Догоняя рассвет

Глава 7 Ночь греха и пламени

Храм стал ему вторым домом. Нигде душа Клайда не чувствовала себя более свободно, как под сводами, полными запаха воска и ладана. Вернувшись в храм Святого Зазриела, Клайд убедился, что здесь его место, и жизнь свою он должен посвятить праведности, не допускавшей сумасбродства.

Он был горд собой, что в чистоте мог найти удовлетворение и достоинство.

Клайд шел со стороны исповедален, погруженный в религиозные мысли, в которых привык искать утешения, и каково стало его удивление, когда в безлюдном, затянутом тишиной зале, он увидел Рю, замершего напротив витражного образа бога в алтарном окне.

— Рю Моретт посетил храм? — мягко улыбнулся Клайд, чем привлек к себе внимание брата. — Должно быть, произошло что-то серьезное?

Приблизившись к Рю, Клайд вскинул глаза на изображение, собранное из кусочков цветного стекла. Лучи полуденного солнца производили поразительный эффект присутствия Всевышнего.

— Сможет ли хотя бы он простить мне все грехи? — пребывая в угрюмой задумчивости, промолвил Рю.

«Хотя бы он?» — что-то терзало совесть Рю настолько, что он уже не надеялся на прощение от близких, существование которых не приходилось ставить под вопрос так, как ставил он под вопрос существование бога.

— Святой пророк Зазриел писал, что нет непростительного зла для того, кто пришел к раскаянью, вопрос в том, сможешь ли ты простить себя сам, — голос Клайда разливался в тишине бархатным звучанием. — Что тревожит тебя?

Рю молчаливо не сводил с витража глаз, ища в себе храбрость заговорить.

— Снова поссорился с Лироем? — предположил Клайд, подталкивая брата поделиться тем, что гнело душу.

— Я правда слишком строг к нему?

— Тебе пора отпустить его, Лирой уже давно не беззащитный маленький братик, требующий попечения. Поздно учить его морали, — проговорил Клайд и грустно вздохнул: — Вы оба одинаково важны для меня, и мне больно смотреть, как два самых родных человека не могут прийти к согласию спустя столько лет.

— Ты нам не менее родной.

— Я… — Клайд запнулся, не зная, чему именно хотел воспротивиться, — я чудовище и не заслуживаю ничего из того, что имею.

— Однажды ты укротишь огонь внутри себя, — в тоне Рю слышалась уверенность, в которой любой другой человек не посмел бы усомниться. — Мы найдем способ помочь тебе. Во всяком случае, всегда будем рядом.

Надо ли говорить, что Клайд искал способы всю сознательную жизнь. Жалкие книги ни высокопарным изложением, ни потрепанным видом, казалось бы, обещавшим раскрытие древних тайн, не обнадеживали Клайда.

Книги не содержали и толики ответов на его вопросы.

— Лирой лишает меня веры в лучшее будущее, — внезапно признался Рю, по-прежнему не обращая взгляд в сторону брата. — Я совершил ужасное преступление, пастор, и это делает меня не лучшим главой семьи. Что уж говорить о клане, — шепотом добавил он. — Поэтому я хочу, чтобы Лирой стал достойным носителем нашего имени, каким мне уже не быть.

— Ужасное преступление? — обеспокоенно воззрился на него Клайд. — О чем ты, Рю?

— Не могу сказать. Не сейчас.

Клайд помрачнел от незнания какой-то темной тайны старшего брата. Рю поселил в нем волнение, не поддающееся даже стенам храма, которые пастор всегда привык считать царством умиротворения и покоя.

Возможно, Рю приукрасил серьезность какого-то своего поступка, ведь люди, склонные осуществлять контроль над всем происходящим, зачастую отличались и чрезмерной строгостью к себе.

— Этот клан уже не спасти…

— Не предавай надежду, — быстро и строго отрезал Клайд.

— Спасибо, что пытаешься сохранить хотя бы ее остатки.

Обычно не подверженный сентиментальностям, человек редчайшего хладнокровия — Рю Моретт прижал Клайда в объятии, и братья обменялись ободряющими похлопываниями по плечу. Клайд чувствовал сердцем сгустившуюся на душе Рю тучу переживаний, которые сам Рю не готов был пока объяснить.

Решив, что момент как нельзя лучше располагал к личным беседам, Клайд решился удовлетворить давний интерес:

— Что с Рэндаллом?

На секунду Рю изменился в лице, приняв выражение удивления, но тут же собрался и надел хмурую маску.

— Не понимаю, о чем речь, — отрицательно затряс он головой.

— Рэн поверил тебе что-то, что возмутило тебя до крайности.

Рю не стал узнавать, откуда это Клайду известно, лишь посмотрел на него серьезным и прямым взглядом, требующим не сомневаться в следующих словах:

— Это не имеет отношения к нашествию вампиров, если ты в чем-то подозреваешь его.

— Поклянись перед ликом Всевышнего, — потребовал Клайд, которому очень хотелось верить в честность.

— Клянусь.

Рю часто бывал несправедлив к Лирою, но не со зла, а потому что рано пришлось занять место покойного отца. Властного, неласкового, один грозный взгляд которого расставлял мысли по местам и гнал прочь все подлое, жалкое, недостойное приверженцев «стали». На плечи молодого Рю легла обязанность воспитать двух мужчин — храбрыми, честными, преданными семье и делу, каких воспитать могла суровая отцовская рука.

Суровость и дисциплина во главе всего. Таким должен быть лидер «стали». И следующий лидер после него. И следующий.

За слепым подражанием отцу Рю не видел, как нетерпимостью своей только вредил Лирою. В заботе и чуткости брат вырос бы уверенным в себе молодым человеком, готовым взять на себя верховенство.

Человеком, несмотря на то, кем он был в самом деле.

Человеком, несмотря ни на что.

Рю сам отнял у себя последнюю надежду, и все, что теперь осталось, — признать перед братом вину. Объясниться с Лироем, рассказать, что был движим жестоким примером. Попросить прощения за свою невнимательность, если мог быть прощен человек, причинивший боль и страдание своей одержимостью правилами.

В коридоре дворца Рю встретил Джосет и, намеренный как можно скорей прекратить с братом взаимные распри, окликнул ее:

— Не видела Лироя?

— Можешь его не ждать, сегодня же Ночь греха и пламени.

Город гудел новостью о последнем убийстве и готовился к гулянию с размахом, — в этом странном противоречии не было ничего, что удивило бы Рю — жителя Иристэда. Лирой не пропустит праздник и, как верно подметил Клайд, давно способен защитить себя сам в случае беды. «Пусть гуляет, — решил Рю, — ни к чему отравлять веселье непростым разговором». Но завтра разговор обязательно состоится, дав начало разрешению их разногласий.

Погруженный в задумчивость, он не заметил, как ноги привели его в библиотеку — убежище Изабель. В помещении стоял запах бумажной пыли, ряды тусклых корешков на открытых книжных полках уходили под высокий потолок и сужали без того удушающее затхлостью пространство. Рю приблизился к рабочему столу, заваленному кипами исписанных листов, и не постеснялся взять страницу рукописи Изабель. По мере того, как читал, все больше впадал в мрачное настроение.

