2112

Часть 4 Рыжий. Смерть Одержимой Аглай

Перед самим заводом, мне пришлось проходить сквозь Чертово Бездонье. Это там, где люди во всякие сказочки верят, а потом людей своих на жертву посылают, это они называли «ради всеобщего блага». Я не собирался вмешиваться — у каждого должен быть свой выбор, тем более, я уже как-то раз вмешался в Аркадии, и мне это боком вышло. теперь за правило взял — чтобы не происходило, обходить стороной и не лезть, куда не просят.

Вот и здесь так случилось, я знал про Хижину и Великие Пустоши, поэтому старательно огибал их. А потом произошла случайность, вселенская ошибка, которую я не мог контролировать:

Глава 1

— Иди, иди. Сюда, ближе. — Зазвучал певучий девичий голос в моей голове. — Иди, ты совсем близко. — Вот откуда он взялся! Что за сука решила поболтать со мной на просторах этого блядски прекрасного края?

Небо вспыхнуло красным пламенем, и выглядело это так, что его подожгли давно. Пламя колебалось, то наступало жаркими всполохами, то утягивалось назад, и тогда можно было увидеть далекие сожженные многоэтажные дома. Они, эти многоэтажки, обломанными черными зубами торчали в горящее небо. И туда, навстречу с голосом, меня вела дорога, что новой полосой прочертила мой путь. И хотя мне не нужно было туда, но мне не оставили выбора, кроме пути сквозь могилы погоста. Дорога, проложенная среди неупокоенных, в самом центре не рытого кладбища, с могилами без крестов. Тут все они…. Все те, кто мечтал, жил любил и…. Ждал. Они все чего-то ждали. Всегда ждали. Но точно не такого.

— Иди ко мне, любовь моя! — Снова звал меня девичий голос. — Приди ко мне, подари мне дитя!

Я рванулся вперед, в лицо дохнуло огненным дыханием, будто демон, разинув пасть, ждал меня, что бы пожрать. Сделал еще два шага, огненный шар ударил в лицо, сжигая кожу, но я перестал ощущать боль. Теперь это было, как если бы давно шатавшийся зуб вконец освободившись от связей с плотью, готовился выйти из десны, а она благодарная освобождению, сама подталкивала отторгнутую кость.

— Ооо!Леля. Лейся. Фатум. Ооо, да! Фатум, взойди! Леля. Лейся. Фатум. Взойди. Красный человек — умри. — Запел одинокий хриплый мужской голос. Что же здесь за нахер происходит? Какое-то сплошное блядство началось ровно после того, как я зашел под течь черной тучи, что висела мертвым китом над Чертовым Бездоньем.

Кожа, сжигаемая, плавилась, лохматилась и сваливалась под мои шаги, которые становились быстрее, сильнее. А дорога, будто пасть чудовища, расширялась, становилась ровнее и лучше. Вот она уже обросла с боков постройками, и все они так же были черными, сожженными. А в центре. В центре дороги желтым, отраженным светом загорелась Разделительная Полоса.

Я все шагал и шагал, а сбоку, рядом с дорогой, появлялись люди. Они, как и все вокруг, были черные, сгоревшие. Смотрели на меня, не улыбались. Смотрели на меняя, ненавидели. Или боялись. А мне было плевать на них, я шел за голосом. Хот, постойте, я же знаю этих черных уёбков — это же лесники, с Живой дороги, что ведет к провалу меж мирами.

— Ооо — Леля, лейся. Фатум! Фатум, взойди! Леля. Лейся. Фатум. Взойди. Красный человек — умри.

Небо продолжало полыхать, сжигая под собой землю, сжигая все то, что еще можно было сжечь. Я оглянулся назад, и увидел свой пройденный путь, дорогу, постепенно сужавшуюся в точку и окно зева — входа сюда. И тут до меня стало доходить — красный человек, это что ли? Я должен был сдохнуть по их мнению? А вот говна им на ложке! Хера косматого в зубы, а смерть Рыжего. Сосите вы тому дохляку с «Бортама», вот уж вам обрадуется. Он и еще куча пердящих мертвяков!

— Входа куда? — Вдруг осознал я новость для себя. — Хотя -похуй! — Не волновало, как сюда попал, где я и выберусь ли отсюда. И еще — пришло чувство, что знаю место, знает эту дорогу, словно ходил по ней.

