджелина хотела, чтобы страниц было гораздо больше.

Когда Джекс оторвал взгляд от ее лица и повернулся, чтобы уйти, она схватила его за запястье обеими руками.

– Я не позволю тебе уйти. Ты сказал, что ты мое чудовище. Если так, то зачем привел меня сюда, чтобы бросить? Это не имеет смысла.

Он стиснул зубы.

– То, что я твой, не делает тебя моей.

Эванджелина не знала, влияет ли на него до сих пор мерцающая золотая пыльца, но все его резкие черты вернулись. Он стоял с мокрыми волосами и горящими глазами почти внеземной яркости.

Я не могу остаться с тобой. Нам не суждено быть вместе.

Джекс дернулся, пытаясь вырвать руку.

Но Эванджелина крепко держалась за него.

– Я не верю тебе, Джекс, – сказала она, борясь с одолевавшим ее сном. – Может, я многого и не помню, но я знаю тебя. Я знаю, что знаю тебя, и не верю, что ты не можешь что-нибудь придумать.

– Я ничего не могу сделать, – отрезал он.

Они стояли так близко, что Эванджелина увидела, как его глаза налились чем-то красным. Чем-то похожим на… кровь?

Он прикрыл веки, как будто хотел спрятаться от нее, но от этого стал выглядеть еще более потерянным. Родным и чужим одновременно.

Эванджелина вдруг услышала, как упала капля воды. Сначала она подумала, что по щеке ее скатилась слеза, но это с камзола Джекса на пол срывались остатки дождя.

Огонь в камине и золотая пыльца помогли согреться, но их одежда все еще была промокшей насквозь.

Эванджелина нерешительно потянулась к верхней пуговице его камзола.

Глаза Джекса удивленно расширились.

– Что ты делаешь?

– Твоя одежда вымокла насквозь, – прошептала Эванджелина, медленно расстегивая первую пуговицу. Едва слышный щелчок наполнил всю комнату.

Дождь с силой хлестал по тонкому окну, сотрясая стекло, но Эванджелина все равно отчетливо слышала тихие щелчки, пока расстегивала пуговицы одну за другой.

– Это плохая идея, – пробормотал Джекс.

– Я думала, тебе нравятся плохие идеи.

– Только если они мои.

Джекс стоял, словно боясь пошевелиться, пока Эванджелина спускалась к последней нижней пуговице и осторожно просовывала ее в петельку. На какое-то мгновение все вокруг них исчезло: и дождь за окном, и их судорожное дыхание. Остались лишь они двое.

Эванджелина раздвинула полы его камзола.

Но потом Джекс обхватил ее запястье.

– Моя очередь, – хрипло произнес он.

Эванджелина готова была поклясться, что его дыхание опалило ее кожу, когда он потянулся к завязкам плаща. Его покрытые золотой пыльцой ладони казались необычайно горячими. Кончики его пальцев обжигали, пока он осторожно развязывал узелок у нее на шее. Джекс едва касался ее тела, но, когда стянул плащ с плеч, Эванджелина вдруг почувствовала, как ее саму охватил жар.

Она стояла перед ним в одном платье, но Джекс смотрел на нее таким измученным взглядом, словно оно совсем ничего не скрывало. Эванджелина не хотела дышать. Не хотела двигаться, опасаясь, что тогда он перестанет касаться ее, что оставит ее в мокром платье и не потянется к завязкам на ее груди.

Джекс сделал глубокий судорожный вздох, а затем положил руки ей на талию и мягко подтолкнул к кровати, заставляя ее лечь поверх одеяла. Эванджелина почувствовала, как лепестки цветов прилипают к влажной коже. Джекс навис над ней, упираясь коленями по обе стороны от нее.

Его взгляд заскользил по ее телу.

Потянувшись к бретелькам ее платья, Джекс медленно стянул их с плеч, отчего у Эванджелины сладко заныло в груди. Голова закружилась еще сильнее, когда она почувствовала, как его рука скользнула по бархатному лифу. Он осторожно расстегнул потайные застежки и спустил платье по бедрам, оставив на ней одну лишь шелковую сорочку. Избавившись от корсета, она должна была вздохнуть свободнее, но вместо этого совсем забыла, как дышать.

Что такое дыхание? Что такое слова? Единственное, что знала Эванджелина, – это горячие, жаждущие руки Джекса на своем теле. Он скользнул ими по ее бедрам, огладил талию и наконец коснулся груди, срывая с ее губ тихий вздох. Жар его ладоней проникал даже сквозь шелк. А потом Эванджелина почувствовала, как его рука проникла под сорочку и прижалась к ее груди там, где так отчаянно билось сердце.

Комната внезапно закружилась, но в этот раз золотая пыльца была ни при чем.

В комнате царила лишь магия прикосновений, биения сердец и Джекса. И на одно мгновение все стало идеально. Он чувствовал, что принадлежит ей, а она – что принадлежит ему.

Эванджелина не хотела двигаться. Не хотела говорить, опасаясь разрушить чары, которые сейчас влияли на них. Но ей также хотелось прикоснуться к нему, стать еще ближе. Если ей суждено провести с ним лишь одну ночь, если утром Джекс оставит ее навсегда, то она хотела получить больше.

Эванджелина потянулась к его плечам.

– Опять моя очередь. – Она мягко толкнула его, побуждая лечь на спину и позволить прикоснуться к нему. Эванджелина решила сначала избавить его от камзола, который он так и не снял.

Она скользнула рукой под влажную ткань, собираясь избавиться от нее. И вот тогда она почувствовала это. Ее пальцы наткнулись на листок бумаги.

Джекс пробормотал что-то похожее на «не трогай».

А может, она услышала это в своей голове.

Джекс прикрыл веки, покрытые идеальным слоем золотой пыльцы. В следующий миг он и вовсе перестал двигаться – только грудь его медленно поднималась и опускалась.

Он наконец поддался сонным чарам золотой пыльцы.

Эванджелина продолжала удерживать пальцами листок, который нащупала во внутреннем кармане его камзола. Не из-за него ли Джекс пытался остановить ее раньше?

Потянув за краешек бумаги, Эванджелина почувствовала себя виноватой, но не настолько, чтобы остановить себя. Добытый ею листок каким-то чудесным образом оказался сухим, хоть и выглядел довольно измятым, как будто Джекс разворачивал его и складывал вновь, то и дело перечитывая. Стоило Эванджелине перевести взгляд на выцветшие строки, как она тут же узнала почерк.

Ее почерк.

Она быстро перечитала строки, надеясь, что у нее сохранились воспоминания о том, как она писала их. Но в памяти ничего не нашлось. Тогда она осторожно развернула письмо, стараясь не порвать его, поскольку бумага была тонкой и мятой.

Видимо, там написано что-то очень важное, раз Джекс носил письмо с собой и перечитывал его снова и снова.

Бумага была целиком исписана ее рукой, но письмо предназначалось не Джексу, а ей. Письма написала она сама.

Но зачем Джекс повсюду носил его с собой?

Как и на обратной стороне бумаги, слова оказались настолько выцветшими, что она с трудом смогла их разобрать.

Возможно, дело в магии письма, в том, как прошлая Эванджелина снова и снова просила себя не забывать, как будто знала, что однажды потеряет все свои воспоминания.

Или же внутри Эванджелины пробудилась совершенно другая магия, когда она задумалась, зачем Джекс все это время носил с собой ее письмо. Речь в нем не шла о любви. Даже совсем наоборот. И тем не менее он перечитывал его снова и снова. Носил с собой, держа близко к сердцу. Ее слова – точнее, той девушки, которой она когда-то была. И Эванджелина хотела снова стать той девушкой. Она хотела вспомнить!

И наконец… у нее получилось.

Она вспомнила.

30. Эванджелина

Воспоминания обрушились на нее подобно дождю, медленно затуманивая и размывая все остальное, пока она вспоминала, как писала письмо самой себе. Тогда Эванджелина сидела в королевских покоях, едва сдерживая слезы гнева; ее разбитое сердце разрывалось от боли. В те мгновения она не осознавала, что это за чувство, но нынешняя Эванджелина сразу узнала его.

Ту самую боль, которую испытывала с тех пор, как потеряла память. Она думала, что все пройдет, когда воспоминания вернутся, но боль, казалось, только усиливалась по мере того, как слабые ручейки туманного прошлого превращались в непрерывный поток.

Эванджелина вспомнила Джекса. Вспомнила и тот день, когда посетила его церковь и впервые встретилась с ним, подумала, что он просто ужасен. Потом она поняла, кто он такой – настоящий бог Судьбы и Принц Сердец, – но все равно не изменила своего мнения о нем.

Каждый раз, когда они встречались, Эванджелина думала, что он стал еще хуже. Он постоянно ел яблоки и дразнил ее, и даже когда спасал ей жизнь, Джекс вел себя отвратительно. Прямо как в ту ночь, когда ее отравили слезами ЛаЛы. Он держал ее в своих объятиях, но выражение его лица было недовольным, а тело – твердым и напряженным, как будто он не хотел возиться с ней. И все же Джекс крепко обнимал ее за талию, словно не собирался отпускать.

Тогда она еще считала Джекса ужасным, но теперь, когда вновь пережила ту ночь в своих воспоминаниях, что-то внутри нее изменилось. И это чувство посетило ее снова, когда она вспомнила ночь, проведенную в склепе вместе с ним.

Внезапно она поняла, почему вид Джекса заставлял ее думать об укусах.

Память услужливо подкинула и другие воспоминания: как она хотела вонзить в него зубы, когда была заражена вампирским ядом; как потом действительно укусила его за плечо, испытывая мучительную боль, – именно в ту ночь, когда убила Петру.

В голове разом пронеслись картинки прошлого. Как они с Петрой оказались ключами из древнего пророчества, способными открыть Арку Доблестей. Как Эванджелина пыталась найти все четыре камня, а Петра пыталась убить ее, чтобы не допустить этого.

Эванджелина заколола Петру, защищая свою собственную жизнь. Вскоре после этого Джекс нашел ее, всю выпачканную в крови, и отвез в Лощину, где она наконец призналась самой себе, что безнадежно влюблена в Джекса.

И была влюблена в него уже довольно давно. Эванджелина не могла точно сказать, было ли это частью вернувшихся воспоминаний или просто мыслями, которые сейчас посетили ее голову.

Воспоминания показывали не столько ее прошлое, сколько их историю. Историю Эванджелины и Джекса. Прекрасную сказку – и отныне ее самую любимую. Эванджелина ненавидела себя за то, что все забыла, за то, что лишилась их общей истории, а потом позволила Аполлону переписать ее и выставить Джекса злодеем.

Однако, стоит признать, с точки зрения Аполлона все так и было: Джекс наложил на него любовное заклятие, а затем погрузил в состояние зачарованного сна. Вот только Джекс не накладывал на Аполлона ни зеркального проклятия, ни проклятия Лучника, и Эванджелина гадала, известно ли об этом Аполлону.

Хотя воспоминания постепенно возвращались, она по-прежнему многого не знала. Не знала, что именно было заперто в Доблести.

А из-за проклятия, наложенного на все истории Великолепного Севера, никто не мог ей об этом рассказать. Но Эванджелину перестало волновать то, что спрятано в Доблести, когда она узнала, что Джекс вовсе не собирался открывать арку. Он просто хотел использовать камни Арки Доблестей, чтобы повернуть время вспять и вернуться к девушке, которая заставила его сердце биться вновь. К Донателле.

Эванджелина словно заново переживала те страшные чувства.

Рана на ее сердце начала кровоточить, когда она вспомнила слова Джекса:

– Я желаю стереть из памяти каждую минуту, что мы провели с тобой вместе, каждое слово, сказанное тобой, каждое прикосновение к тебе, потому что если я этого не сделаю, то убью тебя так же, как когда-то убил Лисицу.

Она пыталась с ним спорить.

– Но я не та Лисица!

Но Джекс твердо решил, что счастливого конца им не видать. И рассказал ей о том, что был Лучником.

И вдруг она поняла, почему ее сердце так сильно болело, когда мадам Восс впервые упомянула «Балладу о Лучнике и Лисице». Не из-за имени Лучника, а потому, что это была история Джекса, и Эванджелина знала, чем она закончится. Знала, что Джекс убил Лисицу и верил, что когда-нибудь убьет и Эванджелину.

Он верил в это с такой непоколебимой силой, что даже планировал повернуть время вспять, лишь бы остаться с нелюбимой девушкой и сделать так, чтобы они с Эванджелиной никогда не встретились, – а это все равно что уничтожить их историю и ее воспоминания.

Она вспомнила, как была обижена на него, как злилась и ругалась с ним из-за этого, после того как открыла Арку Доблестей. Она умоляла его пойти с ней, но он решил ее отпустить.

– Я просто хочу, чтобы ты ушла, – сказал он ей тогда.

Именно так она и сделала. Ушла.

Но это далось ей нелегко. В глубине души Эванджелина знала, что Джекс заботился о ней, что он хотел ее. Но настолько боялся погубить ее, что никогда бы не выбрал ее. Он верил, что уже нашел свою истинную любовь, и это была не Эванджелина.

Но Эванджелина и сама никогда не признавалась ему в любви. Он был напуган, но и она тоже. Она заявила, что хотела бы, чтобы их история закончилась по-другому, но ей следовало рассказать, как сильно она его любит. Любовь – самая могущественная магия в мире.

Но в ту ночь любовь подвела Эванджелину. Ее оказалось недостаточно.

Она все еще любила Джекса. И прошлая, и настоящая Эванджелина, они обе чувствовали, что потеряли его.

Нынешняя Эванджелина считала прошлую себя такой наивной, ведь та бросилась на поиски Джекса, веря, что признание в любви все исправит.

Очевидно, что это не так.

И все же в глубине души настоящая Эванджелина завидовала себе прежней, завидовала своей беззаветной вере в надежду и магию любви.

Эванджелина и сейчас не теряла надежды, которая тем не менее после той ночи ощущалась немного иначе. Не потому ли, что именно тогда она потеряла Джекса, несмотря на то, что верила, надеялась и гналась за ним?

Когда она вернулась к Арке Доблестей, чтобы признаться в своих чувствах, Джекса там уже не было.

Он не повернул время вспять, потому что она все еще помнила его, а четыре волшебных камня по-прежнему оставались на Арке Доблестей.

Однако Джекса нигде не было – лишь его кровь пятнала крылья каменных ангелов, охранявших Арку Доблестей.

Потом появился Аполлон. Эванджелина думала, что он позволит ей уйти. В конце концов, она постоянно причиняла ему боль. Ему было бы лучше без нее, но он не хотел отпускать ее.

Эванджелина никогда не верила в судьбу, но внезапно ей стало трудно верить и в любовь тоже. Она наконец вспомнила, как Аполлон вырывал дорогие ее сердцу мгновения.

Он гладил ее по волосам, похищая одно воспоминание за другим. Эванджелина пыталась остановить его. Она сопротивлялась, умоляла и плакала.

Но он лишь спокойно повторял:

– Скоро станет лучше.

– Мерзавец! – Эванджелина хотела ударить его, причинить боль, но смогла ударить лишь матрас кулаком, когда наконец вынырнула из похожего на сон состояния, в которое ее погрузили воспоминания.

Она вернулась в настоящее. К кровати, застеленной пледом цвета густой зелени леса, на которую Джекс уложил ее прошлой ночью.

Вот только Джекса рядом не было.

Эванджелина чувствовала его отсутствие так же остро, как и раньше, до того как потеряла память. По коже пробежал колючий холодок, и ей вдруг стало холодно и страшно.

Но она приказала себе не паниковать.

Эванджелина все никак не могла оправиться после того, как прошлое слилось с настоящим. Она не просто помнила, как Аполлон украл ее воспоминания, она чувствовала это всем телом. Теперь-то она понимала, почему в ту первую ночь с Аполлоном на крыше ее сердце тревожно стучало, словно взывая к ней: «Опасность! Опасность! Опасность!» Но она не прислушалась к своему сердцу и вместо этого поцеловала Аполлона.

Может, именно поэтому Джекс бросил ее? Неужели он думал, что она влюблена в Аполлона?

От одной только мысли об этом ей стало нехорошо. Эванджелина с трудом поднялась с кровати, желая поскорее найти Джекса. Она должна была рассказать ему, что память к ней вернулась. Должна была признаться, что любит его.

Большинство поступков Джекса указывало на то, что он тоже ее любит. Он продолжал возвращаться, продолжал защищать ее. Но также продолжал оставлять ее.

Дрожащими от волнения пальцами Эванджелина потянулась к валявшемуся на полу платью. И вот тогда она увидела его.

Широкий стеклянный браслет, опоясывающий ее правое запястье. Он был прохладным на ощупь и кристально прозрачным. Эванджелина потянула за него, но снять украшение никак не получилась.

Застежки не оказалось, да и сам браслет был таким узким, что Эванджелина не понимала, как Джекс вообще надел его. Видимо, воспользовался какой-то магией.

Что же сделал Джекс, пока она спала?

Эванджелина знала, что это был Джекс. Никто другой, кроме него, не мог этого сделать. Недаром он планировал привести ее сюда и усыпить золотой пыльцой. Должно быть, все затевалось ради того, чтобы он надел на нее браслет. Но зачем?

Некоторое время Эванджелина изучала необычную стеклянную вещицу. Сначала он показался ей простым, но теперь она разглядела на нем выгравированные соцветия вишни, которые вились вдоль браслета, словно лианы по дереву.

Она попыталась вспомнить, слышала ли когда-нибудь о подобном браслете, но на ум ничего не приходило. Как бы то ни было, а с браслетом или без, ей пора уходить. Она должна была найти Джекса до того, как Аполлон найдет ее.

Аполлон наверняка уже знал, что она пропала, и отправил на ее поиски половину своего войска.

Эванджелина влезла в платье, затем схватила плащ, накинула его на плечи, скрывая лицо под капюшоном, и направилась к выходу. Когда она впервые попала сюда, то совершенно не обратила внимания на дверь. Ее больше занимало то, что она находится в объятиях Джекса.

Теперь она заметила, что дверь, ведущая в комнату, была весьма симпатичной. Она эффектно заострялась кверху, а зеленая краска с изысканным золотистым напылением слегка выцвела. Дверная ручка, возможно, тоже выглядела мило, но Эванджелина не смогла разглядеть ее под брызгами крови. Глубокого красного цвета, с золотистыми частичками.

Эванджелина мысленно перенеслась в ту ночь, когда открыла Арку Доблестей и обнаружила кровь Джекса на камнях.

– Нет, нет, нет… Это не может повториться.

Эванджелина даже ужаснулась от того, какими воспоминания были яркими и четкими. Она знала, что такое случалось прежде. Джекс уже предпочел отказаться от нее и исчез, а она так и не призналась ему в любви. Любовь проиграла, пусть в сказках она всегда одерживала победу.

Эванджелина взялась дрожащими пальцами за окровавленную ручку и провернула ее.

Ее руки затряслись еще сильнее, когда она увидела коридор по ту сторону двери. Еще больше крови растекалось по полу и стенам.

– Джекс! – в отчаянии закричала Эванджелина. – Джекс…

Она тут же замолчала, вспомнив, что Джекс – скрывавшийся преступник. Она хотела найти его, но не собиралась выдавать его другим.

Не говоря больше ни слова, Эванджелина бросилась вниз по лестнице. Она слышала, как дождь снаружи барабанит по стенам, но в остальном все вокруг казалось пугающе тихим для постоялого двора. Тишина эта была неправильной. Тревожной.

Шаг с последней ступеньки прозвучал как раскат грома. Эванджелина поняла, что случилось нечто ужасное, еще до того, как обнаружила тела.

Их было три. Три безжизненные, неподвижные фигуры. Эванджелина успела увидеть их прежде, чем взгляд ее затуманился, а картинка перед глазами потемнела по краям и заполнилась пляшущими пятнами в центре.

Эванджелина схватилась за перила, чтобы удержаться на ногах. Из ее горла вырвалось нечто невнятное. То ли крик, то ли проклятие. Она и сама не знала, какие слова слетели с ее губ и как долго стояла на месте, глядя на бездыханные тела.

Все еще пребывая в оцепенении, Эванджелина заставила себя проверить, остался ли кто-то в живых. Сперва она подошла к хозяйке таверны, которая лежала так близко к двери, будто пыталась убежать, прежде чем ей вырвали горло. Два других тела покоились у камина, и Эванджелина предположила, что их застигли врасплох.

С виду казалось, что на них напал дикий зверь, но теперь, когда воспоминания вернулись, Эванджелина поняла, что здесь случилось на самом деле.

Всех этих людей убил вампир.

Должно быть, она спаслась благодаря Джексу – но где тогда он сам? Почему его кровь заливала коридор перед их комнатой? Его тела Эванджелина не нашла среди других, и ее терзал миллион вопросов, пока она, спотыкаясь, выходила из таверны. Был ли он ранен? Или мертв? Может быть, его укусили?

Эванджелина поклялась вернуться и накрыть тела простынями или тряпками, но сначала она должна найти Джекса.

Снаружи по-прежнему неумолимо лил дождь, и Эванджелина почти ничего не видела впереди, но ей казалось, что она слышит чьи-то приближающиеся шаги.

Раздался крик знакомой птицы, и Эванджелина ту же замерла.

Спустя мгновение к ней двинулась фигура, скрытая за пеленой ливня. И это определенно был не Джекс.

Лицо Гэррика из Гильдии Героев скрывалось под капюшоном плаща, но Эванджелина все равно узнала его по ужасной птице, сидевшей у него на плече.

Она в панике попятилась обратно к таверне, но поскользнулась на грязной тропинке.

– Не волнуйтесь, принцесса. Я не причиню вам вреда. – Гэррик схватил ее за плечи, не давая упасть на землю. – Я пришел спасти вас.

– Меня не нужно спасать, – выкрикнула Эванджелина, пытаясь вырваться из его хватки. Но Гэррик держал ее, с яростью впиваясь пальцами в кожу, словно его не волновало, что он может оставить на ней синяки. – Сэр, отпустите меня.

– Вы вымокли до нитки, – пробурчал он. – Вам лучше вернуться в дом.

Она сделала шаг в сторону постоялого двора, но потом вспомнила, что она не просто Эванджелина Фокс, она – принцесса Эванджелина Фокс.

– Немедленно отпустите меня. Это приказ.

Герой выругался себе под нос и добавил что-то, что прозвучало как «бесполезная королевская особа».

– Простите, принцесса, но вы пойдете со мной и моими людьми.

Он дважды щелкнул пальцами, и из пелены дождя выступили еще несколько фигур. Эванджелина насчитала не меньше полдюжины мужчин в таких же плащах, как у Гэррика. И все они были гораздо крупнее нее.

Эванджелина понимала, что ей не хватит сил бороться с ними, но, возможно, она сможет убедить их отпустить ее.

– Вы не понимаете. – Она уперлась каблуками в грязную землю. – В этой таверне небезопасно. Если не верите, идите и убедитесь сами. Но, прошу, не заставляйте меня туда возвращаться. Я не могу вернуться.

– Не волнуйтесь, – сказал Гэррик, – с нами вы в полной безопасности.

– Тогда почему я чувствую себя пленницей? – парировала Эванджелина.

Гэррик устало вздохнул.

– Хорошо, вы и правда в плену. Но это не значит, что я не обеспечу вашу сохранность.

Эванджелина продолжала спорить и вырываться, но Гэррик легко затащил ее внутрь. Его банда героев следовала за ними по пятам.

В воздухе стоял зловонный, металлический запах крови и смерти.

Хозяйка таверны лежала на полу в такой же ужасной позе, в какой ее нашла Эванджелина.

Пальцы Гэррика сильнее впились ей в руку. Единственный признак того, что открывшаяся картина поразила его.

Он опустил капюшон, и она впервые увидела его лицо – суровое красивое лицо, совершенно лишенное эмоций.

Но затем он начал выкрикивать команды:

– Лейф, Рейвен, Томас, поднимитесь и проверьте комнаты. Посчитайте, сколько еще людей погибло.

Мужчины побежали вверх по лестнице, и деревянные ступени заскрипели под их весом.

Гэррик повернулся к Эванджелине.

– Вы видели, кто это сделал, Ваше Высочество?

– Если хотите, чтобы я отвечала на ваши вопросы, немедленно отпустите меня.

