Ее свирепые звери. Начало

Глава 4

Аурелия

Дерьмо.

Я оглядываю окружающую обстановку с ледяными каменными стенами. Стальные прутья клеток похожи на обнаженные резцы жадного животного, готового проглотить меня целиком.

Впереди, в темноте, что-то движется. Мои внутренности превращаются в кашу.

Он удерживает здесь людей. Да помогут мне боги.

— Это не совсем законно, — говорит Полупернатый тоном заговорщика, его темные глаза возбужденно блестят.

— Осмелюсь предположить, что так и есть, — я застенчиво улыбаюсь, как будто скромничаю. — Вы держите здесь своих должников?

Он отвечает мне небрежным тоном, который подразумевает, что он уже обдумывал подобную идею:

— Это вряд ли, моя дорогая. Всего лишь диких зверей, которые ведут себя со мной неправильно. Переходят мне дорогу, так сказать.

Я пытаюсь оставаться спокойной, в то же время удивляясь про себя, как я могла быть настолько глупой, раз не подумала, что коллеги моего отца будут держать заключенных. Конечно, они будут держать заключенных. Все они такие же монстры, как и он.

— Если ты сделаешь это для меня, моя дорогая, — растягивает слова Полупернатый, — можешь считать, что долг твоего отца полностью погашен.

Долг моего отца.

Гребаный мудак! Ярость бурлит в моих венах, пьянящая и горячая, когда я понимаю, что мой отец использует меня как своего лакея. Что для него я ценная вещь, которую он может использовать снова и снова. Что вероятность того, что он действительно отпустит меня навсегда, практически равна нулю.

Если это то, на что будет похожа моя жизнь до скончания времен, я не приму это.

Мне нужен план. Мне нужно выяснить, как выбраться из этого. Как вырваться из лап моего отца. Просто пересечь границы штата, чтобы поступить в колледж, будет недостаточно.

Сейчас я должна сохранять самообладание с этим влиятельным зверем и его охраной. Поэтому я веду себя так, словно уже знаю о долге.

— Правда? — спрашиваю я, останавливая наше продвижение по проходу, чтобы посмотреть на него.

— Правда, — отвечает он со слабой улыбкой.

Я колеблюсь, прежде чем сказать:

— Я бы хотела, чтобы это было изложено в письменной форме, пожалуйста.

Его улыбка становится шире.

— А ты умная девочка, не так ли?

Я хлопаю ресницами в милой манере, на что я очень надеюсь, но уверенности нет, потому что у меня практически не было опыта.

Должно быть, это сработало, потому что он говорит:

— Я попрошу своего адвоката оформить бумаги сию же минуту.

— Вы так добры, господин Полупернатый.

Он издает довольный звук и увлекает меня вглубь подземелья. Наши четыре пары шагов эхом отдаются от каменных стен, и я вижу неуклюжие тени, лежащие в камерах, мимо которых мы проходим. Нас окружает темнота, когда Полупернатый останавливается перед еще одной стальной дверью, расположенной между двумя камерами.

— Вот моя драгоценная собственность. Но он поражен какой-то смертельной болезнью, которая не поддается лечению. Ты можешь исцелить его, моя маленькая целительница?

Я пытаюсь игнорировать снисходительность в его голосе, неуверенно оглядываясь на тени вокруг нас. Я едва могу видеть сквозь полумрак и более чем уверена, что все большие клетки всего в нескольких футах от меня заняты анималия.

— Клетки практически непроницаемы, любовь моя, — беззаботно говорит Полупернатый, заметив мой нервный взгляд на другие камеры. — Они не могут причинить тебе вред, и они знают, что лучше с тобой не разговаривать.

Разговаривать со мной!

Боже, ему слишком комфортно в этом подземелье, и это заставляет меня думать, что ему нравится спускаться сюда. Я оглядываюсь на стальную дверь, на которую он указал. В отличие от других, огражденных решетками, похоже, что этот заключенный находится в одиночной камере. Скорее всего там вообще нет света.

У меня мурашки бегут по коже при мысли о такой душевной пытке. Мудак мой отец или нет, но у меня, как у целителя, есть врожденное желание помогать людям, и это то, в чем я не буду бороться со своей анимой.

— Как долго он там пробыл? — мой голос тихий, и я надеюсь, что он находит его уважительным. Это не тот мужчина, с которым я хотела бы быть в плохих отношениях.

Полупернатый пренебрежительно машет рукой.

— Ты же можешь это сделать, правда? Твой отец заверил меня, что ты какая-то… аномалия?

— Наверное, да, — я пожимаю плечами. — Я просто думаю, что у меня больше терпения, чем у других.

Это ложь только наполовину.

— Ты можешь связаться с ним через дверь, да?

