Астрофобия

Часть 3. Птицы, птицы!

Фиона Та́мминен хотела, чтобы эта миссия стала последней в ее карьере. Она просто предполагала, что произойдет это по другой причине.

Космический флот не привлекал ее никогда, не по-настоящему так точно, но ей не оставили выбора. Ее родители были военными, их родители – тоже, а Фиона стала единственным ребенком в семье. Когда не осталось сомнений, что других детей не предвидится, отец даже не спросил у нее, чего она хочет, он сам переслал ее документы в академию.

Тогда Фиона этому особо не противилась. Во-первых, она понятия не имела, чего хочет. Во-вторых, родителей она любила и надеялась впечатлить. Строить военную карьеру она начала именно из-за этого: ей хотелось показать родным, что она на многое способна.

Правда, таланта у нее от этого больше не стало, да и физические тренировки она терпеть не могла. Зато Фиона быстро научилась использовать законы себе на благо. Она внимательно изучала все программы поддержки – для малых народов, для развивающихся космических стран, для женщин… Если ей это подходило, она это использовала, новые звания и награды долго ждать не приходилось.

Сначала Фиона радовалась, потом радость как-то незаметно, сама собой, пошла на убыль. Отец почему-то не оценил ее бюрократические трюки. Мать вроде как хвалила, однако холодно, будто через силу. В душе поселилась обида, которая стремительно разрасталась. Получается, Фиона посвятила свою жизнь их мечте, а они даже не оценили!

Она почувствовала, что вправе уйти, делать то, что ей близко. Она начала прислушиваться к себе и осознала, что работать ей вообще не слишком нравится. Она уже добилась определенных высот и не хотела начинать с начала. И оставаться военной тоже не хотела. Желание Фиона отыскала только одно: выйти замуж, завести семью и позабыть про годы, когда она носила форму.

Она надеялась, что добьется этой цели так же, как остальных, но что-то пошло не так почти сразу. Выяснилось, что в любви невозможно пользоваться лазейками в законах или программами поддержки. К тому же Фиона боялась показаться отчаявшейся, она знала, что это отпугнет тех, кто ей по-настоящему нужен.

Она занялась собственной внешностью, использовала каждый новый отпуск для какой-нибудь пластической операции. С годами отражение в зеркале становилось все прекрасней, однако семейное положение и не думало меняться.

В итоге Фиона решила, что проблема не в ней, а в ее окружении. Военные не хотели связывать себя узами брака с коллегой, они даже не подозревали, что она готова посвятить себя мужу и детям – им казалось, что она еще слишком молода для этого. Так что Фионе требовалось избавиться от формы, не увязнуть в другой профессии, однако при этом сохранить стабильный источник дохода.

Ей нужна была пенсия.

Возраст пока работал против нее: Фионе не исполнилось и пятидесяти, а даже ранняя военная пенсия становилась доступна лишь в семьдесят лет. Также денежное пособие полагалось участникам боевых действий и тем, кто пережил тяжелое ранение, с этим она связываться не желала. Тут ни пол, ни национальность не могли ей помочь. Она думала, что придется отказаться от этой идеи, когда ее пригласили на «Виа Феррату».

Фионе сразу пояснили, что, если она выполнит эту миссию, сможет сразу уйти на пенсию – да еще и получать повышенные выплаты, с заданиями высшей сложности всегда так. К тому же она на десять лет окажется заперта на станции, полной молодых, по большей части холостых мужчин – семейные вряд ли согласились бы на такое! Фиона решила, что это тот самый шанс, которого она так давно ждала. Эйфория, принесенная этой мыслью, не позволила толком оценить все опасности, связанные с Сектором Фобос.

Восторг долго не продержался, все полетело непонятно куда очень быстро. Фиона не справлялась со своими обязанностями. Ее игнорировали подчиненные. Ну а потом «Виа Феррата» сменила курс и само возвращение домой оказалось под большим вопросом!

Фиона знала, что со стороны она выглядит невозмутимой. Это лучшее, чего она могла добиться сейчас. Не важно, что она чувствует, рыдать перед всеми она не будет! И одна тоже больше не будет. Фиона решила, что ей нужна поддержка, и сосредоточилась только на этом, ее не слишком интересовало, чем там в это время занимаются пилоты.

Кроме одного пилота, разумеется. Когда она узнала, что станет начальником Рино де Бернарди, она сначала не поверила. Решила, что это или ошибка, или просто тезка. Не может же тот самый Рино де Бернарди оказаться на секретной десятилетней миссии!

Но выяснилось, что очень даже может. Еще выяснилось, что он не воплощение мечты, а заноза в заднице. Нет, внешне-то он был прекрасен: два метра роста, великолепная фигура, рельеф мышц, который можно использовать как иллюстрацию в учебниках, золотистый загар и белозубая улыбка. Фиона всегда понимала, за что его обожают миллионы фанаток по всей федерации, а теперь, когда она познакомилась с ним лично, ей едва удавалось соблюдать в общении деловой тон.

Беда в том, что Рино деловой тон не соблюдал вообще. Он не воспринимал Фиону всерьез даже как коллегу, не то что как начальницу! Он не слушал ее приказы, он просто сообщал ей, что планирует делать – если очень повезет. До нее быстро дошло, что приструнить его она не сможет, и лучшее, на что Фиона была способна ради собственной репутации, – делать вид, что его план – это ее план.

Кто-то другой на ее месте воспринял бы такое поведение с его стороны как оскорбление, а Фиона себе это запретила. Она все равно оставалась рядом с ним при любой возможности, она терпела, улыбалась… Она приучала его к себе и надеялась, что рано или поздно это принесет плоды.

Но Рино шлялся непонятно где. Сначала Фионе пришлось оставить его в покое, однако теперь, когда она твердо решила, что больше не будет жить одна, этому предстояло измениться. Правда, она пока не придумала, как именно его покорить… и тем больше было ее удивление, когда Рино сам подошел к ней.

Когда стало известно, что «Виа Феррата» серьезно отклонилась от первоначального маршрута, многие были подавлены – но не Рино. Он не поддался страху, его движения оставались уверенными и быстрыми. Когда он улыбнулся ей и жестом попросил задержаться, Фиона почувствовала, как по коже пробегают мурашки. Нетерпение, ожидание, предвкушение чуда… Неужели и он понял, что в этом странном, разрушительном мире лучше избегать одиночества?

– Фиона, привет, – кивнул ей Рино. – Можно вопрос по вашему, женскому?

Вообще-то, он не имел права так к ней обращаться. Фионе полагалось сделать ему замечание, а она просто не смогла, слишком уж сильно кружилась голова.

– Конечно, – только и смогла произнести Фиона.

– Я тут серьезно поссорился с Мирой… Я был прав, а она этого не понимает. Я уже даже отчаялся доказать ей, что действовал в ее интересах. Можно ее как-то откатить обратно к заводским настройкам, чтобы мы снова общались нормально?

Он говорил что-то еще, однако Фиона его уже не слушала. Ей вдруг показалось, что он ее ударил. Она застыла перед ним, не представляя, как выглядит со стороны, да и плевать ей было. Она пыталась понять, как на такое реагировать. Внутри разгорался неприятный, болезненный гнев.

Ей-то казалось, что Рино сосредоточен только на работе, поэтому и не понимает ее намеков! А что в итоге? Он успел с кем-то сойтись… И не просто с кем-то, а с Мирой Волкатией, той самой девицей, которая изначально вела себя так, будто она лучше других. Фионе, между прочим, тоже не понравился Личек. Но его игрища были бы не такими унизительными, если бы в них приняли участие все. Так нет же, Мира отказалась… продемонстрировала, что отказ возможен, и все, кто согласился участвовать, почувствовали себя безвольными идиотами!

И вот эта Мира привлекла внимание Рино, серьезно?

– Фиона… Фиона, ты меня слушаешь? – напомнил о себе пилот, которому явно было плевать на ее душевные терзания.

– Да, я… Я просто задумалась.

Она заставила себя что-то ему ответить. Фиона даже толком не понимала, что говорит, плела какую-то муть про «нас, девочек» и улыбалась больше, чем следовало бы. Она понятия не имела, что подумал о ней Рино. Это уже не имело значения.

Ей просто нужно было уйти, остаться одной. Получить немного спокойствия, чтобы перезагрузиться и снова выглядеть невозмутимой. Сначала Фиона подумывала про свою каюту, но быстро отказалась от этой идеи. Спальня сейчас напоминала обо всем, что не случилось, будто издевалась над ней! К тому же, там ее легко могли найти, а Фионе хотелось исчезнуть, стать недоступной и для Личека, и даже для адмирала. Пусть со всем разбираются сами, ей уже все равно!

Она направилась в рекреационный отсек. Не ту его часть, где вечно ревела музыка и сияли неоновые огни, этого Фионе как раз не хотелось. Она предпочла один из дальних залов для медитации. В иное время она сказала бы, что это напрасная трата пространства и скучнейшее место. Но теперь, когда слезы обжигали глаза, ей как раз нужно было нечто подобное.

Компьютер менял оформление зала каждый день. Сегодня там обнаружился японский сад камней… Для Фионы это не имело никакого значения. Она поспешила затеряться среди этих гладких булыжников, подальше от немногочисленных неудачников, которые делали вид, будто умеют медитировать. Здесь она наконец-то позволила себе разрыдаться, зажимая рот рукой так, чтобы ее не услышали.

Она надеялась, что получит несколько часов покоя, да не сложилось. Фиона едва-едва успокоилась, когда заработали динамики, скрытые в стенах. Обычно они использовались для оповещений и сигналов тревоги, но сейчас… Сейчас произошло нечто странное.

Сначала Фиона уловила помехи, типичный технический шум, означающий, что система заработала. А эта система по хорошей причине не включается! Фиона замерла, внимательно прислушалась, чтобы поскорее разобраться в очередной проблеме.

Зря она это сделала, конечно. Звук, который вырвался из динамиков в следующую секунду, не был тихим. Наоборот – он мгновенно заполнил собой все вокруг, он оглушал, он больно бил по вискам, по барабанным перепонкам, и даже когда Фиона заткнула уши руками, скрыться от звука она не смогла.

А еще он был странным, ненормальным, неуместным здесь – и необъяснимым. Фиона и остальные услышали не человеческую речь и даже не сигнал тревоги. Из динамиков вырвался… птичий щебет. И не мелодичное пение, один из символов мирной жизни на Земле, а испуганное переплетение резких высоких звуков. Так бывает, когда на стаю маленьких птиц нападают хищники, и птицы пытаются спастись, кричат, но сделать ничего не могут и умирают, умирают, умирают…

Фиона тоже закричала, чтобы изгнать необъяснимый звук из собственной головы. Она не убирала руки от ушей, она зажмурилась, однако скрыться от него все равно не могла. Ей казалось, что птичья стая кружит прямо вокруг нее, птицы прибыли, чтобы разорвать ее на части, спасения просто нет…

Потом все закончилось. Птичий щебет оборвался, и наступила тишина, пустая, звенящая. Некоторое время Фиона не верила в нее, закрывалась от мира, будто пряталась в собственном теле. Однако звук не возвращался, и она позволила себе осознать, что все действительно завершилось.

Она даже в какой-то момент заподозрила, что ей просто почудилось. Откуда здесь птичий щебет, с чего вдруг? Но быстрый осмотр зала показал, что другие люди, недавно медитировавшие, тоже повскакивали со своих мест и озираются по сторонам, совсем как Фиона. А еще у них из носа идет кровь… тоже как у нее. Она убедилась в этом, проведя рукой по лицу.

Серьезной боли Фиона не чувствовала, знала, что это просто сосуды полопались, все обошлось. Только вот радоваться она не смела, страх в ее душе лишь нарастал. Она путешествовала через Сектор Фобос совсем недолго, но она уже успела усвоить: здесь ничего не происходит просто так.

А значит, и ей, и всем остальным предстояло узнать, что означал птичий крик на самом деле.

Мира прекрасно знала, что Личек ею недоволен, но это ее не волновало. Доволен он вообще не будет, пока она не начнет обниматься со всеми подряд по первому щелчку. Так что на него можно не обращать внимания, волновалась Мира не из-за этого.

Она слишком хорошо понимала, что оказалось на кону. Если ее план не сработает, они не просто лишатся пяти маяков – это не так уж плохо, потому что от маяков вообще не будет толку! Они окажутся отрезаны от Земли, миссию придется сворачивать… если такое вообще возможно.

Поэтому прежде, чем приступить к настройке, она несколько раз проверила свои расчеты. Вроде как все сходилось, но сделать последний шаг и принять на себя ответственность все равно оказалось непередаваемо страшно. Настолько, что Мира даже хотела обратиться за помощью к Гюрзе, но в последний момент передумала. Они союзники, а не друзья, да и потом, если что-то пойдет не так уже из-за его ошибки, разве это успокоит ее совесть?

Так что Мира заставила себя пройти этот путь до конца. За недели, проведенные на «Виа Феррате», она успела присмотреться к механикам, теперь выбрала себе в помощники наиболее толковых. То, что все они раньше отбывали серьезные сроки, ее не смущало. Они вели себя на удивление адекватно – порой лучше, чем иные офицеры. Поэтому Мира предпочитала не вчитываться лишний раз в их личные дела, толку от этого все равно не было.

Им выделили для работы небольшую мастерскую возле дальнего ангара. Там маяки проходили перенастройку, там же им предстояло дожидаться вылета. Мира почти закончила, когда появился тот самый звук.

Щебет птичьей стаи ворвался в мастерскую неожиданно и оглушительно громко. Сам по себе он был не так страшен, однако внезапность его появления больно ударила по ушам, отозвалась глухой вибрирующей болью внутри черепа. Закрывать уши руками оказалось бесполезно, звук обходил любые преграды, заполнял собой все вокруг, он нападал на них, как хищный зверь. Мира понятия не имела, откуда он взялся, но это определенно было нечто большее, чем технический сбой.

А потом все закончилось так же резко, как началось. Звук исчез, захлебнулся сам в себе, и Мира даже испугалась, что это ее барабанные перепонки не выдержали, лопнули, и теперь она вообще ничего не слышит.

Но нет, остальные звуки, обычные, по-прежнему существовали в ее мире. Исчезли только птицы…

Мира лишь теперь обнаружила, что упала на колени, как будто это могло спасти ее от звука! Смущенная, она поспешила подняться и оглядеться по сторонам. Похоже, ее оплошность никто не заметил, потому что остальным сейчас было не лучше.

Из всех, кто находился в мастерской, лишь двое сумели остаться на ногах – горбун Тоби, который просто вовремя прижался к стене, и юный болтливый мажор, который был моложе всех в команде, да и спортивной подготовкой отличался неплохой. Остальные или опустились на колени, как Мира, или вовсе повалились на пол. У некоторых кровь шла из носа, однако самой Мире удалось этого избежать.

– Все живы? – поинтересовалась она. – Тяжело раненые есть?

Отвечать ей никто не спешил, все сейчас оглядывались по сторонам. Но Мира и не ждала ответа, ей было достаточно их реакции. Они в состоянии воспринимать слова, они на ногах, кровотечение остановилось, уже хорошо.

Теперь можно наконец озадачиться тем, что, черт возьми, только что произошло!

– Может, технический сбой? – предположил мажор. Имя у него было длинное и сложное, Мира не собиралась даже пытаться его запомнить. Для себя она решила, что будет звать его Грег, да и то лишь пока они работают вместе. А потом вообще никак звать не будет, потому что Грег раздражает.

– Никогда не слышал, чтобы технический сбой звучал вот так, – покачал головой один из старших механиков. – Мне показалось или… Все же слышали, что это…

– Птицы, – подсказал неизменно равнодушный мужчина лет пятидесяти пяти.

– Мы слышали нечто похожее на птиц, – уточнила Мира. – Но вряд ли это были они!

– Могли быть и они, – угрюмо возразил Тоби. – Тут два варианта… Возможно, это чья-то дебильная шутка: запуск птичьего крика на всю станцию.

– А в чем прикол? – удивился Грег.

– Не знаю, я не говорю на дебильном.

– Но так могло быть, – кивнула Мира. – А второй вариант какой?

– Это звук, похожий на птичий щебет. Просто для человеческого слуха он новый, а мозг привык к познанию через подобное.

Тоби не то что намекал, он прямо говорил: звук пришел извне, это очередная аномалия Сектора Фобос. Но принять такое оказалось сложно – даже при том, что звук пока никому не навредил.

Мира понимала, что их маленькая команда ни на что не повлияет, разбираться со странным происшествием должен кто-нибудь другой. Она велела механикам вернуться к работе, потому что это лучше всего отвлекало от паранойи.

Она не сомневалась, что адмирал поручит кому-нибудь разобраться в случившемся, ей было лишь любопытно, кому. Интрига раскрылась, когда в мастерскую пришел один из кочевников.

Полиции, значит… Разумно, пожалуй, все остальные сейчас при деле. И, судя по спокойствию кочевника, всё сводится к обычной проверке, ничего по-настоящему страшного на станции не произошло.

Хотя этот всегда выглядел невозмутимым и как будто сонным. Казалось, что ему плевать на все вокруг… или не казалось? Мира сильно сомневалась, что он даже в самой напряженной ситуации способен поддаться той слепой ярости, за которую заклеймили весь его вид. Только этим он и отличался от своего брата-близнеца, который даже издалека выглядел намного опасней.

Но теперь брата поблизости не было, кочевники разделились, чтобы побыстрее обойти станцию.

– У вас слышно было? – все с тем же скучающим видом спросил кочевник.

– Было – минут тридцать назад. Это везде так?

– Угу. Пострадавшие есть?

– Присутствуют! – поднял руку мажор.

– Грег, то, что ты пустил кровавую соплю, страданием не считается, – отрезала Мира. После этого она снова повернулась к кочевнику: – Нет, у нас никаких полноценных травм. А вообще по станции что-нибудь есть?

Он не обязан был отвечать ей. Мира прекрасно знала, что старшие кочевники, в первую очередь – женщины, уже послали бы ее подальше. Может, и руку бы сломали, исключительно для убедительности.

Однако этот оказался чуть приятней своей родни.

– Нет, ничего. Жертв мы пока не нашли. Разрушения тоже нет. Все системы работают.

– Удалось распознать, что это за сигнал, откуда он вообще взялся?

– Этим не мы занимаемся, вашим поручили. Но откуда бы ни взялся, главное, что не навредил. Ладно, я пошел, мне еще на двух уровнях опрос проводить.

Он действительно был уверен, что все обошлось. Подумаешь, громкий звук! Маленькая странность, в которой нет ничего опасного.

Мира тоже хотела бы верить в это, и все же ее не покидало дурное предчувствие. Когда Сектор Фобос проявляет очередную странность, ничего безопасного в ней нет. Вопрос только в том, как придет беда – и кого она заберет.

Отто Барретт не помнил, когда последний раз лично выезжал на место преступления. Годы он не считал и ностальгии по этому поводу не испытывал. Он был искренне рад, когда ему удалось занять руководящую должность и необходимость разглядывать трупы отпала сама собой. Потом, конечно, начались все те случаи, когда ему пришлось избавляться от тел… Но с работой они связаны не были. Для всего мира он оставался тем полицейским, которого не стоит лишний раз вытягивать из кабинета.

Увы, на станции жизнь проходила по другим правилам. Здесь сотрудников было куда меньше, так что за дело пришлось взяться тем, чей опыт не позволял остаться в стороне. Но Отто хотя бы сделал это добровольно, он такое никому бы не доверил.

А вот Петер Луйе изначально пытался отсидеться в стороне. Мертвые тела интересовали его, только если они таили в себе потенциальное научное открытие. Жертва убийства, пусть и необычного, была ему безразлична. Так что старик сначала подкинул им свою помощницу, ту девицу… Как там ее? Кети, кажется. Это не так уж важно.

Потому что девица оказалась бесполезна. Может, образована она была неплохо, иначе ее вряд ли пригласили бы на такую миссию. А вот держать удар она совершенно не умела: как только она увидела, что сотворили с трупом, она рванулась в сторону и уже коридоре распрощалась с остатками завтрака. Хорошо хоть не на месте преступления! Так что напрячься в итоге все равно пришлось Петеру.

Теперь Отто стоял у порога, а медик склонился у кровати, изучая то, что осталось от молодого мужчины.

– Опознали его хоть? – поинтересовался Петер, даже не пытаясь сделать вид, будто ему есть дело до погибшего.

– Опознали, естественно, тут посторонних нет. Из фермерских он. Ветеринар, зовут И́рвин Фра́тник, тридцать два года.

– Доброволец или?..

– Или. Был осужден на двадцать лет за участие в ограблении пассажирского транспорта.

– Думаешь, это важно?

– Уверен, что нет.

Если бы убийство произошло в другом месте, Отто еще принял бы криминальное прошлое погибшего во внимание. Но на «Виа Феррате» полно преступников пострашнее, а Ирвин этот во время ограбления никого не убил. За что ему мстить, да еще и так страшно? Хотя, может, он на свободе натворил куда больше дел, просто не попался.

Но на станции он вел себя тихо-мирно, работу выполнял отлично, нареканий на него не было. В зону отдыха Ирвин пришел в положенное время, сразу направился в бордель, выбрал робота средней ценовой категории со стандартным набором услуг, никаких там «модификаций под особые предпочтения». Уединился с ней, на помощь не звал, казалось, что в комнате все идет как надо.

Но через два часа он спальню не покинул. Система послала запрос, Ирвин не ответил. Система просканировала комнату и не обнаружила внутри форм жизни. Компьютер удивляться не стал – потому как не умел, он поступил согласно протоколу и сообщил обо всем человеку, управлявшему зоной отдыха. Отто уже выяснил, что это была Сабина… Интересно, она рыдать уже прекратила? Хотя она все равно отреагировала лучше, чем юная медичка, она потрудилась вызвать полицию после того, как зашла в спальню и увидела, что там находится.

Теперь это видел и Отто. Да уж, зрелище то еще… Ирвин так и остался на кровати. Его одежда валялась на полу, получается, началось все как надо, он не заподозрил неладное. Но финал был не таким приятным: теперь простыни пропитались кровью, а кровать окружало багровое озеро, только-только начавшее засыхать. Гадать, откуда же натекло столько крови, не приходилось: от живота погибшего мало что осталось, и Отто не брался разглядывать месиво внутри, эту сомнительную радость он оставил медику.

Можно было предположить, что на него напала механическая девица. Робота закоротило, она набросилась на клиента, а уж машине человека вот так порвать – дело пары минут. Однако держаться за эту версию не получилось, и вовсе не потому, что у роботов стоит двойная защита от причинения вреда живому существу.

Просто девица тоже осталась здесь. Тело бесполезным хламом валялось неподалеку от кровати. Изломанная голова застряла в ране на животе человека. Застывшая на кукольном лице улыбка смотрелась совсем уж инфернальной. Глядя на эту улыбку, Отто почувствовал, как живот сводит спазм, и решил, что медичка, удравшая отсюда, не такая уж бесхребетная. Просто это… это уже слишком.

