Вовка был мыш. И лучший фрэнд Майка. Меньшой брат. Джуньер. Знакомясь с новыми пиплами, Майк непременно спикал, опуская взгляд на белую усатую мордочку и любопытные глазенки-бусинки, высунувшиеся из кармана: Позвольте представить. Вайт маус голубых кровей. Отзывается на нейм Вовка. Фамилие - Трассер-дж. Младший, значит.
Герлы, с которыми Майку доводилось иметь мэйк лав (интимные отношения, значит, ел-палы, ежли кто не андестенд!) в разных таунах и весях бескрайней Кантри, обычно Вовки пугались, но Трассер-младший всегда вел себя интеллигентно, и если знакомство с очередной гелфренд длилось больше чем одну найт, привыкали и даже начинали к Младшему питать симпатию не меньшую, чем к Трассеру-старшему. Нот воо!
- Ну, погодь маленько, брат, - сказал Майк, отрывая эсс от столбика (бэксайд, значит, ел-палы! А ежли кто и сейчас не андестенд, то, значит, ел-палы, ступитт & эссол, вот так! Надо знать первый международный, такие времена, между прочим.) и опуская взгляд. - Добредем в сити, уж налопаешься у меня... ел-палы, блин горелый...
Вовка высунул кончик мордочки и саркастически посмотрел на старшего братца глазками-бусинками.
- Ты прав, - вздохнул Майк, извлек из гитары несколько звуков, сложившихся в мелодию похоронного марша. - Покуда в сити доползем, файф разов дэднуться успеем... Сдохнем, значит, ел-палы. Особенно я - без курева. Слышь, Вовк, а может, нам с тобой податься в Америку?
Мыш спрятал мордочку, завозился в кармане, тыкая Майка в грудь.
- Не одобряешь?! - обрадовался Майк. - Гуд бай, Аме-ерика, оо-ов... гуд ба-а-а-ай... - искаженно процитировал он НАУ, в переводе на американский. Подумав, добавил: - О-ов. Извини, подвинься. Сэнкью вэри мачч. Мы патриоты! И танки наши быстры, а вместо сердца - пламенный мотор!!! Советские маусы самые советские маусы во всем ворлде!.. (кто не андестенд, ел-палы, тот - см. выше, кто. А все обвинения в продажности и сетования на засилье западной калчер - в шею! Мы - см. ниже, кто.)
Майк проиллюстрировал соответствующими аккордами свои слова и добавил, завершив текст драматически пониженным тоном: - Вы все слыхали, товарищ полковник?.. Мы с Вовкой - _н_а_ш_и_ люди!..
Вовка вдруг выполз из кармана и заторопился вверх (ап!), ловко цепляясь за ткань рубашки. Покорил вершину, устроился на плече Майка и жалобно запищал, тоненько-тоненько, как умирающий щенок.
- Правильно, бразэ!! - возликовал Майк; взял в руку, поднял и потряс массивным стальным "пацификом", обычно висящим на шнурке у него на шее. Нот воо! Комон он в баню обкомовскую, товарищ полковник, со всей своей конторой вприкуску! - Майк потерзал струны, выдав попурри из Гимна СС (не того SS, ел-палы, который Вы андестенд, блин горелый, а ЭТОГО!), "Вчера" ("Yesterday", блин), "Прощания славянки" (не гелфренд шкафа, ел-палы, а женщины вполне знакомой Вам этнической группы), "Мой адрес не дом и не улица..." (еще ремэмба, а?..) и "Группы Крови" (кто не рэмэмба и не андестенд, тот... тот... ел-палы, редактор не пропустит кто, лучше промолчать. Но вы поняли, да?!). - А рассуждение насчет вояжа в Штаты, Вовка, мне кажется не лишенным определенной пускай и крэйзи, но внутренней лоджик. На голосованье ставить не буду, знаю, что всеми четырьмя поднимешь "Йес!" тому, что я решу. Кстати, у них там имеются отели, шопы энд клиникс для кэтс энд догс, и всяческих прочих энимэлс, во буржуи лайфуют! а ты чем хужей, брат Вовка?! Давай нагрянем к проклятым имперьялистам, в какой-нибудь задрипанный Нюерк, фор экзампл, рявкнем "Мене, Текел, Фарес!!!" и откроем отель для мышей! Как тебе такой бизнес, братан? Тебя, мэн, я назову мистер Уоука Трассер-дж и назначу этим, как его... менеджером, положу те оклад кило чи-иза в сутки...
Вовка встал на задние лапки и передними поскребся Майку о шею.
- Во нахал!! - возмутился Майк. - Уже прибавки жалованья требует! Р-р-развел тут демократию, понимаш-шь... А может, еще и в тред-юньен продажный записаться захочешь?! Гляди, мелкий, на собственную губу наступить рискуешь!..
19. НАПАРНИКИ - 2
...Торопыга высмотрел подходящее местечко и велел Неудачнику остановить "тройку".
На этом углу крутой до невозможности новичок устроил Вилли форменный допрос последней степени пристрастия.
Вилли вначале посылал Грэя куда подальше, но постепенно посылать притомился, и стал помаленьку отвечать. Пытаясь расшифровать в сонмище вопросов определенную систему, таковой не отыскал, за исключением очевидного вывода - ряд вопросов становилось возможным классифицировать как вполне понятные попытки новенького парня разобраться в обычаях, "иерархии" и подноготной Квартала. Нудный тип забомбил Вилли фугасками из своего бездонного штурмовика-вопросника; и вдруг замолчал, крепко о чем-то своем замыслился.
Замысливался он долго, и Неудачнику помстилось, что Торопыга исчерпал запас боеприпасов в арсенале своего любопытства и увел на посадку непрестанно атаковавший штурмовик. Но не тут-то было!.. Торопыга, передохнув, мысленно переставил стрелки на карте боевых действий, погнал чесать языком снова, что твой пулемет! причем на тему гнусную, нежелательную, запретную: относительно трехкратного пребывания Вилли в ноночьих узилищах. И Вилли взвился, как в задницу укушенный, обложил Торопыгу распоследними нехорошими словами и объявил молчальную забастовку. Перед тем не позабыв поинтересоваться с отсутствующим выражением лица: Ты ж сам болтал, что время не ждет, какого ж зубы мне заговариваешь минут сто без перерыва на ланч?
Торопыга пристально посмотрел на Неудачника. Они сидели на краю тротуара, рядышком с "тройкой", и опустошенные пивные банки, лишенные драгоценного содержимого, выстроились шеренгой на мостовой перед ними.
Однако Вилли дал промашку. Он совершенно позабыл, что этот чертов зануда, - телепат. Слабый или там прикидывается, но...
- Неудачник, ты помнишь ту нонку, с которой у тебя любовь с первого взгляда?
Вилли плюнул гневно, смачно, угодил в крайнюю, слева, банку; пока слюна стекала по боку банки, из слюнной гранаты превратившись в подобие сопли, в голове Неудачника лавинообразно рушились разнокалиберные глыбы мыслей, стукаясь друг об дружку и кроша мозги; по весу самой легкой глыбой была та, на которой зубилом неудачниковой ярости было высечено: "А не перепилить ли мне глотку этому жулику, причем всенепременно, - тупым зазубренным мачете?.."
Прочие глыбы на боках своих несли куда более ужасающие способы расправы с нудным типом.
- Не надо, - Торопыга нагло ухмыльнулся и неуклюже похлопал Вилли по плечу. Рука у него оказалась тяжелой, это да. - Командиру одного из разведывательных отрядов Квартала, доблестному офицеру, этакие варварские методы не к лицу аж никак. Ты не ответил, Вилли. Хорошо ли ты запомнил ее? Думай не так направленно и мощно, тогда я не разберу. Если это тебя так угнетает.
- Слышь, ты, - погрозил Вилли, - прекрати копаться в моих мозгах, не то сдам тебя службе безопасности как лазутчика, там узнаешь, что кому к лицу, а что к одному месту!
- Я не копаюсь, - заявил Торопыга, - с чего ты взял? Нечего мне больше делать, осталось только копаться в твоих захламленных мозгах... Сам виноват. Втыкаешь в меня мысли свои, как в мишень дротик. Не обессудь.
- Ага, так я тебе и поверил, - угрюмо бросил Вилли. - Слышь, ты...
- Кончай тыкать, проткнешь, - спокойно посоветовал Грэй.
- И все же, прекрати... - более вежливо и тихо начал Вилли.
- Это твое личное горе, - отрезал Торопыга. - То, что ты думаешь по поводу. Время не ждет, ты прав. А потому не трать его на пустую болтовню.
- Как я могу участвовать в акции вместе с человеком, который позволяет себе лапать мои мозги и которому я не могу верить, скажи на милость?!
- А ты знаешь метод, с помощью которого я сумею тебе доказать, что не лезу в твои мысли, как нонки в Квартал? Подскажи, я с радостью... И кроме того, как ты приметил, я честен с тобой. Когда чего уловлю, не скрываю. Мог же вообще не говорить, что слышу мысли.
- Иди ты...
- Никуда я без тебя не пойду. Кабы мне нужен был всего лишь водитель кара, я этакого строптивого кандидата как ты не нанял бы ни на каких условиях. Даже если бы он сам мне предлагал мешок монет с умоляющим воплем: "Возьми меня на работу!!". Повязаны мы с тобой веревочкой, Вилли. Так повязаны, что роднее родных братьев теперь. И кроме того, что слова?.. Что бы я тебе ни втирал в уши, толку мало. Судить будешь по поступкам, о'кей? По чему ж еще судить можно человека, как не по деяньям его... К слову. Иногда случаются ситуации, в которых возможность услышать мысли напарника равнозначна цене двух жизней. Твоей и его.
- Да?.. Ну-ну... Хитрый ты субъект, я погляжу, - мрачно высказался Вилли. - Топать, говоришь, за тобой, как пес на поводке, умозаключать по деяньям твоим, а после "шмяк", и поздновато уж когти рвать, в котел с рисом засунешь и сожрешь, пальчики облизав.
- Однако у тебя богатые гастрономические познания! - удивился Торопыга. - Может, оно и так... - добавил, помедлив пару секунд. - Я предостерегал, пристрели меня, покуда не опоздал.
- Гастро... чего? Ну ты и выражаешься... Дурное дело нехитрое. Успеется. Ты меня не за того принял, тип. Я не нонка, людей валить сходу чтоб. Такой привычки не имею.
- Если б ты был не ты, я бы с тобой вообще не встретился. Точно. Грэй улыбнулся. - Успеется, ты прав. Ну что, продолжим экскурсы в лабиринты воспоминаний?
- Валяй. Пиявка. И какого я тебя поспешил Торопыгой окрестить, спрашивается? Пьявка ты, паразит словесно-информационный...
- Во загибаешь! - восхитился Торопыга. - Польщен! Стало быть, теперь ты - Торопыга? А я, что же, вирус компьютерный?..
- Вирус - это уж скорее я... - пробормотал Вилли.
- Да, так вот, Дайану ты не позабыл?
- Раз знаешь, какого спрашиваешь... - буркнул Вилли. - Во гад. А еще врет, что в мозги не лазает... Позабудешь ее, стерву патлатую. Ка-ак же!..
- Слушай, ты, герой ноночьих застенков!! - вдруг взорвался Грэй и вскочил, наподдав носком сапога батарею пивных жестянок. - Тебе не взбредало в чердак запыленный по лестнице размышлений, что не один ты у них побывал, что информацию можно получить не только из твоих занюханных ненавистью мозгов, другие каналы тоже имеются?! И вот еще что! Забудь слово такое, "акция"! Придумали тоже, умники... Мы с тобой не в рейд полезем и не на разведку боем, в эту вашу "акцию" сраную, и не подрывать пару патрулей вражьих!! И не за парой грудастых туловищ для борделя, понял?! Мы с тобой уходим, понимаешь ты, уходим из Квартала, быть может, насовсем, быть может, навстречу верной смерти! Но не забавляться пустяками уходим, и не наслаждаться жизнью, показывая нонкам, какие мы крутые парни и насколько мы их выше по всем статьям, потому как люди мы, а они - НЕ люди. Мы пойдем с тобой прочь из обложенной крепости и займемся наконец серьезным делом, а не детской игрой в солдатики, которой вы тут все уж Бог Мой знает сколько времени вынуждены пробавляться!..
20. ПЭТРО-НЭПЫЙВОДА
...Стэцько частенько пытался выспросить у него, почему он уехал на чужбину. Пэтро отмалчивался, иногда отшучивался: с помещиком, мол, подрался, выбил тому оба глаз и все ребра пересчитал, удрал от жандармов до лесу, к угорскому кордону проскользнул... Стэцько не верил, говорил: темнишь, земляче, по глазам вижу, врешь, бегают у тебя глазки-то, ой как бегают.
Пэтро посылал его к бесу и замолкал. Не расскажешь же, как все было на самом деле. Стыдно человеку такое про себя рассказывать. Ох как стыдно!..
А закинула судьба горемычная Пэтра на чужбину из-за бабы. Женихался хлопец к дивчине Ганне, на осень и свадьбу отгулять наметили, как полагается. Души в дивчине Пэтро не чаял, любил без памяти, на руках таскал... Сбежала красуля Ганночка с подпоручиком-москалем, голубоглазым худющим огрызком, да и сгинула без следа в клятой Московии.
От позора нестерпимого дунул Пэтро на чужбину, в заморские края, от насмешек самборских хлопцев чесанул. Было о ту пору Пэтру от роду двадцать один год всего-то, голова горячая, в сердце полыхает жгучий костер смертной обиды... Знал - убить может; хватило ума унести ноги, от греха. До кордона дотянулся быстро, скользя лесами, обходя села и усадьбы, спал мало; стремился, аж гэть! в Угорщине застрял. Зачислили в шпионы, кинули в застенок лютый, после - в другой перегнали, столичный, мытарили с полгода, стращали да лупили не жалея кулаков и плеток... Но отпустили, дали волю. Поверили швабы клятые. Пэтро и не чаял уже солнышко повидать и на травке поваляться...
Один славский хлоп в Вене Пэтру молвил: зачем лез через кордон сам? надо было завербоваться да уплыть за море-океан, лес валить, хлеб растить...
Покинул Пэтро красивый город на реке Дунае не своим ходом: на поезде укатил; в задымленный порт Триест переправил Пэтра и с ним еще сотни три молодых хлопцев пыхтящий паровоз. Словно баранов, перегрузили их всех из вагонов в чрево громадного пароплава; загудело чудище, окуталось дымами и гудками, подняло якоря и подалось за море-океан, в благословенную, по слухам, землю, званую Америкой, в благословенную страну, Канадой званую: в стране той лесорубам платят постольку, говорят, что за год на дюжину коров и пяток десятин землицы скопить - раз плюнуть!..
Рай лесной Пэтро на своей шкуре испытал, нахлебался досыта тамошних борщей. Платили щедро, это да. Но при первой же возможности подался Пэтро на юг, в Северо-Американские Соединенные Штаты. Семья на родине посылок и денег не ждала, молясь на образа святых мучеников, чтоб здоровья кормильцу дали - не имелось у Пэтра Нэпыйводы семьи, один как сирота горемычный он был, один в целом свете, мамо и батько его преставились давно, земля родимая им пухом, и был он у них единый сын, других Господь не дал; когда уходил за кордон, заколотил двери да окна хаты родной да поцеловал землю у порога - знал, в Самбор не вернется. Жменьку той земли носил Пэтро в торбочке полотняной, на шнурке поцепленной на шею: спасибочки австрийским жандармам, не конфисковали...
