Злой король

Пролог

Подняв тяжелый учебный меч, Джуд встала в первую боевую позицию – готовности.

«Привыкай держать на весу, – наставлял Мадок. – Ты должна быть достаточно сильной, чтобы бить, бить и бить без устали. Первый урок заключается в том, чтобы обрести такую силу. Это больно, но боль сделает тебя сильной».

Таким был первый урок, который он преподал после того, как убил ее родителей мечом, весьма схожим с тем, который она держала сейчас. Джуд тогда исполнилось семь лет – совсем еще ребенок. Теперь ей было девять, она жила в Фейриленде, и все переменилось.

Джуд уперлась ногами в землю. Переход из одной стойки в другую плавный, только ветер ерошил волосы. Первая позиция: меч вперед с наклоном в сторону для защиты тела. Вторая: эфес поднят высоко, клинок напоминает рог, идущий ото лба. Третья: рукоять к бедру, клинок обманчиво небрежно опущен вниз по направлению к противнику. И наконец, четвертая: рукоять снова вверх, к плечу. Каждая позиция позволяет легко перейти в атаку или защиту. Фехтование – те же шахматы. Предугадать ход противника и выставить блок, прежде чем тебя достанет сталь.

Но в эти шахматы играют всем телом. После такой партии остаются синяки, усталость, недовольство всем миром и собой.

А еще фехтование можно сравнить с ездой на велосипеде. Сколько раз она падала, учась кататься еще там, в настоящем мире. Постоянно сбитые, в струпьях коленки; мама даже опасалась, что шрамы останутся на всю жизнь. Но Джуд сама снимала боковые колесики с велосипеда, с презрением отвергая безопасную езду по тротуару, в отличие от Тарин. Ей хотелось носиться по улицам так же быстро, как Виви, а если в рану попадал мелкий камешек – что ж, тогда папа вытаскивал его вечером пинцетом.

Джуд тосковала по своему велосипеду, но в Фейриленде их не было. Вместо велосипеда у нее появились гигантские жабы, хрупкие зеленоватые пони и стройные, быстрые, как тени, кони с дикими глазами.

А еще оружие.

Убийца родителей стал их приемным отцом. Генерал Верховного Короля Мадок хотел научить ее носиться верхом и биться насмерть. Какие бы удары ни обрушивала она на него, он только хохотал. Ему нравилась ее злость. «Огонь!» – так он ее называл.

Она нравилась себе такая, злая. Злость лучше, чем страх. Лучше злиться, чем постоянно помнить, что ты – смертная среди чудовищ. Да и боковые колесики никто больше не предлагал.

На другом краю площадки Тарин под руководством Мадока отрабатывала переходы из позиции в позицию. Тарин, как и Джуд, тоже училась искусству боя, но уязвимые места у нее были другие. Стойки у Тарин получались лучше, но спарринг, тренировочный бой, сестра терпеть не могла. И в защите, и в нападении она действовала одинаково предсказуемо, ее ничего не стоило втянуть в обмен ударами и поймать неожиданным приемом. И всякий раз, когда такое случалось, Тарин выходила из себя, словно Джуд не победила, а неверным шагом испортила плавное течение танца.

– Поди сюда, – позвал Мадок с другого края серебристой лужайки.

Положив меч на плечо, она направилась к нему. Солнце уже садилось, но фейри – сумеречные существа, их день и середину не прошел. Небо исчертили медные и золотые полосы. Джуд глубоко вдохнула воздух, напоенный ароматом сосновых иголок, и на мгновение почувствовала себя обычной девочкой, постигающей основы нового вида спорта.

– Устроим бой, – сказал Мадок, когда Джуд подошла поближе. – Вы обе, девочки, против этой вот старой красной шапки. – Тарин оперлась на меч, и острие клинка ушло в землю. Держать оружие так считалось вредным для стали, но Мадок воздержался от замечания.

– Власть, – сказал он, – власть означает возможность получить, что пожелаешь. Власть означает возможность стать тем, кто принимает решения. А как мы получаем власть?

Джуд встала рядом с сестрой-близняшкой. Было ясно, что Мадок ожидает ответа, но также ясно, что ответа он ждал неверного.

– Мы учимся хорошо драться? – сказала она, чтобы хоть что-нибудь сказать.

Мадок улыбнулся, и Джуд увидела кончики нижних клыков: они были длиннее остальных зубов. Генерал потрепал ее по голове, и она ощутила его острые когти; касание было слишком легкое и не причинило боли, но напомнило, кто он такой.

– Мы получаем власть, забирая ее.

Он показал на невысокий холм с боярышником:

– Давайте следующий урок превратим в игру. Это мой холм. Ступайте и займите его.

Тарин послушно потопала к пригорку, Джуд потянулась следом. Мадок тоже не спешил, только скалил в ухмылке зубы.

– Что дальше? – без особого энтузиазма спросила Тарин.

Мадок задумчиво, словно прикидывая возможные правила игры, посмотрел вдаль.

– А теперь удерживайте его, защищайте.

– Подожди, как это? – спросила Джуд. – Защищать от тебя?

– Это игра-стратегия или тренировочный бой? – хмурясь, поинтересовалась Тарин.

Одним пальцем Мадок приподнял ей подбородок, чтобы Тарин посмотрела вверх, в его золотистые кошачьи глаза.

– А что такое спарринг, как не игра-стратегия в быстром темпе? – спросил он серьезно. – Поговори с сестрой. Когда солнце коснется ствола вон того дерева, я приду биться за свой холм. Сва́лите меня с ног хотя бы раз – значит, выиграли.

И с этими словами он удалился в ближайшую рощицу. Тарин села на траву.

– Я не хочу.

– Это всего лишь игра, – раздраженно бросила Джуд.

Сестра посмотрела на нее долгим взглядом – так они смотрели друг на друга, когда одна из них делала вид, будто все идет нормально.

– Ладно, и что, по-твоему, нам делать?

Джуд посмотрела вверх, на ветки боярышника.

– Что, если одна из нас будет бросать в него камни, а другая вступит в бой?

– Хорошо, – ответила Тарин и, порывисто поднявшись, начала собирать камни в подол юбки. – Как думаешь, он не рассердится?

Джуд покачала головой, но вопрос поняла. А вдруг они случайно убьют Мадока?

«Сам выбирай, на каком холме умирать», – часто говорила мама папе, и это было одно из тех странных выражений, которые, по мнению взрослых, они, дети, должны понимать. Причем некоторые поговорки совсем не имели смысла – например: «Лучше один в руках, чем два в кустах» или: «У каждой палки два конца», не говоря о вовсе уж загадочной: «Кошка может посмотреть на короля». Теперь, стоя на холме с мечом в руке, Джуд понимала эти высказывания лучше.

– Занимай позицию, – скомандовала она, и Тарин, не теряя время, вскарабкалась на дерево. Джуд посмотрела на солнце, гадая, к каким уловкам прибегнет Мадок. Будет ли тянуть время, дожидаться, пока стемнеет, ведь он во тьме видит, а они с Тарин – нет.

Но, как оказалось, Мадок и не собирался хитрить. Появившись из-за деревьев, он двинулся в их направлении, завывая и рыча так, словно командовал отрядом в сотню воинов. От ужаса у Джуд подогнулись коленки.

«Это всего лишь игра», – лихорадочно напомнила она себе. Но чем ближе подходил Мадок, тем меньше верило ей тело. Животный инстинкт подсказывал, что надо бежать.

Таким громадным предстал противник, такими маленькими казались девочки и таким сильным был ее собственный страх, что весь их план выглядел теперь жалким и глупым. Она подумала о матери, истекавшей кровью на полу, вспомнила запах ее вывалившихся из живота внутренностей. Воспоминания отдались в голове ударами грома. Ей суждено умереть.

Беги! – требовало тело. БЕГИ!

Нет. Мама пробовала убежать. Джуд уперлась ногами в землю.

Она заставила себя встать в первую позицию, хотя колени и тряслись. Даже поднимаясь снизу, Мадок имел преимущество, потому что перемещался стремительно, сохраняя импульс движения. Посыпавшиеся дождем камни лишь слегка замедлили его натиск.

От первого удара Джуд увернулась, даже не попытавшись его блокировать. Спрятавшись за дерево, избежала второго и третьего. Четвертый поверг ее на землю.

Закрыв глаза, она ждала смертельного удара.

– Можно забрать вещь, когда никто не видит. Но сохранить ее и отстоять, даже имея на своей стороне преимущество, – нелегкая задача, – смеясь, сказал Мадок. Джуд открыла глаза и увидела, что он протягивает ей руку. – Власть гораздо легче взять, чем удержать.

С груди как будто скатился тяжелый камень. В конце концов, это была всего лишь игра. Всего лишь еще один урок.

– Так нечестно, – пожаловалась Тарин.

Джуд ничего не сказала. В Фейриленде нечестно все. И она научилась не ждать справедливости и не обманывать себя ожиданиями.

Мадок поднял Джуд на ноги и положил тяжелую руку ей на плечо. Притянул к себе Тарин и заключил обеих девочек в объятия. От него пахло дымом и засохшей кровью, и Джуд поймала себя на том, что льнет к нему. Приятно, когда тебя обнимают. Даже если это делает чудовище.

Глава 1

Новый Верховный Король Фейриленда развалился на троне – корона беспечно сдвинута набок, накинутая на плечи длинная, кричаще алая мантия спадает до пола. На заостренном кончике уха сверкает серьга. Пальцы унизаны тяжелыми блестящими кольцами. Но прежде всего в глаза бросается безвольный, капризный, выражающий недовольство рот.

Из-за этого король выглядит полным ничтожеством, каковым и является на самом деле.

Я стою сбоку от него, на почетном месте сенешаля. Мое официальное положение – доверенный советник Верховного Короля Кардана, и мне приходится играть эту роль, а не свою истинную – серого кардинала, способного привести короля к повиновению, если ему вдруг вздумается мне перечить.

Обводя взглядом толпу, высматриваю шпиона из Двора теней. Перехваченное только что сообщение из Башни забвения, где заключен брат Кардана, несут сейчас мне, а не предполагаемому получателю.

И это только самая последняя проблема.

Прошло пять месяцев с тех пор, как я вынудила Кардана занять престол Эльфхейма в качестве моего марионеточного короля, пять месяцев, как я предала семью, а моя сестра забрала нашего братишку в мир смертных, подальше от короны, которую он мог бы надеть. И пять месяцев с того дня, когда я скрестила мечи с Мадоком.

Уже пять месяцев мне не удается поспать больше, чем несколько часов подряд.

Тогда это выглядело хорошей сделкой, сделкой в духе фейри: посадить на трон того, кто терпеть меня не может, чтобы отвести опасность от Оука. Я обманом вынудила Кардана дать обещание, что он будет служить мне год и один день, и просто опьянела от успешного исполнения собственного замысла. Тогда год и один день казались целой вечностью. Но теперь нужно придумать, как удержать его под моей властью – и уберечься от неприятностей – на бо́льший срок. Срок достаточный, чтобы дать Оуку шанс на то, чего лишили меня: детство.

Сегодня мне кажется, что год и один день – это вообще не время.

И хотя Кардан взошел на трон благодаря моим интригам и остается на нем благодаря моим махинациям, я невольно нервничаю, видя, как комфортно он чувствует себя на этом месте.

Правители фейри привязаны к стране. Они – источник ее жизненной силы, ее живое, бьющееся сердце в некоем мистическом, не до конца понятном смысле. Но Кардан определенно не таков. Его призвание – оставаться бездельником, а не заниматься реальными делами управления.

Обязанности его по большей части состоят в том, что он позволяет подданным лобызать свои унизанные кольцами руки и выслушивает ходатайства народа. Уверена, это то, что ему и нравится: знаки внимания, поклоны, расшаркивания. И, естественно, вино. Он то и дело требует, чтобы его инкрустированный кабошонами кубок наполнили бледно-зеленым ликером. У меня от одного только запаха кружится голова.

В минуту затишья Кардан смотрит на меня снизу вверх, вскинув черную бровь.

– Наслаждаешься?

– В меньшей степени, чем ты, – отвечаю я.

Как бы он ни третировал меня в школе, то чувство – чахнущий огонек оплывшей свечи по сравнению с обжигающей ненавистью, которую он испытывает ко мне сейчас. Губы кривятся в улыбке. В глазах загораются злобные огоньки.

– Посмотри на них всех, на своих подданных. Какая досада, что они не знают, кто правит ими на самом деле.

От этих слов у меня вспыхивает лицо. Кардан обладает даром – нанести оскорбление, замаскировав под комплимент; оно ранит тем больнее, чем сильнее искушение принять его за чистую монету.

На скольких празднествах я побывала, оставаясь незамеченной! Теперь меня видят все – озаренную пламенем свечей, в одном из трех почти одинаковых черных камзолов, которые я надеваю по вечерам, с мечом по имени Закат на боку. Они кружатся в танце, распевают свои песни, пьют золотистое вино, отгадывают загадки и сыплют проклятиями, а я смотрю на них с высоты королевского трона. Они прекрасны и ужасны, они могут презирать меня как смертную, насмехаться надо мной, но здесь, наверху, – я, а не они.

Наверно, это мало чем отличается от игры в прятки. Прятаться ведь можно и на виду у всех, на открытом месте. Но не могу отрицать, что испытываю удовольствие и даже получаю дозу наслаждения всякий раз, когда думаю о своей власти. Хотелось бы только, чтобы Кардан не догадывался об этом.

Где-то там, если присмотреться получше, моя сестричка-близняшка Тарин танцует с Локком, своим нареченным. С тем самым Локком, который, как мне думалось, может быть, любил меня. С тем самым Локком, которого, как мне думалось, и я могла бы полюбить. Хотя не хватает мне именно Тарин. В такие, как сегодня, вечера я часто представляю, как спрыгиваю с возвышения, иду к ней и пытаюсь объяснить свой выбор.

До ее свадьбы всего три недели, а мы до сих пор не поговорили.

Твержу себе, что она должна первая ко мне прийти. Она ведь обманула меня с Локком. До сих пор чувствую себя дурой, стоит только взглянуть на них двоих. Если не захочет извиняться, то пусть по крайней мере сделает вид, что извиняться не за что. Я бы даже это приняла. Но ни за что не подойду к ней первая. Не стану просить.

Она танцует, а я слежу за ней глазами.

Поисками Мадока я себя не утруждаю. Его любовь – часть той цены, которую мне пришлось заплатить за свое нынешнее положение.

Низенький высохший фейри с облаком серебряных волос на голове и в алом плаще преклоняет колени перед тронным возвышением и ждет, пока его признают. Манжеты расшиты каменьями, а у заколки в форме мотылька, которой застегнут плащ, трепещут крылья. Несмотря на подобострастную позу, взгляд у него алчный.

Рядом с ним два бледных фейри из народа холмов; у них длинные руки и ноги, а волосы развеваются за спиной, хотя ветра в зале нет. Пьяный или трезвый, но теперь Кардан – Верховный Король и должен выслушивать подданных, которые попросят его решить проблему, какой бы мелкой она ни была, и оказывать благодеяния. Не представляю, что кто-то решится вручить ему свою судьбу, но фейри полны причуд.

К счастью, я рядом и могу нашептывать ему советы, как и любой сенешаль. Разница в том, что меня ему приходится слушаться. А если в ответ Кардан шепнет какую-то гадость – что ж, по крайней мере он не произнесет ее в полный голос.

Конечно, встает вопрос, достойна ли я такой власти. «Не буду творить мерзости и злодеяния ради собственного развлечения, – твердо говорю себе. – Только если они оправданны».

– Ага, – говорит Кардан, наклоняясь с трона, так что корона сползает на брови. Он делает добрый глоток вина и с улыбкой смотрит вниз, на трех просителей. – Должно быть, дело весьма серьезно, раз вы решились предстать перед Верховным Королем.

– Ты, верно, обо мне предания слышал, – отвечает маленький фейри. – Я изготовил корону, что лежит на твоей голове. Меня зовут Гримсен Кузнец, и я провел много лет в изгнании вместе с Алдеркингом. Теперь его кости упокоились, и в Фейрфолде новый Алдеркинг, как и здесь новый Верховный Король.

– Северин, – подсказываю я.

Кузнец смотрит на меня, явно удивленный, что я посмела заговорить. Потом снова переводит взгляд на Верховного Короля:

– Прошу твоего разрешения вернуться к Верховному Двору.

– Так тебя тоже изгнали? Или ты сам решил уехать?

Я припоминаю то немногое, что Кардан рассказывал мне про Северина. Гримсена он не упоминал. Конечно, я про него слышала. Он был кузнецом, который изготовил Кровавую корону для Мэб и вплел в нее заклятия. Говорили, он может сделать из металла что угодно, даже живых тварей – летающих птиц, ползающих и жалящих змей. Он выковал два меча-близнеца, нареченных Искателем и Заклятым; первый не знал промаха, а второй разрубал любую вещь. К сожалению, он сделал их для Алдеркинга.

– Я присягнул, что буду служить ему, – объяснил Гримсен, – и когда Алдеркинг отправился в изгнание, был вынужден последовать за ним, а посему и сам впал в немилость. И хотя в Фейрфолде я делал для него только безделушки, твой отец продолжал считать меня его сторонником. Теперь, когда оба они мертвы, я молю об изволении выделить мне место здесь, при твоем дворе. Сними с меня опалу, и моя верность будет равна твоей мудрости.

Всматриваясь в маленького кузнеца, внезапно понимаю, что он играет словами. Но с какой целью? Просьба вроде бы искренняя, и если его смирение таковым не выглядит, то, возможно, из-за сопутствующей старику громкой славы.

– Очень хорошо, – говорит Кардан, с виду довольный, что может легко удовлетворить прошение. – Твое изгнание закончено. Принеси мне присягу, и добро пожаловать к Верховному Двору.

Гримсен низко кланяется, лицо его – сцена для смятенных чувств.

– Благородный король, требование твое совершенно естественно и разумно, но я, твой слуга, уже пострадавший от подобной присяги, зарекся приносить ее снова. Позволь доказать свою верность делами, но не связывай меня клятвами.

Кладу ладонь на руку Кардана, собираясь предостерегающе пожать ее, но он стряхивает мои пальцы. Еще можно что-то сказать, и он, в силу данного слова, вынужден будет повиноваться, по крайней мере не противоречить мне, но я не знаю, что сказать. Заполучить кузнеца, который станет ковать для Эльфхейма, – дело немалое. Возможно, оно даже стоит присяги.

И все-таки взгляд Гримсена чуть-чуть более самодовольный и самоуверенный, чем следовало бы. Подозреваю, дело нечисто, но сложить головоломку не успеваю – Кардан начинает говорить:

– Принимаю твое условие, и вот тебе знак моего расположения: на окраине дворцового поместья есть старое строение с кузницей. Получишь его и столько металла, сколько тебе потребуется. Мне не терпится увидеть, что ты для нас изготовишь.

Гримсен снова низко кланяется:

– Твоя доброта не будет забыта.

Мне это не нравится, но, может быть, я слишком осторожничаю. Вероятно, из-за того, что сам кузнец не понравился. Времени на размышления не остается, потому что почти сразу появляется следующая просительница – ведьма, старая и настолько могущественная, что из-за ее колдовской силы в воздухе словно потрескивает. Пальцы тонкие и узловатые, как прутья, волосы цвета дыма, а нос напоминает лезвие косы. Вокруг горла каменное ожерелье, на каждой бусине – манящие глаз завитушки. Тяжелые одежды при ходьбе колышутся, и я замечаю когтистые, как у хищной птицы, лапы вместо ступней.

– Королек, – каркает ведьма, – Матушка Мэрроу принесла тебе подарки.

– От тебя мне требуется только верность, – беспечно отвечает Кардан. – Пока.

– О, конечно, я присягаю короне, – говорит старуха, лезет в один из карманов и достает кусок ткани, который выглядит чернее ночного неба, настолько черным, что, кажется, поглощает весь разливающийся вокруг свет. Ткань скользит по руке ведьмы. – Но я проделала весь этот путь, чтобы сделать тебе редкий подарок.

Воздушный народ не любит оказываться в долгу, поэтому предпочитает отделываться от дарителя не только словами благодарности. Дай им овсяную лепешку, и они целую комнату зерном завалят, отплатив долг с лихвой и переложив его на вас. И все же Верховный Король постоянно принимает подношения – золото, посуду, мечи с именами. Но обычно мы не называем эти вещи подарками. Или дарами.

Как понимать ее? Не знаю.

А ведьма продолжает, мурлыча:

– Мы с дочкой соткали ее из паутины и ночных кошмаров. Наряд, пошитый из этой ткани, отразит любой острый клинок, а для кожи будет мягким, как тень.

Кардан хмурится, но взгляд его снова и снова возвращается к замечательной ткани.

– Соглашусь, что раньше я подобного не видел.

– Значит, ты принимаешь то, что я приготовила для тебя? – спрашивает ведьма с хитрым блеском в глазах. – Я старше твоих отца с матерью. Старше, чем камни этого дворца. Я стара, как кости этой земли. Хоть ты и Верховный Король, Матушка Мэрроу услышит твое слово.

Кардан щурит глаза. Ведьма ему надоела, я это вижу.

В предложении ведьмы таится уловка, и на этот раз я знаю, в чем дело. Не позволяя Кардану ответить, беру слово сама:

– Ты сказала, что принесла подарки, а показала нам только эту чудесную ткань. Уверена, корона рада будет получить такую вещь, если только это не налагает на нее обязательств.

Взгляд ведьмы останавливается на мне, мрачный и холодный, как сама ночь.

– А ты кто такая, чтобы говорить вместо Верховного Короля?

– Я его сенешаль, Матушка Мэрроу.

– И ты позволяешь этой смертной девчонке отвечать вместо себя? – спрашивает старуха у Кардана.

Он переводит взгляд на меня и смотрит так высокомерно, так снисходительно, что у меня лицо заливается румянцем. А он все смотрит, кривя губы.

– Приходится, – наконец отвечает он ведьме. – Она забавляется, охраняя меня от неприятностей.

Прикусываю язык, а он обращает безмятежное, благодушное лицо к Матушке Мэрроу.

– Она достаточно умна, – произносит ведьма, выплевывая слова, как ругательства. – Ну хорошо. Ткань твоя, Твое Величество. Дарю, не налагая обязательств. Дарю только это и больше ничего.

Кардан наклоняется к ней, заговорщически подмигивая:

– О, прошу, расскажи мне про остальное. Я так люблю обманы и ловушки. Даже те, в которые сам едва не угодил.

Матушка Мэрроу перетаптывается с одной когтистой лапы на другую, впервые за всю аудиенцию выдавая свое волнение. Гнев Верховного Короля опасен даже ведьме, старой, как кости земли.

– Ладно. Если бы ты принял все, что я для тебя приготовила, то оказался бы под заклятием, позволяющим тебе жениться только на ткачихе, изготовившей эту ткань, то есть на мне или моей дочери.

При мысли о том, что могло случиться, меня пробирает холодная дрожь. Возможно ли принудить Верховного Короля фейри к подобной женитьбе? Наверняка есть обходные пути. Думаю о последнем Верховном Короле – он не был женат ни разу.

Правители Фейриленда обычно не женятся, потому что, став однажды королем, королем и остаются – до самой смерти или отречения. Среди простонародья и джентри браки заключаются так, чтобы их можно было расторгнуть, не как у смертных – «пока смерть не разлучит нас». Фейри включают в свои брачные обеты такие оговорки, как «пока вы оба не отринете друг друга» или «на протяжении всей жизни», дальновидно не уточняя чьей. Но дело в том, что брачный союз короля или королевы разрушен быть не может.

Если бы Кардан женился, мне, чтобы посадить Оука на трон, пришлось бы не только его сгонять с трона, но и избавляться от супруги.

Кардан приподнимает бровь, изображая святую невинность:

– Миледи, вы мне льстите. Я и подумать не мог, что вы в подобном заинтересованы.

Взгляд ведьмы, передающей подарок одному из личных телохранителей Кардана, безжалостен.

– Может быть, когда-нибудь дорастешь до мудрости своих советников.

– Об этом многие усердно молятся, – покорно соглашается он. – Скажи мне вот что. Дочь твоя совершила путешествие вместе с тобой?

– Она здесь, – говорит ведьма. Из толпы выходит девушка и низко кланяется Кардану. Она молода, с копной распущенных волос. Как и у матери, конечности у нее до странности длинные и напоминают ветви, но если мать неприятно костлява, то дочь по-своему красива. Может, потому, что ступни у нее больше похожи на человеческие. Хотя, сказать по правде, повернуты назад.

– Из меня получился бы плохой муж, – говорит Кардан, обращая внимание на девушку, которая словно сжимается под его пристальным взглядом. – Но подари мне танец, и я продемонстрирую тебе другие свои таланты.

Смотрю на него с подозрением.

– Идем, – говорит Матушка Мэрроу дочери и, схватив без особой нежности за руку, тащит в толпу. Потом оглядывается на Кардана: – Мы втроем еще встретимся.

– Заметил? Они все стараются женить тебя, – привычно растягивая слова, говорит Локк. Лишь услышав знакомый голос, я обнаруживаю, что он занял освободившееся место Матушки Мэрроу.

Он ухмыляется Кардану и вообще выглядит довольным и собой, и миром.

– Лучше брать наложниц, – продолжает Локк. – Много-много наложниц.

– И это говорит мужчина, который вот-вот женится, – напоминает ему Кардан.

– Ах, оставь! Я, как и Матушка Мэрроу, принес тебе подарок. – Локк делает шаг к возвышению. – Только без скрытых шипов. – В мою сторону он не смотрит. То ли не видит, то ли я интересую его не более чем какой-нибудь предмет мебели.

Так хочется, чтобы меня это не волновало. Так хочется, чтобы не вспоминалось, как я стояла на вершине самой высокой башни поместья Локка, а его теплое тело прижималось к моему. И чтобы он не использовал меня для проверки чувств моей собственной сестры, а Тарин не позволяла ему этого делать.

«Если бы желания были лошадьми, – говорил мой смертный отец, – то все нищие разъезжали бы верхом». Еще одна поговорка, которая стала понятной только со временем.

– Вот как? – Кардан скорее озадачен, чем заинтригован.

– Я хочу подарить тебе себя – в качестве твоего Магистра Увеселений, – объявляет Локк. – Даруй мне эту должность, и я сделаю своим долгом и обязанностью, исполнять которые буду с радостью, защиту Верховного Двора Эльфхейма от скуки.

Во дворце столько должностей – слуги и министры, послы и генералы, советники и портные, шуты и мастера загадывать загадки, конюхи, хранители пауков и еще десятки постов, которые и не упомнишь. Мне было неведомо, что существует такая должность, как Магистр Увеселений. Насколько понимаю, он сам ее изобрел.

– Я приготовлю тебе такие наслаждения, о которых ты и не мечтал. – Локк заразительно улыбается. Неприятности он нам приготовит, это уж точно. Неприятности, на которые у меня нет времени.

– Будь осторожен, – говорю я, впервые привлекая к себе внимание Локка. – Уверена, ты не хотел бы оскорбить воображение Верховного Короля.

– Конечно. Я уверен, – двусмысленно замечает Кардан.

Веселая уверенность Локка непоколебима. Он прыгает на возвышение, и телохранители с обеих сторон трона спешат преградить ему путь. Кардан жестом гонит их прочь.

– Если ты сделаешь его Магистром Увеселений… – начинаю я, отчаянно стараясь успеть.

– Ты мною командуешь? – перебивает Кардан, выгибая бровь.

Он понимает, что я не могу сказать «да», потому что Локк наверняка услышит.

– Конечно, нет, – цежу сквозь зубы.

– Хорошо, – говорит Кардан, отводя взгляд. – Я склонен даровать тебе то, что ты просишь, Локк. В последнее время у нас так уныло.

Вижу, как ухмыляется Локк, и закусываю губу, чтобы не выкрикнуть повеление. Хотелось бы увидеть его лицо, когда перед ним обнаружится вся моя власть.

Соблазнительно, но глупо.

