"Фантастика 2025-51". Компиляция. Книги 1-26

Глава 1

В жизни человека «страшное» всегда происходит неожиданно. С болью обрушивается на голову, или с хрустом врезается в грудь. Подкашиваются ноги. Опускаются руки. Но пройдёт время — и ты уже и не вспомнишь былого. Привыкнешь. Отпустишь и забудешь. Перестанешь замечать.

И вот между этими двумя весомыми событиями и происходит «жизнь», наполненная красками, чувствами и, порой, нестерпимой болью.

Я совсем забыл про «жизнь». Уставился куда-то вперёд, где за сотней километров морской глади меня ждёт Она — женщина в кровавом доспехе, обозвавшая меня паразитом. Каждая буква в этом отвратительном слове медленно течёт по жилам моего организма, раздирая своими острыми краями сосуды и причиняя мне постоянную нестерпимую боль. Боль, заставляющую меня идти вперёд. Перешагивать не только через трупы рухнувших у моих ног врагов, но и через себя. Перешагивать через свои принципы, желания, стремления.

Боль не утихает. Сколько бы я не прошёл, моя душа по-прежнему пляшет в обжигающем пламени мучений. Каждый день я открываю глаза и вижу перед собой её. Я вижу женщину в кровавом доспехе и её вытянутый палец, который тычет в меня и словно с издевкой подчёркивает каждую букву в слове «Паразит».

Уставившись на горизонт, я стискиваю зубы, сжимаю губы. Мои пальцы в кровавой корке из застывшей крови сжимают древко копья с такой силой, что раздаётся хруст не только деревяшки, но и моего доспеха. И вы знаете, мне становится чуть легче.

Прикрыв глаза, я уже не вижу у своего носа её надменного лица без маски. Не вижу тычущего в меня пальца. А вижу головы сотни кровокожих, несущихся на меня стеной.

В войне я обуздал покой.

Битва — моя сильнейшая таблетка обезболивающего. Ослеплённый яростью и злостью я бросаюсь на врагов с копьём и пронзаю их тела в кровавых доспехах в надежде заглушить боль. Заглушить боль, засевшую в глубине моей души. Но ведь я совсем забыл про «жизнь». Обычную, людскую.

Я уже не помню «жизнь» без боли. Я даже забыл день, когда война издала свой первый крик, подобный воплю новорождённого. Минул месяц, или неделя? Быть может, это было еще вчера…

Из моей головы выпал день, когда ушла боль, а вместо неё поселилась ярость, бросающая меня на врагов. Но я точно помню, как в тот страшный день сотня глоток издали жуткий, местами мерзкий вопль боли. Первый бой. Первые потери.

Безусловно, я должен был запомнить этот день! Я не мог забыть день, когда родилась война. Когда сотня мечей, выращенных собственной кровью моих воинов столкнулись с такими же клинками наших врагов. Когда наши мечи обрушились на кровавые доспехи наших врагов и с жутким хрустом дробили их, а затем погружались в обнажившуюся плоть.

Война зародилась в день, когда над полем высокой травы раздался обезумевший ор тысячи глоток. А когда раздался сдавленный хрип, протяжный крик и свис, разорвавший горячий воздух над нашими головами, дитя войны увидело свет.

Истерзанный мир, уставший терпеть унижения, рабство и постоянные набеги кровокожих, в муках родил войну. Дипломатия, уговоры, коленоприклонство, подхалимство, лизоблюдство — это всё удел слабых. Мой выбор — острие копья в грудь противника. Смерть на ногах, а не в ногах своих хозяев. Голова, расколотая вражеским мечом, ежели ударом обухом тупого топора надсмотрщика.

В тот день, когда на поле высокой травы воины в кровавых доспехах столкнулись в битве и первые удары оборвали сотни жизни, родилась не только война. В тот день родилась свобода. Я видел эту свободу. Я видел её в окровавленных глазах моих воинов, когда их мечи из грубой корки застывшей крови ломали панцири врагов и проникали в тела, разрывая плоть и ломая кости. Один точный удар — и враг обращался в пепел. Я видел блеск свободы в глазах моих воинов, когда подхваченные ветром хлопья пепла врезались в их грубые доспехи и разбивались в пыль. Я слышал крик полный ярости, когда кто-то из моих воинов валился наземь от сильного удара, но не умирал. Упав в грязь лицом, прячущимся за жуткой маской из собственной крови, он делал жадный вдох, вбирая в свои лёгкие пепел врага. Даже сквозь узкие щёлки на маске я видел вспыхнувшие яростью глаза и искривившийся рот в вопле ненависти.

Я подарил им уникальную возможность — дышать свободой. Когда еще они позволят себе зачерпнуть пригоршню пепла и умыть своё лицо? Втереть в доспех всю пыль, оставленную поверженным врагом, а после вскочить на ноги и вновь обрушиться на противника с оглушительным рёвом, несущим в себе лишь смерть.

Рёв не смолкал, даже когда меч рассекал воздух и сносил голову очередному кровокожу. Это был рёв свободы, страшный и неумолимый. Жутко булькающий, раздающийся по всему полю высокой травы.

И так мы отвоёвывали нашу свободу метр за метром, километр за километром, деревню за деревней. Война даровала нам возможность идти вперёд, оставляя за собой усыпанные поля пеплом наших врагов. Война подарила нам свободу, о которой никто и не смел мечтать.

Когда в пылу жестокой битвы я ловил краем глаза широкий взмах меча моего воина, у меня в головы всплывал вопрос: а нужна ли им вообще свобода? Ответ рисовался в тот же миг. Мой воин мог упасть на колено перед врагом, взмолиться о пощаде, бросив свой меч к его ногам на утоптанную траву нашими ступнями, но этого не делал. И даже не допускал подобной мысли. Мой воин вкладывал в свои руки больше сил, чтобы лезвие из застывшей крови наверняка разнесло лицо противника, покрытое кровавой маской.

Эта толпа людей, которых я обратил в кровокожих, живя своей обычной жизнью, даже и не подозревали о свободе. Им никто не смел её показать. Им никто не рассказывал, как можно жить. Они боялись переступить порог дома и уйти далеко в лес. Они боялись увидеть то, чего никогда не видели. Но теперь их окровавленные глаза увидят всё, заглянут в каждый уголок их души, где непроглядной тенью страх затмевал ту часть лучшей жизни. Они очистятся от страха. Они сами себе даруют свет. Я лишь направлю их по верному пути, ведь только мне ведома дорога.

Мои стопы ступали по пыльной дороге, закиданной по обе стороны людскими трупами и изрытой стальными гусеницами сотни танков. Мои глаза видели весь ужас войны. В своих ладонях я держал последствия войны. Вот этими пальцами сжимал изъеденную пламенем одежду своих родителей!

В тот день у нас хотели отнять свободу. Забрать наши земли, принудить встать на колени перед их начищенными до блеска сапогами. Но у них ничего не вышло. Они даже и не представляли, на что способен стремительно зарождающийся в глотках страдающих и медленно умирающих вопль войны. О, да. Это страшно и жутко видеть безмолвно шевелящиеся губы, испачканные липкой кровью. Даже если ты преподнесёшь к ним ухо, всё, что ты услышишь — глухое бульканье, зародившееся где-то в глубине гортани.

У войны нет слов. У войны есть только звуки. Будь то пулемётная очередь, одиночный огонь из автомата или свист жуткой секиры, сделанной из двух содранных лиц.

Лишь звуки рождают неистовый гнев, заставляющий поднимать в воздух наши руки и опускать оружие на своего врага. Каждый звон, каждый хруст и каждый хрип вызывают во мне волну праведного гнева, несущейся по моим костям и мышцам. Я крепко сжимаю древко копья и пронзаю костяным наконечником голову врага без сожаления. Без горечи на языке и страха в глазах. Каждый мой удар дарует мне шаг. Шаг вперёд, навстречу свободе. Навстречу жизни без боли.

Хотя, я уже совсем забыл про «жизнь». Сколько мы уже сражаемся в полях? Сколько дней мы освобождаем деревни, оставляя позади себя бесчисленные кучи пепла? День? Два? Быть может месяц?

Окидывая взглядом своё войско, я с трудом подмечаю потери. Да, в любом сражении имеются потери. По-другому быть не может. И каждая смерть эхом отзывается в моей груди. Оборванная жизнь моего воина пронзает моё сердце, подобно раскалённой игле, обжигая края раны и выделяя едкий дым. И каждый новый бой я стискиваю зубы и жду болезненного укола, напоминающего мне ради чего была рождена война в полях высокой травы. Они погибают за свои семьи, за их свободу и будущее. Они погибают с оружием в руках — а это наивысший дар порабощённому человеку. Их сердца утихали без тени страха на глазах, без тени ужаса, закравшейся под плотной маской.

И даже если сомнения заставляли сузить от гнева мои губы до тонкой полоски на лице, я обращал взор на людей Ансгара. Храбрые воины, вселяющие в моё сердце уверенность и непоколебимость в моём непростом выборе. Обычные люди в обычных кожаных доспехах врывались в плотные ряды кровокожих, упрятав страх так далеко, что даже пристально разглядывая их лица, я ничего не замечал. Людские губы подхватывали зарождающуюся молитву, нашёптывали её, передавая от одних к другим, превращая слова в звуки и, не смолкая ни на секунду, обрушивали своё оружие на врага.

