Архивы Конгрегации - 3

Где трупы, Гессе?

Авторы: Мария Аль-Ради (Анориэль), Дариана Мария Кантор

Краткое содержание:нетипичное в некотором роде расследование Курта Гессе

Придорожный трактир был самым обычным. Подобных заведений особо уполномоченный следователь первого ранга Гессе с помощником навидались за годы службы в избытке. Сдав притомившихся лошадей на попечение остроглазого парнишки лет четырнадцати, Курт в сопровождении Бруно прошагал внутрь небольшого, чисто выметенного зальчика и сел у стены в стороне от двери.

Трактирщик, как и немногочисленные прочие посетители, не был слеп и status новоприбывших оценил тотчас и верно, чему немало способствовал Сигнум, открыто вывешенный поверх фельдрока. По таковой причине хозяин заведения сам выбрался из-за стойки и поспешил к облюбованному служителями Конгрегации столу, дабы поинтересоваться, чего оные служители желают после долгой дороги.

— Шницель, — коротко распорядился Курт. — И пива.

— А для меня постного чего-нибудь, — подал голос Бруно.

— Иногда мне кажется, что впору эти наши с тобою пожелания записать на клочке пергамента и вывешивать на шею в дополнение к Знаку при входе в очередной трактир, — усмехнулся Курт, когда трактирщик, почтительно кивнув, отошел от их стола.

— К чему? — в тон ему отозвался помощник, откидываясь к стене, чтобы дать отдых спине. — Еще лет пять, много — десять такой службы, и все трактирщики Германии будут знать вкусы Молота Ведьм и только уточнять с порога: «Шницель, майстер инквизитор?»

Курт в ответ лишь тихо хмыкнул. Пристроив дорожную сумку на полу, он занялся обычным делом: дабы скоротать время в ожидании трапезы, принялся рассматривать посетителей придорожного заведения, пытаясь определить, кто они и куда направляются. Смотреть, впрочем, было особенно не на что: сезон ярмарок и прочих массовых сборищ торгового люда всех мастей еще не настал, и в трактире было ожидаемо малолюдно. Немногочисленные же посетители на удивление ничем не выделялись, явственно будучи или крестьянами, направляющимися в город по какой-либо надобности (хмурый мужик с тихонько хнычущей, болезненно выглядящей девочкой лет шести, по-видимому, в поисках лекаря, крепкая тетка средних лет, верней всего, к родне), или людьми, как и Курт с помощником, проводящими в пути не первый день и к такому существованию привычными (небогато одетый рыцарь, чей status определялся лишь по цепи да мечу с гербом, и молодой парень, тоже при оружии, но без регалий — скорей всего, наемник).

— Углядел что-нибудь интересное? — осведомился Бруно, проследив взгляд начальства; Курт отмахнулся:

— Ничего. Скучно…

— Ну потерпи уж еще два дня, — с притворным состраданием вздохнул помощник. — Доедем до места — не заскучаешь.

— Как знать, — неопределенно повел плечами Курт. — Не факт, что дело окажется вообще по нашей части. Сам же знаешь.

— Знаю, — согласился Бруно. — Но даже если так, пока ты это выяснишь, всяко развеешься.

— А попутно развею или опасения местных, или чей-нибудь пепел, — кивнул он с мрачной усмешкой.

На стук вновь открывшейся двери Курт оглянулся лениво, скользнув взглядом по вошедшему немолодому крестьянину и отвернувшись. Новоприбывший прошел к стойке, заказал какой-то снеди и окинул взглядом зал, выбирая себе место. На господ следователей крестьянин глянул мельком, как и на прочих присутствующих, лишь отмечая, что этот стол уже занят. Однако в следующее мгновение взгляд его метнулся обратно, прикипев к Знаку на шее Курта. Ничего необычного в этом не было, скорее наоборот; но вслед за этим путник не выбрал себе местечко подальше от такого соседства, что случалось всего чаще, и не отвернулся с равнодушным видом, как бывало в иных случаях, а поспешил к их столу с пугающим воодушевлением.

— Майстер инквизитор! — воскликнул он неверяще. — Какая удача! Вас, должно быть, сам Господь мне послал! Вы позволите? — уточнил он, чуть замявшись, бросив взгляд на скамью напротив следователя.

— В чем дело? — осведомился Курт, коротко кивнув. Поведение крестьянина было не то чтоб небывалым — все же репутация Конгрегации с каждым годом менялась в лучшую сторону, и уж не всякий стремился держаться подальше от ее представителей, — однако ж нетипичным.

— Я выехал в город, чтобы обратиться к вашим собратьям, — пояснил тот, садясь напротив. — И полдороги не проехал, остановился ослику дать передохнуть да горло промочить, захожу — а тут вы! Чисто Бог помог!

— Как твое имя? — спросил Курт, игнорируя эмоциональные излияния крестьянина.

— Клаус, майстер инквизитор, — поспешно отозвался тот, спохватившись. — Клаус Шмит.

— И для чего же тебе понадобился служитель Конгрегации, Клаус? — осведомился оный служитель.

— Внучка моя пропала, — понизив голос, сообщил мужик. — Вчера по утру еще. Выкрали, как пить дать! Небось для колдунства какого!

— Почему ты так решил? — невозмутимо уточнил Курт.

