Безумный барон – 2

Глава 15

Знаете это чувство, когда в голливудском боевике главный злодей нажимает на большую красную кнопку? В самый напряженный момент звук пропадает, все замирает в слоу-мо, и ты понимаешь — сейчас будет большой «бада-бум». Вот и я себя ощутил зрителем в первом ряду на премьере именно такого блокбастера. Только вместо попкорна в руках у меня был тяжелый гроссбух, а вместо 3D-очков — нарастающее желание материться. Громко и вслух.

Мир не просто замер. Он сдох. Пламя свечей застыло кривыми, восковыми языками. Весь звук — гул толпы, лязг оружия, даже мой собственный пульс в ушах — будто кто-то выкрутил ручку громкости на ноль. Воздух загустел, превратившись в вязкий, как старый мед, кисель, в котором застыли все: лорды с отвисшими челюстями, стража в нелепых боевых позах, даже пылинки в лучах света. А потом эта невидимая дрянь, эта волна абсолютной тишины, ударила.

Ударила не по ушам — по костям. И следом раздался оглушительный, жирный, металлический лязг, от которого, казалось, замок подпрыгнул на месте. Все массивные дубовые двери, все решетчатые окна — все, что могло служить выходом из этой каменной коробки, — с грохотом захлопнулось. По их периметру тут же, как вены на теле больного, проступили и вспыхнули багровые, уродливые руны. Они не просто горели — они дышали, пульсировали, отрезая нас от остального мира. Началось в колхозе утро. Мы оказались в самой большой и богато обставленной консервной банке, какую я только видел.

Разворачиваясь в полной, мертвой тишине, от которой становилось еще жутче, эта сцена заставила меня впиться взглядом в ублюдка, заварившего всю кашу. Агент Ордена просто стоял, опустив руки. На его сером, безликом лице не было ни триумфа, ни злорадства — вообще ничего. Пустота. А потом он начал рассыпаться.

Процесс не походил на смерть — скорее, на распад. Кожа на его лице и руках сначала подернулась серой пленкой, как на старом, забытом в холодильнике куске мяса. Потом она треснула, и из-под нее посыпалась мелкая, как мука, серая пыль. Все происходило с пугающей скоростью, без единого звука. Через несколько секунд от этого камикадзе, от этой одноразовой флешки с вирусом, не осталось ничего, кроме горстки серой пыли и пустого, безвольного камзола, мешком рухнувшего на каменный пол. Весьма, надо сказать, эффективный способ избавиться от улик. И от свидетелей.

Из этой горстки пыли, из эпицентра нашей общей задницы, начало расползаться оно. Облако. Едва заметное, почти невидимое, как марево над раскаленной дорогой в полдень. Оно не клубилось, как дым. Оно дрейфовало. Медленно, с какой-то хищной, целенаправленной грацией, расползаясь по полу во все стороны. Без запаха, без цвета, без звука. И от этого вида мой внутренний холод, который я уже начал считать своим, съежился, как дворовый пес перед матерым волком.

«Аномалия, — голос Искры в моей голове прозвучал непривычно тихо, в нем не было ни любопытства, ни сарказма. Только сухая, почти испуганная констатация. — Фиксирую энергетическое поле неизвестной природы. Оно… структурировано. Не хаотично. Сигнатура не соответствует ни одной из известных мне магических школ. Это что, новый вид тумана? Его можно использовать для маскировки?»

«Заткнись, — мысленно отрезал я, не в силах оторвать взгляд от этой ползучей смерти. — Это не туман. Это, чтоб его, чума».

Лица тех, кто в этом мире хоть что-то смыслил в магии, мгновенно изменились. Стоявшая рядом Арина вся сжалась; краска схлынула с ее лица, ставшего белым, как сметана, а в глазах плескался такой первобытный ужас, какого я не видел даже в Долине Пепла. Даже Инквизитор Валериус, этот ходячий кусок вечной мерзлоты, впервые за вечер что-то выразил. На его лице из слоновой кости ничего не дрогнуло, но он едва заметно подался вперед, и его пустые глаза сузились, будто он пытался разглядеть в этом сером мареве нечто, что вызывало у него… опасение.

До меня дошло. Эта штука была не просто заклинанием. Это было оружие. Идеально спроектированное, точечное. Невидимое, неслышимое, игнорирующее большинство стандартных защит. Не просто яд, не просто проклятие. Это был вирус. Идеально спроектированный некротический вирус, созданный для одной-единственной цели — тотальной, безоговорочной аннигиляции всего живого. И мы все, от последнего лорда до Легата Империи, только что оказались в чашке Петри, куда его любезно запустили.