Воины Ансгара хорошо знают, что такое жить в бесконечных войнах. Они знают, как бесконечные сражения утомляют, высасывают силы и лишают душу её самого сокровенного, того самого, за счёт чего её и считают душой — её духовности. Они знают, что такое сон без сна, когда за забором твоего дома беснуется твой ненавистный враг. Преданные люди Ансгару знают цену свободе, и они готовы её заплатить, ведь дальше жить прошлой жизнью они не собираются.

И даже если людей Ансгара можно принять за фанатичных безумцев, чья жизнь протекает ради сражений в бесконечной войне, то воины Зико совсем из другого теста. Их мечи, чьи остро заточенные края смазаны слюной голодной Бэтси, взмывают в воздух над головами врагов по идейным соображениям. Каждый бежал от ужасов жизни при кровокожих. На глазах каждого кровокожи лично убивали родню, щедро сея в их сердцах семена ненависти и мести.

Я узрел плоды.

Я увидел с какой болью прозревает семя. Когда цветок теряет свои листья, превращаясь в плод. В такой плод, что стальной меч с лёгкостью входит в кровавый доспех кровокожа, не хуже раскалённого ножа в масло. И я уверен, что не обладай воины Зико столь ценным даром в виде слюны Бэтси, позволяющей их стали с лёгкостью вонзаться в кровавые доспехи, они бы ни на секунду не прервали свои попытки одолеть кровокожих. Взращённый внутри их сердце гнев никогда бы не заставил упасть перед врагом на колено, сложить оружие и жить дальше под гнётом кровокожих. Слишком сильна боль от ужасных воспоминаний. Слишком сильна боль при виде человека, закованного в жуткие доспехи из запёкшейся крови. И даже я и мои друзья не стали для них исключением. Враг моего врага — мой друг. Как долго? Пока последний кровокож не обратится в прах на их земле.

В день нашей первой встречи я и подумать не мог, что стою с копьём в руке возле своего нового друга, глаза которого испепеляли меня, пытались прожечь насквозь. Ему нужна была всего одна секунда, всего один миг, один удар сердца, чтобы убить меня одни точным ударом, но его тело было в моей власти. Его мгновения, его время, его удары сердца были на моей ладони. Я мог сжать кулак — и сердце юноши замерло бы навсегда, но в тот день я даже не помышлял о столь радикальном поступке. В пылающих гневом глазах Зико я усмотрел праведную борьбу за справедливость. Битва в лесу с кровокожами не была бойней ради бойни. То сражение было борьбой за привычный образ жизни. За старый мир, где люди дышат свободой, думают о будущем и могут запланировать завтрашний день. Даже сейчас, с оружием в руках и тысячной армией за плечами я не могу спланировать свой день на пару часов вперёд.

В тот день Зико уже не мог спланировать наперёд и нескольких минут. Я спас его от неминуемой смерти, но он даже этого не осознал. Видя перед собой очередного кровокожа, его устройство мыслей было не способно вообразить благоприятный исход. Сама мысль о спасении давно потухла, оставив после себя лишь тень стремительно надвигающейся смерти.

Гнев в его глазах быстро сменился растерянностью, когда я первый начал диалог. Вместо клинка в грудь я дал ему слова, подействовавшие страшнее стали. В тот день я изменил его мир. Подарил надежду. Я смог подарить ему не только завтрашний день, но и возможность заглянуть в будущее.

Конечно, мы не стали закадычными друзьями, но и врагами нас явно назвать было нельзя. Порой, видя перед собой загорелое лицо Зико, чьи глаза постоянно глядят на меня с сомнением, я вспоминаю фразу: враг моего врага — мой друг. Мой друг… Возможно, когда-нибудь он взглянет на меня иначе, и я увижу на его лице искреннюю улыбку, а взгляд блеснёт искренним уважением и непоколебимой дружбой. Именно этот блеск я подмечаю во взгляде моих друзей, согласившихся идти со мной до конца.

Но одной пары глаз я так и не досчитался. Зико. Мы уже минули сотни километров лесов, прошли дюжину деревень и обратили в прах не одну сотню кровокожих, но Зико так и не вышел из леса к нам на встречу.

Мне было чуждо это чувство, но она болезненно протекало по моим сосудам, дёргало за каждый нерв, стоило мне вспомнить его имя. Оно призывало к ярости каждый раз, когда мы уничтожали появившийся отряд кровокожих на нашем пути, а Зико так и не появлялся. Я испытывал волнение. Я действительно переживал. И порой, меня пугало это. Эти чувства… Эти переживания…

Это не моё!

Я никогда не испытывал подобных сентиментальностей. Я — эгоист. Я всегда думал лишь о себе. Всегда. Когда каждый день живёшь с мыслью, что завтра не настанет — хочешь не хочешь, а станешь думать только о своей шкуре. Когда твой город объят пламенем, первые дней десять ты переживаешь о других. Ты сопереживаешь каждому, кто потерял близких. Видя чужие слёзы на глазах, твои глаза вдруг тоже увлажняются, слёзы бегут по щекам. Но потом ты устаёшь. Устаёшь переживать, устаёшь плакать, устаёшь вопить от страха, когда соседний дом складывается как карточный, а волна пыли окутывает всех, кто стоял рядом. И ты больше никогда своих соседей не видел. Может быть тогда я утратил свою человечность. Я забыл, что такое быть человеком. Испытывать переживания, любовь, страх за друзей. Так странно… Так необычно…

Эти чувства… Эти переживания…

Я словно вновь их обретал. Человечность постепенно возвращалась ко мне. Вливалась в моё тело.

Моё тело…

Я уже начал забывать, что я из себя представляю. Какой ужасный и мерзкий. Тонкий скользкий червяк, извивающийся в чужих кишках, забитых гниющими фекалиями. Мой тело — это тело Инга — бедной девочки, чьё сознание я поработил, но с каждым днём я ощущаю, как моя власть над ней медленно, но утихает. Каждый день я чувствую, как становлюсь человеком. Впервые я испытал искреннюю радость от общения с друзьями. Мы побеждали, и вместе ликовали. Мы поднимали наше оружие к небесам и громко вопили во всю глотку. Булькали, но радовались. Искренне. Меня впечатляли пережитые эмоции, и за это я мог благодарить только Ингу, поделившеюся со мной своим спектром эмоций.

Каждый новый день лепил на меня новое мясо человечности, но и с каждым днём я ощущал, что моя смерть всё ближе и ближе. Парадокс, но вскипающие внутри меня чувства не позволят мне полностью поглотить тело Инги. Видимо, такая природа. Любовь убивает. Понимаете? Инга молчит, но её человечность постоянно общается со мной. Порой ругает, заставляя испытывать сожаление и стыд. А порой радуется вместе со мной. И постоянно призывает быть внимательным и не спускать глаз со своих друзей.

Вот и сейчас, после очередной победы я глядел куда в сторону в надежде увидеть там Зико и его людей, идущих нам на встречу. Никого. Пусто. И эта пустота пугала меня. Мне нужно разыскать Зико, немедленно.

Мы шли разбитой дорогой, пронизывающей быстро лысеющие леса, скалистые горы, увитые клубящимися облаками, и пологие холмы с пожелтевшей травой. Стоя на одном из них мы видели вдалеке блеск моря и повисшее над ним обеденное солнце. Цель уже близко, сомнений нет. Протяни руку и подставь солнцу ладонь. Горячие лучи согревали кровавую корку, вызывая лёгкий зуд. Приятный, отвлекающий от реальности. Но в тот день реальность никак меня не отпускала. Мой взгляд постоянно отлипал от горизонта с линии морской воды и прыгал на пожелтевший лес по левую от меня руку.

— Тебя что-то беспокоит, Червяк? — спросил Дрюня, стоя рядом со мной. Его взор непринуждённо падал на горизонт, видя вдалеке конец дороги и конец путешествия, вызывающее у моего друга лишь тревогу.

— Друг мой, — произнёс я, в очередной раз переводя взгляд на лес, — идёт война. Каждая секунда для меня — это беспокойство и тревога.

— Не думай, что ты один переживаешь. Мы все испытываем тревогу, пробуждающую в нас страх. Никто из присутствующих рядом с тобой не знает, что ждёт его впереди, — Дрюня кивнул подбородком в сторону горизонта.

Лицо, покрытое коркой из высохшего гноя, не могло выразить ни единой эмоции, словно оно было мертво, но мышцы под кожей силились изобразить хоть что-то, но безуспешно. Даже его губы, изрытые трещинами и усыпанные хлопьями белёсых струпьев, с трудом поспевали сжиматься и разжиматься за каждым произнесённым словом. И лишь болезненно лунные глаза выражали беспокойство каким-то мутным блеском, который явно от меня что-то скрывал.

— Мне нужно разыскать Зико, — сказал я.

— Только тебе? — возмутился Дрюня с тревогой в голосе.

Морской ветер приносил свежий воздух, а вместе с ним и прохладу. Я не замечал температурных изменений, и мне не нужно было кутаться в мой уродливый плащ, похожий на лоскутное одеяло, где вместо привычных кусков ткани мастер предпочёл взять человеческие лица. А вот Ансгару и его людям приходилось разжигать костры и усаживаться вокруг пламени плотным кольцом. Юный правитель грел ладони у костра, когда наш разговор дошёл до его ушей. Я заметил на его лице интерес. Любопытство заставило юношу покинуть кольцо воинов и двинуть в нашу сторону. Его кожаный доспех громко шуршал при каждом шаге. Непослушные чёрные локоны закидывало ветром назад, когда накинутый на плечи тяжёлый плащ из медвежьей шкуры неподвижно свисал до самой травы. Холод жадно укусил его ладони, и парню пришлось их спрятать от ветра в глубине накидки, где помимо естественного тепла он всегда мог погрузиться в родительский очаг. Даже стоя в десятке метрах от парня, я видел, как он кладёт непокрытую перчаткой ладонь на череп своего отца, ставший частью смертельного оружия — жуткой дубины, проламывающей доспехи кровокожих подобно тонкому люду — и теперь висящим на его кожаном поясе.