— Так сами посудите, майстер инквизитор, — зачастил Клаус, взволнованно взмахнув рукой и чуть не задев только что принесенную ему кружку пива. — Сама она уйти никак не могла — мала еще, едва ходить выучилась. Хватились быстро — мы-то с сыном до обеда в поле были, а сноха дома весь день, шила да стряпала, ну и за дочкой приглядывала, само собой. Сколько та не на глазах-то была — всего ничего! Всех соседей расспросили — никто не знает, где делась. Чисто ж колдовство!

— Какого возраста девочка? — уточнил следователь, кивнув трактирщику, поставившему перед ними с Бруно заказанную снедь.

— Да всего ничего, майстер инквизитор! Под Сретение годик сравнялся.

— Ясно, — протянул Курт. — И далеко до твоей деревни?

— Да полдня пути, ежели на ослике.

— Недалеко, значит, — кивнул Курт. — Хорошо, Клаус. Съездим в твою деревню, проверим, что за малефики у вас там детей крадут.

— Ох, майстер инквизитор, — всплеснул руками крестьянин, — храни вас Господь!

— Полагаешь, там и впрямь может оказаться нечто потустороннее? — спросил Бруно тихо, когда сияющий Клаус отсел за соседний стол, дабы не докучать майстеру инквизитору сверх меры, каковое стремление последний всемерно одобрял.

— Не знаю, — пожал плечами Курт. — Вполне возможно, что сие дитя года с небольшим от роду оказалось резвей, чем ожидали взрослые, и исчезло способом совершенно обыденным, и отыщется сегодня к вечеру голодным и зареванным в каких-нибудь кустах. Но может статься, что подтвердятся опасения безутешного дедушки… В любом случае, ad imperatum[19] я обязан проверить его подозрения, коли уж так вышло, что именно я оказался первым следователем Конгрегации, повстречавшимся этому ословладельцу.

Деревня, в которую направляемые едущим на осле Шмитом конгрегаты добрались ближе к вечеру, была не то чтоб крохотной — доводилось майстеру инквизитору бывать и в меньших селениях, — однако совсем небольшой. Довольно широкая улица, обрамленная домиками с обеих сторон, раздавалась в стороны, образуя подобие площади у колодца, после чего вновь сужалась и продолжалась еще немного, пока не упиралась в покосившуюся церквушку, каковая и знаменовала границу поселения.

— Показывай, где твой дом, Клаус, — велел Курт негромко, за полминуты уяснив немудрящую топографию деревни.

Крестьянин часто закивал и не замедлил проводить господ следователей к пятому дому от въезда в деревню. За время дороги Курт выяснил подробности о семье заявителя, состоявшей из него самого, его сына Ханса двадцати трех лет от роду, жены последнего Эльзы и пропавшей минувшим днем годовалой внучки Клауса Агаты. У Шмита-старшего также имелась дочь Барбара, по осени выскочившая замуж за портного из города, и жена Марта, поехавшая оную дочь проведать уж неделю тому, а когда вернется — кто ж его знает, дочка вот-вот родить должна, сами понимаете, майстер инквизитор…

По вечернему времени местные обитатели уже большей частью сидели по домам или, по крайней мере, по дворам; как ни близок был путь до дома Шмитов, не попасться на глаза полудюжине соседей и не привлечь их внимание было невозможно. На подъезде к деревне Курт убрал Сигнум под воротник, но кто-нибудь достаточно сообразительный вполне мог догадаться о роде его занятий и без того: в последнее время фельдрок набирал все большую популярность среди служителей Конгрегации, дело явно шло к тому, что не сегодня завтра его закрепят как официальную униформу.

— Кому ты говорил о цели своей поездки, Клаус? — уточнил Курт, ощущая на себе любопытные и настороженные взгляды из-за заборов.

— Только сыну со снохой, — отозвался тот доверительно. — Соседям сказал, что к охотникам местным наладился. Тут у них поселение недалеко, на зарубке… попросить, чтоб в лесу поискали. И Хансу с Эльзой наказал не болтать, мало ли, вдруг это кто-то из соседей, — понизив голос почти до шепота, договорил Шмит. Похоже было, что мысль эта пугала его самого.

Курт кивнул одобрительно, спешился у ворот добротного дома и, отдав поводья Бруно, проследовал за хозяином внутрь.

Столь скорого возвращения главы семейства домочадцы явно не ждали; во встретивших его взглядах молодых родителей читались удивление и беспокойство, сменившиеся настороженностью пополам с надеждой при виде гостя.

— Курт Гессе, инквизитор, — коротко отрекомендовался он, за цепочку вытягивая Знак из-за ворота.

Эльза тихонько ахнула, одними губами прошептав: «Тот самый». Курт сделал вид, что не заметил.

— Представляете, — тотчас пустился в разъяснения Шмит-старший, взволнованно размахивая руками, — только на большую дорогу выехал, дай, думаю, зайду в трактир, горло промочить, скотине передохнуть дать… Захожу — а там майстер Гессе с помощником обедать изволят! Господь помог, не иначе!

Курт кашлянул, привлекая внимание семейства к себе.

— Ой, что ж вы стоите, майстер Гессе! — всполошилась Эльза, птичкой вспархивая со своего места. — Садитесь ради Бога! Я сейчас на стол соберу, вы ж с дороги, проголодались наверняка… И вы садитесь, святой отец! — добавила она, обернувшись и едва не столкнувшись с тихонько вошедшим Бруно.