Один полковник на курсах по выживанию как-то объяснял нам про забавный предохранитель в человеческой психологии — ступор. Когда твой мозг сталкивается с чем-то, для чего в его картотеке нет подходящей папки, он просто вешает табличку «ушел на обед» и отказывается работать. Именно такой массовый обеденный перерыв я и наблюдал в тронном зале Орлиного Гнезда. Весь этот курятник, полный напыщенных индюков в бархате, мехе и с самомнением размером с Уральские горы, стоял и тупо пялился. Пялился на горку пыли, оставшуюся от камикадзе, и на ползучее серое марево, будто это был какой-то фокус заезжего циркача. Никто не кричал, никто не бежал. В их головах, похоже, не нашлось нужной программы для обработки ситуации «нас всех сейчас превратят в стиральный порошок».

И, как водится, нашелся доброволец. Самый громкий, самый тупой, и, по иронии судьбы, один из тех, кто пару минут назад требовал немедленно насадить мою голову на пику. Какой-то мелкий барончик, чье имя я даже не запомнил, с рожей, багровой от смеси страха и праведного гнева. Он, видимо, решил, что это все моих рук дело, очередной безумный трюк. Сделав шаг вперед и едва не споткнувшись о собственные ноги, он выставил перед собой дрожащий палец, целясь мне прямо в переносицу.

— Ты, ублюдок! Это твои проделки! Стража, взять его! Он…

Он не договорил. Легкое, почти невесомое облачко этого серого тумана, отделившись от основного косяка, с грацией любопытного котенка коснулось его протянутой руки. Простое, мимолетное касание. Барон даже не почувствовал этого. Ни боли, ни жара, ни холода. Замерший на полуслове, он с недоумением уставился на свою длань. И в наступившей мертвой тишине зала раздался его крик.

Это был не крик боли. Это был истошный, леденящий душу визг животного, которое смотрит, как его заживо пожирают, и ничего не может с этим поделать. От этого звука у меня самого зуб на зуб не попал, но не от холода.

На его глазах, на глазах у всех нас, кожа на его руке покрылась серыми, трупными пятнами. Они не просто появились — они расцвели, как плесень на забытом в подвале хлебе, только в ускоренной в тысячу раз съемке. Секунду спустя кожа начала шелушиться, трескаться и опадать, превращаясь в ту же мерзкую, серую пыль. Процесс пошел дальше, с ужасающей скоростью расползаясь по его телу, как пожар по сухой соломе. Он пытался отшатнуться, отскочить, убежать от самого себя, но ноги его уже не слушались, превращаясь в два столба серого пепла. Дорогой бархатный камзол с гербом в виде какого-то облезлого гуся вдруг обвис, будто из-под него выдернули манекен. Полный животного, нечеловеческого ужаса, его визг оборвался, когда хворь добралась до горла. Он рухнул, но удара тела о каменный пол не последовало. Он просто… рассыпался. Сложился, как карточный домик, в который дунул пьяный великан, превратившись в еще одну аккуратную горку серой пыли и груду бесполезной одежды.

«Фиксирую процесс аннигиляции биологической материи с эффективностью сто процентов, — голос Искры в моей голове был похож на отчет лаборанта, наблюдающего за распадом нестабильного изотопа. — Интересно. Процесс не нарушает целостность неорганических соединений. Одежда, металл, драгоценные камни — все остается. Он целенаправленно воздействует только на живую ткань. Потери — ноль. Идеальное оружие. Мне нравится. Хочу такое же в свой арсенал. Это метафора, если что. Или нет?»

«Заткнись, гурманиха, — мысленно прошипел я, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота. — И начни уже думать, как эту дрянь остановить, а не как ее себе в коллекцию добавить».

И вот тут плотину прорвало. Ступор сменился паникой. Животной, иррациональной, всепоглощающей. Холодное и липкое осознание накрыло зал. До всех, от последнего лакея до Легата Империи, наконец-то дошло: это не фокус, не иллюзия, не проклятие. Это их личный, персональный конец света, запертый в четырех стенах. До них дошло, что они в ловушке. В одной комнате со смертью, которая не рубит, не жжет и не душит. Она просто стирает. Как ластик стирает карандашный набросок. Без шума, без крови, без шансов.

Угроза стала не просто реальной — она стала осязаемой. Абсолютной. И в этот момент до меня, как до жирафа на пятые сутки, дошла вся гениальная подлость замысла Ордена. Они не просто подставили Орловых. Они их использовали, как использованную салфетку. Вся эта возня, весь этот суд были лишь ширмой, способом собрать в одном месте, в одной герметичной банке, всю элиту Севера. Всех, кто мог бы помешать их планам. Лорды, их наследники, их лучшие воины, главы гильдий. И вишенка на торте — высшие представители имперской власти. Убери их всех одним ударом — и на Севере наступит не просто хаос. Наступит вакуум. Вакуум власти, который они, Орден, с радостью заполнят собой. Это был не просто теракт. Это была хирургически точная операция по обезглавливанию целого региона. И скальпелем в этой операции были мы. Нас просто использовали, чтобы заманить всю эту дичь в один загон. А теперь пришло время бойни.

