Больничные байки

Глава 5

Снова были шары, и Анна Николаевна, вышедшая попрощаться. Правда, был морозный декабрь, а не май, шары не желали взлетать, а доктор явно торопилась вернуться в больницу. Да и настроение у Ксюши было совсем не праздничное, несмотря на неожиданную ремиссию.

— С Лизой все будет в порядке, — несколько неуверенно произнесла Анна Николаевна, — Ты лучше о себе подумай. И запомни: если вдруг что-то почувствуешь не то, сразу маме говори! Не вздумай скрывать! Мы еще до сих пор не разобрались, как так получилось. Но если и верить в чудеса, то именно под Новый Год… Нынче чудес было много. Впрочем…

Анна Николаевна запнулась, видимо, вспомнив, что кроме чудесных стремительных исцелений были и не менее стремительные и необъяснимые ухудшения, и смерти.

— А тебе я снова желаю никогда сюда не возвращаться… Если же соскучишься…

— Я помню, — Ксюша криво улыбнулась и забралась в машину, где ее ждал папа, — Просто отправить сообщение…

Выруливая со стоянки, отец произнес:

— Надо поговорить.

— О чем?

— Об этой вашей больничной ведьме, конечно!

— Тебе мама рассказала? — уныло спросила девочка, провожая взглядом здание больницы. Сейчас еще папа начнет…

— Она. И знаешь, я тебе верю.

— С чего бы?

— Я же не слепой. Еще две недели назад ты едва ноги таскала, а теперь — ремиссия. Да такая, словно и не было ни опухоли, ни метастазов. Дома при матери никакого разговора не получится, так что давай-ка тут посидим…

Он остановился у небольшого суши-бара, и через несколько минут Ксюша с удовольствием уплетала роллы.

— Я так заинтересовался историей этой девочки, что перерыл весь интернет в поисках какой-нибудь информации. И ничего! Ни единой заметки или статейки, а потом полез на Тувинские новостные сайты и — бинго!

Он сунул руку за пазуху и вытащил распечатку. Ксюша озадаченно посмотрела на коротенькую заметку под фотографией — двое бородатых мужчин с рюкзаками за плечами стоят позади девочки в отрепьях, которая глядит в камеру с безучастной угрюмостью.

— Это она! — подтвердила Ксюша, с возбуждением разглядывая фотографию.

Поселок-призрак на Монголо-Тувинской границе.

«30 августа 2024 года туристы Валерий Усольцев и Алексей Коновалов у подножия Монгун-Тайги наткнулись на пустой аал, в котором они обнаружили маленькую девочку, бесцельно слоняющуюся среди покинутых юрт, и её тяжело больного отца. Оба были крайне истощены. Туристы вызвали МЧС и передали пострадавших в руки медиков. Куда пропали остальные жители поселка, будут выяснять СЭС и полиция.

— Я почти неделю искал этих мужиков, и, наконец, нашел профиль одного «Вконтакте». Мы списались и вот, что он рассказал.

Отец положил еще одну распечатку поверх статьи.

От кого: AlexKon1990@ya.ru

Кому: Bogdan_Vasil@inbox.com

Приветствую, Василий!

Сперва я хотел проигнорировать твое сообщение, сочтя его любопытством праздного зеваки, но, узнав подробности, не смог не пойти навстречу, хотя и не люблю вспоминать эту историю. Прискорбно было узнать, что жизнь девочки по-прежнему под угрозой. Впрочем, я не удивлен, и, прочтя это письмо, ты поймешь, почему.

Мы давно исследуем Республику, и на территории Монгун-Тайгинского кожууна далеко не впервые. Местность суровая, но именно тут мы с другом, как несостоявшиеся антропологи, порой натыкаемся на интереснейшие находки. Иногда это древние курганы, иногда заброшенные святилища, но главное богатство — конечно, коренной люд. Почти все коренные очень приветливы и гостеприимны. И накормят, и выделят юрту под ночлег, и расскажут массу невероятных преданий, за которыми мы и охотимся.