Красивыми словами и возвышенным слогом Изабель излагала события, в которых Рю предстал героем, внушающим восхищение. Старший Моретт — отважный лидер «Алой стали» нес знамя победы, взбираясь на гору из демонских трупов, будучи омытым кровью врага. Подвиг, достойный восхищения. Воин, достойный высшей награды.

Рю сдвинул брови, осознавая, как ему хотелось бы, чтобы история Изабель имела хоть что-то общее с действительностью, а серебрившая его темные волосы проседь не напоминала о слабости, которую он находил в детском страхе.

Кто-то легонько прикоснулся к его плечу, и Рю обернулся.

— Бороду отпустил? Мне нравится.

За ним стояла Изабель, заглядывая в строки, начертанные ее рукой.

— Ты, правда, видишь меня таким? — он бросил на девушку глубокий вопрошающий взгляд и, столкнувшись с янтарными блеском глаз, внутренне сжался от волнительного чувства.

— Таким должны видеть тебя потомки, чтобы вдохновляться примером, — Изабель прислонилась спиной к столу.

— Потомки?

— Когда-нибудь ты ведь остепенишься, — дерзко усмехнулась она, сложив руки на груди.

Признаться, к своим годам Рю все еще не задумывался о потомстве. То, что Изабель подняла эту тему, отозвалось в нем смущением. Он не знал, как понимать ее лукавую улыбку, и страшно боялся растолковать неверно.

Рю вновь опустил глаза в листы, чтобы не выдать оторопи, вызванной словами девушки.

— Считаешь, ложь оправдает твои ожидания?

— В творчестве нет правды или лжи, — с уверенностью возразила ему Изабель. — Мое творчество рассказывает миру о подвиге «стали» и его главы. Верить или нет — выбор, который стоит уже не передо мной. Я не против правды, факты я собираю так же, но не вижу ничего плохого в том, чтобы ради замысла приукрасить действительность.

Решительность суждений Изабель убедила Рю в том, что она целиком отдавала отчет идеализации настоящего положения дел, а ложь ее не была подлой.

Отец хотел бы такой громкой славы. Но чего хотел сам Рю?

— Что-то еще? — девушка приподняла подбородок, не отводя от Рю внимательного взгляда.

Да, много чего еще он желал сказать Изабель, но робость, причастная к его любви, помешала заговорить открыто, и вместо тысячи слов, томившихся в его душе, Рю проронил лишь:

— Нет, ничего.

И стыдливо пряча глаза, покинул библиотеку, не дав Изабель шанса окликнуть его.

За окнами дворца Мореттов сгустился лиловый сумрак, кутая зеленые окрестности тьмой. В комнате, чуть озаренной скучным синеватым светом, Амари следила за надвигающейся с севера огромной тучей не в силах до конца осознать серьезность борьбы, в которую вступила баловства ради.

Она признала мощь врага, и это отнюдь не воодушевляло.

Амари повидала всякой жестокости и не страдала неуверенностью в себе, в мировоззрении, в завтрашнем дне, но прибытие в Иристэд словно выбило твердь из-под ног, заставив сомневаться в привитых воспитанием убеждениях.

И в реальности всего, что Амари знала прежде.

В ее королевстве — Балисарде, граничащем с Аклэртоном на западе, вампиры витали лишь ничем не подтвержденными слухами. Должно быть, именно там чудовища выбрали устройство жизни, позволившее свести свое существование к сказкам, но оттого Амари никогда не приходилось вписывать вампиров в рамки действительности. Здесь, в Иристэде, о них говорили как о весьма заурядном явлении, не помешавшем даже Ночи греха и пламени, однако, складывалось впечатление, что только Иристэд на целом континенте знал о черной тени зла, что вилась над человечеством призрачной вуалью.

Величественный и масштабный Аклэртон упускал из внимания спрятанный в скалах Иристэд — город, торгующий весьма недурными сырами и вином. Город, застывший в праздном веселье. Вероятно, жизнь Иристэда, протекающая своим чередом, не обременяла заботой императора, как и истории о демонах, а потому меры предосторожности не предпринимались. Не было государственных организаций, подобных «Алой стали», а значит, проблема вампиризма в Аклэртоне не стояла так же, как и в Балисарде.

В сущности Аклэртон, действительно, мало чем отличался от Балисарды: один язык, одна вера во Всевышнего, одни и те же правила, одни и те же кровопролитные войны династий. Но к этому имели место быть и расхождения, ведь речь о государствах, поднявшихся на разных исторических перипетиях. К примеру, Амари заметила, что мужчины юго-западной части империи выдавались более суровыми, резкими лицами и не менее ожесточенными характерами, в то время как в Балисарде мужчины были смазливы и привлекательны, будто принцы из дамских романов. Впрочем, такими их и воспитывали — принцами — томными, гордыми, обладателями благородных манер и изящности в движениях. Люди Балисарды в целом больше стремились к красивым титулам и роскоши, пока имперцы неодобрительно смотрели на титулованных и богатых.

Помимо прочего, в Аклэртоне говорили иначе — звонко, четко, как если бы каждая фраза содержала военный приказ. Произношение Амари определенным образом было лишено певучего балисардского акцента, но эта способность втереться в доверие имперцев, не привлекая внимания речью, стала достоинством, делавшей Амари ценнее других приверженцев ее тайного ремесла.

Поэтому она оказалась в Иристэде и теперь, находясь во дворце Мореттов, смятенно металась от одной мысли к другой, растеряв былую убежденность в реальности и даже в правоте своего дела.

Иристэд и Моретты открыли глаза на многие вещи. К тому же судьба дала Клайда — духовного наставника, указавшего путь в мир, насыщенный вкусом полноты жизни, попробовать который Амари пока остерегалась в силу возложенных на нее обязанностей.

Клайд…

Пастор был очень хорош собой, рассудителен и благороден. Его умные серые глаза врезались в память, наполняя сердце каким-то неизвестным до этого трепетом. Амари не имела права требовать от Клайда любви, потому что сама не могла обещать чистой и безмерной любви в ответ. Все, что она могла дать взамен, если пастор поступится принципами, — мимолетную романтическую интригу. Цену, несоизмеримую его жертве.

Оставить все как есть — справедливый исход…

Отчетливый стук в дверь спугнул все размышления. Амари распахнула комнату и столкнулась в коридорной тьме с белым лицом Лироя. Он с порога бросил ей платье, пахнувшее сиреневым мылом, и скривил рот в улыбку, говорившую о новой затее в его голове.

— Переодевай свой дорогой костюм, — Лирой выделил ироничной интонацией слово «дорогой» так, будто хотел в чем-то уличить Амари, — на площади уже горит костер.

Он не приглашал ее на Ночь греха и пламени, он знал, что Амари пойдет. Ей импонировала проницательность Лироя, и то, как он чувствовал ее желание отпустить на празднике все, гнетущее душу. Но однажды та же проницательность могла причинить вред, Амари следовало помнить об этом и быть начеку.

