"Фантастика 2025-51". Компиляция. Книги 1-26

Глава 1

Обезумевший ублюдок!

Когда в моей жизни встречались подобные «существа», я всегда задавался вопросом: откуда у человека берётся мотивация для доведения себя до такого плачевного состояния? Что его толкает на столь отчаянный шаг?

Ведь он — этот обезумевший ублюдок — не из тех, кого слабые по духу люди подталкивают в спину. Нет… он точно не из тех. Скорее, он сам относится к тем, кто с удовольствием пнёт тебя в спину.

Но тогда что? Что вообще должно творится в больной голове, чтобы найти в себе силы кинуться в холодные объятия неизвестности и полностью лишить себя человечности?

Боль? Отчаяние? Быть может — страх? Нет, всё это для него пустяк, обыденные чувства, которые он научился заглушать в своей душе, как надоедливый зуд после укуса комара.

Власть… Да-да, точно-точно. Власть!

В который раз я убеждаюсь, что слабый разум, опьянённый властью, камнем летит в пропасть, на самое дно бесчеловечности. Туда, где животный мир берёт своё начало. Где инстинкт — твой верный друг и помощник.

Звериное безумие пропитало его заражённое тело, спрятавшееся под толстым слоем гнойного доспеха. Его рёв источал ненависть и злость, а выпученные лунные глаза были лишены какого-либо сострадания. Плевал он на всех. Возможно, сейчас он считает себя наивысшей точкой эволюции, быть может допускает мысль о бессмертной жизни, но в любом случае — обратить себя в то, что стояло у дверей здания «Швея» ничего общего с человеком не имело. Одни инстинкты. И лишь инстинкты разгоняли тембр его звериного вопля.

Он был ужасен и омерзителен, окружённый облаком жужжащих мух.

Изрытые глубокими трещинами две грудные пластины с каждым вздохом разъезжались друг от друга, оголяя тонкую полоску кожи, на которой в лунном свете тускло поблёскивал струящийся гной. Гной струился везде. Гной заливал всё его тело. Маслянистая плёнка укутывала огромное мускулистое чудище с ног до головы и стекала по доспеху тонкими струйками, на концах которых собирались жирные капли болотного цвета. Он напоминал только что вылупившуюся муху с неокрепшими крыльями, чьё хрупкое тельце уязвимо даже перед обжигающими лучами солнца. Густая белая грива, некогда служившая прекрасным дополнением к статному лицу, слезла, а сама голова превратилась в грубо отёсанный пень. Всё, что он себе оставил от человечности — висевший на его груди широкий кожаный ремень с подсумками.

Что он с собой сотворил? Где нашёл такие средства? Какие еще сюрпризы нас ожидают?

Занеся над головой уродливую секиру с двумя грубо срезанными лицами вместо стального лезвия, Борис стоял неподвижно и ревел. Ревел как бешеный зверь перед смертельной схваткой. И любой зверь знает: лучшая защита — это нападение.

— Пришло время умирать! — проревел Борис на всю улицу и кинулся на нас.

Массивное тело, закованное в латы из застывшего гноя, загрохотало по деревянным доскам. Тянущаяся к главным дверям «Швеи» лестница достигала высоты моей груди, и никто даже подумать не мог, что Борис сможет взмыть над нашими головами на добрый метр.

Он так яро оттолкнулся, что под его ногами полопались доски. Борис взлетел — и время словно остановилось. Вокруг всё замерло, и лишь адреналин продолжал упорно заливать мои жилы, вызывая в ушах неприятный звук шуршащего на ветру целлофана.

Секунда — столько понадобилось Борису, чтобы пролететь пару метров и глыбой обрушиться на сухую почву возле наших ног. На мгновение облако зернистой пыли превратилось в серебристый туман, скрывший Бориса с наших глаз.

Секунда.

До безумия бесконечной секунды хватило на то, чтобы я достал выращенный из чистой крови меч и крепко сжал свои закованные в кровавую корку ладони на рукояти из оторванной по локоть руки «кровокожа». Секунды вполне хватило, чтобы Осси выхватила из колчана стрелу и натянула тетиву. Этой секунды было достаточно, чтобы Дрюня вскинул свой уродливый клинок и кинулся к подножью лестницы, где в туже секунду принял ошеломительный удар двуликой секиры.

Когда-то это симпатичное мужское лицо растягивалось широкой улыбкой при виде своей семьи, или грустило дождливыми вечерами, а быть может вопило от невыносимых мучений или смеялось от страха перед лицом неминуемой смерти.

Или эти лица принадлежат женщинам? Разве это имеет значение. Теперь они — часть оружия. Искажённая болью и ужасом гримаса навечно застыла на куске высушенной плоти, что со свистом рассекла воздух и врезалась с глухим стуком в такой же высушенный кусок плоти, который был срезан с людской груди.

Общий вес Бориса, помноженный на его ускорение и силу притяжения, оказался на столько велик, что ноги Дрюни не выдержали. Уродливый меч сумел увести в сторону смертельный удар, но сам хозяин меча рухнул на одно колено перед лицом неминуемой смерти. Дрюнин доспех отозвался противным скрежетом гнойных пластин, глотка раздулась, выдавливая из лёгких одно понятное слово для всех:

— БЛЯТЬ!

Я кинулся к другу. Рядом с моим ухом стрела со свистом разорвала воздух. Я прекрасно понимал, что рассчитывать на быструю победу — это глупо.

Нужно хорошо прицелиться! Ударить точно! Меня пугала вероятность снести Дрюне башку, из-за чего мой удар вышел не совсем уверенным и точным. Я лишь рассек воздух возле секиры Бориса, которую он быстро вскинул, закрывая лицо от стрелы.

В оранжевом свете валяющегося на земле факела, я увидел сквозь пустые глазницы огромной секиры пару белых глаз, впившихся в моё лицо. Борис не был бы тем самым Борисом, если бы не смог отразить мой удар или шальную стрелу.

Как только мой первый удар потух, я замахнулся вновь, наметив себе цель. Я так сильно хотел снести ему башку, что даже и не собирался целиться куда-то, кроме как его шеи.

Борис ловко откатился назад, увернувшись от смертельного удара. Мой слух резанул громкий вопль:

— Он нужен мне живым! — вопил Дрюня, вскакивая на ноги.

На ногах мой друг держался не совсем уверенно. И как бы он не пытался изобразить полную непоколебимость, что-то колебало его тело. Лишь поравнявшись с Дрюней, и кинув мимолётный взгляд в его сторону, я всё понял. Гнойная пластина, защищающая брюшину, была проломлена, а на её поверхности поблёскивало серое пятно — жидкость, разжижающая доспех «труперсов». Из раны вытекали тонкие тлетворные струйки.

Дрюня положил ладонь на расколотую пластину.

Судя по тому, что Борис кинулся на нас с полным отсутствием страха в лунных глазах и громким рыком на губах, он всё слышал. Он всё прекрасно понял. Секира копьём выстрелила в грудь Дрюне, заставляя его отпрыгнуть назад. Снова чьё-то лицо столкнулось с заскорузлой плотью, и результатом такого слияния был глухой треск и выброшенное в воздух облачко зернистой пыли из стёртой кожи.

Дрюня отразил удар, откинув секиру. Зашёл Борису в бок и врезал кулаком левой руки в челюсть.

Я стоял, не зная, что делать. Как я должен был поступить? Как ударить Бориса, чтобы не убить? Что должна была сделать рыжая воительница, пускающая в гнойного гиганта одну стрелу за другой?

Пока стрелы отскакивали от непробиваемого доспеха, я проорал рыжей:

— Не стреляй!

— А что мне делать? — крикнула в ответ Осси. — Смотреть?

Она недовольно зарычала, словно обиженная девчонка, спрятала лук и выхватила из ножен свой меч, не менее уродливый чем меч Дрюни и не менее уродливый чем новое лицо Бориса.

Дрюня снова врезал Борису в лицо. Замахнулся для очередного удара, но вдруг что-то его согнуло пополам. Видимо, для Бориса эти удары, которые обычному человеку проломят череп, не причиняли особого вреда, пощёчины, от которых только закипала кровь в жилах.

Гнойные воины стояли так близко, что Борису не составило особого труда врезать локтем Дрюню в живот. В то самое место, где доспех был проломлен и напоминал крыло автомобиля после неудачной встречи с металлической оградой на шестиполосной трассе. Дрюня болезненно изогнулся, очередной удар его кулака не достиг цели.

Для такого с виду неповоротливого тела Борис двигался ловко. Он быстро вывернулся, успев Дрюни отвесить сильнейшую оплеуху тыльной стороной ладони.

Нет, на это избиения я не мог просто стоять и смотреть!

Когда Борис перехватил секиру обеими руками и уже хотел замахнуться, я прыгнул в его сторону. Лезвие моего меча быстро потянулось к плечу в гнойной пластине. Ладно, убивать его нельзя, но хоть ранить… ранить то можно?

Но Борис и тут сумел увернуться. Секира взмыла в воздух, отбила мой удар. В мои ладони ударила сильнейшая дрожь, чуть не выбившая меч из рук. Мне явно не хватало опыта для сражения с Борисом один на один. Но ведь я не один!

Словно из тьмы вырвалась тень, чьи резкие очертания стали видны лишь в свете валяющего на земле факела. Тень обрушилась на Бориса. Громко рыча, Осси прилетела откуда сверху. Оттуда, куда Борис и не подумал бы взглянуть. Уродливое лезвие врезалось в плечо Бориса, что вызвало у меня улыбку, а вот у Дрюни массу возмущений.

Наш друг снова завопил:

— Не смейте его убивать! Он нужен мне живым!

— Но как нам быть? — кричала Осси, отпрыгивая от Бориса.

— Выматывать… — и Дрюнин кулак с новой силой врезался в челюсть Бориса, так удачно отвлёкшегося на Осси.

План так себе. Какой запас сил у Бориса — мы могли только гадать. И никто нам не гарантировал, что мы не устанем раньше.

Мы попытались окружить Бориса. Но это оказалось куда сложнее, чем могло показаться на первый взгляд.

Я только обрадовался тому, что сумел нырнуть Борису за спину, как тот, не обращая внимания на шквал ударов по лицу от Дрюни, перехватил секиру обеими руками и крутанулся вокруг своей оси. Боюсь представить, что случилось бы с брюхом Дрюни, если бы туда угодило со всей силой сделанное из человеческого лица лезвие, но первым на своём пути оно повстречало мои рёбра.

Мой манёвр оказался максимально неудачным. Выставленные вперёд руки должны были отвлечь врага, но никак не обнажить мой бок для прямого попадания.

Мой кровавых доспех отработал на все сто; человеческое лицо секиры сумело оставить узкую борозду на куске застывшей крови поверх моих рёбер, но с законами физики не поспоришь.

Меня отбросило назад.

Откатившись на пару метров от места драки, я сразу же попытался наполнить лёгкие воздухом, который оттуда напрочь выбило. Первое, что я почувствовал, — боль. Острая боль, сигнализирующая о повреждении внутренних органов. Моё легкое было проткнуто двумя сломанными рёбрами. Будь я обычным человеком — мне можно было бы копать могилу. Но боль вдруг сменилась приятным холодком, я сделал еще один вдох — у меня получилось. Организм стремительно исцелялся. Вот я смог открыть глаза. Нащупать рукой рукоять меча, выпавшего в падении. А когда внутри моей груди раздался хруст и на лёгкое не оказывалось никакого давления, я смог сделать глубокий вдох. И встать на ноги.

Осси скакала возле сражающихся друг с другом Борисом и Дрюней как мелкая дворовая шавка. Её удары почти достигали тела Бориса, и мне не особо было ясно, куда целилась воительница, но постоянно рвущая воздух секира держала её на безопасном расстоянии.

Дрюня совсем плох. Он уже не сражается как молодой самец за самку. Он пятится, роняя на землю гнойные капли, вытекающие из пробитого брюха. Его рука размахивает мечом, но это только ради защиты. О нападении даже речи не идёт.

Бориса надо кончать! Немедленно! Иначе, он прикончит нас!

Я крепко сжал рукоять меча и бросился на Бориса. Когда длины лезвия вполне хватало для сокрушительного удара по голове, я вдруг замер. Вспомнил наши цели, одной из которых — тело Бориса. Целое. Не рубленное на кусочки, неискалеченное, неизувеченное. Иначе, власть нам не вернуть.

И как быть, бля? Борис совсем не уставал. Я смотрел на его грациозные движения, и могло показаться, что монстр питает силу из воздуха. Каждый новый удар становился только сильнее. Сокрушительнее. А уродливое тело стремительно теряло влажный блеск. Муха быстро созревала.

Дрюня долго не протянет.

Я замахнулся, уведя кончик лезвия куда-то высоко над своей головой, и когда уже был готово вмазать плоской стороной меча прямо в висок Борису, мои глаза ослепли, а в мозг впились сотни раскалённых игл.

Оглушительный хлопок раздался у моих ног, яркая вспышка света ослепила не только меня. Где-то совсем рядом взвыла Осси.

Мой слух и зрение быстро восстановились. Осси стояла на коленях, зажав уши руками и скорчив лицо от боли. Я хотел кинуться к ней, но за моей спиной загрохотала лестница отдалённым эхом. Я обернулся на жуткий захлёбывающийся рёв. По лестнице стремительно спускались два «труперса». У каждого в руке по стальному мечу, грудь опоясывал кожаный пояс с подсумками. У одного из «труперсов» один из подсумков был опустошён, а его рука уже успела нырнуть в соседний. Второй добежал до предпоследней ступени и со всей силой оттолкнулся. Затянутое тело в гной доспех, такой же как у Дрюни, и такой же как у Бориса взмыло в воздух прямо напротив меня.

Куча высохшего на солнце гноя с грохотом рухнула у моих ног. В ту же секунду стальной клинок пронёсся рядом с моей грудью, чуть не отрубив часть подбородка. Удар был предсказуем, я заранее откинул спину назад. Пока «труперс» вскакивал на ноги и пытался вернуть оружие для новой атаки, моё тело крутанулось против часовой стрелки, придав мечу силы достаточной для смертельного удара. Всё как учил Борис. Его уроки не прошли бесследно. Уловив мой манёвр, бедолага успел отпрыгнуть назад, но… Нужно было сделать два прыжка…

Длинное лезвие из застывшей крови с лёгкостью отсекло правую руку «труперса» выше локтя и зашло глубоко под рёбра, вскрыв гнойную броню как консервную банку. Отрубленная рука упала на землю, а стальной меч и сжимающая его ладонь, в ту же секунду залило густым гноем, что серебром заблестел в свете луны. Уродец взвыл от боли, весь затрясся. Обращённые в никуда белёсые глаза чуть вылезли из утопленных глазниц. Из вонючей пасти хлынула бурая жидкость. Ихор. Мне хотелось поскорее отойти от этой кучи перегноя, сделать так, чтобы он заткнулся, быстро сдох и умолк! Но он продолжал мычать. Затем и вовсе громко раскашлялся, когда я попытался выдернуть меч. А когда я прыгнул ему за плечо и увернулся от меча его дружка, он успел забрызгать моё лицо и доспех гнойными каплями.

Кончик стального клинка с силой врезается мне в плечо. Он всё-таки дотянулся! Второй вояка с рёвом прыгает на меня, тычет мечом, машет им, но каждый раз попадает либо в своего приятеля, либо рубит воздух у меня над головой. А я всё никак не могу выдернуть свой меч, плотно застрявший в грудине «труперса»! То мне мешает мой кожаный плащ, то не хватает места, то просто жали «туфли». А потом так и вообще мне в лицо прилетела колба. Жидкость разлилась по лицу, мои глаза обожгло, цветная картинка выгорела от сотни ослепительных вспышек.

Зрение вернулось не сразу, понадобились какие-то секунды, но «труперс» именно того и добивался. Стальное лезвие пронеслось у моего лица, оставив на лбу глубокий порез. Не откинься я вовремя, и быть может сейчас бы рухнул на землю с раскроенной головой, из которой сочились бы мозги.

Игра становилась всё опасней и опасней. «Труперс» учился на глазах, нашёл слабое место, и теперь все удары были нацелены мне в голову.

Мне нужно избавиться от лишнего. Мне нужно высвободить меч!

Я не стал развязывать на шее узел от шнурков плаща; схватил его и резко дёрнул. Верёвка лопнула, плащ быстро скатился по моему доспеху на землю. Гнойный воин наступил на него, когда попробовал нагнать меня. Я успел сделать два прыжка назад и рывком высвободил меч из «труперса», ставшим уже трупом. Изуродованное тело упало на бок, из огромной пробоины в боку хлынул вонючий ихор.

Появление длинного кровавого лезвия запачканным тонким слоем гноя стало настоящим сюрпризом для «труперса». Лёгкая победа превратилась в болезненное поражение.

Каменное лицо не в состоянии было изобразить хоть что-то. Глаза уставились на мои руки, губы не шевелились. Он словно был каким-то неодушевлённым роботом, выполняющим простейшие указания. Но вот его неуверенные движения, потряхивания рук и неловкое похлопывание ладонями по груди выдавали в нём растерянного человека. Уродливый воин нащупал нагрудной подсумок, даже успел запустить в него ладонь за очередной колбой, но было уже поздно.

Я замахнулся и ударил. Сжимающая глиняную колбу кисть взмыла в воздух, крутанулась пару раз и рухнула на землю. Воин завопил. Заливающаяся гноем культя тряслась от боли, а белые глаза были намертво прикованы к огромной ране. Это была моя секунда. Смертельная секунда промедления.

Я сделал всего один шаг и обрушил меч на голову «труперса». Череп раскололся без особых усилий. Хруст кости и чавканье мозга раздались в прохладном вечернем воздухе, заполнив моё сердце успокоением. Двумя проблемами меньше.

Два огромных тела тихо валялись недалеко друг от друга в собственных лужах густого ихора. Они быстро умолкли, но тишина так и не наступала. В паре десятков шагов Осси продолжала отчаянно бросаться на Бориса, а Дрюня всё никак не мог перехватить инициативу в свои руки.

У меня родилась идея. Если Бориса нельзя убивать, то надо попробовать его хорошенько оглушить.

Я быстро прильнул по очереди к трупам. Особо не церемонясь, содрал с одно нагрудный ремень, со второго забрал оставшиеся колбы. Даже оказалась одна лишняя. Без особых размышлений я тут же её применил, швырнув в сторону Бориса.

Внутри колбы оказалась жидкость для разжижения кожи. Огромное серое пятно быстро расползалось по необъятной спине Бориса, особо не причинив ему вреда. Он даже не заметил ничего, всё также яростно продолжал разрывать перед собой воздух секирой, держа на безопасном расстоянии Осси и Дрюню. Хотя, глядя на всё это со стороны, было ясно одно — мои друзья для него особой опасности не представляли. Понимал это Борис? Или слепо рубил воздух, в надежде повалить к своим ногам изрубленные тела?

Глава 2

Толстый ремень из дублённой кожи с просторными подсумками удобно расположился у меня на груди. Слегка заляпан чужим гноем и немного воняет, но моему делу это не помешает. Теперь я знаю, что стеклянный пузырёк — выделения кусачих мух, а глиняная колба — светошумовая граната. Её я первым делом и выудил из грязного подсумка.

— Борис! — кричу я в спину гнойному воину, размахивающему перед собой секирой. — Где твоя прекрасная седая грива? Где твои блестящие волосы до самых плеч? Старость всё забрала?

Он словно не обращал на меня внимания, продолжал грозно рычать, напирая на Дрюню как паровоз.

— Осси! — крикнул я, — Глаза! Закрой глаза!

Красивая воительница в кожаном доспехе, с уродливым мечом и огромной огненной косой отпрыгнула от гнойного воина и опустила голову. Будем считать, что она меня услышала.

Я швырнул глиняный пузырёк левой рукой. Всё как учил Борис. Жаль, что его уроки и оружие обернулись против него самого. Какая горькая ирония. Дядя сам во всём виноват. Слишком огромный кусок торта решил себе заграбастать.

Колба разбилась об огромный гнойный нарост на широкой спине и выпустила наружу ослепительно яркую вспышку. Горячая волна ударила мне в лицо, и сразу же последовал оглушительный хлопок. За свой слух я мог не беспокоится, нахожусь на безопасной дистанции, но вот что сейчас в голове у Бориса — одному ему известно. Он не ослеп, но вот то, что по слуховому аппарату прилетело знатно — было заметно невооружённым взглядом.

Мерзкая секира из двух грубо срезанных лиц вслепую рубануло воздух вокруг Бориса, после чего начала заваливаться в бок, утягивая с собой пошатывающегося воина. Борис с трудом держался на ногах. Спотыкаясь, сделал пару тройку шагов и рухнул на колено. Правой рукой он продолжать сжимать древко секиры, когда ладонь левой руки прижал к уху.

Получилось! Надо добить!

Занеся над правым плечом меч, я подбежал к склонившемуся Борису и ударил. Плоская сторона меча с гулом разорвала воздух и со всей силой обрушилась на висок Бориса. Скрежет зубов и треск лопающейся черепице любого могли ударить по нервам, я не исключение. Меня даже тряхануло. Но на место отвращения быстро пришло успокоение. В рука еще теплилась дрожь от удара, когда на моём лице выступила улыбку от увиденного.

Двуликая секира выпала из рук, уродливое тело Бориса швырнуло вперёд. Затянутые гнойной коркой пальцы вгрызлись в утоптанную землю, с трудом сдерживая массивное тело навесу.

Вот она, власть! Превратила человека в уродца, да еще и нагнула раком. И кто он теперь? Да никто! Стоит передо мной на коленях, как грязная собачонка и мычит!

Я лишил Бориса нагрудного и поясного ремня, срезав их мечом. Они ему больше не к чему. А вот я хотел кое-что для себя найти. Они точно должны быть здесь! Он всегда таскает их с собой!

— Дрюня! — кричу я. — Иди быстрей сюда!

Нагрудный ремень Бориса я не стал обыскивать, а вот подсумки на поясе проверил все. И бинго! Свёрток некогда белой ткани был измазан густым ихором, но именно это и была его зада, иначе как бы Борис сохранил в целости эти прекрасные три сигариллы! Во втором подсумке я нащупал серебряную коробочку — его любимая зажигалка.

— Дрюня! — снова крикнул я.

Ответа не последовало, звука нарастающих шагов тоже.

— Инга! — завопила Осси.

Я обернулся. Нашёл глазами своих друзей. Блять! Дело дрянь!

Осси стояла на коленях возле валяющегося на спине Дрюни. Вид его не сулил ничего хорошего. Дыра на брюхе стала еще больше, а грудные пластины украсились двумя огромными порезами, из которых сочился серебристый гной. Секира рубила Дрюню как острый нож тонкую газету. Полученная травма в прошлой схватке приблизила финал сражения.

Всё что остаётся моему другу — быстро занять тело Бориса! Нужно действовать! Срочно!

Я рухнул на колени рядом с Дрюней. Швырнул рядом меч. Запустил обе руки под его содрогающееся тело. Он умирал. Медленно, но умирал.

— Дрюня, ты должен встать! Быстро!

— Червяк… — голос его булькал, только еще сильнее, от хлынувшего гноя в горло. — Вытащи… меня…

Что за… Что он несёт⁈

— Осси, — гаркнул я, — мы должны подтащить его к Борису!

— Зачем? — спросила Осси, выражая глазами полное недоумение.

— Не спрашивай! Делай!

Пробую встать на ноги вместе с другом… хуёвая идея, я даже не смог оторвать его от земли! Дерьмо!

— Осси, хватай его за руку! Тащи!

Мы сумели протащить по земле тело Дрюни пару метров, и когда до Бориса оставалось рукой подать, появилась новая проблема. Борис сумел встать на колено и уже собирался подняться целиком!

Ублюдок очухался!

Отпустив Дрюнину руку, я тут же выудил из нагрудного подсумка бомбочку. Бросок. Огромная лапища успела скрыть лицо от стремительно приближающейся глиняной колбы.

Последовал незамедлительный хлопок, яркая вспышка. Зазвучало знакомое мычание. Открыв глаза, я подбежал к стоявшему на коленях Борису и со всей силой врезал ему ногой в челюсть. Огромное тело содрогнулась от удара. Голова откинулась назад. Этот уродец явно был дезориентирован от легкой контузии. Пластины его доспеха сложились в домик, тем самым не давая завалиться на спину. Я еще добавил: врезал ему кулаком в нос, потом еще раз, и еще. Бил долго, пока гной не хлынул из ноздрей. Лунные глаза скрылись за узкой щёлкой между век.

Это уже был не тот Борис, которого я знал. Но возможно, я никогда и не знал настоящего Бориса. Жизнь такова, что мы никогда толком не узнаем людей, появляющиеся на нашем пути.

Я еще раз врезал кулаком Борису в висок и скулу. Мне хочется избить его до полусмерти. Выбить из этого грязного мешка всё дерьмо. Он обозвал меня шлюхой! Тыкал пальцем и называл шлюхой! Ублюдок! Грудь мою скрутило, к горлу подступил кислый ком крови. Но это всё не из-за каких-то внешних повреждений. Нет. Это внутренняя боль, вызванная этим ублюдком! Вызванная той сукой, что обозвала меня паразитом!

Мне больно. Очень больно! Мне нужны антибиотики, успокаивающие, болеутоляющие. Здесь, в этом малоизвестном мире никаких лекарств отыскать я не смогу, но с болью справиться не проблема. Моё лекарство — и есть боль. Но не моя.

Боль за боль.

Моя ступня с массивным кровавым набоем мощно врезалась в оттопыренную мужскую челюсть. Тихо замычав, Борис рухнул на землю.

Я чуть остыл. Мозг разгрузился от сковывающей разум боли. Я быстро пришёл в себя. Оглянулся.

Осси по-прежнему сидела рядом с Дрюней, держа его за руку. Нам нужно подтащить его еще ближе. Но что потом? Я заставлю их целоваться? Мы с Осси водрузим неподъёмного Дрюню на Бориса, соединим их лицами — нос к носу — и пиздец. По-другому назвать это уродство я не могу. Мне еще не хватало, чтобы прекрасные рыжие волосы воительницы поседели от увиденного. Самому бы не сблевануть собой на землю. Нужны еще варианты… Еще…

— Червяк… — хрипел Дрюня. — Вытащи… меня…

— Потерпи, братана, — я подбежал к Дрюне, взял его за руку и вместе с Осси мы потянули его в сторону Бориса, — сейчас всё будет. Потерпи.

Но мы даже шага не успел сделать, как оглушительный рёв раздался за моей спиной.

— СТРАЖА! КО МНЕ!

А потом ослепительная вспышка под ногами и громкий хлопок. Осси свалилась на землю, прижала ладони к ушам. Дрюню пришлось выпустить, у меня было стойкое желание последовать примеру Осси — зажать руками уши, пытаясь угомонить гул в голове. Зрение вернулось быстро, а вот голова еще продолжала гудеть.

Обернувшись на встревожившие меня вопли, я не удивился увиденному. Подобрав с земли секиру, Борис взбежал по лестнице и во всю глотку вопил на всю деревню. Его нагрудный ремень… надо было разбить все колбы! Видимо, он сумел вытащить одну (знал, что доставать) и швырнул к нашим ногам. Моя ошибка!

— СТРАЖА! — булькающий голос Бориса раскатился по всей округе, а потом исчез, вместе с хозяином, нырнувшим в распахнутую дверь здания «ШВЕЯ».

Вот, бля! Мне необходимо его схватить! Срочно! До того, как вся деревня слетится на наши крики.

Я кинулся следом. Подобрал свой меч, и когда подбежал к лестнице, тяжелый груз осознания приковал меня к земле. Тело Дрюни почти мертво, Борис скрылся, а Осси… Что будет с рыжей воительницей, когда вокруг неё сомкнётся кольцо стражи? Её посчитают предательницей… Но не сразу! Да, её признают предательницей, но только в одном случает — если Борис выйдет на эту площадь победителем!

Этому не бывать!

— Червяк! — за моей спиной из последних сил хрипел Дрюня. — Подойди… бля…

Надо будет — понесу Дрюню на себе. Буду нести до тех пор, пока Борис не упрётся в стену или в тёмный угол, откуда ему уже некуда будет бежать!

Я вернулся к другу. Изувеченное тело содрогалось от судороги. Губы безмолвно шевелились в попытке донести мне какую-то важную информацию. Я наклонился ближе, поднёс ухо к его губам.

— Червяк… — еле прошептал Дрюня, — вытащи… меня…

Задолбал! Твердит одну и ту же фразу! Бред? Помутнение рассудка? Куда вытащить?

— Да, Дрюня! Да! Я вытащу тебя из этой задницы, потерпи, братан! Я что-нибудь придумаю…

А потом я вдруг опускаю глаза, веду их до самого живота, из которого сочится маслянистый гной. Дырень огромная, гораздо больше, чем мой кулак. Кулак…

Человеческая натура устроена так, что даже в элементарных просьбах мы ищем огромный подводный булыжник. Нам не привычно, что обычный человек может попросить нас о простой помощи. Совсем простой, не требующий абсолютно никаких усилий. Мы привыкли в просьбах видеть тяжкий труд. Потерю нашего времени. И никакой выгоды. Вот и я, возомнив из себя спасителя сего мира совсем не подумал об элементарной просьбе моего друга.

Я расправляю ладонь и вставляю её в грубый пролом на брюшной пластине. С чавканьем рука входит по самый локоть, выдавливая наружу гной из раны. Рядом вопит Осси:

— Что ты делаешь? Андрей… Он умрёт? Инга! Он умирает?

— Нет! Я его спасаю!

— Как? Что происходит?

Дрюнины кишки на ощупь напоминают канат. Плотный и длинный, уложенный восьмёркой. Я обхватываю один из витков и тяну на себя.

— Инга! — вопит Осси. — Ты убиваешь его! Что…

— Заткнись! — с бабами приходится быть грубым. — Я потом тебе всё объясню! А сейчас просто помоги мне!

— Как⁈

— Видишь вещи Бориса?

— Да, — ответила Осси.

— Найди среди них серебристую коробочку и принеси мне. Быстро!

Осси послушно вскочила на ноги и кинулась к двум валяющимся на земле ремням Бориса.

Я бы мог и сам забрать зажигалку, но мне не хочется лишний раз расшатывать женскую психику. Не нужно ей такое видеть. И так сорвалась, начала истерить не по делу, а что дальше будет?

Всю мою руку до локтя покрывал густой гной, поблёскивающий серебром в лунном свете. От кровавых наростов моего доспеха поднимались клубы зловонного пара, способные сжечь лёгкие обычного человека. Вовремя отправил Осси мародёрить. А затем блеснули белые, увитые темно-зелёными венами кишки, словно они всё это время хранились в формальдегиде. Дрюня дёрнулся.

— Погоди… — промычал он.

Его тело затряслось еще сильнее, выплёскивая к моим ногам содержимое брюха. Утопленные в глазницах белёсые глаза вдруг сверкнули подобно звёздам на ночном небе и в тот-же миг потухли, став матовыми и какими-то разбитыми, усеянными паутинкой трещин. «Тело» моего друга умерло. Теперь самое главное — спасти настоящее тело моего друга.

Пока Осси возилась с вещами Бориса, я тут возился с Дрюниными кишками. Не думал, что столкнусь с какими-то проблемами, но найти длинного глиста внутри кожаного троса оказалось сродни поисков иглы в стоге сена. Мне пришлось вынуть всё наружу. Пришлось использовать обе руки, так как кишки были слишком крепкими и тяжёлыми. Я с большим трудом разрывал их двумя руками, а потом из каждого отрезка выдавливал содержимое наружу, как из тюбика пасты. Весь перемазался. Вокруг меня стояла удушающая вонь и смрад, которые не сразу подпустили к нам Осси.

— Инга! — женский голос пробирался сквозь кусок ткани, которым Осси прикрыла свой нос и рот. — Андрей… Он мёртв?

— Нет! Он жив.

— Зачем… зачем ты его распотрошила?

— Осси, поверь мне! Так надо! Ты принесла коробочку?

— Да.

Она протянула мне руку. Я уже ощупал метра три кишок, и что-то мне подсказывало, что я уже на финишной прямой. Воительница продолжала стоять рядом, с безумием наблюдая за моими действиями. Она и не думала отводить взгляд, вылупила глаза и неотрывно ловила каждое моё движение. Я даже представить боялся, что у неё происходило в голове. Но ничего страшного, мы ей всё расскажем. Она всё поймёт. Я надеюсь…

Выдавливая порцию густого калла из очередной кишечной трубочки, наружу вылезло что-то похожее на белый шнурок. Блестящий и извивающийся. Вот оно… Вернее: вот он — мой друг.

— Что это? — отвращение пропитывало каждую вымолвленную губами Осси букву.

— Потом…

Я взглянул на серебряную коробочку, которую продолжали сжимать женские пальцы. Этому неведомо от куда взявшемуся предмету магические свойства позволяли углям полыхать бесконечно. Я не знаю точного происхождения этой коробки, и вообще, у нас могут возникнуть побочные эффекты или еще чего хуже, но иного выбора у нас нет. Я мог бы разместить Дрюню на своём доспехе, могу положить его в сумку, могу спрятать в карман, но мне кажется — ничем хорошим это не закончится. Я мог бы запихнуть этого осклизкого червя себе в рот и проглотить, но это попахивает не просто безумием, а какой-то клинической катастрофой головного мозга.

Я забрал из рук Осси серебряную коробочку. Снял крышку и высыпал на землю всё содержимое. Тройка раскалённых углей упали в лужицу гноя и тут же потухли, даже не успев зашипеть. Лицо Осси говорило мне о наличии в её голове тысячи вопросов, но ни один она не могла произнести вслух. Боялась? Или просто не могла переварить увиденное и понять логику происходящего? Она продолжала молчать, даже когда я старательно уложил кусок кишок внутрь короба и закрыл крышкой. Только когда коробочка спряталась в одном из подсумков ремня, что висел на моей груди, она осмелилась спросить:

— И что дальше?

Впервые я заметил на её лице страх. Кожа блестела от пота, глаза метались из стороны в сторону, цепляясь то за меня, то за бездыханный труп у моих ног.

— Ты остаёшься здесь!

— Но…

— Никаких «но»! Осси, слушай меня внимательно!

Она кивнула головой.

— Я сейчас уйду за Борисом. Один! Ты остаёшься здесь. Когда стража тебя окружит, укажешь им на это тело. Скажи всем, что главу «Труперсов» убил Борис. Поняла?

Она снова кивнула головой.

— Борис либо вернётся со мной, либо мы останемся там вместе, — я указал пальцем на здание «Швея» за моей спиной. — Мёртвые. Других вариантов нет. Тебя не тронут. Но у меня будет к тебе просьба.

— Какая?

— Когда все закончится, вернись в деревню к Эдгарсу, присмотри за Отто, сделай всё возможное, чтобы его отец вернулся домой!

Она стояла неподвижно, но в её глазах я уловил согласие. Ей не нравилось подчиняться чужим приказам, а тем более выполнять просьбы посторонних. Но я уже давно для неё не посторонний. Я мог смело положиться на неё.

Я подобрал с земли свой меч, проверил содержимое каждого подсумка на груди. Пустые заполнил колбами, позаимствованными из ремня Бориса; всего пара штук, но это лучше, чем ничего. Уже совсем рядом слышался топот сотни сапог. Мужской гул стягивался вокруг нас кольцом. Нужно торопиться. Срочно!

Я не стал бросать прощальный взгляд на Осси. Если мне придётся умирать, то я хочу видеть перед собой образ гордой женщины, с тяжёлым взглядом, способным вызвать в тебе уверенность и заставить думать с холодным расчётом. Я бы взял её с собой, но этому миру нужны хорошие люди.

Без оглядки, я вбежал по лестнице и нырнул в распахнутое зево здания «Швея».

Внутри я хорошо помнил расположение кабинетов. Лунный свет всё еще дотягивался до середины коридора, посыпая серебром устланный на полу длинный ковёр из красного ворса. Кончик моего меча медленно плыл по воздуху, готовый в любой момент разрубить не только воздух, но и давящие на меня со всех сторон деревянные стены. Борис мог появится в любой момент. Каждая дверь представляла опасность. Но я прекрасно понимал, что на первом этаже прятаться он не станет. Слишком легко. Слишком чисто. Этот ублюдок спустился в подвал, туда, где правит тьма и страх.

Ведущую в подвал лестницу я нашёл без труда. Дошёл до конца коридора и в непроглядной тьме кончиком меча нащупал в полу отверстие. Первая ступень предательски скрипнула, стоило мне на неё наступить, а когда я был на середине, скрывать своё присутствие уже было глупо.

— Борис! — крикнул я. — Ты чего прячешься? Испугался?

Вокруг меня гробовое молчание, нарушаемое хрустом досок под весом моего тела. Пусть он трусливо молчит, но я чувствую его. Чувствую плотно обступившую меня удушающую вонь, источаемую его гнилистым доспех. Даже в ночи в этом узком коридоре стоит смертельная духота, но мне это не мешает дышать. Мне ничего не мешает. Лишь стены, между которых я с трудом могу расправить локти для короткого взмаха мечом. Занести оружие над головой — об этом не может идти и речи. Здесь моё оружие теряет какую-либо эффективность, но я продолжаю целиться кончиком кровавого лезвия в тьму, что плотно сгрудилась перед моим лицом.

Глава 3

Спуск по лестнице казался бесконечным. Скрывать своё присутствие не было никакого смысла; деревянные ступени трещали так громко, словно были охвачены пламенем. И я каждую секунду ждал, как из тьмы на меня бросается Борис и раскраивает мне голову своей уродливой секирой. Но ничего подобного не происходило. Он выжидал подходящего момента. Страх есть у всех. Какую бы мутацию ты не пережил, страх останется прежним. Он останется с тобой навсегда. Таким же жадным и голодным, готовым в любой момент толкнуть тебя к двери, за которой тебя ждёт губительная безопасность.

Я не скрываю, мне тоже страшно. Но там, наверху, где неизведанный мир подбрасывает сюрпризы каждый день, мне куда страшнее. И постоянно давящая на меня мутная перспектива завтрашнего дня неразрывно связана с этим подвалом.

Да, мне страшно. Но удушив в подвале терзающие меня страхи, я обрету надежную защиту перед тем, что ждёт меня наверху. Я стану менее уязвимым перед настоящим страхом.

Я проверил первые две комнаты. Медленно открывал дверь — и медленно, где-то внутри себя, выдыхал от облегчения. Каждая комната была освещена лунным светом, проникающим сквозь узкие оконца под потолком. И этот свет струился в коридор через открытую дверь. За моей спиной коридор окрасился серебром, а впереди — по-прежнему непроглядная тьма. Подойдя к третей двери, я ощутил заметное изменение воздуха. Кислород в нём практически отсутствовал, а концентрация удушающего газа росла с каждым шагом. Мне вспомнилась Дрюнина пещера, где под каменным сводом собирались облачка газа — выделения гнойных тел воинов.

Смертельная смесь, но, благодаря непрерывному циклу постоянного прогорания газа через все туннели, нахождение в пещере было абсолютно безопасным.

В этом узком коридоре я лишь боялся потерять сознание от нехватки кислорода. Но мой организм стойко справлялся с воздушным ядом, пуская в мою кровь отфильтрованные дозы кислорода. Головокружение отсутствовало, тошнота или спазмы меня не тревожили.

Ударом ноги я отпёр третью дверь. На меня тут-же упала решётчатая тень от сотни металлических клеток, стоявших небоскрёбами по всей комнате. Здесь чисто. Крыс нет. Нет разлитого по полу гноя. Значит запах шёл не отсюда. Когда я окончательно убедился в том, что я здесь не одни…

— Я тебя вижу… — булькающий голос раздался в конце коридора.

Я шагнул вперёд, выйдя из прямоугольника лунного света, и произнёс:

— Теперь нет.

Тихий булькающий смех медленно заполнял коридор. Я шагнул ему навстречу. На встречу страху.

— Инга-Инга-Инга… — жужжащие вокруг гноящегося тела Бориса мухи насыщали голос жутким тембром, казалось, что он говорит через фильтр противогаза. — Ответь мне честно, ради чего ты стала уродкой? Чтобы отомстить мне?

— Уродом стал ты! А я была при смерти! Я спасла себя!

— Спасла она себя… — он гулко рассмеялся. — … ты больна! Заражена! Считаешь, жизнь теперь станет лучше? Веришь в то, что всё наладится?

— Убрав тебя я обязательно налажу свою жизнь, Борис. Можешь не сомневаться!

— Я понятия не имею, что вы там задумали с Андреем, но поверь мне, это бред! У вас ничего не выйдет! Андрей валяется там снаружи, с разорванным животом. Он не жилец!

— Он жив!

Я медленно иду по коридору вперёд. И с каждым шагом голос Бориса наполняется страхом и отчаянием.

— Инга, — говорит он, — зачем я тебе? Ты забываешь, я — правитель! У меня под боком армия! У нас впереди ещё сотни не завоёванных деревень! Мы можем пойти вместе. А? Давай договоримся и уйдём вместе?

— Ты предал меня!

— Я тебя не предавал! — взревел Борис. — Я защищал своих людей от твоего предательства!

— Ты бросил их на убой, как домашнюю скотину!

— Глупая девчонка, ты села играть против умных людей. И даже не знаешь правил!

— У меня своя игра. И правила придумываю я.

Оглушительный рёв заставил меня замереть. Загрохотали доски. Я даже услышал, как это огромное тело фыркнуло, словно бык. Он побежал на меня!

Я выставил перед собой меч и сгруппировался.

— СДОХНИ! — вопль Бориса заполнил весь коридор.

Секира рассекла воздух где-то в метре от меня. Раздался глухой удар.

— СУКА! — крикнул Борис.

По звуку мне стало ясно, что лезвие секиры застряло в потолочных досках. Борис снова ухнул, и снова секира рассекла воздух. Пол содрогнулся от сильнейшего удара. Секира вонзилась в половые доски. Я ткнул мечом вниз, надеясь попасть по рукам, или перерубить древко секиры. Кончик лезвия кольнул лишь спёртый воздух.

Свист секиры.

Близко. Очень близко. Мои руки с трудом удержали меч, застрявший где-то между лезвием секиры и древком. Стена по левую руку болезненно завизжала лопающимся деревом. Скрежет. Гнойных доспех Бориса отозвался рвущейся плотью.

Непроглядная темень.

Пришлось быстро отступить. И резко дернуть на себя меч, высвободив его из капкана. Абсолютно бесполезная драка в замкнутом пространстве. Но никто останавливаться не собирался.

Борис перевёл дыхание, и тут-же кинулся на меня.

Я отскочил. И встал ровно в полоску лунного света, протянувшейся по полу из комнаты напротив. Вытянутые страхом губы и пустые глазницы на высушенном куске грубо срезанного лица показались мне на мгновение, чуть не снеся мне пол башки. Распахнутая дверь напротив разлетелась в щепки. Я был на волоске…

Ход моих мысли оборвал сильнейший удар в лицо. Кулак Бориса разбил нос, под давлением лопнули губы, а вся кожа на лице покрылась мелкими царапинами, словно бок машины пропахал автобус. Я отлетел на добрый метр. Рухнул на спину, но был готов сразу же вскочить на ноги, как в полоске света мелькнул несущийся на меня Борис. Окружённый сотней мух, он походил на новорождённого уродца компостной ямы. Весь измазанный гнилью и соками разложений. Перепачканный с ног до головы сгнившей травой с налипшими ошмётками раздавленных овощей. И вонь… На меня словно дунул ветерок, прошедший через мусорный полигон.

Лёжа на спине, я рассек воздух у самого пояса Бориса. Тесно! Слишком тесно для широко удара, но мне и не нужно было калечить Бориса. Лишь припугнуть, затормозить.

Я слабо ударил перед собой. Кончик кровавого лезвия ударился о стену, после чего сразу же полетел в пол. Уродливое лицо секиры упало на лезвие, прижав его намертво к полу. У меня не хватило сил противиться. Я выпустил рукоять меча и кувырком перекатился назад, спрятавшись в тени.

Уродливое тело Бориса снова вспыхнуло серебром в очередной полоске света. Белёсый глаза быстро обшаривали тьму. Огромные кулаки крепко сжимали древко секиры, издавая натужный хруст. Мне даже показалось, что он пытался меня вынюхать.

— И что ты будешь делать без своего меча? — спросил Борис.

Чувствую своё преимущество, Борис стоял на месте, не бросался на меня, хотя прекрасно понимал моё место положение.

Я поднялся на ноги.

— Инга, я хочу заслужить твоё доверие! Посмотри, я не бросаюсь на тебя, хотя могу убить в одно мгновение! Или ты считаешь себя бессмертной? Так вот я хочу расстроить тебя, девочка, твой доспех долго не выстоит перед моей секирой. Я буду рубить тебя долго, очень долго. Как огромный дуб. Но даже огромный дуб рано или поздно валится на землю. Я отрублю твою голову и повешу на заборе, вонзив в частокол, между головой Андрея и Осси.

Я возненавидел его еще больше. Внутри меня всё закипало. Грудь сдавило так сильно, что даже удар электрошоком покажется щекоткой. Ублюдок! Он уже как-то предложил мне выгодное сотрудничество, и чем всё это обернулось? Верно! Меня искалечили и чуть не убили. Нет, спасибо, второго раза мне не надо.

Меня терзали сомнения. Я не переставал забывать, что в одном из подсумков на моей груди лежит коробочка с моим другом. В куске влажных кишок сейчас теплится мой скользкий друг, испытывающий в данный момент сильное желание сменить дом. Я в этом уверен. Я бы сам этого хотел. Не помню, были ли у Дрюни проблемы с клаустрофобией, но сильно надеюсь, что их нет.

Как же вырубить Бориса? А может, согласиться с ним. Сдружиться. А вдруг очередная ловушка? Я загнал его в тупик, и кроме как попездеть о красивом ему больше ничего не остаётся. Или это я в тупике? Увяз в каком-то дерьме по самые уши, бля. Я просто не могу взять и начать с ним договариваться! У меня язык не повернётся! Я не хочу… Моя боль утихнет лишь тогда, когда я лично запихаю ему в пасть моего друга! Больше никак. Никаких переговоров!

Я запустил руку в первый попавшийся подсумок, вынул колбу и швырнул.

Ужасное лицо Бориса, покрытое сотней гнойных корок, между которых блестит струящийся гной в лунном свете, исказилось гримасой боли. Стеклянный пузырёк лопнул, брызнув жижей во все стороны.

— СУКА! — завопил Борис.

Массивное тело содрогнулось и в туже секунду скрылось во тьме. Я только слышал раздающееся мычание и глухой топот. Борис пятился в конец коридора. Секира билась о стены. Он продолжал выкрикивать:

— СУКА! СУКА! СУКА! Я же хотел по-хорошему с тобой! Дура! Я предлагал тебе ВЛАСТЬ!

— Мне нужна лишь власть над тобой!

— Дура! Что ты несёшь⁈

— Скоро ты сам всё поймёшь…

Я выхватил очередную колбу и швырнул в непроглядную тьму. Судя по глухому звуку, пузырёк разбился о деревянный пол. Зараза!

— Промахнулась! — булькнул Борис с радостным дребезжанием. — А как думаешь, я попаду с первого раза?

Чем?

Борис натужно охнул. Резкий свист разорвал подвальный, пропитавшийся удушливом газом, воздух. Через три полоски лунного света мелькнула тень, словно птица с распахнутыми крыльями пролетела за окном. Я не успел шагнуть в сторону или присесть. Выставить руки и прильнуть спиной к стене — слишком долго. Я даже не успел моргнуть. Глаза сами схлопнулись от ошеломительного удара. Вращаясь, секира с гулом пролетела через весь коридор, и заострённым лицом ударила меня в грудь. Охуенный бросок, спору нет.

Грохот от моего падения заполнил весь коридор. Борис ждал этого сигнала. И он дождался.

Вдалеке загремели доски. Обезумевший рёв накрыл меня с головой оглушительным ударом. Попытки быстро вскочить на ноги, или хотя бы повернуться на бок ничем хорошим не увенчались. Я вдруг ощутил боль. Острую. Болезненную на столько, что глаза закатывало за веки. Вместе с болью пришёл голод. Желудок опустел, растратив всю кровь на восстановление организма. Кишки скрутило вместе со мной. Дело дрянь! Если организм обескровить — тело умрёт. Ну, это и так ясно. Но если запасы крови уйдёт под ноль — о победе можно не думать.

Когда Борис прыгнул на меня, раздробленная в трёх местах ключица и пяток переломанных на груди рёбер восстановились. Огромная туша, заливающаяся по всем щелям зловонным гноем, поджала меня под себя, приковав намертво к полу. Шершавая ладонь нащупала моё лицо, и в ту же секунду я ощутил сильнейший удар в лицо.

Глухой стук.

Я нашёл в себе силы вскинуть левую руку. Пробую нащупать его лицо. Мне хочется вставить указательный палец ему в глаз. Причинить как можно боли. Хотя бы просто отвлечь.

Последовал новый удар.

— Инга! — кричит Борис. — Соглашайся! И я остановлюсь!

Он врезал мне левой рукой. Сильный удар, после которого отказало правое ухо и глаз. Мысли в голове замедлились до средней городской пробки в час пик. Но тут и думать особо не о чем. Всё просто. Если он продолжит — он не только из меня выбьет всё дерьмо. Ударов десять — и мой череп расколется. Уёбок! Нужно было просто его прикончить и не мучиться! Но нет, Дрюне понадобилось именно его тело! А теперь лежи тут и расхлёбывай…

Я вскинул обе руки. Кулаки Бориса чирканули по кровавому доспеху, свистнули где-то у самого лица.

— Не сопротивляйся, девочка! Ты или соглашайся, или подыхай!

Борис остановился. Уставшее дыхание нависло над моей головой тяжелей лезвия гильотины. Одно неверное движение — и смерть. Мой ответ — моя судьба. Я лучше промолчу…

— Я жду ответа! — проревел Борис.

Я широко раскрыл глаза. Лицо Бориса скрывалось за маской мрака, но я знал как его рассеять. Страх давно куда-то подевался. Его сменило любопытство. Загазованность коридора была так велика, что дышать было тяжко и невыносимо. Каждый вдох — словно желчь бурлила в глотке, под языком лишь кислая слюна.

Задыхался Борис, задыхался я. Он может продолжить избивать меня, и скорее всего, он добьётся своей мелкой цели. Но вот успеет он выбраться из подвала до того, как в его организме окончательно закончится кислород? Чистый воздух с трудом просачивался в подвал сквозь небольшой люк, но до конца не сформировавшееся тело Бориса выделяло слишком много газа. Слишком много…

Мне стало любопытно: а что случится в этом узком коридоре, если поджечь спичку? Спичек под рукой не было, но вот светошумовая граната как раз оказалась в подсумке. Последняя.

В этой кромешной тьме никто бы не заметил, как я запустил ладонь в подсумок. Хуже уже не будет. А вот лучше — это под вопросом.

Я ударил точно в точку, из которой изливалось горячим воздухом тяжёлое дыхание. Глиняный кувшинчик лежал на моей ладони, когда я размахнулся и ударил тьму. За короткое мгновение картинка перед глазами из чёрной превратилась в белую, и именно в это мгновение смены цвета мне посчастливилось увидеть лицо Бориса. Оно застыло перед глазами яркой вспышке. Мужчина не успел испугаться. Он даже ничего не понял. Газ вспыхнул моментально. Я только ощутил, как от удара о скулу Бориса лопнул кувшинчик, как в тот же момент меня словно оторвала от пола дюжина рук и куда-то швырнула со всей силой. Кружащие вокруг Бориса мухи смолкли. Жидкие остатки прекрасной седой гривы испарились, собственно говоря, как и мои волосы. Раздался оглушительный хлопком и пламя с рёвом пронеслось через весь подвал, заполняя голодным огнём всё свободное пространство.

Меня впечатало в лестницу, раскрошив пару нижних ступеней. Я быстро очухался. Сумел открыть глаза. Охватившее всё вокруг пламя обжигало глаза, но мне стоило моргнуть — и всё проходило. Кровь заметно замедлилась в организме. Моё тело нагревалось. Медленно, но задерживаться здесь на долго мне не стоит. Да и дышать было нечем. Я машинально сделал вдох — и обжигающее пламя болезненно коснулось лёгких. Я прекратил дышать. Сколько я так протяну?

Окружающие меня доски затрещали. Пламя быстро разгоралось. Я вылез из разбитой лестницы. Быстро обернулся к ней лицом и попробовал по ней влезть на верх, к свободе, к свежему воздуху. Первая же сохранившаяся ступень на уровне моей груди переломилась, стоило мне схватиться за неё обеими руками. Блять! Я схватился за ту, что на уровне глаз. Еще крепкая, но на сколько её хватит…

— Куда собралась!

Огромные пальцы сжали мою шею. Меня отдёрнуло от лестницы. Я пролетел метр и рухнул на спину. Передо мной стоял Борис. Его огромное тело было охвачено огнём. Зелёное пламя струилось по гнойному доспеху, каскадом опадая на пол. Он словно был одним большим куском полыхающей пластмассы, с которой обильно слетали капли расплавленного пластика с вопящим свистом.

Борис посмотрел на свои пылающие руки. Он словно не верил своим глазам. Как и я он не дышал. И возможно, нас обоих мучал одни вопрос: на сколько нас хватит в объятом пламенем подвале.

Дверь соседней комнаты сорвалась с петель и рухнула на пол, подняв столб искр. Окружающий рёв пламени дополнялся хрустом сжигаемого дерева и громким свистом, вырывающимся из-под гнойных пластин доспеха Бориса.

Мы нагревались по-разному.

Борис сделал один уверенный шаг на встречу мне, после чего дёрнулся. Весь застыл. Лёгкая дрожь была заметна на охваченном пламенем теле. Мне вспомнился рассказ Дрюни, в котором Борис со своими дружками пытались сжечь его заживо. Кожу Дрюни мучительно обжигал раскалившийся доспех, но по иронии, этот же доспех спас его от открытого огня. В тот злополучный день Дрюне повезло выжить. Повезёт ли сегодня Борису?

Борис затрясся сильнее. Руки заходили ходуном. Он вдруг принялся обстукивать себя, словно пытался сбить пламя. Ладонями тёр лицо, грудь, плечи. И в одну секунду он обезумел. Раскрыл пасть и начал вопить. Вопил так громко, что я больше ничего не слышал, кроме его крика.

Борис резко дёрнулся в бок, со всей силой врезавшись плечом в стену. Столб искр ударил в потолок, на пол повалились сгоревшие доски. Борис напомнил мне зелёный бильярдный шар, бьющийся о стенки стола. Его огромное тело швыряло из стороны в сторону. С воплями он падал на колени, но быстро вставал, и снова, слепо, бросался вперёд. Снова натыкался на стену и снова отскакивал от неё.

Я встал на ноги. Двинул в сторону Бориса. Я хотел обогнать его и быстрее выбраться из смертельной ловушки. План Дрюни по смене тела провалился. Я пытался. Честно… Но сейчас надо спасти свою шкуру.

Сделав два шага, моя жизнь резко оказалась под вопросом. Пылающий потолок не выдержал, пару толстенных балок упали возле моего носа, отрезав путь до лестницы. Вот это подстава! Жар пламени только возрастал. Голова начала кружиться. Я по-прежнему избегал делать вдох, но сейчас я окончательно понял, что без кислорода — я не жилец!

К тому же мой доспех разогревался, но не так быстро, как у Бориса. Кожу неприятно покусывало, и эти укусы с каждой минутой становились всё болезненнее и болезненнее. Возможно, я смогу стерпеть боль до тех пор, пока пламя не утихнет. Но велика вероятность, что пламя утихнет лишь на пепелище, под которым даже мои останки искать не станут.

Еще один аргумент в пользу покинуть этот подвал к ебеням — Борис уткнулся в лестницу, нащупал руками уцелевшую ступень и начал взбираться на свободу.

БЛЯТЬ! ВОТ УРОД!

Я лихорадочно засуетился. Возле меня оказалась комната. Та самая с металлическими сетками для крыс. Мне вспомнилось лунное свечение, узкое окно. Окно… Я попытался найти его взглядом, но яркое пламя слепило. В любом случае окно там есть, и я его найду.

Я хотел шагнуть в комнату, но в ступнях что-то застряло. Наклоняться не было никакого желания, я просто пнул предмет. В комнату напротив влетела секира Бориса, повалив целый ряд из крысиных клеток. А где мой меч?

Я попытался отыскать его взглядом, но это оказалось нереальным. Мне удавалось кинуть взгляд всего лишь на секунду, прежде чем пламя осушало глаза до нестерпимой боли. Я жмурился, ждал, когда отпустит боль и снова кидал взгляд. Мои попытки не прошли зря. Наступив на что-то твёрдое, слой свежего пепла вздыбился, показались человеческие пальцы, крепко сжимающие какой-то предмет. Меч! Мой меч!

Подняв своё оружие с пола, я шагнул в комнату. Вырвал из кучи плавящихся клеток уродливую секиру, сквозь пустые глазницы которой можно было видеть жадно пожирающее всё вокруг меня пламя. Вскинув топор, я подбежал к стене. Узкие окна должны быть здесь. Возможно, их закоптило от того и не видно. Ничего страшно, сейчас найдём! Я принялся лупить по стене, задевая лезвием потолок. Искры сыпались на мою полысевшую голову, успевшую покрыться тонким слоем запёкшейся крови.

Сделав с десяток ударов, раздался долгожданный звук. Осколки разбитого стекла рассыпались у моих ног. До спасения рукой подать — отличная новость, но вот глоток свежего воздуха сделать мне не удалось! От прилива кислорода пламя вспыхнуло с новой силой. Доспех уже обжигал мою кожу не хуже раскалённого металла, плавящего плоть. Нужно шевелиться активнее!