Еще издали мы заметили Оршээлдиг чер — горное кладбище. Тувинцы, по большей части, хоронят своих на обычных кладбищах, но некоторые общины по-прежнему блюдут древние традиции. Тела не зарывают в землю, а кладут головой вверх на склон горы и обкладывают камнями. Как правило, это говорит о том, что рядом проживает кочевой аал (небольшое сообщество). Эти погосты, как правило, маленькие — максимум две-три могилки, потому что и общины немногочисленны и постоянно перемещаются. Но тут наша радость от предстоящей скорой встречи померкла. Кладбище было большим и совсем свежим — около пятидесяти могил. Для кочевого племени это очень много. Сразу возникли подозрения, что целый аал скосила какая-то заразная болезнь, а удаленность от цивилизации и отсутствие связи сделали невозможным своевременный вызов подмоги.

Мы поспорили. Валера рвался на поиски поселка, чтобы узнать, не требуется ли там какая-то помощь, я же, признаться, настаивал на том, чтобы развернуться и уйти. Очень уж не хотелось путаться под ногами у скорбящих родственников.

Наш спор прервало появление из-за восточного склона стада баранов. По тому, как они беспорядочно бродили по степи, стало ясно, что никто за животными не присматривает.

Обогнув склон, мы вышли к поселку.

Это было… страшное зрелище. Совершенно безлюдная стоянка, продуваемые всеми ветрами, завалившиеся юрты. К каждой был привязан баран с перерезанным горлом. То ли аал так кормил своих мертвых, то ли пытался откупиться от свалившейся на него напасти.

В некоторых юртах мы обнаружили разлагающиеся останки людей. Было ясно, что хоронить этих — последних — было уже некому.

Тогда-то мы и увидели девочку, бесцельно слоняющуюся между юртами. Худая, как щепка, в каком-то рубище, босоногая, грязная и явно нездоровая. Как говорится, еле-еле душа в теле. Мы пытались ее расспросить, но она то ли не говорила по-русски, то ли сказывались шок и истощение. Валера вызвал по рации МЧС.

Мы укутали ребенка, дали ей воды и, в ожидании помощи, продолжили исследовать поселок в поисках других выживших.

Шамана мы заметили совершенно случайно — на небольшом скальном выступе — и по его стылой неподвижности сначала заключили, что он тоже мертв. Умер за камланием.

Казалось, он не ел и не пил многие недели, потому что высох, как египетская мумия. Стоял на коленях у погасшего костра. Глаза его были зарыты. Рядом валялся изорванный бубен. Когда мы его подняли, ноги его захрустели, как сухие ветки. Он тут же очнулся, слабо закричал и заскрежетал зубами с такой силой, что на губах появилась зубная крошка.

Кое-как мы перетащили его в ближайшую юрту, развели огонь. Туда же отвели и девочку. При виде ребенка он пришел в необычайное волнение, утверждал, что это его дочь, Чусюккей, и что… ей ни в коем случае нельзя покидать аал. Девочка же не выказала ни малейших эмоций при встрече с «родителем», закопалась, как зверек в шкуры и зыркала на нас своими черными глазёнками.

Валера остался с ними, а я обошел оставшиеся юрты, но больше живых не нашел. Зато нашел юрту шамана и документы его семьи. Паспорта старших, свидетельства о рождении младших и понял, что девочка, действительно, его дочь. Среди прочего я нашел и фотографии. На одной из них была в сборе вся семья.

Сам, жена и около десятка разновозрастных детей. Все — пацаны, и только одна, самая маленькая — дочка. Та самая. Удивительно, насколько девочка на фото отличалась от найденного нами «оригинала». Страшно представить, чему пришлось быть свидетелем этому несчастному ребенку прежде, чем она дождалась помощи. Да и после, если верить твоему невеселому письму, ее испытания не закончились…

Когда прибыли спасатели, мы рассказали им все, что узнали в ходе нашего небольшого расследования, и помогли погрузить шамана и девочку в вертолет. Тогда же нам сообщили, что у него свежие переломы колен и лодыжек. Свежие! Ты представляешь, Василий?! Пытаясь ему помочь, мы только навредили. Нельзя было его трогать, но кто бы знал! Это сколько же он вот так просидел без движения у потухшего костра, что его кости превратились в труху?!