Как и помнить о затаившихся в городе демонах.

Она закрылась в комнате, чтобы приготовиться к выходу. Сняла куртку, штаны, надела белое платье из батиста с широким кружевом по линии открытых плеч. Амари увидела себя в новом обличии, и пусть оно казалось крайне непривычным ее глазу, легкость образа неожиданно поселила легкость на сердце.

Девушка вышла к Лирою, и он любезно предложил ей руку, — угодливые жесты давались ему с необъяснимым очарованием.

Толпы людей стягивались к центру Иристэда, где темный мрак улиц озарял гудящий огонь. Красочное зрелище: алые искры уносились ввысь в почерневшее небо, костер посреди площади зазывно плясал, приглашая присоединиться к празднику. Музыканты на сколоченных плотником деревянных подмостках играли танцевальный мотив, — на фоне льющихся веселых нот едва был различим далекий рокот надвигавшейся грозы. Ее приближение чувствовалось в тяжелом запахе, чувствовалась в жарком воздухе, в каждой подрагивающей хвоинке кипарисов.

Но раз уж вампиры не спугнули гуляний, могла ли гроза нагнать страху?

— Жди здесь, — Лирой оставил Амари наблюдать за танцами со стороны, и исчез, растворившись в тени.

Похоже, его навыки скрытности ни в чем не уступали навыкам Амари. Она задумалась об этом, притулившись к стене незнакомого заведения, но мысли не суждено было развиться. Невзначай уловив разговор двух гвардейцев, Амари тут же обратилась в слух, ведь беседа так удачно представляла для нее интерес.

— Сестра прислала вести из А́троса, Балисарда перекрыла порты и стягивает к границам войска. Они готовятся к масштабной войне.

— И что твоя сестра об этом думает? — лениво спросил один гвардеец другого.

— Они уповают на герцога Ларе́сского из Ларе́сса.

— Не знаю никаких Ларсеских герцогов, — раздалось раздраженное бормотание.

— Глупый ты человек! Герцог Ларесский — правая рука императора, возможно, даже выше самого императора! Герцог принимает все главные стратегические решения и сдерживает войну, чтобы подготовиться к маневрам. Он — благоразумие и надежда всей империи…

— Ты не менее глуп, чем я, раз сам узнал все это лишь из письма сестры! — хохотнул гвардеец. — Ладно, пойдем что ли выпьем за здоровье этого твоего герцога.

Амари нахмурила брови, обдумывая услышанное. Люди в Атросе — столице империи взаправду надеялись на сметливость герцога больше, чем на императора, а значит, роль герцога была первенствующей во всех отношениях: он представлял собой не только важную политическую фигуру, но и предмет веры народа.

А веру, как правило, убить сложнее всего…

Рядом очутился Лирой, призвав своим внезапным появлением к реальности. В вытянутой руке он держал початую бутылку солодового виски.

— Выпей.

Амари перевела взгляд с бутылки на белое лицо и обратно, сперва не доверяя приказному тону, с которым Лирой предложил составить компанию. Взяв у него виски, она сделала пару щедрых глотков, чувствуя, как по пищеводу понеслась обжигающая волна, а тело привело в расслабленное состояние. Лирой навис над Амари, уперев ладонь в стену возле ее головы, и усмехнулся.

— Ты сегодня удивительно послушна, — чувственно понизил он тон до шепота, с каждым словом сокращая между ними расстояние.

Волнистые волосы Лироя коснулись щек Амари, его дыхание, смешанное с алкогольным запахом, согревало губы в близости, обещавшей поцелуй, но за миг до пикантного момента Амари резко всучила Лирою виски и вынырнула из-под его руки. Пустившись в сторону костра, она насмешливо оглянулась на парня, вид которого вместо ожидаемого разочарования выражал хищный оскал.

Тем даже интереснее.

Амари влилась в оживленный танец, освобождаясь от размышлений, обязательств, давивших ее перемен. В глазах блуждали то отблески пламени, то незнакомые лица, но все одинаково наполняло сердце весельем. К тому же в переполохе буйной пляски она не прекращала ловить на себе увлеченный взгляд. Лирой по-прежнему стоял в стороне, ловя девушку цепкими глазами. По необъяснимой странности Амари льстило его пристальное внимание.

Закончив с выпивкой, Лирой уверенно выправил грудь вперед и ворвался в поток быстротечного танца, что вскоре свел его с объектом своих страстных воздыханий. Он повел Амари в такт музыки, закружившей их в вихре по истине демонического разгулья. В руках Лироя девушка совсем потеряла голову, голубые глаза напротив пленили до забытья. Раскатывающаяся на мотив прошлых веков мелодия духовых и струнных инструментов, всецело завладела толпой. Завладела сердцем Амари и ее чувствами.

В Иристэде будто в самом деле был вызван дьявол, подчинивший рассудок людей.

Танец закончился, Лирой крепко обнял партнершу за талию и притянул к своей вздымавшейся груди. Его взгляд задержался на губах Амари, но, прежде чем толпа снова двинулась в пляс, Лирой запечатлел поцелуй на руке девушки.

Не успела Амари понять чувство, затрепетавшее в ее животе крыльями бабочек, как над площадью разразился удар грома. С неба хлынул густой ливень, накрыв шумом музыку и гомон толпы. Новый раскат сотряс землю, но вместе с ним раздались радостные восклицания — Ночь греха и пламени превратилась в великое торжество какой-то первобытной дикости.

В этом хаосе сплелось столько жизни и любви, что Амари готова была отдать ему всю себя без остатка. Не разделявший ее стремлений Лирой с неожиданной резвостью вцепился в запястье Амари, чтобы увести с площади прочь.

Он несся вглубь города, словно бегством спасался от дикого зверя. Дождь хлестал Амари по лицу. Застланные водой глаза не разбирали окрестностей. Она двигалась слепо, безвольно, следуя одной прихоти Моретта — Лирой не разжимал крепкой хватки и настойчиво вел за собой.

Достигнув уединенного переулка, кончающегося рядами галантерейных магазинов, он заскочил под навес скромной лавки торговца полотнами и отпустил Амари. Испущенный им шумный вздох не приглушила даже мощная дробь ливня.

— Проклятье, — пробормотал Лирой, не поворачиваясь лицом.

Он прятался по известной причине — дождь смыл его белую маску, и обычно бесстрашно смотревший на мир Лирой был напуган одной-единственной вещью — угрозой своего разоблачения. Он сжался, потеряв всю уверенность, сторонился, как чуждый вниманию пес. Рядом с Амари впервые стоял настоящий Лирой Моретт, от возможности узреть которого ее отделяло лишь несколько шагов. Движимая желанием заглянуть в его подлинное лицо, она легонько тронула плечо Лироя, на что тот раздраженно дернулся, выразив отказ явить свой истинный вид. Тогда рука Амари скользнула к его ладони и сомкнулась в тесный замок, чтобы уменьшить тревогу; заложенное в это соприкосновение несомненно нежное чувство сподвигло Лироя поддаться.

