Занимательное ботоводство

Мертвый город

Половина почти целиком заполненной аудитории — здесь собрался целый курс — подавленно уставилась пустыми взглядами куда-то вниз. Другая половина, преисполненная самыми разными, весьма яркими эмоциями, смотрела на преподавателя и декана художественного факультета. В этой части аудитории находился и Максим Филатов.

Только что им объявили о том, что все сданные ранее курсовые работы и их оценки будут аннулированы с последующей необходимостью полной пересдачи. Учитывая, что до зачётов оставались считанные дни, а там уже на носу новогодние праздники и сопутствующая им суета, сессия — это был нокаутирующий удар.

Когда ты учишься в «художке», списать курсовую не так уж и просто. Куда проще, во всех смыслах, сделать её по заданным требованиям и без обмана. Впрочем, всё равно регулярно находились те, кто списывал, и значительно реже — те, кто попадался на этом.

Но в этот раз случилась форменная катастрофа. Катаклизм, исход которого не могли предвидеть даже непосредственные виновники. Трио олухов не просто сдали неоригинальные работы, они дали взятку преподавателю, закрывшему на это глаза, и самое худшее — все они попались. Скандал, разразившийся после, напоминал сильнейший ураган. Всех причастных отчислили, либо уволили. Остальной же курс понёс коллективную ответственность в виде необходимости пересдавать курсовую заново. До децимации дело не дошло исключительно в силу отсутствия соответствующих законодательных норм — иначе, если судить по настроениям деканата и ректората, произошла бы и она.

Это не было катастрофой конкретно для Максима Филатова. Но он, помогавший многим с курсовой, понимал, в настолько щекотливом положении оказались некоторые его одногруппники.

Наконец, публичные унижения окончились, и собравшихся, окинув строгим взором напоследок, отпустили по домам. Расходиться, правда, никто особенно не спешил. Даже самые далёкие от учёбы лентяи остались, чтобы обсудить, что делать дальше. Как-то так само собой вышло, что центр обсуждения расположился именно рядом с Максимом.

— Надо идти жаловаться!

— Кому? Декану? Так он ещё никуда не ушёл — вон стоит.

— Ректору или проректору!

Повисла отдающая ехидством тишина. То, что такого рода жалобы «через голову» не сработают, понимал даже тот, кто это предложил. Преподавательский состав от практикантов и до самого ректора держался монолитной глыбой. Если решение об обнулении результатов целого курса и было принято — приняли его именно что на самом верху.

— А если поменяемся работами?

— Работы уже внесены в реестр!

— Их же никто не зачёл!

— Зачли, но результат аннулировали. Нам подложили большую свинью, если вы ещё не поняли. Работы в реестре, но с нулевой оценкой, что означает…

Максим Филатов поднял голову на говорившую девушку. Она особенно нравилась ему в такие моменты, но в данном случае его переполняли весьма противоречивые эмоции по поводу сказанного.

Конечно, кто-то мог и не понимать таких банальностей, но Максим сильно сомневался, что таковые есть среди присутствующих. С реестром уже сданных работ, сильно осложнявшим задачу по сдаче из года в год одной и той же работы, все они сталкивались и ранее. Многие не понаслышке знали, что это такое и как работает. Люди скорее отказывались принимать происходящее. В данной ситуации требовалось не подчеркивать негатив — его и так было через край, — а предложить хоть какой-нибудь выход, некий план.

Однако подробное перечисление всех деталей произошедшего, включая последствия, подошло к концу, а никаких предложений так и не было озвучено. Максим Филатов даже специально, с неким намёком посмотрел на закончившую говорить девушку, но встретил лишь непонимание и даже как будто осуждение.

«Мы с тобой прорвёмся — остальные пускай спасаются сами», — прозвучал у него в голове её голос. Здесь и сейчас она бы такого никогда не сказала, но вот наедине, пару часов спустя…

— Надо прямо сейчас пойти и получить новые задания. Всем вместе, чтобы показать, что мы сообща готовы работать. А завтра опять пойдём топтать ковры галереи…

Всё озвученное не было каким-то недоступным для понимания планом, находящимся за пределами мышления простых смертных. Каждый присутствующий, так или иначе, что-то бы такое начал делать и сам, если, конечно, не хотел быть отчисленным. Вот только действуя поодиночке, разобщённо был немалый риск столкнуться с предвзятостью и недоброжелательностью новоназначенного преподавателя.