Свободный Пэтро был на чужбине, аки ветер, когда на юг подался. Долгов, слава Господу, не имел. Деньжат в кармане коттоновых, до светлой синевы вытертых штанов, джинсов по-ихнему, правда, тоже почти не осталось. Зачем подался, и сам не ведал. Наскучила ему беспросветность, и злобная алчность наскучила, горящая в глазах земляков, горбатящихся на просеках и лесопильнях - у них дома голодные рты хлеба ждут; а многие хлопцы да вуйки семьи на чужбину приволокли, первые хатки украинские на канадской земле поднялись...
Даже ветер, ежели вдуматься, подчиняется неким закономерностям в полете своем. Так и Пэтро, хочешь не хочешь, в большие города тянулся потеряться, не видеть лиц девчат украинских, чернобровых...
Стэцька-побратима повстречал в большом городе, Сиэттлом званом. Пришел в этот город из канадского Ванкувера, голодный и злой, но веселый начинал понимать, что дороже воли вольной ничего в целом белом свете нет.
Услыхал родную речь в разноязыком гомоне припортового кабака. До хлопца трое греков доматывались, хлопец их костерил почем зря на чистейшей ридний мови, и закатывал рукава.
Пэтро встал плечом к плечу. Так после и на Восход добирались: плечом к плечу, Пэтро да Стэцько. А греков тех они с трех ударов усмирили, положили всех, будут знать, как забижать _н_а_ш_и_х_ хлопцев... Нигде не задерживались наши хлопцы надолго, а в Новом Йорке застопорили ход: впереди океан, за океаном - ридна нэнько Украйна. Мать родная. Решали: до дому или погодить? Решили: погодим. Стэцька тоже никто не ждал в родном Немирове. Крепкие хлопцы в Новом Йорке без работы не останутся; а тут и газеты весть принесли: в Российской Империи народ супротив царя бунтует, какую-то революцию затеял. В революцию хлопцы соваться не решились. Супротив царя-москаля выступить - за милую душу! но пугало страшное, таинственное слово "революция". Пэтро сказал побратиму: это не просто бунт, это хуже, и как завсегда украинцы пострадают больше всех...
- ...За що я тэбэ поважаю, Пэтро, - говорил Стэцько Пэтру как-то, в шинке на Двадцатой Стрит, в который они хаживали промочить глотки слабенькой американской горилкой, - так то за впэртисть. Ты всэ, що нэ робыш, старанно робиш до самого кинця. О'кей, як тут кажуть. Лантухы з кораблив вывантажуеш - бильш за всих. У бийку влизаеш - бьешся клято, докы нэ впадэш. Пьеш - до всырачкы. Тоби дай можлывисть - выпьеш усю горилку в Г'Амэрыци. Та й призвыще в тэбэ видповиднэ... Тилькы нэ зрозумию аж нияк, чого ты николы нэ навидуесся у хатыну до повий? Таки гарни дивчатка тут е... Вжэ рик тэбэ знаю - николы нэ бачыв, щоб ты на дивок заглядавсь. Чому цэ так?
- Облыш, - хмуро ответил Пэтро, и налил себе и Стэцьку еще по полному стакану. - Пый липше. Знайшов про що тэрэвэни розводыты.
- Та що ж, я й выпыты можу, алэ ты мэни видповидай, братэ. Яка лахудра тэбэ так образыла, що ты...
- Пый!! - прикрикнул на Стэцька Пэтро. - Пый та нэ мэлы дурныць.
Стэцько пригубил и скривился.
- Остобисыв мени той виски, - сказал. - Покуштуваты б добрячойи горилкы...
- А може, зробымо? - предложил Пэтро. - Накупымо зерна, дрижджив... поставымо брагу... - Пэтро старательно уводил ход мыслей порядком осоловевшего Стэцька прочь от щекотливой темы.
- А що, цэ думка... - сказал в ответ побратим. Такой бизнес ему явно по душе пришелся. - ...наробымо горилкы, и зыск будэ, прибуток, та й сами нап'емося...
- Компани "Нэпыйвода енд Хомченко лимитэд", - сказал Пэтро. - А тэбэ нэ лякае, що у цьому клятому мисти, окрим нас з тобою, люды занадто слабки, щоб вытрыматы дию нашойи горилкы?
- Ничого, прывчаться, - заверил Стэцько. - Хто помрэ, а хто выжывэ, той поважаты будэ. Ще й благаты будуть, щоб побильшэ налывалы...
- Пострывай-но, хлопче! - охладил Стэцьков пыл Пэтро. - Трэба ж купуваты патэнта! Гроши в нас е на цэ?
- Заробымо, - убежденно сказал Стэцько на это, - або позычымо.
- Хто ж нам дасть? Нэма дурных...
- Е люды, - загадочно ответил Стэцько и с гримасой отвращения осушил полный стакан виски - одним глотком.
- О-о-о-о-о-о, мистер!!! - раздался откуда-то слева, со стороны стойки, восхищенный возглас. - Глазам не верю! Как вы можете?!
- Нэ вирыш, пиды втопыся, - пробормотал Пэтро и повторил "подвиг" Стэцька. Утерши губы тыльной стороной ладони, облизнул козацкие усы, и добавил на ломаном гамерыканском несколько фраз, основной смысл которых сводился к безаппеляционному утверждению, что все нации на свете белом, за исключением парней с Украины: просто "щи-иты" по части выпивки. Плюгавый янки, восхитившийся тем, как хлопцы осушали стаканы, полностью согласился с утверждением Пэтра, присовокупив что-то насчет того, что если джентльмены, с которыми он имеет честь беседовать - эти самые парни с Украины ("Кстати, джентльмены, а это где штат такой, Юкрэйн, не возле Тексаса?"), то никаких сомнений быть не может...
Пэтро вздохнул и начал придумывать новый способ задеть янки за живое. Без драки - посещение питейного заведения полноценным считаться не может. Никакого удовольствия, никакого морального удовлетворения. Для чего хлопец в шинок ходит? Себя показать, людэй проверить...
Когда Пэтро заливал в глотку больше десяти стаканов, все янки почему-то нацепляли на свои головы лица подпоручика-москаля, и такого непотребства Пэтро сносить никак не мог.
"Скилькы ж йих туточки?", - подумал Пэтро, и в который раз принялся пересчитывать подпоручиков, морды которым он сейчас примется бить. Нэнавыджу я вас, жэрэбци кляти...
- Говнюки вы все, ублюдки, ненавижу вас! - сказал им по-английски, чтоб знали, за что получат. - Стэцько, затулы мени спыну, - сказал он побратиму; и медленно вырос из-за столика, опираясь на него сжатыми кулаками.
"Колы-нэбудь я тоби розповим, братэ Стэцько, чого я нэ ходжу до дивок", - подумал Пэтро.
Единственный раз, когда Пэтро попытался побаловаться с женщиной, еще там, в Канаде, единственным и остался: попытка закончилась плачевно. Когда он лег с ней, то обнаружил, что у золотоволосой грудастой канадки лицо Ганки - и чуть было не удушил ни в чем не повинную дивчыну. Слава Исусу, не до конца задавил. Крепкая девка попалась, да и вовремя опомнился. Пришлось выложить двухгодичные сбережения, чтобы она не подала в суд за телесные повреждения и насильственное лишение чести. (Хотя ниже горла Пэтро не успел ее даже потрогать...). Тюрьму канадскую Пэтро так и не отведал; сравнить с австрийской не довелось. "Ну ничого, - иногда думал он, - гамэрыканську, пэчинкою чую, зсэрэдыны побачыты мэни на роду напысано. Мабуть, не така смердюча, як швабська, та й то гаразд..."
21. ОКОНЧАНИЕ ОДНОГО ИЗ МИРИАДОВ ПИСЕМ,
когда-либо написанных в этом мире
"...тебе, если смогу рассказать о самом важном событии - это да. Сейчас нет сил просто, извини; да и обдумать надобно, переварить, усвоить. Хотя решение я уже принял... Сплин душит. Обрыдло. Все. Хватит. Достало меня до самого донышка. Лицемерие достало, затхлость. Каждый закопался в свой локальный мирок, сотворил себе блиндаж из бревен необхватных эгоизма; кто мудрствует лукаво, кто вопит: надоело думать! упрощает беспредельно, до уровня физиологических инстинктов либо элементарных суждений типа: "А сгорите вы все ясным пламенем!"... Куда мы закатились, осознавать тяжко, но приходится, иначе не стоит вообще сметь звать себя личностью. Ты можешь сказать, что и я ничем не отличаюсь, и будешь бесспорно прав. В том-то и горькая суть. А я не хочу _т_а_к_. Душа жаждет свободного выбора - а здесь его нет и не было, и не будет никогда, вполне вероятно. Нельзя жить в обществе и быть свободным от... Ну, ты помнишь. И боюсь, что никакой разницы, по какую сторону железного забора ты находишься, нет, только антураж различается, но правила игры, увы... Эх-х-х-х, отыскать бы какую-нибудь такую... ЗОНУ СВОБОДНОГО ВЫБОРА... да и махнуть в нее из этой рабской зоны, из этого Вселенского УЛага... Но этакое счастье вряд ли достижимо, к сожаленью. И не думай, повторяю, что под "зоной рабства" я подразумеваю лишь часть планеты по эту сторону железного забора с вышками, набитыми вертухаями. Отнюдь. Я беру в комплексе, весь шарик целиком. Не думаю, чтоб в каком-нибудь там "Багдаде-на-Подземке" (помнишь выражение О'Генри? о каком городе сказано, а?), к примеру, положение дел разительно отличалось... Это было бы слишком простое решение: взять и уехать за забор, если бы это было ответом на все мои вопросы, я бы так и сделал и не мучался поисками ответов больше.
Людишки закопались с головой в собственных испражнениях, каждый выстроил себе, я говорил, блиндаж, ощерился стволами пулеметов-принципов, и на выстрел не подпускает принцип другого, хоть дальнего, хоть ближнего... А когда самые, блин, казалось бы, родные и близкие не в состоянии взглянуть на мировой бардак с точки зрения, отличной от собственной: вот что самое страшное... Выход: найти родственные души, другого не вижу. Хоть где, хоть за тридевять земель, но пока их разыщешь, дуба дать сто раз поспеешь. Дэднуться, как спикают системные хиппари. Такие вот дела...
А в "лопухах": Джон с командой. Чуток легче - с ними-то. С Джоном я б не поругался, чувствую. Жаль, не успел... Ну да ладно. Что уж сейчас. Правда, не до такой степени с "битловской" музыкой легче, чтоб в руки себя схватить, зафиксировать, определить в пространстве и времени. Дрожат, дрожат ручонки-то... Соблазн какой непостижимый!.. Впрочем, слово не то: какой к демонам соблазн, когда выбор уже сделан и билет заказан. В тот мир, что раньше лишь с помощью сновидений да воображенья буйного наяву немножечко осязал. Какой к чертям соблазн, когда - наконец-то!!! - дверь могу отворить, не проламывать стену, не подглядывать в щелки, искусывая губы в бессильной ярости, а войти через дверь, переступить наяву тот порог, что доселе переступал в призрачных грезах лишь... Не думал, не гадал, что отыщу дверь заветную, а поди ж ты...
Кто ищет, тот всенепременно находит. Если успевает.
Билет, правда, в один конец, и обратного не будет.
Судьба. Но меня этим не испугать. Я всегда проклинал себя за то, что не в состоянии игнорировать призыв этого мира, был вынужден просыпаться, либо выныривать из упоительного транса, выходить из упоительного ощущения свободы, защитным колпаком накрывающего у машинки, с наушниками, сжавшими голову. Помнишь, я тебе рассказывал?.. А в последнее время я стал ненавидеть себя за то, что вынужден спать. Из-за того, что приходится просыпаться... Это мучительно, это страшно, больно, гадко: пытаться потом описать, поведать на бумаге все, что видел и познал, но не делать этого по разным причинам, то дефицит времени, то отсутствие возможности закокониться в любое мгновение, когда заблагорассудится, и конечно, потеря волны, атмосферы, настроя, озарения, как хошь называй, но это ситуация жуткая: когда все, что узнал, не умеешь рассказать, когда вместо роскошного, выпуклого стиля, словесной свободы, в руках у тебя лишь убогий стилос реального косноязычия... Это кошмар, когда реальность вынуждает из живого, действующего лица превращаться в зрителя видеоклипа, оставаться ПО ЭТУ сторону экрана, когда ТАМ - яркая, настоящая жизнь!.. Причем такого клипа, в котором визуальный ряд музыкантов, исполняющих песню, служит фоном; а музыка и слова повествуют о ком-нибудь, кто, в свою очередь, своим собственным визуальным рядом выполняет функцию наблюдателя за третьим визуальным рядом: собственно персонажами, разыгрывающими сюжет, своей актерской игрой рождающими историю, о которой стремится поведать музыка... Бр-р-р. Переплетение. Загнул я, однако. Надеюсь, врубился? Извини, если витиевато, ты же знаешь мои недостатки, среди которых многословие - на первом месте...
Вот, дописываю тебе письмишко, и никак не могу закончить. А разброд продолжается. Сидеть - невмоготу. Что бы я там и тут ни говорил, как бы там и тут ни было, а чисто психологически решиться нелегко. Гораздо тяжелее, чем я думал... ну, ты должен помнить, мы с тобой столько об этом спорили... Это похоже, знаешь, на выбор, встающий перед всяким, кто собрался на чужбину, во весь исполинский рост: ЗДЕСЬ ему невмоготу, но здесь - Родина. А ностальгия - страшная болезнь. И это непреложно. Чтобы стоять, надо держаться корней, эмигранту же корни приходится уносить с собой, в себе, и зачастую груз непосилен... Особенно для тех, кто родился, рос, провел первые годы жизни в локальном участке мира. Я где-то читал, что если младенца в течении первого года жизни несколько раз перевезти с места на место, хотя бы за двести-триста кэмэ, то человек, выросший из него, будет почти неподвержен влиянию ностальгии позднее. А я почти всю жизнь прожил в пределах пары десятков квадратных кэмэ; вот так.
Сейчас, пожалуй, снова убреду. Ночь давно оккупировала промокший город, самое время попрощаться без помех со стороны людишек. У нас пока еще не какие-нибудь Город Ангелов или Большое Яблоко, по улицам ночью ходить можно, хотя кто знает, что будет, если пресловутая дЭмократия сменит то ГЭ, в котором мы прозябали. Только и слышишь по телеку про ихние социальные проблемы... Ох, чует мое сердце, черт гораздо несимпатичнее, чем его малюют... Сменим гэ на дэ - не шило ли на мыло?.. Вот это вопрос, понимаешь... Впрочем, не мне уже на него отвечать.