Абсолютно невозмутимым пока оставался лишь Петер. Он закончил осмотр, взял первые образцы и вызвал сервисного дрона, которому было поручено перевезти останки Ирвина в морг и подготовить к полноценному вскрытию.

– Что скажешь? – поинтересовался Отто. – Выглядит как месиво.

– По факту месиво и есть. Но тебе нужно знать другое: он не сопротивлялся.

– Хочешь сказать, что выпотрошили его уже после смерти?

– Нет, жив он как раз был, – покачал головой Петер. – Иначе столько крови бы не натекло. Но не сопротивлялся. Или без сознания был, или парализован, а если парализован, то, скорее всего, химией, потому что подходящих травм я пока не вижу. Но это нужно в нормальных условиях тело осматривать.

– Чем его резали?

– А вот это тебе наверняка любопытней всего будет… Сначала – фрагментом секс-робота, выковыряли из этой игрушки металлическую пластину, там есть внутри, и – вперед. Но когда разрезы были сделаны, дальше уже руками.

Отто не выдержал, поморщился. Хотелось выругаться, но он сдержался, это признак слабости. Руками, значит… Самый контактный вариант убийства из всех возможных. Получается, или этот Ирвин все-таки здорово кому-то насолил, или по кораблю бегает мразь, получающая удовольствие от лишения людей жизни.

Вместе с сервисным дроном Петер отправился в морг, однако Отто пробыл один недолго. К нему присоединился Сатурио – старшему сыну было поручено осмотреть весь бордель.

– Других жертв нет, – отрапортовал кочевник. – Убийцу никто не видел. Но плохо не это, а то, что от камер нам толку не будет: все записи уничтожены.

Отто не был удивлен, он ожидал чего-то подобного. В борделе камер и так мало – только на входе и в коридорах. В спальнях не установили… Хотя какая разница? Убийца ведь уничтожил записи, а не спрятался от них.

– Он неплохо разбирается в технике, – только и сказал Отто.

– Думаешь, кто-то из технического отдела?

– Это самый очевидный вариант, но не факт. В любом случае, знания у него повыше, чем у обывателя.

– Ну, с камерами возиться – история своеобразная, – засомневался Сатурио. – Для этого инженером быть не надо!

– Дело не только в камерах, дело в ней, – начальник полиции кивнул на останки секс-бота. – Он не отвинчивал ей голову абы как, он точно знал, как кукла разъединяется. Не говоря уже о том, что он быстро ее отключил! Иначе она бы помешала ему разделывать этого малого, любой робот на такое запрограммирован.

– Похоже на работу технически грамотного маньяка… И у нас тут изначально числился пропавшим технически грамотный маньяк. О выводах говорить стоит?

Отто предпочел не отвечать, все и так было очевидно. Да, это похоже на работу Гюрзы, на то, что он делал раньше… и ровно настолько же не похоже. Это Отто тоже признавал, а вот Сатурио игнорировал напрочь.

Да и понятно, почему. Не только Гюрза стал убийцей до того, как ступил на борт «Виа Ферраты». Среди кочевников тоже такой был – тот, о ком братья и сестры так и не рассказали отцу.

Возможно, убийство совершил именно он, а не Гюрза. Может, как раз Гюрза устал выжидать, серийные убийцы просто не способны сойти с кровавого пути, он один доставляет им истинное наслаждение.

В любом случае, жизнь на «Виа Феррате» только что стала намного сложнее.

Это не я.

О произошедшем в борделе убийстве не сообщали открыто, но такое не скроешь. Слухи поползли довольно быстро, и тут как раз следовало сделать официальное заявление. Однако этот момент упустили и адмирал, и старик Отто, так что смерть прямо под секс-ботом обрастала все новыми чудовищными подробностями.

Понятно, что меня подозревали бы все без исключения, если бы обо мне все знали. Вот тогда бы точно дошло до злой толпы с факелами и вилами! Преследовали бы, разумеется, не меня, а того, кого я выдал бы за себя, но было бы забавно.

Однако от этого я пока был застрахован. Зато все, кому было известно о моей скромной персоне, тут же решили, что они во всем разобрались. Та же Мира прилетела ко мне примерно через час после того, как я сам выяснил все детали случившегося, одновременно испуганная и злая.

– Зачем? – выдохнула она.

Я ее проигнорировал, хотя прекрасно понимал, о чем речь. Я в принципе отвечаю не на все вопросы, а уж на те, суть которых нужно додумывать, – и вовсе никогда. Это балует собеседников.

Мира выглядела так, будто готова придушить меня своими руками, но недолго. Ей потребовалось минуты три, чтобы опомниться и сообразить, что она делает не так.

– Это ты? – поинтересовалась она уже спокойней.

– Нет.

– Адмирал опасается, что ты.

– Ты тоже опасаешься. Но это не я.

– А кто тогда?

– Не знаю.

Я не просто не знал, я и не интересовался. У меня сейчас были задачи поважнее, чем намазанный на кровать густым слоем ветеринар.

– Почему тебя это не волнует? – поразилась Мира. – Ведь тот, кто это сделал, определенно пытается тебя подставить!

– Домысел.

– Он действует твоими методами!

– Он просто порвал кого-то на части.

– «Просто»?!

– Достаточно просто по сравнению с тем, что делал я. Но главное отличие даже не в этом. Я никогда не занимался убийствами ради убийств. Я знал всех, у кого отнял жизнь.

Было непривычно и неприятно объясняться перед кем-то. В иное время я и озадачиваться таким не стал бы, просто вышвырнул бы Миру вон – живой, если бы она быстро усвоила урок, или как получится. Но сейчас мне требовалась ее помощь, вот и пришлось потратить на эту беседу чуть больше слов.

Мира это не оценила, она решила, что настал лучший момент тупить:

– Ты был знаком со всеми охранниками, которых убил, добираясь до своих жертв?

– Я был знаком с теми, кто умирал медленно. Остальные просто не сумели вовремя уйти с моего пути. Пониженный инстинкт самосохранения, тебе несложно будет их понять.

– Ты что, угрожаешь мне?

– Нет, указываю, что ты стоишь в центре тобой же созданного парадокса. Ты доказываешь мне, что убийца я, но если убийца я, ты отсюда живой не уйдешь.

Она нахмурилась, напряглась, однако хотя бы перестала болтать. Я позволил ей разобраться в пучке собственных мыслей, я все еще продумывал свой следующий шаг.

Все так засуетились из-за этого убийства, что совершенно забыли про птичий крик. Люди редко умеют правильно расставлять приоритеты.

– Тебя не волнует, что рядом появился такой же кровавый убийца, как ты? – наконец спросила Мира.

– Не больше, чем стая кочевников, которые осознанно меня ищут.

– А если он придет за тобой?

– Я его убью.

– Ты просто не видел, что он сделал с Ирвином!

– Мне все равно, что он сделал с Ирвином, – пожал плечами я. – Убить голого человека, который занимается сексом с роботом в темной комнате, достаточно просто. Я в такие ситуации обычно не попадаю. Надеюсь, ты удовлетворила свое любопытство? Потому что сейчас тебе предстоит забыть о ветеринаре, которого мы до смерти в глаза не видели, и сделать себя полезной.

Она спорить перестала, но покосилась на меня с явным недоверием. Похоже, она еще не свыклась с мыслью о нашем сотрудничестве и все ждала, когда же я ее подставлю. Я, в свою очередь, мог обойтись и без ее помощи, но сейчас время тоже имеет значение, и союз с Мирой просто поможет мне получить результат быстрее.

– Я хочу, чтобы ты отвлекла Личека, – пояснил я. – И обеспечила мне доступ в архив сканеров.

На любой исследовательской станции собрано огромное количество оборудования, на такой, как «Виа Феррата», тем более. Ее изобретатели держали в уме, что лет десять она будет вдали от любого техобслуживания. Поэтому на станции постоянно действовал режим самодиагностики: речь шла не только о починке повреждений, компьютер следил за состоянием в целом. Если возникала проблема, на помощь призывались люди. Если проблемы не было, данные отправлялись в архив, который наверняка заинтересует Землю.

Но пока он интересовал только меня. Я внимательно наблюдал за техническим отделом в день, когда из динамиков прозвучал птичий крик. Это явно был сигнал, который нам не полагалось ловить… или полагалось? Как бы то ни было, я ожидал, что звуком дело не ограничится.

Однако ничего не случилось, ни в тот день, ни на следующий на «Виа Феррате» не было зафиксировано ни одной поломки. Нет, возможно, станция просто выдержала атаку. Но мне не хотелось полагаться на удачу, я должен был знать наверняка.

Прямой доступ к архиву был у адмирала, его помощников и начальника технического отдела. Заместителям вроде Миры он не полагался, да я и не хотел, чтобы она пользовалась своим ключом. До информации я могу добраться без нее, но мне не нужно, чтобы Личек сунулся туда в самый неподходящий момент. Нет, убить-то его не сложно, но что-то мне подсказывает, что адмирал такое устранение препятствий не оценит.

– Как я должна его отвлечь? – растерялась Мира.

– Переспи с ним.

– Ты сошел с ума?!

– Когда просишь кого-то подумать за тебя, будь готова к тому, что результат тебе не понравится.

Зря она взбеленилась, кстати. Подозреваю, что Личек все равно не прельстился бы сексом с ней. Или с любой другой женщиной. Или вообще нормальными отношениями. Но это так, сторонние размышления, уже понятно, что такой путь отвлечения внимания нам не пригодится.

Она больше ни о чем не стала расспрашивать, уточнила только, когда я готов заняться этим. Готов я немедленно – у всех свои приоритеты. Так что мы направились к кабинету Личека, просто разными путями. Мира шла по коридору, я – параллельно ей, через технический тоннель.

Обычно я предпочитаю передвигаться по станции в полноценном гриме, любая попытка спрятаться может привлечь ненужное внимание кочевников. Однако сейчас привычные методы не подходят: я собираюсь лезть туда, где людям делать нечего, а для этого мне требуется максимальная скорость и ловкость, на которую способно мое тело.

Это по техническим тоннелям и лестницам можно перемещаться безопасно и почти свободно, они для того и предназначены. А вот в архив людям соваться не полагается. Последний раз инженеры бывают там, когда систему устанавливают, потом, если все идет хорошо, уже не возвращаются. Если же появляются проблемы, с которыми не справятся ремонтные дроны, системы полностью отключают, охлаждают и лишь после этого запускают туда людей.

Но в моем распоряжении не было такой роскоши, как соблюдение правил безопасности. Паузу я позволил себе лишь на пару минут – пока Мира стучалась в кабинет Личека, входила и обращалась к нему.

– Канарал, прошу прощения, что отвлекаю, но я хотела бы обсудить проект запуска маяков…

Тут я прямо растерялся: закатывать глаза или рассмеяться? Или все сразу? От Миры требовалось болтать с Личеком как можно дольше, а она мгновенно выбесила его этим небрежным «канарал». Получается, у меня минут двадцать… Хотя, может, оно и к лучшему: не думаю, что я смогу оставаться в живых дольше.

Я закольцевал защиту отсека, теперь компьютер будет получать отсюда те же сведения, что и обычно. Личек мог бы заметить неладное, но только если бы полностью сосредоточился на программе. Я сильно сомневаюсь, что он хоть раз сделал это за дни, проведенные на станции, но подстраховка в лице Миры была нелишней.

Ну а потом меня ожидал визит в преисподнюю. Я изучил достаточно книг, чтобы знать, какой ее представляли сквозь века: жарко, душно, темно и можно в любой момент огрести. В принципе, вполне точное описание архива. Воздух здесь специально не очищали, и дышал я тем, что прилетало из ближайших частей станции. Ощущалось это примерно как лава, медленно наполняющая мои легкие. Ирония в том, что, когда я выдыхал, чувство прохлады не приходило, лава все еще была во мне.

От недостатка кислорода кружилась голова, пожалуй, в глазах темнело, однако разглядеть это было невозможно – тут и так темно. Черные пятна плохо проявляются на черном же фоне. Любое прикосновение к плитам, хранящим схемы, грозило болезненным ударом током. Пару раз я все-таки получил, и меня не боль беспокоила, а то, как электричество повлияет на чип в моей голове.

Но раз уж начал, нужно двигаться. Я принял первую дозу нейростимулятора еще до того, как сюда сунулся, теперь удвоил. Сознание прояснилось, а вот сердце такой трюк явно не оценило, оно колотилось слишком быстро, да еще и в ритм не попадало. Если бы я позволил себе испугаться, – этого места или близости смерти, – точно нарвался бы на инфаркт. Но страха я не чувствовал, даже остатками воздуха дышал спокойно, и это помогало.

Не худшая ситуация, на самом-то деле. Помнится, было мне лет десять, когда меня выворачивало наизнанку кровью в техническом отсеке одного старого грузового корабля. В тот день мы узнали, почему именно в технические отсеки старых кораблей запрещено соваться молокососам до шестнадцати. Перепуганный Соркин тогда мельтешил вокруг и колол мне все стимуляторы, какие только нашел, наугад. Обратиться к врачам он, конечно же, не мог – любой из них способен был сдать меня людям, которых я через много лет заставил кричать…

Но я отвлекся, а ведь единственной ценностью моих воспоминаний была простая мысль: не умер тогда, не умру и сейчас. Я задыхался, незащищенную кожу уже покрывали ожоги, я закрыл глаза, потому что зрение во тьме потеряло смысл, и двигался по памяти, я не зря схемы изучал. Но я не сомневался: со стороны это выглядело так, будто я на прогулку вышел. Не важно, что тут аудитории нет, навык лучше не терять – только я один имею право знать, трудно мне или нет.

До ядра я все-таки добрался. Паскудно далекого от входа. Но способного обеспечить мне такой доступ, который никто и никогда не засечет. Я достал из кармана на поясе чип для беспроводной связи и осторожно начал отвинчивать защитную панель. То, что я добрался, все интриги моей вылазки не завершило. Я понимал, что, как только я уберу панель, электричество может устремиться прямиком в тот чип, который мне в мозг имплантирован, и с угольками в черепе я вряд ли долго проживу. Предугадать такое невозможно, только проверить.

Интересно, если я не вернусь, Мира скажет остальным, куда я делся, чтобы я хоть похороны нормальные получил? Или предпочтет не подставляться ради чего-то столь сентиментального?

Я сомневался, а руки все равно двигались, убирая крепления одно за другим. До момента истины оставалось три… два…

Вот зараза. Ток там все-таки был…

Сатурио Барретт предпочитал работать без напарников. В беседах с отцом он объяснял это тем, что кочевников на станции слишком мало, нужно использовать каждого из них – и отчасти это было правдой, но не всей правдой.

Просто каждый раз, когда ему выпадало работать с кем-то, он вынужден был следить, чтобы его очередной напарник не сорвался, не начал драку, не придушил кого-нибудь в темном уголке. Печальная участь старшего сына. Какие в таких обстоятельствах могут быть расследования? А вот если все то же самое происходило, пока Сатурио оставался в стороне, он всегда мог объяснить это своим отсутствием.

Хотя плохо, конечно, что младшие наглеют… Но не критично. Тут Сатурио был солидарен с отцом: десять лет на станции привьют им должную цивилизованность.

Пока же младшие ничего особенного не натворили, и Сатурио мог заняться делом. Он отправился на ферму – туда, где работал ныне покойный Ирвин Фратник.

Странное все-таки убийство. Сатурио вынужден был признать это, он ведь не первый год работал полицейским. Ирвина не просто лишили жизни, его уничтожили – с дикой яростью, при которой смерть становится лишь финальным этапом, а вовсе не целью как таковой. Его наказывали, ему мстили… даже его тело не оставили в покое, изуродовали, используя того робота!

Преступление, которое он совершил до миссии, не заслуживало такой мести. Правда, отец предполагал, что не обо всех делах Ирвина было известно полиции, однако Сатурио с такими предположениями работать не любил. Подобных догадок можно сколько угодно придумать, а нужны факты.

С фактами дела как раз обстояли не очень. Друзей у погибшего не было, хотя общение он налаживал легко. Просто еще не успел завести, не нуждался в близком круге – не думал, что однажды это понадобится. Сатурио такое не осуждал, у него и самого друзей не было. Братья и сестры не в счет, они, случись с ним что, будут говорить не правду, а то, что нужно.

Такие мысли не радовали, и Сатурио заставил себя отвлечься от них. Он направился на ферму – вот там с Ирвином точно общались!

На первых космических станциях ферм не было. Какое там, никому и в голову не могло прийти, что это вообще возможно! Изначально, пока путешествия были недалекими, продукты привозили с Земли. Когда станции отдалились, потребность в их обеспечении изменилась, и были изобретены синтезаторы пищи. Но они тоже напрямую зависели от исходных материалов, да и созданные ими блюда были далеки от тех кулинарных шедевров, которые любили показывать в фантастических фильмах прошлого. Экипаж делал основную ставку на продукты, взятые с собой, а синтезатором пользовался лишь в крайнем случае.

Сверхдальние космические станции стали намного больше и совершенней. Тогда речь впервые зашла о том, чтобы сделать их автономными в плане пищи. Сначала были изобретены фермы с возможностью выращивания овощей и фруктов. Потом добавились резервуары для рыбы. Сложнее всего дело обстояло с обеспечением продуктами животного происхождения – при том, что сотрудники в условиях искусственной атмосферы и повышенных нагрузок остро нуждались в полноценном, а не синтетическом белке.

Но ученые решили и эту проблему. Сатурио давно уже заметил: в любой сфере есть те, кто работает за деньги или чтобы просто пересидеть где-то свою жизнь с максимальным комфортом, а есть фанатики. Последних не сдерживают ни нормы, ни запреты, они несутся к новым горизонтам, не особо озадачиваясь славой, наградами или даже справедливой оплатой своих трудов.

Одним из таких энтузиастов был Игнат Лучи́нский. Он вывел несколько видов скота, пригодных для разведения и содержания на фермах, самым известным из которых стали коровы Лучинского. Невысокие, приземистые, малоподвижные, они давали больше молока, чем их земные сородичи, и очень быстро размножались. Правда, даже такую со всех сторон положительную идею долго не пускали в производство.

– А что будет с вашими коровками, если станция попадет в серьезную аварию? – язвительно интересовались противники Лучинского на очередном научном обсуждении.

– То же, что и с экипажем, – невозмутимо отвечал он. – И продукты уже никому не понадобятся.

Вода действительно точит камень, фермы приживались и развивались. К моменту запуска «Виа Ферраты» схема была четко отработана. Животные давали мясо и молочные продукты, птицы – еще и яйца, рыбы – еще и икру. Продукты жизнедеятельности животных перерабатывались в универсальное удобрение, обновлявшее почву в теплицах и оранжереях. Кулинарные машины использовали великолепные ингредиенты для того, чтобы обеспечивать экипаж нормальным питанием. Ну а остатки этих ингредиентов либо тоже шли на удобрение, либо перерабатывались в тот самый универсальный материал для синтезатора пищи, который оставался запасным планом.

Когда миссия длится десять лет и связи с Землей нет и не предвидится, продуктовая безопасность становится вопросом выживания. Так что Сатурио был согласен с Лучинским и другими генетиками… Ровно до того момента, как они додумались изменять людей, но сейчас это было не важно.

Убитый Ирвин Фратник как раз работал со станционными животными. Личный журнал он вел исправно, так что полиция почти сразу выяснила: на его работе не происходило ничего особенного. Животные не болели, и даже два перехода через кротовые норы никак на них не повлияли. Да и потом, если бы кто-то хотел избавиться от ветеринара, вряд ли он выбрал бы такой кровавый метод!

Большую часть работ на ферме выполняли роботы, люди занимали лишь те должности, где их присутствие было совсем уж необходимо. Ну и конечно, управлял фермой тоже человек. Он и встречал Сатурио у лифта, доставлявшего гостей на уровень фермы.

На эту должность назначили добровольца – хотя Сатурио до сих пор удивляло, что таковой вообще нашелся. Это в научном отделе хватало тех, кто ценил десять лет жизни меньше, чем возможность уникальных открытий. Фермеры все-таки старались держаться поближе к Земле и колониям, даже когда они годами жили на станциях, их грела мысль о том, что полноценная планета где-то неподалеку.

Так что могло сложиться и так, что должность отдали бы заключенному, но нашелся Натаниэль Ри́верти. Сатурио изначально заподозрил, что это будет странный тип, и при первой же встрече убедился в правильности своих догадок.

Начать хотя бы с того, что Натаниэль был очень молод – ему не исполнилось и тридцати. В такие годы все те маленькие праздники, которые дарит развитая колония, куда милее, чем в старшем возрасте! А он отказался от них… Причем нельзя сказать, что у него просто не было альтернатив или он нуждался в толчке, запускающем карьеру на небесные высоты. В его личном деле было сказано, что он закончил сельскохозяйственную академию с отличием, такого на любой станции бы приняли!

Но вот он здесь. Натаниэль был высоким, не спортивным, просто крупным от природы. Чувствовалось, что упражнениями он пренебрегает, мышцы на теле были развиты не гармонично, а ровно настолько, насколько этого требовала работа на ферме, уже наметился выпирающий живот. В принципе, Натаниэль вообще мог бы не работать, от него требовалось лишь следить за роботами, но ему, похоже, нравилось возиться там, среди животных и грядок.

При этом, что еще ироничней, фермер оказался красавцем – с точки зрения той эстетики, которая теперь распространилась по федерации. Правильные черты лица, большие голубые глаза, кудри золотых волос, все то, что так любят рекламщики. Натаниэль, вероятнее всего, осознавал, какая внешность ему досталась: если не сам сообразил, так подсказали уже не раз. Может, потому он и удрал на десятилетнюю миссию? Не похоже, что его привлекала роль модельного фермера, и свою идеальную внешность он старательно поганил: сутулился, волосы стриг абы как, отрастил редкую ассиметричную бороду, которая ему совершенно не шла.

При разговоре он постоянно смотрел на собственные ноги и бубнил так, будто за каждое слово ему полагался удар хлыстом. Сначала Сатурио решил, что это типичная реакция на кочевников – многие вот так закрываются! Однако скоро полицейский разобрался, что никакого страха Натаниэль не чувствует, кочевники быстро такое улавливали. Фермеру просто не нравилось, что его оторвали от работы ради такой мелочи, как убийство с особой жестокостью.

– Вы с ним общались? – уточнил Сатурио, когда Натаниэль повел его к постройке, в которой жили работники фермы.

Этот отсек станции был особенным – похожим на все фермы, но при этом не похожим на другие зоны «Виа Ферраты». Видимо, потому что люди действительно привыкают ко всему, а вот животные и растения готовы принимать новые условия лишь до определенного предела.