В этот раз Максим Филатов даже не стал смотреть на девушку, боясь увидеть выражение её лица. Лишь мельком, украдкой глянул, когда они двинулись в путь. Увиденное его нисколько не удивило.

Мёртвым Нокс казался не только издали. По мере приближения ситуация отнюдь не менялась в лучшую сторону, даже несмотря на исчезновение доставучего тумана. Вокруг путников не расцвели внезапно прогрузившиеся текстуры райских садов, не забренчала лютня, с лёгким, крайне приставучим мотивом, а небо не окрасилось в пастельно-голубой цвет. Предместья, в обычных городах населённые не менее, а порой даже более густо, в случае с Ноксом оказались серы, мрачны и заброшены. Причём значительную их часть бросили задолго до того, как началась блокада.

На путников безучастно взирали пустые провалы окон, покосившиеся заборы, выцветшая краска на стенах и крышах, недостроенные дома и поскрипывавшие на ветру двери. Фермы, амбары, конюшни, склады, бараки и лавки — всё было брошено. Каждая постройка, вплоть до самого захудалого сарая, словно замерла в немом вопросе: «Зачем? Зачем вы бросили нас? Чем мы это заслужили?». Ответ на него был простым и грустным.

Здесь присутствовали, наблюдая за проезжающими, и те, кто этот в общем-то лежащий на поверхности ответ для себя уяснил в полной мере. После чего сделал далеко идущие выводы и приспособился к новым реалиям. На игроков и ботов из каждой щели, из-за каждого тёмного угла и куста взирали полные слепой ненависти глаза. Это были собаки, самый опасный их подвид — бродячий. Не просто оставленные здесь сторожевые псы и гончие, оказавшиеся не у дел. Не лишние щенята от нахального кабыздоха. Не вырвавшиеся на волю обители питомников. И уж точно не потерянная радость селекционера.

Все вышеперечисленные давно уже передохли. В тенях притаились, выжидая удачный момент, следующие поколения. Это были животные, родившиеся уже после того, как игроки ушли, в реалиях новой, очень жестокой экосистемы. Они не знали доброты и заботы, зато познали много чего другого. Взращенные голодом, ненавистью и непрекращающейся ни на минуту борьбой за выживание.

Мимо притаившихся собак проезжало по дороге больше двадцати всадников. Неплохо экипированных, с четырьмя игроками не самых низких уровней. Но это отнюдь не удержало стаю от нападения. Животные по опыту знали, что перед ней стоит очень простой выбор: попытаться и, возможно, умереть, либо не пытаться и умереть гарантированно.

Собаки напали одновременно и со всех сторон. Некоторые, казалось бы, появились даже из-под земли прямо посреди дороги. Все без исключения страшно и безостановочно выли. Это волки нападали в тишине — они, главным образом, охотники. Гончие сохраняли молчание — это вознаграждалось хозяевами. Эти же собаки выли, пищали, ревели и тявкали просто потому, что не умели вести себя иначе.

Впрочем, неожиданностью это нападение стало только для оказавшихся здесь впервые Фалайза, Тукана и Фионы. Рен Нетцер чего-то такого явно ожидал. Он коротко свистнул, и всадники, пришпорив коней, понеслись во весь опор, не пытаясь вступать в прямое столкновение. Собаки прыгали на них, кусались, цеплялись за ноги, отчаянно пытаясь стащить на землю, кидались на лошадей, стараясь напугать. Всё это выглядело из гущи событий очень страшно, но результатов не принесло. Многие псы, попав под копыта тяжелонагруженных коней, несущихся галопом, так и остались лежать на дороге. Ненадолго.

— Мда, если эти милые пёсики придут к нам в лес — ставлю на них, а не на волчар, — утирая пот со лба, заметил Тукан, опасливо оглядываясь.

Однако больше нападений и даже попыток таковых не последовало, хотя стаи собак никуда не делись. Просто у них теперь началась битва иного рода — за то, кому достанутся тела павших товарищей, а также тех, кто падёт в процессе уже этого боя.

— Это защита от шпионов паладинов, — едко заметил Фалайз.

— Ага, враг не только не пройдёт, но ещё и не проползёт, и не факт, что пробежит.