Новый порыв ветра ударил Ансгара в лицо, заставив его сильно скривиться. Совсем недавно этот юноша был так молод, был так наивен. Он был красив, его губы всегда дарили улыбку, способную поднять боевой дух. А сейчас я видел идущего мне на встречу хмурого мужчину, закалённого в бою и утратившего какую либо наивность. Со стороны могло показаться, что Ансгар скривил лицо от холодного прикосновения, но нет. Его мужественное лицо сжалось от боли, причинённой страшной раной. Уродливый рубец омрачил его лик, нарисовав бледную кривую полосу почти через всё лицо; ото лба до левой щеки, чудом не лишив парня левого глаза и всех зубов на верхней челюсти. Другие считали, в том числе и Дрюня, появление шрама — дар битвы. Награда, врученная из рук врага. Получить такое страшное увечье и остаться в живых — удача, сопутствующая лучшим воинам. Да, его плоть на удивление быстро срасталась, но это не делало Ансгара бессмертным. Я был точно в этом уверен, несмотря на то что почти тысяча глаз узрели, как клинок из запёкшейся крови в тяжёлом ударе лёг на голову юного правителя и рассёк лишь плоть, не расколов на куски череп парня.

В тот славный день на людских глазах родилось новое божество, способное противостоять врагу и вести солдат к победе. Я мог лишь порадоваться за Ансгара, искреннее. Но всё же я знал — воткни ему между рёбер меч из запёкшейся крови прямо в сердце — и парень умрёт. Выдавит из лёгких последний воздух и рухнет замертво на землю. И поэтому моей главной задачей было одно — не дать «новому божеству» умереть на глазах сотни воинов, дабы не подкосить их воинствующий дух.

Тяжело шагая по пожелтевшей траве, Ансгар поправил висевший на его спине щит. Еще один мой дар «бессметному воину», похожий на кусок выломанной двери грязной коммуналки. Лёгкий и крепкий, способный сдержать ни один удар кровавого меча или тяжёлой секиры (мы проверяли), а потом и сам Ансгар имел возможность не раз убедиться в его прочности, скрывая свой изуродованный лик за куском запёкшейся крови.

— Инга, — выдавил Ансгар, поравнявшись с нами. Перепаханные мечом губы продолжали приносить боль, кривя лицо парня. — Море совсем близко, а как я понял — это и есть наша цель.

— Ты всё правильно понял, Ансгар. И мы не отступим от нашей цели.

— Да, но твой взгляд устремлён совсем в другую сторону. И меня это беспокоит. Я теряю людей, и каждая утрата — боль, пронзающая не только моё сердце, — Ансгар повернулся к своим людям и умолк, давая нам услышать их разговоры о тёплом доме, горячей еде и глубоком сне. Усталость чувствовалась в каждом брошенном в огонь слове.

— Поверь мне, — сказал я, уставившись на Ансгара, — я разделяю твою боль, и переживаю не меньше твоего. Но у нас есть еще друзья, которым нужна наша помощь. Мне придётся покинуть вас, на время.

Лицо Ансгара вновь искривилось. Но не от злости или боли. На его глазах отразилось разочарование. Изуродованные губы сжались ради пары слов, но произносить их он отказался. Он всё понял, спорить со мной нет никакого смысла.

— Я ряд, что ты меня понимаешь, Ансгар.

— Я иду с тобой? — спросил Дрюня.

— Нет…

— Но ты не можешь идти один! — гаркнул Дрюня, готовый чуть ли не взорваться на месте. — Ты не можешь так расковать! Оглянись…

— Я полностью осознаю все риски…

— Оглянись, Червяк! — лунные глаза быстро спрятались за веками, став двумя тонкими белыми линиями. — Эти воины… Эта армия обратиться в пыль. Твоё сердце остановиться — а вместе с ним и все эти люди исчезнут по одному щелчку!

— Я всё обдумал и давно принял решение. Нет смысла всех гнать на поиски Зико. Мне нужно, чтобы вы остались здесь. Дорога от моря одна, и она у нас под ногами. Если новые отряды кровокожих пойдут вперёд — мимо вас они не проскочат.

— А если мы не справимся? — спросил Ансгар.

Его вопрос вызвал у меня улыбку.

— Если вы не справитесь — тогда и я вам никак не смогу помочь.

Ансгар опустил глаза и с пониманием кивнул. По пути мы встречали отряды кровокожих разной численности. Попадалась и сотня голов и три сотни. Но не более. Шанса на победу у них не было никакого, но пощипать наши войска они были всегда рады. Бросались без разбору. Их даже не останавливал горизонт из голов тысячной армии за нашими спинами. Был ли таков план врага, или это было самоубийственным недоразумением — я понять не мог. Но с каждым убитым врагом, с каждыми кровокожим, которого мы обращали в прах, я точно знал одно: их хозяин ощущает потерю каждого воина. Он словно прощупывает нас, пытается сосчитать каждого. Готовится к худшему, и, конечно же, пытается хитрить. Он искусно отвлёк нас от главного — от Зико — видимо осознавая его важность в этой борьбе.

Я прекрасно понимал, что новый отряд кровокожих появится на горизонте совсем скоро, и его основная задача — отвлечь нас. Отвлечь меня, переключив на бессмысленное сражение. Но я раскусил своего врага, и смогу даже подыграть, бросив в бой свою армию. Пусть наслаждается, пока я буду плести свои дела.

— Ансгар, Дрюня, вы останетесь здесь, — решительно заявил я. — Скучать вам не придётся, поверьте мне.

— А ты? — спросил юный правитель, кутаясь в медвежий плащ.

— Я возьму с собой сотню воинов, — я повернул голову в сторону кучки кровокожих, за спинами которых стояла огромная мясистая детина. — Возьму Хейна. И, конечно же, Кара пойдёт со мной.

Волчица, затянутая болезненной коркой застывшего гноя, всё это время сидела у моих ног. Она стала свидетельницей нашего разговора, она побывала в каждой битве, забирая с собой десяток, а то и два десятка врагов, безжалостно перегрызая им глотки своими острыми зубами. Она получала увечья так же, как и остальные воины. Она давно стала неотъемлемой частью нашей армии, а мы для неё не просто хозяевами. Мы стали для неё родной стаей.

Я опустился на колено и провёл ладонью в кровавой корке по облысевшему загривку Кары. Наши застывшие на коже выделения издали неприятный скрежет, словно напильником проехались по ржавому металлу. Но я и не пытался сделать Каре приятно. Моё поглаживание — жест доверия, на который Кара всегда откликается с радостью.

— Нам нельзя разделяться, Червяк! — вновь встрял Дрюня.

— Нам придётся разделиться! — прошипел я Дрюня, вставая с колена. — По-другому нельзя.

— Но почему? Почему мы не можем пойти вместе?

— Ты хочешь пустить очередной отряд кровокожих в огород? Представь что будет, если по этой дороге три сотни, а то и тысяча кровокожих вновь разбредутся по нашей земле.

Дрюня перевёл взгляд на видневшийся вдалеке край моря и, стиснув пожелтевшие от болезни зубы, спросил:

— Ты уверен, что их численность столь высока?

— Я ни в чём не уверен, и именно поэтому вы остаётесь здесь.

Глава 2

Я отобрал сотню воинов, поставил во главе Хейна, и мы отправились в сторону лысеющего леса, простирающегося по левую сторону горизонта.

Хейн был нужен мне не только из-за своей неимоверной силы и способностью одним ударом уложить пятерых кровокожих. Эта громадная махина из вздувшейся плоти и стальных мышц оставалась важным сосудом, вместившим в себе мои остатки драгоценной крови. И я без сожаления пожертвую этим гнусным ублюдком, хладнокровно предавшим свой народ, если вдруг моей жизни будет угрожать смертельная опасность. Я не хотел делать этого на глазах Ансгара, потому что чувствовал в груди юного правителя сжимающееся от жалости сердце каждый раз, когда на эту огромную тушу налетала толпа кровокожих. Хоть Хейн и был предателем, но он по-прежнему оставался родным дядькой Ансгара. Какая никакая, но родня.

Мы шли без сна два дня. Лес казался бесконечным лабиринтом, построенным каким-то безумцем. Постоянно налетал ветер, шевеля огромными ветвями и осыпая наши головы пожелтевшей листвой. Мы не чувствовали ни жара, ни холода, который должен был нас остановить и повалить на землю, чтобы мы стали очередным удобрением для почвы. Но вот одно я почувствовал разительно. Контраст был невероятно ощутим, и я приказал отряду остановиться.

На третий день пути ветер донёс до меня вонь. Я учуял смрад от пролитой крови. Приторный, оставляющий на языке привкус сладости, словно слизал целиком леденец. Трусы не проливают такую кровь. Такую кровь оставляют лишь воины, в чьих жилах текла химия битвы. Адреналин заставлял двигаться их подобно загнанному в угол животному, чей звериный инстинкт никогда не позволит умереть, не оскалив зубы. Мы были на верно пути, и это меня пугало.

