Барин-Шабарин 9

Глава 14

«Молния» пребывал в прекраснейшем настроении. Он только что получил гонорар за взрыв на территории британского Адмиралтейства, хотя ни он сам, ни его хозяева из Интеллидженс сервис никогда бы в этом не признались.

Как не признались бы и в том, что цели эта акция не достигла, пусть они и метили не только в Россию, но и лично в ее канцлера Шабарина. Продажа концессий в Аляске затмила все остальные новости, ибо золото куда весомее газетных воплей о «милитаризме русских».

Любая компания, которая перевозила через Атлантику пассажиров, предоставляла фрахт и другие услуги, связанные с морскими перевозками, могла праздновать увеличение прибыли. Не говоря уже о тех, что торговали снаряжением и оборудованием для старателей.

И конечно же в Уайтхолле скромно умалчивали о том, что на Золотой лихорадке больше всего зарабатывают русские промышленники, опутавшие сетью своих компаний всю Европу и даже — обе Америки.

Впрочем, Тарасу Григорьевичу Мисько была на это глубоко наплевать. Помахивая тросточкой, насвистывая песенку популярного шансонье, он углублялся в кварталы лондонского Сити, предвкушая приятный вечерок.

Он знал одно заведение, именуемое «Bear end Beer» — «Медведь и Пиво», которое содержал выходец из Киева Мойша Гершкович. Заведение славилось международной кухней и… девочками, говорившими на разных языках, но желания клиента понимавшими без слов.

«Молнии» было невдомек, что «Медведь» содержался на средства русской резидентуры, а Гершкович служил в Третьем отделении. И когда бомбист пересек порог заведения, то первым делом увидел у барной стойки женщину необыкновенной красоты.

С презрением проигнорировав поклон хозяина, одетого в традиционный костюм обитателя еврейского местечка, Тарас Мисько сразу же подсел на табурет у стойки и велел бармену подать ему кружечку стаута. Покосился на прекрасную незнакомку.

— Тебя как зовут, милочка? — обратился он к ней по-английски.

Девушка окатила его презрением.

— А ты кто такой, чтобы спрашивать?

— Пардон! — Мисько сорвал котелок. — Позвольте представиться, леди. Джон Перкинс, бизнесмен.

Незнакомка окинула его оценивающим взглядом, усмехнулась.

— Энн, — назвалась она.

— Разрешите вас угостить, мисс Энн?

— Ну угости, если такой богатый.

— Шерри, бренди, виски?

— Шампанское.

«Молния» кивнул бармену, хотя знал, что заграничные вина в «Медведе и Пиве» стоили бессовестно дорого. Бармен наполнил бокал шампанским. Она его слегка пригубила, продолжая изучать щедрого завсегдатая.

А тот прихлебывал свое темное, предвкушая продолжение. В заведении, между тем, становилось все больше посетителей. Сюда нищеброды не заглядывали. Цены кусались, а девочки были «чистые», за этим следил известный венеролог, доктор Эпштэйн.

Так что в «Медведе и Пиве» собирались люди состоятельные и исключительно мужского пола. Кроме бизнесменов, сюда захаживали военные и государственные чиновники. Кроме известного рода утех, они испытывали потребность выговориться.

Жаловались на жен, начальство, сами того не замечая, выбалтывали военные и политические секреты, наивно полагая, что все эти негритянки, славянки, арабки, латиноамериканки ни слова не знают из языка жителей Туманного Альбиона.

На самом деле, девицы только делали вид, что не понимают, о чем болтают эти высокопоставленные похотливые козлы. После каждого «сеанса» девушки регулярно докладывали о своих разговорах с клиентами хозяину.

Энн ничего и никому докладывать не собиралась. Допив шампанское, она еще некоторое время поломалась и, наконец, уступила настойчивому желанию «Джона Перкинса» продолжить вечер наедине.

Гершкович, разумеется, был в курсе проводимой в его заведении операции. Для чего и выделил комнату с потайным выходом в узкий, темный проулок, стиснутый между брандмауэрами двух четырехэтажных зданий.

