Дракоморте [СИ]

Глава 9. Отдаться стихии

Йеруш проснулся и собрался очень тихо, потому Илидор даже не смог бы сказать, что его разбудило. Просто, как только Найло вышел из палатки, золотой дракон ощутил тревогу и открыл глаза.

За неплотно сдвинутым пологом серело предрассветное небо. В щель сочился прохладно-колкий утренний воздух, нёс запах грибов и влажной от росы листвы, и от этого прохладного воздуха хотелось немедленно свернуться клубочком, накинуть одеяло на голову и заснуть снова, тихонько урча.

Но тревога щекотала золотому дракону шею, прогоняла сонную рассеянность, потому Илидор сел, потёр щёки ладонями и некоторое время моргал на полосу света, силясь понять, какой кочерги его подбросило ни свет ни заря. Снаружи что-то тихо позвякивало — видимо, Найло расставлял свои пробирки с водой в держателях. Чувство тревоги сдулось, Илидор потянулся, зевнул «Ау-ы-ы-у», достал в потягушках до кармашка своего рюкзака и вытащил кусочек кислой сосательной смолы. Закинул его в рот, сел, пригладил волосы, ещё раз посмотрел на щёлку света снаружи и осторожно, словно полог мог сказать «Гав!» и укусить, выглянул наружу.

Холодный воздух сонного утреннего леса бросил мурашки на голые плечи, и дракон, воскликнув «Бр-р!», отпрянул обратно в палатку, схватил сложенную на рюкзаке одежду, спешно полез в рубашку и штаны, путаясь в рукавах и штанинах и едва не распоров сделанный позавчера шов.

Когда Илидор, наконец, выбрался на четвереньках из палатки, Йеруш уже подготовил свои утренние экспериментальные пробирки и ушёл к озеру. Дракон, ёжась от утренней прохлады, тихонько потопал следом, собираясь улучить момент, чтобы выскочить из-за спины Найло с каким-нибудь дурацким восклицанием.

Йеруш подошёл к синему озеру. Встал на берегу, чуть раскинул руки, чуть запрокинул голову, вытянулся струной, слегка приподнявшись на носках, и замер. Это было совсем нетипично для Йеруша — вытянуться струной и стоять, молчать, глубоко дышать, смотреть вдаль, так что Илидор смешался и сначала замедлился, а потом вовсе остановился шагах в двадцати за спиной эльфа. Найло некоторое время стоял так, лицом к озеру, в полнейшей тишине, стоял и глубоко дышал, чуть закинув голову, чуть покачиваясь из стороны в сторону и едва заметно подрагивая пальцами.

А потом вдруг согнул обе руки за головой, сделавшись похожим на знак ϒ, который обозначает какое-то ругательство типа «искренне ваш», и снял рубашку, потянув её за ткань на спине. Дракон от неожиданности сделал несколько шагов назад. Показаться Йерушу в тот момент, когда Йеруш снимает с себя одежду, было бы очень неловко, потому Илидор надеялся, что Найло не почувствует его взгляда и не оглянется.

Найло не оглянулся. Бросил на траву рубашку, снял башмаки, вылез из штанов. Застыл на несколько мгновений — тоще-взъерошенный силуэт на фоне предрассветного неба, поёжился от утренней прохлады, но как-то неохотно, неуверенно и тут же, стряхивая с себя эту прохладу, вытянулся во весь рост, привстав на цыпочки и высоко вскинув руки, сильно выгнулся назад, словно проверяя, как слушается тело, воткнулся растопыренными пальцами в серовато-оранжевеющее небо, качнулся влево-вправо, сжал-разжал пальцы, затем опустил руки и медленно, раздумчиво пошёл в воду.

Илидор смотрел, как Йеруш заходит в синее озеро, как синее озеро обнимает Йеруша, и у золотого дракона крепло ощущение, что он бессовестно подсматривает за Найло, — то есть он, конечно, и подсматривал, но… Сейчас казалось, что эта огромная поляна, этот эльф, синяя гладь воды — они должны были куда-нибудь выпасть из реальности, выпасть и не оставлять ни единого шанса, ни единой возможности никому постороннему видеть то, что происходит в этом предрассветье на поляне Старого Леса. Наверное, в другие дни всё так и было: кусок пространства выпадал в другую реальность, просто сегодня он не сумел этого сделать, потому что в пространство сунул нос золотой дракон. У дракона не было права тут находиться — такое право было сейчас только у Йеруша Найло и у воды синего озера.

Разумеется, ради этого озера Йеруш и поселился в одиночестве здесь, на отшибе. А озеро, наверное, нарочно возникло тут в незапамятные времена, зная, что настанет день, когда сюда придёт этот эльф.