Главный итог, тем не менее, сегодняш... пардон, уже прошедшего... дня: я наконец-то понял, куда мне пойти, и как туда пройти. И в этом - моя Цель, мое Решение. Теперь я знаю, где я нужен. Раньше я туда через щели в стене подглядывал, теперь уйду за стену. Уйду, я решил. Уйду, чтобы не вернуться... Маму и отца жаль, но ничего не могу поделать, надеюсь, когда-нибудь они поймут и простят... Это очень важно, когда у человека есть хотя бы одно-единственное место в сонмище миров и времен, в котором, он знает, его присутствие действительно необходимо, позарез, блин, да. И неважно, что _т_в_о_е_ место вполне может расположиться в причудливых, самых неожиданных, весях и градах, и неважно, что жертвовать необходимо многим, чтобы достичь своего места: приходится выбирать в надежде, что жертвы не напрасны. Но если ни единого такого места не осталось для тебя, и нет во всем мироздании той комнатки, где необходимо твое присутствие, где нужен ты, конкретный _т_ы_, никто иной взамен, - тогда пиши на лбу своем черным траурным фломастером: "ПРОПАЛ". Заказывай белые тапочки и смиренно ложись в ящик шестигранный, червячки ждут не дождутся. Хотя... Быть может, я слишком упрощаю? Посему - закругляюсь. Я не знаю еще: может быть, на этом письме мой эпистолярножанровый поток сознания вовсе не почиет в бозе. Если что, жди писем. Как только найду _т_а_м_ "почту", черкну пару слов. Я думаю, ты-то будешь ждать весточку невзирая ни на что. А сейчас ухожу... Когда вернусь, закончу сию неожидаемо и некстати начатую эпистолу. (Я не задолбал тебя этим словечком?) О'кей? Впрочем, вру. Какое там - "вернусь". Зачем?.. Но мыслишка вертится, бередит душу. Мыслишка о возможном возвращении. Еще не уйдя, думаю о возврате. Зря, наверное. Как бы эта прилипчивая привычка к родному миру не помешала уйти! Да не дай Бог Мой!! Я знаю, _т_о_т_ мир мне родней. Пускай и родился я в этом... Бр-р. Запутался опять. Настроение такое. Корневое... Это пройдет, думаю. Такие дела.
Перед уходом хочу тебе вкратце, буквально пару-тройку слов сказать о трагедии. И потом о... как бы это попроще... "мимолетных встречах" и "тех, кто рядом".
Это трагедия, когда человек в родном мире не находит своего места. Это очень больно, знаешь - ощущать себя инородной тканью, отторгаемой организмом. Но я не кусок протоплазмы, я это самое, мыслящее, разумное существо, черт бы меня забрал со всеми потрохами... Вот и забирает, ха. Достучался. Стучащемуся - да откроется. Я не кусок протоплазмы, и потому я - эмигрирую. Спокон веку в поисках лучшей доли человеки покидали Родину... Кто за морем-окияном счастье шукал, кто за горами, а я - за стеной. (Кстати, вопрос интересный: ТОЛЬКО ЛИ Я???) До вчерашнего дня, пока пребывал в подозрении, что "картинки" иных миров, подсмотренные мною лишь плод моих фантазий, который пытался сорвать, сковать "авоськой" слов, уложить в корзину страниц, попытаться всучить потенциальному потребителю (читателю то есть), - до вчерашнего дня я искал не там, где следовало. Я писал, потому что в этом видел единственный выход: миры распирали душу, настойчиво требовали свободы, и ничего более умного, чем выплескивание их на бумажные страницы с помощью такого убогого инструмента, как слова, я не изобрел... Зачем люди пишут, спрашивается? зачем рисуют, музыку сочиняют, кино снимают, скульптуры ваяют, домики из спичек складывают, самодельные автомобильчики в сараях клепают... Помнишь, ты меня спросил: зачем ты пишешь? Тогда я сказал тебе, что сам не знаю. Это правда, я не знал, хотя в одном был уверен твердо: каким-нибудь "вторым" Достоевским я быть не желаю, только Первым Самим Собой. Я не боялся пользоваться избитыми штампами и заезженными сюжетными ходами, образами и приемами, это да. Но! Строители используют кирпичи. Одинаковые, в принципе. Ты можешь сказать, что дворцы и однотипные "спальные" ульи построены из одинакового материала? Вот. А это так... Я не знал, зачем пишу, но искал свой стиль, пусть убогий и странный, многословный и водянистый, но свой... А теперь к тому же - знаю, зачем. Оказалось, вовсе не оттого, чтобы заработать кучу нала или там почувствовать себя умнее окружающих, двух слов связать не способных, в отличие от меня, мастера связывать слова... Я писал, потому что "спускал пар". Дьявольская (Божественная Моя) печать заклеймила меня я смотрел в щелки стены, разделяющей миры. Другие, я знаю, пишут по иным причинам. По каким, хотел тебе рассказать, но... уже не успею. Когда-нибудь расскажу, если свидимся, дай Мой Бог. Или напишу, если почту разыщу, чтоб отправить весточку. Лови меня на слове. Ты знаешь, я ненавижу невозвращенные долги. Так что о тех, кто рядом, и мимолетных встречах тоже потом. Если буду испытывать потребность говорить о тех, кто остается в этом мире...
Здесь, пожалуй, лишь тебя я могу еще назвать близким по духу существом, поэтому я написал тебе, чтоб ты в курсе был, если что. И чтобы не подумал, что съехал с катушек, если вдруг получишь когда-нибудь "письмо мертвого человека". А пожелать тебе на прощание хочу одно:
ДОБРОЙ РЕАЛЬНОСТИ!
Надеюсь, ты понял, _ч_т_о_ я вкладываю в смысл этих слов. Себе я, пожалуй, с иронией могу пожелать лишь ДОБРОЙ ФАНТАСТИКИ.
Ну, покедова. Доброй тебе реальности еще раз. Жму манипулятор. Держи нос по ветру и никогда не иди на компромиссы с совестью. Парадоксальный совет, скажешь? Вовсе нет. Отнюдь. Но живущим ЗДЕСЬ его смысл не дано уловить... Я старался так ЗДЕСЬ поступать, и прослыл ненормальным, не от мира сего...
Прощай. "До свидания" не говорю, боясь сглазить.
С дружеской любовью всегда твой...
P.S. А знаешь, если бы та "гиена" не была настолько пьяной и не так воняла потом и мочой, я бы ей отдался, наверное... Плоть требует своего, и весьма настырно... Ведь я тоже - всего лишь... душонка, отягощенная трупом..."
22. В ПЛЕНУ У НОНОК
...Вилли не затоптали у лифта. Как он врубился гораздо позже, вовсе не случайно и неспроста. Он был нужен им...
Очухался четырнадцатилетный Вилли Квайл нескоро. За окном мерцали по-прежнему блестки звезд, и Вилли почему-то показалось, что эта ночь следующая. Хотя он мог и заблуждаться. Лежал он на мягкой постели, перебинтованный с головы до ног, кажется; попробовал встать и обнаружил, что за ноги привязан, а руки его примотаны бинтами к бокам. - Ух, кошачьи отродья, - прокомментировал Вилли свое плачевное положение, - ну ничего, я вам еще кишки помотаю, твари патлатые...
Далеко не у всех нонок были длинные прически, большинство их стриглись накоротко. Но такими словами всегда ругался Фредди, и Вилли подхватил у старшего брата полюбившееся определение. Фредди был почти вдвое старше Вилли, и авторитет его для младшего брата сомнению не подлежал. Даже в большей степени, чем папашин. Папаша был мужиком старой закалки и в некоторые вещи "не въезжал". Собак не ел, например. Кошек, крыс, змей - всегда пожалуйста, а псов не мог... Все время вспоминал какого-то "Арчи", который якобы в первые годы ноночьего нашествия спасал ему жизнь, и ради которого он, папаша, даже пристукнул какую-то бабу, которая чуть было не стала мамашей возможным Фреду и Вилли. Папашка вообще много чего болтал о прошлых годах, но по большей части сыновья не могли понять, о чем это он там. Однажды, после того как безуспешно пытался часа два растолковать отпрыскам, что оно такое - "ночной клуб", - он плюнул и поклялся, что больше ни слова не скажет, о том, какая жизня была ДО нонок. Клятву сдержал.
Фредди, подумал Вилли, лежа связанный на кровати, я хлюпиком не буду, слышишь?! Я от них сбегу и за тебя, за папашку отомщу, понял?! Ты только там в земле не переворачивайся, договорились? Они меня врасплох сцапали, их было пять рыл на меня одного, задавили массой... Но я исправлюсь, братец, вот как есть обещаю, не сходя с места! Тебе стыдно за Вилли не будет...
И он принялся исправляться не сходя с места. Сойти с места при всем желании тотчас же вряд ли ему бы удалось.
Тужился, тужился Вилли, сопел и хрипел, стиснув зубы. Но бинты порвать мочи не хватило. Зато адскую боль в грудь и голову накликал. Полежав смирно чуток, боясь вздохнуть, Вилли превозмог приступ и засучил ногами, пробуя на крепость путы. Постель, превращенная в узилище, находилась в небольшой, пятнадцать на пятнадцать примерно, комнате, кроме двери, окна и самой постели, в помещении этом не имелось ничего, даже осветительного прибора никакого. Все это пленник разглядел, когда боль на некоторое время утихла, сжалась в два комочка, один под черепом ворочался, стукаясь о кость, а второй в груди копошился, словно крыса, угодившая в мышеловку.
Себя к интерьеру пленник не причислял, вполне уверенный, что родным жилищем эта коробка ему не станет. Могилой - возможно. Но местожительством - ни в коем разе.
Рассеянный свет проникал в комнату с улицы, окрашивая тьму в полутона и придавая форму пространству. Благодаря ему Вилли хоть что-то разглядел, без него в комнате царила бы кромешная тьма. В окно, напротив, подняв глаза, Вилли разглядел темную плоскость стены небоскреба, усыпанную многочисленными белыми и желтыми пятнами, квадратными и прямоугольными освещенными окнами. Блестки звезд слабыми искорками мерцали выше, под самым верхним краем окна комнаты, в которой Вилли валялся в мягкой постели. Из чего пленник заключил, что комната эта находится высоко-высоко, быть может, на последних этажах этого здания, иначе звездных блесток он бы не увидел вообще. Соседний же небоскреб был чуть выше. Эх, вы, проклятущие, думал Вилли, отчаянно дергая ногами и с ненавистью вперившись взглядом в стену за окном, проткнутую многочисленными световыми дырками. Захватили весь Город, житья из-за вас нету людям...
Приторочили его к кровати на совесть. Надергавшись до изнеможения, Вилли едва не потерял сознание от боли и решил передохнуть, чтоб не сдохнуть совсем. Возобновлять свои освободительные попытки пленник намеревался в обязательном порядке, думал только об одном. Покуда патлатые твари не начали с ним производить свои жуткие эксперименты, о которых рассказывали и папаша, и Фредди, и прочие люди, покамест нонки не превратили его в раба, одного из тех, несчастье наблюдать за которыми Вилли имел уже не раз... надобно поспеть смыться подальше. Или сдохнуть. Существует ли в реальности Квартал Спасения, Вилли не уверен, но в любом случае - лучше подохнуть где-нибудь в подземке, по кускам крысам на жратву разорваться, чем остаться у нонок и превратиться в выпердка.
Вилли боролся с болью изо всех силенок. Боль раздирала череп безжалостно, комок расплывался горячими щупальцами, сжал голову: вот-вот лопнет!.. И в конце концов Вилли капитулировал, и вновь провалился во мрак беспамятства, из которого выползал в эту комнату с мягкой постелью...
- Развяжи его! - первые слова, услышанные им, когда очнулся по возвращении в комнату, на постель. - Накачай стимулятором, мне квелый комок боли не нужен! - вторые слова, услышанные пленником. - Чтобы готов был через полчаса! - третьи.
Голос был властный и жесткий. Чувствовалось, что его обладательница привыкла командовать, а не подчиняться.
Ого, подумал Вилли. Уже тащать в лабораторию?.. Прыткие, однако.
- Симпатичный мальчик, - бормотала нонка. Не та, что резким голосом бросала приказы. Вероятно, та, которой приказывали. Вилли чуть-чуть приподнял веки и сквозь бахрому ресниц смутно разглядел нонку, возящуюся с узлами у изножия постели. Рослая блондинка, патлатая причем, продолжала бормотать что-то себе под нос, неразборчиво. За окном сиял солнечный свет. "Хоть ЕГО они у нас не украли!", - неожиданно подумал Вилли. Ночь миновала. Ноночьего комбеза на патлатой твари не было, только узенькие черные шорты и непременный кожаный пояс. Растянувшийся в прыжке кошачий силуэт, выгравированный на серебристой пряжке ремня, Вилли разглядел, чуть шире приоткрыв глаза. Нонка, стерва, уловила движение век...
- Оклемался, малыш? - довольно ласково осведомилась. - Сейчас, погоди, я тебя распутаю и немножко подкормлю...
ОНА БЕЗОРУЖНА!! вспыхнула отчаянная надежда, ударила волной горячей крови в голову. Ну же, развязывай скорее, тварь патлатая, с тобой одной я живо управлюсь!..
- Только ты не кидайся на меня с кулаками, ладно? - будто прочла она захватнические мысли пленника. Он скривился, словно проглотил гнилой кусок мяса. Разочарование остро заточенным лезвием полоснуло сердце. - Толку не будет, а больно будет сильно, гарантирую!..
ТЕЛЕПАТКА!! едва не заскрежетал зубами от ярости пленник. О них Вилли слыхал. Лопоухий Боб раз говорил: "Наскочила из-за угла, я ее хвать за горло, а она шмыг вбок, и поминай как звали, будто почуяла, что я за горло хватану, а не пулю в глаз всажу... Я за ней, она спиной к стенке, и в стойку, а я ж все боеприпасы расстрелял, выбору нет - клинками да голыми руками ее мочить... А она, тварь, чует будто, блокирует выпады... Едва выскочил тогда, парни, Лысый Мик с Братом Джо случились, пристрелили сучку, я не последний рукопашный боец, вы знаете, но она, стерва, меня одолела бы..."
Нонка ухмыльнулась; и вдруг резко наклонилась над постелью, приблизив физиономию чуть ли не вплотную к лицу Вилли. Обдала незнакомым, но приятным до странности ароматом. Это изо рта у ней смердит, думал пленник, крепко-накрепко зажмуриваясь, чтобы не видеть огромных глазищ ненавистной твари, синих, как новые джинсы, и таких же ослепительно сияющих, сулящих удобство и защиту от холода обладателю... тепло, вкусную еду, безопасный сон, ласку и нежность, обволакивающие мягкими волнами, гладящие по груди, и ниже, ниже... "ПОШЛА ПРОЧЬ, дерьма кусок!!!", - в отчаянии взвыл Вилли мысленно, закрыл глаза и в воображении как бы оттолкнул нонку, обеими руками ударив в морду. Обволакивающее теплом и лаской ощущение тут же улетучилось. Но от ее дыхания брони не существовало, чего-то подобного векам в носу, и оно, горячее и ароматное, раскаленными толчками жгло щеки пленника; вышибало ознобную испарину на его лоб. Если она меня поцелует, в паническом ужасе подумал Вилли, постараюсь укусить мощно, вопьюсь намертво, чтоб губу оторвать!..
Он приподнял веки, чтобы встретить вражину с открытыми глазами...
Синие глазища нонки уже потускнели. Она почувствовала. Или услышала. Или узнала. Как это там у них, телепаток чертовых, зовется?..