Тарас Мисько окончательно утратил способность рассуждать здраво, когда оказался в этой комнате. За узким, тщательно зашторенным окном сгущался туман. А в узком пространстве, где помещалась лишь широкая кровать, вешалка для одежды и закуток с кувшином и тазом, слабо тлел огонек керосинки.

И в ее тусклом свете, «Молния» увидел, как Энн, нарочито медленно сбрасывает одну юбку за другой, расшнуровывает корсет, освобождая полные, но крепкие груди. Ее «клиент» тоже принялся поспешно раздеваться, опасаясь, что облажается, как мальчишка.

Через несколько томительно долгих минут, девушка обнажилась полностью, а Мисько все еще путался в завязках кальсон. Облизнув губы, Энн подошла к нему, и опустилась на колени, высвободив напряженное мужское естество бомбиста.

Тот и так был уже на грани взрыва. Сознание его туманилось от вожделения и глаза видели только алые губы девицы, которые тянулись к его возбужденному органу. Бомбист не заметил шприца в левой руке «проститутки».

Тарас Мисько даже не почувствовал укола, свалившись бесчувственной куклой на битый молью ковер. Энн выпрямилась. Подошла к окну, подняла раму, выбросила опустевший шприц в воду, протекавшего под стеной канала.

Потом неторопливо оделась. Не в соблазнительный наряд проститутки, а — в добротный дорожный мужской костюм. После чего постучала в замаскированную обоями потайную дверь. Та отворилась, пропустив в комнату «мистера Симмонса».

— Все, можешь забирать этого козла, — сказала ему агент по кличке «Игла».

Через десять часов, тело беспробудно спящего «Молнии» в специально для этого изготовленном ящике было доставлено в прибрежную рыбацкую деревушку на юге Англии, а там погружено на борт «Скромного», скоростного парового судна замаскированного под прогулочную яхту. Через неделю Тарас Григорьевич Мисько был уже в камере Алексеевского равелина Петропавловской крепости.

«Святая Мария» скрипела, стонала и плакала ледяными слезами. Она была похожа на израненного зверя, попавшего в капкан. Корпус, помятый льдинами в прошлые стычки, протекал. Паруса, изорванные штормами и ветром, висели жалкими лохмотьями. Дым из трубы паровой машины был жидким, едва заметным на фоне бескрайней белизны.

Машина работала на пределе, глотая последние пуды угля, выжимая из изношенных цилиндров каждую лошадиную силу. Скорость — не больше трех узлов. А вокруг — белое безмолвие, прерываемое лишь скрежетом льда о борта и зловещими трещинами, расходящимися по ледяному полю.

Иволгин стоял на мостике, втиснутый в меховую доху, поверх шинели. Его лицо, обветренное дочерна, покрытое ледяной щетиной, было похоже на маску из старого дерева. Только глаза горели — лихорадочно, устало, но с неукротимой решимостью.

В руках — подзорная труба. Он вглядывался в серую мглу на горизонте, где море сливалось с низким, свинцовым небом.

— Машина дышит? — спросил он хрипло, не отрывая глаза от окуляра трубы.

Механик Белов, в самоедской малице, мрачно кивнул:

— Еле-еле, господин капитан. Угля на донышке. Через час— другой машина встанет. А лед… — Он махнул рукой на белое царство вокруг. — Сжимается. Как тиски. Если не выберемся на чистую воду к ночи…

— Господин Орлов! — окликнул Иволгин.

Гидрограф Викентий Ильич Орлов, тоже закутанный в меха с головы до ног, стоял чуть поодаль с картой в руках, свернутой в трубку. На его не менее обветренном лице тускло поблескивали серые глаза. Он подошел.

— Ну, Викентий Ильич, каковы наши шансы? — спросил капитан «Святой Марии». — Тот проход, о котором вы говорили, он еще существует?

Орлов взглянул на карту, потом на ледяное месиво вокруг, на небо, словно читая по нему, как по книге.

— Должен, Григорий Васильевич, — сказал он и его голос был почти академически спокоен. — По моим расчетам, приливная волна и этот северо-западный ветер должны были разбить и разогнать лед в протоке у мыса Барроу. Это наш единственный шанс вырваться в Чукотское море. До устья Юкона — рукой подать, но… Проход весьма узок. Весьма. И если он забит льдом…

— Если он забит льдом, мы застрянем, — резко сказал Иволгин. — Назад нам ходу нет. Арктическое лето оказалось не лучше зимы. Так что, курс на мыс Барроу! Полный вперед, пока уголь есть!