– Она нам не нужна. Наверняка это дело рук лорда Джекса, – сказал один из оставшихся приспешников Гэррика.

– Нет, – тут же возразила Эванджелина, бросив на него грозный взгляд. – Это был не Джекс.

– Моя жена явно шокирована, – раздался позади голос, от которого у Эванджелины по коже поползи мурашки.

Аполлон… Она услышала его приближающиеся шаги, а затем почувствовала, как он провел рукой по ее спине.

Эванджелина развернулась и со всей силы ударила его по лицу. Звук пощечины – звонкий, хлесткий и такой приятный – эхом разнесся по таверне.

«Ты отвратительный, тщеславный, трусливый червь, а не принц», – в гневе подумала она, наблюдая, как на его щеке проступает красная отметина ее пальцев.

Она не сказала ему, что помнит обо всех его деяниях. Не сказала, что знает его истинное лицо и никогда не будет принадлежать ему. А ей очень хотелось высказаться. Но она была не настолько глупа. Понимала, что если бы затеяла настоящую драку с принцем, то стражники и герои, окружавшие их, одолели бы ее без труда.

– Ох, Аполлон! – вместо этого воскликнула она. – Ты меня напугал!

Принц потер щеку.

– Не знал, что у тебя такой сильный удар, милая. – Он пытался свести все к шутке, но Эванджелина могла поклясться, что глаза его внезапно сузились. Она напомнила себе, что он не знает о том, что к ней вернулась память.

И тут она поняла, что он и не должен узнать.

Ей нужно продолжать притворяться – и не только потому, что рядом находились его стражники и нанятые члены Гильдии Героев. Если Аполлон узнает, что воспоминания вернулись, он может снова их отнять. Теперь Эванджелина понимала, почему он заставлял лекарей проверять ее изо дня в день – чтобы, если какая-то часть ее прошлого начнет возвращаться, он мог снова ее стереть.

Каким ужасным человеком он оказался! Эванджелина знала, что он жесток, но глубина его обмана поражала все сильнее и сильнее. Ей снова хотелось влепить ему пощечину, кричать, вопить во все горло и злиться, злиться, злиться, но нужно было действовать осторожно.

И взять себя в руки прямо сейчас.

Она попыталась съежиться. После появления Аполлона Гэррик наконец отпустил ее, и Эванджелина прижала обе руки к груди. Она склонила голову, притворяясь потрясенной и напуганной, какой и должна была быть, но бурлящий внутри нее гнев полностью вытеснил все остальные чувства.

– Я и не думала, что смогу ударить так сильно, – сказала она, с трудом заставляя свой голос дрожать. – Просто все это так напугало меня. Мертвые тела, кровь… А ты знаешь, что лорд Беллфлауэр заколол Хейла и пытался убить меня?

– Я слышал об этом. – Аполлон заключил ее в объятия, которые показались ей слишком крепкими. Удушающе крепкими. – Но все позади. Теперь я рядом.

Эванджелина мысленно приказала себе: «Продолжай притворяться. Просто продолжай притворяться». Ей нужно было обнять его в ответ, изобразить облегчение, но она сомневалась, что способна сейчас на это. Даже просто дышать рядом с Аполлоном было трудно.

Наконец Аполлон отстранился, но не отпустил ее. Он положил тяжелую руку Эванджелине на плечи, прижимая ее к себе, и она задалась вопросом, не чувствует ли он ее желание сбежать от него. Эванджелина попыталась расслабиться, но следующие его слова заставили ее насторожиться.

– Я увезу Эванджелину отсюда, – сказал Аполлон Гэррику. – А ты найди Джекса, пока он снова кого-нибудь не убил.

– Джекс этого не делал, – запротестовала Эванджелина.

Аполлон напрягся, как только она произнесла имя Джекса. Его рука на ее плече дрогнула, выдавая волнение.

Но Эванджелина отказывалась брать свои слова обратно. Она могла притвориться, что потеряла память, могла вынести неприятные объятия, но не собиралась позволять Аполлону обвинять Джекса в убийствах, которых он даже не совершал. Только не снова. Не тогда, когда на свободе разгуливал другой убийца.

– Это сделал вампир.

Аполлон бросил на Эванджелину тревожный взгляд, словно спрашивая: «Да что ты знаешь о вампирах?» – а потом внезапно рассмеялся. Смех его был тихим и мягким, но этого хватило, чтобы щеки Эванджелины запылали от жара.

– Моя жена явно не в себе. Она слишком много пережила.

– Мой разум чист и ясен, – спокойно возразила Эванджелина. – Я видела вампира в Проклятом лесу.

И это правда. Тогда она этого не осознавала. Но теперь, когда большинство воспоминаний вернулось к ней, все встало на свои места. Прекрасный Незнакомец в Проклятом лесу на самом деле был Хаосом. Он назвал ей свое имя при встрече, но Эванджелина не помнила ни его, ни того, что он вампир и до недавнего времени носил шлем, не позволявший ему питаться.

Наконец она поняла, почему Джекс пронзил его мечом. Он защищал ее. Он всегда защищал ее.

А теперь она должна защитить его.

– Знаю, звучит безумно, – продолжила Эванджелина, – но я уверена в том, что видела. А я видела вампира, и он совсем не похож на лорда Джекса.

Она снова произнесла имя Джекса, просто чтобы посмотреть, вздрогнет ли Аполлон. Но в этот раз он даже не пошевелился, лишь его губы медленно расплылись в улыбке, настолько пугающей, что Эванджелине захотелось спрятаться.

– Хорошо, милая, я тебе верю.

– Правда?

– Разумеется. Твои слова просто застали меня врасплох. Мало кто вспоминает о вампирах, так что прости мне мой скептицизм. – Аполлон погладил ее по плечу, а потом посмотрел на Гэррика. – Поимка лорда Джекса по-прежнему в приоритете. Но передайте своим людям, чтобы также разыскали Люсьена, самозваного наследника трона. Предупредите, что он вампир, а отныне еще и убийца.

Эванджелина отчаянно боролась с желанием возразить. Изо всех сил старалась сохранять на лице невозмутимое и невинное выражение. Она должна была вести себя как девушка, потерявшая память, а не как та, кто только что услышала, как ее лживый муж обвиняет в убийстве ее первую любовь.

– Этот наследник… – тихо сказала Эванджелина, надеясь, что в ее голосе звучало одно лишь любопытство. – Как он выглядел? Я слышала, что он молод и невероятно хорош собой.

Услышав последние слова, Аполлон нахмурился, но Эванджелина продолжила, словно не замечая его реакции:

– Мои служанки все поголовно твердили, что он потрясающе красив, но вампир, который убил этих людей, – тот, которого я видела в лесу, – был старым и жутким. – Эванджелина передернула плечами для пущей убедительности.

Она чувствовала себя виноватой за эту ложь, но понимала: стоит ей описать внешность Хаоса, как Аполлон тотчас исказит ее слова и выставит все так, будто жуткое убийство совершил именно Люк, ведь оба вампира были молодыми, темноволосыми и привлекательными.

– Эванджелина, дорогая, – произнес Аполлон, – вампиры выглядят иначе во время кормления. Знаю, ты думаешь, что видела старого вампира, но они встречаются довольно редко. Я уверен, если ты и правда видела вампира, то это мог быть лишь самозванец. Разве что ты сомневаешься, что это был вампир?

Мерзавец. Убийца. Чудовище.

«Ненавижу тебя», – хотела выкрикнуть Эванджелина, но этот порыв не помог бы ни Люку, ни Джексу.

– Я уверена, что видела вампира, – вместо этого произнесла она, отчаянно надеясь, что Люк сейчас очень далеко отсюда и в безопасности.

31. Эванджелина

Эванджелине просто нужно было пережить поездку в карете.

Всего одну поездку.

Последнюю их совместную поездку.

Как только она доберется до Волчьей Усадьбы, то сразу сбежит через потайные ходы, о которых Аполлон рассказал ей еще до свадьбы. Воспоминания о них вернулись вместе с памятью. Оставалось только дождаться темноты, когда все обитатели замка уснут. И вот тогда она попытается найти Джекса.

Нет, одернула она себя. Не попытается, а найдет Джекса. И неважно, что она даже не представляет, куда он отправился, почему бросил ее и зачем надел ей на запястье стеклянный браслет.

Эванджелина захотела еще раз осмотреть его. Джекс наверняка приложил немало усилий, чтобы надеть браслет ей на руку, а значит, он был непростым. Скорее всего, магическим, но пока он никак не проявил свои свойства – да и вообще ничего не делал.

Она прятала браслет под рукавом плаща, пока карета с грохотом неслась к Волчьей Усадьбе. Вот только теперь казалось, что едет она не в том направлении.

Эванджелина не очень-то разбиралась в географии Великолепного Севера, но знала, что Волчья Усадьба находится на юге. А судя по тому, как солнце освещало листву на деревьях с северной стороны, карета мчалась на запад, в незнакомое ей место. Эванджелина видела лишь зеленеющие поля и деревья с пышной кроной.

Она вцепилась пальцами в красные бархатные подушки, ожидая, что карета вот-вот повернет обратно на юг, но дорога оставалась прямой, как пшеничный стебель.

Все это время Эванджелина старалась смотреть в окно, а не на Аполлона. Она сомневалась, что сможет переносить его взгляд, не выдавая своих истинных чувств. А еще ей просто не хотелось видеть его. Было и так достаточно больно сидеть рядом с человеком, который украл у нее воспоминания и переписал историю ее жизни. Она не хотела смотреть ему в глаза, но в конце концов повернулась.

Он сидел прямо напротив нее. Сложив ладони под подбородком, он смотрел на нее с той же решимостью, с какой она избегала его взгляда.

По спине Эванджелины пробежал холодок, стоило ей подумать, не наблюдал ли он за ней так все это время. Как будто знал, что она скрывает какой-то секрет.

– Дорогая, ты в порядке? Выглядишь взволнованной.

– Я не очень понимаю, куда мы идем. Кажется, Волчья Усадьба находится южнее?

– Так и есть. Но пока мы остановимся в другом месте.

Судя по интонации Аполлона, «пока» могло означать и целую вечность.

Эванджелина знала, как сбежать из Волчьей Усадьбы, но понятия не имела, как это сделать в другом месте.

– И где это другое место? – спросила она.

– Прямо здесь. – Аполлон королевским жестом указал на окно, когда карета проехала мимо слишком радушной вывески, перевязанной веселой зеленой лентой с приветствием:

Как только Эванджелина увидела табличку, ее воспоминания смешались с реальностью. Она вспомнила, как вместе с Джексом проезжала через деревню и прилегающий к ней лес. Раньше на этих землях царило настоящее запустение, беспросветное, безжизненное и лишенное ярких красок. Но теперь здесь кипела жизнь.

Из окна Эванджелина видела лишь главную площадь. На ней толпились стеклодувы и кузнецы, мужчины с топорами и женщины с молотками. Над их головами развевались разноцветные гирлянды, фонарики и ленты, свисавшие с крыш ремонтируемых лавок.

Даже сквозь закрытые двери кареты проникали щебет птиц, смех детей и голоса людей, занятых усердной работой.

– В честь окончания Охоты, – пояснил Аполлон, – Вейлы устраивают гуляния, чтобы привлечь людей к восстановлению поместья Мэривуд и соседней деревни. Именно об этом они говорили на званом ужине. Каждому, кто поможет со стройкой, обещали выделить земли и дома, а также дать работу. Это старая традиция, которую поддерживают и другие Великие Дома, размещая лавки и каждый вечер устраивая ужины с веселыми танцами.

Пока Аполлон говорил, карета свернула с площади, и вскоре они оказались перед королевскими шатрами цвета темно-красного вина. Атмосфера здесь оказалась не такой веселой, как в деревне. Флагов было меньше, а вот солдат – больше.

При виде всех этих воинов Эванджелина напряглась. Их было слишком много, чтобы сосчитать, и они напоминали муравьев, собравшихся на пикник. Как Эванджелина и опасалась, ускользнуть незамеченной будет сложно, но она не собиралась сдаваться.

Стражники расступились, пропуская карету к центру королевских шатров, где сражались солдаты и на кострах жарилось мясо.

– Похоже, воины готовятся к битве, а не празднику, – заметила Эванджелина.

– На то они и воины, – холодно ответил Аполлон.

Карета остановилась перед шатром, похожим на замок. Он был отделан золотом, а по бокам возвышались две башни, на вершинах которых развевались флаги с королевским гербом Аполлона.

Стражники склонили головы, когда Аполлон вышел из кареты, а за ним и Эванджелина. Принц тут же переплел свои пальцы с ее, и его хватка была крепче, чем обычно.

Сделав глубокий вдох, Эванджелина напомнила себе продолжать играть свою роль и притвориться, что ничего не изменилось. Пока Аполлон не заподозрил, что к ней вернулась память, она сможет сбежать.

– Принцесса Эванджелина! – раздался мелодичный голос, и через несколько секунд появилась Аврора Вейл, элегантно пройдя сквозь строй стражников. На ее фиолетовых волосах красовалась цветочная корона, сплетенная из бутонов роз, ранункулюсов и белых клематисов. Шлейф из лепестков тянулся по земле вслед за Авророй.

Эванджелина могла поклясться, что птицы слетелись со всей округи и принялись щебетать мелодии для Авроры.

– Я так рада, что вы в безопасности! Последние два дня я места себе не находила от волнения, – мило улыбаясь, произнесла Аврора. – Но я знала, что принц обязательно вернет вас, и даже приготовила небольшой подарок. – Она протянула цветочную корону, точно такую же, как у нее на волосах.

– Спасибо, – пробормотала Эванджелина, все еще сомневаясь, стоит ли доверять Авроре.

Она быстро перебрала вновь обретенные воспоминания, пытаясь понять, знала ли Аврору в прошлом. Но ей удалось вспомнить лишь Лощину. В свое первое утро там, прямо рядом с необычными часами, Эванджелина увидела два имени, вырезанные на деревянной панели.

Может, ей не нравилась Аврора Вейл, потому что та носила имя давно умершей девушки, которая когда-то испытывала чувства к Джексу?

– Все празднества начнутся завтра, – продолжала весело болтать Аврора. – И как здорово, что вы сможете в них поучаствовать! Откроются всевозможные лавки с угощениями и красивыми вещицами. Вы ведь придете на праздник, не так ли? Мои братья и сестры помогают со стройкой, но я в этом ничего не смыслю.

– Вообще-то мне кажется, что строить будет очень интересно, – сказала Эванджелина.

Аполлон рассмеялся.

От этого звука по коже Эванджелины побежали мурашки. Она приказала себе не ссориться с ним, не делать ничего такого, что вызвало бы у него подозрения, и все же не смогла удержаться от вопроса:

– Думаешь, что от меня не будет никакой помощи?

– Я просто думаю, что для тебя найдутся дела получше, милая.

– Например? – вмешалась Аврора. – Мне кажется, что строить – довольно скучно, но не за тем ли мы прибыли сюда? Или вы боитесь, что ваша жена настолько хрупкая, что поранится, если возьмет в руки молоток?

Аполлон поиграл желваками.

– Я не говорил, что моя жена хрупкая.

– Тогда, возможно, вам не стоит обращаться с ней как с хрустальной или смеяться над ее желаниями, – отрезала Аврора.

В глазах Аполлона промелькнуло что-то мрачное.

Стражники вокруг них замерли, и даже птицы перестали щебетать.

Эванджелина открыла рот, чтобы хоть что-то сказать – что угодно. Аврора понятия не имела, настолько мстителен Аполлон, когда вступилась за нее, и Эванджелине захотелось защитить эту девушку. Но тут, к ее удивлению, Аполлон отвел взгляд и склонил голову.

– Вы правы, мисс Вейл. Мне не следовало смеяться над женой.

– Да, не следовало, – отчеканила Аврора.

И это показалось Эванджелине странным. Несколько секунд назад она боялась за нее, а теперь чувствовала, что баланс сил изменился.

Аполлон выглядел так, словно боялся Аврору.

Эванджелина подумала, что все это ей привиделось. Но потом, когда Аврора собралась уходить, заявив, что они завтра вместе с Эванджелиной присоединятся к остальным рабочим, Эванджелине показалось, что девушка передала Аполлону записку.

Прямо в тот момент, когда Аполлон на прощание целовал Авроре руку. Свернутый клочок бумаги мелькнул перед глазами Эванджелины и быстро исчез. Видимо, Аполлон спрятал его в рукав, потому что, когда Эванджелина вновь посмотрела на его руки, они были пусты.

32. Аполлон

Когда Аполлон впервые встретил Аврору Доблестную, то принял ее за настоящего ангела. Она была прекрасна, а он чувствовал себя скорее призраком, нежели принцем.

Ранее той ночью он оказался заперт в клетке в подземном логове вампира. Эванджелина сама заперла его после того, как он поцеловал ее, а затем потерял контроль, поддавшись воле проклятия, и едва не убил ее.

Когда она оставила его в клетке, Аполлон подумал, что вампиры собираются убить его. Он почти желал этого. Ему и правда хотелось умереть. Он был проклят – проклят по-настоящему, а не так, как говорят люди, когда им просто не везет по жизни.

Одному проклятию Аполлон, возможно, и обрадовался бы. Принц, проклятый однажды, мог стать очередной легендой Великолепного Севера, но Аполлон был проклят трижды и столько же раз едва не погиб – один раз от руки собственного брата.

Он был готов позволить вампирам высосать из него всю кровь, лишь бы смерть наступила быстро. Но в комнату вошла женщина. Тогда он не знал ни ее имени, ни ее саму. Он просто закрыл глаза и стал ждать, когда она его укусит. Но эта женщина не была вампиром. К нему пришла сама Онора Доблестная и каким-то образом избавила его и от проклятия Лучника, и от зеркального проклятия. Вот только исцеление оказалось почти таким же невыносимым и болезненным, как сам недуг.

Аполлон словно лишился какой-то части себя. Его связь с Эванджелиной была разорвана, и он мечтал ее вернуть. Он не хотел быть проклятым, но хотел Эванджелину. И желание это не ослабло после того, как проклятие исчезло.

Если уж на то пошло, Аполлон желал ее сильнее, чем прежде. Теперь, когда ему не нужно было выслеживать ее и причинять боль, он мог наконец-то сделать ее своей.

Но он знал, что осуществить это не так-то просто. Совсем непросто.

Большую часть своей жизни Аполлон всегда получал то, что хотел. Будучи принцем, он не привык чего-то желать. Он привык брать и получать. Но впервые Аполлон испугался, что может не получить желаемого.

Он пытался убить Эванджелину, стрелял в нее и душил. На ее шее, вероятно, все еще остались синяки от его пальцев.

Аполлон надеялся, что она простит его. В конце концов, он был проклят и не мог сопротивляться действию заклятия. Конечно, она бы все поняла. Но что, если бы Эванджелина никогда не забывала того, что он сделал с ней?

Что, если бы во время каждого их поцелуя она вспоминала, как он пытался ее убить?

А еще был лорд Джекс. Бывший друг.

Аполлон никогда не соперничал с другими мужчинами. Да и кто рискнет соперничать с принцем, которому суждено стать королем? Но, когда Аполлон пытался убить Эванджелину, он заметил, как она смотрела на Джекса, ворвавшегося в комнату, чтобы спасти ее. Как будто Джекс был ее спасителем, ее героем.

Что-то изменилось между ними.

И Аполлон не знал, что с этим делать.

Перед тем как Онора покинула его, она повернула рычаг, который поднял прутья клетки, окружавшей кровать. Аполлон оказался на свободе, но не мог пошевелиться. Слишком нервничал и боялся выйти из комнаты.

И тут в дверях, словно ангел, появилась Аврора.

Она была не просто красива. Она обладала поистине неземной красотой и сладким голосом и произносила слова, которые Аполлон хотел услышать.

– Такому красивому мужчине, как ты, не пристало грустить, – сказала она ему.

Позже выяснилось, что она знает о нем гораздо больше, чем все остальные. Не только то, что он был принцем. Аврора знала даже о проклятии Лучника, которое вынудило его охотиться за своей женой.

– Я могу помочь тебе все исправить, – сказала она и протянула ему флакон с эликсиром. – Выпей его, и на некоторое время обретешь способность стирать из памяти ненужные воспоминания. Ты сможешь заставить ее забыть все, что пожелаешь, и вы напишете новую историю. Начнете все заново.

Аполлону стоило задать больше вопросов.

Но он не хотел знать ответы. Он выпил эликсир и сразу пожалел об этом.

Как он мог всерьез думать о том, чтобы стереть воспоминания Эванджелины? Он не станет этого делать и просто позволит новообретенной силе выветриться из организма. Даже в разбитом состоянии Аполлон понимал, что подобный поступок был непростителен.

Но потом он покинул место своего заточения и нашел Эванджелину. Она смотрела на него так, словно прощалась, а потом призналась, что хотела бы, чтобы Джекс не имел над ней такой власти, сказала, что ей жаль.

Она выбрала Джекса.

Она сделала неверный выбор.

Ее обманули так же, как Аполлона, когда он считал Джекса своим другом.

Аполлон должен был ее остановить. Должен был спасти ее.

Он не хотел причинять боль Эванджелине, старался сделать все безболезненно. Он обнимал ее, пока она плакала, и молча обещал, что они вместе создадут новые воспоминания – прекрасные, необыкновенные воспоминания. Обещал, что никогда больше так не поступит с ней.

Но он не ожидал, что вскоре снова встретит ангела и что им окажется Аврора Доблестная.

Как и все жители Великолепного Севера, Аполлон считал, что Доблести мертвы. Когда Онора Доблестная исцелила его, он не знал, кем она была на самом деле.

Только позже, после того как украл воспоминания Эванджелины и скрылся в Арке, он увидел всю семью Доблестей и постепенно начал осознавать весь масштаб случившегося.

Доблести не были обезглавлены, как всегда утверждалось в легендах. Семья оказалась жива и сотни лет находилась в состоянии вечного сна. Они и были настоящим сокровищем, спрятанным за Аркой Доблестей.

Вульфрик и Онора заверили Аполлона, что не собираются красть его королевство или корону. Но Аполлон едва слышал их слова из-за бешено ревущей крови в ушах, поскольку увидел их дочь Аврору.

Она заговорщицки подмигнула ему, как будто все это было лишь забавной игрой. Аполлон же растерянно замер на месте, словно ребенок.

– Сейчас нам нужно только место, где мы могли бы спокойно жить, – сказал Вульфрик. – Никто не должен знать, что мы вернулись.

Если бы Аполлон не впал в ступор, то сразу бы сказал: «Полностью с вами согласен», – и отослал всю семью Доблестей на самый край Севера, где их никто никогда не увидит.

Но перед ним стояла семья Доблестей, живая и невредимая, а их дочь знала его самую страшную тайну.

Ее прекрасные глаза внимательно смотрели на него, а потом Аврора предложила:

– А что, если вы объявите нас Великим Домом? Мы могли бы выбрать другую фамилию, например, Вейл.

Аполлон ждал, что Вульфрик возразит. Жизнь членов Великого Дома была далека от спокойствия. Но, похоже, Вульфрик и в самом деле не желал тихой жизни.

– Думаю, нам подойдет. Что скажешь, любовь моя? – обратился он к жене, и та согласно кивнула.

– Только при условии, что мы сохраним в тайне наши истинные личности, – сказала Онора. – Не хочу повторять прошлое.

Аврора, стоявшая рядом с матерью, улыбалась так, словно все уже решено. Затем и остальные выдающиеся дети Доблестей закивали, растягивая губы в улыбках.

И как Аполлон мог отказать им?

Он услышал свой голос словно со стороны:

– Отлично. Есть земли, которые я могу вам даровать. Поместье, деревня и лес – правда, их придется отстроить заново. Но как только я объявлю вас Великим Домом, люди объединятся и помогут вам. Мне нужно лишь немного времени.

– Главное, не затягивайте, – пропела Аврора.

Она снова подмигнула ему, и Аполлон понял, что заключил сделку с дьяволом, а не с ангелом.

Сердце Аполлона бешено заколотилось, когда он нащупал записку, которую тайком вручила ему Аврора. Он быстро спрятал ее в рукав, но ему было не по себе от одной лишь мысли о ней.

Последнее, о чем совсем недавно просила Аврора, – это познакомить ее с Эванджелиной.