Пышущее жаром, ядовитым испарением обдающее, ее дыхание отдалилось, и Вилли почувствовал облегчение, будто на голову ему падала змея и уже приблизила жало к глазам, но вот, к счастью, удалось гадину ползучую смахнуть с макушки...
ЛУЧШЕ ЗМЕЯ, ЧЕМ НОНКА, убежденно подумал Вилли.
Нонка весело захихикала.
- Ты мне нравишься, звереныш, - промурлыкала. - Я попросила тебя у госпожи, но она отдаст лишь после проверки, к сожалению... Ты злой и грязный щенок, но ты мне нравишься, малыш... И ты узнаешь еще... сияние моих глаз...
Вилли взбеленился. Дальше терпеть все эти гнусности он был уже не в состоянии - ни физиологически, ни морально. Желая от жизни лишь одного смерти как избавления, - он распахнул глаза, выдернул ступни из ослабевших пут и успел неуклюже вскочить, пронзаемый жуткой болью, едва не рухнувший навзничь, вопящий: - А пулю тебе в глаз, вражина проклятая!!! Вилли, сын Квайла и брат Фредди-Нонкоруба, скорее подохнет, чем ляжет на нонку!!! жаль, клинка нет, я бы тебя разделал, как брат учил!.. Но я тебя, тварь, и голыми руками...
Отпрянувшая было патлатая тварь привалилась к стенке у двери и заливисто заржала. Ладони уперла в бока, морду запрокинула, сиськи трясутся, кожа на животе пульсирует... В КАДЫК ВЦЕПЛЮСЬ!!! Злобное желание пронзило пленника, но не навылет: застряло в мозгу, заклинило прочие помыслы. ЗУБАМИ ЗАГР-РЫЗУ... От нестерпимой боли шатаясь, как флагшток на ветру, с примотанными к туловищу руками, Вилли потащился в обход кровати, чтобы впиться зубами в шею нонки, во-он в ту пульсирующую жилку, вздувшуюся под кожей... Он уже ничего не соображал. Страстное желание ощутить во рту вкус ноночьей крови, если у нее есть кровь! растерзать в мельчайшие кусочки всю эту тварь, от пяток до патл и синих глазищ, затопило потоком бешенства голову, и без того распираемую, звенящую неистовой болью, от беспощадных болевых пинков, наносимых свежей раной...
Но четырнадцатилетнему пленнику не суждено было ощутить на зубах упругое сопротивление прокусываемой ноночьей плоти. Это сладострастное ощущение Вилли в тот раз не испытал; но силу удара патлатой стервы почувствовал в полный рост, заполучил в полнейшем объеме поставок, как говаривал папашка в свое время: нонка, не прекращая весело хохотать, молниеносно выбросила вперед ногу и засадил носком сапога Вилли по лодыжке. Знала, куда вцелить: кости не перешибла, но боль причинила адскую. Как гарантировала. Даже на минуту исчезли болевые эпицентры в голове и груди - так зверски засандалила, сволочь... Подрубленный, пленник опрокинулся на постель, и не провалился в болевой обморок, не рухнул во мрак беспамятства лишь потому, что упал на мягкое, а ударила чертовка не в голову и не в грудину, а по неискалеченной ноге.
- Су-у-у-у-ука... - мучительно простонал Вилли, корчась в развороченной постели. - Загр-р-р-р-рызу-у-у-у-у... - он запнулся, задохнувшись от толчка головной боли, и зашипел из последних сил: Шш-ш-ш-ш-шлюха гряз-зная... - так тоже в свое время величал нонок папаша.
- Темпераментный малыш, - мечтательно промолвила нонка. - Весь в родителя, видно... Вот бы госпожа его мне подарила...
Тошнота, и без того неустанно и чудовищно терзавшая внутренности пленника, при этих ноночьих словах едва не одолела его. Тошнотворный ком победоносно и неудержимо полез на волю, но - блевать при нонке Вилли посчитал ниже своего мужского достоинства, и невероятным, просто-таки вселенским усилием воли сдержал спазматический позыв кишок. Как ему это удалось, Вилли до смерти не узнает. И тут же, вприкуску, судорожно засигналил гибнущий от переполнения мочевой пузырь.
"НА ГОЛОВУ ЕЙ я б налил с громаднейшим удовольствием!!" - думал со злобным упоением пленник, сотрясаемый корчами.
- Малыш, не помирай! - умилилась нонка. - Сейчас я тебе горшочек подам...
- В рот себе засунь свой горшочек! - прохрипел изнемогающий пленник. - В пасть себе, сука!! Лопну лучше, вам не достанусь...
В эту секунду с грохотом растворилась дверь, атакованная чьим-то тяжелым сапогом, и в комнату, где помирал от боли, унижения и невозможности облегчиться четырнадцатилетний пленник, созерцаемый патлатой тюремщицей, ворвалась еще одна нонка, в которой Вилли, несмотря на тускнеющее сознание, мигом признал рыжеволосую стерву из патруля, захватившего его в подземке, ту самую, с которой у него возникла безумная обоюдная страсть с первых минут знакомства. По милости которой он торчит в этой комнате...
- Ага-а-а! - по такому торжественному поводу нашел пленник остатки сил, чтобы приветствовать пассию. - И ты явилась, кошка драная... Ну иди, иди ко мне, обнять не сумею, но в морду плюнуть во как способен!.. - и он харкнул в нее. Неожиданно для самого себя обильно и мощно, настоящую слюнную гранату метнул, но, к несчастью, промазал. Градусов на десять всего причем. Оскорбленный до глубины души собственной неловкостью, чуть не зарыдал. Сил для второго плевка не оставалось.
- Гаденыш. - Брезгливо высказалась патрульная нонка, увешанная оружием и затянутая в боевой черный ноночий комбинезон. - Пес шелудивый. Это его, что ли, госпожа требует?..
Нос у нее был залеплен пластырем, довольно большим куском, прикрывающим собственно нос, переносицу и участок лба.
- Его, Дайян, его, - ответила блондинистая телепатка в шортах, поглаживая себя по груди. Вилли с отвращением заметил, как ногти патлатой блондинки почесывают левый сосок, коричневый и расплывшийся, и как это бывшее плоским пятно набухает, формируется в шарик, выпячивается, увеличиваясь в размерах прямо на глазах. - Я хотела себе взять, но госпожа... - Вспухший на левой груди шарик, терзаемый кончиками пальцев, эта гнусная ноночья выпуклость, способна была привести человека в ярость одним видом своим, а зрелище механического возбуждения, которое Вилли привелось наблюдать, вогнало его в состояние полнейшей прострации - ярость переполнила пленника и он чуть было не лишился сознания. Обессиленный и лишенный возможности без промедления вступить в драку, Вилли распластался на постели как дохлая крыса, припечатанная прикладом винтовки к бетону.
- Если он госпоже не подойдет, - зловеще пообещала патрульная Дайан, - ух и натешусь же... По кусочкам его накромсаю... - она пощупала свой распухший нос, залепленный пластырем.
- Я просила госпожу мне подарить, если ей не понадобится! - обиженно надулась блондинка.
- Ну ладно, побалуешься, - великодушно посулила зловредная Дайан. Но все равно он потом - мой. Надо же, в кои-то веки вышла в патрульный маршрут поразмяться, по старой памяти порыскать, от кабинетной рутины отдохнуть, а тут этот!..
- Договорились, сестричка! - блондинка прижалась на мгновение к патрульной, или кто она там, и лизнула ту в щеку. Патрульная лапнула ее за обнаженную грудь и покрутила двумя пальцами вставший сосок. Блондинка охнула и отступила.
Пока Вилли со смешанным чувством омерзения и гадливого любопытства наблюдал за нонками, тошнота, выворачивающая кишки наизнанку, опять полезла на волю. И Вилли сам себя надоумил, рывком перекатился на бок, свесил голову с постели, над полом, исторгая протаранившую плотину сдерживания блевоту. Невмоготу человеку за нонками глядеть без рвотных последствий.
Содрогаясь и захлебываясь, пленник булькал и сопел, выдавливая последние порции гнусной слизи, как вдруг услыхал за спиной противное хихиканье и почувствовал, как по его голому заду запрыгали прикосновения чего-то твердого и царапающего. Словно впивался коготь какой-то птицы, скачущей по ягодицам.
Попрыгав, этот коготь замер, вонзился сильнее, и пленник догадался: "Это ствол автомата!". Ствол пробороздил правую ягодицу и скользнул между полушариями... раздвинул, вжался...
- Пошла прочь, мразь!! - выдавил Вилли, в панике пытаясь перевернуться на спину. Блевотина потекла на подбородок, и Вилли крикнул, брызгая слизью во все стороны: - Убери пушку, тварь патлатая!!!
Рыжая, продолжая подхихикивать, уткнула безжалостный ствол перевернувшемуся на спину пленнику в пах, нещадно прищемив мужское достоинство.
- Только не спусти! - испугалась блондинка, хватая патрульную за руку. - Только не спусти курок!! Госпожа!..
- Успею, - рыжая отняла ствол и забросила автомат за спину. - Ну, разматывай щенка давай поживей, сестра...
- Еще стимулятор ввести надо... - забормотала блондинка, выуживая из карманчика шортов крохотный инъектор. - Госпожа велела... и новые повязки наложить... круто ты его в лифте...
- Работай, Кэри, работай, - велела Дайан и одним размашистым шагом отступила в угол. Помолчав, вдруг пожала плечами, зазвенела амуницией: Ошалел гаденыш! бредит. - И проворчала что-то тихо, неразборчиво, поглаживая равномерную щетину накоротко остриженных волос.
Вилли хотел брыкнуть блондинку в рожу пятками, но тут же передумал. Славный мальчик, славный, - хваля его, забормотала она, наклоняясь над пленником и всаживая ему в бедро металлическое жало инъекторной иглы. - Не стоит драться с девочкой, все равно не побьешь...
Ее груди, два тугих больших шара, нависли над лицом Вилли, когда она принялась разбинтовывать его голову, и он, подумывая о том, что откусить ей сосок, эту отвратительную выпуклость, было бы весьма благородно с его стороны, закрыл глаза и постарался ни о чем не думать, памятуя о том, что блондинка отпрянет и отскочит раньше, чем он поспеет вонзить зубы.
- ...умный мальчик, ну зачем откусывать, - вдруг зашептала ему в самое ухо нонка, обжигая своим ароматным до омерзения дыханием, - можно же так нежненько, легонечко покусать, полизать можно язычком, губками погладить...
"ЗАКРОЙ РОТ, ПАТЛАТАЯ!!!", - мысленно взвыл Вилли. ЗАТКНИСЬ, не то я вырвусь и расколочу свой череп окончательно, расколю об стенку!..
Она до странности покорно заткнулась. Видать, всерьез уповала, что Вилли "не подойдет" неведомой госпоже и тогда обязательно поступит в ее личное владение... "ЖИ - ВЫМ НЕ ДАМ - СЯ, - мрачно и отчетливо подумал Вилли, подразумевая, что нонка услышит и поймет. - А МОЕГО БРАТА ФРЕДДИ ПРОЗВАЛИ НОНКОРУБОМ, ПОТОМУ ЧТО ОН НИКОГДА В ЖИЗНИ НЕ БИЛ НОНОК. ОН ИХ ПРОСТО УБИВАЛ. ГОЛОВЫ ОТРУБЫВАЛ.".
- Ух, какой ты темпераментный, котик! - сказала нонка весело. Поглядим, поглядим, что госпожа скажет...
Вилли стиснул зубы, чтоб не завыть от боли, и постарался выключиться, но не сумел. Само собой разумеется, вообще не думать, будучи в сознании, Вилли не наловчился, как ни тужился: и по этой причине с наслаждением выплескивал и метал нонке в мозги все потоки ядов и хранилища бомб сквернословия, которые имел в арсенале памяти. Даже те, смысла которых не понимал, но которые использовали брат и особенно папаша, живший в Городе еще _д_о_ нонок. Если не врал. Вилли слабо верил, что когда-то такое могло быть.
...руки ему сковали наручниками за спиной, на ноги накрутили цепь. И Вилли семенил мелкими шажками, подталкиваемый в затылок непреклонным стволом автомата патрульной Дайаны. Только сейчас Вилли осознал, что разгуливает голышом посреди снующей по коридору оравы нонок; не считая бинтов, намотанных на голове и верхней половине туловища, пленник был раздет до нитки, даже паршивых тапочек на ноги не обули, раздраженно думал он, обдирая подошвы, шаркая по усеянному всевозможным мусором бетонному полу. Коридор был длинный, и нонка зловредная протолкала пленника в самый его конец, сквозь строй дверей, тянущихся по обеим сторонам. Затем пихнула налево, в новый предлинный коридор. По бокам этого туннеля ряды дверей не тянулись, стены сплошь из стекла оказались сработаны, стекла, перемежаемого опорными железобетонными столбами, и Вилли подумал, что теперь его ведут по чему-то, весьма напоминающему галерею. Переход откуда-то куда-то. Нонка пихала его стволом по оси коридора, и Вилли принялся ненавязчиво смещаться левее, чтоб мельком глянуть вниз, через окно. Дайан злобно пнула его по заднице носком сапога и гаркнула: - Топай по центру, гаденыш собачий!!
Эге, подумал Вилли. Что-то любопытное внизу есть, ежели не позволяет обозреть...
- От кошки драной и слышу, - прохрипел в ответ, чтобы не оставлять последнее слово за нонкой. - Ствол тебе в дырку!..
23. КАН-КУДАЛБ-ШАМАН
- Я посылал тебя за _ч_е_м_? - гневно вопросил Кан-Кудалб ученика. Ты принес мне ни на что не годную шкурку. Пойди и принести изволь то, за чем я тебя посылал.
Ученик жалобно посмотрел на Кан-Кудалба.
Но учитель был неумолим.
- Если ты не научишься отличать то, что нужно, от того, что ни на что не годно, толку не будет. Я тебя прогоню. А теперь иди.
Ученик понуро убрел. Кан-Кудалб улыбнулся.
- Хороший ученик, - сказал, - но туповатый. Впрочем, я сам был такой вначале.
Кан-Кудалб подцепил двумя пальцами принесенную учеником шкурку и брезгливо отбросил в огонь. Вспышка озарила внутренность пещеры, на мгновение вышвырнула тьму прочь, даже из дальних углов и закоулков.
- Никуда не годная шкурка, - прокомментировал Кан-Кудалб. - В такой разве сунешься в пламя?
Он обмакнул кончик пальца в месиво, которое, негромко урча и булькая пузырями, бурлило в небольшом горшке; облизал палец и удовлетворенно почмокал губами.
Отменное зелье, подумал он. Хоть сейчас пропитывай наконечники...
Если бы кто-нибудь из сородичей Кан-Кудалба случайно подсмотрел, как шаман пробует на язык смертельный яд, применяемый на практике лишь с одной-единственной целью, вполне определенной и функциональной, а именно: для сокращения численности врагов, - такой счастливчик не сходя с места вывихнул бы челюсть, отвесив оную: не имело бы границ изумление, которое он испытал бы при виде того, как Кан-Кудалб запросто лижет отраву, малюсенькой капельки коей вполне достаточно для отправки к праотцам здорового крепкого воина. Духи любят, обожают шамана, это всем известно, но не до такой же степени!..
