Беглый

Глава 16

Амбани Бира, или, как мы его тут же окрестили между собой, Золотой Ручей, встретил нас суровой, первозданной тишиной, нарушаемой лишь неумолчным журчанием воды. Мы смотрели на прибрежный песок, пересыпали его в ладонях, и нам уже мерещились в нем золотые блики. Впрочем, все мы, насмотревшись на разработки на каторге, прекрасно понимали, что, прежде чем это манящее золото окажется у нас в руках, надо проделать еще очень много тяжелой работы.

Первым делом, как положено, мы принялись обустраивать жилье. Место для лагеря выбрали на небольшой, поросшей редкой травой поляне, чуть поодаль от ручья, на возвышенности, чтобы не затопило в случае весеннего паводка или затяжных дождей, да и по сторонам удобней смотреть.

Коней же отпустили пастись, не забыв надеть путы из кожаных ремней.

— Избы настоящие пока рубить не стоит, время терять, — подсказал Захар, оглядывая выбранное место и прикидывая что-то в уме. — Место это еще не присмотренное, не разведанное как следует. Может, жила-то основная не здесь, у самого ручья, а выше по склону али по течению. Переезжать, может, придется, а то и не раз. Так что, пока лето, мы шалашами крепкими обойдемся. Только понадежнее укрепить их надо от ветра да от зверя!

Признав его правоту, дружно взялись за топоры и пилы, сохранившиеся после крушения третьего плота. Леса вокруг было в избытке — стройные лиственницы, кряжистые кедры. Работа спорилась. Вскоре на поляне выросли три довольно просторных и прочных шалаша из толстых жердей, покрытых в несколько слоев еловым лапником и большими пластами березовой коры — один, самый большой, для меня и Левицкого, второй, чуть поменьше, для Софрона, Тита и Сафара, а третий для Захара и Изи. Внутри шалашей мы устроили нары из тонких жердей, застелив их сухим мхом и остатками старых кошм.

Но вот для нашего продовольствия — мешков с мукой, крупой, солью, чумизой, солонины и юколы — пришлось строить настоящий амбар!

— Харчи надо в сохранности держать, от земли подальше да от сырости, — наставлял Захар, выбирая подходящие бревна. — Зверя тут хищного много — и медведь, и барсук, и лиса. Да и мыши полевые с бурундуками нас еще одолеют: растащат все запасы в два счета, если амбар добрый, на сваях, не поставить. Зимовать-то нам как-то надо будет.

И, разобрав плоты, мы под умелым руководством Захара срубили небольшой, но очень крепкий бревенчатый сарай на четырех высоких столбах-сваях, чтобы ни мышь, ни зверь покрупнее не добрался. Щели проконопатили сухим мхом, сделали плотную дверь с надежным деревянным засовом. Теперь за наши скудные, но жизненно важные запасы можно было не опасаться. Да и порох там вполне можно было держать.

Когда первые, самые неотложные бытовые проблемы были решены, пришло время обсудить условия участия в нашем грандиозном предприятии. И вот вечером, когда мы собрались у потрескивающего костра, наслаждаясь горячим чаем и заслуженным отдыхом, я завел этот непростой, но необходимый разговор.

— Ну что, братцы, — начал я, стараясь говорить как можно спокойнее и рассудительнее, хоть и чувствовал, как все вокруг напряглись, — теперь надо решать, как будем работать дальше и, самое главное, как будем делить будущую добычу. Предлагаю учредить настоящую старательскую артель, как это водится на приисках. И поделить паи, доли то есть, по справедливости.

Первым, не выдержав, высказался Софрон.

— Артель — это дело хорошее, правильное, — сказал он, хмуро глядя исподлобья на Захара, который сидел чуть поодаль, попыхивая своей неизменной трубкой. — Только вот… не со всеми я в одной артели состоять желаю. Старик вон, Захар, — пренебрежительно кивнул в сторону нашего золотознатца, — какой с него теперь работник на промывке или в шурфе? Силы уж не те. Да и отношения у нас с ним, сам знаешь, Курила, еще с каторги нелады. Не доверяю я ему, ох, не доверяю.