Я закрываю глаза и посылаю свое сознание к двери, затем сквозь нее. Эта штука сделана из металла толщиной с длину моей руки, и я едва не ругаюсь вслух. Что за зверя они здесь держат, если ему требуется такое? Анималия в человеческом обличье лежит на полу неподвижно, но дышит. Я не могу определить его вид, что само по себе странно.

— Я справлюсь, — подтверждаю я.

— Просто постучи в дверь, когда закончишь, — Полупернатый разворачивается на каблуках и уходит широким шагом, как будто с делами покончено, двое мужчин из службы безопасности следуют за ним.

Мое сердце проваливается куда-то в преисподнюю.

— Вы собираетесь оставить меня здесь?

Его голос звучит все дальше и дальше:

— Как я уже сказал, это довольно безопасно. Клюв и Тёрка спустятся, чтобы проверить тебя.

Я сглатываю. А какой у меня есть выбор?

— Верно. Хорошо.

Грохот закрывающейся стальной двери эхом разносится по коридору, как пророчество судьбы. Ладно, это немного драматично, я знаю, но я нахожусь в настоящей, живой, буквальной темнице. Я не могу избавиться от ощущения, что меня тоже делают узницей. Послание Полупернатого мне предельно ясно. Я обязана это сделать.

Какое-то время я стою во мраке, по коже у меня бегут мурашки, сердце бешено колотится, я чувствую всю неприязнь в мире к моему мерзавцу-отцу. Мне действительно нужно просто сосредоточиться…

Мужской голос тянется ко мне, как полуночный шелк:

— Ты не сможешь ему помочь.

Я замираю, как олень, напрягая слух, не смея дышать. Голос доносится из камеры рядом со стальной дверью, и я подхожу достаточно близко, чтобы заглянуть внутрь, но ничего не могу рассмотреть. Обладатель голоса больше ничего не говорит, и тяжелые цепи скользят по полу. Сглотнув, я медленно поворачиваю голову, чтобы заглянуть в камеру справа от меня. Я настраиваю зрение, натягивая на него свою орлиную форму, и даже с этим я могу разглядеть только фигуру в форме человека в центре камеры.

Я оглядываюсь назад и с облегчением вижу каменную стену — я не буду стоять спиной к одному из заключенных. Но по обе стороны этой стены находятся две занятые камеры.

Пленники, окутанные тьмой — не что иное, как угрожающие тени, и это делает все еще хуже.

Но я знаю, откуда доносился голос, поэтому снова смотрю на камеру слева от стальной двери.

Я прочищаю горло.

— Почему ты так говоришь?

Звенят цепи, как будто он придвигается ближе к решетке.

— Никто из целителей ничего не смог сделать, и все они были намного опытнее тебя.

По его голосу я узнаю две вещи. Во-первых, он не бешеный, потому что эти звери не говорят правильными предложениями, и, во-вторых, он получил какое-то образование, судя по тому, как уверенно двигаются его губы при произнесении слов.

Преступники-анималия, заслуживающие тюремного заключения, обычно не из тех, кто ходит в школу.

Но этот высокомерный голос, этот снисходительный тон врезаются в меня, и тогда я понимаю, что справлюсь со зверем за стальной дверью, даже если это убьет меня. Есть ли у меня эго? Полагаю, мы только что выяснили, что есть. Возможно, то, что моя собственная семья всю жизнь избегала меня, превратило меня в человека, который изо всех сил пытается достичь чего-то в своей жизни. И каждое мое исцеление — это достижение. Успех.

И какой-то высокомерный самец, сомневающийся в моих способностях, — это единственное, что меня сейчас больше всего раздражает.

Я бросаю взгляд в его сторону.

— Интересно. Что ж, посмотрим.

Фигура говорившего зверя сдвигается, и он наклоняется еще дальше вперед, протискиваясь между прутьями в ореол скудного света.

У меня перехватывает дыхание, когда в поле зрения появляется лицо волчьей, мужественной красоты. О, он волк, без сомнения. У него волнистые черные волосы и щетина на подбородке, но выдает его не то и не другое. Нет, все дело в дьявольской белозубой улыбке и плутоватом блеске в глазах, которые обещают неприятности. Металл поблескивает, и я понимаю, что у него в ухе серьга.

Мужчина облизывает губы, и я не могу не сосредоточиться на этом движении. Когда он заговаривает снова, его голос полон флирта, и он игриво наклоняет голову.

— Как тебя зовут, принцесса?

— Ты не должен со мной разговаривать, — говорю я, заставляя себя отвести взгляд.

Второй голос, из камеры позади меня и напротив камеры волка, растягивает слова в медленной тональности, похожей на расплавленный огонь, превращенный в звук:

— Здесь нет камер, — затем его голос становится более глубоким и холодным. — Никто не видит, что здесь происходит.