Но Кан-Кудалбу показалось мало, и он позволил себе добавку: зачерпнув горстью, хлебнул. Кипящая отрава не обожгла его кожу, и не отправила к праотцам его самого. Потому-то Кан-Кудалб и был шаман, однако. Духи его любили. Он один знал, до какой степени.
Все сородичи неукоснительно считались с мнением шамана. Человек, любимый духами - очень полезный человек.
Напившись отравы, Кан-Кудалб закусил сушеными червями, вкусными такими, хрустящими на зубах, отлично провяленными на солнышке, и неторопливо поднялся на ноги. Убрел в глубину пещеры, долго там возился, перекладывая с места на место какие-то предметы; вернулся к очагу, сжимая в правой руке нож устрашающих размеров, с широченным таким лезвием, остро-остро наточенный. Осмотрев лезвие, приблизив его к огню очага, чтобы лучше видеть, Кан-Кудалб хмыкнул довольно так, и сунул нож в огонь. Подержал; вытащил. Делая надрез на левом предплечье, бормотал витиеватые заклинания неразборчиво, бегущим шепотком: духи любили Кан-Кудалба, и он пользовался их благорасположением без стеснения, однако знал, что подстраховаться никогда не мешает. Осторожность прежде всего, учил когда-то мальчика Кудалба наставник, посылая за шкурками, и заветы Учителя Кан-Кудалб не забывал всю жизнь...
Засыпав в рану серый порошок, извлеченный из кожаного мешочка, который был приторочен к внешней стороне левой руки цепочкой, обвившей плечо этой руки, Кан-Кудалб подождал, пока кровь поглотит серую кучку. Закрыл глаза и принялся нараспев заклинать рану, поглаживая ее кончиками пальцев ненадрезанной руки...
Когда Кан-Кудалб открыл глаза, раны как не бывало. Лишь свежий шрам багровел на этом месте, но вскоре и шрам исчезнет без следа. Утром оглашу им решение, подумал Кан-Кудалб, вернувшийся из полета к духам. Скажу, что духи велели уходить...
Но наутро ученик шамана переполошил сородичей отчаянными воплями.
- Великий Учитель исчез!! - орал перепуганный подросток. - О горе нам, духи призвали Кан-Кудалба!!!
Сородичи никогда не узнали, что наутро шаман намеревался приказать им покинуть остров, уйти к северу, перебраться на материк и выбрать новое место для поселения: Кан-Кудалбу было видение, что на остров, который спокон веков занимали его сородичи, надвигается грозная опасность с востока, с соседнего длинного острова - тамошние вознамерились коварно, врасплох, захватить его, Великого Шамана, возлюбленного духов, и принудить его заботиться о них, лечить от ран и болезней всю их многочисленную длинноостровную толпу...
Когда тамошние, куда более многочисленные, захватили поселение Кан-Кудалбовых сородичей и не обнаружили самого Кан-Кудалба, они страшно рассердились, и со злости отправили всех к праотцам. Только ученика шамана с собой прихватили живого. Кто знает, а вдруг духи его тоже любят?..
...и после того черного дня, когда пролились потоки крови и окрасили проливы в цвет крови, много-много лет и зим остров пустовал, настолько много, что не счесть никому. Заклятие лежало на острове, заклятие Великого Шамана, так говорили.
Покамест не пришло время, и с материка на выдолбленных бревнах не переплыли на остров люди с кожей цвета разбавленной крови, которые не боялись преданий и предупреждений о проклятьях древних полумифических племен, живших на этих землях настолько давно, что даже их названия стерлись в скрижалях истории...
24. ДРУГ КОМПЬЮТЕРОВ
- ...Ну ладно... ладно, - немного даже растерялся Вилли, услышав такую гневную речь. - Не нервничай ты. На меня-то чего взъелся? Я что ли в Штабе сижу, стратегию разрабатываю? Чего скомандуют, то и выполняем... а куда денешься. А Дайана... Позабудешь ее, ка-ак же ж, - упомянув это ненавистное имечко, Вилли помрачнел еще больше и пробормотал, - а знаешь, Торопыга, сколько потом ни таскался по ноночьим территориям, но ту галерею не разыскал...
- Почему ты так думаешь, а? - Грэй успокоился мгновенно, как и вспыхнул. - Во всем Городе одна-единственная галерея, что ли?..
- Нет, конечно, но в той, понимаешь, - Вилли был явно рад, что сумел отвлечь внимание Грэя от щекотливой темы, - стекла были необычные. Такого розоватого оттенка. Будто их, когда отливали, подмешали в порошок крови. Ненавязчивый такой, размытый, но сплошной и равномерный, розовый оттенок... Короче говоря, не знаю как сказать, не мастер я связывать слова, но галерею со стеклами этого цвета, врезавшегося в память, я не отыскал.
- Во второй и третий разы тебя по ней не водили?
- Конечно, нет. Галерея, насколько я понял, ведет в логово главной патлатой твари, а во второй и третий разы я им перспективным с виду не казался, меня сразу тащили в ближайшую подавилку, чтоб...
- Подавилку?..
- Ага. Не знаешь разве?.. Мы так прозвали аппараты, из мужиков творящие выпердков. В твоих краях их по-другому зовут?.. Госпожа меня проверяла на предмет какой-то своей личной надобности в первый раз, и утратила интерес к моей персоне, не найдя во мне искомого. Зато я сподобился ЕЕ лицезреть... До смерти не забуду!
- Такая страшная?!
- Нет, что ты! Бабская видимость у ней потрясающая, высший класс! Ежели забыть, что - нонка. Тебе что, рассказывать, как мы с ней общались? Не желаю!
- И не надо, не злись. Обойдусь как-нибудь.
- Главное, что она меня посчитала неподходящей кандидатурой для удовлетворения своих надобностей. Черт побери, насколько я врубился в суть, она из меня хотела сотворить даже не выпердка, а кое-кого гораздо более гнусного. Но пронесло, слава Пороху!! - Вилли произвел ритуальный жест восторга: вскинул правую руку над головой и сжал пальцы в кулак.
- Слава, слава... Слава Богу... - пробормотал едва слышно Торопыга, ...Моему. И на старуху бывает проруха... даже она может ошибиться... Приятно сознавать. И к счастью, ошиблась. Хорошо, что именно Вилли проскочил сквозь ячейки сети, без него я бы пропал, остальные не компенсируют его Часть при всем желании... В людях копалась, милая, вооружась машинами, и позабыла, что другие люди с машинами не только враждовать умеют...
- Что ты там бурчишь?
- Ничего существенного. Так, мысли вслух. Значит, потом тебя сразу тащили в преобразователь, и ты...
- Из подавилки я смывался. Нонки глупые, на ошибках не учатся.
- Ты подразумеваешь, что не ведут точного учета, не заносят в банк данных...
- Что-то навроде того, - согласился Вилли. - Но не совсем так. В банках сети есть все. Но они не получают от компов всю информацию, которая в них есть.
- Может быть... Тебе видней. Кому уж, как не тебе. Не умеют выжать?
- Не думал как-то. Может и не умеют.
- А... это... сознательно машинки могут скрывать?
- Дерьмо! Откуда мне знать?! Я не спрашивал. Меня это как-то не интересовало.
- Ясно... НЕлюбопытство - иногда порок... А относительно того, что нонки не учатся на ошибках, своих либо чужих, человечьих, ты не прав. ЕСЛИ БЫ. - Загадочно акцентировал Торопыга. - Послушай, друг компьютеров, твоя способность нам весьма пригодится.
- Какая? - удивился Неудачник.
- У тебя она одна, такая, - улыбнулся Грэй. - Разве мужик без этакой способности сумел бы три раза обвести... э-э-э, подавилку вокруг пальца? То бишь, я имею в виду, договориться с ней.
- А-а, ты об этом! Да разве ж это способность. Так, баловство... Если б я телекинетиком был, вот это да...
- Ничего себе баловство!! - возмутился мгновенно в своей импульсивной манере Грэй и наградил Вилли парой неприличных кличек. Помолчал, переводя дыхание, и высказался: - Хотел бы я с таким баловством в мозгах к нонкам запроториться и в подавилку угодить!..
- А ты попадал?..
- Естественно, нет. Разве с тобой сейчас говорил бы, а? Без твоей-то... гм, баловства.
- Это точно, - покивал Вилли, - сейчас бы ты выпердком был, как пить дать, и разговор у нас произошел бы короткий донельзя - или ты меня, или я тебя...
- Именно. Но ты уж меня так безнадежно не хорони, ладно? Может, я бы в проценты отсева попал.
- Может, - кивнул Вилли, - и тогда тебя бы похоронили там же, неподалеку от подавилки.
- Само собой, - скопировал кивок Неудачника Грэй, - и вот потому, что мы с тобой такие бравые ребята и можем говорить, как мужик с мужиком, слушай сюда, внимательно-превнимательно. Сейчас ты заскочишь в офис и отметишься где надо, скажешь, задумка зловредная появилась, хочешь реализовать, уходишь для этого в рейд, напарника подыскал. Назначь заместителя, чтобы отряд без командира не остался, вдруг что. После захватим твои шмотки, боевой комплект целиком, и вперед, с песней.
- Чего-о?..
- С песней, говорю, вперед. Значит, что мы будем гордо распевать песни, когда нонки нас поволокут на растерзание. Мы же с тобой непреклонные парни, правда, да? Вот то-то и оно. Счастливый путь в загробную обитель... Однако мы с тобой постараемся под солнцем остаться, здесь теплей, чем в могилке. Нам еще множество делишек обстряпать суждено. И победить... Надеюсь, да.
- Эй, Торопыга, откуда ты такой всезнающий, самоуверенный и умный до тошноты взялся?
- Издалека. Ох, издалека же, Вилли. Но я не выпердок, не тревожься. Ты с твоим опытом даже самого ловкого лазутчика унюхал бы, разве нет? Естественно, нонки могли изобрести новую... э-э, вторую, модель, такую, что и не различишь. Как мыслишь, я выпердок?
- Ты говори, говори свое, я пальца с курка не снимаю, - пообещал Неудачник. - Там погляжу, что к чему привинчено и как спаян твой котелок...
- Я знаю. Стало быть, ноги в руки и почесали. Языками начесались вдоволь, теперь ножками, ножками, парень, и ручками впридачу, и извилинами поработать необходимо. Позарез, знаешь ли... Иначе б я сюда не пришел. И вот еще что я хотел сказать... первое, Неудачником тебя неумный мужик окрестил. Какая ж это неудача, когда человеку три раза удалось вырваться из ноночьих лап, не превратившись в выпердка, скажи-ка на милость, браток Вилли, компфренд ты мой ненаглядный?! И второе. Пожалуйста, при мне никогда не упоминай о таких вещах, как котлы.
- Почему это?! - законно удивился Вилли.
- И особенно чугунные, - будто не слыша, продолжал Грэй. - С заклепками. Тебе не понять почему, но у меня возникают уж очень болезненные ассоциации...
25. ЛЮ-СИНЬ-СТРАННИК
...какими ветрами занесло его в страну краснокожих дикарей и бледнолицых переселенцев, ни единая душа в городе не ведала.
Желтолицый раскосый человечек в странно выглядящем хламидообразном одеянии, постукивающий посохом на улицах Нового Амстердама, в середине ХVll века, был такой же диковиной, как негр в набедренной повязке, вышагивающий по заснеженным улочкам какого-нибудь русского городища во времена монголо-татарского ига. Но желтолицый узкоглазый пришелец, как ни в чем не бывало, неторопливо мерял шагами улочки основанного всего лишь два десятилетия тому назад города, которому в будущем судилось превратиться в один из величайших мегаполисов планеты, чуть ли не в столицу мира. Новый Амстердам, центр голландских американских колоний, не подозревающий о бурном, насыщенном событиями грядущем, поджидающим его за туманными завесами последующих столетий и эпох, существовал спокойной и скучной жизнью спустя два десятилетия после основания. Новый Свет еще не воевал, лишь торговал, в основном.
Появление странного человечка озадачило степенных голландских торговцев, и они несколько дней недоумевали, но когда Жеан Ван Халлен, губернатор Нового Амстердама и окрестностей, повелел призвать желтолицего в свой дом на предмет выяснения личности, приказ его остался невыполненным. Желтолицый раскосый пришелец исчез столь же внезапно и загадочно, как и возник. Его разыскивали повсеместно, но не обнаружили нигде.
И вскоре позабыли. Третье десятилетие жизни города выдалось неспокойным, кровавым, он едва не прекратил свое существование. Никогда за всю свою жизнь он не был так близок к тому, чтобы исчезнуть с лица земли, из истории и с географических карт.
И только городские мальчишки еще долго пересказывали друг дружке захватывающую дух историю о том, как Джонни, сын бондаря Джефферса, ранним утром собиравший хворост на опушке Северного леса, случайно подсмотрел невероятную картину: желтый человечек, скинув свой балахон, прыгал как кролик выше собственной головы и со странными вскриками сбивал ногами шишки на высоте семи футов...
26. ФРАГМЕНТ ВОСПОМИНАНИЙ
"Это было три года назад. Я вдруг понял, что не живу, а так, влачу бренное тело по дну мутного омута сущестования, реагируя на уровне инстинктов, потребляю по принципу жука-наездника, паразита гусеничного, желаю на уровне амебы... мечтать и вовсе разучился - за ненадобностью, слово даже такое позабыл... И я тогда впервые решился, я понял, что настала пора "рвать когти", как говорится.
Вспомнилось мне одно высказанное, не помню кем, замечание, видимо, сформулированное на основе собственного жизненного опыта. Если ты дожился до мысли о самоубийстве, сказал этот, не помню кто, и мысль тобою завладела, у тебя есть три выхода, причем самоубийственный выход: покончить с бренной оболочкой и не мучить душу, - всего лишь третий, аварийный. А если ты настолько глуп, что желаешь мучиться, тогда ты можешь пойти в монахи. Бог, если он существует, не даст пропасть душе. Так говорят, по крайней мере, в утешение. Но самый лучший выход состоит в том, чтобы полностью сменить среду обитания. Ибо ничто иное, как среда обитания твоего, а не ты сам, есть причина твоих мыслей о самоубийстве. Жить можно и нужно всегда, пока живется, вопрос - _г_д_е_???
Главное: вовремя смыться. Короче говоря.
Причем смываться нужно сразу, как только принял решение, иначе засосет среда, и разучишься принимать их, серьезные решения, если не пойдешь в монастырь или не прикончишь себя - сразу. А покуда ты способен еще задуматься, _к_а_к_ живешь, и принять решение жить по-иному, следовательно, ты еще не совсем пропащий, и сумеешь посмеяться над собой, а ведь хорошо смеется не тот, кто смеется последним, а тот, кто умеет смеяться над собой. Последним смеется лишь самоубийца наедине со смертью...
Примерно в таком мрачном настроении, рассуждая как заправский нудный философ, я и рванул.
Чтобы не задаваться вопросом - _к_у_д_а_? - я рванул просто так, куда придется. Там разберусь, думал я, жизнь покажет. Для того и "рву", чтобы показала...
Пришел на вокзал. При себе имел средних размеров спортивную сумку, набитую элементарными предметами первой необходимости: потому что даже самоубийца не уходит из жизни просто так, а уносит с собой что-нибудь, ну, там веревку на шее, пулю в мозгах или в сердце, отраву в крови, клинок в животе... Тому же, кто намеревается жить да жить, сам Бог Его велел унести с собой кое-что необходимое.