— И я не доверяю! — неожиданно громко, басом, поддержал его Тит, который обычно больше помалкивал, предпочитая слушать других. — Хитрый он, Захар-то, себе на уме всегда. Обдурит нас всех, и глазом моргнуть не успеешь, али ишшо чище: с золотом сбежит. Пусть лучше один старается, на свой страх и риск, если так золота ему охота. А мы — своей компанией, надежной.

Захар, услышав эти слова, заметно побледнел, губы его мелко задрожали. Он хотел что-то сказать в ответ, возразить, но только махнул рукой с какой-то безнадежной горечью и отвернулся к огню, еще глубже натягивая на лоб свою старую баранью шапку.

Сафар и Левицкий в разгорающийся спор не вмешивались, сохраняя нейтралитет.

— Ну, Курила, как ты есть нам атаман, так и решать, выходит, тебе! — пожал плечами Сафар, невозмутимо продолжая точить свой бурятский нож о камень. — Сколько дадите пай, столько и наше будет. Мы люди не жадные.

Левицкий молча кивнул, соглашаясь. Ему, аристократу до мозга костей, все эти артельные дрязги и дележка будущих барышей были, видимо, глубоко неприятны. Он смотрел на происходящее с плохо скрываемым отвращением.

— Надеюсь на тебя, Серж. Ты уже много раз вытаскивал нас из безнадежной ситуации. Пусть все так идет и дальше.

Что ж, позиция Левицкого мне была понятна. «Вашблагородию» было в нашей компании некомфортно, а иногда он наверняка чувствовал себя тут лишним. Только мой авторитет, да еще, пожалуй, не раз проявленная Левицким храбрость поддерживали его положение. Да и остальные на него косились, но молчали. Поэтому он вполне отдавал на мою волю все решения о его пае: ведь я мог бы предложить ему больше, чем он сам рассчитывал отстоять в споре с другими каторжанами.

Потом очередь дошла до Изи. Он было закинулся что-то в духе «Ой-вэй, да мне как всем, братцы», как вдруг у нашего костра поднялась буча.

— Чего ты там мяучешь, жид пархатый? — первым подал голос Софрон, с нескрываемым презрением глядя на нашего одесского коммерсанта, сразу съежившегося под его взглядом. — Он что, господа артельщики, — повернулся Софрон к остальным, — тоже на равную долю претендовать будет? Да он же тяжелее ложки в руках ничего не держал, только языком своим без устали чесать умеет да гешефты свои поганые мутить! Какой с него толк на прииске?

— Изя нам очень даже полезен, Софрон, — возразил я, стараясь сохранять спокойствие. — Он грамотный, счет знает отлично. Бумаги разные вести сможет, если понадобится, учет добычи. Да и в торговых делах он, как вы сами видели, не профан. Когда золото мыть начнем, нужно будет его сбывать, а тут без Изиной хватки и знания людей нам не обойтись. Да и про документы, которые он может сделать, забыли?

— Ну нет! — категорически заявил Тит, даже побагровев от досады. — Мы еще по Каре памятуем, какой с него работник-то! Будет сидеть смотреть… А на што? Нам ребяты нужны, что с кайлом умеют обращаться, а не шаромыжники всякие!

— Раз он тебе так нужен, Курила, — распаляясь все больше, не унимался Софрон, — то и плати ему из своей доли, если он такой любый тебе. А мы нахлебников, захребетников, кормить-поить не собираемся! У нас каждый кусок хлеба потом и кровью заработан!

Обстановка у костра накалялась с каждой минутой. Я видел, что, если сейчас не поставить на место всех зарвавшихся, наша так и не созданная артель развалится, не успев добыть еще и крупинки золота. А то и вовсе кровью закончиться. И все наши надежды на золото, на свободу, на новую жизнь пойдут прахом. Решать нужно было быстро, решительно и жестко.

