Дети Доброты

Глава 28

Серый

Шаману не хватило мгновений. Даже не секунд, доли секунды.

В мозгу у Серого вспыхнуло — Георгий, Мария. Преданный собачий взгляд. Противно... Стряхивать наваждение не пришлось — исчезло само.

— Дура!!!

Серый напрягся всем телом. Рванулся к Эри и, выбросив вперёд связанные ноги, выбил чашу у Шамана из рук. Рифленой подошвой ботинка задел девчонку по губам, брызнула кровь. Эри охнула, отшатнулась.

— Очнись! — снова рявкнул Серый. Чаша, выбитая из рук Шамана, покатилась по полу, расплёскивая содержимое. — Это яд!

Серый вспомнил рассказ отца — о том, что детям Матери Доброты претит прямое убийство. Если бы Эри выпила «напиток забвения» сама, Шаман записал бы на свой счёт безоговорочную победу. И ведь у него почти получилось...

— Что, обосрался? — Серый яростно смотрел на Шамана. — Не проканали твои фокусы?

Он врезал бы ему и ещё, но, видимо, общение с отцом и Мраком не прошло для Шамана даром. Урод проворно вскочил на ноги и метнулся в сторону, на расстояние, с которого Серый его бы точно не достал.

— Дальше что? — Серый, поняв, что дотянуться до Шамана не получится, перевернулся на бок — принял позу, в которой, разговаривая, не чувствовал себя идиотом. Покосился на Эри — та пыталась вытереть кровь с разбитых губ. — Зарежешь? Пристрелишь?

Шаман молчал.

— Не, пристрелить или зарезать — не вариант, — продолжал рассуждать Серый. — Мать Доброты запрещает убийство, а раны просто так не скрыть. И о том, что мы друг друга перестреляли или глотки вскрыли, не наврать. Где бы оружие-то взяли? Хомячки твои — дурные, конечно, но в такой лютый бред даже они не поверят. Да и слабоват ты, смотрю, без Ангелины. Со своими управиться ещё можешь, а вот со мной — уже хрен там плавал. И голодом нас заморить времени не хватит. Наши раньше придут, чем подохнем.

— Есть вещи пострашнее голода. — Если Шаману и не легко было справиться с собой, внешне это никак не отразилось. Лица под капюшоном не видно, а голос у него не изменился. — Ты отказался от напитка ухода и не позволил этой несчастной сделать свой выбор, — голова в капюшоне качнулась в сторону Эри. — Тем самым обрёк на страдания и себя, и её.

— Ничего, пострадает, — буркнул Серый. — Ей не привыкать. Ты сам, гляди, по бабе своей страдай аккуратнее. Руки не сотри.

Сообразил Шаман не сразу. Но, видимо, всё же сообразил — это Серый понял по тому, как гневно взметнулись полы его плаща.

— Я давал вам шанс принять Мать Доброты. Ты отказался. Да ещё пытаешься оскорбить меня, не понимая, что для познавшего Истинную Доброту любые гнусности — пустая шелуха. В шуме ветра больше смысла, чем в твоих словах... Я вернусь через трое суток.

— Не спеши, — хмыкнул Серый, — скучать не будем.

— Я вернусь через трое суток, — будто не услышав, повторил Шаман. — Заберу ваши трупы и сброшу их в пропасть. Оставлять тела гнить и разлагаться здесь — не позволительно. Дни становятся всё жарче. И тем мучительнее будет ваша смерть.

Он вышел и захлопнул за собой дверь. Серый услышал, как в петлях громыхнул замок.

Мрак

Пуля Шамана прошла у Стафки под ключицей. Задела кость или нет, этого Мрак определить не мог, но всё же с облегчением выругался. Не самая серьёзная рана, прилети такое ему самому, может, и дальше бы скакал. А пацан от боли да со страху сомлел, вот и рухнул с седла.

Очухался Стафка быстро. Закончив с ним, Мрак осмотрел свою рану. Убедившись, что плёвая, выдохнул. Снова взялся за аптечку.

— Мрак.

Голос Стафки прошелестел чуть слышно. Мрак, сосредоточенный на себе, сперва и не понял, что его зовут. Обернувшись, удивился:

— Чего ты? Куда тебя чёрт несёт?

Стафка пытался подняться.

Лохматая башка на тонкой шее торчала над бинтами, будто у высунувшегося из гнезда птенца. Было видно, что сохранять такое положение Стафке неудобно, но опускаться обратно на траву пацан не спешил. Пытливо, пристально смотрел на Мрака. Качнул головой:

— Никуда. Спросить хочу. Это ведь... — Стафка сглотнул. И замолчал — то ли собираясь с силами, то ли не решаясь продолжить.