Стены и потолок в отсеках ферм всегда оформлялись голографическими экранами, на которые транслировались природа и небо Земли в соответствии со временем суток. Там же, среди экранов, крепились специальные лампы, обеспечивавшие растения необходимым светом. За правильный состав воздуха отвечала чувствительная система датчиков и фильтров, не позволявшая ему становиться ни слишком сухим, ни слишком влажным.

Сразу у лифта располагались поля, грядки и сады, за ними просматривались серебристые полусферы промышленных теплиц. По одну сторону от единственной дороги находилась территория животных: загоны и два поля с быстрорастущей травой. По другую – постройки, принадлежащие людям: настоящий фермерский дом, глядя на который невозможно поверить, что все это располагается на станции, небо – это стены, а за стенами – безжизненный космос…

Для Сатурио редкие визиты сюда становились минутами отдыха и успокаивающего самообмана. Натаниэль же к уникальному окружению привык, вел себя он все так же – сдержанно, чуть напряженно, как человек, который понимает, что не имеет права на раздражение, и все равно испытывает его.

– Он общался со мной, – уточнил фермер. – Я с ним поговорил при знакомстве, сразу сказал, что дальше буду вызывать его по необходимости. Необходимости не было.

– Но он все равно приходил?

– Иногда. Ему казалось, что, раз мы тут проведем десять лет, дружеское общение обязательно.

– Он был навязчивым?

На сей раз Натаниэль с ответом не спешил, он на пару секунд задумался, потом покачал головой.

– Нет, он был обычным. Так поступают многие, если не все. Сначала хотят дружить.

– А тебе это не нужно?

Фермер обращение на «ты», конечно же, заметил, но обижаться не стал. Все ведь знают, что кочевники хамоватые и наглые. Сатурио предпочитал использовать этот стереотип – все равно будут осуждать, так пусть хоть за дело!

– Мне это не нужно, – подтвердил Натаниэль. – Мне нравится моя работа – в том числе и за то, что с людьми тут общаться не обязательно. Ирвин сумел это понять. Поэтому я считаю, что мы поладили.

– Если он общался не с тобой, то с кем тогда?

– Я не знаю. Но это происходило в его свободное время и не на ферме. Он жил вот тут.

Они добрались до фермы – деревянного дома, окруженного цветами, оплетенного разноцветными лианами. Судя по аромату меда, зависшему в воздухе, все они были настоящими. Но Сатурио удивило даже не это, а крупные желто-бурые насекомые, с жужжанием перелетавшие от соцветия к соцветию.

– У вас тут и пчелы есть? – поразился кочевник.

– Мой эксперимент, – еле заметно усмехнулся фермер. – Не знаю, сколько проживут, но пока держатся.

Похоже, Натаниэль был не так уж далек от ученых-фанатиков, как изначально предполагал Сатурио.

В комнату погибшего полицейский вошел один. Помощь фермера здесь не требовалась, а добровольно Натаниэль бы и лишнего слова не произнес. Да и толку от него? Он явно не врал, когда говорил, что не был близко знаком с Ирвином.

Если спальни в основной части станции чем-то напоминали каюты круизных лайнеров, то здесь, на ферме, они были копией типичного деревенского дома прошлого – или первых колоний. Простая мебель, минимум техники, и даже та, что есть, замаскирована деревянными панелями, чтобы не портить единство интерьера.

Похоже, Ирвин принял комнату в стандартном оформлении и за прошедшие недели не пытался изменить под себя. Ему это просто было не нужно – и тут Сатурио его понимал, он сам так жил.

Вот только расследованию это не помогало. Недавний заключенный привез с собой минимум личных вещей, и среди них не нашлось даже намека на то, за что ему могли мстить. Ирвин не хранил опасное оружие или наркотики, у него не было ни игрушек, ни видео, указывающих на преступные сексуальные извращения. Он был обычным до тошноты… только вряд ли ему мстили за это.

Сатурио изучил все, что мог, заглянул в компьютер, даже запахи запомнил. Только он уже предчувствовал: бесполезно. Похоже, убийство Ирвина не имело никакого отношения к самому Ирвину, как бы чудовищно это ни звучало.

Натаниэль дожидался его у выхода из дома. Фермер нервничал, но связано это было скорее с тем, что его отвлекли от работы, чем с тем, что на его территории задержался кочевник. За такое Сатурио готов был многое ему извинить.

– Сюда не приходили посторонние? – уточнил полицейский. – До смерти Ирвина или сразу после?

– Никого.

– Если придут – свяжешься с полицией.

– Хорошо.

– Смерть Ирвина как-нибудь повлияет на ферму? То, что нас лишили ветеринара, можно считать диверсией?

– Нет. У нас есть второй ветеринар, и я изучал основы в академии, многие болезни вылечить сумею. Угрозы для фермы пока нет.

Не похоже, что Натаниэль обдумывал ситуацию, пытаясь построить собственную теорию случившегося. Ему хотелось побыстрее вытолкать отсюда кочевника, и Сатурио его наконец порадовал, шагнув в лифт.

Фермер даже не скрывал, что доволен, а вот у полицейского поводов для хорошего настроения не было. Все теории срывались до того, как он успевал их выстроить… Ирвина убили не ради мести, не ради вреда станции, не из-за личной неприязни…

Но если Сатурио это сбивало с толка, то отец, выслушав его доклад, остался невозмутим.

– Гюрза постарался, не иначе. Вот поэтому мы и должны найти подонка.

– Мы сосредоточимся только на нем?

Вопрос Сатурио заключался не в этом. Просто порой бывает смысл, который нельзя облекать в слова, приходится ограничиваться намеками. Но старший кочевник знал, что отец его поймет – и по тону, и по взгляду.

Они не только в Гюрзе подозревали бессмысленную жестокость – и они уже не раз об этом говорили. Однако отец остался непреклонен:

– Мы будем искать лишь его. Ты прекрасно знаешь, что наша миссия уже столкнулась с некоторыми непредвиденными обстоятельствами.

– При чем тут это? – растерялся Сатурио.

– При том, что мы сейчас должны сплотиться, а не подозревать друг друга. Гюрза – однозначный враг, на нем и сосредоточимся.

Это было правильное решение, понятное, и спорить с ним Сатурио не собирался – а избавиться от мысли, что отец совершает ошибку, все равно не мог. Потому что, если Отто уже позволил остальным кочевникам услышать подобные рассуждения, может ли оказаться так, что убийца, не раз проявивший себя на других станциях, окончательно перестанет сдерживаться?

Мира не поверила, что это сделал Гюрза. Она и сама не понимала толком, почему, не поверила и все, хотя логики в этом не было никакой. Именно поэтому она согласилась помочь ему, когда он попросил.

Естественно, ни к чему хорошему это не привело. С Личеком невозможно было вести деловые разговоры. Начальник сначала мягко, а потом все более раздраженно упрекал ее за то, что она не поддерживает «командный дух». Мира в ответ поясняла, что на дух, командный и любой другой, ей плевать, если дело сделано. Никто никого по-настоящему не слушал, и продолжала она разговор лишь для того, чтобы потянуть время.

Когда Личек все-таки выставил ее вон, ей показалось, что она провела с ним целую вечность. Часы показывали, что вечность длилась чуть меньше тридцати минут. Мира надеялась, что этого времени Гюрзе было достаточно, чтобы получить нужные данные.

Уточнить это у него не получилось – Гюрзы просто нигде не было. Мира ожидала, что он свяжется с ней, но он не пришел. К концу дня она не выдержала, сама направилась в ту комнату, где они встречались последний раз, однако не нашла его и там.

Было в этом что-то странное. Сразу вспомнилось все, что Мира знала об архиве – о том, насколько опасно туда соваться, какими могут быть последствия. Изначально ей казалось, что с серийными убийцами вообще не происходит ничего плохого, их бережет какая-то дьявольская сила, которая и делает их такими опасными для всего человечества. Так что, когда Гюрза сказал ей, что планирует делать, она не беспокоилась. Однако теперь на душе стало тревожно, хотелось хоть что-то изменить: позвать на помощь, отправиться в архив самой…

Однако Мира заставила себя просто отстраниться от этой ситуации. Лезть в архив она не собиралась, а рассказать никому ничего не могла. Помогать Гюрзе все равно никто не станет, если он до сих пор жив, до него доберутся кочевники. Она решила довериться ему…

К тому же, у нее появились новые проблемы. Личека их разговор задел даже больше, чем предполагала Мира. Запуск маяков должен был состояться на следующий день, однако начальник технического отдела его перенес, сославшись на какую-то там магнитную бурю. Мира подумывала пожаловаться адмиралу, однако решила, что сейчас не до того – станция по-прежнему переживала последствия того страшного убийства, перенос запуска казался мелочью.

Но для Миры это мелочью не было. Она пыталась угадать, что задумал Личек, и не могла. Если бы он снова перенес запуск, стало бы ясно, с какой стороны он решил зайти. Но нет, новый срок удержался, и единственный перенос выглядел просто мелкой пакостью.

А Личек мелких пакостей не делает. Обычно он играет роль пухлого добряка, однако в том, что с Мирой этот трюк не сработает, он уже убедился. Перед ней он пытается изобразить мелочного злодея… Но это тоже неправда, следовательно, задумал он нечто очень серьезное.

Она не могла понять, что именно, и это не давало ей покоя. В ночь перед запуском Мира просто не выдержала, она покинула свою комнату и направилась к мастерской.

Там по-прежнему было спокойно. Маяки выстроились ровным рядом, ожидая, когда их переместят в пусковой зал. Все было точно так же, как оставили Мира и механики… и вместе с тем не так.

Перемены были едва уловимыми, настолько ничтожными, что Мира не смогла бы толком объяснить их. Но сама-то она все замечала! Эта паяльная установка лежала на другом столе. Сканер чуть сдвинулся. Моток с запасными проводами определенно уменьшился. Здесь кто-то работал после того, как Мира объявила отбой, и теперь ей нужно было знать, что он сделал.

Она осматривала маяки один за другим. Мира знала их устройство по схемам, потом изучила их за время перенастройки. Она не сомневалась, что заметит любые перемены, да только перемен не было. Первый маяк остался точно таким, как она его покинула, второй – тоже.

Мира уже начинала думать, что ее настигла паранойя, которую посеяло сотрудничество с серийным убийцей. Она даже успела вздохнуть с облегчением и улыбнуться собственной наивной тревоге, когда внутри третьего маяка обнаружилось нечто странное.

Только вот она не знала, что. Среди тех микросхем, которые установила Мира, появилась еще одна. Непонятная, но определенно подключенная ко внутреннему компьютеру. Провода от этой схемы тянулись куда-то в корпус устройства, они были припаяны абы как, кто-то очень торопился, и теперь Мире нужно было аккуратно извлечь то, с чем они были связаны.

– Не трогай, – спокойно велел за ее спиной знакомый голос.

Спокойствие не помогло. Мира была сосредоточена на своей задаче, да и не ожидала она тут никого встретить в такой час. Особенно Гюрзу, который не первый день ее игнорировал! Мира вздрогнула от удивления и лишь чудом не оборвала провода.

Она обернулась, чтобы высказать ему все, что о нем думает, но так и не произнесла ни слова. Гюрза выглядел паршиво, и сначала она решила, что он с кем-то подрался. Однако более внимательный взгляд подсказал: травмирован он не был, не внешней силой так точно. Просто мужчина, которого она привыкла встречать здоровым и сильным, выглядел так, будто только-только перенес тяжелую болезнь. Впрочем, глаза, пусть и воспаленные, окруженные тенями, смотрели на Миру все так же уверенно.

– А с тобой что случилось? – наконец опомнилась она.

– Трепанация никого не красит, – сдержанно усмехнулся он.

– Что?.. Кто провел тебе трепанацию?

– Я.

– Зачем?!

На этот раз он предпочел не отвечать, но и до Миры уже дошло, насколько глупо прозвучал вопрос. Зачем вообще делают трепанацию черепа? Уж явно не забавы ради! Мира все равно не представляла, как один визит в архив мог довести до такого, но она и не надеялась понять.

Теперь он двигался уверенно, только это и имело значение. Гюрза подошел ближе, и она тут же уступила ему место у открытой панели маяка.

– Ты знаешь, что это такое? – уточнила Мира.

– Авиабомба.

Он даже это умудрился произнести равнодушно, так, будто ничего особенного не происходило. Ну, подумаешь, авиабомба, всего лишь один из рабочих вариантов! Мире хотелось спросить, серьезно ли он, однако это было бы нелепо. Кто вообще будет шутить об авиабомбе?

Сама Мира таких устройств раньше не видела, но знала, что они на станции есть. Да тут целая оружейная обустроена! Вот только доступ туда имеется лишь у адмирала и ее ближайших заместителей – первого и второго помощников, да еще начальников отделов…

– Личек! – выдохнула Мира.

– Возможно, – кивнул Гюрза, продолжая изучать устройство.

– Больше некому!

Даже от Личека она не ожидала подобной наглости, однако понимала, что он вполне на такое способен. Тут дело не только в мести, хотя и в этом тоже. Просто если сейчас проект Миры взорвется на глазах у всей станции, она потеряет доверие адмирала – и единственную возможную заступницу. Ну а Личек позже сам отправит в нужную точку маяки, вынудив Миру объяснить ему, как это сделать.

Может, Гюрза понимал это с самого начала, а может, его пока не интересовало, кто именно заложил бомбу. Изучив странное устройство, он подключил к нему личный компьютер, и на экране появилась панель диагностики. Когда подготовка была завершена, Гюрза достал набор инструментов, среди которых Мира знала лишь половину, и приступил к отсоединению проводов.

Свою помощь Мира не предлагала, потому что знала: ему это не нужно. А станет нужно – он скажет, и просьбой это не будет.

– Как ты вообще оказался здесь? – полюбопытствовала она, наблюдая за действиями Гюрзы.

Действия эти, надо сказать, завораживали: его руки двигались постоянно, мягко, без лишней суеты. Не было ни единой паузы, ни секунды размышлений, даже машины порой двигались не так четко!

– Наблюдал за тобой, – отозвался он. Внутренняя часть маяка была освещена отвратительно, однако Гюрзе это почему-то не мешало.

– Зачем?

– Потому что ты мне еще понадобишься, а на станции небезопасно.

– Сказал серийный убийца…

– Сказал серийный убийца, которому ты как жертва безразлична, – продолжил Гюрза. – О том, кто убил ветеринара, еще известно слишком мало, да и кочевникам ты не нравишься. После некоторых сложностей со здоровьем я не мог наблюдать за тобой лично и вынужден был полагаться на камеры, установленные возле твоей комнаты.

– На… что? Это же мерзко!

– Это инструмент, благодаря которому я знаю, куда ходишь ты и кто пытается подкрасться к тебе. То, что ты направилась куда-то посреди ночи, стало намеком на возможные проблемы. Я предпочел вмешаться, хотя покинуть убежище пришлось чуть раньше, чем мне хотелось.

Если бы такое сделал для нее кто-то другой, Мира умилилась бы, однако действиям Гюрзы умиляться не получалось. Он даже о личном одолжении рассказывал обыденно, словно намекая, что это не вычеркивает Миру из списка его потенциальных жертв.

Хотелось ответить язвительно, с издевкой, чтобы показать: она от него не зависит и может позаботиться о себе сама. Однако до этого так и не дошло, потому что на компьютере Гюрзы неожиданно активировался обратный отсчет.

Две минуты. Мигающие красным две минуты. Мире не нужно было разбираться в бомбах, чтобы понять: ничего хорошего это не сулит.

– Это то, что я думаю?

– Да, твоего интеллекта должно хватить для такой причинно-следственной связи, – кивнул Гюрза. – Рекомендую выйти из мастерской.

– Как мило – одновременно хамишь и заботишься обо мне!

– Твоя смерть не обязательна.

– А твоя? Почему сам не выйдешь?

– Потому что если я больше не в состоянии справиться даже с таким, мне не стоит продолжать игру.

Аргумент был сомнительный, и все же Мира с удивлением поняла: Гюрзе он подходит. Для него реальность была именно такой, и он вовсе не обиделся бы, если бы Мира послушалась его и вышла.

Но она не двинулась с места.

– Знаешь, что? Будем откровенны: трындец на станции нарастает. Может оказаться, что наше условное партнерство скоро будет необходимо для выживания. А при настоящем партнерстве своих не бросают, если грохнет тут, так пускай по обоим!

Гюрза бросил на нее быстрый взгляд, улыбнулся еле заметно, одними уголками губ, и вернулся к работе. Он не сказал, что впечатлен. Мира не сказала, что, скорее всего, переживет этот взрыв, даже если будет стоять вплотную. Ее не покидало чувство: Гюрза знал о ней даже это.

Но испытывать судьбу она не хотела, а обратный отсчет и не думал останавливаться. Первая минута истекла – посыпалась вторая… Мира почувствовала, как сердце забилось быстрее в ожидании той боли, которую неизбежно принесет с собой взрыв. Что, если она все-таки не выживет? Останется изуродованной навсегда, лишится глаз? Личек получит больше, чем ожидал – и точно не расстроится из-за этого! А она, как последняя дура, поставила свою жизнь на серийного убийцу…

Но ставка неожиданно сыграла в ее пользу. Обратный отсчет замер, когда до взрыва оставалось двадцать три секунды. Гюрза осторожно передал окутанное проводами устройство Мире, а она, еще не до конца пришедшая в себя, приняла этот странный подарок. У нее руки дрожали, у него – нет.

– Зачем это мне? – поразилась Мира, когда он начал возвращать панель на место.

– Никогда не знаешь, что в жизни пригодится. Когда-нибудь слышала о передаривании подарков?

– Я не собираюсь взрывать Личека!

– Я бы на твоем месте добавил «пока».

Мире не хотелось оставлять у себя взрывное устройство, однако заставить Гюрзу взять эту дрянь было невозможно, а бросать здесь – опасно. Пришлось придумывать тайник и стараться не представлять, что сделают кочевники, если обнаружат у нее нечто подобное.

Гюрза проверил оставшиеся маяки, но в них «сюрпризов» не было. Да оно и понятно: одного взрыва было бы достаточно, чтобы уничтожить пять устройств. Оружие ведь тоже сделалось невосполнимым ресурсом, никто не станет использовать его просто так!

Покончив с этим, Гюрза ушел, не прощаясь. Мира не была уверена, из-за травмы это или по другой причине, и не стала спрашивать, куда он направляется. Ей еще предстояло привыкнуть, что она общается с человеком, который способен провести себе трепанацию черепа, а уже через два дня после этого бродить по станции. Это почему-то оказалось даже сложнее, чем общение с серийным убийцей.

А вот на запуск маяков Гюрза не явился – хотя Мира не исключала, что он следит за всем через камеры. Это было не важно, сейчас все ее внимание было сосредоточено на Личеке. Она хотела наблюдать за ним, когда он поймет, что его замысел сорвался…

Определенные сомнения появились у Миры почти сразу. Личек должен был прийти на запуск триумфатором, знающим, что́ грядет. А он явился с такой кислой рожей, будто и правда собирался наблюдать за успехом женщины, которую мечтал придушить.

Маяки стартовали гладко, плавно, совсем как по учебнику. В другое время Мира насладилась бы этим зрелищем сполна, однако теперь продолжала наблюдать за Личеком. Он не нервничал, он был раздосадован, он ничего не ждал… Он знает, что Гюрза обезвредил бомбу? Нет, не может быть, если бы он засек серийного убийцу в мастерской, он бы не упустил шанс выслужиться перед кочевниками!

Маяки выпустили крылья и внешние двигатели, они выстроились ровным строем и двинулись в заданном направлении. Они летели безупречно – и в положенный срок скрылись за ближайшей планетой. В зале раздались аплодисменты, Миру уже поздравляли с успехом.

Личек не поздравил, однако и шокированным он не выглядел. Его не смутило то, что маяк не взорвался… Он не знал об этом! Мира сомневалась до последнего, но теперь вынуждена была принять тот факт, что ее начальнику ничего не известно о бомбе.

Но если так, то… кто же ее установил?

Она связалась с ним вскоре после запуска маяков. Настроение у Рино было отвратительное, а почему – он и сам сказать не брался. Ему даже размышлять об этом не хотелось, и он пользовался свободным временем, чтобы бесцельно шататься по станции.

Вот тогда Фиона и вызвала его по внутреннему каналу. Он ответил не сразу, однако вызов повторился, и Рино решил не нарываться. Да и потом, их последняя встреча прошла некрасиво. То, что Фиона – его начальница, не особо волновало пилота, а вот то, что он, похоже, невольно оскорбил женщину, радости не добавляло. Как минимум спокойную беседу он ей задолжал.

Как оказалось, Фионе только это и было нужно. Правда, она не использовала визуальную связь, исключительно звук, и ее голос почему-то звучал напряженно, как будто даже приглушенно. Но на станции случается всякое, и если рядом с Фионой много сложного оборудования, оно может давать помехи.

– Нам необходимо кое-что обсудить, – сказала она.

– Ну… давай.

– Не через коммуникатор. Встретимся в моей комнате.

– Это обязательно? – простонал Рино. – Я далековато оттуда, вообще-то, и у меня дела!

– Обязательно! – Фиона заметно повысила голос. – И немедленно!

То, что никакие возражения ей не нужны, она подчеркнула еще и тем, что завершила вызов. Да уж, кое-кого в истерику понесло даже раньше, чем ожидал Рино.

Он подумывал о том, чтобы проигнорировать ее, но в итоге отказался от этой идеи. Рино прекрасно понимал, что и так позволял себе определенные вольности, а Фиона сейчас далека от спокойствия. Он решил не провоцировать ее еще больше, он ведь все равно никуда не спешит, так почему бы не уделить пару минут этому разговору? К тому же оставался шанс, что начальница способна сказать что-нибудь толковое, это тоже интриговало.

На жилом этаже в такое время было тихо и пусто. Рино в какой-то момент даже засомневался: а что Фиона имела в виду? Может, она оговорилась, упомянула комнату вместо кабинета? В принципе, она могла флиртовать с ним – она уже такое делала, Рино игнорировал ее намеки, чтобы не обижать ее. Но говорила она с ним без того легкого придыхания, которое у нее неизменно обозначало романтическое настроение. Она отдала ему приказ как своему подчиненному.

Нет, она все-таки имела в виду кабинет. Но Рино уже оказался перед спальней и решил проверить сначала там, раз уж явился. Он подошел к двери, постучал и не удивился, когда не получил ответа. Пытаться второй раз он даже не собирался, он сразу достал коммуникатор и вызвал Фиону, чтобы объяснить, почему задержится.

А секундой позже он услышал трель, обозначавшую вызов. Звук доносился изнутри.

Это было странно… Она что, забыла коммуникатор в своей комнате? Получается, вызвала она его отсюда, но направила в кабинет? Или ему вообще показалось? Рино отменил вызов, и звук прекратился. Он нажал на повтор, и очень скоро трель зазвучала снова. Может, Фионы в спальне и не было, зато ее коммуникатор определенно находился там.