– Раньше Граклы, Жаворонки и Соколы соперничали в борьбе за сердце Двора, – говорит Локк, имея в виду фракции, склонные к разгулу и кутежам, искусству или войне. Эти группировки при Элдреде то оказывались в фаворе, то впадали в немилость. – Но теперь сердце Двора твое, и только твое. Давайте переменим это.

Кардан смотрит на Локка как-то странно, будто впервые осознает, что быть Верховным Королем может быть забавным. Он словно представляет, каково это – править без натянутого поводка, который я держу в руке.

А потом я наконец замечаю по ту сторону тронного возвышения Бомбу, шпионку из Двора теней. Белые волосы ореолом обрамляют ее смуглое лицо. Она подает мне знаки.

Не хочется оставлять Локка наедине с Карданом – мне не нравится их идея насчет развлечений, – но приходится. Спускаюсь по ступенькам и направляюсь к Бомбе. В конце концов, какой смысл противодействовать Локку, когда он так увлечен своим очередным замыслом…

На полпути к тому месту, где стоит Бомба, слышу, как звенит над толпой его голос:

– Мы устроим праздник Охотничьей Луны в Молочном лесу, и Верховный Король задаст такую пирушку, что о ней станут петь барды, это я обещаю.

От ужаса у меня холодеет внутри.

Локк вытаскивает из толпы на возвышение нескольких пикси, и их радужные крылья переливаются в свете свечей. Одна из девушек безудержно хохочет, хватает кубок Кардана и осушает до дна. Жду, что он сейчас набросится на нее, унизит или порвет крылья, но он только улыбается и велит подать еще вина.

Что бы там ни было в запасе у Локка, Кардан, похоже, вовсе не прочь включиться в игру. В Фейриленде за любой коронацией следует целый месяц кутежей; все едят, пьянствуют, отгадывают загадки, устраивают дуэли и так далее. Предполагается, что народ должен плясать от заката до рассвета, пока подошвы не протрутся до дыр. Но, после того как Кардан стал Верховным Королем, большой зал не пустовал ни дня все пять месяцев, рога пенились медом и клеверным вином. Разгул едва-едва пошел на убыль.

Такого юного короля в Эльфхейме не было давно, и придворные заразились безудержным, бесшабашным весельем. Охотничья Луна наступит скоро, даже раньше свадьбы Тарин, и если Локк намерен разжечь огонь кутежей еще сильнее, далеко ли до беды?

Заставляю себя повернуться к Кардану спиной. В конце концов, зачем я стараюсь привлечь его взгляд? Ненависть его настолько велика, что он все равно сумеет ослушаться, не нарушая вроде бы приказ. В этом он хорош.

Так и хочется сказать, что Кардан меня всегда ненавидел, но в какой-то короткий и странный промежуток времени казалось, что мы понимаем друг друга и, возможно, даже испытываем взаимную симпатию. Этот в целом противоестественный альянс начался с моего кинжала, приставленного к его горлу, и в результате он проникся ко мне таким доверием, что отдался под мою власть.

А я это доверие обманула.

Когда-то он мучил меня, потому что был юн, разочарован, зол и жесток. Теперь, я считаю, у него есть все основания мечтать о мучениях, которым он подвергнет меня по прошествии года и одного дня. Будет очень трудно и дальше держать его под каблуком.

Подхожу к Бомбе, и она сует мне в руку бумагу:

– Еще одна записка Кардану от Балекина. На этот раз послание успело попасть во дворец, прежде чем мы его перехватили.

– Здесь то же самое, что и в первых двух?

Бомба кивает:

– В основном да. Балекин пытается лестью убедить нашего Верховного Короля приехать к нему в тюрьму. Хочет предложить какую-то сделку.

– Уверена, что хочет, – соглашаюсь я и радуюсь, что некогда попала во Двор теней и они до сих пор прикрывают мне спину.

– Что будешь делать? – спрашивает Бомба.

– Собираюсь повидаться с принцем Балекином. Если хочет сделать предложение Верховному Королю, пусть сначала убедит его сенешаля.

Она улыбается уголками губ:

– Я пойду с тобой.

Снова оглядываюсь на тронное место, делаю рукой неопределенный жест.

– Нет. Останься здесь. Постарайся, чтобы Кардан не попал в неприятности.

– Он сам – неприятность, – напоминает Бомба, слишком, на мой взгляд, легкомысленно бросая тревожные слова.

Направляясь к выходу из зала, замечаю у дальней стены наполовину скрытого тенью Мадока: он наблюдает за мной своими кошачьими глазами. Мадок слишком далеко, чтобы мы могли поговорить, но я и так знаю, что бы он сказал.

«Власть гораздо легче получить, чем удержать».

Глава 2

Балекин заключен в Башню забвения в самой северной части Инсуила, Острова скорби. Инсуил – один из трех островов Эльфхейма, соединенный с Инсмиром и Инсмуром грядами скал и лоскутами земли, населенными только немногочисленными пихтами, серебристыми оленями и редко встречающимися представителями древесного народа. Весь путь от Инсмира до Инсуила можно пройти пешком, если вы не прочь попрыгать с камня на камень, в одиночку прогуляться по Молочному лесу и, возможно, даже промокнуть.

Меня эти удовольствия не прельщают, поэтому решаю ехать верхом.

Я – сенешаль Верховного Короля, и к моим услугам королевские конюшни. Наездница из меня никакая, поэтому выбираю покладистую на вид темную лошадку с гривой, заплетенной в косички, вероятно магические.

Вывожу ее из стойла; конюх-гоблин несет уздечку с удилами.

Прыгаю на лошадь и направляю ее к Башне забвения. Смотрю, как об утесы разбиваются волны. В воздухе висит туман из мельчайших соленых брызг. Инсуил – непривлекательный остров; обширные пространства его лишены растительности, повсюду только черные камни и природные бассейны, в прилив наполняющиеся водой, да еще башня, пронизанная жилами холодного железа.

Привязываю лошадь к одному из черных металлических колец, торчащих из камней башни. Лошадка нервно ржет, хлещет себя хвостом по крупу. Касаюсь ее морды ладонью в расчете на то, что это немного успокоит животное.

– Я ненадолго, а потом уберемся отсюда, – обещаю лошади, жалея, что не спросила у конюха, как ее зовут.

Стучусь в тяжелую деревянную дверь, нервничая при этом не меньше лошади.

Дверь отворяет большое волосатое существо. На нем прекрасно сработанный пластинчатый доспех, из щелей которого торчат клочья светлой шерсти. Очевидно, что это солдат; они привыкли обращаться со мной уважительно, как с дочерью Мадока, но теперь обращение может измениться на противоположное.

– Я – Джуд Дуарте, сенешаль Верховного Короля, – объявляю ему. – Приехала по делам короны. Впусти меня.

Страж делает шаг в сторону, распахивает дверь, и я попадаю в темную прихожую Башни забвения. Мои смертные глаза медленно и плохо привыкают к недостатку света. В отличие от фейри, я не умею видеть в почти полной темноте. Здесь еще по крайней мере три стража, но мне удается различить только их смутные очертания.

– Полагаю, ты пришла повидаться с принцем Балекином, – раздается голос за спиной.

Ужасное чувство, когда с тобой разговаривает кто-то невидимый, но я, собравшись с духом, киваю.

– Отведите меня к нему.

– Вулсибер, – произносит голос. – Отведи ее.

В Башню забвения заточают тех из Воздушного народа, кого монарх хочет вычеркнуть из памяти Двора, поэтому она так называется. Большую часть преступников наказывают замысловатыми проклятиями, трудновыполнимыми заданиями или другими формами прихотливого правосудия фейри. Чтобы попасть сюда, надо по-настоящему насолить какой-нибудь важной персоне.

Стражники в основном набираются из солдат, которым это унылое и уединенное место подходит по темпераменту; попадают сюда и те, которых командиры решили приучить к смирению. К какой группе относятся эти сливающиеся с темнотой фигуры, определить невозможно.

Вулсибер подходит ко мне, и я узнаю в нем солдата, открывшего дверь. На вид, судя по тяжелым надбровным дугам и длинным рукам, он наполовину тролль.

– Веди, – приказываю я.

Страж отвечает мне суровым взглядом. Не знаю, что во мне троллю не нравится – моя смертность, положение или то, что я вторгаюсь вечером. Я не спрашиваю. Просто следую за ним по каменным ступеням вниз, в сырую, пахнущую минералами темноту. Воздух пропитан невыносимой вонью – смесью запахов подземелья, гнили и каких-то грибов.

Темнота становится непроглядной, и я останавливаюсь, боясь споткнуться.

– Зажги лампу.

Вулсибер придвигается поближе, дышит мне в лицо, и я чувствую запах мокрой листвы.

– А если не зажгу?

В руке у меня оказывается тонкий кинжал, выскользнувший из ножен в рукаве. Вдавливаю острие в его бок, под ребра.

– Тебе лучше не знать, что тогда будет.

– Но ты же не видишь, – возражает он, чувствуя себя посрамленным из-за того, что я не очень-то напугана.

– Может, я люблю, когда света чуть больше, – спокойно говорю я, хотя сердце бешено колотится, а ладони начинают потеть. Если предстоит схватка на лестнице, лучше ударить быстро и наверняка, потому что второй возможности не представится.

Вулсибер отодвигается от меня и моего кинжала. Слышу его тяжелые шаги по ступеням и прикидываю, как мне спускаться вслепую. Но потом загорается факел, отбрасывающий зеленый свет.

– Ну? – бросает тролль. – Ты идешь?

Лестница минует несколько камер – некоторые пусты, в других заключенные сидят достаточно далеко от решеток, и факел не освещает их. Рассмотреть удается только последнего.

На черных волосах принца Балекина лежит венец – свидетельство его королевского происхождения. Он в заточении, но отнюдь не выглядит расстроенным. Сырые камни пола покрыты тремя коврами. Он сидит в резном кресле и смотрит на меня из-под нависших бровей яркими, как у филина, глазами. На изящном столике высится золотой самовар. Балекин поворачивает краник, и хрупкая фарфоровая чашка наполняется ароматным дымящимся чаем. Запах напоминает мне морские водоросли.

Но как бы элегантно Балекин ни выглядел, он все же в Башне забвения, а над его головой на стене прилепилось несколько мотыльков, горящих алым светом. Когда принц пролил кровь старого короля, капли ее превратились в мотыльков, которые на несколько потрясающих мгновений взмыли в воздух, а потом вроде бы умерли. Я думала, они все пропали, но, похоже, некоторые следуют за ним до сих пор, напоминая о грехах.

– Наша леди Джуд из Двора теней, – произносит принц, словно пытаясь очаровать меня. – Могу я предложить тебе чашечку чая?

В одной из соседних камер происходит какое-то движение. Представляю, как в мое отсутствие здесь проходят чаепития.

Мне не нравится, что принцу известно о Дворе теней и моей причастности к нему, но я не сильно удивлена – принц Дайн, наш наниматель и руководитель нашей шпионской группы, был братом Балекина. И если Балекин знал о Дворе теней, то, возможно, разузнал и о том, что один из нас украл Кровавую корону и передал в руки моего брата, чтобы тот возложил ее на голову Кардана.

У Балекина есть все основания не особо радоваться моему визиту.

– К сожалению, от чая должна отказаться, – отвечаю я. – Надолго не задержусь. Вы отправили Верховному Королю кое-какую корреспонденцию. Что-нибудь насчет соглашения? Или сделок? Я здесь для того, чтобы от его имени выслушать все, что вы пожелаете сказать.

Улыбка его становится кривой, а потом просто безобразной.

– Думаешь, превратила меня в ничтожество? – говорит он. – Но я, даже находясь здесь, остаюсь принцем Фейриленда. Вулсибер, не мог бы ты придержать сенешаля моего братца и врезать по ее хорошенькому личику?

Следует удар открытой ладонью, более быстрый, чем я ожидала; звук пощечины ошеломляюще звонок. Лицо пронзает болью, и я прихожу в ярость.

В правую руку снова прыгает кинжал, такой же оказывается и в левой.

На роже у Вулсибера появляется азартное выражение.

Гордость велит сражаться, но он крупнее меня, и место троллю знакомо. Это будет не просто учебный бой. И все же желание превзойти его, стереть самодовольное выражение с наглой физиономии переполняет меня.

Почти переполняет. «Гордость для рыцарей, – напоминаю себе, – а не для шпионов».

– По хорошенькому личику, – выговариваю я, медленно пряча кинжалы. Касаюсь пальцами щеки. Вулсибер ударил достаточно сильно, и мои собственные зубы поранили щеку изнутри. Сплевываю кровь на каменный пол. – Вы мне льстите. С короной я обвела вас вокруг пальца, поэтому считаю, что вы имеете право на сильные эмоции. Особенно если они сопровождаются комплиментом. Только не испытывайте мое терпение еще раз.

Вулсибер внезапно теряет всю свою уверенность.

Балекин отхлебывает из чашки.

– Ты говоришь очень дерзко, смертная девочка.

– Почему бы и нет? – спрашиваю я. – Говорю от имени Верховного Короля. Думаете, ему интересно отрываться от удовольствий и тащиться сюда из дворца, чтобы пообщаться с братом, от руки которого он принял страдания?

Принц Балекин наклоняется в своем кресле:

– Любопытно, что это ты имеешь в виду.

– А мне любопытно, какое сообщение вы хотели бы передать Верховному Королю.

Балекин рассматривает меня. Без сомнения, одна щека у меня горит. Он делает еще глоток чаю.

– Я слышал о смертных, что для них чувство влюбленности сродни чувству страха. Твое сердце бьется быстрее. Ощущения обостряются. Голова кружится, как у пьяного. – Он смотрит мне в глаза. – Это так? Это многое объяснило бы про таких, как ты, если возможно спутать два столь разных чувства.

– Никогда не влюблялась, – возражаю я, стараясь, чтобы голос не хрипел.

– И опять же, ты умеешь лгать, – продолжает Балекин. – Понимаю, Кардан счел это полезным. И Дайна тоже понимаю. С его стороны было умно включить тебя в эту маленькую банду неудачников. И очень умно – догадаться, что Мадок тебя в любом случае пощадит. Что бы ты ни говорила о моем брате, но сентиментальностью он не страдал. Я со своей стороны о тебе почти не думал, а если и вспоминал, то лишь в связи с тем, как с твоей помощью подстрекать Кардана. Но у тебя оказалось то, чего никогда не было у моего брата, – амбиции. Если бы я это вовремя понял, то носил бы сейчас корону. Но, думаю, ты меня тоже недооцениваешь.

– Вот как? – Эти слова мне отчаянно не нравятся.

– Я не отправлю с тобой послание Кардану. Оно дойдет другим путем, и дойдет очень скоро.

– Значит, вы тратите свое и мое время, – говорю я сердито. Проделала такой путь, перенесла пощечину, испугалась – и все зря.

– Ах, время, – тянет он. – Только тебе, смертная, есть до него дело. – Принц кивает Вулсиберу: – Можешь увести ее.

– Идем, – рычит страж, невежливо подталкивая меня к ступенькам. Начиная подъем, оглядываюсь на Балекина; лицо его кажется суровым в зеленом свете факела. Он так сильно похож на Кардана, что мне становится тревожно.

Мы уже на полпути вверх, когда сквозь решетку протягивается рука с длинными пальцами и хватает меня за лодыжку. Испугавшись, я поскальзываюсь и растягиваюсь на ступеньках, исцарапав ладони и ударившись коленками. Старая рана в левой ладони начинает пульсировать. Едва удерживаюсь, чтобы не покатиться по каменным ступеням вниз.

Прямо перед собой вижу худое лицо женщины-фейри. Хвост ее обвивается вокруг прутьев решетки. Короткие рожки загибаются ото лба к темени.

– Я знавала твою Еву, – говорит она, и глаза мерцают во мраке. – Знавала твою мать. И многие из ее маленьких секретов.

Вскакиваю на ноги и что есть духу бросаюсь по ступенькам вверх; сердце рвется из груди, и я едва успеваю сбавить ход, чтобы в темноте не налететь на Вулсибера. Судорожно хватаю ртом воздух: дыхание сбилось, и легкие начинают стонать.

На верху лестницы останавливаюсь и кладу израненные ладони на грудь, стараясь прийти в себя.

– О, совсем забыла, – говорю Вулсиберу, когда дыхание немного успокаивается. – Верховный Король передал мне свиток с распоряжениями. Там некоторые изменения относительно условий обращения с его братом. Свиток снаружи, в седельной сумке. Если можешь проводить меня…

Вулсибер вопросительно смотрит на стража, который отправил его со мною к Балекину.

– Только быстро, – изрекает фигура, больше похожая на тень.

И Вулсибер сопровождает меня через дверь, ведущую из Башни забвения. Залитые лунным светом черные камни сверкают от покрывающих их поверхность брызг и отложений соли, словно засахаренные фрукты. Пытаюсь сосредоточить внимание на стражнике, а не на имени матери, которое не слышала столько лет, что не сразу поняла, почему оно так важно для меня.

Ева.

– У этой лошади только уздечка да удила, – говорит Вулсибер, хмуро разглядывая животное, привязанное у стены. – А ты сказала…

Вонзаю ему в руку булавку, спрятанную в ткани камзола.

– Я солгала.

Требуется усилие, чтобы подтащить его и перекинуть через спину лошади. Она обучена военным командам, умеет становиться на колени, и это помогает. Стараюсь действовать как можно быстрее из опасения, что еще один стражник придет проверить, как у нас дела, но мне везет. Никто не появился, а мы уже верхом и едем.

Еще одна причина ездить, а не ходить в Инсуил: никогда не знаешь, что потребуется оттуда забрать.

Глава 3

– Ты руководитель шпионской сети, – говорит Таракан, оглядывая меня и пленника. – Значит, должна быть проницательной. Рассчитывать только на себя – верный способ попасться. В следующий раз возьми одного из королевских телохранителей. Возьми одного из нас. Возьми кучу спрайтов или пьяного сприггана. Только возьми кого-нибудь.

– Прикрывать мне спину – замечательная возможность всадить в нее нож, – замечаю я.

– Говоришь прямо как Мадок, – отвечает Таракан, недовольно шмыгая длинным изогнутым носом. Он сидит за деревянным столом в нашем логове при Дворе теней, спрятанном в глубоких туннелях под дворцом Эльфхейма. Занят тем, что обжигает наконечники арбалетных стрел, а потом щедро покрывает их дегтем. – Если не доверяешь нам, так и скажи. Мы заключили одно соглашение, можем заключить другое.

– Я не это имела в виду. – Опускаю голову на руки и задумываюсь. Я им доверяю. Если бы не доверяла, не говорила бы так, а здесь просто не удержалась и выплеснула раздражение.

Сижу напротив Таракана, ем сыр, хлеб с маслом и яблоки. Ем первый раз за день, и желудок голодно урчит. Еще одно напоминание о том, что тело у меня не такое, как у них. У фейри в животе не урчит.

Может, я из-за голода такая сварливая? Щека горит, и хотя я перевернула ситуацию с ног на голову, это последнее, в чем мне хотелось бы признаться. Плюс ко всему я так и не узнала, что Балекин хотел сказать Кардану.

Чем сильнее усталость, тем больше я совершаю промахов и допускаю ошибок. Нас подводит человеческое тело. Оно испытывает голод, болеет и изнашивается. Но у меня столько дел, что просто нет времени обращать внимание на слабости.

Рядом с нами сидит Вулсибер, опутанный веревками и с завязанными глазами.

– Хочешь сыру? – спрашиваю у него.

Стражник отрицательно рычит и настороженно шевелится в путах. Он очнулся несколько минут назад и чем дальше, тем больше беспокоится, что мы не заговариваем с ним.

– Что я здесь делаю? – наконец выкрикивает он и начинает раскачивать стул взад и вперед. – Развяжите меня! – Стул опрокидывается, Вулсибер ударяется о землю и лежит на боку. Потом начинает рваться из веревок уже по-настоящему.

Таракан пожимает плечами, встает и стаскивает повязку с его глаз.

– Приветствую! – произносит он.

На другом конце комнаты Бомба чистит ногти длинным серповидным ножом. Призрак сидит в углу так тихо, что, кажется, его здесь и нет вовсе. За происходящим с интересом наблюдают несколько новых рекрутов – паренек с воробьиными крылышками, трое спригганов и девушка из слуагов. Я не привыкла к такой аудитории.

Вулсибер не отрываясь смотрит на Таракана, на его зеленую, как у всех гоблинов, кожу и глаза, горящие оранжевым светом, на длинный нос и одинокий клок волос на голове. Потом оглядывает помещение.

– Верховный Король такого не позволил бы, – говорит Вулсибер.

Я грустно улыбаюсь ему:

– Верховный Король ничего не знает, и ты вряд ли расскажешь ему, когда я вырежу тебе язык.

Вижу, как в нем поднимается страх, и испытываю почти чувственное наслаждение. Мне, плохо знавшей, что такое власть, нужно быть осторожной в отношении этого чувства. Власть ударяет в голову слишком быстро, как фейрийское вино.

– Дай угадаю, – говорю я, поворачиваясь на стуле в его сторону и стараясь смотреть холодным взглядом. – Ты думал, что можешь ударить меня и никаких последствий не будет.

При этих словах он слегка ежится.

– Чего ты хочешь?

– А кто сказал, что я хочу чего-то особенного? – спрашиваю я в ответ. – Может, всего лишь маленькой мести.

Таракан вытаскивает из-за пояса клинок самого жуткого вида, держит его над Вулсибером, словно мы заранее обо всем договорились, и смотрит на стражника со зловещей улыбкой.

Бомба поднимает взгляд от ногтей и наблюдает за Тараканом, кривя губы в ухмылке.

– Кажется, представление вот-вот начнется.

Вулсибер сражается с веревками, мотает головой туда-сюда. Слышно, как трещит стул, но вырваться не удается. После нескольких тяжелых вздохов тело его обмякает.

– Пожалуйста, – шепчет он.

Касаюсь пальцем щеки, словно какая-то мысль пришла мне в голову.

– Или можешь помочь нам. Балекин собирался заключить сделку с Карданом. Расскажи мне про нее.

– Я ничего о ней не знаю! – в отчаянии восклицает Вулсибер.

– Очень плохо. – Пожимаю плечами, беру кусочек сыра и бросаю в рот.

Он смотрит на Таракана и ужасный тесак в его руке.

– Но мне известна тайна. Она стоит дороже, чем моя жизнь, и значит больше того, что хочет Балекин от Кардана. Если я раскрою ее вам, клянетесь, что я уйду отсюда невредимым?

Таракан бросает взгляд на меня, я пожимаю плечами.

– Ну ладно, – соглашается он. – Если тайна того стоит и если ты поклянешься никогда не рассказывать о своем визите ко Двору теней, то говори, и мы тебя отпустим.

– Королева Подводного мира, – объявляет Вулсибер, спеша все выложить. – Ее слуги по ночам пробираются в Башню и шепчутся с Балекином. Они проскальзывают к нему, хотя мы не знаем как, и оставляют раковины и акульи зубы. Обмениваются посланиями, но мы не можем их расшифровать. Поговаривают, что Орлаг намерена разорвать договор с сушей и использовать информацию, которую дает Балекин, для свержения Кардана.

Изо всех угроз для правления Кардана опасность со стороны Подводного мира самая неожиданная. У Королевы Подводного мира единственная дочь – Никасия, выросшая на суше, и она входит в круг омерзительных друзей Кардана. Как и с Локком, у меня с Никасией своя история. И, как и с Локком, нехорошая.

Но я считала, что теперь Орлаг довольна – ведь на троне друг ее дочери.

– В следующий раз, когда такой обмен произойдет, иди прямо ко мне, – говорю я. – Если услышишь что-то для меня интересное, тоже приходи.

– Об этом мы не договаривались, – протестует Вулсибер.

– Это правда, – соглашаюсь я. – Ты рассказал нам сказку, причем хорошую. Сегодня мы тебя отпускаем. Но я могу наградить тебя лучше, чем какой-нибудь принц-убийца, который не располагает благосклонностью Верховного Короля и никогда ее не добьется. Есть должности получше, чем стражник в Башне забвения, и они твои, нужно только заслужить. Есть золото. Масса всяких наград, которые Балекин может пообещать, но вряд ли когда-нибудь вручит.

Вулсибер бросает на меня странный взгляд – похоже, сомневается, можем ли мы быть союзниками после того, как он меня ударил, а я его отравила.

– Ты можешь солгать, – наконец говорит он.

– Я гарантирую вознаграждение, – заявляет Таракан. Он вытягивает руку и своим страшным клинком разрезает путы.

– Пообещай мне место, только не в Башне, – поднимаясь на ноги и растирая запястья, говорит Вулсибер, – и я буду повиноваться тебе, как самому Верховному Королю.

При этих словах Бомба смеется и подмигивает мне. Они не знают наверняка, сколь велика моя власть над Карданом, знают только, что, согласно сделке, я выполняю бо́льшую часть работы самостоятельно, а Двор теней действует в интересах короны и получает за это плату напрямую от Верховного Короля.

«В ее маленьком маскараде мне отведена роль Верховного Короля», – сказал однажды Кардан, а я услышала. Таракан с Бомбой тогда смеялись, Призрак – нет.

Мы с Вулсибером обмениваемся обещаниями, и Таракан уводит его, предварительно завязав глаза, из нашего убежища, а Призрак подходит и садится возле меня.

– Пойдем, сразимся, – предлагает он, подбирая кусок яблока с моей тарелки. – Выпусти пар – ты же кипишь от злости.

Я негромко смеюсь.

– Не суди строго. Поддерживать температуру на одном уровне не так уж легко.

– Да еще такую высокую, – добавляет он, не спуская с меня своих карих глаз. В его родословной есть люди, это видно по ушам и песочному цвету волос, такому необычному среди фейри. Он не рассказывает о себе, а здесь, в нашем секретном месте, расспрашивать как-то неловко.

Хотя Двор теней не следует за мной во всем, мы вчетвером дали клятву. Пообещали защищать Верховного Короля – как его лично, так и титул, – обеспечивать безопасность и процветание Эльфхейма, чтобы крови было меньше, а золота больше. Так что мы поклялись. И они позволили мне принести клятву; хотя мое слово не связывает меня так, как связывает их собственная присяга – с помощью магии. Я связана честью и их верой в то, что она у меня есть.

– За последние две недели король лично трижды вызывал Таракана на аудиенцию. Учится опустошать карманы. Если не будешь внимательна, станет пройдохой почище тебя. – Призрак включен в личную охрану Верховного Короля, что позволяет ему и обеспечивать безопасность Кардана, и быть в курсе его привычек.

Я вздыхаю. Уже совсем темно, а мне еще столько нужно сделать до рассвета. И все-таки игнорировать его приглашение трудно, потому что задета моя гордость.

Тем более теперь, когда нас слышат шпионы-новобранцы, новички-агенты, оставшиеся без мест после убийства королевской семьи. У каждого принца и принцессы было по несколько шпионов, и мы наняли их всех. Спригганы осторожны, как кошки, но умеют отлично разнюхивать скандальные новости. Мальчишка-воробей совсем еще зеленый, как я когда-то. Надо радоваться расширению Двора теней; это позволяет надеяться, что я сумею ответить на любой вызов.

– Настоящие трудности начнутся, когда кто-нибудь возьмется обучать нашего короля бою на мечах, – говорю я, вспоминая, как огорчался из-за этого Балекин и как сам Кардан заявлял, что его единственная добродетель в том, что он не убийца.

Я этой добродетели лишена.

– Вот как? – удивляется Призрак. – Может, тебе придется его обучить.

– Идем, – говорю я, поднимаясь. – Посмотрим, смогу ли я научить чему-нибудь тебя.

Призрак откровенно смеется. Мадок приучил меня к мечу, но я, до знакомства с Двором теней, знала только один стиль боя. Призрак учился дольше и знает гораздо больше.

Иду за ним в Молочный лес, где в кронах деревьев с белой корой гудят в ульях мохнатые пчелы с черными жалами. Корневики спят. Море плещется у каменистой береговой кромки острова. Когда мы становимся лицом к лицу, мир словно замирает. Я устала, но мышцы помнят, что нужно делать.