– Не беспокойтесь так, Ваше Высочество, – ласково сказала она. – Я просто хочу подружиться с ней. Видите ли, я долгое время провела взаперти, и все мои друзья умерли.

Аполлон не поверил, что она просто хочет дружить, но понимал, что не сможет возразить. Как и отказать ни в одной следующей просьбе. Но, возможно, он мог бы на некоторое время забыть о записке Авроры.

Ему нужно было немного побыть наедине с женой.

Когда они вошли в шатер, Аполлон внимательно посмотрел на Эванджелину. Полы устилали золотые и бордовые ковры, а рядом с подушками и шкурами, которые служили постелью, горели свечи из пчелиного воска. На низком столике стояли тарелки с фруктами и сыром, а также кубки с вином.

Несмотря на всю эту роскошь, Эванджелина не торопилась переступать порог. Она не заинтересовалась угощениями, не присела на подушки и даже не попыталась снять промокший плащ.

– А где твой шатер? – спросила она.

– Мы будем жить вдвоем, – тихо ответил Аполлон, приближаясь к ней. – Так я смогу защитить тебя. – Он обнял Эванджелину за талию и почувствовал, как напряглось ее тело.

Это длилось лишь долю секунды. Эванджелина замерла, а потом словно растаяла в его объятиях.

Аполлон откинул ее волосы в сторону и поцеловал в шею.

И вновь ее тело окаменело. Только в этот раз Эванджелина не расслабилась.

Ему нужно было отпустить ее. Она снова напугалась. Аполлон заподозрил это еще в таверне, но до сих пор не знал точно. Его губы задержались на ее шее, и он почувствовал, как быстро бьется пульс. А затем услышал, как она резко втянула ртом воздух.

Он знал, что должен отпустить ее, но не мог. Биение ее пульса пробудило в нем желание удержать ее в своих объятиях. Держать ее до тех пор, пока она не избавится от страха.

– Я думал, мы покончили с этой чепухой. Не надо вести себя так, будто мы не женаты. – Он усилил хватку и…

Тело Аполлона пронзила жуткая боль. Она возникла внезапно и оказалась столь невыносимой, что он выпустил Эванджелину из объятий. Перед глазами у него потемнело, и он тотчас согнулся пополам.

Казалось, под ребра вонзили раскаленный нож, а потом медленно повернули. Но так же быстро, как и началась, боль исчезла.

Когда зрение восстановилось, Аполлон увидел, что Эванджелина смотрит на него с нескрываемым ужасом в глазах.

– Аполлон, ты в порядке? Что случилось? – спросила она, прижимая обе руки к груди.

И вот тогда он заметил у нее на запястье браслет, сделанный из стекла. Должно быть, именно поэтому Аполлон и не обратил на него внимания раньше. Он бы и сейчас ничего не увидел, если бы не замерцали слова на незнакомом языке. Аполлон не мог их прочитать, но опасался, что значение ему хорошо известно, как и то, что из себя представляет браслет на запястье Эванджелины.

Он уже хотел спросить, где она его нашла, как он к ней попал, почему она его носит и знает ли о предназначении этого браслета. Но, судя по ее реакции, Эванджелина вряд ли понимала, что это такое, и Аполлон решил не привлекать внимание к украшению. Он также надеялся, что ошибся в своих умозаключениях.

Потому что если Аполлон прав – если это пропавший защитный браслет Венджинса Слотервуда, – значит, он только что собирался причинить Эванджелине боль.

Он должен взять себя в руки.

– Я в порядке, – пробормотал он, медленно отступая от нее. – Просто вспомнил об одном важном деле. Мне нужно идти.

– О каком? – в недоумении спросила Эванджелина.

– Скучные королевские обязанности. Не беспокойся, я скоро вернусь.

Вероятно, ему стоило поцеловать жену на прощание, но Аполлон больше не доверял себе. К тому же у него и правда было одно неотложное дело, о котором нужно позаботиться.

Покинув шатер, Аполлон выудил из рукава записку Авроры Доблестной.

Вместо имени она нарисовала голову волка в цветочной короне.

Аполлон бросил записку в пламя ближайшего костра.

Аполлон прибыл на место встречи раньше времени. Он хотел поскорее разделаться с Авророй.

Он ехал верхом на лошади, всю дорогу удивляясь, как сильно изменился Мэривудский лес. Камни покрылись мхом. На деревьях выросли новые листья, а из лесной чащи доносились звуки жизни – оленей, птиц и сверчков.

Вместе с возвращением Доблестей возродился и Мэривудский лес. Он больше не напоминал то жуткое, населенное призраками место, которого он боялся в детстве, и все же Аполлон никогда не видел свою лошадь такой взволнованной. После того как он привязал ее к дереву на границе Мэривудского леса и грязной тропы, ведущей к Проклятому лесу, животное жалобно заржало и начало рыть копытами землю. А когда Аполлон попытался покормить ее яблоком, лошадь выбила сочный плод у него из рук.

Аполлон так и не понял, обеспокоено животное тем, что они слишком близко подошли к заколдованной тропе, ведущей в Проклятый лес, или же прибытием Авроры Доблестной.

Аврора по-прежнему выглядела как ангел, пока скакала верхом на лошади, которая в лунном свете словно светилась серебром.

– Не хмурьтесь так. Это некрасиво, – пожурила она Аполлона, спешившись. – И хотите верьте, хотите нет, принц, но я здесь, чтобы помочь вам.

– Так же, как в прошлый раз?

– Но вы ведь заполучили Эванджелину, не так ли?

– Пока что, – проворчал Аполлон. – Боюсь, воспоминания вернутся к ней в любой момент.

Аврора закончила привязывать коня к дереву. В отличие от лошади Аполлона, ее животное казалось вполне довольным.

– Почему вы так говорите?

– Она странно себя ведет. У вас еще остался эликсир памяти? – спросил он. И возненавидел себя за этот вопрос.

Аврора насмешливо улыбнулась и подошла ближе. Ее длинные серебристые юбки с шелестом тянулись по лесной подстилке.

– Думаете, это зелье легко достать?

– Вы же из Доблестей.

– Все так, но наша магия не безгранична. Неужели вы полагаете, что я везде ношу с собой флаконы с волшебными снадобьями?

– В тот день так и было.

Аврора на миг поджала губы.

– Вы будете и дальше задавать глупые вопросы, принц? Или хотите наконец стать тем мужчиной, которого ваша жена никогда не посмеет бросить?

33. Эванджелина

После того как Аполлон оставил Эванджелину в шатре одну, она принялась изучать стеклянный браслет, обвивавший ее запястье. Он оказался магическим, как Эванджелина и предполагала. Но она не понимала, какими свойствами он обладает, пока не увидела, как Аполлон сгибается пополам от боли.

Она поднесла стеклянное украшение ближе к пламени свечи. Когда Аполлон застонал и схватился за живот, на браслете появились диковинные письмена. Сейчас буквы исчезли, и Эванджелина видела лишь маленькие цветки вишни, выгравированные на стекле.

Она вдруг задумалась, а не был ли браслет специально заколдован против Аполлона? Может, именно поэтому таинственные символы проступили, только когда он прикоснулся к ней, а она того не желала? Джекс вполне мог бы наложить похожее заклинание на предмет.

Но она все равно не понимала, зачем ему это. Если Джекс не хотел, чтобы Эванджелина была с Аполлоном, то почему оставил ее с ним? «Почему Джекс не забрал меня с собой?» – спросила она себя. Однако ответ уже был ей известен.

Нам с тобой не суждено быть вместе.

Прости, что разрушаю твою любимую сказку, Лисичка, но баллады никогда не имеют счастливого конца, как и наша с тобой история.

Все девушки, которых я целовал, умирали. За исключением одной. И ты не та девушка.

Я желаю стереть из памяти каждую минуту, что мы провели с тобой вместе, каждое слово, сказанное тобой, каждое прикосновение к тебе, потому что если я этого не сделаю, то убью тебя так же, как когда-то убил Лисицу.

Джекс уже изложил все причины своего ухода.

Хотя последняя причина, всплывшая в памяти, заставила Эванджелину задуматься. Джекс хотел, чтобы она нашла все камни Арки Доблестей, но не для того, чтобы открыть ее, а чтобы с их помощью повернуть время вспять и вернуться к Донателле – единственной девушке, которая не умерла после его смертельного поцелуя. Но Джекс этого не сделал. Если бы он исполнил задуманное, Эванджелина никогда бы его не встретила, а Джекс сейчас находился бы с Донателлой в Валенде.

Что же тогда произошло? Существовало всего четыре камня арки, каждый из которых обладал своей собственной магической силой. Но когда все четыре камня объединялись, то могли повернуть время вспять. Правда, использовать их для этой цели возможно лишь один раз.

Неужели Джекс передумал возвращаться в прошлое? Или он ждал подходящего момента, чтобы пустить в ход камни? Или, может быть, ими уже воспользовались?

Перед тем как память вернулась, Хаос сказал ей: «Я здесь потому, что нашему с тобой другу нужна помощь. Твоя помощь. Он вот-вот собирается принять опрометчивое решение, и ты должна переубедить его, пока не стало слишком поздно. Ты должна спасти его».

Очевидно, он говорил о Джексе. Но о каком опрометчивом решении шла речь?

Сердце Эванджелины разбилось, когда она узнала, что Джекс хочет вернуться в прошлое и изменить его так, чтобы они больше никогда не встретились. Но теперь, казалось, планы Джекса изменились. Он собирался совершить нечто иное. Возможно, нечто гораздо худшее.

Эванджелина поняла, что медлить больше нельзя. Ей нужно выбраться из шатра и найти Джекса.

Сперва она подумывала поджечь шатер и скрыться во всеобщей суматохе, но огонь мог перекинуться дальше, а Эванджелина не хотела никому причинять вреда.

Разве что Аполлону. Ему она хотела причинить боль.

– Надеюсь, ты оценишь, сколько усилий мне пришлось приложить, чтобы проникнуть в твой шатер, – раздался удивительно знакомый голос, прежде чем полог шатра с шелестом опустился.

Эванджелина даже не слышала, как кто-то вошел, но теперь по центру шатра стояла девушка, одетая как стражница. Уперев руки в бедра, она недоверчиво осматривала роскошное пространство, хитро скривив губы, накрашенные сверкающей помадой.

– ЛаЛа! – слишком громко воскликнула Эванджелина, но в силах сдержать радость при виде подруги. – Почему ты в наряде стражницы?

– Я все пыталась заглянуть к тебе, но меня не пускали. Несли какую-то чушь о том, что ты переутомлена и не готова принимать друзей. Вот и пришлось устроить этот маскарад.

ЛаЛа покрутилась на месте, и ее юбка длиной в три четверти взметнулась вверх, показывая, что под простой бордовой тканью скрывается подъюбник с блестками, сверкающими, как искры в камине. Она также пришила к бронзовому жакету маленькие пышные рукава и добавила пояс в тон, завязывающийся сзади бантом.

ЛаЛа была весьма необычной девушкой. Прежде всего Эванджелина считала ее подругой, поэтому иногда забывала, что она была бессмертной богиней Судьбы, как и Джекс.

Невенчанной Невестой.

Однажды ЛаЛа призналась, что мойры всегда борются с желанием стать теми, кем их создали. ЛаЛа стремилась найти свою любовь. Хотела этого больше всего на свете, хоть и знала, что долго эти чувства никогда не продлятся. Потому что ее любовь всегда заканчивалась тем, что она оставалась одна у алтаря, обливаясь ядовитыми слезами. И сколько бы возлюбленных ЛаЛа ни встречала, по-настоящему желанной для нее была ее первая любовь – дракон-перевертыш, запертый в Арке Доблестей.

Поэтому, чтобы справиться с желанием найти любовь, ЛаЛа шила. Шила очень много. И у нее это хорошо получалось.

– Знаю, мало похоже на форму, – сказала она, снова взмахнув юбкой, – но, думаю, так стало даже лучше.

– Мне нравится, – с улыбкой ответила Эванджелина. – Но еще больше мне нравится видеть тебя.

Поскольку память к ней вернулась меньше суток назад, Эванджелина еще не успела как следует соскучиться по подруге. Но теперь, когда ЛаЛа стояла здесь, Эванджелина почувствовала, что тоска по ней никуда не девалась – словно все это время внутри царила неприятная пустота, которая только сейчас начала заполняться. Переполненная чувствами, Эванджелина обняла подругу так крепко, что, возможно, причинила бы ей боль, не будь та мойрой.

– Где твой дракон? – спросила Эванджелина, и внезапно ее осенило. Хотя она вспомнила, как открывала Арку Доблестей, все еще не знала, что именно скрывалось внутри, кроме дракона ЛаЛы. Эванджелина не знала и того, смогла ли ЛаЛа с ним воссоединиться.

– О, он где-то здесь, – отстранившись, рассеянно ответила ЛаЛа. – Уверена, вы скоро познакомитесь, – добавила она, но слова ее прозвучали нерешительно, что было совсем на нее не похоже.

Может, ЛаЛа и была богиней Судьбы, чьи эмоции отличались от человеческих, но Эванджелина знала, что ЛаЛа любила своего дракона. Любила его так сильно, что наложила на Аполлона проклятие Лучника, ошибочно надеясь, что после этого у Эванджелины не останется иного выбора, кроме как открыть Арку Доблестей.

Узнав об этом, Эванджелина испытала сильнейшую боль, но, как и ЛаЛа, тоже принимала ужасные решения ради любви.

– У тебя все хорошо? – Эванджелина снова взяла подругу за руку. – Может, хочешь поговорить?

– Все в порядке, правда. Просто… – ЛаЛа сделала паузу и тихо выдохнула. – С тех пор как Дейна заточили в Доблести, мир сильно изменился, да и я, видимо, тоже. Но все хорошо. Честно. Как там говорится о любви? Знаешь, в той поговорке о сладости, пламене и цене желания?

Эванджелина покачала головой.

– Никогда не слышала.

– Ну, возможно, это не совсем поговорка. Не пойми меня неправильно, подруга, я очень рада, что ты беспокоишься обо мне, но я в замешательстве. Слышала, ты потеряла память.

– Да, – кивнула Эванджелина. – Но совсем недавно воспоминания вернулись.

Затем она быстро рассказала ЛаЛе о том, что память ей коварно стер Аполлон, а потом пытался убедить ее, что Джекс является злодеем. Возможно, ему бы это удалось, если бы Джекс не вернулся спасти ей жизнь. Эванджелина поведала о каждой их встрече и о том, что ее сердце, в отличие от разума, никогда не забывало его. И наконец поведала о написанном ею самой письме, которое Джекс носил у своего сердца.

– Удивительно милая история, – произнесла ЛаЛа.

– Я тоже так думала. Прочитав письмо, я наконец-то смогла вернуть себе воспоминания. Это случилось прошлой ночью или, может быть, сегодня утром. Я немного путаюсь во времени.

Эванджелина улыбнулась, но как-то неуверенно. Она была так рада видеть подругу. Ей хотелось просто развалиться на подушках, разбросанных по всему шатру, и болтать ни о чем и обо всем на свете. Но на это не было времени.

Если она хотела найти Джекса и помешать ему сделать то, о чем предупреждал Хаос.

– Я не хотела возвращаться сюда с Аполлоном, но когда проснулась, Джекса рядом не было, а потом появился Аполлон со своими героями, стражниками и наглой ложью.

– Мерзавец, – буркнула ЛаЛа. – Я знала, что принцы хуже всех, но надеялась, что проклятие пойдет ему на пользу.

– Возможно, он считает, что действует из благих побуждений?

– Но ты все равно ненавидишь его, верно?

– Разумеется. Я терпеть его не могу. Слышать его голос и видеть его лицо выше моих сил. И я хочу выбраться отсюда до его возвращения, чтобы больше никогда с ним не встречаться.

– Тогда давай так и поступим. Хотя я бы с удовольствием подождала его возвращения, чтобы вонзить нож в сердце, а затем поджарить его на костре. Но, думаю, я смогу сделать это и в другой раз, – задумчиво протянула ЛаЛа. – Итак, каков план? – Ее глаза озорно блеснули, и она хлопнула в ладоши. – Давненько я не сражалась на мечах. Это будет весело.

– К сожалению, я не владею мечом, – возразила Эванджелина.

– А как же те уроки по самозащите, о которых ты мне рассказывала? Джекс тебя хоть чему-нибудь научил или это просто был повод пообниматься? – ЛаЛа хитро прищурившись.

Щеки Эванджелины вспыхнули от смущения.

– Кое-чему научил… но в основном и правда только обнимал меня.

– Так и думала. – ЛаЛа улыбнулась, и Эванджелине снова показалось, что счастье подруги было наигранным.

Но, поскольку ЛаЛа была мойрой, ее улыбка также выглядела зловещей. Она словно говорила: «Если он обидит тебя, дай мне знать, и я с радостью сделаю ему еще больнее».

Эванджелина вспомнила их последний разговор с ЛаЛой. Перед тем как она потеряла память, ЛаЛа предупреждала ее о Джексе. «Пока ты с Джексом, ты в опасности», – сказала она тогда.

– Ты по-прежнему считаешь, что Джекс может причинить мне боль? – спросила Эванджелина.

Наигранная улыбка ЛаЛы померкла.

– Джекс причиняет боль всем. Он сильно изменился с тех пор, как мой брат и Кастор умерли, и все на Великолепном Севере пошло прахом.

На мгновение с ЛаЛы словно слетела личина богини Судьбы. Она больше не казалась ни жестокой, ни могущественной, ни той, кто способна убить кого-то только за то, что заставил ее подругу плакать. Сейчас ЛаЛа выглядела как обычная девушка, которой, как и Эванджелине, просто нужен хороший друг.

Помимо того, что ЛаЛа была мойрой, она также являлась одним из первых членов семьи Мэривуд. Ее братом был Лирик Мэривуд – один из ближайших друзей Джекса наряду с принцем Кастором Доблестным. Они погибли в один день, и хотя Джекс в этом не виноват, Эванджелина знала, что он корил себя за то, что не смог спасти Кастора.

– Если что-то и может изменить Джекса, то это его чувства к тебе, – в конце концов сказала ЛаЛа. – Но тебе все равно нужно быть осторожной. Потому что даже его чувства опасны.

– Я знаю.

– Правда? – ЛаЛа одарила Эванджелину серьезным взглядом прищуренных от беспокойства глаз.

С детства Эванджелину учили трем правилам, касающимся богов и богинь Судьбы. И самое важное из этих гласило: никогда не влюбляйся в мойру.

Эванджелина хорошо знала правило, но какое-то время не вспоминала о нем и сомневалась, правильно ли его понимала.

Но теперь оно приобрело новый смысл. Совсем недавно, когда Эванджелина вернула себе воспоминания, но снова потеряла Джекса, она начала опасаться, что, возможно, он прав и им не суждено быть вместе.

Если они и правда были созданы друг для друга, то почему из раза в раз сталкивались с такими сложностями? Разве не должно быть меньше жертв, душевных терзаний и разбитых сердец, а также людей, пытающихся их разлучить? Разве любовь не должна уже победить?

Или, быть может, правила предостерегали не потому, что боги Судьбы не умели любить, а потому, что их чувства гораздо сложнее. Любить их было почти невозможно.

Единственное, чего когда-либо желала ЛаЛа, – это обрести любовь, но именно она бросала женихов у алтаря. Даже сейчас, воссоединившись со своим драконом-перевертышем, она не была уверена, что хочет быть с ним.

Эванджелина как-то слышала, что боги Судьбы не способны любить так же, как люди. Она думала, что это означает, что они не умеют испытывать такие чувства. Но что, если боги Судьбы просто не верили в любовь так же, как обычные смертные? Может быть, они считали, что любовь к человеку обречена, и потому действовали так, чтобы приблизить печальный конец.

– Я не откажусь от Джекса, – заявила Эванджелина.

ЛаЛа на мгновение поджала губы, а затем пробормотала:

– Это очень человеческий подход.

– Не понимаю, ты одобряешь или пытаешься оскорбить меня?

– Думаю, и то и другое. – ЛаЛа одарила Эванджелину еще одной вымученной улыбкой. – Я знаю, что ты любишь поступать правильно, но правильные поступки не всегда срабатывают с такими, как мы. Отчасти именно поэтому Джекс и стал богом Судьбы. Будучи человеком, он всегда старался поступать по совести, но, похоже, это не имело никакого смысла, потому что дорогие ему люди продолжали умирать.

ЛаЛа замолчала и нахмурилась, о чем-то глубоко задумавшись.

– Я хочу помочь тебе. Обожаю безнадежные дела и ужасные идеи! Но, боюсь, если ты попытаешься спасти Джекса, то тоже погибнешь. Знаю, к тебе вернулась память, но на всякий случай напомню: Джекс – сверхъестественное существо, которое может убить одним лишь поцелуем.

– Или, – продолжила Эванджелина, – я могу поцеловать Джекса, и он наконец-то поймет, что его поцелуй меня не убьет.

– Нет, нет, нет! – возмущенно воскликнула ЛаЛа. – Худший план в мире.

– Но что, если это не так? Я знаю, что согласно историям поцелуй Джекса смертелен для всех, кроме его единственной истинной любви. Знаю, что он якобы уже поцеловал ту самую девушку. Но я также знаю, что все истории Севера искажают правду, так что и это может быть ложью. Я – истинная любовь Джекса. Я верю в это так же сильно, как в то, что вода наполняет океаны, а после ночи наступает утро. Я верю в это всем сердцем и душой. И в этом наверняка есть какая-то магия.

– Не думаю, что магия действует именно так, – пробормотала ЛаЛа, печально глядя на Эванджелину. – Вера во что-то не делает это правдой.

– А вдруг причина, по которой я в это верю, заключается в том, что это и есть правда? Знаю, все сказки утверждают обратное, но сердце подсказывает мне, что история Джекса еще не закончена.

ЛаЛа продолжала хмуриться, теребя одну из пуговиц накидки.

– Может, его история еще и не закончена, но это не значит, что ее ждет счастливый конец. Я знаю Джекса всю свою жизнь. Он прекрасно умеет добиваться желаемого. Но я не думаю, что Джекс хочет свое «долго и счастливо». Если бы он хотел, то получил бы его. Есть причина, по которой этого так и не случилось.

– Ну тогда хорошо, что у него есть я.

На лице ЛаЛы отразилось сомнение.

– Наверное, мои слова звучат наивно, – продолжила Эванджелина. – Я знаю, что моя вера в любовь кажется глупой, что этого может быть недостаточно. Но я делаю это не потому, что верю в свою победу. На самом деле я немного боюсь проиграть. Я больше не думаю, что любовь – это гарантия победы или счастливой жизни. Любовь – это причина бороться. Знаю, моя попытка спасти Джекса может закончиться огненным взрывом, но я лучше сгорю вместе с ним, чем буду смотреть, как он сгорает в одиночку.

Услышав это, ЛаЛа улыбнулась.

– Возможно, это худшее признание в любви, которое я когда-либо слышала, но твоя страсть заслуживает тоста. – Она взяла со стола два кубка с вином и протянула один из них Эванджелине. – За глупые сердца и огонь! Выпьем же за то, чтобы вы с Джексом всегда пылали страстью и желанием.

34. Эванджелина

Подняв тост, Эванджелина и ЛаЛа выпили немного больше вина, чем следовало.

Обычно Эванджелина не пила, но, несмотря на все смелые слова, только что сказанные ЛаЛе, она ужасно боялась, что признается Джексу в любви, а он все равно ее бросит.

Эванджелина многое пережила. Ее обращали в камень, травили, пускали в нее стрелы, проклинали и чуть не убили более полудюжины раз. Но все это пугало ее не так сильно, как мысль о том, что Джекс не ответит ей взаимностью.

Эванджелина знала, что ЛаЛа права. Джекс и правда прекрасно умел добиться желаемого. Если он задавался какой-то целью, то сбить его с пути было уже невозможно. Единственное, что могло заставить Джекса остаться, – это сам Джекс.

– Передумала? – спросила ЛаЛа, с любопытством глядя на нее.

– Нет, – ответила Эванджелина. – Думаю о том, как сбежать отсюда.

Чуть раньше, когда ЛаЛа играла с пуговицами своей накидки, Эванджелине пришла в голову идея, не включавшая в себя ни мечей, ни огня, ни чего-то другого, подразумевающего сражение.