Я швырнул секиру в окно. Мечом смахнул остатки стекла и кинул оружие следом за секирой.

Оконный проём узкий, но не на столько, чтобы в нём застрять. Подпрыгнув, я ухватился за оконный откос. Подтянулся. Пламя скользило по моему телу и словно пыталось спастись вместе со мной, вырываясь на улицу с воем.

Я сумел закинуть ногу, подтянулся выше. Мне повезло, тело уместилось в узкий оконный проём. Пришлось приложить немало усилий, даже сорвать со спины часть доспеха, а это было очень болезненно, но разве у меня был выбор. Я терпел. Тужился и терпел, мучительно преодолевая миллиметр за миллиметром во имя спасения своей души. Я пошарил возле себя рукой. Пальцы нащупали густую копну влажной травы, за которую я и ухватился.

Испытав ошеломительную волну боли и содрав еще и с плеча хороший кусок брони, мне удалось вырваться из пылающих рук смерти. Я выкатился наружу. Пламя продолжало завывать рядом с ухом, пуская длинные языки в прохладный ночной воздух. Но мне уже было плевать. Моё лицо уткнулось в выступившую на траве росу.

Глава 4

Прохладный ночной воздух касался моего раскалённого доспеха так же приятно и нежно, как морозящая мазь успокаивает болезненный ожог на коже. Уткнувшись лицом в траву, я чувствую, как капельки росы нежно касаются моей кожи. Я срываю пучок зелени и тру им лицо. Растираю обеими руками, пытаясь угомонить жар. На губах — вкус копоти и землистая слюна. На ладонях — почерневшие травинки от той самой копоти. От моих рук и ног в ночной воздух поднимаются еле заметные струйки дыма.

Медленно, но я охлаждался. Боль быстро сменялась щекотной, а после — зудом.

Вырвавшись из огненного ада, я хотел всего лишь посидеть в тишине. Большая часть накопленной крови ушла на восстановления организма после серьёзных переломов рёбер и ключицы, и всё, что я сейчас хотел — посидеть в тишине. И даже вой огня, вырывающегося из узкого подвального окна мог бы меня успокоить, если бы не начал завывать как реактивный двигатель. Да и жар от пожара становился всё сильнее и сильнее.

Только отбежав от здания я увидел всю серьёзность происходящего. Полыхал не только подвал. Стены из толстенных брёвен уже успели вспыхнуть, оконные стёкла полопались, выпустив наружу двухметровые языки пламени. Зданию «Швея» пизда. Однозначно и бесповоротно. Не уверен, что сюда подскочит пожарный расчёт и затушит пожар.

Раздирающий душу вопль вернул меня в реальность. Где-то совсем рядом неистово ревел Борис.

Я быстро обогнул здание. Возле парадной лестнице стояла Осси в окружении двух десятков солдат. Ей явно не угрожала опасность, её никто не трогал. Вместе со всеми она смотрела на лестницу, с которой и доносились оглушительные вопли. И даже моё появление не смогло отвлечь людей от такого представления!

Охваченный пламенем громила в гнилистом доспехе вырвался из пылающей «Швеи» и подбежал к лестнице. Он продолжал сбивать с себя пламя, стуча ладонями по доспеху там, куда могли дотянуться его руки. Он был похож на факел, даже света давал так много, что сгрудившаяся у подножья лестницы людская толпа была освещена ярче, чем от двух десятков концертных прожекторов.

Борис неуклюже шагнул, ступня упала на ступень, но как-то неуверенно. Массивное тело в уродливом доспехе пошатнулось, потеряло равновесие и покатилось вниз кубарем по лестнице.

Пора действовать! Или сейчас, или никогда!

Я побежал к толпе. На ходу заорал:

— ВОДА! ТАЩИТЕ ВЁДРА С ВОДОЙ!

Полсотни блестящих от пожара глаз уставились на меня. Стальные клинки и наконечники копий взмыли в воздух, нацелившись мне в грудь.

— Делайте что она вам сказала! — проорала Осси. — Бориса нужно спасать!

Умная баба! Молодец!

Толпа захлебнулась сомнениями. Люди не понимали, что вообще происходит. Пока к их ногам катилось пылающее огнём гнойное тело, а с боку неслась девушка в непонятном доспехе из кровавой корки и с лысой головой, народ быстро поддался панике. Мнения зевак разделились. Началась толкотня.

— Вам что сказали⁈ — взревела Осси, повернувшись лицом к толпе. — Несите воду! Нужно потушить пожар!

По правде сказать, вода мне была нужна совсем для другого.

К тому моменту, когда я подбежал к Осси, Борису осталось преодолеть пару ступеней. Пылающая туша подкатилась к нашим ногам. Действовать нужно незамедлительно.

Я подлетел к Борису, перевернул здоровяка лицом вверх и уселся ему на живот. Его гнойный доспех продолжал обильно выделять гной, который довольно хорошо горел. Я словно сидел на горящем троне. Пламя касалось моих ног, рук и спины. Ничего страшного. Хуже уже не будет.

Борис явно страдал от боли. На ноги он не пытался вставать, зато руками размахивал с такой силой, что чуть не скинул меня.

— Инга! — Осси подбежала следом. Воительница замолчала от удивления, смотрела на всё происходящее с разинутом ртом и выпученными глазами. — Что… что ты собралась делать?

— Возвращать Андрея к жизни! — ответил я, прижимая к земле руки Бориса своими ногами.

— Как… как ты…

— Лучше отойди, не мешай! Я потом всё тебе расскажу.

Под охи и крики толпы, Осси послушно отступила.

Пальцами левой рукой хватаю разинутую пасть Бориса. Вдавливаю щёки внутрь. Кожа грубая с крепкими наростами, так просто не сломать. Но я давлю сильнее, давлю со всей силой — и раздаётся треск, щёки проваливаются внутрь.

Борис пытается что-то проорать, хрипит, гнойная слюна брызжет мне на руку и тут же вспыхивает зелёным пламенем.

— Не дёргайся, дядя! Сейчас боль уйдёт.

Правой рукой нащупал на своей груди остатки кожаного ремня. Он практически осыпался чёрной золой, когда я сдернул его со своего доспеха. Металлическая коробочка оставалась холодной. Оплавленная кожа налипла на стенки, и я просто сдул рассыпающуюся пылью плоть. Большим пальцем откинул крышку. Внутри коробочки лежит кусок кишок в луже блестящей слизи. Вроде, всё в порядке. Но что гадать — сейчас проверим!

Я заношу коробочку над разинутой пастью Бориса. Где-то в сторонке завывает Осси.

— Что… что ты творишь? Ты хочешь убить его?

— Сейчас сама всё увидишь!

Первые капли густой слизи слетели с угла коробочки прямо на язык Борису. Следом вывалился кусок кишок, но он не попал в рот; упал на нос. Я отшвырнул коробку, схватил кишки. Как опустевший тюбик пасты, я принялся усердно выдавливать содержимое куска кишок прямо в рот Борису. На шершавый язык и почерневшие от мутации зубы плюхнулись жидкие куски говна, следом потекла слизь, за которой уже в пасть рухнул скользкий, размером с шнурок белый глист. Теперь судьба Дрюни в его же руках. Я лишь захлопнул пасть Бориса, закрыл губы ладонью и навалился всем весом на голову, чтобы он не вздумал выплюнуть «сладость».

Тело Бориса затряслось с новой силой. Он всеми силами пытался вырвать голову из моих рук, но я крепко его пригвоздил к земле.

Прибежали первые люди с вёдрами. Они уже были готовы обступить нас и начать лить воду на медленно пожираемые пламенем ступени, но я проорал:

— Лейте на нас!

Холодная вода окатила меня с ног до головы. Наши доспехи зашипели, словно змея перед атакой. От тела Бориса пошёл дымок. На нас еще вылили вёдер шесть, после чего наши тела были полностью очищены от огня, пепла и грязной земли.

Борис замер. В узких щелях его доспеха продолжал струиться гной, поблёскивая в свете луны серебром. Руки и ноги спокойно лежали на земле. Я пока не рыпался, продолжал сидеть, хоть и понимал, что вариантов тут немного. Или они оба мертвы, или…

Глаза Бориса вдруг распахнулись. Два белых шарика смотрели непонятно куда, но я чувствовал, что их взор обращён на моё лицо.

— Червяк, паршиво выглядишь…

Впервые за долгое время я улыбнулся. Блять, я прошёл через такое дерьмо, что мне захотелось рассмеяться! Хотелось хохотать на всю улицу. Блять, мне просто хотелось ржать и плакать.

— Слезь с меня, — прохрипел Дрюня, — ты давишь мне на живот! Мне не комфортно…

Получилось! У нас получилось!

Неуклюже, чуть не рухнув обратно на землю, Дрюня поднялся на ноги.

— Как тебе новое тело? — спросил я.

— Кожа словно пылает… — Дрюня сплюнул на землю.

— Пару минут назад Борис полыхал как факел.

— Да? С чего же это…

Дрюня невольно обернулся на оранжевый свет, бьющий до самого неба.

— Ебааааать… Блять! «Швея» горит!

Крыша здания с грохотом обрушилась внутрь, выдавив наружу столб ярких искр.

— Пиздец…

Происходящее расстроило Дрюню до глубины души. Горел не просто дом. В огне медленно умирал символ старой жизни. Символ экономического процветания. Какие наши годы? Отстроим заново всё.

Сзади раздались глухие шаги.

— Инга…

Обернувшись на голос, я увидел встревоженную Осси. Дрюня облокотился на локти и тоже посмотрел на рыжую воительницу.

— Осси, — голос Дрюни в новом теле сохранял спокойствие, — это я, Андрей. Теперь всё будет хорошо! Мы заживём по-новому!

— Я… — голос Осси дрожал. — Как…

Она с трудом подбирала слова, но ничего так сказать и не смогла. У неё явно был шок. Она абсолютно ничего не понимала. Бездыханное тело Андрея валялось за её спиной, и она даже смотреть в ту сторону не желала. Её глаза бешено прыгали по нашим с Дрюней лицам, в попытке найти адекватный ответ. Такой ответ, который всё ей объяснит. Но у нас не было таких ответов, и тем более объяснений.

За плечами рыжей воительницы начала собираться толпа. Стража с обычными зеваками подносила вёдра, но никто не собирался тушить пожар. Все смотрели с удивлением на меня с Дрюней. Кто-то побросал вёдра на землю и выхватил мечи. Острые пики вновь уставились нам в лица.

— «Труперсы» в деревне! — вскипела толпа.

— Отставить! — взревел Дрюня, вставая на ноги. — «Труперсы» повержены! Вам мало этого доказательства?

Дрюня вытянул руку и пальцем указал на валяющееся тело «труперса» с вспоротым брюхом.

— Я — Борис! — взревел Дрюня, тыча себя пальцем в грудь и двинул к толпе, окидывая каждого зеваку тяжёлым взглядом. — Правитель деревни «Оркестр», обратил себя в «труперса» ради спасения ваших жизней!

Дрюня обвел пальцем толпу.

— А наша боевая подруга Инга, — Дрюня посмотрел на меня, кивнул головой, — помогла мне в этом непростом деле.

Никто из толпы даже не подозревал кто лежит у их ног. Люди расступились, бросаю испуганные взгляды на уродливый труп в луже гноя.

Всю нашу легенду могла запороть Осси. Молчаливая воительница стояла на распутье, боясь сделать неверный шаг. Я прекрасно понимал, что сейчас она могла довериться только мне. Я надеялся на это. Она должна прекрасно понимать, что я бы не посмел предать Дрюню, после всего что он для меня сделал. Объяснить преобразование Бориса в Дрюню будет сложно, да и поверить в такое женский мозг сможет не сразу.

Всему своё время.

Заглядывая в уставшие глаза Осси, я подмигнул, и прошептал:

— Верь мне.

Незамедлительно Осси обернулась лицом к толпе, вскинула руку с мечом и проорала:

— Борис победил «труперсов»! Мы победили!

А дальше раздался вопль успокоения. Я выдохнул всё напряжение, услышал ликование толпы. Сотни острых клинков и наконечников копий взмыли в воздух, уставившись на огромную луну, честно освещавшую деревню, в которой наступил первый мирный день.

Дрюня осмотрел свои руки, обшарил глазами всё у наших ног, после чего спросил:

— Червяк, а где та стрёмная секира?

— Она тебе сейчас нужна?

— Сейчас.

Секиру, чьё лезвие сделали из двух срезанных лиц, я нашёл возле разбитого окна рядом с моим мечом. Приняв её из моих рук, Дрюня первым же делом кинулся к своему старому телу. Меня поразила его неуважение к самому себе, но я и понимал, что без правильной наигранности, действия его будут не совсем убедительными.

Своей ногой Дрюня перевернул изувеченный труп на спину. Скользкие кишки полностью вывалились на землю, забрызгав всё вокруг. Толпа расступилась. Когда грубо срезанное лицо с растянутой, убого выгнутой улыбкой коснулось шее выпотрошенного трупа, окружающий воздух пропитался тишиной, нарушаемой завыванием умирающего пламени. Дрюня наметил цель. Затем занёс секиру над головой и ударил. От сильнейшего удара всё тело содрогнулось. Шея хрустнула, а на месте удара появилась борозда. Дрюня зря время не терял. Под взгляды нескольких сотен глаз он ударил еще, и бил до тех пор, пока голова не отделилась.

Сунув пальцы в разинутую пасть, Дрюня оторвал от земли отрубленную голову и поднял над собой в вытянутой руке.

— Враг пал! — взревел Андрей. — «Труперсы» больше не нападут на нашу деревню! Они больше ни на кого не нападут!

Затем он обернулся лицом к пожару и швырнул голову в объятия огня.

Толпа тут же вскипела. Деревня наполнилась воплями и радостными криками. Народ ликовал.

Наши затянутые в уродливые доспехи фигуры стояли на фоне медленно рушившегося здания «Швея». Рядом с нами толпа радовалась победе. Вроде, всё получилось, но радости я не испытывал никакой. Я не могу успокоиться. Боль никуда не ушла.

Я глянул на новое тело Дрюни. Да, внутри сидел мой друг, но по-прежнему передо мной стоял убийца — Борис. Меня охватывали двоякие чувства. И я не мог объяснить своё состояние. Боль никуда не ушла, иглы по-прежнему сидели в мозгу. Отличие было только в том, что их остудили, потушили, не давая раскалённому жару доводить меня до безумия.

Позже, Дрюня поведал мне историю, рассказав о незавидной судьбе Бориса. Он рассказал про его сохранившийся разум, и что жизнь его не лучше тараканьей. Смерть — слишком лёгкое решение. Бесконечные пытки кошмарами — его вечность.

Меня вполне устраивает такой расклад.

К утру здание «Швея» полностью сгорело. Двухэтажная постройка превратилась в гору пепла, скрыв под завалами все усилия и труд моего друга. Сомневаюсь, что там могло хоть что-то уцелеть. Да и искать там уже нечего. В этот день Дрюня многое потерял, но и приобрёл не меньше. Новое тело. Новая судьба. Новое оружие — двуликая секира, которую он назвал «Лицадёр». Самое главное — мой друг сумел вернуть прошлую жизнь. Именно ту, которая устраивала его на все сто процентов. Отчасти, я мог ему позавидовать. Мне нечего было возвращать. К своей прошлой жизни я боялся прикасаться, боялся даже приближаться, отвергая любые воспоминания. Но они не отпускали, вцепились в мою душу и терзают каждую ночь. А я боюсь в них рыться! Я боюсь откопать такое, после чего снова не смогу спать месяцами. Моя надежда только на будущее. Только на будущее…

Спать никто не расходился. Толпа с неприкрытым страхом всматривалась в каждое движения своего правителя. Теперь он необычный человек. Убить его или попытаться сместить со своего трона — самоубийство. Любая попытка — заведомый провал, рискнуть на который осмелится конченый дурак. Дрюня прекрасно это понимал, и не скрывая радовался столь значимому статусу.

Здание «Швея» воскреснет. Расцветёт новыми красками, целью которых будет стереть серость и уныние с местного люда. Дрюня страстно желает, чтобы окружающая его жизнь заиграла не только яркими цветами, но и новыми образами. Он устал от серости и уныния. Он поделился со мной всеми мыслями идеями страхами. И он был благодарен мне за мою помощь.

Когда дозоры были убраны с полей, когда все воины разошлись по казармам, когда гонцов сослали во все деревни с письменным указом о роспуске собранных отрядов по домам, мы отправились в штаб-квартиру «кожагонов». Название возмущало Дрюню, но, чтобы не вызывать подозрения во всех слоях общество, было принято решение немного потерпеть такое название.

Осси оказалась довольно настырной девкой. Требовала и требовала объяснений. Не выдержав, Дрюня рассказал ей правду, я расписался под каждым словом. Но каково было наше удивление, когда Осси огрызнулась, сказав нам, что врать мы не умеем, и она не последний человек, от которого можно скрывать истинную правду. Мне тогда сильно захотелось продемонстрировать ей всю правду во всей красе. Я хотел, чтобы она прочувствовала все невзгоды и радости нашего положения. Ей повезло. Дрюня вовремя меня остановил. При первом же удачном случае мы всё ей покажем, наглядно.

Кстати, у меня тоже оказались вопросы к Дрюне. Было страшно интересно, как Борис умудрился обратить себя в «труперса»? Поковырявшись в сохранившейся памяти, Дрюня отыскал ответы. Слушая его рассказ, я всё больше удивлялся силе власти. Чтобы укрепить свои позиции и не проиграть ни при каких раскладах, Борис решился на отчаянный шаг. Стать «труперсом» для него стало единственным вариантом, в которой битва будет равной. Клин клином вышибает. Эдгарс помог собрать гнойной жижи с оставшихся трупов «труперсов». Как оказалось, на такой шаг подтолкнул Бориса именно я. Превращение Пича — той бедной хромой собачки — в бронированную псину показалось Борису любопытным. Своими глазами он лицезрел ужасную мутацию, наделившую бедное животное невероятной силой. Борис уверовал в непобедимость, хотя собственноручно сумел убить Пича. Но то была собака! Борис другое! Борис — человек.

Опробовав «чудо-зелье» на трёх бедолагах, один из которых сразу же скончался, а двое успешно пережили мутацию, Борис окончательно свихнулся. Человеческая жизнь больше не интересовала его ушедшую в тень личность. Болезни, похоть, мучения — один глоток отравы лишил его столь тяжкого бремени. Спокойное правление наскучило, теперь в его руках была власть и сила для новых завоеваний. Уничтожить отряд «труперсов» с их вожаком Андреем, было малой целью Бориса. Когда он увидел свои закованные в гнилистый доспех руки, его сознание тут же перестроилось. Он прекратил мыслить мелкими победами, быстро перейдя к принципу: всё что смогу забрать — заберу. Но увы, появились мы.

Андрей немного обломался с того, что тело Бориса превратилось именно в то, от чего сам Дрюня упорно убегал. Дрюня не был таким как Борис. Его мечты были земные, желания людские. Спокойная жизнь, женщины, любовь и страсть. На Осси он поглядывал с обидой, а та в ответ кривила лицом. Её можно понять. Но как женщина, она имела права на спокойную жизнь, именно ту, за которую сражалась и помогала нам. И когда встал вопрос о дальнейшем моём путешествии, я не стал никого уговаривать, одиночество уже давно брело рядом со мной угрюмой тенью.

Осси предложила сама, чему сильно меня удивила.

Проведённые четыре дня в деревне были слишком скучными и спокойными. Размеренная жизнь быстро утомила нас. И как оказалось, не я один жаждал кинуться в дорогу. В один из вечеров, в очередной раз празднуя победу, Дрюня снова принялся меня благодарить. Его доброта не знала границ, и он поведал мне одну историю. Когда он был в птичьих кишках, ему повезло провести много времени летая по округе. Он видел бескрайние леса, высоченные горы и бесконечно уходящие за горизонт бурные реки. Сотни густонаселённых деревень, большая часть которых не пересекались с общественными дорогами. Огромные зелёные луга и заросшие высоким колос необъятные поля.

А еще он видел «кровавый лес». Да, он так и сказал: «Кровавый лес».

Глава 5

Мы сидели на штаб-квартире «кожагонов».

Душный зал окрасился золотом благодаря сотне зажжённых свечей. Густой дым стелился под потолком. Народ выпивал и курил.

Я, Осси, Дрюня. С нами был Эдгарс и еще пару десятков людей, которые сразу прочухали, что у власти не совсем Борис. Люди выпучивала глаза от удивления, узнавая в речах стоящего передними огромного «труперса» знакомые вещи, которые они могли услышать только от одного человека — Великого Андрея. Когда я слышу такое величественное название, сразу вспоминаю Дрюнину грязную хату, его потрёпанные джинсы и пахнущие скисшим потом майки. Он никогда не парился из-за внешнего вида. Вот и сейчас, ему было плевать на то, что его кожа прячется под слоем застывшего гной, а то, что между крепкими элементами брони текут густые ручейки сукровицы и ихора — так вообще в порядке вещей. Что естественно — то не безобразно!

Поэтому, когда я слышу «Великий Андрей», меня распирает на смешок.

В очередной душный день мы с нетерпением дождались вечера, когда смогли спокойно выпить и покурить. Я боялся делать первый глоток — для меня было непостижимым осознание того, что моя мутация перекрасила окружающий мир в черно-белый цвет. Но первый глоток вернул в мой мир всю палитру. Я чувствовал вкус, бухло заливалось в мой желудок. Я даже пьянел, но быстро трезвел. С куревом аналогично. В целом — жить можно. Но утолить терзающую мою душу боль я уже ничем не мог. Можно было обезболить короткий промежуток времени, но разве это решало мои проблемы? Нет!

Я обязан достать ту суку и спасти Роже! Я закрывал глаза и видел перед собой ту бабу в кровавом доспехе. Сука тыкала в меня пальцем и обзывала паразитом. И каждый тычок был острее иглы, что пронизывала моё сердце все глубже и глубже.

Я рассказал всё Дрюне. Поведал свои страхи. Поделился своей целью. В тот день мой друг задумался по-настоящему. Мы прикинули, что в этом мире возможно еще обитают какие-то маги или волшебники, обладающие иными способностями, ежели превращать кровь или гной в крепкий доспех. Так, раскуривая очередную папироску, оставленную нам Борисом, в разговоре промелькнул «кровавый лес».

— Вокруг была дюжина деревень, — булькал Дрюня, сидя напротив меня за деревянным столом с кружкой бухла, — но я увидел в середине густого леса аномалию! Ветви покрывала не простая листа. Словно крохотные кусочки мяса… а сами деревья были затянуты в… В паутину. Я осмелился опуститься и пролететь совсем рядом. Паутина была красного цвета, а сама земля была спрятана под блестящим слоем вязкой жижи, пролившейся по всей территории аномальной зоны. Мне показалось, что это была кровь. Всюду была кровь! По правде говоря, сейчас меня уже сложно чем-то удивить. Червяк, помнишь ту бабу, гостившую в моей пещере?

— Ты сейчас серьёзно? — возмутился я.

Дрюня громко рассмеялся.

— Конечно помнишь! Как ты её можешь забыть! Ладно-ладно, слушай дальше. Так вот, вокруг той бабы была лужа крови. И в том лесу была лужа крови. Они искусно управляют кровью. Врубаешься?

— Теперь и я могу управлять кровью.

Дрюня глянул по сторонам. Мимо как раз проходила девушка с подносом, которой он взмахом ладони намекнул обновить нам кружки.

— Да-да, я видел! — улыбнулся мой друг. — Это круто! Прям пиздец как круто!

Возле нашего стола появилась та самая девушка. С вымученной улыбкой он поставила на стол две кружки и отправилась дальше, выискивая глазами очередного клиента.

— Так вот, — продолжил Дрюня, — думается мне, что в том лесу обитает…

— Баба! — перебил я Дрюню, отпив добрый глоток пойла. — Управляющая кровью!

Массивное тело навалилось на стол огромными лапищами и вперилось в меня обелёнными глазами.

— А может и мужик!

Я хмелел так же стремительно, как и трезвел. Но в очередном кратковременном порыве алкогольного опьянения я успел выпалить:

— Мне нужно попасть в этот лес!

— Нам! Нам нужно попасть! Червяк, мы теперь вместе! Куда ты — туда и я! Спокойная жизнь нам только снится. Да и зная какая чертовщина творится вокруг нас, спокойный сон мне не видать.

— Я справлюсь один, — отрезал я. — Тебе нужно поднимать деревню с колен…

— Опят ты за старое! Эдгарс — моя правая рука! Он прекрасно со всем справится в моё отсутствие. И если даже я не вернусь — он не пропадёт. Деревня не пропадёт! А вот ты один можешь и увязнуть в болоте.

Дрюня был прав. Как бы яро я не рвался угомонить свою боль, и как бы я не был уверен в себе — увязни по уши в болоте, и кто подаст мне руку?

Я согласился на предложение Дрюни. Всё равно он мой должник. Должник до конца жизни.

Попутчики стремительно росли.

Осси…

Мне показалось, что её боевой запал прогорел основательно. Но я ошибся. Ей бы найти в деревне мужичка, завести детей, хозяйство. Развести скотину. Но каждый раз, когда на глаза попадалась её мускулистая фигура, словно выточенная топором из дубового пня, да и зная её неугомонный взрывной характер, приходилось согласиться с тем фактом, что среди местной простолюдины достойной кандидатуры воительница никогда не сыщет. Лишь закалённый не в одном десятке боях воин сможет чуточку приблизиться к её пылающему сердцу и не сгореть заживо. И это неумолимое, бьющееся с грохотом подобно грому сердце неумолимо кидало рыжую воительницу на поиски лютых приключений себе на задницу.

Узнав о нашем путешествии, Осси потребовала взять её с собой. Без лишних разговоров, а тем более — без каких либо споров.

Разве мы могли отказать?

Эдгарс отреагировал спокойно. Без лишних споров и нытья согласился взять на себя обязанности Андрея, временно, конечно. Согласовал планы по восстановлению необходимой для комфортной жизни людей инфраструктуры и молча принял дела из гнойных рук.

Как оказалось, Эдгарс был в курсе о безумном плане Бориса обратить себя в «труперса», и на этом мы и сыграли, когда убеждали старика в том, что перед ним стоит Андрей, а не тот Борис. Смена лица и всякая белиберда сыграли нам на руку. Мне показалось, что старик не поверил нашим словам, но он и не пытался оспаривать нашу правоту. Судя по всему, ему просто хотелось спокойной жизни, и не важно кто её будет ему устраивать. Андрей в образе Бориса? Или Борис в образе Андрея? Плевать. Он стар. Он просто хочет тихо помереть в своём уютном доме под огромным дубом.

Мы собрались быстро. Лично мне собирать вообще ничего не пришлось. Мне подобрали новые ножны (старые сгорели в пожаре) для кровавого меча. От плаща или какой-либо иной одежды я отказался. Дрюня последовал моему примеру. А вот с Осси оказалось всё сложнее. Три мешка. Вода, еда, различные вещи для выживания в лесу. Короче, каждому по мешку.

Толпа из местных жителей и вояк провожала нас со всеми почестями. Эдгарс хотел отправить с нами с десяток воинов, но Дрюня отмахнулся. Уже когда мы двинули через поросшее высокой травой поле в сторону леса, Дрюня сказал нам:

— Мы вернёмся за моей армией. Они ждут меня.

— Зачем тебе армия? — спросил я.

— Впереди неразведанные земли, мало ли какое зло может таиться в их недрах.

Зло. Как бы мы не оказались тем самым злом, что вылезет наружу из глубоких недр земли.

Потребовалось пять суток, чтобы дойти до Дрюниной пещеры. Впервые за долгое время это путешествие оказалось спокойным, и даже в некоторых местах приятным. У нас было бухлишко и сиги. Мы жгли костры. Травили байки. Строили планы. Осси постоянно охотилась, и как мне показалось, охота доставляла ей особое удовольствие. Эта сильная женщина с мужским характером была создана убивать, как бы мрачно это не прозвучало.

Пять суток пролетели как одна ночь.

В обед мы вышли к горе. Когда у каменного подножья показалась ветхие дома с заросшими густым мхом крышами, Дрюня громко завопил на всю округу. Жуткий булькающий вопль с каким-то гортанным дребезжанием разлетелся по полю и словно отразился от каменистой поверхности уходящий под облака горы. Через мгновение нам ответили не менее жуткие булькающие вопли, словно кто-то захлёбывался подступившей к горлу крови.

— Идём, — скала Дрюня, — нас ждут.

Только потом я понял, зачем Дрюня предупредил о своём приходе. Встретившие нас солдаты не сразу признали в моём друге своего командира. Лишь обменявшись рукопожатиями, обстановка разрядилась. Нас узнали. Нас приняли.

В этот же день Дрюня собрал свою маленькую армию на вытоптанной поляне, возле огромного входа в пещеру. Пол сотни гнойных солдат сгрудились вокруг своего командира, внимательно вслушиваясь в каждое слово. В некоторых солдатах я узнавал салаг. Тех самых, что сражались плечо к плечу с Борисом, а потом им же и были преданы. Брошены на убой. И после обращены в «труперсов» — гнойных воинов, окружённых мухами и нестерпимой вонью, с которой Осси приходилось мериться.

Кстати, Дрюниному телу «обжиг» пошёл на пользу. Его доспех не источал вонь, между пластинами струйки ихора были практически не заметны, что в свою очередь абсолютно не привлекало мух. Дрюня стал лучше. Он стал чище, в отличие от своих воинов.

Находясь совсем недалеко от пещеры, в моей голове снова появился голос. Расплывчатый и мутный, он взывал о помощи. Я вспомнил про волчицу, Дрюня обещал мне её показать.

Под всполохи зелёного пламени мы двигались по узким проходам пещеры. Я следовал за своим другом, наблюдая как движется его доспех. Как с каждым шагом подпрыгивали массивные наплечники, как тёрлись друг о друга пластины, скрывавшие под собой лопатки и позвоночник. Тонкие, еле заметные струйки густого гноя мерно сочились через всё тело, словно сотни русел одной огромной реки.

— Пришли, — булькнул Дрюня.

Помещение озарила зелёная вспышка, в которой я сумел рассмотреть у стены подобие клетки, сделанной из толстых берёзовых брёвен с содранной зубами и когтями корой. В глаза сразу бросилось то, что пару бревен уже заменили.

Когда свет потух, окружающий нас воздух задрожал от злостного рычание. Жуткое, не похожее на собачье. В нём слышалось знакомое бульканье.

— Моё тело выделяет недостаточно газа, — пожаловался Дрюня, — освещение будет прерывистым.

— Ничего страшного, мне хватит.

Я наклонился к клетке и принялся вслушиваться в рычание. Мне хотелось определить расположение зверя, чтобы в ближайшей вспышке света разглядеть его.

Комнату озарил зелёный свет.

Вот она, гордо стоит внутри вольера, не испугавшись приблизится к решётке. Внешние черты волчихи с трудом угадывались под толстым слоем брони, целиком покрывшее могучее тело зверя. Когда наши глаза встретились, она зарычала еще сильнее. Отпрянула от решётки и торопливо закружила в клетке.

«Спаси!» пронеслось у меня в голове.

Я закрыл глаза и мысленно попытался наладить контакт с волчицей.

«От кого?» — спросил я.

«От меня же! От самой себя!»

«С тобой всё в порядке.»

«Ложь! Я другая!» — пожаловался зверь в каком-то мрачном отчаянии.

«Я теперь тоже другая, и считаю, что со мной всё в порядке.»

«Как и я ты не в порядке!»

«Я могу тебя выпустить.»

«Зачем?»

«Ты забыла, что такое свобода?»

«А ты сама свободна?» — переспросила волчиха.

«Я делаю только то, что хочу. Иду туда, куда хочу. Охочусь на того, кого хочу убить.»

«Голод давно не мучает меня, как и жажда.»

«А твой внутренний охотник? Он еще жив?»

Голос в моей голове утих. Волчиха занервничала, заметалась по клетке, продолжая громко рычать и скулить. Мне хотелось просунуть руку сквозь прутья и проверить на что она способна. Вгрызётся в руку или поведёт носом? Лёгкое чувство сострадания могло побудить меня погладить чудного зверька, но шерсть давно слезла с огрубевшей кожи, превратив волчицу в облезлую дворнягу, выпачканную в грязи. Запертой в клетке она чем-то напоминала меня. Против своей воли её обратили в это существо. Заперли в клетке, в этой глухой темнице, забрав солнце, голубое небо и бескрайние луга.

Зверь не должен сидеть в клетке. Он либо подыхает, либо продолжает охотиться.

«Я освобожу тебя.» — мысленно произнёс я.

«Зачем?»

«Мы отправимся на охоту.»

«Я уже не знаю, кем я стала. Да и ты, посмотри на себя! Кто ты?»

«Я покажу кем ты являешься на самом деле, и покажу, кем была я на самом деле.»

— Дрюня, — сказал я. — Надо открыть дверь.

Огромное тело воина словно было накрыто зелёным целлофаном, когда он вдруг вскочил и обрушил секиру на деревянную клетку. Затем он врезал ногой по огромному бревну, на котором держались толстые ветки. Рукой откинул целую стенку из сплетённых между собой веток.

— Здесь нет двери, — сказал Дрюня. — Мы не предусмотрели.

Волчица успела отпрыгнуть в угол, сохранившийся после удара секирой. Невзирая на животный инстинкт, зверь не пытался убежать, или броситься на нас. Пригнувшись, волчица громко зарычала. Нос в серой корке гноя угрожающе раздувал ноздри. Раскрытая пасть роняла на землю болотного цвета густые капли. Мутно-белые глаза вперились в меня и не теряли из виду, даже когда зелёный газ прогорал, и пещера погружалась в кратковременную тьму.

Я медленно приблизился. Рычание усилилось, но зверь не бросался. Мне нужно заслужить доверие, расположить к себе эту рычащую сучку! Я присел на колено и протянул руку. Раскрыл ладонь. Зверь должен понять, что я не представляю никакой опасности. И еды у меня нет, как и злых намерений.

Но загнанный в угол зверь ничего не может, кроме как защищаться.

Волчиха прыгнула на меня. Стремительно! Между парой вспышек зелёного света, она успела отскочить от пола, пролететь полметра, а когда новый всполох разорвался под сводом пещеры, волчья морда в гнойном доспехе уже дышала мне в лицо.

Не дожидаясь пока клыки вгрызаться в моё лицо, я тут же обхватил огромное тело обеими руками, и мы рухнули на каменистый пол. В голове у меня промелькнула надежда, что мой друг поможет мне. Ага, конечно! Эта гнойная куча стояла в сторонке и заливисто ржала. Волчица яростно хватала пастью воздух то возле моего уха, то возле шеи. Массивные задние лапы упёрлись мне в живот, когда передние длинными когтями скребли мои наплечники и нагрудную пластину.

Обоими руками я схватил зверя за шею. Попробовал откинуть от себя. Не вышло. Волчица тяжёлая и прыткая, её бы хоть так удержать! Скинуть никак не выйдет!

Мне на лицо упал ошмёток гноя из зубастой пасти. Дрюня заржал ещё громче. Блять, вот урод!

— Червяк, не можешь справиться с маленькой сучкой?

Я сам не ожидал от себя такого. Громко завопив, попробовал свалить волчицу на бок. Зверь быстро распознал мой замысел, массивная фигура быстро переместилась, встав с боку от меня, и именно там, куда её я и хотел сбросить. Я даже моргнуть не успел, как последовала новая атака, с новой силой.

Острая морда уткнулась мне в щёку. Покрытый гнойной коркой нос ободрал мне кожу и медленно полз вниз, словно кто-то вел лезвием по моему телу. Волчица двигалась к шее. Она продолжала громко рычать, кусать воздух. Я был вынужден рискнуть.

Убрав свои руки от волчьей шеи, у меня было короткое мгновение, чтобы остаться в живых. Волчий нос уткнулся мне в шею, и замер. Мои пальцы крепко обхватили верхнюю челюсть зверя, я сумел зафиксировать голову и спасти свою шею. Острые зубы смыкались с такой силой, что будь у меня обычное тело — без кровавой брони — ладони бы уже напоминали фарш из костей и мяса, который получается после взрыва гранаты в руках.

Инициатива медленно переходила на мою сторону. Волчица так яро замотала головой, что меня почти отрывало от земли. Я обхватил ногами тело зверя. Покрепче сжал пальцы, чувствую, как захрустели звериные зубы. Злобный рык сменился завыванием.

Да успокойся же ты! Успокойся!

Но нет, зверь не собирался сдаваться так просто. Волчица попятилась, потащив меня за собой. Мой доспех заскрёб по каменному полу, оставляя за собой еле заметные полоски. Я сжал ноги на массивном теле еще сильнее. А потом я сумел захлопнуть пасть волчицы, успев обхватить её целиком. В моих пальцах было достаточно силы, чтобы массивные челюсти не разомкнулись. Я даже рискнул отпустить одну руку. Получилось! Но адское давление вдруг хлынуло на мои пальцы, что продолжали сдерживать смертельные зубы в безопасности. Так долго не протяну…

Я ударил кулаком правой руки зверя в грудь. Потом еще раз. Затем обрушил кулак точно на голову, под ухо. Волчица дёрнулась, снова попятилась. Я не прекращал бить. И только нанеся десяток ударов, нависающее надо мной тело дало слабину. Мои пальцы, держащие челюсти на замке больше не испытывали нагрузки. Волчица почти сдалась.

Я больше не держал ногами изуродованное болезнью тело зверя, быстро поджал их под себя, а двумя руками схватился за шею. Быстро встал на колени и, оттолкнувшись ногами, резко встал, отрывая передние лапы зверя от пола.

Оспаривать моё преимущество было бесполезно. Мешкать я не стал, сразу же завалил волчицу на землю, обрушившись на неё всем весом. А потом наши лбы соприкоснулись. Конечно же по моей инициативе.

Глава 6

Стоя на полупрозрачном блюдце, мерно бороздящем в бескрайнем разуме зверя, я поглядывал себе под ноги. Под моими ступнями вниз уходило моё полупрозрачное отражение. Здесь, в глухой тьме, взирающей на тебя со всех сторон, я — мужчина. Голый и лысый. Таким я себя помню в прошлой жизни. Здесь я настоящий. Сознание не обманешь.

— Кто ты, человек?

Я обернулся на голос. Пока я тут рассуждал и любовался на своё отражение, всё это время за моей спиной стояла волчица и наблюдала. Шерсть чёрная, лоснящаяся. Прекрасное тело, не тронутое мутацией, можно смело выставлять на престижных выставках. Зад на уровне плеч, передние лапы на уровне плеч. Пушистый хвост медленно вилял, чуть закручиваясь крючком.

— Я — друг! — ответил я.

— Человек зверю недруг.

— Ты ошибаешься.

Волчица громко фыркнула, мотнула мордой. На огромной шее вздыбилась шерсть, и пошла волной по всему телу, искря отражениями миллиард ярких звёзд, неподвижно зависших над нашими головами в бесконечном космосе разума.

— Я пришёл освободить тебя, — сказал я.

Я мог бы рассказать ей про Альфу, про наше путешествие, и, наконец, про его смерть, но мне не хотелось тревожить перевозбуждённого зверя. Волчица сейчас как плотно сжатая пружина — одно неверное движение… и пиздец.

— Убей меня! — звериный вой ударил точно в моё сознание. — Я не хочу такой жизни!

— А какой ты хочешь жизни?

— Моя жизнь — это бесконечная охоте в стае. Я живу лишь когда преследую добычу. Моё существование взаперти — мука!

— Я понимаю тебя. И я в силах дать тебе всё то, чего тебе так не хватает. Я дам тебе всё то, чего ты так страстно жаждешь!

— Человек, если бы я могла рассмеяться, я бы рассмеялась тебе в лицо.

— Я лишь прошу твоей верности! И ты получишь всё. Мы с другом отправляемся в опасное путешествие, и любой союзник нам только на руку.

— Твой друг… Это тот, кто обратил меня в монстра? Да, человек⁈

— Да!

Волчица вдруг двинула в мою сторону. Злобное рычание ничего хорошего не сулило. Все эти разговоры со зверьём как с малыми детьми — пустая трата времени. И что им вообще надо? Доверие? Дружба? Или моя плоть?

— Но ты не монстр!

— А ты, человек… ты не считаешь себя монстром?

— Нет. Природа подарила мне защиту от агрессивной среды. Я эволюционировал. Как и ты.

— Хочешь сказать, я лучший экземпляр среди своего вида?

— Я не могу тебе дать ответа. Но ты можешь отправиться с нами и лично убедиться в своей уникальности.

— Почему ты так печёшься за меня? — спросила волчиха, опуская голову к блюдцу и пряча глаза за двумя узкими щелками между веками.

Хороший вопрос. По правде говоря, меня мучала совесть за смерть Альфы. Волк погиб понапрасну. Сражался за подонка, который предал всех. Моя вина была в том, что я подтолкнул зверя к смерти. Уговорил. Пообещал золотые горы и сладкую месть. Мы в ответе за тех, кого приручили, и смерть ложится тяжким грузом на наши плечи. Я хотел бы скинуть часть неподъёмного груза, очистить совесть. Если есть шанс даровать иному зверю свободу, я обязан воспользоваться выпавшим мне шансом. И я буду полным дураком, если не обращу этот шанс во благо своих деяний. Но меня останавливает обжигающая мысль, что я могу выпустить джина из бутылки. Выпустить неуправляемую бестию из тёмной клетки.

Живём один раз, надо всё попробовать. Если бы волчиха хотела убить меня — давно бы кинулась. Её любопытство и заинтересованность выдавали в ней благие намерения. Она сама рвалась на свободу.

— Я такой же зверь, как и ты, — сказал я, — я знаю цену свободе, и знаю огромную цену заключения. Мне больно видеть прекрасного зверя за решёткой. Мы уже освободили тебя там, в пещере. Теперь освободи свой разум от выдуманной темницы.

Волчиха навострила уши и высоко задрала голову. Её глаза бешено вращались в глазницах, осматривая окружающий нас космос. Блестящий нос тыкал воздух. Возможно, она хотела что-то учуять, но что здесь можно учуять, кроме пустоты? Только спустя некоторое время, валяясь на влажном мхе и размышляя о нашей жизни, мне пришло понятие о движимой нами силы. Инстинкт. Я сумел разбудить в волчице инстинкт, который немедленно позвал её. Позвал в реальный мир.

Четыре жилистые лапы оторвали поросшее густой черной шерстью мускулистое тело зверя от полупрозрачного пола и отправили за край блюдца. Прямиком в космос.

Всё конечно… охуенно… Но вот объясните мне, как это работает⁈ Почему каждый раз так выходит?

Когда я открыл глаза, огромное тело Андрея уже возвышалось надо мной и громко хохотало. Волчица сидела рядом, спокойно уставившись своим носом мне в лицо. Шершавый язык облизнул мою щеку и висок. Мерзость… лицо словно измазали машинным маслом.

— Червяк, ты снова меня удивил!

Дрюня протянул мне руку. Я ухватился за ладонь, после чего мой друг помог мне встать на ноги.

— И что с этой Жучкой? — спросил Дрюня, разглядывая волчицу; секиру он далеко не убирал, продолжал держать в левой руке.

— Ты не поверишь, но она пойдёт с нами.

— Уговорил? — воскликнул Дрюня.

— Уговорил.

Дрюня громко свистнул, протянул руку волчице и сказал:

— Жучка, дай лапу!

На безобидную просьбу волчица грозно зарычала.

— Ах ты ж… — возмутился Дрюня, — дворняга!

— Не надо так с ней, — успокоил я друга. — У неё должно быть имя.

Мои мысли целиком обратились к волчице.

«Как мы можем тебя называть?»

«Я отзываюсь на лай стаи. На ветер, несущий запах жертвы.»

Ну начинается эта хуйняяя…

«Я всегда обернусь на громкий топот копыт.» — закончила волчиха.

Ладно, мне всё понятно. Главное никому не рассказывать, что я пытался выпытать у дикого зверя его имя. Глупее затеи не придумать. В голове пронеслось тысячи кличек дворовых собачек. «Жучка» норм кликуха, но у нас волк, а не смесь пуделя и бульдога. Кара. Вот как я буду тебя называть.

«Я могу попросить тебя откликаться на „Кара“?»

Волчица согласно кивнула.

— Кара! Мы будем называть её Кара.

— Кара! — захохотал Дрюня и наклонился к волчице. — Дай лапу!

— Да прекрати ты уже, что как маленький?

— Это моя собака!

— Она не собака! — гаркнул я.

— Ладно, Червяк, что ты на меня взъелся?

— Мне тесно в пещере, я хочу на воздух.

Каменные стены действительно невыносимо давили на мою душу. Газовые всполохи начинали выводить меня из себя. Хотелось постоянства и свежего воздуха.

— Ладно, — Дрюня указал рукой на узкий проход, — ты иди, а я соберу своих воинов. Найдёшь выход?

— Найду.

Выход я нашёл, но не сразу. Пришлось поблуждать по узким туннелям. В какой-то момент Кара обратила внимание на наш странный маршрут. Выйдя вперёд меня, она выставила нос по ветру и повела меня к выходу.

На огромной поляне, раскинувшейся совсем недалеко от выхода из пещеры, уже топтался народ. Огромные воины в гнилистых доспехах собирались в кучки под огромными тенями ветвистых дубов и сосен без единого листика или иголочки. Мёртвая земля. Воздух пах раскалённой хвоей и удушливой свободой.

Когда мы с Карой двинули в сторону воинов, меня окликнул женский голос.

— Инга! Постой!

Со стороны брошенной деревушки, чьи дома почти наполовину поросли пористым мхом, а крыши обвалились внутрь и походили на переломанные ребра, нам на встречу шла Осси. Лёгкий кожаный доспех хрустел при каждом шаге, по бедру тёрлись ножны с торчащей рукоятью из высушенной человеческой ладони, а две огромные рыжие косы прижимал к спине переброшенный через плечо лук.

— У нас новый друг? — спросила воительница, подойдя к нам.

— Подруга, — уточнил я. — Кара.

— Кара⁈ — удивилась Осси. — Какое красивое имя.

На удивление Кара вела себя довольно спокойно. Проходящие мимо нас «труперсы» её не пугали. Даже когда подошла Осси, волчица не дёрнулась, но и хвостом не стала вилять. Железные нервы? Отсутствие страха? Мне стало любопытно, при каких условиях она кинется грызть глотку.

Осси присела на корточки напротив волчицы. Протянула ей навстречу руку.

— Кара — вам не собака, — уточнил я, но каково было моё удивление, когда Кара плюхнула свою лапищу на женскую ладонь.

Вот бля. Довыпендривался.

— Хорошая девочка, — защебетала воительница, — можно тебя погладить?

Осси наклонилась к волчице, попыталась погладить, но Кара вдруг отвела голову, увернувшись от пятерни. Страха в её глазах не было, скорее брезгливость. Для Кары мы с Дрюней нелюди, как бы обидно это не звучало, а вот Осси — человек, со всеми вытекающими. И случись драка — Осси точно не удастся выйти из неё победителем. Даже и не знаю, сможет ли подружиться дикий зверь и человек…

Осси быстро поняла тухлось своей затеи и так же быстро на неё забила. Фыркнув, воительница выпрямилась.

— Больно надо, — недовольная гримаса стиснула сотню веснушек под её глазами.

— Не переживай, еще подружитесь.

— Я и не переживаю. Ты мне лучше скажи, когда мы выдвигаемся? Мне наскучила эта унылая деревня. Будь моя воля, сожгла бы здесь всё в пепел!

Я уже открыл рот в попытке объяснить Осси, что мы ждём Дрюню, как за моей спиной булькающий голос раздался с таким оглушительным рёвом, что у меня чуть уши не заложило.

— Все готовы⁉ — кричал Дрюня на всю поляну.

Взгляд Дрюни с пристрастием подсчитывал полысевшие головы, когда он медленной походкой двинул вдоль кривых рядов воинов. Уродливая секира из двух замученных лиц по-прежнему лежала в его левой ладони, приковывая к себе пристальный взгляд салаг. Любой бы мог быть на месте лезвия. Застывший страх или боль — то, с чем срежут твоё лицо и сделают оружие.

— Мои воины! — взревел Дрюня. — В ближайшее время вам всем предстоит тяжкая проверка вашей веры. Веры в своё бесстрашие. Веры в своё бессмертие. И веры в меня! Когда ваши мечи затупятся в боях — ваша броня закалится. Доспех, подаренный вам природой — всего лишь скорлупа, которая может лопнуть, чуть надави на неё. Вы должны научиться пользоваться своим даром. Найти плюсы и минусы. И обратить их против врага. Всем нам судьба уготовила странную жизнь. Мы больше не созданы для уборки полей, наши руки не смогут играть на инструментах или вышивать. Нам никогда не завести семьи. Отныне, наша семья — война! Наши музыкальные инструменты — крики врагов, падшие в битве. Наш урожай — очищенная земля от скверны и нелюдей!

Странная речь Андрея несколько смутила меня. В его словах легко можно было уловить призывы к войне и легализации убийства. Нелюди. Мы же и есть нелюди. Или нелюдь нелюдю рознь? Меня успокаивало только одно — мы идём не на людские деревни. Наша цель — «кровавый лес». Если, конечно, Андрей сказал правду, и он действительно существует. И, возможно, внутри мы встретим уже знакомых нам «кровокожих», которых за людей мы не держим. Может быть, там всё и закончится. На сколько велики шансы, что в «кровавом лесу» мне удастся избавиться от боли и найти Роже? Я бы хотел этого. Мне даже кажется… нет, я хочу верить в это… Роже… Эта загадочная девочка с исцеляющими руками… возможно она поможет нам! Может, у нас получится скинуть с себя эти уродливые доспехи и обрести спокойную жизнь среди людей. Построить новый мир! Без войн, убийств и насилия.

Нелюди. О чём я вообще думаю! Мы — глисты. Паразиты, живущие за счёт других. Расходующие ресурсы попавших в ниши сети людей. Но не спроста этот мир создал нас. У каждого есть своё предназначение. Мы обязаны найти своё предназначение.

Стоило Дрюниному голосу стихнуть, как тут же прожжённую солнцем поляну наполнил топот ног и скрежет гнойных доспехов. Наша маленькая армия принялась собираться в поход. Мне не хотелось говорить, что мы собирались на войну, или на захват территорий, а тем более на очистку земель от «нежелательных жителей». Мне гораздо спокойнее на душе, когда я называю это «поход». Так проще. Так спокойнее.

Да и особо собирать нечего было. Суетившиеся вокруг меня воины ничего не имели при себе, кроме как стальных мечей, убранных в кожаные ножны на поясе. Новообразования на коже в виде корки гноя со струпными хлопьями, осыпающейся на землю при любом дуновении ветерка или резкого движения — на веке их тяжкая ноша, от которой им уже никогда не избавиться. Неотделимый багаж, струящийся сукровицей и разящий вонью разложения. Злокачественная опухоль, что спасает их жизни от агрессивного мира.

Никто не знал, что нас ждёт впереди. Дрюня смотрел в будущее с опаской, и его внутренний рационализм рисовал образ смертельно опасной дороги. Риски нужно свести к минимуму. Старик Эдгарс заботливо выдал нам свой запас глиняных колб — светошумовых гранат. К жидкости для разжижения гнойного доспеха мы даже не притронулись. Было глупо носить с собой оружие против самих себя. Я, Осси и Дрюня — теперь нашу грудь пересекал широкий ремень из дублёной кожи с полудюжиной подсумков, внутри которых прятались наши «ослепительные секреты». Вот и все наши вещи. Наши сборы закончены.

Горячий воздух наполнился зернистой пылью, когда наши закованные в уродливые доспехи тела вышли на песчаную дорогу. Стоял невыносимый гул слетевшейся мошкары. Скрежетали пластины доспехов, медленно притираясь друг к другу. Слишком быстро песок заскрежетал на зубах. Осси скрыла лицо за плотной повязкой из серой ткани, оставив глаза незащищёнными. Воительнице приходилось щурится, в уголках глаз постоянно блестели капли слёз. Её никто не заставлял идти с нами. Её путь — её выбор.

Первые сутки мы шли вдоль мёртвого леса. Погибшие в лучах палящего солнца деревья переплетались между собой длинными сухими ветвями, напоминая уходящий за горизонт бетонный забор с натянутой колючей проволокой. Депрессия пропитывала здесь каждый клочок земли. Каждый вдох вызывал паническую атаку. В голову лезли странные мысли. Неожиданно, но они пробуждали во мне страхи. Здесь, в окружении гнойных воинов, я вдруг испытал нехватку человеческого общества. Мой слух изголодал по людской речи. Смиренная толпа под руководством моего друга не могла похвастаться даже парой сальных шуток. Меня выворачивало при мысли, что мне больше никогда не выпадет возможность оказаться в кругу людей… Обычных, с обычной кожей. С человеческими идеями и желаниями. Заглядывая Осси в глаза, я находил там аналогичный голод. Всю дорогу она молчала, терпеливо дожидаясь конца пути. Да и о чём мне с ней болтать? О мужиках? Или о детях? Мне хотелось разрядить обстановку, но еще больше мне хотелось в тишине дождаться финала нашего путешествия.

Третий день нашего похода преподнёс неожиданный сюрприз. После обеда небо затянуло черными тучами, похожими на покрытую копотью вату. Лучи палящего солнца больше не обжигали наши доспехи. Взоры полсотни воинов тут же обратились к небесам. Я широко раскрыл глаза и поднял голову вслед за всеми.

Как же красиво…

Осси стянула с лица повязку и втянула через ноздри первый за долгое время прохладный и свежий воздух.

Ослепительная молния ударила в кривую линию лесного горизонта. На сетчатке моих глаз отпечаталась белая трещина, а в ушах застыл звук лопающейся одежды. Улыбка медленно растягивала кожу на моём лице. Я не любовался пейзажам. Я восхищался атмосферой.

Первый в моей новой жизни гром ударил незамедлительно. Оглушительный рёв разорвал воздух над нашими головами, а затем раскатился по всей округе.

Начался ливень.

Удушающая пыль осела. Крупные капли заколотили по нашим доспехам. Тонкие струйки дождя заполняли трещины в наших пластинах, придавая нам ослепительный блеск. Со стороны мы были похожи на только что отполированные иномарки, улетевшие в кювет с автовозом. Уродливые, помятые, но не утратившие своих технических характеристик. Мы оставались на ходу. Но как оказалось позже — не все.

Когда я подставлял лицо холодным каплям дождя и наслаждался каждой струйке, что так усидчиво стирала с моей кожи всю ту накопленную грязь в походе, Осси плотнее стягивала на своём теле кожаный жилет. Хватило каких-то пары минут, чтобы одежда воительницы промокла насквозь. Поначалу никто не придал значения; ну и что что мокрая — солнце выйдет и просохнет. Но солнце не торопилось выходить.

Дождь лил весь день и всю ночь.

Мне было больно смотреть на Осси. Её колотило от холода, губы посинели, и мы никак не могли её согреть. Чтобы я не подбирал с мокрой земли — ветки или горсть жухлой листвы — всё было пропитано влагой. Любая попытка развести костёр заканчивалась полной неудачей. Не помогала даже моя коробочка с заточенными в ней пылающими углями. Когда зубы Осси застучали на весь лес, Дрюня не выдержал. Усевшись возле моего «намоченного» костра, он отодрал от своего доспеха небольшой кусочек размером с игральную карту, затем соскрёб им немного выступившего на новой дырке гноя и кинул во влажные ветви.

— Пробуй, — сказал Дрюня, прижимая к себе Осси и накрывая её своем плащом.

Даже если пламя зарождалось на поверхности гнойной слизи, дождь тут же всё тушил. В какой-то момент я заебался играть неудачника Прометея. В такую погоду необходимо найти иное решение проблемы.

Я предложил Дрюне построить шалаш. Без лишних слов он дал согласие, и мы нарубали подходящих веток. Ушло менее десяти минут, как Осси уже лежала на толстой подложке из сосновых веток, а от дождя её спасал купол из густой листвы. Она плотнее закуталась в плащ, и мы дополнительно накрыли её ветками.

Ночью я практически не сомкнул глаз, постоянно прислушиваясь к женскому кашлю.

Глава 7

К нашему разочарованию дождь продолжил лить даже утром.

Тело нашей рыжей воительницы сотрясалось от дикого озноба и страшного кашля, и я даже не хотел думать о том, что может ждать нас впереди. Да и не было особого желания смотреть вперёд. Меня тянуло назад. Мы не имели никакого права рисковать жизнью Осси. Нам нужно возвращаться домой! Осси необходимо лечение. Но стоило мне завести разговор на эту тему с Дрюней, как тот вдруг принялся вопить на весь лес:

— Нет! Мы никуда возвращаться не будем!

— Она может умереть! — парировал я.

Предвидя тупиковость нашего разговора, я заранее отвёл Дрюню подальше от Осси, оставив её в шалаше.

— Она точно умрёт, если мы отправимся домой, — прошипел Дрюня. Его губы скривились от злости. — Обратная дорога займёт четыре дня. И за эти четыре дня на нашем пути мы не встретим ни одной деревушки, даже самой жалкой, с населением в три калеки!

Да, Дрюня прав во всём. На пути нам не встретилось ни одной деревушки. Да и если двинем назад — не факт, что успеем Осси доставить вовремя. Какая же безвыходная и поганая ситуация! Яркий пример того, как дорога вперёд — единственный шанс на спасение, даже, если ты не знаешь, что там — впереди.

За последнее время это решение стало для меня самым сложным. Мне пришлось принять сторону моего друга, и я надеюсь, что это лучшая сторона медали. Жаль только, что медаль была получена далеко не за выдающиеся заслуги.