— Расскажи, что вчера было, Эльза, — сказал Курт, когда женщина с невероятной быстротой накрыла достойный небольшого праздника стол и уселась напротив гостей. — Все по порядку, с самого утра.

— Так это… — на мгновение смешавшись, выговорила она. — С утра все как обычно было: я птицу покормила, завтрак собрала. Потом Ханс с Клаусом в поле ушли, а я шить затеяла…

— Где в это время был твой ребенок? — прервал Курт.

— Так во дворе, — враз упавшим голосом ответила Эльза, разведя руками и подозрительно потянув носом. — Я ее во дворе посадила. Она там с куклами игралась…

— Ты часто так делаешь?

— Да, почитай, каждый день, как тепло стало, если дождя нет… Лето же, чего дитя в доме-то держать?

— Продолжай, — попросил Курт, постаравшись смягчить тон; Эльза кивнула, пару раз быстро моргнув довольно густыми ресницами:

— Так вот, я Агату во дворе играть устроила, сама шить села, она ж растет, из всего вырастает, и Хансу новая рубаха нужна… но на дочку все время поглядывала, так, на всякий случай. Не скажу, что глаз не сводила, да и к чему бы… — она запнулась, опустив взгляд в стол и снова шмыгнув носом, затем продолжила чуть дрожащим голосом: — Когда рубашонку ей шила, она точно была тут. И когда рукава обметывала — тоже. Потом… я пошла в дом готовое положить, полотно на Хансову рубаху взять… вернулась, разложила все… и тут глянула, как там она, проверить, как всегда делаю… А ее… нет…

Голос женщины окончательно сорвался, и она всхлипнула, закрыв лицо руками.

— Эльза, — как можно мягче проговорил Курт, — я понимаю, что тебе нелегко снова переживать все это. Но мне нужно знать все до мельчайших детальностей, чтобы помочь тебе найти дочь. Самая незначительная мелочь может оказаться важной. Постарайся взять себя в руки, мне нужно задать тебе еще пару вопросов, от ответов на которые может зависеть многое. Это — понятно?

Безутешная мать кивнула, утерла глаза ладонью и подняла голову.

— Спрашивайте, майстер инквизитор, — прошептала она сдавленно.

— В котором часу пропала Агата? — спросил Курт. — Когда ты последний раз точно ее видела и когда заметила, что ее нет?

— Да часа за два до полудня… вроде бы… — нерешительно ответила Эльза, замявшись. — Я на небо-то не больно смотрела. Жарко уже было, но точно до полудня еще час-другой оставался.

— Хорошо, — кивнул Курт. — Что ты сделала, когда обнаружила отсутствие ребенка?

— Искать стала… — растерянно пробормотала крестьянка. — Звала, вокруг дома ходила… потом у соседей пошла спрашивать — мало ли…

— И что соседи?

— Так мало кто дома-то в такую пору, — развела руками женщина. — Фрида вот в соседнем доме родила по весне, так бывает во дворе — она сказала, что видела Агату на улице, да покуда опомнилась, что не дело это, та из виду и пропала… А больше… никто не видел…

Голос Эльзы вновь сорвался, и она спрятала лицо в ладонях, громко всхлипнув.

— И неужто не собрались всей деревней поискать? — с подозрением обратился Курт уже к Хансу, рассудив, что от рыдающей женщины проку немного, а на этот вопрос вполне способен ответить и кто другой из обитателей дома.

— Ходили, конечно, — понурился молодой отец. — До самого полудня Эльза по деревне искала и соседей спрашивала, а потом к нам в поле прибежала, на помощь звать. Мы тогда все работу оставили и пошли искать. Оно, конечно, лето, дел невпроворот, но ведь ребенок же! Все понимают. Часа два ходили, смотрели, звали… А потом все. Сами ведь понимаете, майстер инквизитор, дитя ж малое совсем, сама далеко уйти не могла. Если нигде не видать и не слыхать, значит…

Ханс осекся, бросил нервный взгляд на всхлипывающую жену, очевидно не желая озвучивать при ней впрямую самоочевидный вывод.

— Ясно, — проговорил Курт со вздохом, бросив взгляд во все больше сгущающиеся сумерки за окном; затем вновь обратился к Эльзе: — В каком именно доме живет Фрида?

— И ты собрался в своей любимой манере посреди ночи ломиться в дом к спящим людям? — с показным неодобрением вздохнул Бруно уже на улице.

— Брось, спать в этот час еще вряд ли кто лег, — отмахнулся Курт, шагая в обозначенном Эльзой направлении. — А время может быть дорого. Ты готов ждать до утра, зная, что где-то, возможно, в эту минуту умирает ребенок?

— Ты впрямь думаешь, что тут есть что-то по нашей части? — понизив голос, уточнил помощник; Курт пожал плечами:

— Пока не знаю. Но если все же да, времени в самом деле терять не стоит.

Надежды на то, что род своих занятий и цель прибытия в деревню удастся сохранять в тайне хотя бы до утра, Курт не питал; новости по такого рода селениям всегда распространялись со скоростью невероятной, что являлось еще одним поводом поспешить, прежде чем гипотетический виновник предполагаемого преступления успеет прослышать о явлении именитого следователя и осложнить ему задачу. Посему на визгливое, недовольное «Кто там?», прозвучавшее из-за двери в ответ на негромкий, уверенный стук, отозвался привычно:

— Святая Инквизиция. Открывай.