Если бы я снимал фильм про этот день, то следующую сцену назвал бы «Парад бесполезных понтов». Потому что именно этим сейчас и занималась вся элита Севера. Как только до них дошло, что дело пахнет не просто керосином, а полным и окончательным армагеддоном, тронный зал превратился в кипящий котел паники. Древний и самый надежный двигатель, инстинкт самосохранения, заработал на полную катушку, напрочь отключая остатки разума.

Еще минуту назад сидевшие с рожами, полными благородного достоинства, теперь лорды носились по залу, как ошпаренные тараканы на кухне, где внезапно включили свет. Забыв про титулы, честь и прочую мишуру, они с дикими, бабьими визгами бросились к дверям. Их верные телохранители, здоровенные лбы в железе, с ревом, от которого, наверное, в соседней деревне коровы перестали доиться, принялись молотить по массивным дубовым воротам. Плечами, мечами, даже шлемами. Без толку. Способные разрубить человека пополам, их клинки с оглушительным визгом отскакивали от багровых рунических барьеров, не оставляя на них даже царапины. Все равно что пытаться пробить стену бетонного бункера зубочисткой. Делов на копейку, а шуму на рубль. Только в данном случае и копейки не было — лишь бессмысленная трата сил.

Опомнившись, в дело вступили местные «специалисты по спецэффектам». Придворные маги, до этого сидевшие тихо, как мыши под веником, наконец-то начали действовать. Вокруг перепуганных групп аристократов, сбившихся в кучки, как овцы во время грозы, вспыхнули защитные купола всех мастей. Синие, зеленые, золотистые. От простых, как три копейки, силовых щитов, до сложных, плетеных конструкций из света и энергии, похожих на гигантские новогодние игрушки. На мгновение зал превратился в выставку достижений магического хозяйства. Красиво. И абсолютно бесполезно.

Потому что «Серая Хворь» играла по другим правилам. Она игнорировала их магию. Полностью. Серый туман не пробивал их защиту, не разбивал ее. Он просто просачивался сквозь нее. Как дым сквозь марлю, как вода сквозь песок. Он не встречал никакого сопротивления. До всех этих дипломированных волшебников наконец-то начало доходить страшное: это не магия, которую можно заблокировать другой магией. Это фундаментальный процесс распада, который игнорирует все их законы. Все равно что пытаться остановить радиацию заклинанием от сглаза.

Нагляднее всего это фиаско продемонстрировали прямо у стола президиума. Потеряв всю свою напускную невозмутимость, Легат Голицын, этот хитрый лис, с ужасом смотрел, как его личный телохранитель, здоровенный маг в имперской мантии, с криком падает на колени. Он сидел внутри своего хваленого «непробиваемого» щита, который, по слухам, мог выдержать удар катапульты. Но для серой дряни этот щит был не более чем мыльным пузырем. Маг рассыпался в пыль прямо на глазах у своего господина, оставив после себя лишь пустую мантию и облачко серого пепла, лениво кружащееся внутри идеально целого защитного купола. Вот тебе и «непробиваемый».

Единственным, кто сохранял внешнее спокойствие посреди этого дурдома, был Инквизитор Валериус. Этот ходячий кусок антрацита не стал строить светящихся пузырей. Он просто окружил себя коконом из абсолютной, поглощающей свет тьмы. Это было не просто защитное поле — это была дыра в реальности, анти-пространство, где, казалось, не существовало ничего. Но даже его барьер, столкнувшись с серым туманом, начал мерцать и подрагивать. Тьма пошла рябью, будто в нее бросили камень. Впервые за все время я увидел, что даже этот парень не всемогущ. Он был не неуязвим — он был просто более устойчив к этой заразе. Как нержавейка к ржавчине. Ржавеет медленнее, но все равно ржавеет. И в его пустых, бездонных глазах я впервые уловил что-то похожее на эмоцию. Не страх, нет. Раздражение. Раздражение перфекциониста, чей идеально чистый лабораторный стол только что запачкали какой-то непонятной дрянью.

В этот момент до всех дошло окончательно. Все их богатство, вся их власть, все их армии и хитроумные интриги в один миг превратились в ничто. В этой запертой комнате все стали равны. От последнего оруженосца до Легата Империи. Равны перед лицом серой, безмолвной, абсолютно беспристрастной смерти. И это, пожалуй, было самое страшное открытие за весь их никчемный, полный понтов, вечер.