Услышав план Эванджелины, ЛаЛа задумчиво постучала пальцем по подбородку.

– Должно сработать. Ты можешь сбежать прямо перед сменой караула, когда стражники устанут. А я уйду сразу после того, как прибудут новые. Они даже не догадаются, что меня здесь быть не должно. К тому же моя красота ослепит их так, что они забудут все сомнения.

У Эванджелины кружилась голова. Она определенно выпила слишком много вина. Все вокруг было словно в тумане, когда она надевала одежду ЛаЛы, а та рылась в сундуках Эванджелины, пока не нашла мерцающее платье с открытыми плечами, которое и впрямь выглядело ослепительно. После этого ЛаЛа уложила волосы Эванджелины, чтобы убрать их под капор, и слегка подкрасила корни столовым вином, чтобы немного изменить ее облик.

– Если стражники будут смотреть слишком долго, то узнают тебя, – предупредила ЛаЛа. – Так что постарайся действовать быстро, но не подозрительно.

– Не думаю, что я способна действовать подозрительно, даже если захочу, – сказала Эванджелина. Однако время поджимало. Стражники скоро сменятся, и если она хотела сбежать, то это был ее единственный шанс.

– Я буду прямо за тобой, – подбодрила ее ЛаЛа. – И не забудь взять вот это. – Она протянула нарисованную карту Мэривудского леса, состоявшую в основном из треугольников, имитирующих деревья, и петляющей между ними линии, которая вела к кругу с обозначением «мерцающий источник». Согласно этому плану, они должны были встретиться именно в этом месте, а затем вместе отправиться на поиски Джекса.

– Спасибо за помощь, – искренне произнесла Эванджелина.

– Зачем еще нужны друзья, если они не поддерживают твои дурацкие затеи? – ЛаЛа обняла ее на прощание как раз в тот момент, когда раздался колокол. – Тебе пора.

Эванджелина выскочила на улицу прямо во время смены караула. Один из стражников бросил взгляд в ее сторону, но сумерки, должно быть, скрыли ее. От горевших повсюду факелов поднимались в ночное небо клубы дыма, придававшие всему лагерю почти неземной вид. Эванджелине казалось, что она находится на обгоревших страницах книги сказок. В сказке, которую ей не терпелось покинуть.

Ужин уже подходил к концу, когда Эванджелина пробиралась через королевский лагерь. Кругом царила праздничная и непринужденная атмосфера и слышались пьяные разговоры и смех. Веселье, вызванное празднеством в честь восстановления Мэривуда, наконец-то добралось и до королевского лагеря.

Казалось, мужчины и женщины из других лагерей пришли пообщаться с королевскими стражниками, что сыграло Эванджелине на руку. Но она все равно затаила дыхание, пока не дошла до последних шатров.

Выпитое недавно вино приятно согревало ее изнутри, но совсем не избавляло от волнения и тревоги, когда Эванджелина проскользнула за груду досок у самой тропинки, чтобы избежать столкновения со стражниками, следившими за входом в лагерь.

Она старалась вести себя тихо, хотя ночь и так полнилась громкими песнями, смехом и потрескиваниями костров. Когда Эванджелина вошла в Мэривудский лес, шум затих, и вскоре раздавались только хруст веток под ее ногами и негромкое кваканье лягушек, а изредка слышался и волчий вой, который подхватывали другие волки вдалеке.

Эванджелина подняла фонарь, чтобы свериться с картой ЛаЛы и найти тропу, ведущую к мерцающему источнику.

Она думала, что нарисованный на карте путь проходит по настоящей протоптанной дороге, но никакой дороги Эванджелина в лесу не увидела. Либо она пропустила ее, либо ЛаЛа лишь наметила маршрут, по которому Эванджелина должна была следовать.

Пока Эванджелина пыталась запомнить путь, в лесу стало очень тихо – пугающе тихо. Шуршание белок в кроне деревьев прекратилось, замолчали олени и дракончики. Не раздавалось ни единого звука, а затем громкий треск ветки разорвал эту гнетущую тишину.

Эванджелина подпрыгнула.

И тут появился Джекс.

Живой.

Невредимый.

На его прекрасном лице не было ни одной царапины.

Эванджелина вдруг почувствовала, что снова может дышать. До этого момента она даже не осознавала, насколько сильно волновалась.

– Я напугал тебя, зверушка?

– Нет… то есть да… не совсем, – ответила она смущенно, хотя и сама не понимала почему. Эванджелина как раз собиралась отправиться на его поиски, и вот он здесь. Ведет себя точно как Джекс.

Подбрасывая белое яблоко, он шел по лесу так, как движется тень на закате. Медленно и быстро одновременно. Только что Джекс находился в нескольких футах от нее, а теперь стоял перед ней и смотрел сверху вниз ясными голубыми глазами, таинственно сияющими в темноте.

– Я вспомнила, – выдохнула Эванджелина.

– Правда? – Джекс улыбнулся одним уголком рта, и эта улыбка, как и все остальное, была очень в духе Джекса. Она казалась одновременно и жестокой, и игривой. И напомнила отчего-то их первую встречу, когда Эванджелина решила, что он похож на нечто среднее между скучающим молодым аристократом и злым полубогом.

– Так расскажи мне, зверушка, что именно ты вспомнила? – Джекс небрежно коснулся ее шеи кончиками холодных пальцев.

Пульс Эванджелины участился. Совсем немного, но этого хватило, чтобы вытеснить остатки тепла внутри нее.

Джекс провел пальцами от впадинки у нее на шее до линии подбородка.

И это тоже было похоже на него.

Вот только… сердце ее снова отбивало рваный ритм – неправильно, неправильно, неправильно, – и сейчас Эванджелина думала лишь о том, как Джекс уже дважды назвал ее зверушкой. Не Лисичкой, не Эванджелиной.

Загвоздка в том, что когда хочешь получить то, чего не можешь или не должен иметь, то, как только появляется возможность, здравый смысл словно отключается. Разум с желанием хорошо сочетается только тогда, когда он побуждает человека получить желаемое. А любая причина, противоречащая этому желанию, становится препятствием. Какая-то глубинная часть Эванджелины шептала, что Джекс ведет себя странно, что ей не нравится, когда он называет ее зверушкой. Но та часть Эванджелины, которая жаждала любви Джекса, старалась игнорировать это странное предчувствие.

– Я вспомнила все, – ответила она. – Все, начиная с нашей первой встречи в твоей церкви и заканчивая той ночью у Арки Доблестей. Мне жаль, что на это ушло так много времени.

– Это уже неважно. – Джекс равнодушно пожал плечами, продолжая криво усмехаться. Он уронил яблоко, и оно с тяжелым стуком упало на землю.

– Эванджелина. Отойди от него, – раздался из-за деревьев хрипловатый голос. Он был смутно знаком, но Эванджелина никак не могла вспомнить, кому он принадлежит, пока Хаос не подошел ближе. – Находиться рядом с ним сейчас небезопасно.

– Со мной всегда небезопасно, – возразил Джекс, а потом, ухмыльнувшись, добавил: – Роль героя тебе не к лицу, Кастор.

– По крайней мере, я не сдаюсь только потому, что потерпел неудачу.

– Я не сдаюсь, – протянул Джекс. – Я даю девушке то, чего она хочет. – Он нежно скользнул пальцами по подбородку Эванджелины. Время словно замедлилось, когда он осторожно приподнял ее голову так, что ей в голову пришла одна лишь мысль. О поцелуе.

Внезапно Эванджелина пришла в себя.

– Разве ты этого не хочешь? – прошептал Джекс.

Ей хотелось ответить согласием, но в сознании снова зазвучал тонкий рассудительный голосок, упрямо твердящий, что это неправильно. Джекс всегда дразнил ее, подтрунивал и прикасался к ней, но никогда прежде не пытался ее поцеловать. Он не верил, что она переживет поцелуй. Он верил лишь в обреченную любовь и проклятую судьбу.

А Эванджелина все еще хотела доказать, что он ошибается.

Может, она и испугалась, когда он наклонился ближе, но не смогла заставить себя отстраниться. Не тогда, когда его губы оказались так близко к ее губам.

Внезапно Джекс согнулся пополам от боли и громко выругался, выкрикивая слова, которых Эванджелина никогда раньше не слышала. Его лицо исказилось и стало до ужаса бледным, а он схватился за ребра и со стоном упал на колени.

– Что происходит?

Наклонившись, чтобы помочь ему, Эванджелина заметила, что надпись на браслете снова начала светиться.

– Прости за это. – Хаос обхватил ее горячими, почти обжигающими руками и поднял на ноги. – Нам нужно уходить, пока Джекс снова не попытался убить тебя.

35. Аполлон

За Авророй стелилась яркая дорожка из цветочных лепестков. Она разбрасывала их перед собой, словно богиня леса, и тропинка, по которой они шли, и впрямь принимала ее за волшебное существо.

На ведущих в Проклятый лес тропах всегда лил дождь – за исключением тех мест, где появлялась Аврора Доблестная. Стоило ей бросить лепестки и сделать шаг вперед, как дождь тотчас прекращался. Аполлон чувствовал лишь легкий ветер, следуя за ней по дорожке, вымощенной сапогами и заваленной перевернутыми экипажами, у некоторых из которых все еще вращались колеса.

– Вы так и не сказали, во что мне это обойдется, – сказал Аполлон, – и куда мы направляемся.

– Я отведу вас к Древу Душ.

– Но ваш отец…

– Он очень упрям, – перебила его Аврора. – Он знает многое, но не все.

Внутри у Аполлона все скрутило. Какое-то чувство словно подсказывало ему, что или он съел несвежую баранину, или идея Авроры была ужасной. Он знал, что ей не стоит доверять. Она и вполовину не была такой милой, какой казалась, когда доставала лепестки из кармана серебристого плаща и бросала их на дорожку перед собой.

Но как он мог отказаться? От шанса стать бессмертным, который выпадает лишь раз в жизни?

– Взамен я попрошу вас об одном маленьком одолжении, – сказала Аврора так тихо, что он едва расслышал ее слова.

Аполлон мгновенно напрягся.

– Чего вы хотите?

Она медленно повернулась к нему, и на этот раз в ее глазах не отражалось ничего милого. В лунном свете она выглядела похожей на волка, а ее белые зубы сверкали.

– Я хочу, чтобы вы прекратили охоту на Джекса. Завтра же вы очистите его имя от преступлений и прекратите попытки его разыскать.

– Я не могу этого сделать.

– Тогда и я не могу отвести вас к Древу Душ. – Аврора остановилась на конце тропинки, где начинался туманный участок, ведущий к Проклятому лесу. – Либо вы обретете бессмертие, либо будете вечно гоняться за Джексом, и я сомневаюсь, что вам удастся его убить – по крайней мере, пока вы остаетесь обычным смертным. Вы отправили на его поиски целое королевство, и чего достигли? Быть может, когда вы станете бессмертным, то получите шанс одолеть его. Но я не хочу, чтобы это случилось, поэтому прямо сейчас вы поклянетесь на собственной крови, что никогда не причините Джексу вреда.

Тело Аполлона окаменело от нехорошего предчувствия.

– Почему вы хотите спасти его?

– Это не ваше дело.

– Мое, раз уж вы просите не убивать его. – Аполлон одарил Аврору мрачным взглядом. – Он и вас околдовал?

Услышав это, Аврора ощетинились.

– Меня невозможно околдовать. Я – Доблесть. – Она окинула его надменным взглядом истинной принцессы.

Именно поэтому Аполлон никогда не любил принцесс. Как и Аврора, они часто обладали безупречной внешностью, но гнилым нутром.

– И вам не придется более беспокоиться о том, что Джекс отвоюет Эванджелину или заберет ее у вас, – сказала Аврора. – Я уже позаботилась об этом.

– Как?

– Вам не нужно этого знать. Я умею хорошо хранить секреты, как и то, что происходит между нами. Итак, каково ваше решение, принц?

Аполлон понимал, что не сможет просто отказаться от подобного дара. Отец всегда твердил ему, что он должен стать кем-то бо́льшим. И что, как не бессмертие, даст ему эту возможность? Вероятно, он мог бы продолжать спорить с Авророй по поводу Джекса, но сомневался, что последнее слово останется за ним. Несмотря на заверения Авроры, Аполлон знал, что Джекс околдовал ее так же, как и Эванджелину.

– Отведете меня к дереву – и я принесу клятву на крови. Но не раньше.

Аврора прищурилась.

– Даю вам слово, – добавил Аполлон. – Если я солгу, можете рассказать всему королевству, что именно я стер память своей жене.

– Что ж, ладно, – протянула Аврора. Затем развернулась и вновь начала осыпать тропинку лепестками, уводя Аполлона все дальше.

– Зачем вы разбрасываете лепестки? Дождя в этих местах не бывает.

– Лес это любит, – ответила Аврора.

Она рассыпала еще пригоршню лепестков, и земля под ними засветилась, освещая путь.

– Так вот куда мы идем? В Проклятый лес?

– Нет, если можно этого избежать. До Древа Душ можно добраться, перебравшись на другую сторону леса. Но где-то здесь должна быть старая арка, которая приведет нас к нему быстрее. – Между бровями Авроры пролегла морщинка, пока она осматривала окутанный туманом участок земли. Наконец она воскликнула: – Нашла!

Аполлон же не увидел ничего, кроме туманной дымки, которая выглядела немного темнее.

Аврора достала еще несколько лепестков и подбросила их высоко в воздух. Оказавшись в тумане, они словно прилипли к нему и на мгновение образовали очертания арки, а затем, казалось, растворились и растеклись по краям. Вскоре перед ними появилась настоящая арка из сияющего белого мрамора.

В детстве Аполлон слышал истории, что на Севере спрятаны арки, но увидел одну из них впервые.

Он чуть было не спросил, откуда Аврора узнала, что она находится именно здесь. Но потом вспомнил, что все арки изначально построили Доблести.

Будучи правящим монархом Севера, Аполлон владел несколькими арками. Одну он использовал, чтобы поразить гостей, прибывших на Нескончаемую Ночь. Другая защищала очень древнее дерево-феникс. Его арка действительно немного походила на ту, что он видел сейчас перед собой: они обе были покрыты необычными магическими символами.

Аврора прикусила губу, разглядывая замысловатую вязь. Затем вонзила ноготь себе в ладонь и размазала кровь по краю арки.

– Добрая арка, прошу, откройся и пропусти нас к Древу Душ, – сказала она.

Спустя мгновение появилась дверь, такая же белая и светящаяся, как сама арка. За ней скрывалось нечто похожее на туннель, но там было слишком темно, чтобы все разглядеть.

Аврора вытащила из кармана спичку, чиркнула ею о стену и бросила на землю. Как только спичка упала, вдоль одной из стен вспыхнула огненная полоса. Она повторила то же самое с другой стороны, и пещера озарилась ярким, как день, светом двух огненных полос.

Аврора грациозно шагнула внутрь и пошла между рядами огней, напевая себе под нос. Воздух был горячим, и он становился только теплее по мере того, как они продвигались по проходу. В какой-то момент он расширился, превратившись в огромную пещеру из сверкающего белого гранита, окруженную таким же пламенем, как и туннель.

Аполлон не видел неба, но каменные своды пещеры, видимо, не были монолитными, поскольку пробивавшийся сверху яркий луч лунного света освещал самое громадное дерево, которое Аполлон когда-либо видел.

Хотя «дерево» было не совсем подходящим словом. У деревьев нет сердца.

Кроваво-красный ствол словно пульсировал. Казалось, что-то внутри него билось. Аполлон готов был поклясться, что слышит сердцебиение. Тук-тук… Тук-тук…

А это человеческие лица вырезаны на стволе?

Аполлону показалось, что он видит испуганные глаза и перекошенные рты, застывшие в древесной коре, как будто люди были заперты внутри дерева. Но, возможно, то была лишь игра мерцающего пламени.

Древо Душ усеивали остроконечные гладкие листья красного оттенка. Ветви такого же кроваво-красного цвета, что и ствол, тянулись к небу, а некоторые росли в стороны и опускались к земле.

Когда Аполлон впервые прочитал в свитке лорда Слотервуда об этом дереве, то подумал, что оно похоже на его дерево-феникс. Такое же очаровательное и волшебное. Он даже представил идеальное место, чтобы позировать для будущих портретов. Впрочем, Аполлон больше не занимался такими мелочами.

– Какое уродливое, – пробормотал он.

Аврора бросила на него укоризненный взгляд.

– Будьте осторожны со словами.

– Это всего лишь дерево, – сказал Аполлон, но тут он снова услышал биение сердца. Тук. Тук. Тук.

Теперь оно билось быстро, нетерпеливо и жадно, и Аполлон тотчас вспомнил предостережение Вульфрика: «Я был глупцом, когда решил посадить его. Древо Душ – зло во плоти». Оно и правда не выглядело так, словно могло нести добро.

– Только не говорите, что боитесь, – насмешливо пропела Аврора.

Но Аполлон заметил, что, она хоть и подошла к дереву вплотную, прикоснуться к нему не осмелилась.

– Вы тоже собираетесь испить из него? – спросил он.

Из свитка, полученного от лорда Слотервуда, Аполлон узнал, что достаточно только проткнуть ветку, чтобы полилась кровь. Затем ее следует выпить прямо с дерева, и тогда он обретет бессмертие.

Он перестанет болеть и стареть и навсегда останется молодым, сильным и здоровым. Его по-прежнему могли убить, но зато он не умрет по естественным причинам. И если верить свитку, та же магия, которая сохраняла молодость, не позволит так просто лишить его жизни.

Возможно, все казалось слишком уж простым, но в свитке также говорилось, что вырастить одно из этих деревьев – задача не из легких. После того как Вульфрику Доблестному даровали редчайшее семя для посадки, ему приходилось каждое утро и каждый вечер в течение целого года кормить его своей кровью. Если пропустить одно кормление, то дерево непременно засохнет и погибнет.

– Подожду еще несколько лет, – ответила Аврора. – Быть женщиной и так непросто. Не хочу вечно оставаться юной девчонкой.

– Значит, ты все же не лишена здравого смысла, хоть его и недостаточно для того, чтобы я называл тебя своей дочерью, – раздался громкий голос из туннеля позади них.

Через несколько секунд в пещеру вошел Вульфрик Доблестный в сопровождении двух своих сыновей. Как и все Доблести, они мало походили на обычных людей.

Аврора слегка вздрогнула при их появлении.

– А ты, как всегда, угрюм, отец.

Вульфрик бросил на нее испепеляющий взгляд, а затем повернулся к сыновьям и приказал:

– Отведите ее в лагерь. Мы с матерью разберемся с ней позже.

Едва они втроем скрылись в туннеле, как Вульфрик бросился к Аполлону.

Принц тут же потянулся к оружию.

– Не беспокойся, – сказал Вульфрик. – Я здесь не для того, чтобы убить тебя, мальчик. Ты был добр к моей семье, поэтому я еще раз предупреждаю тебя насчет этого дерева. Оно все еще здесь по одной лишь причине: я не могу его срубить. Умрет древо – умру и я. И прежде чем ты начнешь строить коварные планы, предупреждаю: я единственный могу его срубить.

– Я бы никогда…

– Не лги, – перебил его Вульфрик. – Раз уж ты пришел сюда, значит, готов пойти на многое. Но понимаешь ли ты, что творишь? Или же просто последовал за моей легкомысленной дочерью?

Аполлон уже подумывал сказать Вульфрику, что его дочь, скорее, была зачинщицей и не брезговала шантажом, однако он сомневался, что это поможет ему выбраться из этой ситуации.

– Хочешь знать, почему я советовал тебе забыть об этом древе? – продолжил Вульфрик. – Хочешь знать, чего стоит испить из Древа Душ? За магию всегда приходится платить, а чтобы обрести вечную жизнь, нужно пожертвовать другой жизнью. Ты лишишься того, кого любишь больше всего на свете. Вот почему мне было даровано это семя.

Вульфрик вытянул шею и с горечью посмотрел на дерево.

– Тогда я был молод и глуп, совсем как ты. Во время визита в соседнее королевство я спас жизнь одной принцессе. Ее звали Серенити. Она обладала поистине небесной красотой, и я был с ней слишком обходителен. Когда я собирался в обратный путь, Серенити даровала мне семя, чтобы я посадил дерево. Она заверила, что так хочет отблагодарить меня за спасение, и я поверил. Тогда я считал, что заслуживаю бессмертия, и даже не подумал спросить у своих доверенных советников, что же на самом деле представляет собой это дерево. А потом каждый день поил его своей кровью.

Дерево наконец-то выросло, и накануне того дня, когда я собирался испить крови из его ветвей, я узнал, что принцесса Серенити подарила мне семя в надежде, что моя жена умрет, когда я выпью кровь.

Когда я спас жизнь принцессе Серенити, она вообразила себе, что влюблена в меня. Но она знала, что я никогда не буду с ней, пока жива Онора. Но я скорее умру сам, чем причиню боль своей жене.

– Я тоже, – пробормотал Аполлон. Все его поступки были направлены на ее защиту.

– Надеюсь, это действительно так, – серьезно сказал Вульфрик. – Больше никогда не приближайся к дереву, или это станет последним, что ты сделаешь в своей жизни.

36. Эванджелина

– Что? Нет… Но как? Нет! – Эванджелина задыхалась, не в силах связать слова воедино. Ей хотелось сказать, что Джекс не стал бы убивать ее, что он никогда бы не причинил ей вреда. Но она боялась, что слова могут оказаться ложью, что если она произнесет их вслух, то они станут еще менее правдивыми.

Если бы Джекс в самом деле никогда не причинял ей вреда, Эванджелине даже не пришлось бы думать об этом.

Она закрыла лицо ладонями, надеясь остановить слезы, которые вот-вот хлынут по щекам.

Хаос издал сдавленный звук, нечто среднее между хмыканьем и покашливанием. Неужели вампир пытался подобрать слова, чтобы утешить ее? Или же просто искал предлог сбежать, раз уж он увел ее достаточно далеко от Джекса.

Она отняла руки от лица и посмотрела на Хаоса, который выглядел смущенным. Вампир, облеченный в черный плащ и дымчато-серые кожаные штаны, неподвижно стоял, прислонившись к стволу дерева, по другую сторону мерцающего источника.

Эванджелина не помнила, чтобы просила его привести ее к мерцающему источнику, но, видимо, так и случилось. Теперь она находилась в уединенном и красивом месте. Благодаря подсвеченным изнутри водам деревья переливались зелеными и голубыми оттенками, а камни, обрамлявшие источник, таинственно мерцали.

Все вокруг, казалось, тронуто неземной магией – за исключением Хаоса. Магия, касавшаяся его, была иного рода.

Исходящего от воды света хватило, чтобы Эванджелина разглядела кончики его клыков, которые становились все длиннее и сияли ярче источника, когда лунный свет падал на них.

– Ты собираешься укусить меня? – спросила Эванджелина.

– Я только что спас тебе жизнь, – сказал он, но в его голосе слышалось тихое рычание. – Я не причиню тебе боль.

– Люди всегда так говорят перед тем, как причинить боль.

– Тогда тебе повезло, потому что я, строго говоря, не человек.

Уголки его губ слегка приподнялись, и Эванджелине показалось, что Хаос пытается ободряюще улыбнуться ей, но улыбка его скорее походила на голодный оскал.

– Что случилось с Джексом? – выпалила Эванджелина.

– Думаю, ты уже знаешь. – Хаос кивнул на стеклянный браслет, обвивавший ее запястье.

Сейчас он не светился, как в то мгновение, когда Джекс пытался поцеловать ее – или когда Аполлон собирался причинить ей боль.

В ушах Эванджелины раздалось странное жужжание, а может, оно и не затихало вовсе. Может быть, этот навязчивый звук пытался отвлечь ее от того, что случилось с Джексом, и от мыслей, что он, возможно, совсем недавно хотел ее убить.

– Браслет хранит в себе очень древнюю магию, – объяснил Хаос. – Он должен был стать свадебным подарком Венджинса Слотервуда моей сестре-близнецу.

– Я не знала, что у тебя есть сестра.

– Да. Полагаю, вы даже успели с ней подружиться. Впрочем, вряд ли вы останетесь друзьями после того, как я закончу историю. Ты знаешь мою сестру под именем Аврора Вейл, но на самом деле ее зовут Аврора Доблестная.