Рино снова постучал, на этот раз уверенней, громче.

– Фиона!

Ответа не было. Пожалуй, следовало бы тут же вызвать полицию… Мысль об этом мелькнула и пропала. Во-первых, Рино не привык к кому-то обращаться за помощью. Во-вторых, он предпочитал лишний раз не связываться с кочевниками.

Он готов был взломать замок, но сначала попробовал открыть дверь – и с удивлением обнаружил, что замок и так деактивирован, в комнату мог попасть кто угодно.

За порогом царила тьма – та самая, хрестоматийная, которую даже в открытом космосе отыскать не слишком просто. Потому что космос полон звезд и туманностей, которые не потухнут за один миг. Зато отключить освещение в одном помещении очень легко, и тогда извне свет способен проникать только через открытую дверь.

Рино прошел по этому свету, как по дорожке, зависшей над бездной. Он попытался рассмотреть, что его окружает, но зрение пока подводило.

– Фиона, ты здесь? – снова позвал он.

Продолжать осмотр в темноте он не собирался, у Рино, как и у любого сотрудника технического отдела, был с собой фонарь. Пилот просто не успел его включить…

Он так и не понял, как это произошло. Рино не был каким-нибудь там спортсменом, для которого главным достижением стали показательные выступления. Он участвовал в боевых вылетах, порой он дрался в рукопашном бою, его не подводили ни инстинкты, ни навыки.

А вот сейчас подвели. Кто-то таился во тьме, дожидался, когда Рино окажется ближе. Этот кто-то напал сзади, резко, так быстро, что Рино и сообразить не успел, что происходит, прежде чем на его затылок обрушился удар – и тьма его поглотила.

Когда он очнулся, в комнате уже горел свет и было чертовски шумно. Яркое сияние резало глаза, голова пульсировала болью, так что Рино пришлось зажмуриться. Отвлеченный всем этим, он даже не сразу понял, что не просто лежит на полу, он прижат к полу, а его руки уже скованы наручниками за спиной.

Рядом с ним говорили, причем громко, а он не мог разобрать ни слова. Такое с ним случалось впервые… Потом его подняли на ноги – не помогая и не заботясь о его самочувствии, резко, и от этого движения по горлу пробежали рвотные спазмы, но обошлось без прощания с остатками пищи. Позориться перед кочевниками не хотелось – а именно их красные глаза пялились на Рино со всех сторон.

– Какого хрена? – с трудом произнес он. Опускать голову перед этими огрызками генетики он не собирался! – Вы что устроили? Совсем страх потеряли?

– Нормальные такие предъявы от убийцы! – хмыкнула девица постарше.

– Ты что несешь?

– Тебя сейчас понесу на выход!

Он верил, что она шутит, до последнего. Не смешно? Ну так и что, все знают, что у кочевников специфическое чувство юмора!

Но потом взгляд Рино упал на зеркало, расположенное возле шкафа – там он как раз отражался в полный рост. Удерживаемый двумя кочевниками. С ног до головы покрытый кровью – и отсутствие серьезных ран намекало, что кровь эта не его.

Кочевник, державший в руках переносной анализатор, с необъяснимо довольным видом кивнул:

– Так, у нас есть подтверждение! Кровь реально его начальницы, а на ноже, которым он ее резал, сохранилась и кровь ветеринара. Похоже, закрываем дело!

Это было слишком просто, слишком показательно. Их будто носом ткнули в якобы правильный ответ, но этого почему-то никто не замечал. Сатурио не испытывал никакой симпатии к Рино де Бернарди, но он предпочитал руководствоваться фактами, а не своим отношением к людям – хотя бы потому, что отношение к людям у него было по большей части плохое.

После убийства того ветеринара Бернарди вел себя абсолютно спокойно. Он совершил нечто настолько жестокое, кровавое, явно возбудившее убийцу, а потом… что? Забыл об этом, внезапно стал идеальным актером? Нет, Сатурио чувствовал: пилот не притворяется. Его пытались выставить существом, которое днем спокойно, а ночью превращается в монстра. Но это уже мифология какая-то!

Да и потом, тело Фионы до сих пор не нашли. В комнате была ее кровь, судя по состоянию Бернарди, она сопротивлялась. Так куда же исчез труп? Другие кочевники предположили, что Фиона сумела оглушить нападавшего и убежать, она ведь все-таки тоже была военной! Однако ее раны оказались слишком серьезны, и она умерла в лабиринте технических коридоров станции.

Звучало вполне логично, однако поверить в такое у Сатурио все равно не получалось. Скорее, на теле Фионы остались указания на настоящего убийцу, иначе и труп бы использовали как доказательство вины пилота.

Сатурио попробовал объяснить все это отцу, но тот лишь отмахнулся. У Отто сейчас была забота поважнее: успокоить обитателей станции, которым и так стало слишком много известно об убийствах. Вот, монстр в клетке, спите спокойно! Сатурио считал, что это тоже ошибка, однако ему хватило благоразумия промолчать. Он знал, что его никто не поддержит.

Но это не означало, что он сдался. Пока его братья и сестры искали тело Фионы, он сосредоточился на работе с базами данных и личным осмотром жилых комнат. Тогда он и обнаружил то, чего втайне опасался – и чему не был удивлен.

Уже с этими данными он снова пришел к отцу.

– Знаю я это твое выражение лица, – вздохнул Отто. – Амина называет его «праведное упрямство». Ты отличаешься от остальных, и по большей части это хорошо, но иногда бесит.

– Прошу меня простить, – без малейшего раскаяния отозвался Сатурио.

– Прощение ему нужно, конечно… Ладно, излагай давай то, что сейчас добавит мне работы!

– У нас еще трое пропавших – без Фионы, с ней тоже все неясно. Я обнаружил, что личные маяки трех человек отключены, показания с них уже несколько дней не передавались на центральный компьютер.

– Возможно, поломка?

– Я зашел в их комнаты, там никого нет. Люди, которые с ними работают, тоже никого не видели в этот срок.

– Я бы сказал, что у нас завелся серийный убийца, но он у нас и так был, – покачал головой Отто.

Вот и настал момент для самой опасной темы в разговоре… Сатурио тянул с этим до последнего, старался получше подобрать слова, но в конце концов пришлось смириться и говорить как есть.

– Я не думаю, что за этим стоит Гюрза.

– Дожили… Ты его адвокатом заделался?

– Нет! – оскорбился Сатурио. – Я по-прежнему ненавижу эту тварь! И если у меня появится шанс убить его, я убью. Но, приписывая ему все преступления на корабле, мы ставим под удар сами себя.

Ненависть кочевника была искренней, и Отто заметил это. Барретт-старший чуть успокоился, откинулся на спинку кресла, продолжая наблюдать за сыном.

– Излагай, – позволил Отто. – Почему ты считаешь, что это не забавы Гюрзы? Убийства кровавые.

– Да, но несоответствий теперь больше, чем сходства. Гюрза убивал кроваво – и никогда не прятал тела, наоборот, он выставлял свою работу напоказ. А у нас тут пока только одно найденное тело и четыре пропавших! Да и потом, Гюрза никогда не нападал так часто, крупные атаки с его стороны случались раз в несколько лет, и они всегда были продуманными.

– Второй аргумент несущественен: он мог сорваться на космической станции и пойти вразнос. Но первый… Первый я приму. Он и правда не стал бы ничего скрывать, не подставил бы другого. Ему нравится издеваться над нами. Все это не оправдывает Бернарди – он может быть одним из убийц… или единственным убийцей, потому что те трое, как я понимаю, пропали до его ареста.

– Все верно.

– Но ты все равно можешь провести проверку, – позволил Отто. – Ты один! Остальные пусть работают как раньше, на станции должно быть спокойно. Кто еще пропал?

– Еще один пилот, лаборантка и психолог.

– У нас такими темпами пилотов не останется! Я бы ожидал гневного визита от их начальницы, но – сам знаешь. Работай, Сатурио. Хотя лично я очень надеюсь, что ты не прав и убийца уже пойман.

– Буду рад ошибиться.

Он сказал это, чтобы не расстраивать отца. Сатурио уже проверил показания с личных датчиков Бернарди. Пилота можно было обвинить в нападении на Фиону и Ирвина, а вот от остальных трех он в момент их исчезновения был далеко.

Пропавшие не были связаны между собой. Что общего вообще может быть у лаборантки, психолога и пилота? Они работали на разных уровнях, у разных начальников. Психолог и лаборантка были из добровольцев, фанатично увлеченных своим делом. Пилот – бывший заключенный, но проблем он не доставлял, он и сидел за убийство по неосторожности, и на борту «Виа Ферраты» строго выполнял правила.

Но теперь эти трое исчезли. Сатурио не понимал, за что зацепиться, в какую сторону вообще двигаться. Человек ведь не может исчезнуть без следа! Тут след тоже наверняка был, однако станция оказалась слишком велика для одного кочевника. От того, что его братья и сестры в это время слонялись без дела, становилось даже обидно.

Сатурио начинало казаться, что он окончательно запутался, когда он внезапно увидел Гюрзу. В этот миг все его неудачи стали не важны, охотник в нем напрягся, уловив впереди желанную добычу.

Нет, сам Гюрза нарываться на конфликт и рисковать свободой не собирался. Он мелькнул в толпе – Сатурио как раз осматривал шумную часть зоны отдыха, там часто бывал пропавший пилот. Убийца таился, он скрывал лицо под плащом, никто не обращал на него внимания… Так ведь никто и не знал, что нужно обратить!

Все это время кочевники считали, что Гюрза скрывается под чужой личиной, использует сложную маску, а то и вовсе кибернетический протез. А он пошел по другому пути – и этим обманул их. Он вынудил их верить, что все будет сложно, и спокойно шатался по станции в своем истинном обличье. Они ведь даже не запустили компьютерный поиск! По крайней мере, Сатурио о таком не знал.

Он понимал, почему Гюрза так поступил. Маски и чужие обличья ненадежны, тайна способна раскрыться в любой момент. Да и потом, хочешь спрятать что-то хорошо – прячь это на виду. Но даже такой метод иногда подводит, и вот легенде снова предстояло оказаться за решеткой.

Сатурио не собирался никого звать на помощь, он не сомневался, что его сил хватит. Ведь изначально Гюрзу задержал обычный человек! О том, какую цену тот человек заплатил за победу, кочевник предпочитал не размышлять. Он наверняка сам виноват, Сатурио же ни одной ошибки не допустит.

Инстинкты пробудились, они наполнили кровь электричеством, отозвались морозом по коже. Сатурио чувствовал себя зверем, взявшим след. Он знал, что это чувство погасить не удастся, свою природу кочевники могли обуздать лишь до определенного предела. Он сосредоточился на том, чтобы не потерять контроль окончательно.

Люди вмиг перестали быть людьми. Они стали обстоятельствами – как деревья в лесу. Сатурио прорывался через толпу ловко и быстро, не привлекая к себе ненужного внимания. Отдыхающие, часто пьяные, расслабленные, хохочущие, не успевали даже разглядеть, кто промелькнул рядом с ними. Они раздражали, хотелось напасть на них, ударить когтями… кочевник не поддавался. Он все еще видел впереди темную фигуру Гюрзы. Да, их разделяло значительное расстояние, и лицо преступника теперь невозможно было разглядеть. Но для Сатурио это не имело значения, он был опытным воином, он распознавал свою жертву по движению, по осанке… существуют десятки признаков, которые не различают простые люди!

Но и Гюрза не был обычным преступником. Даже среди людей встречаются такие, в ком от животного больше, чем от человека. Вот и теперь он каким-то звериным чутьем уловил, что за ним следят, и резко свернул в сторону, к лифтам. Он понял, что спрятаться в толпе не получится, и уходил в лабиринты, в темноту.

Сатурио не собирался его упускать. Да, он не ожидал такого подарка от судьбы, но уж свои подарки кочевник удерживать умел! Он ускорился, бесцеремонно отталкивая со своего пути любого, кто имел неосторожность оказаться перед ним.

Идеально было бы перехватить Гюрзу перед лифтами, да не сложилось. Но и не следовало ожидать, что преступник такого уровня попадется настолько просто, даже допустив ошибку. Сатурио воспользовался тем, что всем полицейским был выдан технический допуск повышенного уровня. Остановить лифт он не мог, но мог показать, куда именно направляется Гюрза. Поэтому кочевник последовал за ним, зная, что сейчас они оба окажутся на пересадочной площадке.

Там ничего толкового нет, только лифты и другие коридоры. Безлюдное пространство… Возможно, там Гюрза решил подготовить ловушку? Напасть первым, чтобы скрыть все следы? Пускай, Сатурио не боялся этого, он этого хотел! Кровь казалась горячей, будто закипающей внутри, сдерживать ярость становилось все сложнее. Драка могла бы ему помочь, дать хоть какой-то выход переполнявшей его энергии.

Но Гюрза то ли знал об этом, то ли просто не был настроен на честный поединок. Когда Сатурио добрался до нужного уровня, убийца уже воспользовался скоростным пневмо-лифтом.

Ничего страшного, это даже хорошо! Это финал пути. Такие лифты, в отличие от обычных, не обслуживали несколько уровней сразу, они вели в единственный пункт назначения. Тот, который предпочел Гюрза, направлялся к лабораториям.

Понятно, что это опасное пространство. Но его можно заблокировать, и уже там все решится! С этой мыслью Сатурио направился следом, ему почему-то казалось, что финал у истории может быть только один. Должно быть, ярость ослепила… Конечно же, Гюрза не подыгрывал ему. Когда кочевник добрался до лаборатории, там не просто никого не было, компьютер еще и показывал, что никакой лифт сюда не приезжал и никого не привозил.

Своим глазам Сатурио доверял больше, чем технике. Он прекрасно знал: Гюрза хакер, он легко вскрыл систему и стер компьютерный след. Но ведь реальность ему неподвластна!

– Так и будешь бегать от меня? – насмешливо поинтересовался Сатурио. – Мне казалось, что ты не из тех, кто удирает! Видимо, даже легенды переоценены, да?

Лаборатория ответила ему молчанием. Единственным, что нарушало тишину, был мерный гул работающего оборудования. Но ни голоса, ни шагов… Странно, если задуматься.

Сатурио знал, что на станции большая лаборатория, которую обслуживают сервисные дроны. Люди здесь занимались исключительно наукой. При этом в каждом секторе лаборатории должен был оставаться дежурный, во время экспериментов – человек, во время отдыха – робот.

Теперь же на голос Сатурио не вышел никто.

– Официальный запрос, – спокойно произнес кочевник. – Сообщить о моем прибытии дежурному.

Система сработала, это отразилось на цифровой панели возле лифта. Запрос Сатурио был передан во все залы этого сектора, однако никто так и не откликнулся. Проверка настроек показала, что робот попросту отключен. Но где же тогда человек?

Сатурио сделал глубокий медленный вдох, пытаясь различить каждый запах в воздухе. Хотя если Гюрза уже успел кого-то убить, свежей кровью должно разить так, что и человек почувствует! Однако запаха крови в воздухе не было, пахло растениями, сырой землей и какими-то химикатами. Похоже, Сатурио оказался в биологическом секторе лаборатории.

Кочевник больше никого не звал, он не сомневался, что это бесполезно. Но и сказать, что он все понял, Сатурио не мог. Как Гюрза умудрился убить так быстро? И… зачем? Неужели отец прав и серийный убийца, прославившийся хитростью и змеиной мудростью, пошел вразнос, как последний псих?

Угадать такое было невозможно, и кочевник двинулся вперед. Мысль о том, что нужно вызвать подкрепление, мелькнула и пропала. Сатурио и сам не понимал, почему – ведь следовало бы, у него сильный и непредсказуемый противник! Вот только кочевник, к собственному сожалению, уже не чувствовал былого доверия к братьям и сестрам.

Он шагнул в первую же лабораторию, совмещенную с теплицей, настороженный, готовый к бою… Но боя не было, как не было и Гюрзы. Зато Сатурио сразу же увидел дежурного – и это была одна из самых чудовищных картин, которые доводилось наблюдать опытному полицейскому.

Молодая женщина в лабораторной форме лежала в неглубокой яме в центре теплицы. Теперь она едва узнавалась… Одежда, общий человеческий силуэт, присыпанные грязью пряди волос – и на этом все. Не осталось ни лица, ни глаз, ни плоти как таковой. Погибшую почти полностью поглотили растения, которые покрывали ее – и росли изнутри, с готовностью меняя одну жизнь на другую…

Это случилось не только что и явно не по воле Гюрзы. Но Гюрза намеренно привел его сюда, в этом Сатурио уже не сомневался, хотя и не понимал, зачем.

Зато понял он кое-что другое: из списка пропавших без вести можно вычеркивать лаборантку.

Мира прекрасно знала, что ее затея не понравилась Гюрзе. Он не боялся кочевников, просто предпочитал лишний раз с ними не пересекаться. Она лишь надеялась, что он воспринял все правильно и не посчитал, что ей нравится проявлять какую-то власть над ним.

Цель ведь была в другом: оправдать Рино. Мира ни на миг не усомнилась, что пилот никого не убивал. У нее не было доказательств, не было даже причин для такой уверенности. И все же, когда она узнала о его аресте, первой мыслью было: «Его подставили».

Только вот Миру никто не собирался слушать, станции нужно было кого-то обвинить, ведь неизвестность пугает больше любого убийцы. Преступником назначили Рино, даже не задумываясь о том, правильно это или не очень. Слову Миры никто бы не поверил, а доказательств у нее не было, и она направилась к Гюрзе.

Она приготовила целую речь в защиту Рино, характеризующую его чуть ли не как ангела небесного. Это было не совсем правдой, потому что Мира по-прежнему злилась на пилота за то, что он сдал ее связь с Гюрзой кочевникам. Но сейчас это стало неважным, ему ведь казнь грозила!

Красивая речь не понадобилась, Гюрза сразу сказал ей:

– Я знаю, что он никого не убивал.

– А кто тогда? – растерялась Мира. – Ты?

Ответом ей был лишь укоризненный взгляд. Она уже усвоила, что Гюрза не тратит слова на обсуждение очевидной глупости. Да, пожалуй, не стоило спрашивать о таком, но вопрос сорвался с губ до того, как Мира успела его обдумать.

Она решила зайти с другой стороны:

– Ты знаешь, кто это сделал?

– Нет.

– Тогда откуда знаешь, что не он?

– Опыт преступной жизни.

– Так используй этот опыт, чтобы освободить Рино!

– Не хочу.

– А придется!

Мира прекрасно знала, что просто так командовать Гюрзой у нее не получилось бы, от самой попытки веяло смертельной угрозой. Однако учла она и то, что он позволил ей найти его. Гюрза не делал такого просто ради радости общения, он приходил, когда ему самому что-то требовалось.

Она догадывалась, что. Он так и не рассказал ей, что привело к его проблемам со здоровьем, но видела, что оправиться от этого даже Гюрзе оказалось нелегко. Нет, ему было лучше, однако болезненная бледность сохранялась, да и круги под глазами никуда не исчезли. Гюрза был далек от своей прежней формы, ему требовалось время на полное восстановление, однако, похоже, у него не было этого времени.

– Тебе ведь что-то нужно от меня? – предположила Мира.

– Небольшая услуга. Выход в открытый космос.

– Чего?! Зачем?

– Узнаешь, когда согласишься, – осадил ее Гюрза.

– А соглашусь я, когда ты поможешь Рино!

Ей не хотелось выбираться в космос. Причем совсем – ей и недавней вылазки хватило! Но пока Мира даже не обсуждала сам предмет торга. Она знала, что способна это сделать – и знала, что Гюрза не стал бы требовать от нее невозможного. Но сейчас судьба Рино была для нее важнее, и все остальное отходило на второй план.

– Я не могу убедить кочевников отпустить его, – признал Гюрза. – Их мыслительный процесс даже менее предсказуем, чем твой. Но я могу дать им объективные основания возобновить расследование и повременить с приговором Бернарди. Этого будет достаточно для сделки?

– Да.

– Тогда мы договорились. Но ты выполнишь мое поручение вне зависимости от того, как отреагируют на подсказку кочевники.

– Что-то мне подсказывает, что это был не вопрос, – проворчала Мира.

– Интонация тебе подсказывает. Это был не вопрос.

И вряд ли у нее оставался настоящий выбор, так что Мира предпочла подыграть, убеждая себя и Гюрзу, что согласилась добровольно.

Он со своей частью сделки справился даже в нынешнем уязвимом состоянии: очень скоро вся станция гудела, обсуждая чудовищную смерть Ани́ссы Ме́рлис. Списать это на Рино не получилось бы: в лаборатории нашли предсмертную видеозапись, на которой девушка просила никого не винить в том, что с ней случилось.

А даже если бы не было записи, вряд ли самые твердолобые из кочевников могли подумать, что пилот в состоянии организовать настолько сложную смерть. Анисса сама себя накачала питательным веществом, заменяющим плодородную почву, и заразила быстрорастущими грибами и лишайниками. Мира так и не поняла, от чего именно умерла лаборантка, от отравляющих свойств вещества или от того, что растения разорвали ее изнутри, однако итог это не меняло. В своем прощальном видео Анисса поясняла, что устала от суетной, бессмысленной человеческой жизни и хочет стать единой с природой.

Это было странно. Объяснение дурацкое, поступок чудовищный… Получить больше информации от самой Аниссы не вышло бы, но Гюрза, кажется, что-то знал. Хотя с ним непонятно: Мира уже усвоила, что он всегда выглядит так, будто что-то знает, но это не обязательно правда. Она осторожно попробовала добиться от него ответов, однако он безразлично напомнил:

– У нас была сделка.

– Мог бы все равно рассказать до того, как вышвырнешь меня в космос! – возмутилась Мира. – Вдруг так и умру с неразрешенной интригой?

– Ничего с тобой в космосе не случится.

Фраза была вроде как самой обычной, чуть насмешливой, не более. Однако даже ее Гюрза умудрился произнести многозначительно, да и взгляд в этот момент был темный, как у человека, которому все известно… и который хочет напомнить об этом. Мира почувствовала себя так, будто по коже поток ледяного ветра хлестнул, и продолжать беседу сразу расхотелось.

Конечно, это Гюрза знает. Он должен был узнать.

Как и предполагала Мира, отправить ее он собирался все-таки не в открытый космос, тут он знатно преувеличил. Ему требовалось, чтобы она осмотрела определенный участок станции снаружи. Почему нельзя послать на такое дроны и не рисковать чьей-то жизнью? А зачем, если в его распоряжении есть бесплатная Мира!

Впрочем, сквозь обиду она все равно подозревала, что в иных обстоятельствах Гюрза вообще сделал бы это сам. Просто с ним действительно что-то случилось, и восстановление проходило не слишком быстро.

– Так что особенного в том участке? – полюбопытствовала Мира, проверяя связь скафандра с компьютером.

– Пока не знаю. Но осматривай его осторожно, может быть и что-то опасное.