Последние слова прозвучали неестественно громко в ледяной тишине, но они сработали. Усталые, обмороженные, измученные лица матросов оживились. Мелькнула искра надежды, или просто — азарта обреченных.

Машинный телеграф звякнул, стрелка застыла на словах «Полный вперед». «Святая Мария» дрогнула и, скрипя всеми шпангоутами, поползла вперед, впиваясь окованным железом форштевнем в нагромождения льда, расталкивая небольшие льдины бортами.

Час. Два. Три. Машина взревела в последнем усилии. Угольная пыль висела в воздухе машинного отделения. Лед становился реже. Появились разводы зловеще-черной воды. Мыс Барроу — темный, угрюмый утес — показался впереди по правому борту. И рядом с ним — узкая, как горловина бутылки, протока, ведущая на свободу.

Надежда вспыхнула и… тут же погасла. В угольных бункерах не осталось и пыли. Правда, был запас дров, который они доставили с берега, когда возвращались с Клондайка. Дровишки предназначались не для обеспечения хода, а для того, чтобы не замерзнуть в случае вынужденного дрейфа.

Израсходовать их сейчас, значит, рисковать жизнями экипажа. И все-таки капитан барка не отдал приказа стопорить машину и в топки полетели чурбачки, напиленные из еловых стволов. «Святая Мария» прибавила ходу, кренясь и едва не царапая клотиком выступ скалы.

Жертва оказалась не напрасной. Барк вырвался в относительно чистые воды, но в топке его паровой машины сгорели не просто дрова — сам шанс на горячую пищу и теплый кубрик. Матросы, под командованием боцмана Бучмы латали паруса, без них «Святая Мария» лишенная топлива, останется игрушкой ветра и морских течений.

Иволгин, однако, держал еще один вариант про запас. Барк был сделан в основном из дерева, так что в случае крайней нужды в топку пойдет все, что может гореть, но душа капитана не лежала к тому, чтобы ободрать свой корабль.

— Рискованный маневр, сэр! — сказал капитан Маккартур, поднимаясь на мостик.

— Не жалеете, что не перешли на «Персеверанс» вместе со своими людьми? — спросил Иволгин.

— Нет, — ответил британец. — В противном случае, мне бы пришлось вызвать Клэйборна на дуэль. Вот только мне бы она не принесла чести.

— Почему?

— Потому, что этот человек не знает чести. Когда-то он поднял мятеж против своего командира и избежал виселицы только потому, что имеет покровителей в верхах. Как только я узнал, что Клэйборн командует этим пароходом, сразу понял, дело здесь нечисто.

Русский капитан улыбнулся в покрытые инеем усы. Он не стал напоминать собеседнику, что почти два года назад тот сам преследовал «Святую Марию» как пират. Дуглас Маккартур, в качестве военнопленного, вел себя весьма прилично.

Не чванился, не избегал работы, подменил заболевшего штурмана Горского. Вместе со всеми мыл золото, обнаруженное на Клондайке, до которого экспедиция Иволгина смогла добраться с огромным трудом. И при этом — не рассовывал песчинки желтого металла по карманам, как некоторые.

Мысли Иволгин прервал крик впередсмотрящего:

— Вижу дымы на горизонте!

Лиза постепенно оттаяла. Она видела, что я каждую свободную минуту уделяю семье. Хотя свободных минут у меня почти не было. Дети росли здоровыми, во многом благодаря тем усилиям, которые я прилагал для развития медицины.

Люди этой эпохи привыкли к высокому уровню детской смертности, но я не собирался терять ни одного своего ребенка. Спасибо Пирогову, он проявлял недюжинный ум и энергию, внедряя передовые для этой эпохи методы профилактики детских заболеваний. Делались и прививки.

Супруга моя стала в петербургском обществе законодательницей мод не только в одежде и аксессуарах. Куда важнее, на нее стали равняться в уходе за детьми. В отличие от большинства дам высшего света, Елизавета Дмитриевна не сбросила детишек на попечение нянек и гувернеров, она сама занималась с ними.