Дождь с грохотом барабанит по нашим доспехам. Если бы Дрюня мог улыбнуться — он бы улыбался.

— Нужно выдвигаться, — сказал он. — Червяк, поверь мне, если бы моё лицо могло изображать мои чувства, ты бы сейчас увидел переживание. Такое же, как и на твоём лице. Любая дорога всегда приведёт к людям…

— Или к смерти…

— Не исключено! Но против смерти у меня есть надёжный инструмент… — Дрюня с хрустом сжал пальцы на длинном древке уродливой секиры. Пяток висящих человеческих ушей на тонкой косичке из чёрных волос, натянутой между двух высушенных лиц, мерно качнулся. — Но меня переполняет уверенность в том, что первыми мы встретим людей. Я понесу Осси на себе.

Я не стал спорить. Кивнул головой, и мы вернулись к шалашу.

Внутри шалаша мы застали Осси сидящей. Толи наш разговор её разбудил, толи неутихающий грохот дождя — нам было не важно. Мы были удивлены совсем другому. По-прежнему укутанная в плащ, рыжая воительница кинула на нас довольно ясный взгляд. Бледность ушла, губы порозовели. Да и зубы больше не отбивали громкую чечётку. И лишь опустив взгляд на её руки, мы увидели из-за чего такой подъём бодрости. Женские пальцы сжимали стеклянную колбу, которую она могла получить только из рук Эдгарса.

— Тебе лучше? — голос Дрюни был взволнован.

— Прощаясь, Эдгарс дал в дорогу мне лекарство, — прошептала Осси. — Он сказал мне, что я буду среди вас чужая. Он отговаривал меня… просил остаться дома, не ходить с вами… но я всё равно решила по-своему.

— Ты всегда была одной из нас. И будешь ей всегда! — выпалил Дрюня. — Нам надо идти. Мы ждём лишь тебя.

Девушка улыбнулась и тут же скривилась от кашля. Пустой флакон выпал из её ладони и подкатился к моим ногам. Я даже представить себе не могу, что могло быть внутри, но я не мог сомневаться в мастерстве старика. Мне даже кажется, что Эдгарс своими зельями может оживить труп. Что-то внутри меня заставило дёрнуть правым плечом, тем самым, куда совсем недавно вонзилась стрела Осси. Благодаря зельям старика я быстро вернулся к полноценной жизни уже через пару дней. Думаю, и с Осси будет всё в порядке.

Я протянул девушке руку и сказал:

— Идём!

Дождь не прекращался. Угрюмое небо продолжало рожать ослепительные молнии, разрывающие холодный воздух над нашими головами и хлёстко лупящие макушки деревьев, словно отвешивая подзатыльники провинившейся гопоте. Воздух вибрировал от несмолкаемого грома. Под ногами лопались лужи.

Всю дорогу Дрюня нёс Осси на руках. Девушка поначалу запротестовала, но не пройдя и километра, она обессилено рухнула на колени. Лекарство помогало, но не так быстро, как всем бы нам хотелось. Впервые за долгое время я испугался смерти. Мысли о потери друга вызывали во мне безумный страх. Я переживал. Переживал по-настоящему. Нравится мне это, или нет, но от чувств не убежишь, как и от самого себя. Я вышагивал рядом с Дрюней, и каждый раз, когда тело Осси содрогалось от очередного приступа кашля, в моей груди вспыхивала боль, словно чья-то костлявая ладонь хватала моё лёгкое и пыталась разодрать его пальцами на мелкие кусочки.

Расчувствовался не только я.

Как бы глубоко Дрюня не старался упрятать свои чувства, но мой взгляд уловил нервное подёргивание губ и отчаянный рык, когда на его могучих руках Осси заходилась кашлем. Он переживал не меньше моего.

Может, мы еще остались людьми? Хочется верить, что внутри этих изуродованных болезнью тел человеческого больше, чем вот этого… застывшего и вонючего… заполнившего все пустоты наших тел…

К вечеру дождь прекратился.

Когда мы уже собирались сойти с дороги в лес для ночного привала, Дрюня разглядел огни.

— Видишь? — спросил меня Дрюня.

— Да.

Влажная от дождя дорога тянулась на добрый километр, а затем огибала лес. Присмотревшись, я заметил два мерцающих огонька. Факелы. Или пару костров, разбитых в лесу недалеко от дороги.

— Как я и говорил, Червяк, дорога привела нас к людям. Сомневаюсь, что стайка волков решила разбить костёр на краю леса.

— Идём к ним? — спросил я.

— Мы идём своей дорогой, они лишь люди, повстречавшиеся нам на пути.

— Я чувствую там лошадей, — сказал я. — Они уставшие и голодные.

— Тогда проблем вообще не будет. Мы пройдём мимо. Поздороваемся и уточним дорогу.

— Ты не боишься свои видом всех распугать?

— Однозначно, меня терзают подобные страхи, но ничего не поделать. Пойдём с тобой первыми, а туман нас прикроет.

Не успел дождь стихнуть, как на небе кто-то принялся медленно и мучительно вспарывать золотистыми клинками тучи. Стало душно. Нашу армию затянул туман. Нам ничего не оставалось другого, как двигаться дальше, вперёд по дороге.

Дрюня решил не скрывать своего присутствия. Продолжая нести Осси на руках, он принялся насвистывать знакомую мне мелодию нашей любимой группы: iron maiden — песню: Повелитель мух. Песня — кайф! Начинаешь слушать — и оторваться уже невозможно. На мой взгляд, X-Factor — самый охуевший альбом. Можно поспорить, но у меня свой утончённый вкус, и мне как-то похуй на мнение остальных.

Я принялся вместе с мои другом насвистывать один и тот же мотивчик. Получалось так себе. Наши булькающие голоса полностью коверкали мелодию, оставляя узнаваемым совсем крохотный кусочек. Да и плевать, главное мы друг друга понимали. И не боялись заявить о себе.

Когда туман сделался непроглядным, и даже мерцания огней было не разглядеть, мы услышали женский голос, раздавшийся откуда-то спереди.

— Стоять!

Голос принадлежал женщине чуть выше средних лет. В нём были напрочь выжжены сомнения и страх, зарубцевавшись огромным шрамом уверенности. Если бы такой голос я услышал бы за своей спиной — обосрался бы на месте!

Дрюня уже собирался открыть рот, но я тут же пресёк на корню все его попытки первого контакта. Я вскинул перед его носом руку и сказал ему:

— Говорить буду я!

Дрюня перешёл на шёпот:

— Почему?

— Твой голос распугает оголодавших собак на ночной дороге!

— Я умею с бабами разговаривать! — зашипел Дрюня. — Хватит мне указывать!

Понимая, что наш спор не просто может зайти в тупик, а вырулить нас на неверную тропинку, я быстро вошёл в игру.

— Меня зовут Инга! — крикнул я в туман. — Я из деревни Оркестр.

— А остальные? — проорала женщина на весь лес.

— Остальные — мои друзья.

— И сколько там… друзей у тебя?

— А сколько вас?

Секундное молчание, после чего в голосе появилась скользкая наигранность:

— Я одна!

Она явно мне врала. Нужно быть осторожнее, мало ли чего. Я медленно вытянул меч из ножен, перехватил рукоять двумя руками. Дрюне я показал рукой, чтобы он повернулся спиной к вопящей бабе, мало ли туман содрогнётся от сотни стрел. Нам не страшно, а вот Осси заденет точно.

Плотный туман еще сильнее размыл силуэты моих друзей, когда я шагнул глубже. Я не слышал ничего людского, но отчётливо слышал лошадиный пустой трёп; животные требовали отдыха.

— Эй! — крикнул я. — Как тебя зовут?

— Так сколько вас⁈ — вдруг резко проорала она.

Дистанция между нами не сокращалась. Когда я шёл вперёд, она пятилась.

— Ты не поверишь, на за моими плечами пол сотни человек.

Никогда не думал, что такие слова могут вызвать смех. Да к тому же истерический! Эта баба просто начала адски хохотать!

— А у меня за спиной три сотни солдат! — гаркнула она.

— И всего дюжина лошадей? Не мало ли на три сотни голов?

Снова потянулись молчаливые секунды. Я не тратил зря время, сделал еще пару шагов на встречу женщине, но её очертания всё никак не проявлялись на белом полотне тумана. Под моей ступней хрустнул камушек.

— А зачем нам больше лошадей? Дюжины вполне хватает, чтобы тащить провизию.

— И куда вы путь держите? — поинтересовался я.

— А вы?

Её голос раздался совсем рядом; шагов десять или пятнадцать. В нём по-прежнему сохранялась бетонная уверенность и несгибаемость. Женщина свято верила в свои слова — и это заставляло меня немного сомневаться. Но не может за её спиной быть три сотни человек! Блеф? Нужно рискнуть, иначе наша бесполезная болтовня может затянуться до утра!

Выставив пере собой меч скорее для запугивания, ежели для атаки, я нырнул в туман. Мокрый песок оставил на себе два десятка отпечатка моих ступней, после чего я резко взял вправо, а потом резко — влево. Мне хотелось появиться неожиданно, увидеть первым её взгляд, который мне сразу же всё расскажет. Который мне сразу же всё откроет.

В белёсом тумане показался серый силуэт. Резко затормозив, я снова ныряю вправо, делаю шагов пять и обрушиваюсь на тень. Всё получилось так, как я и планировал.

Она смотрела туда, где я был шагов двадцать назад. А когда я вынырнул перед ней из тумана, она так и продолжала стоять, замерев с выставленным перед собой ржавым мечом. Всё, что она успела — повернуть голову.

Огромные выпученные глаза остекленели от страха и беспомощно вперились в моё лицо. Рот безмолвно раскрылся, тонкие губы скривились от ужаса. Как я и предполагал: женщине около сорока. Лоснящаяся чёрная грива аккуратно собрана на затылке в длинный хвост тонкой кожаной ниткой. Редкие седые пряди, тонкие морщинки на лбу и вокруг глаз. Загорелая кожа как из солярия! Серое льняное платье, испачканное по пояс свежей грязью, выдавали в ней обычную крестьянку. На деву-воительницу, да еще и ведущую за собой три сотни солдат она явно не тянула. Будь передо мной Осси — я бы еще поверил, но тут… точно нет!

Из её горла начал медленно вырываться вой. Я заткнул ей рот ладонью и крепко прижал к себе. Её меч застрял у меня между левой рукой и рёбрами, а мой повис рядом с её щекой.

— Тише, — шепнул я ей на ухо. — Не шуми.

Я отодвинул её голову и заглянул в глаза. Страх разрастался с каждой секундой, словно мох. Под моими пальцами нежная женская кожа на щеках побелела. Подбородок еле заметно затрясся. Она моргнула — и с уголков глаз потекли слезы. Она дёрнулась. Это моя вина, грубая кровавая корка на моей ладони ранила её кожу. Я ощутил горячую кровь, выступившую крохотными капельками, словно конденсат на стеклянной бутылке. Любопытно… Безумный коктейль из сотни различных гормонов растекался по всему женскому телу. Мне стало ясно, откуда у нас такой высокий уровень храбрости, уверенности и борзости. Моё появление быстр проветрило женский организм, но кое-что здесь так просто не выветришь. Кое-что еще долго будет созревать в женском чреве, перенасыщая организм гормонами. Она беременна… Плод созрел, четвёртый месяц.

— Успокойся, — гаркнул ей в лицо. — Я не причиню тебе вреда. Мне хочется убрать руку и дать тебе хоть что-нибудь сказать, но, если ты вздумаешь орать, мне придётся тебе причинить боль. Мы поняли друг друга?

Вместо ответа — её меч упал к моим ногам, после чего она кивнула головой. Девушка моргнула еще раз, и новая струйка слёз пересекла её лицо. Она явно напугана, и очень сильно.

Медленно, я убрал ладонь с её лица. На её коже еще долго держался бледный след от моей пятерни и десяток мелких царапин, оставленных грубой коркой на моих пальцах. Следом за моей рукой от её губ потянулись три тоненькие лески. Женщина закрыла рот и густая слюна, выделенная страхом, тут же оборвалась.

— К… кто… — подборок женщины трясся как сумасшедший. — Кто ты?

— Я же тебе говорила. Я — Инга, из деревни Оркестр. А тебя как зовут?

— Ю… Юстина…

— Отлично! Юстина, не бойся меня.

— Ты… — в её глаз вдруг появилась наглость, губы налились яростью. — Ты одна из «кровокожих»!

По-прежнему сжимая женщину в крепких объятиях, я почувствовал в её теле нарастающее напряжение. Юстина словно налилась силой, но справиться с моими руками не смогла. Нужно её успокоить.

— Да, я «кровокож», но я не одна из них. Я сама по себе. А скорее, я против них. Понимаешь?

— Нет…

Я слышал громкие удары её запуганного сердца. На лбу выступили холодные росинки пота. Никакой опасности она больше не представляла, и продолжать держать женщину в страхе не было никакого смысла. Я выпустил её из своих объятий.

Юстина слегка покачнулась, но глаз с меня не спускала. Свой меч я быстро спрятал в ножны за спиной, её ржавый — поднял с земли и протянул ей рукоятью вперёд. Она что-то обдумала, после чего приняла мой подарок, и так и осталась с ним стоять; ножен в её наряде я не заметил.

— Червяк! — Дрюнин крик вырвался из тумана. — Ну что там у тебя?

— Всё в порядке. Дай мне пару минут.

Молчание тумана я расценил как понимание.

— Юстина, мне нужны ответы. Хорошо?

Женщина послушно махнула головой.

— Откуда ты и куда путь держишь?

Утерев грязным рукавом слёзы и оставив на щеках серые разводы, Юстина, недолго думая, обернулась назад, и уставилась на туман с неприкрытой надеждой, словно кто-то сейчас вырвется оттуда и спасёт её.

— Кто там? — спросил я. — Не бойся, мы никому не причиним вреда.

Она вдруг осознала всю обречённость ситуации. Спастись у неё и у того, кто прячется в тумане нет никаких шансов. Бежать — самоубийство. Звать на помощь — выдать всех остальных и подставить под удар. Она не имела никакого права мне верить, а тем более доверять, но будучи загнанной в тупик она имела лишь один выход. Она приняла верное решение. Лучшее, в котором есть хоть какие-то шансы на спасение.

— Хорошо, — в её голосе снова появилась железная уверенность. — Пойдёмте.

Женщина шагнула в туман, я — следом. Шаг за шагом в голове нарастал лошадиный трёп, сильно отвлекающий меня от происходящего. У меня даже появилось желание прибить этих кобыл, как только я их увижу! Но я передумал, стоило нам к ним подойти. На краю дороги выстроился в длинный ряд целый обоз из потрёпанных повозок, запряжённых парами лошадей. Рядом на влажной траве возле потушенного костра сидели женщины и дети. При виде меня мамки тут же похватали своих отпрысков. Поднялся визг, вой и детский плач.

— Замолчите! — закричала на баб Юстина. — И живо разведите костёр! Не дай бог дети замёрзнут и заболеют!

Неотрывная от меня испуганных взглядов, женщины подорвались с насиженных мест. Кто-то поставил детей на землю, кто-то унёс в повозку. Я только успел перевести взгляд на Юстину, как на месте обожжённых дров вспыхнул огонь. Затрещали дрова. Повалил белый густой дым, казавшийся во влажном воздухе абсолютно непроницаемым.

Юстина устало приблизилась к повозке, доверху забитой грязными тряпками, мешками, детскими вещами, различными склянками, глиняными горшками, россыпью лука и наваленными яблоками. Запустив внутрь телеги руку, она вытащила кусок серой ткани, укутала в неё меч, и убрала обратно, на самое дно.

— Надеюсь, он мне больше не понадобиться, — сказала Юстина, положив обе руки на еле заметный живот.

— Так куда вы следуете?

— На юг. Мы в поисках новых земель. Пришлые люди слухи разносили, что на юге еще остались плодовитые земли, на которых и рож вырастает по грудь, — тут Юстина ладонью хлопнула себя чуть выше груди, невзрачной, еле заметной под серой рубахой из мешковины, — и скотина отжирается вот до таких размеров, — а тут она выставила руки на максимальную ширину.

— А что случилось на вашей земле? — поинтересовался я.

— Наша земля отравлена. Отравлена кровью и страданиями.

— Кровью?

— Да…

— «Кровавый лес»! Ты слышала о таком?

— Этот лес… — голос женщины задрожал и опустился до шёпота. — Он поглотил соседние поселения. Люди гибли, как мухи над пламенем.

Юстина обернулась и посмотрела на женщин, сидевших вокруг разгорающегося с новой силой пламени. Их лица, лица их чумазых детей были наполнены страхом, но заглянув каждой в глаза, мне было понятно, что не я источник того ужаса, что глубоко осел в их сердцах.

Один из младенцев противно зарыдал. Беззубый рот растянул тонкие губы, кожа на лице окрасилась пурпурным оттенком. Держащая на руках младенца женщина распустила шнуровку на рубахе, откинула ворот и достала набухшую от подступившего молока грудь. Словно оголодавший щенок младенец жадно присосался к коричневому соску. Другие бабы принялись готовить хавку.

Юстина перевела взгляд на меня. Каждое слово давалось ей с трудом, она готова была поведать мне многое, была готова болтать со мной хоть до самого утра, но при других обстоятельствах. Лицо женщины опустело от усталости, глаза налились безразличием. Запас её моральных сил стремительно улетучивался.

Мне придётся её немного помучить, мне нужны ответы.

— Уцелевшие есть? — спросил я.

— Зачем тебе их напуганные души?

— Мне надо знать, кто обитает в «кровавом лесу»? Кто убивает людей?

— Я сама могу тебе поведать. Это звери.

— Ты имеешь ввиду: люди-звери?

— Нет, я имею ввиду настоящих зверей. Лесных. Зайчики, кабаны, лисы, волки.

— Они были чем-то заражены?

Уставшее лицо Юстины скривилось недоумением. Я уточнил:

— Их кожа была покрыта чем-то похожим на это? — я провёл пальцами по своему доспеху из запёкшейся крови.

Нервно ухмыльнувшись, женщина отрицательно покрутила головой.

— Мне надо пригласить друга, — сказал я. — Не пугайся его вида, он гораздо добрее, чем тебе может показаться.

Глава 8

Я болтал с Юстиной, особо не задумываясь об окружающих. Не думая о женских переживаниях. Не беря в расчёт детские страхи. Мы думали только о своей безопасности.

Когда я заикнулся про друга, опушка леса в ту же секунду наполнилась возмущёнными женскими голосами. Прозвучали первые опасения. Зарыдали дети, когда мамаши повыскакивали на ноги и бросились в глубь леса. Я прекрасно понимал уставших женщин. Голодные, грязные, напуганные, они бежали от войны, а теперь сидят возле костра, прижавшись друг к другу, и понятия не имеют о том, что произойдёт в ближайшее время.

Будучи ребёнком я не раз оказывался в подобных компаниях. Было тесно, страшно, но мы справлялись. Мне постоянно приходилось жаться между двух женщин, чья одежда пахла скисшим потом и сыростью. Меня слишком сильно оберегали.

Женская забота не знает границ.

И даже если узнает — эти границы не станут какой-то непреодолимой преградой.

На моих глазах пару крепких женщин угомонили буйного мужика. Угомонили хорошо, окончательно и без поворотно. Мужик решил показать мужика. Решил, что слово мужика — закон. Но его быстро ткнули лицом в лужу и утопили. Так было проще.

Всем спокойнее. Так безопаснее.

Вот и сейчас, я смотрел на кучку напуганных женщин, и боялся последствий. Мне было страшно вообразить, что произойдёт в сознании этих женщин, когда они увидят Дрюню. Их нужно подготовить. Женщин необходимо успокоить, иначе защита детей может вылиться в кровопролитную бойню.

Я посмотрел Юстине в глаза и сказал:

— Успокой женщин. Ничего страшного не произойдёт. Мы никого не тронем. Мы сами нуждаемся в тепле и сне. Хорошо?

— Сколько вас? — спросила женщина, с тревогой поглядывая на мои губы, словно боясь услышать что-то страшное.

— Я не обманывал тебя. Нас полсотни.

Дыхание Юстины участилось.

— Я за них в ответе, — выдавила женщина, сглотнув слюну.

— Поверь мне. Бояться нечего. Я сейчас приведу друга.

Смирившись с неизбежным, Юстина кивнула, а затем ушла в сторону суетящихся вокруг костра женщин, а я, незамедлительно, вернулся к Дрюне.

Полсотни воинов стояли в ожидании команды. Дрюня, даже и не думая выпускать из своих огромных рук Осси, стоял во главе армии. Кара послушно сидела у его ног. А уродливая секира, чей вид мог напугать любого смертного, удобно разместилась на бедре; пару торчащих кривых шипов из гнойной пластины доспеха идеально исполнили роль крючков, на которых болталось лезвие, повешенное за пустые глазницы.

Друг смотрел на меня каменным лицом, ожидая срочного доклада.

— Опасности для нас нет никакой, — начал я. — Впереди обоз из дюжины повозок и кучи женщин с детьми.

— Что они забыли на этой гиблой дороге? — поинтересовался Дрюня, всматриваясь в густой туман за моей спиной.

— Ищут новый дом.

— Новый дом…

— Пойдём, у них есть огонь и сухая одежда, согреем Осси.

Не раздумывая Дрюня, послушно двинул за мной. Армия шагнула следом, но Дрюня вовремя всех остановил, приказав ждать на месте.

Кара рванула вперёд, но дальше меня убегать не стала, шла рядом. Волчица стала первым изуродованным болезнью созданием, которого увидели женщины. Под гул «охов», «ахов» и визгов в нас вгрызлись два десятка напуганных глаз, но узнав меня, напряжённый воздух медленно разрядился. Лицо Юстины обомлело, рот приоткрылся. Бледность кожи скрасил оранжевый свет костра, рядом с которым она спасалась от сырости.

— Что… — замямлила женщина. — Что это? — её палец указывал на Кару.

— Не что, а кто! Это создание — прекрасная волчица, по прозвищу Кара.

Одна из мамаш крикнула на своё дитя:

— Стой!

Ребёнок вырвался из рук и бросился бежать по влажной траве в нашу сторону. Это оказалась девочка лет семи с непослушными чёрными волосами, достающие ей до плеч.

— Собака… собака… — радостно верещала девочка, вытянув вперёд рук.

За что люблю детей — в наивных сердцах, еще не испорченных грязным миром, нет понятий: красивый или уродливый. Они не смотрят через призму, которую так любят брать в руки взрослые, чтобы хоть как-то оправдать свою тупость. Дети видят перед собой живое существо, которое необходимо приласкать, погладить и…

— Нет! — гаркнул я на девочку, когда та обеими руками ухватилась за пасть Кары и уже хотела прижаться к ней губами.

Я схватил ребёнка за руки и оторвал от земли. Вовремя!

Я был удивлён и поражён спокойствием зверя. Ни звука, ни рыка. Кара даже зубы не оскалили, а это могло бы произвести отрезвляющий эффект на всех.

Юстина подбежала ко мне и забрала девочку из моих рук. Женщина принялась тщательно оттирать детские ладони рукавом своей рубахи.

— Твоя рубаха грязнее, чем Кара, — сказал я Юстине, улыбнувшись.

— Да! Но моя рубаха хотя бы в грязи, а не пойми в чём!

— Не кипятись, волчица никого не заразит. Не целуйте её, не лезьте руками в пасть, и ничего плохого не случится.

— Больно надо, — фыркнула женщина.

Её губы искривились больше от омерзения, чем от злости. Смелость блестела на её глазах, а храбрость заставляла держать подбородок приподнятым. Но когда широко раскрытые глаз стрельнули в туман за моей спиной, макияж бойкой бабы смыло, оставив разводы испуга, похожие на размазанную губную помаду и потёкшую тушь.

За моей спиной раздались тяжёлые шаги по мокрому песку. Из тумана вышел огромный воин (на голову выше меня). На его руках лежала укутанная в плащ женщина. Влажный воздух опушки сотрясся лёгким гулом испуга и выпавшей на землю посуды из дрожащих женских рук. Дети зарыдали с новой силой. Кто-то уткнулся лицом в материнский живот, кто-то начал слёзно проситься на руки.

— Успокойтесь, — сказал я. — Нам, как и вам, нужно тепло.

После моих Юстина опустила девочку на землю и сказала ей возвращаться к матери. Лицо женщины смыло тени первобытного испуга и натянуло плотное покрывало уверенности, той самой, что была приобретена за долгие годы непростой жизни. Её любопытный взгляд тут же упал на Осси. Девушка крепко спала на руках гиганта, но подлая болезнь умудрилась изогнуть женское тело даже сквозь глубокий сон.

— Она больна? — спросила Юстина.

— Она быстро идёт на поправку, но ей необходимо тепло и сухая одежда.

— Несите её к костру, — распорядилась женщина, — немедленно!

Женщины быстро разомкнули плотное кольцо, когда к ним подошёл Дрюня. Никто не кричал от страха, не звал на помощь. Поняв, что никому не грозит опасность, безразличие вновь накинулось на женские лица, заставляя всех заниматься лишь своими делами.

Видя, как Юстина поглядывает на Кару, я полюбопытствовал:

— Юстина, те звери, о которых ты говорила, их тела были покрыты такой-же коркой?

— Нет, — не раздумывая ответила она. — Зверьё было обычным. Болезнью не тронуты, ничем не изуродованы. Лишь их глаза… Они горели бешенством и безумием.

— Это как? — спросил я.

— Их глаза… они словно были налиты кровью, а из пасти стекала пенящаяся слюна. И вой… в округе стоял невыносимый звериный вой, словно сто голов скота убивали в одном месте и в один момент. Даже кролики… даже кролики кидались на людей, вгрызались в глотки, отрывали с лиц куски плоти.

Тем временем Дрюня полностью освободил Осси от плаща, и, взяв девушку на руки, уселся в метре от костра. Жар пламени тут же набросился на влажную одежду и волосы. От Осси поднялся еле заметный пар.

— Инга, — пришла очередь Юстины завалить меня вопросами, — кто вы такие?

— Давай я лучше отвечу тебе на другой вопрос…

— Какой?

— Наш отряд движется в сторону «Кровавого леса». Мы вышли из деревни Оркестр. Слышала о такой?

— Да, — кивнула головой женщина, — слышала.

Одна из женщин с присосавшимся к её сиське младенцем подошла к Дрюне. Не из любопытства, как я понял. Она указала пальцем на Осси, и сказала, что той неудобно лежать на каменных руках. Еще пару женщин подобрали Дрюнин плащ и постелили возле костра как какой-то матрац. Дрюня аккуратно, как собственное дитя, уложил Осси на плащ. Женщины тут же перевернули девушку спиной к огню и принялись растирать её тело своими руками. Осознав свою бесполезность, и, убедившись, что Осси в надёжных руках, Дрюни ничего другого не оставалось как подойти к нам с Юстиной.

— Меня зовут Андрей, — представился Дрюня, вперившись своими страшными глазами в Юстину.

Девушка пошатнулась от напора наглости, но не отпрянула назад. Она осмотрела гнойный доспех, но скривила лицо от отвращения лишь когда взгляд пал на ужасающую секиру. Юстина удивила меня в очередной раз, когда решила не задавать лишних вопрос. Каждый вопрос должен нести ответ во спасение!

— Я наслышана о вас, — уверенно заявила Юстина. Страх напрочь покинул её голос. — Вы правили до прихода Бориса. По крайней мере такие ходят у нас слухи.

— Борис не справился со своей работой, — подметил Дрюня. — Мне пришлось вернуть бразды правления. Мне доложили, что вы ищите новый дом.

Впервые я увидел в женских глазах надежду.

— Да, ищем! — воскликнула она.

— Оркестр вас примет с радостью.

— Этот день запомниться прекрасной вестью, но… — Юстина вдруг глянула куда-то вглубь тумана, туда, от куда они так стремительно убегали… — я боюсь, что чуму не остановить. Рано или поздно, но безопасных мест не останется на этой земле.

— Останется, можете не переживать. Как видите, меня и мою подругу уже пыталась поглотить чума. Но у неё что-то пошло не так! — Дрюня неожиданно рассмеялся, напугав всех своим бульканьем. — Не бойтесь, мы не заразны. Если вы только сами этого не пожелаете.

— Мой муж… — неожиданно воскликнула Юстина. — … мой муж! Вы спасёте моего мужа?

— Где его искать? — спросил я.

Женщина быстро глянула на Дрюню, затем на меня. Она как будто боялась говорить правду. Возможно, она еще испытывала какое-то недоверие к нашим персонам, но, судя по всему, та угроза, что нависла над её мужем, гораздо страшнее пары уродцев, закованных в доспехи из кожных выделений.

— Мы из деревни Лофказ, названной в честь правителя Петраса Лофказа. Моего мужа зовут Колег. И на его плечи возложена защита всех деревенских врат, находящихся на землях Лофказа.

Каждое произнесённое слово Юстиной было преисполнено гордость. Без каких-либо сомнений она любит мужа, безмерно уважает, и готова слушаться каждого его слова. И я особо не удивился, когда узнал, что именно здесь, на этой дороге, она оказалась по его приказу.

Лицо Юстины быстро набросило маску печали, глаза блеснули целлофановой пеленой слёз.

— Он остался… Он и три сотни мужчин остались в последней уцелевшей деревне. В Лофказе. Нас всех, я имею в виду всех женщин, отправили на юг в поисках новой жизни. Что сталось с другими такими же группами женщины… я даже боюсь подумать. Надеюсь, дорога приведёт их к спокойно жизни.

— Как далеко ваша деревня? — спросил Дрюня.

— Мы уже трое суток в пути.

— Доберёмся за двое, — твёрдо заявил Дрюня, посмотрев мне в глаза.

— Вы и вправду поможете? — вопрошала Юстина, с надеждой заглядывая в наши лица.

Почёсывая подбородок, Дрюня попытался найти в моих глазах сомнения или быть может страх, перед предстоящим путешествием, но ничего подобного сыскать ему не удалось. Я дал ему безмолвное согласие, после чего он пообещал Юстине свою помощь.

Глубокие морщинки вокруг женских глаз распрямились от хлынувшей волны воодушевления. Тонкие губы блеснули искренней улыбкой, а потом вдруг кожа на её лице вытянулась, глаза округлились. Она что-то вспомнила. Что-то важное.

— Мой муж… Он никогда не откроет вам ворота. Ни при каком предлоге. И не поверит ни единому вашему слову, если только не увидит это…

Юстина запустила ладони себе за воротник, что-то ухватила под рубахой. Наружу она вытащила сжатый до бела кулак, внутри которого оказался серебряный медальон в виде бараньего рога.

— Возьмите…

Женщина протянула Дрюне ладонь с лежащим на ней медальоном.

— Я мог снять его с твоего трупа, — сказал Дрюня, не отрывая глаз от медальона.

— Да… да… верно, — растерялась Юстина, — но слова его верной клятвы я не выдам даже под пытками. Увидев моего мужа, скажите ему: моя любовь крепка как рог барана, любую стену им проломлю, снесу хоть сотни, хоть тысячи ворот — не страшно. Моя любовь крепка как рог барана, а трещинки — они как шрамы, украсят рог, и с ним любовь мою.

— Постараюсь запомнить, — сказал Дрюня, забирая медальон.

— Постарайтесь.

Юстина выдавила улыбку и ушла к женщинам.

Дрюня подошёл ко мне очень близко. Предстоял разговор не для всех ушей.

— Червяк, узнал что нового про «кровавый лес»?

— Женщина утверждает, что там обитают лишь животные. Обезумевшие, естественно. И что именно они причина всех бедствий, обрушившихся на плечи местных. Но что-то здесь не так…

— И что тебя смущает?

— Я бы еще понял, если бы деревни терроризировали стаи волков. Ну или хотя бы заблудшая тройка медведей с голодухи разорвала бы мужика в собственной хате. Но со слов Юстины, нападают смежными стаями. Волки с оленями, зайцы с лисами. Странно. Полная хуйня.

— Ими кто-то управляет?

— Да. Ими точно кто-то управляет. Кто-то, кто обитает в «кровавом лесу».

Мы так были увлечены нашим разговором, что даже не заметили как очнулась Осси. Внутренний зверь воительницы среагировал быстрее разума. Не успев продрать глаза, Осси тут же схватила стоявшую перед ней жертву за шею и начала душить. Жертвой оказалась Юстина, невовремя подошедшая проверить состояние Осси. Испуганные женщины кинулись в рассыпную, детский вой стал еще громче.

Без промедления мы бросились разнимать баб. Дрюня схватил Осси за руки, и принялся срывать их с женской шеи. К этому моменту лицо Юстины посинело, она начала задыхаться.

— Осси! — взревел я, — Отпусти её!

Осси словно нас не слышала. Лихорадочный взгляд прикован к лицу Юстины, пальцы еще сильнее стянулись на хрупкой шее. Мне пришлось сжать её ладони, так сильно, что раздался хруст. В ней столько дури, словно она ничем и не болеет! Я надавил, надавил и Дрюня. Мы опасались нанести вред двум женщинам, поэтому приходилось действовать максимально аккуратно. Главное — чтобы наша забота не оказалось смертельной!

Осси начала быстро сдавать. Когда из раскрытого рта Юстины полетели во все стороны слюни, я почувствовал послабление в женских руках. Пальцы на шее разомкнулись и мне удалось развести ладони в стороны. Юстина вырвалась из смертельных объятий, рухнула на бок и начала громко кашлять. Ничего страшного, слегка придушили.

Осси вдруг тяжело задышала.

— Осси, ты слышишь меня? — Дрюня схватил Осси за плечи и принялся трясти.

— Где… где я? — промямлила воительница. — Что случилось со мной?

Одна из женщин с круглим лицом и убранными под платок волосами уселась на колени рядом с Осси и положила ладонь ей на лоб. Воительница не стала сопротивляться. Скривила губы, но дождалась вердикта.

— Температуры нет, — заявила женщина и ушла к Юстине.

Все всё прекрасно понимали. И осознавали, что произошедшее — глупое стечение обстоятельств. Никто не хотел никому навредить, а тем более убивать. Так получилось. Бывает.

Откашлявшись, Юстина даже виду не подала, что где-то глубоко внутри засело семя мести. Она всё прекрасно поняла. Замученный вид воительницы и бледное лицо никак не вязались с желанием удушить первого встречного ради удовольствия.

— Вам лучше оставить её с нами, — прохрипела Юстина, встав рядом со мной.

Возможно, она и права. Осси слаба, и, судя по всему, по-прежнему больна. Подвергать её излишнему риску у меня не было никакого желания. Но, все вопросы нашего отряда решаю не я. Жалею ли я об этом? Нисколько. Мне плевать.

— Я с этими кухарками не останусь! — пытаясь встать с земли, выпалила Осси.

Её голос был тихим и слабым, но в теле самой женщины чувствовался прилив сил. Воительница встала в полный рост, выпрямилась и потребовал вернуть её оружие.

— Позже, Осси, — попытался успокоил её Дрюня. — У меня нет твоего оружия.

— А где оно⁈

— Не беспокойся, оно в надёжных руках.

Осси перевела взгляд на Юстину, а потом сразу же на меня. Мне она чем-то напомнила бухую дворовую бабу с колышущемся от переизбытка алкоголя телом. Голова слегка наклонена, волосы растрёпанные, лыко еле вяжет.

— Инга, — сказала воительница, — я с ними не останусь! Мы идём до конца! Кашель меня отпустил, и я чувствую себя гораздо лучше!

Тут она не обманула, кашель действительно прекратился. Хорошие зелья варит старик! На ноги ставит за пару суток. Но последнее слово не за мной. Дрюня быстро уловил мой вопросительный взгляд, и так же быстро принял решение. Встав перед Осси, могучий воин в гнойном доспехе со всей серьёзностью смерил взглядом женщину.

— Идти сможешь? — спросил он.

— Смогу…

Когда мы уже собирались покинуть Юстину и её женщин, Дрюня вдруг подошёл к ней. Огромный воин в грубом доспехе был выше на две головы. Помолчав, Дрюня вдруг вгрызся пальцами себе в щёку. Маленький кусочек корки треснул, раздался звук лопающейся кожи. Лунные глаза спрятались за веками, а губы еле заметно обнажили гнилые зубы.

— Как же я не на вижу это! — голос Дрюни наполнился болью, а затем страданием, когда он резко дёрнул рук в сторону. — СУКА!

— Зачем мне это? — спросила Юстина, когда Дрюня протянул ей кусок своей кожи.

— Когда доберётесь на Оркестра, на воротах позови Эдгарса. Когда явится старик, передай ему этот кусок и скажи, что это лично от Андрея. Он всё поймёт. Вас накормят, напоят и согреют. Дадут жильё.

Юстина забрала протянутый ей кусок кожи и убрала в карман платья. Напоследок Дрюня окинул взглядом женщин, сидящих вокруг костра, послушал крики детишек. Что-то произошло в его голове, точно не знаю что, но словно на этой поляне он приобрёл недостающую в его сердце частичку доброты. Вполне возможно, что перед нами стояли новые жильцы деревни Оркестр. Пройдёт время, и эти женщины заведут семьи, нарожают детей. Поля для посевов будут увеличиваться в размерах с каждым годом. Людской ресурс бесценен. Или Дрюня определил ему цену?

Юстина поймала на себе взгляд огромного война, подняла голову.

— Здесь мы разойдёмся, — сказал Дрюня, — но мы не прощаемся.

— Хорошо, Андрей. Я верю в вас. Верю в то, что вы справитесь. Спасёте моего мужа!

Дрюня поспешил уйти. Воин вышел на дорогу и тут же скрылся в тумане. Ему нужно вернуться за остальными. Шаркающей по земле поступью ко мне подошла Осси. Я предложил ей дружеское плечо, на которое она тут же бросила руку. Я обнял её за пояс, и мы двинули к дороге.

Такой непроглядный и густой туман мог спрятать под собой целую автостраду. В такую погоду садиться за руль — самоубийство. Между твоим лобовым стеклом и несущейся на тебя пустотой — всего пару метров. Ты даже не успеешь нажать на тормоза. Ты даже не поймёшь — задница какой машины вдруг выскочила перед твоим носом.

За моей спиной раскатился гвалт двух десятков женских голосов, чьи взгляды обратились в сторону дороги. По ней никто не нёсся. По ней мерно вышагивали пол сотни огромных воинов, чьи закованные в уродливый доспех тела еле заметно проявлялись в толще пара.

Я глянул через плечо на обомлевшее лицо Юстины и произнёс:

— Я не обманывал тебя. Пол сотни воинов.

Так сейчас необходимая всем надежда вдруг появилась на прослезившихся глазах Юстины.

Глава 9

Как и предположил Дрюня, дорога до деревни Лофказ заняла двое суток.

Здоровье Осси стремительно улучшалось. Когда первые сутки мне практически постоянно приходилось её тащить с собой рядом, то на вторые — девушка шла во главе отряда самостоятельно. Но, как бы она не старалась изобразить полное выздоровление, в её движениях я отчётливо замечал остатки болезни. Пройдёт еще пару тройку суток, и только потом она окончательно станет здоровой. И даже начавшийся на вторые сутки дождь уже никак не мог повлиять на её самочувствие.

Вновь небо над нашими головами почернело. Яркие вспышки молний кратковременно озаряли тянущуюся к горизонту дорогу. Под ногами хлюпала серая жижа, влажный песок плотно забивался в трещины на поверхности пластин доспеха вплоть до самых колен. С каждым шагом я слышал как противно хрустит этот песок.

Мы медленно, но уверенно приближались к деревне. И с каждым шагом меня хватали незримые руки сомнений. Меня то тянуло в одну сторону, то в другую. Размышляя над этим, мне пришлось признаться самому себе, что я боюсь неизвестности. Да, переживать за наши жизни мне не стоило, оставшиеся жителе деревни навряд ли могу представлять для нас какую-либо опасность. Но в том и кроется изюминка. Я боялся стать угрозой для них. Мне до конца не ведом план моего друга, раскусить его непросто, слишком уж он щедро разбрасывается добрыми поступками направо и налево. В любой момент он мог попросить свои дары обратно, образно говоря конечно же.

Но, мне кажется, я зря демонизирую своего другана. Он был простым парнем, и навряд ли стал таким уж рассудительным и жёстким.

Очередной всполох, ослепительный для человеческого глаза, разорвал небо. Серебристая молния в одно мгновение нарисовала трещину на небе и вонзилась в прямую линию густых сосен. И именно в это мгновение мы увидали высоченный забор по правую сторону от дороги. Стена из толстенного частокола не уступала в длине девятиподъездному дому, а ширина — пропадала в гуще леса, скрывающего под своими густыми кронами доброю половину деревни.

— Пришли, — констатировал Дрюня. — Теперь главное нам не обосраться.

Дрюня посмотрел на свою ладонь, на которой блеснул серебряный кулон. Капли дождя разбивались о крохотный бараний рог и как куски битого стекла разлетались в разные стороны, тут же скрываясь в глубоких трещинах гнойной пластины.

Осталось дело за малым.

Сильный ливень помог нам подобраться к деревне поближе, но мы прогадали. Нас заметили еще тогда, когда очередная молния накрыла лес, дорогу и доспехи пол сотни солдат своим ярким светом. А потом…

А потом небо почернело еще сильнее. Оно стало каким-то густым и непроглядным, как моторное масло, текущее по драному линолеуму. Вглядываться в черноту за ответами было уже поздно, когда мы услышали до боли знакомый свист.

— СТРЕЛЫ! — взревел Дрюня.

Он быстро притянул к себе Осси и скрыл её под собой, повернувшись к смертельному облаку своей широкой спиной. Незамедлительно мы все последовали примеру своего командира.

Стрелы забарабанили по нашим уродливым доспехам как декабрьский дождь лупит по металлической крыши псих-диспансера. Нам было страшно, но дисциплинированный взвод не дёрнулся. Никто не дернулся, даже когда стрелы умудрялись вонзаться своими наконечниками в узенький слой сукровицы, что протекал между пластинами доспеха. Плащ Дрюни усеяли десяток небольших дыр, пару стрел застряли, и так и остались висеть, даже когда воин выпрямился.

Осси осталась невредимой, ни одна из стрел не коснулась её тела. А вот я… Я мог только догадываться о толщине брони, защищающей мою плоть, но в данный момент меня больше беспокоило совсем другое. Меня беспокоила прочность моей брони. В спину ударила волна боли, словно сотня разгневанных шершней кинулись жалить мою кожу.

Поймав удивлённый взгляд Дрюни, я закинул руку за спину. А вот это любопытно! Ладонью я нащупал деревянные древки и мягкое оперение торчащих из моей спины стрел. Выдернул одну и поднёс к глазам, чтобы с пристрастьем рассмотреть стрелу, которая вполне может убить меня, если выпустить её мне в сердце с пары метров. Таких странных наконечников я еще не встречал. Он был выточен толи из какого-то морского камня, то ли из какой-то редкой древесины. Шершавый и острый как бритва по обеим краям. Я покрутил наконечник белёсого цвета перед носом, вглядываясь в каждую тончайшую трещинку и бороздку, портившие аэродинамические свойства, но, видимо, здесь на это всем плевать. А потом мне в голову закрались сомнения на счёт моих версий о материале. И чем дольше я рассматривал обоюдоострый наконечник, сумевший прошить мой доспех, тем больше я склонялся в сторону новой версии, что сделан он был далеко не из камня, и тем более не из дерева. Кость… Я могу ошибаться, но, судя по всему, он сделан из кости.

Когда я начал выдёргивать остальные стрелы из своей спины, Дрюня яростно зафыркал. Зачем-то снял секиру с бедра. Ситуация его вывела из себя окончательно. Гневный взгляд с трудом мог прятаться за узкой щёлочкой прикрытых век.

— Ждите меня здесь! — проорал он. — Червяк, закрой собой Осси.

Вытащив из спины последнюю стрелу и бросив её на землю, я послушно встал напротив рыжей воительницы и принялся смотреть в спину уходящему от нас друга. Тяжёлый шаг выплёскивал лужи, попадающиеся ему под ноги. Плащ волочился по песчаной дороге, оставляя за собой еле заметный след.

Незамедлительно в небе появилась очередная туча. Свист сотен стрел пронзил окружающий нас воздух. Я накрыл Воительницу, но ширины моего тела было недостаточно для полной безопасности. Несколько стрел прошили мой доспех, а одна — вонзилась Осси в бедро. Лужа под ногами быстро окрасилась в красный, воительница мучительно взвыла. За случившееся я почувствовал свою вину, но иначе я поступить никак не мог.

Дрюня не заметил нашего происшествия. Стряхнув с себя десяток стрел, он пошёл дальше, к забору. И пока он шёл, мне нужно было заняться Осси.

Я подозвал одно из салаг к себе. Мне не хотелось, чтобы еще одна шальная стрела попала в Осси. Ширины наших двух спин как раз хватило, чтобы с головой накрыть женщину. Теперь надо заняться раной. Нужна было повязка, я быстро нашёл решение. В голове всплыли воспоминания, как Осси рвала на себе рукава, чтобы остановить моё кровотечение.

— Снимай жилет, — сказал я Осси.

— Зачем? — она пыталась замаскировать боль в голосе, но стоны её выдали с потрохами.

— Мне надо перевязать тебе ногу.

Неохотно, но Осси вытянула руку из правого рукава. Больше мне и не требовалось. Я схватился за рукав рубахи и резко дёрнул на себя. Ткань лопнула, раздался хруст, сменившийся женским стоном. Оторванным рукавом я быстро обхватил бедро воительницы выше стрелы, туго стянул и завязал оба конца в узел.

Я уже хотел было вынуть стрелу, как вдруг булькающий рёв полного гнева пронёсся через всю дорогу. Обернувшись, я увидел Дрюню, стоявшего в нескольких метрах от высокого забора.

— Не стреляйте! — вопил он. — Мы пришли с миром!

— Ты хоть видел себя? — огрызнулись с верхушки деревянной стены, увенчанной острыми кольями. — Боюсь у нас разные понятия о мире!

В ту же секунду в грудь Дрюне ударил десяток стрел. Отскочив от непробиваемого доспеха, все они упали на землю, не причинив никакого вреда. Я начал опасаться непредсказуемости моего друга. И в подтверждение моим опасениям уродливая секира обратилась в сторону забору и медленно поплыла по воздуху, так, чтобы все, кто сейчас кинули взоры на уродливого воина осознали всю ту угрозу, что может обрушиться на их пустые головы в один миг.

— Колег! — неожиданно проорал Дрюня. — Я пришёл к тебе на помощь!

Даже здесь я услышал издевательский смех, раздавшийся с забора. Мне жаль этих дурачков, видимо, им не дано даже представить весь ужас, который с ними может случиться…

— Ах да, я забыл добавить, — с усмешкой произнёс Дрюня, — меня послала твоя жена!

Закованная в гнойный доспех рука взмыла в воздух. Выставленный на всеобщее обозрение кулак медленно распустился. Дрюня решил зайти с козырей — верное решение, в таких вопросах затягивать не стоит.

Издевательский смех моментально смолк.

Внезапный гром сотряс тишину. Яркая вспышка молнии осветила не только небо, все мы увидели крохотную вспышку, молкнувшую над головой моего друга. С виду незначительную, ничем не примечательную, но для кого-то эта крохотная вспышка могла показаться сильнее удара сотни молний. Серебряный кулон, лежащий на ладони моего друга, сверкнул ярче звезды в ночном небе.

— Откуда он у тебя⁈ — свирепый мужской голос раздался громче ливня.

— Ты меня внимательно слушал? — огрызнулся Дрюня, чувствую своё превосходство. — Твоя жена мне передала!

— Что с ней? — ярость продолжала бурлить в крови мужчины, но голос стал чуть мягче, сдержаннее.

Дрюня с лёгкостью уловил проявленную врагом слабость. Но сейчас, когда возле меня Осси корчится от боли, и под ней медленно, но всё же разрастается лужица крови, я верю, что за этим забором — стеной из сруба высотой в два этажа — у нас нет врагов.

— Открой ворота, и мы поговорим.

Ливень хлестал доспех Дрюни. Огромный воин стоял с поднятой головой, обратив свой взгляд на высокий забор. Повисшее в воздухе напряжение ощущалось даже здесь, в сотни метрах от моего друга. Никто не знает, как бы повёл себя на месте тех, кто сейчас только нащупывает тему для переговоров. И можно ли вообще называть это переговорами? Но лишь тот факт, что в Дрюню больше не летели стрелы, указывал на начало урегулирования конфликта.

Дрюня медленно опустил правую руку. Одно из страшных лиц уродливой секиры вначале уставилось в землю, а потом и вовсе повисло на набедренной пластине из мерзкого гноя. Подол дырявого плаща взметнуло в воздух ударом ветра и с силой потянуло в бок, но сам воин даже не шелохнулся.

— Я не открою тебе ворота, монстр! — крикнул мужчина. — Я не могу!

— Всё ты можешь! Даже я могу отпереть твои ворота! Я привёл полсотни воинов, таких же, как и я. Мне не будет стоить никаких усилий вскрыть твою консервную банку и убить всех, кто только вздумает поднять на нас меч!

— И чего ты медлишь?

— Ты глуп? Или глух? Твоя жена жива! Мы её и пальцем не тронули…

— Кто ты? — раздававшийся с забора мужской голос преисполнился покоем.

— Я — Великий Андрей…

— Великий Андрей убит!

Дрюня усмехнулся, после чего громко проорал:

— Разуй свои глаза шире и сотри с них утренний гной! Я перед тобой стою! Я — Великий Андрей, правитель Оркестра.

— Оркестром правит Борис! До наших уш изредка доходят слухи…

— Вот именно, что изредка, — усмехнулся Дрюня. — Радуйтесь, сегодня до вас дошёл лично я. Андрей.

— Нет смысла спорить, — крикнули с забора, — Скоро земля не будет принадлежать людям! — голос на заборе утих. Но тишина длилась не долго, я успел сделать вдохов десять, а Осси промычать мучительную мелодию из семи нот, когда голос на воротах снова заговорил: — А ты знаешь, глядя на тебя, монстр, это «скоро» наступило…

— Я — ЧЕЛОВЕК! — Дрюня взревел так громко, что голос его был громче удара грома и пронзительней самой молнии. — Я человечнее тебя! Я предложил кров твоей жене, дал направление. Я дал ей неоспоримые гарантии того, что по месту прибытия её встретят, накормят и дадут жильё. Твоя жена заживёт новой жизнью!

Всех этих разговоров можно было избежать с самого начала, но Дрюня целенаправленно пытался договориться с этим человеком по-людски. И мне кажется, у него это получилось. Они нашли точки соприкосновения, но любой результат всегда необходимо закрепить, и Дрюня достал «козырь». Стоя под ливнем у самых ворот, он проорал тот дурацкий стишок про баранов.

Последовала незамедлительная реакция. С забора проорали:

— Выкини свою секиру, и мы откроем ворота.

— Нет! — сказал Дрюня. — Я ничего выкидывать не буду. Если мне надо — я вас голыми руками передушу.

— Скажи своим людям, чтобы стояли на месте!

— Они тебя услышали.

— Хорошо! — крикнул мужчина с забора.

Мне была противна мысль, что всё то время, пока они будут договариваться, на моих руках Осси будет мучаться от боли и истекать кровью. Взяв Осси на руки, я пошёл к Дрюне. Плевать, что он скажет. Плевать, что скажут они! Осси необходима помощь.

Дрюня повернул голову и кинул на меня тяжёлый взгляд обелённых глаз, своё возмущение он подчеркнул стиснутыми губами.

— Червяк, — сказал он, — что ты делаешь! Жди меня со всеми!

— Осси ранена!

— Куда? — с волнением спросил Дрюня.

Дождь прекратил заливать измученное лицо раненой воительницы, когда над ней склонилась голова Андрея.

— Стрела пронзила ногу, — сказал я.

— Вижу…

Напротив нас скрипнули высокие бревенчатые ворота. Дрюня схватил край плаща и, широким взмахом, накрыл нас с Осси. Нет, он не хотел нас спрятать от незнакомых глаз. Он хотел уберечь рыжую воительницу от дождя.

Между створками появилась крохотная щёлка, в которой замелькало мужское лицо, после чего на нас уставился выпученный глаз.

— Я же сказал, — раздалось из-за щёлки, — чтобы никто к тебе не подходил!

— Мои люди стоят там, где я им и приказал. А это мои подруги, абсолютно безвредные. Только вот есть одна проблемка…

— Какая?

— Одна из твоих стрел продырявила моей подруге ногу.

— Какая досада, — усмехнулся голос. — Прости, мы стреляем не целясь.

— Ей нужна помощь! — потребовал Андрей. — Как и вам!

Ворота распахнулись еще шире. В увеличившейся щёлке лицо мужчины помещалось целиком, но оно сразу же скрылось за парой десятком лезвий, нацелившихся точно в нас. Ливень хлестал по нервно плавающим клинкам в воздухе. Тяжелое мужское дыхание, залитое адреналином, заставляло вибрировать влажный воздух.

Сверкнула молния. Кто-то из толпы сумел разглядеть меня в полный рост.

— Это… это же «кровокож»! — завопил напуганный мужчина.

— «Кровокож»… — кто-то пробормотал обречённо.

— Мы будем сражаться до последнего! — крикнул знакомый нам мужской голос.

— ДА БЛЯТЬ! Никто не собирается с вами сражаться! — разгневался Дрюня, устав от тупости защитников деревенских ворот. — Нам нужна помощь!

За воротами послышался бурный спор. Лагерь спорящих поделился на две части. Кто-то смирился со своей кончиной и предлагал встретить смерть с гордым и поднятым над головой оружием. А кто-то прислушивался к здравому смылся, и аргументировал свои заявления тем, что, если бы хотели, уже давно бы всех перебили. Да, это была истинно верная позиция, которую рубили на корню. Мужики отказывались верить в чудо. А тем более я — «кровокож» — самое страшное создание воплоти у самого носа. Я только мог догадываться, какие легенды ходят о подобных мне воинах. Но на наше счастье, в самый горячий момент спора раздался мужской голос, тот самый, что общался с Дрюней. Его власти вполне хватило, чтобы заткнуть всех, и вынести единственно верное решение. Протестующих не нашлось. Проголосовали единогласно.

Острые клинки опустились. Но один из мечей по-прежнему смотрел нам в лицо. Его владелец шагнул нам на встречу. Мужчина вышел за линию ворот. Вид у него был потрёпанный, отсутствие хорошего сна было заметно по синякам под глазами и уставшим рукам, с трудом удерживающих меч. Даже затянутый в кожаный доспех, он казался тощим и сгорбленным. Опалась щёк искусно маскировалась щетиной. Вымоченные дождём тёмно-русые волосы доходили до плеч, редкие локоны облепили лицо до самого подбородка.

Не опуская меча, мужчина застыл в паре шагов от нас.

— Меня зовут Колег, — представился он спокойным тоном.

Дрюня протянул ему на встречу ладонь с кулоном. Молча. Без лишних слов и имён. Мужчина не знал куда смотреть. Его чуткие глаза умело прятали за собой мужские эмоции. Если он и боялся, то заметить это было практически невозможно.

Колег внимательно изучил Дрюню, заметно задержав взгляд на секире, а потом уставился на меня. Стальной меч двигался вслед за его взглядом. Мужчина моргнул из-за попавших ему в глаза капель дождя, и уже осматривал Осси. Но как бы он не старался держать себя в руках, дыхание его выдавало. И он вдруг стал дышать тише, в какой-то степени спокойнее.

Продолжая держать нас на острие меча, он приблизился к Дрюне, осторожно забрал кулон. Пересекающий губы тонкий шрам не дал мужчине улыбнуться полной улыбкой. Рассматриваемый им предмет вызывал лишь радость. Ему стало ясно, что будь его жена мертва, устраивать весь этот цирк нам нет никакого смысла. Если бы судьбе было угодно, то он, и все, кто ждут его за воротами, были бы уже мертвы. Перебиты армией воинов, закованных в уродливые доспех.

Колег прекрасно это понимал, поэтому он опустил меч. Демонстрировать силу, или хотя попытаться удержать лидирующую позицию не было никакого смысла. Серебряный кулон в виде бараньего рога успокоил его душу. Усмирил все страхи. Глаза его смахнули пелену негодования, оставив трезвый взор.

Колег обернулся лицом к воротам. Подняв руку с мечом в воздух, он громко проорал:

— Всё хорошо! Они друзья!

Он снова повернулся к нам. Кинув взгляд на Осси, он сказал:

— Заноси её внутрь.

Я быстро ринулся в сторону ворот. Под ногами зачавкала грязь, скривлённое болью лицо Осси заливал дождь. Подбежав к воротам, я увидел множество вымоченных дождём мужчин в кожаных доспехах. Завидев меня, людская стена расступилась. Мечи и копья уставились в землю. Но никто так и не удосужился меня пригласить или хотя бы дать направление. Я кинулся в появившийся проход со словами:

— Ей нужен врач! Доктор! Ей нужна помощь!

На меня смотрели испуганными глазами. Рты у всех словно были сшиты тугими нитями, никто не собирался мне помогать! Я обернулся, нашёл глазами Колег. Мужчина продолжал стоять напротив Дрюни, о чём-то беседуя. Мне хотелось позвать его, крикнуть в спину, чтобы он выделил мне хоть кого-нить в помощь, но как только я открыл рот, где-то в толпе мужчин раздался женский голос, прокуренный, басовитый такой.

— Сюда! Неси её сюда!

Я обернулся на голос.

Глава 10

Медленно угасающая болезнь и застрявшая стрела в огромной ране словно насос высасывали всю силу из бедной Осси. Девушка даже не обращала внимание на ливень, хлеставший её по лицу. Еле заметный стон — все звуки, которые я мог услышать, наклоняя к ней голову. Её тело еле заметно содрогнулось, струйка крови из её раны потекла по моей ноге.