Он разворачивался неуверенно, робко, будто готов был передумать в любую секунду. В груди Амари затрепетало предвкушение от скорого изобличения тайны.

На девушку взглянуло размытое ливнем лицо, омраченное виной и неловкостью. В глазах Лироя обозначилось столько боли от неизбежности раскрытия, что Амари невольно прониклась сочувствием. Не разжимая их переплетенных пальцев, она потянула Лироя выйти из-под навеса.

— Нет, прошу, — в хриплом шепоте слышались мольба и отчаянье.

Понимая, что в младшем Моретте все еще говорил голос страха, Амари проявила упрямство. Она была настойчива больше, чем когда бы то ни было прежде.

Повинуясь какому-то непреодолимому импульсу, Лирой сделал несмелый шаг, разбивая стену дождя. Вода с неба обрушилась на его лицо, смывая остатки белил, и являя глазам Амари то, кем он бы в самом деле.

Кожа его хоть и осталась бледной, но обрела естественный цвет, близкий к человеческому. Темная щетина подчеркивала линию скул, красиво очерченные дуги бровей придавали взгляду более живое выражение, а в обрамлении черных ресниц голубые глаза заблестели еще ярче. Амари мягко провела пальцем по обнажившемуся контуру чувственных губ, и слегка оттянула край верхней, убеждаясь в наличии острых клыков. Не настолько больших, как у вампира, но достаточно удлиненных, чтобы вонзить их в кого-нибудь.

— Что ты теперь обо мне думаешь? — обреченно вздохнул Моретт.

— Что ты прекрасен, — ответила Амари, не покривив душой. — Тебе не нужно прятаться.

Если прежде Лирой импонировал ей легким нравом и поразительной чуткостью, то теперь на Амари произвела впечатление и привлекательная внешность. Увлечься Лироем Мореттом стало еще проще, чем до этого. Он определенно был из числа тех, кто ничего не требовал, но романтическому обожанию готов был отдать все по велению своего сердца.

В мыслях о Лирое Амари не сразу спохватилась, что взгляд, направленный на него, выражал нечто сродни любовному влечению.

— Не надо на меня так смотреть, — серьезно осадил ее Лирой. — Я в этой истории злодей.

— Тогда ты самый обаятельный злодей.

Холодный дождь вымочил их до нитки. Над головами сверкнула молния, озарив темное небо, и в миг оглушительного громового раската Лирой крепко прижал Амари к груди. Он нежно обхватил лицо девушки широкими ладонями и приподнял, чтобы заглянуть ей в глаза. Пару секунд Лирой смотрел на нее, любуясь, и вдруг поцеловал так сильно и жадно, что земля едва не ушла из-под ног.

Амари отвечала на его поцелуй с не меньшей пылкостью, касаясь обжигающего языка Лироя своим и упиваясь вкусом. Каждое движение отдавалось волной жара в теле, заставляя желать большего.

Амари не помнила, как они вернулись домой, весь путь до дворца они то ускоряли бег, то, не сдержав порыва страсти, останавливались, чтобы обрушиться друг на друга с поцелуями. И только за дверями спальни они полностью вверились чувствам, жгучим и нестерпимым, требующим утолить яростный голод по близости.

Избавив от одежды широкие плечи и рельефную мускулатуру Лироя, Амари не смогла подавить возбужденного вздоха. Вид его обнаженного торса усилило в пальцах желание касаться, царапаться, заявить свое право; изгибы вен на его руках вызвали нетерпеливое предвкушение подчиниться силе, значившейся в этом прекрасно сложенном теле. Лирой в свою очередь любовался, как мокрое платье облепило округлости девушки, словно наблюдал самое соблазнительное зрелище в жизни. Он приблизился к Амари и, накрыв ее рот своим, опустил на кровать.

Лирой целовал ее шею, ключицы, и каждый его поцелуй говорил о намерении овладеть девушкой всецело и самозабвенно, вынуждая Амари извиваться в мучительной истоме. Его рука скользящим движением поднимала низ ее платья, пока не столкнулась со спрятанными на бедре ножнами.

— Не смотри так, будто не ожидал, — усмехнулась Амари.

— Не буду врать: это чертовски заводит меня, — прикусил он внутреннюю сторону ее берда. — Но сейчас он нам не понадобится, — низкий голос, звучавший сквозь прерывистое дыхание, заставлял сердце заходиться в бешеном ритме.

Сняв ремень с кинжалом, Лирой раздел Амари и полностью обнаженный опустился на девушку сверху. От ощущения тяжести его разгоряченного тела в голове помутилось. Сгорая нуждой зайти дальше, Амари испустила протяжный стон, и Лирой качнул бедрами вперед, дав ей то, что она так сильно желала.

Он действительно оказался умелым любовником: каждое движение, поцелуй, хриплый вздох заставляли выгибаться навстречу его толчкам. Власть сильных рук обезоруживала, даримая ими ласка пронизывала каждый дюйм кожи небывалым до этого наслаждением. Но до того, как Лирой довел их до пика экстаза, Амари перекатила его на спину и оказалась сверху. Плавно раскачиваясь на нем, она не разрывала зрительного контакта, с удовольствием наблюдая за тем, как с его чувственных губ срываются низкие стоны. Руки Лироя беспорядочно блуждали по ее груди, талии, а затем схватились под ягодицы, и новая волна возбуждения подтолкнула его двигаться резче, быстрее. Забываясь друг в друге, они отрешились от мира, от страхов, от тяжести собственного существования. Лирой любил Амари горячо и неистово, пока пламя между ними не перетекло в нежную страсть.

Придя к кульминации, они не размыкали объятий. Лирой целовал Амари, игриво ловя зубами ее нижнюю губу, чем вызывал улыбку на лице девушки.

— Ты и правда неплохой любовник.

— Всего лишь неплохой? — Лирой дразняще укусил Амари за плечо, спровоцировав ее смех.

— Ты полон тайн, Лирой Моретт, — подперев голову рукой, она коварно взглянула на него. — Я хочу знать о тебе больше.

Со страдальческим вздохом он откинулся на подушки. Очевидно, этот разговор должен был даться ему непросто, но Лирой не сопротивлялся.

Он определенно хотел выговориться.

— Ну, — начал он, подбирая слова, — судьба была ко мне неблагосклонна с самого начала, ведь мне «повезло» родиться в семье охотника на вампиров. Отец, одержимый идеей борьбы, с детства прививал нам дисциплину и презрение к ночным существам. Мать ушла, не выдержав его деспотичности, ее я не помню. Впрочем, отец не слишком горевал по этому поводу, она дала ему продолжение рода охотников — большего от нее и не требовалось.

Амари уловила, как голос Лироя дрогнул, точно внутри что-то надломилось. Он сожалел, что в его жизни не было матери.