Вытаскиваю Закат. Призрак быстро атакует, острие его меча ныряет сверху вниз, целясь в сердце, но я отбиваю широким взмахом и тут же контратакую и наношу удар ему в бок.

– Боялся, что будет хуже, – говорит он, пока мы обмениваемся выпадами, проверяя друг друга.

Я не рассказываю ему про упражнения, которые выполняю перед зеркалом, как и про другие приемы, с помощью которых стараюсь избавиться от ошибок.

Как сенешалю Верховного Короля и фактической правительнице, мне приходится многому учиться. Военные обязательства, донесения от вассалов, запросы из разных уголков Эльфхейма, написанные на разных языках. Всего несколько месяцев назад я еще посещала уроки, выполняла домашние задания, которые проверяли ученые-преподаватели. Мысль о том, что я могу справиться с чем угодно, казалась невероятной, как колдовство с превращением соломы в золото, но, не смыкая глаз, я проводила ночь за ночью, пока солнце не поднималось высоко в небе, изо всех сил стараясь сделать невозможное возможным.

С марионеточным правительством проблема вот в чем: оно не хочет работать само по себе.

И в этой ситуации выплеск адреналина не заменит опыт.

Проверив меня по азам, Призрак переходит к настоящему бою. Он словно порхает по траве, так что даже шагов не слышно. Бьет и снова бьет, ошеломляя натиском, не позволяя опомниться. Я отчаянно защищаюсь, полностью сосредоточившись на схватке. Заботы блекнут и отходят на задний план, внимание обостряется. Усталость слетает, как пух с головки одуванчика.

Славно. Восхитительно.

Мы обмениваемся выпадами, туда-сюда, нападаем и отступаем.

– Скучаешь по миру смертных? – спрашивает Призрак. С радостью замечаю, что дышится ему не так уж легко.

– Нет, – отвечаю. – Я его едва знала.

Он снова атакует, его меч мелькает, как серебристая рыба в водах ночного моря.

«Смотри на клинок, а не на воина, – много раз наставлял меня Мадок. – Сталь никогда не обманывает».

Мы описываем круги, и наши мечи встречаются снова и снова.

– Должна же ты что-то помнить.

Я вспоминаю, как сквозь решетку в Башне мне шепнули имя матери.

Призрак делает ложное движение в одну сторону, и я, отвлекшись, слишком поздно понимаю, что он делает. Меч бьет меня плашмя по плечу. Если бы в самый последний момент он не повернул клинок, то разрубил бы кожу, а так будет синяк.

– Ничего страшного, – говорю я, стараясь не обращать внимания на боль. В игру на отвлечение внимания могут играть двое.

– Может, у тебя память лучше, чем у меня. Что ты помнишь?

Он пожимает плечами.

– Как и ты, я там родился. – Призрак делает выпад, я блокирую. – Но сто лет назад, мне кажется, все было иначе.

Я выгибаю брови, парирую еще один удар, отступаю за пределы досягаемости его меча.

– Ты был счастливым ребенком?

– Я владел магией. Как же я мог быть несчастливым?

– Владел магией, – повторяю я и поворотом клинка – прием Мадока – выбиваю меч из руки Призрака.

Он смотрит на меня, хлопая ресницами. Карие глаза. Рот открыт, губы кривятся. Призрак изумлен:

– Ты…

– Делаю успехи? – подсказываю я, слишком довольная, чтобы обращать внимание на боль в плече. Похоже на победу, но если бы мы сражались по-настоящему, то рана в плече не позволила бы мне провести финальное движение. Однако же его изумление вызывает у меня восторг не меньше, чем сама победа.

– Хорошо, что Оук будет расти не так, как мы, – прерываю я молчание. – Вдали от Двора. Вдали от всего этого.

Когда я в последний раз видела своего младшего брата, он сидел за столом в квартире Виви и знакомился с мультипликацией, принимая ее за игру в загадки. И ел сырные палочки. И смеялся.

–Когда король вернется, – цитирует Призрак строки баллады, – его путь выстелют лепестки роз, и его шаги положат конец злобе. Но как твой Оук будет править, если у него будет столько же воспоминаний о Фейриленде, сколько у нас о мире смертных?

Радость от победы меркнет. Призрак смотрит на меня с легкой улыбкой на губах, будто хочет вытащить жало, застрявшее после его слов.

Я иду к ближайшему ручью, погружаю в него ладони, наслаждаясь холодной водой. Зачерпываю пригоршню и с удовольствием пью, чувствуя запах сосновых иголок и ила.

Думаю о своем брате, маленьком Оуке. Совершенно нормальный ребенок фейри, без какой-то особой жестокости, но и не свободный от нее. Привык, что его балует и бережет от бед заботливая Ориана. Сейчас привыкает к сладким злаковым хлопьям, мультикам и жизни без предательства. Размышляю об ощущении триумфа после сомнительной победы над Призраком, о пьянящем чувстве власти, когда стоишь у трона, о странном удовлетворении, которое испытала, глядя на корчившегося от ужаса Вулсибера. К лучшему ли то, что Оук свободен от подобных эмоций, или без них он не сумеет править?

И теперь, когда я почувствовала вкус власти, захочу ли от нее отказаться?

Провожу мокрыми ладонями по лицу, отгоняя эти мысли.

Есть только сейчас. Только завтрашний день и ночь, сейчас, скоро и никогда.

Мы возвращаемся, шагаем рядом, а рассвет уже золотит небо. Издалека доносится рев оленя и звуки, похожие на бой барабанов.

На полпути назад Призрак склоняет голову, словно признавая поражение.

– Сегодня ты меня побила. Больше я такого не позволю.

– Как скажешь, – отвечаю я, ухмыляясь.

Когда добираюсь до дворца, солнце уже высоко, и мне ничего не хочется, только спать. Но, подойдя к своим покоям, я обнаруживаю, что кто-то стоит у двери.

Моя сестра-близняшка Тарин.

– У тебя на щеке будет синяк, – говорит она, и это первые за пять месяцев слова, сказанные мне сестрой.

Глава 4

Волосы Тарин украшены лавровым венком, платье неяркого коричневого цвета расшито золотисто-зеленым узором и подчеркивает изгибы бедер и груди, что необычно для Фейриленда, где тела дам настолько субтильны, что кажутся изнуренными. Наряд ей идет, как и добавивший привлекательности новый изгиб плеч.

Тарин – зеркало, отражающее то, чем я могла бы стать, но не стала.

– Уже поздно, – бормочу я невпопад, отпирая дверь в свои комнаты. – Вот уж не думала, что кто-то еще или уже на ногах.

Рассвет давно наступил. Дворец затих и будет спать до самого полудня, когда в залах появятся пажи, а на кухнях растопят печи. Придворные встанут с постелей гораздо позже, когда полностью стемнеет.

Мне очень хотелось поговорить с сестрой, но теперь, когда Тарин пришла, я нервничаю. Должно быть, ей что-то нужно, раз она появилась так внезапно.

– Я уже дважды приходила, – говорит Тарин, входя за мной следом. – Тебя не было. На этот раз решила дождаться, даже если придется потратить весь день.

Зажигаю лампы; снаружи светло, но мои комнаты в глубине дворца, и, следовательно, окон здесь нет.

– Хорошо выглядишь.

Тарин отмахивается от моего неуклюжего комплимента.

– Мы так и будем все время воевать? Мне хочется, чтобы ты надела венок из цветов и танцевала на нашей свадьбе. Из мира смертных приедет Вивьен. Привезет Оука. Мадок обещал не ссориться с тобой. Прошу тебя, скажи, что придешь.

Виви привезет Оука? Я издаю неслышный стон и соображаю, есть ли шанс ее отговорить. Иногда она не желает воспринимать меня всерьез, быть может, оттого, что я ее младшая сестра.

Присаживаюсь, утопая в мягких подушках дивана. Тарин делает то же самое.

Снова ломаю голову, зачем она здесь. Должна ли я просить прощения или сделать вид, что ничего не произошло? Она явно предпочитает последнее.

– Ладно, – говорю я, соглашаясь. Мне так не хватало Тарин, что я боюсь потерять ее снова. Чтобы сохранить сестру, постараюсь забыть, каково оно – целоваться с Локком. И ради себя самой забуду, что она знала про игры, которые он затеял в разгар их романа.

Буду танцевать на свадьбе, хотя, боюсь, этот танец покажется мне пляской на остриях ножей.

Она лезет в стоящую у ног сумку и достает мои мягкие игрушки – кота и змею.

– Вот. Подумала, что ты не хотела бы с ними расставаться.

Это реликвии нашей прежней жизни, талисман из мира смертных. Я беру их и прижимаю к груди, как прижимают подушку. Сейчас они кажутся намеком на мою уязвимость. Снова чувствую себя ребенком, играющим во взрослые игры.

Я даже немножко ненавижу Тарин за то, что она их принесла.

Они – напоминание об общем прошлом, намеренное напоминание, словно сестра не надеется, что я вспомню о нем сама. Изо всех сил стараюсь ничего не чувствовать, но нервы как будто обнажены.

Я молчу, и Тарин продолжает сама:

– Мадок тоже по тебе скучает. Ты всегда была его любимицей.

Фыркаю в ответ:

– Виви – его наследница. Его первый ребенок. Это за ней он пришел в мир смертных. Она его любимица. И еще есть ты; ты живешь в его доме и ты его не предавала.

– Я не говорю, что ты до сих пор его любимица, – смеется Тарин. – Хотя Мадок даже гордился тобой, когда ты его переиграла и посадила Кардана на трон. Впрочем, все это глупо. Я думала, ты ненавидишь Кардана. Думала, мы обе его ненавидим.

– Так и было, – бездумно говорю я. – Так и есть.

Тарин как-то странно смотрит на меня.

– Я считала, ты захочешь наказать Кардана за все, что он сделал.

Думаю о его ужасе и желании, когда я, держа приставленный к горлу Кардана кинжал, прижалась ртом к его губам. Вспоминаю извращенное, едкое удовольствие от того поцелуя. Тогда мне казалось, что я наказываю его и себя одновременно.

Я так его ненавидела.

Тарин растревожила все те чувства, о которых мне хотелось забыть.

– Мы пришли к соглашению, – говорю я, и это почти правда. – Кардан соглашается назначить меня советником. Я получаю должность и власть, а Оук оказывается в безопасности. – Хочу рассказать ей остальное, но не смею. Тарин может передать Мадоку, даже Локку. Нельзя делиться с ней секретами, даже из бахвальства.

Признаюсь себе, что мне отчаянно хочется похвастаться.

– А взамен ты дала ему корону Фейриленда… – Тарин смотрит на меня так, словно поражена моей самонадеянностью. В конце концов, кто я такая, чтобы решать судьбу трона Эльфхейма? Всего лишь смертная девушка.

«Мы получаем власть, захватывая ее».

Она даже представить себе не может, насколько я самонадеянна. «Я украла корону Фейриленда, – так и хочется сказать ей. – Верховный Король Кардан, наш старый враг, исполняет мои приказы». Но, конечно, этого я сказать не могу. Иногда мне кажется, что об этом опасно даже думать.

– Что-то вроде того, – коротко отвечаю я.

– Наверное, ответственная работа – быть его советником. – Тарин демонстративно обводит взглядом комнату. Я заняла эти покои, но редко впускаю сюда дворцовую прислугу, потому что ее и так не хватает. Чайные чашки стоят на книжных полках, блюдца и тарелки с кожурой от фруктов и хлебными корками разместились на полу. Одежда валяется там, где я ее бросила, снимая. Повсюду книги и бумаги. – Ты живешь на полную катушку. Но что будет, когда нить закончится?

– Спряду еще, – отвечаю я, продолжая метафору.

– Давай помогу, – оживляется Тарин.

У меня брови ползут на лоб:

– Хочешь стать пряхой?

Она закатывает глаза:

– Ах, успокойся. Я могу заняться тем, на что у тебя не хватает времени. Видела тебя при Дворе. У тебя, наверное, всего два приличных камзола. Могу принести что-нибудь из твоих старых платьев и украшений. Мадок и не заметит, а если и заметит, возражать не станет.

Фейри стараются не оказаться в долгу, избегают обязательств и обещаний. Я выросла среди них и понимаю: то, что предлагает Тарин, – дар, благодеяние взамен извинений.

– У меня три камзола, – уточняю я.

Тарин пожимает плечами:

– Ну, тогда, полагаю, у тебя полный комплект.

Не перестаю думать, почему она пришла. И как раз после того, как Локка назначили Магистром Увеселений. Поскольку сестра до сих пор живет в доме у Мадока, было бы полезно узнать, на чьей же все-таки она стороне.

Мне стыдно за такие мысли. Не хочу судить о ней так, как привыкла судить обо всех остальных. Она моя близняшка, я скучала без нее, надеялась, что придет, и вот Тарин пришла.

– Ладно, – сдаюсь я. – Если хочешь, неси мои старые вещи. Это будет замечательно.

– Отлично! – Тарин встает. – И ты должна признать, что я проявила небывалую выдержку, так и не спросив, где ты провела сегодняшнюю ночь и как получила синяк.

При этих словах я искренне и широко улыбаюсь.

Сестра протягивает руку и пальцем гладит плюшевое тело моей змеи.

– Ты же знаешь, я люблю тебя. Прямо как мистер Шипун. И никому из нас не хочется оказаться в одиночестве.

– Доброй ночи, – говорю я ей, а когда она целует синяк на моей щеке, порывисто и крепко обнимаю ее.

После ухода Тарин я беру свои игрушки и усаживаю рядом с собой на ковер. Когда-то они служили напоминанием о временах до Фейриленда, о нормальной жизни. Когда-то они утешали меня. Я бросаю на них последний долгий взгляд, а потом одну за другой швыряю в огонь камина.

Я больше не ребенок, и утешения мне не нужны.

Закончив с одним делом, выстраиваю перед собой флаконы из сверкающего стекла.

Это называется митридатизм. Вы принимаете незначительные дозы ядов, чтобы организм выработал устойчивость к полной порции отравы. Я начала год назад – это еще один способ избавиться от собственной уязвимости.

До сих пор наблюдаются побочные эффекты. У меня слишком сильно блестят глаза. Полумесяцы в основании ногтей синюшные, словно в крови не хватает кислорода. И сны странные – они наполнены слишком уж живыми грезами.

Капля красного, как кровь, сока румяных грибов, вызывающих потенциально смертельный паралич. Лепесток «сладкой смерти», от которой впадают в спячку, длящуюся сотню лет. Кусочек призрачной ягоды – сначала бурление крови в жилах, потом приступ эйфории и, наконец, остановка сердца. И семечко вечного яблока – фейрийского фрукта, – от него у смертных мутится рассудок.

Когда яды проникают в кровь, у меня кружится голова и немного подташнивает, но если я пропущу дозу, станет гораздо хуже. Мое тело привыкло и требует того, что раньше отторгало.

Уместная метафора и для других вещей.

Ползу к дивану и забираюсь на него, а в голове звучат слова Балекина: «Я слышал о смертных, что для них чувство влюбленности сродни чувству страха. Твое сердце бьется быстрее. Ощущения обостряются. Голова кружится, как у пьяного».

Не уверена, что сплю, но грежу.

Глава 5

Я уютно посапываю в гнездышке из одеял, бумаг и свитков прямо на ковре перед камином, когда появляется Призрак. Мои пальцы испачканы чернилами и воском. Осматриваюсь, стараясь припомнить, когда вставала, что писала и кому.

Возле сдвинутой стенной панели, за которой открывается потайной ход в мои покои, стоит Таракан и смотрит на меня своими нечеловеческими, отражающими свет глазами.

Кожа у меня мокрая и холодная от пота. Сердце бешено колотится.

На языке все еще чувствую приторно-горький вкус яда.

– Снова взялся за старое, – говорит Призрак. Мне не нужно уточнять, кого он имеет в виду. Может, я и сумела обманом посадить Кардана на трон, но заставить его вести себя, как подобает королю, пока не умею.

Пока я была в отлучке, добывая информацию, он оставался с Локком. Знала, что будут неприятности.

Провожу по лицу мозолистой ладонью.

– Встаю, – говорю я им.

На мне еще вчерашняя одежда. Отряхиваю и разглаживаю камзол, надеясь, что выгляжу лучше. Иду в спальню, волосы откидываю назад и перевязываю кожаным шнурком. Все это безобразие прячу под бархатным беретом.

Таракан мрачно рассматривает меня.

– Выглядишь помятой. Что, его величество должен увидеть сенешаля, только что выбравшегося из постели?

– Вал Морен последние десять лет ходит со щепками в волосах, – напоминаю я, доставая из шкафа и засовывая в рот несколько увядших листиков мяты, чтобы освежить дыхание. Сенешаль последнего Верховного Короля был смертным, как и я, увлекался надуманными пророчествами и, по общему мнению, не дружил с головой. – Кажется, он эти щепки даже не менял.

Таракан хмыкает:

– Вал Морен – поэт. Поэты живут по другим правилам.

Я не обращаю на него внимания и следую за Призраком в потайной ход, ведущий в сердце дворца. Задерживаюсь, чтобы проверить, на месте ли ножи, спрятанные в складках одежды. Шаги Призрака беззвучны, и когда света мало и человеческий глаз ничего не различает, кажется, что я совершенно одна.

Таракан к нам не присоединяется. Ворча под нос, он направляется в противоположную сторону.

– Куда мы идем? – спрашиваю у темноты.

– В его покои, – отвечает Призрак, и мы выходим в коридор, к лестнице, ведущей в комнаты Кардана. – Там какой-то переполох.

С трудом представляю себе, что мог учинить Кардан в своих покоях, но гадать приходится недолго. Добравшись до места, вижу Кардана, развалившегося среди поломанной мебели. С карнизов сорваны портьеры, рамы картин разбиты, сами холсты пробиты насквозь ударами ног, мебель разломана. В углу чадит небольшой костер, повсюду смердит дымом и пролитым вином.

Он не один. На ближайшем диване раскинулся Локк с двумя прелестными фейри – мальчиком и девушкой. Один – с бараньими рожками, другая – с вытянутыми ушами, которые заканчиваются кисточками, как у совы. Все они в разной степени неодетости и достаточно пьяны. За пожаром в комнате компания наблюдает с каким-то мрачным удовлетворением.

Слуги толпятся в нерешительности, боясь вызвать гнев короля, если зайдут прибраться. Даже телохранители выглядят напуганными. Они растерянно замерли у порога, перед массивными дверными створками, одна из которых едва держится на петлях, и готовы защитить Верховного Короля от любой угрозы – кроме него самого.

– Кар… – Опомнившись, отвешиваю низкий поклон: – Ваше Инфернальное Величество.

Он оборачивается и какое-то мгновение смотрит сквозь меня, будто понятия не имеет, кто я такая. Рот испачкан золотой пыльцой, зрачки расширены от интоксикации. Потом верхняя губа кривится в знакомой ухмылке:

– Ты.

– Да, – подтверждаю я.

Он протягивает мне мех с вином:

– Выпей. – Его льняная охотничья рубаха с просторными рукавами расстегнута. Ноги босые. Остается только радоваться, что он в штанах.

– Крепкие напитки не по мне, милорд, – говорю я совершенно искренне, предупреждающе сузив глаза.

– Я что, не твой король? – спрашивает Кардан, и меня так и подмывает сказать правду. Позволить себе поставить его на место. Но на нас смотрят, поэтому я почтительно беру мех и прижимаю к сомкнутым губам, изображая долгий глоток.

Вижу, что номер не прошел, но Кардан не настаивает.

– Все остальные могут покинуть нас. – Я указываю на фейри и, разумеется, Локка, сидящих на диване: – Вы. Убирайтесь. Сейчас же.

Гости умоляюще смотрят на Кардана, но он их просто не замечает и мне не возражает. Выждав мгновение, фейри сердито набрасывают одежды и уходят через разбитую дверь.

Локку требуется больше времени, чтобы подняться. Уходя, он одаривает меня своей глумливой улыбкой, и я не могу поверить, что когда-то находила ее очаровательной. Смотрит так, словно мы делим с ним общие секреты, хотя нас вообще ничто не объединяет.

Думаю про Тарин, которая ждала у моих дверей, пока здесь кипело веселье. Интересно, слышала ли она о случившемся. Может, привыкла задерживаться с Локком допоздна в таких компаниях и наблюдать, как горят вещи?

Призрак кивает мне своей песочной головой; глаза его выражают изумление. Одет он в дворцовую ливрею. Для рыцарей в коридоре и всех остальных он просто один из телохранителей Верховного Короля.

– Пойду проверю, чтобы все стояли на своих местах, – говорит Призрак, выходит за дверь и произносит несколько слов, которые остальные рыцари воспринимают как приказ.

– Итак? – Я обвожу взглядом комнату.

Кардан пожимает плечами. Он устроился на освободившемся диване, выщипывает конский волос, торчащий из порванной обшивки. Движения томные. Не знаю, откуда оно взялось, но чувство такое, что задерживать на нем взгляд небезопасно, словно я боюсь заразиться его распущенностью.

– Здесь были и другие гости, – сообщает он, как будто это может служить объяснением. – Они ушли.

– Даже не представляю, с чего бы, – сухо говорю я.

– Они рассказали мне одну историю, – продолжает Кардан. – Жила-была смертная девушка, похищенная фейри. Из-за этого она поклялась уничтожить их.

– Вот как? На самом деле это еще одно доказательство того, насколько ты слаб, как король, раз веришь, что твое правление может привести к гибели Фейриленда.

И все-таки его слова заставляют нервничать. Не хочу, чтобы обсуждали мотивы моего поведения. Меня не должны воспринимать как влиятельную фигуру. Обо мне вообще не должны думать.

В комнату возвращается Призрак и закрывает поплотнее дверь. В карих глазах – озабоченность.

Снова поворачиваюсь к Кардану:

– За мной прислали не из-за этой сказочки. Что случилось?

– Вот что, – говорит он и, пошатываясь, направляется в комнату с ложем. Глубоко войдя в расщепленное дерево, из изголовья кровати торчат две черные арбалетные стрелы.

– Ты пришел в ярость оттого, что кто-то из гостей расстрелял твою кровать? – догадываюсь я.

Кардан хохочет.

– Целились не в кровать. – Он откидывает полу рубашки, и я вижу дырку в материи и свежую полосу содранной кожи.

У меня перехватывает дыхание.

– Кто это сделал? – требовательно спрашивает Призрак. Потом, вглядевшись в Кардана пристальней, добавляет: – И почему стража у дверей ведет себя так странно? Они не похожи на телохранителей, которым не удалось предотвратить покушение на жизнь господина.

Кардан пожимает плечами:

– Похоже, они считают, что это я стрелял в гостей.

Делаю шаг к ложу и замечаю несколько капель крови на одной из брошенных подушек. Здесь же раскиданы белые цветы, кажется, что они растут из простыней.

– Еще кого-нибудь ранили?

Он кивает.

– Стрела попала ей в ногу, она визжала и вообще вела себя, как безумная. А поскольку здесь никого больше не было, все подумали, что стрелял я. Настоящий стрелок ушел сквозь стену. – Прищурив глаза, он укоризненно смотрит то на Призрака, то на меня и покачивает головой. – Похоже, здесь есть какие-то тайные ходы.

Дворец Эльфхейма построен в холме; в самом центре расположены апартаменты прежнего Верховного Короля Элдреда. По их стенам ползут корни и цветущая виноградная лоза. Весь двор предполагал, что Кардан поселится там, но он выбрал покои как можно дальше, возле самой макушки холма, с хрустальными панелями, встроенными в землю наподобие окон. До его восшествия на престол эти комнаты считались наименее престижными во всей королевской резиденции. Обитателям дворца пришлось перебираться поближе к новому Верховному Королю. А старое жилище Элдреда, заброшенное и слишком просторное для любого, кто мог занять его по праву рождения, осталось пустовать.

Способов пробраться в покои Кардана я знаю немного. Это прежде всего единственное большое окно из толстых хрустальных пластин – правда, оно зачаровано так, что разбить пластины невозможно, – и пара двойных дверей. А теперь, похоже, еще и потайной ход.

– Его нет на нашей карте туннелей, – заявляю я.

– Ах вот как! – Похоже, он мне не верит.

– Ты видел, кто в тебя стрелял? И почему не рассказал стражникам, что на самом деле произошло? – спрашиваю я сердито.

Кардан со злостью смотрит на меня!

– Я видел только черное пятно. А стражникам не рассказал потому, что прикрывал тебя и Двор теней. Решил, что вам не понравится, если вся охрана короля вломится в ваши секретные туннели!

На это мне возразить нечего. Кардан очень умело изображает дурачка, чтобы скрыть свою сообразительность, и это тревожит.

Напротив ложа расположен шкаф, встроенный в стену по всей ее длине. На фронтоне изображены часы с созвездиями вместо цифр. Стрелки часов указывают на созвездие, предсказывающее появление идеальной возлюбленной.

Изнутри шкаф выглядит как самый обычный платяной и завален одеждами Кардана. Я выбрасываю их в комнату – на полу вырастает куча из бархатных манжетов, атласа и кожи. С кровати горько ухмыляется Кардан.

Прижимаю ухо к деревянному заднику. Прислушиваюсь к свисту сквозняка, стараюсь ощутить его кожей. На другом конце шкафа Призрак занят тем же. Его пальцы нащупывают задвижку, и легкая дверца распахивается перед ним.

Мне известно, что весь дворец изрыт тайными галереями, но я и подумать не могла, что одна из них ведет прямо в спальню Кардана. Хотя… Нужно было обследовать каждый дюйм каждой стены в его покоях. Могла бы, по крайней мере, поручить это одному из наших шпионов. Но я от этого отстранилась, потому что стараюсь поменьше находиться рядом с Карданом.

– Останься с королем, – командую я Призраку, беру свечу и ныряю в темноту за дверцей, снова избегая возможности остаться с ним наедине.

Туннель слабо освещен; из стены выступают золотые руки с факелами, которые горят зеленым бездымным пламенем. Каменный пол покрыт потертой ковровой дорожкой – необычная декоративная деталь для потайного хода.

Не успеваю пройти и нескольких футов, как нахожу арбалет. Это не компактная вещица, какой пользовалась я. Массивный, больше чем в половину моего роста, и видно, что его сюда волокли – замечаю, что ковровая дорожка сбита и собралась в складки по направлению к дверце в шкафу.

Кто бы ни стрелял, он стрелял отсюда.

Перепрыгиваю через арбалет и шагаю дальше. Предполагается, что подобные галереи имеют множество ответвлений, но здесь нет ни одного. Туннель уходит все глубже, понижаясь каскадами через определенные промежутки, но направление не меняет, идет строго вперед. Я спешу, иду все быстрей и быстрей, ладонью защищая пламя свечи.

Наконец упираюсь в тяжелую деревянную плиту с резным изображением королевского герба, такого же, как на перстне-печатке Кардана.

Толкаю ее, и она разворачивается по оси. По другую сторону плиты – книжные полки.

До сих пор о величественных палатах Верховного Короля Элдреда, расположенных в самом сердце дворца, я знала только понаслышке. Их стены пронизаны мощными корнями, идущими вниз от престола. Никогда прежде я здесь не бывала, но по описаниям понимаю, куда попала. Держа в одной руке свечу, а в другой нож, иду через громадные, похожие на пещеры, залы Элдреда.

И обнаруживаю Никасию с заплаканным лицом, сидящую на ложе Верховного Короля.

Дочка Орлаг, Принцесса Подводного королевства, выросшая при Дворе Верховного Короля в качестве залога по мирному договору между Орлаг и Элдредом. Соглашение было заключено много десятилетий назад. Никасия входила в четверку самых близких и отвратительных друзей Кардана. Была его возлюбленной, пока не изменила ему с Локком. С тех пор как Кардан взошел на трон, я нечасто видела ее рядом с ним, но если он и игнорировал Никасию, то вряд ли это можно счесть смертельным оскорблением.

Не об этом ли Балекин шептался с посланцами королевы Орлаг? Может, именно таким способом они намеревались устранить Кардана?

– Ты? – восклицаю я. – Ты стреляла в Кардана?

– Не говори ему! – Она с яростью смотрит на меня и вытирает глаза. – И убери этот нож.