— А ну заткнулись, ишь, голоса прорезались! — Я вскочил, с силой врезав кулаком по толстому бревну, на котором сидел. Голос мой прозвучал громко и властно в ночной тишине. Все разом замолчали, удивленно и немного испуганно глядя на меня. — Слушайте сюда, умники! Особенно ты, Софрон, и ты, Тит! Делить мы будем так, как я скажу. И работать будем так, как я решу. Потому что об этом месте знал только я! И вас всех сюда привел тоже я! И решать за все, что здесь происходит и будет происходить, буду тоже я!

Я обвел всех тяжелым, не предвещающим ничего хорошего взглядом.

— Мне, как главному в нашей артели, — я намеренно подчеркнул последнее слово, — отходит сорок процентов от всей будущей добычи. Четыре десятины, кто не понял. Это мое условие, и оно не обсуждается. Кому не нравится — свободны. Милости прошу!

Софрон и Тит уже открыли было рты, чтобы возразить, но я остановил их резким, повелительным жестом.

— Остальное от добытого золота делятся на всех остальных членов артели поровну. На тебя, Софрон. На тебя, Тит. На тебя, Сафар. На вас, Владимир Александрович. И на тебя, Захар Игнатьевич. В том числе и Изя, как наш будущий писарь, казначей и ответственный за сбыт и многое другое. Это, я считаю, справедливо, потому что он действительно не будет работать в забое или на промывке лотком, но свои деньги отработает, может, и не сразу.

— А почему это старику Захару доля положена, такая же, как и нам, здоровым мужикам? — снова вскинулся Софрон, не желая сдаваться. — Да еще и этому башкиру Сафару с барином Левицким, да Изе, которые и слова против не сказали, все им равно!

— Потому что Захар Игнатьевич, — я посмотрел прямо в глаза Софрону, потом перевел взгляд на старого каторжника, который сидел с поникшей головой, — один из нас всех знает, как правильно искать золото, как его мыть, как обустроить прииск по-настоящему, а не кустарно, тяп-ляп. Он когда-то золото Кары нашел! Сколько пудов с тех пор там добыто? То-то! Без его опыта мы тут действительно как слепые котята будем, все шишки себе набьем. И он рисковал вместе со всеми нами, когда бежал с каторги, делил все тяготы и лишения пути. Он заслужил свою долю не меньше нашего. А Сафар и Владимир Александрович — они такие же наши товарищи по несчастью и тоже внесли свой немалый вклад в общее дело. И еще внесут, я уверен. Сафар — наш лучший охотник, без него мы бы давно с голоду померли или от хунхузов не отбились в той стычке. А Владимир Александрович — отменной храбрости дворянин, из штуцера палит лучше нас всех… — Я ободряюще посмотрел на Левицкого. — А еще у него есть и другие таланты и знания, которые нам еще очень пригодятся в будущем. Вот увидите!

Софрон и Тит все еще были недовольны, это читалось на их набыченных лицах. Я видел, как у Софрона играют желваки на скулах, а Тит сжимает свои огромные кулаки, похожие на кувалды.

— А если мы несогласные с таким твоим решением, Курила? — буркнул наконец Тит.

— Тогда, — я медленно поднялся ему навстречу, чувствуя, как по жилам разливается знакомый азарт, — можете идти на все четыре стороны. Прямо сейчас. Артель — дело добровольное. Но золото, которое мы здесь найдем, останется здесь. С теми, кто согласен работать на моих условиях. И под моим руководством!

Поднявшись, я подошел вплотную к Титу. Я знал, что он самый сильный из нас, и если уж начинать наводить порядок в нашей разношерстной компании, то он самый лучший выбор.

Тит медленно, тяжело поднялся с места.

— Ну что, силач наш? Хочешь силушкой помериться? Или уже передумал?