На этом, в общем-то, все. Нам не хватило места в вертолете, но мы не слишком и расстроились и пошагали своим ходом до Мугур-Аксы. Это большое село неподалеку от горы.

Мы несколько раз справлялись в МЧС о судьбе мужчины и ребенка, но все, что нам удалось выяснить — это что девочка некоторое время провела в Кызыльской детской больнице, но там произошла какая-то эпидемия, и заведение закрыли на карантин, распределив детей по смежным областям.

Отец же ее, к сожалению, после длительного восстановления был помещен в Республиканскую психиатрическую больницу, где, наверное, находится и по сей день.

От тебя я с прискорбием узнал, что девочка в онкологии. Если вдруг доведется повидать её, напомни о нас — двух бородатых дядьках из Тувинской степи — и скажи, что мы молимся о ее выздоровлении, как умеем.

Так же желаю скорейшего выздоровления и твоей дочке.

С приветом,

Коновалов Алексей.

…

К письму была приложена черно-белая копия фотографии семейства Сарыглар. Видимо, Алексей щелкнул ее на свой смартфон, когда нашел. Сидящий в позе лотоса немолодой мужчина, одетый в ритуальное облачение, которое Ксюше напомнило что-то индейское. Пестрый головной убор из птичьих перьев, расшитый халат. В одной руке большущее перо, в другой — бубен, увешанный по кругу металлическими пластинами, лентами и колокольчиками. За его спиной собралась семья — семеро мальчиков от младшего школьного до старшего юношеского возраста, неприметная жена с покрытой головой и…

Ксюша с трудом признала в задорной толстощекой девчушке верхом на стриженом баране свою знакомую. Из-под конусообразной шапочки на грудь спускались две толстые, черные косы — так непохожие на куцые серые хвостики; глаза, которые она запомнила, как угрюмые и безучастные, светились веселым озорством; рот растянулся в открытой, белозубой улыбке — ничего общего с мясистой «воронкой». Крепкие икры, выглядывающие из-под кожаного кафтанчика и обнимающие бока барана, никак не вязались с теми спичками, что торчали теперь из-под подола неизменного коричневого платья.

— Как? — Ксюша откашлялась, — Что… могло там у них произойти?

— Понятия не имею, — отец собрал распечатки в стопку и постучал ей о стол, выравнивая края, — Но, думаю, ответы есть у этого Сарыглара. Отца.

— А ему… может, можно позвонить?

Отец усмехнулся.

— Сомневаюсь, Ксюха, но… в честь твоего очередного выздоровления я взял небольшой отпуск и…

Ксюша вскочила, перегнулась через стол, чудом не расплескав чай и, обняв папу за шею, звонко чмокнула его в щеку.

…

Республиканская психиатрическая больница с явной неохотой прихорашивалась к Новому Году, и ей это страшно не шло. Над высокими сугробами чуть возвышалось приземистое, выкрашенное в неуместный небесно-голубой цвет здание с решетками на окнах. Между прутьями решеток выглядывали приклеенные к стеклам бумажные снежинки, снеговики и зайчики, вызывая ассоциации с детским садом строгого режима.

Василия и Ксюшу приняла заведующая с непроизносимым именем, которое они тут же забыли, и была страшно удивлена, ведь с момента прибытия Кары Сарыглара, они были первыми гражданскими, кто пришел его навестить.

— Родственники? — спросила она, с сомнением оглядывая их.

— А сами как думаете? — ответил Василий вопросом на вопрос. Вышло несколько грубовато, и он тут же поспешил объясниться, — Моя дочка Ксения лежала в больнице с Чусыкай Са…

— Чусюккей! — поправила его Ксюша.