Дверь отворилась в следующий же миг, и на господ дознавателей устремился настороженный взгляд хозяйки дома — почтенной матроны, явно подступавшей к полувековому рубежу. Она коротко скосилась на вывешенный поверх фельдрока Сигнум и отступила в сторону, пропуская нежданных гостей внутрь.

— Фрида живет в этом доме? — задал вопрос Курт, едва переступив порог.

— Здесь, да… — не вяжущимся с ее габаритами тонким голосом зачастила матрона. — Невестка она моя, Фрида. Нешто она натворила чего? Вот же, Господи, напасть! Я за ней всякое знаю, и хозяйка она негодная, и мать невнимательная, но чтоб по вашей части чего утворила, я и подумать не могла! А то, может, вам не она нужна, майстер инквизитор? — загорелся внезапной надеждой взгляд. — Другая Фрида. У нас в деревне, знаете, майстер инквизитор, ажно три Фриды! Одна кузнецова дочка, одна еще старая уж совсем, за колодцем живет, у самой церкви. Кузнец-то, когда дочку так называл, думал, старуха помрет со дня на день, а она все живет да живет, коптит небо. А тут еще Карл мой себе из соседней деревни девку приглядел, так и она — Фрида! Будто нам двух мало было!

Курт, вознамерившийся было прервать хозяйские излияния и позвать сюда ту, с кем он явился говорить, передумал; подобное словесное недержание приключалось порой с людьми определенного склада при виде следователя Конгрегации, и раздражало сие майстера инквизитора неизменно, однако ж он на собственном опыте неоднократно убеждался, как полезно бывает дать подобному свидетелю выговориться. Порой именно из таких вот случайных обмолвок извлекалось то, о чем и не подумается спросить при разговоре, но что значительно упростит дальнейшее расследование. Вот хотя бы из сказанного переполошенной матроной уже можно было сложить мнение и об отношениях внутри семьи, и о части иных жителей деревни, и о местных байках и дрязгах.

Хозяйка дома распалялась все больше, и вот, привлеченная громким голосом свекрови, в комнату выглянула молодая женщина с наполовину расплетенной ко сну косой.

— Вы меня зва… ой! — воскликнула она, увидев гостей, и будто прикипела взглядом к Сигнуму.

— Итак, ты — Фрида, — утвердительно произнес Курт. — Которая последней видела Агату Шмит на улице.

— Д-да, — молодая женщина мелко и нервно закивала. — То есть, наверное, да. Я не знаю. Я просто ее видела, недолго совсем. А потом не знаю. Может, еще кто-то видел… Только, наверное, нет, потому что иначе, конечно, сказали бы. А почему вы…

— Стоп, — прервал ее Курт, резко вскинув руку. Он уселся на лавку у массивного деревянного стола. — Сядь, Фрида, успокойся, соберись с мыслями и расскажи мне, что ты делала и где была вчера утром, когда видела Агату. Четко, подробно и понятно.

Женщина послушно примостилась на уголок скамьи, комкая в ладонях подол юбки. Бруно и хозяйка дома остались стоять, где стояли. Видно было, что матрона изрядно беспокоится, но сказать или сделать что-либо без позволения свалившихся ей на голову на ночь глядя следователей не осмеливается.

— Я вышла во двор, дров принести, чтобы обед стряпать. Так-то сейчас жарко, чтобы печку топить, и готовить было еще рановато, но матушка велела, чтоб дрова уж были, а то потом руки от теста лишний раз отмывать, воду тратить зазря…

Старшая хозяйка утвердительно воздела указательный палец, будто желая призвать всех в свидетели своей правоты, но Курт вмешался, прерывая одну женщину и не давая другой раскрыть рот:

— Я понял, — мягко проговорил он. — Тебе очень нужно было выйти за дровами именно тогда, но ты утверждаешь, что готовить было еще рано. Во сколько же именно это случилось?

— Часа за два до полудня, — уверенно отозвалась Фрида. — Хлеба мы еще с утра напекли. А пирог, он быстро делается. К часу пополудни, когда надо мужчинам в поле обед нести, всяко был бы уже готов.

Бдительная свекровь снова попыталась возмутиться, но Курт и на этот раз не позволил допросу перерасти в семейную свару.

— Итак, за два часа до полудня свекровь послала тебя принести дров. Ты вышла из дома, и что случилось потом? — предпринял он очередную попытку подвести услужливую, но не слишком умную свидетельницу к интересующей его теме. Количество терпения, кое требовалось на допрос вот таких недалеких обывателей даже по самому простому поводу, порой ужасало и поражало его. Отдельно же поражал тот факт, что оное терпение у него неизменно находилось.

— Я вышла, — послушно повторила Фрида, — и пошла к поленнице, а когда развернулась назад…

— Погоди, — прервал ее майстер инквизитор. — Поленница у вас за домом, следовательно, почти все время, пока ты шла к ней и брала дрова, ты смотрела во двор и не могла видеть улицу. Так?

— Да…

— Тогда продолжай.