Гляжу на густо расшитый фениксами халат, плотно обернутый вокруг ее тела. Блестящие серьги украшают мочки и взбираются по краю до самых кончиков голубоватых перепончатых ушей. С того дня, когда мы в последний раз виделись, ее волосы стали темнее. Они всегда меняют цвет, как морская вода, и сейчас глубоким черно-зеленым отливом напоминают штормовое море.

– Ты сошла с ума? – кричу я. – Ты пыталась убить Верховного Короля Фейриленда!

– Не пыталась, клянусь, – отвечает она. – Хотела убить девчонку, которая с ним была.

На секунду я так огорошена холодной жестокостью ее слов, что не могу говорить.

Снова смотрю на Никасию, на халат, в который она кутается. Слова ее эхом звучат в голове, и внезапно до меня доходит, как все произошло.

– Ты хотела сделать ему сюрприз, появившись в спальне.

– Да, – подтверждает Никасия.

– Но Кардан оказался не один… – продолжаю, надеясь, что она закончит предложение.

– Когда я увидела арбалет на стене, то решила, что прицелиться будет не так уж трудно, – говорит Никасия, забывая рассказать, как тащила оружие по галерее, хотя арбалет большой и тяжелый, и сделать это оказалось непросто. Представляю себе ее бешенство и полное помешательство.

Хотя, конечно, не исключено, что все делалось с холодным расчетом и на ясную голову.

– Знаешь, а ведь это государственная измена, – громко произношу я, замечая, что меня начинает трясти. Это шок от покушения на Кардана, от осознания того, что его могли убить. – Тебя приговорят к смерти. Заставят танцевать в раскаленных железных башмаках, пока не умрешь. А если заключат в Башню забвения, считай, что тебе повезло.

– Я – Принцесса Подводного королевства, – надменно заявляет она, но видно, что мои слова дошли до нее и Никасия потрясена. – Я не подсудна законам суши. Кроме того, говорю тебе, я в него не целилась.

Теперь объяснимо ее мерзкое поведение в школе: она думала, что ее нельзя наказывать.

– Ты раньше когда-нибудь пользовалась арбалетом? – спрашиваю я. – Ты подвергла жизнь короля опасности. Он мог погибнуть. Понимаешь, идиотка, он мог погибнуть!

– Я сказала тебе… – продолжает бубнить она.

– Да-да, соглашение между морем и сушей, – перебиваю я сердито. – Но по чистой случайности мне известно, что твоя мать намерена разорвать договор. Видишь ли, могут сказать, что его заключали Королева Орлаг и Верховный Король Элдред, а не Королева Орлаг и Верховный Король Кардан. Договор больше не действителен. А это значит, что он тебя не защитит.

Никасия таращится на меня. Теперь она по-настоящему испугалась.

– Откуда ты знаешь?

«Раньше не была уверена, – думаю про себя, – а теперь знаю».

– Скажем так: мне известно все, – вместо ответа заявляю я. – Все. И всегда. Хотя я собираюсь предложить тебе сделку. Сообщу Кардану, страже и вообще всем, что стрелок убежал, если ты кое-что сделаешь для меня.

– Согласна, – говорит Никасия еще до того, как я успеваю изложить условия. Она явно в отчаянии. На секунду во мне поднимается желание отомстить. Когда-то она смеялась надо мною, униженной. Теперь у меня есть возможность позлорадствовать.

Так вот какова власть на вкус, чистая, ничем не ограниченная власть. Это восхитительно.

– Расскажи мне, что планирует Орлаг, – требую я, отбрасывая все посторонние мысли.

– Я думала, ты все уже знаешь, – сердито произносит она, подвигаясь, чтобы встать с ложа. Одной рукой Никасия придерживает халат. Думаю, под ним у нее мало что надето. А может, вообще ничего.

«Тебе надо было просто войти туда, – внезапно хочется сказать мне. – Войти и сказать, чтобы он забыл про другую девушку. Может, он так и сделал бы».

– Ты хочешь купить мое молчание или нет? – спрашиваю я, присаживаясь на край постели. – У нас остается не так много времени до того, как меня отправятся искать. Если тебя увидят, поздно будет оправдываться.

Никасия издает протяжный страдальческий вздох.

– Моя мать сказала, что он молодой и слабый король, что слишком подвержен чужому влиянию. – Она высокомерно смотрит на меня. – Мать рассчитывает, что он удовлетворит ее требования. Если да, то ничего не изменится.

– А если нет?

Она вздергивает подбородок:

– Тогда перемирие между сушей и морем закончится и пострадает суша. Острова Эльфхейма погрузятся в волны.

– И что потом? – спрашиваю я. – Вряд ли вам с Карданом удастся объясниться, если твоя мать устроит потоп.

– Ты не понимаешь. Она хочет, чтобы мы поженились. Хочет, чтобы я стала королевой.

Я так изумлена, что какое-то время просто смотрю на нее, сдерживая приступ безудержного истерического смеха.

– Ты его едва не убила.

Она смотрит на меня равнодушно:

– Ну и что, ты же убила Валериана, разве нет? Я виделась с ним ночью перед тем, как он исчез. Валериан говорил о тебе, клялся, что ты заплатишь за удар ножом. Говорили, что он умер на коронации, но я так не думаю.

Тело Валериана зарыто в поместье Мадока, за конюшнями, и если бы его нашли, я бы об этом уже услышала. Это ее догадки.

А даже если убила, то что? Я – правая рука Верховного Короля Фейриленда. Он может простить мне любое преступление.

И все же воспоминание о той ночи пробуждает во мне ужасное напряжение схватки за собственную жизнь. Я думаю о том, что Никасия наслаждалась бы рассказом о моей смерти, как наслаждалась всеми унижениями, которым меня подвергали. Как наслаждалась ненавистью Кардана ко мне.

– Когда в следующий раз ты поймаешь меня на месте преступления, тогда и будешь выпытывать мои секреты, – говорю я. – А сейчас мне хотелось бы знать, что твоя мать намерена делать с Балекином.

– Ничего, – отвечает Никасия.

– А я думала, что Воздушный народ не умеет лгать.

Никасия прохаживается по комнате. На ногах у нее комнатные тапочки, их носки загнуты, как раковины улитки.

– Я не лгу! Мать уверена, что Кардан согласится на ее условия. Она просто льстит Балекину. Позволяет ему думать, что он еще что-то значит. А он не значит ровным счетом ничего. И не будет значить.

Пытаюсь сложить воедино кусочки головоломки.

– Потому что он – ее запасной вариант на случай отказа Кардана жениться на тебе?

У меня голова идет кругом; помимо прочего, я осознаю, что не могу позволить Кардану жениться на Никасии. Если это произойдет, то убрать их обоих с трона станет невозможно. И Оук никогда не будет править.

А я потеряю все.

Сузив глаза, Никасия смотрит на меня:

– Я сказала тебе достаточно.

– Ты все еще думаешь, что мы в игрушки играем, – говорю я.

– Вся жизнь – игра, Джуд, – отвечает Никасия. – Ты это знаешь. А теперь твой ход. – С этими словами она идет к огромным дверям и отворяет одну створку. – Иди к ним и, если хочешь, расскажи все, только знай: кто-то, кому ты веришь, уже предал тебя. – Слышу, как по камням шлепают ее тапочки, а потом с тяжелым стуком закрывается дверь.

Возвращаюсь по тайной галерее, а в голове полная неразбериха. Кардан ждет в главном зале своих покоев и, развалившись на диване, встречает меня испытующим взглядом. Рубаха до сих пор распахнута, но рана закрыта свежей повязкой. В пальцах танцует монетка – узнаю один из трюков Таракана.

«Кто-то, кому ты веришь, уже предал тебя».

Через разбитую дверь заглядывает Призрак; он стоит на посту с телохранителями Верховного Короля. Встречаюсь с ним взглядом.

– Ну? – спрашивает Кардан. – Узнала что-нибудь о моем предполагаемом убийце?

Качаю головой, не осмеливаясь лгать вслух. Обвожу взглядом обломки мебели. Их уже не спасти, и этот хлам смердит гарью.

– Идем, – говорю Кардану, беру за руку и помогаю встать на нетвердые ноги. – Тебе здесь нельзя спать.

– Что с твоей щекой? – интересуется он, пытаясь сфокусировать на мне затуманенный взор. Он так близко, что я вижу длинные ресницы, золотые дужки вокруг черных зрачков.

– Ничего.

Кардан позволяет мне отвести его в коридор. Как только мы появляемся, Призрак и остальные стражники встают по стойке «смирно».

– Вольно, – говорит Кардан и машет рукой. – Мой сенешаль меня куда-то уводит. Не беспокойтесь. Уверен, у нее есть какой-то план.

Телохранители остаются позади, некоторые хмурятся, наблюдая, как я то ли веду, то ли тащу его к своим покоям. Самой мне эта мысль очень не нравится, но нет уверенности, что в другом месте он будет в безопасности.

Кардан удивленно оглядывает царящий в моих комнатах беспорядок.

– Ты в самом деле здесь спишь? Может, и огонь разводишь сама?

– Может быть, – говорю я, подводя его к постели. Странно чувствовать свою руку на его спине. Сквозь льняную рубаху ощущаю тепло его кожи, движение мышц.

Мне кажется неправильным касаться его вот так, словно мы обычные люди, словно он не Верховный Король и одновременно – мой враг.

Лечь на мою кровать и положить голову на подушку уговаривать не приходится. Черные как вороново крыло волосы рассыпаются по наволочке. Он смотрит на меня своими глазами цвета ночи, красивый и в то же время отталкивающий.

– В какой-то момент мне подумалось, уж не ты ли стреляла в меня, – произносит он.

Делаю удивленное лицо:

– А почему ты решил, что не я?

Кардан ухмыляется:

– Потому что они промахнулись.

Он обладает даром говорить комплименты, причиняющие боль. Но умеет высказывать и такое, что звучит как оскорбление, но соответствует действительности.

Наши глаза встречаются, и между нами проскакивает какая-то опасная искра.

«Он тебя ненавидит», – напоминаю себе.

– Поцелуй меня снова, – просит Кардан противным пьяным голосом. – Целуй, пока меня от этого не затошнит.

Эти слова – как удар в живот. Он видит выражение моего лица и хохочет. Смех звучит издевательски. Не знаю, над кем из нас Кардан смеется.

«Он тебя ненавидит. Даже если испытывает желание, все равно ненавидит тебя.

Может, из-за этого ненавидит сильнее».

Секунду спустя он закрывает глаза. Голос ослабевает до шепота, словно говорит сам с собой.

– Если ты болезнь, то, полагаю, ты не можешь быть и лекарством.

Король погружается в сон, но мне не до сна.

Глава 6

Все утро сижу в своей спальне на стуле, прислонившись спиной к стене. Отцовский меч лежит на коленях. Не перестаю думать о Никасии.

«Ты не понимаешь. Она хочет, чтобы мы поженились. Хочет, чтобы я стала королевой».

Сижу через комнату от него, но взгляд то и дело скользит к кровати и к раскинувшемуся на ней Кардану.

Глаза закрыты, черные волосы разметались по моей подушке. Поначалу он все не мог улечься поудобнее, путался ногами в простынях, но в конце концов прекратил вертеться, и дыхание стало ровным. Сейчас его странная, отталкивающая красота еще заметнее – чувственный рот, слегка приоткрытые губы и ресницы, такие длинные, что касаются щек, когда он смыкает веки.

Я привыкла к красоте Кардана, но сейчас он выглядит еще и уязвимым. Без причудливого наряда, ядовитых высказываний и ехидных взглядов он кажется обычным молодым человеком, и я чувствую себя неудобно, подсматривая за ним.

Все пять месяцев нашего соглашения я стремилась предвосхищать самое худшее. Отдавала ему распоряжения, запрещающие избегать, игнорировать, избавляться от меня. Разработала правила, не позволяющие обманом завлекать смертных в многолетнюю кабалу, и заставила Кардана принять их в качестве законов.

Но мне всегда казалось, что я делаю недостаточно.

Вспоминаю нашу с ним прогулку в сумерках по дворцовым садам. Кардан держал руки сцепленными за спиной, но остановился понюхать огромный цветок белой, в пурпурных крапинках, розы, потом сорвал его и подбросил в воздух. И посмотрел на меня, ухмыляясь и выгнув бровь, а я слишком нервничала и не смогла улыбнуться в ответ.

Поодаль, вдоль дворцовой ограды, двигалась полудюжина рыцарей из его личной охраны, к которой уже тогда принадлежал и Призрак.

Я тщательно обдумала все, что собиралась ему сказать, и чувствовала себя дурочкой, которая, вместо исполнения одного желания, рассчитывает хитростью обеспечить себе целую дюжину, если правильно составит предложение.

– Я собираюсь отдать тебе несколько приказов.

– В самом деле? – спросил он. Корона Эльфхейма, сдвинутая на лоб Кардана, ловила отсветы заката.

Набрав в грудь воздуха, я начала:

– Ты никогда не откажешь мне в аудиенции и не отдашь распоряжения не допускать меня к себе.

– А почему мне должно прийти в голову не допускать тебя к себе? – сухо спросил он.

– И ты никогда не отдашь приказ арестовать, бросить в тюрьму или убить меня, – продолжила я, не обращая внимания на его вопрос. – И не причинишь никакого вреда. Даже под стражу не возьмешь.

– А как насчет распоряжения подложить тебе в сапожок острый камешек? – поинтересовался он с серьезной миной.

Я бросила на него уничижительный взгляд:

– И ты сам никогда не поднимешь на меня руку.

Он сделал жест, означавший, что все эти требования – явная нелепица, а высказывать такого рода приказы вслух – просто непорядочно.

Я же продолжала:

– Каждый вечер ты будешь встречаться со мной в своих покоях еще до обеда, чтобы мы могли согласовать политику. Если ты узнаешь, что мне грозят неприятности, то должен предупредить. И ты обязан пресекать любую попытку узнать, каким образом я тебя контролирую. И пусть тебе противно исполнять роль Верховного Короля, ты должен делать вид, что все наоборот.

– Мне не противно, – произнес он, глядя в небо.

Изумившись, я повернулась к нему:

– Что ты хочешь этим сказать?

– Мне не противно быть Верховным Королем, – повторил он. – Не всегда. Думал, что возненавижу эту роль, но этого не произошло. Понимай, как хочешь.

Я занервничала, потому что гораздо проще было считать, что он не способен к правлению и, следовательно, не заинтересован в нем. Всякий раз, глядя на Кровавую корону на его голове, я притворялась, что ее там нет.

Меня не насторожило даже то, как быстро он убедил джентри, что имеет право верховенствовать над ними. Его репутация жестокого принца заставила их проявлять осмотрительность и не прекословить ему. Вместе с тем они рассчитывали, что позволительны будут самые разнузданные удовольствия.

– Значит, тебе нравится быть моей пешкой? – спросила я.

Кардан лениво улыбнулся, словно мой укол не обеспокоил его:

– Пока.

Я строго посмотрела на него:

– Осталось больше, чем прошло.

– Ты получила власть надо мной на один год и один день, – сказал он. – За год и один день многое может случиться. Можешь отдавать мне любые приказы, но ты не сумеешь предусмотреть всего.

Раньше я выводила его из себя, злила и заставляла терять самоконтроль, но постепенно мы поменялись ролями. С тех пор не было дня, чтобы я не чувствовала, что то и дело топчусь на месте.

Смотрю на него, растянувшегося на моей постели, и понимаю, что совершенно выбита из колеи.

Далеко за полдень, когда солнце вовсю заливает Холм, в комнату врывается Таракан. На плече у него сова с лицом хоба; когда-то она служила посланницей у Дайна, теперь доставляет вести для Двора теней. Отзывается на имя Львиный Зев, хотя не знаю, может, это конспиративная кличка.

– Тебя хочет видеть Живой совет, – сообщает Таракан. Львиный Зев слепо таращится на меня черными глазами и моргает.

Я испускаю стон.

– По правде говоря, они хотят видеть его, – Таракан кивает на кровать. – Но вызвать могут только тебя.

Встаю и потягиваюсь. Потом, опоясавшись ремнем с ножнами, иду в гостиную, чтобы не разбудить Кардана.

– Как там Призрак?

– Отдыхает, – говорит Таракан. – По поводу прошедшей ночи ходит много слухов, даже среди дворцовой стражи. Сплетники начали плести свою паутину.

Направляюсь в ванную, чтобы помыться. Полощу рот соленой водой, тру лицо и подмышки полотенцем, пропитанным мыльным раствором с лимоном и вербеной. Расчесываю волосы, и… на большее не хватает сил.

– Полагаю, ход ты уже проверил, – говорю Таракану.

– Проверил, – откликается он. – И понял, почему его нет на наших картах. Он не связан с другими туннелями, в нем нет ответвлений. Я даже не уверен, что его строили одновременно с остальными потайными галереями.

Размышляю над нарисованными часами с созвездиями. Звезды, подсказывающие самых подходящих любовниц.

– Кто там спал до Кардана? – задаю вопрос.

Таракан пожимает плечами:

– Кое-кто из народа. Ничего особенного. Гостьи короны.

– Любовницы, – произношу я, наконец, сводя концы с концами. – Любовницы Верховного Короля, которые не являлись постоянными наложницами.

– Гм. – Таракан кивком указывает на мою спальню, где спит Кардан: – И наш Верховный Король выбрал себе такое место? – Он со значительным видом смотрит на меня, словно я знаю ответ и на эту загадку. По моему мнению, никакой загадки здесь нет.

– Не знаю, – отвечаю я.

Он качает головой:

– Тебе лучше отправляться на заседание Совета.

Чувствую облегчение от того, что, когда Кардан проснется, меня тут уже не будет.

Глава 7

Живой совет был создан в правление Элдреда якобы для помощи Верховному Королю в принятии решений; к настоящему моменту он превратился в группу, с которой трудно спорить. Не то чтобы эти министры обладали реальной силой – хотя многие из них выглядят весьма внушительно, – но как коллективный орган власти совет имеет полномочия принимать множество мелких решений, касающихся управления королевством. Все вместе взятые, эти незначительные решения могут наложить ограничения на самого короля.

После сорванной коронации и убийства королевской семьи, после неразберихи с короной совет стал весьма скептически относиться к молодости Кардана, его также чрезвычайно смущает мое восхождение к власти.

Львиный Зев сопровождает меня к месту проведения заседания – столу из окаменевшей древесины под куполом, образованным ветвями ив. Министры наблюдают, как я шагаю к ним по траве; я, в свою очередь, разглядываю их. Неблагой министр – тролль с густой косматой гривой волос и вплетенными в нее кусочками металла. Благой министр – зеленая женщина, похожая на богомола. Главный генерал – Мадок. Королевский астролог – очень высокий темнокожий человек со скульптурной бородой и небесными символами, украшающими длинный водопад тяжелых синих волос. Министр ключей старый сморщенный хоб с бараньими рожками и козлиными глазками. Главный шут в пурпурном шутовском наряде, оттененном венком из роз цвета бледной лаванды на голове.

Весь стол уставлен графинами с водой и вином, блюдами с сухофруктами.

Я наклоняюсь к одному из слуг и посылаю его за чайником самого крепкого чая, какой он только сможет найти. Я в нем очень нуждаюсь.

Рандалин, Министр ключей, сидит в кресле Верховного Короля; на деревянной спинке похожего на трон сиденья выжжен королевский герб. Беру на заметку это новое распределение мест и делаю соответствующие выводы. За пять месяцев после принятия королевской мантии Кардан ни разу не посетил заседание совета. Пустует только одно кресло – между Мадоком и Фалой, Главным шутом. Остаюсь стоять.

– Джуд Дуарте, – произносит Рандалин, сверля меня взглядом, – где Верховный Король?

Стоять перед советом – вещь всегда волнительная, а присутствие Мадока нервирует меня еще больше. Чувствую себя ребенком, которого распирает желание сказать или сделать что-то умное. Какая-то часть меня горит желанием доказать, что я значу больше, чем они думают, что я не слабая и недалекая ставленница слабого и недалекого короля.

Хочется доказать, что Кардан выбрал в сенешали смертную не только потому, что она умеет лгать.

– Я здесь вместо него, – заявляю я. – Буду говорить от его имени.

Рандалин бросает на меня испепеляющий взгляд.

– Ходят слухи, что прошлой ночью он стрелял в одну из своих любовниц. Это правда?

Слуга ставит возле моего локтя посудину с чаем, и я благодарна ему за возможность подкрепиться и взять паузу, чтобы не отвечать немедленно.

– Придворные сегодня рассказали мне, что девушка надела ножной браслет с рубиновыми подвесками, присланный ей с извинениями, но сама стоять пока не может, – сообщает Нихар, представительница Благих, и кривит свои маленькие зеленые губки: – Я нахожу все это дурным тоном.

Фала Шут хохочет – ему случившееся явно по вкусу.

– Рубины за капли пролитой рубиновой крови.

Не может быть! Кардан не успел бы устроить это дело за то время, что я шла из своих покоев до места заседания совета. Но это не значит, что кто-то другой не попытался замять скандал вместо него. Каждый старается угодить королю.

– А вы предпочли бы, чтобы он ее убил? – спрашиваю я. Мои способности к дипломатии явно слабее склонности обострять ситуацию. Кроме того, я устала.

– Я бы не возражал, – заявляет, хихикая, Миккел, представитель Неблагих. – Чем дальше, тем больше наш Верховный Король кажется Неблагим, и, думаю, мы будем у него в милости. Теперь, когда мы знаем, что ему нравится, устроим такую гулянку, о какой его Магистр Увеселений и не мечтает.

– Рассказывают и другое, – продолжает Рандалин. – Будто бы один из стражников стрелял в Верховного Короля Кардана, чтобы спасти жизнь той придворной. Будто бы она носит королевского наследника. Ты должна сказать Верховному Королю, что совет готов помочь ему наставлениями, чтобы его правление не омрачалось подобными сплетнями.

– Будьте уверены, так и сделаю, – заверяю я.

Королевский астролог Бафен испытующе смотрит на меня, словно читает мое намерение ни о чем Кардану не рассказывать.

– Верховный Король связан со страной и со своими подданными. Король – живой символ, бьющееся сердце, звезда, на которой начертано будущее Эльфхейма. – Он говорит спокойно, и все же каким-то образом его слова производят сильное впечатление. – Конечно, вы заметили, что с началом его царствования острова изменились. Штормы наступают быстрее. Цвета стали немного насыщеннее, запахи резче. В лесах видели тварей. Древних тварей, про которых думали, что они уже давно покинули этот мир. Но они вернулись, посмотреть на короля. Когда он пьян, его подданные хмелеют без вина. Когда проливается его кровь, являются твари. Почему бы и нет – Верховная Королева Мэб вызвала Инсмир, Инсмур и Инсуил из моря. Все острова Эльфхейма появились за один-единственный час.

Чем дольше говорит Бафен, тем быстрее стучит мое сердце. Легкие стонут, словно им не хватает воздуха. Потому что все им сказанное не применимо к Кардану. Он не может быть так основательно связан со страной, не способен влиять на все это, потому что находится под моим контролем.

Я думаю о крови на покрывале его ложа и разбросанных рядом белых цветах.

«Когда проливается его кровь, являются твари».

– Итак, – вступает Рандалин, которому невдомек, что у меня голова кругом идет, – вы можете видеть, что всякое решение Верховного Короля меняет Эльфхейм и влияет на его обитателей. В правление Элдреда, когда рождался ребенок, его обязательно приносили к королю, чтобы он возложил на нового подданного обязательства перед страной. Но некоторые наследники в Нижних Дворах выросли в мире смертных, вне досягаемости Элдреда. Эти дети-перевертыши вернулись и правят, не присягнув Кровавой короне. По крайней мере, один Двор сделал такого перевертыша Королевой. И кто знает, сколько диких из народа сумели уклониться от клятвы. И генеральша Двора зубов, Грима Мог, похоже, покинула свой пост. Никто не знает, что она намеревается делать. Мы не можем позволить себе беспечность со стороны Верховного Короля.

Про Гриму Мог я слыхала. Она страшна, но не до такой степени, как Орлаг.

– Нам нужно присматривать и за Королевой Подводного мира, – говорю я. – У нее есть план, и она собирается выступить против нас.

– Что такое? – спрашивает Мадок, впервые проявляя интерес к разговору.

– Невозможно, – заявляет Рандалин. – И где ты могла это услышать?

– Балекин встречался с ее представителями, – объясняю я.

Рандалин фыркает:

– Полагаю, ты узнала об этом от принца лично?

Если бы я прикусила язык чуть сильнее, то прокусила бы его насквозь.

– Мне известно об этом не из одного источника. Если Орлаг заключала союз с Элдредом, то теперь он недействителен.

– У морского народа холодные сердца, – говорит Миккел, слова которого поначалу звучат так, словно он соглашается со мной, но потом я понимаю, что он придерживается иного мнения.

– Почему бы Бафену не проверить свои звездные таблицы? – умиротворяющим тоном предлагает Рандалин. – Если окажется, что звезды пророчат угрозу, мы это обсудим.

– Говорю вам… – решаюсь настаивать я, чувствуя раздражение.

В этот момент Фала прыгает на стол и начинает танцевать – насколько я понимаю, демонстративно. Мадок взрывается смехом. На плечо к Нихар слетает птица, и они принимаются сплетничать, выписывая трели и щебеча.

Ясно, что никто из них мне не верит. В конце концов, разве может быть такое, что мне известно нечто, не известное им? Я слишком молода, неопытна, да к тому же смертная.

– Никасия… – снова начинаю я.

Мадок улыбается:

– Твоя школьная подружка.

Мне хочется сказать Мадоку, что если он до сих пор заседает в совете, то только благодаря мне. Несмотря на то что он пронзил Дайна собственной рукой, Мадок – Главный генерал. Я могла бы сказать, что хочу оставить его при деле, что пусть лучше его клинок служит нам, чем обернется против, что моим шпионам легче следить за ним, когда он на глазах, но в глубине души понимаю, что он лишь потому Главный генерал, что мне не хватило решимости оставить без должности моего отца.

– Остается еще вопрос с Гримсеном, – начинает Миккел, словно я вообще ничего не говорила. – Верховный Король принял кузнеца Алдеркинга, создателя Кровавой короны. Сейчас он живет среди нас, но пока на нас не работает.

– Мы должны его приветить, – говорит Нихар, являя пример редкого между Благими и Неблагими единодушия. – Магистр Увеселений запланировал праздник на Охотничью Луну. Может, он включит в него представление в пользу Гримсена.

– Зависит от того, чем собирается заняться Гримсен, – замечаю я, отказываясь от попыток убедить их в зловещих планах Орлаг. Приходится рассчитывать только на себя.

– Возможно, копаться в земле, – говорит Фала. – Искать всякие трофеи.

– Трюфели, – автоматически поправляет Рандалин.

– О нет, – возражает Фала, морща нос. – Не их.

– Я попытаюсь выяснить, какие развлечения он предпочитает. – Рандалин сделал пометку на листке бумаги. – Мне также сообщили, что на празднование Охотничьей Луны прибудет представитель Двора термитов.

Стараюсь не выказать своего удивления. Двор термитов, возглавляемый лордом Ройбеном, оказал содействие в восхождении Кардана на престол. А за это я обещала лорду Ройбену услугу, когда он попросит. Понятия не имею, чего он захочет, но сейчас дополнительные сложности некстати.

Рандалин прочищает горло и поворачивается ко мне, сверля глазами:

– Передай наши сожаления Верховному Королю, скажи, что у нас нет возможности подать совет напрямую, и сообщи, что мы готовы прийти на помощь. Если не сумеешь выразить это, мы найдем другие способы его уведомить.

Я коротко кланяюсь и не отвечаю на слова, прозвучавшие открытой угрозой.

Я ухожу, но Мадок догоняет меня и идет рядом.

– Я так понимаю, ты поговорила с сестрой. – Его мохнатые брови насуплены – знак озабоченности.

Я передергиваю плечами, памятуя о том, что он сегодня ни слова не сказал, чтобы поддержать меня.

Мадок бросает на меня нетерпеливый взгляд:

– Только не говори мне, как сильно ты занята этим мальчишкой-королем, хотя допускаю, что он требует внимания.