— Да… Так вот, она лежала в больнице с его дочкой и пообещала, если выпишется первой, то обязательно поедет и передаст привет отцу. Надеюсь, его можно повидать?

Василий достал из-за пазухи коробку шоколадных конфет и положил на стол.

— В общем-то, это не запрещено…, - женщина профессиональным жестом смахнула коробку в ящик и поправила мишуру на маленькой, искусственной елке, стоящей рядом с монитором, — Я вообще не уверена, что ему тут место, но…

— Почему же его сюда поместили?

— Ой, — заведующая отмахнулась, — он еще в ЦРБ лежал, когда к нему нагрянули из полиции — выяснять, что все-таки случилось в поселке, и он им таких небылиц выдал, что его быстренько подлатали и отправили к нам. От греха. Только они не приняли во внимание, что он все-таки шаман, и у него может быть своя — шаманская — интерпретация вполне реальных событий. Я за ним наблюдаю уже несколько месяцев, и все больше склоняюсь к тому, что ему бы в специнтернат или на поруки родне. Но бюджетные места в интернате заняты, а родня… Сколько, вы говорите, его дочке лет?

— Восемь, — ответила Ксюша, почувствовав отцовскую заминку, — Или семь.

Женщина поскучнела, явно прикидывая, что в ближайшем будущем вряд ли удастся сбыть пациента, потом со вздохом поднялась и позвала посетителей за собой.

В коридорах было прохладно и почти темно. Большинство палат не было заперто, и больные свободно перемещались по больнице. Несколько человек сидели в общей комнате у телевизора. За ними присматривала немолодая медсестра.

— Кара-оол, к вам гости, — негромко произнесла заведующая неприметному, худому человечку, скорчившемуся в инвалидной коляске. Тот оторвал взгляд от теленовостей и с удивлением взглянул на мужчину и девочку.

— Давайте ваши куртки. Потом у меня заберете, а то гардероб уже закрыт, — заведующая, нагруженная верхней одеждой, деликатно удалилась.

— Меня зовут Василий Богданов, — представился отец, — а это моя дочка Ксения.

— Кара-оол Сарыглар, — сдержанно ответил мужчина, подавая худую, плохо работающую пятерню, — Чем могу…

— Я с вашей дочкой в больнице лежала, — произнесла Ксюша и умолкла, видя, как начало вытягиваться сухое, обветренное лицо шамана.

— Пойдемте в палату, — возбужденно ответил он, с трудом ворочая массивные колеса старой коляски, — пока они ящик смотрят…

Палата была огромной, человек на десять, но в настоящий момент койка была занята только одна — на ней из-под застиранного, полосатого пододеяльника торчала прядь седых волос и раздавался громкий храп.

— Где она сейчас?! — нервно спросил шаман.

— В онкологии, в…

— Онкология?! — Кара-оол задохнулся и умолк, во все глаза разглядывая отца с дочкой, — Боже!

— Она в порядке, — поспешила его успокоить Ксюша, — худенькая, конечно, но…

— Сколько уже умерло?! Ну!

— Что с ней такое? — девочка присела на корточки возле коляски, — Что… она такое?

— Ты не ответила! Сколько детей умерло?!

— С момента ее поступления — трое, насколько я знаю… Но были и чудесно выздоровевшие! Я, например!

— Это что-то новенькое…, - шаман недоверчиво хмыкнул, — Она скосила весь аал меньше, чем за полгода. Никого не выпустила живым. Кроме меня, само собой.

— Само собой? — Василий приподнял одну бровь.

— Это месть Азалара, — губы Кары затряслись, но он справился с собой и похлопал ладонью по матрасу на своей койке, — садитесь. Я постараюсь объяснить так, чтобы вы поняли.

Богдановы покосились на грязно-белую простынь и остались на ногах.