— Ну? — поторопил Мрак.

Он держал в зубах конец бинта, ему сейчас было только разговоры разговаривать.

— Это Шаман, да? — сумел выговорить Стафка.

— То есть? — не понял Мрак. — Что — Шаман?

— Ну... — Стафка неловко коснулся повязки. — Вот это... Это он?

— Дурной, что ли? — удивился Мрак. — Меня от Шамана не отличаешь? Башкой не бился, вроде...

— Да не. — Стафка поморщился. — Что ты меня перевязывал, я знаю. Я про... ну, про выстрел. — Потупился, однако сумел снова поднять голову. — Это он в меня стрелял, да? Шаман?

И впился в Мрака глазами — с непонятной, какой-то отчаянной надеждой. Мрак не сразу врубился. А когда дошло, почувствовал, что со злости сдавило горло.

Стафка не хотел, чтобы Шаман — человек, в которого верил, как в доброе божество, оказался сволочью. Пацан до слёз жаждал обмануться. Отказывался верить самому себе, тому, что видел собственными глазами и почувствовал на собственной шкуре. Не верил даже своей ране, даже испытанной впервые в жизни настоящей боли. Он ничего не жаждал сейчас так, как слов Мрака: «Да ну, брось. Какой Шаман? Это тебе померещилось. Медведь из леса притопал, он и выстрелил».

Стафка поверил бы любому бреду, это Мрак точно знал. Не привыкать, поди. Взрослые-то у них тут на всю башку скособоченные, что уж с пацана взять?

— Да, — зло бросил Мрак.

Сплюнул бинт. И продолжил, глядя на Стафку в упор и чеканя каждое слово, безжалостно втаптывая в грязь последние надежды:

— В тебя. Стрелял. Шаман.

Стафка какое-то время ещё глядел на него, хлопая глазами. Не мог поверить. А потом, видать, прорвало — разревелся.

Мужественно выдержавший обработку раны и перевязку, в кровь искусавший губы, но не издавший ни звука (Мрак велел не орать, не дай бог кто услышит, и Стафка сдерживался как мог), рыдал он беззвучно. Но до того горько и отчаянно, что Мрак аж напрягся.

На всякий случай придвинулся ближе к пацану. Решил, что если минут через пять не попустит, воды ему в рожу плеснёт.

— За что?! — приглушённо, сквозь рыдания донеслось вдруг до него. — Что я ему сделал?!

— Не «за что», а «почему», — проворчал Мрак.

В душе порадовался, что Стафка заговорил. Пусть лучше так, чем молча плечами трясёт.

— И почему?!

— Потому что Шаман — старый охеревший мудак.

Стафка всхлипнул и заткнулся. Резко, будто выключили. Убрал ладони от мокрого лица, посмотрел на Мрака.

— Чего уставился? — буркнул тот. — Не расслышал, так повторить могу. Шаман — старый охеревший мудак! Ездил вам по ушам, шлифовал мозги — а вы велись, потому что сопротивляться не умеете. Что они с Ангелиной мутили, я тебе даже рассказывать не буду, всё равно не поверишь. А сейчас мы появились и всю малину ему обгадили. И хоть сто раз пообещали, что ваши посёлки по дальней дуге обходить будем, этот упырь всё равно обосрался. Понял, что трон под ним шатается, а дальше хуже будет. Потому от нас и сбежал. Оттого так и рвётся к себе посёлок — чтобы хоть там зацепиться! Чтобы хоть эта делянка при нём осталась. А ты говоришь, почему... Да он таких, как ты, десяток положил бы и не поморщился, кабы мешали! Мать Доброты простит, известное дело. Уж с ней-то договорится. Без вашей веры, без тех, кто на него молиться готов, Шаман — пустое место.

Мрак замолчал. Стафка тоже обалдело притих. Задумался о своём. Ну, хоть рыдать прекратил, и то ладно.

Думай, пацан. Думай. Ты ведь не дурак — дураков в Бункере, походу, не делают. Настрогал Вадя на свою голову... Погоди, родной! Погоди. Тебе твой Антип ещё даст прокашляться. Если уж у Стафки, которому башку с младенчества всякой мутью забивали, так лихо мозги ворочаются, бункерным, поди, сам бог велел... Мрак вернулся к перевязке.