Я тут же успокоился. Здоровью Осси ничего не угрожало. Кровь чиста, а всё что ранее могло нанести непоправимые последствия для организма было выжжено сильным лекарством.

Окружавшие меня тупые мужские лица не выражали абсолютно ничего. Ни капли сострадания. Я словно кружил вокруг этих пропахших потом тел как какой-то балерун на сцене театра. Я уже было отчаялся, как услышал женский голос.

Стена из вымокших мужиков с уставшими лицами словно раскололась, появилась глубокая трещина, из которой ко мне протянулась пара женских рук.

— Да расступитесь вы, немытые болваны! — прозвучал женский голос.

Людская стена неохотно разъехалась. В воздухе поднялся шум возмущений и лязг металла.

— Что с ней?

Возле меня встала коренастая женщина с собранным на затылке пучком кудрявых волос цвета умершего дерева. Ей было плевать на ливень, заливавший её морщинистое лицо и кожаный доспех, пошитый из разных лоскуток коровьей кожи. Пронзительный взгляд коричневых глаз был в состоянии успокоить даже меня; в них не было ни страха, ни злости, от них исходил свет упокоения. Женщина заметила мои окровавленные глаза. Заметила, как я ими шерстил её внешний вид. Изучал. Оценивал.

— У неё стрела в ноге, — сказал я, поймав взгляд женщины.

— И всё?

— Пару суток назад её раздирал кашель, тело было жарче огня. Она приняла лекарство, и уже вчера ей полегчало. Болезнь отступила, я могу это гарантировать.

Женщину мои гарантии как-то не особо убедили. Она посмотрела на меня как на деревенскую дурочку, обожравшуюся борщевика, в следствии чего несла непостижимый бред на протяжении недели.

Нужны доказательства? Хорошо.

Продолжая держать Осси, я вынул правую руку и протянул женщине ладонь. Она изучила вымазанную кровью пятерню, после чего выпучила глаза. Даже дождь не мог смыть с кровавой корки столь ценный биологический материал. Лишь я мог вобрать в себя чужое. И больше никто. Женщина собственными глазами увидела, как кровь впиталась в мою ладонь.

— Я могу взять и вашу кровь, — сказал я. — И рассказать, что с ней не так.

— С моей кровью всё в порядке, — буркнула женщина, — можешь в этом не сомневаться, «кровокож».

Последнее слово она явно произнесла с неуважением. Словно хотела обозвать меня или унизить. Но мне плевать. Меня окружали грязные крестьяне, что с них взять. Меня больше заботила Осси. И возможно, проявление моей заботы как-то выделяло меня на фоне остальных «кровокожих».

— Ладно, — прохрипела женщина, смахнув с лица налипшие волосы и струйки дождя, — идём быстрее, нечего под дождём стоять.

Вместе мы нырнули в стену из мужчин. Мне пришлось плечами толкнуть двух плотных лбов, оставивших мне крохотную щёлку. Они тут же рухнули, словно подкошенные, чем вызвали короткий смех в толпе.

Женщина повела меня куда-то через унылую деревню. Первое отличие от Оркестра — под ногами хлюпала густая грязь. Никаких тебе камней или брёвен. Холодная и мокрая грязь, в которой мои ступни и кожаные ботинки той женщины утопали по щиколотку. Проходя мимо домов, с дощатых пологих крыш на наши головы обрушивались толстые струи дождя. Дымили печи, за тусклыми стёклами дрожали огоньки свечей. Мне показалось, что она — кто вела меня вперёд — здесь единственная женщина, но как оказалось позже, она единственная молодая женщина, решившая остаться в помощь.

Сделав пару изгибов и оставив позади с десяток домов, загадочная женщина остановилось напротив косой двери из прогнивших досок. Одноэтажная хата из толстого бруса с торчащей из крыши каменной трубой и парой застеклённых окон. Ни чего так, жить можно.

Толкнув во внутрь дверь, она зашла первой, после чего сразу же позвала меня. Внутри было сухо и тепло. В открытой печи трещали раскалённые угли, развешанные сухофрукты на протянутых через всю комнату нитях наполняли воздух приторным вкусом; моя слюна стала сладковатой.

— Клади её на кровать, — скомандовала женщина, указав рукой на кровать, прижатой к дальней стене рядом с печью.

Я медленно уложил Осси на грязноватое покрывало. Пока я вытаскивал из-под женского тела руки, покрывало стало еще и мокрым. Ничего страшного, печка жарила очень бодро; пару минут и высохнет насухо. Я даже не успел выпрямится, как от моего доспеха в воздух поднялись струйки полупрозрачного пара. Я обсох за пару минут. И все эти пару минут женщина раздевала Осси на моих глазах.

Когда она только начала стягивать с неё куртку, я, почему-то, оцепенел. Да и предлагать свою помощь не стал.

— Как тебя зовут, «кровокож»? — спросила женщина, с трудом стягивая мокрые ботинки с Осси.

— Инга.

Женщина хмыкнула, словно услышала какую-то глупость.

— С каких пор «кровокожи» оставляют себе человеческие имена?

— Я не «кровокож».

Женщина замерла, продолжая держать в руке мокрый ботинок. Сидя на корточках возле кровати, она повернула голову и уставилась на меня с застывшим на лице недоумением.

Хочешь получить ответы? Ты их получишь!

— Мы с другом сумели выловить одну из «кровокожих». Она со своим отрядом явилась в нашу деревню, схватили мою подругу и угнала на лошадях прочь. Но толи их преследовала неудача, толи еще что пострашнее, уйти далеко у них не получилось. Наткнулись на людей посерьёзней. В яростном сражении моему другу, что кстати первым и пришёл с вами договариваться, удалось пленить женщину — «кровокожа».

В печи продолжали потрескивать угли, обжигая мне щеку. Женщина так и не решилась встать, утонув в повествовании моего рассказа. Пришлось немного наврать, исключить из рассказа повесть о длинном и скользком глисте, проживающем в кишках и умеющем высасывать силы из своего носителя.

— Та женщина, — продолжил я, — она заразила меня.

— Как?

— Содрала с лица маску и заставила пить её кровь! — для пущей убедительности я провёл ладонью по своему животу, показав утопленную в доспех маску.

— Ясно, — прокряхтела женщина, и снова принялась раздевать Осси, перейдя к штанам.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Меня? А тебе зачем?

— Не знаю. Любопытно.

— Ну, если из любопытства… меня зовут Лина. Я что-то вроде местного лекаря. Собираю в лесу травы, сдираю мох с деревьев, набираю пузырьки дождевой водой. С небес бывает такое падает, что ухххх… забористая дрянь выходит! Порой приходится случивать скотину.

Забавная эта женщина Лина.

— А порой выходит и так… — продолжила она, но вдруг стихла.

Лина замерла, уставившись на торчащую из ноги стрелу. Указательным пальцем коснулась кончика, возможно надавила, а может еще что, мне было непонятно. Затем она приподняла раненую ногу, осмотрела торчащий из раны наконечник.

— Твоей подруге повезло, — заявила Лина. — Наконечники для стрел мы вырезаем из костей животных. Не беспокойся, мы хорошо их обвариваем, просушиваем, и еще раз обвариваем. Боимся и сами заразу поймать, и добычу на охоте отравить. Нога твоей подруги заживёт, будет снова бегать и прыгать. Эххх… — досадливо протянула Лина, — … жаль отрезать нельзя… Но кажется мне, скоро будет у меня работёнки по горло. Ваше появление на пороге нашей деревне не просто так произошло, верно?

— Мы идём в «Кровавый лес». Что ты знаешь о нём?

— Оооо… Инга, на такой вопрос у меня не будет для тебя ясного ответа. Тебе нужен Колег. Иди к нему. А за подругу не переживай, стрелу вытащу, рану перебинтую. Не переживай, иди. Колег ответит на все твои вопросы.

Моё присутствие в этом доме было бесполезным. Кроме как смотреть и отвлекать своими глупыми вопросами я больше ничего не мог. Пожелав Лине удачи я покинул хату.

Холодный дождь в миг накрыл мой доспех тонкой плёнкой влаги. Я глянул в окно, но сквозь мутной стекло что-то разглядеть было невозможным. Надеюсь, Осси не грозит никакой опасности. Иначе мне придётся всю деревню вырезать к херам собачим! Затылком я нащупал рукоять меча, висевшего за моей спиной. Наличие собственного оружие успокаивало меня, придавало уверенности. Так всегда. Это приятное чувство, в котором можно упиваться. Но эйфория улетучится в миг — когда тебе придётся достать своё оружие и направить на врага.

Я побрёл к воротам. Надеюсь, у Дрюни и Колег получилось хоть о чём-то мирном договориться и не превратить обычную встречу у ворот в кровавую бойню.

Мои опасения были напрасны. Ворота были заперты, а вдоль забора, прижавшись спинами к мокрым брёвнам сидели наши салаги. Они сидели как животные в вольерах; в грязи, под проливным дождём. Рядом стоял Колег и Дрюня. Они о чем-то беседовали, кидая быстрые взгляды на салаг. Я подошёл к ним.

— Инга, — окликнул меня Дрюня, — познакомься, это Колег.

Втроём мы образовали фигуру треугольник, пустоту которого заливал дождь. Уставшее лицо Колег выдавило улыбку и чуть наклонилось вперёд. Руки он не подал, но в отличии от него, я воспитанный человек.

— Инга, — представился я, протянув руку.

Неохотно, но мужская пятерня в кожаной перчатке легла в мою ладонь. Последовало довольно слабое рукопожатие, оставившее после себя кислый привкус.

— Андрей, — сказал мужчина, — дождь не сразит твою армию?

— Не переживай, плотный доспех не пропускает влаги и защищает от лучей палящего солнца.

Колег усмехнулся, а потом сказал:

— Мне бы такой…

— Да хоть сейчас, — заявил Дрюня, — но знай, не все остаются в живых.

— Неужели кто-то на такое соглашается добровольно?

— Поверь, желающих полно.

Колег опустил тяжёлый взгляд на секиру, висевшую на бедре Дрюни. Мужчина до сих пор не мог смотреть на неё, не скривив губы и не проглотив слюну. Уж слишком страстно он взирал на уродливое оружие, олицетворяющее ужас и боль. Смотрел он так, словно увидел какой-то символ. Может, символ власти?

Колег вдруг кашлянул.

— Пойдёмте в дом, — сказал он, — нечего мёрзнуть под дождём.

Когда наши воины остались отдыхать, вжавшись спинами в толстые брёвна забора, солдаты Колег в кожаных доспехах и плотных плащах с капюшонами всё это время внимательно следили за нами с помоста, протянувшегося на всю длину околицы. Они и были теми, кто выпускал в небо облака из стрел. Повернувшись к ним спиной, я надеялся не получить стрелу в затылок.

Колег пригласил нас в добротный дом в самом центре деревни. Толстенные брус, два этажа, крепкая входная дверь. Остальное как у всех; дощатая крыша и печная каменная труба. Внутри было темно, но сухо и тепло. Мне больше ничего и не нужно. Зайдя в дом, мужчина стянул грязные ботинки, снял ремень с ножнами и положил их на стул у двери. Колег ушёл в конец зала к огромному шкафу, возле которого стянул с себя кожаную куртку и мокрую рубаху. На полу быстро образовался ворох шмоток, из-под которых медленно поползли дождевые струйки.

Надев чистую рубаху серого цвета, Колег кинул на нас уставший взгляд, который быстро опустился на пол. Под нашими ногами разрослась лужа. Ботинок мы не носили, тут извините, но последовать примеру хозяина и разоружить себя — мы догадались. Дрюнина секира облокотилось о стену, а рядом с ней — мой меч.

В договоре взаимной доверенности расписались все.

— Садитесь уже, — кинул мужчина, ткнув щетинистым подбородком в сторону огромного круглого стола, стоявшего по центру комнаты.

Пока мы рассаживались, хозяин подкинул в печь пару поленьев. Сухая древесина тут же оживила пламя, что очень понравилось Каре. Волчица рухнула у печи, от её гнойной брони поднялись струйки дыма. На душе стало как-то уютнее. После пары суток под проливным дождём нам всем не хватало немного тепла. Да к тому же хозяин не собирался общаться с нами на сухую. Я улыбнулся, когда увидел в мужских руках глиняную бутылку и три глиняных кружку. Не думаю, что в такую сырую погоду нас собирались напоить обычной водичкой.

— Промочим глотки? — предложил Колег.

Отказов он не принимал, и расценил наше молчание как согласие. Мутно-белёсая жидкость хлынула из узкой горловины бутыля и равномерно заполнила три бокала, обрызгав мелкими каплями стол. Кое чего не хватает на нашей вечеринки!

Я потянулся к ремню на груди. Мужчина с подозрением глянул на меня, но ничего не сказал. Он нарушил молчание лишь после того, как я на стол поставил серебряную коробочку и свёрток ткани. На удивления сухой — кожаные кармашки на ремне спасли наш вечер!

— Это что? — спросил Колег, стрельнув глазами в серебристую коробочку. — Твой стакан?

— Нет, это зажигалка.

— Зажигалка?

Гримаса недоумения на лице хозяина ничуть меня не смутила. Наберись терпения, дядя! Сейчас всё будет. Хотя, моё терпение уже давно было готово лопнуть, толкнув меня на стоявший перед моим носом стакан.

Дымок с трёх раскуренных сигарет быстро окутал потолок. Отхлебнув пойла, наши языки поплыли не хуже сигаретного дыма. Хотелось многое рассказать и поведать, но я вовремя уловил тяжёлый взгляд Дрюни, призвавший меня вести разговор только по делу.

Наполнив очередную кружку, Колег посмотрел на нас как на каких-то призраков, а потом выпил. Стерев с влажных губ капельки обжигающего пойла, Колег сказал:

— Если бы мне кто посмел сказал, что я буду пить вместе с «кровокожим», да еще и за одним столом, — я бы тому отгрыз язык своими зубами! — кружка с грохотом обрушилась на стол. — Юстина сильная женщина…

Мужчина выудил из кармана штанов серебряный медальон и принялся его рассматривать, что-то причмокивая себе под нос. Только сейчас я заметил, что шрам на его губах довольно свежий.

— Почему вы остались здесь? — спросил я, глядя на Колега, — Вы ведь могли пойти следом.

Уставшие глаза хозяина посмотрели на меня исподлобья. Он засунул медальон обратно в карман, глубоко затянулся папиросой и выпустил сероватый дым в потолок.

— Я давал клятву своему правителю, — гордо заявил Колег. — Мы все давали клятву. Я родился здесь, и умру здесь! Земля Лофказов мне — как мать родная! Ты бы бросил свою мать?

Смотря какую… Я промолчал, сделав вид, что на такой вопрос ответ очевиден.

— Деревня Лофказ — наш последний оплот в битве за наши жизни, — продолжил Колег. — Мы собрали три сотни мужчин. Воинов, способных сдержать то безумие, что вихрем сметает деревни вместе с жителями.

— Вы про набеги животных?

— Да! — суровый взгляд хозяина лег на мои плечи. — Откуда ты знаешь?

— Юстина нам всё рассказал. Так совпало, что мы держим путь в «кровавый лес».

Колег вдруг рассмеялся, чуть не поперхнувшись своим пойлом.

— Безумцы, — процедил он сквозь зубы, а потом его глаза вспыхнули как лампы дневного света. — Да вы понятие не имеете куда идёте!

— Ты проснулся сегодня, — Дрюня подтянул своё уродливое лицо поближе к хозяину, — и даже подумать не мог, что уже вечером будешь пить и курить с «кровокожим» за одним столом!

— И то верно… и то верно… Но что в мрачном лесу вы надумали найти помимо своей смерти?

— Хозяина леса, — сказал Дрюня.

— Хозяина… там нет никакого хозяина. Весь этот лес — чума, заразившая зверьё! Мы перебьём всех больных зверей и прекратим распространение. Лес очиститься.

— Он не очистится, — заявил Дрюня. — Он будет разрастаться с каждым днём…

— У нас хватит мечей, стрел и копий, чтобы убить всех зверей! — взревел Колег, вскакивая со стула. — Мы справимся сами! У вас я даже помощи просить не буду. Не ждите!

— Мы ничего тебе и не предлагали, — сказал Андрей, криво улыбнувшись. — Твоя жена попросила нас тебе помочь, выбор за тобой.

— Даже если вас послала ко мне сама судьба… — Колег рухнул на стул, — … то что потом… «Кровокожи» не успокоятся. Этот лес… Этот «кровавый лес»! Это их проклятье! Их чума!

— Почему ты так решил? — спросил я.

Он снова рассмеялся.

— Уже как десять лет они предпринимают попытки покорить наши земли. И всё безрезультатно. Нашу непокорность они решили вывести из наших гордых сердец голодом! А когда этот план только укрепил наше положение и закалил наши души, эти твари… — он вдруг взглянул на меня виноватыми глазами, — прости, Инга.

Воздух в комнате разогрелся не только от пылающих углей в печи, но и от вспыхнувшей крови Колега злости. Запах пота заметно усилился. С каждой минутой хозяин дома ощущал себя в кругу двух уродливых воинов более увереннее, что быстро лишало его язык лишних костей. Это и хорошо, это нам на руку.

— Ничего страшного, Колег, — я искренне улыбнулся. — Продолжай.

— Эти твари решили забрать у нас самое ценное — наши леса.

Глава 11

Мы с Дрюней старались неподвижно сидеть на хрупких стульях, изредка кивая каждому слову, выдавленному из пересохшего горла Колегом. Худой мужчина, невидящий тёплую постель не первый день, медленно, но уверенно посвящал нас в историю своей деревушки, судьбоносный день которой наступил десять лет назад, когда у порога ворот появился отряд «кровокожих». Кто бы мог подумать, что такой огромный пласт информации мы сумеем отыскать именно здесь.

— Их было от силы два десятка, — начал Колег, раскурив папироску. — С высоты нашего забора я взирал на их бесстрашие и наглость. Да, они прятали свои лица под страшными масками, но их глаза… налитые кровью, смотрящие в самое сердце моей душу, были как на ладони. В тот день моя кровь словно остыла, стала холоднее снега. Мне до сих пор стыдно себе признаться, но тогда я испугался. По-настоящему. Словно я ступил на тонкий лёд и ушёл далеко от берега, с понимаем нависшей угрозы. Мы все всё поняли. И в тот день мы все провалились…

Колег наполнил наши кружки пойлом, не забыл про себя. Минуло десять лет, воспоминания должны были скрыться под толстым слоем пыли, но не в этом случает. Те события навсегда осели в сердце мужчины металлической стружкой, причиняющей боль во время каждого удара. Когда Колег скривился от очередного глотка своей кислятины, слова застряли в его глотке, мне показалось, что истории конец. История даже толком не началась, а её тяжесть уже сомкнула мужские губы. Но, очередной глоток развязал язык, губы зашевелились, хотя мы и испугались, что в любой момент его рот может захлопнуться, а сам он провалиться в глубокий сон.

— В тот ясный день Герцог Петрас, — продолжил хозяин, проглотив не только браги, но и всю боль воспоминаний, — собрал сотню опытных воинов. Не отпирая ворот, он обратился к чужакам. Он спросил их откуда они и с какой целью явились в его земли. На что получил ответ, что его это не должно касаться. Он обязан незамедлительно отпереть ворота и впустить отряд внутрь деревни. Такой наглости никто не ожидал, но и Петрас был не из робкого десятка. Он тогда громко рассмеялся. Мы все тогда громко рассмеялись. Но чужаки и не подумали расходиться. Они продолжали стоять под знойным солнцем, испытывая наше терпение. И даже ночь их не сломила. А чуть солнце показалось из-за горизонта, они попытались снести ворота. Своими мечами, словно выкованные из медленно остывающей лавы, они принялись рубить крепкие брёвна ворот. И вы знаете, они бы их быстро обратили в щепу.

Колег повернул голову и уставился на уродливое оружие, стоящее у стены.

— У них были такие же мечи, как и этот… двуручный, — подбородок хозяина чуть затрясся, — острые и страшные, словно выплавленные из собственной крови. Сотни наших воинов выстроились полукольцом перед воротами. Тогда герцог Петрас предупредил чужаков, что если они не прекратят, на них обрушиться смертельный град стрел. Они не прекратили. А спустя какое-то мгновение три десятка лучников нацелили свои луки. Прозвучал незамедлительный приказ и свист стрел разорвал воздух.

— Дай угадаю, — влез Дрюня, — стрелы отскочили от их доспехов?

— Да, ни одна стрела не пробила доспех.

Странно. Буквально час назад пару стрел умудрились пробить мой доспех. Неглубоко, но сам факт проникновения наконечника меня пугал. У меня появились вопросы.

— Какие наконечники вы тогда использовали у стрел?

Колег задумался. Тонкие пальцы растирали острый подбородок, пока глаза мельком пробежались по моему лицу. Мне показалось, что я вызвал у него подозрения.

— Хороший вопрос, Инга. Я хочу, чтобы ты кое-что уяснила. Твой доспех тебя не спасёт. Если нам понадобиться, мы тебя убьём. Не сомневайся. Для нас ты не бессмертная.

— Что ты хочешь этим сказать? — поинтересовался я.

Он вдруг хлопнул ладонью по столу и вскочил, роняя стул на пол.

— Если ты пришла сюда выведать наши секреты, — взревел он на весь дом, — то ничего у тебя не выйдет!

— Ты пьян! — взревел в ответ Дрюня, отбрасывая стул и обрушиваясь двумя руками на стол. — Мы пришли вам помочь! Сколько раз можно твердеть об этом⁈ Или ты забыл, Колег, что ни одна из ваших стрел не пробила ни мой, ни моих воинов доспех!

— Ты прав, — Колег поднял стул с пола, положил руки на спинку и устало свесил голову, избегая встречи с нашими глазами, — я пьян! Я пьян впервые за много дней. А знаешь почему? Потому что оказался в кругу людей, которым могу доверить свою жизнь. Не знаю почему! Вот не знаю…

Отчаянно мотнув головой, Колег рухнул обратно на стул. Резко схватил бутыль и наполнил всем нам бокалы, расплескавшиеся после яростных ударов ладонями по столу.

— Мы использовали стальные стрелы. Сталь! У нас не было иных материалов. И да… — Колег взглянул на Дрюню,… ты прав, стрелы отскочили от их кровавых доспехов. Ворота быстро пали. Наша непреступная крепость вдруг превратилась в место кровавой бойни. Я тогда спустился с помоста, и медленно побрёл к сражающейся толпе. Мои ладони тряслись вместе с зажатым в них мечом. Я словно не дышал. Такой страх я испытал впервые. Нет, я не убежал, не считайте меня трусом. Но когда брызги горячей крови залили мне лицо, я оцепенел. Я замер. И так и остался стоять на месте, глядя на спины сражающихся. И лишь когда появилась прореха между спинами наших воинов, я тут же её занял. Двадцать «кровокожих» были взяты в кольцо. Казалось, у них нет ни единого шанса на победу, но так казалось тем, кто стоял поодаль, кто не видел всего ужаса, что творился в самом центре кровавой бани. Где «кровокожи» уже стояли на людских трупах и стремительно выгрызали кольцо изнутри.

Колег мучительно скривил лицо, опустошённо глянул в сторону, где не было ничего, кроме голой стены и вороха грязных вещей, разбросанных по полу. Затем ударил ладонью себя по груди и принялся растирать, водя пятерню по серой рубахе, на которой уже проступали влажные пятна пота.

— Боец, стоявший по левую руку от меня, — продолжил хозяин, но его голос лишился прошлой уверенности, стал каким-то нервным, — умер у меня на глаза. Кровавое лезвие отсекло ему руку и раскроило голову. Он замертво рухнул, залив меня и стоящих позади меня воинов своей кровью. «Кровокож», убивший его, после смертельного удара развернулся ко мне правым плечом. У меня было мгновение. Я уверовал в судьбу. Мне хотелось отомстить, и я ударил, не раздумывая. Лезвие моего меча точно ударило в шею «кровокожа». Но ни крови, не жуткого хрипа… ничего… я не услышал ничего того, что всегда происходит после такого удара! Опешив от увиденного, я быстро замахнулся, но ударить по этому ублюдку не успел. Откуда-то снизу с воем вылетело кровавое лезвие и вспороло на груди мой доспех и оставило на теле глубокий шрам. Плоть и мясо рассекло до самых костей. Чудо, что я выжил. Я рухнул на кучу трупов и чувствовал, как из меня медленно вытекает жизнь, и с каждой потерянной каплей крови мои веки становились тяжелей. Я почти закрыл глаза, но остатки сил подарили мне лучшие мгновения, которые мне посчастливилось увидеть в своей жизни. В тот ясный день узкая щёлочка между век даровала мне узреть великую победу!

Колег с гордость задрал голову. Истерзанные губы смочили кончик папиросы, после чего мужчина затянулся. Огромный кусок пепла обвалился прямо в стакан, но Колега это ничуть не смутило. Он осушил кружку до последний капли. Опалые щёки и тонкий нос выстроились в какое-то подобие наслаждения, что подчеркнул мелькнувший на секунду блеск глаз, когда опустевшая кружка вновь наполнилась до самых краёв.

Я испугался, что увлекательный рассказ может прерваться из-за переизбытка алкоголя, но стало ясно, что перед нами сидит не какой-то грязный пьяница. Тощий мужчина в потной рубахе прекрасно знает свою меру. Пусть пьёт, мы ему не мешали. Когда надо, тогда и остановится. Не каждый сможет рассказывать подобное, вечно проглатывая подступивший ком к горлу.

— Герцог Петрас никогда не был трусом, — продолжил Колег, — и в тот день он и не думал прятаться за спинами своих воинов! Он громко проорал на всё поле боя «Расступись!» и стена из воинов расступилась. Кольцо разомкнулось. Петрас вошёл внутрь, держа перед собой меч. Я видел это! Я был в том кольце, истекал кровью, но продолжал смотреть. Битва не прекратилась. И даже не прекратилась, когда Петрас оглушительно взревел «Что вам надо?»

Колег снова посмотрел на меня с каким-то неприкрытым подозрением. Словно пытался разглядеть во мне что-то ему больно знакомое, что-то, что он уже позабыл, но моё появление вдруг разбудило крохотную частицу давно позабытого.

— Там была женщина, — сказал он, кивая головой. — Точно. Я уже и позабыл. Такая же, как и ты… только лицо полностью скрыто за чумной маской, искажающей женские черты.

— Колег, случайно не под такой?

Я встал из-за стола и вышел чуть в сторону, ловя на своём животе прямоугольник света от палящих в печи углей.

Колег кивнул головой.

— Такая же, как в тот день! — на его губах выступили слюни. — Она точь-в-точь, как была на той женщине! Какое вы отношение имеете к ней?

— Успокойся, Колег, — промурлыкал Дрюня, — мы ищем её.

— Для чего⁈

— Нам необходимо понять, откуда они пришли, и кто они вообще, — Дрюня промочил брагой горло и уставился на хозяина с какой-то хитринкой во взгляде. — Тебе же самому должно быть интересно, согласись?

— Мне плевать на них! Но если вы хотите убить этих тварей, я вам помогу! Может, хотя бы сейчас я буду полезен. Ведь в тот день я лежал в полном беспомощности и был абсолютно бесполезен. Мог лишь смотреть, как из кучки «кровокожих» вышла женщина. Выдернув окровавленный меч из поверженного солдата, она уставилась на Петраса. А затем шагнула ему на встречу. Её забрызганный кровью доспех вдруг стал чистым. Багровые пластины в лучах солнца заиграли алыми красками и выглядели по-своему устрашающими. Ни единой капли чужой крови не осталось даже на её мече. Словно всё смыл дождь, но дождя в тот день не было. Она перешагнула через трупы и встала напротив Петраса. Она тогда сказала, что нет смысла с ним общаться. Мы не подчинились раз, не подчинимся и два. Нас всех убьют. И зальют леса нашей кровью.

Колег вдруг притих. Проглотив слюну, он поднёс папиросу к губам и крепко затянулся. За окном сверкнула молния и оглушительный удар грома сотряс крышу дома и пустые кружки на столе. Со стороны печи вдруг раздался визг. Я кинул туда напряжённый взгляд, мои пальцы машинально поползли к рукояти меча, которого при мне и не было. Надо меньше пить… Мои опасения оказались беспочвенными.

Кара крепко спала у печи, подёргивая лапками. Взвизгнув еще пару раз, её тело содрогнулось. Она замолкла. Лишь вздымающаяся грудь подсказывали нам, что с ней всё в порядке. Собака просто спала, и ей что-то снится. Надеюсь, хорошее.

— Так как вы победили? — спросил Дрюня, лично разливая по бокалам пойло.

— Герцог Петрас ткнул её своим мечом в грудь. А потом еще раз. И даже когда он громко заорал и ударил в третий раз, ничего не произошло. Та страшная воительница продолжала стоять, как ни в чём не бывало. Петрас ударил снова, он не собирался сдаваться, он не из той породы, что приклоняются к ногам сильного врага. Кончик меча замер, совсем чуть-чуть не дотянувшись до доспеха кровавого. Женская ладонь схватила лезвие так крепко, что Петрас не смог его вырвать. И тогда мы услышали смех. Женский, жуткий, с противным бульканьем, похожим на твоё, Инга. Это женщина лёгким движением вырвала из рук Петраса меч и отшвырнула в сторону. А затем её меч рубанул воздух, и герцог с оглушительным воплем отпрянул, с трудом устояв на ногах. Такой удар мог перерубить берёзу надвое, но рука, в которой герцог держал меч осталась на месте, а из рассечённого рукава на землю потекла струя крови. И вот тогда я увидел смятение и растерянность «кровокожа». Нет, лица той женщины я не увидал, но её движения, потерявшие былую уверенность, говорили сами за себя. Женщина явно была ошарашена. Она принялась рассматривать лезвие своего меча, как будто пытаясь найти в нём поломку или изъян. Я видел, как она моргнула, перевела взгляд на побледневшее лицо Петраса и тут же последовал новый удар. Лезвие обрушилось на вытянутую руку герцога в район локтя. Герцог завыл от боли с новой силой, но рука осталась на месте, лишь рукав сюрко содрало, обнажив рассечённую плоть до кости. Дальше стало только хуже. Женщина не собиралась останавливать! Эта тварь схватила герцога за запястье, притянула его руку к себе и принялась со всей яростью рубить! Пытаясь пропускать крики Петраса мимо ушей, я сумел насчитать десять ударов. Десять ударов, которые стали для меня вечностью. Я тогда зажмурился, не хотел видеть мучения моего правителя, но женский смех заставил меня открыть глаза.

Колег смолк, уставившись на тень бутылки в центре стола. Раскалённые угли потрескивали в печи, и в столь прохладный и дождливый день должны были подарить уют и радость этому дому, но в глазах уставшего хозяина я видел лишь пелену тоски и печаль. Душевые раны не заживают.

— Кровь из обрубка брызнула на ту тварь, — проскрипел мужчина, раскуривая папиросу, — и женский смех стал еще злобнее и громче, даже громче мучительного вопля, что раздирал глотку нашего герцога. Петрас не из тех, кто валится в колени врага. Даже тогда, без руки, с застывшим воем на губах, он продолжал смотреть в глаза своему врагу. «А ты храбрый» — сказала она тогда. Позже на моих глаза развернулось истинное безумие, вид которого моё сознание отказывалось принимать. Я проваливался в беспамятство, но обрывки сохранились. Эта тварь… Эта сука… эта…

Колег с трудом сдерживал эмоции. Глаза покраснели и почти намокли, но он проглотил подступивший ком и выдохнул горький воздух.

— Эта сука позволила себе ударить Петраса в лицо, — продолжил хозяин дома, пытаясь всеми силами угомонить дрожь подбородка. — Кулаком! Разбила ему нос! Но он продолжал гордо стоять перед ней, хоть и с трудом держался на ногах. Она отвесила ему пощёчину, да с такой силы, что он чуть не рухнул наземь. Пошатнулся, но устоял. Третий удар пришёлся герцогу в висок. И он не устоял, рухнул на колени, оставшейся левой рукой в перчатке опёрся о грязную землю. Его ладонь тут же утонула в багровой луже, на глазах разрастающейся от плещущих во все стороны кровавых струй из уродливой культи по локоть. Женщина залилась смехом, а успокоившись, потребовала, чтобы он сражался, а не ползал в её ногах, словно бродячая собака. Герцог попытался рукой оттолкнуться от земли, выпрямить спину. Безуспешно. Он попытался сгруппироваться. Чуть успокоившись, и уняв дрожь в теле, Петрас еще раз оттолкнулся левой рукой, но когда ему нужно было упереться в землю возле своих колен, ладонь предательски скользнула в сторону, герцог лицом рухнул в лужу крови. Истерический смех раскатился по округе с новой силой. В тот миг мои глаза наполнились слезами. Я простился с жизнью, как и все воины, что меня окружали. Вокруг словно всё замерло, был слышан лишь пронзительный стон нашего правителя, беспомощно елозившего по земле. Это так унизительно. И противно. Мне захотелось умереть в тот же миг. Мне хотелось, чтобы стоящий рядом солдат обрушил мне на грудь свой страшный меч. И когда женский смех лишь разгонялся с какой-то животной одурью, вокруг всё вдруг затихло. Все звуки словно исчезли. Я тогда уверовал в смерть, что вот она именно такая как говорили: тихая и страшная. Жуткий булькающий хрип вернул мне жизнь. Мои глаза оторвались от голубого неба и медленно поползли вниз. Мой герцог стоял в полный рост. Его лицо и вся его одежда были красными от крови. Женщина перед ним стояла в полном оцепенении, словно увидела нечто страшное, пугающее её до глубины души. Она как -то неестественно дёрнулась. И лишь потом я увидел, как левая рука Петраса нарисовала в воздухе дугу и врезалась в грудь женщины. Как оказалось — не в первый раз. Отрубленная рука по локоть. Герцог случайно нащупал её в луже крови, схватился за ладонь и в невероятном порыве безысходности ударил эту тварь в грудь. Кость герцога пронзила кровавый доспех. Вы представляете себе! Стальные мечи оставляли еле заметные чёрточки на их кривых пластинах, а человеческая кость смогла пробить насквозь!

Тут у меня в голове что-то начало складываться, но не до конца. Кости… возможно, кости — это мой антипод. Вспомнить даже те стрелы, чьи наконечники умудрились пробить мой доспех. Лина сказала, что они их делают из костей. Вот как получается, что меня с лёгкостью можно убить костью какой-нибудь дворовой курицы! Или не всё так просто, как мне показалось… Да и всё же вопрос остаётся открытым: какая была цель посещения данной деревни «кровокожами». Просто так они не приходят. Единственный раз, когда я видел их в деле, они смогли определить способности Рожи и забрать её. Уверен, это и было их целью. Значит, вполне возможно предположить, что и сюда они явились не просто так, а ради кого-то… Надо меньше пить…

— Герцог пронзил эту надменную тварь прямо в сердце! — взревел Колег. — Она пошатнулась, меч выпал из её рук, и в этот миг два десятка её солдат замерли, как, словно их сковал мороз. Маска женщины покрылась трещинами, крохотные куски посыпались на землю. Затем весь её доспех пронзили глубокие трещины. Раздался треск. Два десятка мечей выпали из окаменевших рук прямо к ногам наших бойцов. Всё закончилось быстро. Половина женской головы откололась и рухнула ей на плечо. От удара всё тело вдруг рассыпалось в прах. Воины, что застыли рядом с ней — на них обрушились стальные мечи, и они так же все превратились в пыль. Так, герцог Петрас одержал победу над «кровокожами». Но на этом их набеги не прекратились. Через пять лет они вернулись снова и снова получили достойный отпор.

— Герцог убивал всех своей рукой? — спросил Дрюня с чуть не прикрытым сарказмом. Колег, из-за избытка в своём желудке алкоголя, не придал особого значения наглости своего собутыльника.

— Нет! — причмокнул Колег, — Что за вздор! Из своей отрубленной руки он приказал сделать наконечник для копья. Так у нас появилось особое оружие, способное разить броню «кровокожих». Народ назвал оружие нашего спасения «Длань праха». Но новая битва не была такой же лёгкой как прошлая. В последний раз «кровокожих» было больше и убить их пришлось гораздо больше, прежде чем они все обратились в прах.

Мне вспомнился случай в Дрюниной пещере, когда та женщина в кровавом доспехе, что лежала на холодном полу, вдруг умерла после моего путешествия по её кишечнику. А после Дрюнин меч рассыпался в прах. Любопытно, но почему остальные воины тоже рассыпались в прах? Я, конечно, не спец в этих вопросах размножения «кровокожих», и свечку не держал, но думается мне, что в таких группах всегда имеется «кровокож»- мама, странствующая в окружении своих выродков. Убил её — убил всех. Других мыслей сейчас нет. Да и думать сил нет. Моё любопытство выискивало совсем иные нюансы.

Глава 12

Оружие.

Больше всего меня интересовал вопрос — каким оружием были вооружены воины этой деревни?

«Дланью праха» герцог смог поразить… убить «кровокожа»! А это не хухры-мухры заявочка, бля!

Допустим я вот такой сижу тут за столом, попиваю местной браги, покуриваю, а оказывается, что в любой момент обожравшийся синьки Колег может рухнуть со своего стула и сломать руку. Допустим. И допустим, я встану перед ним на колено, начну оказывать первую помощь, а он, от дичайшей боли начнёт своим открытым переломом вертеть у моего лица. Одно неловкое движение — и в горле у меня кость моего собутыльника. Типичная картина дворовых пьянок. Но не сейчас!

Колег запрокинул еще одну кружку, которой я потерял счёт. Огромный кадык заелозил под бледной кожей, словно живой кролик в теле питона. Тонкая блестящая струйка потекла с уголка губ. Осушив кружку до последней капли, он ставит её на стол, отрыгивает. Локон его сальных волос застревает у него во рту. Он жуёт их, причмокивая губами. А потом ладонью вытирает уставшее лицо, снимая глянец с израненных губ и вынимая влажную волосню изо рта.

Я смотрел на этого человека и испытывал отвращение. Весь его вид, каждое движения. Сейчас, в состоянии не стоянии он казался жалким. Но не мне его судить. У них тут свой быт, своя житуха. И все мы, в те редкие моменты, когда нам удаётся по-настоящему отдохнуть от всего: от смертей, от сражений и боли, вправе вести себя как нам угодно. Колег был измотан, длительный стресс высосал из него с десяток килограмм, что бросалось в глаза. Грязная рубаха была явно на пару размеров больше, а через огромный ворот мне были видны выступающие на блестящей коже рёбра. И шрам. Тусклого освещения в зале вполне хватило рассмотреть огромный синий шрам, рассекающий почти мальчишескую грудь от подмышки до подмышки.

— Что уставилась? — промямлил Колег.

Я оторвал взгляд от исхудавшего тела и поднял глаза. Колег говорил со мной. Озлобленные глаза должны были напугать меня, или навести жути, но мне хотелось рассмеяться. Я сдержал себя, мужик держится стойко, моральные силы ему еще понадобятся.

— Колег, — сказал я, не отрывая от него глаз, — в тот день, когда «кровокожи» наградили тебя этим шрамом…

— Это не награда! — взревел Колег и ударил кулаком по столу. Убрав глаза в сторону, он помолчал, уставившись в угол, а потом спокойным тоном промолвил, снова уставившись на меня: — Это не награда! Это мой позор! Я должен был замертво рухнуть рядом со своими друзьями! Но я выжил…

— Этот шрам ты заработал в бою, — остудил его Дрюня. — Такова твоя судьба. Носи его с гордость, и не прячь от посторонних глаз!

— Тебе не понять! Монстр…

Дрюня заметно напрягся, на губах хрустнула высохшая корка гноя, да и сам он весь издал противный звук, словно в огонь кинули освежёванную шкуру волка — и шерсть начала тут же вспыхивать, плавиться и трещать. Но «монстр» не двинулся. Так и остался сидеть, безобидно уставившись на Колега. Дрюня прекрасно всё понимал, терпению ему не занимать.

— Колег, в тот ужасный для вашей деревни день что вы сделали с трупами? — спросил я.

— Инга, я же тебе всё рассказал. «Кровокожи» словно осыпались пеплом. Тонкие куски отваливались от доспехов, а на землю падали хлопья залы. Если бы в этот день дул сильный ветер, армию «труперсов» в миг обратило бы в чёрную дымку, которая бы скрыла от солнца всю деревню.

— Колег, я про другие трупы.

— Про другие?

— Да, хочу знать, что вы сделали с человеческими трупами? С телами поверженных воинов, — уточнил я, чтобы в пьяной голове больше не возникло лишних вопросов.

— Что… что мы с ними сделал… — мужчина как-то мутно начал оглядываться по сторонам, словно не замечал нас. Воцарившееся молчание нарушал лишь треск углей в печи и мерное сопение Кары. Возможно, наш с Дрюней пристальный взгляд заставил хозяина успокоиться, замереть. Его глаза опустились на колени, которые он начал растирать руками. — Мы… мы сожгли трупы. Как и всегда. Отравлять землю, что нас кормит — преступление.

— И всё? — спросил я. — Вот так взяли и сожгли?

— Да, вот так взяли и сожгли! — на блестящем от пота мужском лице вздулись вены, как дождевые черви. — А к чему эти расспросы, Инга?

— Кости, — сказал я.

Закованное в гнойный доспех мускулистое тело Дрюни накренилось в мою сторону, вопросительный взгляд не заставил себя долго ждать. Пришлось задать вопрос несколько иначе:

— Колег, что вы сделали с человеческими костями?

Бетонный взгляд обрушился на мои плечи. Такой тяжести и хмурости мне еще не приходилось лицезреть. Я знал куда давить, и, видимо, надавил точно на чувствительный нерв. На столько чувствительный, что мужчина так и не открыл рта. Закипающую внутри него злость отразил побелевший шрам на стиснутых губах. Ну хорошо, давай еще надавим:

— Я не за что не поверю, если ты мне скажешь, что вы сожгли трупы вместе с костями.

Ноздри мужчины широко раздулись. Мутноватые капли пота пронеслись через всё лицо, оставив за собой блестящие дорожки. Колег явно начинал закипать.

— Да, — процедил он сквозь зубы, — мы сожгли трупы без костей. И на что ты намекаешь, Инга?

— Ты назвал моего друга «монстром».

— Вам не понять!

— Да куда уж нам, — усмехнулся Дрюня.

— Мы не могли позволить повторного вторжения! В той битве мы потеряли сотни лучших солдат. Это невосполнимая утрата! Второй такой волны нам не пережить! И да… ДА! Мы забрали кости из трупов! Руки, ноги, рёбра… мы вынимали всё, из чего можно было сделать хоть что-то похожее на оружие. Если кость герцога смогла пронзить доспех «труперса», почему другие кости на это не способны?

Колег нервно рассмеялся. Взяв бутыль со стола, начал разливать по новой, но на мне пойло закончилось. Я даже как-то обрадовался, в желудке едкая смесь вызывала что-то похожее на тошноту, а в кишках окружающая меня кровь слегка покалывала — нестрашно, но и неприятно. Откажусь.

Забрав свою кружку, Дрюня покрутил её возле своих глаз. Он даже не отхлебнул, поставил обратно на стол, и спросил, преисполненный любопытством:

— И что, помогло?

Я знал ответ.

— Нет, — с досадой обронил Колег. — Прошло пять зим, и на пороге наших ворот возник новый отряд. Битва сразу же превратилась в бойню. Наши воины ничего не понимали. Они били врага с уверенность, что их орудие, сделанное из их собственных друзей, будет разить врага! Но ничего подобно не происходило… Я ударил прямо в шею «труперса». Для своего меча я взял кость из ноги, толстую, крепкую! Заточил, смастерил гарду. Я был уверен, что смогу пронзить кровавый доспех и убить урода на месте! Но моё оружие лопнуло и рассыпалось, а на броне «труперса» — ни единой царапины. Мне повезло в той битве. Когда «труперс» повернулся ко мне, чтобы убить одни точным ударом своего кровавого меча, его маску проткнуло копьё герцога. Он тут же умер. Рухнул у моих ног, из проломленной головы хлынула кровь. Я никогда еще в жизни не видел герцога таким злым и гордым. Будучи калекой, он уверенно держал копьё левой рукой, а культей искусно поддерживал длинное древко, направляя его точно в цель. В тот день мы убили «труперсов» десятка два, прежде чем они рассыпались в пыль.

— Мы? — переспросил Дрюня, явно усомнившись в слова Колега об это «мы».

— Да! — гордо протянул Колег, — Мы! Мы! Мы! Как-то на охоте, еще до второго пришествия «труперсов» в лесу я наткнулся на труп волка. Тушу изрядно обглодали; передние и часть задней лапы вырвали с корнем и разгрызли прямо на месте. И только одна задняя лапа уцелела. Кожу и мясо с неё слизали насекомые и зверьё, не брезгующее падалью. А кость… кость торчала, смотрела на меня… — лицо мужчины сделалось мрачным. — Вам не понять. Когда нам пришлось извлекать из братских тел кости — это было ужасное время. Нам приходилось вспарывать кожу, потрошить трупы. Вынимать кости, практически ломая их. Мы складывали их в одну кучу, пока плоть, жир, волосы и мясо наших друзей пожирало ненасытное пламя до небес! Страшные времена. Кости стали чем-то вроде… товаром! Да-да, как бы безумно это не звучало, но, действительно, кости стали неким товаром в очень ограниченном количестве.

Колег совсем приуныл. Рукавом он оттёр лицо от пота. В помещении действительно стало душно, кожа мужчины источала неприятный запах с приторной кислинкой. Но как бы мерзко не было на душе, уют здесь сохранялся. Особенно, когда за окном проливной дождь хлестал по окнам с такой силой, что сопение Кары было практически неслышно. Мужчина откопал откуда-то из-под стола свёрток серой ткани, развернул его, и мои глаза вспыхнули от радости, — запас сигарет.

— Прятал от жены, — сказал Колег и подмигнул нам.

От сигареты я не смог отказаться. Лучше запах дыма и терпкий привкус табака на губах, чем сидеть и вдыхать пропитанный потом воздух. Да и друган мой успел подпустить газу. К этому моменту доспех его закостенел окончательно, потоки сукровицы и гноя, струящиеся между уродливыми пластинами, замедлили свой ход. Вонь исходила от него, но не такая сильная, и не такая взрывоопасная.

— Тот волк, — продолжи Колег, выпуская в потолок струю густого дыма, — я вырвал из его туши кость. Точно не знаю, что меня на это побудило, но в одном я был уверен наверняка: если бы не пришли «кровокожи» во второй раз, герцог Петрас сам бы двинул против них. Поговаривают, что к тому моменту уже начали пропадать люди из соседних поселений. А потом вдруг бац и откуда не возьмись появлялось у соседской стражи пару новых мечей, или копий. Странно всё это. Слухи всё это… никогда не поверю в такую чушь… — струя дыма пронеслась над столом, Колег затянулся еще раз. — Кость задней лапы оказалась очень крепкой. Но короткой. Хватило на кинжал. С ним я кинулся на «кровокожа», решившего убить герцога. Сильнейшим ударом я не смог пробить доспех, но получилось отломить от него огромный кусок, под которым я увидел крохотную дыру. Тогда я осознал, что в моих руках далеко не бесполезное оружие. Я вдарил еще раз, а затем еще. Лезвие моего кинжала вошло в шею «кровокожа» по самую рукоять. И всё! Бойня тут же прекратилась. Нас больше не окружала страшная армия. Пыль — это всё что крутилось вокруг наших задыхающихся от бойни тел.

— Ты убил вожака? — спросил Дрюня.

— Видимо да. После этой битвы меня возвели в стражи ворот. Новое звание, новые обязанности. Новая жизнь.

— Колег, — стравив порцию дыма, я заглянул мужчине в глаза, — кости всех животных подходят? Получается, что людские кости не пригодны для оружия?

— Подходят лишь кости хищников. Людские кости обращаются в труху. И только кость самого герцога Петраса может одним ударом пробить как доспех, так и плоть. Наш герцог был самым страшным хищником. Наверно, у него были звериные кости.

— Были? — спросил я.

— Герцог несколько зим назад почил нас вечным сном. После неуспешных набегов на нашу деревню, «кровокожи» прокляли леса. Прокляли животных, что стали оголтело нападать на наши поселения. Это их проклятье! Мы решили сами зачистить леса, хотели усмирить бешеного зверя, да бы он не плодился. Тогда герцог и получил смертельные раны.

— И кто сейчас правит этими землями? — спросил Дрюня, но Колег даже не успел ответить, как вдруг раздался сильный грохот.

Входная дверь распахнулась в внутрь, ударив в стену со всей силой. В дом ворвался холодный ветер, шум дождя и кривая тень. Лишь попав в шар света от печи, я смог разглядеть в этой тени человека. Мужчина. Шум разбудил Кару. Собака вскочила и громко зарычала, нацелившись мордой в мужчину.

«Кара, не стоит. Успокойся.»

«Я спокойна.»

— Колег! — проревел незнакомец. — Ты что тут устроил!

Пошатываясь, мужчина вытянул руку. В тусклом свете я заметил в руке незнакомца кинжал, сделанный из кости. Белёсое лезвие уставилось на Кару.

— Колег! — продолжал реветь на всю хаты мужик. — Ты кого привел к нам в дом! Ты совсем разум потерял!

Мужчина шагнул к Каре. Его лицо вышло на свет. Мда, видок у него — полный пиздец. Словно какой-то уличный бродяга. Лицо осоловевшее, мятое, глаза словно набухшая слива. Растрёпанные длинные волосы промокли насквозь под дождём и свисали до самой груди, словно оплавленная пластмасса. Одежда с виду дорогая, прям шелка какие-то. Красивая кофта с золотистыми узорами, черные штаны из чего-то похожего на вельвет. И кожаные чёрные сапоги до самых колен. И всё это вымазано грязью. Даже его лицо — и то было испачкано серыми кляксами. Мужик явно был бухой, или с такого бодуна, что он даже не понимает, где находится, и среди кого. Стеклянные глаза медленно поплыли через всю комнату. Он пытался хмуриться, но как только сужал брови — они тут же разъезжались. Он снова пробовал, и они снова разъезжались. Когда в его поле зрения попал Дрюня, незнакомец качнулся. Кинжал больше не смотрел в морду Каре. Дрюня повернулся боком к мужчине, даже не думая вставать со стула. Короткое лезвие смотрело уродливому воину в лицо.

— Пошёл вон отсюда, — медленно процедил Дрюня, а после добавил: — пьянь.

Глаза незнакомца метнулись на Колега, когда тот вскочил со стула и начал оправдываться, словно какой-то прихвостень:

— Хейн! Успокойся! Они наши друзья!

— Колег, — снова взревел мужик, — я смотрю твои глаза окончательно затуманила брага! Ты разуй их… разуй! И посмотри внимательно, кого ты усадил за свой стол!

— А где ты был, — Колег вдруг вспыхнул как пламя, разожжённое бензином, — когда незнакомцы встали у наших ворот⁈ Где ты был, когда наши стрелы обрушились на их головы⁈ Где ты был, когда я открыл ворота и впустил незнакомцев в наш дом⁈

— Ты дурень, Колег! Они узнали о нашей потери и тут же примчались мстить! Лес… Они — это детище чумного леса!

— Хейн, — Колег слегка успокоился, — твой кинжал смотрит в лицо Великому Андрею, правителю деревни Оркестр!

— Я не помню таких!

— Проспишься, — крикнул я, — вспомнишь!

— А это кто там вякнул! — кривыми губами с выступившей слюной промямлил мужик.

Глаза незнакомца оторвались от лица Колега и упали на меня. Свет печи хорошо меня освещал, разглядеть можно было не прикладывая особых усилий, но мужчина сощурился и чуть подался вперёд. Губы его задрожали, подбородок дёрнулся.

— «Кровокож»! — вдруг обронил он, словно ему врезали под дых. — Колег, ты привёл в дом «кровокожа»! Ты чёртов предатель! Решил сместить меня таким образом! Сука! Знаешь, как я поступлю…

— Хейн, успокойся…

— Заткнись! Вначале я убью эту суку, а потом зарежу тебя!

Этот разодетый в дорогие одеяния ублюдок начал угрожать мне своим кинжалом. Принялся тыкать в меня, запугивать. Он шагнул мне навстречу. Продолжая крепко сжимать костяной клинок, он вытянул указательный палец. Он начал им тыкать в меня и кричать:

— Отродье! «Кровокожья» сука! Я убью тебя и убью весь твой выродок, который прячется за стенами великого Лофказа!

У меня затряслись ноги. Пальцы на руках медленно стянулись в кулаки. Я стиснул зубы и начал мычать, не отрывая своих окровавленных глаз от этого пьяного ублюдка.

— Вставай, мразь!

Он шагнул мне на встречу и что-то продолжал выкрикивать, но в моём вспыхнувшем от гнева разуме все слова сливались в общий поток шума. Рядом завопил Дрюня, когда я отшвырнул стол к стене, чуть не прибив Колега.

Я помню, как быстро я двигался. Как быстро сократилась дистанция, между мною и этим уродом, осмелившимся ткнуть в меня пальцем. И все мои движения были такими лёгкими и уверенными, что я даже не ощущал, как мои пальцы сжимают шею мужика, чуть ли не выдавливая язык, целиком наружу. Я помню как он хрипел. Я помню как мы завалились на пол. Доски хрустели так, словно сейчас поломаются, и мы провалимся прямиком под фундамент. Я даже помню как эта падла ударила меня в бок. Дважды. И второй удар пробил доспех, пробил кожу и застрял где-то в кишках. Когда мои обе руки сомкнулись на его шее — он больше не бил. Кинжал так и остался у меня в боку. Мужик задыхался, брызгал слюной во все стороны, а внутри меня пьянящий поток эйфории медленно разливался по жилам.

Боль медленно уходила. Но не та боль, что причинял мне кинжал. А та, что ранит в самое сердце. Та, что возвращала меня в детство, и туда, где мой разум испытал столько насилия, боли и ненависти, что я просто хочу стереть своё детство из памяти. Хочу стереть свои воспоминания…

— Червяк, блять, успокойся!

Меня что-то обхватило за шею и принялось крепко стягиваться, словно удавка, после чего я оторвался от пола.

Глава 13

Да, она стройная женщина. Да, она прекрасна. Очень слишком красивая женщина для такой дерьмовой работы. Зачем она вообще сюда полезла? Зачем? Сюда, где люди выживают благодаря сельскому хозяйству. Где подростки всё свободное время проводят за ловлей рыбы в кристально чистых прудах. Где коровы загаживают целые поля своим навозом, а стаи мух постоянно кружат над твоей головой, пока ты соскребаешь коровий помёт с сухой травы лишь для того, чтобы твоя мертвая земелька стала чуть лучше и смогла выродить из себя новый кустик гороха.

Но они всегда лезут туда, куда вообще лезть не стоит. Лезут туда, где всё и так прекрасно работает!

Червяк…

Человеческая душа обесценена. Людские тела — вот, что самое дорогое! Жалкое мясо, пригодное лишь для изготовления оружия для завоевания новых земель. Твоё тело не умрёт никогда. Твоим телом убьют сотни людей, проложат целую дорогу из трупов, по которой пройдут тысячи уродливых воинов в доспехах из кожных выделений. Ты не зря жрал и срал на этой земле. Твоя смерть принесёт не только страдания. Твоё тело принесёт пользу в свершении великого ужаса.

Она проделала такой долгий путь ради одного человека. Зачем? Она приехала к нам в деревню, заставила построить местных жителей на главной площади ровными рядами и начала всех запугивать. Пугала всех своим грозным видом, своим взглядом, своей свитой.

Червяк…

Ты… ты… ты…

Палец этой женщины казался бесконечно длинным. Затянутый в кровавую корку он целился мне в лицо. Он целился мне прямо в душу. Ничто не в силах так мучительно истязать ваше нутро как слова, раздавшиеся в вашей голове эхом страшного прошлого.

Она слишком красива для такой дерьмовой работы. Слишком… Она бы могла завести семью, нарожать детей, и в полях выращивать бесконечные грядки сочного картофеля. Но она выбрала войну.

И нет, не война выбрала её! Она выбрала войну. Они так все говорят. Они всегда вам врут.

У меня выбора не было, и я вам не вру, — я родился в войне. Бежал от войны. Но вот убежал ли?

Её слова обрушились на меня словно сотня авиабомб, сброшенных на мирный город. Каждая буква — взрыв, швыряющий острые как бритва осколки во всё живое.

Паразит…

Червяк…

Её доспех являл само олицетворение подарка войны — кровавые латы облегали женское тело так плотно и так красиво, что даже глубокие трещины, грубые края и мерзкое шуршание пластин во время ходьбы не могли скрыть от наших глаз её природную красоту. Когда она содрала с лица маску, никто не усомнился в её красоте.

Красота спасёт мир, слова его уничтожат.

Её слова породили внутри меня боль. Сильную, жгучую, заставляющую сомневаться во всём и во всех. Это такая боль, из-за которой ты постоянно оборачиваешься. Догоняющие тебя шаги сводят с ума. И тебе ничего не остаётся, как заглушить их.

Боль полностью не утихнет, пока целиком не уйдёт тревога. Надо избавиться от тревоги… надо уничтожить источник! Убить его!

Червяк…

Никто не смеет тыкать в меня пальцем и называть ничтожной сукой, а тем более отродьем!

Удивительно, но впервые в жизни в своих ладонях я ощутил жизнь. Я ощутил власть над ней. Чужое сердце бешено колотилось, прогоняя через напуганное тело литры крови с сумасшедшей скоростью. Через крохотные капли, выступившие на разодранной коже моими грубыми пальцами, я сумел вклиниться в безумный поток багровой реки.