Каким-то образом в нескольких словах он изобразил меня непослушной девочкой, а себя – переживающим отцом.

Я вздыхаю и сдаюсь:

– Я разговаривала с Тарин.

– Хорошо, – произносит он. – Ты слишком одинока.

– Только не делай вид, что тревожишься обо мне, – прошу я. – Это оскорбляет нас обоих.

– Не веришь, что я могу о тебе заботиться после того, как ты предала меня? – Он рассматривает меня своими кошачьими глазами. – Я все еще твой отец.

– Ты убийца моего отца, – выпаливаю я.

– Я могу быть и тем, и другим. – Мадок улыбается, показывая клыки.

Пробуя его напугать, я добилась лишь того, что испугалась сама. Месяцы прошли, но в памяти остается свежим тот его последний выпад, когда он внезапно понял, что отравлен. Помню, как он смотрел – словно хотел разрубить меня надвое.

– Вот почему не нужно делать вид, что не злишься на меня.

– О, я сержусь, дочка, но я еще и тревожусь. – Он бросает презрительный взгляд в сторону Дворца Эльфхейма. – Это действительно то, чего ты хотела? Его?

Как и в разговоре с Тарин, я задыхаюсь от объяснений, которые не могу озвучить.

Молчу, и он приходит к собственному заключению:

– Как я и думал. Я недооценил тебя. Пренебрег твоим желанием стать рыцарем. Не учел твоей склонности к стратегии, к насилию, твоей жестокости. Все это были мои ошибки, и я их больше не повторю.

Трудно понять, что это – угроза или извинения.

– Кардан теперь Верховный Король, и я поклялся служить ему, пока он носит Кровавую корону, – продолжает Мадок. – Но ты клятвами не связана. Если сожалеешь о сделанном ходе, сделай другой. Игра продолжается.

– Я уже выиграла, – напоминаю я.

Он улыбается:

– Мы еще поговорим.

Мадок уходит, а я не могу отделаться от мысли, что лучше бы он продолжал меня игнорировать.

Глава 8

В покоях Верховного Короля Элдреда встречаюсь с Бомбой. На этот раз я намерена обследовать в комнатах каждый дюйм прежде, чем Кардан переедет сюда. Я твердо решила, что он останется здесь, в самой безопасной части дворца, невзирая на его предпочтения.

Когда я вхожу, Бомба зажигает последнюю толстую свечу у камина; на таких свечках оплывший воск напоминает причудливые скульптуры. Находиться здесь без Никасии и вообще всего, что отвлекает от осмотра места, немного странно. Стены сверкают включениями слюды, потолок образован ветвями, обвитыми зеленой лозой. В передней светится раковина гигантской улитки – лампа размером с небольшой стол.

Бомба одаривает меня быстрой улыбкой. Ее белые волосы собраны на спине в косы с вплетенными сверкающими серебряными бусинками.

«Кто-то, кому ты доверяешь, уже предал тебя».

Стараюсь выбросить слова Никасии из головы. В конце концов, они могут значить что угодно. Типичная фейрийская ерунда, зловещая, но столь неопределенная, что может быть и намеком на ловушку, которую хотят расставить, и отсылкой к тем временам, когда мы еще вместе ходили на уроки. Возможно, она предупреждает, что в моем окружении есть соглядатай, а может, имеет в виду Тарин, обманувшую меня с Локком.

И все-таки я не перестаю об этом думать.

– Значит, убийца пришел отсюда? – спрашивает Бомба. – Призрак говорил, ты за ним гналась.

Я качаю головой:

– Не было убийцы. Случилось романтическое недоразумение.

Ее брови ползут вверх.

– Верховный Король очень непостоянен в любви, – объясняю я.

– Можно было догадаться, – говорит она. – Значит, ты проверишь гостиную, а я – спальню?

– Конечно, – соглашаюсь я и направляюсь к камину, вырезанному из камня в виде хохочущей пасти гоблина. Там расположен вход в потайную галерею; книжные полки все еще сдвинуты, за ними в стене открывается спиральная лестница, уходящая вверх. Я закрываю вход.

– Ты в самом деле надеешься убедить Кардана перебраться сюда? – доносится голос Бомбы из другой комнаты. – Какое расточительство – оставлять такие просторные покои пустыми.

Склонившись, начинаю брать книги с полок, открывать и трясти на случай, если внутри что-нибудь спрятано.

Из одного тома выпадают несколько разрозненных пожелтевших листочков бумаги, а с ними заодно – перо и нож из резной кости для вскрытия писем. Одну из книг кто-то выпотрошил, устроив в ней тайник, но внутри ничего не оказалось. Листы следующего фолианта сожрали насекомые. Его я выбрасываю.

– В последней комнате, которую занимал Кардан, случился пожар, – кричу я Бомбе. – Дай перефразирую. Пожар случился, потому что он его устроил.

Она хохочет.

– Чтобы все здесь сжечь, ему потребуется много дней.

Смотрю снова на книги и сомневаюсь. Они настолько сухие, что могут загореться от одного взгляда, если, конечно, достаточно долго смотреть. Вздохнув, расставляю их и перехожу к подушкам, потом скатываю ковер. Под ним не оказывается ничего, кроме пыли.

Вытряхиваю содержимое всех выдвижных ящиков на массивный письменный стол: металлические наконечники для писчих перьев, камеи с вырезанными лицами, три перстня с печатками, длинный зуб неведомого зверя и три пузырька, содержимое которых высохло, почернело и отвердело.

Еще в одном ящике нахожу драгоценности: ожерелье из черного янтаря, браслет из бисера с застежкой, тяжелые золотые кольца.

В последнем обнаруживаю кристаллы кварца, резьбой и гравировкой превращенные в гладкие шары и наконечники копий. Когда поднимаю один из шаров, внутри что-то двигается.

– Бомба! – зову я взволнованно.

Она заходит в комнату, неся в руках наряд, так густо расшитый каменьями, что я бы удивилась, если кто-то пожелал его надеть.

– Что случилось?

– Ты что-нибудь подобное раньше видела? – протягиваю ей хрустальный шар.

Она вглядывается в него.

– Смотри, там Дайн.

Беру его назад и смотрю внутрь. Юный принц Дайн сидит на лошади, в одной руке держит лук, в другой – яблоки. Эловин на пони с одной стороны, Рия – с другой. Дайн подбрасывает яблоки в воздух, все они натягивают луки и стреляют.

– Это происходило на самом деле? – спрашиваю я.

– Наверное, – отвечает Бомба. – Должно быть, кто-то заколдовал эти шары для Элдреда.

Я думаю о легендарных мечах Гримсена, о золотом желуде, передающем последние слова Лириопы, о ткани Матушки Мэрроу, которая может отразить удар самого острого лезвия, и обо всей той дикой магии, которой обладают Верховные Короли.

Эти колдовские игрушки довольно заурядны, чтобы сунуть их в выдвижной ящик стола.

Я достаю все шары – посмотреть, что внутри каждого из них. Вот Балекин – новорожденное дитя, а из кожи уже торчат шипы. Он верещит на руках у смертной повитухи с остекленевшими от чар глазами.

– Загляни в этот, – говорит Бомба с каким-то странным выражением лица.

Вижу Кардана, еще совсем малыша. Одет в слишком большую для его роста рубаху. Она висит на ребенке, как плащ. Он босой, ноги и рубаха измазаны грязью, но в ушах болтаются золотые кольца – такие большие, будто кто-то из взрослых дал ребенку поносить свои серьги. Неподалеку стоит рогатая женщина-фейри, и когда он бросается к ней, она хватает его за запястья, не позволяя прижаться грязной рубашкой к своим юбкам.

Женщина говорит что-то резкое и отталкивает его. Малыш падает, но она слишком занята разговором с придворными и едва обращает на него внимание. Я ожидаю, что сейчас Кардан заплачет, но ничего подобного. Вместо этого он топает туда, где мальчик чуть постарше лезет на дерево. Этот мальчик что-то говорит, и Кардан кидается на него. Его маленькая грязная ладошка сжимается в кулак, и секундой позже старший мальчик лежит на земле. При звуках потасовки женщина-фейри оборачивается и хохочет, явно наслаждаясь выходкой Кардана.

Кардан поднимает к ней лицо – оказывается, он тоже улыбается.

Убираю шары назад в ящик. Кто сберег такую вещь? Это ведь ужасно.

Однако шар не представляет опасности. А значит, делать с ним ничего не надо, и остается только положить его на место. Мы с Бомбой продолжаем совместно обследовать комнату. Убедившись, что все в порядке, идем назад через дверь с резным изображением совы в королевскую опочивальню.

Массивная кровать с балдахином расположена в центре; портьеры зеленые, с вышитыми мерцающим золотом символами Зеленого вереска. Матрас застелен мягкими одеялами из паучьего шелка, от них исходит такой аромат, словно они набиты цветами.

– Давай, – говорит Бомба, плюхается на кровать и перекатывается на спину, чтобы смотреть в потолок. – На всякий случай убедимся, что кровать безопасна для нашего Верховного Короля.

Я подавляю удивленный возглас и следую ее примеру. Под весом моего тела в матрасе образуется ложбинка, и пьянящий запах роз ударяет в нос.

Растянувшись на покрывалах Короля Эльфхейма и вдыхая ароматы, которыми он дышал по ночам, я словно впадаю в транс. Бомба закинула руки за голову, для нее это обычное дело, а я вспоминаю ладонь Верховного Короля Элдреда на своей макушке и ту сладкую дрожь и гордость, которую испытывала всякий раз, когда он узнавал меня. Лежать на его постели – все равно что забраться своими грязными деревенскими ногами на трон.

А с другой стороны, как я могла не воспользоваться такой возможностью?

– Наш король – счастливчик, – говорит Бомба. – Хотелось бы мне такую постель, достаточно большую, чтобы можно было принять гостя или двух.

– Вот как? – интересуюсь я, поддразнивая ее, как раньше поддразнивала своих сестер. – Есть кто-нибудь на примете?

Бомба отводит взгляд, смущается, и это возбуждает мое любопытство. Я приподнимаюсь на локте:

– Погоди! Это кто-нибудь, кого я знаю?

С минуту она молчит, а это достаточно долго.

– Так и есть! Призрак?

– Что ты, Джуд? – говорит она. – Нет.

Хмурясь, смотрю на нее:

– Таракан?

Бомба садится, длинными пальцами тянет к себе покрывало. Она только вздыхает, поскольку лгать не может.

– Ты не понимаешь.

Бомба красивая, у нее тонкие черты и теплая коричневая кожа, непокорные белые волосы и лучистые глаза. Я считаю, что она обладает неким сочетанием очарования и опыта, и это значит, что может заполучить кого угодно.

Черный язык Таракана, его кривой нос и клок волос на макушке черепа, больше похожих на мех, добавляют его внешности импрессии и внушают ужас, но даже по канонам эстетики Фейриленда, где нечеловеческая красота уживается с откровенным уродством, Таракану, я уверена, и в голову не придет, что Бомба по нему сохнет.

Никогда бы про нее такого не подумала.

Не знаю, как сказать ей, чтобы не обиделась.

– Боюсь, что не понимаю, – соглашаюсь я.

Она подтаскивает подушку и кладет себе на колени.

– Мой народ погиб в жестокой междоусобной войне, разразившейся при нашем Дворе, и я осталась одна. Бежала в мир людей и стала мелкой мошенницей. У меня не особенно получалось. По большей части пользовалась чарами, чтобы загладить собственные ошибки. Тогда-то Таракан и заметил меня. Он объяснил, что хотя вора из меня и не получится, зато есть талант по части изготовления всякого зелья и бомб. Мы не расставались несколько десятков лет. Он был так обходителен, элегантен и очарователен, что без всякой магии занимался надувательством, глядя людям в глаза.

Я улыбнулась, представив себе Таракана в котелке и жилетке с карманчиком для часов, наслаждающегося жизнью и всем, что в ней встречается.

– А потом ему запала в голову идея отправиться на дело ко Двору зубов, на север. Афера не удалась. Двор поймал нас, выпотрошил, наполнил проклятиями и полностью изменил. Заставил служить себе. – Она щелкает пальцами, и сыплются искры. – Забавно, правда?

– Куда уж забавнее, – говорю я.

Бомба снова откидывается на постель и продолжает:

– Таракан… вернее, Ван – не могу называть его Тараканом, вспоминая об этом, – помог пройти через все. Ван рассказывал мне истории, легенды о Королеве Мэб, пленившей снежного великана, победившей всех монстров древности и получившей Верховную Корону. Сказки о невозможном. Не знаю, выжила бы я без Вана или нет.

Потом нас снова поймали – на этот раз Дайн. Он разработал план, по которому мы предаем Двор зубов и присоединяемся к нему. Так мы и сделали. С ним уже был Призрак, и втроем мы составили грозную команду. Я занималась взрывчаткой. Таракан воровал что угодно и кого угодно. А Призрак оказался метким стрелком с легким шагом. Мы прижились при Дворе Эльфхейма, а теперь работаем на самого Верховного Короля. Посмотри – я валяюсь на королевской постели. Но здесь Вану не нужно брать меня за руку и рассказывать сказки, когда мне больно. У него вообще нет оснований беспокоиться обо мне.

Она погружается в молчание. Мы обе смотрим в потолок.

– Тебе нужно сказать ему, – говорю я. Думаю, что это правильный совет. Не уверена, что сама последовала бы ему, но это не значит, что он плох.

– Наверное. – Бомба резко поднимается и соскакивает с кровати. – Ни сюрпризов, ни ловушек. Как думаешь, нашему королю здесь будет безопасно?

Я думаю о мальчике в шаре, о его гордой улыбке и сжатом кулаке. О рогатой женщине-фейри, должно быть, его матери, отталкивающей малыша. Думаю об отце, Верховном Короле, который не вмешался, не побеспокоился о том, как мальчишка одет, чистое ли у него лицо. Размышляю о том, как Кардан избегал этих покоев.

Вздыхаю:

– Хотелось бы мне придумать место, где он будет в большей безопасности.

В полночь мне надлежит присутствовать на банкете. Сижу через несколько кресел от трона, останавливаю свой выбор на блюде с хрустящими поджаренными угрями. Трио пикси поет для нас а капелла, придворные стараются поразить друг друга остроумием. Люстры над головами роняют длинные, застывающие в воздухе струйки воска.

Верховный Король Кардан благодушно улыбается с трона и зевает, как кот. Его волосы в полном беспорядке, словно он, поднимаясь с моей постели, просто пригладил их пятерней. Наши глаза встречаются; я первой отвожу взгляд, и щеки становятся горячими.

«Целуй, пока меня не затошнит от твоих поцелуев».

В цветных графинах принесено вино. Они сверкают аквамарином и сапфиром, цитрином и рубином, аметистом и топазом. Появляются новые блюда – с засахаренными фиалками и замороженной росой.

Затем приносят колпаки из стекла, под которыми в облаках бледно-голубого дыма застыли маленькие серебристые рыбки.

– Из Подводного королевства, – сообщает одна из поварих, разодетая по случаю банкета. И кланяется.

Смотрю через стол на Рандалина, Министра ключей, но он намеренно не замечает меня.

Все вокруг поднимают колпаки, и помещение наполняет благоухающий перцем и травами дым.

Наблюдаю за Локком, занявшим место возле Кардана. На коленях у него устроилась девушка. Она сучит в воздухе ногами с копытцами и, хохоча, запрокидывает назад рогатую головку.

– Ага, – говорит Кардан, беря со своей тарелки золотое кольцо. – Вижу, в моей рыбке что-то было.

– И в моей, – сообщает придворная дама, сидящая по другую сторону от него. Она показывает сверкающую жемчужину размером с ноготь большого пальца и смеется от удовольствия. – Подарок из моря.

В каждой серебристой рыбке спрятана какая-нибудь драгоценность. Расспрашивают поваров, но те упорно отнекиваются, клянутся, что рыба свежая и работники на кухне не добавляли в нее ничего, кроме приправ. Я мрачно рассматриваю бусины из морского стекла, оказавшиеся под жабрами моей рыбки.

Поднимаю глаза на Локка: он держит в пальцах золотую монету, наверное, из груза какого-нибудь корабля смертных.

– Я вижу, как ты смотришь на него, – произносит сидящая рядом со мной Никасия. Сегодня на ней платье из золотого кружева. Темные турмалиновые волосы собраны в высокую прическу, украшенную двумя золотыми гребнями в форме акульих челюстей с золотыми же зубами.

– Может, я смотрю только на побрякушки, которыми твоя мать думает купить расположение нашего Двора, – отвечаю я.

Она берет фиалку с моей тарелки и аккуратно кладет себе на язык.

– Я променяла любовь Кардана на обманные слова и поцелуи Локка, сладкие, как эти цветы. А твоя сестра потеряла тебя, чтобы заполучить Локка, не так ли? Но все мы знаем, что потеряла ты.

– Локка? – Я хохочу. – Рада, что избавилась от него.

Никасия сдвигает брови:

– Но не на Верховного же Короля ты смотришь?

– Конечно, нет, – бросаю я, пряча глаза.

– Знаешь, почему ты никому не выдала мой секрет? – задает вопрос Никасия. – Возможно, ты не смогла отказать себе в удовольствии иметь в запасе кое-что против меня. Но, по правде сказать, мне думается, ты сама понимаешь – никто тебе не поверит. Я принадлежу этому миру. А ты – нет. И тебе это известно.

– Ты не принадлежишь суше, морская принцесса, – напоминаю я. И тут же вспоминаю, что Живой совет не доверяет мне. Не хочу признаваться, но слова Никасии беспокоят меня, как занозы, застрявшие под кожей.

«Кто-то, кому ты доверяешь, уже предал тебя».

– Этот мир никогда не станет твоим, смертная, – говорит она.

– Он уже стал моим. – Гнев затмевает мой рассудок. – У меня есть моя страна и мой король. И я буду защищать их обоих. Давай, скажи то же самое.

– Он не может тебя любить, – говорит она внезапно ломким голосом.

Принцесса Подводного королевства не на шутку озабочена мыслью о моих притязаниях на Кардана; очевидно, она до сих пор увлечена им и понятия не имеет, что ей дальше с этим делать.

– Чего ты хочешь от меня? – спрашиваю я у Никасии. – Я просто сижу здесь, занимаюсь своим делом, ужинаю. Ты ко мне подсела. Ты обвиняешь меня в том, что… Я даже не понимаю в чем.

– Расскажи, как ты им управляешь? – говорит Никасия. – Каким обманом ты заставила короля сделать тебя его правой рукой? Тебя, кого он презирал и унижал? Как получилось, что он слушает тебя?

– Я тебе расскажу в обмен на твой рассказ кое о чем. – Поворачиваюсь к Никасии, сосредоточившись только на ней. – Меня очень интересует тот потайной ход во дворце и женщина в хрустальном шаре.

– Я рассказала тебе все, что могла… – начинает Никасия.

– Не это. Про мать Кардана, – прерываю я ее. – Кто она была? Где она сейчас?

Никасия пытается замаскировать свое удивление шуткой:

– Если вы такие добрые друзья, почему ты его самого не спросишь?

– Я никогда не говорила, что мы друзья.

Слуга с полным набором острых зубов и с крыльями бабочки на спине подносит следующее блюдо: сердце оленя с кровью, начиненное поджаренным фундуком. Никасия берет мясо и впивается в него зубами, по пальцам течет кровь.

Она облизывает окровавленные губы:

– Никем она не была. Простушка из Нижних Дворов. Элдред даже наложницей ее не сделал, хотя она понесла от него ребенка.

Я сильно удивлена и хлопаю глазами.

Никасия выглядит самодовольной, словно мое неведение лишний раз подтверждает, насколько я здесь не к месту.

– Теперь твоя очередь.

– Хочешь знать, как я заставила Кардана возвысить меня? – спрашиваю я, наклоняясь к ней достаточно близко, так что Никасия чувствует тепло моего дыхания. – Поцеловала в губы, а потом пригрозила, что буду целовать снова и снова, если не станет делать так, как я велю.

– Лгунья, – выдавливает Никасия.

– Если вы такие добрые друзья, – ехидно повторяю я ее собственные слова, – то почему бы тебе не спросить у него?

Никасия переводит взгляд на Кардана – у того рот испачкан кровью, корона съехала на лоб. Они просто два сапога пара, вернее, парочка монстров. Кардан не смотрит по сторонам, его внимание приковано к лютнисту, на ходу сочиняющему громкую оду его правлению.

«Мой король, – думаю я про себя. – Но только на год и один день, а пять месяцев уже прошли».

Глава 9

В комнатах меня ждет Таттерфелл, и ее жучьи глаза смотрят неодобрительно – она нашла штаны Кардана на моем диване.

– Значит, вот как ты живешь, – бурчит маленькая чертовка. – Червяк в коконе бабочки.

В ее брюзжании есть что-то уютно знакомое, но это не значит, что оно мне нравится. Отворачиваюсь, чтобы она не видела моего смущения из-за беспорядка. Не говоря уже о том, как это все выглядит со стороны и на какие мысли наводит.

Таттерфелл поклялась служить Мадоку, пока не отработает некий старый долг чести, а значит, не могла попасть сюда без его ведома. Может, она и заботилась обо мне с тех пор, как я была ребенком – расчесывала волосы, чинила платья и нанизывала на нитку ягоды рябины, чтобы меня не зачаровали, – но оставалась верна Мадоку. Думаю, по-своему она привязалась ко мне, но я никогда не путала ее чувства с любовью.

Вздыхаю. В моих покоях убрались бы дворцовые слуги, если бы я позволила, но тогда они мешали бы моему досугу или рылись в бумагах, не говоря уже про яды. Нет, лучше запереть дверь на запор и спать в грязи.

Из спальни доносится голос сестры:

– Ты рано вернулась. – Она показывается в дверях, держа в руках охапку нарядов.

«Кто-то, кому ты веришь, уже предал тебя».

– Как ты вошла? – спрашиваю я. Когда мой ключ проворачивался в замке, я ощутила легкое сопротивление. Запорный механизм потревожили. Меня учили воровскому искусству отмыкания дверей, и пусть я в нем не преуспела, но могу по крайней мере сказать, лазал кто-нибудь в замок или нет.

– О, – говорит Тарин и смеется. – Я притворилась тобой и сняла копию с твоего ключа.

Мне хочется пнуть ногой в стену. Наверняка все знают, что у меня есть сестра-близняшка. Наверняка всем известно, что смертные умеют лгать. Неужели нельзя было задать какой-нибудь каверзный вопрос, прежде чем предоставлять ей доступ в дворцовые покои? Честно говоря, я сама частенько лгу, и мне все сходит с рук. Трудно винить Тарин в том, что она поступает так же.

К несчастью, именно сегодня, когда Тарин вломилась в мои комнаты, на ковре валяются одежды Кардана и на низком столике – кучка окровавленных бинтов.

– Я попросила Мадока подарить остаток долга Таттерфелл тебе, – объявляет Тарин. – И принесла все твои платья, верхнюю одежду и украшения.

Я смотрю в чернильные глаза импа:

– Хочешь сказать, она будет шпионить за мной для Мадока?

Таттерфелл поджимает губы, и я вспоминаю, как больно она щипается.

– Какая ты противная и подозрительная девчонка. И тебе не стыдно говорить такое?

– Я благодарна тебе за те времена, когда ты была добра ко мне, – отвечаю я. – Если Мадок передал мне твой долг, считай, что он давно уплачен.

Таттерфелл недовольно хмурится:

– Мадок пощадил моего возлюбленного, когда по праву мог забрать его жизнь. Я дала обет, что буду сто лет служить ему, и этот срок почти на исходе. Не обесценивай моей клятвы. Неужели ты думаешь, что можешь перечеркнуть ее мановением своей руки?

Меня ранят ее слова.

– Ты жалеешь, что он отослал тебя?

– Пока нет, – отвечает Таттерфелл и возвращается к работе.

Иду в спальню и забираю со стола окровавленные тряпки Кардана, пока Таттерфелл не увидела. Оказавшись у камина, бросаю их в огонь. Пламя ярко вспыхивает.

– Итак, – обращаюсь к сестре, – что ты мне принесла?

Она указывает на кровать, где на измятых простынях разложены мои старые одежды. Странно видеть вещи, которыми я несколько месяцев не пользовалась. Их с одобрения Орианы покупал мне Мадок. Блузки, халаты, боевое облачение, дублеты. Тарин принесла даже домотканое платье, в котором я шныряла по Холлоу-Холлу, и одежду для тайных посещений мира смертных.

Смотрю на эти вещи и вижу человека, который и я, и одновременно не я. Ребенка, который ходил в школу и не думал, что то, чему там учат, для чего-нибудь пригодится. Девушку, которая хотела произвести впечатление на отчима, мечтала о месте при Дворе и верила – и верит до сих пор – в такое понятие, как честь.

Не уверена, что смогу во все это влезть.

Тем не менее вешаю одежды в шкаф рядом со своими черными камзолами. Внизу стоит единственная пара черных сапог.

Открываю коробку с драгоценностями. Сережки, подаренные на мой день рождения, золотой браслет, три кольца – одно с рубином, его преподнес мне Мадок на праздник кровавой луны, другое с его гербом, даже не помню, когда его получила, и тонкое золотое колечко, презентованное Орианой. Ожерелье из резного лунного камня, куски кварца, резная кость. Кольцо с рубином надеваю на палец левой руки.

– А еще я сделала несколько эскизов, – говорит Тарин, достает лист бумаги и устраивается на моей постели, скрестив ноги. Обе мы не великие художницы, но рисунок с моделью одежды понять не сложно. – Хочу отнести их своему портному.

Сестра изобразила меня в черных жакетах с высокими воротниками и юбках с разрезами по бокам, чтобы легче было двигаться. Плечи смотрятся так, словно они армированные; на нескольких набросках рукава блестящие, словно бы металлические.

– Размер они смогут снять с меня, – предлагает Тарин. – Тебе даже на примерки приходить не нужно.

Исподволь рассматриваю сестру. Тарин не любит конфликты. Со всеми ужасами и неурядицами нашей жизни она справляется очень просто – немедленно приспосабливается к ним, как те ящерицы-хамелеоны, что меняют окраску под окружающую среду. Она – человек, знающий, как одеваться и как себя вести, потому что внимательно изучает тех, с кем общается, и подражает им.

Тарин умеет подобрать наряд так, чтобы он содержал некое послание – даже ее рисунки предупреждают: «Держись от меня подальше, а не то отрублю тебе голову». Не то чтобы я не верю в ее стремление помочь, но с учетом того, что ее собственная свадьба уже не за горами, она тратит на меня слишком много времени.

– Ладно, – говорю я. – Чего ты хочешь?

– О чем ты? – изображая невинность, спрашивает она.

– Ты хочешь, чтобы мы снова стали подругами, – объясняю я. – Я это ценю. Хочешь, чтобы я пришла на твою свадьбу, и это здорово, потому что мне хочется на ней побывать. Но ты… ты делаешь для меня слишком много.

– Я умею быть милой, – отвечает она, стараясь не встречаться со мной взглядом.

Жду. Некоторое время мы обе молчим. Знаю, что Тарин видела разбросанную на полу одежду Кардана и ни о чем в связи с этим не спросила. Мне уже тогда следовало догадаться, что она чего-то хочет.

– Хорошо. – Сестра вздыхает: – Дело не такое уж важное, но кое о чем мне хотелось бы с тобой поговорить.

– Только без шуток. – Я невольно улыбаюсь.

Тарин бросает на меня напряженный взгляд.

– Я не хочу, чтобы Локк был Магистром Увеселений.

– И я не хочу.

– Но ты же можешь что-то сделать! – Она теребит пальцами юбки. – Он жаждет драматических переживаний. И как Магистр Увеселений может разыграть все эти… даже не знаю, как их назвать… истории. Для него вечеринка не столько застолье с выпивкой, сколько событие, способное вызвать конфликт.

– Так… – Стараюсь сообразить, что это может сулить политике. Ничего хорошего.

– Ему хочется узнать, как я буду реагировать на то, что он делает, – говорит Тарин.