Да и дом наш стал примером высоких технологий в быту. Пока небольшая электростанция, работавшая на торфе, снабжала его электричеством. В жару у нас работали вентиляторы, а в холод — специальные тепловые пушки, нагнетавшие печной жар в помещениях, где печей не было.

В комнатах были установлены телефоны, по которым можно было вызвать слуг, заказать на кухне обед и так далее. Внешняя линия связывала дом с Особым комитетом. Вообще телефон произвел фурор. Пришлось создавать специальную компанию, которая вовсю ставила по городу столбы, строила телефонную станцию, уже для коммерческой сети.

Купцы смекнули, что вкладывать средства в развитие технологий и техническое образование выгодно. Не только в столице, но и во всех крупных городах Империи стали открываться училища для подготовки заводских и фабричных кадров. Я настоял, чтобы принимали талантливых пацанят всех сословий. Особенно — из крестьян.

Нужно было готовить отмену крепостного права. И следовало позаботиться о том, чтобы те крестьяне, которые не сумеют выкупить свою землю у бывших помещиков, не остались без доходов. Поэтому, параллельно с широкомасштабной кампанией по ликвидации безграмотности, открывались курсы для взрослых по освоению рабочих специальностей.

Понятно, что не все шло гладко. Многие помещики боялись, что грамотные мужики затаскают их по судам. Да и сами мужики не понимали, зачем им в мастеровые идти? Пришлось создавать структуру земских агитаторов из разночинцев, радеющих за народные судьбы. Агитаторы эти неплохо оплачивались из Фонда, финансируемого предпринимателями, заинтересованными в увеличении числа работников на своих предприятиях.

Шатко, валко — дело двигалось. Россия менялась. Промышленники ждали золото с Аляски. Русско-Американская компания уже вложилась в строительство железной дороги, которая свяжет центральные губернии Империи с Сибирью и Дальним Востоком. А дорога — это города, рудники, фабрики.

Все ждали известий от «Ермака», который в плавание провожал весь Петербург. Мы с Петькой были почетными гостями на его борту и прошли до самого Гельсингфорса. Наш будущий моряк, вместе со старпомом Никифоровым, облазил весь ледокол от машинного отделения, до рубки. Капитан третьего ранга Егоров даже позволил ему постоять за штурвалом и отдать команду «самый малый» через машинный телеграф.

Петру Алексеевичу хотелось, конечно, доплыть до Аляски, поохотиться на моржей и белых медведей. Мне, честно говоря, тоже. Будь наследнику хотя бы пятнадцать, ей богу бы отпустил, но пока маловат. Ничего, Арктику еще осваивать и осваивать. Нужно прокладывать Северный морской путь, создавать военные базы, научные станции и промысловые фактории на островах Ледовитого океана. Так что Петру Алексеевичу хватит работенки.

Правда, не факт, что он не увлечется новым типом судоходства — подводным. На стапелях Путиловского завода уже строилась первая русская субмарина «Нырок». Дизель-электрическая с экипажем в пять человек. Максимальная глубина погружения тридцать саженей. Скорость надводного хода — десять узлов. Подводного — семь. По крайней мере — так заложено в проекте, посмотрим, что покажут испытания.

В одном я уверен точно, от желающих служить в будущем Российском подводном флоте отбоя не будет. Роман Михаила Гордеева «Ныряющий корабль или Россия в 2000 году» выдержал уже несколько изданий. Его инсценировка с огромным успехом шла в Питерских, Московских, Нижегородских театрах.

Приключения отважного русского капитана Немова заворожили не только мальчишек, но и девчонок. Томики с романом не залеживались в книжных лавках, а те, что имелись в общедоступных библиотеках, были зачитаны до дыр. Соперничать с этим романом мог только другой фантастический роман «Путешествие на Луну» Владимира Одоевского.

Не знаю, будет ли в этой версии истории французский литератор Жюль Габриэль Верн писать фантастику, но в любом случае ему придется плестись в хвосте у русских коллег, романы которых в переводе, понятно, весьма популярны и во Франции, и в Англии и в США.