Стафку он сперва хотел подкинуть в посёлок с железкой — просто оставить у ворот и наказать, чтоб вопил погромче. Не дурак же Шаман, рассказывать кому-то, что пацана подстрелил. Но на подходе к посёлку Мрак увидел, что дорогу охраняют. В полукилометре от него шарились вдоль леса два вооружённых мужика — наверняка получившие приказ сперва стрелять по чужаку, а уж потом разбираться. Мимо не проскочишь. Пришлось обходить посёлок задами.

Стафкину кобылу Мрак отпустил, своего коня вёл в поводу, придерживая привязанного к седлу Стафку — пацан то оклемывался, то снова впадал в забытьё.

Пробравшись на зады, к огородам, Мрак разглядел, что столбы ограды местами покривились, а натянутая между ними металлическая сетка просела, кое-где вовсе отошла. Зверю — по-прежнему преграда, а вот сам бы он пролезть сумел, да и Стафку за собой протащил. Наверное. Но пацан, как на грех, в очередной раз вырубился и начал стонать. Затыкать его — не вариант, задохнётся. Тащить стонущего — спалят, и больше уже Мрака из посёлка живым не выпустят. Придётся ехать дальше.

Недалеко от ограды сушилось развешанное на верёвках бельё: домотканые платья, штаны, рубахи. Мрак сперва поглядел равнодушно, а потом вдруг сообразил, что местные шмотки ему ой как пригодятся. В своём камуфляже он среди детей Матери Доброты что енот в курятнике, Шаман наверняка в красках расписал, как выглядит «зло». Переодеться лишним не будет.

Мрак отвёл коня подальше от дороги, в подлесок. Стонущего Стафку отвязал от седла, уложил на траву — пусть передохнёт. Пацан тут же благодарно смолк.

Мрак вернулся к забору. Отогнул сбоку проржавевшую сетку, протиснулся в образовавшуюся прореху. В несколько быстрых шагов оказался возле веревки с бельём, сдёрнул штаны и рубаху — не выбирая, какие под руку попались. И тут же назад. С замирающим сердцем прислушался: тишина. Повезло, никто его не срисовал.

В тех же кустах переоделся. Стащил свои штаны и майку, напялил местное шмотьё. Порадовался, что с размером почти угадал. Штаны вообще сели, как на родного, рубаха в плечах тесновата, ну да чёрт с ней. Могло быть хуже.

Мрак пристроил поверх длиннополой рубахи пистолетную кобуру. Оглядел себя и скривился — вот уж, реально, седло на корову. И как они эту дрянь носят? Неудобно же... Ладно, хрен с ним. Не жениться, поди. Примут за своего, сразу не пристрелят, и то хлеб. Понятное дело, что тащить Стафку в соседний посёлок — тоже риск, но вариантов нет. Пуля у пацана под ключицей засела так, что самому не вытащить. Инструмент нужен, да и руки — половчее, чем у него. Это ему опять повезло, в мякоть попало. Заживёт, как на собаке. А раненного мальчишку далеко не утащишь.

— Терпи, пацан, — сочувственно пробормотал Мрак, снова подсаживая в седло перебинтованного Стафку. — Эта мразь торопится, а до следующего посёлка не шибко далеко. Может, он там не останавливался, и караулов нету.

Караулов на дороге в следующем посёлке действительно не оказалось.

— Я посланник Шамана, — набравшись наглости, объявил Мрак, когда постучал в запертые ворота, а оттуда сразу же отозвались — скорее удивленно, чем настороженно. — На север иду, от врагов вас защищать. И вот, на пацана раненного наткнулся. Пустите в больничку?

— Пацана? — ахнули за воротами. — Ты хочешь сказать, что кто-то ранил ребёнка?!

Сбоку от ворот распахнулась калитка. Мужик, который её открыл, чем-то неуловимо напомнил Мраку Георгия — хотя и ростом, и статью был мельче, да ещё хромал, одна нога то ли перебита, то ли от природы короче другой. Потому его, видать, к воротам и посадили.

— Показать хочу, — буркнул Мрак. — Пустишь?

— Конечно! — засуетился мужик. — Заходи, — отворил воротину.

Задерживаться в посёлке Мрак не собирался. Думал, что прямо у ворот сдаст Стафку с рук на руки хоть кому, да свалит поскорее. Он уже начал распутывать верёвку, которая удерживала Стафку в седле, когда едва не подпрыгнул от оглушительного звона. В руках у привратника неведомо откуда появился обломок металлического прута, которым он со всей дури жахнул по подвешенному рядом с воротами ведру.

Испуганный конь заржал, Мрак схватил его под уздцы. А привратник продолжил лупить по ведру — раз, другой, третий. Народ созывает, — сообразил Мрак. В его родном посёлке для этого звонили в колокол. Настоящий церковный, уцелевший ещё со времен до того как всё случилось. А в других посёлках, где колоколен не было, фигачили абы во что — кто в подвешенный рельс, кто просто в железный лист. Здесь вот ведро приспособили.

