Девушки судьбы и ярости

45. Леи

Когда мы садимся, я понимаю, что Самира была права. Мне здесь нравится, даже очень.

Даже если бы я только что не провела три тяжёлых дня на спине у Самиры, которой, в отличие от дорогого Меррина, определённо нужно больше практиковаться в полётах с пассажирами, я всё равно была бы подавлена по прибытии. Это Южное Святилище, одно из четырёх тайных мест отдыха шаманов и путешественников в горах Гоа-Чжень, и место, где Майна узнала о своей семье Сиа во время войны. Святилище – подходящее название для этого места. Всё кажется тёплым, безопасным и успокаивающим – от янтарного оттенка утреннего света до журчащего ручья и молитв, доносящихся из храмов.

Я делаю несколько неуверенных шагов, приглаживая растрёпанные ветром волосы. Что-то знакомое гудит у меня под ногами. Прежде чем я успеваю сообразить, что это такое, нас приветствует группа шаманов. Другие ходят по поселению, бросая на нас любопытные взгляды, а потом возвращаются к своим делам и разговорам.

– Самира! – шаманка небольшого роста, выглядящая древней, тепло обнимает девушку-ястреба. – Так чудесно видеть тебя снова.

Она лучезарно улыбается, её мутные чёрные глаза сверкают. Она переводит взгляд на меня.

– Ты, должно быть, Леи. Я Ама Го.

Когда я собираюсь поклониться, она останавливает меня.

– Никаких формальностей, дитя моё. Мы все – одно целое. Кроме того, моя бедная спина не выдержала бы! – она сжимает мои руки в своих морщинистых ладонях. – Я так долго ждала встречи с тобой.

– Правда? – спрашиваю я. – Мы приехали так быстро, как могли...

Она хихикает:

– Я имею в виду, с тех пор как юная Самира и остальные впервые остановились у нас. Твоя любимая не слишком разговорчива, не так ли? Но я всё равно немного узнала о тебе. Для некоторых вещей нам не нужны слова.

В горле встаёт ком, а лицо Амы Го сияет:

– Пойдем. Она убирает завтрак.

Оставив Самиру с остальными, старая шаманка ведёт меня к открытому павильону в центре площадки, наполовину скрытому клёнами. Их листья цвета морской волны напоминают о приближающейся осени. Внутри движутся фигуры в тени.

Именно тогда я слышу её смех.

Я останавливаюсь как вкопанная. Ама Го ждёт и терпеливо улыбается, одной рукой обнимая меня за талию.

Этот звук…

Майна. Смеётся.

Я будто раскалываюсь посередине – наилучшим из возможных способов. Так солнечный свет пробивается сквозь тяжёлые облака или цветок пробивается сквозь поле с пепельной почвой. Не разрыв, а раскрытие, расцвет света и красок, потому что это Майна, смеющаяся здесь, в этом тёплом, волшебном месте.

Я вбегаю в павильон мимо остальных, которые вскрикивают от удивления, и Майна наполовину поворачивается, когда я бросаюсь на неё с такой силой, что она отшатывается, и мы вдвоём чуть не падаем на землю.

Но это Майна, и она снова сильна и счастливая, поэтому она без усилий восстанавливает равновесие, прижимая меня к себе. Я склоняю голову и прижимаюсь ухом к её бешено бьющемуся сердцу.

– Леи, – выдыхает она, запуская пальцы в мои волосы.

– Майна, – выдыхаю я в ответ.

Она целует меня в макушку, и я высвобождаюсь ровно настолько, чтобы наклонить лицо, а её губы могли найти мои.

Некоторые наши поцелуи казались началом, но некоторые так ужасно походили на финал. Этот был чем-то посередине – не совсем что-то новое и не то, что подходит к концу, но… обновление, обещание большего в будущем.

– Что это все тут целуются?

– Руза! – восклицаю я, высвобождаясь из рук Майны, чтобы обнять мальчика-шамана.

Он смеется, спотыкаясь:

– Полегче. Я ещё не восстановил свои мышцы.

– Они выглядят великолепно, – говорю я ему, и это правда.

Он восстановил форму. Даже зловещий шрам на его шее, там, где королевские шаманы носили ошейники, поблек, превратившись в едва заметный след. Мой взгляд скользит по нему:

– Действительно. Ты выглядишь великолепно.

– Я здесь, – напоминает Майна.

Теперь я хмурюсь:

– Нет, я имею в виду...

Затем я замираю, отчётливо ощущая знакомое тёплое гудение под сапогами: слабое, но отчётливое.

– Магия! – ахаю я, мои глаза широко распахиваются. – Тут... это... это место... магия!

Руза смотрит на Майну:

– Кажется, мы её вернули.