Тит, видевший не раз меня в деле, страшно побледнел, но природное упрямство не позволяло ему так просто отступить. Он с шумом выдохнул, выпятил могучую грудь и шагнул вперед.

— А если и хочу? Что тогда будет, Курила? Попробуешь меня заломать? А давай! Поглядим, чья возьмет!

Я видел, как у Софрона на лице мелькнула злорадная ухмылка. Он явно предвкушал, как Тит, с его медвежьей силушкой, поставит меня на место. Этот взгляд окончательно вывел меня из себя. Прежде чем Тит успел сделать еще хоть шаг, я молниеносным, едва уловимым движением оказался рядом с Софроном и отвесил ему такой хлесткий подзатыльник, что тот едва не ткнулся носом в костер.

— А ты, умник, помалкивай, когда старшие говорят! — рыкнул я. — Не твоего ума дело, как я тут порядок наводить буду!

Софрон опешил, схватился за затылок, глаза его округлились от неожиданности и боли. Злорадство с его лица как ветром сдуло. Остальные тоже замерли, не ожидая такой быстрой реакции.

А я уже разворачивался к Титу.

— Ну что, долго тебя ждать? Заснул, что ли? — Голос мой был спокоен, но в нем звенела сталь.

Тит, не раз видевший меня в деле, может, и отступил бы, если бы не ярость, кипевшая в нем. Природное упрямство и осознание своей физической мощи не позволяли ему так просто сдаться без боя. Взревев, он, как разъяренный медведь, попёр напролом, рассчитывая на свою огромную, почти нечеловеческую силу и вес. Его первый удар — размашистый, тяжелый, как замах бревном, — просвистел в каких-то сантиметрах от моей головы. Я легко уклонился.

Пока Тит по инерции проваливался вперед, я мгновенно сократил дистанцию. Вместо того чтобы пытаться бороться с ним в открытую, где масса давала бы ему преимущество, я атаковал уязвимые точки. Короткий, жесткий джеб левой — не столько для урона, сколько для отвлечения — и тут же правый хук точно в челюсть. Голова Тита мотнулась, но он устоял, лишь яростно взревев от боли.

Чуть придя в себя, он снова ринулся на меня, выбрасывая вперед свои огромные кулачищи. Я ушел в сторону нырком, пропуская его удар мимо, и тут же всадил серию коротких, но очень болезненных ударов по корпусу: два быстрых тычка костяшками пальцев под ребра, от которых у него перехватило дыхание, и резкий апперкот в солнечное сплетение. Тит согнулся, захрипел, хватая ртом воздух.

Я не дал ему опомниться. Понимая, что такой гигант может прийти в себя и снова представлять угрозу, я использовал момент. Поймав за руку, когда он инстинктивно попытался прикрыть живот, я рванул его на себя, одновременно подставляя бедро. Классический бросок через бедро из самбо, отточенный до автоматизма. Даже с его весом это получилось на удивление легко — и здоровяк Тит мешком рухнул на землю.

Удар был такой силы, что из его легких вышибло остатки воздуха. Он лежал, тяжело дыша и пытаясь подняться, но ноги его не слушались. Я подошел и спокойно наступил ему на грудь, не давая подняться.

— Хватит… твоя… взяла… Курила… — прохрипел он, отплевываясь кровью и грязью. — Сдаюсь…

Я убрал ногу и оглядел ошарашенных товарищей. Софрон, потирая затылок, смотрел на меня с нескрываемым изумлением и даже некоторым испугом. Изя выглядывал из-за спины Сафара со смесью панического страха и подобострастного восхищения. Левицкий, единственный, кто сохранял внешне аристократическую невозмутимость, внимательно наблюдал за происходящим, но в глазах его читался неподдельный интерес и, кажется, даже толика одобрения. Тит с трудом перевернулся и сел, ошалело тряся головой.