Следующие полдня мы шли по влажной почве, засыпанной по щиколотку жухлой листвой. Лес предательски молчал. Пение птиц, сменяемое испуганным ором при нашем приближении, давно оборвалось, словно всё живое вымело. Скользкие насекомые больше не цеплялись к доспеху, и даже чёрные мухи больше не клеились к глазам Кары, из уголка которых подтекали тонкие струйки гноя.

Мы были начеку. Нос Кары всегда был задран, жадно втягивая в себя ветер.

Я осматривался, заглядывал за деревья, обращал внимание на кусты, в особенности на их ветви, но следов битвы или хотя бы отпечатков чужих ног на земле не замечал. Но после обеда я увидел их. Увидел изрытую грубой подошвой землю, разбросанную листву. Кровокожи были здесь, голов сто, не меньше. Большая часть следов уже была прикрыта опавшей листвой, но не так сильно, чтобы можно было с уверенностью сказать, что отряд кровокожих прошёл здесь три, быть может, четыре дня назад. Максимум минуло пару дней. У нас еще есть шанс нагнать их и остановить людское кровопролитие.

Сумерки принесли с собой первые плохие новости.

Утренний свет медленно разливался между деревьев, убирая с горизонта непроглядный занавес. Перед нашими глазами появилась деревня. Дикая, не огороженная никаким забором, кроме естественного — лесом. Словно заброшенный остров по среди океана.

Первая изба стояла в шагах двадцати от края леса.

Мы не скрывались, и не прятались за кустами. Я вышел первым, Хейн — за мной, врезавшись плечом в высокую сосну с такой силой, что оставшиеся шишки загрохотали по деревянной крыше дома. Достав копьё из-за спины, я подбежал к дому и вышел на проторенную дорожу, что уходила в глубь деревни. Любопытство заставило заглянуть меня в разбитое окно: стол опрокинут, на полу валялись осколки разбитой посуды, раскатившиеся в разные стороны яблоки и успевшая стухнуть поджаренная тушка птицы. Странно, но нападение стало неожиданностью для жильцов дома. Неужели они были не готовы?

Я обошёл дом, Хейн — с другой стороны. Переведя взгляд на крыльцо, я увидел и самих жильцов, а точнее — то, что от них осталось. На утоптанной траве лежали два тела: женщина и ребёнок лет десяти. Их одежда была истерзана ударами мечей, а сами тела напоминали высосанный до последней капли маленький пакетик сока. Кровокожи забрали их кровь.

Я крепче сжал древко копья, хотя и понимал, что здесь нет кровокожих. Внутри меня бурлила злость. Ненависть толкала меня вперёд. Мы обошли всю деревню, и везде было одно и то же. Высосанные тела валялись всюду. И что больше всего меня злило — среди разбросанных под каждым домом тел, мужские встречались слишком редко.

Возможно, Зико готовил отряд и был вынужден забрать всех мужчин. Я поступил также, и видя, что творится у моих ног, я лишний раз убедился в своей правоте. И я правильно поступил, оставив Дрюню с войском на дороге. Но зачем убивать неповинных? Неужели нашим землям вынесли смертный приговор?

Вопрос так и застыл в моей голове, когда мы двинули дальше. И мучащие меня ответы я собирался найти в кротчайшие сроки.

К моему удивлению в лесу была построена далеко не одна деревенька. Как оказалось, в окружении многовековых деревьев пряталась целая сеть деревень, соединённых между собой еле заметными тропами. И чем глубже мы заходили, тем гуще становилась вонь пролитой крови. Мы прошли еще пару деревень, где на изрытой битвой земле валялись высушенные трупы, успевшие накинуть на себя одеяло из осенних листьев.

Внутри меня закипала злость. И когда вонь стала невыносимой, а до моего слуха долетели людские крики, я вмиг спустил весь пар.

Держа перед собой копьё, я вынырнул из-за деревьев и бросился на женский крик, раздавшийся за стоявшим перед моим лицом домом из сосновых брусьев. Быстро обогнул стену, добрался до угла и выбежал вперёд, на лужайку перед домом.

Перед моим взором предстала настоящая битва. У каждой избы происходило сражение. На земле валялись людские трупы, как мужские, так и женские. Кто-то уткнулся лицом во влажную почву, а кто-то смотрел в небеса расколотой головой.

Я бросился к ближайшему дому, на лестнице которого стояла молодая женщина и громко орала. На её руках омерзительно вопил младенец, женщина прижимала его к своим грязным одеяниям, но тот не умолкал. Опасность им не угрожала. Пока… Она вопила от испуга, видя, как у подножья лестницы сражается мужчина в кожаном доспехе с двумя кровокожами. Настоящий мастер меча, он ловко парировал выпады и даже наносил ответные удары, но его точности что-то мешало. Подбежав ближе, я заметил, что с его левой рукой что-то не так. Конечность болталась канатом. Но сейчас мне не до этого…

Когда до кровокожих оставалось шагов двадцать, я метнул копьё. Раздался свист. Ближайший ко мне кровокож даже не услышал, как Хейн выбежал на дорогу между соседними домами и обрушился на врагов. Кровокож успел лишь занести меч для удара, и в тот же миг костяной наконечник вонзился ему в грудь, расколол доспех и с лёгкостью вышел из спины. Его колени подкосились, скрюченное тело рухнуло наземь и начало обращаться в пепел, пока второй кровокож обернулся на меня. Я упал на влажную землю метрах в трёх от него, инерция дотащила меня до его ног, и я врезал ступнёй ему в колено. Я до последнего сомневался в своём трюке, но вышло знатно. Хруст был громким и болезненным. Кровокож согнулся, пошатнулся. Кара, разбрызгивая лапами комья грязи, молнией подбежала к нам и взмыла в воздух. Тело волчицы пролетело пару метров, сотрясая воздух громким рыком. Челюсти с острыми зубами разомкнулись, брызнув в воздух капельки гноя, и в туже секунду сомкнулись на правой руке кровокожа. Они вместе рухнули на землю рядом со мной, но кровокож сумел опереться на колено здоровой ноги, и даже успел ударить волчицу кулаком в морду.

Я засунул ладонь в кучу пепла, в попытке найти своё копьё. Пальцы нащупали древко, крепко его обхватили, но ударить не успел. Меня опередили. Раненый мужчина громко взревел, молниеносно занёс меч и ударил. Женщина на лестнице взревела еще громче, видя, как лезвие вонзилось в шею воину и почти отсекло голову. Кровокож рухнул мне на ноги и обмяк, медленно превращаясь в пепел.

Кара обернулась в сторону других домов, где кипели нешуточные битвы. Я положил правую руку на землю и попытался встать на колено, крепко сжимая в левой ладони копьё. Вроде, ничего сложного, да и что может случиться.

Сильнейший удар обрушился мне на правое плечо. Меня качнуло, словно кто-то врезал изо всех сил мне нагой в грудь, на землю упал отрубленный рог наплечника. Вот это поворот. Я вскинул голову и увидел блеснувшее в лучах солнца лезвие.

— Постой! — успел выкрикнуть я, но в ту же секунду мне пришлось откатиться в бок.

Меч ударил совсем рядом. Раненый мужчина явно не понимал, что происходит. Кара громко зарычала. Волчица пригнулась, готовая к смертельному прыжку, но я вовремя успел её остановить.

«Кара, нет! Не надо!»

«Он враг, он напал на тебя.»

Мужчина вновь занёс меч для удара. На его лице застыл гнев, в глазах не было ни капли страха. Левая рука была сильно ранена; рукав серой рубахи был аккуратно рассечён в области плеча и полностью окрашен в багровый. Кожаный жилет был истерзан, словно по нему ударили мечом раз двадцать, но грубая кожа чудом спасла хозяина от смертельных ран. Его сухие губы скривились, взгляд застыл на мне, а потом он взревел, брызнув слюной.

Я резко вскочил на ноги, увернулся от неточного удара, прыгнув к мужчине, и ударил его концом древка в грудь. Женщина не умолкала, младенец заревел еще громче. От сильно удара в грудь мужчина охнул, меч вывалился из его руки на землю. Он согнулся и захрипел в попытке сделать глубокий вдох. Его ноги тряслись, скорее всего, в израненном теле оставалось совсем мало сил. Спустя секунду он рухнул на колени, прижав здоровую руку к груди.

— Я не собираюсь вас убивать, — сказал я, поочерёдно бросая взгляд то на вопящую женщину, то на мужчину.

— Проклятый кровокож, — прохрипел мужчина, уставившись на меня с призрением.

— Я — друг Зико! Мой имя Инга!

Глаза мужчина заметно округлились. Гнев быстро покинул его лицо, поменяв гримасу отвращения на еле заметную радость.

— Инга? — выдавил мужчина.

— Да, я пришла вам помочь!

Я подошёл к мужчине и протянул руку. Мужская рука потянулась ко мне, ладонь обхватила моё запястье и вяло сжалась. Я помог ему встать. Шатаясь, он ухватился за меня. На лице появилась заметная улыбка.

— Инга… — вновь прохрипел он, — ты вовремя пришла.

Мы вместе бросили взгляд на нешуточную битву, вспыхнувшую в центре деревни. Здесь было полсотни человек Зико, голов сто вражеских кровокожих, и столько же моих воинов. Сражение велось у каждого дома, у каждой двери. Деревянные заборы ломались с громким хрустом, когда на них валился пронзённый мечом кровокож. Ломались крыши, когда Хейн хватал противника своими разбухшими руками и бросал его в сторону избы. А во что превратилась земля под ногами… Могло показаться, что тут трактор отпахал смену.