Но улыбка Майны, как и её смех, более открытая и искренняя, чем я видела за последние месяцы, и тогда я понимаю, что она права.

Я смотрю на неё, разинув рот. Радость, благоговейный трепет, неверие и тёмный укол страха борются в груди:

– Ты... магия... как тебе это удалось?!

Ама Го подходит к нам и хихикает:

– Успокойся, дитя. Это лишь немного магии.

Мы все знаем, что это не просто "немного магии", но её слова обезоруживают меня. Я прижимаю руки к груди Майны.

– Тебе действительно вернулись магические способности?

– Только здесь, – говорит она. – И далеко не так, как раньше. Но это только начало.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю я шепотом.

– Как будто я дома, – улыбается она.

Ама Го машет рукой, испещрённой татуировками:

– Это не имеет никакого отношения к магии, дитя. Это потому, что ты дома.

Я сжимаю Майну за талию, с благоговением оглядываясь по сторонам:

– Майна, здесь так красиво.

– Это ты прекрасна, – хрипло отвечает она, снова притягивая меня к своим губам.

– Кажется, я тут лишний, – объявляет Руза под радостные хлопки Амы Го.

Уже почти полночь, когда мы наконец остаёмся одни. Я чувствую головокружение и то безграничное счастье, которое приходит оттого, что я провожу блаженный день в таком идиллическом месте, как святилище.

– Я могла бы жить здесь, – говорю я, болтая ногами в воде.

Мы с Майной сидим на травянистом берегу бассейна. Ночь тихая. В лесу ухает сова. Мимо журчит ручей, блестящий в свете звёзд. Хотя деревья стоят вплотную, их ветви не закрывают небо, и россыпи серебра падают на всё: на камни, выступающие из-под мшистого ковра; на тёмные волны волос Майны; на смуглую кожу её бёдер; на наши одежды, сдвинутые в сторону, чтобы опустить ноги в бассейн. Вода здесь неестественно тёплая. Как и всё остальное в поселении, она пропитана магией. Я и не подозревала, насколько привыкла к этому ощущению за время своего пребывания во дворце или даже во время наших путешествий перед войной, когда Майна и Хиро всегда создавали защитные дао над нашими лагерями. Если для меня это было странно после того, как магия исчезла из мира после короткого мига в тесном контакте с ней, я не могу представить, что при этом чувствует Майна.

– Мы могли бы жить здесь, – поправляет Майна, пристально глядя мне в лицо.

– В лесах полно трав, которые я могу собирать, – говорю я.

– А я верну себе магические способности.

– Ты будешь с их помощью исцелять раненых и уставших, которые здесь останавливаются.

– Летом мы можем спать под звёздами.

– А зимой гулять по снегу.

– Отец, Тянь и остальные могут приезжать в гости.

– Мы могли бы состариться, как Ама Го, – говорит Майна.

– Вряд ли кто-либо в истории Ихары доживал до такого возраста, – отвечаю я, и мы смеёмся, хотя и недолго.

Потому что мы обе знаем, что то, о чём мы говорим, нереально.

Возможно, всё это не было бы лишь мечтами, если бы мы были другими. Но это не так. Майне нужно создавать новое государство, а мне – любить новую семью и заботиться о ней. Они и так уже многое потеряли. Было бы несправедливо исчезнуть из их жизни.

Майна кладёт мою правую руку себе на колени. Её кончики пальцев касаются того места, где раньше был мой заколдованный браслет.

Майна приказала лучшему кузнецу снять браслеты с моей руки и руки Аоки, едва мы прибыли в форт. Без магии, которая держала их на месте, они легко сломались. Однако шрамам, которые они оставили, потребовалось больше времени, чтобы исчезнуть – особенно у Аоки. Вернувшись в Сяньцзо, отец ухаживал за её наполовину раздробленным запястьем, делая всё возможное, чтобы залечить старую рану. Иногда у неё не получалось что-то поднять, и я знаю, что ей до сих пор больно что-то передвигать, но она сильная и никогда не жалуется.

Я так горжусь ею.

– Столько магии использовалось во вред, – бормочет Майна, проводя пальцем по отметине браслета. – И сколько боли принесло её создание.

– Так не должно быть, – я переплетаю свои пальцы с её.

– Магия вернётся, с нашей помощью или без неё. Это уже происходит здесь. Со временем это обязательно пойдёт дальше.

– Это хорошо. Нам нужно восстановить ей.

– Правда нужно? – она наклоняет голову.

– Без этого мы не можем, Майна. Это неотъемлемая часть очень многих наших культур, мы уже не можем жить без неё.

– Иногда мы делаем ужасные вещи, – говорит она.

– А иногда – прекрасные, – я колеблюсь. – Майна, мне жаль всего того, что я наговорила тебе на корабле Ловы. Я ничего такого не имела в виду.