Заросшая мхом земля вокруг источника внезапно закачалась под ногами Эванджелины.

– Ты только что сказал «Доблестная»?

Хаос кивнул, и мысли в голове Эванджелины пустились вскачь. За последние сутки она столько всего вспомнила, прошла через столько испытаний, что с трудом могла разложить по полочкам любую новую информацию. Но она знала о Доблестях. Изучала их, когда искала камни Арки Доблестей. Но никогда не думала, что Хаос был одним из них.

Она сразу почувствовала себя глупо. Несколько минут назад Джекс назвал Хаоса Кастором, а Кастор Доблестный был близким другом Джекса. Считалось, что он давно мертв, как и остальные члены семьи Доблестей, но, похоже, это было не так.

И если Аврора приходилась Кастору сестрой, значит, ее родителями были Вульфрик и Онора Доблестные. Эванджелина никогда бы не догадалась, что эти люди – первые правители Великолепного Севера, воскресшие спустя сотни лет. И все же она должна была это как-то понять. Эванджелина всегда не доверяла Авроре, но просто думала, что Аврора носит такое же имя, как Аврора Доблестная. Она и представить не могла, что это один и тот же человек.

– Вижу, у тебя много вопросов, – сказал Хаос.

– В моей голове нет ничего, кроме вопросов, – ответила Эванджелина. – Твоя семья вернулась из мертвых? Или они только притворялись мертвыми? Где они скрывались все эти годы? И почему решили вернуться именно сейчас?

– Понимаю, что это очень сложно, но предлагаю воздержаться от вопросов, пока я не закончу историю. Джекс может скоро вернуться. – Не дав Эванджелине возразить, Хаос сказал: – Думаю, Джекс уже рассказывал тебе, что моя сестра была помолвлена с Венджинсом Слотервудом.

Эванджелина кивнула, и он продолжил:

– Венджинс считал Аврору не более чем хорошенькой принцессой, не способной постоять за себя. Он велел изготовить для нее защитный браслет, который остановит любого, кто вознамерится причинить ей вред. Проблема в том, что браслет этот нельзя снять. Зная это, моя сестра отказалась его надевать. Ей также не нужен был никакой амулет для защиты, по крайней мере, она так думала. Однако украшение Аврора все же забрала. Не знаю, что она планировала с ним делать, но, пока сестра была заперта в Доблести, браслет превратился в легенду.

– Подожди, – перебила его Эванджелина. – Твоя сестра была заперта в Доблести?

– Вся моя семья находилась в Доблести в состоянии зачарованного сна. Почему, как думаешь, я так сильно хотел открыть арку?

– Я думала, все дело в твоем шлеме, – сказала Эванджелина. До того как она открыла Доблесть, Хаос носил проклятый шлем, который не позволял ему питаться. Но теперь, вспомнив об этом, Эванджелина понимала, что у Хаоса имелись и более веские причины для открытия арки. Вероятно, он и был тем самым чудовищем, которое, по мнению некоторых северян, скрывалось в Доблести, но на самом деле там была заперта его семья.

– После той ночи, когда ты открыла Арку Доблестей, Джекс почти обезумел. Он все бредил, твердил о твоей смерти, о том, что должен спасти тебя. Я не воспринимал его всерьез. – Хаос замолчал и, задумчиво проведя рукой по волосам, пробормотал: – Возможно, я случайно укусил его. Поэтому думал, что эти бессвязные речи – просто последствия от потери крови. Но через пару дней я узнал, что Джекс заключил сделку с моей сестрой, чтобы получить браслет. Он нужен был ему для тебя, чтобы никто больше не смог причинить тебе боль.

– Он прямо помешался на этом, – сказала Эванджелина. Она помнила, что он и раньше слишком защищал ее, но сейчас, похоже, просто зациклился на этом. Или же все это осталось в прошлом. Очевидно, что-то изменилось с того вечера в трактире, когда она видела Джекса в последний раз. Хаос сказал, что защитный браслет действует в зависимости от намерений человека, и он остановил Джекса как раз в тот момент, когда он собирался ее поцеловать.

– На что Джекс обменял браслет? – спросила Эванджелина.

– Я пытался остановить его, – внезапно сказал Хаос. – Я говорил ему не делать этого, но он не послушал меня.

– На что он обменял браслет? – снова спросила Эванджелина, но на этот раз более решительно.

Хаос поднял на нее голову, не осмелился посмотреть в глаза.

Эванджелина напомнила себе, что нельзя встречаться взглядом с вампиром, потому что они воспринимают это как приглашение укусить, но сейчас все было иначе. Хаос выглядел не столько голодным, сколько опечаленным.

– Джекс обменял браслет на свое сердце.

– Сердце? – повторила Эванджелина. – Что за сердце? Речь о каком-то магическом артефакте? Безделушке? Ты ведь не имеешь в виду настоящее сердце?

– У каждого из нас два сердца, – пояснил Хаос. – Одно бьется и поддерживает жизнь, но есть и другое сердце, второе, – то, которое разбивается, а не бьется, то, которое любит так сильно, что в жизни появляется смысл. И именно это сердце захотела получить моя сестра.

– Но зачем оно Авроре? – спросила Эванджелина, хотя уже знала ответ. Вероятно, все как-то связано с двумя именами, которые однажды Эванджелина обнаружила на стене в Лощине.

Имена были вырезаны на той стене сотни лет назад, но для Авроры, должно быть, прошло всего несколько лет, а может, и месяцев, поскольку все это время она пребывала в зачарованном сне, сокрытая в Доблести.

– Она любит Джекса, не так ли? – спросила Эванджелина.

– Я всегда подозревал это, – кивнул Хаос. – Аврора никогда в этом не признавалась, скорее всего, потому, что Джекс никогда не проявлял к ней интереса. Только лишь Лирик Мэривуд по-настоящему любил ее, но я всегда считал, что моя сестра встречалась с ним, чтобы быть рядом с Джексом, который никогда даже не смотрел в ее сторону.

Если бы Аврора в самом деле захотела расторгнуть помолвку с Венджинсом, чтобы выйти замуж за Лирика, наш отец расстроился бы, конечно, но позволил ей сделать это. Он не тиран. Но Авроре нравилось быть объектом вожделения. Ей нравилось внимание и Лирика, и Венджинса, и, я думаю, она надеялась вызвать ревность у Джекса.

Разумеется, все пошло не так. Вряд ли Авроре приходило в голову, что если она откажет Венджинсу, то он придет за Лириком и уничтожит все земли Мэривуда. Но в этом-то и кроется проблема моей сестры. Она никогда ничего не продумывает до конца. Да и сейчас тоже действует, похоже, вслепую.

– Ты знаешь, что она планирует делать с сердцем Джекса? Может, она хочет наложить на него любовное заклятие? – вслух предположила Эванджелина. Хотя она на собственном опыте убедилась, что для этого не нужно добывать чье-то сердце. И любовные заклятия можно снять.

– У меня такое чувство, что она хочет наложить что-то более долговечное, – мрачно признался Хаос.

– Например? Дать ему новое сердце?

– Не знаю. Но когда это случится, Джекс будет целиком и полностью принадлежать ей.

Эванджелине хотелось рвать и метать, а может, метать и рвать. Она не могла вынести и мысли, что Джекс останется с Авророй, не могла даже представить, что Джекс тоже этого хочет.

Как он мог так поступить? Как мог просто отдать свое сердце? Отказаться от нее? Впрочем, Эванджелина сомневалась, что он воспринимал все именно так. Джекс, вероятно, убедил себя, что поступает правильно и благородно, жертвуя своим собственным сердцем, чтобы защитить ее.

К сожалению, на самом деле он поступил совершенно иначе. Может, Джекс и убедил себя, что пожертвовал сердцем, чтобы спасти ее, но Эванджелина боялась, что он совершил это для того, чтобы ему было легче расстаться с ней.

И теперь она должна найти способ все изменить. Исправить ситуацию. Помешать Авроре навсегда переделать сердце Джекса или подарить ему иное. Кем станет Джекс, если такое случится?

– Как нам вернуть его сердце? – спросила Эванджелина.

– Не нам, а только тебе. Боюсь, тут я не помощник.

– Почему?

– Я бы помог тебе, но, подозреваю, сестра спрятала сердце в таком месте, куда я не могу попасть. Думаю, оно где-то в Лощине.

– Эванджелина! – прозвучал мелодичный голосок ЛаЛы среди деревьев. – Надеюсь, ты ждала не слишком… – ЛаЛа резко замолчала, когда вышла из леса и увидела Хаоса по другую сторону мерцающего источника. Губы ее недовольно скривились. – Что ты здесь делаешь?

– Я только что спас жизнь твоей подруги, – резко ответил Хаос.

Эванджелине показалось или он в самом деле горделиво выпятил грудь? До сих пор она воспринимала его как Хаоса, но теперь, когда он выпрямился во весь рост и небрежно перекинул плащ через плечо, Эванджелина видела в нем Кастора Доблестного, самонадеянного молодого принца Великолепного Севера.

– Что ж, теперь я здесь, так что… – ЛаЛа многозначительно махнула в сторону леса.

– Ты что, прогоняешь меня? – спросил Кастор.

– Пытаюсь, – ответила ЛаЛа. Из них троих она была самой маленькой, но каким-то образом смотрела на Кастора свысока. – Разве тебе не пора пить кровь девственниц или что ты там пьешь?

– Кровь девственниц? – Кастор растянул губы в губительной вампирской улыбке и беззаботно провел рукой по волосам. – Что за сказки ты обо мне читала?

– Я вообще о тебе не читаю, – фыркнула ЛаЛа, однако Эванджелина готова была поклясться, что на ее щеках появился румянец.

– Значит, это просто совпадение, что ты цитируешь одну из сказок?

– Я знаю только, что ты пьешь кровь, – процедила ЛаЛа.

В глазах Кастора вспыхнул опасный огонек, словно говорящий: «Я бы хотел выпить твою кровь».

И внезапно воздух вокруг них раскалился. Эванджелина догадывалась, что ЛаЛе совсем не нравился Кастор, но вампир, похоже, испытывал к ней совершенно другие чувства.

– Думаю, мы отклонились от темы, – встряла Эванджелина, пока вампир не набросился на ее подругу. – Джекс в беде.

ЛаЛа тут же отвернулась от Кастора.

Эванджелина торопливо объяснила ей, что Аврора завладела сердцем Джекса.

– Поверить не могу, что раньше считала Джекса самым умным из нас. – ЛаЛа вновь бросила на вампира грозный взгляд. – Почему ты не остановил его?

– Я пытался.

– Пфф, – фыркнула ЛаЛа. – Очевидно, ты не очень-то старался.

– Кастор не виноват, – сказала Эванджелина, но никто из этих двоих не обратил на нее внимания.

– А тебе когда-нибудь удавалось остановить Джекса? – спросил Кастор.

ЛаЛа горделиво вскинула голову, глядя на вампира.

– Однажды я пырнула его ножом для масла.

– Я помню это фиаско, – пробормотала Эванджелина. – Это вызвало большой переполох. Кстати об этом… Что нам делать с сердцем Джекса?

– Предлагаю похитить Аврору и пытать до тех пор, пока она не признается, куда спрятала сердце, – предложила ЛаЛа.

– Я не позволю вам пытать мою сестру, – прервал ее Кастор.

– Твоя сестра – чудовище!

Ноздри Кастора раздулись.

– Мы все чудовища. – Он с рычанием оттолкнулся от ствола дерева, к которому прислонялся.

Эванджелине на секунду показалось, что он сейчас перепрыгнет через мерцающий источник и вонзит зубы в шею ЛаЛы. Его тело натянулось словно стрела, челюсти сжались, а плечи напряглись. Затем он медленно сделал шаг назад.

– Я не прошу тебя простить ее за то, что случилось с твоей семьей, – тихо произнес Кастор. – Но не нужно пытать ее. Она была заперта в Доблести сотни лет и сполна настрадалась за содеянное. Если ты и правда хочешь отомстить ей, то лучше найди сердце и верни его Джексу. Это будет для нее самой страшной пыткой.

Кастор отвернулся, собираясь покинуть их.

– Куда ты? – выкрикнула ЛаЛа.

– Солнце скоро взойдет. Мне нужно уходить, но я рассказал Эванджелине, куда ей отправляться.

С этими словами Хаос растворился во мраке ночи.

37. Аполлон

Шатер был пуст.

Эванджелина исчезла.

Внутри все выглядело так, как будто здесь шла борьба. Сундуки с одеждой были опрокинуты, подушки изрезаны, стол перевернут. На полу растекались лужи вина и валялись раздавленные фрукты, а мясо было перепачкано грязью.

– Стража! – взревел Аполлон, подзывая двух караульных, стоящих у входа в шатер.

Аполлон сразу понял по их лицам, что они не слышали никакого шума. Никто не нападал на Эванджелину, никто не похищал ее. Именно этого Аполлон и опасался.

Эванджелина покинула шатер добровольно, а беспорядок устроила для отвода глаз.

Это означало только одно.

Она вспомнила.

– Найдите мою жену, – приказал Аполлон. – Приведите ее ко мне любым способом.

38. Эванджелина

– Я бы все равно предпочла лично пытать Аврору, – сказала ЛаЛа, шагая рядом с Эванджелиной по тропинке, которая должна была привести их в Лощину. Солнце медленно поднималось над горизонтом, заливая теплым утренним светом все капельки росы на траве, росшей вдоль тропы.

– Думаю, я бы тоже не отказалась помучить ее, – ответила Эванджелина, но лишь потому, что разговоры – какие угодно – отвлекали ее от пугающих мыслей о том, что у Джекса нет сердца, и когда он получит его обратно, сердце может быть совсем другим.

ЛаЛа хорошо ее отвлекала, предлагая поджечь Авроре волосы, вырвать ей ногти и многое другое, что Эванджелина даже не осмеливалась бы повторить вслух.

– Я просто хочу его поцеловать, – тихо сказала Эванджелина. – И… не хочу умирать.

Вплоть до прошлого вечера она никогда по-настоящему не верила, что Джекс может убить ее. Той ночью, которую они провели вместе в склепе в логове вампира, она боялась, что он укусит ее и превратит в вампира, но никогда не боялась, что умрет от его губ.

До этого момента.

ЛаЛа повернулась к ней и улыбнулась особенно мягко.

– Надеюсь, однажды ты поцелуешь Джекса на глазах у Авроры. Это и станет для нее настоящей пыткой.

– Но ты же говорила, что поцелуй Джекса убьет меня.

ЛаЛа пожала плечами.

– Что я могу сказать скажешь? Месть вселяет в меня надежду.

Спустя некоторое время они дошли до таблички со словами: «Добро пожаловать в Лощину!»

На ней дремал маленький дракончик, из ноздрей которого вырывались очаровательные искорки.

Эванджелина с тоской подумала о ночи, которую они с Джексом провели здесь.

Потом вспомнила о том, как Проклятый лес перенес Джекса в воспоминания о Лощине.

Неужели лучшим днем в жизни Джекса был тот, который он провел вместе с Эванджелиной? На это не стоило надеяться, но одна только мысль об этом зажгла в груди Эванджелины свет. Может, Джекс и не желал счастливого конца для себя, но она все равно отказывалась верить, что он не хочет быть с ней. Хотя кто знал, чего он захочет, когда Аврора изменит его сердце?

– Мы уже близко, – сказала ЛаЛа. – Если я правильно помню, у Авроры было тайное логово под деревом. Ее семья частенько отдыхала в Лощине. Я помню, как первые несколько лет пыталась играть с ней, но она всегда хотела гоняться за мальчишками.

ЛаЛа свернула с тропинки и направила Эванджелину прямо в лес, полный деревьев и грибов с бархатными шляпками, которые доходили им до колен и бедер. На них дремало еще больше дракончиков, чье дыхание наполняло воздух золотистыми искрами. Потом грибы исчезли, и перед ними на несколько футов вперед распростерлась голая почва: ни грибов, ни травы, ни даже сломанной веточки. Лишь большой участок нетронутой земли вокруг дерева, в центре которого был вырезан волк в цветочной короне.

– Надо было взять с собой топор, – пробормотала ЛаЛа, остановившись перед деревом.

– Наверно, я смогу открыть его с помощью своей крови.

– Да, но разрубить ее символ топором было бы гораздо веселее.

– Можем сделать это после того, как найдем сердце Джекса.

Эванджелина вытащила кинжал, который дал ей Джекс, и на секунду почувствовала что-то похожее на сожаление. Она понимала, что потеряла воспоминания не по своей вине. Но жалела, что не смогла вернуть их раньше. Жалела, что не вспомнила Джекса, когда он бросил ей этот кинжал.

Сейчас, оглядываясь назад, Эванджелина понимала, как больно ему было от того, что она его забыла. Если бы она вспомнила раньше, тогда, возможно, смогла бы его остановить.

Уколов палец острием кинжала и выдавив несколько капель крови, Эванджелина приложила ладонь к дереву и мысленно попросила его открыться. Спустя несколько долгих мгновений в стволе появилась дверца, за которой скрывалась белая лестница, украшенная резными цветами. Ступени казались волшебными, потому что, когда Эванджелина ступила на них, они начали светиться.

– Откуда у Авроры взялась магия, чтобы сотворить все это? – спросила она.

– Не знаю, – ответила ЛаЛа. – Считается, что все дети из семьи Доблестей обладали магией, но никто никогда не знал, в чем именно заключался дар Авроры.

Эванджелина насчитала двадцать ступенек, прежде чем они с ЛаЛой добрались до самого низа. Как и лестница, полы светились, озаряя стены, сплошь заставленные полками. С одной стороны находились в основном книги – красивые издания в переплете нежных фиолетовых, розовых, золотых и кремовых тонов, перевязанные аккуратными бантиками.

Эванджелина едва взглянула на них и перешла на другую половину, где на полках стояли всякие банки и флакончики. Некоторые из них были пузатыми, а другие – узкими и запечатанными расплавленным воском или сверкающими стеклянными пробками. Внутри каждого из них хранились самые разные вещи. Эванджелина видела засушенные цветы, мертвых пауков, пальцы – вот ведь ужас! – яркие жемчужины и флакон, мерцающий, как звездный свет. Но ничего похожего на сердце: хоть бьющегося, хоть нет.

Эванджелина скользнула взглядом по рядам бутылочек, пока не остановилась на флаконе с винно-красной жидкостью, которая внезапно замерцала, стоило ей посмотреть на нее. Она взяла его в руки. К стеклянной пробке была прикреплена ленточка с короткой рукописной надписью: «Драконья кровь».

Эванджелина поежилась. От вида крови ей стало жутко. Каким жестоким человеком нужно быть, чтобы добывать кровь из дракончиков?

Поставив флакон с кровью на место, Эванджелина потянулась к симпатичной баночке, полной серебряных блесток. Как только она коснулась стекла, блестки задрожали, а затем почти бесцветной кучкой рассыпались по дну. На банке не было никакой этикетки, но Эванджелина не думала, что там находится второе сердце Джекса.

Она бы узнала его – она знала сердце Джекса. Оно было израненным, совсем как ее собственное, но очень сильным и не стало бы прятаться от нее. Оно забилось бы быстрее, сильнее, в унисон с ее сердцем.

Эванджелина закрыла глаза и протянула руку к полкам, касаясь гладких стеклянных флаконов.

«Пожалуйста, бейся. Прошу», – тихо повторяла она, прикасаясь то к одной баночке, то к другой.

Ничего. Ничего. Ничего. Лишь прохладное стекло, еще более холодное стекло и…

Ее пальцы коснулись чего-то, что не походило ни на банку, ни на флакон, ни на стекло. На ощупь было похоже на натуральную кожу. Открыв глаза, Эванджелина увидела книгу в белом кожаном переплете с золотым тиснением на корешке.

– Интересно, – размышляла Эванджелина, – могла ли Аврора вырезать середину одной из этих книг и поместить внутрь сердце?

– Думаю, все возможно, – отозвалась ЛаЛа и начала снимать книги с полок. Она развязывала банты, трясла книги и переворачивала страницами вниз, чтобы проверить, не выпадет ли оттуда что-нибудь. Эванджелина услышала, как несколько ключей со звоном упали на пол. Потом увидела, как из одного тома выпал парик с длинными каштановыми волосами, который ЛаЛа безжалостно швырнула на пол. – Это, конечно, не то же самое, что разрубить топором дверь, но ощущения довольно приятные, – призналась ЛаЛа, бросая через плечо очередную книгу.

Эванджелина с гораздо большей осторожностью взяла с полки книгу в белом кожаном переплете. На обложке, кроме волчьей головы в короне, ничего не было.

Эванджелина не знала, спрятано ли здесь сердце Джекса, но внутри явно что-то хранилось. Она почувствовала что-то необычное, когда попыталась открыть книгу, но та не поддалась. Магия.

Эванджелина быстро уколола кончик пальца, чтобы выступила кровь, и провела им по обложке.

– Пожалуйста, откройся.

Книга тут же повиновалась.

На титульной странице аккуратным почерком было выведено: «Книга заклинаний Авроры».

– Что там у тебя? – спросила ЛаЛа, отбросив очередной том.

– Книга заклинаний Авроры.

Эванджелина перелистнула страницу, надеясь найти оглавление. Но это оказалась не книга, а что-то вроде личного дневника. На первой строке была указана дата, а под ней шла запись: «Сегодня я попробовала свое первое заклинание».

– Не думаю, что ты найдешь здесь сердце Джекса, – сказала ЛаЛа.

– Знаю, но, возможно, я найду заклинание, с помощью которого Аврора собирается изменить сердце Джекса или наделить его другим.

– Или же мы найдем заклинание, чтобы использовать на ней, – радостно предложила ЛаЛа.

Эванджелина продолжала переворачивать страницы. Бумага становилась ветхой и тонкой, пока она внимательно просматривала одну запись за другой.

Упорству Авроры надо отдать должное. Большинство ее ранних заклинаний не принесли никакого эффекта, но неудачи ее не останавливали. Она решительно продолжала испытывать разные заклинания, пока наконец у нее не начало получаться.

– Ну конечно, не заметил, – проворчала ЛаЛа, читая запись через плечо Эванджелины.

Эванджелина внезапно почувствовала, как в груди затеплилось счастье, но через несколько строк оно полностью угасло.

– Еще не поздно приступить к пыткам, – сказала ЛаЛа.

– Я никогда ей не доверяла, – пробормотала Эванджелина. – Но мне все равно с трудом верится, что она настолько ужасна.

И хотя Аврора не написала, что именно сделала, Эванджелина догадывалась об этом.

Однажды Джекс рассказал Эванджелине историю о том, как стал Лучником из «Баллады о Лучнике и Лисице». Как его наняли охотиться на лису, а потом он узнал, что лиса на самом деле была девушкой – девушкой, в которую он начал влюбляться. Он сказал нанявшим его людям, что они совершили ошибку, попросив его поймать эту девушку, но вместо того чтобы освободить Джекса от обязательства, на него наложили заклятие, которое вынуждало его не только охотиться, но и желать убить девушку-лисицу. Джекс поборол заклятие и не выстрелил в девушку, но потом поцеловал ее, и она умерла.

– Думаешь, это Аврора наложила на Джекса два проклятия: проклятие Лучника и проклятие, сделавшее его поцелуй смертельным?

– Я бы не стала этого отрицать, – ответила ЛаЛа. – Аврора забрала сердце Джекса. Полагаю, она действовала по принципу: «Если он не будет моим, то не достанется никому».

39. Эванджелина

Казалось, за ночь появилось еще больше праздничных украшений. Шумную деревню Мэривуд заполонили веселые маленькие треугольные флажки из всевозможных тканей и расцветок: персиковые в полоску, мятно-зеленые, бледно-голубые в крапинку, темно-розовые и фиолетовые в горошек – все они весело развевались на легком ветерке.

На небе не было ни облачка, и яркое солнце нещадно палило, хотя в воздухе все еще чувствовалась сырость. Эванджелине даже казалось, что вот-вот пойдет дождь. Она представила, как небо раскалывается, словно от удара ножом.