Помимо сумки, я имел при себе то, что самоубийце не нужно, но мне как п_у_т_е_ш_е_с_т_в_е_н_н_и_к_у_ _з_а_ _с_р_е_д_о_й_ необходимо как воздух.
В здравом уме ни один индивид не отправится в вояж без денег - в этом мире. Деньги. Все деньги, которые я мог с полным на то правом назвать своими. Не скажу, что их было очень много, но без денег в этом мире, где они правят бал, далеко не ускачешь. А зависеть от кого-либо я не желал, и потому одалживать не намеревался. Возвращаться я тогда и не помышлял, это да. Именно поэтому тем паче не желал занимать: ведь я еще считал себя способным смеяться над собой, но хохотать над своими прежними пороками, к числу коих относилась и необязательность, я не умел уже...
Итак, прихожу на вокзал с намереньем заделаться этаким профессиональным... ну, может, вояджером назваться?.. А что, подходящее словечко, хоть и заимствованное, а мне нравится. Прихожу, значит, на ЖэДэ вокзал. Почему не на автовокзал, на в морпорт, не в аэропорт и не в речпорт?.. Видимо, подсознательно понимал. Смена среды обитания требует постепенной, неторопливой переходной фазы в своем процессе: _д_о_р_о_г_и к новому месту, ощущения постепенного удаления от прежнего состояния и не менее постепенного приближения к новому качеству; на самолете этого не пережить, на автобусе далеко особо не уедешь, как и на речном судне (в наших краях, по крайней мере), а на морском судне мною вскоре овладевает особая форма клаустрофобии. Я не боюсь замкнутого пространства, я боюсь пространства, из которого не могу выйти по собственной воле... В тюрьме, мне кажется, я бы помер от удушья весьма быстро. Поэтому я пришел к поездам. Мне страстно хотелось уехать куда подальше. Чем дальше, тем лучше. И кроме того, это уже сейчас я думаю, ведь подсознание изначально, и тогда, понимало, что необходимо сделать для того, чтобы достичь желаемого эффекта. Область подсознания - вообще штука беспредельная, неизученная и неподвластная влиянию среды обитания в полной мере, так, как область сознания; именно там, в глубинах разума, в "андеграундных" уровнях, таятся неведомые способности и свойства, присущие человеку изначально, как мне кажется, однако невыявленные, непроклюнувшиеся, ждущие своего звездного часа. Выдавливаясь по капле в качестве различных так называемых экстрасенсорных способностей и возможностей, свойства эти дремлют в летаргической спячке до поры до времени. Если что-то неизвестно науке сейчас, это еще не значит, что его нет вовсе. Магия, колдовство отрицаются наукой - но лишь потому, что наука не доросла до них... Я так думаю, овладение всеми своими способностями может превратить человека в качественно _и_н_о_е_ разумное существо, не похожее на ту "скотину", что зовется человеком ныне, прикрывшуюся щитом "науки" от собственного подсознания. Я не знаю, когда _э_т_о_ произойдет, и не уверен, что _э_т_о необходимо, но верю, что рано или поздно _т_а_к_ будет.
В этом мире того, что хотелось бы нам, нет.
Но мы верим, что в силах его изменить? Да.
Я - верю. А не этот мир, так другой. Их много, миров. Если понимать термин "мир" - как другой вариант бытия, отличный от соседнего, в частности, от данного тебе, того, где родился ты. В фантастике принят термин: "параллельные миры", но я не думаю, что он в точности отражает, верно характеризует истинное положение...
Но как бы там и тут ни было, бытие многовариантно, в отличие от сознания, единого по сути своей. Люди везде люди: на конкретном этапе развития. Что будет позднее, когда все изначальное в человеке проявится уже другая история.
Пришел я, стало быть, на железнодорожный вокзал, и первое, чем занялся: принялся наблюдать за прибывающими и убывающими. Жутко интересное оказалось занятие - вроде как захватывающий детектив глядишь. В любом произведении искусства должно быть свойство, делающее его таковым, отделяющее от халтуры - _н_а_с_т_о_я_щ_е_е_ искусство обязательно должно з_а_х_в_а_т_ы_в_а_т_ь_ человека, вовлекать в свой, особый, мир, выдергивать из реальности... Да, так вот, занялся я просмотром детективной серии: "На вокзале". Как настоящее кино гляделось. С тою лишь разницей, что здесь развитие сюжета и развязку приходилось воображать, домысливать самостоятельно, исходя из внешних данных, поведения, наружности, одежды: исходных данных каждого отдельно взятого персонажа. Из троих коротко остриженных парней, потребляющих лимонад в буфете, мое воображение сотворило банду матерых рецидивистов, гастролирующих по городам и грабящих квартиры и инкассаторов; из бабушки с внучкой, спешащих на пригородный, получились спекулянтки дарами природы - уж очень выразительно у бабули мешки пустые из сумки выглядывали; из толстой дамы в импортном шерстяном костюме образовался великолепный образ жены высокопоставленного чиновника, посаженного (тогда их еще сажали, блин...) за взятки; все размалеванные девицы в мини-юпочках, казалось, несли на лицах печати: "ПРОСТИТУТКА" и "ШЛЮХА"... (О, какой я был наивный, и как позднее изменилось мнение мое о настоящих профессионалках... О шлюхах не изменилось.) Меня окружали сплошь негативные персонажи, серо и банально мыслю, я сам знал, но именно в темном свете я видел окружающих, и мне была интересна исключительно людская отрицательность. Я уже не верил, что существуют в этом мире иные человеческие качества, и не испытывал особо острой необходимости верить. Если бы я взглянул на себя самого со стороны, с намерением вставить и себя в схему детектива, то вполне вероятно, вообразил бы злостного тунеядца, бегущего от происков милиции в другие города и веси, либо же перекупщика дефицитных шмоток, везущего косметику, импортные бюстгальтеры или аудиокассеты; насчет собственной положительности я не обольщался. Я тоже жирный такой минус...
В общем, сижу это я, посиживаю, наблюдаю за уголовно-мещанским окружением своим, и постепенно прихожу к мысли, что я не отыщу, черт возьми, на всем белом свете тот уголок земли, где сумею жить по-своему, так, как хочу, никого не обманывая, тем более, что смутно весьма, расплывчато и туманно, представляю, чего я, собственно, жажду на этой земле заполучить. Мыслишка трусливая возникает: "Не стоит и пытаться", разве так уж гнусно существовал, скажи на милость? говорю себе. Голодным не был, от холода не умирал, крыша над головой имелась, развлечения какие-никакие... Чего мне еще надобно?! За каким туманом я прусь неведомо куда?! Чего мне, собственно, не хватает? Денег больших? Машины? Жратвы особенной? Шмоток? Развлечений невиданных? Женщин экзотических?.. Ну так ведь одновременно на двух машинах не поедешь, два бутерброда с черной икрой в рот не засунешь - да и не люблю я ее, икру эту вонючую! - лучше уж кабачковую лопать, пусть это и плебейство, блин... На двух яхтах одновременно не поплывешь, и на двух престижных пляжах зараз не разляжешься. А женщины - они везде женщины, хоть в Африке (только черные), хоть на Чукотке, хоть на Таити, хоть в Стокгольме, хоть в Турции, хоть в Майами-Бич. Везде у всех вдоль. Таких, чтобы впоперек, не бывает, это дурацкие сказки.
А быть может, ветра свежего?.. Или солнечного восхода? Тихого шепота речных струй на перекате, лесной травы на укромной поляне?..
Этого? Стало быть, вся загвоздка в том, что мне в городе _д_у_ш_н_о_, потянуло на природу, зов крови, то, се?.. Мои предки до седьмого колена крестьяне, соль земли... Отец, получив образование в Одесском Политехе, стал городским поневоле, а ведь еще дед мой, Григорий Иванович, почти всю жизнь, за вычетом войны и лагерей, на поле проработал... Прадед, насколько я понял из рассказов отца - тоже (опять же, за вычетом войн и революций) пахал землицу и хлеб растил. Но я-то уже оторвался от сохи... А будет ли мне хватать всего для полного счастья там, в поле, в лесу да понад речкой? Не затоскую ли я по реву машин на проспектах, по кинотеатрам и концертам, по троллейбусам и питейным заведениям, видеофильмам и телевизору, асфальту и бетону? По вокзалу этому вот и по высоким домам вокруг?..
Черт меня побери, чего же мне надо-то?! Для того, чтобы полной грудью вдохнуть?..
Ощутил я себя вдруг таким ма-а-аленьким, крошечно-беззащитным жучком на асфальте, никому не нужным и ни на что не годным, но воняющим, исходящим смрадом собственной значительности; конечно же, не соответствующей действительности. Нестерпимо захотелось исчезнуть. Сорваться с асфальта, и улететь куда-нибудь, приземлиться и прижиться там, где я буду кому-то нужен, буду что-то делать, сознавая, что каждый мой поступок необходим не только мне, а еще кому-нибудь. Кому я дорог... Возжаждал я эфемерных категорий, короче говоря. Абстрактных, в среде моего обитания, понятий. Но тогда, три года назад, у меня ничегошеньки не получилось, и я вернулся в свою среду, разочарованный и изверившийся. Там, на вокзале, я собственным умом врубился в простую истину, на понимание которой иным людям требуется вся жизнь, а многим и ее не хватает: "То, что нам нужно, никогда не ожидает нас там, где мы его ищем".
И теперь я знаю наверняка, что в тот день у меня все равно бы ничего не выгорело, я не был готов стать человеком путешествующим, не ведал еще всех необходимых для перехода в иную среду компонентов внутреннего и внешнего состояния. И главное: у меня не было Цели. Путешествие за средой - средство. А без четкой Цели ничего не получится. Всю жизнь проищешь, но всю жизнь - не там, где следует. Лишь мощный стимул способен сконцентрировать волю души, собрать в кулак разжатые пальцы настроя, желания, стремления, вдохновения, отваги, и пробить отчаянным ударом этого духовного кулака стену, с виду несокрушимую..."
27. ВИТЬКА-МАУЗЕР
...в лихую годину запроторила судьба питерского рабочего паренька Витюху Сомова на службу в Его Императорского Величества Военно-Морской Флот.
Весною четырнадцатого года очутился Витюха в матросах балтийского броненосца. И спустя десяток лет в Париже, и еще пару лет спустя в Америке, вспоминал он ту весну: последнюю для Российской Империи мирную весну, с грустною ухмылкой вспоминал, с гримаской, кривящей и без того покореженные шрамом губы. Длинный шрам - след скользящего сабельного удара, заполученного в подарок от буденновского конника в южных степях тянулся скрозь все лицо, сворачивая набок нос, кроя щеку, уходя под черную повязку, прикрывающую складчатую впадину на месте, где когда-то был правый глаз, бороздя лоб и подбородок. От судьбы не уйдешь, думал бывший матрос Его Императорского Величества Военно-Морского Флота, вспоминая весну четырнадцатого. И вправду: не избег Витюха Сомов жарких объятий судьбы...
С началом войны, когда Балтика закишела германскими рейдерами и подводками, русский флот, остервенело огрызаясь, уполз в Заливы, расчленился и зашхерился в порты, отбивая вражеские наскоки с моря на Ревель, Кронштадт, Столицу, и линкор "Севастополь", загнанный под Питер, являлся частью этого затравленного флота. Матрос палубной команды Сомов, зеленый первогодок, был одним из десятков тысяч российских моряков, скрипящих зубами и зверски матерящихся в бессильной ярости: на море германец воцарился намертво, да и на суше лупил в хвост и в гриву раздетую, разобутую, плохообученную и худовооруженную армию. В воздухе, еропланами, говорили, вообще подавлял. Ждали победоносного наступления, ждали виктории доблестной - однако же дождались сплошь сраму и поражения, смерти и разрухи.
Воевал Витюха Сомов честно, в трюм не хоронился и в штаны не клал: знал уже, что от судьбы не ускачешь, не улетишь и не упрячешься. Политикой вначале интересовался мало. Однако к речам агитаторов и беседам задушевным, толокшимся в кубриках, прислушивался со вниманием частенько. А когда в феврале семнадцатого кипящим варевом взбурлила в столицах, а затем и по всей необъятной империи российской, вспенилась пивной шапкой вторая революция и пронеслась грохочущим валом от края до края, от Сахалина-острова до западных фронтов, был уже Витюха Сомов, старший матрос рулевой команды боевого линейного корабля "Севастополь", человеком политически грамотным, вполне идеологически подкованным: убежденным сторонником идей товарищей Кропоткина, Бакунина, Прудона.
Так сложилось, что на линкоре большевиков почти что не имелось, но зато анархистов - как тараканов, тьма-тьмущая. Не меньше, чем крыс в трюмах, наверное. Судьба, одним словом. От слов черных агитаторов попахивало сказками-небывальщинами не меньше, чем от красных, но с черным этим запахом Витюха свыкся...
Напичканный под завязку историческими событиями, прогрохотал семнадцатый, одарив на излете человечество третьей российской революцией и лучезарным коммунистическим грядущим. Убежденный анархист Витюха Сомов, к тому времени уже окрещенный товарищами-синдикалистами "Витькой-Маузером" за нежную любовь к трофейной системе оружия, которую он таскал на ремне в деревянной кобуре, не снимая почти что, участвовал в налете на Зимний (который позднее большевиками был пышно назван "штурмом"), влекомый мощным зарядом классовой ненависти, полученным на Путиловском еще до войны и на всю жизнь. Участвовал, подобно многим анархистам и сторонникам других левых партий, а также многим тем подобно, кои себя ни к одной партии и организации не причисляли. Бежал Витюха-Маузер по Дворцовой на приступ царских палат плечом к плечу с большевиками, анархистами-коммунистами, эСэРами, синдикалистами, просто анархистами, сомневающимися, колеблющимися, неприслонившимися, прочими "многими". Вместе с ними врывался во Дворец, размазывая по мраморным стенкам остатки юнкерских заслонов и топча тяжелой поступью исторической неотвратимости женский батальон; смели защитников, заграбастали "временных", водрузили свекольное знамя, ура, товарищи!!! заживем как цари теперича ВСЕ, от судьбы не спрячешься под кушетками и оттоманками, буржуи да господа помещики, пожалте на эшафот, возведенный историческим процессом...
Вот тут-то все и началось. Думали: закончилось, ан нет, наоборот вышло. Такая крутая шрапнельная каша заварилась, с такой первосортной кровяной колбасой вприкуску, что только держись, братишки!..
А держался кто как, и кто за что, и кто как умел, кто за кого... Кому какая карта в этой жестокой секе выпала из засаленной, захватанной многими руками колоды революции. А игра пошла вусмерть, на раздевание, на кресты нательные даже, на души и тела, непреклонная игра пошла-то, крупнее некуда, - и банк держали сплошь махлевщики-шулера.
В этом всероссийском отчаянном "очке" Витюха-Маузер, к чести его будет сказано, идеи товарищей Бакунина и Кропоткина за мандат и партийный паек не продал, к большевикам не переметнулся, вильнув хвостом от усердия, а когда те, с кем плечом к плечу бежал через Дворцовую, вместе со "многими", заклеймили товарищей Кропоткина и Бакунина врагами революции, шибко застрадал Витюха и подался в южную сторону, к товарищу батьке Махно. Сманил его на Украину пробираться закадычный кореш, сигнальщик с незабвенного линкора "Севастополь" Васька Семенов, да не дошел кореш, сгинул в Воронежской "чеке".