— Скажи имя! — Женский голос, но не тот, не девичий. Старушечий, надтреснутый, злой. Обещающий беду. — Скажи имя!

— Иди ко мне! Иди ко мне! Мой любимый! — Девичий голос лил мед, обещал, звал к себе. И я шел. Он шел к ней.

— Да заткнись уже! Иду я к тебе! — Заорал я ветру вдогонку, а у самого яйца набухли, ждали встречу с этой ведьмой, что звала, что обещала.

Люди, что копились с боков и ранее боявшиеся ступить на полотно дороги, дрогнули, будто их кто-то толкнул сзади, принудил сделать шаг. И те не ослушались, неестественно согласившись и криво поворачиваясь на ногах, ступая в совершенную черноту полотна. А после этого первого шага, они уже сами делали второй, понимая, что наказания не следует за их дерзостью.

— Ооо!Леля. Лейся. Фатум. Ооо, да! Фатум, взойди! Леля. Лейся. Фатум. Взойди. Красный человек — умри.

Небо горело, дорога, жирно блестевшая черным асфальтом, отражала в себе небесное пламя, и люди…. Черные люди со злыми глазами, неуклюже переваливаясь на не слушающихся ногах и протянув руки вперед, дергались шагами. Приближались ко мне.

И только сейчас я смог разглядеть на них то, что раньше не видел — все они были в старых одеждах, на руках кровь, ногти обломаны и торчат под разными углами в стороны. А сами люди…. Или это не люди?

— Это точно не люди! — Вдруг понял я. — Это не люди! — Все они являли собой зрелище ужасное, и можно было представить, что в них соединились демоны и мертвецы, а на коже выжженными рисунками выделялись руны. Магические знаки.

— Имя! Скажи имя! — Старческий голос, каркающей вороной прокричал сверху. Отразился от неба, от дороги и вернулся многократ усиленный. — Имя, имя, имя! Скажи имя, скажи имя, скажи имя!

Особо ретивый мужичок, вырвавшийся из общего строя и оказавшийся совсем рядом со мной, схватил за рукав тлеющий куртки и жарко зашептал, ядовито дыша мне в лицо. Дыша в то, что осталось от моего тлеющего углями лица:

— Показать почем сотня грешников? — Он бешено вращал белками глаз и зло смотрел мне в лицо, но кажется не видел меня, или видел что-то свое. — Показать почем…. — Не стал дальше слушать, дернул рукой, отчего мужик не устоял и завалился вперед. И тут же, дорога, вроде и не была ею, стала хищником! Древним существом — муравьиным львом! Схватила краями упавшего, проглотила, всосав в себя. А тот не кричал, не бился в панике — для него все было знакомо.

— Прикурить? Огонька? — В ногу вцепился еще один упавший, но и его уже всасывала в себя дорога. Этот был упорным, тянулся зубами к моей ноге.

— Огонька? — Еще двое схватили за руки, пытались остановить. Один из этих двоих вдруг задергался телом, а из его тела вывалились еще две обожженные руки. Они были голыми, в струпьях, с отваливающейся чешуей — кожей. — Огонька? — В глазах застыло безумие. Две новые руки, дернувшись и мелко задрожав, схватили меня за края куртки.

И тут особо сильно пахнуло, огнем заслонило все то, что было впереди, волнами перекатывало, будто сверху был опаленный океан. А после схлынуло, стерев с полотна сожженные многоэтажки. Вместо них высилось голое черное дерево, наполненное в кроне спутавшимися меж собой ветвями. Дерево не колебалось движениями, не преследовало волны огня. Оно, словно высеченное из камня, сопротивлялось местной природе, как если бы было средневековым замком.

— Ведьма. Ведьма. — Зашептали черные люди. Они, из тех, кого бы следовало бояться, страшились сами. — Аглая.

— Иди ко мне! Приди ко мне, подари дитя!

— Ооо! Леля. Лейся. Фатум. Ооо, да! Фатум, взойди! Леля. Лейся. Фатум. Взойди. Красный человек — умри. — С этими словами небесный пожар потух и наступила глубокая тьма, а после:

Глава 2.