Эванджелина незаметно поправила парик, который забрала из логова Авроры, – тот самый выпавший из книги. Она надеялась, что он поможет ей затеряться в толпе и не попасться на глаза стражникам, пока они с ЛаЛой будут искать Аврору. План состоял в том, чтобы найти бывшую принцессу среди гостей праздника, а затем проследить за ней в надежде, что она приведет их туда, где на самом деле спрятано сердце Джекса.

Вчера Аврора радовалась раскинувшимся лавочкам, всевозможным угощениям и красивым вещицам на празднике в деревне Мэривуд. Эванджелина вспомнила, какой счастливой выглядела Аврора, с каким удовольствием носила цветочную корону и одаряла всех лучезарными улыбками. Но теперь Эванджелина думала, что радость эта могла быть вызвана тем, что она наконец-то завладела сердцем Джекса.

Эванджелина осматривала толпу в поисках Авроры, проходя мимо торговцев пилами и молотками, ягодами, пивом и всякими безделушками. Вокруг них с хихиканьем и криками бегали дети, держа в руках бумажные вертушки на палочках. Счастье витало в воздухе, точно цветочная пыльца. Оно было повсюду, касалось всего и всех, кроме Эванджелины. Она чувствовала лишь боль в груди. Осознание того, что время поджимает, не давало ей покоя.

Прошел день с тех пор, как Аврора завладела сердцем Джекса.

Что, если Эванджелина опоздала? Что, если она не могла найти Аврору потому, что та была рядом с Джексом, а его сердце уже изменилось? Что, если…

– Ты видишь где-нибудь злую принцессу? – спросила ЛаЛа.

Эванджелина покачала головой. Она видела людей, которые торговались, болтали и помогали восстанавливать деревню. Но не девушку с фиолетовыми волосами.

– Яблоки, запеченные драконьим пламенем, покупайте яблоки, запеченные драконьим пламенем! – кричал торговец, кативший за собой красную тележку со сладостями, очень старательно раскрашенную. Слова «яблоки, запеченные драконьим пламенем» были выведены замысловатыми буквами с изящными завитушками, а вокруг них красовались маленькие яблочки и фигурки очаровательных дракончиков.

Торговец остановил тележку прямо перед ЛаЛой.

– Спасибо, но нам неинтересно, – равнодушно сказала она.

– Но кое-кто уже заплатил за кое-что для юной леди. – Торговец, молодой человек с дружелюбным, открытым лицом, улыбнулся. Но улыбка его казалась какой-то странной и неправильной – словно шаловливый ребенок неумело пририсовал ее к искусному портрету мастера.

Он дрожащими пальцами протянул Эванджелине маленький свиток, перевязанный хрустящей белой лентой.

– Меня просили передать вам это, – произнес он.

Эванджелина нервно развернула свиток.

Ни имени, ни подписи, ни инициалов. Но Эванджелина сразу поняла, от кого записка. Джекс.

Эванджелина снова посмотрела на тележку с яблоками. Если Джекс просил не искать его, значит, он все еще думал о ней. Еще есть надежда.

– Когда вам это передали? – спросила она.

Но торговец ничего не ответил и даже не взглянул на нее. Казалось, он находился в каком-то странном трансе: высыпал целый мешок сахара на свою драгоценную тележку с яблоками, а потом повернулся к маленьким дракончикам. Их было трое: коричневый, зеленый и персиковый.

– Пора, – тихо сказал молодой человек. Дракончики издали жалобное повизгивание. – Просто делайте, как я говорю, – пробормотал он, по-прежнему не обращая внимания на Эванджелину.

И тут Эванджелина с ужасом поняла, что торговец попал под влияние Джекса. Она и раньше видела, как Джекс контролирует других людей, но тогда он поступал так, чтобы защитить Эванджелину. Теперь же у нее возникло ужасное предчувствие, что в этот раз все иначе.

Торговец смахнул слезы с глаз в тот момент, когда дракончики выдохнули огненные искры, поджигая сахар. Через несколько секунд вся тележка полыхала, охваченная бело-оранжевым пламенем. Молодой человек неподвижно стоял рядом с ней, словно пригвожденный к месту.

– Нужно принести воды! – крикнула Эванджелина ЛаЛе, поворачиваясь к колодцу в центре площади.

– Нет! – ЛаЛа схватила ее за руку. – Нам нужно уходить. – Она потащила Эванджелину прочь от торговца и площади, когда королевская стража заприметила горящую тележку, а гости празднества бросились к ней с ведрами воды.

Молодой торговец заливался слезами. Плакали и маленькие дракончики.

Огонь потушили, но тележка была уничтожена, превратившись в тлеющие обломки дерева.

– Поверить не могу, что Джекс так поступил, – пробормотала Эванджелина, когда ЛаЛа увела ее подальше от толпы. – Это слишком жестоко.

– Джекс всегда поступает слишком жестоко, – ответила ЛаЛа. – Раньше он постоянно выкидывал нечто подобное. Но ты не знаешь того Джекса, потому что с тобой он ведет себя иначе. – Ее голос смягчился, и хотя она не произнесла этого вслух, Эванджелина все поняла. Возможно, Джекса, которого она знала, больше нет.

– Думаешь, Аврора уже изменила его сердце или дала ему другое?

ЛаЛа прикусила губу, но ничего не сказала, и Эванджелина восприняла это за положительный ответ.

Солнце нещадно палило в лицо, пока они с ЛаЛой добирались до окраины деревни.

Тени еще не появились, и все вокруг казалось ярким и четким. Такую девушку, как Аврора, сложно было не заметить в толпе, где большинство людей носили домотканую одежду, а волосы их были самых обычных оттенков.

– Я ее не вижу, – пробормотала Эванджелина. В глубине души она беспокоилась, что опоздала и Аврора уже изменила сердце Джекса или, быть может, заменила его другим. Но Эванджелина не могла отказаться от него. Она знала, что если бы лишилась своего сердца, то прежний Джекс никогда бы от нее не отказался.

– Кажется, я ее нашла. – ЛаЛа указала на тропу из бледно-розовых цветочных лепестков, которая уходила от деревни и вела в Мэривудский лес. Она закатила глаза. – В юности Аврора хотела, чтобы все думали, что она оставляет за собой след из лепестков, куда бы она ни пошла. Она постоянно таскала корзинки с лепестками и разбрасывала их перед собой. Держу пари, если пойдем по этому следу, то найдем сердце Джекса.

Розовые лепестки цветов усеивали камни, траву и даже несколько спящих дракончиков, подобно извилистой тропке направляя ЛаЛу и Эванджелину в глубь Мэривудского леса. Следуя за лепестками, Эванджелина вдруг вспомнила историю, которую она так и не смогла вспомнить, но была совершенно уверена, что добром та не кончилась.

И все же Эванджелина надеялась, что ее история будет другой. Она верила, что у каждой истории есть бесконечное количество концовок, и изо всех сил старалась сохранить эту веру в каждом своем вздохе и каждом шаге.

Пока дорожка из лепестков не оборвалась.

У самого основания дерева. Там дежала лиса с рыжевато-бурой шерсткой и великолепным пушистым хвостом. Вот только хвост не двигался, как и сама лиса. Она лежала около дерева, а из груди ее торчала золотая стрела.

– О нет! – Эванджелина опустилась на колени и проверила, бьется ли сердце лисы. Но она лишь увидела записку, прикрепленную к стреле.

– Вот сейчас я его немного ненавижу, – призналась Эванджелина.

– Ну, хотя бы не человек, – сказала ЛаЛа.

– Но скоро он это исправит, если судить по записке.

Сначала он уничтожил тележку. Потом убил лису. Следующим будет человек.

– Значит ли это, что ты хочешь сдаться? – спросила ЛаЛа.

– Нет. Я собираюсь спасти его.

– Его уже не спасти, – раздался голос из дерева. Через мгновение в стволе со скрипом открылась потайная дверь, из которой выбралось Аврора Доблестная. Ее фиолетовые волосы растрепались, лицо побледнело, а на виске красовался огромный синяк. – Если ты пришла сюда за сердцем Джекса, то должна тебя разочаровать: ты его не найдешь. Ты опоздала.

40. Эванджелина

Струящиеся юбки Авроры Доблестной разметались вокруг нее идеальным кругом, когда она грациозно осела на землю. Пряди фиолетовых волос упали на лоб без единой тревожной морщинки. Выражение ее лица казалось почти безмятежным. Аврора в этот момент напоминала несчастную девушку, терпеливо ожидающую прихода своего принца.

Но когда Эванджелина присмотрелась повнимательнее, то увидела, что Аврора лишь притворялась убитой горем. В глубине ее прекрасных глаз затаился страх, а в мелодичном голосе звучала горечь, когда она спросила:

– Что ты такого сделала? Почему Джекс влюбился в тебя?

– Ну, она не бешеная стерва, как ты, – процедила ЛаЛа.

Аврора вздрогнула. Ее идеальная маска треснула, а губы сложились в уродливое подобие улыбки.

– Где Джекс? – спросила Эванджелина. – И что ты сделала с его сердцем?

Аврора рассмеялась.

– Думаешь, это из-за меня он ее убил? – Она схватила хвост мертвой лисицы и небрежно помахала им, пока животное безжизненными глазами глядело в пустоту. – Как бы я ни ценила символичные поступки, к этому я не имею никакого отношения.

– Я тебе не верю. Мне известно, что это ты прокляла Джекса, – сказала Эванджелина. – Я нашла твою книгу заклинаний. Именно из-за тебя он убил первую девушку, в которую влюбился, – ту, что оборачивалась лисой.

– Пусть так, но к этому я не причастна. – Аврора отбросила лисий хвост. – Джекс поступил так по собственному желанию, ради тебя. – В ее голосе слушалось нечто похожее на ревность, словно она желала увидеть страдания Джекса так же, как хотела его любви.

– Это ведь ты забрала у него сердце, – процедила Эванджелина.

– Я не забирала! Он отдал его мне добровольно. Но, как бы там ни было, его сердца у меня больше нет.

– Как это нет? – скептически спросила ЛаЛа.

Аврора откинула голову назад, прижавшись затылком к стволу в очередной драматической позе.

– Недавно Джекс приходил ко мне и потребовал свое сердце обратно. Когда я отказалась отдать его, он меня ударил. – Она указала на наливающийся синяк на виске. – Когда я пришла в себя, Джекса уже не было. Как и сердца.

– Какая бессмыслица, – прошептала Эванджелина. – Если Джекс уже забрал сердце, то зачем ему убивать ее? – Она указала на мертвую лисицу.

Аврора рассмеялась.

– Думаешь, Джекс забрал сердце, потому что хотел вернуть его? – Она расхохоталась еще громче, на этот раз не скрывая своего удовольствия.

– Кажется, нам пора уходить отсюда, – пробормотала ЛаЛа.

– Верно, – все еще посмеиваясь, сказала Аврора. – Как только Джекс уничтожит сердце, он вернется и убьет гораздо больше, чем одну несчастную лисицу.

Аврора снова начала играть с лисьим хвостом. Она водила им вправо и влево, взад и вперед, и Эванджелина чувствовала, как кровь к ее ушам приливает все быстрее и быстрее.

ЛаЛа что-то говорила ей, но Эванджелина слышала лишь повторяющиеся в голове слова: «Как только Джекс уничтожит сердце…»

Ей хотелось верить, что Аврора сказала так намеренно, чтобы напугать ее и как следует помучить. Ей хотелось возразить, что Джекс не станет уничтожать свое собственное сердце, но Эванджелина также никогда не думала, что Джекс решит обменять его на что-то другое. Она всегда любила в Джексе его решимость, его напористость и неумолимое стремление к тому, чего он желал больше всего на свете. И она отказывалась верить, что сейчас он хочет лишиться всех чувств. Что может так пренебрегать своим сердцем. Что может отказаться от любви, от всего, что было ему дорого.

Эванджелине хотелось кричать и проклинать все на свете. А еще ей хотелось упасть на колени и горько заплакать.

Будучи Принцем Сердец, Джекс почти всю свою жизнь искал любовь. И вот теперь она здесь, а он сдается?

– Куда он отправился? – спросила Эванджелина, обернувшись на Аврору. – И как мне его остановить?

– Никак. – Аврора вздохнула и устало склонила голову, как будто именно она пострадала больше всех. – Как я уже сказала раньше, ты опоздала.

– Тогда просто скажи мне, куда он ушел!

Аврора закатила глаза.

– Он не рассказывал мне о своих планах, когда бил по голове.

– Я знаю, где его искать, – задумчиво пробормотала ЛаЛа. – Существует только один способ уничтожить второе сердце.

– Какой? – спросила Эванджелина.

ЛаЛа с трудом сглотнула и бросила на нее виноватый взгляд.

– Мне очень жаль, Эванджелина.

– Почему?

– Потому что если бы не я, то Джекс никогда бы не узнал, куда идти. Сердце, которое позволяет человеку чувствовать, обладает великой силой и уничтожить его может только огонь. Но не обычный огонь.

– Откуда тебе это известно? – удивленно спросила Эванджелина.

На лице ЛаЛы отразилась мучительная боль.

– После того как Дейна заперли в Доблести, я хотела уничтожить свое сердце.

– Ты хотела уничтожить сердце из-за Дейна? – хмыкнула Аврора.

ЛаЛа одарила ее мрачным взглядом. На мгновение Эванджелине показалось, что подруга вновь вернулась к мыслям о пытках Авроры.

– Ты сможешь отомстить ей после того, как расскажешь мне, каким образом Джекс собирается уничтожить сердце, – быстро сказала Эванджелина.

– Единственный способ уничтожить второе сердце – бросить его в пламя королевского дерева-феникса.

– Ты посадила дерево-феникс? Ты что, идиотка? – Аврора вскочила на ноги, глядя на ЛаЛу с неприкрытым испугом. Ее щеки запылали от гнева. Видимо, до этих пор она не верила, что Джексу удастся уничтожить свое сердце. Все это время она просто играла на чувствах Эванджелины и дразнила ее ради забавы. – И где ты посадила его? – спросила она.

– Так я тебе и сказала, – съязвила ЛаЛа.

Аврора повернулась к Эванджелине.

– Ты знаешь, где оно?

Эванджелина догадывалась, но не собиралась говорить Авроре, где оно находится. Она увидела дерево в первый же вечер на Великолепном Севере.

Накануне Нескончаемой Ночи.

Аполлон, устроившись на ветвях дерева-феникса, позировал для портрета. Впрочем, великолепное дерево она заметила раньше, чем самого принца.

Легенду о дереве-фениксе ей в детстве рассказывала мама, а потом и ее бывшая наставница мадам Восс. Листья этого дерева росли более тысячи лет, медленно превращаясь в золото – настоящее золото, но если человек сорвет один из них до того, как все листья изменятся, то все дерево вспыхнет пламенем.

Должно быть, именно это и планировал Джекс: сорвать золотой лист, заставив дерево воспламениться, а затем бросить в огонь свое сердце. И Эванджелина не сомневалась, что так он и поступит. Если только она его не остановит.

– Я правда не хочу, чтобы Джекс сжег свое сердце, – призналась Аврора. – Если ты скажешь мне, где растет дерево, я перенесу туда Эванджелину с помощью арки.

– Мне не нужна твоя помощь, – сказала Эванджелина. – И я тебе не доверяю.

Впрочем, Эванджелина всей душой надеялась, что помощь ей не понадобится. Она предполагала, где ЛаЛа посадила дерево-феникс, и ей оставалось только добраться туда раньше Джекса.

– ЛаЛа, где тут ближайшая арка? – спросила она.

Эванджелина была уверена, что если ЛаЛа укажет ей путь, то она сможет уговорить арку перенести ее на поляну с деревом. Кровь ее открывала любые двери, да и арки тоже всегда отзывались на ее просьбы.

– Я пойду с тобой, – сказала ЛаЛа.

– Спасибо, – ответила Эванджелина. – Но, думаю, мне лучше отправиться туда одной. Я не хочу прибегать к силе, чтобы спасти Джекса.

– Как тогда ты собираешься остановить его? – удивилась Аврора.

– С помощью любви.

Аврора снова рассмеялась. И смех ее стал еще более неприятным.

Щеки Эванджелины вспыхнули, но она отказывалась смущаться.

– Любовь – не повод для смеха.

– Только не в этом случае. Видишь ли, Эванджелина, если ты спасешь сердце Джекса, то приблизишь свою смерть. Поцелуешь его хоть раз – умрешь. И неважно, что твоя любовь к нему – самая искренняя из всех, что когда-либо видел мир.

Эванджелина напомнила себе, что Аврора лгунья: всего несколько мгновений назад она разыграла настоящий спектакль. Но сейчас Аврора не притворялась. Она выглядела пугающе торжествующей.

– Когда я поняла, что Джекс никогда не убьет ту девушку-лисицу, я наложила на него другое заклятие, – сказала Аврора. – Но проклятие, наложенное на все истории Севера, исказило правду. На самом деле не истинная любовь Джекса сможет пережить поцелуй и заставит его сердце биться вновь. Это под силу лишь девушке, которая никогда не полюбит Джекса. Так что, может быть, твоя любовь и спасет его сердце, но если ты решишь поцеловать его, то станешь еще одной лисой, которую убил Джекс.

41. Эванджелина

Найти арку не составило труда.

Казалось, на это ушло всего несколько минут.

Эванджелина даже не думала, что путь от Авроры до сокрытой на окраине Проклятого леса арки окажется таким быстрым. Они с ЛаЛой потратили не больше часа, чтобы найти ее. Но время пролетело незаметно. В ушах Эванджелины по-прежнему громко пульсировала кровь. Даже стоя на месте, она чувствовала, что ей не хватает воздуха.

Ступив на поляну, она с облегчением выдохнула. Джекс еще не появился.

Здесь были только Эванджелина, дерево-феникс и медленно заходящее солнце.

Когда она впервые оказалась на этой поляне, здесь оживленно играли на арфах и лютнях множество музыкантов. Придворные, разодетые в яркие наряды, сновали повсюду, пиршественный стол ломился от яств, а в воздухе витали обещания исполнения всех желаний.

Сейчас же слышался только беспокойный шелест листьев мерцающего дерева. Они трепетали и бились друг о друга, будто чувствовали, что их время почти истекло.

В прошлый раз все листья переливались красными, оранжевыми и бронзовыми оттенками, но сегодня они были зелеными, точно изумруды, и сверкали подобно росе на траве.

Внезапно Эванджелина увидела, как прожилки на одном дрожащем листе быстро меняют цвет с зеленого на золотой. Затем золото стало растекаться по всей поверхности, словно желало опередить то, чего страшилось больше всего. И все же, если остальные листья не поменяют цвет, одного этого листочка будет недостаточно, чтобы предотвратить задуманное Джексом.

Эванджелина сделала глубокий вдох, словно пыталась успокоить и себя, и напуганное дерево.

Она тоже боялась, хотя и не должна была. Ей казалось, что ее вера в любовь должна оставаться непоколебимой.

И тем не менее ее била сильная дрожь.

От каждого легкого дуновения ветерка ее плечи напрягались. От малейшего шороха листьев у нее перехватывало дыхание.

Той ночью, когда она открыла Арку Доблестей, у нее возникло предчувствие чего-то неизбежного. Эванджелина знала, что была рождена для того, чтобы открыть арку, и каждое событие в ее жизни, казалось, вело к этому моменту.

Теперь она проживала те мгновения после неизбежного и ощущала их всем своим сердцем. И те не менее они не были высечены в камне, скорее напоминали хрупкий гобелен, который распустится, стоит только потянуть за нить – или же оно могло рассыпаться от одного прикосновения к листу.

Поляна наполнилась предвкушением; оно вспыхивало на ее коже, как искорки от спички, и вынуждало думать о том, что может случиться все что угодно. Эванджелине всегда нравилось это чувство, но сейчас оно отчего-то нервировало ее. Она волновалась, совсем как тот маленький листочек, который только что превратился из зеленого в золотой.

Эванджелина тоже изменилась с тех пор, как впервые ступила на эту поляну в свой первый вечер на Великолепном Севере. Тогда она верила, что брак с принцем – воплощение всех ее мечтаний. Оглядываясь назад, Эванджелина понимала, что мечты ее казались несбыточными, но она все равно отважно верила в них. Теперь она знала, что это были не ее мечты, не совсем ее. Она позаимствовала их из сказок и снов, цеплялась за них, потому что еще не придумала свои собственные.

В тот первый вечер на Севере Эванджелина и мечтать не могла о будущем с Джексом. Может, он и привлекал ее, но не был тем, с кем ей стоило остаться.

Джекс был опасен. Он не обещал долгой и счастливой жизни. Даже напротив, уверял ее в обратном. Не верил, что герои получают счастливый конец. Любовь к Джексу с самого начала была обречена. Но Эванджелина знала, что любовь – нечто большее, чем просто чувство. И не обязательно выбирать самый безопасный вариант, потому что любовь сильнее страха. Сильнее проклятий. Она была высшей формой надежды.

И все же…

Она боялась, что ее любви окажется недостаточно.

Последние слова Авроры все еще не давали ей покоя.

«Неважно, что твоя любовь к нему – самая искренняя из всех, что когда-либо видел мир. Проклятие, наложенное на все истории Севера, исказило правду. На самом деле не истинная любовь Джекса сможет пережить поцелуй и заставит его сердце биться вновь. Это под силу лишь девушке, которая никогда не полюбит Джекса».

Эванджелине не нравилось представлять Джекса с другими девушками. Не нравилось представлять, как он ухаживает за ними, целует их или убивает. Когда она впервые встретила Джекса, то подумала, что ему тоже нет до них дела. Тот беспечный и дерзкий Джекс, с которым она познакомилась в его церкви, казалось, был не способен заботиться хоть о ком-то.

Но теперь, когда она вспоминала Джекса в день их знакомства, то уже не думала об их первом не очень приятном разговоре. Она видела лишь, как он сидит в глубине своей церкви и грубо рвет на себе одежду, склонив голову, словно в трауре или покаянии.

У него было разбито сердце. Но не в том смысле, в котором обычно думают большинство людей, – как будто кто-то один его предал. Сердце Джекса разбивали снова и снова, пока оно не утратило способность надеяться, заботиться и любить.

В историях всегда говорилось, будто девушки, которых целовал Джекс, на самом деле не любили его. Он просто примерял их, а затем выбрасывал, как неподходящую одежду.

Но сейчас Эванджелина задумалась, а не был ли Джекс изначально таким бессердечным, когда дарил свои поцелуи. Быть может, о некоторых девушках он даже искренне заботился. Но любила ли его хоть одна из них достаточно сильно? Были ли среди них те девушки, которые, как и она сама, верили, что их любви будет достаточно, чтобы спасти его, чтобы снять проклятие? Хотя этого так и не произошло.

Неудивительно, что Джекс считал, что ее чувств недостаточно. Возможно, так оно и было. И все же это не значило, что его нельзя спасти. Быть может, Джекса спасет не только ее любовь. Возможно, для этого нужна и его любовь тоже.

Эванджелина посмотрела на ставший золотым лист, который беспокойно качался рядом с зеленым, словно умоляя его измениться. Ведь если все листья не превратятся в золото, дерево сгорит в огне. Так же, как и они с Джексом, если только она одна будет верить в силу любви.

Воздух затрещал подобно крошечным искрам. Следом за этим Эванджелина почувствовала покалывание на запястье, где виднелся шрам в виде разбитого сердца.

Джекс здесь.

Эванджелина повернулась. И словно перенеслась в тот первый вечер, когда увидела его на этой поляне.

Джекс тогда казался таким суровым, таким холодным, что туман цеплялся за его сапоги, пока он шел.

Эванджелина помнила, как тем вечером уговаривала себя не оборачиваться. Не смотреть на него. А когда все же сделала это, то старалась не задерживать на нем взгляд дольше секунды.

Но это оказалось невозможно. Джекс был луной, а она – приливом, управляемым его непреодолимой силой. И это не изменилось.

С сердцем или без, она все равно хотела его.

Но этот Джекс ей не принадлежал.

В бледных руках он держал банку, которую подбрасывал так же небрежно, как одно из своих яблок. Вот только это было не яблоко. А его сердце.

Ее собственное едва не разорвалось от боли, когда она увидела, с какой беспечностью он обращается с сердцем – словно это обычный фрукт, который он собирался выбросить, а не что-то невыразимо драгоценное и прекрасное.