Безграничная власть над человеческой жизнью. Вся химия организма сосредоточена на кончиках моих пальцев. А ведь я могу вобрать в себя всё это… зачем ему так много крови? Он глуп. Он слаб! Он всё просрёт! Драгоценная кровь будет пролита на грязную землю и размыта дождём. Непростительная расточительность.

Червяк… отпусти…

Мне сложно дышать. Кровь обеднела кислородом. Сжимать чью-то глотку уже не кажется таким лёгким занятием.

— Червяк! Блять, успокойся, нахуй! Отпусти его…

Знакомый голос… Дрюня…

Я, вроде, моргнул и на моё тело вылилась лава боли. Густым потоком она растекалась от левого бока и быстро дошла до рук и шее. Боль стала невыносимой. И я закричал. Заорал так громко, что перед глазами начали вырисовываться черты мужского лица. Кожа ощутила тепло. Я начал ощущать самого себя.

Так любопытно. Физическая боль смогла оттеснить эмоциональную в сторонку, смахнув с глаз пелену бессознательности. Кто я? Кто…

Посиневшее лицо корчилось у моего носа в болезненной агонии. Мужчина хрипел, на губах пенились слюни. В принципе его жалкий вид не был испорчен уродливой гримасой, он и так выглядел мерзким. Явственно ощущалась тяжёлая вонь гниющей пищи из разинутой пасти.

— Червяк! — завопил Дрюня прям на ухо, — отпусти ты его!

Мой рот был уже открыт, когда мне захотелось хоть что-то произнести в своё оправдание. Но слова застряли в глотке и превратились в тонкую струйку воздуха, стравливающаяся из меня мерзким хрипом. Я не могу сделать вдох… Меня душат… Чужие пальцы сжимались на моей шее всё сильнее и сильнее.

Ну! Кто первый сдохнет в этой битве удушья? Свои пальцы сжать сильнее я не могу, не хватит сил, но и отпускать не собираюсь, пока этот ублюдок не откусит свой язык и не захлебнётся кровью!

Меня вдруг накрыла волна глухого топота. Вокруг сгустились тени. Поднялся шум.

— Стража! –взорвалась мужская глотка. — На Хейна напали!

— Червяк, отпусти его, или сейчас тут будет полный пиздец!

Мои запястья кто-то крепко сжал.

— Андрей, — побулькало над головой, — давай я отрублю ей руки, и дело с концом!

— Не смей! — завопил Дрюня, спасая мои руки. — Тяни на себя, и не бойся их сломать. Разрешаю.

— Как скажешь…

Он не успел договорить, как на мои запястья словно наехал трактор. Кости захрустели, ладони объяло пламенем невыносимой боли. На кончиках своих пальцев я уже не чувствовал людской кожи. Ушло ощущение чужой крови. Да и вообще я прекратил ощущать свои пальцы!

— Тяни на себя, — кричит Дрюня, — сильнее, не жалей костей!

— Доспех крепкий, не сломить, только запястья поддались.

— Ломай пальцы!

Видимо, мои пальцы начали быстро выламывать. Раздался жуткий хруст костей.

Мне хотелось взвыть от боли, но до моих ушей долетал собачий лай полный тревоги. Еще этого не хватало. Кара. Она лаяла на всех. Хотела кинуться как на Дрюню, так и помочь прибить ублюдка. Мне стоило не малых усилий шепнуть ей, чтобы она успокоилась. Чтобы прекратила гавкать. Сидеть, девочка! Сидеть!

«Как знаешь. Разбирайся сам со своими тараканами в голове.»

Я отвлёкся.

А у них получилось меня отодрать. Вдвоём они сломали мне пальцы и оторвали от ублюдка, которого я почти прикончил. Когда Дрюня с еще одним «труперсом» прижали меня к полу своими телами, мне на глаза попался человек в дорогих одеяниях. Он валялся на полу, кашлял и задыхался. Рядом с ним присел мужчина на колено и попытался залить тому в глотку что-то из глиняной кружки. Глоток кислой браги обернулся кашлем, а затем облаком из миллиона крохотных капель, осевших на пол рядом с его ногами. Мужчина снова закашлял, практически задыхаясь.

— Червяк! — кричит Дрюня на ухо. — Какого хрена? Какого хрена ты на него накинулся? Он бы тебя и пальцем не тронул!

После этих слов в боку ощутимо кольнуло. Мои руки по-прежнему сжимали тески, а тело словно прилипло к полу. Все мои просьбы отпустить меня были заглушены топотом ботинок.

В гостиный зал через входную дверь вбежали пятеро солдат в черных плащах, блестящих от дождя.

— По нашу душу, — буркнул Дрюня.

Воины встали вокруг задыхающегося на полу мужчины. Их лица исказил испуг, стоило им понять, кто валяется у их ног. Почти все вояки вынули мечи, а когда острые кончики лезвий уставились на нас, в хату вломилось пару «труперсов». Все, кто мог, обнажили мечи. Раздался звон металла, а с улицы донёсся настораживающий шум. Походу дела, назревала потасовка.

— Всем успокоиться! — взревел Колег.

Это он сидел возле мужчины.

Колег встал на ноги и вскинул руки в разные стороны, словно отгораживал нас от них.

— Всем успокоится, — сказал он, окинув всех взглядом. — Произошло недоразумение!

— Что с Хейном? — спросил один из воинов, осматривая кашляющего у его ног мужчину.

— Он жив, можете не беспокоиться, — спокойно ответил Колег. — У Хейна белая горячка, накинулся с ножом на нашу гостью. Недостойное поведение, за что и поплатился.

Воцарилось молчание, нарушаемое треском угля, мужским хрипом и моим натужным сопением.

— Уберите мечи, — раздался голос Дрюни.

Одним глазком я наблюдал за тем, как закованные в гнойный доспех воины послушно убирали свои стальные мечи в ножны, свисающие с кожаных поясов. Местная стража продолжала целиться в них своими мечами с тенью ужаса в глазах, но мне было ясно, что если начнётся серьёзная заварушка — этим бедным людям ничего не поможет.

Моя бочина снова отдала болью, словно в ней застряла ржавая арматурина, и какой-то мудак её крутит из стороны в сторону, с жуткой улыбкой на лице.

— А теперь выйдите, — добавил Дрюня, — всё под контролем.

«Труперсы» послушно покинули дом. Потихоньку шум на улице начал утихать, но искра страха и недоверия продолжала тлеть. Не хватало слабого ветерка.

Колег уставился на стражу.

— Отведите Хейна домой, пусть проспится. Утром я буду с ним говорить.

— А что с ними? — спросил один из стражников, кивнув в нашу сторону.

— Они мои гости, угрозы моей жизни нет. Вы свободны.

Угрожающий лязг металла смолк, когда все мечи спрятались в ножнах. Подняв с пола бормочущего Хейна, воины взяли его под подмышки и уволокли прочь из хаты. Дверь никто за собой не запер, Колег вышел на встречу врывающемуся сквозь дверной проём дождю и ветру, схватился за рукоять и запер дверь.

— Отпусти его, — произнёс Колег у меня над головой.

Мои руки освободили от «оков». Мне по-прежнему было сложно дышать, я задыхался. Но тому виной не был Дрюня. Даже когда он слез с моей спины, моё дыхание осталось прерывистым, с хрипотцой.

— Червяк, что с тобой? — спросил Дрюня, переворачивая меня на спину. — Ебать… да у тебя пробитие! Потерпи, сейчас полегчает.

Дрюня наклонился ко мне. Моё тело содрогнулось от острой боли, но очень быстро пришла волна холодного успокоения. Мой друг даже не пытался быть со мной нежным. Грубый мужлан! Выдернул кинжал и стоял смотрел, как я кручусь по полу, дожидаясь заживления раны. Тело быстро приходило в норму, но только после извлечения из меня инородного предмета. Я всё больше и больше убеждался в своей уязвимости.

Продолжая валяться на полу, я открыл глаза. Дрюня, закованный в серый гнилой доспех, стоял надо мной, рассматривая в своей руке белёсый кинжал. С виду безобидная игрушка, которыми пользуются африканские племена. Но на практике — чуть не убившая меня. Ударь та пьянь меня в шею, или достань до сердца — и всё, нету больше Инги! А теперь хрен знает, как вообще всё пойдёт и какой связью обладают наши тела. Надо беречь себя. Шутки с огнём плохи.

— Это мой кинжал.

К Дрюне подошёл Колег. Улыбнувшись, мужчина глянул на необычное оружие, на лезвии которого не было ни капли крови. Колег так и сказал:

— Так странно, на нём нет ни капли крови, — мужской взгляд с подозрением уставился на меня.

— Если ты не заметил, — прохрипел я, — даже твой пол чист.

— Действительно, чистый, — подтвердил Колег, пиная ботинком ошмёток грязи, оставленный стражей.

— Кто этот мужик? — спросил Дрюня, обратившись к Колег, — и почему у него твой кинжал?

— Я на допросе?

— Нет, — отрезал Дрюня.

Пока я пытался встать на ноги, Дрюня подошёл ко мне.

— Червяк, что с тобой? Ты был хуже бешенной собаки!

— А что не так со мной? Я защищался. Ты сам всё видел.

Дрюня улыбнулся и опустил глаза на кинжал. Усмехнувшись, он сказал:

— Защищался… У меня есть безумное желание кое-что проверить.

Дрюня вдруг замахнулся, угрожающе занеся руку с кинжалом над своей головой. А потом резко опустил руку. По такой траектории кинжал должен был точно войти мне в спину, пробить позвоночник и прикончить на месте. Я даже не успел дёрнуться, удар был слишком быстрым.

Кинжал ударил в броню.

Но, не в мою.

Лезвие откололо крохотный кусочек от гнойного доспеха на Дрюниной ноге и раздробило в пыль костяной кончик кинжала.

— Действительно, Червяк, тебе грозила опасность. И как такое может быть…

Дрюня протянул мне руку помощи и помог встать на ноги. Всё это время, Колег стоял в сторонке. Вид его был растерянным, но потерянным он не казался. Винить себя за то, что впустил нас на свою землю он не собирался. Самобичеванием пусть занимаются слабаки, живущие в сомнениях. Дрюня без лишних вопросов передал ему кинжал, ни капли не усомнившись в словах мужчины о принадлежности данного оружия именно ему. Нам не нужны проблемы, всем видом мы пытались показать наше дружелюбие, которое я в один миг поставил под сомнение.

Дрюня отправил на улицу остававшегося с нами солдата, после чего мы поставили огромный круглый стол обратно в центр зала. Кара успокоилась, снова улеглась у печи и заснула. Мы уселись на стулья. Пить уже никто не хотел, только курить.

Когда облако табачного дыма улеглось на стол, а наши глаза тускло поблёскивали в жарком печном освещении, Колег сказал:

— Этот разгневанный мужчина, которого ты, Инга, чуть не придушила, Хейн, младший брат герцога Петраса.

— Ну, Червяк! — засмеялся Дрюня, — уже на правителей стал бросаться!

— Он не правитель, — оборвал Дрюню Колег. — Иначе мой дом превратился бы в поле боя. Герцог Петрас успел завести себе сына. Он и унаследует титул, но не сейчас.

— А когда? — спросил Дрюня.

— Когда наши земли будут очищены от чумы. Когда леса наполняться зверьём, за которым мы будем охотиться, но никак не наоборот!

— Вы сами в это верите?

Колег ответил не сразу. Он кинул на Дрюню гневный взгляд и стиснул губы. Правда его терзала изнутри, и обжигала сильнее углей внутри пузатой печи. Облизнув губы, он с гордостью выпалил:

— Да! Верим, — мужчина швырнул кинжал на центр стола, — и бояться нам некого. А Хейн… Он, конечно, не согласен с решением своего брата. Пьяница и дурак. Таких нельзя подпускать к власти и за сотни миль! Ансгар — сын герцога, конечно, позволяет Хейну вести себя выше остальных. Власть поделена, но у кого она сосредоточится в один руках — всем известно. Хейн даже пытался доказать всем, какой он великий полководец. Собрал армию из двух сотен солдат. Отобрал лучших воинов, подготовленных, переживших не один бой с «кровокожами». Целью был «Кровавый лес». Он хотел попасть в самый цент, зайти в самую гущу и взглянуть в глаза тому самому врагу, что всех нас терроризирует последние пять зим. А потом вернуться победителем.

Мы с Дрюней переглянулись. В его глазах, как и в моих, были лишь одни вопросы, а лица выражали недопонимание.

— Он же вернулся… — протянул Дрюня. — Он победил?

Колег громко рассмеялся. Начал стучать ладонью по столу.

— Нет-нет-нет, — успокоившись, прохрипел мужчина, ловя губами почти выпавшую папиросину. — Он вернулся, но не победителем. Он вернулся в полном одиночестве. Я больше вам скажу, он потерял врученное ему сыном герцога копьё! То самое, что сделали из отрубленной руки герцога Петраса. «Длань праха» была утеряна. А те две сотни воинов, с его слов, остались на веке упокоенными в «кровавом лесу». По возвращению Хейн пьёт не просыхая. Постоянно рассказывает про сотни диких животных с длинными хвостами, тянущиеся за их спинами из самого леса. Благодаря копью он сумел уцелеть, но оно застряло в теле поверженного медведя, после чего ему пришлось бежать с поле боя.

— Как давно это было? — спросил Дрюня.

Колег задумался. Затянулся.

— На деревьях уже почки набухали.

— Недавно.

— Да, воспоминания еще свежи.

— Мне нужно поговорить с Хейном, — сказал Дрюня, обращаясь исключительно к Колегу.

— Я обязан знать с какой целью, — отрезал мужчина, уставившись Дрюне в мёртвые глаза.

— Уже не секрет, что наш путь лежит в «кровавый лес»…

— Я ищу «кровокожих», — влез я. — У них сейчас отряд, похожий на тот, что приходил к вашим воротам. У них моя подруга, да и сам я страстно жажду встречи с вожаком отряда.

— Червяк! — скривив рожу, сказал Дрюня. — Что с твоим лицом?

— А что с ним?

— Ты словно вновь увидел перед собой Хейна, — и Дрюня громко рассмеялся, булькнув облаком дыма.

Проблема в том, что я даже не знаю, как поведу себя, увидев Хейна. Увидев этого унылого пидора с хмурым рылом, посмелевшего тыкать в меня пальцем! Урод! У меня появилось дикое желание прогуляться по округе. Мне нужно подышать, проветриться. Боль от кинжала, пронзившего мой бок, давно утихла, а вот внутренняя, колющая сотней игл прямо в сердце и грудь, продолжала меня терзать и мучить. Но за окном проливной ливень, сверкает молния. Хейна всё равно не получится отыскать, его забрала стража, и, скорее всего, он под надёжной охраной.

— Ваша цель благородна, — сказал Колег, рассматривая нас как какие-то картины в модной галерее. — И ваша цель совпадает с нашей. Если только вы не хотите договориться с «кровокожами».

— Нет! — взревел я. — Это исключено!

— Хорошо, я поверю вам. И доверю свою жизнь. Но все вопросы мы решим завтра с первыми лучами солнца. Вы простите, но на трезвую голову вашу историю я бы никогда не выслушал, а вот хмельная голова может переварить любой бред, даже самый правдивый. Я хочу спать…

Глава 14

Вечерняя болтовня резко оборвалась.

С трудом держась на ногах, Колег сумел выйти из-за стола, доковылять до кровати, стоящей у стены недалеко от печи, и даже начал раздеваться. На эту «пытку» было сложно смотреть, но и одновременно забавно. Проиграв неравную схватку штанам и рубахе, Колег завалился на койку в чём был; в полуспущенных штанах и потной рубахой на шее. Он быстро захрапел. Я даже позавидовал его спокойному и безмятежному сну, который вырвал его из нашего мира за считанные секунды. Так стремительно и быстро, что мужчина уже не откликался на наши просьбы.

Учтивый хозяин кроватей нам не стал предлагать. Непозволительная роскошь. Да мы и не стали требовать. Дрюня сложил руки на груди и опустил голову, скрыв от меня каменное лицо. А я просто упал лицом на стол, подложив руки под голову. Веки медленно смыкались под гипнотический вид угасающей пляски пламени в пухлой печи, возле которой продолжала спать Кара. Только сейчас до меня дошло, что это её первая ночь, когда она спит под крышей в тёплом доме. Она спала как свободное животное. Без темниц и давящих со всех сторон решёток вольера. Булькающий храп моего друга и барабанящий ливень по крыше окончательно утащили меня в мир снов.

Только сны упорно меня избегали.

Я очнулся от грохота. Открыл глаза. Огонь в печи давно потух. Колег всё также продолжал храпеть в стену, повернувшись к нам спиной. Дрюня валялся под столом, не думая просыпаться. И только Кара задрала голову и уставилась на меня, словно ожидая объяснений.

Мне нечего было сказать.

Оторвав голову от слота, я глянул в сторону, где грохнуло. Дверь была нараспашку, а мне на встречу медленно шла Осси.

Женщина шла хромой поступью, хватаясь руками за воздух, каждый раз, когда наступала на раненую ногу. Кожаные штаны сменились льняной юбкой до колен, вместо кожаного жилета — серая рубаха с длинным рукавом. Сухая. Видимо, дождь прекратился.

— Ты в порядке? — спросил я рыжую воительницу.

— Лучше всех.

Она перешагнула через Дрюню и уселась на стул. Её рыжие косы были расплетены и обхвачены в один толстый хвост тонким кожаным ремешком. Впервые я увидел на её лице широкую чистую улыбку и полный радости взгляд. Поглядев на воина в гнойном доспехе под столом, она уставилась на меня:

— Я смотрю, вы тут вчера хорошо посидели.

— Это был незабываемый вечер…

Громкий храп Колега раскатился по хате.

— Здесь кое кто страстно желает видеть вас, — сказала Осси, оборачиваясь на входную дверь.

На пороге дома нарисовалась человеческая фигура. Незнакомец не собирался скрываться или прятаться от моих глаз. Оставаясь на улице, он подставил лицо солнечному свету. Молодой парень. Лакированный блеск на чёрной курчавой голове мог ослепить. Худоба его ничуть не портила, наоборот, подчёркивала утончённые черты высшего общества, но это было ясно и по дорогим одеяниям, что туго сжимали пацана везде, где только можно. В таком виде щеголять перед девками — самое оно, видимо, и Осси повелась.

— Кто это? — спросил я.

— Имя этого любознательного юноши Ансгар. Он…

— Я знаю, кто он…

Ёбаный… сам сын герцога Петраса к нам пожаловал. Лично! Без охраны!

Пацан уставился на меня. В огромных коричневых глазах не было ни капли страха, лишь животное любопытство, словно я заграничная диковинная зверюшка. Парень не решался войти, продолжал стоять в дверях. Как будто ему нужно было приглашение…

— Пацан, — крикнул я парнишке, — заходи, чего как не родной.

Осси резко обернулась и обдала меня невыносимым жаром возмущения.

Парнишка шагнул внутрь дома. Его любопытный взгляд успел уловить всё: и Дрюню, валяющегося на полу, и Колега, дающего храпака в стену, и волчицу. Кара продолжала лежать на полу неподвижно, но я видел, как скользил её загноившийся глаз внутри глазницы.

— Можно погладить собаку? — спросил парнишка.

— Она не собака, — сказал я, уловив возмущение Кары. — Она волчица!

«Кара, ты не против, если парнишка пройдётся по твоей спинке своими пальчиками?»

Уловив волны согласия, я разрешил пацану исполнить его желание. Он с опаской приблизился к Каре, присел. Ладонь не сразу легла на закованную в гнойные наросты спину волчицы. Паренёк тянул к ней руку медленно, чуть подёргивая, словно боялся обжечься и каждый сантиметр проверял жар от пламени. Когда пальцы скользнули вдоль спины, Кара всё-таки подняла голову и уставилась уродливой мордой на парнишку. Я не почувствовал агрессии, поэтому сразу схватил за руку Осси, когда та чуть не сорвалась со стула.

— Успокойся, — сказал я Осси, — волчица не знала ласки.

Паренёк не остановился. Он продолжил гладить животное под пристальным наблюдение пары омерзительных глаз, и даже рискнул приблизить пальцы к острому уху, торчащему словно наконечник стрелы. Кара отвела голову, стоило теплу от кончиков пальцев прикоснуться к куску засохшего гноя. Заскорузлый нос, испещрённый десятком шрамов, жадно вдыхал окружающий воздух, среди которого волчица отделила запах паренька. Принюхалась настороженнее. Но она даже не успела определить для себя: плохой он или хороший, как пальцы коснулись её и принялись почесывать вечно зудящую ямку под ухом.

Кара высунула язык и сжалась от наслаждения.

От наслаждения жался и Дрюня на полу. Неужели у этого гнойного воина действительно такой глубокий сон? Я встал из-за стола и присел на колено возле спящего друга.

— Дрюня! — я потряс его за плечо. — Вставай, бля!

Серые веки с болезненной коркой распахнулись. Молочные глаза без зрачков крутанулись в блестящей слизи. Наверно, он посмотрел на меня, а затем — на окружающую нас обстановку.

— Что случилось? — спросил Дрюня.

— Случилось — утро. У нас гости, вставай.

Дрюня так резко вскочил с пола, что чуть не опрокинул стол и Осси вместе со стулом.

— О! Осси, ты как?

— Жива, как видишь.

— Как твоя нога?

Рыжая воительница взялась за край юбки и потянула на себя, оголяя часть ноги выше колена. Дрюня склонил голову. Я чуть привстал из-за стола, чтобы тоже ничего не пропустить. Белая повязка была наложена совсем недавно, но за это время на ней успело выступить багровое пятно.

— Ничего страшного, — заявила Осси, — нечего пялиться. Пару дней — и буду бегать.

Если бы Дрюня мог, он бы улыбнулся. За него и за себя улыбнулся я, в ответ получив искреннюю улыбку от Осси.

— Меня зовут Ансгар!

Дрюня резко обернулся на голос, совсем не рассчитывая услышать, а тем более увидеть посторонних. Интимная обстановка была грубо нарушена.

Пареньку пришлось закончить гладить волчицу, когда он увидал встающего с пола монстра. Я видел, как всё это время, пока мы ворковали с Осси, он стоял в полном оцепенении, даже не представляя, как себя повести. Мы были для него, что-то вроде… монстров. Хотя, вполне возможно, он видел в нас… как там говорил Дрюня: богов! Может мой гнойный друг и прав, и здесь на нас смотря как на богов. Как знать…

— Ансгар, — протянул Дрюня услышанное имя и смерил парнишку взглядом.

Чуть постояв, гнойный воин подошёл к Ансгару. Дрюня был выше его на две головы и шире в два раза. Сгорбившись, мой друг продемонстрировал пареньку белые глаза. Акт устрашения, или просто Дрюня выпендривался — мне не понять, но Ансгар не подал виду, что страх или отвращение где-то поселилось у него в душе.

— Вчера вечером, — глядя Дрюне в глаза начал паренёк, — стража сообщила мне, что «кровокожи» у порога наших ворот. А потом, мне сообщили, что «кровокожи» пришли с миром. Я был удивлён. Подумал, что это обман с вашей стороны, хитрая уловка. Но отец мне многое о вас рассказал.

Когда паренёк произносил «о вас», он не смотрел на Дрюню. Он смотрел на меня. Уловив его любопытство, я спросил его:

— И что же рассказывал тебе отец о таких как я?

— Ты не такая как они. Ты не одна из них, хоть и закована в кровавый доспех, в который облачаются «кровокожи».

— Они в него не облачаются. Наша кожа выделяет кровь сквозь поры. Много крови. Так много, чтобы она покрыла меня полностью с ног до головы. Кровь наслаивается и застывает. Или свёртывается, превращаясь в доспех. Я не могу его снять. Его можно лишь содрать.

— Отец говорил, что в глазах «кровокожих» нет ничего. Они пусты. В них не увидишь даже своего отражения. Бездушные существа приходили за смертью, и никаких переговоров никогда не вели. Требования — это всё, что слышал Отец из их уст. Вчера вечером я услышал компромисс. Я услышал желание договориться.

— Ты разрешил нам войти? — спросил Дрюня парнишку.

— Колег мне поведал любопытную историю. И пока я слушал его, меня вдруг посетили давно забытые чувства. Это была… — паренёк с трудом подбирал слово. — Это была надежда. За долгое время я уверовал в надежду.

— В надежду? — усмехнулся Дрюня, глядя парнишке в глаза. — В надежду на что?

— С каждым новым месяцем наши земли уменьшаются. Люди гибнут как мухи. Чума стремительно разрастается, не щадя никого. Мой дядя Хейн собирается в новый поход. Новая борьба с чумой. И да, мы не верим в то, что вернёмся живыми. Но покидать родной дом в поисках нового — в этом нет никакого смысла, чума найдёт нас везде. Но отчаяние моё развеяла весть о вашем приходе.

— Меня зовут Андрей, — Дрюня протянул руку парнишке, и гордо добавил: — я правитель деревни Оркестр.

Они пожали руки, после чего мой друг представил меня. Я решил не стоять в сторонке, а принять прямое участие в столь знаменательном дне. Пришлось тоже пожать хрупкую ладошку, и совсем случайно оставить на юной коже несколько царапин. Ансгар даже не заметил, как поделился со мной своей кровью, всего пару капель, но мне и этого достаточно. Достаточно, чтобы безмерно удивиться храбрости столь молодого человека. Он не боится ни меня, ни Дрюню. Кару он так вообще не расценивал чем-то страшным и злобным, он скорее боялся её напугать, от того его движения были такими медленными и нежными. Но что больше меня напугало — парень не боялся смерти. А не боится он её потому что давно смерился с нею. Что-то еще было загадочного и мрачного в этом пареньке. Что-то даже удивительное, но я никак не мог распознать в чём именно. Я был уверен только в одном — он нас еще удивит.

— Мой отец убил сотни «кровокожих», — произнёс парень, выпуская мою ладонь, — а первым из нашего рода пожал им руку я. Можно ли это расценить предательством?

— Предательством было бы смотреть как твой народ гибнет и не приложить никаких усилий ради его спасения, — сказал я. — Ты делаешь шаг в сторону спасения. Поступок мудрого правителя.

— Мудрый правитель умеет договариваться и дружить, — сказал Дрюня, переведя взгляд на Осси.

— Мы уже знакомы, — произнёс парнишка, одарив Осси широкой улыбкой. — Первым делом я отправился к раненой деве, которую приютила Лина. У неё дома мы и познакомились. Ваша подруга крепкий орешек, таких женщин я еще не встречал. Я был удивлён её силе и выдержке, когда она проходила сквозь врата боли и мучений.

Прервавшись, Ансгар обернулся, кинул взгляд на храпящего у стены Колега.

— Мой друг Колег, судя по всему, отлично справился с поставленной задачей. Утром я хотел лично от него получить полный отчёт о ваших персонах, и, что особо меня интересовало, ваших целях. Но я рад видеть его живым.

— Наши цели… — проговорил Дрюня, осматриваясь по сторонам. Уловив мой взгляд, он спросил меня: — Инга, какие у нас цели?

Окунувшись в раздумья, я откололся от компании Дрюни и пацана и уселся обратно за стол. На драном клочке ткани лежали пару папиросок, оставленные с вечера. Как вовремя. Я не удержался, взял одну. Быстренько раскурил при помощи своей коробочки и выпустил густое облако белёсого дыма прямо в дощатый потолок. Делая новую тягу, я заметил обращённый на себя взгляд Ансгара. Парнишка смотрел на меня с каким-то скептицизмом. Словно не веря своим глазам. Будто я создан только для того, чтобы махать мечом и убивать. Лишний раз я доказал ему, что мы далеко не те убийцы и завоеватели, кем являются «кровокожи». Так даже проще. Так ему будет проще поверить в наши цели.

— Наша цель, — сказал я, выпуская струю дыма под стол, — нагнать отряд «кровокожих». У них моя подруга. И еще мне нужно поквитаться кое с кем.

— И вы думаете, что найдёте их в «кровавом лесу»?

— Мы ничего не думаем, — сказал я. — Мы точно не знаем, где их искать. Мы идём по следу, который нам выстраивает ряд обстоятельств. И, судя по всему, след удачно нас вывел.

Ансгар с гордо вытянутой спиной прошёл через весь зал и уселся за стол между Осси и мною. Он молча посмотрел на меня. Его глаза медленно скользнули по моему лицу, опустились на грудь, опустились на маску. Застывший лик из крови несколько смутил его. И я только гадать мог, что происходит у парнишки в голове, но подняв обратно глаза на моё лицо, он просто усмехнулся.

— У нас разные цели, — вдруг заявил он. — Вам нужно найти «кровавый лес», а нам — его уничтожить.

— В любом случае, путь у нас один, — сказал я.

Поджав губы, Ансгар кивнул головой.

— Значит, мы пройдём этот путь вместе.

Совсем молодой парень смотрел на меня глазами бывалого мужика. Он еще даже бриться не начал, губы отёр от материнского молока, когда шёл сюда, но волна решительности, что исходила от него, могла смести любого, кто встанет на её пути.

— Значит, — сказал я, — мы пойдём вместе.

— Тогда выдвигаемся! — проревел Дрюня, хватая рукоять своей грозной секиры.

Ансгар повернулся на голос гнойного воина, и впервые на лице паренька я увидел что-то граничащее между испугом и отвращением. Его взгляд был прикован к «Лицадёру». Само безумие воплоти. Ужас, разящий врагов. Ты умрёшь от страха еще до того, как изуродованное лицо секиры вскроет твою грудную клетку и рассечёт надвое сердце.

— Расслабься, — сказал я парнишке, — это трофей. Забрали у плохих людей.

Ансгар и не подумал отвести взгляда от гнойного солдата, собирающегося повесить секиру себе на бедро.

Колег мирно храпел в стену, Осси осматривала раненую ногу, Кара ушла к пареньку, в поисках очередной порции ласки, а я просто курил, когда в дом вбежал покрасневший мужик.

— Ансгар! — проревел он. — Лес взвыл! ЛЕС ВЗВЫЛ ЯРОСТЬЮ!

Всё, пошла движуха. Колег тут же очнулся, кинув взгляд на вопящего мужика. Да что тут говорить, мы все кинули на него взгляд. Он был напуган, адреналин выступал на его коже, смешивался с потом и сразу же скисал, выбрасывая в воздух приторный аромат гниющих овощей.

Паренёк резко встал со стула. Он быстро окинул нас каким-то обречённым взглядом, после чего произнёс:

— Начинается…

Он пулей вылетел из дома, успев только крикнуть нам, чтобы мы быстро бежали к воротам.

Я кинулся к своему мечу так стремительно, что стул вылетел из-под моей жопы. Дрюня обернулся к Осси, встававшей со своего стула, и приказным тоном потребовал, чтобы она осталась в доме, на что получил испепеляющий взгляд отказа. Рыжая не та киска, которую можно вечно гладить и не быть поцарапанным.

Колег свалился с кровати и врезался в меня, когда бежал через весь зал к своим вещам. Я помог ему встать, после чего он сразу же нырнул к стулу, на котором оставил свой меч и кожаный жилет.

Я забрал свой меч и выбежал на улицу. Солнце обжигало глаза. Горячий воздух завибрировал от напуганных воплей и быстро нарастающей суеты. По улицам, разбрызгивая комья грязи бегали мужики в кожаных доспехах с луками наперевес. Из дома напротив выбежали пять воинов с обнажёнными мечами и устремились к воротам. Я проследил взглядом за парой лучников. Они обогнули пару домов, подбежали к стене и начали взбираться на подмостки по узкой дорожке из брёвен. Наверху их уже дожидалось десятка два мужчин, вооруженные луками. Добравшись до самого верха, их взгляды были тут же обращены через заострённые верхушки частокола на простирающийся вдоль всей дороги лес. Угроза явно шла из леса. Все это понимали, кроме нас. Единственные, кто продолжали сидеть в полном спокойствие, не взирая на происходящую суету, — наши воины. Дрюнины «дети» с неподдельным пофигизмом смотрели на мечущихся по деревне солдат, даже и не думая оторвать свои задницы от земли. Они бы так и сидели, если не оглушительный вопль, раздавшийся за моей спиной.

— МОИ ДЕТИ ИЗ ГНОЯ! — взревел Дрюня на всю деревню. — ОБНАЖИЛИ СВОЁ ОРУЖИЕ И БЫСТРО К ВОРОТАМ!

Осси проскользнула между нами и бросилась в глубь деревни, поскакав на одной ноге, словно раненая дворняга.

— Куда? — крикнул Дрюня ей в спину.

— Я вернусь!

Глава 15

Понадобились считанные секунды, чтобы раскалённый утренним солнцем воздух пропитался людским страхом.

Страх чувствовался во всём и везде. Куда не глянь — везде обречённость и уныние. Я смотрел на пробегающих мимо солдат. Спрятанные дряблые тела в тяжёлые кожаные доспехи неслись в сторону ворот из толстых бревен высотою в два этажа. В глазах этих людей не было ничего кроме страха. Их рты были разинуты так широко, словно они хотели проглотить как можно больше воздуха перед смертью. В столь душную погоду пот заливал их замученные лица, и никто даже не думал его смахивать. Мне показалось, что страх в этих местах вошёл в привычку. Стал частью жизни. Обрёл статус постоянства.

Но у любого страха есть свой источник. Страшные рассказы пьяного Колега действительно звучали жутковато, а местами и страшновато. И будь перед ним в этот вечер за столом обычные путники — без сомнений, они бы развернулись и отправились домой, послав к чёртовой матери эту деревушку. Но мы необычные путники. Ради цели мы никогда не свернём и, тем более, не повернём назад. Мы идём в самую гущу. Мы идём туда, где тяжелее всего на свете. Я готов распахнуть глаза и броситься в самый эпицентр источника страха.

Мне очень понравился задор моего друга. Этот огромный воин, чья кожа покрыта бронированными наростами из коктейля гноя и сукровицы с щепоткой белых струпий, с ужасно уродливой секирой из двух лиц, бегал вдоль бревенчатого забора высотой в три этажа и жутко булькающим голосом поднимал свою армию в бой. Дрюня словно ждал драки. Его горящие белёсые глаза громко вопили на всю деревню, что в сторонке он не останется. Этот день он не собирается пересиживать в избе. Или перекладывать на плечи местной братии. Нет, нет и еще раз нет! Сегодня его секира сполна напьётся крови врагов. Любыми врагами. Лишь бы они неслись на него с выставленным вперёд оружием, и это оружие смотрело ему в лицо.

— К воротам! — вопил Дрюня на гнойных воинов, с трудом отрывающие свои задницы от скользкой земли. — Быстро! Шевелите булками! К воротам!

Происходящее так увлекло меня, что я даже не заметил подкравшуюся ко мне Кару. Волчица встала возле меня и уставилась мордой в сторону ворот. Я мысленно спросил её:

«Ты чувствуешь хоть кого-нибудь?»

«Нет» — ответила волчица.

Действительно, лес молчал. Я мог не сомневаться в способностях Инги, и тому подтверждением была сама Кара, что постоянно обитала в моей голове. Но уставившись на ворота, за которыми простирался влажный лес до самого края земли, я прислушивался, но никого не слышал. Там, за воротами, — пустота. Такую же «пустоту» я ощутил в день, когда мы наткнулись на стаю Альфы. Ни один из зверей не отвечал мне на запрос. Не отвечал из-за того, что его сознание было заняты другим зверем, более могущественным и сильным, способным блокировать все входы и выходы посторонним.

Сегодня я снова посторонний.

На помостах вдоль всего забора уже выстроились лучники, нацелившиеся стрелами в сторону леса. У ворот собралась целая куча из Дрюниных воинов и местных солдат. До меня дошли споры. Горячие, острые. Спорил мой друг, и он не просто спорил! Он яростно усирался…

Я двинулся в сторону ворот.

— Ты откроешь нам ворота, — булькал Дрюня, — и мы выйдем наружу!

Я видел, как голова Дрюни возвышалась практически над всеми воинами. Его взгляд был устремлён в центр толпы, а вот на кого — мне не видно. Подбежав к толпе, без всяких раздумий я вклинился в плотный строй и устремился к самому центру.

— Мы не будем отпирать ворота! Это самоубийство!

Я узнал голос, он принадлежал Ансгару. Сын герцога лично принимает участие в обороне! Уважуха парню, не стал отсиживаться в подвале с нытиками. Но это несколько не удивило меня. Даже с глазу на глаз парень держался стойко, без капли страха. Жалко только, что у парня перед решающей битвой началась совсем иная битва. Битва интересов.

Когда до спорящих оставалось рукой подать, над нашими головами раскатилась волна ужасающего вопля, который не в состоянии повторить даже сотня умирающих людей в страшных муках. Из леса донеслись оглушительный гвалт, жуткий до ужаса.

Все тут же притихли, вокруг воцарилась тишина.

Оглушительный вопль повторился с новой силой. И только сейчас я сумел уловить мученический звериный вой. Сотни, а может и тысячи зверюшек вопили в едином порыве, как по чей-то команде. Словно в зоопарке уже пару недель животных морили голодом, от чего те в бешенстве бегали по клеткам и вопили во всю глотку.

— Открой ворота! — гаркнул Дрюня на пацана, лишь устоялась тишина.

Ансгар уже был облачён в красивый кожаный доспех, прошитый по краям золотой нитью. Наплечники скорее были для красоты, что подтверждалось теснением в виде непонятных мне узоров и символов. Но кем бы ты ни был, в какой бы привилегированной семье ты не родился, грязь всегда тебя найдёт. Огромные комья уже успели сползти ко кожаным штанам и ботинкам обратно на землю. Ансгар стоял в грязной луже, уставившись в глаза Дрюне. Стальной меч наготове. Взгляд решительный, ни капли сомнений. Здесь, в этой деревни никто не смеет оспаривать его приказы. Тем более — чужаки.

— Мы не станем открывать ворота! — отрезал Ансгар.

Дрюня уже открыл рот, чтобы возразить, но я быстро вклинился в разговор. Я подошёл к своему другу, схватил его под руку и потянул в сторону. Дрюня поддался моему напору, шагнул назад.

— Дрюня, мы не будем ничего требовать от паренька, — сказал я.

— Я еще ничего от него не требовал! — запротестовал Дрюня. — Я прошу по-хорошему.

— Они не станут рисковать и открывать тебе ворота.

— И что ты мне предлагаешь?

— Мы пример бой здесь, в этой деревне.

— Червяк, ты хочешь, чтобы моя секира разила врага или всех, кто попадёт ей под лезвие?

— Просто, смотри, кого и куда бьёшь.

— Тебя это тоже касается! — гавкнул Дрюня, уставившись на мой длинный меч.

Он был прав, места здесь не то, чтобы мало, но и не сказать, что шибко много для точного удара по врагу. Каждое движение будет нести смертельную опасность для всех, даже для местных вояк, что будут крутиться у нас под ногами. Идея выйти за ворота может и имеет смысл. Но мы не знаем, что нас ждёт за воротами. И это глупо. Глупо идти туда, где враг неведом. Пусть даже это наше кредо по жизни, но сейчас мы подвергаем риску не только наши жизни. Мы забываем об этом.

— Мы не будем требовать открыть врата, — объявил я Дрюне.

— Ты испугался?

Я ощутил на себе довольно ироничный взгляд моего друга. Возможно, он хотел сыграть на моём самолюбии или чувстве страха, но я был непреклонен. У меня не было никакого желания нести ответственность за жизни сотни людей.

— Я испугался за жизни этих людей, — сказал я, уставившись Андрею в глаза. — А ты? Ты подумал об этих несчастных? Или бухло затуманило твой рассудок?

— Червяк, ты чего тут праведника включил? Я же тебе говорю, я опасаюсь покалечить людей.

Может действительно, я стал слишком подозрительным. Лукавит мой друг или нет, это уже ничего не значит. Ворота мы не станем открывать. С этим решением, неохотно, но Дрюне пришлось согласиться. Мы подошли к Ансгару и уточнили, что нас ожидает.

— Те немногие, что уцелели в дальних деревнях, с выпученными от безумия и страха глазами вторили какой-то бред, — сказал юный правитель. — Мы еще лично не встречались с этой угрозой. Слухи. Земля полна слухов, и слухи ведают нам о сокрушительной волне, где каждая капля — обезумевший зверь. Оглушительный вопль заставляет цепенеть от страха, и после лес рождает серую волну. Ни одна деревня не устояла. Трусы бежали первыми, и их трусость породила слухи. Возможно, чужая трусость сегодня спасёт наши жизни, но от этого мне не будет спокойнее на душе. «Кровавый лес» не успокоиться. Будет хлестать нас до тех пор, пока не вымрет всё зверьё, или мы. Это наше проклятье. Плата за непокорство. Плата за нашу силу.

— Сегодня мы с вами, — сказал я, смотря Ансгару в глаза. — Сегодня мы погуляем на славу, и не заплатим ни единого гроша!

— Да! — крикнул Дрюня, вскидывая над головой секиру, — посидим нахаляву!

Его слова скрылись в раскате звериного воя. Стоящий стеной лес перед вратами и высоким забором взревел хрустом ломающихся веток и лопающихся стволов. Сотни птиц взмыли в небо с верхушек высоченных сосен и дубов.

Я снова ощутил в воздухе страх. Но не людской. Это был всеобъемлющий животный страх. И он стремительно ширился.

— Андрей, — обратился Ансгар к моему другу. — Я не открою вам ворота, но я хочу доверить тебе их сохранность.

Дрюня крепко, с ощутимым хрустом, сжал двумя ладонями древко уродливой секиры и ехидно улыбнулся, прекрасно понимая, на что намекает пацан.

— Мои войска займут помосты вдоль забора, — продолжил Ансгар, — а вы останетесь здесь, внизу. Я не знаю, что нас ждёт, но уверен, что звери никогда не смогут снести эти ворота. Но они точно смогут перебраться через забор, каким бы высоким он не был.

— Ансгар! — сквозь плотный строй воинов до нас добрался Колег. — Люди готовы, ждём команды.

— Уводи всех на забор, — паренёк взмахом руки в кожаной перчатке сумел обвести весь забор. — Внизу бой примут воины Андрея.

Колег кивнул, после чего рявкнул во всю глотку:

— За мной!

Громко зашуршали кожаные доспехи сотни воинов. Под тяжестью мужских ступней грязная вода из луж только и успевала выплеснуться из одной ямы в соседнюю. Бряцанье стальных мечей заполнило всё вокруг, но и оно не в силах было заглушить звериный вой. Душераздирающий вопль больше не прерывался. Он стал постоянным, словно гул в туннеле метро, который с каждым мгновением только нарастал. Нарастал с устрашающей скоростью.

Толпа вояк разбилась на два потока, каждый из которых устремился к ближайшей тропинке до помоста, примыкающему к высоченному частоколу.

— Отойти от ворот на двадцать шагов! — скомандовал Дрюня своей армии.

Уродливые воины, окружённые мухами и слепнями, словно они уже давно трупы, захрустели своими доспехами, подчинившись приказу. Лучи палящего солнца хлестали коричневые пластины, отбрасывая тени от кривых наростов и оттеняли глубокие трещины, в бесчисленном количестве омрачавшие гнойные корки. Здесь, внизу, стоя по щиколотку в грязи, страхом и не пахло. Они ничего не боялись. Как и Ансгар. Паренёк продолжал стоять рядом с Андреем, словно прощаясь с ним. Его губы больше не шевельнулись. Он лишь кивнул Дрюне и устремился к помосту.

«Кара, будь хорошей девочкой, проследи за пареньком.»

Волчица, ничего не ответив мне, кинулась следом за сыном герцога.

— Червяк, — Дрюня встал напротив меня, расправил плечи, покрутил головой в разные стороны, словно разминая застывшие мускулы, затем посмотрел на свою секиру и сказал мне:

— Иди с ними, наверх. Мы тут как-нибудь сами справимся.

— Боюсь, я там могу поранить людей, я лучше…

— Здесь ты можешь и нас хорошо поранить. Давай не будем спорить. Там ты найдёшь себе достаточно места, чтобы рубить мечом всё живое возле себя, не боясь никого покалечить.

Дрюня положил мне руку на плечо и сгорбился, приблизившись к моему уху. Он шепнул:

— Мы же прекрасно понимаем с тобой, что нам здесь ничего не грозит. Зверюшки. Я только хочу, чтобы всё это побыстрее закончилось. Чтобы цирк как можно быстрее съебался от сюда, и мы отправились дальше.

— Мы можем посидеть в сторонке, — предложил я, но уловил ли Дрюня в моих словах сарказм — я не понял.

— Нет! — воскликнул он. — Я не хочу пропускать драку!

Пока я взбирался по узкой дорожке на помост, я ненароком глядел в спины воинов, стоящих вдоль забора. Что их держало здесь? Боялись ли они смерти или действительно, чувство страха стало привычкой. Безумие. Особенно, когда ты осознаёшь, что до тебя никто не смог остановить волну смерти. Возможно, они все желают увековечить себя в списках тех, кто был в тот день и смог стать частью огромного волнореза, остановившего чуму. А быть может всё проще. Любовь к семье. Боязнь за близкого. Быть может это и есть тот самый стимул, насыщающий тебя отвагой во имя борьбы со злом.

Мне были знакомы такие люди. Я встречал их на улицах нашего пылающего города. Тогда еще в детстве на глаза мне попадались мужчины с оружием в руках, которые на отрез отказывались покидать город. Здесь мой дом, вопили они, я здесь родился! Это так меня удивляло, так как город к тому моменту уже не был прежнем. Город превратился в руины, но для людей он по-прежнему оставался родным домом. Родной землёй. Нам не понять. Я переезжал с хаты на хату, даже не испытывая чувства тоски. Я не испытывал никаких чувств. Я просто брал и уезжал. Но мне хочется почувствовать хоть что-нибудь. Нам всем нужно пустить корни, привязаться к земле, может хоть тогда жизнь сотрёт мрачные краски с полотна нашей жизни. Наверно…

Забравшись на помост, я приблизился к воинам. Встав за их спинами, мне прекрасно был виден лес даже через заострённые конусы частокола. Вопль не смолкал, звуки зверей доносились до нас пульсирующими волнами, рождая в сознании солдат мрачную смуту. Я видел, как кто-то начинал сомневаться. Начинал крутиться на месте, оборачиваться.

Я шёл вдоль широкого помоста, ища себе место. Перед моими ногами упал один из воинов. Страх заставил его сделать всего один шаг. Шаг назад, и он оступился. Совсем молодой. Глаза парнишки в каком-то одурении шарили пустоту у самого носа, а лицо сморщилось и сжалось так, словно хотело само отлипнуть от черепа. Совсем молодой парень в миг постарел на моих глазах. Но в этой старости нет ничего плохого.

Я склонился над ним. В этой суматохе и беспорядке он сумел быстро отыскать мой взгляд, зацепится за него. Он успокоился, на мою улыбку ответил мне тем же, только скорбь омрачила его губы. Старость останется с ним навсегда, но и полученный опыт никуда не денется. Я протянул ему руку. Он схватился за мою ладонь, и в этой крепкой хватке я ощутил маленькую победу над всеми страхами. Он сумел победить себя — сумеет победить всех врагов.

Я помог встать ему на ноги, и всё это время он не выпускал меч из рук. Он молчал, молчал и я. Но в его дрожащем дыхании, в его пронзительном взгляде, в его боевой стойке я отчётливо видел как взращивается вера в победу. Он не мог глаз оторвать от моего доспеха. Жадно разглядывал пластины из свернувшейся крови, и восхищался. А потом его глаза упали вниз, туда, где стояла в грязных лужах Дрюнина орда, с мечами обращёнными на ворота. Парень широко улыбнулся. Воодушевление переполняло его. Он готов был пасть в истерику от нахлынувшего потока эмоций. Он действительно уверовал в завтрашний день.

— Пойдём, — сказал я ему, и хлопнул по плечу, — мы будем сражаться плечо к плечу.

Я не знаю откуда во мне появилась такая душевная сентиментальность. Мне должно быть абсолютно похер на всех этих людей. На их проблемы. На их судьбы. Но… мне не похер. Мне хочется разделить с ними это ужасное бремя. Словно, я делаю это не в первый раз. Я понимаю этих людей. Прекрасно понимаю, что они испытывают, и мне кажется, что жизнь не спроста наградила меня моей новой способностью. Мой доспех — исцеление общества. Очистка земли от скверны. Я не хочу этому миру нести свободу и процветание. Но я хочу сделать местных людей свободными и процветающими. Они-то и должны сделать из этого мира то место, где жизнь станет безопасной. Где жизнь, наконец-то, обретёт смысл.

Перехватив рукоять своего меча двумя руками, я подошёл к молчаливой стене из нескольких сотен воинов.

— Ребята, можете немого разойтись? — спросил я.

Мой голос выделялся на фоне остальных. Жутко булькающий, словно кто-то захлёбывается собственной кровью в подвале, и этот кто-то к тому же еще и женщина. На меня глянуло три десятка глаз, после чего стена из мужчин медленно начала расходиться, создавая для меня брешь, достаточную, чтобы я мог крутиться со своим мечом и никого не поранить.

Звериный вой усилился, как турбина самолёта перед самым взлётом. Обратный отсчёт нашей жизни начался слишком стремительно.

Здесь, на высоты третьего, а может и четвертого этажа открывался прекрасный вид. Лес как на ладони. И этот зелёный поролон устилал вокруг нас всё до самого горизонта. Я смотрел туда, куда уставились все. У самой линии горизонта можно было разобрать лишь зелёную полоску, извивающуюся волной в жарком мареве, а вот если опустить взгляд на середину леса, можно многое увидеть.

Листва.

Листва там взмыла в воздух. Покрытые густой зеленью верхушки деревьев содрогнулись так, словно в них ударил грузовик. И только сейчас до нас докатилась волна безумия. Никто не дёрнулся. Мы продолжали взирать на лес, над которым в воздух взмывали вороны там, где деревья вновь и вновь содрогались.

Волна гнева и боли стремительно неслась за нашими душами.

Глава 16

Упитанный густой зеленью лес мучительно содрогался, подобно раненому животному, медленно умирающему под палящим солнцем где-то на грязной обочине. Волна истинного безумия стремительно неслась нам на встречу, и я побоялся даже моргнуть. Сомкнёшь веки на миг — и ты уже в гуще битвы. Мой выбор — смотреть ярости в глаза, когда она бросается на меня.

Тяжёлый выбор. Не каждый решиться заглянуть страху в глаза, от чего меня быстро окружили воины с опущенными в пол глазами, или вовсе, зарытыми.

Где-то в километре от нас с макушек деревьев в воздух взмыла листва, словно кто-то невидимый сдувал вековую пыль. А потом сама земля заговорила с нами. Бесчисленный топот. Сосчитать его было невозможно, земля готова была разверзнуться от постоянных ударов нескольких тысяч звериных лап. На поверхности грязных луж появилась рябь. Лица вояк заметно окрасились в неприемлемо-бледный. У меня появилось нестерпимое желания заорать на них, встряхнуть хорошенько, да так, чтобы вся дурь осталась там, внизу, в грязной луже, а всё хорошее, что прячется в глубинах их душ приняло гордую стойку, здесь, на первой линии обороны, рядом со мной.

Я уже протянул руку, чтобы схватить ближнего к себе воина и хорошенько встряхнуть, как услышал пение. Плотные ряды воинов запели. Мотив был мне не знаком, слов разобрать у меня не получалось, как будто они пели на каком-то незнакомом мне диалекте. Но что я точно уловил, что это была не простая песня. Из уст трёх сотен воинов звучала молитва.

Молитва.

Моих ушей коснулось прекрасное молитвенное пение. Мне было плевать на слова песни, от их пения мне не холодно и не жарко. Главное, чтобы общий транс, в который вояки пытались впасть, положительно сказался на их мотивации и готовности сражаться до последнего вздоха. И еще одно — мне остаётся верить, что это прекрасное пение не станет эпитафией для наших душ.

Пение усилилось, когда волна обезумевшего звериного воя подобралась совсем близко. Дрожь земли была заметна невооружённым взглядом, а деревья содрогались уже совсем рядом.

Я уставился на широкую поляну между грязной дорогой, тянущейся вдоль нашего забора, и лесом, который вот-вот извергнет на нас волну ужаса и боли. Зелёная трава поблёскивала миллионами капель росы в лучах утреннего солнца. Я пытался сосредоточится на мирной жизни. На спокойствии. На безмятежности. Мне не хотелось слышать крики умирающих людей, их плач и мольбы о спасении. Я хотел избежать вида покалеченных тел, вида луж крови и запаха свежего мяса. Я по-настоящему, сейчас, в этот момент захотел спокойствия, которого меня постоянно лишали.

Молитва уже не в состоянии перепеть обезумевший ор. Деревья у самой поляны содрогнулись. Листва даже не успела упасть на траву, как первый зверь выскочил на солнце. Им оказался огромный кабан. Шкура полностью вымокла в утренней расе, из разинутой пасти торчали обломанные клыки, от чего зверь казался еще яростнее. С виду он мог показаться обычным, но было в нём кое-что необычное. Из огромной кабаньей спины до самого леса тянулся синеватый канат, сплетённый из десятка осклизких тросов. Огромный сосуд, связывающий зверя с чем-то, что засело в глубине леса.

Кабан громко вопил, и этот вопль не был похож на тот, что я слышал ранее, когда встречался с подобными зверями в лесу. И тем более, вопль пронзённого лезвием кабана и рядом не стоял с тем, что доносился в это мгновение до наших ушей. Это было чистое животное безумие. Во всей своей красе.

Я моргнул. А когда открыл глаза, поляна была полностью усеяна обезумевшими зверями. Волна из мокрых шкур с рёвом пересекла дорогу, подняв в воздух ошмётки грязи и брызги луж, и с ужасающей силой врезалась в забор. Наша стена колыхнулась, помост на котором мы стояли зашатался. Мы пережили первый удар.

Без какой-либо команды ударили лучники. Люди ставили свои тела между заострённых конусов и обрушивали ливень стрел на спины животных. Из леса ударила новая волна, за которой незамедлительно последовала еще одна. А за ней еще одна…

Я подошёл вплотную к забору и посмотрел вниз. Там была вся живность, которую можно найти в лесах: волки, зайцы, лисы, кабаны, лоси и олени. Я даже сумел разглядеть там медведей. Сложно было разобрать ещё кого, тела животных были усеяны стрелами, но настораживало совсем другое. Смертельно раненое зверьё и не думало помирать. Словно в животных что-то поддерживало жизнь, заставляя их сердца биться в прежнем ритме, а крови удерживаться внутри тела, минуя смертельные раны от стрел.

Пульсирующие сосуды отходили от каждого зверька и очень быстро вся поляна возле леса, вся дорога, да вообще всё, где ещё не было животных (а таких мест с каждой секундой становилось всё меньше и меньше) было накрыто слизистым ковром, сотканным из тысячи узловатых канатиков.

Мне не нужно было облокачиваться о забор, чтобы почувствовать, как каждое бревно вибрировало от многочисленных ударов. Зверьё разбивало головы в кровь, ломало рога, стачивало зубы и рвало пасти о выросшую перед ними преграду. Я был уверен в нашей защите. Был уверен в том, что до утра следующего дня забор устоит.

Закрыв глаза, я мысленно обратился к безумию. Я пытался услышать внутренние голоса зверей. Хотел почувствовать их порыв. Всё тщетно. Стояла гробовая тишина, которую нарушил лишь один зверь.

«Ты чувствуешь их?»

Это была Кара. Как и я, они никого не чувствовала, даже своих сородичей — волков, что уже запрыгивали на спины зверей и пытались допрыгнуть до вершины забора.

Я подошёл к одному из лучников и попросил его выстрелить точно в голову оленю. Мужчина быстро нашёл себе цель, вставил стрелу и выстрелил. Зверьё так яростно мотало головами, что попасть с первого раза было практически невозможным. Первая стрела угодила оленю в шею, погрузившись наполовину. Лучник быстро достал новую стрелу, зарядил лук и в тот же миг отпустил натянутую тетиву. Костяной наконечник вышел из глаза животного, пробив череп насквозь. Мозг явно был задет. С таким ранением олень должен был рухнуть замертво. Но ничего подобного не произошло. Голова с огромными рогами повисла, может быть, он даже притих, мне не слышно, но свои функции зверь продолжил выполнять. Он продолжил раздирать шею в мясо о неприступный забор, продолжил пинать копытами своих соседей. Я уверен в том, что его сознание мертво, но вот тело… Телом кто-то продолжал искусно управлять.

Лес изрыгнул очередную волну, состоящую из одних волков. С жутким чавканьем они пронеслись по усеявшим землю сосудам и взмыли в воздух. Их было десятка три. Волки запрыгивали на спины образовавшейся кучи животных вдоль всего забора. Их движения были точны и очень уверенными. Их лапы наступали на мокрые шкуры без промаха, впивались когтями в плоть и поднимали в воздух тяжёлые мускулистые тела. Сама смерть швырнула их на наши головы.

Один из лучников даже не заметил, как волк стремительно добрался до края забора и взмыл в воздух. Зубастая пасть сомкнулась на шее бедолаги и утащила за забор, в самую гущу безумия. Мужчина даже не успел взвизгнуть, перевалился и исчез, оставив после себя только лук и пятно крови. Я только надеялся, что он даже не успел испугаться.

С другой стороны стены раздались вопли. Человеческие. Несколько волков сумели перебраться через частокол и нырнуть в толпу мужчин. Я не знаю, что было дальше. Возле моего уха раздался пронзительный вопль.

Три волка перебрались и на нашу сторону. Каждый нашёл себе жертву, каждый вцепился мёртвой хваткой в человеческую конечность. И с силой сдавил челюсти. Я заметил сосуды, повисшие между конусами частокола.

— Рубите сосуды! — взревел я, глядя на столпившихся воинов.