— Чего буянишь? — дождавшись, пока звон прекратится, проворчал Мрак.

— Людей зову, — удивился привратник. — Слыханное ли дело — ребёнок ранен?!

И правда.

Мрак мысленно выругался — на себя. Мог бы сообразить, чем обернётся сообщение о «раненном пацане». Это в Стафкином посёлке, у ихней Эльвиры — свои загоны, а так то они здесь на детей молятся разве что чуть послабже, чем на Мать Доброты.

В Цепи, узнав о том, что кто-то стрелял в ребёнка, тоже всколыхнулись бы, конечно. Но сгонять за ради поделиться новостью всё население, отрывать от работы и прочих дел точно никто бы не стал, будь этот самый ребёнок хоть при смерти. Свели бы к Ларе или к другой фельдшерице, а уж те своё дело туго знают, им ротозеи не нужны. А здесь — прям событие. И не смоешься теперь, вон уж отовсюду несутся. Пока он верёвку размотает, пока стащит Стафку с седла, уже тут как тут будут. А если увидят, что он свинтить торопится, могут заподозрить, что дело нечисто, обратно за ворота хрен выпустят. Привратник-то ему поверил... Теперь только надеяться на то, что и с остальными проканает.

Мрак осторожно, стараясь лишний раз не тревожить, снял Стафку с седла. Досадливо огляделся — к воротам подбежало уже с десяток человек.

— Кто это?.. Что случилось?.. — летело со всех сторон.

Привратник охотно рассказывал, что «парень» — посланник Шамана. Ехал на север и нашёл на дороге истекающее кровью, смертельно раненное «дитя», которому нужно как можно быстрее оказать медицинскую помощь. С каждым вновь подошедшим история обрастала всё новыми ужасающими подробностями, к лечебнице Мрака, который нёс Стафку на руках, сопровождала уже целая толпа.

Люди задавали друг другу вопросы, тут же на них отвечали, и на разные голоса ужасались страшному злодейству. Мраку пришлось стиснуть зубы, чтобы ни на кого не рявкнуть. Спросить, не нужна ли помощь ему самому, с пацаном на руках и рюкзаком за плечами, почему-то никому в голову не пришло. Благо, хоть лечебница оказалась недалеко от ворот, всего два дома пройти.

***

— Ай!

— Тихо, тихо. Потерпи, малыш.

Над Стафкой захлопотала женщина в косынке и длинном платье.

— Кто тебя так, миленький? А?

Стафка покосился на Мрака. Тот чуть заметно кивнул. Правду говорить — дело гиблое, это он Стафке в башку успел впихнуть. «Ты сам-то до конца не веришь, а ваши тем более не поверят. Спросят, что случилось — глаза закатывай и ври, что не помнишь ни хрена».

Стафка послушно закатил глаза. Страдальчески произнёс:

— Я не помню.

— Видать, башкой приложился, — подыграл Мрак. — Не лезла бы ты к нему.

— И то правда, — виновато кивнула женщина. И решительно выпрямилась. — Посторонние, выйдите из лечебницы! Ребёнку нужен покой.

— Точно, — с облегчением кивнул Мрак. — Покой в таких делах — самое верное средство, — и первым двинулся к двери.

В ответ на Стафкин тоскливый взгляд — бросаешь меня, да? — украдкой показал кулак.

В том, что пацана здесь не обидят, он успел убедиться. Вылечат, да ещё кормить-поить будут, как родного, уж тётка-лекарша «миленького» точно в обиду не даст. Сказку про «ничего не помню» хоть год можно рассказывать, это они складно придумали. А как Стафка очухается малость, по сторонам оглядится — решит, что делать дальше. Понадобится, так и сбежит только в путь, пацан он смекалистый, не пропадёт. А самому Мраку валить отсюда надо, чем скорей, тем лучше. Это он и сердцем, и жопой, и всеми потрохами чуял.

Не ошибся.

— Парень. А ну-ка, стой.

Сойдя с крыльца, Мрак увидел, что навстречу ему быстро идут двое. Запыхавшиеся — бежали.

Рука сама дёрнулась к пистолетной кобуре, Мрак усилием воли заставил себя её опустить.

Толпа, окружавшая его, пока шёл к лечебнице, никуда не делась, полный двор народу. И обступили его тут же, когда только успели? Сбежать, даже отстреливаясь, не выйдет. Кучей навалятся — перехватят.

— Стою, — остановившись, буркнул Мрак.