Сердце Джекса было похоже на закатные лучи солнца, которые, растаяв в воздухе, медленно опускаются за горизонт. В банке переливалось множество цветов, в основном золотой, но там вспыхивали и искры радужного света, которые, разбиваясь о стеклянные стенки, словно заставляли золотой сгусток мерно пульсировать.

Джекс выглядел совершенно невозмутимым.

– Ты не должна быть здесь.

– И ты тоже! – воскликнула Эванджелина.

Она не собиралась повышать голос. В ее планы не входило кричать на него. Она лишь хотела наконец сказать, как сильно любит его. Но увидев, как безрассудно и беспечно Джекс обращается со своим собственным сердцем, она снова закричала:

– Что ты делаешь?

– Думаю, ты уже знаешь ответ, зверушка. Просто он тебе не очень нравится. – Джекс подбросил банку в воздух.

Ни секунды не раздумывая, Эванджелина бросилась вперед и вытянула руки, чтобы дотянуться до сердца. Ее пальцы коснулись банки, но Джекс определил ее.

Он схватил Эванджелину за горло, и хватка его оказалась достаточно сильной, чтобы удерживать ее на расстоянии и не дать схватить его сердце. И все же он не причинил ей боли. На ее коже не осталось ни следа от его прикосновений.

Или он осторожничал из-за защитного браслета у нее на запястье. Или… не хотел причинять ей боль, потому что близость к своему сердцу позволяла ему чувствовать.

Огонек внутри банки запульсировал сильнее, словно желая вырваться на свободу. А Джекс больше не выглядел совершенно невозмутимым. В его голубых глазах появился почти безумный блеск, как будто он пытался побороть вновь нахлынувшие чувства.

– Ты должна уйти, – выдавил он из себя.

– Почему? Потому что ты собираешься сжечь свое сердце, а после этого тут же причинишь мне боль? Но мне уже больно, Джекс.

Эванджелина протянула руку – не к банке, а к нему самому.

Она коснулась кончиками пальцев его челюсти, которая ощущалась твердой, жесткой и волевой. Джекс еще сильнее стиснул зубы и отбросил ее руку.

– Если я попытаюсь причинить тебе боль, браслет меня остановит, – резко сказал он.

– Я говорю не о физической боли.

О боли в моем сердце.

Ее сердце и правда болело. Джекс был так далеко и одновременно так близко. Его холодные крепкие пальцы все еще сжимали ее горло, а непроницаемый взгляд был прикован к ней. Эванджелина видела в его глазах, что он прикасается к ней в последний раз, в самый последний раз.

Вот и все, что у них осталось.

Джекс не собирался сдаваться. Он уже сдался.

– Как мне заставить тебя понять, – прорычал он, – что наша с тобой история ничем хорошим не закончится? Нам просто придет конец.

– Как ты можешь это знать, если даже не пробовал?

– Пробовал? – Джекс рассмеялся, и смех его прозвучал зловеще. – Эванджелина, это не тот случай, когда я могу позволить себе просто попробовать.

Смех его оборвался, а огонь в глазах погас. Внезапно Джекс перестал быть похожим на бога Судьбы или человека; он скорее напоминал призрака, раковину, которую слишком много раз опустошали и безжалостно выбрасывали в море. И неудивительно: его сердце разбивали снова и снова, так часто, что оно просто утратило способность надеяться и отныне могло только бояться.

– Это тот случай, когда ты можешь воспользоваться шансом доказать, прав ты или нет, и если ты ошибаешься, то попыток больше не будет. Ничего не будет.

Тишина заполнила пространство между ними. Даже листья на дереве не осмеливались шелестеть.

Потом так тихо, что Эванджелина едва расслышала, Джекс сказал:

– Ты была там, видела, что со мной сделал браслет, когда я попытался поцеловать тебя.

В его глазах плескалось что-то похожее на стыд. Эванджелина не знала, как такое возможно, но Джекс выглядел еще более хрупким, чем прежде. Как будто достаточно одного прикосновения, чтобы сломить его. Как будто одно неверное слово разобьет его на тысячу осколков.

– Это самое близкое, что я могу тебе предложить, – прошептал Джекс.

Он погладил ее по шее, и Эванджелина поняла, что через секунду он ее отпустит. Оставит ее, сорвет лист и сожжет свое сердце.

Эванджелина боялась пошевелиться, боялась открыть рот и сказать что-нибудь не то. Ее руки дрожали, а в груди словно образовалась огромная дыра, сквозь которую утекала надежда, исчезая в том же месте, что и надежда Джекса.

Но Эванджелина знала, куда ведет это место, и отказывалась туда идти.

– Я люблю тебя, Джекс.

Стоило ей произнести слово «люблю», как он закрыл глаза.

Эванджелина ощутила прилив надежды. Ей хотелось попросить его посмотреть на нее, но она радовалась и тому, что Джекс не отпускал ее.

– Раньше я часто думала, реальна ли судьба, – мягко продолжила Эванджелина. – Я боялась, что если все и правда предрешено, то у меня не будет права выбора. А потом я втайне надеялась, что судьба существует, что мы с тобой предназначены друг другу и что по какой-то чудесной случайности я стала твоей истинной любовью. Но меня больше не заботят происки судьбы – не хочу, чтобы она решала за меня, чтобы отбирала у меня это право выбора. Я сама приняла решение, Джекс. Я выбрала тебя. И буду выбирать всегда, до скончания времен. Буду бороться с судьбой и со всеми, кто попытается нас разлучить – включая тебя. Ты – мой выбор. Ты – моя любовь. Ты – мой. И ты не станешь причиной моей смерти, Джекс.

– Думаю, уже стал. – Джекс открыл глаза, и из них потекли кровавые слезы. – Отпусти меня, Эванджелина.

– Пообещай мне, что не сожжешь свое сердце, и я отпущу тебя.

– Не проси меня об этом.

– Тогда не проси меня отпустить тебя!

Из его глаз скатилось еще больше слезинок, но он по-прежнему крепко держался за банку.

– Я сломлен. Мне нравится ломать все вокруг себя. А иногда я хочу сломать и тебя.

– Тогда сломи меня, Джекс.

Эванджелина почувствовала, как пальцы у нее на шее напряглись.

– Хоть раз я хочу поступить правильно, поэтому не сделаю того, о чем ты просишь. Я не могу снова смотреть, как ты умираешь.

Слово «снова» царапнуло ее подобно шипу.

– Что значит «снова»?

– Ты умерла, Эванджелина. – Джекс притянул ее ближе, и она почувствовала, как поднимается и опадает его грудь. – Я держал тебя на руках, когда это случилось.

– Джекс… Я не понимаю, о чем ты говоришь. Я никогда не умирала.

– Нет, умирала. В ту ночь, когда ты открыла Арку Доблестей. В самый первый раз я не отправился с тобой. – Он на мгновение замолчал, а затем она услышала в своей голове: – Я не смог сказать прощай.

– Там были только вы с Хаосом, – прошептал он. – Как только Хаос снял шлем, он убил тебя. Я пытался остановить его, пытался спасти тебя, но… – Джекс открыл и закрыл рот, словно слова никак не шли. – Но не смог. Когда я добрался до Доблести, он уже укусил тебя… и выпил слишком много крови. Ты умерла у меня на руках. Единственное, что я мог сделать, – это воспользоваться камнями и повернуть время вспять. Меня предупреждали, что цена за это будет непомерной, но я думал, что платить придется мне. Я и представить не мог, чего ты лишишься.

– Прости меня, – мысленно попросил он.

– Тебе не за что извиняться, Джекс.

– Это моя вина, – процедил он сквозь стиснутые зубы.

– Нет, ты не виноват. Я потеряла память не потому, что ты повернул время вспять. Я утратила воспоминания, потому что Аполлон забрал их у меня.

На мгновение на лице Джекса появилось убийственное выражение, но он быстро поборол приступ ненависти.

– Это неважно. Важно то, что ты умерла. И если умрешь снова, я больше не смогу тебя вернуть.

– Значит, ты предпочтешь жить без меня?

– Я бы предпочел, чтобы ты жила.

– Я живу, Джекс, и не собираюсь умирать в ближайшее время.

Эванджелина прикрыла глаза, а потом поцеловала его.

Поцелуй был подобен молитве, тихий и почти умоляющий, сотканный из дрожащих губ и нервных прикосновений. Все равно что протягивать руку в темноте, надеясь вот-вот выйти на свет. Губы Джекса имели сладковатый металлический привкус, как яблоки и кровавые слезы одновременно.

– Ты не должна была этого делать, Лисичка, – едва слышно прошептал он.

– Теперь уже слишком поздно. – Эванджелина обвила руками его шею и притянула ближе к себе, приоткрывая рот. Кончик его языка медленно скользнул внутрь.

Поцелуй Джекса оказался гораздо более нежным, чем она себе представляла. Он был похож не на горячечный сон, а скорее на желанную тайну, на опасный шепот, который может вырваться наружу, если вести себя слишком безрассудно. Джекс осторожно скользнул руками вниз, к пуговицам ее плаща, и расстегнул их одну за другой. Когда он спустил плащ с ее плеч, позволяя ему упасть на землю, ноги Эванджелины подкосились, а в легкие перестал поступать кислород.

Она ошибалась раньше. Ее жизнь вовсе не складывалась из моментов, ведущих к Арке Доблестей. Каждое мгновение вело ее в это самое место, к этой самой минуте. Это стоило и разбитого сердца, и искренней и фальшивой любви, но все пережитое позволило ей понять, что именно эта любовь – настоящая.

Раздался звон разбивающегося стекла. Джекс уронил банку, и, как только он это сделал, поцелуй приобрел новые краски. Он был сродни столкновению звезд и разрушению миров. Все закружилось и завертелось. Джекс жадно поцеловал ее. Эванджелина крепче обняла его, оставляя следы на шее, а затем зарылась пальцами в мягкие волосы.

Эванджелина не хотела отстраняться. Но внезапно у нее закружилась голова. Глаза ее были закрыты, но она видела звезды перед собой.

– Лисичка… – испуганно позвал Джекс, прерывая поцелуй.

– Я в порядке, – сказала она. Или только попыталась сказать. Ни единого звука не вырвалось из ее приоткрытых губ. Голова кружилась слишком быстро. Звезды тоже вертелись, образуя маленькие созвездия перед глазами.

Ноги ее подкосились.

– Нет! – крикнул Джекс.

Эванджелина почувствовала, как он подхватил ее на руки, не давая упасть. Она попыталась встать, попыталась пошевелиться, но голова не переставала кружиться.

– Нет! – закричал Джекс. – Только не это!

Он рухнул на землю, укачивая Эванджелину в своих объятиях. Она чувствовала, как вздрагивает его грудь снова и снова.

– Джекс, – мысленно позвала она. Эванджелина все еще не могла говорить, но уже открыла глаза. Звезды исчезли, и теперь мир неспешно обретал четкость. Сначала она увидела небо всех оттенков синего и фиолетового. Затем взгляд ее остановился на мерцающем золотом дереве.

И наконец Эванджелина посмотрела на Джекса.

Он выглядел словно ангел в агонии. Его прекрасное лицо побледнело, а по щекам стекали капельки крови.

– Не плачь, любовь моя. – Она осторожно вытерла его слезы. – Я в порядке.

Эванджелина растянула губы в неуверенной улыбке.

Его голубые, как ясное небо после грозы, глаза широко распахнулись.

– Но как… – Он замолчал.

Ей нравилось видеть его изумление. Тонкие губы Джекса слегка приоткрылись, словно он разучился разговаривать.

– Я ведь говорила. Ты – любовь всей моей жизни. Ты мой, Джекс из Лощины. И ты не станешь причиной моей смерти.

– Но ты же умирала.

– Нет, – ответила Эванджелина, немного смутившись. – Я просто забыла, как дышать.

42

Когда-то давно не существовало ничего, кроме поцелуев, и все было прекрасно. А потом поцелуев стало еще больше.

43. Эванджелина

Разбитое сердце, боль, страх и ужас стоили того, чтобы увидеть, как Джекс смотрит на нее после их первого поцелуя.

Она думала, что знает все его взгляды: насмешливый, дразнящий, яростный и испуганный. Но Эванджелина никогда раньше не видела столько удивления в его голубых глазах. Они сверкали, как листья дерева-феникса, шелест которых напоминал медленный вдох.

Эванджелина не заметила, в какой момент они придвинулись ближе к дереву, но теперь Джекс прижимался спиной к стволу, а она сидела у него на коленях. На небе сгущались сумерки, но блики золотистых листьев не позволяли тьме вступить в свои права. Эванджелина не помнила, чтобы раньше они светились, но сейчас благодаря их свечению она отчетливо видела, как прядь золотистых волос упала на лоб Джекса, а его губы скривились в пугающей усмешке. Он крепче прижал ее к себе, продолжая баюкать в своих объятиях.

– Ты выглядишь так, будто обдумываешь нечто такое, что мне не понравится, – сказала Эванджелина.

Джекс лениво провел пальцами по ее щеке.

– Я люблю тебя, – просто сказал он, а затем его лицо стало серьезным. – И глаз с тебя никогда не спущу.

– Звучит угрожающе.

Джекс продолжал торжествующе смотреть на нее.

– Это не что-то временное, Лисичка. Это навсегда.

– Мне нравится «навсегда». – Эванджелина улыбнулась, наслаждаясь прикосновениями его пальцев, а потом протянула руку и погладила его по щеке. Джекс теперь тоже улыбался.

И он любил ее.

Он любил ее.

Он любил ее.

Он любил ее.

Любил так сильно, что переписал собственную историю. Отказался от единственного, как он считал, шанса на любовь. И вот теперь разрушил наконец чары, от которых никогда не думал избавиться.

Эванджелине хотелось кружиться по поляне и петь так громко, чтобы услышал весь мир, но она не готова была покинуть объятия Джекса. Не сейчас. А может быть, и никогда.

Она ласково провела пальцами по ямочке на щеке Джекса.

– Знаешь, – призналась она, – мне всегда нравились твои ямочки.

– Знаю, – усмехнулся он. – Ты не очень-то скрывала свою любовь с первого взгляда.

– Это не любовь с первого взгляда, – фыркнула Эванджелина. – Я просто сказала, что твои ямочки очаровали меня. – Она убрала руку. – Ты мне даже не нравился. Я считала тебя ужасным.

– И все же, – он схватил ее за руку и обвил вокруг своей шеи, – ты продолжала любоваться мной.

– Ну… – Эванджелина обхватила его за шею второй рукой и снова запустила пальцы в волосы. Ей очень нравилось перебирать его шелковистые пряди. – Может, ты мне и не нравился, но я не могу не признать, что ты всегда был поразительно красив.

Она нежно потянула его к себе, пока Джекс не опустил голову и не прильнул губами к ее губам.

На мгновение все снова стало идеально.

Джекс вернул себе сердце. Эванджелина вернула себе Джекса. Они любили друг друга. Это было все, чего она когда-либо желала. Ее желанное «долго и счастливо».

Но проблема с «долго и счастливо» заключалась в том, что это скорее мечта, чем реальность. Мечта, которая остается с тобой даже после того, как рассказчик закончит сказку. Но настоящие истории никогда не кончаются. И казалось, история Эванджелины и Джекса тоже еще не закончилась.

Зеленые и золотые листья на дереве-фениксе вновь тревожно зашелестели. Они трепетали на ветвях так неистово, гораздо громче, чем в тот момент, когда Эванджелина впервые ступила на поляну. Все дерево словно дрожало. Тряслось. Боялось.

Затем раздались аплодисменты.

Три громких хлопка, за которыми последовал мрачный голос:

– Какое захватывающее представление!

Эванджелина отпрянула от губ Джекса и увидела Аполлона. Он стоял неподалеку от них, широко расставив ноги и высоко подняв голову.

Закончив хлопать, Аполлон широко усмехнулся.

– Вы двое знаете, как произвести фурор. Так романтично и саморазрушительно. Не хватает только грандиозного финала. – Его улыбка стала еще шире. Она оказалась настолько ужасной, что Эванджелина подумала, что отныне улыбки всех принцев будут вызывать у нее безотчетный страх. – Но, думаю, я смогу помочь с этим.

Он протянул руку к дереву-фениксу и сорвал золотой лист.

Раздался треск.

Посыпались искры.

– Эванджелина, беги! – Джекс столкнул ее со своих коленей как раз в тот момент, когда дерево охватило пламя. Все вокруг залило ослепительным, нестерпимо ярким и белым светом. Он поглотил удивительное дерево за считаные секунды. Ствол, ветви, листья – все было объято пламенем.

Эванджелина бежала изо всех сил.

Приказывала себе не оборачиваться.

Но где Джекс? Почему он не следовал за ней?

Дым становился все гуще, а пламя разгоралось все жарче. Эванджелина всего на секунду остановилась и быстро обернулась.

– Джекс! – Но дыма было так много, что она ничего не могла разглядеть. – Джекс! – Она рванула обратно.

– О нет, не так быстро! – Аполлон резко схватил ее сзади за талию и дернул на себя.

– Нет! – закричала Эванджелина. Она попыталась вырваться, но Аполлон был намного крупнее ее. – Джекс…

– Прекрати сопротивляться. – Аполлон грубо поднял ее и перекинул через плечо, одной рукой крепко зафиксировав ноги. – Я пытаюсь спасти тебя, Эванджелина!

– Нет! Это все ты виноват!

Она била его кулаками по спине, а ногами – по груди.

– Джекс! – вновь в отчаянии выкрикнула Эванджелина. На мгновение она перестала сопротивляться, чтобы поднять голову и посмотреть, не пробился ли он сквозь огонь, не пришел ли спасти ее.

Но она не видела ничего, кроме пламени и дыма.

44. Аполлон

Эванджелина продолжала кричать и колотить Аполлона с такой силой, что наверняка оставляла на его коже синяки. Но он почти не чувствовал ее ударов.

Она снова выбрала Джекса.

Она снова ошиблась.

Аполлон пытался спасти ее, пытался защитить, но его усилий снова оказалось недостаточно. Теперь он видел. Заклятие, которое Джекс наложил на нее, не под силу снять обычному человеку. Как жаль, что Аполлон не мог остаться простым смертным и при этом спасти Эванджелину.

Путь до арки, которая привела его на поляну с деревом-фениксом, не занял много времени. Аполлон не видел, чтобы Джекс преследовал их или выбрался из огня, но у него хватало здравого смысла не надеяться, что он мертв.

Впрочем, не имело значения, жив ли Джекс. Аполлон знал, что Джекс не сможет самостоятельно воспользоваться аркой, а значит, не заберет у него Эванджелину. Не в этот раз.

При этой мысли тело Аполлона пронзила боль.

Ему захотелось сорвать с ее запястья этот проклятый защитный браслет.

Но сейчас Аполлон ожидал почувствовать боль. Он привык к ней, он постоянно испытывал ее под влиянием проклятия Лучника. Но эта боль была гораздо сильнее.

Проходя через арку, он споткнулся и едва не уронил Эванджелину.

– Отпусти меня! – закричала она. – Прошу! Пожалуйста, я должна вернуться. – Она продолжала плакать и умолять его. – Если я тебе небезразлична, то отпусти меня!

Наконец Аполлон опустил ее на землю. Она попыталась отползти, но он превосходил ее и по силам, и по размерам. Схватил ее за лодыжку и дернул на себя так сильно, что она упала на живот. Охватившая все тело боль почти ослепила его. Но одного рывка хватило, чтобы повалить ее на землю. Потом Аполлон навалился на нее, чтобы удержать на месте, и потянулся к кандалам, прикрепленным к поясу.

– Нет!

– Успокойся, дорогая. – Он сковал ей руки за спиной.

– Не делай этого! – выкрикнула Эванджелина и задергалась, яростно пиная его. Один раз она попала ему в плечо, но потом Аполлон схватил ее ноги и перевязал обе лодыжки.

Закончив с ней, он тут же отшатнулся. Боль стала почти невыносимой. Аполлон согнулся пополам у входа в туннель, куда он принес Эванджелину, и некоторое время его мучительно рвало.

Он подумывал оставить ее здесь. Он сомневался, что сможет выдержать еще больше боли. И даже не был уверен, что присутствие Эванджелины так уж необходимо для того, что он задумал.

Но он все еще любил ее. Он смотрел на ее связанное тело, на розовые волосы, прилипшие к щекам, и заплаканное лицо. Эванджелина предала его и разбила ему сердце, но если ей оставалось жить всего несколько минут, он хотел, чтобы они провели их вместе.

– Не волнуйся, милая, скоро все закончится, – прошептал он.

Затем снова подхватил ее на руки и вошел в туннель.

45. Джекс

Джекс видел один лишь дым. Густой и серый, обжигающий глаза и горло. Но он должен был найти Эванджелину.

– Джекс! Помоги мне! Джекс! – Он слышал ее голос, испуганный и едва различимый. Она никогда раньше не звучала так тихо.

После первых нескольких криков Джекс даже перестал узнавать его.

Сначала ее хриплый голос раздавался словно повсюду, подобно окутывающему поляну дыму. Она выкрикивала его имя, звала на помощь. Но потом, куда бы он ни пошел, Эванджелина звучала все дальше и дальше.

– Джекс!

– Я иду, Лисичка!

Пот стекал по шее, пока он бежал сквозь обжигающий дым.

– Джекс… сюда… – Возглас оборвался, сменившись приступом кашля.

Но в этот раз ее голос звучал совсем рядом.

Он помчался в сторону звука, удаляясь прочь и от горящего дерева, и от дыма.

Воздух все еще был густым от гари, но пепел и дым немного рассеялись. Джекс разглядел на поляне дерево, отчего-то не охваченное пламенем. Обычный дуб, к стволу которого прислонилась девушка с фиолетовыми волосами. Одна ее рука лежала на подоле мерцающего платья, а другую она поднесла ко рту, притворно закашлявшись.

Аврора.

Не Эванджелина.

– Полагаю, ты не меня ожидал увидеть? – елейно спросила Аврора.

Джекс ненавидел звук ее голоса. Он и раньше не любил его, а теперь ему хотелось схватить этот голос и швырнуть прямиком в пламя горящего дерева-феникса позади них.

– Где она? – прорычал Джекс.

Аврора надула губы.

– С чего ты взял, что мне это известно?

Джекс медленно сжал и разжал кулаки. Он всегда пытался быть милым с ней, поскольку она была близнецом Кастора. Но сколько раз ему приходилось заставлять себя? Сколько раз он оправдывал Аврору тем, кем она была? Как часто уговаривал себя, что она не опасна, потому что у нее есть то, что нужно ему? Он знал, что это не Аврора подожгла дерево-феникс, но именно она заманила его подальше от Эванджелины. И независимо от того, известно ей местоположение Эванджелины или нет, он хотел причинить Авроре боль – страшную боль.

– Я дам тебе еще один шанс, – прорычал Джекс и резко схватил Аврору за горло. – Где Эванджелина?

Аврора упрямо поджала губы.

– Хочешь умереть? – Джекс сильнее сдавил пальцы. – Ты этого хочешь, Аврора? Потому что я едва сдерживаюсь.

– Ты не убьешь меня, – сказала она. – Насколько мне известно, удушение не в твоем стиле. Тебе придется поцеловать меня, а я не думаю, что твоей драгоценной Эванджелине это понравится.

– Я всегда могу сделать исключение. – Джекс снова надавил на ее горло. – Просто скажи мне, где она.

Аврора фыркнула. В ее глазах стояли слезы, но Джекс подозревал, что они были такими же притворными, как и кашель.

– Почему ты выбрал ее? – спросила Аврора. – Я все пытаюсь разгадать это, но, хоть убей, не понимаю, чем она так очаровала тебя. Она красивее меня? В этом причина?

– Неужели ты настолько мелочна?

– Да.

– И еще удивляешься, почему я тебя не люблю.

Аврора вздрогнула, и в этот раз слеза, выскользнувшая из уголка ее глаза, была настоящей.

– Ты никогда не спасешь ее, Джекс из Лощины. Аполлон отвел ее к Древу Душ.

46. Эванджелина

Эванджелина всеми силами старалась высвободить руки из железных кандалов, в которые Аполлон заковал ее. Она пыталась содрать кожу на запястьях. Всего лишь капля крови помогла бы открыть замок. И тогда она смогла бы вернуться к Джексу.

Впрочем, Эванджелина опасалась, что переживать нужно не только о Джексе.