Воинов на стене было слишком много. Они мешали друг-другу. Когда одни тыкали мечами в волков, другим только и оставалось, что наблюдать. Я отпихнул двоих в сторону, чтобы подойти ближе к начавшейся заварушке. Оттолкнул еще троих. Сосуды так и продолжали пульсировать, поблёскивая на солнце.

— Рубите! — орал я. — Рубите сосуды!

Меня услышали. Воины замахнулись мечами, ударили. И ничего не произошло. Стальные клинки ударились о скользкую плоть, но не оставили на ней даже царапины. Вместе удара сосуды словно окаменели, утратили блеск и прекратили пульсировать. Защитная реакция. Как мой доспех, что стал твёрдым.

Распихав людей в стороны, я добрался до сосудов, вскинул свой двуручный меч над головой и ударил. Вся сила удара отдалась в моих ладонях. Лезвие сумела перерубить один из сосудов, погрузившись во второй с противным бульканьем. Мои ожидания — что меня зальёт кровью, или она хлынет из обрубка во все стороны — не оправдались. Ничего такого не произошло. Лишь один из волков перестал вопить и принялся скулить, когда несколько лезвий в десятый раз пронзили его плоть. Зверь умер. Мужчина, которому волчья пасть разорвала бедро, тоже. Помост залило первой кровью. И продолжило обильно заливать из рваной раны, да так, что струйки быстро просочились сквозь бревенчатый пол и потекли вниз, на грязную землю.

Какое расточительство. Она бы могла принадлежать мне…

Молитвенный хор смолк, сменившись криками и мучительными воплями. Зверьё сумело численностью преодолеть десятиметровую высоту, и уже каждый метр забора был охвачен бойней. Я ударил еще раз, перерубив оставшиеся два сосуда. Волки смокли, убитые воинами, а я быстро осмотрелся.

Моя маленькая победа над тремя сосудами была каплей в океане. По всей длине забора повисли пульсирующие сосуды. Канаты тянулись от самой земли и вклинивались в спины животных. Словно пуповина, соединяющая родившееся дитя и мать. И как бывает, дети путаются в пуповинах. Я увидел, как у волка на шее затянулся сосуд соседа. Зверь пытался прыгать на людей, но мог лишь слегка отрываться от пола, словно прикованный цепью. Ему в тело вонзали клинки, а он даже не мог отпрыгнуть или защититься. Беспомощный, мокрый и задыхающийся. Его лапы запутались в тонких сосудах, мозг, судя по всему, медленно умирал от удушения. Зверь в неистовом безумии прыгнул вперёд, в пустоту. Он не долетел до земли полметра. Повис на пульсирующих канатах и продолжил извиваться, пока уродливая секира Дрюни не перерубила его тело пополам.

— Червяк! — крикнул Дрюня. — Смотрю, у вас весело наверху. А у нас тут внизу полная скукотища!

Я не успел ничего ответить. В спину прилетел мощный удар, опрокинувший меня на бок.

Кабан. Здоровый и свирепый. Зверюге хватило мощи сбить меня с ног и вновь кинуться в бой. От его спины ослабленный трос резко натянулся, опрокинув на спину одного из воинов. Кабан хрипел, вопил и громко завизжал, когда не сумел протаранить меня своим клыком. Увернувшись от удара, я перекатился на бок и вскочил на ноги. Меч я не выпускал. Я лишь обхватил рукоять двумя руками и вскинул оружие над головой.

Бедный зверёк ничего не понял. Он даже не успел повернуться ко мне мордой. Замер на мгновение, рыща меня своими глазёнками и тут же хрюкнул, залив пол свежей кровью. Огромное лезвие упало точно на спрятавшийся под толстой кожей и жёсткой щетиной хребет. Зверь утих, и даже копытами не исцарапал брёвна помоста.

Очередная капля в океане. Люди вопили вокруг меня словно охваченные огнём. Зверьё продолжало преодолевать забор, заполняя собой помост. Их стало так много, что они уже начали вытеснять воинов. Пару лучников и один мечник оступились и с криком рухнули на землю, к ногам гнойной армии. Кому-то помогли встать, а кто-то сломал шею при ударе.

Вот Дрюня и дождался. С помоста повалились животные. Прямо в грязь, прямиком в лапы воинов, чьи тела природа или сама магия заковала в гнойные доспехи. Пока мечи беспощадно рвали шкуры, охваченные агонией безумия зверьё продолжало метаться и бросаться на всё живое, неотрывно поддерживая с кем-то или чем-то связь через натянутый сосуд, что протянулся от самого леса и сейчас повис в воздухе, как леска от конечностей куклы-марионетки.

Болезненный визг стал заметнее на фоне человеческих стенаний. Стена продолжала дрожать. Две сотни мечей вспарывали плоть, дробили кости. Клыкастые пасти рвали глотки, убивали людей на месте. Было не продохнуть от вони звериной мочи и горячей крови.

Я замахнулся мечом и убил несущегося на меня оленя. Тело зверя с перерубленной головой отлетело к краю помоста и перевалилось, рухнув на первый этаж. А потом я почувствовал обжигающую боль на запястье. Как странно. Я опустил глаза и увидел там кролика. Серого, с длинными ушами. Вымокший зверёк повис на моей руке, вгрызшись в меня своими зубами. Но как? Отпустив рукоять меча, я схватил тварь за шею. Сдавил пальцы с такой силой, что белые глаза с чёрными чёрточками полезли из орбит, и только после этого ушастый расслабил челюсть. Мне пришлось убить зверька, отпускать не было никакого смысла, но, прежде чем тушу выкинуть за забор, я рассмотрел его, рассмотрел его зубы… Это были не обычные зубы… Вернее, они были обычными, но на двух передних резцах имелся кровавый налёт. И это не было моей кровью. Я не сразу осознал масштабы нашей трагедии.

Я попытался отыскать глазами Ансгара. Я протиснулся между двумя мужчинами, сражающихся с какими-то выдрами, и почувствовал под ногами что-то мягкое. Мне не хотелось опускать глаза, мне и так было понятно, что пол устлан бесчисленным количеством сосудов. Но я не сдержался. Скользкие пульсирующие канаты, обвитые тонкими зеленоватыми венами, скрыли под собой не только пол из брёвен. Между сосудами можно было заметить торчащую мужскую руку в перчатке. Кожаный сапог подошвой вверх. Сгорбленную спину в изорванном кожаном доспехе. Залитое кровью лицо, которое на моих глазах раздавило копыто кабана. Чёрная махина с густой шерстью была изрядно изранена. Многочисленные глубокие раны в боку и на спине были видны невооружённым взглядом, но кровоподтёков не было. Кровь не изливалась фонтаном и даже не струилась. Тройка торчащих из звериной спины стрел изогнулась, когда кабан шагнул в мою сторону.

Я перехватил меч обеими руками. Зверь фыркнул, тряхнув перерубленной челюстью и кинулся на меня. Зверь был быстрым, но одно из ранений наверняка рассекло ему мышцы одной из передних лап. Рывок оказался недостаточным, зверь сразу же захромал, и тут же утратил темп. Кровавое лезвие ударило точно между глаз. Череп раскололся с хрустом. Мёртвая туша сумела по инерции пройти вперёд и рухнуть возле меня, забрызгав мозгами мои ноги. Я перепрыгнул через труп и кинулся вперёд.

Сейчас меня интересовал Ансгар. Молодой правитель. И на середине помоста я увидел его. Парень размахивал мечом, отгоняя волков не только от себя, но и от окружающих воинов. Его доспех был залит кровью, лезвие меча блестело алым светом, а волосы окрасились в тёмно-багровый. На лице ни единой капли страха, кроме капель пота, окрасившихся в красный. Стиснув зубы, он рубил волка. Зверь уже был на последнем дыхании. Задние лапы волочились, одна из передних — отрублена. Всё что волк мог — яростно смыкать челюсти, пытаясь ухватить любого, кто приблизится слишком близко. Ансгар ударил зверя по шее, перерубив позвоночник. Голова упала в лужу крови, продолжая держать пасть разинутой.

Убив свалившегося на меня оленя и пару волков, я продвинулся еще дальше. Я был близок, мне хотелось встать с парнем плечо к плечу, мне хотелось сражаться вместе с ним. Мне сложно объяснить с чем это связано. Наверно, я увидел в нём надежду. Надежду на будущее этого мира. И я не могу сейчас допустить, чтобы с ним хоть что-нибудь случилось. Но она, бля, случилось!

Пока Ансгар и двое воинов отмахивались от кабана, на них со спины кинулся волк. Я видел, как огромные челюсти сомкнулись на плече молодого правителя. Я быстро сократил дистанцию, перепрыгивая через трупы. Я вовремя подоспел, чтобы одним ударом убить волка, прежде чем он снова попытается укусить Ансгара.

Парень взревел от боли. Укус такой силы, даже через кожаный доспех дробит кости. Я положил свой меч и упал возле парня на колени. Волк, хоть и дохлый, продолжал крепко сжимать плечо паренька. Ухватившись обеими руками за челюсти, я принялся их разжимать. Раздался хруст, лопнула плоть. Голова волка как-то неестественно разинула пасть, после чего я скинул труп зверя с помоста.

Я только начал осматривать парня, как вдруг услышал злостное рычание со стороны забора. Совсем рядом. Когда я поднял глаза, очередной волк уже спрыгнул на помост. Его морда уставилась на меня, а огненно-жёлтые глаза словно изучали парня. Ему был интересен только он. Зарычав, зверь взмыл в воздух. Я сразу же потянулся за мечом, но не успел даже нащупать рукоять… Кара перехватила цель в воздухе. Вцепившись зубами в серую шкуру, волчица повалила волка на помост в каких-то жалких сантиметрах от нас. Молодец, девочка, вовремя! Звери сделали пару оборотов по залитому кровью полу и сорвались с края помоста. Сказать, что мне плевать — ложь. Я испугался за волчицу. По-настоящему. Я боялся двинуться с места, боялся издать лишний шум, который мог мне помещать услышать Кару. И я услышал то самое рычание. Я услышал её в голове, а потом раздался мучительный визг нагнанной жертвы.

С Карой всё в порядке, осталось осмотреть Ансгара. Но случилось неожиданное. Паренёк положил мне руку на плечо, ту самую, которую ему в плече должен был волк раздробить все кости. Я боялся, что он этой рукой даже не сможет себе задницу подтереть, а тут такое. К моему удивлению он сумел сжать пальцы, болезненно захрипев сквозь стиснутые губы, и начал подниматься, использую меня вместо упора.

Сегодня Ансгар удивил меня не в первый раз.

Глава 17

Лицо молодого правителя побледнело. Но ни усталости, ни страха и даже проявления мучительной боли — никаких признаком. Твёрдый взгляд оценил поле боя. Он крутил головой, бегло осматривая сражающихся солдат с яростным зверьём и стискивал зубы. Когда его острый подбородок обратился в сторону забора, я увидел брызги крови на его шее.

— Ансгар, с тобой всё в порядке? — спросил я.

Дюжина воинов, закрывавших своими спинами нас от бойни, вдруг загудела, их доспехи хрустели от частых взмахов мечами, а каждый удар сопровождался чавканьем и звуком лопающейся кожи. Людей теснили.

Ансгар подарил мне всего пару секунд своего внимания:

— Со мной всё в порядке.

Он тут же бросился к своим людям на помощь, но я успел заметить, как из прокусанного наплечника, из тех самых дыр, оставленных зубами волка, текли струйки крови. Зверь должен был раздробить ему кости, или хотя бы сломать. Но в противоречии моим мыслям, паренёк левой рукой схватил за шкирку упавшего воина и чуть ли не в одиночку поставил его на ноги.

Битву никто не отменял. И что еще хуже, конца резни не видно. Звери продолжали в бесчисленном количестве преодолевать забор и с рёвом обрушиваться на встречающих их воинов. Пол помоста завалило окровавленными трупами животных и людей. Я бился рядом с молодым правителем, наступая то на что-то мягкое, то проваливаясь между плотных сосудов, вьющихся хвостом за каждым зверем.

Мои советы не прошли даром. Воины быстро научились убивать зверьё, рубя их шеи, позвоночники и хребты. Даже если отрубить кабану лапу, он всё равно кинется на тебя с безумным воем и выпустит кишки, в которых потом запутаются другие вояки. Но переруби животному позвоночник — и он замертво рухнет. Ничего удивительно. Это правило действует абсолютно на всё живое в нашем мире.

Я старался не вкладывать слишком много сил в свои удары, но каждый раз зверь либо лишался головы, либо был перерублен пополам. Я испытывал жалость к бедным зверюшкам. Мне хотелось прекратить это безумие, хотелось достучаться до каждого зверя, и приказать ему пойти прочь! Ведь я наделён силой, я могу… Но, к сожалению, сегодня моя сила абсолютна бесполезна. Мне ничего другого не остаётся, как продолжать сражаться и с холодом взирать на кучи трупов.

Изуродовав шкуры пары волков и парочки кабанчиков, на меня накинулся еще один кабан. Он сбросил с помоста двух живых воинов, убил своими копытами бедную лисицу, запутавшуюся в клубке сосудов, и с громким фырчаньем бросился прямо на мой меч. Хватило одного взмаха, чтобы кровавое лезвие разрубило двух серых зайцев, отсекло заднюю ногу оленю и убило кабана, оставив от уродливой морды нижнюю челюсть и язык. Тело по инерции пробежало мимо меня, обвалилось на пол и скользнуло по лужам крови вниз с помоста.

Я проследил за полётом. Оставив в воздухе кровавый шлейф, кабан рухнул торпедой прямо на спину одного из «труперсов». Воин в гнойном доспехе явно не ожидал такого прилёта. Его бросило вперёд, прямо на пару волков, с которыми он сражался. Он упал, погребя под собой хищников, а дальше начался сущий кошмар. Две торчащие пасти принялись рвать его. Тела зверей были придавлены накрепко, но серые, залитые гноем и кровью морды, остались никем нетронутыми. Им ничего не мешало вытянуть свои шеи и дотянутся до вояки.

С диким рыком челюсти сомкнулись на плече «трупераса», вырвав добрый кусок доспеха. На этом они не остановились. Длинные зубы, поросшие коркой из крови, смыкались и смыкались, пока не принялись рвать обнажившуюся плоть. «Труперс» громко забулькал. Вторые челюсти уже сгрызли с его лица гнойную маску и принялись рвать плоть. Бульканье усилилось, он попытался встать на ноги, но, видимо в его теле уже не было сил даже на последний рывок. Тело обмякло, а две волчьи головы продолжали грызть свою мёртвую жертву.

У меня впервые в голове проскользнула мысль о поражении. Я попытался отыскать Дрюню. Шарил глазами. И чем дольше я его искал, тем ярче перед моими глазами раскрывался масштаб надвигающегося пиздеца.

На грязной земле в растекающихся во все стороны лужах крови валялись изуродованные трупы не только людей и зверья. Я насчитал убитыми «труперсов» десять. Цифра, на фоне людских потерь может показаться ничтожной, но не для армии Дрюня. Дрюня нёс потери. И потери эти большие.

Рядом с воротами мелькнуло огромное тело, размахивающее топором. Вот и Дрюня нашёлся. Живой. Воин размахивал уродливой секирой, убивая за один удар по несколько зверей. В глаза бросался его доспех. Гнойные пластины омрачали глубоки трещины, вырванные куски и дыры от кабаньих клыков. Местами сочился гной — нормально это или нет — мне не ведомо. Я даже не знал, кому больше необходима помощь.

Люди.

«Труперсы».

За кем будущее? Где жизнь? Где правда в мире?

Останемся мы сегодня в живых?

Я посмотрел в сторону леса. Закованные в кожаные доспехи спины воинов скрывали от меня всю картину битвы. Скрывали весь ужас потерь, но мне стоило опустить глаза на пол, стоило увидеть количество крови, струящейся реками по полу и льющейся водопадом вниз, к ногам гнойных воинов. Бойня. Никакая это не война. Происходившее вокруг меня можно обозвать только бойней. И у каждой бойни есть инициатор.

Лес.

Если мне и нужно найти инициатора, то найти я его смогу лишь в одном месте. В лесу.

По всей длине частокола шла битва. Звери огромной и влажной меховой горой стояли у подножья забора, помогая другим вскарабкиваться по своим спинам наверх, туда, куда им велит инициатор. Какая цель? Не имеет значение, в любом случае нас истребят. Люди вымотались, а звериные волны и не думают прекращаться.

В подтверждение моим словам очередной обезумевший олень перебрался через забор. Пару стрел вонзились в его спину, одна прошила морду насквозь. А он даже и не думал успокаиваться, а тем более, подыхать на этом помосте, залитым кровью по щиколотку. Один из вояк подбежал к нему с боку и хлестнул мечом по спине, целясь в хребет. Хороший удар, сильный, но не точный. Лезвие посекло шкуру, обнажив розовую плёнку натянутых мышц. А когда он решил ударить во второй раз, олень взял инициативу в свои руки. Вернее, в рога. Олень насадил мужика на рога, поднял в воздух и выкинул за забор, прямо в пасть обезумевшей волны из влажных шкур. Бедолага с воплем пролетел несколько метров и скрылся за забором. Может оно и к лучшему. Мне не хотелось видеть, как его тело разорвут на части, мне хватило криков.

Как бы это не звучало цинично, но смерть бедолаги принесла пользу. Я следил за его полётом, смотрел, как он машет руками и ногами. Как его кровь из вспоротого живота орошала горячий воздух. А когда он скрылся за забором, я узрел лес. Между двух конусов частокола я увидел заваленную сосудами полянку, а чуть поодаль, в глубине леса стояло нечто. Мне пришлось подойти ближе, распихав вояк и убив вылезшего из-за забора волка. Я присмотрелся.

Непостижимо.

Там, в лесу, спрятавшись между деревьев стоял огромный лось. Это необычное животное выделялось среди других особей своего вида. Кожа лося была затянута кровавой коркой, такой же, как у меня. Величественные рога были настолько роскошны и огромны, что в них можно было усесться и почувствовать себя на троне, отделанным алыми шелками. Зверь смотрел на поле битвы неподвижно. Наблюдал, как какой-то военачальник на поле боя. Я заметил еще одну особенность. В отличие от других зверей, у которых сосуды тянулись из спины, у лося сплетение сосудов выходило из груди и свисало на землю. Только приглядевшись, мне стало понятно, что сосуды зверей и уходят в грудь лося. Лось главный! Он основное звено в этой цепи!

Возможно, я окончательно обезумел, но мне любой ценой нужно добраться до этого странного зверя!

Мне лишь надо подойти к краю забора, закрыть глаза и нырнуть в звериное море. И захлебнуться.

План — дерьмо.

Что точно мне поможет спастись после падения — брешь в заборе. Я опустил глаза на своего сражающегося друга. Размахивая секирой, он ловко крутил своим задом у ворот. А что если… А что…

Вот бы открыть ворота. На какое-то мгновение толпа зверей хлынет внутрь деревни, образовав ту самую брешь, которой мне так не хватает.

Измученное лицо с застывшем на устах воплем ужаса разрубило тело волка пополам. Дрюня вновь занёс уродливую секиру и ударил. Ударил ради удовольствия. Ударил ради профилактики. Лезвие отсекло голову уже мертвому волку. Огромный воин засмеялся, выискивая глазами следующую жертву. Дрюнина стихия, в этой бойне он как рыба в воде.

Но как бы рыбка не извивалась, а на крючок попала.

Огромные разлапистые оленьи рога, похожие на ладони старца со скрюченными пальцами впились в гнойный доспех. Будь у зверя обычные рога — обломались, не выдержав сражения с достойным самцом. Но зверь был одарён необычными рогами. Их словно окунули в ведро с кровью и дали обсохнуть на солнце, пока на рогах не появилась бурая корка.

Дрюня чуть не выронил секиру, когда олень врезался в него. Рога пробили доспех в районе рёбер и живота, но зашли неглубоко.

Впервые я услышал как Дрюня ревёт от боли. Животное умудрилось протащить огромного война до самой стены, оставив на земле приличный след от гнойных ботинок Дрюни.

Я не могу себе позволить смотреть, в надежде на победу моего друга. Дрюня пытался обломать рога, он обрушивал кулаки на голову оленя. Бил и бил. Лупил по ним что есть сил, но ничего не получалось. Прижав Дрюню к стене, олень надавил с новой силой. Затрещал доспех, посыпалась пыль. Уродливая секира в беспомощности рубила воздух, не в состоянии дотянуться до звериной шее. Я видел, как олень упирался копытами в залитую кровью землю. Нельзя было не заметить, как из-под копыт в воздух взмывали окровавленные комья грязи, и как прогибалась спина с вымоченной дождём шерстью. Рога заметно углубились, от чего Дрюня взвыл еще громче.

Я был уже близок. Я бежал, убивая на ходу попадающееся под руку зверьё. Перепрыгивал трупы. Скидывал ногой с помоста изувеченные тела животных, в которых можно было запутаться и потерять преимущество в битве.

Я встал над воющем от боли воином и прыгнул вниз.

Конечно же, я такое не планировал. Даже и в мыслях не было. Но получилось очень красочно! В падении я выставил перед собой меч. Олень даже не успел ничего понять. Он даже не увидел меня, даже не почувствовал, как нависла над ним смерть. Я ненамеренно оседлал животное, упав ему на спину, и в туже секунду ударил мой меч.

Животное фырчанье захлебнулось кровью, из вспоротой шеи на землю хлынула кровь. Длинное лезвие ударило точно по центру лба между рогов, раскроив голову пополам. И если бы не застрявшие в теле Дрюни рога, сейчас бы олень стоял с двумя повисшими на коже половинками головы.

Я спрыгнул с животного и точным ударом перерубил рога, смахнув и часть морды. Мёртвая туша свалилась на землю, а Дрюня упал на колени. Секира выпала из рук. Застрявшие в его теле рога по-прежнему причиняли ему боль.

— Дрюня, ты как? — я упал на колени рядом с другом.

— Нормально… вроде… — Дрюня с безразличием осмотрел торчащие из его груди и живота огромные рога.

Он попытался дотянуться левой рукой до своих рёбер с правой стороны, но длины рук не хватило. Тогда он попытался правой рукой убрать источник боли, но толстые пластины из гноя не давали ему согнуть достаточно руку для того, чтобы хотя бы почесать свою подмышку.

— Помоги… мне… — побулькал Дрюня.

Я ухватился за торчащий из живота рог и потянул на себя. Застрял основательно. С первого раза у меня ничего не получилось, только Дрюне причинил новую порцию боли. Я уперся ногой ему в грудь и потянул еще раз. Сильнее. Дрюня взревел, схватился обеими руками за мою ногу. Я подумал, что сейчас он откинет меня, или сломает ступню. Но вместо этого, он принялся сильнее прижимать её к своей груди.

В невыносимых муках мой друг обрёл облегчение.

У нас получилось! Рог поддался. Зашатался, и вылез с хлюпаньем и тонкой струйкой гноя, ударившей мне на ногу.

— Червяк, давай быстрее… — промычал гнойный воитель.

Речь его стала значительно лучше. Я ухватился за второй рог, торчащий из рёбер. Дрюня снова взвыл на всю деревню, мне пришлось хорошенько поднатужиться… и у нас всё получилось. Испачканный гноем рог я бросил к Дрюниным ногам, когда огромный воин, подобрав с земли секиру, начал подниматься с колен.

— Живой? — спросил я.

— Да живой! — Дрюня откашлялся, постучал себя по груди. Он даже сплюнул на землю какой-то коричневатой смесью, что меня насторожило. — Видишь, всё заебись! За меня не переживай, царапины.

Дрюня нервно оглядывался по сторонам. На его безмятежном лице с лёгкостью читалось смятение. Явно он не собирался сегодня умирать. И завтра. И даже послезавтра. Возомнил из себя бессмертного, а тут такая правда — на волосок от смерти.

Хлынувшая с помоста волна животной крови окатила меня с ног до головы. Я шагнул к Дрюне, спрятавшись под помост. Я был так близко к нему, что мог услышать сопение лёгких через отверстия в его доспехах.

— Дрюня, — сказал я. — Нам надо открыть ворота.

Послышался треск. Опустив глаза, я увидел, как Дрюня с гневом сжимал древко секиры.

— И да, — я заглянул Дрюне в глаза, боясь увидеть на молочной слизистой отражение страха, — мы можем умереть!

— Эти звери… звери… — забормотал Дрюня. — Они гораздо опаснее, чем мы могли подумать.

— А никто и не обещал лёгкую прогулку.

— Зачем нам открывать ворота? Червяк, ты обезумел! Мы все умрём!

— Дрюня, мы и так все умрём! И ты уже близок к осознанию собственной кончины.

— Нет! — гаркнул Дрюня. — Я не сдохну в этой вонючей дыре с грязными тварями!

— Я увидел в лесу лося…

— И что⁈ — Дрюня нервно рассмеялся. — Червяк…

— Да послушай меня! Это необычный лось! Он управляет всем зверьём!

— Как?

— Видишь эти сосуды, что тянутся из их спин, — я ткнул пальцем в сдувшийся сосуд оленя, валяющегося у наших ног, — так вот считай — что это кабеля, соединяющие всех зверей в одну сеть. И главный сервер сейчас стоит в лесу, наблюдает за всем происходящем. Под его чутким руководством идёт полномасштабная осада!

— А зачем ворота то открывать?

— А как я доберусь до него?

— Ну хорошо, отопрём мы ворота, дальше что?

— Я спрыгну с забора в образовавшуюся брешь в том месте, где все звери хлынут в деревню через ворота. У меня будет немного времени, но так я хотя бы не прыгну в разинутые пасти зверей.

Дрюня быстро врубался в мои слова. Он пару раз прогнал мою идею через свой мозг и с пониманием кивнул.

— Самоубийство, — фыркнул Дрюня.

— У нас нет другого выбора. Мы не бессмертные. Нас, богов, опустили на землю.

— Меня пугает безумие в твоих глаза, Червяк. Ты сошёл с ума.

Под крики умирающих вояк и стоны подыхающих зверей, мы молча стояли, глядя в глаза друг другу. За моей спиной смешавшаяся человеческая кровь со звериной стекала с помоста водопадом. Всё, что происходило вокруг нас — и так уже безумие. Безумие поглотило нас, целиком, и так просто из него нам не выбраться. Нет простого решения нашей проблемы. Нет! Безумие можно победить только большим безумием.

— Я соберу своих у ворот, — нарушил молчание Дрюня, — оттяну всех, и мы откроем ворота. Но долго мы не продержимся…

— Продержитесь!

— Ты предупредишь Ансгара?

— Зачем?

— Лучшая работа в мире! — взревел Дрюня.

Огромный гнойный воин прошёл мимо меня, шагнув сквозь кровавый водопад. Окинув поле боя, он взревел на всю деревню:

— Моя гнойная армия! Все ко мне! Срочно! Оттягиваемся к воротам! Встать полукольцом!

Я не стал терять время. Быстро взобрался на помост, и побежал вдоль забора до места, где под нашими ногами были установлены ворота.

— Дрюня! — гаркнул я. — Я на месте!

— Червяк! — раздался булькающий голос снизу. — Готов?

Я глянул через забор. Это полный пиздец. Там зверья — голов двести, а может, и все триста. Рано или поздно, под таким безумным натиском всё равно бы ворота пали. Я слышал, как скребутся когти по бревнам, как копыта перепахивают пропитанную кровью землю, а разъярённые тела во всеобщей давке безумия обрушились всем своим сокрушительным весом на брёвна забора.

— Я готов! — крикнул я.

Тут же огромный засов из толстенного бревна скользнул вдоль ворот. Я слышал, как Дрюня и ещё пару его парней пыхтели, отпирая ворота. Скрипнули петли… И в этом скрипе я услышал вой смерти, которую мы, своими собственными руками, впустили в свои души.

— Отхо… — Дрюня не успел договорить.

Голоса снизу заглушил обезумевший звериный вой, волной хлынувший в деревню.

Глава 18

Решение было принять. Чаша весов судьбы давно уже сорвалась с цепи и полетела в пропасть безумия.

Мы открыли ворота. Мы решили за всех. Теперь вся ответственность только на моих плечах.

Там, внизу, началась вторая фаза бойни. Дрюнина армия схлестнулась со звериным буйством, происхождение которого крылось совсем рядом, во влажном от проливных дождей лесу. Удары мечей сопровождались звериным воем и звуками рассекаемой плоти. Кто-то уже хрипел, захлёбываясь кровью. А может быть и гноем, которым были пропитаны тела «труперсов». Уже не разобрать. Я не смотрел вниз, всё моё внимание было устремлено на горизонт, в зелёную полоску листвы, расплывающуюся дымкой в утреннем мареве.

Крепко сжав рукоять своего меча обеими руками, я покачнулся и рванул вперёд. Я никогда не задумывался, насколько мой кровавый доспех отягощает тело. Он казался таким лёгким, словно на мне дорогие одеяния из шёлка. Но я ошибался. Под моими ступнями зачавкала свежая кровь, а наступая на растерзанные трупы животных и людей — слышно было как лопались кости, словно по ним вдарили кувалдой.

Как много бесцельно пролитой крови. Я бы мог впитать её всю, насытить своё тело, заполнить до краёв лёгкие, желудок и кишки. Но, заправить бензобак не суждено. Отравленные реки текли под моими ногами. Людская и звериная кровь смешивалась, становясь абсолютно непригодной для меня. Ступнями я ощущал яд. И каждый шаг отдавался в моей душе обидой за впустую погубленные души.

Четыре рывка.

Четыре яростных рывка сквозь гущу сражения понадобилось, чтобы преодолеть помост и перепрыгнуть колья частокола. Я взмыл в воздух. На мгновение моим глазам удалось приметить цель — огромного лося, стоящего с гордо поднятой головой между деревьев. Зверь недалеко, тройка дюжина рывков — и всё прекратиться. Люди перестанут умирать, животные обретут свободу и покой.

Я смогу.

Я точно смогу…

Полёт также стремительно закончился, как и начался. Но всё прошло по плану, я оказался там, где и планировал. Распахнутые ворота образовали брешь в живой стене из мокрых шкур и рёва. Теперь дело за малым — перебежать дорогу и броситься на лося. Да, звучит как два пальца обоссать, но на деле, как всегда, глубокая жопа, в которой я и увяз! Причём, обеими ногами!

В момент приземления я не боялся поломать ноги, руки, спину или шею. Вдоль забора всю землю устилал толстый ковёр из тысячи пульсирующих сосудов, на которые я и приземлился. Ступни тут же погрузились по щиколотку в горячую биомассу, был виден пар, поднимающийся с поверхности кровавого ковра. Рывком я выдернул правую ногу из ловушки, а когда собирался освободиться целиком, с левой стороны раздался оглушительный рёв, оборвавшийся частым и тяжёлым дыханием. Я высвободил вторую ногу и обернулся, выставив перед собой меч.

На моих глаза огромный медведь перегрыз шею валяющему на земле воину. Бедняга еще дёргался, когда зверь, учуяв меня, встал на задние лапы и выпрямился. Волосатая туша, залитая кровью, была выше меня в два раза. Бугристую мускулатуру двигалась под серой шерстью подобно морским волнам, обрушивающимся на рыболовные лодки. Чёрные глаза, словно сама тьма поселилась в глазницах зверя, ухватились за моё лицо. Пасть раскрылась в оглушительном реве, обнажив чудовищные зубы, поблёскивающие на солнце от крови.

Медведь сгорбил свою тушу, вонзив огромные когти в грудь вояке. Был ли бедняга к тому моменту мёртв — неизвестно. Но когда зверь оторвал его от земли и кинул в мою сторону, тот не издал ни звука, лишь бряцанье костей и шелест рваной плоти. Я увернулся, шагнув в сторону и снова встрял. Ступни быстро утопали между сосудов. Я словно увязал в зыбучих песках.

Медведю кровавый ковёр совсем не сковывал движения. Туша опустилась на четвереньки и бросилась в мою сторону. Массивные лапы с длинными когтями твёрдо опускались на мягкие волокна, не причиняя им никакого вреда, а те словно в ответ заботливо угождали зверю, подталкивая его вперёд.

Медведь подбежал ко мне, когда я вынул лишь одну ногу. Я даже замахнуться не успел. На фоне жуткого рёва огромная лапища ударила меня в левое плечо, чёрные когти сорвали с руки куски доспеха, а самого меня швырнуло в бок. За долгое время я почувствовал истинную боль. Крепкую, острую боль. Руку обожгло, но это были секундные ощущения. Внутренние запасы крови тут же были задействованы на восстановление раны и доспеха. После падения, я перекатился пару раз, нашёл глазами зверя и попытался вскочить на ноги.

Медведь уже нёсся ко мне. Я не стал вставать в полный рост. Привстал на колено и рассек воздух мечом по горизонтали, целив зверю в морду. С виду крепкий череп оказался не таким и крепким, но точный удар отдал в ладони, как если бы я ударил со всей силой металлической трубой по бетонной стене! Лезвие вошло в левую скулу, прямо под чёрный глаз. Слипшаяся от крови шерсть лопнула, зверь взревел еще громче, но быстро замолк. Меч очертил в воздухе линию горизонта, раскроив череп медведя. Меня окатило горячей кровью, куски костей и мозга облепили доспех. Медвежий труп рухнул на пульсирующие сосуды, и по инерции скользнул к моим ногам.

Убить зверя оказалось не так трудно, и можно было подумать, что всё, это победа. Зверь повержен. Сейчас я встану и побегу в лес… Хрен там!

Еще один звериный вой. Ничем не отличающийся от того, что я слышал минутой ранее. И что странно, находясь спиной к противнику, я вижу, как он несётся на меня. Изображение нечёткое, чуть мутноватое, словно сквозь помутневшее стекло, но мне и этого хватило, чтобы различить в быстро растущем силуэте еще одного медведя.

Именно, что увидеть…

Когти обожгли спину. Меня подкинуло и швырнуло вперёд. Я прокатился по мягкому ковру и быстро вскочил на одно колено. Для удара времени уже не было. Медведь был всего в паре шагов. И всё, что я успел, — перекатиться в бок, увернувшись от когтей зверя. Вой разочарования прозвучал где-то в отдалении. Мутная картинка рисовала мне распахнутые ворота, в которые вливалась серая масса, и чёрные пятна, валящиеся с забора на землю. Видимо, я засмотрелся. Отвлёкся, но не из-за глупости. Недопонимание происходящего сбило меня с толку. Мутная лапа нарисовалась сбоку и принялась быстро шириться в размерах, пока полностью не накрыла изображение чёрной пеленой. В тот же миг в левое плечо словно прилетел жирный самокатчик. Меня отбросило на спину. Я быстро перехватил меч, прекрасно понимая, что сейчас произойдёт.

С рёвом медведь в два прыжка оказался возле меня. Одна из лапищ обрушилась точно на лезвие, прижав меч к сосудам с такой силой, что я даже оторвать его не мог. Зверь скрыл меня от солнца, накрыв тяжёлой тенью, а потом вцепился в горло. Шею сдавило. Я захрипел.

Было не боль. Но очень неприятно. Если бы не мой доспех, зубы медведя с лёгкостью разорвали бы плоть, перекусили позвоночник и голова моя отделилась бы на ура. А так я испытываю чувство сильного удушения. Терпимо, но с каждым ударом сердца кислород в крови источался.

Я выпустил рукоять меча и попытался нащупать пальцами глаза зверя. Я их хорошо видел, они скакали прям у моего носа. Подпрыгивали, а потом резко опускались, каждый раз, когда зверь совершал новую попытку перехватить острыми зубами мою шею.

Я услышал треск доспеха. Шею сдавило с новой силой и уже серьёзно! Мои пальцы скользили по мокрому меху, но как только я добирался до чёрного глаза, медведь задрал голову, словно он разгадал мою задумку.

Пасть медведя в очередной раз размыкается, и огромная голова приподнимается совсем чуть-чуть, даруя мне глоток воздуха и новую идею. Зверь опускает голову. Звериная пасть захлопывается, но не на моей шее. Огромные клыки пронзают мои толстые наручи и впиваются в кожу.

Я взревел от боли. Мои руки затряслись. Я словно прислонил ладонь к раскалённому металлу; послышалось шипение, острая боль ударила в мозг, но я не могу убрать руку! Зверюга поднимает голову вместе со мной, отрывая мою спину от липких сосудов, устилающих всю землю. Но лучше так, чем с разорванной клыками шее.

Медведь опускается, обрушивая меня вновь на сосуды. И давит.

Давит и давит, медленно топя меня в кровавом ковре.

«Чего разлёгся⁈» — услышал я в голове.

Медведь вдруг взревел от боли, выпуская меня из смертельной ловушки. Мои руки еще были наполнены болью, но я уже мог трезво оценить ситуацию. Медведь выпрямился, загородив головой само солнце. Ослепительно-белая полоса ореола очертило огромную тушу, из головы которой полезла еще одна голова, гораздо меньших размеров. Словно какой-то паразит вырвался из шеи медведя. Я присмотрелся. Мои глаза расширились от удивления. Кара, моя волчица, чья шерсть полностью скрылась под слоем гнойного доспеха, сумела взобраться на спину медведю и зажать его ухо в клыкастых тисках.

Я схватил рукоять меча и рассек перед собой воздух. Пузо медведя раскрылось как рот, только вместо языка на меня вывалились разбухшие кишки. Рёв медведя оборвался глухим стоном, животное дёрнуло передними лапами, не понимая откуда пришла смерть, и рухнул в лужу собственных кишок.

Кара не торопилась спрыгивать с туши. Волчица громко зарычала, глядя на меня. Я растерялся, неужели я мог чем-то спровоцировать злость в свою сторону? Или повёл себя как-то неправильно по отношению к животному?

Я только зря потратил время на пустые размышления. Кара зарычала на того, кто появился за моей спиной. Снова в голове всплыла картинка, на которой огромное расплывчатое пятно бросается на меня со спины.

Я попытался встать и хоть как-то уйти с линии атаки. Но смог лишь повернуться на бок. Моё тело взвыло в едином вопле боли. Руки, по локоть лишившиеся кровавой брони с трудом подняли меч в воздух. Лезвие нацелилось точно в морду быстро надвигающейся на меня фигуры. Кара зарычала еще громче. Но фигура ей сразу же ответила, заглушив своим рёвом всё вокруг.

Опять двадцать пять…

Третий медведь оказался куда больше предыдущих. Казалось, он мог перелезть через частокол, стоило ему чуть подпрыгнуть. Но деревня его не интересовала. Его интересовали мы. Медведь кинулся в нашу сторону. Я сильнее сжал рукоять меча. И животное словно предугадав мой удар, отпрянуло в сторону и кинулось на Кару.

Превозмогая боль, я сумел ударить. Лезвие полоснуло зверя по задней лапе и вспороло шкуру. Свежая кровь брызнула на пульсирующие сосуды. Содрогнувшись, медведь остановился и оглушительно взвыл, обращая свой жуткий взгляд чёрной пустоты на меня. Теперь его цель — я.

Моё тело медленно, но восстанавливалось, расходуя быстро заканчивающуюся кровь. Я сумел выиграть для себя жалкие секунды, но их вполне хватило на заживление рук и восстановление доспеха. Когда медведь бросился на меня с широко разинутой пастью, я уже стоял на одном колене. Зверь, подобно собаке, сделал два прыжка, а на третий — взмыл в воздух. Десяток острых когтей, истерзавших не одну сотню бедных зверюшек, нацелились точно мне в лицо. Я сразу же ударил. Клинок из свернувшейся крови рубанул воздух у медвежий морды.

Я поспешил.

Пару лишних секунд терпения — и со зверем было бы покончено! На стенах люди мрут как мухи. Животные умирают пачками, жертвуя своими жизнями не пойми ради чего! А я не могу потерпеть пару жалких секунд!

Моя ошибка стоила медведю левой лапы, а мне — меча. Медвежьи когти оказались слишком крепкими. На столько крепкими, что сумели не только остановить меч, но и выбить оружие из моих рук.

Медведь яростно ревел от боли и размахивал правой лапой, целясь мне в лицо. Его чистый мех побагровел, стал с виду липким. Длинная морда нервно скалилась, обнажая красные зубы — корка крови, способная пробить мой доспех. Опасный враг. Смертельно опасный!

Кара вонзила зубы зверю в обнажившуюся плоть на задней лапе. Реакция последовала незамедлительно — медведь затряс головой и завыл, уставившись на солнце. Я на четвереньках пополз в сторону меча. Вставать на ноги не было никакого смысла, мог вновь застрять.

Схватившись за рукоять меча, я вскочил на ноги, готовый принять бой, но моё сердце вдруг сжалось от отчаяния. Я услышал визг. Кара…

Я обернулся. Кара уже взмыла в воздух от сильнейшего удара, а на её боку красовались четыре глубокие царапины, оставленные когтями. Волчица долетела до забора, ударилась о брёвна и рухнула в кучу зверей, пытавшихся в безумном порыве прорваться сквозь ворота.

Я даже не успел подумать о последствиях, как медведь ринулся на меня, замахнулся лапой и ударил сверху вниз. Острые когти чиркнули по груди, отколов толстый кусок. Я резко развернулся вокруг себя и ударил, как меня учил Борис. Лезвие обрушилось на открывшееся мне плечо зверя. Под рассечённой шкурой заблестели тугие мышцы. Удар был хорошим, но повреждения нанёс смешные. Зверь завыл, но скорее от обиды, чем от боли.

Я быстро вынул меч. Замахнулся. Молниеносный ответ медведя вырвал меня из сосудистого болота. Огромная лапища ударила меня в подбородок, подбросив в воздух. Мои зубы стиснулись с такой силой, что я откусил себе кончик языка. Не знаю точно, сколько я пролетел, но явно далеко от зверя.

Только приземлившись на спину, я услышал надвигающийся на меня топот, похожий на звук от удара стальным молотом по сырому мясу. Я успел лишь открыть глаза, как зверюга обрушила мне на грудь лапу. Лёгкие сдавило, меня вжало в сосуды. И тут же отпустило. Я набрал воздуха в только что осушенные лёгкие, как на меня обрушился новый удар. Страшнее предыдущего. Когти вонзились мне в живот. Доспех пробит не был, но сокрушительный удар прогнул пластину, тем самым вся полость живота сплющилась. Меня серьёзно тряхануло в кишках. Мне даже показалось, что я утратил на мгновение связь с Ингой. Медведь снова ударил. Я почувствовал, как когти сумели прошить пластину. Острая боль разлилась по всему телу. Последние ресурсы накопленной крови устремились к смертельной ране. Сколько есть у меня времени… пару секунд…

Но не прошло и секунды, как мне на живот обрушился новый удар. Когти пронзили плоть и мышцы как раскалённые осколки от гранат. Их длины хватило, чтобы разорвать кишки и позвоночник.

Как странно… боль ушла. Я не чувствовал ног. Связь с телом Инги быстро ускользала. Медведь ударил еще, меня тряхнуло. А затем еще… Сколько еще ударов нанесёт зверь, прежде чем мои глаза закроются на вечно?

Два? Быть может, три…

От очередного удара моя рука подпрыгнула и быстро опустилась. Ладонь на что-то легла, на что-то остывающее. Это не было сосудами, тянущимися из спин животных и успевших покрыть всю землю плотным ковром. Это не было и мёртвым медведем, чьё тело должно валяться где-то в сторонке. Я уже не мог пошевелить головой, но сумел открыть глаз.

На меня смотрели полуприкрытые синие глаза. Осунувшееся лицо мертвеца лежало напротив моего лица. Рот застыл в немом крике боли, из носа вытекала кровь. Это был тот самый мужчина, которого выбросили за забор прямо в лапы медведю. Как бы это не прозвучало цинично, но этот бедняга — мой подарок. Подарок судьбы. Моя ладонь лежала на его губах, и я чувствовал каждую каплю крови, что сохранилась в его вывернутом наизнанку трупе.

Медведь вновь ударил. И это должен был быть окончательный удар, превративший моё тело в груду фарша. Но я вдруг открыл второй глаз. Повернул голову и уставился на зверя. Уставился на озлобленную морду, зарычавшую от негодования, когда острые когти ударились о что-то твёрдое. Медведь как-то по-умному взглянул на мой живот, затянувшийся кровавой коркой, и взревел, обдав меня слюной и вонью гнилого мяса.

Чёрный нос зверя с раздувающимися ноздрями тут же полетел мне в лицо. Зубы сверкнули у самых глаз, и, сказать по правде, я слегка обосрался, представив, как челюсти дробят мой череп. Пасть замерла у моего носа, когда рядом воздух разорвал свист. Знакомый до боли свист.

Взвыв, медведь отпрянул от меня. Его голова в неистовстве крутилась из стороны в сторону, но я всё равно смог увидеть торчащую из глазницы стрелу.

Я посмотрел на стену. Голова с рыжим ореолом, и пара рук, держащих лук, выглядывали между кольев. Осси… Боевая воительница меня не бросила. Она выпустила еще две стрелы. Одна вонзилась в грудь зверю, вторая — в плечо, в то самое место, куда я ранее ударил мечом.

Пока медведь ревел в небо, я накапливал силы. Но, в какой-то момент всё обрубилось. Я полностью осушил труп, в котором оказалось не так много крови. Кожа на лице бедолаги побелела и схуднула, словно на череп положили мокрый лист бумаги. И на том спасибо! Чужой крови хватило на заживление смертельных ран и восстановления части доспеха. Мне дали второй шанс, и я должен им воспользоваться.

Я сумел встать на четвереньки. Меч валялся недалеко, и я без проблем к нему подполз. Мои пальцы обхватили рукоять и с силой сжали её. Сжали так, чтобы больше не выпускать.

Медведь совсем рядом кружился в агонии боли. Его величественный образ был омрачён дырявой шкурой и залитым кровью мехом. Он больше походил на промокшую под дождём дворнягу. Или попавшего под колёса грузовика кабана. Даже его рёв больше не мог устрашить, а тем более напугать. Медведь скулил. Кружился вокруг себя и жалко скулил. Тянущийся из его спины сосуд окутал его лапы. Зверь учуял мой запах, замер. Дёрнулся в мою сторону и рухнул, у самых моих ног. Я встал во весь рост, вскинул меч над головой и обрушил лезвие на его череп.

Тело содрогнулось. Мне показалось, что я его прикончил. Но впившиеся мне в ногу когти меня быстро отрезвили. Стиснув зубы и закричав от боли, я снова занёс меч над головой и ударил. Ударил точно по шее, перерубив позвоночник.

Медведь замер, утих. Лапа держалась в воздухе только благодаря когтям, что застряли в моей ноге. Я шагнул назад. Со скользким звуком острые когти вышли из моей кожи. Мой организм больше не в силах был заживлять раны, запасы крови окончательно иссяк. Мой доспех отчасти скрывал живот, плечи, возможно и на спине что-то осталось. Моя грудь была обнажена, и омрачало её вид четыре кривых рубца, на полное заживление которых не хватило крови. Ладно, это не самое страшное что могло со мной случиться.

Меч выпал из моих рук, у меня не было сил его держать. Мне нужна кровь… Много крови…

Я осмотрелся. Волна зверей продолжала яро штурмовать ворота, чудом меня не замечая. Я не был их целью. Их цель — деревня. Или кто-то, кто живёт в этой деревне…

Цель…

Что-то я совсем позабыл, ради чего ввязался во всё это дерьмо.

Разглядывая пред собой изувеченный труп медведя, валяющийся на маслянистых сосудах, я вдруг спросил себя: где лось? Я окинул лес взглядом. Ага, вон он, приятель. Спрятался между деревьев и, как ни в чём не бывало, наблюдает за успешным штурмом. Погоди, дорогой, не уходи никуда, у меня есть к тебе разговор…

Глава 19

Дорога до лося казалось бесконечной.

Мне пришлось ползти на четвереньках, постоянно следя за тем, на что я опускаю ладони. Иной раз я попадал на совсем узенький сосуд, скользкий и пульсирующий. Рука соскальзывала, утягивая меня прямо на окровавленные провода. Я отрывал лицо от липкой поверхности, открывал глаза и смотрел на уходящие до самого леса биологические кабеля, через которые целая армия животных получала самоубийственные команды. Я больше чем уверен, что с потерями на поле боя никто считаться не будет. Если нужно еще положить тысячу животных ради победы — их пригонят. Пригонят и пустят на убой. Скот есть скот.

Что-то я совсем выдохся. Каждый вздох давался с трудом, словно я втягивал через ноздри зернистый песок. Сухой, раздирающий глотку и лёгкие. Впервые за долгое время на меня набросилась жажда. Но быть может это недомогание и не совсем жажда воды. Иная жажда.

Жажда крови.

Я переполз через дорогу, вернее через то место, где раньше была дорога. Сейчас здесь так же, как и у ворот, как и вдоль забора — плотно стеляющиеся сосуды. Только ближе к лесу, все эти трубы сходились к центру, наваливались друг на друга и уходили прямиком в могучую грудь животного с огромными алыми рогами.

Неужели я для него ничтожество? Грязная букашка, ради которой он побрезговал снимать со стены жалкого кролика, чтобы тот перегрыз мне глотку…

Пока я ползу, мне на глаза постоянно попадаются мои руку — ободранные и бледные, с выдранными кусками брони, которая даже и не думает восстанавливаться. Моё тело лишилось большей части доспеха, обнажив самые уязвимы части тела. Меч я не в силах нести или волочить за собой. Да, я жалок. Но я иду к цели… Ползу! А этот могучий зверь, прячущий свою маслянистую шерсть в тени от прямых лучей солнца, даже не смотрит на меня. Всё его величие заключается в гордой стойке, которую он не посмеет нарушить кивком головы, чтобы разглядеть насекомое, что осмелилось копошиться в траве возле его ног.

Но тебе придётся! Слышишь! Тебе придётся обратить на меня внимание!

До лося — пару метров. Надувной ковёр из сотни сосудов сузился до ширины дверного проёма. Был бы у меня меч… быть может я смог бы перерубить кабеля и оставить всё зверьё без света… Но так неинтересно…

Двумя руками я схватился за один из кабелей. Толщины его было достаточной, чтобы я смог крепко обхватить пальцами и потянуть на себя. Разогретый под палящим солнцем провод пульсировал в моих руках, словно вырванное сердце. Мои ладони чувствовали ритм. Это был ритм целой звериной армии, ворвавшейся в деревню. Я потянул сосуд на себя. Стиснул зубы и тянул. Дёрнул рывком. Еще раз дёрнул. А потом выпустил из обессиленных рук горячий шланг. Всё без толку.

Зверь не обратил никакого внимания на мою бесполезную попытку мелкого вандализма. Прекрасная морда оставалась каменной, на неё даже жалкие мухи не садились, в отличии от меня. Он лишь фыркнул, когда я подполз ближе. Чёрные глаза не обращали на меня никакого внимания, моя беспомощность вызывала в нём отвращение, которое он подавлял своим смирением к моему жалкому виду.

Ну хорошо, приятель, если на тебя даже мухи на садятся, то попробую занять их место. Думается мне, такую назойливую гадину ты еще не встречал на своём пути. Хочешь не хочешь, а смахнуть меня придётся.

Я подполз еще ближе. Пучок сосудов сузился до ширины моего тела. Я скатился на траву, у самых ног зверя. Открыл глаза, и жажда меня объяла с новой силой. Копыта лося утопали в огромной луже крови, простирающейся целым морем из самого сердца леса. Кровавые паутинки крошечных сосудов оплетали тонкие ноги лося до самых колен. Мне даже показалось, что животное находилось в некой ловушке, или капкане. Прекрасная шерсть оказалась сухой и чистой, без проплешин и какой-либо чужой крови. Совершенный зверь, лучший из своего вида.

Я вцепился пальцами в густую шерсть, под которой прятались рёбра зверя. Подтянулся, и сумел встать на ноги. Меня шатало, кружилась голова. Могучее тело зверя было с мой рост, а вот поднятая голова с огромными рогами возвышалась надо мной, и мне приходилось смотреть снизу-вверх. Я встал напротив головы, схватился пальцами за алый рог.

— Не хочешь замечать меня вовсе? — спросил я.

Как я и ожидал, мне никто не ответил.

— Тогда я зайду без стука! — крикнул я, прямо в свисающее лосиное ухо.

Я схватился обеими руками за рог, подпрыгнул и начал подтягиваться. Простейшее движение вызвало у меня не мало трудностей. Боль терзала руки и спину, мышцы во всём телом словно обожгло кипятком. Я замычал, закрыл глаза, но сумел еще подтянутся и закинуть правую ногу на длинную морду лося. Зверь всё также стоял столбом, не обращая на меня никакого внимания. Я еще раз подтянулся, и сумел усесться на морде лося как на седле велосипеда. Схватился руками за оба рога. Осталось дать газу, но не сейчас… потом…

А сейчас! Я откинулся и со всего маху вмазал своим лбом прямо в лоб лося.

Яркая вспышку в миг умерла в кромешной тьме. Все звуки утихли. Здесь не было ни криков, ни воплей. Здесь не было никакого рёва. Усталость, холод, жар и боль уплыли вглубь пустоты, оставив от меня человеческую оболочку, внутри которой — глубь космоса. Я стоял на полупрозрачном блюдце, окутанный беспроглядной тьмой. Я покружился вокруг себя, ища глазами зверя. Но передо мной предстал совсем иной зверь.

Там, на противоположной стороне полупрозрачного блюдца, плывущего по бесконечной пустоте, стояла девушка. Она была в замешательстве, нервно оглядывалась по сторонам. Мне показалось, что окружающая обстановка пугала её.

Я приблизился. Присмотрелся. Девушка мне показалась чертовски знакомой. Она посмотрела на меня. Её глаза скользнули от самого пола до моего лба. Я повторил её действия. Пухлая девчонка с медленно формирующимся пузом; как бы она уже не старалась — изнурительные тренировки в спортзале, и пусть даже она себя будет морить голодом — живот останется с ней до конца жизни. Приемлемая грудь, она всегда такая при таких габаритах. И вся эта красота была завёрнута в уродливый целлофан ожогов. Вся её кожа была один огромным розовым рубцом. Обожжённые губы уже никогда не сомкнуться, став неизгладимой частью носа и подбородка. Щёки стали продолжением оплавленных ушей. И её волосы… Редкие пряди чёрных волос распутанными нитями скатывались с плеч до грудей, лишённых сосков. Жуткие шрамы она получила не в пожаре… Что-то другое…

Я не могу вспомнить…

Над куском плоти, некогда бывшим носом, её глаза резко расширились. Прямо сказать вылупились, уставившись на моё лицо.

И я вдруг вспомнил…

— Ты⁉ — воскликнула девка.

Я шагнул к ней, но она вдруг отпрянула от меня.

— Это ты! — завопила она. — Но… но… как? Где мы?

— Где я могу найти тебя? — спросил я.

— Найти меня? — захохотала она. — Зачем?

Она вдруг поменялась в лице. Накинула строгие черты, остатки губы съёжились в злом оскале.

— Я уже вас нашла! — крикнула она и громко рассмеялась.

Интересно, она знает местные правила? Любопытство подтолкнуло меня к ней на встречу. Я уверенно зашагал, протягивая ей руку.

— Где я могу найти тебя? — настаивал я. — Зачем ты убиваешь людей в деревне?

Продолжая хихикать, эта дурочка трижды отпрыгнула от меня, словно играя на детской площадке. А когда я вновь шагнул к ней, она вдруг замерла. Её ладони легли на выпирающие бёдра и медленно поползли вверх по трудно улавливаемой талии до самых грудей.

— Нравится? — заигрывающее спросила она.

Не издав ни слова, я снова шагнул в её сторону.

— Какое странное место, — сказала она, — я тут другая, такая, какой я вижу себя во снах.

— Это не сон, — сказал я.

— Разве?

Она резко отпрыгнула назад и свалилась за край блюдца. Я дёрнулся вперёд, но в этом не было никакого смысла. Девушка из прошлой жизни покинула разум зверя, оставив меня с новым списком вопросов.

Тьма втянулась в точку яркого света, как моча в слив унитаза. Я ощутил боль, затем — своё тело. От лучей палящего солнца меня спасала огромная тень, накрывшая меня с головой.

— Червяк!

Меня затрясло. Голос Дрюни волнами накатывал на мой разум.

— Червяк! Ты живой?

— Живой… — прохрипел я.

Дрюня взял меня на руки и оторвал от земли. Я открыл глаза. На том месте, где стоял лось, никого не было. Даже на траве не было следов от копыт.

— Кровь… — простонал я. — Куда делась кровь?

— Кровь? — удивился Дрюня. — Когда я сюда пришёл, здесь не было никакой крови. Только пепел.

Пепел? Я обернулся в сторону деревни, и тут же зажмурился. Нам на встречу неслась толпа животных. Волки, кабаны, зайчики и лисы, прыгающие с одной спины на другую. Их оглушительный гвалт только сейчас обрушался на мои уши.

— Не бойся, — сказал Дрюня, — они не причинят нам вреда.

Голос моего друга звучал слишком уверенно. Сомнений быть не могло, его слова были непробиваемой защитой для несущихся нам на встречу зверей.

Когда меня обдало со всех сторон потоками воздуха, а проносящийся мимо звериный вой стёр все посторонние звуки, мы остановились. Земля тряслась под нашими ногами, в нос ударила пыль и что-то еще, мерзкое и прогорклое.

Когда всё утихло, Дрюня зашагал дальше и каждый шаг воина в тяжёлом доспехе из застывшего гноя сопровождался непонятным хрустом. Я успокоился, вновь разомкнул веки. Под Дрюнинами ступнями хрустел пепел. Я оглянулся. Всё вокруг, где лежали пульсирующие сосуды было завалено хлопьями пепла. Ступни моего друга утопали в сером песке, а когда он делал новый шаг — его ступня прорезала пепельную гладь, как нос корабля.