– Спасибо, капитан, а то до этого я собиралась там кувыркаться! Почему тебя заинтересовал именно этот участок?

– Это пока не важно. Возможно, и не будет важно, если ты ничего не найдешь.

Мира не боялась выходить в космос – даже после недавнего случая с маяком. Она проработала на станциях всю жизнь, если бы такой риск ее пугал, она бы давно распрощалась с рассудком – или сменила профессию. Проблема была скорее в том, что на каждой предыдущей вылазке она четко понимала, что она делает и зачем. Сейчас ей предстояло просто выйти и посмотреть – такое задание казалось непередаваемо глупым, риск ради… ничего.

Естественно, пока они подбирались к ремонтному люку, который Гюрза планировал использовать для вылазки, Мира получила все доступные данные от станционного компьютера и… ничего не обнаружила. С участком, который ей предстояло осмотреть, не было связано никаких аномалий или несчастных случаев. Это была самая банальная часть внешней обшивки, и казалось, что Гюрза выбрал ее наугад.

Мире оставалось только смириться и порадоваться, что она согласилась на миссию не просто так, а уже получила за это хоть какую-то плату.

Ремонтный люк, которым они планировали воспользоваться, предназначался для перемещения на поверхность станции людей или дронов. Он был не слишком удобным, точно не таким, как один из центральных. Но здесь Гюрзе было проще обмануть систему: сделать так, чтобы ни камеры, ни журнал регистрации не сообщили о вылазке начальнику технического отдела.

– Я останусь здесь, возле люка, – предупредил Гюрза. – Но смогу наблюдать за всем через камеру на твоем шлеме.

– Я бы поблагодарила, но, подозреваю, это делается не из заботы обо мне.

– У тебя хорошая интуиция.

Его равнодушие не задевало – Мира ни на миг не забывала, что общается с серийным убийцей. Даже если они на одной стороне, глупо ожидать от него полноценных человеческих чувств. Хотя она в этом и не нуждалась, она со всем привыкла справляться сама.

Когда она выбралась из корабля, вид открытого космического пространства заворожил ее. Сколько бы вылазок она ни совершала, где бы ни находилась, привыкнуть к этому Мира не могла. Звезды, столько звезд… Да, чужие, но не менее прекрасные, чем сияние огней вокруг Земли. Они мерцали, переливались, они напоминали аборигенов, разглядывающих с любопытством ее – такую непонятную, интригующую их не меньше, чем они интриговали ее. Сектор Фобос мог ее убить, но у Миры не было чувства, что он хочет сделать это прямо сейчас. Он просто смотрел, он как будто ждал…

В себя ее привел равнодушный голос Гюрзы:

– Когда все закончится, ты можешь вжаться лицом в иллюминатор и делать то, что делаешь сейчас.

– Какой ты душный!

– Чуть менее душный, чем скоро станет твой скафандр – с учетом ограниченного запаса кислорода.

Тут Гюрза был прав… хотя когда он был не прав? Для вылазки Мира привычно воспользовалась облегченным вариантом скафандра, который экономил вес, жертвуя запасом воздуха. Но того, что в нем хранилось, для такой незначительной миссии должно было хватить с запасом.

Мира закрепила страховочный трос и осторожно двинулась вперед. Отсюда станция казалась огромной, бескрайней, создающей стальной горизонт, чуждый Сектору Фобос. Казалось, что одинокая фигурка девушки затерялась в бесконечной пустыне, и пути обратно просто нет… да и жизни скоро не станет.

Такое чувство появлялось почти у всех, кто решался выйти в космос. Мира знала, что ничего страшного в подобной реакции нет, она естественна для человека, которому здесь совсем не место. Природа вообще не предполагала, что он проберется дальше Земли! Так что Мира умела подавлять в себе страх, хотя и не истреблять его полностью – по крайней мере, в обычных обстоятельствах. О том, на что намекал Гюрза, не хотелось даже думать.

Компьютерная карта показывала, что Мира приближается к нужному участку. Вот только ничего особенного впереди по-прежнему не было, и вся эта миссия казалась издевательством, просто капризом нездорового сознания. Хотелось даже сказать, что она все осмотрела, ничего не нашла и можно больше не рисковать ее жизнью забавы ради. Однако Мира прекрасно помнила, что Гюрза наблюдает за всем через камеру на ее шлеме, и неизвестно, как этот псих отреагирует на обман. Да, внешне он казался спокойным, но Мира видела фотографии его жертв, знала, на что он способен.

Так что она намеревалась дойти до нужной точки, а потом сразу же развернуться и двигаться прочь – но неожиданно вынуждена была задержаться.

Она увидела кристаллы. Они оказались совсем крошечными, чем-то напоминающими кристаллы соли, но более тонкие и острые. Сперва Мира даже решила, что ей чудится, что это какая-то игра света на металле. Но нет, подойдя поближе, она убедилась, что кристаллы тут и правда есть, странное бесформенное пятно на обшивке станции. Ни к чему не привязанное, не имеющее объяснения, лишенное четко определимого центра. Однако настоящее – и остающееся здесь вопреки всему.

Мира была настолько заворожена мерцающими в свете далеких звезд кристаллами, что позабыла обо всем на свете. Однако реальность давно уже обзавелась голосом Гюрзы, чтобы напоминать о себе.

– Остановись, – велел он.

– Что это такое? – прошептала Мира.

– Я не знаю.

– Но ты знал, что оно здесь будет!

– Нет. Я предполагал, что здесь может быть что-то. Но я пока не могу сказать, с чем мы имеем дело.

– Я возьму образец.

– Не нужно. Возвращайся на станцию немедленно.

– Да я не просто так возьму, – снисходительно пояснила Мира. – У меня с собой лабораторный набор для изъятия образцов есть!

– Я тебя об этом не спрашивал. Я просто сказал тебе возвращаться.

Она понятия не имела, намеренно Гюрза ее раздражает или так, между делом. Скорее, второе: в его мире значение имел лишь он сам, и он не стал бы утруждаться, чтобы ее позлить. Ему просто нужно было, чтобы она покорно выполняла его приказы.

А Мира такие приказы не понимала. Сказала ведь ему, что взяла с собой инструменты! Это было не так сложно: набор легко пристегивался к поясу скафандра. Механикам такое требовалось, если происходило повреждение неизвестным орудием или обнаруживалась какая-нибудь утечка, инструменты могли защитить от любого вещества.

Так что подыгрывать Гюрзе во всем Мира не собиралась, ему пора усвоить, что она его напарница, а не рабыня!

Мира упрямо двинулась вперед. Она ожидала в любой момент услышать упреки, может, даже крик, вряд ли Гюрза так уж часто сталкивался с тем, что его игнорируют… Но он молчал. Мира даже проверила систему связи, однако все работало, в наушниках слышались еле уловимые помехи. Просто голоса не было, убийца затаился, и означать это могло что угодно.

Ну а потом она добралась до территории кристаллов, и ей стало не до Гюрзы. Мира понимала, что действовать нужно осторожно. Да, кристаллы смотрелись совершенно безобидными, такими хрупкими… Так ведь это могла быть иллюзия! Обычные кристаллы не закрепились бы на поверхности станции, Мира собиралась воспринимать это вещество как боевое по умолчанию.

Она была опытным механиком, провела процедуру забора материи так, как нужно, и не допустила ни одной ошибки. Просто оказалось, что не все тут зависело от нее.

Кристаллы пробили защитное стекло. Мира взяла в качестве образца крошечную часть неизвестного вещества, всего лишь полупрозрачную чешуйку, однако этот ничтожный фрагмент будто ожил, оказавшись внутри капсулы. Он, лишенный какой-либо питательной среды, рванулся в разные стороны, стремительно заполняя собой пространство.

Стекло должно было сдержать его. Хотя бы недолго, но сдержать, это ведь не какая-нибудь колба из первой попавшейся лаборатории, это специально подготовленный сосуд! Вот только неизвестной материи об этом определенно не сообщили. Не было даже трещин, капсула просто разлетелась на осколки до того, как Мира успела осознать, что вообще происходит.

Осколки замерли в пространстве, а кристаллы оказались на перчатке скафандра – и они продолжили рост! Не так быстро и активно, но продолжили, покрывая защитную ткань мелкой чешуей, постепенно поглощая ее… Мира отреагировала автоматически, инстинктивно, сделала то, что казалось правильным сейчас: ударила одной рукой по другой, чтобы раздавить кристаллы, скинуть их с себя.

Не получилось. Точнее, раздробить верхнюю часть она сумела, и осколки кристаллов присоединились к осколкам стекла. Вот только для Миры это ничего не изменило, потому что рост продолжился, теперь уже на двух перчатках.

Ей было страшно – и она столкнулась сразу с двумя видами страха. Первый был совершенно звериным, подсознательным, известным любому живому существу, оказавшемуся перед смертельной угрозой. Перед Мирой было то, что выглядело безобидным, но при этом уже начало ее убивать.

Второй страх был осознанным, свойственным человеку разумному. Даже при нарастающей панике Мира сумела понять: вещество куда опасней, чем она предполагала, станция не готова к столкновению с ним. Эту дрянь нельзя приносить внутрь, неизвестно, к каким чудовищным последствиям это приведет! А значит, Мире, уже зараженной, оставалось лишь отстегнуть страховочный трос, оттолкнуться от обшивки обеими ногами – и позволить космосу забрать ее…

Она даже начала делать это, но когда она потянулась к страховочному тросу, в динамиках шлема вновь зазвучал голос Гюрзы – по-прежнему холодный и ровный, будто ничего особенного не случилось!

– Нет. Ты сможешь хотя бы на этот раз преодолеть приступ слабоумия и делать то, что тебе говорят?

– Я уже заражена…

– Заражен скафандр. Есть вероятность, что вещество уничтожит его ткань и доберется до твоей кожи. Тогда, возможно, оно убьет тебя. Ты хочешь этого дождаться? Если да, я не против, мне тоже умеренно любопытно понаблюдать за такой необычной смертью.

– Ты издеваешься надо мной? – вспылила Мира. – Если можешь спасти, спаси!

– Развернись на пятнадцать градусов вправо и сделай пятьдесят самых широких шагов, на которые способна в нынешних условиях.

– Что? Зачем? Я не понимаю…

– Считай шаги.

Она ожидала, что он добавит «дура», но нет, Гюрза не опустился до такой мелочности. Ему и не требовалось: он сделал так, что слово зависло рядом с Мирой и было очевидно обоим собеседникам.

Она считала шаги. Мира наблюдала, как проклятые кристаллы разрастаются, видела, как исходит предупреждениями об угрозе система защиты скафандра. Было страшно, до дрожи, до истерики, до желания упасть, биться о металл станции, хоть как-то сбросить с себя эту дрянь. Может, все равно умереть, но упустить момент собственной гибели в борьбе!

Однако она знала, что это не поможет. Она сглупила, и теперь верила тому, кто всегда спокоен, потому что спокойствие – это тоже сила.

Восемь, девять, десять…

Мира заставила себя думать только о цифрах, она мысленно проговаривала каждую из них. Этот отсчет ничего не изменил для нее, но дал хоть какую-то точку опоры. Досчитать до пятидесяти – это ведь понятно и просто!

Двадцать три, двадцать четыре…

Цифры успокаивали, они стали неожиданным противовесом неизвестному веществу, уничтожающему скафандр. Мира не знала, что будет дальше. Возможно, ничего, этот отсчет – просто неожиданное милосердие со стороны Гюрзы, попытка утешить ее иллюзией надежды. Но он непредсказуем, он умен, Мира заставила себя думать только об этом. Она верила, не зная, во что верит.

Тридцать девять, сорок, сорок один…

А это что?..

Она подобралась к концу отсчета, когда впереди показался еще один люк. И этот серьезно отличался и от технических, и от основных: чуть утопленный вглубь, снабженный специальной рамкой для герметичного соединения с аварийным шлюзом… Мира прекрасно знала, что это такое: Гюрза привел ее к системе карантинного входа. Этим люком пользовались в ситуациях, когда к станции прибывали корабли с потенциально зараженным экипажем.

Даже Мира, механик и инженер с многолетним опытом работы, не помнила, где именно на «Виа Феррате» расположены такие люки. А Гюрза не только вспомнил, но и мгновенно оценил расстояние в ее шагах! Мира не знала, когда он пугал ее больше – при взгляде на фотографии его жертв или сейчас.

Но это все равно не имело значения…

– Этот люк не откроется, – тихо сказала Мира. Она боялась, что в голосе зазвенят слезы, и тогда ее последние минуты наполнятся еще и унижением. – У карантинных входов особая защита, нужен личный код командира!

– Откроется.

– Ты не понимаешь…

– Это не твоя забота, – прервал ее Гюрза. – Когда он откроется, ты должна быть готова действовать. На твою удачу заражение распространяется по площади скафандра, а не на глубину. Как только люк откроется, ты должна будешь забраться внутрь и снять скафандр менее чем за двадцать секунд.

– Но там же давление… Конфликт температур…

– Выдержишь, – отрезал он. – Скафандр оставишь на полу. Сама убирайся оттуда. Через двадцать пять секунд сработает утилизатор. Все, что останется в первом зале, будет сожжено, остатки в специальной капсуле отправятся в космос.

– Я знаю, как работает утилизатор!

– Тогда ты не будешь медлить.

Мира понятия не имела, получится у нее или нет. Она просто предпочла верить Гюрзе – и потому что он контролировал все идеально даже теперь, и потому, что предложил единственный способ спасти Миру, не поставив под угрозу станцию.

На этом фоне то, что он вскрыл защиту карантинного люка, даже не удивило. Мира запретила себе раздумывать о том, что именно она делает. Она просто рванулась в открывшийся зал и начала действовать.

Обычно условия здесь были совсем другими: к станции подсоединялся корабль, к люку подводили тоннель, полный воздуха, происходила предварительная очистка химической смесью, потом уже люди снимали потенциально зараженные вещи… Но Мире о таком не приходилось даже мечтать. Она попала в тесный зал с остатками воздуха, в котором система безопасности отчаянно пыталась наладить хоть какое-то подобие искусственной атмосферы. У Миры не было времени проверять, получится или нет. Она снова считала, только на этот раз отсчет стал обратным. От двадцати до единицы. От шанса на жизнь до смерти.

У нее получалось и не получалось одновременно. Руки дрожали от ужаса, но движения все равно оставались достаточно четкими, чтобы снять скафандр правильно, не касаясь обнаженной кожей кристаллов. При этом, когда Мира лишилась защиты, недостаток атмосферы ударил по ней в полную силу. Да в прошлом казнили в таких камерах, которую Гюрза предлагал ей использовать для спасения! Хотелось злиться на него, а Мира не могла. Она даже теперь слишком хорошо помнила, как и из-за чего начались ее беды.

Потом время как будто замедлилось – или изменилось пространство? Стало вязким, тормозящим и движения, и мысли. Прошлое и будущее испарились, остался такой короткий миг настоящего…

Скафандр отлетает в сторону, ближе к люку. Голова кружится, в глазах двоится, все нечеткое, дрожит. Кристаллы здесь разрастаются медленней. Из носа и ушей идет кровь. На экране включилось предупреждение о том, что помещение нужно покинуть. Скоро будет огонь. Сил не хватает, воздуха не хватает.

Мира сумела понять лишь одно: она не сможет. Уже не сможет. Тело не адаптировалось, оно едва подчинялось ей. Она потеряла чувство направления, не знала, куда двигаться. Могла бы попробовать наощупь, наугад, но на это не осталось времени…

Ей бы последние секунды ничего не дали, зато они пригодились кому-то другому. Тому, кто перехватил полуживую Миру за локоть и рывком вытащил из первого зала. Потом закрылись двойные двери – и на той стороне полыхнуло. Мира понятия не имела, уничтожит ли это кристаллы, но даже если нет, любое вещество компьютер отправит в стерилизационной капсуле прочь.

У нее не было сил проверять, что творится в утилизаторе. Мира упала на пол, сжалась, пытаясь отдышаться. Легкие горели, по мышцам гуляла боль, головокружение никуда не исчезло, да еще и тошнотой дополнилось.

А этот проклятый Гюрза упал лишь в первый миг, когда вытянул из утилизатора Миру – потому что иначе не получилось бы. Потом он поднялся на ноги так быстро и ловко, будто ничего не случилось. Он посмотрел на двери, за которыми бушевало пламя, и предупредил:

– Мы оба живы, это хорошая новость. А плохая заключается в том, что из-за непосредственного контакта мы оба, возможно, заражены.

Вероятность того, что я умру, есть всегда, я с ней уже свыкся. Просто иногда она ниже, иногда выше. Сейчас, вопреки виноватому виду Миры, средняя. Кристаллы я не трогал, да и Мира, вроде бы, тоже. Но это «вроде бы» играет против нас, так что нужно проверять.

Хорошо еще, что с проверкой проблем не возникло, карантинная зона станции прекрасно для этого подходила, здесь в нашем распоряжении оказалось несколько залов, предназначенных для разных форм медицинского осмотра. Да и времени у нас хватало: с тех пор, как я вскрыл систему «Виа Ферраты», мелкие корректировки программ не требовали от меня особых усилий. О том, что мы сейчас здесь, только мы и будем знать, случайно в эту часть станции не забредешь.

Я направился в зал сканирования, и Мира последовала за мной.

– Когда ты начнешь отчитывать меня за то, что я нарушила твой приказ? – осторожно поинтересовалась она.

– Нет смысла. Если ты так поступила, уровень интеллекта не позволил принять иное решение.

– Вообще-то, от этого обидней, чем от ругани!

– Может быть. Ну и что?

Отвечать она не стала, так, возмущенно засопела за моей спиной. Обиделась, видно. Не понимаю, как она вообще умудрилась забыть, что я не друг ей, а серийный убийца, с которым она сотрудничает от безысходности.

В зале я начал раздеваться возле малой печи – вещи придется сжечь, просто на всякий случай. Мне не понравилась скорость, с которой разрастались те кристаллы. Да, внутри она была не так велика, но в этом и подвох. Мне не нужно, чтобы через полчаса меня уничтожила эта мерзость только потому, что я пропустил осколок размером с песчинку. Пока все указывало на то, что огонь основного утилизатора на кристаллы подействовал, так что печи должно быть достаточно.

Мира присоединилась ко мне, пусть и после определенных колебаний. Ее, видимо, смущала перспектива раздеться перед незнакомцем – или именно передо мной. Раздумывать об этом я не собирался, равно как и разглядывать ее. Во-первых, меня сейчас интересовало совсем другое. Во-вторых, в ее спальне давно уже установлены камеры наблюдения, возникнет необходимость – и так все увижу.

Пока же Мира имела меньшее значение, чем проблема, с которой мы столкнулись.

Я не соврал, я действительно до последнего не знал, что ждет нас в той части станции… и ждет ли вообще что-то. Но я, в отличие от остальных, не собирался списывать птичий крик, пронесшийся по станции, на «просто какую-то странность». Это Сектор Фобос, здесь странности убивают.

Так что поиски я начал сразу же после того, как утих звук. Потому что звук – это, в сущности, сигнал, который система восприняла и интерпретировала по-своему. Почему как птичий крик? Да потому что нормально это расшифровать было нельзя, и компьютер подбирал нечто подобное.

Прямого указания на зону поступления сигнала не было, однако косвенные признаки указывали на ничем не примечательную часть корабля. Всего лишь один из залов отдыха, да еще и не самый популярный. В момент, когда зазвучал птичий крик, ничего особенного не происходило, и в этом зале звук стал такой же неожиданностью, как и во всех остальных. Вывод тут напрашивался сам собой: сигнал поступил откуда-то извне.

Вот только за пределами станции не было ничего способного на такой сигнал. Звезда умеренно далеко от нас, пара откровенно безжизненных планет в зоне видимости. Нет даже космического мусора, за которым укрылись бы неведомые представители иной цивилизации – в которых я, если честно, не очень-то верю.

Результат можно было счесть ошибкой, но я не ошибаюсь, так что проверка продолжилась. Тогда я и обнаружил, что на поверхности станции прямо над этим залом тоже произошли кое-какие перемены. В момент получения сигнала было изменение температуры, повышение, но настолько недолгое и незначительное, что компьютер просто зафиксировал его, оповещать о проблеме технический отдел не стал.

Да и не было там настоящей проблемы, я бы тоже счел изменение показателей погрешностью, если бы именно из этой зоны не поступил звук… И если бы не все события, последовавшие за этим.

От размышлений о случившемся меня отвлек голос Миры:

– Ты не носишь с собой оружие. Не ожидала такого от того самого Гюрзы.

Пока я размышлял о случившемся, от личных вещей мы оба избавились. Теперь потенциально зараженными объектами занялась печь, а мы с Мирой направились в стерилизационный душ. Название, кстати, сомнительное, ну да ладно, инженеры станций обычно образно не мыслят.

Сосредоточившись на проблеме, я перестал обращать внимание на свою спутницу. Я не сомневался: снаружи Мира испугалась настолько сильно, что хотя бы первое время будет вести себя правильно.

Она и вела, она делала что нужно, но это не мешало ей на меня пялиться.

– Тот Гюрза, которого ты вообразила, уже убил бы тебя, – заметил я.

О том, что оружия у меня хватает, я говорить не собирался. Просто оружие, о котором твой противник способен узнать менее чем за минуту, – лишний вес и ненужный аксессуар. В битве я предпочитаю побеждать, а не впечатлять.

– Тоже верно, – легко согласилась она. – И у тебя нет шрамов… Неужели за эти годы тебя никогда не ранили?

Почему-то в памяти мелькнул случай, когда пришлось воспользоваться криокамерой, причем кухонной, чтобы удержать исполосованные мышцы на кости. Но Миру это, опять же, не касалось.

Правда, она не понимала, что ее это не касается, она продолжала:

– Я видела список тех, кого ты убил… Сами эти «избранные» драться не умели, тут без вариантов, но у них были лучшие телохранители! Неужели тебе от них не досталось?

– Почему я должен рассказывать тебе о технологии удаления шрамов и синтетической коже? – уточнил я.

Разглядывала она меня совершенно без смущения, и в этом она наверняка видела вызов. Мне или себе – тут сказать сложно. Ей хотелось наблюдать, как «тот самый Гюрза» смущается, краснеет, отводит взгляд и вообще показывает, что он тоже человек, а человек уязвим и нежен хотя бы внутри…

Я что, выгляжу так, будто мне шестнадцать?

Я продолжил смотреть только ей в глаза. Как и следовало ожидать, через пару минут она покраснела, отвела взгляд и стала запинаться при разговоре.

– Я знаю, но… Я не подумала… Я бы не догадалась, что тебя смущают шрамы!

Меня смущают особые приметы, по которым полиции меня проще отследить. Но и это я пояснять не стал, просто настроил душ на нужный химический состав, призванный защитить нас от той странной заразы снаружи. Ну и температуру убавил, чтобы кое-кто мысли в порядок привел.