…

— Я шаман вот уже в седьмом колене, — начал свой рассказ Кара-оол, — И каждый шаман, когда его путь переваливает за вершину и начинается спуск под гору, сталкивается со страшным выбором. Память о таких испытаниях передается из поколения в поколение, чтобы каждый Улуг хам был готов и заранее крепил дух. Я уже не молод и опытен, но, как оказалось, все равно оказался не готов. И то, что сейчас происходит — расплата.

Шаманская работа — заключать соглашения с духами и демонами — азаларами — в обмен на… дары. Хочешь найти пропавшего человека или вылечить хворобу, или подтасовать правильные события — найди и договорись с нужным духом, а потом щедро заплати ему за услугу. Не скупись, не хитри, не малодушничай, и никому никогда не рассказывай об уговоре. Молодые шаманы так и поступают, а плата за разовые услуги — частая, но пустяковая. Петух или баран или несколько недель собственной жизни, но Улуг Хам — Большой Шаман — заключает пожизненный договор с конкретным азаларом и пользуется его силой всю жизнь. Но и цена… Цену шаман знает заранее, и сам вправе выбрать ребенка.

— Ребенка?! — хором воскликнули Василий и Ксюша.

— Да, свою плоть и кровь. Чаще всего, расплачиваться шаману приходится уже на смертном одре, когда близится его срок уйти в Серые степи. Нет, ему не приходится лично убивать свое дитя. Это происходит само собой… болезнь или несчастный случай. Как правило, это смерть уже взрослого и состоявшегося человека, успевшего посеять семена и взрастить плоды. Это честный обмен. Но случается, что шаман пытается мухлевать и отдает в оплату нерадивое или нелюбимое, или ущербное дитя… и это чревато…

— То есть… вы…, - Ксюша, устав сидеть на корточках придирчиво осмотрела казенный матрас и присела на самый краешек, — Вы пожертвовали нелюби…

— Речь о моем деде. У него было больше пятнадцати детей. Когда родился последний, он уже совсем стар был, да и старшие его сыновья уже в старики подтягивались. Но он решил схитрить и отдал этого — позднего — сынишку, который так и этак был не жилец. И водянка у него была, и полиомиелит. Мальчишке максимум два-три года жизни давали, но дед решил не мучить ни ребенка, ни семью, и на своих руках унес его на вершину Монгун-Тайги. Его азалар принял жертву, — Кара замялся и поглядел в зарешеченное окошко, за которым высились синеватые в ранних сумерках сугробы, — Аал, конечно, сомневался. Шептались между собой, что, дескать, больно дешево взял азалар за почти вековой труд. А доподлинно узнать нельзя, ведь шаман не имеет права разглашать условия договора. Нарушение этого грозит бедой всем вокруг.

Долго ждали падёж скота или собственные хвори. Или войну. Или что Монгун-Тайга уйдет под землю. Что-то, что им указало бы, что дело нечисто. Но ничего такого не произошло ни тогда, ни потом. Жизнь текла своим чередом, пока уже мне — его внуку — не пришел черед платить по счетам.

У меня было семь сыновей и одна дочка. И каждый раз, когда я брал новорожденного на руки, помимо отцовской радости и гордости я испытывал величайшую скорбь. Ведь один из моих мальцов должен был пойти в уплату за то, чтобы весь аал жил и процветал.

Кто-то из шаманов сразу выбирает жертву, кто-то кидает жребий, кто-то созывает семейный совет в надежде, что объявится доброволец. Все это — мерзость и грязь, недостойные Улуг Хама. Я понятия не имел, на кого из парней падет мой выбор, когда придет срок. Может, на самого старшего, может, на самого плодовитого, может, на того, кто прельстится сверкающими огнями больших городов и покинет родную степь. Но никогда, слышите, Василий и Ксения, никогда я даже не помышлял о «заклании» единственной дочери. А мой азалар только этого и ждал и впервые на памяти нашего рода сам указал жертву…

— Чусюккей, да?

Кара замолчал. На суровых темных глазах выступили скупые слезы.