— В какой-то момент мы начали проигрывать битву, — сказал Дрюня, глядя на ворота деревни, в сторону которых мы и шли. — Обезумевшее зверьё раскалённой лавой хлынуло в деревню, уничтожая всё на своём пути. Кстати, наш трюк с воротами сумел разгрузить зверей со стены, наваленные кучи животных схуднули, не дав самым ярым хищникам перепрыгнуть через стену. Мы спасли много людских жизней, но благодарности не стоит ждать. Даже при виде изувеченных трупов моих бойцов, все будут считать нас повинными в людских смертях. Я впервые ощутил сожаление, когда спины зверей вдруг освободились от сосудов. Они словно скинули с себя поводки. Стали настоящим зверьём, кинувшимся во все стороны. Бились друг в друга, вопили на всех, кого видели перед своей мордой, но не бросались с целью убить. Они бросались во все стороны с целью найти выход. Убежать от людей. Выбраться на свободу! Оторвавшиеся сосуды натужно сжались, извились как змеи и высохли, покрывшись трещинами. Я коснулся ближайшего окаменевшего сосуда — и он вдруг лопнул, осыпался, превратившись в пепел. Как та баба в моей пещере. Зверьё своими копытами уничтожило все следы сумасшедшей атаки на деревню, оставив после себя лишь пыль. И знаешь кто всему виною? Ты! Червяк, у тебя получилось! Мы победили! Всё кончено!

— Всё… еще… не… кончено…

— Что? Видок у тебя паршивый, ты похож на использованный презерватив, ты знаешь об этом?

Он прав. Осматривать себя у меня уже не было ни каких сил. Моя шея ослабла, голова повисла и начала раскачиваться в так шагам Дрюни. В перевернувшемся мире моё внимание привлёк лёгкий ветерок. Он раздувал пепел над телами мёртвых медведей, а остатки уносил в лес. Лес…

— Лес… — прохрипел я.

— Червяк! Потерпи, братан! Сейчас!

Дрюня заметно разогнался. Он уже не шёл спокойным шагом, а нёсся вперёд сломя голову. Пластины его массивного доспеха из плотной гнойной корки терлись друг о друга, заставляя воздух рядом с моим лицом вибрировать неприятным шуршанием. Моё тело подпрыгивало на Дрюниных руках в гнойных наростах каждый раз, когда он перепрыгивал погребённый под пеплом труп животного, валяющийся на нашем пути.

— ТРУПЫ! — взревел Дрюня, когда мы добрались до ворот. — Собрать все трупы в одну кучу!

Жуткий приказ отрезвил меня. Я сумел приоткрыть глаз. К нам бежал Ансгар. Блестящее от пота лицо выражало недоумение и с трудом скрываемую злость, но парень относился к тому виду людей, которые решают вопросы, а не откладывают их в долгий ящик. Он был в паре шагов от нас, когда я услышал его голос:

— Что ты несёшь! Какие еще трупы⁉

— Мне нужны трупы всех людей!

— Ты обезумел, Андрей! Зачем они тебе?

— Чтобы спасти её!

Я почувствовал, как меня приподняло в воздухе. Говорили обо мне, да и моё истерзанное тело было преподнесено исключительно для прошения.

Голос Ансгара звучал железом, которое не так легко прогнуть.

— Нет! — отрезал парень. — Этому не бывать!

— Дурак! — взревел Андрей. — Если бы не Инга, мы бы все тут лежали трупами, перемалываемые копытами целой звериной армии!

— Если бы ты не открыл врата… — яростно выпалил юноша, но Дрюня его резко оборвал.

— Если бы мы не открыли ворота, твоя армия бы захлебнулась собственной кровью! Вас бы вначале напоили кровавым пойлом, а потом бы в нём и утопили!

Образовавшаяся тишина длилась недолго. Дрюня тряхнул руками, и меня заодно.

— Ну что ты стоишь, — выдавил мой друг с сожалением. — Она умирает! Прикажи своим людям собрать все трупы в одну кучу! Или я прикажу своим…

Немного помолчав, паренёк ответил, даже не взирая на возмущения, вспыхнувшее в окружающей нас толпе солдат.

— Хорошо! — отрезал Ансгар. Железный голос громом заглушил все окружающие недовольства и негодования. — Выволочь все трупы на поляну возле ворот! Людей в одну кучу, животных — в другую.

В перевёрнутом мире я наблюдал за тем, как разбившись на пары, люди подбирали с земли истерзанные людские тела, хватали их за руки и за наги и уносили за ворота. Большинство тел было зверски изуродовано: у одного из вспоротого брюха вывалились кишки, когда его только подняли с земли. Воин, что держал его за руки, бросил тело и принялся засовывать всё обратно, с налипшим песком и грязью. У второго трупа, когда его подняли с земли, откинулась голова, а из пробитого черепа вывалилась часть мозга. Никто не стал ничего собирать обратно. Подошва ботинка несущего труп солдата раздавила в лепёшку жиденький кусок некогда человеческой сущности.

Зрелище было жутким, и казалось бесконечным. Тела людей и животных нескончаемым поток проносили мимо моих глаз, словно демонстрируя, что это всё из-за меня. Что это всё ДЛЯ меня! Но от их слов мне не становилось лучше, с каждым часом жизнь утекала из тела Инги. Ослаб разум, поплыли мысли. Я содрогнулся, когда палящее солнце скрылось, а холодная тень накрыла моё тело. Мои губы шептали бред, который я был не в состоянии контролировать.

— Больше нет времени ждать! — гаркнул Дрюня.

В перевёрнутом мире, я еще видел, как мы вклинились в группу людей, несущих трупы. Дрюня небрежно распихал их и кинулся за ворота. Мы пробежались по протоптанной дороже в пепле и добежали до самой дороги.

— Отлично! — бульканье в голосе моего друга сменилось заметным дрожанием. — Этого хватит, вполне…

Могучие руки начали опускать меня к земле. Глаза мои закатились, картинка пропала. Твёрдый матрас принял моё тело и в тот же миг перед глазами вспыхнула кровавая вспышка. Мои глаза раскрылись, зрачки расширились на пределе, жадно впитывая окружающий свет, который я не видел от слово вовсе. Я ничего не видел и не слышал. Я лишь почувствовал необузданный поток энергии, ударивший в моё тело. Тысячи крохотным молний разбежались по коже, больно кусая каждый миллиметр.

Я ощутил сотню людских тел. Сотню загубленных судеб и душ. Через море крови я смог достучатся до каждого тела, залезть каждому в голову, посетить сердце. Страшным было то, что некоторые сердца еще стучали. И стучать им осталось недолго. Я бы мог их не трогать, но какой в этом смысл? Их жизни загублены, тела истерзаны. Это не жизнь, и не существование. Это вечная мука, которая может оборвать их жизни в любой момент. Оборвать тогда, когда этого никто не ждёт.

Я стану их состраданием.

Я стану их упокоением.

Я прекращу их настоящие и будущие мучения. А за своё милосердие я попрошу скромные подаяния. Кровь. Мне нужна ваша кровь. Вся! Целиком, до последней капли!

Моё тело содрогнулось от волны кровавого экстаза, пустившего по венам ту долгожданную чужую кровь. Словно поток горячего воздуха из фена в лицо ударил жар. Я вдохнул чистый воздух. Вдохнул полной грудью. А когда пришло время сделать второй глоток — в горле забулькала горячая кровь. Так и должно быть. Так я насыщал своё тело целительной смесью, обогащённую всеми необходимыми витаминами, в которых нуждается мой юный организм. Кишки, желудок, лёгкие — всё в миг заполнилось до предела. Уплотнилось и разогрелось. Мне казалось, что я в дождливый день спрятался под тёплым одеялом. Холодный воздух был чист и приятно ласкал мои лёгкие. Но мне было мало… Через каждую пору на своей коже я ощущал в горе людских трупов бесчисленные литры неиспользованной крови! Я впитаю в себя всё…

Всё, до последней капли!

Глава 20

Я осознал своё существование, чуть стоило моим глазам раскрыться от сочащейся во всех жилах бодрости. Моё величие было неоспоримо. Я стал чем-то большем, чем обычный смертный. Моё пробуждение для этого мира сулило лишь изменения. Хорошие или плохие — всё относительно. Кому-то они придутся по душе, а кто-то, лишь в полной мере осознав всё действо, накинет себе на шею поводок и повесится в своем сыром подвале. Я не собираюсь никому угождать, а тем более угрожать, их выбор меня не интересует. Мой путь — вот, ради чего я живу и движу миром, что окружил меня со всех сторон своим непостоянством.

Я лежал на куче почти полностью остывших трупов. Обескровленные тела напоминали деревянный стул, обшитый сухой кожей. Обратив свой взор в голубое небо, я опёрся ладонями о подлокотники, выполненные из людской плоти и костей. По обеим сторонам раздался режущий слух хруст. Я оторвал спину, начал приподниматься. С каждым моим движение руки утопали в человеческой груде всё глубже и глубже. Мои уши наполнились звуками рвущегося мяса и лопающихся черепов. Музыка, звучание которой наполняло меня волей. Десять мужчин были рождены на этот свет, чтобы бесславно погибнуть в бесполезной бойне, а затем стать подставкой для существа, что высосет их кровь и обопрётся об их кости. Эту жертву даже сложно назвать «ценой», столь она ничтожна ради изменения мира.

Волна ликующей толпы заставила меня обернуться. Скрывшись под одеялом ослепительного света, сотни людей выстроились передо мной, топча грязными ботинками серый пепел.

Я вскинул к лицу руку, чтобы закрыться от палящих лучей газового светила. Мои зрачки расширились, и я узрел себя. Моя ладонь… Не обращая на зевак внимания, я опустил руку и с хищной улыбкой начал любоваться ею. Произведение искусства. Самое прекрасное, что могло создать природа. Ладонь была затянута всё в тот-же кровавый доспех, только каждая пластина стала раза в два толще и ощетинилась дюжиной клыков, вокруг которых спиралью закручивались тончайщие впадины, сменившие глубокие трещины, к которым я успел привыкнуть. Мой сгорающий от любопытства взгляд скользнул по руке, кинулся на плечо. Огромный наплечник был увенчан тремя острыми шипами, изгибающимися во внутрь, словно рога дикого зверя. Такой махиной можно было ломать черепа зверей или невиданных гигантов, высотой с двухэтажный дом. Другое плечо мало чем отличалось, торчащие зубья были чуть меньшего размера, а их верхушки надломлены.

Моё ритмичное дыхание скрывалось под грубым нагрудником, напомнивший мне мятую крышу легкового автомобиля после смертельного ДТП с опрокидыванием в кювет. А это что? Опустив голову, я ощутил трение чего-то шершавого на своих щеках. Дреды. Длинные, до самой груди, пропитанные кровью и успевшие высохнуть на солнце локоны, толщиною с большой палец, свисали с моей головы, создав прочную защиту для мозга. Я ужасен и прекрасен.

Я опустил глаза ниже, на живот…

Моя маска⁈ Где она⁈

Стоя по щиколотку в сером пепле, я быстро обернулся туда, где совсем недавно был повален моим мечом на спину огромным медведем. Найти это место трудностей не вызывало. Огромная туша медведя с расколотым черепом украшала крошечный клочок земли, на котором меня практически уничтожили.

Испуг был чужд мне, но я сорвался места, охваченный непонятным чувством. Потеря личной вещи, служившей компасом в моих странствиях, меня огорчила и обдала обжигающим паром, в котором я был готово разорвать свою глотку в вопле обиды.

Встав возле трупа зверя, я опустился на колено и жадно цеплялся взглядом за любой бугорок, прятавшийся под слоем пепла. Я окунул ладони в пепел и принялся пальцами шарить влажную от крови землю. Везде валялись осколки моего доспеха. Где бы мои пальцы не пробежались — всюду твёрдые кусочки запёкшейся крови, которая уже никогда не станет частью моей сущности.

А вот это уже любопытно. Я нащупал совсем иные осколки, большего размера с характерными линиями, под стать человеческому лицу.

Я вынул из серых хлопьев ладони. На моих глазах пепел распадался на мелкие частички и сквозь пальцы медленно просачивался, словно песок в песочных часах, обнажая разбитый на осколки лик. Моя маска. Она была разрушена. Моё лицо хмурилось, когда я находил на багровых кусочках глубокие отметины, оставленные когтями зверя. Осознание того, что маска спасла мне жизнь было равносильно тяжелому похмелью. Чужая кровь подарила мне мгновение, хватившего, чтобы я обрёл силу для спасения. Один удар. Зверю не хватило всего одного удара.

Я развернул ладони, высыпая остатки пепла и осколки моего подарка на землю.

Тяжелая ладонь легла мне на наплечник.

— Червяк, мы победили!

Голос Дрюни был пропитан гордостью и бросал на меня тень уважения. В этом «мы» он больше отдавал предпочтение себе.

— Что это за осколки? — мой друг обошёл меня и опустился на колено. — Маска…

— Да, — процедил я. — Маска уничтожена.

— И что с того? Хуй с ней!

Его покрытые гнойной коркой пальцы собрали в кулак горсть осколков. Он поднёс руку к уродливому лицу. Пока пыль ссыпалась с его ладони, лунные глаза внимательно изучали багровые кусочки.

— Это обычные осколки, — выпалил Дрюня, — в которых нет никакого смысла, Червяк!

Резким взмахом руки, Дрюня швырнул остатки маски в сторону, после чего его огромное тело выпрямилось, встав передо мной небоскрёбом.

— Наша война закончена, — сказал Дрюня, всматриваясь в уставшие лица воинов. — «Кровавый лес» побеждён. Нам нужно возвращаться домой. Хватит гнаться за тенью, пора начать реальную жизнь.

— За тенью? — я встал с колена и заглянул моему другу в глаза. — Нет, Дрюня! Это не просто тень! Я гонюсь за таблеткой от боли. За успокоительным, без которого у меня не будет спокойной жизни!

— Тебе придётся прекратить свои поиски. Мы победили, твоя маска утеряна, да и толку от неё не было никакого! Куда дальше идти — этого никто не знает! Осси ранена, твоя ручная волчица тоже не в лучшем виде после сражения. Весь местный люд окончательно выдохся. Мы сделали свою работу…

— Мы не победили! — взревел я. — Война не окончена! «Кровавый лес» не побеждён…

— Да что ты несёшь, Червяк?

— Тот лось, что стоял в деревьях и управлял зверями… это животное такая же марионетка, как и все остальные звери!

— Что… — растерянно забормотал Дрюня. — Что ты имеешь… Как ты вообще это понял?

— Я был в голове зверя. Я был в его сознании.

— И что ты там увидел?

— Кого… Я увидел там женщину, из прошлого.

— Из прошлого? — спросил Дрюня, чуть склонившись надо мной, чтобы лишние уши не услышали наш разговор.

— Да, из прошлого, нашего. Я узнал её!

— Из нашего? Значит, я её тоже знаю?

— Помнишь наш поход на «комикон»? Ты тогда приволок двух девок, наряженных в лисичек.

— Конечно помню! Как такое можно забыть!

— Так вот та девица, что была у лося в голове и есть одна из тех девок.

На окаменевшем лице Дрюни двигались лишь глаза. Слизистая заметно поблёскивала, когда овальный шарик белка кружился в глазнице под давлением мыслительного процесса.

— Дрюня, — сказал я, — война не окончена.

— Я уже догадался…

Дрюнина голова приподнялась, кидая взгляд куда-то мне за спину. Снова странные ощущения, благодаря которым мне не нужно оборачиваться, я и так вижу мужчину, бегущего к нам. Им оказался Ансгар. Одежда паренька была залита кровью, на кожаных наплечниках багровые пятна успели затвердеть и уже отваливались маленькими кусочками. Непослушные чёрные волосы блестели от пота, как и лицо, с трудом давящее улыбку и какую-то вымученную радость.

— Инга, Андрей! — радостно воскликнул юный правитель. — Мы победили!

Я повернулся к нему. По-детски распахнутые глаза Ансгара начали медленно утопать в хмурости, когда он увидел моё лицо. Мне не хотелось его расстраивать. Столь юное лицо уже успело повидать не мало боли и мучений. Руки его по локоть в крови, но та кровь вражеская, та, которую нужно проливать постоянно. Я бы хотел протянуть ему мыло, хотел, чтобы он смыл всю кровь с пальцев и вычистил всё до последней капли из-под ногтей. Но у меня нет такого мыла. У меня есть меч.

— Ансгар, — сказал я. — Мы победили. Сегодня мы смогли остановить «Кровавый лес». Но завтра он может напасть снова.

— Но… но вот это всё! — Ансгар рукой провёл над устилающим всё поле серым пеплом, ногой сгрёб кучку. — Тот лось, что управлял зверьём — ты его уничтожил!

— Тем зверем тоже управляли. Он был таким же, как и те бедные волки и кабаны, что прыгали на стену.

— В этой битве мы потеряли сотню воинов, — сказал Ансгар. — Следующую атаку мы не переживём.

Радость победы отошла, уступив место горечи, мешавшей произносить слова с уверенность. Юный правитель смотрел на меня с мучительным ожиданием. Парень всем своим видом требовал полной победы, но не для того, чтобы вписать своё имя в историю. Он переживал за своих людей. За свой народ. Здесь, на огромной поляне, усеянной пеплом, я прекрасно понимал, что мы должны двигаться вперёд. И только вперёд. Двигаться назад неприемлемо. Попробовать переждать ураган где-то в укромном месте — самоубийство.

С палящего солнца мы переместились на хату Колега. Защитник ворот за всю битву отделался царапинами и ушибом — кабан сшиб мужика с ног, подбросив в воздух на пару метров. Ему повезло, в отличии от Кары. Волчице хорошо досталось. Медвежьи когти вырвали огромный кусок гнойной корки с бока зверя, практически обнажив рёбра. Кожа медленно, но затягивалась новой маслянистой коркой, заживляя рану. Видя моё смятение, Дрюня пытался меня успокоить, сказав, что всё будет хорошо. Процесс заживления идёт полным ходом. Но я бы назвал процесс выделения гноя — разложением. Кара медленно разлагалась, тем самым затягивая свои раны. Парадокс? Да, но это еще не самое парадоксальнее явление сегодняшнего дня.

Когда мы проходили через ворота деревни, Дрюня вдруг меня окликнул. Даже стоя к нему спиной, я видел, как раскрывается его рот, как он тянет ко мне руку. Дрюня схватил один из кровавых рогов на моём наплечнике и спросил:

— Червяк, что это такое?

Быть может, если он не начал тыкать пальцем в это что-то, я бы никогда и не обратил никакого внимания, но при виде стремительно приближающегося указательного пальца, пропорции которого раздувались, словно смотришь на него через дверной глазок, мне пришлось переспросить:

— А что там?

— Глаз! Червяк, у тебя в наплечнике глаз! Звериный! И он шевелиться, следит за моим пальцем… Вот это жуть!

Таким образом я открыл еще одну уникальную возможность доспеха. И я был бы полным дураком, если бы ею не воспользовался. Благо биологического материала было в достатке. Я не побрезговал, собрал лучшие образцы. Вырезал пару глаз с медвежьих трупов, кстати, тот первый глаз тоже оказался медвежьим. Также я взял пару кабаньих и тройку волчьих. Когда я подносил извлечённый глаз к телу, броня его тут же принимала, становясь мягкой, как желе. Мне стоило лишь вдавить его в кровавое желе, как в мозгу тут же вырисовывалась новая картинка. Глаз целиком интегрировался в нервную систему, становясь частью моего доспеха. Отличный бонус! Теперь я мог видеть со всех сторон, что делало меня более универсальным. И уродливым.

Прекрасное лицо Осси искривилось от отвращения, когда она увидела меня впервые после битвы дома у Колега.

— Инга, — с выпученными глаза выдавила воительница, когда я с трудом поместился в дверной косяк, — что с тобой стало?

Зайдя в дом, я вынул свой огромный меч из ножен и поставил к стене. Кожаные ножны отныне мне не нужны. Две пары клыков, вылезшие из спину вдоль позвоночника, отлично удерживают кровавое лезвие, не стесняя моих движений. Моя голова была повёрнута в сторону меча, когда три пары разноцветный глаз, разбросанных по моему доспеху уставились на Осси.

— Что ты скривилась? — спросил я.

— Только не говори мне, что ты можешь видеть меня через эти глаза!

— Могу. И вижу. Как твоя нога?

— Почти зажила. Трудностей в нашем новом походе мне не доставит.

Её осведомлённость меня удивила. Хотя, возможно, любой жизненный путь воительница воспринимала как поход. Каждый шаг вперёд — бой, за светлое будущее. Её жизнь была одновременно трудна и проста как белый лист бумаги. Простых путей она не искала, как и не делала трудных выборов.

Ансгар, Колег, Дрюня и Осси уже сидели за столом. Кара лежала у печи на сухом сером одеяле. Повернувшись к ней спиной, один из моих животных взоров уловил её тяжелое дыхание. Волчица была без сознания, но её жизни ни что не угрожало.

Откинув прядь непослушных кудрей со лба, Ансгар внимательно следил за мной, пока я усаживался за стол. Колег и Дрюня так же не отрывали от меня взгляда. Животные глаза моего доспеха кружились и стреляли во все стороны, улавливая даже незначительную мимику лица, сидящих за столом людей.

— Инга, — Ансгар был спокоен, терпеливо дождался, пока я усядусь, — какие у нас шансы на победу?

— Они у нас есть. И это всё, что я могу тебе сказать.

В воздухе повисло напряжение. Слышался скрежет ногтей по дереву, хруст зубов, постукивание ботинка по полу. Колег закурил. Сбоку от меня нарисовалась ладонь, держащая папиросину. Медвежий глаз моргнул, уставившись на удивлённое лицо Колега, когда я отказался от его подарка. Мне не хотелось. Мне ничего не хотелось, кроме как побыстрее найти «Кровавый лес» и его хозяйку.

— Инга, — обратился Ансгар, — ты знаешь, куда идти? Где нам найти этот чёртов лес?

— Мы шли навстречу «Кровавому лесу» и встретились с ним в этой деревне. Куда он отступил — мне неизвестно, к сожалению. Нам надо двигаться в другие деревни. Дойти до самой первой, где всё и началось.

— Вы ничего там не найдёт!

Голос раздался со стороны входной двери, которую никто не запер. Все бросили свои взгляды на мужчину, бесцеремонно вклинившегося в наш разговор, когда я оставался неподвижен. Лишь мои губы скривились от вспыхнувшего внутри меня гнева. Стоило паре животных глаз на наплечнике рассмотреть в незнакомце того самого мужика с осоловевшим лицом, что посмел себе тыкать в меня пальцем и называть шлюхой и подстилкой «кровокожих», во мне вдруг разгорелось пламя ненависти. Мне пришло осознание того, что битва способна тушить во мне пожар гнева, но угли еще долго будут тлеть, дожидаясь крохотного дуновения, или сквозняка, который ворвался в дом Колега.

Мои людские глаза продолжали смотреть на Ансгара, но цель моя была иная. Я резко вскочил, и уже был готов кинуться в сторону двери, как огромные лапища схватили меня за кровавые рога на наплечниках и потянули вниз.

— Червяк, не смей!

Дрюня обрушился на меня всем своим весом, пытаясь усадить обратно за стул. Я было успокоился, но спокойствие моё было недолгим. Я снова услышал этот голос, пробуждающий во мне всё то нехорошее, что таится в глубинах моего разума:

— «Кровавый лес» движется как ему вздумается, — раздалось со стороны двери. — Он живёт своей жизнью, не подчиняясь природе.

Мою ярость окутал туман смирения. Медленно, но действенно. В словах грязного пьянчуги я уловил тянущуюся ко мне нить надежды. Такой лёгкой и доступной, что вот-вот я смогу прикоснуться к ней. Да и давящий вес гнойного воина хорошо отрезвлял голову. Я не собирался ни с кем сражаться, особенно со своим другом. Но червоточина внутри моей души только ширилась, всасывая меня с головой в болезненные воспоминания, от которых я так и не смог избавиться.

Я нашёл в себе силы успокоиться, сесть на стул. Дрюня смерил меня взглядом, заглянув не только в глаза, которые над носом, но и заглянул в каждый звериный, что буйствовали и вертелись во все стороны, словно яркие лампы на дискотеке.

— Хейн! — гаркнул Колег. — Ты снова перепил скисшей браги? О чём ты мелишь…

— Успокойся, — сказал Ансгар, обращаясь к Колегу, — пусть дядя договорит.

Мужчина зашёл в дом и подошёл к столу. Он посмотрел на каждого, а когда остановил взгляд на Ансгаре, хищно улыбнулся и выдавил:

— Без меня вам не найти «Кровавый лес».

Глава 21

Мне меньше всего хотелось отправлять в дорогу с каким-то мутным типом. Но у меня не было иного выбора.

На данном этапе мои поиски отряда «кровокожих» зашли в тупик. Маска, что была мне подарена главарём «кровакожих» расколота на мелкие осколки, не представляющей никакой ценности. В принципе, она и до момента своего разрушения представляла больше символичный смысл моего побега от душевной боли, ежели какой-то действующий ориентир. Люди, что видели эту маску — и становились моим ориентиром. Не более.

Теперь мой ориентир — «Кровавый лес». Я точно не уверен, что смогу там отыскать мой следующий вектор движения, но повидаться со старыми воспоминаниями будет довольно интересно.

В доме Колега, где вместо воздуха висела смесь скисшего пота вперемешку с табачным дымом, мы сидели за большим круглым столом и решали, что нам делать дальше. Куда в этой безвыходной ситуации двигаться? Как быть? Как лучше поступить?

Хейн — дядя Ансгара — бил себя кулаком в грудь, обещая найти «Кровавый лес». Врал ли этот пропахший мочой пьянчуга с опухшей рожей или говорил правду? В его рассказ было трудно поверить, но нам пришлось. Ставя под сомнения его слова, мы тут же бы расписывались в нашей непомерной глупости, толкнувшей нас на приключения. Приходилось слушать и верить. Заставлять себя верить в то, что он выжил чудом. Что он бился до последнего, держал оборону с сотней солдат, а когда остался один, сумел убежать, убив не один десяток медведей, гнавшихся за ним по следу. Копьё отца Ансгара — «Длань праха» — было в руках Хейна всю битву. И было им же потеряно. Хейн поведал нам, что после того, как копьё застряло в груди медведя, ему пришлось выпустить древко и удариться в бега. Он бежал без оглядки сквозь лес, боясь увидеть преследующих животных, но, когда силы почти покинули его, он смирился с неизбежным и оглянулся. Позади Хейна никого не было. Его никто не преследовал. До его ушей не доходило щебетание травы под весом дикого зверя, или рёв взбесившегося медведя. Его оставили в живых.

В тот день он подумал, что всему виною — копьё. Из-за этого опасного оружия и появился «Кровавый лес», а когда заполучил себе копьё — исчез. Но вчерашний день, который Хейн провёл в беспамятстве у себя в кровати, пропустив всю битву, заставил думать его иначе. Лес пришёл за ним. Лес требует его. Его душу! И Хейн его чувствует. Он чувствует живую сущность леса, его центр, обладающий разумом и волей. Услышав это, я уверовал словам грязного пьяницы. Я лично видел Эти разум и волю. Может Хейн и сошёл с ума, но его разум может провести наш отряд по нужной дорожке.

— Я готов отдать свою проклятую душку «Кровавому лесу», — сказал Хейн, с каким-то наигранным тоном, — если моя жертва вернёт мир в наши земли! Я пойду с вами! Вместе мы победим!

Мы с Дрюней были не против. Хочет идти — пусть идёт, дурака никто за руку не держал. А вот когда изъявил своё желание отправиться вместе с нами Ансгар, я немного напрягся. Молодой правитель — проблеск белого света на чёрном небе, надежда… Олицетворение мира жаждало кинуться в пучину разрушения. Никто не знает, что нас ждёт. Риск не оправдан. Но Ансгар настоял, а я не вправе был уме отказывать. Мы вместе отразили первую атаку, отразим и последующую. Что поделать, такой выбор парня. Будущий правитель мечтает вернуться с победой и миром для своего народа. Да и желание вернуть копьё отца частенько всплывало в наших спорах.

Пламя погребальных костров с рёвом взметалось к небесам, поднимаясь выше забора, на помосте которого выжившие прощались с погибшими. Яркий огонь освещал макушки опущенных голов, чьи голоса слились в нежное пение молитвы. Молодой правитель Ансгар стоял в центре шеренги, окидывая своим тяжёлым взглядом костры, горевшие вдоль песчаной дороги. Его скула подёргивалась каждый раз, когда охваченная огнём плоть трупа лопалась и шипела. А когда очередной костёр прогорал и обваливался, по щеке молодого человека пробегала слеза.

Запах жареного мяса мог приманить дикого зверя, но ближе к утру всё вокруг заволокло прогорклым дымом, настолько едким и удушающим, что нам пришлось терпеливо дожидаться, пока ветер сдует его прочь, прежде чем отправиться в поход.

Желающих отправиться с нами нашлось немало. Ансгар разрешил пойти с нами лишь тем воином, что не получили никаких ранений. Их оказалось почти сотня. Почти половина выживших. Остальная половина получила увечья разной степени тяжести. В основном укусы животных, вызывающие поголовную лихорадку. Лина, та женщина, что вылечила Осси и считалась местной знахаркой, осталась с больными. Работы у неё немало, и она прекрасно понимала: если вместо нас вернётся «Кровавый лес» — бежать нет никакого смысла. Наш уход оторвал частицу её души, без которой ей будет проще принять смерть в этом мире. Не вернётесь вы, сказала она, уже ничего хорошего не вернётся в наши земли.

Чем больше я размышлял о нашем путешествии, тем больше приходил к выводу, что мы являли собой незримый образ мессия, без которого не будет мира в этом мире.

Когда удушающий туман развеялся и показалась песчаная дорога, тянущаяся вдоль густого леса до самого горизонта, мы отправились в путь. Сотня людских воинов, четыре десятка гнойных воинов, Хейн, Кара, Осси, Колег, Ансгар, Дрюня и я. Ведомая Хейном толпа двинулась по дороге, поднимая клубы пыли.

Как бы я не смотрел на этого мужика в дорогих одеяниях, но вид его не вызывал у меня никакого доверия. Мутный типан этот Хейн, и что движет им — остаётся под вопросом. Такому бы в руки бутылку да сиську — и он мать родную продаст. Но то слабость обычного люда. Нас же ведёт далеко необычных кровей человек. И что у них происходит в головах, какие нравы ими руководят — для меня загадка, на которую я не собираюсь выискивать ответы в грязном белье. Если что — мой меч наготове, лезвие я быстро приложу к его худой шее.

Дрюня разделял мои думы. Мы сошлись в одном — совесть. Совесть действительно крепкая и сильная штука, способная сломать любой характер и прогнуть под себя даже непоколебимую волю. Нам остаётся лишь уверовать в то, что совесть стоит во главе нашего похода. Во всяком случае, моя совесть чиста.

От деревни мы ушил на пару километров, после дорога повернула в лес. Хейн махнул рукой на правую сторону густой зелени и сказал, что там мёртвые деревни. Туда идти нет смысла, мы ничего там не найдём. «Кровавый лес», забрал всё, что хотел.

— И что он хотел? — спросил я у Хейна.

Мужик глянул на меня как на какую-то умственно отсталую девчонку, и не стой перед ним «кровокож» в выращенном доспехе из людской крови, он бы со всей жестокостью рассмеялся бы мне в лицо. Но он вдруг сделался покладистым, стиснул губы и состроил умное личико.

— Людей, — выдавил Хейн, чуть пошатываясь. — Лесу нужны были люди.

Он повернулся к правой стороне леса и стал вглядываться в глубь деревьев. Кожа лица чуть сползла, рот приоткрылся. Его мысли унеслись вслед за взглядом, оставив передо мной пустую оболочку, лишившуюся на мгновение разума.

— Что ты видишь? — спросил я.

Хейн дёрнулся и повернул голову на меня. Страха в его глазах не было, туман похмелья еще целиком не развеялся, и что скрывала мутная дымка — разобрать я не мог. Хейн глянул сквозь меня на левую сторону леса. Вытянул руку и указал куда-то пальцем.

— Лес двигался оттуда, — сказал Хейн, потряхивая рукой. — Там жизнь!

— Жизнь?

— Да, жизнь! Лес живой, он умеет разговаривать. Умеет любить, и умеет ненавидеть.

— Лес умеет прощать? — спросил я.

Хейн не ответил. Раскрыл рот на последнем слове и больше его не закрывал, продолжая стеклянными глазами всматриваться вглубь леса.

— Идём! — крикнул я так, чтобы меня услышали все.

Наш отряд, скрежета и бряцая доспехами, сошёл с дороги и начал стремительно углубляться в лес. Наше оружие покоилось в ножнах, я не чувствовал чуждых звериных сознание, кроме Кары. Как показала практика, надеется на моё чуть не самый лучший вариант, но, если бы кто и обитал в здешних лесах, я бы обязательно услышал. Услышали бы все! Обезумевший вой гонимого на убой зверя еще звучал эхом в наших головах. Но нас окружала гробовая тишина, лишь хруст сухих веток и чавканье влажного мха под ногами. Зверь покинул лес. Или был истреблён.

Дрюня одарил меня своим взглядом. Я сразу уловил в его белёсых глазах какую-то иронию и насмешку. Не сразу, но я понял, к чему он клонит. Похожую картину вымирания я видел в лесах, где обитали «труперсы». Заражённая гнойными выделениями земля была мертва, высушенные деревья медленно осыпались трухой, но при всё при этом лес был наполнен зверьём. Страшным, уродливым, оставляющим после себя тлетворные лужи. Жизнь и смерть шли рука за руку.

Здесь, в сыром лесу, где от свежего воздуха кружиться голова, а под ногами ягоды размером с глаз, я не ощущал никакой жизни. Забвение. Даже Дрюня, этот огромный воин в гнойном доспехе принёс этому миру больше жизни.

В дороге я потерял счёт времени. После того как Хейн и Ансгар перетёрли что-то между собой, юный правитель приказал раскинуть лагерь. Это была наша первая остановка и ночёвка. Со своими новыми звериными глазами я даже не заметил, как начало смеркаться. Я по-прежнему прекрасно видел окружавших меня солдат, их уставшие лица, их шевелящиеся уста. Мне не хватало только остроты звериного слуха. Безумная идея, но думаю, это будет лишнее.

Облокотившись спиной о дерево, я уселся напротив костра. В лесу ночи холодные, обычный человек без тепла обеспечит себе воспаление лёгких, но мне холод чужд. Костёр грел мне душу. Рядом сопела Кара, а чуть дальше, повернувшись спиной к костру спала Осси на медвежьей шкуре. Воины Ансгара держались вместе, уложившись плотными кольцами вокруг других костров, которых в лесу вспыхнул не один десяток. Дрюнины воины бодрствовали в полном молчании, уставившись в звёздное небо. Бывшие салаги. Что у них в головах? В их пустых взглядах я видел лишь отражение луны, но быть может это и были их глаза, белёсые с серыми пятнышками, прям как сама луна. Они не жаловались, не болтали, молча исполняли волю своего… я даже не знаю, какое слова подобрать для обозначения Дрюни в их глаза. Пусть он будет для них командиром.

Они молча исполняли волю своего командира.

Были ли они ему благодарны, или проклинали его душу, как он проклял их тела? Всем не угодить. Для кого-то проклятье — дар. Для кого-то избавление от болей и страхов. А для кого-то — смерть, которую он обретёт только из-за того, что не смог смериться со своей судьбой.

Я услышал шуршание гнойного доспеха. Дрюня притащил пару брёвен, которые тут же улетели в огонь. Он, как и я не ощущал ни холода, ни жара. Но меня впечатлила его забота, хотя быть может, ему, так же как и мне не хватала чуточку тепла в душе.

— Отдохни, друг мой, — сказал я моему другу, с опаской оглядывающемуся по сторонам.

Он уселся рядом, коснувшись своим наплечником мои кровавые наросты в виде рогов. Свет пламени плясал на наших лицах, поблескивал на влажных глаза.

— Та девка, которую ты видел, — начал Дрюня, выдавив из горла булькающий шёпот. — Которая из двух? Та, что была со мной, или с тобой?

— Со мной.

— Значит, и она умерла.

Дрюня вдруг тихо рассмеялся.

— Я сейчас вспомнил, — начал он, — какой ты извращенец.

— Это почему же? — спросил я, но виду ничуть не подал, что полностью не согласен с данным утверждением.

— Я помню, как ты душил ту девку. Оседлал её как кобылу и давай простыней душить. Ей понравилось? Она просила повторить?

— А тебе понравилось за всем этим наблюдать?

— Понравилось, — сплюнул Дрюня. — Так ты не ответил, Червяк, ей понравилось?

— Я не знаю… вернее, я не помню. Мы не виделись больше. Вроде.

— Но я всё равно не могу понять, как… где ты её увидел? Как ты вообще понял, что это она! Вот кого я видел — это лось. Этот огромный лось стоял за дорогой, прячась между деревьев.

— Она была в его разуме. Она управляла зверем, и через него — всеми остальными. И ты знаешь, я бы её не узнал, если бы она не узнала меня первым.

— Мне вот интересно, как она погибла в том мире.

— В сознании животных мы появляемся в человеческом облике, в нашем, в том, каким мы себя помним. Так вот её тело было полностью покрыто шрамами от ожогов. Вместо лица — сплошные переплетения зарубцевавшейся кожей. Ни волос, ни губ. Она страшно удивилась, увидев себя такой. Уверен, здесь мы её встретим в совсем иной форме. И очевидный факт — она одна из нас.

— Что ты имеешь ввиду?

— Она, как и мы, — паразит.

— И что нам с этого? — в голосе Дрюни прозвучала воинственность.

— Может, мы попробуем переманить её на нашу сторону.

— Нахрена она нам сдалась, Червяк? Тебе проблем мало? Решил еще одну бабу таскать за собой? Я тебе так скажу, дружище, мы покончим с ней, покончим с этим ёбаным «Кровавым лесом», и отправимся домой! Я устал от этого дерьма. И я сильно рассчитываю, что ты отправишься вместе со мной!

— Мой путь не пройдён…

— Мой путь не пройден… — ехидно усмехнулся Дрюня. — Мой путь не пройден… Нет никакого пути! А ты вообще не задумывался над тем, что может и не было никакой прошлой жизни?

— Что ты хочешь сказать? — размышления моего друга меня по-настоящему удивили.

— А то, что это всё иллюзия. Не было никакой прошлой жизни. Мнимые воспоминания. Мы такими уродились здесь, на этой земле. А кому-то сверху захотелось в наши головы вложить красивый сюжет, чтобы мы жили и развивались.

— Я помню всё как наяву! Я больше склоняюсь к тому, что мы попали в рай!

— Червяк, ты сейчас серьёзно? — Дрюня снова рассмеялся. — Тогда я тебя поправлю. Мы попали в ад.

Осматривая свои руки в свете костра, я отчасти мог согласиться с утверждением моего друга. Да, на рай окружающий нас мир мало походил. Слишком много боли, слишком много страданий. Но неужели в раю нет места кровопролитным битвам и сражениям? Нет драк, нет алкоголя и блуда? Нет сигарет?

Соглашусь я на такой рай? Ответ очевиден!

Быть может мы с Дрюней те самые, кто принесут сквозь райские сады свои утехи и устав? Какая-то немыслимая утопия. У каждого свой рай, неделимый, и лишь с правилами, которые человек успел вызубрить за свою жизнь. В любом случае, как бы жизнь не повернулась, нам придётся найти своё место в этом мире.

Я повернулся к Дрюне и сказал ему:

— С хозяйкой «Кровавого леса» мы должны будем договориться. Хотя бы попытаться. Нам нужны союзники. Хотя бы по той причине, что мы даже не представляем себе, во что мы ввязались. И кто еще может обитать в местных землях. И даже если мы покончим с ней, никто не даст тебе гарантий, что через пару дней на твои угодья снова не обрушатся полчища «кровокожих».

Дрюня лишь хмыкнул. Умолкнув, он облокотил голову о дерево, закатил глаза и словно погрузился в сон, хотя мне так и не удалось выяснить, нужен ему сон или нет. Я подкинул еще парочку сухих бревен в огонь, устроился поудобнее на влажном мхе и попробовал заснуть. Веки сомкнулись, но разум продолжал быть открытым, переваривая сотни, тысячи мыслей в секунду, одна из которых выбивалась вперёд всех.

В тот день, на стене, когда вокруг нас кружил смертоносный вихрь зверей, я видел Колега, рубящего своим мечом всё живое. Я вспомнил его жену, Юстину.

Мне нужно кое-что узнать.

Я пошёл вдоль храпящих воинов у костров, пока не наткнулся на юного правителя. Он спал, облокотившись о толстый ствол дуба с зажатым в ладонях мечом. Какая предусмотрительность. Его лицо за долгое время выровнялось спокойствием, но в руках по-прежнему бушевала тревога и страх. Рядом ютился Колег.

Когда я потряс Колега за плечо, мужчина устало разомкнул веки. Мой вид его не испугал, он даже не шелохнулся. Озарённое огнём лицо шевельнуло губами:

— Инга, ты чего не спишь?

— Я хотел тебе кое-что сообщить. Кое-что важное.

— И что же? — спросил Колег без особого интереса.

— Твоя жена…

Щетинистые щёки Колега дёрнулись, руки принялись искать опору на влажной почве. Он уже хотел встать, когда я положил ему на плечо руку и сказал:

— Успокойся. Твоя жена беременная.

— Я знаю, — выдохнул мужчина и обмяк, припав спиной к дубу.

— У тебя будет…

— Я не хочу знать, — мужские глаза блеснули раскалённым углём, который обжёг мою наивность и доброту. — Придёт время, и я сам всё узнаю. Инга, иди спать.

Да, я буду сильно надеяться, что это время придёт.

Глава 22

Я проснулся, когда все еще спали. Огонь потух, и холод медленно пронизывал человеческие тела сквозь плотные кожаные доспехи. Открыв глаза, я обнаружил возле своей ноги Кару. Видимо, ночью волчице стало одиноко, и она решила вытянуться на влажном мхе рядом со мной. Я нежно погладил её по голове, и моя нежность больше походила на сдирание шкуры, если бы она была у Кары, как у обычной волчицы. Усеивающие зубья кровавых наростом на моей ладони оставили белые полосы на пластине из высушенного гноя, что затягивал целиком череп Кары.

Я толкнул Дрюню в плечо.

— Я не сплю, — отозвался мой друг.

— Ага, храп был слышен на весь лес.

— Не ври.

Дрюня сделал вид, что зевнул, после чего резко вскочил на ноги и сказал:

— Пошли будить всех.

Для того, чтобы лес заполнился протяжным зеванием и мужским бурчанием понадобилось меньше десяти минут. А потом было еще таких пять пробуждений по среди леса. Пять дней, пять ночей. Никто не знал, сколько нам еще оставалось до «Кровавого леса». Каждый новый день приносил людям не только утренний голод и пронизывающий до костей холод, но и новый виток напряжённости и неуверенности. Моральный дух падал с каждым днём. Народ всё больше и больше поднимал разговоры о глупости Хейна. О его сумасшествии, на которое мы подписались.

Ансгар молниеносно подавлял бунты на стадии искры. Он мог показаться глупым для своих лет, но в очередной раз я убеждался в свой неправоте. Голос парня, пропитанный харизмой и величием, обрушивался на головы бунтовщиков, заставляя тех мириться со своей судьбой и, безукоризненно, следовать за своим правителем.

Хейн же продолжал идти вперёд, держа солнце за нашими спинами. Его взгляд был таким же уверенным как и шаг. Человек явно шёл не вслепую, не по наитию, или по какому-то умственному отклонению, связанному с употреблением алкоголя. Он не походил на сумасшедшего алкоголика, бредущего туда, куда глаза глядят. Его словно что-то утягивало в глубь леса. Тянул изо всех сил, и он был не способен сопротивляться этой силе. Сотри он ноги в кровь — и даже это его не остановит.

В тот день тёмные мысли глубоко закрались в моей голове. Я старательно избегал их, не замечал, или вовсе выбрасывал из головы, стоило сомнениям хоть как-то блеснуть на лице Хейна, но сейчас, видя, как нечто незримое притягивает к себе мужчину, я заподозрил подвох. Дрюня разделял мои сомнения. Но не более. Двигаться назад никто не собирался, да и лишний раз кипишь наводить в нашем отряде, где уже и так пошатнулась вера в проводника, было не самой разумной затеей, которая могла обернуться кровопролитным столкновением интересов.

Оставалось идти вперёд, за проводником. Который, кстати, вдруг ускорился. Шаг Хейна стал заметно шире, он практически перешёл на бег, увлекаемый вперёд незримой силой.

— Мы близко… — задыхаясь, твердил Хейн, — Мы близко…

Уже через пару часов силы практически полностью покинули наш отряд. Мы слепо двигались за мужчиной, надеясь, что вот-вот случится чудо. Но чудо было в другом. В Хейне! Когда мышцы и лёгкие наших воинов пылали от боли, Хейн с закрытым ртом продолжал бежать вперёд, изредка припадая руками к влажному стволу дерева. Усталость была ему неведома — что в лишний раз возбуждало мои сомнения.

Ближе к обеду Хейн вдруг остановился. И только тогда я смог внимательнее его рассмотреть и ужаснуться. Его дорогая одежда с золотым шитьём за последние пару дней превратилась в обноски, дорогие кожаные ботинки стёрлись до дыр о камни, а бархатные брючки промокли насквозь; мне даже показалось, что от него тянуло скисшей мочой. Когда горели костры, он сидел где-то в сторонке. Спал ли он вообще?

— Мы рядом, — пробубнил Хейн, скорее для себя, чем для окружающих.

— Долго нам еще идти? — спросил я, встав с ним рядом.

— Мы рядом.

Хейн кивнул головой в сторону деревьев, что стояли на нашем пути. Присмотревшись, ничего обычного я не заметил. Влажная земля, мох, местами жухлая трава. Обычный лес. Но Хейн не унимался, он продолжил кивать головой как заведённый.

Кара стояла рядом со мной. Её дыхание было спокойным, сердцебиение стабильным. Волчица не ощущала чужаков. Всё, что нас окружало — безобидный лес. Приказав Хейну оставаться на месте, я шагнул вперёд. Влажный мох под ногами выдавило как губку. Раздалось чавканье спелых ягод. Меч я не доставал, впереди не было никого, кто сможет прыгнуть на меня и причинить какие-либо увечья.

Я прошёл метров десять, когда заметил блеск на почве. Там, впереди, между деревьев словно поблёскивала тень. Чёрная и густая, скрывшая даже траву. У края тени я опустился на колено и присмотрелся. Как странно и удивительно. Я уже видел что-то похожее. Да, точно, это было в тот день, когда я стоял рядом с лосем. Тень оказалась далеко не тенью. У меня перед ногами была разлита кровь. Чёрная, водянистая, словно огромная дождевая лужа. Я поднял глаза, и ужаснулся от размеров этой лужи. Тёмно-багровая пелена простиралась в глубь леса, окутывая стволы деревьев и скрывая под собой не только почву, но и всю траву, ветки и листву. Словно почищенный ледяной каток, из которого торчат фонарные столбы.

Справа раздался хруст. Тяжелый шаг повторился. Я быстро вскочил и схватил за ободранный рукав куртки мужчину, попавшего в поле зрения моего волчьего глаза. Это был Хейн. Он был в паре шагов от того, чтобы ступить на кровавый пол.

Одёрнув руку, Хейн злостно посмотрел на меня. Его глаза горели ликованием безумия, а губы скривились в гневной ухмылке.

— Ты что творишь? — спросил я, чуть не вопя на дурака. — Мы не знаем, что может случиться!

К нам подбежал Ансгар. Он замер, увидев поблёскивающую почву.

— Что это? — спросил молодой правитель.

— Кровь… — ответил ему Хейн.

— Я видел похожее, когда стоял рядом с лосем, — сказал я.

Ансгар кинул взгляд в глубь леса и медленно произнёс.

— Значит, мы пришли.

— Нам нельзя останавливаться! — заверещал Хейн. — Мы должны идти вперёд!

— Это не безопасно! — прикрикнул я на безумца. — Мы даже не знаем, чем всё это может для нас обернуться!

— Ничем! — крикнул Хейн и задрал ногу над окровавленной почвой.

— Стой! — взревел я и кинулся на Хейна.

Я успел схватить его за шиворот и откинуть в сторону, подальше от лужи. Мужчина рухнул на спину, испачкав руки грязью. Он заскрежетал зубами. И даже зарычал, кинув на меня взгляд полный ненависти. Но когда я подошёл к нему, он предпочёл остаться на земле.

— Хейн, — сказал я с недоумением, — какого хрена ты творишь?

— Нам нужно идти дальше! Ничего страшного не произойдёт! Это обычная кровь!

— Обычная говоришь? Сейчас проверим.

Я подошёл к краю лужи и опустился на колено. Глаза уставились на простирающееся во все стороны полотно, такое гладкое и непоколебимое, что я смотрел словно в зеркало. Мой лицо… мои глаза… мои волосы. Всё во мне поменялось. Стало каким-то грубым, хмурым и угрюмым. Пропала та искра наивности, что разжигает в наших сердцах надежду.

Вначале я долго не решался, но пересилив в себе все страхи я опустил ладонь на зеркальное полотно. Несколько волн только-только разошлись в разные стороны как тут же потухли в незримой густоте. Мои ожидания от первого прикосновения не оправдались. Я боялся почувствовать сердцебиение сотни, а может и тысячи живых существ, тела которых были использованы в создании этого грандиозного представления, но ничего подобного. Я почувствовал лишь одно сердцебиение. Пульсирующие волны доходили до моей ладони в ровном ритме. Всё моё нутро ощущало, как где-то вдалеке стучит чужое сердце.

Глухой удар…

Секунда…

И снова глухой удар.

Я оторвал руку от лужи. Стук сердца оборвался, а на моей ладони ни единой капли крови. Дрюня с Ансгаром внимательно следили за каждым моим движением, искренне боясь, что со мной может что-то произойти.

— Мёртвая кровь, — сказал я им.

— Что это значит? — спросил Дрюня.

— Для меня эта багровая лужа — яд, смешанный из людской и звериной крови. Но там, в глубине леса есть хозяин всего этого болота. Хочешь не хочешь, а нам нужно до него добраться. Я попробую в одиночку…

— Что⁈ — взревел вдруг Дрюня.

— Мой доспех не позволит чужой крови проникнуть в мои сосуды! — закричал я в ответ. — У меня есть защита, иммунитет! У вас нет ничего!

— Да откуда тебе знать⁈ — не унимался мой друг, позволяя себе кричать на меня при окружающих.

— Ты хочешь рискнуть?

Рывком Дрюня сдёрнул с бедра уродливую секиру и с хрустом сжал пальцы на древке, не спуская с меня бешеных глаз.

— Думаешь я зассал? — оскалился он.

Я не в силах был постигнуть тех идей, что сейчас взяли вверх над Дрониным рассудком. Чего он добивался? Ради чего готов был рисковать жизнью? Даже я не торопился впрягаться в это мутную затею.

— Дрюня, вспомни, что было с теми бедными животным. Ты хочешь стать одним из них? Хочешь стать марионеткой с огромным пульсирующим сосудом, торчащим из твоего зада?

Всё это время Ансгар внимательно слушал нас, успевая бросать задумчивые взгляды в глубь леса. Выслушав мои аргументы, он повернулся к Дрюне и сказал:

— Инга права. Глупо нырять в озеро, не зная дна.

— И что, — выдавил Дрюня. — Мы так и будем тут стоять, на бережку?

Юный правитель не собирался вступать в споры с огромным воином в гнилистом доспехе. Хмурое лицо Ансгара отлипло от Дрюниной персоны с каким-то кислым разочарованием и обернулось на меня. Он только открыл рот, как за нашими спинами на весь лес проорал мужчина:

— Нам нужно идти вперёд!

Я быстро обернулся. Пока мы болтали, Хейн чуть отполз, вскочил на ноги и бросился в сторону кровавой лужи. Я успел шагнуть ему на встречу, но остановить глупца не смог. Движет им безумие или он точно уверен в своей безопасности? Скорее всего второе. Во всяком случае он даже не притормозил, он даже не испугался и не заорал от хлынувшего в голову адреналина обречённости, который в избытке переполняет твоё тело, когда переступаешь через край крыши небоскрёба. Хейн явно был уверен в своей безопасности.

Мужчина перемахнул через край лужи. Его ботинки погрузились в кровь без единого всплеска, словно он бежал по асфальту. Сделав три шага, Хейн остановился, повернулся к нам. На его лице медленно проступала улыбка. Да, он оказался первым, кто не зассал. Он просто молодец! Мне бы хотелось ему похлопать, но слишком много чести для столь необдуманного поступка.

Трясясь от радости, Хейн вскинул руки, став похожим на крест, и громко проорал:

— Вот видите! Нам ничего не грозит! Я же говорил! Нам надо идти вперёд!

Я стал вторым, кто перешагнул край неизвестности. Ничего не произошло, но на всякий случай я достал меч. Хейн напрягся, видя как к нему приближается «кровокож» с длинным мечом из запёкшейся крови, но когда я встал рядом и повернулся к остальным, он выдохнул, кивнул мне головой.

Дрюня стал следующим. Крепко сжимая свою уродливую секиру, Дрюня с каким-то детским азартом перескочил через край и замер, словно ожидая подвоха. Засмеявшись, он повернулся лицом к своему отряду «труперсов» и провопил на весь лес:

— За мной!

Гнойные воины в полном бесстрашии, словно лишённые воли или какого-либо выбора в жизни, стройными рядами шагнули на встречу неизвестности. Они погружали свои гнойные ботинки в кровь без единого всплеска. Струпные чешуйки осыпались с их доспехов на глянцевую поверхность, и не было никакой реакции. Кровь не вскипала, не меняла цвет, не становилась гуще или жиже. Стабильность успокаивала меня, но в то же время я понимал, что кровь всегда вступает в реакцию.

Ансгар терпеливо провожал взглядом каждого гнойного воина, вступающего в лужу крови. Его меч покоился в ножнах, как и у всей его армии. Пот заливал лицо, и он постоянно убирал спадающие на лицо чёрные кудри. Впервые я заметил, что парень занервничал. Глаза. Его глаза метались из стороны в сторону, в попытке что-то оценить. Может быть риски? Свой шаг он еще не сделал, в любой момент можно развернуться и уйти домой.

Но Ансгар не был трусом. Да, он молод, опыта у него мало, но отец воспитал достойную себе замену. Паренёк вынул меч из ножен и крепко сжал рукоять. Кожаная перчатка издала натужный шелест, и в этом звуке не только я сумел расслышать стремительно разливающееся по юному телу бесстрашие. Сотня воинов обнажили мечи и перешагнули через край, вслед за своим правителем.

Выглядело всё странным и небезопасным. Назад дороги нет, но путь вперёд можно проложить чуть увереннее. Я подошёл к Дрюне и подозвал к нам Ансгара. Память о бойне у стены была свежа, и я всё вспоминал звериные зубы, залитые кровью. В прямом смысле — мы на территории «кровокожих», и встреть мы их на нашем пути — кто сможет с ними сразиться? Стальные мечи и уродливая секира лишь с десятого удара смогут отколоть крохотный кусочек с прочного доспеха из запёкшейся крови. В моих силах уменьшить количество ударов, свести их к минимуму. Запасов крови у меня много, но не на столько, чтобы всю армию снабдить оружием.

Я прикоснулся пальцем к двуликой секире.

— Червяк, ты что делаешь? — спросил Дрюня.

— Делаю твоё оружие сильнее. Смотри.

Два срезанных лица с застывшим навсегда ужасом медленно затягивались красным полотном. Дрюня лишь успел хлопнуть веками, как в его руках оружие окрасилось в багровый, полностью смыв серые оттенки. Ужасные лица стали ещё ужаснее. Кожа поросла кровью, став еще прочнее и смертоноснее. Меч Ансгара тоже преобразился, сменив блеск стали на запах запёкшейся крови.

Так лучше. Так мы еще стали чуточку сильнее.

Но успокоения я так и не почувствовал. Я всё равно прибывал в смятении и волнении от неизвестности. Я опасался. Но мои опасения были напрасны. Мы уверенно шли через лес, следуя за Хейном. Лужа под нашими ногами даже не хлюпала, и даже не пачкала обувь и края штанин воинов. Каждый шаг сопровождался странным ощущением, словно идёшь по вате, не было никакой вязкости. Лишь лёгкость. Но меня всё равно съедало изнутри любопытство, откладывая за собой пахучие фекалии беспокойства.

Я догнал Хейна и спросил:

— Ты ранее вступал на кровь?

Продолжая идти вперёд, Хейн хмыкнул, а потом сказал:

— Мне приходилось вступать на кровь, пролитую моими руками. И мне пришлось ступить на кровь, пущенную к моим ногам. В тот день… в тот день было так много крови, что я уже не мог разобрать что именно чавкало под моей подошвой.

— И почему сегодня ты с бесстрашием вступил на кровь?

Хейн ответил не сразу. В повисшем молчании он ясным взглядом осматривал стелющееся под нашими ногами кровавое полотно, осматривал деревья, прячущие свои корни где-то на дне лужи. Он прислушивался, но не к звукам природы.

— Я устал, — проговорил Хейн. — Устал прятаться, устал бежать. Горькое пойло помогало мне забыться, спрятаться от страхов. Но я устал и пить. Понимаешь, я устал. Эти голоса… Я не могу их забыть.

— Какие голоса? — спросил я.