Мира воспользовалась паузой правильно: идиотские вопросы она больше не задавала. Когда с дезинфекцией было покончено, нам пришлось довольствоваться стандартными рабочими комбинезонами, которые выдавались любым членам экипажа на карантине. Не худший вариант, меня устраивает любая одежда, в которой можно двигаться быстро.

Вот теперь моя спутница переключилась на действительно важные темы:

– Так что… Что это было? Оно живое?

Чувствовалось, что воспоминания о кристаллах, разрастающихся по скафандру, до сих пор пугают ее, но не настолько, чтобы лишить здравомыслия. Поэтому на сей раз я решил ответить:

– Не думаю.

– Серьезно? После того, как оно расти начало?

– Не расти, а распространяться.

У нас оказалось слишком мало данных, чтобы делать какие-то выводы. Я не жалею о том, что не взял образец кристалла: трупу сведения не нужны, пока приходилось довольствоваться лишь наблюдением.

Ошибка землян частенько кроется в том, что мы судим все по стандартам своей планеты. Есть живое и есть неживое. Двигается, растет? Следовательно, оно живое. Хотя даже на Земле волна двигается, не будучи живой – потому что находится под воздействием внешних сил.

С кристаллами вполне могла быть та же история. Мире казалось, что они растут на ней, причем бесконтрольно. Но что, если она просто изначально влезла в облако вещества, которое не смогла увидеть, не было человеческое зрение для этого приспособлено? И уже это вещество, вступив во взаимодействие с ее скафандром, начало изменяться, образуя кристаллы.

Тут у меня было два варианта: либо рассказать Мире все, что я знаю, либо полностью ее игнорировать. Краткие ответы ничего толкового не давали ни одному из нас. Чуть посомневавшись, я все-таки предпочел первый вариант. Да, Мира иногда позволяет себе сентиментальные глупости, но я видел и то, как она ведет себя в критических ситуациях. Меня это устраивает.

Мира восприняла мой рассказ относительно спокойно, показательно пугаться и заламывать руки она не стала. Видимо, вспомнила наконец, что она военный инженер, и начала анализировать проблему.

– Оно ведь не могло появиться из ничего, оно откуда-то прилетело, – сказала Мира. – Почему наши датчики его не засекли?

– Потому что мы в Секторе Фобос. То, что в нашем представлении «из ничего», здесь может быть типичным видом материи.

– Тогда что мы имеем? Нечто летело по территории этой системы и случайно врезалось в станцию. Оно было настолько небольшим, что серьезного вреда «Виа Феррате» не нанесло. При этом оно испускало излучение, которое наша система транслировала как звук. Остатки вещества сформировали кристаллы на поверхности станции. Они, похоже, не опасны до того момента, пока к ним не приблизится человек. Так?

– Более-менее, – согласился я. – Кристаллы все равно придется зачистить, такое соседство слишком опасно для нас. Ну и излучение обернулось не только звуковым сигналом.

– Откуда ты знаешь?

– Я проверил, кто находился в зале отдыха прямо под зоной столкновения. Популярностью это место не пользовалось, но и не пустовало. В тот момент в зале находились Анисса Мерлис, Гектор Ка́рлин, Фиона Тамминен и Бенье́ Руи́с. Знакомые имена?

– Они все пропали без вести или мертвы… Подожди, а Ирвин? Тот самый ветеринар, которого якобы убил Рино?

– Его как раз там не было. На момент подачи сигнала он находился на работе, очень далеко от зала отдыха. Но он не демонстрировал никаких изменений поведения, он просто был убит.

– Только ты можешь произнести «просто был убит» так спокойно, – проворчала Мира. – Анисса мертва, это мы уже знаем, и, предположительно, распрощалась перед этим с кукухой… Фиону якобы убил Рино, но я в этом сомневалась с самого начала. Про Гектора и Бенье этих ты что-нибудь знаешь?

– Гектор Карлин тоже пилот, как и Рино. Бенье Руис из психологов. Фиона, вероятнее всего, жива, но мы ее искать не будем.

– А кого будем?

– Бенье.

Я ожидал, что Мира вновь удивится, начнет уточнять, почему именно его. Однако она лишь задумчиво кивнула, соглашаясь со мной. То ли предпочла слепую веру, то ли сама все вычислила. Это несложно: если Фиона действительно жива, с ней уже все ясно, Гектор так же растерян, как и остальные – или, наоборот, навеки свободен от сомнений, стыда и чувства вины.

А вот Бенье – случай куда более обнадеживающий. Человек средних лет, опытный, талантливый в своем деле. Оказавшийся на «Виа Феррате» добровольно, один из фанатиков. В его случае еще можно на что-то надеяться.

То, что на станции организовано целое подразделение опытных психологов, сначала меня настораживало. Теперь я просто держу это в уме. Определенные выводы напрашиваются сами собой, но с ними лучше не спешить.

Так что искали мы теперь Бенье Руиса. Для этого мне снова пришлось подключиться к системе станции через нейрочип. Плохо, конечно, но через стандартный личный компьютер такое не сделаешь.

С нейрочипом я уже свыкся, при некоторых особенностях моей анатомии иначе нельзя. Но в архиве именно чип принял на себя удар током, пришлось менять. Уже сама травма от электрического удара изнутри – штука сомнительная, не рекомендую. Ну а последовавшая за ней вынужденная трепанация черепа с операцией на мозге тоже мне здоровья и сил не добавила.

При таком раскладе мне лучше было не пользоваться чипом некоторое время, и я честно пытался. Но иногда иначе нельзя. Особенно когда вычисляешь угрозу всей станции, от которой зависит и твоя жизнь.

Из всех, кто находился в зале отдыха в момент сигнала, Бенье был мне понятней всего. Он ученый, он должен был заметить, что с ним что-то не так. Как бы я поступил на его месте? Попытался бы решить проблему или хотя бы обозначить ее, но так, чтобы самому не стать объектом исследования.

Поэтому теперь я использовал систему, чтобы проверить, какие лаборатории активно функционируют, в каких случаях это нормально, в каких – вроде как не предполагалось. На мою удачу, Бенье отлично разбирался только в психологии, зачищать цифровой след он не умел.

И все равно он подстраховался. Он направился не в рабочую зону психологов, не туда, где его стали бы искать. Он предпочел проводить исследование в небольшом лазарете возле дальнего ангара. Такие помещения считались запасными, второстепенными, использовались они только при чрезвычайных ситуациях… или в случаях, когда нужно оказаться подальше от любопытных глаз.

Я зачистил сразу два следа – наш с Мирой и Бенье, мне не хотелось, чтобы этой встрече помешали. Конечно же, голова теперь кружилась, и резких движений следовало избегать, но ничего, драться мне и не придется… наверно.

Мира по-прежнему пыталась изобразить ледяное спокойствие, и это к лучшему. Ее неловкие попытки сделать вид, что мы друзья, ни к чему хорошему не привели бы.

Пока мы добирались в нужную часть станции, я успел написать программу для дрона зачистки и направить его к кристаллам. Часть меня сопротивлялась тому, чтобы уничтожить такой ценный образец, но это была малая часть. Все-таки выжить мне хотелось чуть больше, чем удовлетворить научное любопытство. Да и потом… сильно сомневаюсь, что это была аномалия, которая больше не повторится. Но это пока так, догадки.

Когда мы добрались до лазарета, там, в небольшом помещении, все еще горел свет и слышался мерный тихий гул работающих машин. Это давало определенную надежду на то, что Бенье не только выжил, но и нашел способ исцелить себя. Если так, проблема решится даже раньше, чем я предполагал!

Но нет, надежда не оправдалась. Она рухнула в тот миг, когда мы вошли в лазарет – зал был небольшой и легко просматривался с порога. Мира тихо охнула и инстинктивно отступила на шаг, да так и осталась потом за моей спиной. Я мысленно выругался, хотя внешне наверняка выглядел спокойным – годы практики дают о себе знать.

Бенье Руис был жив, но определенно не здоров. И хотя у него еще сохранялся шанс остаться в живых, я сильно сомневался, что он будет за этот шанс держаться.

Он воспользовался операционным столом, расположенным в самом центре лазарета. Бенье настроил стол так, что получилось скорее кресло – широкое и вполне удобное. В нем и разместился теперь психолог. В руках он держал пульт управления компьютерным хирургом и использовал его вполне умело, но с его образованием и опытом это не сложно. По нам Бенье скользнул безразличным взглядом, потом снова уставился на опущенный на уровень его глаз экран.

Ну а там, на экране, отображалась операция, которую психолог проводил сам на себе. К моменту, когда мы с Мирой добрались до лазарета, компьютерный хирург уже срезал кожу, удалил кость и теперь проводил манипуляции на открытом мозге.

Я почувствовал, как Мира прижимается к моей спине, как ее трясет. Зрелище и правда было жуткое, почти потустороннее – человек, вскрывающий сам себя… Но мне доводилось видеть и похуже, да и сам я, полагаю, смотрелся примерно так же, когда менял сожженный чип на новый. Я жестом велел своей спутнице оставаться на месте, а сам направился ближе к Бенье.

– Вы решили не оставаться в живых? – спокойно уточнил я.

Я редко к кому искренне обращаюсь на «вы», но Бенье пока этого заслуживал. Несмотря на все, что с ним происходило, он предпочел не поддаваться страху, а оставаться ученым до конца.

– Не думаю, что у меня был выбор с самого начала, – отозвался он, продолжая операцию.

– Не слишком ли быстро вы сдались?

– Я не сдался. Я сдаюсь прямо сейчас. Посмотрите сами.

Я и правда посмотрел. Не на экран – нужды не было. Я подошел к компьютерному хирургу, не вплотную, конечно, маски у меня не было… Хотя вряд ли стерильность уже имела хоть какое-то значение.

Бенье действительно умирал. Мозг был поражен множественными опухолями, небольшими, однако распространившимися во все зоны. Но самым страшным оказалось даже не это… Многие думают, что я страх вообще не чувствую, таковы плюсы грамотно построенной репутации. Я бы и рад действительно искоренить его в себе окончательно, да пока не получается. Вот и теперь я почувствовал себя так, будто кожи коснулся ледяной ветер, хотя никакого ветра, разумеется, не было.

Одна из опухолей формировалась прямо сейчас, пока я на нее смотрел. Со скоростью, которая была немыслима, необъяснима для человеческого организма. Повинуясь приказу Бенье, компьютерный хирург тут же удалил ее. Это помогло… ненадолго. Вскоре крошечное белесое тело начало появляться ближе к лобной доле.

– Это финал, видите? – печально усмехнулся Бенье. – Вы спокойны… Мы коллеги?

– Можно и так сказать.

– Я предпочту поверить в это. Я рад, что вы пришли. Не думаю, что я успею описать все происходящее, но рассказать вам сумею… Что-то произошло в том зале отдыха несколько дней назад. Полагаю, это было облучение неизвестной природы.

– Так и есть, – подтвердил я.

– Вероятнее всего, я оказался ближе к источнику облучения, потому что у меня симптомы проявились быстрее.

Когда все только произошло, Бенье не догадался, насколько это опасно – да и кто бы на его месте догадался? Я бы точно нет. Он приходил в тот зал, чтобы успокоиться и помедитировать. Он был расслаблен, когда его оглушил птичий крик. Поначалу у него лишь чуть-чуть болела голова, но он предсказуемо списал это на громкий звук в момент медитации.

Увы, проблемы не заставили себя долго ждать. Первые появились уже ночью…

– Это были мысли, – пояснил Бенье. – Тяжелые мысли, страшные… О бренности всего, что мне дорого. О злости и ярости. О желании убить, вполне реальном желании.

– Ночь всегда способствует тяжелым мыслям больше, чем день, – напомнил я.

– Да, и, думаю, другие пострадавшие не обратили на это внимания, если столкнулись с похожими симптомами. Я тоже сначала решил, что это некий приступ меланхолии. Но мысли не оставляли меня в покое, они двигались в совсем уж темную сторону. Мне хотелось умереть. Мне хотелось убивать. Действительно хотелось, искренне!

Судя по тому, что произошло недавно на станции, захотелось этого не одному Бенье. Однако все остальные не обладали его разумом и опытом, они не заметили подвох, просто поддались соблазну. Психолог же уловил тревожные перемены, однако даже он поначалу растерялся, не знал, с чем их связать.

Бенье сам себе ввел успокоительное и снотворное. Он надеялся, что это какой-то одиночный приступ, вызванный переутомлением, решить проблему будет не так уж сложно. Он ведь перед полетом проходил обследование, он точно знал, что здоров!

Однако утро настоящего облегчения не принесло, темные мысли вернулись. К ним добавились и новые симптомы, опять неуловимые для обывателей и понятные опытному медику. Бенье начал прихрамывать, не очевидно, и все же заметно – при том, что никаких проблем с ногами или позвоночником у него не было. Он почувствовал слабость и покалывание в левой руке, позже стала заметна дрожь. Раздражительность и агрессия нарастали.

Что ж, мое первое впечатление об этом человеке оказалось верным. Он мог бы поддаться безумию – так проще. Но Бенье каким-то невообразимым усилием сохранил ясный разум и взял пылающие эмоции под контроль.

Он вспомнил, когда все началось, и попытался найти тех, кто был вместе с ним в зале отдыха. Он выяснил, что эти люди исчезли, и в этом тоже был ответ на некоторые вопросы. Бенье подумывал о том, чтобы обратиться за помощью к коллегам, но в итоге отказался от этой идеи.

– Почему? – напомнила о себе Мира. – Может быть, они сумели бы вас спасти…

– К тому моменту я сильно сомневался, что спасение возможно, – признал он. – Да и потом, я мог сдерживать растущую агрессию, оставаясь в одиночестве. Я понятия не имел, как повел бы себя, если бы рядом оказался кто-то еще. Была и третья причина… Недоверие росло так же быстро, как агрессия. Мне казалось, что они тоже виноваты. Они знали больше, чем сказали мне… Развивающаяся паранойя – это ведь тоже симптом.

Подвох в том, что не такая уж это могла быть и паранойя. Но об этом я предпочел не говорить, Бенье уже все равно, а я все, что нужно, и так учту.

Нельзя сказать, что Бенье просто сдался. Уединившись здесь, в отдаленном лазарете, он долгие часы посвятил самообследованию. Кровь была в порядке, внутренние органы – тоже, анализ не выявил ни посторонних веществ, ни инородных тел в его организме. Проще говоря, происходящее с ним не было ни вирусом, ни инфекцией, ни атакой паразитов.

Вот только менее опасным оно от этого не становилось. Ни один из тревожных симптомов не исчез – и добавились новые, самым ярким из которых стали мучительные судороги. Длились они сначала по минуте, но после приступа, затянувшегося на семнадцать минут и показавшегося Бенье вечностью, он был вынужден признать очевидное.

– И это приводит нас к тому, что происходит теперь, – психолог взглядом указал на изображение собственного мозга.

– Можно было ограничиться сканированием, – тихо сказала Мира.

– Но ведь тогда бы я не смог наблюдать все это! Видите, как они растут? Как сопротивляются лечению?

Мира нервно улыбнулась ему, он улыбнулся в ответ. От него укрылось, как она сжала кулаки, от меня – нет. Она не могла понять, что иногда полное сосредоточение на любимом деле – последнее убежище от страха смерти.

– Вам удалось определить, чем вызван рост? – уточнил я.

– Скоростная генетическая мутация. Необратимая, увы.

Был у меня такой вариант… Я просто надеялся, что он не подтвердится, потому что это делает ситуацию совсем уж паршивой.

Что у нас получается в сухом остатке?

На станцию налетает некий сгусток энергии – назовем это пока так, потому что исходный объект никто не видел. Судя по пятну кристаллов, он изначально был невелик. Он врезается в «Виа Феррату», оставляет на поверхности осадок, излучение же проходит дальше. Оно относительно слабое, потому что не распространяется по станции, полностью угасает на уровне одного лишь зала, да еще и не самого большого. Конечно, чтобы утверждать это уверенно, нужно провести полное обследование людей, находившихся в соседних помещениях. Но пока что никто из них не пропал, да и странностей в их поведении не было, поэтому по умолчанию примем, что они не пострадали.

Зато пострадали те, кто был в том зале. Излучение изменило их, привело их организм в совершенно непригодное для долгой жизни состояние. Мозг начал сам в себе выращивать опухоли, ну а уже эти опухоли влияли на все остальное. Изменения в поведении, неожиданные решения, агрессия или, наоборот, апатия, как у Аниссы Мерлис – это все довольно типичная клиническая картина.

– Так значит, лечения нет? – спросила Мира.

– На нынешнем этапе? Нет, конечно! Вы посмотрите, масса опухолей уже больше массы оставшихся тканей мозга! – невесело, нервно рассмеялся Бенье. Но почти сразу он посерьезнел: – Нет, меня уже не спасти, но в целом, варианты есть. Все зависит от дозы облучения и скорости реакции на него.

– Вы думали о чем-то конкретном? – тут даже я не смог скрыть удивление.

Бенье умирал – и знал об этом давно. А это шок для любого живого существа, при котором даже здоровый разум поддается панике. Что можно придумать в таком состоянии?

Как оказалось, многое.

– Да, – твердо произнес Бенье. – И я считаю, что в первые полчаса, максимум – час после облучения, до того, как мозг начнет формировать первые опухоли, еще можно что-то изменить. Попробовать ввести сочетание «Цереприла», «Аватраны» и, быть может, еще «Рибапина» – или любого аналога… У меня не было времени подумать над дозой, это я оставляю вам, коллега!

Вот такого я от него не ожидал. Я давным-давно привык к смерти – я же монстр, мне положено. Из-за этого я очень редко сожалел о том, что кому-то суждено покинуть этот мир.

Но о его смерти я сожалел. Потому что схема лечения, которую предложил Бенье, – оказавшийся на грани агонии! – была вполне толковой. Пациент получал мозговой стимулятор, сильнейшее успокоительное и препарат для очистки и оздоровления организма. Мозговая деятельность намеренно замедлялась, организму обеспечивалась пауза, чтобы, говоря условно, вернуться к заводским настройкам. Нечто подобное делали в колониях, сталкиваясь с опасными болезнями, способными повлиять на генетический код человека. Да, здесь это вполне применимо…

Но время все равно становится решающим фактором, и в случае Бенье оно безнадежно упущено.

Думаю, Мира тоже понимала это. Но она, при всех своих недостатках, все равно была хорошим человеком, который не умеет спокойно принимать чужую смерть.

– Должно быть что-то еще! – сказала она. – Облучение, может, лазерная операция…

– Перестаньте, – мягко перебил ее Бенье. – Сейчас в моей крови циркулирует целый коктейль препаратов, поэтому я могу общаться с вами спокойно и без боли. Но как только он перестанет действовать, а случится это очень скоро, вернутся судороги, и мое существование станет не только бессмысленным, но и тяжелым.

– Вы готовы умереть? – уточнил я. Мира бросила на меня возмущенный взгляд, который я легко проигнорировал.

– Да, я… Я для этого сюда пришел. Мне хотелось посмотреть, что происходит, но финал мне давно известен. Вот только… Я планировал сделать все сам и ожидал, что это будет проще. А как дошло до дела… Я понимаю, что не выживу, но не могу себя убить, разве это не забавно?

Нет. Это совсем не забавно, но я все равно улыбнулся ему. Я редко улыбаюсь, однако порой появляются люди, которые заслуживают такое одолжение. Улыбка – это не всегда признак симпатии. Иногда это подтверждение того, что все будет сделано как надо.

Бенье это понял, он теперь смотрел на меня с надеждой:

– Вы сможете сделать это для меня?

– Да.

– Это будет… не больно?

– И быстро, – кивнул я.

– Тогда прошу, коллега… окажите честь.

Я смог бы убить его в любом случае, а уж оборвать жизнь человека, который уже в хирургическом кресле да с обнаженным мозгом… Тут большой сложности нет.

Я подошел ближе, стал прямо за спинкой кресла. Я ожидал, что Мира выйдет, не станет смотреть на это, однако она неожиданно приблизилась к Бенье и взяла его за руку. Он перевел взгляд на нее и улыбнулся чуть шире, искренней – Мира его впечатлила.

– Вы очень красивая женщина, как… – начал было он, а закончить уже не сумел.

Я не позволил ему. Долгие прощания – лишний страх, я знал, как покончить со всем за долю секунды. Один удар скальпелем компьютерного хирурга в нужный участок с правильной силой – и все, глаза еще открыты, но уже стекленеют… Бенье умер, глядя на красивую женщину, которая ему искренне понравилась. Это лучше, чем размышлять о финале пути при нарастающих судорогах.

Для Бенье Руиса все закончилось. А для нас… нет, не только началось, но все же нашей жизни предстояло стать намного сложнее.

Сатурио не сомневался, что освобождение Рино де Бернарди станет лишь вопросом времени – и не смог скрыть своего удивления, когда оказалось, что никто пилота выпускать не собирался, равно как и возобновлять полноценное расследование. Смерть лаборантки признали самоубийством, вызванным временным помешательством, и сочли, что этого достаточно. Даже при том, что экипаж любой исследовательской миссии перед полетом проходит тщательную проверку здоровья, в том числе и психического! Получается, несколько недель назад с Аниссой все было в порядке, а уже на борту она в девичьем капризе решила примкнуть к грибам?

Естественно, принимать такое Сатурио не собирался. Он сразу же направился к кабинету отца, игнорируя насмешливые взгляды братьев и сестер.

– Почему он все еще подозреваемый? – Сатурио мог гордиться тем, что голос звучал ровно. Гнев, привычный для кочевников, уже полыхал в полную силу.

– Потому что нет оснований не считать его подозреваемым, – отозвался отец, не отрываясь от просмотра каких-то отчетов на экране компьютеров. – То, что лаборантка покончила с собой, не отменяет того, что Бернарди убил ветеринара и свою начальницу. Это не связанные между собой преступления.

– А то, что исчезли еще три человека? Которые связаны лишь тем, что были в одном зале с Аниссой – и Фионой Тамминен, которую якобы убил Бернарди! При том, что самого Бернарди и близко к этому залу не было!

Этот пилот не был другом Сатурио. Бернарди ему даже не нравился! Однако Сатурио слишком хорошо понимал: проблема, на которую закрыли глаза, не исчезнет сама собой. Она разрастется, и невозможно предсказать, как она проявит себя в следующий раз.

Отто Барретт наверняка понимал это, он и сам много лет работал в полиции. Но поступать правильно отец почему-то не спешил.

– Разве я ограничиваю тебя в действиях? – поинтересовался он. – Нет, и я даже не даю тебе новые задания. Ты свободен, разбирайся.

– Да, но… Я все равно не смогу сделать один столько, сколько сделали бы мы все вместе!

– Может быть, но спешки нет, и иногда вред от какого-нибудь решения перевешивает пользу, не забывай об этом.

– Что ты имеешь в виду? – растерялся Сатурио.