Расспрашивать мужчину о происходящем смысла не было, всё и так было понятно. Я спросил одно, что долго меня беспокоило:

— Где Зико?

— Не знаю. Мы пришли сюда дней пять назад. Первый набег отразили, но сразу же последовал второй. Кровокожи лезли отовсюду, из-за каждого дерева. И эти мухи…

— Мухи?

— Да. Мухи. Эти твари лезли нам в глаза, в нос и в рот, мешая сражаться. Мы все подумали, что вернулся Гнус.

Кто бы сомневаться. Значит, он где-то рядом.

— Как давно ты видел Зико?

— Дня два назад, — ответил мужчина, поглядывая на умолкнувшую женщину. — Он вернулся в центральную деревню, когда стало ясно, что кровокожи лезут со всех сторон, а нас оставил здесь, защищать живущих ближе к лесам.

Мужчина прижал правой ладонью огромную рану на левом плече, затем бросил на меня уставший взгляд и устало произнёс:

— Зико был прав.

— В чём?

— Уходя, он сказал, что ты придёшь нам на помощь. Кстати, меня зовут Фиран, и мой меч всегда будет служить тебе.

Я убрал его ладонь от кровоточащей раны и накрыл своей. Полностью излечить мужчину я не мог, придётся обратить его в кровокожа, на что он точно не согласится, да и ресурсов у меня практически не осталось на столь сложную операцию. Но в моих силах угомонить боль и запечатать рану огромной болячкой, под которой рассечённая плоть быстро затянется.

Мужчина с облегчением выдохнул, когда я убрал ладонь. Он с удивлением уставился на плечо, разрешил себе дёрнуть рукой, убедившись, что движение больше не причинит боли, а затем широко улыбнулся.

— Бой еще продолжается, — выпалил он, поднимая меч с земли. — Надо нашим помочь.

Я не собирался с ним спорить, лишь крепче сжал древко копья. Кара уже успела броситься к соседнему дому, где несколько мужчин размахивали мечами, пытаясь угомонить трёх кровокожих. Мы быстро решили эту проблему. Волчица повалила одного на землю, вцепившись ему со спины в шею. Подбегая, я слышал, как заохали мужики, увидев страшное чудище, похожее на волка. Они уже хотели обрушить на неё свои мечи, но громкий крик Фирана остановил их.

— Не тронь волчицу! Она с нами!

Ударом копья я проткнул затылок кровокожа и превратил его лицо в мешанину из плоти и осколков кровавой маски. Молча он повалился на колени, утягивая копьё вниз, а затем быстро обратился в прах. Оставшегося кровокожа быстро добили мужики, пробив ему доспех на груди, шее и обрушив лезвие меча ему на голову до самой нижней челюсти. Мозги не успели вывалиться из раскроенного черепа, кровокож развеялся облаком пыли, испачкавшей нам доспехи.

— Фиран, — гаркнул один из мужчин с вымазанным пеплом лицом и сальными длинными волосами, — что происходит? Почему эта гадина стоит рядом с тобой и еще жива?

— Дугир! — рявкнул на мужика Фиран. — Полегче с выражениями! Это Инга! О ней нам говорил Зико.

Мужики уже были готовы броситься на меня с мечами, когда я в свою очередь просто тупо на них глазел. Я бы мог убить их в два счёта, и, если честно, после услышанного у меня возникло желание пронзить одного из них прямо в грудь, но я сдержался, заглушив внутри себя злостью мыслью, что впереди меня ждёт еще не одна битва.

Услышав моё имя, взгляд у всех троих поменялся. Как и с Фираном, глаза у всех округлились, а после на грязных лицах проявились улыбки.

— Быстро, — сказал я, — нужно помочь остальным!

— А что делать с тем монстром?

Мужчина повернул голову в сторону мясистого гиганта, швырнувшего что-то в дом. Оконная рама изверглась треском дерева и взвыла битым стеклом, осколки которого усыпали землю перед домом. Хейн довольно замычал. Брошенный им кровокож точно влетел в окно и скрылся с наших глаз внутри дома. Скорее всего, он остался в живых, и Хейн не собирался проходить мимо. Огромная туша, неуклюже переваливая вздувшиеся ноги и вороша землю, устремилась к дому, чтобы завершить начатое.

— Этот гигант — мой друг, — сказал я мужикам, видя их недоумение на лицах, когда Хейн сорвал рукой часть поросшей мхом крыши, а потом и вовсе обрушил торец избы, не сумев добраться до врага с первого раза. Жизнь кровокожа всё же оборвалась. Хейн ступил в избу через образовавшийся обвал и настиг врага своей ступнёй. Мы не видели, как он умер. Мы лишь услышали противный хруст перемолотого доспеха, а когда Хейн выскочил на улицу, его правая ступня была полностью выпачкана чёрным пеплом.

— Хорошо, — промямли один из мужиков, криво ухмыльнувшись. — Друг так друг, надеюсь он не спутает нас?

— Не переживайте, он прекрасно отличает своих от чужих.

— Девочка, а как нам различить твоих от чужих? — встревоженно сказал второй мужчина, наблюдая вдалеке сражающихся между собой кровокожих.

Хороший вопрос. Но еще задолго до создания своей армии я подготовил на него ответ. Между собой кровокожи с лёгкостью отличают друга от врага. Это как в животном мире, где по запаху можно определить любую принадлежность не только к виду, но и к стае. Так и у нас. Моя кровь, которая течёт в наших жилах, несёт с собой определённый набор образов, в которые заложены как вражеские черты, так и дружеские. Не знаю, как точно это работает, но когда я смотрю на одного из своих воинов, в его лике я вижу что-то до боли мне знакомое, родное. А когда я вдыхаю рядом с ним воздух, нос улавливает исходящий от доспеха густой запах свежей крови, который я ни с чем не перепутаю. Это запах моей крови. Я словно белая акула в холодном океане, способная учуять пролитую кровь за многие километры. Запах моей крови чуют мои воины также хорошо как и запах чужой, вражеской крови. Да и ритм биения сердца, объединяющий всех нас, разительно отличается от вражеского. Но труднее всего обычным людям, не обладающим столь острым обонянием и развитым внутренним чутьём. Для них я придумал способ проще. Примитивный, но действующий.

— Обращайте внимание на клинки. У моих воинов они изогнуты полумесяцем, когда у врагов — прямые, — объяснил я.

Они с пониманием кивнули и вскинули свои мечи, лезвия которых были обильно смазаны блеклой слизью. Я сразу догадался, что мутноватый блеск вызван слюной Бэтси, сложно представить, сколько пришлось толстухе выдавить из себя слюней. Но оно явно того стоит.

Я вскинул копьё и взглядом указал на сражающуюся толпу кровокожих. Меня поняли без лишних слов. И уже впятером (и, конечно же, Кара) мы бросились в бой.

Глава 3

Земля под ногами быстро смешалась с пеплом.

До меня доносились жуткие людские вопли и кряхтение врагов. В этом было что-то возбуждающее, я чувствовал прилив странных эмоций, которые мне сложно объяснить. Что-то приятное из детства, в котором невозможно вспомнить не то чтобы что-то приятное, но и даже хорошее. Но очередной крик, или стон врага, которому я пробил голову копьём, неминуемо вызывал на моём лице улыбку.

Фиран оказался достойным воином. Его истинное лицо, спрятанное за комьями грязи, пеплом и слюной на губах и подбородке, было куда моложе, чем могло показаться. Седеющие волосы могли указать на полувековой возраст, но ему явно было чуть за тридцать. А его движения ног и рук так вообще можно сравнить с грацией подростка.

Несмотря на огромную рану на левом плече, мечом Фиран орудовал уверенно и точно. Лезвие, смазанное слюной Бэтси, без проблем отражало вражеские клинки, и, стоило врагу на короткое мгновение утратить превосходство в бою, как кровавый доспех лопался с противным хрустом, за которым неминуемо следовала смерть в виде пепельного облака. Фирану не доставляло это удовольствие. Абсолютно никакого. С каждым убитым врагом он бросал взгляд на своих друзей, и когда видел одно из них валяющегося на земле в луже крови, его лицо кривилось от злости, а на глазах выступали еле заметные слёзы.

Нередко злость ослепляла Фирана, побуждая действовать глупо и непредусмотрительно. Из-за этого у нас появлялись разногласия, на фоне которых тут-же разгорался конфликт. Он смотрел в сторону своих друзей и никак не мог трезво оценить их шансы.

— Инга! — вопил он, обратив очередного кровокожа в прах, — немедленно бежим к ним!

Я быстро глянул по направлению его брошенного взгляда. Вдалеке двое мужчин сражались с шестью кровокожами. Даже отсюда я прекрасно понимал, чем закончится их схватка. Ничем хорошим. У них не было ни единого шанса выжить; один еле опирался на залитую кровью ногу и был готов рухнуть наземь, когда второй в испуге осматривался по сторонам, выискивая местечко для спасения.

— Нет! — гаркнул я на Фирана, — Мы останемся здесь! Мы никуда не пойдём!

— Нет! Мы обязаны им помочь!

— Им уже не помочь!

Мне пришлось схватить его за кожаный наплечник и грубо одёрнуть на себя. Мужчина с трудом устоял на ногах, вороша ботинками землю. На меня уставились два глаза, в которых бушующий гнев не собирался утихать.

— Что ты себе позволяешь? — гаркнул он в ответ, поднося свой клинок к моему животу. — Им нужна помощь!

— Мы не успеем им помочь! Мы должны помогать ближним, и пока мы будем бежать к тем — умрёт гораздо больше! Одумайся!