Фиона ничего не сказала, только покосилась на друзей, намекая, что просьба поменьше и пореже говорить всё ещё актуальна. Ничего не сказал и Рен Нетцер, хотя было видно, что такая оценка, пускай даже от абсолютно посторонних людей, ему хоть и не нравится, но кажется вполне справедливой.

Наконец, показалась городская стена. Высокая, мрачная — всё из-за серого камня, чьи массивные блоки послужили материалом, — но не производящая впечатления неприступной преграды. Причина состояла в скалах, подпиравших город с двух сторон. Они настолько возвышались над ним, что не оставляли защитникам даже иллюзий отсидеться за укреплениями. Напади на Нокс кто-то с этой стороны — судьба города бы решилась задолго до того, как враг подступил бы к городским стенам.

— Как они собрались с кем-то воевать⁈ Этому месту положит конец первая же катапульта, которую затащат наверх, — обращаясь сам к себе, искренне изумился Тукан.

— Они собрались побеждать, а не воевать, — мрачно ответил Фалайз. — Помнишь, как было в Заводном городе? Как они праздновали победу ещё до первых стычек?

И на эти замечания Рен Нетцер отреагировал тем, что как будто со стыдом опустил голову. На его лице отпечаталась кислая мина солдата, очень хорошо знавшего, чего будет стоить Родине авантюра под названием «война».

Ворота также не производили особого впечатления. Видно было, что их перестраивали с целью расширить и укрупнить, но общий мотив «задней калитки» остался неизменен. Ни тебе башенок, ни рва, ни каких-то вынесенных вперёд сооружений вокруг непосредственно ворот. Фактически перед игроками медленно открывались именно двери в стене и ничего больше. Справедливости ради, сами створки и окружающая их стена были сделаны на совесть и не производили того наплевательского впечатления, как остальные фортификации.

В городе их уже ждали. Не только в том смысле, что загодя начали открывать ворота или подготовили комитет по встрече, хотя это всё присутствовало. По собравшейся толпе, состоящей в основном из игроков, было понятно, что цель путешествия Рена Нетцера не являлась большой тайной.

Нельзя сказать, что здесь собрался весь Нокс. Скорее, он сместился примерно в этот район. Кто-то пришёл посмотреть на «пленников» воочию, кто-то находился неподалёку — на второй-третьей линии распространения слухов. Конечно же, прибывших оценивали по разному, судя по взглядом. Хотя доминирующей определённо являлась мысль: «кто это, и почему эти нубы такие важные⁈»

Нокс не то чтобы был ужасен или уродлив, или грязен. Напротив, в меру уютный каменный городок в европейском средневековом стиле с паутиной узеньких улочек и домами, нависающими над ними. Вот только он всё ещё казался мёртвым. Первое впечатление в этом смысле было абсолютно верным.

Им уже доводилось видеть мёртвые города. Вроде Асцента — старой столицы западной части континента, чьё «настоящее» представляло из себя полупустые улицы без игроков, тогда как «прошлое» закончилось слишком давно и безвозвратно. Или, например, Заводной город, оказавшийся в войне за право существовать и упорно этого не замечавший, как и предательства со стороны своих лидеров. Нокс от них обоих отличался — он был мёртв иначе.

Здесь были не только боты, рутинно выполняющие бессмысленную работу, на которую взглянуть некому. Игроков, особенно в честь какого-никакого события, собралось немало. Но они ничего не делали. Просто стояли и практически молча, лишь изредка позволяли себе перешёптывания.

Происходи нечто подобное в Амбваланге — им бы просто не дали въехать в город. Собравшаяся толпа передралась бы между собой, сводя под соусом актуальных событий давние счёты. Кроме того, они бы знали про прибывших абсолютно всё, начиная с того, фанатом какой хоккейной команды являлся Фалайз, цвета нижнего белья Тукана и любимым пивом Фионы. И заканчивая по настоящему важней информацией — вроде того, что на Тукане сегодня вообще нет белья.

В Ноксе не просто не знали — это как раз было вполне простительно. В конце концов речь шла про всего-то трёх вчерашних нубов, непримечательных, за исключением Фионы, абсолютно ничем. Однако важное отличие состояло в том, что горожане вообще не пытались узнать! Они просто стояли и смотрели.

Нокс на поверку оказался городом, жители которого смирились со своим поражением. Пускай оно случится не сегодня, не завтра и не на этой неделе — они уже были к нему готовы. Не было понятно до конца, кому они проиграют, в чём будет состоять поражение, но смирение, печальная обречённость уже возымели верх.