Небо больше не полыхало, но теперь.… Теперь на него, словно плотная не прозрачная простыня, надвинулась серая туча, не пропускала сквозь себя мировой свет. Поднялся ледяной ветер, схватился за мою одежду, принялся трепать куртку, и я, ограждаясь от его морозных ударов, втянул шею глубже, к исчезающему облаку тепла. Этого не могло хватить надолго, но так создавалось мимолетное ощущение безопасности, некого домашнего уюта. И так не хотелось вновь возвращаться наружу.

Огляделся. За спиной врастало в серое небо черными колючими пиками сожженный лес Чертового Бездонья, а впереди, куда я шел, высилось в одиноком солнечном луче, затерянное в Великой Пустоши сгоревшее дерево, каменным истуканом сопротивлявшееся грозящей мокряди и отвратительному ненастью. И хотя я не был в этом месте ни до, но после, но прекрасно представлял именно так себе его. Можно было нарисовать картинку много не верную, отличавшуюся от реальности, но в целом совсем иную, не такую, каким был этот лес и эта Пустошь. Все то, что было не так в фантазии — все это было намного лучше, чем являлось это место. Это зло. Ведь именно так никто не мог себе придумать, именно таким не могла фантазия нарисовать абсолютное зло.

— Что же, ты, Рыжий? — Пропел девичий голос совсем рядом, над ухом.

— Как Аленка? — Неожиданный, незнакомый мужской голос ворвался шаром, скатившимся с кручи, разбил волшебное влияние девичьего голоса. — Тебе же…. Тебе… было четыре года.

— Придумал себе мир, думал, что теперь ты лучше всех. — Продолжала девушка, словно ничего не случилось, словно не было другого голоса. Другого человека. — Думал, что неприкасаемый. Но теперь ты поймешь, что это не так!

— Дурень, ты! — Возмутился старческий голос. — Ты чё лезешь? Там наша погибель!

— А я тебе покажу, — продолжала девушка, — покажу страшную правду. Правду, в которой живут все эти люди! И ты поймешь, что все не так. Все не так, как у тебя в голове! Ты поймешь, что во всем виновата твоя гордыня. Но теперь, когда ты снова со мной, теперь ты все узнаешь. Нет, не так! Ты все вспомнишь! Смотри Рыжий! Смотри:

— Прошу тебя, спаси меня. — Заплакала девушка.

Я опирался рукой о стену, перед глазами откормленными головастиками, плывут жирные зеленые пятна. Мутит. Протягиваю руку вперед, она что-то задевает и это отклоняется, потом возвращается, снова уходит вперед. До меня доходит — что-то впереди висит, вроде веревок каких. Сумел схватить одну левой рукой, сжал в кулак. Веревка или канат очень мягкий, поддавался его пальцам, изменял форму по желанию. А еще она жирная и влажная на ощупь.

Кулаками раздираю глаза до красных мух. Немного помогает, сквозь зелёную пелену красным проступает окружающее.

— Ооо!Леля. Лейся. Фатум. Ооо, да! Фатум, взойди! Леля. Лейся. Фатум. Взойди. Красный человек — умри. — Прорвался одиноким хриплым мужским голосом, словно воспоминание, сквозь пелену дурмана.

Я стоял в каком-то помещении, потолка которого не видел. Но видел стены, они бетонные, поднимаются высоко над головой и скрываются в сумраке помещения. Почти интуитивно можно догадаться, что стены превращаются в сводчатый потолок, создавая объемы пространства в недостижимой высоте. Но при этом стены раздвинуты не больше пяти метров друг от друга, создавая эффект горной теснины.

Еще раз сжал веревку в руках, это скорее получилось на автомате, чем осознанно. Посмотрел на неё и понял, что теперь она различимая, совсем не похожа на веревку. Скорее это лиана, которая была прикреплена к поперечине на высоте около трех метров. Дернул за неё, лиана натянулась, вытягивая противоположный конец, перекинутый через поперечину. На том конце что-то шевелилось в грязной бесформенной куче старья, отзываясь на его движения. Я отпустил лиану и пошел в сторону этой кучи. Уже подходя, понял, что-то в этом старье было не то, что разглядев, распознал старье. То были человеческие трупы! Выпотрошенные трупы! Никак не меньше сотни. Причем внутренности лежали тут же, рядом, некоторые были закинуты на перекладину, свободными концами подметая пол под действием естественного движения воздуха. Но непременно все они, заканчиваясь в телах несчастных. Теперь мне стало понятно, что это была за лиана и от этой мысли подурнело.