– Ты не виновата.

– Нет. Это было несправедливо, и тебе ещё долго пришлось жить с этим, думая, что я так о тебе думаю. Мне очень, очень жаль, любовь моя, – я вздыхаю. – Я не говорю, что ты поступила правильно. Но теперь я понимаю. Я… я тоже совершала ужасные вещи: например, убила Цаэня; видела, как страдают другие, и не вмешивалась; и всех демонов, которым я причинила боль. Я тоже разрушала семьи, Майна.

Она мотает головой:

– Ты всего лишь делала то, что могла, учитывая обстоятельства...

– Совсем как ты.

– Леи, я выросла такой. Меня вырастили, чтобы убивать...

– Именно. Кетаи превратил тебя в своё совершенное оружие. С твоей помощью он собирался отомстить всему миру. Иного ты и не знала, а он полностью подчинил тебя себе. Естественно, ты делала всё, что он тебе приказывал.

– Кое-что я тоже делала по собственной воле, – говорит Майна, отводя взгляд. Её слова звучат твёрдо, как камень. – Во дворце Белого Крыла мне не нужно было убивать Эолу. Я испугалась, когда мне показалось, что она может разрушить наш союз с ними.

– И ты знала, что Кетаи попросил бы тебя именно об этом. Хотя его там не было, его голос шептал тебе на ухо. Посмотри на Аоки, – говорю я. – Когда кто-то проникает в твой разум, он не уходит просто так, а живёт там и пускает корни.

Майна морщится:

– Как она?

Я вспоминаю наш разговор в саду несколько дней назад:

– Ей становится лучше.

Я любила его, Леи. Я думала, что он тоже любит меня.

Я впервые слышала, чтобы она говорила о нём в прошедшем времени. Должно быть, это уже прогресс.

– Она никогда не простит меня, – говорит Майна.

– Может, и нет. Но ты должна простить себя, – я поднимаю руки к её щекам и обнимаю её лицо. – Я верю в тебя, Майна. Я помогу тебе, а ты поможешь мне. Мы будем работать над тем, чтобы простить друг друга, вместе.

Она закрывает глаза, в уголках которых выступают слёзы, и шепчет:

– Можешь ли ты простить меня?

Со всхлипом я прижимаю её к себе.

– Любимая, – говорю я. – Я уже тебя простила.

Обе выплакав слёзы, мы садимся рядом. Я кладу голову ей на плечо, тёплая вода струится по ногам. Наши мокрые щёки блестят. Одним пальцем я вывожу слово на бедре Майны.

– Что ты пишешь? – спрашивает она.

– Твоё имя. Я знаю, что не мне тут спрашивать, но… кажется, я знаю, почему Кетаи так тебя назвал.

Майна ждёт, когда я объясню.

– Твоё имя пишется так же, как "твёрдость”, – объясняю я немного поспешно, зная, что мои слова – всего лишь догадка. – Иероглиф состоит из двух символов, – я рисую их кончиками пальцев. – Клинок и сердце, – я неуверенно улыбаюсь ей. – Ты как раз такая, Майна. Кетаи, возможно, выбрал это слово из-за его буквального значения, учитывая, что ты – то, что пережил клан Сиа, а благодаря своей выносливости ты и стала такой сильной. Но посмотри, как это пишется – какая гармоничная пара символов, как две части единого целого. Тебя заставили поверить, что твоя сила заключается не только в том, как ты сражаешься, но и в твоём сердце. В том, как ты действуешь. В том, как ты любишь.

Майна выглядит настолько тронутой моими словами, что у меня самой сжимается сердце. Наверное, ей в это не совсем верится, но я помогу ей.

Столько, сколько потребуется. Я буду с ней.

– Кстати, об именах, – говорю я. – Как тебе имя Ай?

– Оно прекрасно, – улыбается Майна. – Ты собиралась рассказать мне о его кулоне, благословляющем рождение?

– Это не кулон. Но да. Хочешь, я тебе его покажу?

– Ты привезла его с собой? – теперь она хмурится, ей любопытно.

– Тебе придётся зайти в дом, чтобы увидеть всё как следует, – говорю я, доставая из-под мантии сложенный лист бумаги. – Блю нарисовала его, чтобы ты получила некое представление. Оказывается, она настоящая художница. Кто знал? Она рисует самые разные вещи: наши портреты, Ай, Квей, весёлые карикатуры. Однако нам приходится скрывать их от Тянь – в основном это карикатуры на неё.

Майна разворачивает лист, который я ей вручила. На картинке изображено дерево, но не обычное. К его кривым ветвям привязаны бумажные листья, и на каждом из них написаны слова.

Кончики пальцев Майна касаются каждого из них.

– Ты… ты сделала...