– Вспомни, какие настроения распространялись по станции, когда стало известно об убийстве, а подозреваемых еще не было. Мы заперты в изолированной посудине очень далеко от дома. Так далеко, что дома для нас пока не существует. Теперь представь, что будет, если здесь начнется паника – с учетом того, что большую часть команды составляют заключенные.

– И что? Мы дадим им подсадного подозреваемого при том, что настоящий может напасть в любой момент?

– Еще раз: невиновность Бернарди не доказана, – жестко повторил Отто. – Но даже если убийца не он, тот, кто сделал это с ветеринаром, не может считаться абсолютной угрозой для всех. Он убил человека в момент уязвимости, указаний на особую физическую силу или оружие массового поражения нет. Он менее опасен, чем паника. Так что ищи его, если угодно, но не вмешивайся в мои дела.

Забавно даже… Его братья и сестры уже сорвались бы, позволили себе хоть какое-то проявление гнева. Не напали бы на отца, нет, они слишком любят его для этого. Но скрыть природу кочевников не так-то просто!

А вот Сатурио это удавалось, он и теперь вел себя как человек. Однако отец вместо того, чтобы гордиться этим, почему-то воспринимал смирение как признак слабости. Или Сатурио так казалось…

Сходить с выбранного пути кочевник все равно не собирался. Он не стал приглашать никого из братьев в напарники, но взял из полицейского хранилища АЗУ – робота, похожего на крупного металлического пса. Такие машины разрабатывались специально для помощи в расследованиях и обладали минимальным набором необходимого оборудования.

Проводить повторный допрос Бернарди Сатурио не планировал, это было бессмысленно, пилот действительно ничего не знал. Дело Аниссы Мерлис тоже оказалось тупиком: медики уже подтвердили, что она покончила с собой, да и на ее прощальном видео не было ни намека на посторонних.

Так ведь оставались еще трое пропавших! Пилот Гектор Карлин. Психолог Бенье Руис. Заместитель начальника технического отдела в подразделении пилотов Фиона Тамминен, якобы убитая Бернарди. Все трое отключили личные датчики, обнаружить их компьютер не мог.

После недолгих размышлений Сатурио решил сосредоточиться на Фионе и Гекторе. С психологом все непонятно, он может быть где угодно, но вряд ли он опасен: в личном деле сказано, что физическая подготовка у него ничтожная, такой можно пренебречь. А вот Фиона и Гектор – военные, да и потом, оба они связаны с Бернарди.

Именно за эту связь и собирался держаться Сатурио. Он в компании АЗУ направился к ангару, в котором ждали своего часа истребители. Кочевник работал на многих станциях и знал, что пилоты порой отличаются необъяснимой любовью к машинам. И если у Гектора возникли проблемы, если он был ранен или совершил преступление, где бы он укрылся? В комнате, которую назначило ему руководство и которая для него ничего не значила? Или в боевой машине, которую он мог воспринимать чуть ли не как друга?

Догадка была слабая, Сатурио такие не любил, он предпочитал работать с более убедительными уликами. Но первое подтверждение того, что интуиция его не подвела, кочевник получил, едва переступив порог ангара.

В воздухе пахло кровью и, совсем немного, тлением. Запахи были слабыми, фильтры работали отлично, и человек вряд ли заметил бы что-то. Но Сатурио человеком не был, и он, в отличие от многих представителей своего вида, не заблуждался на этот счет. Он сделал глубокий вдох и убедился, что не ошибся.

– Полиция! – громко произнес он. – Любой, кто здесь находится, должен немедленно выйти на центральную площадку ангара, это приказ!

Никакой реакции не последовало, но Сатурио на нее и не надеялся, ему просто нужно было соблюсти протокол. Он уверенно направился к истребителю, закрепленному за Гектором. В ангаре не было ни звука, ни движения, зато запах крови усиливался. Вывод тут напрашивался сам собой, и, заглядывая в салон истребителя, Сатурио не сомневался, что тело там. Ему было лишь любопытно, как и от чьей руки умер пилот.

Но с этой интригой пришлось повременить, потому что трупа в истребителе не было.

– Какого… – нахмурился кочевник, разглядывая безупречно чистый салон.

В истребителе не оказалось не то что Гектора Карлина, живого или мертвого, здесь даже АЗУ не обнаружил ни единой капли крови. Да и запах, в какой-то миг усилившийся, в салоне, до этого остававшемся герметично закрытым, ослабевал.

– Ты не здесь, – задумчиво произнес Сатурио. – А где ты? АЗУ, анализ всего помещения на биоматериалы, ускоренный режим!

В принципе, кочевник мог отыскать источник крови и сам – по запаху, как дикий зверь. Но Сатурио не любил использовать эти способности без острой необходимости, они замедляли мышление. Поэтому он предпочел положиться на оборудование, да и поиск был недолгим: очень скоро «пес» прочертил ему маршрут к другому истребителю. А еще предупредил, что форм жизни в ангаре не обнаружено, только остаточные биоматериалы на ранней стадии разложения.

Все-таки труп… Да еще и в истребителе, на котором летал Рино де Бернарди. Сатурио не стал гадать, что к чему, он просто направился к машине, чтобы определить, в каком состоянии тело.

Состояние было паршивым – при самом мягком подходе. Труп Гектора обнаружился в пассажирском кресле истребителя, и вряд ли пилот пришел туда сам. Над телом поиздевались не меньше, чем над останками Ирвина: живот вскрыт, внутренности извлечены, растянуты в пространстве… Сатурио понадобилась вся сила воли, чтобы подавить животные инстинкты.

Нельзя сейчас поддаваться гневу или страху. Происходит нечто странное, то, с чем зверь не справится, шанс есть только у человека! Потому что для зверя смерть есть смерть, зато человек видит, что Гектор погиб вовсе не из-за самых страшных ран, уродовавших теперь его тело.

Когда кто-то взялся потрошить его, пилот уже был мертв, на это указывала рана на месте его правого глаза. Судя по тому, что наблюдал Сатурио, Гектора убили с большого расстояния, он вряд ли успел догадаться, что его ждет, о сопротивлении и речи не шло.

Ну а потом уже его труп приволокли в истребитель и довели до состояния, мгновенно вызывающего ассоциации с убийством Ирвина Фратника. Кто-то явно хотел подчеркнуть, что за этим стоит Рино… Причем время смерти Гектора, предварительно определенное АЗУ, указывало, что его убили до ареста Бернарди.

Похоже, кто-то хотел подставить Рино сначала так. Но в ангар никто не пришел, не было необходимости. Когда это стало очевидным, Бернарди обвинили в убийстве Фионы… не выставляя на всеобщее обозрение труп самой Фионы. Которая тоже была в списке загадочно исчезнувших членов экипажа.

– АЗУ, личное дело Фионы Тамминен, – скомандовал Сатурио.

– В активном доступе, – отозвался «пес».

– Навыки снайпера?

– Подтверждены. Базовый курс в академии. Курсы повышения квалификации в военном лагере «Антра́л» в две тысячи двести восемьдесят пятом году.

Картинка наконец начинала складываться. Похоже, все сводилось к Фионе Тамминен. Могла ли она убить ветеринара? Легко – тут разве что младенец не справился бы! Могла ли убить военного пилота? Могла – если вызвала своего подчиненного на встречу и выстрелила издалека. Могла ли подставить Бернарди? Да легко, он сам сказал, что оказался в той комнате как раз из-за ее вызова!

Мотив был Сатурио совершенно не ясен… и не волновал его. Кочевнику важно было другое: пока Фиона делала все, чтобы навредить Бернарди. Она хотела, чтобы он оказался за решеткой… Но это ли конечная цель? Достаточно ли ей суда – на котором Рино вполне могут оправдать?

Или все это с самого начала задумывалось для того, чтобы сделать пилота, сильного и способного себя защитить при других обстоятельствах, уязвимым?

Она придет за ним, Сатурио даже не сомневался в этом. Он не понимал, на что рассчитывает эта психопатка – с учетом того, что Рино пока в секторе полиции! Однако рисковать кочевник не хотел, он тут же отправил вызов своим братьям и сестрам, чтобы предупредить их об угрозе…

Но на его вызов так никто и не ответил.

В первое время Рино еще пытался объяснить, что его подставили, он ни в чем не виноват на самом деле. Но никто не собирался его слушать, и ему пришлось отступить. Да и что он мог? Он чертовски плохо помнил то, что произошло в комнате, и объяснить сумел далеко не все. Когда он анализировал ситуацию, он неизбежно утыкался в вывод, что Фиона намеренно его подставила.

Но ведь это невозможно! Во-первых, зачем ей это? Рино никогда не делал ей ничего плохого, мстить ей не за что. Во-вторых, он еще при первой встрече заметил, что она труслива. Она не боялась именно его – она боялась всего мира. А для того, чтобы вот так нагло его подставить, требовалась смелость, пусть даже тупая.

Так что с восстановлением справедливости дела пока обстояли туго хотя бы потому, что самому Рино не хватало всех элементов мозаики, и картина не складывалась. Когда это стало очевидным, пилоту захотелось попросту сбежать, вырваться из камеры силой, самостоятельно найти улики, доказывающие его невиновность…

От этой идеи тоже пришлось отказаться. Если бы его охраняли люди, он бы еще попытался. Но его охраняли кочевники, и это все меняло.

Рино уже и не помнил толком, когда он о них услышал. Кажется, это было в какой-то передаче много лет назад… Он тогда решил, что это розыгрыш или рекламная кампания, призванная привлечь внимание к проблемам генной инженерии. Первый раз, что ли? Однако новость выдержала проверку временем, информация о кочевниках подтвердилась, просто изменилось ее восприятие – и отношение к самим кочевникам.

О том, что длительное пребывание на космических станциях не лучшим образом влияет на здоровье людей, было известно уже давно. Дети Земли просто не были созданы для такого, за каждый отвоеванный световой год они жертвовали мышцами, костями, внутренними органами… годами жизни жертвовали.

Отчасти эту проблему удалось решить усовершенствованием космических станций и изобретением новых форматов путешествия. Однако сразу несколько компаний выступили с заявлением, что дешевле менять не оборудование, а человека. Они приступили к разработке препаратов, призванных облегчить пребывание в космосе.

Но одна корпорация пошла еще дальше. Она устроила глобальный эксперимент на детях тех людей, которые проводили в космосе большую часть жизни. Считалось, что на ранних этапах жизни мутация безопасна, а уж если удастся провести ее на этапе внутриутробного развития – вообще замечательно!

Так и появились первые кочевники. Эксперимент признали успешным: испытания показали, что генетически измененные дети отлично чувствуют себя в условиях искусственной атмосферы и гравитации. Они были намного здоровее, быстрее и выносливее сверстников. Их гордо нарекли новым видом людей – более совершенным, следующей ступенью эволюции! Правда, уже тогда звучали осторожные голоса, призывающие не спешить с выводами, вспомнить о том, что при такой серьезной мутации нужны многолетние исследования. Но отдел маркетинга корпорации постарался на славу: кочевников сделали модной темой, и любую критику быстренько объявляли неэтичной. Что может пойти не так, вот же эти дети, они совершенны!

Но, конечно же, проблемы все-таки начались, просто на сей раз они не спешили, они выжидали, как опытный хищник, чтобы нанести сокрушительный удар. На этапе полового созревания мутация, считавшаяся стабилизированной, неожиданно делала новый виток.

Внешность кочевников серьезно менялась. Они полностью теряли любой волосяной покров, их кожа приобретала оттенки, которых у людей быть не может – от пепельного до платинового. Глаза лишались зрачка и радужки, их полностью заволакивала красная пелена. На зрение это не влияло, однако выглядело жутко. На руках формировались когти, которые кочевники могли втягивать, у некоторых зубы заострялись до клыков, хотя эта черта не стала всеобщей. Однако новый образ все равно слишком сильно отличался от человеческого, и обратить это так никто и не смог.

Впрочем, были и перемены к лучшему. Кочевники становились даже сильнее, чем раньше, они демонстрировали недоступную людям скорость и ловкость, они отличались великолепным здоровьем. Они при необходимости отращивали новые зубы и даже элементы костей. Кто-то звал это совершенством… В основном все те же маркетологи.

Если бы перемены ограничились этим, продолжение программы создания кочевников еще можно было бы отстоять. Но время оказалось безжалостно: оно один за другим вскрывало новые секреты.

У кочевников начались проблемы с психикой. Психологи, нанятые корпорацией, еще какое-то время пытались доказать, что это единичные случаи, индивидуальная реакция… Потом они вынуждены были сдаться. Ситуация стала удручающе очевидной: с повышенной агрессией сталкивались все кочевники без исключения, разница заключалась лишь в том, готовы они были ее контролировать или нет.

Эксперимент не свернули даже тогда, корпорация лишь подкорректировала образовательную программу для кочевников, дополнив ее сеансами медитации и успокоительных техник. Чуть позже добавились боевые искусства, призванные позволить кочевникам выражать свою ярость цивилизованно.

Казалось, что гроза миновала – но нет. Когда после выпускных экзаменов первое поколение кочевников впервые за свою жизнь отправилось на Землю, где специально для них организовали торжественную церемонию, обнаружился еще один неприятный сюрприз, окончательно похоронивший эту программу.

Кочевники были не способны жить на Земле – или на любой другой планете. Естественная атмосфера наносила серьезный вред их легким, они вмиг теряли свою знаменитую силу, их мучила постоянная боль. Позже было установлено, что в условиях естественной атмосферы кочевники способны прожить не дольше двенадцати часов – и изменить это никак нельзя, ни лекарствами, ни защитными костюмами.

У детей, прошедших мутацию, по сути, отняли полноценную жизнь, навсегда приговорив их к обитанию только на станциях или крупных кораблях. Когда это стало неопровержимым, скандал получился грандиозным. Программу по созданию кочевников быстренько свернули, корпорация, организовавшая ее, разорилась на судах.

Но ведь кочевники от этого никуда не исчезли! Они были – несколько сотен, если не тысяч. Измененные, однако все равно живые, застрявшие на странном, до них не существовавшем пограничье человеческой расы. Если бы создание новых мутантов продолжилось, они стали бы полноценным видом. А теперь что? Они были уродцами, да еще и агрессивными – так их видела значительная часть общественности.

Это привело к печальным последствиям. Некоторые кочевники не выдержали давления и покончили с собой. Другие сорвались, не справились с агрессией, закончили свой путь в камере пожизненного заключения – или в могиле. Кому-то из кочевников везло больше, о них заботились федеральные программы, обеспечивавшие их жильем и работой.

Ну и были такие, как семья Барретт.

Рино никогда не интересовался подробностями этой истории, но кое-что слышал даже он. Отто Барретт работал на боевых курсах, созданных специально для кочевников. Вроде как кто-то из его родни принял участие в эксперименте – то ли племянник, то ли младший брат… В любом случае, Отто выступал резко против этого, однако в итоге стал единственным членом семьи, не бросившим мутанта. Барретт и его жена Амина усыновили столько кочевников, сколько было позволено законом. Они завершили образование и воспитание своих детей и стали работать на станциях как полноценная боевая группа. Причем Отто и Амина, оставшиеся людьми, больше не возвращались на Землю из солидарности со своими воспитанниками.

И вот именно эта семейка стала полицией «Виа Ферраты». Рино изначально не слишком нравился такой подход: разве это не прямой путь к коррупции? Или не считается? Хотя настоящего гнева Рино не чувствовал, он редко тратил силы на трудности, которые не касались непосредственно его. А как это могло его коснуться? Свои проблемы он решал сам и помощи у полиции просить не планировал. О том, что однажды он окажется за решеткой, и речи идти не могло, он же Рино де Бернарди, его половина федерации обожает!

Но сейчас это было не важно. Он валялся на жесткой койке по одну сторону энергетической решетки. По другую то и дело проходили кочевники, бросавшие на него звериные взгляды. И что будет дальше – Рино пока не представлял.

Утешало лишь то, что кочевники все это время не проявляли к нему особого интереса. Когда он пытался доказать свою невиновность, они еще порыкивали на него. Но когда он смирился с заточением, они будто забыли о нем. Их раздражал даже не Рино, а то, что им теперь приходилось дежурить в тюрьме. Они развлекались, как могли: то поединки устраивали, то по потолку ползали. Глядя на их развлечения, Рино и не желал познакомиться с ними поближе.

При этом ничего похожего на страх он не испытывал. Злость – да, обиду – да, чувство несправедливости – тоже да. А страх… Нет, ни разу. Рино не забывал: тот, кто его подставил, все еще на свободе, и со станции он никуда не денется. Просто пилоту казалось, что уж сюда-то настоящий преступник не доберется, потому что это территория кочевников, кто способен противостоять им?

Однако один вариант все же нашелся.

Со стороны коридора послышался странный шум, вроде как не несущий угрозы, но мгновенно заставивший кочевников насторожиться. Их реакцию несложно было угадать – они ничего не скрывали. Сначала замерли, потом напряглись, резко развернувшись в сторону двери, и в этот миг охотничьих псов они напоминали куда больше, чем людей.

Рино это не понравилось. Он поднялся с койки и подошел к решетке, близко, но не вплотную, получить разряд тока ему не хотелось.

– Эй! – позвал он. – Что происходит?

Сегодня в тюрьме дежурили двое кочевников, мужчина и женщина. Их имен он не помнил, да и не спрашивал, ему было не интересно. Кочевники с ним тоже не общались, но если изначально это было не нужно Рино, то теперь начинало напрягать.

Они его снова проигнорировали. Рино пытался понять, что вообще может произойти – на станции, где нет посторонних, с кочевниками, которые представляют тут самую влиятельную силу… Все в порядке, все под контролем, это какая-то ошибка…

Однако ошибки не было. На кочевников напали сразу же, как только открылась дверь. Рино следовало догадаться, кто это будет – вариант ведь был всего один с самого начала.

Роботы. Кто-то активировал хранившихся на складе боевых дронов, причем не АЗУ, которые были кочевникам прекрасно знакомы и не так уж опасны. Нет, кто-то добрался до «Эдоксов» – роботов военного назначения. Это были великолепные машины, элитные, способные и на ближний, и на дальний бой. Рино в этом не сомневался, потому что очень часто «Эдоксов» устанавливали на истребители, он с ними не раз работал.

Но ведь все на станции понимали угрозу, исходящую от такого оружия! «Эдоксы» хранились на отдельном складе с дополнительной системой защиты. Код-пароль был только у офицеров, а они не стали бы использовать оружие без причины. Но кому это доказывать, если роботы уже здесь, вливаются в дверь сияющим металлическим потоком?

Если бы Рино охраняли обычные люди, от них за пару секунд остались бы лишь кровавые ошметки. Но кочевники сориентировались мгновенно, они укрылись за металлической плитой, обычно служившей регистрационной стойкой, они сразу же начали стрелять в ответ и даже активировали парочку АЗУ, дежуривших в тюрьме. Барретты продемонстрировали миру, что Отто гордился своими воспитанниками не зря.

Однако для Рино во всей этой ситуации таился грандиозный подвох: кочевники даже не думали защищать его. Их цель была проста: спасти собственные шкуры, они укрылись дальше по коридору и в сторону заключенного не смотрели.

А он остался один, без защиты, без укрытия – энергетическая решетка выстрелы не останавливала. Рино был жив лишь потому, что «Эдоксы» не обращали на него внимания. Но вынужденная беспомощность бесила его, он пытался придумать, что вообще можно сделать в такой ситуации – и не мог.

Дальше стало только хуже. Когда кочевники были загнаны в дальнюю часть коридора и временно нейтрализованы, энергетическая решетка, сдерживавшая Рино, исчезла. Выбежать на свободу он не успел: в его камеру тут же скользнуло несколько роботов, похожих на гигантских металлических насекомых. О намерениях «Эдоксов» гадать не приходилось: на пилота сразу наставили несколько пушек, и он был вынужден замереть с поднятыми руками.

Казалось, что роботы за всем и стоят, началось то самое восстание машин, которое в древности было популярной темой страшилок. Но Рино прекрасно знал, что это не так, просто у оператора «Эдоксов» не было нужды рисковать собой, достаточно задать программу – и дожидаться ее выполнения.

И вот теперь программа определенно подошла к финальному этапу. Кочевники не были ни убиты, ни схвачены, но это и не требовалось, роботам достаточно было сдерживать их. Следовательно, целью были не Барретты, они оказались лишь помехой. Рино убедился в этом, когда со стороны коридора наконец появился живой человек.

Это была Фиона Тамминен – хотя Рино узнал ее не сразу. Пожалуй, по боевой форме больше, чем по внешности, потому что внешность слишком сильно изменилась. Женщина, медленно ковылявшая к камере, напоминала прабабку той, кого знал Рино. За недолгое время, что прошло с их последнего разговора, Фиона сильно похудела – до опасного предела, того, при котором кожа туго обтягивает кости. Волосы заметно поредели, на голове зияли кровавые раны на тех местах, откуда Фиона нервно вырывала целые пряди. А в том, что она сотворила это сама, и сомневаться не приходилось: она проделала такое прямо тут, на пороге камеры, и небрежно отбросила слипшуюся прядь в сторону.

Взгляд у Фионы был воспаленный и совершенно шальной. Она никогда не отличалась хладнокровием, которое не помешало бы офицеру ее уровня. Но теперь она дошла до состояния, которое и для гражданских было редкостью. Веко возле левого глаза странно обвисло, глаз двигался плохо, да и вся левая половина лица смотрелась застывшей. Зато правая половина, словно чтобы поиздеваться, постоянно корчила рожи, и этот контраст во внешности одного и того же человека смотрелся почти демоническим.

Рино не знал, как на такое реагировать, как это вообще понимать. Он был пилотом, он не боялся лететь туда, где горизонта не было и быть не могло, он готов был столкнуться с аномалией – но в космосе! Он не должен был разбираться с психами… особенно теми, кто вполне тянул на определение «чудовище».

Поэтому, когда Фиона вошла в его камеру, он не стал продумывать какую-то сложную стратегию общения с ней, он прямо спросил:

– Что происходит?

– Я п-пришла т-тебя… уби-ить… – ответила она и улыбнулась – половиной прежней улыбки.

Ее речь звучала странно: Фиона то заикалась, то растягивала гласные, то делала ненужные паузы, словно отдыхая и набираясь сил. Раньше ничего подобного с ней не происходило, и Рино предположил бы, что она под воздействием наркотиков или чего-то подобного. Но тогда она не смогла бы так идеально контролировать «Эдоксов», а с этим у нее проблем не было!

– Убить меня? За что?

– Т-ты оскорби-ил меня… Отказал м-мне… Из-за тебя-я пришлось убить… Уб-бить… Двух? Да, д-двух… Как ин-наче?

– Я не хотел тебя оскорбить – и когда я тебе отказал? Я же выполнял твои приказы!

– От-тказал… – упрямо повторила она.