Это правда. Локку, к примеру, очень хотелось узнать, достаточно ли Тарин любит его, чтобы позволить ему ухаживать за мной, пока она рядом будет молча страдать. Думаю, ему интересно было узнать то же самое про меня, но я оказалась слишком обидчивой и колючей.

Тарин продолжает:

– Локк делает это и с Карданом. И с Кругами Двора. Он уже говорил с Жаворонками и Граклами, искал их слабые места, прикидывал, какие дрязги сумеет разжечь и каким образом.

– Локк может принести пользу Жаворонкам, – замечаю я. – Дать им тему для баллад. – Что касается Граклов, то если бы он мог тягаться с ними по части кутежей, то уже сделал бы это. Но у меня хватает ума не высказывать эту мысль вслух.

– Когда он рассказывает, все это кажется забавным, даже если речь идет о страшных вещах, – жалуется Тарин. – Но если Локк останется Магистром Увеселений… Он заведет любовниц и отдалится от меня. Я боюсь этого. Джуд, пожалуйста, сделай что-нибудь. Знаю, ты скажешь, что предупреждала меня, но все равно.

«У меня проблемы посерьезнее» – так и хочется ей сказать.

– Мадок почти наверняка сказал бы, что ты не должна выходить за него. И Виви, могу поспорить, сказала бы то же самое. Я даже не сомневаюсь, что они уже говорили тебе все это.

– Но ты ведь не беспокоишься, а все потому, что слишком хорошо меня знаешь. – Она качает головой. – Когда я с ним, чувствую себя героиней рассказа. Моего рассказа. А когда его рядом нет, все как-то не так.

Не знаю, что и делать. Можно, конечно, попенять на то, что она, Тарин, похоже, придумывает историю, в которой Локку отводит роль протагониста, а себе – его романтического увлечения, которое исчезает, когда она не появляется на странице.

Но я ведь знаю, что быть с Локком – значит чувствовать себя особенной, избранной, привлекательной. Думаю об этом сейчас, вспоминаю и не чувствую ничего.

Я, пожалуй, могла бы велеть Кардану отобрать у Локка титул, но Кардан возмутится, что я использую власть по такому личному и незначительному поводу. И это ослабит мои позиции. А Локк догадается, что лишился должности по моей вине, потому что я не скрываю своего недовольства, и поймет, что я имею на Кардана гораздо большее влияние, чем объяснимо с точки зрения здравого смысла.

А то, чего опасается Тарин, все равно случится. Локку не нужно быть Магистром Увеселений Верховного Короля, чтобы устроить какую-нибудь гадость; должность только позволяет ему действовать с большим размахом.

– Я поговорю с Карданом.

Она переводит взгляд на его разбросанные на полу вещи и улыбается.

Глава 10

По мере приближения Охотничьей Луны во дворце растет и уровень невоздержанности и распутства. Тон вечеринок меняется, они становятся все более разнузданными и дикими. Присутствие Кардана для этого больше не требуется. Слухи изображают его сумасбродом, способным из прихоти даже выстрелить в любовницу, и на этом начинает строиться легенда.

Припоминают все, чем он сумел отличиться еще в детстве – и его появление на уроках верхом на лошади, и драки, и жестокости, которые он творил. Чем ужаснее история, тем восторженнее ее приветствуют. Фейри, может, и не умеют лгать, но молва расходится здесь, как и повсюду, подпитываясь амбициями, завистью и вожделением.

В дневные часы я, проходя по коридорам, вынуждена перешагивать через тела спящих. Не все из них придворные. Слуги и стражники, похоже, тоже пали жертвами дикого разгула и, презрев обязанности, предались удовольствиям. Голые фейри бегают по садам Эльфхейма, а лохани, из которых раньше поили коней, теперь полны вином.

Встречаюсь с Вулсибером, пытаюсь получить больше сведений о Подводном королевстве, но он ничего нового сообщить не может. Догадываюсь, что Никасия пыталась поддразнить меня, но все же составляю список тех, кто мог предать… Бьюсь над вопросом, кто и зачем, беспокоюсь о приезде лорда Ройбена, о том, как продлить срок аренды престола дольше года и одного дня. Жалею, что не спросила у Кардана его настоящее имя, когда сидела и целилась в него из арбалета. Потом смотрю на список, тлеющий в камине, пью свои яды и обдумываю, как буду отражать тысячи ударов, которые, быть может, так никто и не нанесет.

Кардан переехал в старые покои Элдреда, а комнаты с выжженным полом заперли изнутри. Если ему и неприятно спать там, где спал отец, он не подает вида. Когда я вхожу, Кардан сидит, беспечно развалившись в кресле, а слуги снимают гобелены и передвигают диваны, освобождая место для новой кровати, изготовленной по его описанию.

Он не один. С ним небольшой кружок придворных – некоторых я знаю, среди них Локк, Никасия и моя сестра. Все уже раскраснелись от вина и хохочут, устроившись на ковре перед камином.

– Идите, – говорит Кардан, увидев меня у порога.

– Но, Ваше Величество… – начинает какая-то девушка с золотистой кожей. На ней светло-синее платье. Внешние края бровей заканчиваются длинными светлыми усиками. – Наверняка вам потребуется противоядие, чтобы защититься от скучных новостей, которые доставила ваш сенешаль, и сохранить веселое настроение.

Я тщательно продумала, как отдавать Кардану приказания. Если распоряжений будет слишком много, он сломается под их гнетом, если слишком мало, уклонится от их исполнения. Но меня радует, что Кардан никогда не сможет воспротивиться моему присутствию и не посмеет мне возразить.

– Я скоро вас всех позову, – обещает Кардан, и придворные веселой стайкой покидают комнату. Один из них тащит кувшин, явно украденный из мира людей и до краев полный вином. На кувшине написано:Я ПРАВЛЮ. Локк смотрит на меня с любопытством. Сестра на ходу пожимает с надеждой руку.

Подхожу к креслу и, не дожидаясь приглашения, сажусь. Хочу лишний раз показать Кардану, что надо мной он не властен.

– Завтра ночью – праздник Охотничьей Луны, – говорю я.

Кардан вытягивается в кресле напротив и смотрит своими черными глазами так, словно это моя забота.

– Если хочешь знать детали, то нужно было оставить Локка. Мне почти ничего не известно. Еще одно представление с моим участием, не более того. Пока ты интригуешь, я буду дурачиться.

– Королева Орлаг следит за тобой…

– За мною все следят, – возражает Кардан, снова и снова вертя на пальце кольцо с печаткой.

– А ты, кажется, не против, – замечаю я. – Сам же сказал, что тебе нравится быть королем. Может, ты даже наслаждаешься этой ролью.

Он смотрит на меня недоверчиво.

Пробую ответить искренней улыбкой. Надеюсь, что сумею быть убедительной.

– Мы оба можем получить то, чего хотим. Ты сможешь править гораздо дольше года. Все, что от тебя требуется, – продлить свою клятву. Дай мне возможность руководить тобой еще десять-двенадцать лет, и вместе…

– Полагаю, нет, – перебивает он. – В конце концов, ты же понимаешь, как опасно посадить Оука на мое место. Он повзрослеет всего на год. Он не будет готов. И через несколько месяцев ты прикажешь мне отречься в его пользу или заключить соглашение, которое потребует от нас взаимного доверия, тогда как сейчас я доверяюсь тебе без всякой надежды на взаимность.

И с какой только стати я надеялась на его согласие сохранить все как есть?

Кардан дарит мне сладчайшую из своих улыбок.

– Возможно, тогда ты станешь моим настоящим сенешалем.

Стискиваю зубы. Было время, когда я не смела и мечтать о должности сенешаля. А теперь она представляется мне незначительной. Власть заразительна. Власть алчна.

– Берегись, – предупреждаю я. – Мне под силу сделать так, что эти месяцы покажутся тебе бесконечными.

Кардан продолжает беззаботно улыбаться.

– Какие еще будут распоряжения? – спрашивает он.

Стоило бы рассказать ему об Орлаг, но я представляю, какое ликование вызовет ее предложение, и понимаю, что не вынесу этого. Я не могу допустить этот брак и не в том сейчас настроении, чтобы забивать голову мыслями о нем.

– Не упейся завтра до смерти. И присмотри за моей сестрой.

– Тарин, кажется, сегодня в полном порядке, – замечает он. – Розы на щеках и улыбка на устах.

– Позаботься, чтобы так все и осталось.

Он поднимает брови:

– Уж не хочешь ли ты, чтобы я соблазнил ее и убил Локка? Могу, конечно, попробовать. Касательно результата ничего не обещаю, но тебя моя попытка может и позабавить.

– Нет-нет, ни в коем случае не делай этого, – тороплюсь я и не понимаю, почему его слова вызвали у меня приступ паники. – Я имела в виду, не позволяй Локку проявлять его худшие наклонности, когда Тарин рядом, вот и все.

Прищуривая глаза, Кардан спрашивает:

– Разве ты не должна настаивать на обратном?

Вероятно, для Тарин было бы лучше узнать всю правду о Локке как можно скорее. Но она моя сестра, и мне не хочется причинять ей боль. Я качаю головой.

Кардан делает неопределенный жест.

– Смотри сама. Твоя сестра будет завернута в атлас и мешковину, и это защитит ее от нее самой.

Встаю.

– Совет хочет, чтобы Локк устроил какое-нибудь представление для Гримсена. Если ему понравится, возможно, кузнец изготовит тебе чашу, в которой никогда не кончается вино.

Кардан бросает на меня загадочный взгляд из-под ресниц и тоже поднимается. Берет мою руку.

– Того, что редко, слаще нет, – говорит он и целует тыльную сторону ладони.

Я вспыхиваю, жар катится по коже… Так некстати.

Когда выхожу, группка придворных толпится в коридоре, дожидаясь разрешения вернуться в комнаты. Сестра выглядит неважно, но, увидев меня, изображает широкую фальшивую улыбку. Один из юношей подобрал музыку к лимерику и играет ее снова и снова, быстрей и быстрей. Их хохот плывет по коридору и звучит в моих ушах вороньим карканьем.

Проходя по дворцу, попадаю в зал, где собрались несколько придворных. На ковре у камина расположился королевский поэт и сенешаль прежнего Верховного Короля Элдреда Вал Морен. Он поджаривает угря в языках пламени.

Вокруг него расселись художники и музыканты-фейри. После гибели большей части королевской семьи Вал Морен оказался в центре одной из придворных группировок – Круга Жаворонков. В волосах у него запутались ветки ежевики, он что-то негромко напевает. Смертный, как и я. А еще он, возможно, сумасшедший.

– Выпей с нами, – предлагает один из Жаворонков, но я отказываюсь.

– Милая маленькая Джуд! – Вал Морен смотрит в мою сторону, в его глазах пляшут огоньки. Он начинает сдирать обгоревшую корочку и принимается за нежное белое мясо угря. Не переставая жевать, спрашивает: – Почему ты до сих пор не пришла ко мне за советом?

Говорят, что некогда он был любовником Верховного Короля Элдреда. Жил при Дворе задолго до того, как мы с Тарин появились здесь, и, несмотря на это, никогда не подавал вида, что нас объединяет смертность. Не пытался помочь, сблизиться, чтобы мы не так сильно чувствовали свое одиночество.

– А у вас есть что посоветовать?

Он кладет глаз угря в рот и смотрит на меня. Глаз, поблескивая, лежит на языке, пока Вал Морен не проглатывает его.

– Может быть. Но это мало что значит.

Я так устала от загадок…

– Дайте угадаю. Потому что, когда я попрошу совета, вы его не дадите?

Он хохочет. Смех звучит сухо и гулко. Интересно, сколько ему лет? С этими веточками ежевики он выглядит совсем молодым, но смертные не стареют, пока не покинут Эльфхейма. Даже по чертам лица невозможно определить его возраст, но я вижу по глазам.

– О, я дам тебе прекраснейший из советов. Но ты ему не последуешь.

– Тогда какой от вас прок? – спрашиваю и отворачиваюсь. У меня нет времени, чтобы заниматься гаданием по строфам его бесполезных виршей.

– Я превосходный жонглер, – сообщает Вал Морен и вытирает руки о штаны, оставляя масляные пятна. Потом лезет в карман и достает камень, три желудя, кусок хрусталя и какую-то дужку. – Видишь ли, жонглирование – это всего лишь одновременное подбрасывание в воздух двух предметов.

Он начинает подбрасывать желуди, потом добавляет к ним птичью дужку. Некоторые Жаворонки подталкивают друг друга и восхищенно шепчутся.

– Сколько предметов ни добавляй, руки у тебя только две, поэтому и подбрасывать ты можешь не более двух. Придется бросать быстрее и быстрее, выше и выше. – Вал Морен добавляет камень и хрусталь, вещи порхают у него в руках так быстро, что их трудно рассмотреть. Я задерживаю дыхание.

А потом все падает и бьется о каменный пол. Хрусталь раскалывается. Один желудь откатывается к камину.

– Мой совет, сенешаль: научись жонглировать лучше, чем я, – говорит Вал Морен.

Несколько долгих секунд испытываю такую злость, что не могу сдвинуться с места. Просто киплю от гнева. Меня предал единственный человек, который должен был знать, как трудно находиться здесь таким, как мы.

Разворачиваюсь и иду прочь, пока не наделала такого, о чем потом пожалею.

– Я ведь предупреждал, что ты не примешь мой совет, – несется вслед.

Глава 11

В вечер Охотничьей Луны весь Двор устремляется в Молочный лес, где деревья закутаны в шелковые покрывала, так что, на мой смертный взгляд, больше напоминают мешки с яйцами моли или завернутую в паутину трапезу пауков.

Локк подготовил напоминающее стену сооружение из плоских, вкопанных стоймя камней; из них же соорудили грубое подобие трона. Вся постройка возвышается над рощей. Массивный каменный блок служит спинкой, широкая плита – сиденьем. Рядом горит костер, в который кидают ветки полыни и тысячелистника. Кардан восседает на троне, на голове мерцает корона. На одно короткое мгновение он кажется мне значительнее, чем есть на самом деле, явившимся из легенды настоящим Верховным Королем, а не чьей-то марионеткой.

Чувствую благоговейный трепет и замедляю шаг, потому что начинаю паниковать.

«Король – живой символ, бьющееся сердце, звезда, на которой начертано будущее Эльфхейма. Вы наверняка заметили, что с начала его правления острова изменились. Шторма наступают быстрее. Цвета стали немного ярче, а запахи – острее. Когда он пьян, его подданные хмелеют без вина. Когда проливается его кровь, являются твари».

Мне остается только надеяться, что он не прочитает этого на моем лице. Остановившись перед ним, склоняю голову, радуясь, что не нужно встречаться с ним глазами.

– Мой король.

Кардан встает с трона, расправляет плащ из блестящих черных перьев. На мизинце сверкает новое кольцо, красный камень ловит отблески костра. Очень знакомое кольцо. Мое кольцо.

Припоминаю, как он взял меня за руку в комнате.

Стискиваю зубы и украдкой бросаю взгляд на свою руку. Пусто. Он стащил мое кольцо. Стащил, а я и не заметила. Таракан – хороший учитель.

Интересно, сочтет ли это изменой Никасия? Очень может быть.

– Идем со мной. – Кардан берет меня за руку и ведет через толпу. Хобы и григи, зеленые и коричневые тела, рваные крылья и одежды, скроенные из коры, – весь народ Эльфхейма сегодня представлен здесь в своих лучших нарядах. Проходим мимо мужчины в накидке из золотых листьев, потом мимо другого, в зеленой кожаной жилетке и шляпе, верх которой закручен в виде раковины улитки. Лужайка покрыта одеялами, на них подносы с гроздьями винограда, причем каждая ягода размером с кулак, и кроваво-красными вишнями.

– Что мы делаем? – спрашиваю у Кардана, ведущего меня к краю рощи.

– Я нахожу утомительным постоянно разговаривать у всех на виду, – отвечает он. – Хочу, чтобы ты знала: твоей сестры здесь сегодня нет. Я об этом позаботился.

– Так что задумал Локк? – Я задаю вопрос, не желая благодарить и делать ему комплимент по поводу ловкости рук. – Сегодня вечером на кону его репутация.

Кардан корчит гримасу:

– Не собираюсь ломать свою драгоценную голову над такими вопросами. Предполагается, что всю работу выполняешь ты. Как муравей в басне – копается в земле, пока стрекоза поет все лето напролет.

– И остается ни с чем на зиму, – добавляю я.

– Мне ничего не нужно. – Кардан с притворной скорбью качает головой. – Я – Король-Зерно. В конце концов мною пожертвуют, чтобы по весне маленький Оук взошел на трон.

Вверху загораются и светят мягким волшебным светом шары, дрейфуя в ночном воздухе. От его слов меня пронизывает нервная дрожь.

Смотрю ему в глаза. Рука Кардана скользит по моему бедру, словно он пробует привлечь меня ближе. Наступает головокружительный момент, в который что-то со вспышкой проскакивает в воздухе между нами.

«Целуй, пока меня не затошнит».

Конечно, Кардан не пытается меня поцеловать. И не собирался – ведь он сейчас не разгорячен вином, не переполнен отвращением к себе.

– Тебе не нужно здесь сегодня задерживаться, маленький муравей, – говорит он, отстраняясь. – Возвращайся во дворец. – И Кардан уходит назад, в толпу. Придворные кланяются ему. Некоторые, самые нахальные, хватают за полы, флиртуют, пытаются вовлечь в танец.

А он, когда-то разорвавший крыло мальчишке за то, что тот не поклонился, теперь позволяет такие фамильярности и смеется.

Что изменилось? Он стал другим, потому что я заставила его? Или все потому, что рядом нет Балекина? Или он вовсе не изменился и я просто вижу то, что хочу видеть?

Его теплые пальцы задерживаются на моей коже. Со мной явно что-то не так. Хочу того, что ненавижу, желаю того, кто меня презирает. Впрочем, он тоже хочет меня. Успокаивает одно: он не знает о моих чувствах.

Какое бы непотребство ни задумал Локк, я должна остаться и найти представителя Двора термитов. Чем быстрее верну долг лорду Ройбену, тем меньше обязательств останется висеть над головой. К тому же меня обижали здесь столько раз, что вряд ли смогут обидеть больше.

Кардан снова забирается на трон, когда появляются Никасия и Гримсен с застежкой для плаща в виде мотылька.

Гримсен заводит речь – несомненно, льстивую, – потом извлекает что-то из кармана. Похоже на сережку – одна-единственная капля, которую Кардан поднимает к свету и на которую с восхищением взирает. Я догадываюсь, что Гримсен изготовил первый магический предмет на службе Эльфхейму.

На дереве слева от них вижу сову с лицом хоба. Это Львиный Зев смотрит вниз, время от времени мигая. Призрак и еще несколько шпионов где-то рядом; я их заметить не могу, но они наблюдают за весельем с подходящей дистанции. Если что-нибудь случится, они тут же окажутся здесь.

Вперед выходит похожий на кентавра музыкант с телом оленя. В одной руке он держит лиру, вырезанную в форме пикси. Крылья ее образуют рога инструмента. На лире натянуто что-то, похожее на разноцветные нити. Музыкант начинает играть, инструмент принимается петь.

Никасия пробирается туда, где сидит кузнец. На ней фиолетовое платье, отливающее на свету лазурью. Волосы заплетены в косу, венцом уложенную на голове; над бровями проходит цепочка, с которой рядами свисают дюжины бусинок, сверкающие багряными, голубыми и янтарными искорками.

Когда Гримсен поворачивается к ней, лицо его смягчается. А я хмурюсь.

Жонглеры начинают подбрасывать в воздух самые различные предметы – от живых крыс до сверкающих мечей. Слуги разносят вино и медовые пряники.

Я, наконец, замечаю Дулкамару из Двора термитов; у нее красные, как маков цвет, кудрявые волосы, за спиной висит двуручный меч, серебристое платье развевается на легком ветерке. Стараясь не выдать волнения, подхожу.

– Добро пожаловать, – говорю я. – Чем мы обязаны честью видеть тебя у нас? Быть может, твой король решил, что я могу…

Переводя взгляд с меня на Кардана, она перебивает:

– Лорд Ройбен хочет, чтобы ты знала: даже до Нижних Дворов доходят слухи.

В одно мгновение перед внутренним взором пролетают все нелицеприятные факты, о которых могла слышать Дулкамара; потом я сразу вспоминаю, что народ шепчется, как Кардан по прихоти выстрелил в любовницу. Двор термитов – один из немногих, в котором объединились Благие и Неблагие создания; не представляю, что их может тревожить больше – раненая придворная или проявление неуравновешенности короля.

– Ложь распространяется даже без лжецов, – осторожно говорю я. – Какие бы слухи до вас ни дошли, я могу объяснить, что на самом деле случилось.

– И я должна тебе верить? Думаю, нет. – Дулкамара улыбается: – Мы в любое время можем прислать сюда своего наблюдателя, смертная девочка. Например, лорд Ройбен направит меня в качестве твоего личного телохранителя. – Хлопаю глазами. Под «телохранителем» она явно понимает соглядатая. – Или, может быть, мы одолжим вашего кузнеца, Гримсена. Он сумеет изготовить для лорда Ройбена клинок, рассекающий обеты.

– Я не забыла о своем долге. В самом деле, я рассчитывала, что ты позволишь вернуть его теперь же, – объясняю я, стараясь выглядеть соответственно занимающей должности. – Но лорд Ройбен не должен забывать…

– Смотри, сама не забудь, – огрызается Дулкамара, не дав договорить, и с этими словами шагает прочь, оставив меня наедине со всеми разумными доводами, которые я собиралась изложить. Я до сих пор в долгу перед Двором термитов и до сих пор не смогла укрепить свое влияние на Кардана. И понятия не имею, кто мог меня предать и что делать с Никасией.

По крайней мере, праздник получается не разгульнее прочих, несмотря на все бахвальство Локка. Интересно, удастся ли мне выполнить просьбу Тарин и сместить его с должности Магистра Увеселений хотя бы за то, что он стал неинтересен.

Словно подслушав мои мысли, Локк хлопает в ладоши, призывая собравшихся к тишине. Музыка запинается и смолкает, прекращаются танцы и смех, останавливаются жонглеры.

– У меня для вас в запасе еще одно развлечение, – объявляет Локк. – Настало время выбрать хозяйку сегодняшней ночи. Королеву Веселья.

Один из лютнистов исполняет шуточную импровизацию. В толпе слышится смешок.

По спине у меня бегут мурашки. Я слыхала про эту забаву, хотя никогда не видела ее. Она достаточно проста: украсть смертную девушку, напоить фейрийским вином, околдовать фейрийской лестью и фейрийскими поцелуями, убедить, что она удостоилась чести надеть корону, все это время глумясь над несчастной, лишившейся рассудка.

Если Локк притащил сюда смертную, чтобы потешаться над ней, то он будет иметь дело со мной. Я привяжу его к черным скалам Инсуила и скормлю русалкам.

Когда Локк начинает говорить, я все еще раздумываю над происходящим.

– Но короновать королеву, конечно, может только король.

Кардан встает с трона, спускается по камням к Локку. Его длинный плащ из блестящих перьев волочится за ним.

– Итак, где же она? – спрашивает Верховный Король, приподнимая брови. Не похоже, что ему весело, и я надеюсь, что затея провалится, не успев начаться. Какая ему радость от такой потехи?

– Ты не угадал? В нашей компании только одна смертная, – отвечает Локк. – Само собой, наша Королева Веселья не кто иная, как Джуд Дуарте.

В голове у меня на секунду становится пусто. Я просто ни о чем не могу думать. Потом вижу ухмылку Локка, улыбающиеся лица придворных из народа и цепенею от ужаса.

– Давайте поприветствуем ее, – предлагает Локк.

Толпа вопит нечеловеческими голосами, а на меня накатывает приступ паники. Смотрю на Кардана и вижу в его глазах какой-то странный блеск, но не нахожу сочувствия.

Никасия смеется, ликуя, Гримсен рядом с ней забавляется вовсю. Дулкамара у края лужайки наблюдает за мной.

В голове мелькает мысль, что Локк наконец сделал что-то правильное. Обещал Верховному Королю удовольствие, и теперь, в этом я совершенно уверена, Кардан наслаждается происходящим в полной мере.

Я могу приказать ему, и все прекратится в одно мгновение. Он тоже это знает. Знает, но рассчитывает, что хоть мне и не нравится то, что вот-вот произойдет, но не до такой степени, чтобы, отдав приказ, я обнаружила свою власть над ним.

Конечно, я многое сумею вынести, прежде чем решусь на этот крайний шаг.

«Ты об этом пожалеешь». Вслух этого не говорю, но смотрю на Кардана и повторяю про себя с таким чувством, что мне кажется, будто я кричу.

Локк подает сигнал, и вперед выходит группка девушек-импов с безобразным изорванным платьем и венком из прутьев. К этой самодельной короне прикреплены отвратительные, источающие гнилостный запах грибочки.

Бормочу себе под нос проклятия.

– Новое одеяние для нашей новой королевы, – возглашает Локк.

Слышны изумленное аханье и издевательский хохот. Игра жестокая, в нее играют со смертными девушками, когда они зачарованы и не понимают, что над ними смеются. Забавляются их глупостью. Девушки без ума от наряда, который видится им пышным одеянием. Они восхищаются короной, которая, по их мнению, сверкает драгоценными камнями. И даже лишаются чувств, услышав обещания вечной любви.

Благодаря заклятию принца Дайна чары фейри не действуют на меня, но даже если бы они работали, то все придворные понимают, что смертный сенешаль Верховного Короля должен носить какую-то защиту от колдовства – бусы из рябины, пучок веток дуба, ясеня и терновника. Они знают – я прекрасно вижу, во что Локк собирается меня нарядить.

Двор наблюдает за мной, жадно затаив дыхание. Уверена, они никогда не видели Королеву Веселья, которая сознает, что над ней глумятся. Это совсем другая забава.

– Скажи нам, что ты думаешь о нашей госпоже, – странно улыбаясь, Локк обращается к Кардану.

Лицо Верховного Короля застывает; через секунду, когда Кардан поворачивается к Локку, оно немного смягчается.

– Меня очень часто посещали беспокойные сны про Джуд, – начинает он громким голосом. – Я видел ее черты в самых жутких кошмарах.

Придворные хохочут. Жар ударяет мне в лицо, потому что он говорит правду и, чтобы посмеяться надо мной, раскрывает им секрет.

Когда Элдред был Верховным Королем, вечеринки и приемы проходили степенно; новый Верховный Король обновил не только страну, но и сам Двор. Уверена, они радуются его прихотям и жестоким наклонностям. А я, как дура, надеялась, что он переменился.

– Некоторые из нас не считают смертных красивыми. Фактически многие здесь могут поклясться, что Джуд непривлекательна.

В какой-то момент я решаю, что Кардан хочет вывести меня из себя и вынудить отдать приказ остановиться, то есть обнаружить нашу сделку перед лицом Двора. Но нет, просто биение сердца отдается в висках, и я почти не могу думать.

– Но мне кажется, все это потому, что красота Джуд… уникальна. – Кардан делает паузу, чтобы вызвать новый взрыв хохота. – Она невыносима. Мучительна. Убийственна.

– Возможно, требуется новый наряд, чтобы подчеркнуть ее истинное очарование, – говорит Локк. – Замечательный наряд для такой красавицы.

Импы собираются надеть изодранное тряпье поверх моего собственного платья, чтобы доставить удовольствие народу.

Снова раздается хохот. Мне жарко. Какая-то часть меня хочет бежать, но тут все мое существо охватывает желание доказать им, что я не из пугливых.

– Погодите!

Импы замирают в нерешительности. У Кардана непроницаемое лицо.

Наклоняюсь, берусь за подол и стаскиваю платье через голову. Оно простое – без корсета и застежек – и снимается легко. Стою посреди толпы в нижнем белье и жду, как они отреагируют. И что скажет Кардан.

– Теперь я готова надеть свое новое платье, – говорю под одобряющие возгласы, словно присутствующие забыли, что весь смысл затеи – в унижении. Локк, к моему удивлению, выглядит довольным.