— Я пошла к поленнице, набрала дров, сколько смогла унести. Не хотелось очень второй раз ходить. Там у нас проход узкий возле грядки, и я с тех пор, как Магду родила, все еще там оступаюсь… только вам, наверное, это неинтересно, да? Вам про Агату надо, я же понимаю. Так и не нашлась, бедняжка! Но я ж не думала, что так будет! Я решила — сейчас только дрова донесу и выйду, а ее и нет уже…

— Ты права, — мягко согласился Курт. — Мне в самом деле нужно понять, когда и куда могла деться Агата. Предупреждая твой вопрос, я не уверен, что в вашей деревне завелся злой колдун, крадущий маленьких детей посреди дороги, как не уверен я и в обратном. Посему, чтобы это понять, мне нужно услышать от тебя подробные и четкие ответы на мои вопросы, а также все то, что ты сможешь припомнить странного или необычного. Только не все в кучу, а по порядку. Это — понятно?

Фрида торопливо закивала, и Курт продолжил:

— Ты вышла из двери, прошла вдоль дома и повернула за угол, к поленнице. За это время на улице между домами ты никого не заметила. Так?

Женщина снова кивнула, на этот раз коротко и уверенно.

— Хорошо. После этого ты дошла до поленницы, набрала побольше дров и повернулась обратно. Это должно было занять у тебя пару минут. И больше ты нигде не задерживалась. Пока все верно?

Снова утвердительный кивок. Похоже, сей exemplar просто не приемлет полумер: или неудержимая болтовня, или вовсе молчание.

— И что же ты заметила, когда на обратном пути снова смогла видеть улицу?

— Сначала ничего. Я опять мимо той грядки шла и смотрела под ноги, чтоб не споткнуться, а уж потом, как почти к краю дома вышла, увидела Агату. Она уже прошла наш дом и топала по направлению к колодцу. Потешно так, знаете, как взрослая. Держит в руке куколку, смотрит на нее и идет себе вперед. Вы вот, майстер инквизитор, велели про все странное говорить, так вот я вам теперь все честно и говорю. Тогда-то я не задумалась, просто отметила, что топает уже малышка уверенно. Еще недавно едва ковыляла эдак по-детски, вперевалочку, а тут прямо ровненько так, как будто ей не год, а все пять уже. Я тогда сперва подумала, что вот скоро и моя так будет, а теперь вот думаю — упаси Господи, чтоб с Магдочкой что-нибудь не приключилось.

— Это очень хорошо, что ты об этом вспомнила, Фрида, — поспешил вернуть ее к сути дела следователь. — А теперь скажи мне, что было дальше? Что ты сделала, увидев девочку?

— Ну я ж вот и говорю, я сперва и не подумала ничего, полюбовалась только. А потом… Да почти сразу, почитай. Сколько там шагов-то от угла и до двери? Шагов через десять и подумала: непорядок это, что малышка такая одна на улице. У нас тут чужих нету, обидеть некому, но мало ли что. А как в лес убредет или просто потеряется? Я подумала: она маленькая, далеко не уйдет, пойду сначала дрова у очага положу, а потом сразу назад выйду и Агату домой отведу. И пускай Эльзе стыдно будет, что за дочкой не глядит!

— А ты не заметила, был ли кто-нибудь еще на улице или во дворе в это время? Может, за девочкой шла мать или кто-то приглядывал?

— Не было никого, — убежденно возразила Фрида. — Я тоже спервоначалу решила, что Эльза следом идет, а малышку просто вперед отпустила. Глянула по сторонам — ни Эльзы, ни еще кого. Даже у колодца никто не заболтался. А я про это не сказала? Забыла, да? Вы простите, майстер инквизитор, не умею я складно рассказывать…

— Успокойся, Фрида, — проговорил Курт. — Для того здесь нахожусь я, чтобы задавать тебе вопросы и напоминать о позабытом. Итак, ты вошла в дом, положила дрова у очага и поскорее вышла, чтобы проводить девочку домой, так?

Кивок.

— Ты задержалась в доме?

— Совсем ненадолго, только парой слов с матушкой перекинулась.

Следователь бросил вопросительный взгляд на свекровь. Та степенно кивнула.

— Все верно, майстер инквизитор. Эта дуреха бросила дрова так, что они рассыпались, вот я и…

— Я понял, — поднял руку Курт и снова обратился к Фриде. — Рассказывай дальше. Ты положила дрова, переругнулась со свекровью и вышла обратно…

— …чтобы отвести малышку домой, — с неожиданной прытью подхватила свидетельница. — Только на улице уже никого не было! И я решила, что, наверное, Эльза опомнилась и дочку забрала, ну или другой кто увидел и домой отвел. Улица-то длинная, до самого колодца и даже дальше. Куда ей отсюда деваться? Ну я и успокоилась. Домой пошла. Только-только тесто затеяла, тут Эльза прибежала. Перепуганная вся, бледная, спрашивает, не видали ли ее Агатку. Ну я ей и сказала все. И что за дитем следить надобно. А она божится, что во дворе дочку оставила, как всегда. Она в самом деле ее, как степлело, стала во дворе играться сажать. А сама из окна поглядывает. Я если мимо иду, вижу.

— Спасибо, Фрида. Я понял. А теперь скажи, пожалуйста, что за куколка была у Агаты в руке?

— Ой, так обычная самая. Небось та, что Адель подарила. Их все дети любят, Аделиных куколок. А она всем дарит. Забавные такие, из тряпочек, веточек да бусинок. Никто больше таких делать не умеет, вот деткам и нравится. Моя Магда вон тоже любит. Обнимет ее и спит себе. А попробуй отбери — ох и раскричится!