Та же «Электрическая жизнь», тираж которой в Российской империи приближался к миллиону экземпляров, печаталась сразу на трех языках. Петька, пользуясь моим хорошим знакомством с главным редактором журнала, получает свежие экземпляры раньше, чем они приходят подписчикам и появляются на лотках.

Истинные строители будущего могущества России, которые пока что учатся в гимназиях и реальных училищах, получают нужную «пищу для маленьких своих мозгов». И в отличие от своих консервативных родителей, с жадным любопытством бросаются изучать каждую техническую новинку. Вот на них-то я и уповаю.

— Боевая тревога! — отдал приказ капитан «Святой Марии» и боцман принялся высвистывать его команду дудкой, потому что горнист валялся с воспалением легких.

За год плавания, матросы, старшины и мичмана отработали движения до автоматизма. Даже холод не помешал им в считанные секунды занять места по боевому расписанию, а артиллеристам расчехлить орудия и доложить о готовности. Иволгин продолжал всматриваться в горизонт.

Дымы становились все отчетливее. И вот стали видны трубы парового судна, а за ними и корпус странной формы. Капитан передал подзорную трубу своему британскому коллеге и пленнику.

— Что скажете, мистер Маккартур? Не ваши ли соотечественники к нам поспешают?

Бывший капитан «Ворона» долго всматривался вдаль.

— Не узнаю силуэт, — признался он. — Возможно — новое судно.

В этот момент с приближающегося корабля донесся гудок. Приветствует или предупреждает? Иволгин кивнул вахтенному и тот просигналил в ответ. Пока все было мирно, но капитан «Святой Марии» тоже не узнавал силуэт парохода.

В России таких не строили. Так что скорее всего — иностранец. А от иностранцев Иволгин ничего хорошего не ждал. Тем более — от такого гиганта, который как-то подозрительно быстро сокращал расстояние, отделявшее его от барка.

Поневоле вспомнилась погоня, которая, правда, привела преследователя к гибели, ну так второй раз вряд ли так повезет. Тем более — здесь. На открытой воде. «Святая Мария» уже не имеет прежней прыти, а неизвестному судну, похоже, лед нипочем.

Вон как крушит льдины, в которых потрепанный паровой барк уже бы еле пыхтел. В его приближении было что-то зловещее. Впечатление усилилось, когда на необыкновенно высокой надстройке замигал прожектор. Его блеск был куда ярче памятных дуговых фонарей «Ворона».

«Капитану 'Святой Марии», предлагаю застопорить машину и лечь в дрейф, — принялся расшифровывать эти мигания старший помощник.

— Ишь ты какой прыткий, — хмыкнул капитан. — Ответь след…

— Простите, Григорий Васильевич! — перебил его Никитин. — Он продолжает передачу… «Подготовьте экипаж и материальную часть к переносу на борт ледокола 'Ермак». Командир ледокола капитан третьего ранга Егоров.

Иволгин остолбенел.

— «Ермак»… Егоров… Так это… Наши!

Последнее слово он выкрикнул во весь голос. И артиллерийские расчеты, стоящие на вытяжку возле морской модификации шабаринок, повернули головы сначала к мостику, а затем — к стремительно приближающемуся кораблю.

Он как раз повернулся бортом и уже невооруженным глазом стало видно название корабля славянской вязью: «ЕРМАК». Охрипшие от холода глотки выкрикнули: «Ура!». Вахтенный, не дожидаясь приказа, рванул за петлю клапана, высвобождающего пар.

Капитан глянул на него и вахтенный отпустил петлю. На палубе была уже вся команда. Размахивали шапками и рукавицами. Орали хриплое «Ура!». Громадный железный борт навис над барком, который казался таким крохотным по сравнению с этим кораблем.

Матросы «Ермака» спустили шторм-трап и Иволгин вместе с Никитиным поднялись на палубу ледокола. Их встретил старший помощник командира корабля Никифоров.

От автора:

Я попал в 1734-й год, на русский корабль. Капитан здесь француз, офицеры — немцы. Они решили сдаться. Я напомнил им, в чьей стране они служат: русские не сдаются.

СКИДКА НА СЕРИЮ:

https://author.today/reader/455024