Революционный матрос Витька-Маузер дошел, и водружал черное знамя анархии над селами в причерноморских степях, вместе со "многими": братишками с Балтики и Черного, мужиками местными и пришлыми, ветеранами окопов германской, бывшими красноармейцами, всякими прочими... народными массами. Союзу батьки с красными не рукоплескал, однако на время стерпел господа офицеры-золотопогонники симпатии вызывали еще меньшие.
Когда комиссары надули батьку как сопливого пацаненка и заходились рубать в капусту его войско, Витюха-Маузер был среди немногих, кто вырвался из цепких красных когтей вместе с Махно. Черное знамя анархии, побагровевшее после альянса с большевиками, стало и вовсе зеленым после разгрома махновской дивизии Красной Армии - с тоски, наверно. Батька, озлобленный предательством "союзников", бандитствовал напропалую, калифствовал на час, чуя близкий крах и предвидя кромешную алую мглу, неотвратимым волглым туманищем застлавшую север и нисползающую на юг, подобно тому, как по утрам заполняет непролазная взвесь лощины и овраги, надолго притормаживая приход в них дневного солнечного света... Махно тупым кровавым извергом, каким его после выставили, никогда не был, он многое понимал, и мог бы при желании дать деру вовремя, но - не сделал этого... Почему - знал только он сам. И валился в красную пропасть вместе со всей некогда богатейшей империей, люто ненавидя теперь все, что являлось атрибутами большевистской власти, становлению и укреплению коей он сам немало поспособствовал, в свое время выполняя прямые указания Ленина и Дзержинского, в частности развязав партизанскую войну с оккупантами-немцами. В лучшие времена под знамена Батьки до полутора сотен тысяч нерегулярных бойцов собиралось!.. Особенно ненавидел он, конечно, Троцкого, бросившего "Армию имени Махно" в лоб на Турецкий Вал при штурме Перекопа и несшего личную ответственность за расстрел почти всех, кто выжил после бессмысленного и безумного штурма... (Впрочем, Льва Бронштейна и без легендарного Батьки было кому ненавидеть, что в сороковом году с помощью ледоруба и было продемонстрировано...) То, что он позже-таки ушел в августе двадцать первого с остатками своей "гвардии" в Румынию, скорее дело случая, нежели расчета; страсти, обуревавшие крестьянского вождя, побуждавшие оставить кровавый след через всю Украину, с большей долей вероятности должны были его похоронить в родной земле, а не в тридцать четвертом, в земле кладбища Пер-Лашез. С другой стороны, на парижском знаменитом погосте с такой компанией великих в землю лег, что дух захватывает, кому там только не доводилось оканчивать бренный путь в прошлом и в будущем!..
А Витька... Витька-Маузер был убежденным анархосиндикалистом, и безыдейная резня его не вдохновляла. Деваться было некуда, и он терпел...
"Тэрпэць урвався", как говорят хохлы, после того случая с матросом Иваном. Братишка, бывший моряк черноморского флота, минер эсминца "Гаджибей", шел домой; устав воевать, он дезертировал из Красной Армии, чтобы вернуться домой в родное село и пахать землю, поливая ее потом, а не кровью. Угодил к махновцам; Батька лично говорил с матросиком, убеждал, чтобы тот, как всякий себя поважающий мужик, носивший бескозырку, вставал под черное знамя; Иван отказался. Дело было вечером; дал Махно матросу до утра время подумать (справедливый был человек, стало быть, раз шанс давал), ну а ежели и утром откажется, тогда не обессудь, в расход пойдешь, браток...
Заперли Ивана в сарай; караульного поставили. Звали караульного Витька-Маузер... После того, как вырвался из Старобельска со считанными сотнями оставшихся в живых махновцев, участвовавших в штурме Перекопа, бывший рулевой "Севастополя" входил в отряд охраны Батьки, слыл хлопцем неустрашимым и яростным, особенно после того, как потерял глаз в бою с эскадронами Конармии, наскочившими на штаб.
Доверенным хлопцем был Маузер, однако никто (и он сам тоже) не подумал о том, что ставить матроса охранять матроса - не самое умное решение... Когда Иван принялся просить "Братишка, отпусти...", Витька неожиданно для себя подумал: "А-а, где наша не пропадала!", и - отпустил. Сделали дыру в задней стене сарая... Золотой червонец, который Иван упрятал, отказывался, но взял - очень уж просил браток. "Бывай, - сказал ему, - жив, здоров, сыновей-внуков нарожай, рости, только больше не попадай к нам, в расход пойдешь, и я с тобой". "Мне уж недалече, - ответил черноморец, - шестьдесят верст осталось. Село Арбузинка, слыхал, может?.. Сын у меня есть уже, Гришаня... Уходил я когда в четырнадцатом, еще в люльке гугукал... Из-за него и вернуться хочу. Вдруг что, заходи, спрячу...". "Если что... ну давай!", - ответил Витька мрачно и толкнул братишку в плечо. Иван канул в ночи. Маузер выждал и выстрелил в воздух. Бросился якобы вдогонку... Переполох поднялся знатный. Потом Витюха долго крыл отборным матом безрукого плотника, сварганившего сараюху. Батька пришел, осмотрел место происшествия, ничего не сказал по поводу, махнул рукой... "Всыпать ему плетей, чтобы на посту не спал", - велел. Всыпали... От души под горячую руку всыпали, злясь за то, что с постелей поднял...
Исчез как-то Витька-Маузер из Вишневки, где третьи сутки дневал-ночевал основной отряд махновцев, дожидаясь сведений разосланных лазутчиков; канул в ночь, как Иван, и не видели с тех пор Витька-Маузера в российских имперских пределах...
Насверкал пятками убежденный анархосиндикалист в Бессарабию, и дальше, все на юг; в Констанце чудом пристроился на французский пароход кочегаром и сказал последнее "мерси" Черному морю. В Марселе распрощался с командой и направил стопы, обутые старыми матросскими ботинками, в обратном направлении - курс норд.
Стремился в Париж. Слыхал, сказывали в румунских корчмах: не только золотопогонники сползаются во французский стольный град, улепетнув от большевиков, но и сторонники товарищей Бакунина и Кропоткина. Надеялся: Мать Порядка еще воспрянет из пепла кровавого и воцарится повсеместно. Верил: черное знамя свободы не позабыто, обляпанное красными пятнами, растоптанное красными сапожищами и заслоненное кожанками, звездочками и совнаркомом тех, с кем плечом к плечу бежал через Дворцовую в октябре семнадцатого, обляпанное зеленым цветом неубитых остатков тех, с кем штурмовал в лоб Перекоп в двадцатом, и взреет когда-нибудь это гордое ночное знамя над всем миром, а не только над Гуляй-Полем... Знал: государство - любое государство, буржуазное, феодальное, "народное", в_с_я_к_о_е_ государство человечью свободу гробит. И не будет человек свободным, покамест им кто-то управляет. Только Анархия, полная и повсеместная Анархия, принесет человеку долгожданную свободу и наведет порядок во всемирном бардаке, сообразуя индивидов в добровольные объединения производителей, в профессиональные синдикаты незакабаленных никакими хозяевами крестьян и ремесленников. Больше и думать не желал ни о чем Витька по кличке Маузер. Жаждала душа свободы, и только свободы... Снилось Черное, гордо реющее над миром Ночное Знамя...
Но - не уйдешь от судьбы, как ни тщись. В Париже одноглазый, обезображенный страшным шрамом русский матрос, бывший питерский пролетарий, бывший махновец и бывший красноармеец, убежденный анархист по-прежнему, сунувшийся было в "круги российской эмиграции", попал в переплет. С одной стороны прищемили хвост лягушатниковы власти, с другой белая гвардия, окопавшаяся в Париже в полный профиль. Дал в морду одному полковнику казачьему, за что был жестоко бит соотечественниками и сдан на съедение французской полиситэ как шпион комиссаров. Как лягушка последняя, попался...
Совдеповского лазутчика в парижском застенке мытарили на совесть, вешали связки собак и вменяли все смертные грехи. Бежал, изумив тюремщиков. Подсобили в том товарищи социалисты-революционеры. Со времен дореволюционных волн эмиграций их люди традиционно имели место в самых неожиданных департаментах и местах. Благодарный, едва сам не заделался эсером.
Вовремя спохватился: ведь их левое крыло делило с большевиками власть!! И не простил даже за мятеж и восстание, не простил даже за Мирбаха. Эсеры грезили о власти в России, а ежели же власть, стало быть, государство, а государство, стало быть - Черное Знамя на клочки.
Маялся; в конечном итоге порешил на время чхнуть - на политику. Спокойно пожить, подумать. Разобраться в себе, возможно. Так и жил. Вкалывал золотарем: спасибо, товарищи эсеры подмогли пристроиться, с голодухи помереть не дали. Иногда ходил на площадь Пигаль - благо в городе Париже даже за сущие гроши можно купить немного женской ласки... Искал связи с бакунинцами - глухая стена, лбом не проломить. Или всех повыбивали, или так законспирировались, наученные горьким опытом, что без знания явок не разыщешь. Обмирал иногда, отчаявшись: неужто всех перещелкали в бескрайних просторах российских?!. И местных (все же родина товарища Прудона!) отыскать не смог...
Потрясающую весть: "Умер Ленин!!!", - принял с восторгом. Напился на радостях до умопомрачения, а протрезвев, спустил все оставшиеся деньги на площади Пигаль. Думал: "Уж теперь - жди перемен!". Каких и зачем они ему сам не знал.
Перемены происходили и произошли: еще и какие. Захаживая к товарищам-эсерам, узнавал такое, что кровь в жилах стыла. У него даже, ко всему притерпевшегося и разучившегося изумляться.
Тридцатилетие свое отметил как траурную дату: ровно четверть двадцатого века позади, а знамя свободы - поругано и забыто, растоптано и утоплено в крови.
Но не им, Витькой-Маузером.
Перебрался в Испанию, посоветовали. Спасибо, добрые люди, за совет! О счастье!! Здесь наконец-то разыскал _с_в_о_и_х_!!! Подарок смилостивившейся судьбы - Леха Шемякин, товарищ дорогой, правая рука товарища Кропоткина, - в свое время. Еще раньше был Шемякин канониром балтийского дредноута "Полтава". Когда Леха рассказывал о грандиозном шествии в Москве, устроенном в двадцать первом в день похорон Мятежного Князя, которое большевики не осмелились разогнать и расстрелять, аж заплакал от обиды. Он в это время тут, в Париже, шалав подзаборных тискал и не мог своих разыскать, а _т_а_м_ такое происходило...
Испанские товарищи в российских товарищах души не чаяли, чуть ли не на руках носили, нарадоваться каждому не могли. Под мудрым руководством: готовились поднимать над Мадридом и всем полуостровом Черное Знамя.
Однако в стране апельсинов, горячих и охочих девок, корриды и грандов, Витька не засиделся. Леха послал за океан, к тамошним товарищам полпредом. В Американских Соединенных Штатах бывшему революционному матросу и бывшему золотарю понравилось. Парни в профсоюзах тутошних решительные подобрались, орлы!! представить их в тельниках, с закушенными в зубах ленточками бескозырок, с маузерами под черным знаменем - проще простого, даром что янки.
Чесать языком по-ихнему за полгода навострился; до того как, помогала шибко товарищ Аня. Бывшая дворянка, ну да ничего, товарищ Кропоткин тоже не из крестьян. Идеи мятежного князя товарищ Аня приняла еще в империалистическую, революции делала в родном Владивостоке вовсю. Три года успела погнить в большевистских темницах, бывших царских. Огонь, вода и медные трубы - то еще цацки по сравнению с тем, что испытала бывшая дворянская дочь, засаженная комиссарами по обвинению в причастности "к контрреволюционной деятельности мелкобуржуазного политического течения", как они обзывали анархизм. Бежала через Китай в Австралию и дальше: знала адреса в Америке, так сказала ему. Чтобы заработать на билеты, торговала собой - более быстрого способа вернуться к борьбе не было. В постели это чувствовалось. Профессионализм - это вам не хухры-мухры. После полной победы Анархии только профессиональная принадлежность будет разнить людей. А не всякие там предрассудки. И чем лучше овладеет человек профессией, тем больший ему почет и уважение от членов его синдиката.
Поженились. Без попа и свадьбы, само собой - убежденным товарищам некогда глупостями заниматься...
Ждали приезда Лехи. Главнее не было в мире борца за свободу личности в тот год!..
Лехин труп выбросила на загаженный берег мутная гудзонова вода.
Ошалели: "_К_т_о_???!!!"
Схоронили вождя анархии на чужбине заокеанской. Искали: кто же, кто-о-о-о-о-о-о?..
Узнал сам. И не поверил. ЖЕНА!..
Но источник сведений - надежнейший. Проверил: как полпред, имел средства и каналы. Оказалось - истинная правда... Чекистка. Член ВеКаПеБе. Комиссарша краснопузая, врагиня клятая! Даже - бывшая подстилка Менжинского. Кто б мог подумать?!!
- ...Ненавижу... - прошептал Вик. Сжал до побеления костяшек пальцев край столика.
- Она, - добил Вика собеседник, - собственными ручками, Вить, Леху заколола. Теми, что тебя ласкала. Тварь. Дай, я сам ее, паскуду...
- Нет, - прошептал Вик, задыхаясь от боли, спазмом перехватившей горло и леденящими когтями вонзившейся в сердце. - Нет... я сам...
ЕЕ. САМ, подумал он. Стало быть, и МОЕГО СЫНА... _С_А_М_.
"Сам, сам, сам, сам, сам, сам, сам, сам, сам, сам, сам", - как топор палача шею приговоренного, кромсало страшное слово мысли, разбрызгивая их по сторонам, по стенкам черепа, кровавыми каплями. "Сам, сам, сам..." как нож в спине Лехи, торчало слово в мозгу. "САМ!!!"
"Но смогу ли?.."
- Ты чего, Вить, а?! - испугался собеседник, пораженный. - У тя физия аки у висельника!..
- Ни - че - го... - с неимоверным усилием проталкивая звуки наружу, насилуя горло, исторг Вик по слогам. Удушье схватило грудь стальными когтями и сжимало безжалостно. - Я... сам... ее... Так... и... пе... ре... дай...
Он встал и - раскачиваясь как в хмельном угаре, словно по беснующейся в шторм палубе передвигаясь, ничего не видя залитым бешеной тоской глазом, - побрел к выходу из бара наугад.
Посетители обращали внимание - еще бы! Сухой Закон во все тяжкие свирепствует, а тут человек, не таясь, нахлестался вдребезину и вознамерился продемонстрироваться во всем угарном великолепии ближайшему фараону. Ближайший фараон, конечно, отлично осведомлен о происходящем и о порядке вещей, ему за это капают, но проигнорировать пьяного НА УЛИЦЕ блюститель "порядка" не сможет...