— Мне исполнилось восемь, когда отец взял нас на ночную охоту в лес, чтобы мы столкнулись с врагом лицом к лицу. Рю отделался только испугом и седыми волосами, а я…

Лирой приподнял руку, демонстрируя след глубокого укуса на предплечье. Два некогда вонзившихся острых клыка оставили на коже рубец и вечную печать вампирского отродья.

— Отец не винил меня открыто, но я не испытывал в жизни ничего более пугающего, чем его тихое презрение. Он ни в грош не ставил мое существование, потому что я позволил себе быть укушенным вампиром. Я стал позором всей династии, — Лирой усиленно пытался подавить спазм в горле. — Когда отца не стало, его место занял Рю — любимый папочкин сын. Опека Рю была невыносимой, наверное, даже хуже, чем извечное пренебрежение отца, ведь Рю знал, что я невиновен в случившемся, принимал это сердцем, но все равно изображал подобие папаши.

Амари видела, как нелегко Лирой доставал свое прошлое из тайников памяти. Воспоминания о том, как в его чистое сердце заронили жестокость.

Мир, да и что уж говорить, даже родная семья не готовы были дать ему второй шанс.

— Но ты не вампир…

— Отродье, — подчеркнул Лирой, — мое обращение не завершено. Я смертен и не боюсь солнца. Но это не отменяет того, что я проклят. Я уступаю по силе любому вампиру, и я так же нуждаюсь в крови. Как правило, отродья исполняют роль слуг на побегушках, особо отличившиеся могут питать надежду на вступление в сан обращенных. И я служил. Когда бежал от Рю.

Предвосхищая подозрения, которые должна была вызвать эта непростая исповедь, Лирой тут же добавил:

— Не торопись винить меня в последних событиях, я не питаюсь местными. Рю позволяет брать кровь убитых на охоте животных. К слову, я все еще могу употреблять и человеческую пищу, правда, насыщения от нее почти никакого.

Амари легла на спину и хмуро уставилась в потолок, на котором подрагивал тусклый свет догоравшей свечи.

— Тогда кто бы это мог быть?

Лирой повернулся на бок, его ладонь легла на живот Амари.

— Я не знаю, — тихо признался он, — это может быть кто-то из своих или кто-то, прознавший тайну печатей. Обычно подобные переполохи выгодны власти, чтобы скрыть из внимания нечто такое, что выставит ее в глазах общества не в лучшем свете. К власти у нас, как ни странно, ближе всех стоит пастор Моретт, так что наши с Клайдом подозрения относительно друг друга взаимны.

— За этим могут стоять бургомистр и церковь? — Амари не могла допустить мысль, что Клайд был способен на предательство.

— Я не знаю, — повторил Лирой. Большим пальцем он погладил шрам на животе Амари, и это прикосновение отозвалось в ней неприятной дрожью.

— Ты обсуждал это с Рю? — девушка мягко сбросила с себя руку Лироя.

— Еще чего, — фыркнул он, — с ним же невозможно общаться.

В тот момент Амари показалось, что она ощутила на себе холод, испытываемый Лироем к старшему брату.

— Тебе одиноко? — спросила девушка, глядя на то, как лицо Лироя замерло в выражении задумчивой печали.

— Да, дева моя, страшно одиноко.

Он вышел из постели, являя глазам широкую мускулистую спину, и затушил свет. Вернувшись в кровать, лег рядом с Амари, и исходящее от его тела тепло вместе с размеренным стуком дождя за окнами быстро погрузили ее в сон.

Ливень прекратился после полуночи, но по небу все еще отдаленно раскатывался гром. В возникшей тишине стук редких дождевых капель раздавался особенно звонко и, казалось, отстукивал время до приближения рассвета.

Лирой наблюдал за посапывающей рядом Амари, не тревожа ее крепкого сна. Заглядывающий в окно уличный свет обрисовал обнаженную спину девушки, накрыл ее светлую кожу невесомой вуалью. Лирой вспомнил, как губами изучал контуры ее тела, и напрягся всем своим существом. Он не верил, что смог кому-то всецело довериться, а главное — сбросить маску, под которой прятал презираемого миром злодея. Лироем овладело совершенно новое ощущение свободы, после которого белила воспринимались им как тяжелое железное одеяние.

А легкость была так приятна…

С Амари Лирой не хотел носить масок, и более того — он замечтался о том, чтобы каждая его ночь до конца жизни была именно такой, как эта, — полной живого пламенного чувства.

Полной любви.

Он полностью предался раздумьям о том, что происходило в его спальне, и какие последствия это за собой повлечет, как вдруг все, что он слышал и в том числе мысли, заглушил тревожный звон колокола над городом. Призывный, настойчивый, будимый панику в сердце.

Города́ не звучали так в мирное время.

Лирой метнулся к окну, но не увидев за ним ничего, что могло бы внести ясность, начал лихорадочно снаряжаться.

— Что происходит? — Амари пробудилась от звона и с прищуром пыталась найти в полумраке Лироя.

— Не беспокойся, душа моя, — все, что он смог сказать в замешательстве. — Прошу, останься здесь. Я скоро вернусь.

Прежде чем Амари успела возразить, в коридоре раздался громогласный крик Рэндалла:

— Лирой, сукин ты сын! Поднимайся!

Бросив на Амари взгляд, который с легкостью можно было принять за прощальный, Лирой выскочил к Рэну навстречу. Дядюшка тоже снарядился оружием и смотрел на племянника не без удивления его переменам во внешнем виде.

— Почему звенит колокол?

— На город напало полчище вампиров, — сообщил Рэндалл. — Да еще и в такое сонное время, до рассвета два часа, черт бы его побрал!

Лирой похолодел от услышанного.

— Где остальные?

— Клайд и Рю патрулировали город, они уже в гуще резни.

— Проклятье! — воскликнул Лирой. Сколько бы он ни любил идеи «стали», мысль о том, что братья в большой беде, ввергла его в отчаянье.

Не тратя ни минуты больше на слова, они пустились в город, объятый жутким могильным звоном, в который вплетались истошные крики раненных и выстрелы мушкетов, — в бой вовлеклись гвардейцы бургомистра, слепые от ярости, действующие без расчета. Воздух пах порохом, кровью и мокрой брусчаткой. Лирой держал кинжалы наготове, ожидая нападения с любой стороны. Серебряный блеск клинков придавал храбрости, словно именно в нем, демоны должны были найти свою гибель.

В Иристэде развернулась кровавая схватка, устелив улицы трупами. От непрерывной пальбы содрогались закрытые ставни и даже земля. Лирой ринулся на вампира, которого, возможно, знал в прошлом, но успел позабыть; вампир оказал сильное сопротивление, не вспомнив Лироя так же.

Завязался бой, перемешав все роли. Под бешеным натиском демона, Лирой совершал точные, выверенные, словно в танце, движения, дабы не позволить себе быть настигнутым быстрой атакой. Когтистая лапа просвистела в сантиметре от лица, Лирой молниеносно ударил ее острым клинком. Демон зашелся протяжным воем и, ослепнув от боли, пытался отбросить противника в сторону, но тот ушел от замаха сбоку, пригнулся под следующим и вынырнул снизу, клинками распарывая тело вампира от живота до груди. Кинжалы покрылись алым, Лирой высунул язык и жадно слизал с лезвия кровь, вкус которой породил свойственное натуре монстра желание убивать.