Куда-то пропала дёрганость движений Йеруша, он не входил в воду, а растворялся в ней, погружался-вливался в воду, двигаясь как гибкая ящерица, а озеро поглощало Йеруша, как заблудшую каплю, которая наконец вернулась домой. И дракону, хоть он и смотрел на эльфа во все глаза, было трудно понять, где заканчивается тело Найло, а где начинается вода.

Точно как раньше в подземьях, глядя на гномов-скрещей, соединивших себя с машинами, Илидор не всегда мог понять, где заканчиваются тела гномов и где начинаются металлические части машин. На теле Йеруша Найло, кстати, никаких кусков железа не было, и Илидор, припоминая, как Найло поднимался и разворачивался, опираясь на одни лишь ладони, назвал себя драконом-параноиком.

Йеруш вошёл в озеро по пояс и остановился. Илидор подумал, что Найло, наверное, закрыл глаза. Какое-то время он стоял-покачивался в воде, руки его, чуть раскинутые в стороны, едва заметно двигались, как будто Йеруш гладил маленьких рыбок под водой. Илидор не был уверен, есть ли в озере рыбки и приплывают ли они к Йерушу.

Неслышно, не отводя взгляда от Найло, дракон сделал шаг назад, потом ещё шаг и ещё один.

Он понимал, что не должен всё это видеть, но трудно было перестать смотреть. Йеруш и доверие. Йеруш и покой. Абсолютная открытость, гармония и взаиморастворение. Кто бы мог подумать, что эти слова вообще как-то связаны с Йерушем. Конечно, когда Найло возился со своей любимой водой, он всегда походил на одержимого влюблённого, и, конечно, Илидору и прежде доводилось видеть Йеруша в воде. Они неоднократно подолгу путешествовали вместе во времена Донкернаса, а поскольку все интересы Найло так или иначе были связаны с водой — многажды Илидор видел, как Йеруш заходит в воду, черпает воду и даже плавает в ней.

У Йеруша всегда в такие моменты делалось лицо кретински-счастливого кота, утопающего в бидоне сметаны, но это, оказывается, не шло ни в какое сравнение с Йерушем, который заходит в воду, не зная, что кто-то наблюдает за ним. Это был какой-то совсем новый, совсем другой Йеруш Найло, в нём оказалось так много откровенности, доверчивой открытости — и при этом столько уверенности и спокойной силы, столько перемешанных между собою смысловых пластов, что Илидор ощущал свою полнейшую ничтожность даже перед попыткой осмыслить, каким образом столь многое может быть утрамбовано в какое-то одно существо.

Найло оттолкнулся ото дна и сделался волной, перетёк по синей озёрной глади и поплыл вперёд, сливаясь с водой и растворяясь в воде, и снова золотой дракон не мог понять, где тут Йеруш, а где озёрная гладь. На несколько мгновений Илидору казалось, ему почти виделось, что тело Йеруша Найло полностью растворилось в озере, стало озером, и осталась одна лишь голова, которая теперь может скользить как угодно по огромному синему телу-поверхности, по телу-мантии, по телу - водной глади.

Тот, кто не позволял Йерушу Найло уйти из дома и стать гидрологом, должен был не иметь сердца либо мозгов, а верней всего — того и другого одновременно. Никто, видевший Йеруша Найло рядом с водой и в воде, даже в шутку не смог бы использовать отдельно слова «предназначение Йеруша» и «вода».

Это было так завораживающе, так умиротворяюще и вместе с тем интимно, что Илидор хотел немедленно отвернуться от Найло и озера — и всё ещё не мог перестать смотреть на них. Дракон привык делиться с миром своей энергией и восторгом, своим светом и созидательной силой — и он почти не знал, что это такое — когда своей силой и энергией делится с тобой кто-то другой. Дракон всей кожей ловил исходящий от Йеруша покой, уверенность, ощущение абсолютной наполненности и открытости, силы и счастливой истомы — всё это обволакивало дракона и обостряло чувствительность каждого открытого кусочка его кожи, щекотало шею, щёки, пальцы, рождало стремление так же раскрыться перед мощью водной стихии, позволить ей нести себя и в то же время самому стать ею. За всё увиденное, за всё почувствованное в этот момент Илидор бы не задумываясь отдал несколько лет собственной жизни.

И лишь когда Найло заплыл далеко-далеко, дракон заставил себя наконец развернуться в озеру спиной и с удивлением понял, что у него побаливают глаза от блеска бликов на глади воды. Небо уже стало синевато-розовым, и над горизонтом прорезалась нитяно-тонкая полоса солнечного света.

Илидор быстро, не оборачиваясь, шагал прочь. Он бы ни за что не согласился забыть всё увиденное в это утро — и в то же время немного неискренне корил себя за то, что задержался, не ушёл сразу, позволил себе наблюдать это единение Йеруша Найло со стихией, позволил себе увидеть Йеруша таким невероятным, открыто-уязвимым и бесконечно сильным в своей открытости и уязвимости.