— Животные грызли моих людей, словно сырое мясо, поданное на обед. Хруст костей, людские визги. Чавканье под ногами, которое так и манит тебя опустить глаза. Но если ты хоть раз опустишь взгляд — безумие крепкими когтями вцепится в твой рассудок и будет терзать его. Терзать и мучать каждый божий день! И лишь когда я слышу её голос, я получаю успокоение…

— Её голос? Чей?

Хейн вдруг замер, кинул на меня блестящий взгляд. Широкая улыбка сменилась громким смехом. Он больше не выглядел каким-то безумным, унылым и покинутым. Уверенность быстро проступила на его лице, в глазах пылала ярость, а губы стали хищными, словно улыбка кобры.

— Её! — произнёс он. — Хозяйки леса. Кровавой мученицы. Так она себя называет.

Подстава! Я так и думал!

Я быстро вскинул меч и приставил лезвие к его щетинистому горлу, на котором кадык бешено бился от неугасающего смеха.

— Ты видел её? — спросил я сквозь зубы. — Кто она такая?

— Не переживай, — усмехнулся Хейн, — с тобой она хочет встретиться лично, в отличии от остальных.

— О чём ты?

Словно не обращая внимания на острый клинок у своего горла, Хейн отступил. Он не блефовал, он точно знал, что там, в глубине «Кровавого леса» она. Женщина. Об этом знали только мы с Дрюней, и это значит, Хейн встречался с ней лично. И остался в живых… Жалкая приманка. Но и что с того? Какая опасность нам грозит?

Позади меня раздался гвалт голосов. Люди что-то неразборчиво бормотали себе под нос, опустив головы. Я обернулся. Осси попалась мне первой на глаза. Воительница пыталась вынуть ногу из лужи крови, но подошва словно приклеилась к поверхности и не желала отдираться.

— Инга! — крикнула Осси. — Что происходит?

— Я пока не знаю…

У меня не было никакого желания убивать Хейна, обычный пьяница, без воли и принципов. Жалкое подобие человека. Хуже паразита. Каким бы он не хотел казаться гордым, в моих глазах он был жалок. Предатель, предавший свой народ и своего правителя.

— Хейн! — взревел я. — Что происходит?

— Она тебя ждёт, — ответил Хейн и отступил назад еще на пару шагов.

Я хотел схватить его за шиворот, швырнуть на спину и убить ублюдка, но он ловко развернулся и бросился прочь с моих глаз, нырнув между деревьев. Кидаться следом не было никакого смысла, позади меня начиналось что-то несусветное.

Глава 23

Хейн нас предал.

И предательство его было слишком коварным. Он оказался тем самым добрым человеком, что распахнул окно для сотни мух в кухню, полную помоев. Только вот этих жалких мух ждала не райская жизнь. Их ждала ловушка в виде липкой ленты, на которой все насекомые благополучно и осели.

Насекомые…

Я кинулся к Осси. Меня ничто не сковывало, как и моего друга со своей армией гнойных воинов. Воительница не могла двинуть ногами, словно приросла к кровавому полотну. Рядом с нами уже кружила Кара. Волчица громко скулила и обнюхивала окружающий нас воздух, словно в нём повисла угроза, но именно то, что Кара ничего не могла учуять — и пугало её.

Ансгар и его солдаты так же стояли неподвижно, предпринимая попытки освободить ступни. Кто-то бил мечом по зеркальной поверхности, кто-то уже ослаблял шнуровку на своих ботинках.

Осси срочно нужно доставать! Дрюня схватил её за талию и попытался приподнять. Женщина взвыла, когда огромные ручища с силой обвились вокруг её живота. Дрюня еще напрягся. Ничего не получилось.

— Да не проблема, — сказал Дрюня, — вынимай ноги из ботинок, быстро!

— Ага! — выпалила Осси, — а в чём я дальше пойду⁈

Я опустил глаза на её ботинки, и внутри меня ёкнуло. Мыс и пятку быстро затянуло кровавой паутинкой мельчайших пульсирующих сосудов, причём разрастающихся очень стремительно. Я моргнул — вот уже паутинка подобралась к шнуровке на боку ботинка, чуть выше щиколотки.

— Что это? — раздалось из толпы мужское возмущение.

Ноги воинов медленно утопали в аналогичной паутине.

Что же происходит…

— Осси, — сказал я, — быстро скидывай ботинки.

— Но…

— Немедленно! — гаркнул я.

Она потянулась к шнуровке и замерла. Я опустил глаза, шнуровка уже давно скрылась. Осси попыталась вытянуть ступню из прикованного к кровавому полотну ботинку, но он туго сидел на её ноге. Намертво! Не раздумывая, я опустился на колено, вытянул палец, на кончике которого вырастил подобие тонкого лезвия, и рубанул по паутине. Ботинок ослабил хватку и Осси вытянула ногу. Дрюня придерживал девушку, пока я освобождал вторую ступню. Когда я закончил, мой друг выдернул Осси из ловушки и посадил к себе на плечи.

— Червяк, — сказал Дрюня. — Что происходит?

— Не знаю, но как видишь, на нас ловушка не распространяется. Только на людей.

— Это что ж, — усмехнулся Дрюня, осматривая прикованных воинов Ансгара, — теперь каждого придётся усадить на плечи. У меня столько солдат нет, чтобы всем хватило места.

Мы не о том переживали. Дрюниных солдат могло и вовсе не остаться. И никакой речи уже не шло о плечах, когда один из воинов Ансгара всадил свой меч в грудь гнойному войну, который лишь хотел ему помочь. Как странно… как он умудрился проткнуть клинком гнойных доспех?

— Ансгар! — взревел Дрюня и быстро направился к молодому правителю. — Прикажи своим людям сложить оружие! Мои воины лишь хотят им помочь!

— Я и не отдавал приказа о на падении! — гаркнул парень.

Ноги Ансгара уже были по колено в паутине, когда мы приблизились к нему. В отличие от остальных людей, парень мог управлять своим телом, хоть и с трудом. Его напряжённое лицо, вздувшиеся вены на шее и лбу говорил лишь об одном — он ведёт борьбу, внутреннюю, с кем-то нам неведомым.

— Что с тобой? — спросил я Ансгара, даже не зная, как ему помочь.

— Не знаю, — с трудом проговорил парень, шевеля только губами, — я словно отяжелел, меня тянет к земле, но я могу противиться.

— Андрей! — крикнул один из солдат Дрюни. — Что нам делать?

Гнойный воин пятился от человека, размахивающего мечом. Лицо мужчины выражало испуг и непонимание происходящего, он жмурился, крутил головой и что-то выкрикивал. Разобрать было сложно, пространство вокруг нас наполнилось суетой и криками растерянных людей. Но то, что сумел услышать я, меня не удивило. Человек кричал, что он не контролирует свои ноги и руки. «Труперс» без проблем увернулся от лезвия, которое, как я сумел разглядеть, заплыло кровью. Меч в руках простого вояки стал подобием моего. Таким же смертельным и опасным. Без труда пробивающим гнойною броню.

«Труперс» громок взвыл, так и не дождавшись приказа от своего военачальника. Пятясь, особо не оглядываясь за спину, он наткнулся на еще одного солдата, который без особых раздумий ударил его в спину.

Дрюня молчал. Мы стояли и с ужасом наблюдали как одного из наших бедняг, одного из отряда «труперсов» добивали, ломая в щепки его гнойную броню как сухую древесную кору. Дрюня не мог принять верное решение. Нет, решение уже шевелилось на его устах, но произнести его он не решался.

Сотня солдат Ансгара направили свои мечи против отряда «труперсов». Предательство без предательства. При всём своём желании Ансгар никак не мог повлиять на ситуацию. Его громкие, разрывающие от ярости глотку команды гудели над нашими головами, но не более того. Народ его слышал, и тут же просил прощания за своё неповиновение.

— Прости, Ансгар, — выдавил Дрюня, — у меня нет иного выхода.

Юный правитель закрыл глаза. Его лицо подёргивалось от ненависти и боли, он никак не мог помочь своим людям.

— Не смей! — взревел я на Дрюню. — Нам надо уходить!

— Куда? — гаркнул Дрюня.

— В глубь леса! Оставим их здесь!

Дрюня засомневался. Он уже был готов отвести людей, как рядом с нами нарисовался один из солдат Ансгара. Дрюня вскинул секиру над головой, но не ударил. Меч солдата смотрел в багровую лужу, пока он медленно шагал в нашу сторону. Переплетённые пульсирующими сосудами до пояса, он поднимал ноги подобно марионетке и с трудом удерживал равновесие.

— Я не управляю собой! — истошно вопил он. — Я не чувствую тела!

Присмотревшись, я увидел его покрасневшие глаза. Тонкие струйки крови вытекали из ушей и носа. Что творилось внутри человеческого организма — загадка. Но признаки самого худшего были на лицо. Даже если мы сумеем избавить всех от пут, мало кто сумеет спастись. Они обречены. Сотня воинов обречены на мучительную смерть. Нам остаётся одно — проявить человечность.

Я направил лезвие на подходящего к нам солдата. Он всё также не утихал, вопя о своей беспомощности. Намерения будущего трупа были неизвестны даже ему лично, но я осмелился предположить, что его целью мог быть Дрюня, или на худой конец я.

Так сильно я еще никогда не ошибался.

Мы отпрянули назад с Дрюней, когда солдат сократил дистанцию, хватившей для удара мечом. Ни я, ни Дрюня не хотели брать на себя ответственность за убийство невинного человека, чьё тело попало в руки кукловода. Ситуация тупиковая, сложная, но внутри меня теплилась надежда, что вот-вот всё закончиться, сосуды ослабнут, высохнут и распадутся пеплом, как тогда, у ворот. Только в тот раз я чудом остался в живых. Цена за мир была высока. Боюсь, что и сегодня нам придётся заплатить высокую цену за мир.

Заливаемое лицо собственной кровью солдата искривилось от ужаса. Он смотрел на нас, умоляя его не трогать. Уродливая секира угрожающе застыла в руках Дрюни, в любой момент готовая обрушить всю свою мощь на его голову. Мой меч всегда был наготове, но такого поворота событий мы не ожидали.

Солдат вскинул меч и бросился на Ансгара. Молодой правитель стоял к нему спиной и не мог видеть, как лезвие меча, залитое кровью, полетело ему точно в голову. Парень не видел, но слышал закрывшийся в голос ужас нападавшего.

Раздался свист. Стрела пробила обе руки солдата и увела меч в сторону. Солдат взвыл еще громче, роняя меч на зеркальный пол из крови.

— Отличный выстрел, Осси! — заметил Дрюня.

Воительница обхватила огромную шею Дрюни обеими ногами, усаживаясь по удобнее на откровенно неудобных плечах. Новая стрела натянула тетиву, нацелившись острым кончиком точно в голову солдата.

— Надо вытащить Ансгара, — предложил Дрюня.

— Пошли!

— По легче! — закричала Осси, стоило Дрюне кинуться вперёд.

Пока мы пытались вытащить парня из ловушки, я заметил странную вещь. В отличие от остальных людей, паутина медленно отступала от его тела. Он мог шевелить руками, ногами, и даже головой. Да, с дополнительным усилием, но он мог. Он продолжал быть свободным. Непокорённым. Его глаза были ясны, кожа привычного нам цвета. Из ушей и носа не было никаких выделений.

— Мне не нужна ваша помощь! — паренёк скинул мою руку со своего плеча. — Я уже не маленький!

Но слабый и беспомощный! Засранец! Мы ему помогаем, а он нос воротит, бля!

Дрюня был возмущен наглостью молодого правителя не меньше моего, но еще мой друг возмутился от бегущих к нам на встречу десятков других воинов.

— Давай, Червяк! — вопил Дрюня, пытаясь вырвать парня из кровавой паутины. — Тяни!

Лицо парня содрогалось от нескончаемых и мучительных попыток сопротивляться чужой воле, что пыталась окутать его разум. Он закатывал глаза, кашлял. На губах пенилась слюна. Пот заливал всё лицо. Со стороны он мог показаться больным. Отравленным смертельным ядом. От части, это так и было, яд стремительно растекался по сосудам, но паренёк оказался не простаком. Когда его гвардия полностью подчинилась чужой воле, Ансгар, стиснув зубы и выставив перед собой меч, смог сделать шаг вперёд. Сделать шаг вперёд против чужой воли.

Тяжёлый выбор пал на наши неокрепшие плечи. Ни каждый сможет решиться на такое, но и не каждый в этой борьбе сможет шагнуть против своей воли.

Ансгард, громко взревев, сумел сделать еще пару шагов на встречу приближающемуся к нему воину. Мы могли всё сами сделать, могли разрубить нападавшего пополам, вдоль позвоночника или снести голову к херам, но мы с Дрюней уже были по другую сторону борьбы, Ансгар должен был сам шагнуть через красную линию. За ленточкой мы все теряем свою человечность.

— ХЕЙН! — завопил отчаянным тоном Ансгар. — Ты ответишь за все погубленные души!

Руки и подбородок парня тряслись как на морозе. Я видел, как с его покрасневших глаз срывались слёзы. Стиснув зубы и громко зарычав, молодой правитель поднял меч и, шагнув вперёд, опустил лезвие на плечо бывшему сотоварищу. Кожаный доспех хрустнул вместе с костями. Мужчина издал короткий крик, после чего замертво рухнул на глянцевую гладь. Ни единой капли крови не вытекло из ужасной раны. Даже уже лежа, из трупа не вытекало ни единой струйки.

Ансгар продолжал вопить от гнева. Выпученные глаза уставились на труп с какой-то отречённостью и безнадёжностью. Я представлял, что у парня сейчас творилось в голове. Я прекрасно это представлял. Чувствовал, как взбесившаяся река безумия смывает твой привычный мир, оставляя после себя грязную, выжженную дотла землю, ломая дома, уничтожая семьи, смывая с твоей души всё то прекрасное, что пытался привить тебе современный мир.

Мы все когда-то столкнёмся с реальность. Или сдохнем.

Ансгар выбрал реальность. Иного пути нет.

Своими звериными глазами я увидел весь масштаб бедствия. И я не про бедного паренька, сжимающего свой меч. Своё душевное бедствие он обратит в волю и силу. А вот то, что нас окружили — это полный пиздец. Убежать не получиться, договориться — тем более.

Нас окружили, взяли в идеальное кольцо, словно пущенное от брошенного камня в воду. Воины двигались слаженно и чётко, явно управляемые единым разумом. А их глаза… Я ощутил невыносимую тяжесть, осознав, что некто через две сотни обречённых глаз взирает на нас и быть может, уже празднует победу.

Дрюнину армию вытеснили наружу, за оскаленное мечами кольцо, где там же развязалась битва. Воздух над нашими головами сгустился не только из-за палящего солнца; нескончаемые, вмиг обрывающиеся человеческие вопли и стоны звучали тяжелой музыкой, исполняемой каким-то больным вокалистом. Но то была битва. Сражение звучало как битва, когда возле нас развернулась настоящая бойня.

Резня.

Срезанные человеческие лица, ставшие часть огромной уродливой секиры, со свистом прорубили несколько голов, вырвав с корнем челюсти обречённых. Дрюня вошёл в кураж. Судя по всему, гнойному вояке нравилось рубить людей. Но быть может он просто защищается. Ну, такой вид защиты, когда ты одним взмахом вспарываешь несколько животов, а потом на безликом лице пытаешься изобразить улыбку. Дрюня рубил не стесняясь. С какой-то больной любовью, стараясь не сразу обрывать людские жизни.

Глаз медведя на моём наплечнике широко раскрылся, когда стальной меч сверкнул золотом рядом с моей спиной. Мои ноги сами увели меня с линии удара, после чего я развернулся и ударил. Длинное лезвие из людской крови стало неким продолжением моих рук. Лёгкое, как пёрышко и острое, как скальпель хирурга, оперирующего без анестезии в грязном подвале. Лицо нападавшего, в особенности его глаза выражали искреннее нежелание участвовать во всём этом бреде. Но перед тем, как умереть, он нашёл в себе силы сомкнуть веки и задрать голову. Его тонкие губы пытались шевелиться, возможно он хотел прочитать молитву, но голова с запертым ртом взмыла в воздух и рухнула у моих ног. Всё что я мог — подарить ему лёгкую смерть. Возможно, я и убил невинного, но моя совесть чиста, я убил, не причинив никаких мучений.

Каждый взмах уродливый секиры заканчивался криками и стонами, каждый удар моего меча — тишиной. Я напирал на толпу, вспарывая перед собой спёршийся от смерти воздух. Воины принимали свою участь, закрывая глаза. Они умирали в полном безмолвии, но та молитва, что воодушевляла наши сердца, звучала в моей голове.

Даже Осси была снисходительной. Каждая выпущенная стрела старалась разорвать позвоночник или хребет. Каждая стрела должны была быть последним свистом, который слышал обречённый. Но сидя на плечах огромного воина, размахивающего секирой, не каждый выстрел достигал своей цели. Человек, с пронзённой грудью продолжал идти вперёд. Испытывая боль, горечь в горле от подступившей крови и ужас неизбежности, чужая воля заставляя их идти на убой под свист секиры. Когда колчан Осси опустел, ей только и оставалось беспомощно взирать на зверские убийства, сидя в первом ряду. Даже Кара убивала быстро, перегрызая шеи.

Кольцо быстро худело. Уже через десяток голов, стоящих друг за другом в очереди за смертью, я увидал уродливые головы — Дрюнины воины. Они рубили людей беспощадно. Озлобленно, добивая стонущих и пыхтящих через ноздри своими ступнями из высохшего гноя. Давили им головы, ломали грудные клетки. Вонзали мечи в сердца, а затем проворачивали. Ансгар старался не обращать внимания на то всё безумие, что его окружило. Он, как и мы, убивал. Работал ради своего существования. Хочешь жить — умей вертеться. Так вот и пареньку приходилось вертеться как юле. Видя, как лезвие его меча отражала удары, я радовался. Не зря поделился своей кровью. Но видя, как уродливая секира, покрытая моей кровью, повергает нападавших в страшные муки, я чувствовал ответственность за каждую душу. Мне хочется верить, что Дрюня просто рубил воздух, без разбора, чисто ради своего спасения.

А потом я увидел Колега. Кожа на его лица вздулась от разбухших вен, красные глаза слезились в мольбе его не убивать. Он шагал уверенно, наставив острый кончик меча прямо Дрюне в грудь. С этим мужчиной нас мало связывало — тёплая ночь в его доме — но даже короткий отрезок времени способен внутри холодного сердца зажечь пламя. Моё пламя вспыхнуло с новой силой, и готово было опалить мою душу, когда я увидел, как Дрюнина секира нависла над его головой.

— Дрюня! — завопил я. — Нет! Не убивай его!

Меч Колега ударил в секиру, выставленную в защиту. Лезвие вошло в разинутую пасть содранного лица и застряло. Дрюня крутанул «Лицадёр», пытаясь выбить меч из рук мужчины, но ничего не вышло. Кровавая паутина приковала рукоять меча к кисти, словно посадило на клей момент. Пока я бежал к ним, секира сделала еще один оборот, сворачивая руку Колега. Раздался хруст костей. Подбежав к Дрюне, мне пришлось убить очередного воина, кинувшегося на нас. А затем я посмотрел на Колега. Заглянул ему в глаза, которые с животным страхом взирали на меня. В них застыла боль. Боль и разочарование. Он всё понимал. Он всё прекрасно понимал.

— Червяк, — гаркнул Дрюня. — Мы не можем себе позволить немые сцены и трогательные паузы!

Он выкрутил секиру и дёрнул на себя. Меч Колега высвободился. Переломанная рука не повисла канатом, как мы ожидали, она взмыла в воздух для удара.

Время пришло.

— Колег, — сказал я, когда Дрюнина секира взмыла в воздух для ответного удара. — У тебя будет мальчик.

На мгновенье глаза мужчины блеснули радостью, и мне даже показалось, что он смог выдавить на лице улыбку. Секундная радость помогла ему выразить свою эмоцию, полностью игнорируя чужую волю. Слеза. С уголков его глаз сорвались слёзы, а после, уродливая секира стёрла не только улыбку, но и всё лицо.

Его жена… их нерождённый ребёнок… Они больше никогда не встретиться. Я даже был ближе к его ребёнку, чем он сам. Я чувствовал дитя, чувствовал его сердцебиение. Чувствовал жар младенческой крови. Я лишь хочу надеться, что Колег в последние секунды жизни не чувствовал страха. Всего один удар.

Один удар ради наших жизней.

Дрюня потрошил людей и раскалывал черепа — всё, ради нашего спасения.

Сотня людей. Сотня воинов, отправившихся за лучшей жизнью для их семей. Их изрубленные тела лежали наваленными друг на друга мелкими кучками, рисуя на ровной глади кривое кольцо, в центре которого стояли мы: Ансгар, Дрюня с Осси на плечах, Кара и я.

Больше никого не осталось.

Мы были чисты, не единой капли крови не окропило наших доспехов. Но она и не осталась принадлежать изувеченным трупам. На наших глазах застывшие в страхе лица мужчин осунулись, а их тела сдулись, натянув мертвенно бледную кожу на кости. Их словно высосали. Всё, до последней капли.

Глава 24

Мы смотрели друг на друга недоверчивым взглядом.

Улыбаться было неуместным. Наши лица с трудом сдерживали радость от того, что мы остались живы. Слишком высокая цена была уплачена. Но окружавшая нас гора трупов — относительно ничтожная цена, уплаченная за дорогу к спасению. Спасению Наших жизней. К спасению Наших земель. Даже быть может, слишком малая цена за спокойную жизнь. Я не барыга на рынке, я не в состоянии оценить товар. Но я могу раздобыть еще товара, много, лишь бы его хватило, чтобы мы уже могли покончить с этим дерьмом. Чтобы больше не было столь ужасного выбора, после которого тебе стыдно заглядывать в глаза другу, в которых ты уже не такой, как был раньше.

Теперь ты другой. Мы другие.

Мы не смотрели друг другу в глаза. Мы стыдливо опустили наши лица в пол, уткнули носы в кровавую гладь, на которой можно было видеть наши отражения.

Тишина заставила меня оглянуться на океан невинной крови, утопивший в себе всю почву леса. Все корни, всю траву. Все плоды природы.

— Нам надо идти вперёд, — сказал я, уставившись в глубь леса.

Мой голос отрезвил всех, вытащив каждого из глубоких раздумий. Все уставились туда, куда уставился и я. Беззвучным шагом ко мне подошёл Дрюня, и если бы не звериные глаза на моих наплечниках, он сумел бы подобраться ко мне как кот к мыши.

— Червяк, — сказал мой друг, — ты понимаешь, куда нам надо идти?

— Вперёд, — пробормотал я.

— Куда вперёд? Куда? Я куда не гляну — всюду кровь, да деревья!

— Успокойся, я чувствую её сердцебиение. Её пульсирующее от гнева сердце.

— Может ты еще её и менструальный цикл можешь почувствовать?

Я улыбнулся, хоть это было и неуместным.

К нам подошёл Ансгар.

— Нам надо добраться до сердца «Кровавого леса», — парень говорил с трудом, выжимая каждое словно из горла, — и вонзить в него меч без капли сожаления!

Парня продолжало потряхивать, словно какого-то алкаша. Но виной тому был далеко не алкоголь, а адреналин. Ансгар сумел освободить своё тело от чужой воли, отдавшись в руки гормонов. Что-то в нём было необычное, какая-то сила… может быть это была сила воли? Сомневаюсь. Сто мужчин выстроились в ровное кольцо и ни один не попытался разбить строй. А тут молодой парень, устоял, поборол и сам спас свою жизнь.

У меня были к нему вопросы, но не было времени, чтобы их задать.

Держа оружие наготове, мы двинули вперёд. Я ориентировался на волны сердцебиения, доходившие до моих ног. И когда меня спрашивал Дрюня, уверен я в маршруте или нет, я с полной уверенностью отвечал ему — уверен. Волны становились чётче и громче, словно у меня под ногами билось собственное сердце. А затем стало невыносимо. Пульсация закрадывалась в уши и проходила через всё тело, отдавая болью в мышцах и зубах. Казалось, что подо мной проходит ветка метрополитена, только между моими ступнями и проносящимся на высокой скорости поездом мятый лист бумаги.

Первым изменения леса заметил Дрюня.

— Смотрите! — воскликнул он, вскидывая вперёд секиру.

Остановившись, мы все уставились на деревья, чей облик был изменён до неузнаваемости. Толстые стволы опутывала уже знакомая нам паутина из кровавых сосудов. Казалось, что дерево живое, словно внутри прогнившего ствола пульсировало сердце, гоня литры крови к листве. Кстати, да, на деревьях была и листва. Багровые листья поблёскивали в лучах уходящего солнца, пропуская сквозь себя рассеянный свет, что окрасил весь окружающий воздух кровавым бархатом. Это было удивительно и ужасно красиво.

Солнце вдруг заплясало в волнах вечернего марева, окрасив и небо в красные тона. Мы словно очутились на дискотеке, где все лампы были изготовлены из красного стекла. «Кровавый лес» во всей своей красе. Оставалось найти сердце, и как мы поняли, красной ковровой дорожки нам никто к ногам не пустит.

Вдалеке раздался человеческий крик, сдавленный хрипом. Он быстро приближался. Да еще и множился с каждым ударом моего сердца.

— Что это? — с отвращением выдавил Дрюня, видя, как из глубины леса, пробегая сквозь рассеянные лучи кровавого света на нас нёсся человеческий силуэт. За ним еще несколько десятков силуэтов рассыпались в разные стороны, забегая за деревья.

— Приготовиться! — взревел мой друг.

Я и не расслаблялся. Лук Осси натужно скрипнул. Ансгар, зарычав, поднял зажатый в руках меч. Остатки от Дрониной армии попытались вокруг нас создать подобие кольца, но воинов осталось слишком мало. Нам оставалось уповать на наше мастерство и на удачу.

Нечеловеческий вопль быстро окружил нас. Тонкая тень скользнула по пульсирующему дереву, выскочила из лучика света и прыгнула на Дрюню. Слишком глупо. Слишком…

Прежде чем Дрюнина секира разрубила нападавшего пополам, я сумел разглядеть его. Когда-то это точно был человек. Он был одет в дорогие бархатные одеяния с золотой вышивкой, частично скрывавшейся под кожаным доспехом. Но всё не так красиво, как могло показаться. Этот человек явно побывал под бульдозером. Дорогая одежда была перепачкана кровью и изорвана в лохмотья. Лицо нападавшего было содрана вместе с глазами, отвисшая челюсть держалась за остатки лицевых мышц. Но ему ничего не мешало вскинуть над своей головой меч с кровавым лезвием и взмыть в воздух. Он был куда быстрее и расторопнее тех воинов, что остались в лесу за нашими спинами.

Секира вонзилась точно в безликий череп и углубилась до самого живота, почти надвое разрубив прыгуна. Это «почти» Дрюню явно не устраивало. Гигант навалился всем весом на древко, вгоняя лезвие из человеческого лица до самого паха. И всё равно этого было мало. Дрюня левой рукой схватил полутруп за запястье с вытянутым мечом и рывком дёрнул в сторону, разрывая тело надвое. Более чем отличный результат. Дрюня даже зарычал от удовольствия, когда швырнул со всей силой левую половину безликого. Остатки человека в бархатных одеяниях пролетели метров пять, врезались в дерево с жутких хрустом и рухнули на зеркальную гладь.

— Люди Хейна, — рыкнул Ансгар.

— Что? — спросил я. — Как понимать?

— Их одеяния… в таких ходили люди Хейна. Такими они ушли в последний поход, из которого вернулся лишь один Хейн.

— Предательство?

— Не знаю, — сплюнул Ансгар, и тут же ударил мечом вынырнувшую из-за дерева тень.

Безликий воин отразил удар парня, ловко, словно видел наперёд каждое движение. Но вот моего движения он не увидел. Ансгар нырнул в сторону, увернулся от ответного удара и присел, дожидаясь пока моё лезвие перерубит худощавое тело надвое. Один удар — один труп. Но не у Дрюни.

Секира огромного воина неистово кромсала в щепки всё живое вокруг себя. Те немногие безликие воины, что просачивались сквозь ряды закованных в гнойных доспех солдат прощались со своей жизнью в ту же секунду, если это можно было назвать жизнью. Десятки тел со вскинутым оружием и хриплым рёвом налетали на рубящую воздух секиру, лишаясь своих конечностей и голов. Кого-то секира делила по диагонали, кого-то по горизонтали, а кого-то — по вертикали.

Вопль вырвался из-за дерева, а вместе с ним и уродец. Безликий стремительно понёсся на меня. Оружие уже вскинуто над головой и готово для удара. Я вошёл в какой-то азарт. Адреналин? Или что-то другое? Не знаю, да и плевать мне. Я прыгнул вперёд, выкинув перед собой меч. Бархатная куртка с золотым шитьём на рукавах разорвалась, когда кончик моего лезвия пробил кожаный нагрудник. Уродец как-то мучительно выдохнул, когда я вынул лезвие из пробитого лёгкого, но он всё же нашёл в себе силы добраться до меня, прежде чем умереть. Я занёс свой меч для нового удара, когда лезвие его меча уже обрушилось на мой наплечник. Отколотый кусок рога упал к моим ногам. Я зарычал, а безликий захрипел, занеся меч для нового удара. Он затих в ту же секунду, рухнув на багровую гладь как тряпичная кукла. Его голова упала в паре метров и укатилась прочь.

Тыкать мечом как копьём — хуёвая идея. В злости я пнул отколотый кусок рога и рубанул возникшие перед собой тени со всей дури. Меч нарисовал ровную дугу, отсекая двум приблизившимся безликим руки и перерубая их тела надвое в районе пояса. Так-то лучше. Так надёжнее.

Изрубленные тела быстро стали мешаться под ногами. Каждый шаг сопровождался хрустом костей и чавканьем свежего мяса. Меня удивляло полное отсутствие мух, в таком горячем воздухе их должна была налететь тьма. Мухи должны были накрыть небо чёрной марлей, скрыв от нас солнце. Но ничего подобного, словно весь тот фарш, что мы оставляем за собой, по-прежнему свежий и даже не думает тухнуть. Словно тут всё остаётся живым. Даже после смерти. Даже после того, как тебя выпотрошили и раздробили все кости.

Я быстро осмотрелся, окинул своим звериным взглядом всё поле боя, и вдруг подумал… Подумал про ад. Быть может вот он, этот ад. И мы спустились в него? Вернее, я увел всех за собой, прямиком в ад…

Двумя ударами Ансгар отсёк голову напавшему безликому. Стрелы Осси с лёгкостью пробивали людские черепа, когда секира добивала их, разрубая хребты. Кара отчаянно прыгала на безликих воинов, но её острые зубы по привычке рвались туда, где уже ничего не было. Челюсти смыкались на уродливых, покрытых оголёнными мышцами черепах и с хрустом их перемалывали.

И при всём том ужасе, что нас окружил, лица моих друзей не были опорочены страхом. Мы сражались, и я боялся допустить мысль, что нам это нравится.

Клинки рубили человеческие тела, ломали гнойные доспехи, добираясь сквозь кожу до органов. Безликие головы взмывали в воздух и падали на изувеченные тела в дорогом бархате.

— Когда же это всё прекратиться⁈ — взревел Дрюня, когда всё прекратилось.

Пугающие тени исчезли, вопль растворился в ночном воздухе. Мы тяжело дышали от усталости, и чтобы что-то сказать, надо было сделать глубокий вдох.

— Кажется, — выдавил я, — всё закончилось.

— Кажется? — нервно кинул Дрюня. — Тебе кажется, Червяк?

— Я уверен!

Бешенство Дрюни можно было понять без лишних слов. Массивное тело в гнойном доспехе перешагивало через трупы «труперсов», выискивая выживших. Дети — так любил он называть своих гнойных воинов, которых выращивал в глубине своей пещеры. Дети погибли. Не выжил никто.

Дрюня вставал над каждым своим ребёнком и тыкал его секирой в грудь, видимо надеясь увидеть, как тот делает первый вдох. Как тот открывает рот и начинает громко вопить. От боли. Кричит — значит живой.

Лес окутала гробовая тишина.

— Ну и где это ебаное сердце леса? — крикнул Дрюня, смотря на меня окаменевшим лицом.

— Близко.

Солнце скрылось за кривой линией горизонта из кровавой листы. Оно словно умерло, забрав с собой свет и тепло, и вдруг снова воскресло. Тьма не успела войти в свои владения, как яркий свет вновь озарил небо.

— Что это? — спросила Осси, продолжая сидеть на плечах гигантах.

В паре километров от нас над лесом родились зеленоватые тучи. Их необъятные животы бешено мерцали, отражая сумасшедшую пляску сотни языков пламени.

Пожар.

Там, впереди, где сердце леса пульсировало в бешеном ритме, разгорался пожар. Объятые зелёным пламенем верхушки деревьев полыхали как сухие веники, развеивая над лесом пепельную пыль.

— Нам туда, — я вскинул руку с мечом и кончиком лезвия указал на оранжевый свет, вспыхнувший над лесом.

Распахнутые глаза Ансгара окрасились болотным цветом. Изрядно уставшее лицо потеряло свою юношескую эластичность из-за пары десятков морщин. Ансгар постарел. Постарел меньше чем за неделю. Парень был готов идти до последнего, куда угодно. Он доверился нам. Сжав рукоять меча ладонью в перчатке, он шагнул вперёд и двинул в самое пекло, не опрокинув ни единого слова.

— Мы идём в ад? — спросил Дрюня, подойдя ко мне.

— Мы уже в нём. Осталось найти его хозяйку.

Еще раз взглянув на своих Детей, Дрюня тяжело выдохнул, громко рыкнув. Он заглянул мне в глаза и начал кивать головой.

— Когда мы вернёмся, мы соберём новую армию.

— Зачем? Мы и так всех победим.

— В этом мире всегда нужна армия. Всегда нужно быть готовым. Мы принесём в жертву тысячи людей только для того, чтобы миллионы жили в спокойствии и тишине. Чтобы трудились, не думая об опасности, что может обитать в лесах за забором. Чтобы плодились, зная, что их потомству не будет угрожать никакая опасность. Мы построим новый мир. Лучший. Самый лучший!

Мой друг не мог так легко смириться с потерями, если это вообще было для него возможным. Возможно, план по созданию огромной армии созрел в его голове за долго до нашей встречи. И быть может он бы и остался в виде витающей в голове мысли. Но сегодня произошёл судьбоносный толчок. Идея нашла почву, пустила корни и начала стремительно разрастаться.

Да, мы построим лучший мир. Как и всегда. Все всегда хотят сделать только лучше, так устроен наш мир. Нам только осталось вернуться.

Мы углубились в лес, двигаясь в сторону разгорающегося пожара. Воздух не был испорчен тяжёлым запахом тления. Не было едкого дыма. Словно лес и не горел вовсе.

Когда мы увидели первое дерево, объятое пламенем, наши вопросы по-прежнему остались без ответов. Горела кровь, покрывающая тонким слоем ветви деревьев с густой растительностью в виде багровых листьев. Верхушки были охвачены зелёным пламенем, не причиняющим дереву никакого вреда. Безмолвное пламя лишь освещало. Ни треска, ни гула. Ничего.

— Удивительно, — пробормотал Дрюня, уставившись на зелёное пламя.

Когда Дрюня проходил между деревьев, я испугался за Осси, сидящую на его плечах. Воительница вскинула руку к лицу, чтобы защититься от пламени, а Дрюня вдруг замер, видимо вспомнив, что носит на своих плечах рыжую воительницу. Гигант тут же отступил, а Осси крикнула нам всем:

— Жара нет. Огонь не обжигает.

Дрюня шагнул вперёд. Осси вытянула руку и погрузила ладонь в пляшущее на ветвях пламя. Её кожа окрасилась зелёным, но девушка даже не пискнула от боли. Наоборот, она усмехнулась.

— Щекотно, — хихикнула Рыжая воительница, вынимая руку из пламени.

— В аду есть и свои удовольствия, — сказал я Дрюне, проходя мимо.

— Может мне залезть на верхушку дерева? — усмехнулся Дрюня. — А, Червяк?

Улыбнувшись, я представил как этот воин сдирает с себя гнойных доспех и лезет по дереву. Пламя медленно охватывает его скользкую от гноя кожа, вызывая зуд. А он продолжает лезть наверх, громко хихикая.

— Я обещаю тебе, — говорю я Дрюня, — когда всё закончится, мы вместе залезем на деревья и искупаемся в зелёном пламени ада.

— Договорились!

Булькающий смех заполни всё вокруг, вызвав на наших лицах нездоровую улыбку. Когда Дрюня успокоился, он спросил:

— Червяк, ты её по-прежнему чувствуешь?

Пульсация в ногах росла с каждым шагом.

— Я и не прекращал её чувствовать, — ответил я, — как и она нас.

Губы на лице Ансгара изогнулись с каким-то хитрым азартом. Шагая уверенным шагом и держа перед собой меч с кровавым лезвием, юный правитель глянул на меня искоса и спросил:

— Она знает о нашем приближении?

— Я думаю, ответ очевиден.

Звериные глаза на моём доспехе вдруг уставились в одну точку. Зрачки расширились, впитывая проявившиеся контуры в зелёном свечении. Впереди, пройдя десятка три деревьев показалась поляна, в центре которой из кровавой глади рос огромный дуб. Зеленый свет пылающих верхушек леса кольцом окутывал разлапистые ветви дуба, тянущиеся во все стороны, словно длинные пальцы старика.

Мы подошли ближе. Наше оружие нацелилось на необъятный ствол, который при рассмотрении оказался расколот надвое и раздвинут в стороны, словно рёбра мертвеца при вскрытии.

— А это еще что? — с отвращением кинул Дрюня, рассматривая тянущиеся с ветвей до самой земли натянутые паруса красного цвета.

Могло показаться, что сейчас подует ветер и с корнем вырвет дуб, надув две дюжины парусов. Но нет, красная плёнка лишь вибрировала в свете зелёного пламени.

Любопытство неуклонно тянуло нас вперёд.

Встав в паре метров от ближайшего паруса, я постарался его рассмотреть. Натянутое полотно оказалось миллионом крохотных сосудов, через которые текла кровь, вызывая постоянные пульсации. Не знаю, было ли тому какое-то практическое применение, но рука дизайнера здесь явно ощущалась, прекрасные шторы жутко украшали расколотый дуб.

Пульсация в ногах начала затихать. Я удивился, думая, что в этой точке будет невыносимо стерпеть сто ударов в секунду. Видимо, кто-то смирился, и просто ждал своей участи.

Из разорванного дупла дуба вырвался мужской плачь. Мужчина явно ревел, захлёбываясь слезами и слюнями. Мы приблизились, держа оружие наготове. Но к увиденному мы были явно неготовы.

Глава 25

Он рыдал как девчонка, всхлипывая и пуская слюни. Даже здесь, в двух десятков шагов, я вижу как блестят его слёзы на щеках.

Он хлюпал носом, словно провинившийся мальчишка перед занесённым над его головой ремнём для поучительной порки. Этот поганец явно провинился. Этот ублюдок явно требовал самой жестокой порки.

Внутри разорванного дупла мы нашли человека. Или то, что когда-то было человеком. Дитём, и даже сыном. Свет от зелёного пламени струился по разодранной древесине внутри ствола и подсвечивал мрачным сиянием голое мужское тело. Дрожащее, рыдающее, стоящее на четвереньках, прижавшись лбом к полу из кровавой глади.

— Хейн… — выдавил Ансгар, глатая слюну.

Разглядеть лицо жалкого незнакомца у меня не получалось, мы еще не приблизились так близко. Но, судя по всему, мужской плач был знаком юному правителю.

— Хейн! — закричал Ансгар, его глаза вспыхнули, кожаные перчатки с хрустом сжали рукоять меча. — Ты мне за всё ответишь!

Парень ускорился, но я вовремя положил ему на плечо ладонь в кровавой корке и умерил юношеский пыл:

— Не торопись, — сказал я. — Попахивает ловушкой.

После моих слов мы все резко уставились в сердце дуба, туда, где прозвучал спокойный женский голос:

— Здесь нет никакой ловушки. Идите ко мне, мы вас ждём с нетерпением.

— Какого хуя! — рыкнул Дрюня. — Она что, в край охуела? Я сейчас еще…

— Угомонись, — сказал я Дрюне, останавливая гиганта от совершения самой глупой ошибки в его жизни. — Пойдём.

Сделав еще пару шаг на встречу мужчине, зеленый свет нарисовал нам новые детали на жуткой картине.

Рыдающий мужчина валялся у ног женщины, восседающей на огромном троне, полностью обшитым содранными мужскими лицами. Их губы шевелились в безмолвии, словно читали заученную наизусть молитву. А рядом с троном, облокотившись на спинку, стояло длинное копьё с белым наконечником.

— Копьё отца! — воскликнул Ансгар. — «Длань праха».

— Хочешь получить его назад? — спросил женский голос с усмешкой.

— Я заберу его в любом случае! — огрызнулся Ансгар.

— Ну тогда иди. Чего стоишь, иди, забери своё! — и всё окружающее нас пространство содрогнулось от женского смеха.

Мужчина заревел еще громче. Ансгар в гневе сжал губы, его ноздри широко раздувались. Парень был на взводе и готов был выстрелить в любую секунду.

— Она тебя провоцирует, — сказал я юному правителю, — не поддавайся!

— А кто это у нас там такой умный? — съехидничала баба. — Покажись! Подойди поближе!

— Я подойду так близко, — крикнул я, — что ты сможешь разглядеть каждую трещинку на моём доспехе!

— Любопытно! Я жду…

Я шагнул к ней на встречу, держа меч наготове. И чем ближе я к ней приближался, тем ярче зелёный свет освещал эту особу. Непроницаемая тень полностью слетела с её плеч и головы, показав мне лицо.

Это она. Та самая. Лисичка с комикона. Только её лицо не было обожжено. Кожа с трупным оттенком белизны, но гладкая, и губы на месте. Кровавые дреды были аккуратно уложены вдоль плеч, ниспадая на грудь. Когда её глаза смерили меня с ног до головы, она с удивлением задёрнула бровку и усмехнулась. Но маска доброты тут же сменилась гневом.

— Как ты посмела идти против своих? — взревела она, хватаясь за ручки трона, вгоняя пальцы, покрытые кровавой коркой прямо в опустошённые глазницы и рты мужских лиц.

Эта женщина, покрытая с ног до головы кровавым доспехом, таким же, как и я, только более утончённым, с закруглёнными краями и отсутствующими наростами в виде клыков и рогов, приняла меня за своего. Она приняла меня за «кровокожа».

— Как тебя зовут? — спросил я. И сразу же пожалел об этом.

Её глаза округлились и налились зелёным светом. Пухлые губы в гневе раскрылись, обнажив ровный ряд зубов.

— Да как ты смеешь задавать мне такие вопросы⁈ — взорвалась она. — Я — «Кровавая мученица»! Доделываю за вами вашу работ! И ты еще смеешь приходить в мой дом и задавать мне вопросы? Тебя необходимо перевоспитать, недоученная сука.

В тот же миг мои ступни пригвоздило к полу. Я опустил глаза и увидел, как по моим ногам к коленям поползли сотни крохотных сосудов. Пульсирующая паутинка быстро опутала мои ноги… и всё. Дальше ничего не происходило.

— Приклони колено! — закричала баба, не спуская с меня глаз. — Приклони, я сказала!

Я как стоял, так и стоял. И преклоняться ни перед кем не собирался. Я дёрнул в сторону правую ногу. Ступня, с трудом, но оторвалась от пола, разрывая пульсирующие сосуды.

— Как ты смеешь? — кричала женщина на меня. — Ты должна подчиняться приказам! Ты должна…

— Я ничего тебе не должна! — закричал я в ответ. — Как тебя зовут?

Пространство внутри дуба заполнилось грозным шипением. Баба разошлась не на шутку. Её и так кровавые глаза стали еще багровее, смешавшись с мерцанием зелёного пламени над нашими головами. Она приподнялась с трона, глядя на меня как змея, готовая в любой момент нанести смертельный удар.

— Я уже тебе сказала, — зашипела баба, — как меня зовут.

— Нет! Я хочу знать твоё настоящее имя! Я хочу знать имя той девушки, чьё тело было изуродовано ожогом!

Когда с моих губ сорвалось слово «ожог», эта женщина словно получила удар током. Её тело изогнулось, лицо скривилось. Она дёрнулась и упала на свой трон из мужских лиц. Насладившись неумолкающим мужским плачем, он снова кинула на меня взгляд и спокойно спросила:

— Так это ты залезла в голову моего зверя?

— Я!

Женщина облокотилась локтем о ручку трона и положила подбородок на вытянутую ладонь. Её пальцы скользнули по влажным губам, оставив за собой пару царапин, из которых выступили крошечные капли крови. Слизав кровь языком, она сказала:

— Но в голове зверя я видела уродливого мужчину.

— А я видел уродливую женщину. Как её имя?

Полость дуба наполнилась женским смехом, отражающимся эхом от разломанной древесины.

— Я понятия не имею, что ты имеешь в виду, предательница!

— Я не предательница! — взревел я. — Я не имею никакого отношения к «кровокожам»!

— Да если и это и так, то посмотри на себя! Ты — «кровокож»! Твоя броня! Твои меч! Мы одинаковые! Мы подчиняемся…

— А знаешь где мы действительно одинаковые?

Она замолкла, с интересом вперив в меня свои кровавые глаза.

— Мы одинаковые внутри, — сказал я, — в кишках! Ты и я — мы паразиты…

Она звонко рассмеялась, явно насмехаясь над каждым моим словом.

— Паразиты? — переспросила она с наигранной удивлённостью. — Что ты несёшь? Мои кишки заполнены кровью! Может быть твои кишки и кишат паразитами, судя по тому, что ты тут несёшь, но мои абсолютно чисты!

— Червяк! — крикнул Дрюня, — что ты вытворяешь?

— Червяк⁈ — воскликнула женщина. — Этот уродец назвал тебя Червяк?

Она отречённое отвернула голову, уставившись на заливаемый зелёным светом ствол дерева.

— Червяк… — еле слышно проговорила она, а затем и вовсе утихла, продолжая молча шевелить губами.

— Как твоё имя⁈ — снова спросил я.

— Воспоминания… — забубнила она. — Или сон…

Было видно, как на её лице медленно вырисовывалось смятение. Сомнения охватили её духу, медленно заставляя сомневаться. Она посмотрела на свои руки, и по её взгляду, рассматривающему с пристрастием кровавые корки, покрывающие ладони, мне стало ясно, что имени своего она действительно не помнит. Возможно, и не знает вовсе.

— Зачем ты уничтожила наши деревни? — прозвучал мужской голос, лишённый вязкого ребячества.

Сжимая рукоять меча двумя руками в перчатках, Ансгар подошёл ко мне, пристально всматриваясь в женщину, сидящую на ужасном троне.

— Зачем… — снова начал задавать вопрос Ансгар, но был тут же оборван.

— Я слышала твой вопрос! — крикнула она и подалась вперёд, вдавив свои ладони в мужские лица.

Она словно хотела запугать нас, но ни я, ни Ансгар виду не подали.

— Вопрос выживания, — сказала женщина, прислоняясь спиной к дюжине человеческих лиц. — И нашему выживанию грозит лишь один человек, — её пухлые губы растянулись в ехидной улыбке.

— Мой отец умер! — крикнул Ансгар. — Вам больше никто не угрожает!

— А я и не имею ввиду твоего отца, юный Ансгар, — она снова рассмеялась, а когда успокоилась, добавила: — Я говорю про тебя!

Губы Ансгара шевельнулись, но слов не издали. Он сглотнул и принялся подбирать слова, видимо медленно осознавая, что все беды, все смерти и все мучения, через которые пришлось пройти людям его земель, напрямую связаны с ним.

— Зачем он вам? — встрял я. — Он обычный…

— Он необычный! Он наследник своего отца! Он наследник грязной крови! Неподдающейся управлению! И этот юноша грозит нашему выживанию.

— Ради мира, — Ансгар говорил громко и уверенно, — я обещаю вам не покидать свои земли с целью расширения моих владений. Я живу и буду править ради своего народа!

— Твоя красивая речь была произнесена не одной сотней ртов. И все эти сотни ртов ни разу не сдержали своего слова. Ты юн! Ты молод! Ты еще сам не знаешь себя. Ты даже не знаешь, на что ты способен! И я не допущу того, что ты когда-нибудь осознал величие своей силы!

— Ты… — вдруг ожил Хейн, обращаясь к своей хозяйке. — Ты обещала мне, что я убью его… Ты обещала, что сделаешь меня сильным и непобедимым, если я приведу его к тебе…

Женские глаза глянули на объятое дрожью мужское тело с отвращением.

— Ну раз я обещала, я сдержу своё слово, мой милый.

Женская ладонь легла на шею мужчине и от прикосновения Хейн дёрнулся еще сильнее.

— Ты получишь силу! — взревела женщина, наклонившись к уху Хейна. — Ты получишь всю силу своего народа, преданного тобою! Ты станешь непобедимым!

Раздался хруст костей, Хейн взвизгнул словно дворняга. Страшные судороги скрутили его тело, но он продолжал стоять на четвереньках в ногах «кровокожа». Было видно, как пальцы женщины напрягаются, с силой сдавливая бледную кожу на мужской шее. Голова мужчина опустилась, с губ потекли блестящие слюни. Ему оставалось обоссаться, и полная картина — «ничтожество человеческое» была бы завершена страшным мастером, стоявшим над ним с лицом спятившего безумца.

Стало понятно — нас ждёт безумие. Мы и так уже повидали столько творений этого мастера, что сейчас даже было страшно представить последствия.

Губы женщины что-то шепнули, после чего растянулись в злостной улыбке. Закованная в кровавую корку ладонь разжала пальцы и медленно поплыла вверх, возвышаясь над трясущимся Хейном. В пустом пространстве между головой мужчины и ладонью женщины что-то блеснуло. Мои обычные глаза никогда бы не смогли разглядеть то, что увидели звериные. Из шеи Хейна к женской ладони тянулись пульсирующие сосуды. Быть может вены, а может быть и нервы.

Кровавая мученица подтянула ладонь к лицу и начала с пристрастием рассматривать тонкие канатики, уходящие к телу мужчины. Она вдруг сжала кулак, дёрнула рукой на себя и громко рассмеялась.

Хейн стал её марионеткой. Он закричал от боли, задёргался, словно пол под ним стал раскалённым, но его воля была в чужих руках. Предатель не мог встать и убежать. Он даже не мог требовать, чтобы его отпустили. Он стал игрушкой в чужих руках.

— А вы знали, — голос женщины раскатился барабаном в пустотах дуба, — что людская кожа звучит куда приятнее любого инструмента? Я уверена, что вашим ушам довелось слышать музыку плоти, но то, что я сыграю для вас — станет самым прекрасным, что вы услышите перед смертью. Иной раз, натянутые мужские нервы звучат куда звонче дорогих струн.

Женщина ударила пальцами по натянутым нервам.

Сегодня концертный инструментуй этой женщины — Хейн. Мужчина заорал так громко, что Осси пришлось зажать уши. Даже Кара вдруг завыла, так невыносимо было слушать жуткий вопль, бесконечно отражающийся от стен дубовой пещеры.

Мужчина еще долго вопил, пока «кровокож» не опустил ладонь, сняв напряжения со «струн».

— Хорошо! — восторженно закричала она. — Отлично! Великолепно!

Женщина наклонилась и дважды ударила ладонью Хейна по щеке.

— Ты моя умница, — она продолжала своё ликование. — Еще!

Женская ступня, затянутая в кровавую корку, легла на спину мужчине, и новый удар женской ладонью обрушился на человеческие струны.

Она напоминала рок музыканта, стоявшего на сцене перед огромной аудиторией. Голова задрана, нога на огромной колонке, в руках гитара. Её главный инструмент вопит на всю дозволенную мощь, разрывая свою глотку, а зрители зажимают уши, не в силах терпеть этот дерьмовый концерт.

— Ну как вам? — обратилась к нам женщина, когда Хейн стих. — Согласна-согласна, звучит так себе. Да⁈ — вдруг взревела она на Хейна и врезала ему ногой в рёбра.

Мужчина рухнул набок и затрясся.

— Дай я прикончу эту суку! — прошипела Осси, натягивая тетиву со стрелой. — Попаду точно в глаз!

— Я думаю, — сказал я, — не всё так просто.

— Но я готова рискнуть.

Осси разжала пальцы, давая натянутой до предела тетиве вложить всю энергию в стрелу. Раздался свист. Было видно, как деревянное древко блеснуло в зелёном свечении и воткнулось в стену дуба позади «Кровавой мученицы».

Появившаяся в один миг кровавая паутина из тонких сосудов сошла с женского лица, защитив кожу от смертоносной стрелы.

— Вам надоел мой концерт? — выдавила женщина сквозь стиснутые зубы. — Потерпите, впереди самое интересное!

На наши плечи обрушился хищный взгляд, не суливший ничего хорошего. Женщина в кровавом доспехе выпрямилась во весь рост. Продолжая сжимать в правой руке пучок мужских нервом, она откинула голову, а её подбородок запрыгал, заливая всё вокруг жутким смехом. А потом её ноги оторвались от глянцевого пола, отразившим зелёный свет огня на медленно вздымающееся в воздухе женское тело.

Она возвысилась над Хейном. Затем над своим троном. Дорогая отделка трона из человеческих лиц вдруг потянулась следом за женщиной. Это оказался плащ, сотканный из нескольких дюжин мужских лиц, продолжающих шевелить губами. Подол плаща расправился чуть выше женских ступней и начал еле заметно развиваться, словно в него бил слабый ветерок, которого тут конечно же не было. Природой шевеления плаща оказались толстые пульсирующие вены, показавшиеся в зелёном свете. Десяток кровавых труб выходили из женской спины и уходили прямиком в глянцевую гладь кровавого пола, удерживая «кровокожа» на весу.

Женщина снова засмеялась. Трубы оживились, пульсация стала чаще, сопровождаемая звуком гонения воды. Кулак, держащий пучок нервов выступил вперёд, и резко разжался. Раскрытая ладонь повисла над телом Хейна. Нам показалось, что женщина его отпускает, возвращает ему его же нервы. Но это было ошибочное мышления в столь жутком мире, запертом внутри огромного дупла дуба.

Сосуды Хейна продолжали тянуться от женской ладони, уходя прямиком в его шею. На наших глаза каждый сосуд вздулся, дико запульсировал, словно прогоняя сквозь себя сотни литров крови.

Громко завыв, Хейн перевернулся на спину. Его усыпанное блестящими каплями пота тело выгнулось в болезненной агонии. Он молчал, но трясся с такой силой, что руки, ноги и голова стучали об пол с таким мягким звуком, словно его били палками.

Сосуды, тянущиеся из женской ладони, раздулись до толщины детской ручонки. Эти розовые сардельки начали раскачиваться, касаться друг друга, издавая неприятный уху звук чавканья. Но это еще было терпимо.

На наших глаза тело Хейна начало меняться. Мужчина начал надуваться, разбухать. Растянутая кожа побледнела, покрылась трещинами из тысячи растяжек. Шея Хейна раздулась так, что голову выгнуло вбок, а из раскрытого рта вывалился влажный опухший язык. Мужчина пытался шевелить ртом, но подбородок упёрся в огромные складки на шее, продолжающие жутко разбухать на глазах. Хейн замычал. Одна из огромных складок подпёрла челюсть. Зубы с силой цокнули, откусив язык.

Мужчина затрясся и взвыл еще громче. Но его крики растворились в жутком звуке лопающейся кожи. Каждая растяжка на его теле порвалась, и тут же зарубцевалась бледной плёнкой. Тонкая плёнка снова растягивалась и лопалась. Срасталась, растягивалась и лопалась.

Срасталась, растягивалась и лопалась.

Хейн раздулся до размеров легковой машины. Силуэт его тела разрастался на глазах, словно на берег моря волны прибывали с новой силой. Хоть его руки и ноги походили на сосиски, но сквозь лопающуюся кожу можно было заметить равномерно увеличивающиеся мышцы. Росла не только его плоть, это уродливое тело обретало и силу.

Когда тело мужчины увеличилось до размера взрослого слона, дупло дуба наполнилось женским смехом. Продолжая порхать в воздухе за счёт огромных кровавых труб, «Кровавая мученица» широко улыбалась, видимо была довольна своей гнусной работой. Да, Хейн предатель, и не заслуживает пощады или сострадания, но то, что с ним случилось, вызвало внутри меня отвращением, за которым быстро скрылась жалость.

— Как и обещала! — взревела женщина. — Ты получил свою силу! А теперь воспользуйся ею! Убей Ансгара!

Словно перерезанная пуповина, пульсирующие трубы отсоединились от женской ладони и рухнули на бесформенное тело. Хейн обрёл свою свободу. Он заново родился. Переродился в урода, предав свою человечность. Предав всё человечество!

Бесформенная туша с гортанным воем перевернулась на живот. Тучное тело, чья кожа походила на один огромный рубец бледного тела зашевелило конечностями. Слоновьи руки и ноги заелозили по полу. Тело содрогнулось, кожа пошла волнами. Хейн сумел упереться ногой и даже чуть приподняться, опершись своими сосисками о глянцевую гладь. Голова мужчина раздулась не так сильно, как само тело. Лицо растянулось, кожа лопнула на щеках, губы надулись, но лик Хейна по-прежнему узнавался. Длинные волосы поредели, ниспадая на лицо жидкими локонами, за которыми невозможно было спрятать выпученные глаза.

Это уродливое чудище бросило на нас взгляд бесконечного гнева и оглушительно заревело единым воем сотни связанных между собой звериных глоток. Мы только успели вскинуть своё оружие, как разбухшее тело хромающей и какой-то неуклюжей, словно с трудом удерживающей непосильный вес поступью кинулось в нашу сторону.