Его сердце налилось жестокостью, а в теле заиграла новая, чудовищная сила.

Всего на мгновение в глазах Лироя сгустилась тьма, заполнив голубизну его радужек жуткой чернотой.

Не теряя секунды на злобное ликование, он обернулся в сторону Рэндалла, когда тот широким взмахом меча перерезал демону горло, окропив стену ближайшего здания кровью. Эта свирепая битва и несущийся по собственным жилам огонь так возбудили Лироя, что он готов был отдаться темным инстинктам убийцы и броситься на врагов с особым остервенением…

Однако, налетевший сверху вампир вмиг обуздал этот порыв.

Потеряв равновесие, Лирой грохнулся наземь, но тут же перекатом ушел от вражеского наскока и принял вертикальное положение. Рассекая воздух клинком, он перешел в наступление, рассчитывая загнать противника в угол и расправиться с ним. Вампир ответил выпадом, предугадать который было невозможно, — он размашисто полоснул Лироя острыми, как лезвия, когтями, опалив плечо жалящей болью, и выбил кинжал.

В ушах отдавался звон клинка о брусчатку, боль застилала мраком глаза, но Лирой продолжил атаковать. Он сделал замах вторым кинжалом сверху, метя демону в грудь, но тот схватился за лезвие, сжал в кровоточащем кулаке, будто это не доставляло ему неудобств, и с превосходящей силой вырвал оружие из руки Лироя. Помутившимся взглядом, Лирой не мог уловить движения, — резкий удар вампира вышиб из груди воздух и столкнул спиной с каменной оградой. Плечо прострелила новая вспышка боли, Лирой не удержался на ногах.

Горло сдавила холодная лапа, отрезая доступ к кислороду, — вампир приблизил лицо Лироя к своему, шумно втянул носом испарину его шеи и рассмеялся в ухо глубоким низким раскатом:

— Этот запах хорошо мне знаком, Моретт. Оберон все еще ждет тебя.

Услышав имя, Лирой рассвирепел и лихорадочно забился в плену когтей, как трепещущий мотылек.

— Любопытно, как он наградит меня, если я доставлю тебя к нему в логово.

Хоть и отрадно было знать, что Оберон не почтил Иристэд присутствием, в бешенстве Лирой не испытывал восторга. Отчаянные попытки ослабить хватку все больше приводили его в исступление, за которым он ничего ни видел, ни слышал, ни замечал. В слепоте он не смог распознать опустившейся с крыши тени, что нависла над ними облаком смерти: то ли друг принес надежду на спасение, то ли враг явился, чтобы убить. Прежде чем вампир учуял чье-то присутствие за спиной, разящий металлический блеск рассек его горло, выпустив темную кровь. Содрогаясь в судорожном хрипе, демон схватился за рану, но алый поток хлестал сквозь длинные, бледные пальцы, растекаясь по коже паутиной ручьев. Безудержно, неистово жизнь покидала тело вампира, пока он замертво не свалился на землю.

На Лироя проникновенно смотрели голубые глаза Амари, селя в душу не то радость встречи, не то смутную тревогу.

— Я бы больше удивился, если бы ты осталась дома, — усмехнулся он, возвращая утерянное оружие. — Пришла спасать меня? Это так трогает мое сердце.

Однако Амари не поддержала его кокетства, сохранив строгое выражение лица. Весь ее вид, в том числе и костюм с заточенными клинками на ремнях, предупреждал о том, что сейчас перед Лироем стояла не та девушка, открытая флирту и ласкам.

И он быстро смекнул, что играть с ней не лучшее время.

— Клайда не встречала? — вмиг посерьезнел Лирой.

— Нет.

— Рю?

— Не видела.

Лирой кивнул Амари, без слов соглашаясь с ней в том, что пора двигаться дальше, и вместе они ринулись в бой.

Беспорядочный грохот оружий и не менее хаотичный стальной звон не смолкали до самой зари. В пылу битвы Лирой потерял ощущение времени и дрался с вампирами, не зная ни отдыха, ни измождения. Сражение пробудило в нем дикий азарт: сердце стучало быстро, кровь разгоралась до пьянящего кружения в голове, и собственное проворство приводило в восторг.

О приближении рассвета его известило стремительное отступление врага.

Сытые и раззадоренные лихим набегом, вампиры торопились скрыться из города в ущельях скал. Их отход преследовал град выстрелов, сражая тех, кто утратил всю резвость в бою. Лирой не решался вернуться домой, он хотел убедиться своими глазами, как на горизонте вот-вот забрезжит солнце, рассеет остатки зловещей тьмы и принесет на землю покой. С тяжелым дыханием он смотрел на восход. Первые золотые лучи нежно коснулись его обагренного лица, утешая ласковым теплом и наступлением нового дня.

На рассвете Иристэд блестел пролитой кровью.

Дворец Мореттов объяла жуткая настороженная тишина, словно ее породила глубокая скорбь. В ушах все еще стоял звон колокола и, казалось, только усилился, когда Лирой вошел в обеденный зал, застав подавленные печалью знакомые лица.

Во главе стола сидел Клайд. Отражающий солнце крест на его груди, блистал золотом там, где не был запятнан багровыми брызгами. Стальной взгляд брата отчего-то убедил Лироя в том, что этой ночью вспышки пламени не миновали Иристэд, пускай Клайд и способен был биться своими силами, не прибегая к разрушительной магии. В конце концов он проявлял себя послушным сыном и внимал урокам Дайодора Моретта с той же жадностью, что впоследствии внимал урокам богословия, а потому воином был не в меньшей степени, чем священником.

Дядя Рэндалл, ссутуленный и спрятанный в себя, поднял на Лироя тяжелый взгляд утомленного сражением человека, хотя Лирой и усмотрел в этом взгляде нечто большее, необъяснимое, похожее на какую-то смятенную мысль, проносимую через годы. Никто из Мореттов не походил на Лироя так, как Рэн, в общении с дядей легко было найти отраду и забвенье нелегкому прошлому, но, порой, в дядюшке чудилось что-то странное, стесняющее Лироя своей непостижимостью.

Однако сердце волновало иное…

Амари — дева выдающейся храбрости, доказательством которой служили потемневшие от крови клинки, не одарила Лироя ни секундой внимания. Опустив глаза в стол, она сидела тихо и отстраненно, похоже, терзаемая неопределенными чувствами и неспособная прийти к согласию с собой. Ее отчуждение заронило в душу Лироя опасение, что Амари сожалела о проведенном времени вместе, пусть в нынешнем положении и странно было бы думать о близости.

Лироя искренне тянуло к Амари, их объединяла редкая в природе вещь — презрение смерти. Но сколько бы сейчас он ни желал сесть рядом с ней, внешняя холодность девушки отталкивала на уровне инстинкта.