Бруно исподволь бросил на Курта красноречивый взгляд, но тот лишь едва заметно дернул плечом, продолжая расспросы.

— Хорошо. А теперь расскажи мне про Адель. Кто она? Где живет? Чем занимается? Ссорилась ли с Эльзой или ее семьей?

— Ой, что вы, майстер инквизитор! — всплеснула руками женщина. — Разве ж Адель может с кем поссориться? Она добрая. Отзывчивая такая, сердобольная… Ее все любят. И за советом ходят, и просто поболтать. С ней, знаете, всегда легко. Я-то ладно, я здесь без году неделя, ну так вам и любой из старожилов скажет: никто с ней никогда не ссорился. А занимается… да чем и все. Огород у ней, птица, свиньи, коза… Живет она одна, потому поля у ней нет, ну так зато овощи такие, что любой на муку поменяется. И если что починить, так любой в деревне поможет. Хорошая она. Разве ж можно такую обидеть? Да вы сами сходите, поглядите. Она в четырех домах отсюда живет, как если к колодцу идти.

— А ты что про Адель скажешь? — обратился следователь к хозяйке дома, кивком поблагодарив молодую женщину.

— А что тут скажешь? — пожала плечами та. — Верно все девчонка говорит. Хорошая, работящая, мастерица на все руки. Я вон Карлу говорила, чтоб подарков ей носил да поговорить захаживал. Ну, не молодка, так и не старуха ведь. Выводок не выводок, а двоих-троих бы еще родила. А больше вон пусть Гюнтер заводит, как остепенится. Говорила, а он… Ну да что уж теперь.

Матрона раздосадованно махнула рукой. Фрида на такое откровенное нерадушие лишь едва заметно покривилась. Не то ума не хватало понять, не то привыкла уже. Да и то, а что теперь-то сделаешь? Замуж выскочила за парня, а жить-то со свекровью. И, по чести сказать, не так уж во многом неправа та свекровь, костеря молодую невестку.

На этом следователь распрощался, пообещав зайти, если что-то понадобится, и они с Бруно вышли на улицу. Сумерки к тому времени уже совсем сгустились, но в большинстве окон еще теплился свет.

— Обойди три-четыре любых дома, — повелел помощнику Курт. — Можешь выбрать те, где не спят, если тебе так угодно, и расспроси про Адель. Чем занимается, как живет, что о ней люди думают. Я задам еще пару вопросов нашим заявителям и схожу к старой Фриде. Сдается мне, что она тут ни при чем, но проверить ad imperatum я обязан. Не задерживайся. Через полчаса встретимся у колодца.

В доме Шмитов еще не спали. При появлении майстера инквизитора вся семья сгрудилась вокруг него, пожирая следователя болезненно-встревоженными взглядами. Курт проигнорировал их, с порога задав вопрос хозяйке.

— Что-нибудь из игрушек твоей дочери пропало вместе с ней?

— Да, — тут же отозвалась Эльза, ни на секунду не задумавшись. — Любимая кукла. Такая, знаете, вроде бы простенькая совсем, но Агата ее очень любит… любила, — женщина всхлипнула, и Курт поспешил отвлечь ее:

— Что за кукла? Как выглядела? Откуда взялась?

— Вы что-то нашли, майстер инквизитор? — не выдержал Ханс.

— Некогда, — отмахнулся Курт. — Мне нужны ответы. Четкие, по существу и быстро. Это — понятно?

Ханс умолк, а когда супруга промедлила, слегка толкнул ее локтем в бок.

— Ее… куклу эту Агате Адель подарила. Это одна добрая женщина. Она отсюда подальше живет, посреди деревни почитай. Часто мастерит игрушки и деткам дарит. Своих-то у бедняжки нет, вот к чужим и тянется. Странно даже, что замуж не вышла. Хорошая она, и хозяйка умелая, и со всеми ладит, ни с кем не ссорится, а вот поди ж ты… Жалко ее. Ну да я не о том, — спохватилась Эльза. — Адель делает чудных кукол из травок, тряпочек да пуговок. Вроде и простые, а больше ни у кого так не выходит. И детки их любят очень. Видно, чувствуют доброе сердце. Вот и у Агаты такая была. Треугольник из ткани, травой ароматной набитый, чтоб лучше спалось, две ножки, две ручки — веточки и глазки-пуговки, ну и несколько волосин еще таких потешных, из красных ниток. Я когда во двор за малышкой кинулась, приметила: все прочие игрушки там лежали, а этой куколки не было.

Курт кивнул, развернулся и вышел, ничего более не говоря.

Ожидаемо бессмысленный, однако полагающийся ad imperatum допрос старой Фриды прошел быстро и не оставил сомнений в ее полной невиновности и сомнительной вменяемости. Ни про какую годовалую Агату бабка слыхом не слыхивала, как и про прочих малолетних деревенских детей. А о молодых мужчинах и женщинах вроде Карла или Эльзы говорила «хороший парень, подрастет — осчастливит хорошую девушку» или «тощая еще, но видно: год-два, и фигурка оформится». Посему в условленное время Курт стоял у колодца с почти полной уверенностью в том, чем решится дело.

Явившийся следом за ним Бруно лишь подкрепил его убежденность. Обитатели уже пяти домов хором говорили про Адель не просто одно и то же, а почти теми же словами: «добрая, отзывчивая, ни с кем не ссорится».