В подтверждение моих слов из далека раздался отрывистый мужской крик. Мы обернулся на него. Так я и думал: один из тех мужчин с раненой ногой уже валялся на земле с разбитой головой, а второго убили на наших глаза: страшным ударом меча вспороли кожаный доспех на груди и животе, выпустив располосованные кишки наружу. Еще живой мужчина рухнул на горячую гору своих внутренностей.

— Чем дольше мы спорим — тем больше умрёт! — процедил я сквозь стиснутые до хруста зубы.

Его губы оскалились, обнажая пожелтевшие зубы. Лицо нахмурилось, глазёнки буравили моё лицо, словно выискивая незащищённое место, куда можно было ударить, или больно ткнуть мечом.

— Они мои друзья. Были ими! Из-за тебя…

— Прекрати искать виновных! — я сильнее встряхнул мужчину за плечо. — Сражайся с теми, кто у твоего носа хочет убить твоего друга! Спасай ближних!

Я со всей силой швырнул его вперёд, продолжая смотреть в глаза. Он всё прекрасно понимал, но гнев тупил его разум. Словами образумить упрямого мужика практически не возможно, только делом. Только дракой и горячей кровью.

Я кинулся вперёд к ближайшей к нам драке. Наконечник копья долго не скучал. Пробежав мимо Фирана, я сделал шагов двадцать, как повернувшийся ко мне лицом кровокож стремительно попятился назад, успев полоснуть мне пластину на груди. Копьё пробило ему живот и вышло из спины, не повредив позвоночник, и мы вместе прошли вперёд пару шагов прежде, чем он обратился в пыль. Слева на меня бросился еще один кровокож, но он был остановлен мечом Фирана. Судьба следующих трёх, кто слепо бросился на нас со вскинутыми мечами, была аналогична.

Спустя пару часов я заметил поднимающийся над землёй туман. Его сухой вкус чувствовался на языке. И постоянно казалось, что в глазах застряли песчинки. Я быстро сообразил, что это далеко не туман от испарившейся влаги. Наши ноги вздымали в воздух пепел, который успел усыпать почти всю землю внутри деревеньки. Мы убили всех. Почти всех…

Последний кровокож сражался достойной. Ловко уворачивался от моего копья, бил в ответ, оставив на моём доспехе несколько кривых полос. Мне даже доставляло удовольствие с ним сражаться, и я не хотел быстро заканчивать схватку, но вмешалась Кара…

Позади меня раздался отвратительный рык, смешанный с жутким бульканьем. Я уже слышал, как она стремительно приближалась ко мне, лапы тяжело бухали о землю, а её тело, укрытое под слоем прочной гнойной корки мерзко трещало, оповещая всех о надвигающейся смерти. Зверь взмыл в воздух, и я лишь краем глаза увидел мелькнувшую огромную тень. В следующий миг кровокож повалился на земле, утянутый весом волчицы, которая вцепилась ему в правую руку и изо всех сил пыталась вырвать её с корнем, бешено размахивая огромной головой.

Валяющийся у моих ног кровокож не стонал, его глотка не знала, что такое крик и вопль, извергаемый из тела невыносимой болью. Он лишь ухал при каждом рывке головы Кары, способный вырвать с корнем руку из тела обычного человека. Кровокож спокойно дышал. Маска из десятка слоев застывшей крови втыкалась в землю и оставляла свежие ямку, которые в ту же секунду исчезали под массивными лапами Кары. Левой рукой он пытался ухватиться хоть за что-то, будь то корень дерева, или мои сабатоны из нескольких слоёв застывшей крови. Всё тщетно. Я отпихивал в сторону его ладонь и позволял себе ударить мысом ему в морду, словно у моих ног лежал футбольный мяч. Затем я обрушил свой тяжёлый сабатон на его сжатую в кулак кисть. Кровавый клинок, тянущийся на метр из ладони, треснул и обломился на несколько кусков, сделав своего хозяина безоружным.

И даже обезоруженный он продолжал сопротивляться. Его колени упирались в землю, и как только он поймал упор и готов был встать, Кара тут же разрушила его планы, еще сильнее мотнув головой и опрокинув воина наземь.

Вокруг меня столпились люди. Их мечи нацелились на сражающегося за свою жизнь врага, они уже были готовы изрубить его на куски, но я остановил их.

— Инга! Чего ты смотришь, — это был голос Фирана, — убей его, или дай нам прикончить эту тварь!

— Не смейте! — взревел я, бросая на людские лица гневный взгляд, — этот кровокож не наша добыча.

— Добыча? — с изумлением спросил Фиран.

— Да, этот кровокож добыча Кары.

Продолжая громко рычать, Кара выпустила изломанную руку кровокожа из пасти и начала отходить в сторону. Окружающие меня воины Зико резко нацелили мечи на распластавшего на земле врага. Они посчитали, что волчица наигралась со своей добычей и решила бросить её, но они ошиблись. Стоило им чуть приблизиться к поверженному кровокожу, как Кара стремительно опередила их, набросившись на врага и вцепившись клыками в лицо, защищённое маской. Раздался хруст, грубые осколки кровавой маски посыпались на землю, прямо к лапам волчицы. Кровокож дёрнулся в предсмертной судороге, сабатонами сгрёб землю, а трясущимися пальцами обеих рук попытался ухватиться за волчью морду. Но не успел. Вся морда и пасть волчицы покрылась серым пеплом. Пепел налип ей на зубы и испачкал язык, с которого на землю потекла тонкая струйка гноя.

— Всех убили? — спросил Фиран, оглядываясь по сторонам.

— Здесь всех, — ответил я, не ощущая присутствия чужой крови настолько близко, насколько бы этого хватило для внезапного нападения.

Деревня медленно погружалась в тишину. Раненые воины потихоньку умирали, им никто не мог помочь, даже я. Вопящие женщины и ревущие дети попрятались по домам, забившись в самые глухие углы или спустившись в вырытые погреба. Проходя мимо убитых, внутри меня появлялось желание забрать их кровь, высосать всё до последней капли, но я не мог. Человечность Инги, запертая внутри меня, не позволяла мне на глазах Фирана и его людей осквернять тела их друзей. Эх, сколько бесценной крови впустую утечёт в землю. Мне было больно и обидно от одной мысли. Даже мой плащ из нескольких дюжин мужских лиц безмолвно пытался склонить меня к воровству, нашёптывая соблазнительные преимущества чужой крови в моём теле. Но я был непреклонен, хоть «держать марку» и давалась мне с великим трудом.

Окончательно убедившись в полном отсутствии опасности, я отыскал взглядом Фирана. Всюду лежали раненые и мёртвые. Туман из пепла медленно рассеивался, оседая на землю. Мужчина сидел на коленях у порога избы, держа на руках умирающего друга. Я подошёл к ним, убирая по пути копьё за спину. Плащ вновь заговорил с моим разумом, рекомендуя халявную кровь забрать себе, и даже не предложив излечить умирающего. Гнусная и жестокая тряпка из плоти. Но я не могу от неё избавиться, даруемая им сила мне еще пригодиться. Мне лишь остаётся уповать на здравомыслие Инги и на какие-то крохи личного благородства и уважения, которые еще остались во мне.

— Фиран, — обратился я к мужчине, встав совсем рядом. — Нам нужно найти Зико. Немедленно.

Он не ответил. Его взгляд был обращён на измученное болью лицо мужчины, лежавшего на его руках. Дело дрянь. Лёгкий кожаный доспех умирающего был пробит несколько раз в груди и один раз в область живота. Наружу из кривых отверстий обильно вытекала густая кровь, и сердце вот-вот утихнет, прекратив пузырящейся крови пачкать землю. Умирающий разомкнул испачканные кровью губы. Фиран наклонился к нему, боясь не услышать сказанное другом. Но тот ничего и не сказал. Кровь запузырилась на уголках губ, глаза умирающего уставились куда-то в бок. Прежде чем испустить последний вдох, тело мужчины сжалось пружиной, а потом медленно выпрямилось и окончательно расслабилось.

— Проклятые кровокожи! — прошипел Фиран сквозь зубы. — Почему⁈ Почему они не дают нам жить спокойно⁈

Влажные от слёз глаза отлипли от мёртвого мужчины и обратились на меня.

— Инга, ты же кровокож! Ответь мне! Ты несёшь внутри себя сущность этих монстров! Ты такая же, как они!

— Фиран, ты ошибаешься. Я не такая, как они! — он вынудил меня перейти на крик. — И тебе, и твоим людям, повезло, что я не такая как они, иначе, ваши трупы валялись бы здесь всюду, высушенными до последней капли крови!

Мои слова немного отрезвили Фирана. Он убрал свой взгляд, обратив его куда-то вглубь деревни. Подбородок мужчины задрожал.

— Мы обречены… все…

Его бормотания о неминуемой гибели меня начали нервировать. Понятия не имею, как можно воодушевить этих людей, и нужно ли вообще это делать? Они теряют друзей, дома. В их головах нет будущего, и что побуждает их сжимать в ладонях рукояти мечей и идти на врагов — мне не ведомо. За их плечами уже ничего не осталось, но впереди… Впереди же есть жизнь!

— Нам нужно найти Зико!

Я позволил себе крикнуть на Фирана, чтобы его мутный взгляд наконец обрёл ясность. Мужчина моргнул пару раз, выдохнул. Он словно вернулся в реальность, с каким-то животным голодом принялся глазами вырывать фрагменты из мрачной картины, окружившей нас своим непробиваемым полотном.