Нет, никому, помимо Йеруша и синеозёрной глади, в такой момент не должно быть места на предрассветной поляне. Даже золотому дракону.

Тем более что золотому дракону было чем заняться этим ранним свеже-сонным утром. У Йеруша Найло была вода — а у золотого дракона было небо. И ветер, наполняющий крылья.

***

Едва солнце плеснуло светом на предлесские сосны, с холма у опушки Старого Леса сиганул дракон. Он спикировал вниз так резко, словно не летел, а падал, но у самой земли выгнулся лентой-дугой и выстрелил себя вверх, как блестящий золотой фонтанчик, потом снова нырнул вниз и опять выстрелился вверх.

Дракон носился в воздухе кругами и петлями, вопя «Уо-о-о-оу!», дракон кувыркался и планировал в потоках свежайшего утреннего воздуха, а потом, наметавшись туда-сюда над холмом, он поднялся повыше, лёг на крыло, заложил плавный вираж между Старым Лесом и предлесьем и запел.

Это была мощная, нежная и трогательная мелодия, но сегодня никто не сумел бы понять, о чём без слов поёт Илидор. Он и сам едва ли понимал, какие чувства одолевают его, просто выплёскивал в мир их все без разбора, делился избытком и стремился восполнить недостаток: радость, тревогу, упоение, волнение, грусть, сомнение, злость, восторг, покой и неуёмность — они смешивались, как смешиваются тонкие нити в пряже, создавая неповторимый цвет, который не желает распадаться на отдельные оттенки, и лишь временами там-сям тот или иной оттенок становится заметнее других, чтобы тут же раствориться в других цветах.

Чувства лились и лились из дракона, и в какой-то момент песня его привлекла на опушку Йеруша Найло. Эльф вышел из густого подлеска нога за ногу: кончики волос влажные после купания, тонкая сине-серая рубашка прилипла к мокрым плечам и груди, штаны подвёрнуты, на босые ступни налипли травинки. Очень медленно, не сводя глаз с золотого дракона, который величественно кружил над холмом, Йеруш подошёл к тому самому месту, где Илидор впервые встретился с Рохильдой.

Песня закончилась на пронзительно-тающей ноте, на требовательном вопросе, и дракон, крутанув в воздухе последний кульбит, опустился на траву шагах в двадцати от Йеруша. Выглядел Илидор умиротворённо, и невозможно было понять, почему он оборвал песню: то ли она закончилась сама собой, то ли дракон почувствовал пристальный взгляд Йеруша, то ли увидел, что солнце уже полностью поднялось над предлесьем, и решил заканчивать с полётами и пением, пока не проснулись жрецы.

— Когда ты в облике дракона — выглядишь совсем нормальным! — Крикнул ему Йеруш.

Илидор ничего не ответил, потянулся по-кошачьи, медленно, до хруста, растопырил лапы, помотал головой и принялся пускать крыльями рассыпчатые блики солнечных зайчиков. Спокойный, довольный и совершенно невинный дракон. «Какой-то плюшевый», — так сказала однажды старейшая ледяная драконица Хшссторга. И поджала губы.

Найло подошёл, по-птичьи наклонив голову.

— Ты знаешь, я почти жалею, что здесь ты должен быть человеком, а я редко когда о чём жалею, честное слово, Илидор. С другой стороны, когда ты нормальный, обычный, драконский — иногда ужасно бесишь вот этим своим… неуёмным восторгом, вот этим своим стремлением обмазываться жизнью и вопить! — Найло вдруг бешено замахал руками, открыл рот, скосил глаза, что, вероятно, должно было изображать идиотский восторг: — Курлы, вашу ёрпыль! Курлы! Я золотой дракон, я летаю тут и ору!

— Врежу, — лениво пригрозил Илидор.

Йеруш звонко клацнул зубами и сложил руки на груди.

— Просто хотел сказать, как это странно, Илидор, как очень-очень странно, твою кочергу, что сейчас драконом ты выглядишь безобиднее, чем человеком. Когда ты дракон — ты почти в точности такой как раньше. И мне тоже хочется петь, орать и хохотать вместе с тобой, мне даже хочется не брать дурного в голову, хотя я не понимаю, как это возможно. Но когда ты человек, вот именно теперь, именно сейчас и здесь, в этом лесу, — я же вижу, я вижу, Илидор, что ты всё время пытаешься нажить нам неприятностей. Просто с наслаждением ищешь опасности. С неуёмной страстью бросаешься усложнять всё, что до этого выглядело терпимо. Откровенно ищешь проблемы на свою чешуйчатую жопу.

— Вовсе у меня не чешуй…

— Не заговаривай мне зубы. Ты не в порядке после Такарона, дракон.