Лирой опустился на стул поодаль от нее. Поодаль от всех. И с нового угла обзора заметил стоявшую глубоко в тени зала Изабель.

Грузный стук сапог со стороны входа совпал в тревожным биением сердца Лироя, невольно всколыхнув страх, испытываемый в детстве всякий раз, когда он слышал этот твердый, неумолимо приближающийся шаг. Рю, грозной и угрюмой физиономией напоминавший покойного отца, вошел в зал, являя собой образ не менее потрепанный, чем у прочих участников битвы. Сквозь бреши его куртки виднелись длинные раны когтей, которые Рю усиленно зажимал здоровой рукой. С его появлением тишина стала еще более давящая, практически нестерпимая. Лирой ждал, кто же прервет ненавистное ему молчание.

— Все зашло слишком далеко, — первым заговорил Клайд. — Среди нас есть предатель, — его серые глаза воззрились на Лироя, беззастенчиво вынося обвинение.

Лирой ядовито улыбнулся ему:

— Серьезно, Клайд? Расскажи, как ты ходил к епископу или, может, к бургомистру, чтобы заручиться поддержкой? А, вспомнил, ты ведь не ходил. Любопытно, почему тот, кто имеет с властью кратчайшую связь, отказался от аудиенции сам и отправил старшего брата? Думаю, просто кто-то подозрительно часто видел пастора Моретта в компании высокопоставленных лиц…

— Это ложь! — ударив кулаком по столу, Клайд подскочил, как подброшенный пружиной. — Я не работаю на власть, у тебя нет доказательств, что я встречаюсь с ее представителями, потому что это неправда! Рю отправился на аудиенцию на правах главы клана…

— И считаю, что поступил правильно! — подхватил Рю.

— А что насчет тебя, Лирой? Как прошла встреча со старыми друзьями?

На скулах Лироя гневно заиграли желваки.

— Они мне не друзья, — прорычал он, — ты это знаешь.

— Нет, — пожал плечами Клайд с манерностью, чуждой человеку, воспитывающему в других искренность, — не знаю.

В их перепалку мягко влился приглушенный смех:

— Вонючая крыса, — злобно процедил Рэндалл, смеясь, — жалкий лицемер.

— Как ты меня назвал? — Клайд едва не задохнулся в возмущении.

— Я сказал, что ты лицемер, — уже громко повторил Рэндалл, поднявшись с места. — Трындишь в симпатичном воротничке про любовь к ближнему, а сам готов вгрызться в горло своему брату!

— У меня есть основания подозревать…

— Тогда у меня есть основания сказать, что ты — дерьма кусок!

— Если вы сейчас же не замолчите, я обоим врежу! — взъярился на них Рю, уже готовый отпустить сочившиеся кровью раны.

— А может, для разминки мне, братец? — в ласковой улыбке Лироя свозила скрытая угроза. — Давай, прямо как папаша завещал.

Как он и ожидал, упоминание отца еще больше взбесило Рю.

— Ах ты, мелкий гаденыш…

— Тронешь его, Рю, и, клянусь, я убью тебя! — разразился яростным криком Рэн.

— Господа, мы можем решить этот конфликт прямо сейчас, ведь у Лироя наверняка есть алиби, — с внезапным спокойствием промолвил Клайд. — Где ты провел эту ночь?

— Я… — с готовностью начал Лирой, уверенный, что у него-то алиби как раз-таки было, но осекся, как только бросил взгляд на Амари. Девушка сидела в напряжении, не поднимая глаз, а сжатые в кулаках руки дали Лирою знать, что она не хотела бы посвящать присутствующих в подробности ночи, которая принадлежала не ему одному. — Я вернулся сюда после праздника пьяным и лег на боковую. Рэн может подтвердить это, он застал меня в спальне, как только в городе подняли тревогу.

— Я и не сомневался, что вы с Рэном заодно, — тут же парировал Клайд.

— А кто докажет, что ты в это время патрулировал улицы? — с напором ответил Лирой. — Может, перед нами на самом деле великий лжец? Может, ты вовсе не такой непорочный, каким изображаешь себя? Природа толкает на искушения?

— Да как ты смеешь ставить под сомнение мою праведность! — рявкнул на него Клайд. — Тебя ждет ад, Лирой, покайся, пока не поздно…

— Прекратите! — воскликнула Амари. — Хватит!

Все удивленно уставились на девушку, не принимавшей до этого участия в ссоре. Амари поднялась и уперлась ладонями в стол, сражаясь со слабостью ногах.

— Ночь выдалась сложной. Нам нужно отдохнуть и привести мысли в порядок, прежде чем кидаться обвинениями. Клайд, тебе требуется хорошенько поспать, грядет большой траур. Лирой… — Амари встретилась взглядом с Лироем, но так и не нашла, что сказать ему, отчего он ощутил неприятный укол в сердце. — Рю, я помогу перевязать рану.

— Я не нуждаюсь в помощи, — воспротивился Рю.

— Нуждаешься, — уже раздраженно ответила Амари, отрезая всякие возражения.

Она знала, что Лирой невиновен, должна была чувствовать его непричастность столь же тонко, сколь они умели чувствовать друг друга на расстоянии, но поведение Амари выражало совершенно иное. Словно, поддавшись влиянию Клайда, она тихо винила Лироя во всем.

Лирой бы соврал, если бы стал отрицать, что не хотел заботы Амари, предложенной ею Рю. Раны Лироя требовали не меньшего присмотра, но разве он, монстр, мог требовать к себе внимания или даже — да простит бог, если он в самом деле покровительствовал, — любви?

С закравшейся в сердце обидой — то ли на девушку, то ли на свою никчемность — он удалился в спальню, ни на минуту не переставая думать о том, что любая на месте Амари предпочла бы поухаживать за Рю, ведь брат выдавался как силой, так и привлекательностью, а главное — был человеком.

Постель все еще пахла присутствием девушки, и нежный аромат сирени висел тонкой нитью доказательства того, что все происходившее здесь до битвы случилось взаправду. Кое-как замотав свою руку, с надеждой на скорую регенерацию Лирой погрузился в сон, избавивший его от мук ревности.

В спальне Рю стояла безукоризненная чистота, чего нельзя было ожидать от человека, обычно не выказывающего к себе излишнего внимания, но стоило ожидать от помешанного на дисциплине охотника. Войдя в комнату, Рю скинул куртку, с тяжелым стуком положил на дубовый стол кремневый пистолет, и опустился в кресло, утомленно потирая переносицу. Задрал рукав сорочки, взглянул сначала на оставленные когтями глубокие борозды, а потом недоверчиво на Амари. Рю определенно осознавал свою потребность в помощи, но отчего-то испытывал напряженность в присутствии девушки.

Джосет подготовила все необходимое для перевязки. Сев подле Рю, Амари взялась промывать его раны. Вода в полоскательной чаше окрасилась кровью. Рю наблюдал за движениями Амари со странной настороженностью, готовый осадить девушку в любой момент. Не придавая значения его пристальности, она начала зашивать кожу со знанием, данным ей учителями, с хладнокровностью, привитой воспитанием. Рю держался мужественно и не издал ни единого тягостного вздоха, но, скорее, из страха потерять лицо, нежели из устойчивости перед болью. Закончив шить, Амари принялась обрабатывать руку лечебной мазью.