— Если бы вы ее видели… я имею в виду, до…

— Мы видели фотографию, — Ксюша склонилась, положила ладонь ему на запястье и мягко пожала, — Она — милаха.

— Она бы выросла красавицей, настоящей степной княжной, но… ей не суждено было даже…

Шаман выдернул руку и, закрыв ей лицо, затрясся в сухих рыданиях.

— Что было дальше? — поторопил его Василий, — Вы… отказались, ведь так?

Тот кивнул.

— Я умолял азалара забрать мою собственную жизнь вкупе с жизнью любого из сыновей. Я проводил в камланиях дни и ночи, ища выход из западни. Азалар молчал, но вскоре умер старший сын, и я решил, что демон отступился. Но не успели мы отгоревать положенный срок, как умер другой сын, а за ним и жена. Все, что мне пришло в голову — это что он решил выкосить весь мой род, и я готов был смиренно это принять, лишь бы Чусюккей могла жить!

Сородичи смотрели на меня косо. Слишком уж высокой им казалась плата, а когда стали умирать и другие, не связанные со мной кровным родством, поселок взбурлил и призвал меня к ответу.

— Они… у них у всех был рак? — спросила Ксюша.

— Что? Нет… Это были и пневмонии, и тромбозы и вирусы, и гнойные ангины. Кого-то мы успевали доставить в райцентр, кто-то умирал в дороге, а кто-то не успевал и вещи собрать. А я, который всю свою сознательную жизнь занимался врачеванием, просто не успевал приступить к лечению. Слишком уж быстро все происходило.

В поселке началась паника. Многие собрали пожитки и ушли, но большая часть уйти уже не могла. Все болели. У каждой юрты гнили жертвенные бараны, призванные отогнать и задобрить четлеркеров, а кладбище разрасталось…

— Кто это? Четлер…

— Злые духи, в которые порой превращаются души покойных и изводят живых, насылая болезни. На них и грешили, пока не обратили внимание на мою Чусюккей…

Кара продолжал свой невеселый, монотонный рассказ, и Ксюша, постепенно впав в легкий транс, словно воочию увидела изолированный поселок у подножия могучей горы, покрытой снегом. Слоняющееся без присмотра стадо, крики и скорбный плач, плывущий над курящимися крышами юрт, запах свежей крови от перерезанных бараньих горл. Видела шамана, потерянно и виновато загораживающего своим телом девочку от разгневанных и перепуганных селян. И Чусюккей с мрачной угрюмостью разглядывающую толпу из-под отцовского локтя.

— Она изменилась… Не знаю, как лучше передать, но…

— Я понимаю, о чем вы! — Ксюша снова сжала его запястье, — Я ведь… видела её…

— Ничего в ней не осталось от степной княжны. И единственное, что её — и меня заодно — спасло от кровавой расправы — это то, что никто так и не поймал ее с поличным, хотя каждую ночь у каждой юрты был выставлен соглядатай с берданкой.

— Я правильно понял? — спросил Василий, — За то, что вы отказались отдать дочь в жертву, демоны выкосили весь ваш поселок, а девочку все равно забрали? Как-то…

Он почесал переносицу, подыскивая правильное слово.

— Несправедливо? — хмыкнул шаман, — Да, так и есть. Я расплатился за малодушие деда. Мы все расплатились.

— Этот ваш демон потребовал ее жизнь, но, сохранив ей жизнь, вы… все равно ее потеряли, — задумчиво произнесла Ксюша, невольно отметив мрачный романтизм истории.

— Почему же вы не попытались ее остановить?! Ведь вы первым должны были увидеть, что она… ну, не в порядке! — воскликнул отец.

— Я видел, но до последнего надеялся прогнать из нее азалара. Я караулил его появление, но… каждую ночь он насылал на поселок крепкий сон, сродни смерти, и вершил свои черные дела. В конце концов, я признал поражение и решился. Развязал чалама на своем дунгуре и на рассвете собрался удавить ими собственную дочь. Но она… меня опередила.