— Ну что, есть еще несогласные с моими условиями распределения паев? — спросил я как можно спокойнее, стараясь отдышаться. Все молчали, потупив взор. — Вот и отлично, — кивнул я с удовлетворением. — Значит, договорились раз и навсегда. Работаем все вместе, честно и делим добычу по справедливости, как я сказал. И никаких больше споров, обид и недомолвок. Мы теперь одна артель и выжить здесь, в этой тайге, сможем только вместе, помогая и доверяя друг другу. Всем ясно?

Казалось, конфликт был полностью исчерпан и справедливость восторжествовала. Но Захар, который все это время сидел молча, не поднимая головы и не вмешиваясь в происходящее, вдруг медленно поднялся на ноги. Лицо его было бледным и каким-то незнакомым, отстраненным.

— Спасибо тебе, Курила, атаман наш, за доброе слово, — сказал он тихо, и голос его дрожал от затаенной, глубокой обиды, которую не смогли скрыть даже мои слова. — Только… не надо мне вашей артельной доли. И в артели вашей я состоять больше не хочу. Стар я стал для всей этой брани, да и, видно, не ко двору здесь пришелся. Пойду я один. По-старинке, по-старательски, как деды наши хаживали. Лоток у меня свой есть, кайло да лопата тоже найдутся. Авось, и мне, старику, еще улыбнется удача на Даурской землице. Прощайте, братцы! Не поминайте лихом…

Он круто повернулся и, не глядя ни на кого из нас, нырнул в шалаш, собирать вещи. Недолго покопавшись там, вышел, оглянулся на нас, перекрестился и медленно пошел прочь от костра, в сторону темнеющего ручья, унося с собой свой небольшой узелок с пожитками. Мы смотрели ему вслед, и на душе у меня было тяжело и как-то неуютно.

Я хотел как лучше, а получилось, что Захар все равно не захотел работать с людьми, показавшими своё к нему отношение. А ведь он не подводил, честно тянул свое и даже про оставшееся не заикнулся.

Чертовски жаль: Захар, который так много для нас сделал и на чьи знания я все-таки рассчитывал, решил уйти старательствовать в одиночку. Но зато Софрон и Тит были довольны. Хоть что-то сегодня произошло по-ихнему!

Я же лишь сплюнул и ожог обоих взглядом, заставившим их сжаться.

Так или иначе, а надо было двигаться дальше.

На следующий день поутру я отправил людей копать «лягушки» — небольшие промыслово-разведочные ямы, или шурфы, как их называли старатели. Мы начали с того места, где Анга указал на выход ручья, и постепенно двигались вверх по его течению, закладывая шурфы через каждые полсотни шагов, то на одном берегу, то на другом. Работа была тяжелой, монотонной. Тит и Софрон, как самые сильные, долбили каменистую почву, я оттаскивал ее к ручью и промывал в лотках, Левицкий с Изей отвечали за лагерь, готовили еду и чинили инструмент. Сафар же занялся охотой.

Мы кочевали вверх и вниз по ручью, как неприкаянный цыганский табор, оставляя за собой унылую цепочку свежевырытых, но совершенно пустых шурфов. Мы копали, не разгибая спины, промывали тонны земли, снова копали — и все без толку. В нашей маленькой, измученной тяжелой работой и лишениями артели нарастало глухое уныние, апатия и недовольство.

А золота все не было и не было. День за днем мы закладывали новые и новые «лягушки», промывали грунт, с замиранием сердца надеясь найти на дне лотка золотые крупинки, затем переходили на новое место, где все повторялось за снова — и опять безрезультатно. В лотках оставался только черный шлих, мелкий гравий да редкие блестки пирита — «мышиного золота», как его презрительно называли когда-то на Каре. Настроение в артели падало. Начались сомнения, перешептывания.