— Да… — замямли он. — Зико…

— Фиран, вставай! Собирай людей! Нам надо найти Зико!

— Нам? Нет-нет. Инга, я и мои люди останутся здесь. Мы не можем бросить беззащитных на растерзание кровокожим.

Фиран выпустил из рук труп мужчины, аккуратно уложив его на рыхлую почву, а после накрыл его испачканное кровью лицо своей ладонью в кожаной перчатке. Фиран наклонился к мёртвому другу, скрыв своей спиной не только его голову, но и грудь. В окружавшей нас тишине я без труда различит шёпот, разлившийся над трупом мужчины.

— Я встал перед врагом, — медленно нашёптывал Фиран на ухо другу, — и спас свою честь. Я поднял меч на врага — и спас свою гордость. Я остался стоять перед врагом — и спас своё мужество. Я умер человеком — и спас не только свою волю, но и спас душу.

Принципы. Или кодекс? Неважно. Важно то, что Зико и его люди настолько сильны духом, что готовы биться с кровокожами до последнего вздоха, и встань перед ними выбор: смерть или жизнь в обличии кровокожа, они с лёгкостью выберут смерть. Похвально.

Фиран выпрямился, убрал ладонь с лица друга. Он успел прикрыть тому глаза и закрыт рот, сомкнув губы.

— Инга, — произнёс мужчина, вставая передо мной в полный рост, — кровокожи могут вернуться в любой момент. Мы остаёмся. Да, нас мало, но это уже и не важно. Важна лишь наша битва и противостояние. Тебе нужно двигаться в сторону центральной деревни, я уверен, там ты найдёшь Зико. Живым или мёртвым, — скорбь на мужском лице сменилась кривой улыбкой, — может быть судьба и действительно злодейка, и кровокожих истребят другие кровокожи. Забавно, ты так не считаешь?

Мужик окончательно отчаялся, безумие медленно, но уверенно овладевало его разумом. Взгляд, губы, нервные подёргивания ладоней — всё на это указывает. Быть может, так даже лучше. Нам бы всем сейчас намешало отдаться безумию в распростёртые объятия, ибо сохранить рассудок в таких нечеловеческих условиях в целости и сохранности практически невыполнимая задача.

Фиран продолжал на меня смотреть, а я всё никак не мог подобрать нужных слов.

— Такова природа, — немного помолчав сказал я. — Если человек идёт против человека, то что мешает кровокожу идти против кровокожа?

— Верно. А всё почему? Потому что внутри вас течёт разная кровь.

В его словах есть истинна. Внутри меня течёт кровь Инги. Чистая, неиспорченная ужасами мира. Девственная. Ведь из той женщины-кровокожа, что доживала свои жалкие дни в пещере Дрюни, я забрал силы, не притронувшись к её крови. И лишь потом я впитал в себя всё, полностью подчинив в своём теле каждую каплю чуждой крови. Забавно. Но мне бы пролить свою кровь, и быть может мир станет чуточку добрее…

— Инга, собирай людей. Нельзя терять ни секунды.

Фиран рукой указал мне направление. Глубь леса и холодный мрак с нетерпением ждали нас.

Я снова шёл впереди, держа Хейна и свой отряд позади. Меня больше не беспокоил громкий шум, который они создавали бряцаньем своих доспехов и неуклюжими шагами, сопровождающиеся ударами о деревья, вырывания кустов с корнями и ломаниями веток. Наоборот, мы мало шумели. Мне хотелось, чтобы о нас знали все вокруг. Я желал, чтобы на нас бросился противник и развязалась настоящая драка. Длань праха была всегда наготове, нацелившись костяным наконечником в глубь леса. Но вечно идущий впереди мрак никого так и не выкинул на нас.

На пути показались первые пни — деревня близко. Чуть поодаль я заметил истоптанную землю и валяющиеся ветви. Враг добрался до центра деревни, готовиться надо к худшему. И стоило этой мысли закрутиться у меня в голове, как до нас долетели первые звуки сражения.

Непрерывно раздавались глухие удары, словно сражающиеся между собой держали в руках деревянные дубинки. Но я знал, что так звучит кровавое лезвие, столкнувшееся со сталью. Мы ускорились.

Впереди показалась целая линия из деревянных домишек, плотно вросших в край леса. Они словно были непроницаемым забором, который нас так легко не пропустит. Мы бросились в сторону, ища глазами вход пошире.

Долго искать не пришлось. Широкая дорога, извивающаяся через лес, была заметна вдалеке невооружённым взглядом. На неё я выскочил первым и незамедлительно побежал по ней на звук битвы. Никакой забор деревню не окружал. Сотни одноэтажных домишек стояли кольцом, внутри которого и раскинулась огромная деревня.

Ворота или ещё какие либо препятствия, которые должно было служить первой линией обороны — отсутствовали. Вместо них на земле лежали высушенные трупы. Два десятка. Быть может три. Тела лежали рядом друг с другом, рисую на дороге кривую линию. Воины стояли вместе, плечо к плечу до последнего. Я перепрыгнул через них, сделал десяток шагов и очутился внутри деревни.

И здесь всюду трупы. Мужчины, женщины. Старики и дети. Жители деревни валялась на истоптанной земле рядом с домами, будто их выволакивали силой на улицу и уже тут убивали. Изувеченные тела мужчин в кожаных доспехах и мечами в руках тоже здесь были. Из кого-то успели забрать всю кровь, а к кому-то даже не прикоснулись, словно оставив на потом, уверовав в свою непобедимость.

Топот Хейна и моего отряда быстро нагнал меня. Кара всегда была чуть впереди, она уже что-то вынюхивала у соседней избы, уткнувшись носом в землю. Тревога — это всё, что она испытывала.

Глава 4

Я всегда прислушивался к звериному инстинкту волчицы.

«Кара, ты можешь отыскать Зико?»

«Я не знаю твоего Зико, и не знаю запах его тела. Но я могу повести нас туда, где раздаётся запах невероятной силы.»

«Веди.»

Громко рыча, Кара подняла голову в гнойной корке и бросилась вперёд. Мы пробежали несколько дюжин домов, прежде чем Кара резко взяла в бок. Из-за избы напротив выскочил кровокож. Воин в кровавом доспехе на ходу замахнулся мечом и ударил, нацелившись волчице в голову. Его атака должна была быть стремительной и неожиданной, но что-то пошло не так. Волчица ловко увернулась, выбив массивными лапами комья грязи в воздух, и уже хотела броситься в атаку, но я мысленно остановил её.

Вслед за кровокожим из-за избы выскочили еще десяток воинов.

— Кара, назад! — проорал я мысленно, но слова вырвались из моих уст в живую.

Позади меня замычал Хейн. Его огромная глотка, в которой мог поместиться целиком младенец, резко сменила мычание на гортанный рык, заглушив на мгновение шум начавшейся битвы. Я обернулся на Хейна. Огромные лапища с разбухшими руками уже летела на встречу вражьей волны. Несколько кровокожих отбросило в сторону, прямо к ногам моих воинов.

Оглянувшись, я понял, что мы попали в окружение. Плотное, сложное, выбраться будет не так-то просто, но разве у нас есть иной путь? Да начнётся битва!

Кровокожи хлынули ото всюду. Из каждой хаты, из-за каждого угла. Десяток моих воинов кинулись на перерез ближайшей волне, разбив её надвое. Пятёрка кровокожих бросилась на меня, когда за их спинами вспыхнула битва.

Длань праха незамедлительно начала свою работу. Первый тычок пришёлся точно в грудь кровокожу. Доспех был пробит, но я опасался подходить ближе, пришлось держать врага на расстоянии вытянутой руки и длины древка, благо оно было порядка двух метров. Он умер не сразу. Замер, с занесённой рукой для удара. Я выдернул копьё из его груди и отскочил назад, чтобы уйти в сторону и ударить вновь. Наконечник пробил кровавую маску замершего воина, обратив его в медленно осыпающуюся кучу пепла. Его товарищи были готовы кинуться на меня, но Кара помешала их планам. Волчица запрыгнула одному из них на спину и вцепилась зубами за голову. Несколько длиннющих дредин откололось с его макушки и упали на землю, а в след за ними начал падать и сам воин, подкошенный немалым весом зверя. Он рухнул к своим же в ноги, превратив атаку в неловкий казус. Кровокожи повалились на землю, упав друг на друга. Кровавые доспехи не позволяли им вскочить на ноги за считанные секунды, чем я и воспользовался.

Первый, второй, третий… Копьё пронзило воздух пять раз, точно пробивая доспех и нанося смертельную рану. Кара сомкнула челюсть, размалывая голову кровокожа на пепельные осколки.

К моим сабатонам хлынула очередная волна воинов. Казалось, что сам лес пошёл в атаку, пытаясь удушить нас своими узловатыми ладонями. Перед глазами постоянно носились кривые силуэты врага с закинутыми для удара мечами. Их руки напоминали ветви, а тела — кривые стволы деревьев. Мне повезло. Вокруг меня собрались мои воины. Десятка два. Мы успешно отразили атаку, но следующая была не за горами. Я успел оглядеться и приметить огибающую дома дорогу, которая, по-видимому, вела в центр деревни. Моя кровь подсказывала мне, что наш путь должен пройти именно по этой дороге, и я не ошибся. Кара лишний раз подтвердила моё чутьё, мысленно посылая мне направление, которым мы должны следовать.