У двери его кто-то попытался задержать, схватил за плечи, потянул. Вик крутанулся корпусом, наотмашь ударил, трахнул кулаком куда-то, и хватка чьих-то рук значительно ослабела. Вик поспел второй раз услать кулак в звенящую мглу, окутавшую его со всем сторон, тянущую из своего нутра хватающие лапы, и почувствовал, как что-то мягкое и влажное спружинило под кулаком. Звенящую мглу раскромсал чей-то пронзительный вопль, так жиды орали, сжигаемые живьем батьковыми хлопцами... и Вик ощутил, как на него обрушился рой многочисленных ударов: со всех сторон, взамен пустоты, звеневшей и клубившейся вокруг. Ну, получать удары Вику не впервой, привычное дело, донельзя обыкновенное, самое что ни на есть...
...то, что он расшвырял всех, кто пытался его остановить, Вика не удивило. Самое поразительное, что случилось с ним в этот день, произошло позднее - под вечер. А сейчас, круша челюсти и ребра ни в чем не повинных подручных бутлеггера, державшего заведение, где Вик встретился с собеседником и уяснил до конца факт предательства жены, бывший матрос российского императорского флота даже не мог представить, в каких запредельных весях повстречает "товарища" Аню, и само собой, даже не смог бы вообразить, кто ему поможет ее повстречать...
28. "НЕЛЮДЯМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН!!!"
Кроваво-красная надпись, четкими печатными буквами выведенная на желтом плостиковом щите, перегородившем проход между зданиями, гласила:
STOP!!! THE POWER OF MEN ENDS HERE!!!
DANGER!!! ACROSS THE STREET.
THE TERRITORY CONTROLLED BY NONCKY BEGINS THERE!!!
[СТОП!!! ЗДЕСЬ КОНЧАЕТСЯ ВЛАСТЬ ЛЮДЕЙ!!!]
[ОПАСНОСТЬ!!! На той стороне улицы.
Там начинается территория, захваченная нонками!!!]
- Всяк туда входящий да оставит человечность здесь, дабы не сослужила она ему плохую службу в ноночьих лапах, - угрюмо промолвил Грэй, вылезая из "тройки". Потянулся, разминая затекшее тело. - Вилли, ты мне пособишь экипироваться?
- Угу, - коротко согласился Неудачник. В эту минуту его мысли были заняты первым из сделанных Грэем замечаний - насчет клички. А ведь он прав! Мужики нарекли Вилли Неудачником потому, что он _т_р_и_ раза попадал к нонкам в плен - куда уж большее невезение! Но - _в_е_д_ь_ он _т_р_и раза возвращался, оставаясь мужиком! - кто в Квартале может подобным похвалиться? Были некоторые, попавшие в проценты отсева и сбежавшие по пути к душегубке, но - _о_д_и_н_ раз...
- Какой умник нацепил эти леденящие кровь предостережения? - спросил Грэй, задумчиво рассматривая желто-красный щит.
- Мне откуда знать... Всегда были. С другой стороны читал?
- Не-а. Там, где я вышел к Кварталу, ничего подобного не торчало. А чего там накалякано, с другой-то?
- Увидишь, - пообещал бывалый мужик Вилли-Неудачник. - Давай, что ли, в дорогу снаряжаться, салага...
Руководствуясь мудрыми советами ветерана, новичок приступил к немаловажной в процессе выживания церемонии: обвешиванию разнообразными "игрушками", с помощью которых, по идее, люди должны бы играючи отбиваться от воинственных нонок, отправляясь на прогулку по их территории.
Вначале, само собой, Торопыга скинул свою легкомысленную одежонку, остался в трусах; и на правом запястье у него еще какой-то браслет серебрился. Вилли по достоинству оценил мускулатуру напарника, хотел сделать комплимент, но в воспитательных целях воздержался. Вот еще! всяким выскочкам необстрелянным, в деле непроверенным, награды словесные раздавай! Разбалуется, тип. И БЕЗ КОМПЛИМЕНТОВ КРУТОЙ ДО НЕВОЗМОЖНОСТИ...
- Слышь, - спросил Вилли, не заметив ухмылки Грэя, - чего у тебя кожа такого цвета, Торопыга? Я у нонок таких видал, копченых. Не черный, не цветной, какой-то непонятный...
- Это загар, - ответил Грэй. - Свежий воздух, солнца и туризм закаляют организм.
- Чего-чего?!
- Пословица такая, - пояснил новичок, - про нас... э-э-э, туристов. Эту кожу солнца прокоптили. У тебя, бледнотелая жертва урбанизации, в точности такая будет, коли сбросишь все свои одежки капустные и пару дней на пляже поваляешься. Только осторожно, порциями, не то сгоришь.
- Перестань ругаться! - раздраженно велел Неудачник. - Я и слов таких не знаю! сам придумал, да?
- Эх-хе-хе, - вздохнул новичок. Хороший ты мужик, Вилли, однако дикий, что твой мумбу-юмбу.
- Сам такой, - оскорбился Вилли. Нечестно Торопыга поступает. Даже если б выпердком обозвал, еще ладно, хотя непростительно, в рожу прикладом за "выпердка" получить можно. Но - "мумбу-юмбу" этот, кто таков? Может, нонкин раб похуже выпердка?.. Убивать за такие слова... - Счас врежу по кумполу, будешь знать, как незнакомыми словами обзываться!
- Молчу, молчу, - ухмыльнулся Торопыга и взял в руки штаны.
- Попробуй одежду снять, - проворчал, остывая, Вилли, - а ну как нонки наскочат, себе дороже, снимать-то...
- Сначала сапоги, или это? - спросил Грэй.
- А без разницы... Оденешься, на человека похож станешь, удовлетворенно пробубнил Вилли. - Без одежек наших, салага, подохнешь в течении трех минут, когда со стервами патлатыми не посчастливится сцепиться...
- Поглядим, поглядим, - брякнул самоуверенный новичок. - Жизнь покажет.
- Ага. Если успеешь увидать. Жизнь - непредсказуема как...
"...как нонка", - едва не выговорил Вилли, но вовремя спохватился и прикусил язык, не позволил с него сорваться кощунственному сравнению. Жизнь - штука хорошая. Нонка - плохая. Нонку со смертью сравнивать надобно. Но факт: нонки твари непредсказуемые, особенно когда у них течка. "Нонки коварные, как смерть, - подумал Вилли, - никогда не знаешь, за каким углом подстерегает".
Натянув штаны и куртку, вбив ступни в сапоги, а ладони зачехлив перчатками, торопыга стал наполовину выглядеть нормальным мужиком, в черную кожу облаченный-то. Поверх одежды натянул прозрачный комбез из специального кевлированного плостика и стал смотреться как человек, вознамерившийся совершить вылазку на вражью территорию, поубивать дюжину-другую вражин рода человечьего.
- Теперь нагружайся, - велел Неудачник.
- Все брать?!
- А ты думал?! - взорвался Вилли. - Не надорвешься, тип здоровенный!!
...обвешанный подсумками, патронташами, мешочками, чехлами, с карманами защитного комбеза, набитыми боеприпасами, с тремя кольтами в кобурах на поясе, с мачете в ножнах на боку и с мечом в ножнах за спиной, с двумя автоматами на ремнях, наброшенных на плечи, с малой базукой, поцепленной на ремне за шею, с винчестером-обрезом в левой руке и ракетницей в правой: новичок выглядел теперь как заправский боец. Чем-то он был похож (комплекцией, что ли?) на Святого Шварца, еще до того, как тот стал одним из первых мужиков и спасал всяких заблудших ребенков и прибабахнутых баб. Но говорить новичку этого не следовало, чтобы не задрал нос. Однако боевой дух поднять не помешает...
- Совсем на меня похож, - не удержался от комплимента Вилли. - Сейчас шлемы на черепа надернем, химзащитные, маскировочные накидки и отражающие чехлы нахлобучим, и все нонки в округе от страха затрясутся.
- Или от экстаза, - глупо пошутил Грэй, сунул дробовик и ракетницу за пояс, взял в лапы шлем. - Верблюды хреновы, - добавил. - Ишаки суринамские.
- Мало того что шутишь так, что ни в одной приличной компании с тобой не появишься, еще и ругаешься опять?! По черепу врежу!! - угрожающе рявкнул Вилли.
- Ничуть, - угрюмо ответил Торопыга. - Констатирую факт.
- Пошел ты, констататор... - обласкал Торопыгу Неудачник и натянул пятнистый серо-бурый балахон. - Кончай болтать, время не ждет.
- Точно! - ухмыльнулся Торопыга, зловеще осклабился и погрозил сжатым кулаком желто-красному щиту. - Дрожите, нонки, мы ползем вас давить!..
Пока напарники возились под щитом, поблизости хлопнула парочка гранат. В этот миг, будто в ответ на угрозы Грэя, футах в пятидесяти материализовалась еще одна, совсем близко, и рванула с оглушительным треском.
- И не обрыдло ж ей пулять, - заметил Вилли, когда они поднимались с асфальта, к которому припали мигом, спасаясь от взрыва, - упорная, кошка драная.
- Работа у ней такая, - философски сказал Грэй.
- Чтоб тебя премиальных лишили! - погрозил неведомой телекинетичке Вилли.
- Она на сдельной, наверное, - загадочно выразился Грэй.
- Ну ее, - отмахнулся Вилли и посмотрел на "тройку". - Жаль машинку бросать. Она мне уже как родная.
- Ненадолго расстаемся, - обнадежил Грэй. - Понадобится, кликну. Прилетит.
- Не по-онял... - недоуменно протянул Вилли.
- Поймешь. Слушай, Неудачник, вы почему к нонкам без радиопередатчиков ходите, пеленга опасаетесь?
- Угу. На кой таскать с собой собственную смерть?.. Это ж ходячий маяк получается, а не мужик. Вернешься, честь тебе и хвала. А "Mayday!" орать, ежли в лапы к тварям угодишь, все едино бестолку. Кто ж тебе поможет...
- Полагайся, словом, на себя, свой верный глаз, чутье и крепость руки. Ясно. А телепатического пеленга не опасаетесь?
- Почему не опасаемся? Очень даже, еще как опасаемся! Но, знаешь, если собак бояться, имея запах, никогда не полезешь за забор в дом, сейф ломать. Так мой старик говорил, хотя я не знаю, что это означает. Кому как повезет, понял? Нам даже удается к ним засылать лазутчиков... правда, они недолго передают информацию, и в основном по старым компсетям, по другим каналам не получается... потом их твари мочат или подавляют.
- Ясно, господин наставник. У нас говорят: волков бояться, в лес не ходить. Бери ноги в руки, хорош прохлаждаться. Полезли в края, где один за всех, но не все за одного...
- Ты знаешь край, где по-другому? - поинтересовался Вилли. - Волки, это кто? Они тоже в тех краях живут? Неужто есть места, где другие, не нонки, водятся? Эти волки твари вроде как нонки, да?
Грэй пристально посмотрел на Вилли. - Нет, - сказал. - Немножко добрее.
- ...Открывай, - велел Торопыга Неудачнику, когда они подошли к цепочке трехфутовых столбиков, с интервалом в пять ярдов тянущихся посередке улицы, вправо и влево, исчезая вдали.
- Погоди, - сказал Вилли. Прежде чем разомкнуть цепь силового барьера, выйти за границу Квартала и сказать ритуальную прощальную фразу: "Я сюда еще вернусь!", следовало осмотреться. Бывали случаи, когда разомкнутая на пару секунд цепь не только выпускала из Квартала мужиков, но и впускала нонок, карауливших за ближайшим углом. - Кажись, нету, добавил он и вынул декодер, действующий лишь в его собственных (и ЖИВЫХ) руках. - Читай, пока на ту сторону не шагнули...
Черная надпись на белой обратной поверхности щита, оставшегося позади, гласила:
NO ENTRANCE FOR NONHUMANS!!!
UNAUTHORIZED INTRUSION INTO "THE QARTER OF SALVATION"
IS PUNISHED BY DEATH UNDER ALL GOD'S AND HUMAN LAWS!!!
[НЕЛЮДЯМ ВХОД КАТЕГОРИЧЕСКИ ВОСПРЕЩЕН!!!
За противозаконный акт проникновения в "Квартал Спасения"
смертная казнь по всем Божьим и человечьим законам!!!"]
- М-мда-а, - прокомментировал Грэй. - Я гляжу, среди отцов-Основателей Квартала был ба-альшой юридический крючок. Ишь, ты, каким слогом нонкам грозить изволит... Юрист хренов.
- Кто такой юрист? - спросил Вилли. - Это вроде мумбу-юмбу? Опять ругаешься? По черепу получишь.
29. ФРАГМЕНТ ВОСПОМИНАНИЙ - 2
..."По ночам я не сплю. Занимаюсь чем угодно, но спать не могу. Мои часы сна наступают утром, когда подавляющее большинство людей просыпается. Так уж вышло: последние годы режим моей работы приходится на послеполуденное время; к тому же после полуночи мой суточный биоритм вступает в фазу подъема, так уж я устроен, часов на девять отличаюсь от так называемой "нормальной жизнедеятельности". Наверное, где-нибудь в Голливуде я был бы таким как все. Здесь - наоборот. Я как-то прочитал, что мой любимый американский писатель Курт Воннегут-младший тоже ночами занимается чем угодно, кроме сна (в основном пишет или разговаривает по телефону), ну что ж, неудивительно, что мне так нравится то, что он написал - ночами... Ночью все не так, как днем, ощущения не такие, даже дышится по-другому... Мне иногда кажется, что наша Земля ночью и она же днем - это две абсолютно разные планеты.
Когда я ночью дома и нахожусь в состоянии самоуглубления (что бывает со мной частенько), я начинаю "маяться дурью". Путного занятия себе подобрать не могу, все валится из рук, читать не могу, в тэлеэкран до утра пялиться - глупо, - дышать свежим угарным тоже не каждую ночь тянет, в гости не каждую ночь имеется к кому наведаться. И так далее.
Я меряю комнату шагами, в миллионный раз выясняя, что ее длина шесть с половиной метров; выхожу на кухню, пью теплую воду из крана, сложив ладонь ковшиком - если вода бывает, - а если в кране нет воды, значит... снова отключили, насосную ремонтируют. Она, бедняжка, помнит еще дни основания города, наверное, с тех пор и влачит, третью сотню лет разменяла; возвращаюсь в комнату, торможусь, обычно на балконе, смотрю на пустой, мертвенно-бледный в свете фонарей, проспект, и думаю о том, з_а_ч_е_м_ я живу. Ответа на этот дурацкий вопрос я до сих пор не нашел, но это и не суть важно. Иногда мне кажется, что если я все же найду ответ на этот риторический, клинически-безнадежный вопрос, то и жить больше не пожелаю. А пока... Моя жизнь не сахар, но кто сказал, что жизнь человека обязательно должна быть "сахаром"?.. Если все будут довольны жизнью, как сладкоежка куском сахарку во рту, то мир превратится в кондитерскую, полную шикарных тортов, обильно сдобренных кремами, испеченных из слоеного теста, и в кондитерской этой нет места грязи и пыли, сюда не пускают в заляпанной обуви и не подают спиртных напитков, здесь сидят изнеженные дамочки, в жизни не видавшие крови и не знающие, что такое запах пота, сидят и попивают горячий вкусный шоколад в компании инфантильных мужчинок, и жеманно беседуют о вещах, столь же далеких от реальности, как зависимость роста числа старых дев от степени облучения телеграфных столбов космическими лучами.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска и скачивания книг
Книжный Бот
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
ВКОНТАКТЕ