— Тут очень темно…. Холодно и страшно. — Испуганный женский голос умолял. — Прошу…. Прошу, помогите мне. Прошу впустите. Спасите меня от этой темноты и холода. Прошу! — Я оглядывался, ища говорившего. Но никого. Никого не было, кроме трупов.

Многие жертвы были еще теплыми. Он, проходя мимо, трогал некоторых, осматривал: на телах не было отверстий от пуль и других свидетельств причастности человека к их гибели, но зато было множество следов того, что тела рвали и еще живыми потрошили. Их убили, с неизвестной целью, сложили аккуратно в одно место, развесили внутренние органы, словно на показ или кому-то в назидание.

Необъяснимо и жестоко. Беспричинно.

— Говорил, что провалы эти меж мирами, так до конца и не затягиваются, что могут появляться периодически, то в одном месте, то в другом, а уж оттуда может такое повылазить. — Снова, преодолев некую грань, появился незнакомый голос, но все так же, говоривший, отказывался появляться.

Присел на прохладный бетонный пол, выбрал место не залитое кровью, оперся затылком, в котором пульсирующей секундной стрелкой билась кровь, передовая по капиллярам огненные реки боли, на холодную поверхность стены. Стало значительно легче. Так и сидел, остужал затылок. Остужал в панике метающиеся мысли, старался оценить свое положение, понять, где он и что же здесь произошло.

Нужно было понять, кто все эти люди, это первое, что нужно было выяснить. Преодолевая боль в мышцах, скрепя суставами, поднялся и, пошатываясь пошел к открытому могильнику. Нашел на полу кусок слюды, собрал в него редкие лучи Солнца, получилось подсветить некоторые участки.

— … это уже нельзя было остановить. И тогда пришел ОН! Огненный демон! — Страшный гортанный голос вещал.

Свет осветил мертвецов и от первой реакции увиденного меня чуть не вывернуло, но я быстро овладел своими реакциями — нет ничего противоестественного в мертвых смертельной смертью мертвецах. Лица и тела трупов были изъедены процессом разложения, словно они были мертвы много дней, но при этом сохранили тепло жизни.

— Получается, что они умерли, будучи живыми. Живые мертвецы? — Размышлял я про себя. — Так, если это они, значит я все же был в Аркадии, тот парнишка и вправду видел меня в их городе? Хотя и на это плевать — это всего лишь очередной морок этой стебанутой сучки. Ведьмы Аглаи.

Развернулся, вместе со мной, освещая потолок и стены, повернулся свет. И на правой стене, почти на недосягаемой высоте, заметил надпись красным. Вернул свет, стараясь прочесть уже пошедшею подтеками надпись. Это была латынь, древний забытый язык, в переводе которой помогла моя память, хоть я и не знал о подобном знании:

— Evigilavi. — Я перевел — «Я ПРОСНУЛСЯ».

— Иди ко мне, любовь моя! — Пропел красивый девичий голос. — Приди ко мне, подари мне дитя! Ооо, мой огненный демон!

Картинка, окружавшая его, поплыла, что бы проявится новым местом.

Глава 3

Их было четверо, включая того паренька из Соты, все смотрели в экран бортового монитора, а там шла запись от камеры удаленного наблюдателя, случившегося недавно. Все они всё видят, но изменить ни чего не могут.

' Её окровавленные губы что-то шепчут, складывая слова. Пока их понять нельзя — нет звука. В её глазах слезы и не понимание. Немой вопрос: — За что?

Она отняла руки от своего живота, там зияла рана наполненная черным, пульсирующим. И тут появляется звук:

— Ребенка! Прошу, спаси моего ребенка! — Она задыхалась, слезы лились по щекам и дальше, смешивались с красным. — Прошу, ребенка…. Спаси! Возьми все, что хочешь!

Она еще совсем молодая, красивая. Совсем еще ребенок. Протягивает руки ему, показывая, что с ней сделали. А после в его голову врывается знакомый старческий голос:

— Да что ж вы за люди то такие! Звери и то лучше вас — добрее! Да и знаешь, что от них ожидать! А вы то что! Как вам не стыдно! — Старик сплюнул себе под ноги, скривился в отвращении. — Да вы в зеркало посмотритесь! И лучше сейчас! Да, прямо сейчас! Да вам самим от себя дурно станет! Люди, мать вашу! Ублюдки!