Фалайзу, глядевшему на это всё круглыми от удивления глазами, сразу вспомнился хор призраков в Некрополисе. Дикий маг начинал понимать, чем была вдохновлена та, полная депрессии и безысходности песня.

— Глядя на это, у меня острое желание найти ветку повыше-покрепче, веревку, мыло и табуретку, — заметил Тукан не то чтобы особенно шутливо.

— У меня тоже, — вдруг сказал Рен Нетцер.

Центр Нокса оказался на удивление маленьким, даже крошечным. На фоне Амбваланга с его площадью размером с футбольный стадион, включавшей статуи, фонтан, торговцев, артистов и толпы народа, здешний квадрат, запертый между ратушей, церковью и гильдией Приключенцев, не производил ровным счётом никакого впечатления масштаба. Поначалу оказавшийся здесь впервые игрок даже не понимал, что это, собственно, и есть центр города, а не какой-то закоулок. И лишь чистенький камень под ногами, небольшая доска объявлений вкупе с помостом глашатая наводили на соответствующие мысли.

— Это место строили скупердяи! — неожиданно едко прокомментировал Фалайз, когда понял, где они оказались и что это — конечная. — Они сэкономили буквально на всём: от стен до улиц.

— Это была пограничная крепость. Довольно крупный форт. В Старом мире, — как будто оправдываясь, сказал Рен Нетцер.

В таком контексте внешний облик Нокса приобретал некоторый смысл. Из крепостей и тем более фортов всегда получались плохие города. Слишком уж разные понятия вкладывались в два этих слова.

В самом центре Нокса располагался храм. Судя по знакам, посвящённый самому абстрактному и по совместительству скучному божеству «Хроник раздора» — Свету, который отвечал за всё хорошее-прехорошее.

Строение заметно выделялось на фоне остального города. Чувствовалась в нём гигантомания того рода, когда у строителей нет никаких ограничителей в ресурсах и времени, зато есть острое желание сделать красиво и масштабно. Иначе говоря, было заметно, что храм «построили» разработчики ещё во время создания игры.

Именно оттуда очень вовремя, неторопливо, давая вдоволь времени себя заметить и оценить, выходила весьма яркая, на фоне общей серости Нокса, особа. Высокого роста, по меркам игровых дворфов, с длинными чёрными, как уголь, волосами и в броском алом платье. Даже малейший порыв ветра превращал её в резкий росчерк кистью на чёрно-бело-серой картине.

— Ни дать ни взять красная шапочка, — спешиваясь вместе с остальными, прокомментировал Тукан. — Ну или та прынцесса с урановых шахт.

— Белоснежка? — не сразу догадался, о чём идёт речь, Фалайз. — А почему с урановых шахт?

— А откуда, по-твоему, в квази-средневековье взялись гномы и колдунья? Это всё радиация…

— Кхм, — выразительно и с намёком кашлянул Рен Нетцер.

Несмотря на то что его часть работы явно подходила к концу, он никуда не собирался уходить, оставшись на площади.

Отличилась от прочих горожан Ника и тем, что лёгкий прищур её пепельно-серых глаз, а также не менее незаметная улыбка алых губ не оставляли ни малейших сомнений, что вот она-то точно знала про гостей всё сколько-нибудь важное. Дворфийка этого даже и не пыталась скрывать:

— Команда «Ковры Бергама» в полном составе собственной персоной, — улыбаясь куда заметнее прежнего, поздоровалась она и представилась, отвесив некое подобие книксена. — Ника — народный трибун Нокса.

Фалайз и Тукан переглянулись и даже не стали открывать рты. Только растерянно помахали руками, то ли здороваясь, то ли провожая в последний путь свои манеры. Впрочем, Ника обращалась не столько ко всем троим, сколько конкретно к Фионе.

— Представители вольного села Гадюкино, — слегка поклонившись, представилась жрица не без иронии в голосе — эту фразу просто невозможно было произнести серьёзно, хотя она постаралась.

— Помню это местечко, — народный трибун изобразила нечто вроде ностальгии на лице. — Когда я качалась, там было что-то около семи домов.

— Многое переменилось с тех пор, — не споря, а словно соглашаясь с ней, заметила Фиона.

— Непростой путь вы проделали, да? — мягко поинтересовалась Ника.

— Сложным его тоже назвать трудно, — парировала жрица.