Пожирая меня глазами, Кардан подходит ближе. Не уверена, что спокойно вынесу очередное издевательство. К счастью, ему, похоже, не хватает слов.

– Я тебя ненавижу, – шепчу ему прежде, чем он заговорит.

Кардан берет меня двумя пальцами за подбородок.

– Повтори, – говорит он, пока импы расчесывают мне волосы и возлагают на них уродливую вонючую корону. Говорит тихо. Только для меня.

Дергаю подбородком, стряхивая пальцы, но успеваю увидеть выражение его лица. Он смотрит, как в ту ночь, когда вынужден был отвечать на мои вопросы, когда признался, что хочет меня. Смотрит, как на исповеди.

Смешавшись от стыда и гнева, краснею и отворачиваюсь.

– Королева Веселья, наступила пора твоего первого танца, – заявляет Локк, подталкивая меня в толпу.

Когтистые пальцы смыкаются на моих запястьях. Нечеловеческий смех звучит в ушах, и тут начинает играть музыка. Танцы возобновляются, и я в самой гуще. Ноги шлепают по грязи в такт ударам барабанов, сердце вибрирует под трели флейты. Меня вертят в толпе, передают из рук в руки. Толкают и тянут, щипают и шлепают, оставляя синяки.

Пытаюсь сопротивляться уносящей меня музыке, стараюсь вырваться из танца – и не могу. Пробую волочить ноги, но меня дергают за руки, и музыка подхватывает снова. Все сливается в размытый хаос звуков и мелькающих нарядов, блестящих чернильных глаз и слишком острых зубов.

Я потерялась в этом хаосе, утратила контроль над собой, словно я опять ребенок, словно не заключала сделку с Дайном, не травила себя ядами и не захватывала трон. Это не колдовство. Я сама не могу остановиться и продолжаю танцевать, хотя внутри нарастает ужас. Я готова плясать, пока не сотрутся подошвы, пока ноги не начнут кровоточить, плясать до упаду.

– Прекратите играть! – кричу изо всех сил; паника придает голосу пронзительности. – Как ваша Королева Веселья и сенешаль Верховного Короля, я имею право на выбор танца!

Музыканты останавливаются. Движения танцующих замедляются. Это всего лишь секундная передышка, но я вовсе не была уверена, что даже ее получу. Меня всю трясет от злости, страха и напряженной борьбы с собственным телом.

Стараюсь выглядеть уверенной и вести себя так, словно на мне не тряпки, а пышное одеяние.

– Давайте станцуем рил, – говорю я, стараясь произнести эту фразу так, как произнесла бы ее Ориана, моя приемная мать. На этот раз голос звучит так, как мне хочется, – властно и холодно. – И я буду танцевать с моим королем, который осыпал меня столь лестными комплиментами и дарами.

Двор смотрит на меня влажными мерцающими глазами. Они могли ожидать от Королевы Веселья подобных слов; я уверена, смертные произносили их здесь бессчетное количество раз, но при других обстоятельствах.

Надеюсь, что они нервничают, так как понимают – я лгу.

В конце концов, раз они оскорбляют меня, потому что я смертная, вот мой ответный удар: я тоже здесь живу и знаю правила. Быть может, знаю лучше их, поскольку они с ними родились, а я их изучила. Возможно, я знаю лучше, потому что у них больше свободы их нарушать.

– Не хочешь станцевать со мной? – делая книксен, ехидно спрашиваю у Кардана. – Ибо я нахожу тебя таким же красивым, какой ты находишь меня.

По толпе бежит шелест шепота. Я отыграла очко у Кардана, и Двор не знает, как себя вести. Им нравятся неожиданности и сюрпризы, но, похоже, они не определились, как относиться к этому.

Мое маленькое представление явно озадачило толпу.

У Кардана лицо невозмутимое.

– С удовольствием, – отвечает он, и музыка играет снова. Кардан подхватывает меня в объятия.

Раньше мы уже танцевали – на коронации принца Дайна. До того как начали убивать. Перед тем как я взяла Кардана в плен, приставив к его горлу нож. Интересно, думает ли он об этом, кружа меня на лужайке Молочного леса?

С клинком он, может, и не особенно ловок, но танцор искусный, как и говорил дочке ведьмы. Я позволяю ему вести и поддерживать себя, и без его помощи, несомненно, сразу бы сбилась. Сердце колотится, кожа повлажнела от пота.

У нас над головами кружатся бумажные мотыльки, поднимаясь все выше, словно их притягивает свет звезд.

– Как бы ты надо мной ни издевался, я отплачу тебе с лихвой, – зло цежу я сквозь зубы.

– Вот как? – Кардан сжимает меня в объятиях. – Я не забывал об этом ни на мгновение.

– Тогда зачем?

– Думаешь, я спланировал твое унижение? – Он хохочет: – Я? Для этого мне пришлось бы потрудиться. Я ни при чем…

– Мне все равно, при чем ты или нет. – Я злюсь и не могу разобраться в своих чувствах. – Достаточно того, что тебе это нравится.

– А почему бы мне не наслаждаться, глядя, как издеваются над тобой? Ты же обманула меня, – говорит Кардан. – Ты сделала из меня дурака, и теперь я – Король Глупцов.

– Верховный Король Глупцов, – с презрением поправляю я. Наши взгляды встречаются, и в глазах шок от взаимного осознания близости. Я ощущаю себя: свою кожу, капельки пота на губах, скольжение бедер. И так же остро ощущаю его: тепло шеи, обвитой моими ладонями, колючую щетку волос. Вдыхаю его запах: ароматы леса, древесины дуба и кожи. Смотрю на его коварный рот и представляю, как он целует меня.

Все не так. Вокруг нас кипит веселье. Некоторые придворные бросают в нашу сторону взгляды, потому что некоторые придворные всегда смотрят на Верховного Короля. Но игра Локка подходит к концу.

«Возвращайся во дворец», – сказал Кардан. А я не послушала, проигнорировала его предупреждение.

Вспоминаю, как жадно следил Локк за лицом Кардана, когда тот говорил о моей красоте. Он смотрел не на меня. Впервые мне приходит в голову, что глумление надо мной было всего лишь уловкой, наживкой для его крючка.

«Скажи, что ты думаешь о нашей госпоже».

К моему огромному облегчению, после рила музыканты снова берут паузу и смотрят на Верховного Короля, ожидая указаний.

Я отстраняюсь:

– Сдаюсь, Ваше Величество. Хотела бы получить разрешение удалиться.

И спрашиваю себя, что делать, если он не разрешит. Я отдала много распоряжений, но не велела щадить свои чувства.

– Ты свободна уйти или остаться, как пожелаешь, – торжественно произносит Кардан. – Королеве Веселья рады повсюду, куда бы она ни направилась.

Отворачиваюсь от него, выбираюсь из толпы и прислоняюсь к дереву, жадно вдыхая холодный морской воздух. Лицо горит, щеки пунцовые.

Я на краю Молочного леса и смотрю на волны, бьющиеся о черные скалы. Мгновение спустя замечаю на песке движение, словно там шевелятся тени. Прищуриваюсь. Нет, не тени. Селки, выходящие из моря. По крайней мере дюжина. Они сбрасывают свои глянцевые котиковые шкуры и вынимают серебристые клинки.

На празднество Охотничьей Луны пожаловало Подводное королевство.

Глава 12

Раздирая длинный ветхий наряд о терновник и вереск, бросаюсь назад. Бегу прямо к ближайшему стражнику. Он с тревогой смотрит на меня, запыхавшуюся, всю еще в лохмотьях Королевы Веселья.

– Народ моря, – задыхаясь, говорю я. – Селки. Они идут. Защитите короля.

Стражник не колеблется и не сомневается в моих словах. Зовет остальных рыцарей; они приближаются к трону и оцепляют его. Кардан в смятении наблюдает за ними, затем его на короткий миг охватывает настоящая паника. Без сомнения, он вспоминает, как Мадок приказал взять в кольцо тронное место во время коронации принца Дайна – как раз перед тем, как Балекин принялся убивать.

Объяснить не успеваю – из Молочного леса появляются селки. Их лоснящиеся тела обнажены, если не считать длинных веревок из морских водорослей и жемчужных ожерелий вокруг горла. Музыка умолкает. Стихает смех.

Тяну руку к бедру и достаю из ножен длинный кинжал.

– Что происходит? – вопрошает Кардан, поднимаясь.

Женщина-селки кланяется и отступает в сторону. Вперед выходят джентри Подводного королевства. Идут на ногах – не удивлюсь, если они появились у них только что. Идут по траве через подлесок, на них мокрые насквозь плащи, камзолы и рейтузы. Нельзя сказать, что наряд сидит так уж плохо. Но даже в таком наряде селки выглядят свирепо.

Глазами ищу в толпе Никасию, но не вижу ни ее, ни кузнеца. На одном из подлокотников трона сидит Локк и всем своим видом словно объявляет: раз уж Кардан стал Верховным Королем, то в этом титуле нет ничего особенного.

– Ваше Величество! – обращается к Кардану серокожий селки в плаще, изготовленном, похоже, из акульей кожи. Голос у него странный – такой хриплый, будто он редко разговаривает. – Королева Орлаг направила нас с посланием к Верховному Королю. Позвольте нам говорить.

Полукольцо рыцарей у трона Кардана стягивается.

Король не дает немедленного ответа. Вместо этого он садится.

– Мы рады видеть гостей из Подводной страны на этом празднике Охотничьей Луны. Танцуйте. Пейте. Пусть никто не скажет, что мы негостеприимны. Даже если гости незваные.

Селки преклоняет колени, но вид у него отнюдь не смиренный.

– Ваша щедрость безгранична. И все же мы не можем воспользоваться ею, пока не изложим послание нашей госпожи. Вы должны выслушать нас.

– Должен ли? Что ж, очень хорошо, – соглашается Верховный Король, выждав мгновение. Потом делает плавное движение рукой: – Что она хочет сказать?

Серокожий селки подзывает девушку в мокром черном платье. Волосы ее заплетены в косы. Когда она раскрывает рот, видны тонкие, зловеще острые зубы; странно, но они полупрозрачные. Она произносит нараспев:

Весь собравшийся народ суши – придворные и просители, слуги и джентри – замирает, выпучив глаза при этих словах.

– Это предложение? – спрашивает Локк. Он вроде бы обращается к одному Кардану, но в наступившей тишине его голос слышат все.

– Боюсь, угроза, – отвечает Кардан. Он смотрит на девушку, на серокожего посланца, на всех селки. – Вы передали послание. У меня нет возможности ответить виршами – по моей вине сенешаль не является еще и придворным поэтом, но я позабочусь о том, чтобы бросить в воду клок мятой бумаги, когда придет срок.

Некоторое время никто не двигается, все остаются на своих местах.

Кардан громко хлопает в ладоши, заставляя морской народ вздрогнуть.

– Ну? – кричит он. – Танцуйте! Веселитесь! Разве вы не за этим пришли?

Голос его звучит властно. Теперь он не только выглядит как Верховный Король, но и говорит как Верховный Король.

Я вздрагиваю от недоброго предчувствия.

Морские посланцы в мокрых одеждах и мерцающих жемчугах смотрят на короля холодными белесыми глазами. Их лица почти ничего не выражают, так что трудно сказать, встревожены ли они его криком. Но когда снова начинает играть музыка, они берут друг друга за руки с перепончатыми пальцами и уносятся в танце, прыгают и скачут, словно с удовольствием занимаются этим и у себя на дне моря.

Все это время мои шпионы остаются в своих укрытиях. Локк слез с трона и растворился в толпе с двумя почти нагими женщинами-селки. Никасии все также нигде не видно, а когда я начинаю высматривать Дулкамару, то не могу найти и ее. В наряде Королевы Веселья невозможно выступать в роли официального лица, поэтому я срываю с головы вонючую корону и швыряю ее в траву.

Только собираюсь стряхнуть изорванный наряд, как вижу, что Кардан машет от трона.

Я ему не кланяюсь. В конце концов, сегодня я здесь полноправная хозяйка. Королева Веселья, которой невесело.

– Думал, ты ушла, – отрывисто говорит Кардан.

– А я думала, Королеве Веселья рады везде, куда бы она ни направилась, – желчно отвечаю я.

– Собери Живой совет в моих покоях дворца, – отстраненно говорит он холодным голосом, совсем как король. – Я присоединюсь к вам, как только смогу уйти отсюда.

Киваю и уже на полпути сквозь толпу осознаю две вещи: во-первых, он отдал мне приказ, во-вторых, я ему повиновалась.

Вернувшись во дворец, рассылаю пажей оповестить членов совета. Отправляю Львиный Зев к своим шпионам с приказом разузнать, куда подевалась Никасия. Можно было предполагать, что она дождется ответа Кардана, но, учитывая ее неуверенность в чувствах Верховного Короля и тот выстрел в любовницу, она, вероятно, не захотела его услышать.

Даже если она верит, что Кардан предпочтет войне ее, Никасию, это еще ничего не значит.

В своих комнатах я быстро срываю лохмотья и моюсь. Не терпится избавиться от смрада грибов, запаха гари и унижений. Сейчас мои старые одежды – просто благодать. Надеваю неброское коричневое платье, очень простое для моего нынешнего положения, но бесконечно удобное. Безжалостно зачесываю назад волосы, формируя строгую прическу.

Таттерфелл сейчас нет, но здесь она явно побывала. В комнатах чисто, вещи отутюжены и висят в шкафу.

А на туалетном столике лежит адресованная мне записка:От Главного генерала армии Верховного Короля Сенешалю Его Величества.

Вскрываю пакет. Содержание короче, чем надпись на нем:

Глухо ухает сердце. Может, сделать вид, что не заметила послания, и никуда не ходить? Но это будет трусостью.

Если Мадок до сих пор вынашивает планы посадить на трон Оука, то не допустит брака короля с морской принцессой. Ему не нужно знать, что по крайней мере в этом вопросе я полностью на его стороне. У меня появляется хорошая возможность заставить его раскрыть карты.

Пусть и не очень охотно, следую в кабинет военного планирования. Он мне знаком, ребенком я играла здесь, под большим деревянным столом, покрытым картой Фейриленда, с маленькими резными фигурками, представлявшими Двор и армию. «Его куклы» – как называла их Виви.

Вхожу в скудно освещенную комнату. У стола с жесткими стульями тускло горит несколько свеч.

Вспоминаю, как читала книгу, свернувшись на одном из этих стульев, а рядом обсуждались воинственные замыслы.

С того самого стула сейчас на меня смотрит Мадок. Встает и жестом предлагает занять место напротив, как равной. Он удивительно любезен со мною.

На стратегической доске – с полдюжины фигурок. Орлаг и Кардан, Мадок и фигурка, которую я не узнаю, пока внезапно не понимаю, что это я сама, представленная в резной деревянной статуэтке. Сенешаль. Глава шпионской сети. Фигура за королевским троном.

Неожиданно на меня нападает страх: что я такого сделала, чтобы попасть на эту доску?

– Я получила твою записку, – усаживаясь на стул, говорю Мадоку.

– Надеюсь, после сегодняшнего вечера ты наконец пересмотришь некоторые свои решения, – произносит он.

Начинаю отвечать, но Мадок поднимает ладонь с когтистыми пальцами и останавливает меня.

– На твоем месте я из гордости, быть может, притворился бы, что нет. Как тебе известно, народ не может лгать, по крайней мере не языком. Но мы умеем обманывать. И мы способны к самообману, как и вы, смертные.

Какая досада! Ему уже доложили, как меня короновали Королевой Веселья, как надо мной потешался весь Двор.

– Думаешь, я не знаю, что делаю?

– Ну, – осторожно говорит он, – не совсем. Я вижу следующее: ты сама унижаешь себя с помощью самого юного и самого недалекого из принцев. Он тебе что-нибудь обещал?

Чтобы не ответить резкостью, прикусываю щеку изнутри. Не имеет значения, сколь низко я пала в его глазах; если он считает меня дурой, то и вести себя мне следует соответственно.

– Я сенешаль Верховного Короля, разве нет?

В ушах до сих пор гремят взрывы хохота всего Двора, от них никак не отмахнуться. В волосах еще осталась грязная пыль от грибов, а в памяти – оскорбительные слова Кардана: «Невыносима. Мучительна. Убийственна».

Мадок вздыхает и кладет руки перед собой на стол.

– Ты знаешь, почему Элдред не интересовался своим младшим сыном? В момент его рождения Бафен по звездам определил, что он будет несчастлив. Я присягнул ему на верность так же, как и его отцу, как присягнул бы Дайну или даже Балекину. Возможность, представившаяся на коронации – возможность изменить ход судьбы, – потеряна для меня.

Мадок делает паузу. Как бы он ни играл словами, смысл остается тот же. Возможность потеряна, потому что я лишила его этой возможности. И причина того, что Оук не стал Верховным Королем и Мадок не получил возможности переделать Эльфхейм под себя, заключается во мне.

– Но ты, – говорит Мадок, – не связана клятвами, и ты можешь отречься от своих обещаний…

Думаю о том, что он говорил мне после заседания Живого совета, когда мы шли рядом: «Тебя не связывает клятва. Если жалеешь о сделанном ходе, сделай другой. Игра еще не окончена». Вижу, он выбрал момент, чтобы развить эту тему.

– Хочешь, чтобы я предала Кардана, – говорю я просто для того, чтобы прояснить ситуацию.

Мадок встает и зовет меня к стратегическому столу.

– Не знаю, что тебе известно про Орлаг от ее дочери Никасии, но когда-то Подводная страна была местом, очень похожим на сушу. Она состояла из множества владений. Селками и мерфолками правили множество королей.

Придя к власти, Орлаг переловила всех мелких правителей и уничтожила их, чтобы вся Подводная страна повиновалась только ей. Сейчас еще осталось несколько морских королевств, которых она не прижала к ногтю, – слишком могущественных или слишком далеких. Но если она выдаст свою дочь за Кардана, то несомненно заставит Никасию сделать то же самое на суше.

– Обезглавить Нижние Дворы?

Мадок улыбнулся:

– Все Дворы. Возможно, поначалу это покажется чередой несчастных случаев или результатом глупых приказов. А может, будет еще одна кровавая баня.

Пристально гляжу на него. В конце концов, в последней бойне он принял деятельное участие.

– А ты не согласен с философией Орлаг? Разве ты не поступил бы так же, если бы был теневым правителем страны?

– Я бы выступил не от имени моря, – возражает Мадок. – Орлаг хочет сделать сушу своим вассалом. – Он протягивает руку к столу и берет маленькую статуэтку, представляющую королеву Орлаг. – Она верит в принудительный мир в условиях единовластия.

Рассматриваю доску.

– Ты хотела произвести на меня впечатление, – говорит Мадок. – Ты правильно решила, что я не разгляжу весь твой потенциал, пока ты меня не превзойдешь. Считай, что произвела на меня впечатление, Джуд. Но для нас обоих будет лучше прекратить борьбу друг с другом и сконцентрироваться на нашем общем интересе – на власти.

Слова его зловеще повисают в воздухе. Сначала комплимент, потом угроза.

– Тебе пора возвращаться на мою сторону. Возвращайся, пока я по-настоящему не выступил против тебя.

– Как будет выглядеть это возвращение? – интересуюсь я.

Оценивающе смотрит на меня, словно обдумывает, что можно сказать вслух.

– У меня есть план. Когда придет время, ты поможешь воплотить его.

– План, который я не помогала составлять, а ты не хочешь раскрывать? А что, если я больше заинтересована в сохранении той власти, которая есть сейчас?

Мадок скалится, показывая зубы.

– Значит, я плохо знаю свою дочь. Потому что Джуд, которую я знал, вырезала бы сердце этому мальчишке за то, что он сегодня с ней сделал.

Напоминание о пережитом на празднике позоре бьет в цель, и я резко бросаю в ответ:

– Ты позволял меня унижать с тех пор, как я ребенком попала в Фейриленд. Ты разрешил обижать меня, насмехаться и оскорблять. – Поднимаю руку с изуродованным пальцем: один из его стражников начисто откусил фалангу. Показываю шрам в центре ладони – я пронзила ее кинжалом по приказу Дайна. – Меня околдовывали и уводили на вечеринки, а потом, плачущую, бросали одну. Насколько я могу судить, единственное отличие сегодняшнего вечера от остальных случаев, когда я безропотно терпела унижения, заключается в том, что те были выгодны тебе, а то, что я вынесла сегодня, выгодно мне.

Вид у Мадока потрясенный и растерянный.

– Я не знал.

– Ты не хотел знать, – поправляю я.

Он переводит взгляд на доску, на фигурки на ней, потом на ту, что представляет меня.

– Твои аргументы – сильный удар, прямо в печень, но не уверен, что они столь же убедительно парируют мои доводы. Мальчишка недостоин…

Мадок намерен продолжать, но дверь открывается и в кабинет заглядывает Рандалин в наскоро наброшенной на плечи мантии государственного чиновника.

– Ага, вы оба здесь. Хорошо. Заседание вот-вот начнется. Нужно спешить.

Поднявшись, собираюсь следовать за Рандалином, но Мадок хватает меня за руку и, понизив голос, говорит:

– Ты пыталась предупредить нас, что это случится. Все, о чем я сегодня прошу, – используй свою власть сенешаля, не допусти альянс с Подводным королевством.

– Хорошо, – соглашаюсь я, думая о Никасии, Оуке и всех своих планах. – Это я могу гарантировать.

Глава 13

Живой совет собирается в просторном зале в покоях Верховного Короля, вокруг стола, инкрустированного символом династии Зеленого вереска – цветы, шипы и переплетенные корни.

Нихар, Рандалин, Бафен и Миккел сидят, а Фала стоит посередине зала, напевая песенку:

Не обращая внимания на сидящих за столом, Кардан картинно бросается на кушетку.

– Это смешно. Где Никасия?

– Нам следует обсудить поступившее предложение, – объявляет Рандалин.

– Предложение? – презрительно усмехается Мадок. – Учитывая форму, в которой его сделали, не представляю, как можно жениться на этой девушке, чтобы никто не подумал, будто суша испугалась моря и капитулировала по их требованию.

– Пожалуй, оно действительно сделано в несколько жесткой форме, – соглашается Нихар.

– Нам нужно готовиться, – вступает Мадок. – Если они хотят войны, то мы устроим им войну. Скорее море станет пресным, чем Эльфхейм задрожит от страха перед гневом Орлаг.

Я всегда боялась, что Мадок загонит нас в войну. А теперь она близка без какого-либо подстрекательства с его стороны.

– Отлично, – говорит Кардан и закрывает глаза, словно собирается вздремнуть. – Значит, мне не о чем беспокоиться.

Мадок кривит губы. Рандалин выглядит слегка расстроенным. Он так долго ждал, что Верховный Король посетит заседание Живого совета, и сейчас не знает, что делать в его присутствии.

– Вы могли бы взять Никасию в наложницы, а не в качестве невесты, – предлагает Рандалин. – Пусть родит наследника, и он станет править сушей и морем.

– То есть мне не нужно жениться по приказу Орлаг, достаточно только дать потомство? – вопрошает Кардан.

– Мне хочется услышать мнение Джуд, – к моему огромному удивлению, предлагает Мадок.

Все члены совета поворачиваются в мою сторону. Похоже, они сбиты с толку словами Мадока. На заседаниях я выступала всего лишь в роли посредника между ними и Верховным Королем. Теперь, в его присутствии, я становлюсь одной из тех деревянных фигурок на стратегической доске, и они ждут, что я скажу.

– Но зачем? – задает вопрос Рандалин.

– Затем, что раньше мы к ней не прислушивались. Она говорила нам, что Орлаг собирается выступить против суши. Если бы мы ее выслушали, то сейчас нам не пришлось бы спешно разрабатывать ответные меры.

Рандалин хлопает глазами.

– И то правда, – говорит Нихар с таким видом, словно ей нужно как-то объяснить этот тревожный симптом недееспособности совета.

– Возможно, она расскажет нам, что еще ей известно, – замечает Мадок.

У Миккела брови лезут на лоб.

– А ей известно что-то еще? – удивляется Бафен.

– Что скажешь, Джуд? – подталкивает меня Мадок.

Начинаю медленно, тщательно взвешивая каждое слово:

– Как я уже говорила, Орлаг поддерживает связь с Балекином. Не знаю, какую информацию он передавал, но море отправляет к нему посланцев с дарами и сообщениями.

Кардан удивлен и явно обеспокоен услышанным. Получается, я не посчитала нужным рассказать ему про Балекина и Королеву Подводного мира, но зато поставила в известность совет.

– Так ты тоже знала про Никасию? – спрашивает он.

– Я… э… – начинаю, но теряюсь.

– Ей нравится хранить секреты от совета, – с хитрым видом говорит Бафен.

Как будто я виновата в том, что никто из них не захотел меня выслушать.

– Ты так и не объяснила, откуда узнала все это, – недовольно хмурится Рандалин.

– Если хотите знать, есть ли у меня секреты, могу задать вам тот же вопрос, – напоминаю я. – Раньше вас мои секреты не интересовали.

– Принц суши, принц под волнами, – изрекает Фала. – Принц тюрем, принц мошенников.

– Балекин не стратег, – говорит Мадок, тем самым едва ли не открыто признавая, что именно он стоял за убийством Элдреда. – Но принц амбициозен. И горд.

–Отвергнете Море раз, кровь заберем у вас, – цитирует Кардан. – Полагаю, речь об Оуке.

Мы с Мадоком обмениваемся быстрыми взглядами. Нас объединяет одно – Оук должен оставаться в безопасности. Я рада, что он далеко, на континенте, за ним присматривают и шпионы, и рыцари. Но если Кардан правильно угадал содержание строки, то, может быть, Оуку понадобится усиленная охрана.

– Если Королева Подводного мира планирует похитить Оука, то, возможно, она предложит корону Балекину, – предполагает Миккел. – Для этого достаточно двух представителей династии. Один нужен, чтобы короновать другого. Третий лишний. Третий опасен.

Это прозрачный намек на то, что кто-нибудь должен убить Балекина, прежде чем он попробует убрать Кардана.

Я бы не огорчилась, увидев Балекина мертвым, но Кардан категорически против казни брата. Вспоминаю слова, которые он произнес при Дворе теней: «Я, может, и прогнил насквозь, но у меня имеется одна добродетель – я не убийца».

– Приму ваши слова к сведению, советники, – говорит Кардан. – А теперь мне хотелось бы поговорить с Никасией.

– Но мы до сих пор не решили… – начинает Рандалин и осекается, когда Кардан устремляет на него пылающий гневом взгляд.

– Джуд, приведи ее, – велит мне Верховный Король Эльфхейма. Еще один приказ.

Стиснув зубы, я встаю и направляюсь к двери. Меня дожидается Призрак.

– Где Никасия? – спрашиваю я.

Оказывается, она помещена в мои комнаты под надзор Таракана. Ее сизое, как оперение голубя, платье лежит на моем диване, словно она собирается позировать художнику. «Интересно, – думаю я, – она так поспешно скрылась с праздника, чтобы поменять наряд перед аудиенцией?»

– Посмотрим, что надул ветер, – говорит она, завидев меня.

Я лишь передаю повеление короля:

– Верховный Король приказывает тебе явиться.

Мы идем по коридору, рыцари смотрят ей вслед. Никасия выглядит величественно и в то же время жалко, но когда огромные створки дверей открываются в покои Кардана, она входит с высоко поднятой головой.

Пока меня не было, слуги принесли чай. Чайник установлен в центре низенького столика. В тонких пальцах Кардана исходит паром чашка ароматного напитка.

– Никасия, – говорит он, растягивая слова. – Твоя мать направила нам с тобой послание.

Она хмурится, посматривает на советников; ей не предлагают ни стула, ни чашки чая.

– Это ее замысел, не мой.

Кардан наклоняется вперед: скуку и усталость словно рукой сняло, сейчас он от пят до кончиков волос – внушающий ужас фейрийский лорд с пустыми глазами.

– Бьюсь об заклад, ты знала об этом. Не играй со мной. Мы слишком хорошо знаем друг друга, так что никаких фокусов.

Никасия опускает взгляд, и ее ресницы касаются щек.

– Она хочет союза на других условиях. – Может, совету Никасия и кажется кроткой и смиренной, но я не настолько глупа.