Вокруг зашумели, зашаркали ногами, не соглашаясь. А может думали, что не справедливо он их вот… Вот так оскорбляет ни за что.

— Да за что же вы девочку… — Старик осекся словом, поперхнулся. Но собравшись, продолжил дрогнувшим голосом. — Она же беременная. Ей не сегодня — завтра рожать. — В уголках стариковских глаз, треснувших кожей морщинами, обветренной, брызнула скупая соленая слеза. Защипало глаза и он, оберегая себя от излишних эмоций, разодрал глаза до красных зайцев ладонями в мозолях. Стало легче. Пришла злость. — Да за что ж вы так её! Она еще сама ребенок!

На экране девушка умирает, падает на колени и выдыхает жизнь. По щеке катится прощальная слеза. А потом….

Потом её едят, режут и сдирают кожу кривыми ножами, пачкая кровью лица и руки. Хищные люди.

А после, возле ее трупа, около натекшей красной лужи, он разглядел то, что не увидели четверо — не стройными буквами, немеющей слабой рукой, начертанные буквы. Прочитал:

— Спаси меня.

— Где же ты, Рыжий? — Спрашивал его певучий девичий голос. — Где ты был все это время? Я ждала тебя! — Тишина, а потом отчаянным женским безумным криком, разорвавшим звонкую тишину, разбило его все чувства, сомнения и смятения. И только вина осталась каменной глыбой, привязанной веревкой за шею. И оя, будто одинокий рыбак, в темном море, посреди ночи, стою в раздумьях на краю лодки.

— Я ЖДАЛА ТЕБЯ!

Глава 4

История, как известно, ни чему не учит, но строго спрашивает за выученные уроки. Повторить эту историю стоит не один раз, что бы даже пересказ своими словами звучал как предостережение. Так он думал, о том, что расскажет выжившим в городе. Но потом…. Потом, Рыжий понял, что новостью его рассказ ни кого не сможет удивить, людям нужен лишь выполненный заказ.

— А я тебе говорю, что сюда сбросили атомную бомбу. Да ты сам посмотри, сколько вокруг пепла. — Фоном, мужским голосом, проговорили у него в голове. Впрочем, он уже привык.

Шел по свежему насту снега, скрипуче продавливая его армейскими ботинками. Мерно на спине покачивался баул с добытыми трофеями: лекарством и консервами, топливом и патронами.

Размышлял.

— Весь мой мир стал зоной отчуждения, человек больше не хозяин планеты, не он теперь высший организм в пирамиде природы. Но сами люди, сам человек создал для себя такие условия и теперь, порой, даже жизнь не принадлежит ему, не являясь ни предметом торга, залога, ни единицей труда. От такой правды и без альтернативности, без свободы выбора и будущего, желваками жуем нашу настоящею, теперешнею жизнь. Мы не просили для себя такого, но нам придется носить это проклятие до седьмого поколения, если конечно, до этого времени, не выродимся в тупых морлоков. Нас не устраивает навязанное будущее, мы не согласны с ним, но исправить это уже не возможно!Мы прокляты!

Послышалось странный звук, похожий на жевание, а в груди, нарастая огненным комом, копился кровяной сгусток, грозивший вырваться сквозь грудину. Но он не стал обращать на это внимание, продолжил путь, продолжил внутренний диалог.

— Теперь, на поверхности, прометая по разрушенным кварталам радиоактивную пыль, мечется одинокий пылевой демон, в сумрачной надежде, извлеченной из глубин памяти, подхватывает консервные банки, тормошит их, с тоской вспоминая теплые вечера, наполненные веселым детским смехом. Словно пытается все вернуть.

Маска противогаза прячет его настоящие эмоции, показывая только безразличие резины, никому не нужно знать, как он сейчас ненавидит себя! Себя и время, в котором ему приходится существовать и выживать.

— Сука! Да как же все херово! Как херово быть тут, и помнить, как было раньше! Видеть каждый день вынужденные гнусности людей, которые просто хотят продлить своей жалкий век на один день. Видеть все эти мутации, детишек….

Странный жующий звук усилился, а кровавый огненный сгусток сильнее надавил изнутри на ребра, грозя сломать их.