– Это совсем не похоже на то, что было в Храме Утраченных, – говорю я, внезапно смутившись, неуверенная, не является ли рисунок чем-то оскорбительным. – Но у нас всегда было маленькое деревце бонсай. Оно было маминой гордостью и радостью. Блю так за ним присматривала. Я была в комнате родителей за день до рождения Ай, после того, как мы обсуждали, что делать с его благословением на рождение. Я увидела его, и оно напомнило мне бумажное дерево в храме – насколько безопасно и освящённой я себя там чувствовала. Поэтому я подумала, что, если вместо имени мы напишем то, чего желаем для Ай...

Я прекращаю свой поток сознания и вглядываюсь в лицо Майны, беспокоясь о том, насколько напряжённой она стала. Но когда она поднимает голову, её взгляд становится ярким, раскалённым добела – таким же взглядом она одаривала меня бесчисленное количество раз, яростным, чистым и искренним.

Этот взгляд никогда не перестает зажигать мне сердце.

– Мне это нравится, – говорит она. Затем, откладывая лист в сторону, она подносит руки к моему лицу и сияет такой чудесной улыбкой, что у меня сводит всё внутри. – Я люблю тебя.

Она целует меня с такой же силой своего взгляда, и мой блаженный день превращается в долгую, сладкую, блаженную ночь. А вместе с этим и обещание – возможно, если мне повезёт, – долгой, сладкой, блаженной жизни.

В наших землях есть традиция, которой следуют все касты демонов и людей. Мы называем её благословением рождения. Это такой старый и настолько глубоко укоренившийся обычай, что, как говорят, даже сами боги практиковали его, когда зарождали нашу расу на земле. Когда-то мы использовали магию для исполнения этого обычая, шаманы изготавливали маленькие золотые подвески, в которых хранились наши судьбы. В одном иероглифе заключалось истинное предназначение человека – будут ли наши жизни благословенны, или же наши судьбы были чем-то гораздо более мрачным, проклятыми годами и игрушкой в руках огня и тени.

После войны магия почти ушла. Земля медленно начала оправляться от Порчи, и за последние несколько лет слабый отзвук магии снова стали ощущать по всей Ихаре. Несколько шаманских кланов, не уничтоженных старым правлением, снова начали практиковать магию. Тем не менее, пройдёт ещё много времени, прежде чем магия снова станет чем-то привычным.

Без магии родители практиковали церемонии благословения при рождении по-своему. Я слышала, некоторые пишут молитвы на камнях, которые сажают в своих садах – семя, которое, как они надеются, даст им силу. Некоторые пускают по рекам маленькие деревянные лодочки и смотрят, как уплывают их молитвы. Некоторые делают собственные амулеты и безделушки, кладут внутрь прядь волос, чтобы их дети никогда не остались без них, даже после того, как их не станет. Другие прячут внутри слова – иногда одно, иногда несколько, как мы сделали с бумажным деревом, благословляющим рождение Ай, – запечатлевая свои пожелания чернилами и размашистым каллиграфическим почерком в чём угодно от коробочек и медальонов до свёрнутых раковин, собранных с песчаных берегов.

Возможно, я пристрастна, но предпочитаю новые традиции старой. В конце концов, какая судьба может быть более ценной, чем та, о которой мечтали для тебя родители, когда ты сам был всего лишь мечтой? Какие слова могли бы мягко вести тебя по жизни?

Ни одному ребёнку никогда больше не придётся нести на себе тяжесть слова благословения при рождении, подобного тому, что получила Майна.

Что касается Майны, то она, как и я, теперь носит с собой новое слово, куда бы ни пошла. Мы выбросили её старый кулон вскоре после нашей поездки в Южное Святилище, во время одного из моих визитов в Нефритовый форт. Мой собственный кулон так и не нашли во дворце, и хотя мне поначалу его не хватало, я пришла к выводу, что он пропал в подходящее время. В конце концов, судьба, которую он готовил мне все эти годы, была решена. У меня выросли крылья. Я научилась летать.

О, как я летаю!

Теперь на моей шее новое ожерелье – такое же, как у Майны. Мы сами провели церемонию, написали наши надежды друг другу на листах бумаги, а потом заключили их внутрь. Нам не нужно ждать, пока кулоны откроются. Нам не нужно видеть, что внутри, чтобы знать, что это нечто прекрасное, полное любви и обещаний, потому что разве не того ли мы желаем тем, кого любим?

Когда я изначально предложила переделать наши благословения при рождении, Майна не сразу согласилась, поскольку мы не новорождённые и уже знаем, какие судьбы были нам изначально предначертаны. Но мне удалось её переубедить. В конце концов, это было целую жизнь назад, и если всё, через что мы прошли, чему-то нас и научило, так это тому, что никогда не поздно начать всё сначала.

Для новых мечтаний никогда не поздно.