— Хорошая, в общем, женщина. Благодать ставить негде, — покривился Курт, выслушав доклад помощника.

— А ты, как я погляжу, все так же веришь в людей, — фыркнул Бруно. — И мысли не допускаешь, что человек в самом деле просто добрый? Может, тебе настоящая праведница повстречалась, а ты уже готов волочить ее на костер лишь за то, что никто не отозвался о ней дурно.

— Праведник мне попался семь лет назад, хотя тогда таковым и не выглядел, — отмахнулся Курт, развернулся и зашагал к указанному молодой Фридой дому. –А это pro minimum ведьма. Если не умалишенная, конечно.

Окно в искомом доме, несмотря на поздний час, все еще светилось, как, впрочем, и в доброй половине других домов. Подобное было нетипично для деревни, где встают с петухами, а потому и ложатся с курами. Майстер инквизитор был убежден, что оное бдение происходит именно в его честь; и хотя шагая по улицам он не видел более никого, следователь был уверен, что слухи из посещенных ими с помощником домов уже непостижимым образом расползлись по деревушке и были растолкованы даже тем, кто сам не опознал в одежде приезжих фельдроки, а в них самих — представителей Конгрегации.

Курт постучал в дверь коротко и резко, и та распахнулась почти тут же, даже без неизбежного уточнения, кто там пришел, в любой из его вариаций.

— Ты всегда вот так без вопросов открываешь дверь любому пришедшему? — нарочито удивился следователь, прошагав в дом.

— Ну что вы, майстер инквизитор, — хозяйка — миловидная женщина лет двадцати с небольшим на вид — расплылась в открытой, приветливой улыбке. –Не всегда, конечно, и не любому. Но вас-то с… со святым отцом я видела в окно, когда вы подходили. К тому же, вся деревня уже судачит, что к нам пожаловали служители Конгрегации, а значит, будут ходить по домам и задавать вопросы. Так для чего же мне запираться? Вы вправе войти в любой дом, а мне и скрывать-то нечего. Да вы не стойте, садитесь к столу. Находились уж, наверное. Может, вам отвара горячего сделать? Для подкрепления сил.

Бруно улыбнулся хозяйке и сделал было шаг к столу, но остановился, заметив, что начальство стоит неподвижно. Курт одарил подчиненного на глазах мрачнеющим взглядом; убедившись, что тот остановился и более никаких самовольных действий предпринимать не собирается, он обернулся к женщине и произнес благожелательным тоном:

— А известно ли тебе, Адель, что полагается за попытку наведения колдовских чар на служителей Конгрегации?

Та распахнула глаза в почти непритворном удивлении.

— Простите, майстер инквизитор, но разве я сделала что-то дурное?

— То есть сам факт применения колдовства ты не отрицаешь? –Вот теперь следователь в самом деле удивился. В его практике встречалось многое. Кто-то лгал, кто-то отмалчивался, кое-кто, конечно, и открыто признавался, а то и демонстрировал свои умения повторно, но лишь будучи уверен в полной своей безнаказанности или же будучи вынужден в процессе боя. Тут же у него даже доказательств для обвинения еще не было. Одно лишь ощущение и тот факт, что помощник, обычно не берущий на себя инициативу при допросе без веской надобности, открыто продемонстрировал подозреваемой свое расположение и собрался идти у нее на поводу.

— Нет, майстер инквизитор, не отрицаю, — открыто и обезоруживающе улыбнулась хозяйка. — Я ведь хоть и в деревне живу, а знаю, что времена нынче стали просвещенные, за колдовство само по себе теперь не карают. Карают только за злодеяния, а я никакого зла не совершила. Таким, как я, дают специальную бумагу, что, дескать, использует природный дар, зла не творит. Ну и приглядывают, конечно. Я же все понимаю. Потому и говорю открыто, ведь скрывать мне нечего: да, я применила свой колдовской дар на вас с помощником, и на всех прочих в деревне применяю. Но посудите сами, майстер инквизитор, что дурного в том, что я поднимаю людям настроение, дарю немного тепла, доброты и спокойствия? Вы ведь пришли сюда из-за того, что обо мне говорят, верно?

— Предположим, — коротко кивнул Курт. — Продолжай.

— Они говорят, что я хорошая и добрая, я знаю об этом. И вот посудите сами, разве люди стали бы так говорить, если бы я кого-то обидела, обманула, навредила кому-то? Я просто проявляю любовь к ближнему своему, ну и бужу доброту и радость в душах ближних. Разве это дурно?

— А кукол ты детям тоже от доброты душевной даришь? — доброжелательно уточнил Курт.

— Конечно, — серьезно кивнула женщина. — Вы поглядите, как они детям нравятся! Дети, они ведь чуткие. Они хоть фальшь, хоть доброту первыми чувствуют. Я кукол с наилучшими помыслами мастерю, вот дети их и любят. А раз деткам в радость, так отчего ж не подарить?

— И Агате Шмит ты тоже дарила куклу?

— Дарила. Давно уже. Думала скоро новую сделать, а тут такая беда… Вчера полдня ходили по лесу, выкликали, да без толку. Ужасная утрата. Бедняжки родители. Я к ним завтра собиралась зайти утешить…

— То есть девочку ты уже убила, а потому уверена, что домой она не вернется? — резко подавшись вперед, бросил Курт.