Ветер трепал его куртку, пытаясь сорвать. Ему уже удалось распахнуть воротник и запустить свою ледяную пятерню за шиворот, студя загривок и лопатки. Но Рыжий не замечал холода, ему так противно стало от этого мира! И только одного хотел сейчас — по-волчьи завыть. И пусть на этот призыв сбежится все твари нового мира — плевать! Он просто устал жить со страхом, чего-то ждать, и жить одним днем!

— … он попал под действие Лешего и еле живым выбрался. — Ворвался новый голос, но как и прежде, Рыжий оставался один.

Он продолжал идти по старым улочкам древнего мертвого города. Гнилыми, обломанными зубами торчали в свинцовое небо разрушенные высотки «жилых кварталов». Строительный мусор стромбовался в артериях городских магистралей, а сверху грязным снегом накинула сама природа похоронный саван человеческой истории. И он, с объемным рюкзаком на спине, шагами мерит это великолепие. Снимает противогаз в желании вздохнуть морозного воздуха и от такого простого действия, вдруг осознает, что все еще просто человек. Одинокий.

Морозный мир поверхности всегда встречает недружелюбно, но это единственная возможность вырваться из тесного и душного, затхлого мирка под землей. А еще это возможность увидеть небо и звезды. Ради такого зрелища не страшна даже Дикая Охота, не страшна новая эволюция и невообразимая мутация. Не страшны все эти рассказы о приходах Чертового Бездонья и невообразимых волн его безумств!

— Стой! — В ночи зажегся прожектор, слепя. — Кто идет! — Громогласно прорычали с той стороны светового потока.

— Это я. Рыжий! — Сказал, опуская руки. Его узнали, вырубили свет, протянули руки, помогая подняться на бруствер.

— Просыпайся! Просыпайся, любимый! — Будил его ласковый девичий голос.

Рыжий открыл глаза. В груди нещадно ломило, а над собой он не видел звезд. Сфокусировавшись, он понял, что над ним болотная тварь! Это был огромный, размером с быка, болотный клоп! С жирными, блестевшими боками, сейчас ходившими волнами, он присосался к его груди и пил кровь! Эта тварь убивала его!

— … говорил, что нашли такое место, что ад может показаться легким пикником в сравнении с ним.

Вот, наконец-то, все они здесь. Все пятеро левиафанов, страшные пасти, полные тонких длинных и острых зубов, будто бритвы, окружили Хижину и выживших в ней. А внутри странный рык и читают вроде молитву, в которой просят забрать измученную душу. Но я не затем здесь, мне нужна ОНА.

Лиц у левиафанов нет, одни лишь пасти и бездонные утробы, чтобы жрать целиком людей. Они способны испугать издали, убить одним лишь видом. Но не меня. Эти бездушные твари, рабы Аглаи, сами меня боятся, держатся на расстоянии. И она, сама Одержимая, видит этот их непривычный ужас, понимает, что приказать им сейчас не может. А потому покорно ждет приказа.

Тогда я приказываю ей подойти ближе, и она покорно идет, безвольно повесив руки вдоль туловища. Я беру её за шею, сильно жму, выдавливая воздух. Она не сопротивляется — куда ей, она безвольный демон, жила лишь местью и ждала расплаты. И расплата уже тут, убивает её.

Я чувствую, как по её горлу что-то поднимается вверх, я ослабеваю хватку, пропускаю ЭТО. Этим оказывается женская черная рука, которая наполовину выходит из глотки аглаи и хватает ту за шею, продолжает душить вместо меня. Тогда я приказываю рабам схватить Одержимую. А у тех уже все приготовлено — в руках веревка с петлей. Веревку закидывают на ближайшее дерево, среднюю ветку, и узнаю его! Узнаю это дерево! Оно было в моих ведениях, оно горело.

Аглаю вешают, она не сопротивляется, из глотки все также торчит рука и помогает петле затягиваться. А потом, когда предсмертные судороги заканчиваются и по оголенным ногам Одержимой течет горячая струка крови, я приказываю поджечь дерево — ведьмин крест имеет такой финал. Больше не происходит ничего. Рабы стоят покорно в стороне, их лица освещает красное пламя, в Хижине люди затихли, а в моей голове больше нет голосов. Аглая так и не получила надо мной власть.

Я разворачиваюсь и иду дальше, меня ждут мертвые, Завод с бродячим медным памятником и еще какая-то поебень в стиле «мы все умрем». А еще, есть странное ощущение, что скоро увидимся с давно пропавшим другом, будто он преследует ту же цель, что и я.