Посреди кипящего котла из паники, отчаяния и предсмертных воплей я стоял, как столб посреди ярмарки. Весь этот хаос, все крики и беготня вдруг стали просто фоновым шумом, как гул толпы за окном. Внутренний холод, который я уже привык считать своим персональным проклятием, работал как анестезия, отключая все лишние эмоции. Страх, жалость, даже злость — все это утонуло в звенящей, арктической пустоте. Осталась только задача. Сложная, почти невыполнимая, но задача.

И вот тогда они меня заметили. Один за другим, как по команде. Лорды, прекратив молотить кулаками по запертым дверям. Маги, с ужасом глядя на свои бесполезные щиты. Даже Легат Голицын, чье лисье лицо превратилось в серую маску. Их взгляды, полные животного ужаса, обратились ко мне. К единственной фигуре, стоявшей посреди зала спокойно, будто все это представление его совершенно не касается.

Забавно, как быстро меняются роли. Еще пять минут назад я был для них обвиняемым, чернокнижником, врагом. Потом — прокурором, обличителем, триумфатором. А теперь… теперь в их глазах плескалась последняя, отчаянная, иррациональная надежда. Они смотрели на меня, как утопающий смотрит на проплывающую мимо корягу. Неважно, что это — бревно или дохлый крокодил. Главное, что оно еще на плаву. Они смотрели на одну аномалию, надеясь, что она сможет противостоять другой.

Мой взгляд скользнул мимо их перекошенных от страха рож. Облако этой серой хвори, это концентрированное ничто, медленно, но неумолимо дрейфовало в сторону моей небольшой группы. В сторону Арины. Девчонка, измотанная до предела, стояла на коленях, пытаясь из остатков своей жизненной силы соткать крошечный, с ладонь, мерцающий щит вокруг себя и Ратмира, который уже просто сидел на полу, привалившись к ее ноге. Ее золотистое сияние, такое яркое и теплое раньше, теперь походило на огонек догорающей спички.

И я понимал то, чего не понимали они. Ее светлая, живительная магия не просто бесполезна против этой дряни. Она для нее — деликатес. Попытка потушить пожар бензином. Она лишь подкормит эту тварь, сделает ее сильнее.

Бледное, почти прозрачное лицо Ратмира, который даже не пытался подняться. Отчаяние в глазах других лордов, уже прощавшихся с жизнью. С абсолютной, ледяной ясностью я осознавал: обычные методы здесь бессильны. Чтобы победить этот идеально структурированный, холодный, расчетливый Хаос, требовался хаос другого порядка. Дикий. Голодный. Непредсказуемый.

Мне нужно было снова выпустить зверя.

Того самого зверя, которого я обрел в кабинете Аристарха. Ту силу, что пугала меня самого до дрожи в коленях. Ту тьму, что уже превратила меня в чудовище в глазах моих же союзников. Это был выбор без выбора. Классическая задачка из учебника по этике для начинающих суперзлодеев. Вариант А: позволить всем здесь сдохнуть, включая тех, за кого я чувствовал ответственность, но сохранить остатки своей души, своей человечности. Вариант Б: сделать еще один, возможно, уже последний шаг во тьму, чтобы спасти их. Шаг, с которого, я был уверен, возврата уже не будет.

«Анализ текущей ситуации. Вероятность выживания группы при использовании стандартных методов — ноль целых, ноль десятых процента, — безэмоционально констатировала Искра. — Вероятность выживания при активации режима „поглощение“… не поддается вычислению. Слишком много неизвестных переменных. Но это, как вы, люди, говорите, „хоть какой-то шанс“. Рекомендую не тянуть. А то жрать будет нечего».

Она была права, стерва. Права на все сто.

Я посмотрел на панику, на рассыпающиеся в пыль тела, на бледное, почти безжизненное лицо Арины, к которой серая пелена была уже в паре метров. Вдох. Выдох. Холодный пар изо рта в теплом, казалось бы, зале. Решение принято.

Медленно, почти торжественно, я поднял Искру. Черные, уродливые вены на серебристом клинке тут же отозвались, начиная ярко и хищно пульсировать, предвкушая новую, еще более изысканную трапезу. Холод в моей груди сжался, а потом взорвался ледяным восторгом.

— Хорошо, — мой шепот, тихий и ровный, пронесся по залу, и в наступившей тишине его услышали все. Я обращался то ли к мечу, то ли к самому себе, то ли к этому проклятому миру. — Вы хотели увидеть монстра? Вы его получите.