Народный трибун сделала из этого довольно неожиданный и по-своему примечательный вывод:

— Не любите конкретику?

— Не люблю окрашивать мир в монотонные тона.

— Это заметно. — Ника покачала головой, неясно, одобряя это или же осуждая.

— Нам сказали, — Фиона бросила взгляд в сторону Рена Нетцера, стоявшего неподалеку, но не принимавшего никакого участия в разговоре, — что именно от вас зависит наша судьба.

— Это преувеличение. — Народный трибун тоже посмотрела на дворфа. — Наша судьба принадлежит нам и только нам самим. А как мы ей распоряжаемся — вот самый важный вопрос.

— Есть какие-то предложения?

— Я не могу ничего предложить и гарантировать. — Ника тяжело вздохнула. — Такова участь народного трибуна Нокса — либо ветировать, либо соглашаться. Ну и изредка отвечать перед народом.

— Нам дадут слово, да? — помолчав немного, спросила Фиона. — Как бывает на настоящих судах?

— Это не будет судом, ни настоящим, ни потешным. Но, да, как бывает на настоящих судах, вам дадут слово. Только не перед оглашением уже известного приговора, а в момент обсуждения.

— И к кому мы должны будем обратиться? — продолжила спрашивать жрица. — К некоему Таппену?

Ника даже не попыталась скрыть своей неприязни к городскому управляющему.

— Он будет присутствовать, но вас не услышит, даже если вы будете орать над его ухом, размахивая руками. — Она лукаво посмотрела на Тукана и добавила с усмешкой: — И не только ими. — Ещё раз вздохнув, народный трибун ответила на первоначальный вопрос: — Вы должны убедить городской совет — наш парламент.

— И что же они нам могут предложить и гарантировать? — прекрасно понимая, что из себя может представлять парламент в «Хрониках», уточнила Фиона.

— Право и дальше спокойно заниматься маленькими делами в маленьком Гадюкине, не беспокоясь по поводу большого и… — Ника сделала многочительную паузу. — Одним словом — Нокса.

— В чём именно мы должны их убедить? — подозрительно щурясь, поинтересовалась жрица.

— Что их воспоминания насчёт Гадюкина, рядом с которым они все качались, всего лишь ошибочное впечатление новичков, — с обворожительной улыбкой ответила народный трибун.

— А что насчёт этой блокады и прочего?

К удивлению присутствующих, включая Рена Нетцера, Ника махнула рукой, словно отмахивалась от полумёртвой мухи.

— Это неактуальная тема. Для вас важнее не то, что закончится сегодня, а то, что случится с вами завтра. Или не случится.

— Ты хоть что-нибудь понимаешь? — тихо спросил Тукан у Фалайза. — Они вроде знакомыми словами разговаривают, а ничего не понятно.

— Очень смутно… — не сводя глаз с народного трибуна, ответил дикий маг. — Всё как будто в тройном-четверном переводе.

— Ага, как будто смотришь китайский фильм, который на английском озвучили шведы с арабских субтитров! — пошутил крестоносец.

И тем не менее, похоже, Фиона и Ника о чём-то да договорились. После чего народный трибун удалилась в ратушу. Конечно же, слышав перешёптывания у себя за спиной, жрица объяснила, глядя на дикого мага:

— Тебе придётся выступить с речью.

— Мне⁈ — в сердцах изумился Фалайз.

— Да, — подтвердила его опасения жрица. — У тебя есть хорошее качество пускай и сбивчиво, не очень складно, искренне говорить то, что ты думаешь. Так сказать, зажигать огонь в чужих сердцах.

— Обычно это само собой происходит, — боязливо признался дикий маг, — а не потому, что я так хочу…

— Что ж, сегодня ждать возможности для самопроизвольного энтузиазмоизвержения у нас времени нет, — безжалостно констатировала Фиона. — У тебя есть ещё около получаса.

— А если…

— Импровизируй.

Косо глянув на жрицу, крестоносец ободряюще хлопнул друга по плечу.

— Всё будет в порядке. Это ты сейчас как залежавшийся винегрет — растерян и холоден. Окажешься там, — он широким жестом обвёл весь Нокс целиком и лишь затем ратушу конкретно, — сразу сообразишь что к чему. Главное, на немецкий не переходи и кричать не начинай. Не поймут, не оценят.

Фалайз ничего не сказал, только поёжился, как от холода.