Кардан вскакивает, швыряет чашку в стену, и она разлетается вдребезги.

– Скажи Королеве Подводного мира, что если она еще раз прибегнет к угрозам, то дочь ее станет узницей, а не моей невестой.

Вид у Никасии потрясенный.

К Рандалину возвращается дар речи:

– Не подобает бросать вещи в присутствии дочери Королевы Орлаг.

–Маленькие рыбки, – напевает Фала, – прячьте свои ножки и плывите прочь.

Миккел коротко усмехается.

– Мы не должны принимать поспешных решений, – беспомощно бубнит Рандалин. – Принцесса, дайте Верховному Королю время все обдумать.

Я ожидала, что Кардан развеселится, будет польщен или проявит интерес, но он явно разъярен.

– Позвольте мне поговорить с матерью. – Никасия обводит взглядом советников, меня и, кажется, начинает понимать, что не сможет убедить Кардана отослать нас и остаться с ней наедине. И тогда она прибегает ко второму из лучших вариантов: устремляет взгляд на короля и говорит так, словно нас и нет здесь вовсе: – Море сурово, и таковы же методы Королевы Орлаг. Она требует, когда ей должно просить, но это не значит, что в ее желаниях отсутствует мудрость.

– Значит, ты бы вышла за меня? Связала бы море и сушу в беде и страданиях? – Кардан смотрит на нее с тем презрением, с каким некогда смотрел на меня. Кажется, мир перевернулся с ног на голову.

Но Никасия не отступает. Напротив, делает шаг к Кардану:

– Мы станем легендой. А легенды выше таких мелочей, как счастье.

А потом, не дожидаясь, когда ее отпустят, Никасия поворачивается и уходит. Стражники без приказа расступаются, позволяя ей пройти.

– Ведет себя так, словно уже королева! – восклицает Мадок.

– Вон, – произносит Кардан и, когда никто не реагирует, неистово взмахивает рукой: – Вон! Вон! Я вижу, вы собираетесь и дальше совещаться, словно меня нет в зале. Уходите и занимайтесь этим там, где меня действительно нет. Идите и не беспокойте меня больше.

– Прошу прощения, – говорит Рандалин. – Мы только хотели…

– Вон! – повторяет Кардан, и при звуке его голоса даже Фала устремляется к двери.

– Все, кроме Джуд, – окликает Кардан. – Ты задержись на секунду.

«Ты». Поворачиваюсь к нему. Я вся еще горю после унижений минувшей ночи. Думаю о всех своих тайнах и замыслах, о том, что будет значить война с Подводной страной, чем я рискую и что уже навсегда потеряно.

Дожидаюсь, пока остальные выйдут, пока последний член Живого совета не покинет зал.

– Еще раз прикажешь мне, и я покажу тебе, что такое настоящий позор. Шутки Локка покажутся пустяком по сравнению с тем, что я заставлю тебя пережить.

И выхожу вслед за остальными в коридор.

В логове Двора теней обдумываю, какие можно предпринять действия.

Убить Балекина. Миккел не ошибся, сказав, что тогда морской королеве будет труднее сорвать корону с головы Кардана.

Женить Кардана на ком-нибудь еще. Думаю про Матушку Мэрроу и почти жалею, что вмешалась. Если бы у Кардана была в невестах дочка ведьмы, Орлаг, возможно, не устраивала такое воинственное сватовство.

Разумеется, тогда у меня возникли бы другие проблемы.

За глазами просыпается тупая боль. Растираю пальцами переносицу.

Близится свадьба Тарин, и через несколько дней здесь будет Оук. Мне это не нравится, потому что над Эльфхеймом нависла угроза со стороны Орлаг. Он слишком ценная фигура на стратегической доске, слишком нужен Балекину и слишком опасен для Кардана.

Вспоминаю свой последний визит к Балекину, его влияние на стражника, его манеру держать себя, словно он король в изгнании. Во всех сообщениях Вулсибера говорится, что почти ничего не изменилось. Он требует роскошеств, принимает гостей из моря, которые оставляют после себя лужицы воды и россыпи жемчуга. Интересно, что они ему говорят, какие он дает обещания. Никасия считает, что можно обойтись без Балекина, но он может придерживаться иного мнения.

На память приходит кое-что еще: женщина, которая хотела рассказать о моей матери. Она там давно, и если согласна продать за свободу одну информацию, то может продать и другую.

Перебираю в голове, что хотела бы узнать, и вдруг понимаю, насколько полезнее снабжать информацией самого Балекина, чем получать сведения от него.

Если удастся убедить заключенную, что я временно освободила ее из заточения, чтобы поговорить о моей матери, то, может быть, удастся подбросить кое-что и ей. Что-нибудь, касающееся Оука, его местонахождения и уязвимости. Она не сможет лгать, когда будет передавать мои слова; поверив, что услышала правду, повторит услышанное.

Продолжаю разрабатывать комбинацию дальше и понимаю, что нет, для этого слишком рано. Сейчас надо предоставить невольнице сведения попроще, информацию, в которой я совершенно уверена; следует убедиться, что женщина станет для Балекина надежным источником.

Балекин хочет отправить Кардану послание. Я подскажу ему способ, как это сделать.

Двор теней начал систематизировать документальные записи об обитателях Эльфхейма, но ни в одном свитке не говорится о заключенных в Башне, кроме Балекина. Выхожу в коридор и иду к Бомбе.

Она у себя, мечет кинжалы в картину, на которой изображен закат солнца.

– Не нравится? – спрашиваю я, кивая на холст.

– Нравится, – отвечает Бомба, – но так лучше.

– Мне нужна заключенная из Башни забвения. У нас хватит мундиров, чтобы одеть новобранцев? Рыцари, служащие там, знают меня в лицо. Вулсибер поможет, чтобы прошло все гладко, но мне лучше не рисковать. Подделай нужные документы, чтобы не возникало вопросов, и доставь ее сюда.

Бомба сосредоточенно хмурится:

– Кто тебе нужен?

– Там есть женщина. – Беру листок бумаги и набрасываю план подвального этажа. – Ее камера расположена вдоль лестничного пролета. Вот здесь. Ее держат там одну.

Бомба хмурится:

– Можешь ее описать?

Я пожимаю плечами:

– Худое лицо, рожки. Мне кажется, хорошенькая. Вы все хорошенькие.

– Какие рожки? – спрашивает Бомба, склоняя голову на одну сторону, словно раздумывает о чем-то. – Прямые? Изогнутые?

Приставляю пальцы к своей голове, показывая ей по памяти.

– Маленькие. Похоже, козлиные. И у нее хвост.

– В Башне не так много тех, кто принадлежит к народу, – объясняет Бомба. – Женщина, которую ты описываешь…

– Ты ее знаешь? – спрашиваю я.

– Я никогда с ней не разговаривала, – отвечает Бомба. – Но мне известно, кто она такая – или кем была. Одна из любовниц Элдреда, родившая ему сына. Мать Кардана.

Глава 14

Когда Таракан вводит заключенную, я сижу и барабаню ногтями по поверхности старого стола Дайна.

– Ее зовут Аша, – представляет он. – Леди Аша.

Аша худа и так бледна, что кожа кажется сероватой. Она совсем не похожа на ту смеющуюся женщину, которую я видела в хрустальном шаре.

Гостья обводит взглядом комнату. Видно, что она смешалась от восторга. Что рада оказаться вне стен Башни. Голодными глазами впитывает каждую мелочь в этом довольно унылом кабинете.

– В чем ее преступление? – спрашиваю я, разыгрывая неведение. Надеюсь, она купится на уловку и будет откровенной.

Таракан хмыкает, подыгрывая мне:

– Она была наложницей Элдреда, а когда надоела, ее бросили в Башню.

Несомненно, имелись и другие основания, но все, что мне удалось раскопать, свелось к причастности к смерти еще одной любовницы Верховного Короля и тому факту, что она родила Кардана.

– Не повезло, – говорю я, указывая на стул перед моим столом. Тот самый, к которому пять месяцев назад был привязан Кардан. – Садитесь.

В чертах Аши я вижу его лицо. Те же нелепые скулы, тот же капризный рот.

Она садится и смотрит на меня:

– Очень хочется пить.

– В самом деле? – спрашивает Таракан, облизывая уголки губ черным языком. – Возможно, чаша вина восстановит твои силы.

– И мне холодно, – добавляет она. – Промерзла до костей. Насквозь промерзла.

Обмениваемся с Тараканом взглядами.

– Побудь здесь с нашей Королевой теней, а я позабочусь об остальном.

Не знаю, чем я заслужила столь экстравагантный титул, и боюсь, что он прилипнет ко мне, как прилипает к какому-нибудь огромному троллю кличка «Кроха». Но произвести впечатление на гостью, кажется, удалось.

Таракан уходит и оставляет нас наедине. Провожаю его взглядом, а сама думаю про Бомбу и ее секрет. Потом смотрю на леди Ашу.

– Вы сказали, что знали мою мать, – напоминаю я, рассчитывая втянуть ее в разговор, а там уже решить, как подойти к тому, что мне нужно знать.

Аша слегка удивлена, словно обстановка кабинета настолько отвлекла ее, что она забыла, из-за чего здесь находится.

– Ты очень на нее похожа.

– Ее секреты, – подсказываю я. – Вы упомянули, что знали про ее секреты.

Она, наконец, улыбается.

– Еву раздражало отсутствие вещей, к которым она привыкла в прежней жизни. Конечно, поначалу ей многое казалось забавным в Фейриленде – так бывает со всеми, но в конце концов появляется тоска по дому. Мы украдкой переправлялись через море, попадали к смертным и забирали вещи, которых ей не хватало. Плитки шоколада. Духи. Колготки. Конечно, это было до Джастина.

Джастин и Ева. Ева и Джастин. Мои мать и отец. У меня сердце сжимается при мысли о том, что этих двух людей Аша знала лучше, чем я.

– Конечно, – эхом отзываюсь я.

Она наклоняется ко мне через стол:

– Ты похожа на нее. Ты похожа на них обоих.

«А ты похожа на него», – думаю я про себя, но ничего не говорю.

– Полагаю, ты слышала эту историю, – продолжает Аша. – Как кто-то из них – или они вместе – убил женщину и сжег ее тело, чтобы утаить от Мадока исчезновение твоей матери. Я могу рассказать тебе про это. Могу поведать, как все случилось.

– Вас за этим сюда и доставили, – отвечаю я. – Чтобы вы могли рассказать мне то, что знаете.

– А потом вернулась назад в Башню? Нет. Моя информация имеет цену.

Не успеваю я ответить, как дверь открывается и заходит Таракан с подносом, на котором сыр, черный хлеб и чаша горячего вина с пряностями. Через плечо у него висит плащ. Поставив еду на стол, он накрывает им Ашу, как одеялом.

– Чего еще желаешь? – спрашивает он.

– Она как раз к этому подходит, – сообщаю я ему.

– Свободы. Хочу оказаться подальше от Башни забвения, хочу, не опасаясь за свою жизнь, покинуть Инсмур, Инсуил и Инсмир. Более того, я хочу, чтобы ты пообещала мне, что Верховный Король Эльфхейма никогда не узнает о моем освобождении.

– Элдред мертв, – сообщаю я. – Вам нечего бояться.

– Я знаю, кто теперь Верховный Король, – резко бросает она. – И я не хочу, чтобы он нашел меня, когда я окажусь на свободе.

У Таракана брови ползут на лоб.

В наступившем молчании Аша делает долгий глоток вина. Откусывает большой кусок сыра.

Мне в голову приходит, что Кардан скорее всего знает, где содержится его мать. Если он ничего не сделал, чтобы вызволить ее, даже не повидался с нею, став Верховным Королем, то поступал осознанно. Думаю про мальчика в хрустальном шаре, с обожанием глядящего на мать, и задаю себе вопрос: что изменилось? Свою маму я едва помню, но многое бы отдала, чтобы хотя бы на секунду снова ее увидеть.

– Расскажите мне что-нибудь стоящее, – говорю я. – Тогда подумаю.

– Значит, сегодня я ничего не получу? – интересуется она.

– Разве мы не накормили и не согрели вас? Более того, у вас есть возможность прогуляться по саду перед тем, как вернетесь в Башню. Насытитесь ароматами цветов и пройдетесь по траве босыми ногами, – обещаю я. – Позвольте объяснить предельно ясно: я не прошу трогательных любовных воспоминаний. Если у вас есть товар поинтереснее, то я, возможно, сумею что-то сделать для вас. Только не думайте, что вы мне нужны.

Аша надувает губы.

– Что ж, хорошо. Когда твоя мать носила Вивьен, во владениях Мадока появилась ведьма. Она обладала даром прорицания и предсказывала будущее по яичной скорлупе. И знаешь, что она сказала? Что ребенку Евы суждено стать таким оружием, какого никогда не выковывал Джастин.

– Виви? – спросила я.

– Ребенок Евы, – повторила Аша. – Хотя тогда она могла подумать о ребенке, который находился у нее в животе. Вероятно, поэтому она убежала. Чтобы уберечь ребенка от судьбы. Но от судьбы не убежишь.

Я сжимаю губы и молчу. Не позволяю чувствам отражаться на лице. Мать Кардана делает еще глоток вина.

– Этого недостаточно. – Я набираю в легкие воздуха, рассчитывая, что вздох не покажется судорожным. Сосредоточиваюсь на том, как передать нужную информацию Балекину. – Если придумаете что-нибудь получше, можете отправить мне сообщение. Наши шпионы отслеживают все записки, которые посланы из Башни забвения, особенно те, что отправлены во дворец. Что бы вы ни послали, кому бы ни написали – оно попадет к нам, если минует руки стражников. Если в вашей памяти всплывет нечто более ценное, уведомить меня будет нетрудно.

С этими словами я встаю и выхожу из комнаты. Таракан следует за мной в коридор и кладет руку мне на плечо.

Несколько долгих мгновений я стою и молчу, стараясь собрать воедино мысли.

Таракан покачивает головой.

– Я задал ей несколько вопросов по пути сюда. Похоже, ее очаровала придворная жизнь, она была одурманена вниманием Верховного Короля и упивалась танцами, песнями и вином. Кардана вскормили молоком маленькой черной кошки, у которой родились мертвые котята.

– Он вырос на кошачьем молоке? – восклицаю я. Таракан смотрит на меня так, словно я не уловила смысла того, что он сказал.

– Потом ее отослали в Башню, а Кардана отправили к Балекину, – продолжает он.

Снова думаю о хрустальном шаре, который держала в руках в кабинете Элдреда, о Кардане, одетом в обноски и смотревшем в ожидании одобрения на женщину, которая сидит у меня в комнате, но заслужившем благосклонного взгляда лишь за свой ужасный поступок. Брошенный принц, выросший в мире жестокости, вскормленный кошачьим молоком, бродивший по дворцу как маленькое привидение. Вспоминаю, как, съежившись, пряталась в башне Холлоу-Холла и смотрела на зачарованного Балекином смертного, который избивал его младшего брата в наказание за плохое владение мечом.

– Доставь ее назад в Башню, – велю я Таракану.

Он поднимает брови:

– Не хочешь узнать больше о своих родителях?

– Она получает слишком много удовольствия от болтовни. Я узнаю от нее информацию безо всякого торга. – Кроме того, я уже посеяла то, что собиралась. Теперь остается ждать, когда зернышко даст всходы.

Таракан слегка улыбается мне:

– Тебе это нравится, не так ли? Играть нами? Дергать за ниточки и смотреть, как мы танцуем?

– Ты имеешь в виду народ?

– Полагаю, ты могла бы делать это и со смертными, на нас ты только практикуешься. – В его голосе нет осуждения, но я чувствую себя бабочкой, насаженной на булавку. – И, возможно, опыты над некоторыми из нас доставляют тебе особое удовольствие.

Опустив свой кривой гоблинский нос, он сверху смотрит на меня, пока я не отвечаю:

– Это надо понимать как комплимент?

В ответ Таракан расцветает в улыбке:

– Это не оскорбление.

Глава 15

На следующий день доставляют наряды – коробки с платьями, накидки и изящные куртки, бархатные штаны и высокие сапоги. Выглядят все вещи так, словно принадлежат кому-то свирепому и беспощадному, кто одновременно и лучше, и хуже, чем я.

Не успеваю одеться, как появляется Таттерфелл. Она настаивает на том, чтобы я зачесала волосы назад и собрала наверху с помощью нового гребня, вырезанного в форме жабы с единственным глазом из цимофана.

Смотрю на себя в плаще из черного бархата, по кромкам отделанного серебром, и представляю, с каким тщанием Тарин подбирала вещи. Хочется думать только об этом и ни о чем другом.

Как-то раз она сказала, что немножко ненавидит меня за то, что я была свидетельницей ее унижения со стороны джентри. Интересно, не потому ли мне пришлось приложить столько сил, чтобы забыть историю с Локком? Она тоже разворачивалась на глазах у Тарин, и когда я вижу сестру, вспоминаю, что чувствуешь, когда из тебя делают дуру.

Но сейчас, глядя на свои новые наряды, я думаю, как это хорошо, когда есть кто-то, понимающий твои ожидания и страхи. Может, я и не рассказывала Тарин про все те ужасные вещи, что натворила, и про смертоносные навыки, которыми овладела, но одела она меня так, как это сделала бы я сама.

В новых одеждах направляюсь на спешно собранное заседание совета и слушаю бесконечные дебаты о том, должна ли Никасия доставить гневное послание Кардана к Орлаг и может ли рыба летать – это уж Фала.

– Не важно, должна или не должна, – заявляет Мадок. – Верховный Король ясно изложил свою позицию. Мы должны принять как факт, что если он не женится, то Орлаг выполнит свои угрозы. Это значит, что она собирается прийти за его кровью.

– Ты слишком спешишь, – говорит Рандалин. – Не следует ли нам пока исходить из того, что договор все еще может быть заключен?

– А какой в этом смысл? – спрашивает Миккел, искоса поглядывая на Нихар. – Неблагие Дворы не живут пожеланиями.

Насекомоподобная представительница Благих морщит свой маленький рот.

– Звезды говорят, что наступает время великих потрясений, – говорит Бафен. – Я вижу приход нового монарха, но означает ли это свержение Кардана или падение Орлаг и воцарение Никасии, сказать не могу.

– У меня есть план, – сообщает Мадок. – Очень скоро в Эльфхейм вернется Оук. Когда Орлаг пришлет за ним своих слуг, я собираюсь устроить им ловушку.

– Нет, – говорю я, и все удивленно смотрят на меня. – Ты не получишь Оука в качестве наживки.

Мадока мой выпад, похоже, не очень-то и задел.

– Можно подумать, то, что я делаю…

– Вот именно. Это ты и собираешься сделать. – Я гневно смотрю на него, припоминая, почему в свое время воспротивилась тому, чтобы Оук стал королем с Мадоком в качестве регента.

– Если Орлаг хочет устроить охоту на Оука, то лучше знать, когда она ударит, чем ждать ее хода. А наилучший способ знать – предоставить ей такую возможность.

– Как насчет того, чтобы просто исключить такую возможность? – спрашиваю я.

Мадок качает головой:

– Это не более чем пожелания, против которых предостерегал Миккел. Я уже написал Вивьен. Они планируют приехать через неделю.

– Оук не должен сюда приезжать, – возражаю я. – Раньше условия были достаточно сложными, но и сейчас не лучше.

– Думаешь, в мире смертных ему ничего не грозит? – Мадок скалит зубы. – Думаешь, Королева Орлаг не достанет его там? Оук – мой сын, я – Главный генерал Эльфхейма и знаю свое дело. Делай, что хочешь, чтобы защитить его, но остальное предоставь мне. Сейчас не время для истерик.

– Истерик? – Я стискиваю зубы.

Он пристально смотрит на меня.

– Поставить на кон собственную жизнь легко, не так ли? Примириться с опасностью. Но стратег иногда должен рисковать другими, даже теми, кого любит. – Он бросает на меня значительный взгляд – похоже, напоминает, что однажды я уже отравила его. – Во благо Эльфхейма.

Я снова прикусываю язык. Не собираюсь вести разговор на глазах всего совета. Особенно если не уверена, что права.

Мне нужно как можно скорее узнать о планах Орлаг. Если есть альтернатива тому риску, которому подвергается Оук, то ее надо найти.

У Рандалина возникли вопросы по личной охране Верховного Короля. Мадок желает, чтобы Нижние Дворы прислали больше, нежели обычно, войск. И у Нихар, и у Миккела есть возражения. Я пропускаю их споры мимо ушей и стараюсь собраться с мыслями.

В перерыве заседания появляется паж с двумя посланиями для меня. Одно из них доставлено во дворец от Виви. Сестра просит приехать через день и забрать ее, Оука и Хизер в Эльфхейм на свадьбу Тарин. Даже быстрее, чем предполагал Мадок. Второе от Кардана – он вызывает меня в тронный зал.

Вполголоса ругаясь, выхожу из зала, и тут меня догоняет и хватает за рукав Рандалин:

– Джуд, позволь мне дать тебе совет.

Сдерживаюсь, чтобы не выругаться во весь голос.

– Сенешаль – это не только голос короля, – говорит он. – Ты еще и его руки. Если тебе не нравится работать с генералом Мадоком, найди нового Главного генерала, который раньше не совершал измены.

Я знала, что Рандалин раньше на заседаниях совета часто ссорился с Мадоком, но даже представить себе не могла, что он хочет устранить генерала. И все же я доверяю Рандалину не больше, чем Мадоку.

– Интересная мысль, – как можно более нейтральным тоном говорю я, прежде чем удалиться.

Кардан развалился на троне, перекинув одну ногу через подлокотник.

В большом зале вокруг столов, все еще заваленных закусками, продолжают праздновать сонные гуляки. В воздухе витают ароматы свежевскопанной земли и пролитого вина. Подходя к тронному возвышению, вижу спящую на ковре Тарин. Незнакомый мальчик-пикси дремлет возле нее; стрекозьи крылышки вздрагивают на спине, словно он летает во сне.

У Локка сна ни в одном глазу, он сидит на ступеньках, ведущих к трону, и покрикивает на музыкантов.

Кардан раздраженно шевелится, спускает ноги на пол.

– В чем, собственно, проблема?

Вперед выходит юноша; нижняя часть тела, от пояса, у него оленья. Помню его по вечеринке на празднике Охотничьей Луны, он там играл.

– Прошу прощения, Ваше Величество. – Голос у юноши дрожит. – Всего лишь в том, что у меня украли лиру.

– Ну и о чем тут говорить? – спрашивает Кардан. – Лира либо есть, либо ее нет, правильно? Если ее нет, пусть играет скрипач.

– Ее украл он. – Юноша показывает на еще одного музыканта с волосами, напоминающими траву.

Кардан поворачивается к вору и недовольно хмурится.

– На моей лире были натянуты струны из волос смертных красавиц, которые трагически умерли молодыми, – брызжет слюной зеленый фейри. – Мне потребовались десятилетия, чтобы собрать их, и сохранить тоже было непросто. Когда я играл, голоса смертных звучали печально и скорбно. Прошу прощения, но они смогли бы до слез разжалобить даже вас.

Кардан нетерпеливо машет рукой:

– Если ты закончил похвальбу, то в чем суть вопроса? Я спрашиваю не про твой инструмент, а про его.

Зеленый фейри вспыхивает от негодования, во всяком случае, кожа его темнеет. Очевидно, зеленый – это не цвет плоти, а цвет его крови.

– Он накануне одолжил ее у меня, – говорит фейри, указывая на юношу-оленя, – но потом впал в раж и играл как одержимый, без остановки, пока не сломал. Я всего лишь забрал его лиру в качестве возмещения ущерба; она хоть и хуже, но должен же я на чем-то играть.

– Накажи их обоих, – подсказывает Локк. – За то, что докучают Верховному Королю такими мелочами.

– Итак? – Кардан поворачивается к юноше, первым заявившему о краже лиры. – Должен ли я огласить свое решение?

– Прошу прощения, пока нет, – говорит юноша-олень, прядая ушами от волнения. – Когда я играл на его лире, умершие, из чьих волос он изготовил струны, разговаривали со мной. Настоящими собственниками лиры являлись они. Я, сломав лиру, спас их. Понимаете, лира была их тюрьмой!

Кардан откидывается на спинку и в раздражении бьется о нее головой; корона сползает набекрень.

– Довольно, – говорит он. – Вы оба воры, к тому же не особо искусные.

– Но вы не понимаете! – эти мучения, эти вопли… – Юноша-олень зажимает рот ладонью, вспомнив о том, что перед ним Верховный Король.

– Разве ты не слышал про то, что добродетель – сама по себе награда? – мягко интересуется Кардан. – Потому что не требует других наград.

Юноша переминается с копыта на копыто.

– Ты украл лиру, и твоя лира была украдена взамен, – терпеливо объясняет Кардан. – В этом есть какая-то справедливость. – Он поворачивается к музыканту с зелеными, как трава, волосами: – А ты взял дело в свои руки, поэтому мне остается сделать вывод, что оно устроилось к твоему удовлетворению. Но вы оба рассердили меня. Дайте мне этот инструмент.

Оба музыканта выглядят недовольными, но зеленоватый выходит вперед и отдает лиру стражнику.

– Каждому из вас будет дана возможность сыграть на ней, и тот, кто играет лучше, заберет ее себе. Потому что искусство выше и добродетели, и порока.

Мальчик-олень начинает играть, а я тем временем осторожно поднимаюсь по ступеням. Не ожидала, что Кардан проявит такую дотошность и решит послушать музыкантов; никак не могу понять, принял он блестящее решение или опять дурачится. Беспокоит, что я снова вижу в его поступках то, что хочу видеть, а не то, что они есть на самом деле.

Тревожная, мучительная музыка пробегает по моей коже, проникает внутрь до костей.

– Ваше Величество, – говорю я, – вы за мной присылали?

– Ах да! – Черные как вороново крыло волосы падают ему на глаз. – Так мы воюем?

Секунду мне кажется, что он говорит о нас с ним.

– Нет, – отвечаю я. – По крайней мере до следующей полной луны.

– Нельзя бороться с морем, – философски замечает Локк.

Кардан усмехается:

– Бороться можно с кем угодно. Другое дело – победишь ли ты. Правильно, Джуд?

– Джуд – настоящая победительница, – с ухмылкой говорит Локк. Потом смотрит на исполнителей и хлопает в ладоши: – Достаточно. Меняйтесь.

Кардан не возражает своему Магистру Увеселений, и юноша-олень неохотно передает лиру фейри с зелеными волосами. Волна свежей музыки омывает внутренности холма, дикий мотив заставляет учащенно биться сердце.

– Ты собирался уходить, – говорю я Локку.

Он скалится в улыбке:

– Мне и здесь очень хорошо. Тебе же не нужно сообщать королю что-то очень личное или приватное.

– Как ни жаль, но ты об этом не узнаешь. Уходи. Сейчас же. – Вспоминаю совет Рандалина насчет того, что у меня есть власть. Может быть, но я уже полчаса не могу избавиться от Магистра Увеселений и не в состоянии устранить Главного генерала, который в той или иной мере доводится мне отцом.

– Иди, – велит Кардан Локку. – Я пригласил ее сюда не для твоего удовольствия.

– Ты такой неблагодарный. Будь я дорог тебе, ты именно так бы и поступил, – говорит Локк и спрыгивает с возвышения.

– Забери Тарин домой, – бросаю я ему вслед. Если бы не она, влепила бы ему пощечину.

– Думаю, ты ему именно такой и нравишься, – замечает Кардан. – Рассерженная, с румянцем на щеках.

– Мне дела нет, что ему нравится, – огрызаюсь я.

– Похоже, тебе до слишком многого нет дела. – Голос его звучит сухо, и когда я смотрю в лицо Кардана, не могу понять, о чем он думает.

– Зачем позвал?

Он сбрасывает ноги с трона и встает.

– Тебе, – он указывает на юношу-оленя, – сегодня повезло. Забирай лиру. Ступайте и больше мне не докучайте. – Юноша-олень кланяется, фейри с волосами цвета травы дуется, а Кардан поворачивается ко мне: – Идем.