Аполлон с помощью арки перенес их двоих в незнакомое ей место. Огромная пещера, освещенная дорожками красно-оранжевого огня, чем-то напоминала логово вампиров, залитое кровью и наполненное жестокой, карающей магией.

Некоторое время Аполлон нес ее на руках, но потом, когда она снова начала отчаянно извиваться, перекинул ее через плечо, словно мешок с провизией, не давая ей как следует разглядеть новое место.

Эванджелина увидела лишь какое-то дерево. Самое огромное дерево, какое ей когда-либо доводилось видеть. Жуткое и пугающее, с кривыми ветвями и искаженными лицами, вырезанными в стволе, и… Неужели она услышала биение сердца?

Тук. Тук. Тук.

Это совершенно точно было сердце. Эванджелина почувствовала его пульсацию, когда Аполлон опустил ее на землю, словно жертву, перед ужасным деревом.

– Аполлон, прошу, не делай этого! – Она отчаянно боролась с оковами на запястьях. – Пожалуйста, отпусти меня! – умоляла она. – Я…

Она пыталась сказать, что сожалеет. Сейчас это было бы самым разумным решением. Но она не смогла заставить себя извиниться за то, что поцеловала Джекса.

Вместо этого Эванджелина стиснула зубы и впилась взглядом в Аполлона.

– Неужели твоя гордость настолько уязвлена, что ты готов убить меня из-за поцелуя?

– Это не то, что я делаю, – процедил он, стирая пот со лба. – Я хотел, чтобы мы всегда были вместе, чтобы мое наследие стало и твоим тоже. Я собирался сделать тебя своей королевой, Эванджелина.

– Теперь ты передумал и решил избавиться от меня?

– Все не так… Я не хочу тебя убивать. И не стал бы этого делать, будь у меня другой выход – но его нет. Пока я остаюсь обычным человеком, я не могу защитить тебя, но у меня не получится и сохранить тебя, и стать кем-то большим. – Он опустился на колени и погладил ее щеку пальцами. – Это самый трудный выбор, который мне когда-либо приходилось делать. Ты – любовь всей моей жизни, Эванджелина, и я буду безумно по тебе скучать.

Аполлон медленно склонился к ее лицу и оставил на губах Эванджелины последний поцелуй.

47. Джекс

Джекс думал, что нет ничего хуже смерти Эванджелины у него на руках. Но это было не так. Она связанная лежала на земле перед деревом, а мерзавец, отнявший у нее воспоминания, тянулся к ее губам.

– Убери от нее руки, сукин ты сын!

Джекс стремительно пересек пещеру и врезал Аполлону по лицу. Затем ударил еще раз и еще. Он бил его до тех пор, пока не перестал чувствовать кулак, пока не сломал Аполлону кости. Из носа принца хлынула кровь, обгрызгав щеки Джекса.

Конечно, проще всего было бы перерезать мерзавцу горло, но сначала Джекс хотел причинить ему боль.

– Я убью тебя! – Джекс снова замахнулся и обрушил на лицо Аполлона еще несколько ударов.

– Остановите его! – выкрикнул кто-то. По пещере загрохотали шаги.

Внезапно Джекс почувствовал на плечах тяжелые руки, облаченные в перчатки. Он попытался стряхнуть их, попытался воспользоваться своей силой, чтобы заставить их остановиться. Но либо он совсем обессилел, либо эти стражники были не просто людьми.

– Отпустите меня! – Джекс отчаянно задергался, когда нападавшие потащили его прочь от принца.

Только это были вовсе не стражники Аполлона, как он сначала предположил. Он знал этих людей. Они были похожи на Дейна и Лисандра Доблестных, старших братьев Кастора.

– Уберите от меня руки! Это не ваша битва.

Дейн, самый здравомыслящий из братьев Кастора, что-то пробормотал, но Джекс ничего не расслышал из-за шума крови в ушах и криков Эванджелины, которая все еще лежала связанная на земле.

– Почему вы держите меня, а не помогаете ей? – закричал Джекс.

И тут он увидел Вульфрика.

Впервые с той ночи в Доблести. Но сегодня он выглядел так, словно собрался на битву: ножи прикреплены к ремням на плечах, по бокам пристегнуты два меча, а за спиной – еще одно оружие.

Вульфрик разговаривал с Аполлоном. Джекс ждал, что он пронзит мерзавца одним из своих ножей, а затем снимет оковы с Эванджелины. Но все в этой пещере, казалось, лишились рассудка. Вместо того чтобы заколоть его, Вульфрик похлопал принца по плечу и протянул платок. После этого направился к Джексу и своим сыновьям, даже не взглянув на Эванджелину.

– Да что с вами всеми не так! – взревел Джекс.

Вульфрик одарил его мрачным взглядом и провел рукой по бороде.

– Прости, сынок. Но я не позволю тебе приблизиться к ней.

– Ты меня не остановишь, – прорычал Джекс. Он снова попытался сбросить руки Дейна и Лисандра с плеч, но Доблести оказались гораздо сильнее, чем он помнил.

– Она его жена, – сказал Вульфрик, словно это все объясняло.

– Он собирается принести ее в жертву дереву! – выкрикнул Джекс.

Аполлон выглядел едва живым. Его лицо было залито кровью и почти не узнаваемо из-за ударов, которые ему нанес Джекс. Но он все еще стоял на ногах и держался за меч.

А Вульфрик по-прежнему ничего не предпринимал. Джексу не всегда нравился Вульфрик Доблестный, но он его уважал. Во всяком случае, Вульфрик верил в честь и справедливость, во все то, о чем он говорил в своих тостах.

– Дело в том, что я беглый преступник? – спросил Джекс, глядя на Вульфрика. – Все эти истории обо мне – ложь. Я не крал воспоминания Эванджелины – это сделал Аполлон!

– Мне нет до этого никакого дела, – проворчал Вульфрик. – Я поступаю так, потому что это правильно.

– Неправда, и ты это знаешь, – крикнул Джекс.

Эванджелина, лежавшая на земле, все еще отчаянно пыталась избавиться от оков. Когда она подняла голову и встретилась с Джексом взглядами, по ее щекам непрерывным потоком текли слезы. Но ее глаза сияли. Даже сейчас, в этом бедственном положении, она выглядела невероятно красивой. Ее губы не шевелились, но он услышал ее голос в своей голове:

– Все будет хорошо.

Но хорошо уже не будет.

Если Джекс снова потеряет ее, то уже ничего никогда не будет хорошо.

48. Эванджелина

Эванджелина не оставляла попыток содрать кожу о кандалы, сковывающие ее запястья. Ей требовалась всего лишь одна капля крови. Она должна была спасти себя и Джекса – ей не хотелось даже думать о том, что с ним случится, если она не освободится.

Их история не могла закончиться вот так.

Джекс однажды сказал ей, что у героев не бывает счастливого конца. Но это не значит, что они должны были уступить его злодеям.

Аполлон едва держался на ногах после того, как Джекс избил его. Нос принца был сломан и кровоточил. Один глаз заплыл и почти не открывался. Но ему все равно удалось поднять меч высоко над головой.

Лезвие блеснуло в лунном свете.

Земля под ногами запульсировала быстрее. Крошечные камешки отскакивали от земли и ударяли Эванджелину по щекам. Тревожное сердцебиение дерева участилось. Тук-тук-тук.

Эванджелина затаила дыхание. Если Аполлон обрушит на нее свой меч, но не убьет, то она сможет воспользоваться кровью, чтобы наконец-то освободиться от оков.

– Лисичка! – Джекс пытался вырваться из хватки двух братьев, крича и проклиная всех в пещере. – Лисичка, прости меня. – Его измученный голос эхом разнесся высоко под сводами.

Услышав, настолько надломленно он звучит, Эванджелина расплакалась еще сильнее, хотя и так уже заливалась слезами. Она хотела сказать ему, что не надо извиняться, хотела еще раз пообещать, что все будет хорошо, но на всякий случай сказала:

– Я люблю тебя!

– Умолкни! – закричал Аполлон и взмахнул мечом. Клинок со свистом рассек воздух.

Но он не тронул ее. Аполлон лишь перерубил одну из багровых веток дерева, из которой мгновенно хлынула кровь.

Эванджелина никогда раньше не видела ничего более ужасного. Она ожидала, что дерево вот-вот закричит от боли, но оно, казалось, лишь еще больше ожило, когда из него полилась кровь. Ствол приобрел оттенок раскрасневшейся кожи, а затем растянулся вширь, словно к чему-то готовился.

– Прощай, любовь моя, – прошептал Аполлон и приник губами к кровоточащей ветви.

Зрелище было поистине жутким. Кровь заливала губы и подбородок Аполлона, пока он все пил и пил. Он слегка поперхнулся, а потом наконец отстранился, повернулся и растянул окровавленные губы в жуткой улыбке, обнажая окрашенные в алый зубы.

В остальном он был само совершенство.

Аполлон должен был выглядеть ужасно. Но он изменился. Сиял так, как иногда сияла кожа Джекса. Нос его больше не был сломан, а с век сошел отек. Глаза стали золотистыми и такими же яркими, как звезды над головой.

– Я чувствую себя богом, – сказал он, усмехнувшись.

Земля под ногами пульсировала все быстрее и сильнее. И мощь эта потрясла Эванджелину. Грязь прилипла к ее щекам, когда она немного откатилась от чудовищного дерева.

Снова подняв голову, она увидела, как Аполлон оступился. Он быстро выпрямился, но потом снова споткнулся, пытаясь отойти от дерева. Эванджелина наблюдала, как его сияющая кожа становится серой, а красивое лицо искажается в жуткой гримасе.

– Что происходит? – Аполлон скривился от боли и обвиняюще посмотрел на Вульфрика.

– Я предупреждал тебя, – сказал Вульфрик. – Я говорил, что если ты дорожишь своей жизнью, то забудешь об этом древе.

Аполлон внезапно рухнул на колени и уперся одной рукой в землю, словно пытаясь найти опору.

– Ты сказал, что оно отнимет жизнь у человека, которого я люблю больше всего на свете.

– Так и есть, – ответил Вульфрик. – И оно забирает твою.

Дрожь усилилась. В воздух взметнулось еще больше камней и грязи, а из земли вырвались длинные, похожие на пальцы корни.

– Остановитесь! – закричал Аполлон. Ветви дерева окружили его, словно заключая в клетку. – Нет! Это неправильно. Ты не должно забирать меня.

Эванджелина смотрела, как он отчаянно размахивает мечом перед собой. Из глаз Аполлона потекли слезы, когда он снова замахнулся, но острие зацепилось за кору одной из веток. Древо тут же отбросило в сторону оружие, которое со звоном приземлилось рядом с Эванджелиной.

Запертые в стволе лица исказились. Их губы скривились. Глаза расширились, когда ветви еще плотнее сомкнулись вокруг Аполлона и потащили того к дереву.

Аполлон вцепился пальцами в кору и прокричал:

– Ты должно забрать ее, а не меня!

Эванджелина никогда не видела ничего столь ужасного. Она наблюдала, как ствол раздвигается, словно пасть, готовая поглотить принца.

Аполлон издал испуганный возглас, похожий не то на детский плач, не то на стон раненого зверя.

Эванджелина зажмурилась, но заглушить жуткие крики не смогла.

– Нет! – закричал Аполлон. – Пожалуйста, не надо…

Его последние слова оборвались.

Наступила тишина.

Повсюду.

Абсолютная тишина заполнила пещеру так же, как совсем недавно ее наполняли крики Аполлона.

Ни визга.

Ни стонов.

Ни тянущихся к жертве ветвей.

Ни тревожной пульсации.

Ни биения сердца.

Эванджелина с опаской открыла глаза. Древо Душ выглядело как и прежде. Вот только теперь внутри ствола появилось новое, искаженное от ужаса лицо.

49. Эванджелина

На этом история могла бы и закончиться: злодей повержен, а пара влюбленных получает свое «долго и счастливо».

К сожалению, битва не прекратилась просто потому, что Аполлон навеки застрял внутри ствола дерева. Джекс все еще был в ярости. И когда сыновья Вульфрика Доблестного наконец-то отпустили его, он вновь бросился в драку, сыпля жуткими проклятиями. Слова эхом разносились по залитой лунным светом пещере, кулаки впечатывались в лица, а одежда трещала по швам от стальной хватки.

После первого же удара Эванджелина закричала, призывая мужчин остановиться, но ее, похоже, никто не услышал. Она понимала, что если не придумает быстрый способ остановить их, то драка перерастет в кровавое побоище.

Отброшенный меч Аполлона лежал не так далеко. Перекатившись по каменистой земле, Эванджелина уколола палец о лезвие, а затем с помощью крови освободилась от оков.

– Хватит! – закричала она, вскакивая на ноги и бросаясь в бой.

Двое сыновей Вульфрика Доблестного сражались с Джексом; у них были разбиты носы, а лица представляли собой кровавое месиво. Вульфрик, казалось, единственный не обращал внимания на драку. Он внимательно осматривал дерево или, быть может, разговаривал с ним. Эванджелина лишь мельком взглянула на него, а потом прыгнула между тремя драчунами и прокричала:

– Немедленно прекратите это безумие!

Первым застыл Джекс, а за ним последовал и один из сыновей Вульфрика. Другой, более рослый из них, в последний раз ударил Джекса кулаком в живот, словно не смог удержаться. Но Эванджелина заподозрила, что он из тех, кому всегда нужно оставить за собой последний удар.

Джекс со стоном повалился на землю.

Эванджелина бросилась к нему.

– Ты в порядке?

– Да. – Он выпрямился и обхватил ее за плечи в защитном жесте. – Убью этих двоих позже.

– Удачи тебе, – сказал более крупный Доблестный, тот, который нанес Джексу последний удар. Он снял темно-серую рубашку через голову и приложил ткань к разбитому носу.

– Это Дейн, – пробурчал Джекс.

Эванджелине потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить, откуда она знает это имя. Дейн. ЛаЛа несколько раз упоминала его. Дейн был ее драконом – человеком, способным менять личины. Эванджелина никогда не пыталась представить его, но почему-то не думала, что он окажется таким грубияном, оставляющим за собой последний удар.

Второй брат – обладатель смуглой, золотистой, почти светящейся кожи – казался немного приятнее.

– Ничего личного, Джекс. Мы просто исполняли просьбу отца.

Джекс крепче обнял Эванджелину и бросил сердитый взгляд на Вульфрика, который только что присоединился к ним.

– А ты не мог найти более простой способ избавиться от принца? – спросил Джекс. – Например, пронзить ему брюхо мечом или отрубить голову?

Услышав об отрубании головы, трое Доблестей поморщились.

Джекс усмехнулся.

На самом деле никто никогда не отрубал Доблестям головы, но они наверняка слышали эту историю и, вероятно, видели их безголовые статуи в гавани Валорфелла.

– Мне очень жаль, что тебе пришлось все это пережить, – обратился Вульфрик к Эванджелине. В его взгляде отражалось искреннее раскаяние, но что-то в его словах, в том, как он произнес «пришлось это пережить», заставило ее подумать о том, что он вовсе не сожалеет.

У Эванджелины сложилось впечатление, что Вульфрик верит, что поступил правильно, что его поступок был важнее, чем боль или ужас, с которыми ей пришлось столкнуться. Затем он рассказал историю этого ужасного древа. О том, как посадил его, не зная, что оно из себя представляет на самом деле, и как Аполлон узнал о нем и начал проявлять интерес. Вульфрик сказал Эванджелине и Джексу, что дважды предупреждал принца. Эванджелина поверила его словам, но не тому, что Вульфрик Доблестный хоть немного сожалеет о том, что принц не прислушался к его предостережениям.

– Что теперь? Собираешься вернуть королевство? – спросил Джекс.

Вульфрик рассмеялся.

– Мне не нужно ничего возвращать. Север всегда был моим. – Он, насвистывая, направился к выходу из пещеры. – Пойдемте, сыновья, – позвал он через плечо. – Нам нужно найти вашу сестру.

Братья переглянулись, и Эванджелина подумала, что они не хотят сопровождать отца в очередном походе. Не то чтобы она винила их. Она и сама не горела желанием искать Аврору.

– Как думаешь, что они с ней сделают? – спросила Эванджелина, как только Доблести ушли.

– Вряд ли они ее найдут, – ответил Джекс. – Эти двое не хотят гоняться за сестрой и сдадутся уже через пару дней. А Вульфрик слишком горд, чтобы позволить кому-то вне их семьи узнать, что его дочь – чудовище.

«Совсем как Кастор», – подумала Эванджелина, но не стала произносить этого вслух. На самом деле Кастор ей немного нравился. Но она больше не хотела говорить о Доблестях. Она не сомневалась, что это не последняя их встреча. Теперь, когда Аполлона не стало, ее титул принцессы более ничего не значил. И если Вульфрику Доблестному нужно королевство, пусть его забирает. Главное, что у нее есть Джекс.

Джекс тихо рассмеялся, и Эванджелина заподозрила, что он услышал ее мысли.

Она повернулась и внимательно осмотрела его. Под левым глазом наливался пурпурно-синий синяк, губа была рассечена, а одежда разорвана. Все пуговицы на рубашке отсутствовали, а левый рукав и вовсе свисал с плеча.

И все равно он выглядел так же прекрасно, как и всегда.

Его вид напомнил ей об их первой встрече, когда он сидел в глубине своей церкви и рвал на себе одежду. Только сейчас Джекс улыбался.

Когда они неспешно двинулись к выходу из туннеля, Эванджелина увидела, как его губы изогнулись в дерзкой усмешке.

– Куда мы идем? – спросила она.

На его щеке чуть ниже пореза появилась ее любимая ямочка.

– Куда захочешь, Лисичка.

Эпилог

Печально известное проклятие, наложенное на все сказки Великолепного Севера, наблюдало, как несчастные влюбленные, которые отныне не были несчастными, выходят из древней пещеры.

Проклятие почувствовало облегчение от того, что они наконец-то покинули ужасное место. Ему никогда не нравилась мрачная пещера, а мерзкое древо, росшее внутри, оно и вовсе на дух не выносило. Проклятие воспламеняло все истории, в которых упоминалось проклятое дерево, чтобы предостеречь смертных, но некоторые люди ужасно глупы.

Проклятие радовалось, что человеческой девушке и ее спутнику, не совсем человеку, хватило ума уйти от дерева. Проклятие полагало, что теперь пара проживет долгую и счастливую жизнь. И обычно на этом моменте проклятие переставало следить за героями.

«Долго и счастливо» не вызывало у проклятия особого интереса. Из такого не получалось запоминающихся историй, поэтому ему нечего было делать, если только оно не собиралось разрушить блаженную концовку. Сейчас оно не хотело этого делать. Но хотело узнать ответ на один-единственный вопрос, который все еще оставался нерешенным.

И вот проклятие наблюдало за тем, как раненый не совсем человеческий молодой мужчина обнимает за плечи девушку, которую когда-то воскресил из мертвых.

Проклятие в самом деле надеялось, что пара будет жить долго и счастливо. Оно сомневалось, заслуживает ли этого молодой мужчина, который был не совсем человеком, но девушка с золотисто-розовыми волосами точно заслужила.

Она с обожанием смотрела на своего не совсем человеческого спутника, не обращая внимания на его синяки, порезы и запекшуюся кровь на лице.

– У меня остался один вопрос, – сказала она.

Если бы проклятие историй умело дышать, оно бы, возможно, затаило дыхание.

Оно увидело, как не совсем человеческий молодой мужчина оскорбленно приподнял бровь.

– Всего один?

– Нет, на самом деле их гораздо больше. – Она нервно прикусила губу.

Что-то изменилось в глазах не совсем человеческого юноши. Он выглядел так, словно тоже желал обхватить ее губу зубами.

– Можешь спрашивать меня о чем угодно, Лисичка.

– Замечательно! – Ее губы растянулись в сладчайшей улыбке. – Расскажи мне о яблоках.

– Следующий вопрос.

– Но ты сказал, что я могу спрашивать о чем угодно!

Взгляд не совсем человеческого юноши стал дразнящим, а в глазах появились серебристые искорки.

– Я не обещал ответить.

Девушка надула губы.

Не совсем человек протянул руку и нежно провел пальцами по ее нижней губе.

– Это уже не имеет значения, – тихо сказал он. – Они мне больше не нужны.

Ресницы девушки затрепетали.

Не совсем человеческий юноша наклонился ближе…

И проклятие историй Севера перестало за ними наблюдать. Пришло время оставить пару влюбленных в покое и позволить им наслаждаться своим «долго и счастливо».

На Великолепном Севере зарождались и другие истории.

Благодарности

Я всегда волнуюсь, когда пишу благодарности. Боюсь, что слова не смогут в полной мере передать, насколько я признательна замечательным людям, появившимся в моей жизни. Эта книга далась мне непросто, и я не смогла бы справиться с ее написанием в одиночку.

Я благодарю Бога за то, что даровал мне силы, поскольку то, что я закончила писать эту историю, можно считать настоящим чудом.

Сара Барли, ты – часть этого самого чуда, которое помогло мне закончить эту книгу, и ты невероятна. Огромное спасибо тебе за все звонки, правки и столь необходимую мне поддержку. Без тебя я бы никогда не написала эту книгу.

Я так благодарна, что у моих книг есть чудесный дом в американском издательстве Macmillan, и я бесконечно благодарна всем фантастическим людям, которые там работают, а также невероятной команде Flatiron Books. Боб Миллер, Меган Линч, Малати Чавали, Нэнси Трипук, Марис Тасака, Кэт Кенни, Марлена Биттер, Сидни Джон, Донна Нетцель, Фрэнсис Сэйерс, Эмили Уолтерс, Кит Хейс, Келли Гейтсман, Луис Грилли, Эрин Гордон и все сотрудники Macmillan Audio, Macmillan Library и Macmillan Sales – спасибо вам огромное.

Я счастлива, что мои истории нашли замечательный дом и в Великобритании, в издательстве Hodder & Stoughton. Кимберли Аткинс, работать с вами – мечта. Спасибо за внимание к моим историям и за все профессиональные правки.

Выражаю также большую благодарность всем замечательным художникам, которые работали над обложками, картами и альтернативными вариантами обложек не только для этой книги, но и для всего цикла. Также хочу сказать спасибо Лидии Блэгден, Эрин Фитсиммонс, Вирджинии Аллин и Сэлли Фэм.

Благодарю Ребекку Солер за то, как чудесно ты озвучила персонажей в аудиокниге, и за захватывающее повествование.

Без моих друзей эта книга стала бы настоящей катастрофой – я так благодарна вам за поддержку и любовь, за ваши вопросы и за то, что всякий раз, когда я принимала неверное решение для сюжета, вы неизменно давали мне знать. Благодарю Стейси Ли, Кристин Дуайер, Изабель Ибаньес, Анису де Гомери, Дженни Лундквист, Кристен Уильямс, Брэнди Раскика, Джей Элль и Керри Манискалко. И отдельное огромное спасибо Мэри Э. Пирсон за то, что она стала первой читательницей этой книги – я очень благодарна тебе за все советы.

Огромное спасибо моему замечательному агенту Дженни Бент и всем сотрудникам агентства Bent Agency. Я очень благодарна вам за всю работу, которую вы неустанно выполняли от моего имени.

Мое сердце преисполнено любви к моей семье. Прошедший год выдался невероятно тяжелым, и я благодарна моим близким за их любовь, помощь и просто за то, что они все такие замечательные. Спасибо вам, мама и папа, Эллисон и Мэтт – я люблю вас так сильно, что не передать словами.

И наконец, спасибо вам, дорогие читатели. Я счастлива, что за последний год этот цикл завоевал вашу искреннюю любовь. Благодарю вас за фотографии, видео и все ваши добрые слова. Я постоянно получаю сообщения, которые начинаются словами: «Сомневаюсь, что вы когда-нибудь это прочтете…», но я вижу все ваши послания! Я не могу ответить каждому, но хочу, чтобы вы знали: я читаю все ваши письма и благодарю вас от всего сердца!

Спасибо за выбор нашего издательства!

Поделитесь мнением о только что прочитанной книге.

Об авторе

Стефани Гарбер – автор бестселлеров № 1 по версии New York Times, международных бестселлеров «Однажды разбитое сердце», «Баллада о проклятой любви» и трилогии «Караваль». Ее книги переведены на тридцать языков.