Целиком сосредоточившись на ранах, она гнала прочь мысли о Лирое. В беспокойстве и боязни за него значилось нечто большее, чем просто сочувствие, которое и без того до недавнего времени было Амари дико и чуждо. Страсть между новоиспеченными любовниками оставалась страстью, но особое притяжение, прятавшееся за ней, пугало Амари. Не говоря уже о том, что мешало сфокусироваться на истинной цели ее визита в Иристэд.

Любовь была не тем, в чем Амари нуждалась сейчас. Ни в прошлом и ни в дальнейшем.

Она мягко перевернула руку Рю внутренней стороной к себе, опутывая бинтами, и вдруг заметила нечто странное: кривой изгиб черной линии под кожей охотника. Возможно, Амари нашла причину беспокойства Рю, и потянись она задрать рукав, чтобы увидеть больше, Моретт тут же поставил бы ее на место, однако девушку уже одолевали домыслы, толкнувшие ее окончательно убедиться в том, что она видела недуг.

Зацепившись глазами за висевший на стене длинный меч с золоченным эфесом, Амари призвала внимание Рю, надеясь, отвлечь того разговором:

— Что это?

Он хмуро проследил за ее взглядом, чтобы ответить.

— Атрибут главы «стали», передается со вступлением в должность. Этот меч должен был перейти мне, но… какой уж теперь в этом смысл, — в голосе Рю улавливалось тоскливое разочарование, очевидно, меч Мореттов — его ускользнувшая из-под носа мечта.

— Он тебе не принадлежит?

— Увы.

В тот же миг, пока Рю произносил последнее слово, Амари приподняла рукав его сорочки, и, увидев, предплечье, испещренное черными извивами болезни, не сдержала удивленного вскрика:

— Дьявол! Это же черное проклятье!

— Ты… — зло зарычал на нее Рю, сам растерявшись от внезапного разоблачения.

Не то чтобы Амари ожидала увидеть что-то другое вместо недуга, вовсе нет, но прежде она встречала темную паутину проклятья лишь на учебных зарисовках, и живое столкновение с ним стало настоящим открытием.

«Черное проклятье, — обратилась она к своим знаниям, — неизлечимое заболевание, передающееся через слизистые или кровь. Тьма медленно пожирает зараженного, приговаривая к неминуемой смерти…»

— Да, я болен, — острый взгляд голубых глаз Рю проникал в самую душу, селя внутри волнение. И тем хуже было осознание того, что перед Амари находился человек, который отдавал себе отчет в том, что отживал свое время.

— Как это случилось?

— На охоте, — Рю задрал рукав выше, обнажив на предплечье затянувшийся шрам от клыков зверя, — не справился с волком, он был заражен.

Амари приблизилась к Рю, с опаской рассматривая рубец, скрывавшийся на черной вязи проклятья.

— Шрам уже не новый, — она аккуратно коснулась рубца, чтобы удостовериться в своих словах, и сразу же одернула руку, будто тьма могла перескочить на нее вопреки своей природе, — когда это произошло?

— Чуть больше пары месяцев назад.

— Черное проклятье разносится по крови быстро, — недоумевала Амари, — ты должен был уже умереть.

— У меня есть лекарство, которое сдерживает болезнь, — Рю говорил низко и тихо, едва ли не переходя на шепот, — должно быть, это похоже на попытку отсрочить неизбежное…

Амари подозрительно сощурилась, даже не задумавшись о том, что, признаваясь в смертельном заражении, Рю вряд ли ожидал от нее выражения скепсиса на лице. Но скрыть своего недоверия к существованию микстуры от черного проклятья девушка не смогла.

— Могу я взглянуть?

— Разбираешься в лекарствах?

— Так же хорошо, как и в ядах.

— А ты умнее, чем я рассчитывал, — пробормотал Рю, вынимая из широкого ящика стола склянку с янтарной вязкой жидкостью, похожей на сироп.

Вскрыв лекарство, Амари поднесла горлышко тары к носу. В сладковатом аромате она распознала сложное переплетение горных чародейных трав, похожий на лаванду мотив полночных цветов, измельченную кору дуба и еще несколько ингредиентов, показавшихся Амари совершенно безобидными. Однако ее встретили и отголоски сырья, которые при всей подготовленности разбирать жидкости на компоненты по запаху, Амари не узнала.

Эта смесь однозначно была результатом работы талантливого алхимика.

— Сложный состав, — нахмурилась Амари, — тот, кто сделал эту микстуру, — гений.

— Рад слышать, — без энтузиазма проронил Рю, забрав склянку обратно. — А теперь смотри на меня: все, что ты узнала сейчас, должно остаться в строжайшем секрете. Не смей предавать мою болезнь огласке, — его слова несли невысказанную угрозу, в исполнении которой сомневаться не приходилось. Один грозный вид Рю обещал, что он не преминет показать, как дорого обойдется обман его доверия.

К несчастью для него, Амари не так просто было застращать.

— Не хочешь вызывать к себе жалости? А иначе не вижу причин скрывать от всех то, что ты оттягиваешь смерть.

— Жалость — именно так, — с напором подхватил он, явно не собираясь продолжать этот разговор, — а теперь поклянись, что никому не расскажешь.

— Хорошо, — кивнула Амари, намеренно не давая клятвы, ведь так или иначе придется однажды сознаться. Впрочем, Рю оказался доволен и таким ответом.

Выпроводив Амари за дверь, он заперся наедине с собой и мог, наконец, дать свободу своей мысли. В окна дворца вовсю било яркое солнце, рассеивая мрак над городом, но далеко не в душе. Неразрешенная проблема зла над миром и вровень не стояла с тем, что в своих мирах переживал каждый из братьев Мореттов: Клайд боролся с неопознанной силой внутри себя, Лирой был отвергнутым всеми отродьем, а Рю оказался смертельно болен, что, признаться, пугало Амари сильнее прочего. Не было для нее ничего страшнее, чем видеть жизнь как перевернутые песочные часы.

Необычное осознание для той, кто привык смотреть в лицо смерти с усмешкой. Противоестественность таких мыслей и сопутствующие им щемящие чувства ввергали Амари в недоумение. Воспитанная с твердым характером и отрицанием сострадания, она беспомощно наблюдала, как ее собственным мир рушился, подобно мирам Мореттов, и испытывала замешательство, смешанное с неизвестной ей прежде тревогой.

Покинув спальню Рю, Амари на секунду допустила мысль о том, чтобы проведать Лироя, но мгновенно осадила себя за подобный порыв. Не стоило бередить свое сердце, которое, кажется, и без того было ранено отказом обрести любовь.

Амари намеревалась вернуть все на свои места и стать той, кого встретил младший Моретт в повозке по пути на виселицу.