— Ой. — Морда Илидора озадаченно вытянулась, дракон уселся перед Йерушем, как огромная примерная собака. — Это всё потому, что я больше не хочу оторвать тебе голову, да?

— Да, — топнул ногой Йеруш. — То есть нет! То есть это тоже! Нет, не это. Забудь, забудь, забудь, что я сейчас сказал, я этого не говорил, только думал очень громко! Я вижу, что ты ищешь опасности, полоумный дракон! Тебя теперь тянет к опасностям и проблемам, как Мажиния тянет к Рохильде, как гнома тянет к пиву, как…

Дракон повернул голову влево и выгнул шею знаком Չ, означающим звук «и». Глаза у Илидора были ужасно ехидными, бока подрагивали от сдерживаемого смеха. Найло сначала смотрел на выгнутую шею в недоумении, потом понял немую драконскую шутку и прыснул.

— Но я серьёзно, Илидор! Ты как-то тревожно себя ведёшь, то есть встревоженно, то есть ты вызываешь у меня беспокойство, вот что я хочу сказать, а я и так самый беспокойный эльф Эльфиладона и тебе нихрена не нужно, чтобы я переживал ещё больше, лес может не выдержать такого напора, моя работа может его не выдержать, нам с тобой могут оторвать головы, если ты зарвёшься, а если мне оторвут голову, то кто закончит мою работу и найдёт для мира живую воду, хотел бы я знать!

Дракон издал озабоченное «тс-тс-тс», опустил голову, почти упёрся своим носом в нос Йеруша. В глазах Илидора, как в калейдоскопе, перемешивались груды золотых искр, каждый миг создавая разные узоры.

— Вы только посмотрите на это: Йеруш Найло не хочет, чтобы идиотскому дракону оторвали голову, Йеруш Найло обеспокоен! Скорей рассылайте вести во все концы Эльфиладона! Сообщите в университет! Оповестите Донкернас, может, там кого-нибудь удар хватит и мы порадуемся!

— Илидор! Дурацкий дракон! Я серьёзно!

— О-о-о, вы посмотрите, он серьёзно! Пусть глашатаи орут на всех углах, не дожидаясь базарного дня!

— Да ёрпыляйся ты ржавой кочергой через…

Хлопнули крылья, полетели во все стороны вывороченные комочки земли — дракон, не дослушав, свалился в небо, правда, не очень высоко, не рискуя быть увиденным от храмового шатра. Начал закладывать медленный красивый круг по поляне, а потом вдруг спикировал почти на Йеруша, тот с воплем отпрыгнул, дракон хлестнул его хвостом под колено, колено подогнулось, Йеруш рухнул, а Илидор радостно заорал:

— Осалил, осалил!

Найло сидел на земле и смотрел на дракона во все глаза, а потом начал смеяться — не своим обычным нервическим смехом «не-забывайте-я-рехнут», а искренним, заливистым.

— Ну ты и балбес, Илидор!

Дракон кочашье-змейски-гибким движением перетёк как раз туда, куда Найло хотел опереть ладонь, чтобы подняться на ноги, и покатился по земле прямо на эльфа. Тот, снова рассмеявшись, тоже откатился, в другую сторону. Посмотрели друг на друга, прыснули и принялись вовсю дурачиться, словно дети.

Глаза Илидора сияли ярко, как солнце над предлесьем, и Найло казался таким беззаботным и весёлым и, кажется, напрочь забыл о времени, о важном и ценном времени, которого у него всегда было мало, так мало, что частенько приходилось жертвовать даже сном. Йеруш носился вокруг Илидора и дразнил его, а дракон шутливо прихлопывал крыльями и лапами те места, где только что стоял Найло. Потом Илидор сцапал Йеруша двумя лапами за лодыжки и принялся кружить его, вопя «Ты бы сошёл за дракона, будь у тебя чешуя, ну скажи "Курлы-курлы", Йеруш!», а Найло орал, хохотал и почти выпал из рубашки — она задралась, вывернулась наизнанку, полоскалась вокруг его головы и рук. Потом Йеруш сидел на земле, а Илидор щёлкал хвостом над головой Йеруша, Найло ловил хвост Илидора, оба хохотали как умалишённые и сквозь хохот громко спорили, кто с кем сейчас играется, как с котиком: дракон с эльфом или эльф с драконом? И можно ли играться с драконом или с эльфом, как с котиком? Не роняет ли это репутацию эльфа и дракона в глазах друг друга? Не следует ли нам немедленно прекратить это недостойное занятие и стремительно позабыть, чем мы тут занимались? А потом снова хохотали, да так, что Йеруш сложился пополам и уже не мог хватать дракона за хвост, а Илидор повалился на спину и дёргал лапами.

Из подлеска за ними в ужасе наблюдала бой-жрица Рохильда.