Очнулся я у давно потухшего костра. Меня тормошили какие-то незнакомые парни. Я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, а когда они меня подняли, я почувствовал, как ломаются мои кости. Сколько я так просидел у костра? Судя по тому, как налились и вызрели травы в степи, не меньше месяца. Но не это было самым страшным. Самым страшным была совершенная тишина в вымершем поселке и мой распотрошенный дунгур, валяющийся рядом. Она приходила и сорвала всю защиту — и чалама, и камгалакчар, и…

— Что это?

— Я поняла, это ленточки и железяки на бубне, да? — торопливо перебила отца Ксюша.

Шаман кивнул.

— Сгоревшая орба — колотушка — едва различалась среди потухших углей костра, а дунгур был изорван… У меня ничего больше не осталось, чтобы противостоять злым силам. Ничего!

Повисла пауза, тишину которой разбивал назойливый, заливистый храп с дальней койки.

— И… какие варианты? Как её утихомирить? — Василий криво ухмыльнулся, — Удушение чалымой, пожалуйста, не предлагать.

— Папа! — Ксюша, изо всех сил вслушивающаяся в слова шамана, с мимолетной укоризной взглянула на отца и опять вгляделась в Кару, — Эти цацки у неё… я имею в виду, штуки от вашего бубна. Лиза, девочка из больницы, рассказывала… Если их добыть, это что-то изменит?

Кара некоторое время молчал, потом с сомнением пожал плечами.

— Если только скормить ему верховный камгалакчар, как облатку… Но я понятия не имею, как тут справиться без сильного шамана. Такого сильного, который не только сможет выманить азалара из дочери, но и противостоять его чарам — остаться в сознании и не уснуть. Сам я… как видите, совершенно беспомощен, пуст и…, - он кивнул на свои ноги, — недееспособен.

— А как выглядит этот верховный…?

— Он самый большой и светлый, с гравировкой неоседланного коня. Если вы найдете его и сможете привезти сюда Чусюккей…

— Пап?…

— Это исключено! Я не собираюсь похищать ребенка из отделения детской онкологии, будь он хоть самим Вельзевулом, — Василий даже задохнулся от обилия ожидающих его мрачных перспектив и поднялся, — Нам надо ехать…

— Но, пап, какой был смысл приезжать, если мы даже не попытаемся помочь?! Я уверена, что есть возможность спасти и наших ребят, и саму Чусюккей! Она ведь по-прежнему существует, хоть и оттеснена этим демоном на задний план!

— Значит, великий тувинский шаман не справился, а Ксюша Богданова справится? — губы его дрогнули.

— Она, действительно, еще внутри, — согласился Кара-оол, — Самой ей было бы лучше, если бы азалар выбросил ее в Серые степи, но без нее он не сможет поддерживать жизнь тела, поэтому… Если ты ее еще увидишь, передай, что…

— Это исключено! Ксения больше туда ни ногой!

— Но папа! Ты и сам не хочешь помочь и мне не позволяешь? — девочка смотрела снизу вверх на отца, лицо ее подергивалось от возмущения, — Хоть раз поверь в меня!

— Я верю. Верю, что в этой истории задействованы странные силы. И верю, что ты готова снова наделать глупостей. Но, дочка, ты не Гарри Поттер, а я — не шаман, готовый пожертвовать своим ребенком на благо общества.

— Но ведь, возможно, не придется жертвовать…

— Нет, — коротко перебил отец, взял ее за руку и потянул к выходу. Потом замешкался и обернулся, — Кстати, почему она не знает русский? Вы ведь прекрасно говорите!

— Моя дочь знает язык, — шаман слегка обиделся, — Она должна была на будущий год пойти в школу. Ее устами сейчас говорит азалар на старом монгольском наречии, на котором все духи говорят с шаманами. Если будет возможность, просто скажите ей, что… если бы был шанс вернуться назад и все переиграть… я бы поступил ровно так же.