— Я не убивала! И не уверена. И… я вообще ничего о ней не знаю. Даже как она по улице шла, не видела. Просто маленькая же. Была бы жива, уже нашлась бы… — женщина возвращала себе душевное равновесие с каждой фразой, но и майстер инквизитор, и она сама осознавали, что слишком поздно.

— Ты сама не хуже меня видишь, что выдала себя, Адель, — вздохнул следователь. — Скажи мне, где девочка и зачем она тебе понадобилась, и давай сбережем друг другу время и душевные силы. Ты ведь понимаешь, что отмолчаться или солгать не выйдет?

Женщина ничего не ответила. Остатки привычно-добродушного выражения на ее лице в сочетании с упрямо поджатыми губами представляли странное зрелище.

Курт вздохнул.

— Ты арестована, Адель, — проговорил он, в два стремительных шага подходя к ведьме и беря ее за плечо, — по обвинению в похищении Агаты Шмит и попытке воздействия на следователя Конгрегации при исполнении.

Говоря все это, он снял с так и стоявшей, будто в stupor’е, женщины пояс и связал ей руки за спиной. Окинув взглядом комнату, Курт сдернул с крюка на стене полотенце и соорудил из него кляп.

— Бруно, остаешься присматривать за ней, — объявил Курт, подталкивая ведьму в спину и усаживая в дальнем от двери и окна углу лицом к стене. — Начнет вставать или заметно шевелиться — бей и зови меня. В глаза не смотреть, проповедей пока не читать. Это — понятно?

Обыск завершился быстро. Деревенская малефичка явно куда более полагалась на свое умение зачаровывать, чем на скрытность и тайные схроны. Впрочем, возможно, она просто не была способна придумать или соорудить нечто более хитрое.

Пропавшая девочка, а также травы и прочее потребное для колдовства, знакомое Курту еще по обиталищу лесной ведьмы, что спасла его от яда несколько лет назад, обнаружилось в комнатке, замаскированной под кладовую, но снабженной окошком, снаружи кажущимся окном соседней комнаты. Девочка сидела в уголке в гнезде из одеял и держала в одной руке куколку, а в другой — кусок мягкого сыра. На полу перед ней обнаружилась полная миска съестного. Все в ней было подобрано так, чтобы маленький ребенок мог легко и безопасно сжевать предложенное. Агата глядела пустыми глазами на куколку и медленно, монотонно ела сыр. Выглядела она бледной и нездоровой, несмотря на обилие еды и все условия для комфортного существования. На импровизированном алтаре под окном обнаружилась еще одна куколка, очень похожая на маленькую пленницу. Она сидела в той же позе и держала в поднесенной ко рту руке кусочек хлеба.

«Дальнейший допрос обвиняемой выявил следующее: одаренная Адель Форт использовала исключительно свои природные способности. Она планировала достигнуть бессмертия и создать себе группу верных рабов из жителей деревни; с этой целью она при помощи своего дара вызывала у взрослых симпатию к себе. Детям же, как более подверженным внушению, с малолетства дарила особым образом зачарованных кукол. Дети привязывались к своим игрушкам и через них к самой Адель. В дальнейшем она планировала дождаться смерти всего старшего поколения, постепенно забирая нынешних младенцев под свой все более полный контроль. Сие требовало от нее долгожительства, для обеспечения коего она и похитила годовалую Агату Шмит. Девочку выманили со двора воздействуя через игрушку; она практически сама пришла в дом малефички. При помощи заранее заготовленной куклы-подобия (см. результаты обыска) Адель заставляла девочку сидеть на месте и есть, поддерживая жизненные силы. Сама же она тем временем выкачивала из ребенка жизнь, переливая силу в себя. По словам ведьмы, процесс должен был занять несколько недель. Ей также известны и иные, более быстродейственные ритуалы, однако она оказалась не готова напрямую своей рукой убить ребенка.

Пострадавшая Агата Шмит возвращена родителям без видимых последствий для здоровья.

От обвиняемой получено полное признание и чистосердечное раскаяние, по каковой причине, а также ввиду того, что ее действия до сих пор не привели к каким-либо фатальным последствиям, мною было принято решение повременить с вынесением смертного приговора. Адель Форт была препровождена в Эрфурт, где и пребывает в настоящий момент в заключении. Рекомендую направить expertus’ов для проверки способностей и искренности намерений ведьмы. Возможно, удастся привлечь на службу Конгрегации».

— Потрясающе, — хмыкнул Сфорца, дочитав отчет и придирчиво изучая его со всех сторон. — Если бы сам не видел зашифрованного варианта, усомнился бы, что это действительно писал Гессе.

— Отчего же? — с легкой улыбкой осведомился отец Бенедикт.

— Возьми любой его отчет, — повел рукой кардинал, — и сравни с этим. Где пяток трупов, пожар и погоня по лесу за оказавшейся слишком умной малефичкой? Право, я несколько даже разочарован.

— Ох, Гвидо, — тихо рассмеялся ректор академии. — Я не раз говорил тебе: наше прошлое нас не отпускает до гробовой доски. Но даже лучшие наши следователи все еще не кондотьеры, помни об этом!

— Да уж помню, — притворно проворчал Сфорца. — Что ж, кому-то следует навестить славный город Эрфурт…