— Слышь, Курила, — подошел ко мне однажды Софрон, когда я, отмахиваясь от мошкары, в очередной раз с досадой выплескивал из лотка пустую породу. Голос его был хмурым, недовольным. — Мы тут уже которую неделю землю роем, а толку — ноль. Может, этот старик Анга набрехал нам? Ну, или ты сам что-то напутал? Пустой это ручей, нет тут никакого золота. Зря только силы тратим.

— И я так думаю, — поддержал его Тит, подходя и вытирая на ходу пот со лба. — Спина уже отваливается от этого кайла, а все без толку. Может, ну его, этот ручей? Пойдем лучше поищем вдоль по амурскому берегу — может и поймаем чего! Этот старый хрен, Захар, не зря от нас ушел! Чуял, гад, что место пустое!

Их слова были всем как соль на рану. Я и сам уже начинал сомневаться. Но ведь я помнил название ручья — Амбани Бира, Река Тигра, — у нас на прииске даже логотип такой был!

Однако особенно меня смущало одно обстоятельство. Я смутно припоминал, что основные работы на том прииске, где мы со Стерновским руководили в моей прошлой жизни, шли не в самом русле ручья, а где-то в стороне, выше по склону, на высоком, обрывистом уступе сопки. Там, по словам геологов, с которыми тогда консультировался Стерновский, давным-давно, много тысяч, а может, и миллионов лет назад, проходило его старое, пересохшее русло — так называемая «погребенная» или «террасовая» россыпь. Там-то и находился самый богатый «карман» с золотым песком и самородками. Но где точно находилось это место, как оно выглядело, — я не мог вспомнить, как ни старался. Все-таки за сто шестьдесят лет многое стало выглядеть по-другому!

Так прошло почти все лето. Мы кочевали вверх и вниз по ручью, копали шурфы, промывали породу, но золота по-прежнему не было. Изя Шнеерсон уже открыто всем говорил, что эта затея дохлая и что пора сворачивать удочки, пока мы тут все не перемерли с голоду или не стали добычей хунхузов. Левицкий молча страдал, но держался с присущим ему аристократическим стоицизмом. Даже Сафар, самый верный и надежный товарищ, стал все чаще поглядывать на меня с сомнением.

Я понимал, что нужно что-то делать, иначе наша артель просто развалится. И тогда мне в голову пришла отчаянная, но, возможно, единственно правильная мысль. Захар. Нужно вернуть Захара!

Он ушел один, обиженный, но он старый старатель, чует золото нутром. Может, ему повезло больше, чем нам? Может, он даже нашел уже ту самую жилу? Или, по крайней мере, сможет помочь, подсказать, где искать. Конечно, современные мне геологоразведывательные партии действуют много эффективнее, спору нет, но его дедовские способы тоже работали. Отчего бы они не помогли нам и сейчас? Да, нужно было переступить через свою гордость, извиниться перед стариком и попросить о помощи. От этого зависела судьба всей нашей экспедиции.

Но где его искать? Захар ушел в тайгу, не сказав ни слова о своих планах. Однако я знал, что он не мог уйти далеко от Золотого Ручья — он искренне верил в это место. И еще я знал, что он, как и любой старый старатель, не может жить без работы, без лотка и кайла. Сейчас самый сезон — станет ли он тратить время на скитания? Нет, наверняка он где-то здесь, рядом, намывает свое золото в одиночку!

Сидеть сложа руки и ждать, пока наша артель окончательно развалится от безделья и взаимных упреков, а скудные запасы провианта подойдут к концу, было нельзя. Я собрал оставшихся товарищей у догорающего костра, который уже не радовал своим теплом, а лишь подчеркивал уныние.

— Братцы, — сказал я твердо, стараясь придать голосу уверенность, которой сам почти не чувствовал, и глядя каждому прямо в глаза. — Так дальше дело не пойдет. Сами мы, похоже, это проклятое золото не найдем, сколько бы землю ни рыли. Нам нужен опытный человек, знающий. Нужно во что бы то ни стало вернуть Захара Игнатьевича!