Идиотом Рино не был, он прекрасно понимал, о чем речь. Он просто поверить не мог, что это привело к чему-то подобному! Во-первых, в его представлении он отказал Фионе предельно вежливо. Во-вторых, она даже не имела права просить! Она первой нарушила правила, когда намекнула на неуставные отношения. Рино попытался сделать все, чтобы не обидеть ее, и даже это было одолжением с его стороны.

Он не первый раз сталкивался с таким, он привык к тому, что нравится женщинам. В разговоре с Фионой не было ничего особенного, как он должен был догадаться, что она с катушек слетит?

Хотя нет, отказ как таковой вряд ли стал основной причиной случившегося. Рино прекрасно видел: его начальница больна. Перед ним стояла не та Фиона, к которой он привык, и вся эта история с отказом стала лишь предлогом, последней опорой для ее воспаленного разума.

Рино не хотелось все это терпеть, куда проще было напасть на Фиону, скрутить ее, закончить этот фарс честным поединком! Но ни о какой честности тут и речи быть не могло. Фиона и в лучшие времена не смогла бы победить Рино, в этом он даже не сомневался. Однако сейчас ее постоянно прикрывали «Эдоксы», у них проблем с реакцией не было.

Рино пришлось предпочесть то, на что он никогда раньше не делал ставку: говорить. Вот только новые откровения Фионы, пусть и продлевавшие ему жизнь, спокойствия точно не добавляли.

Она действительно убила двух человек. Рино понятия не имел, что с ней случилось, почему она так зациклилась на нем. Однако Фиона почему-то поверила, что он смертельно ее оскорбил и месть ему – последняя цель ее жизни. Он пытался осторожно выяснить, как она вообще пришла к такому выводу, но это оказалось бесполезно, Фиона сейчас далеко не каждый вопрос могла воспринять.

Вскоре после того разговора с Рино она почувствовала, что должна наказать и его, и весь род мужской. Повинуясь новой логике, теперь полностью ею завладевшей, Фиона направилась в бордель, полный андроидов. Ей почему-то казалось, что клиенты этого заведения предают таких же одиноких, нуждающихся во внимании женщин, как она. Этот тезис, по меньшей мере спорный, Фиона ни разу не поставила под сомнение. Судя по всему, реальность теперь представала перед ней сияющим тоннелем, по которому нужно идти, не оглядываясь по сторонам.

Как ни странно, при всем своем безумии, навыки и знания Фиона сохранила. Это делало ее еще опасней. Она сумела перенастроить систему безопасности борделя и убила первого, до кого добралась. Она даже не знала, как его зовут, кто он такой, это было и не важно. Она смотрела на искаженное ужасом лицо своей жертвы – и представляла на его месте Рино, до которого дотянуться не могла.

Она убила мужчину, уничтожила робота, обслуживавшего его, и ушла. Ей почему-то казалось, что в преступлении обязательно обвинят Рино. Почему? Ну, она ведь думала о нем в момент убийства! Разве этого недостаточно?

Слушая ее рассуждения, абсолютно бредовые и при этом абсолютно спокойные, Рино пытался понять, чем она больна. Вариантов не было. За годы службы пилот не сталкивался ни с чем подобным.

Когда до Фионы дошло, что полиция оказалась настолько тупой, что не связала убийство в борделе с пилотом, она решила действовать проще, подбросить улики, которые даже эти идиоты-кочевники не могли упустить. Дело оставалось за малым: выбрать новую жертву.

Жертва нашла ее сама, в этот период с Фионой связался Гектор Карлин. Он нес какой-то бред про то, что плохо себя чувствует, с ним происходит нечто странное, начальница должна отстранить его от работы и направить на полное медицинское обследование… Фиона толком не слушала его, проблемы смертника были ей неинтересны. Она назначила ему встречу в ангаре, убедила сомневающегося Гектора, что это действительно необходимо, на месте она все объяснит.

Он пришел в ангар, но так и не увидел Фиону – стреляла она всегда неплохо. Она затащила его труп в истребитель Рино, изувечила и стала ждать. Но полиция опять ее подвела! Судя по тому, что слышал Рино, она попросту не вызвала никого на место преступления, а у кочевников не было ни единой причины осматривать ангар. Однако угасающий разум Фионы до этого вывода так и не дошел.

Вот тогда она решила выставить жертвой саму себя. Она выманила Рино на встречу, оглушила, полила своей кровью. Кочевники наконец-то сделали хоть что-то полезное, они взяли пилота под стражу, бросили за решетку и… всё. На этом всё.

Фиона ожидала, что над ним тут же устроят показательный суд – с показательной же казнью. Однако Рино просто торчал в камере и чувствовал себя весьма неплохо. Он так и не был наказан за оскорбление, которое нанес Фионе, и за тех двоих, которых пришлось из-за него убить.

Фиона больше не доверяла кочевникам. Она убедилась: если хочешь сделать что-то хорошо, делай это сам, тут люди правду говорят. Она использовала приоритетный доступ офицера, чтобы добраться до военного склада. Оттуда она взяла не только «Эдоксов», но и бомбу, которой планировала наказать «подружку Рино».

– Какую еще подружку? – растерялся он.

– Ту, которой т-ты решил… З-заменить меня-я…

Он попытался выяснить, о ком идет речь, и не смог. Но судя по тому, что ни о каких взрывах Рино не слышал ни до ареста, ни после, диверсия Фионы сорвалась.

Слушая ее откровения, он продумывал план побега, однако плана до сих пор не было. Да и не могло быть – «Эдоксы» сдерживали лучше, чем любая решетка. Помочь Рино могли бы кочевники, однако Фиона в своем безумии выстроила удручающе грамотную стратегию, роботы не давали полицейским сделать спокойный вдох. И судя по тому, что сюда до сих пор не добрались другие кочевники, в коридоре тоже осталось прикрытие.

После всей болтовни Фионы Рино ожидал от нее какого-то торжественного финала, объявления приговора… Разве не так поступают психи? Но нет, Фиона жила в своем мире – по своим правилам.

Она просто указала на него рукой, на которой сейчас красовалась металлическая перчатка, контролирующая роботов. В этот же миг «Эдокс», повинуясь немому приказу, выстрелил. Он выпустил малый энергетический заряд, недостаточный для мгновенного убийства, но пилоту и этого хватило. Сначала Рино повалился на пол, а потом только почувствовал боль – пронзительную, обжигающую. Она накрыла единой волной, и он даже не понял сначала, где источник, а потом только разглядел чудовищный ожог на бедре, чуть выше колена.

Хотелось закричать, а он сдержался. Только такое сопротивление он и мог себе позволить.

– Не волнуйся, ты сразу не ум-мрешь, – снисходительно пояснила Фиона. – П-после всего, что было-о-о… какая ж быстрая смерть! Ты сполна заплатишь з-за… что случилось со мной и т-теми бедными мальчиками!

Рино сильно сомневался, что она сама долго проживет после этого. Из обеих ноздрей Фионы скользнули ручейки крови, но крови очень странной: рыжевато-красной, полупрозрачной, как будто слишком жидкой… Может, это и не кровь была? А что тогда?

Хотя какая разница? То, что Фиона умирала, не могло его спасти, Рино понимал это. Но уж подыхать перед этой психопаткой на коленях, как собака, он точно не собирался! Сжав зубы, Рино подполз ближе к стене и, опираясь на нее, поднялся. Боль хлестала волнами, пилот и сам не смог бы объяснить, как ее подавляет… и ради чего?

Фиона, окровавленная, странно, конвульсивно дергающаяся, наблюдала за ним со сдержанным любопытством. Когда он сумел подняться, она не восхитилась. Она направила к нему руку в перчатке, издевательски медленно, чтобы он успел осознать грядущую боль, а подготовиться все равно не смог.

Вот только за эту демонстративность ей пришлось заплатить. Нож, изогнутый, вращающийся в полете, со свистом рассек пространство. Лезвие вошло глубоко в стену, да так там и застряло, а рука Фионы, отрубленная на уровне тонкого запястья, вместе с перчаткой свалилась на пол.

Фиона отреагировала не сразу. Она поднесла культю к глазам, несколько секунд смотрела на пульсирующий поток крови и лишь после этого закричала. Рино не стал разбираться, что произошло и кто ему помог. Он видел, что «Эдоксы» по-прежнему активны, и неизвестно, какая программа задана им по умолчанию.

Так что сделать пилот мог сейчас только одно – или чтобы умереть достойно, или чтобы спастись, как повезет. Он оттолкнулся от стены и всем весом налетел на кричащую женщину. Фиона не выдержала, они вдвоем упали на пол, покатились по металлу, покрытому кровавыми разводами. «Эдоксы» навели на них ружья, но стрелять не стали, система подсказывала им, что от выстрелов погибнет не только заданная жертва.

Фиона, несмотря на ранение и очевидную слабость, сопротивлялась яростно. Казалось, что безумие освободило ее от ощущения боли. Она пыталась выцарапать Рино глаза ногтями на уцелевшей руке, она кусалась, как дикое животное, она даже била кровоточащим обрубком руки. Сама для себя она потеряла значение, был только он – человек, которого она должна уничтожить.

И все равно Рино оказался сильнее. Он боль как раз чувствовал, ожог явно получился глубокий, паскудный, до кости. Но выброс адреналина пока спасал, оставляя за Рино свободу движений. Если бы пилот хотел убить свою противницу, он бы давно сделал это, шанс появлялся не раз.

А он так не мог. Даже зная, что она натворила, даже при том, что она не отказалась от стремления убить его. Рино ни на миг не забывал: Фиона больна, с ней что-то случилось, и, возможно, еще получится это исправить! Поэтому он надеялся сдержать ее, успокоить, а это было намного сложнее убийства.

Он отдал все силы, но у него все равно ничего не получилось. Рино никаких ошибок не допускал, просто женщина, еще секунду назад отчаянно сопротивлявшаяся, вдруг глухо захрипела, откинулась назад. Ее глаза закатились, и хотя дрожащие веки остались открыты, Рино видел лишь белки. Ее тело скручивали судороги, такие жуткие, что они сбросили с Фионы противника быстрее любых ударов. Изо рта пошла розоватая пена, кровотечение из носа усилилось. Это была агония – к которой Рино не имел никакого отношения, он для этого ничего не сделал!

Это определенно была болезнь… Возможно, передавшаяся ему. Фиона успела исцарапать его, ее кровь попала в его раны. Теперь уже мгновенная смерть казалась не худшим вариантом, Рино не хотел проходить через такое же безумие!

Ему и не пришлось бы. Программа по умолчанию у роботов все-таки была, на него снова оказались направлены все орудия. Рино прикрыл глаза и сделал глубокий вдох, чтобы подавить страх. Только такая форма победы и была ему доступна: спокойная смерть без истерики и стенаний, не показуха перед кем-то, а последнее одолжение себе самому.

Однако роботы так и не выстрелили. Рино услышал специфический гул, с которым «Эдоксы», выпустившие оружие, отключаются, возвращаясь к форме по умолчанию, предназначенной только для перемещения. Он сам себе не поверил, открыл глаза – и убедился, что ему не чудится.

Рядом с ним замерли теперь уже безобидные на вид роботы, очевидно мертвое тело Фионы, ее отрубленная рука, теперь лишенная перчатки управления – и Мира Волкатия, эту перчатку надевшая.

Чуть поодаль от нее Сатурио Барретт вытаскивал из стены свой нож. Дальше по коридору другие кочевники раздраженно пинали отключившихся роботов. Мира мягко улыбалась, она подала Рино руку и сказала то, что нужно было сказать, хотя все это и так понимали:

– Всё закончилось…

Елена Согард осознавала, что такая миссия простой не будет. Но она надеялась, что хотя бы первые месяцы путешествия пройдут спокойно, а самым большим событием станет установка маяков. Так нет же! Они уже сбились с пути, станция залита кровью, по коридорам шляется серийный убийца, а технический отдел лишился одного из руководителей.

Да еще и болезнь… Нет, болезнь – в первую очередь.

– Ситуация с опухолями подтвердилась? – уточнила Елена.

Все новые сложности командир станции воспринимала просто как обстоятельства. Если бы жизнь Елены была прежней, она бы, может, испугалась хотя бы немного… Но если бы ее жизнь была прежней, она бы и не согласилась на эту миссию.

Елена давно уже чувствовала себя просто машиной, созданной для выполнения определенных задач. Эмоции давались ей все хуже… она не жалела. Порой потеря – это благо.

Она пригласила на доклад Петера Луйе, когда узнала, что работа с мертвыми телами завершилась. Вскрытие проводили сразу несколько медиков, но Елена не любила долгие массовые совещания, беседа один на один обычно давала намного больше.

– Да, – кивнул Петер. – Все подтвердилось… По большей части. Мозг Аниссы Мерлис мы исследовать не смогли, к моменту обнаружения тела он был уничтожен растениями. У Гектора Карлина количество опухолей незначительное. Полагаю, они уже доставляли ему дискомфорт, но пока не влияли на ясность мыслей.

– Он получил меньшую дозу облучения или слишком рано умер?

– Скорее всего, эти факторы сыграли одинаковую роль – с преобладанием второго. Зал, в котором находились пострадавшие, был недостаточно велик, чтобы появилась разница в полученной дозе. Но мы провели полное обследование тех, кто находился в соседних залах, среди них пострадавших нет вообще.

Медики до последнего сомневались, что это было лишь излучение. Они проверили все версии, начиная с вируса, доставленного на станцию неизвестным способом. Однако оказалось, что в телах погибших не было посторонних веществ или форм жизни. Внешнее воздействие просто превратило их собственный организм в убийцу, но заразить этим окружающих жертвы не могли.

Тем лучше: технический отдел уже лишился одного хорошего пилота и одного офицера. Если бы заражен оказался и Рино де Бернарди, ситуация стала бы не критической, но опасной. Однако пока все указывало, что пилот отделался лишь травмой ноги, которую уже исцелили. Елена подумывала назначить Рино на место Фионы, но с этим решением она пока не определилась.

– Общие симптомы выявить удалось?

– Только на основании тех примеров, о которых мы знаем, а этого маловато, – покачал головой врач. – Физические симптомы совпадают: слабость, судороги, частичный паралич, кровоизлияния… Я отразил это в отчете. Также у всех известных нам жертв произошли личностные изменения, но они как раз отличались…

– Думаю, их тоже можно систематизировать. Агрессия по отношению к окружающим или вред самим себе, все это – при сохранении прежнего уровня интеллекта.

– Я бы все-таки не стал утверждать так уверенно…

– Ограничимся этим как предварительными выводами, – прервала его Елена. – На станции и так произошло слишком много печальных событий. Нам не нужна паника, поэтому я хочу, чтобы вы и весь медицинский отдел придерживались единой версии: это был печальный несчастный случай. Одна из аномалий Сектора Фобос, которая никогда не повторится. Чтобы гарантировать это, мы увеличим скорость и покинем эту солнечную систему.

– Но… Как же…

– Вам непонятны инструкции?

Петер бросил на нее негодующий взгляд, однако спорить не стал. Елена не сомневалась, что он сорвется на своих подчиненных при первой же возможности. Ее это не касалось.

Ей он подчинится, это главное. Ну а она… Она просто не видела другого решения. Через пару часов она должна была появиться на церемонии прощания с Фионой Тамминен, и это служило лучшим напоминанием о том, в какой враждебной реальности все они оказались.

Прийти на кремацию в обычном мундире Елена не могла, для таких случаев предназначался особый вариант формы – траурный. Командир направилась в свои апартаменты, чтобы переодеться, и неожиданно обнаружила там незваного гостя.

Замок не был вскрыт. Система оповещения не прислала на личный компьютер ни одного сигнала об открытии дверей. Все это не помешало Гюрзе устроиться в кабинете Елены, прямо на рабочем столе, скрестив под собой ноги.

Он был спокоен – но он всегда спокоен. По-змеиному. Он разглядывал Елену невозмутимо и нападать не собирался, однако она не сомневалась: если она сейчас попытается вызвать охрану, он найдет способ ее остановить.

Поэтому Елена никого не позвала, да и угрозы она не чувствовала. Она понимала: если бы Гюрза хотел ее убить, она уже была бы мертва. Поэтому командир продолжила спокойно делать то, ради чего и пришла в свою комнату: направилась к шкафу, чтобы переодеться.

Гюрза за ней не последовал, но он с ней заговорил.

– Вы соврали Луйе. Про единичный случай. Он знает об этом, но пока не станет дергаться. А вам бы следовало.

То, что он подслушивал ее беседу с медиком, даже не удивляло.

– Да неужели? – только и спросила Елена.

– Примерно такая же каша обнаружилась в черепах пострадавших на «Марии Яниссар». И там было не четыре жертвы.

– Нельзя точно определить, такие это травмы или нет, тела слишком сильно пострадали.

– Недостаточно, чтобы такая специфическая травма перестала быть узнаваемой. С «Марией Яниссар» произошло то же самое, но очень далеко отсюда. Значит, это не какой-то там единичный случай. Это общая черта Сектора Фобос. Которая вас совсем не шокирует, вы знали о ней до того, как узнали все мы. Так откуда же вы знали?

Елена сейчас находилась в спальне, Гюрза оставался в кабинете. От убийцы ее закрывала подвижная дверца шкафа, перед командиром лежал пистолет. Елена могла бы выстрелить и, возможно, могла бы попасть. Это решило бы проблему…

Или не решило? Весть о странных разрушительных кристаллах, закрепившихся на поверхности станции, принесла Мира Волкатия, но Елена не сомневалась: наводку дал именно Гюрза. Представители руководства флота не были наивными дураками, они не зря помиловали серийного убийцу, направив его на станцию. Гюрза и правда уникален…

Но он же опасен. Елена пока не могла определиться, убить его или нет, аргументов за любой из вариантов набиралось примерно одинаковое количество. Она решила повременить с приговором и посмотреть, на что еще способен этот псих.

– Это называется астрофобия, – сказала она.

– Болезнь, вызываемая облучением? – догадался Гюрза.

– Да. Раньше астрофобией иногда звали страх перед звездами… Но экспедиция Нерии-Рузанова передала это название болезни, открытой ими.

Общедоступных сведений об экспедиции Нерии-Рузанова всегда было очень мало – как и о самом Секторе Фобос. Чуть больше их становилось с расширенным допуском. Но даже так можно было узнать лишь то, что экспедиция исчезла, столкнувшись с техническими трудностями.

На самом деле все было намного серьезней. На кораблях стали появляться люди, ведущие себя очень странно. Вчера мирные, сегодня разрывающие своих товарищей на части голыми руками. Теряющие рассудок, убивающие себя – или умирающие от стремительно развивающихся опухолей головного мозга.

И каждый раз новая волна пострадавших появлялась после того, как из динамиков доносился птичий крик. Очень скоро на кораблях усвоили: после этого звука быть беде. Как в древние времена Земли моряки с ужасом ожидали призраков, предвещающих смерть, так и экипаж экспедиции поверил в мистических вестников Сектора Фобос.

– Они сфокусировались не на опухолях, как ни странно, – сообщила Елена. – Их больше интересовал психологический аспект. Считалось, что болезнь приносит или злость, или страх, или все сразу. Отсюда и название. Одним из последних сообщений, полученных от экспедиции, стало «Тут так кричат птицы!». После этого связь окончательно оборвалась.

– И вы считаете, что экипажу станции не нужно знать об этом?

– А зачем? Какую пользу это принесет, кроме страха перед другим страхом? Лечения нет, а безнадежность порождает хаос.

Она закончила переодеваться и вернулась в кабинет. Гюрза, заметив это, небрежно бросил ей что-то маленькое, то, что до этого вертел в руках. Елена инстинктивно поймала предмет и обнаружила, что на ее ладони лежит карта памяти.

– Это предварительная схема лечения, – пояснил Гюрза. – Разработка принадлежит не мне, а ныне покойному Бенье Руису. Я лишь позволил себе чуть усовершенствовать его предложение, потому что он в тот момент наблюдал, как разлагается его мозг, и был не склонен к продумыванию деталей.

– Вы уверены, что это сработает?

– Разумеется, нет. Нужны испытания. Но у тех, кто получит этот набор препаратов в первый час после облучения, шансы выжить повыше, чем у всех остальных. Что они теряют? На нынешнем этапе гарантирована только смерть.

– Вы просто отдадите мне это? – насторожилась Елена. – И ничего не потребуете взамен?

– Ах да, я же отрицательный персонаж, мне неведомо милосердие! – усмехнулся Гюрза. – Скажу честно, если бы лечение разработал я, пришлось бы заплатить. Но порой я уважаю чужую жизнь – и чужую смерть. Благодарите Бенье, он оплатил ваш счет. За вами останется другой.

– Это какой же?

– Я вижу, что вы не хотите распространения информации об астрофобии по станции. Я же считаю это приемлемым. Но я готов уступить вам – как раз за определенную плату.

– Чего вы хотите?

Ему уже были известны некоторые секреты. Он ясно дал это понять во время их прошлой встречи… И, как ни странно, эти секреты пугали Елену больше, чем любое оружие в руках серийного убийцы.

Она знала, что цена ей не понравится, и оказалась права.

– Я уже влез в центральную систему станции, это было не так сложно, – признал Гюрза. – Но там есть несколько архивов, которые защищены куда лучше. Мне нужно знать, что в них.

– Это закрытая информация, которая вас совершенно не касается.

– Закрытая. Я уже обнаружил, что получить к ней доступ можете только вы и два ваших ближайших помощника. Всё, даже у офицеров, возглавляющих отделения станции, такого доступа нет. Интригует, согласитесь? Но интрига хороша, когда она раскрывается вовремя, иначе она начинает раздражать.

– Я не могу передать вам эти сведения.

– А придется – или я распространю сведения об астрофобии. В этом выгоды лично для меня нет, но мне будет весело. Даю вам неделю на размышления, я никуда не спешу… да и никто уже не спешит.

Он сказал все, что хотел, и ушел. В его мире происходящее и правда было какой-то игрой – но чего еще ожидать от серийного убийцы?

Кому-то могло показаться, что он просит не так уж много. Всего лишь сведения, и вряд ли он станет о них болтать… Но Елена слишком хорошо понимала: любые уступки при шантаже влекут за собой лишь новый шантаж. Сегодня Гюрзе нужно только это, а завтра что? Чем он себя развлечет? И… как определить, что он до сих пор принимает решения в здравом уме, а не поддался астрофобии?

Елена осознавала, что он ценен для станции. Но, еще раз перебрав в уме все аргументы, она решила, что он не настолько ценен.

Прежде, чем отправиться на церемонию прощания, она использовала защищенный канал, чтобы связаться с начальником полиции. Отто Барретт ответил сразу.

– Командор, чем могу быть полезен?

– Помните, не так давно я просила вас повременить с преследованием беглого серийного убийцы? Эта просьба отменяется. Гюрза должен быть найден и уничтожен как можно скорее – я разрешаю вам любые методы и освобождаю от любой ответственности. Делайте что хотите, но продолжить путешествие мы должны без него.