Окружающий нас воздух стал густым и влажным. Битва была настолько интенсивной, что я начал испытывать что-то похожее на усталость. Мышцы рук и ног не горели из-за вскипающей молочный кислоты, но скорость крови в моих жилах быстро ускорялась, что несло за собой огромное поглощение кислорода, которого вокруг меня с каждым ударом меча или копья становилось всё меньше и меньше.

Земля под ногами стала вязкой. Мои доспехи покрылись не только шрамами от вражеских мечей. Липкие комья грязи цеплялись к ногам, а рассыпающийся бесконечным потоком пепел делал их гуще, что заметно усложняло наши движения. Сегодня я ощутил первые сложности сражения. Я осознал свою смертность. Я обычный. Я такой же, как и окружающие меня воины. Мои воины, которые как и враг обращались в пепел от смертельных ударов.

Убив сотню кровокожих, мы смогли расчистить себе дорогу. Тяжело дыша, я оглянулся. Вокруг Хейна уже не было плотного скопления из моих воинов. Наш отряд поредел, заметно поредел, но наш атакующий потенциал сохранялся за счёт вздувшегося монстра и… Кары… Волчица повисла на спине отступающего к дому кровокожа. От сюда я видел, как её острые зубы раздробили доспех и сомкнулись на правой ключице воина, не давая тому поднять руку с мечом. Его судьба была решена, но я не хотел затягивать. Тело Кары покрылось множеством рытвин, из которых подтекал блестящий гной, зверю был нанесён урон. Не смертельный, но каждая раны причиняла боль. Я чувствовал это. Волчица медлила со своей жертвой, накапливая силы для смертельного удара, который однозначно вызовет в её теле волну острой боли.

Я подбежал к кровокожу и вонзил копьё ему в спину между лопаток, разрывая внутри легкие и сердце. Ноги воина тут же подкосились, он рухнул на землю как пыльный мешок. Кара упала рядом, не сумев приземлиться на лапы. Впервые я услышал визг, вызванный болью. Я уже собирался упасть перед ней на колени, но упрямая волчица встала на лапы, с трудом удержавшись, чтобы вновь не завыть. Да я и не смел её обвинять в слабости, или в чём-то ином, что могло указывать на её упадок сил, или не способность продолжить битву. От неё исходила волна уверенности и жажда новой битвы. Она неумолима стремилась вперёд, осознавая ответственность за маршрут, который нам и проложила.

«Кара, больше не отходи от меня далеко.»

«Лучше ты не отставай.»

Волчица перевела дух, пережевав воздух, словно у неё во рту был кусок мяса. Челюсти издали неприятный хруст, почерневшая от пепла слюна покрыла все её зубы и потекла по гнойной корке, заполняя глубины трещин, расходившихся по всему доспеху. Она кинула быстрый взгляд на дорогу, и мне всё стало ясно.

— Вперёд! — скомандовал я, и бросился по дороге вперёд.

Я старался бежать не так быстро и яро. Я и сам устал, да и боялся потерять Кару из виду. Мы обогнули несколько домов, возле которых валялись людские трупы. Всюду слышался шум битвы. Казалось, что мы зашли в самую гущу битвы, но на нас никто не нападал. Мне хотелось побежать вправо, хотелось побежать влево. Всюду умирали люди. Умирали, когда я мог им помочь. Мы побежали по дороге и каждый шаг уносил чью ту жизнь, которую мы могли спасти, если бы десять шагов назад свернули к дому, или перебежали на соседнюю дорогу, уходившую в другую часть деревни. Но мы не могли. Вернее, нельзя было делать этого. Сверни сейчас с пути — и погибнет гораздо больше человек. Я чувствовал это, как чувствую вонь пролитой крови.

И вонь становилась всё гуще. Но напугало меня совсем другое. Запах был знаком мне.

Позади остались еще десятка два домов, когда перед нами на дорогу выскочили очередные кровокожи. Эти уродцы успели расправиться с воинами Зико, убив мужчин практически на наших глаза. Отрывистый крик донёсся до моих ушей, когда один из кровокожих воткнул меч прямо в грудь одному из бедолаги, валяющемуся у дома. Мне хотелось сразу броситься к этому ублюдку, хотелось пронзить его копьём, но до него еще нужно добраться.

На бегу я пронзил одного из врагов прямо в живот. Его клинок ударил со всей силой о древко, но я вовремя затянул кусок дерева кровавой коркой. Он мог бы ударить раз десять, но что толку. Я выдернул копьё, оставив его в живых, и ударил концом древка соседнего воина в челюсть, отколов кусок маски. Я вновь ударил. Костяной наконечник без труда пробил доспех и снова погрузился в живот первому кровокожу. Я пытался ударить его в грудь, но меня толкнули. Стало слишком тесно. Мои воины стояли плотной шеренгой, ограничив мои движения до обычных тычков. Я выдёргивал копьё и втыкал его снова. Раз за разом. И каждый раз я видел, как за стеной вражеских кровокожих мелькал силуэт с мечом в руке.

Раз за разом я тыкал копьём и убивал, а он так и стоял. Стоял и наблюдал за битвой, словно ожидая подходящего момента.

Силуэт вдруг взмахнул мечом, словно давая команду. И я не ошибся. В тот же миг к вражеским кровокожим присоединилась еще одна шеренга — воинов двадцать. Но для нас это не оказалось чем-то сложным, или способным изменить ход битвы.

Длань праха так и продолжала тыкать воздух и пробивать кровавые доспехи, обращая стоящих перед нами воинов в кучи пепла.

Когда я убил очередного кровокожа, в образовавшейся стене из воинов прорехе я сумел разглядеть загадочный силуэт. Им был обычный кровокож. Но обычным он был на вид. А вот его поведение было совсем необычным. Он действительно командовал своим войском, отдавал приказы, указывал мечом на места ослабления и кивал головой в ту сторону, где уже наша оборона давала течь. Мне хотелось перехватить поудобнее копьё и швырнуть ему в грудь, но я не мог занести руку для броска. Мне все мешали. Меня все поджимали. Сука! Отправить Хейна? Громила застрял за нашими спинами. Его внушительные размеры, способные крушить и ломать всё вокруг, стали для него и нас ловушкой. Чтобы пройти к стану врага, ему необходимо переломать всех нас. Между домами он не умещался, а отправлять его в обход я не решался: неизвестно, какой сюрприз могла преподнести ему неизвестность. Пусть охраняет тылы.

Мы были зажаты между домами на узкой дорожке, но с каждым ударом сердца и ударом копья мы медленно продвигались. Горлышко бутылки медленно расширялось. Пропитанная пеплом земля под нашими сабатонами хрустела как снег.

Убив двух кровокожих ударами в грудь и лицо, а за ними еще одного, попытавшегося занять их место, я сумел расчистить себе путь. Лишь почувствовав свободу, я бросился вперёд. Загадочный силуэт сразу приметил меня. Между нами — метров двадцать. Он перехватил меч двумя руками и принял боевую стойку.

Я швырнул копьё. Хороший бросок, точный. Но… В молоко! Кровокож отпрыгнул в сторону, увернувшись от копья, но совершил крохотную ошибку. Взглядом он проводил копьё, пролетевшее рядом с ним. Этого мгновения хватило, чтобы Кара незаметно подбежала со стороны и бросилась на него.

Вроде, рядовой случай, итог которого всегда один. Но не тут-то было. В таких случаях Кара всегда валит противника на землю, после ломает ему конечность, в которую вцепилась, а дальше — либо ломает ему лицо, либо шею, что всегда заканчивается смертью для её противника. Но не в этот раз. Волчица вцепилась зубами в предплечье кровокожа. Инерция, позволяющая сразу же противника опрокидывать на землю, словно потухла. Разбилась о бетонную стену. Кара повисла на его руке, словно щенок, ухватившийся за рукав своего хозяина.

Кровокож незамедлительно занёс меч для удара по волчице. Внутри меня всё замерло. Я мысленно просил Кару отпустить этого урода и отпрыгнуть в сторону, но упорная сучка сильнее стиснула челюсти. Доспех хрустнул, но это никак не остановило кровокожа. Я ускорился, а он ударил.

И он бы вонзил лезвие точно в грудь Каре… Я не успел…

Подбежав, я на ходу ударил кровокожа ногой в живот. С занесённым мечом он отскочил назад. Сделал два широких шага, но устоял. Кара нелепо покачнулась на его руке, словно висельник в петле, и отлетела в сторону. Я пробежал мимо и схватил валяющееся на землю копьё.

Резко обернувшись, я сразу же нанёс удар.

И промах…

На моём пути вновь появился опытный кровкож, умеющий довольно хорошо управляться со своим оружием. Кровавое лезвие ударило по костяному наконечнику. Копьё пронзило воздух рядом с кровавой маской. Я быстро вернул копьё назад. Мои сабатоны крепко вцепились в землю. Прижав древко к бедру, я оттолкнулся ногами и прыгнул вперёд, на кровокожа.

Эта сука еще и хитрым оказалась. Прыгнул на меня, но, когда я уже выбросил вперёд копьё для удара точно в живот, кровокож замер как вкопанный, взрыхлив землю кровавыми ботинками. Я не смыкал глаз весь бой. Но одного удара сердца хватила, чтобы моя цель молниеносно отпрыгнула вправо и нанесла удар. Кровавое лезвие рассекло воздух рядом с моим огромным наплечником, не причинив мне никакого вреда. Я успел уклониться, и даже нанести ответный удар древком, уткнувшись правой ногой в землю и ударить так размашисто, словно орудовал длинной косой в поле высокой травы. Грубый кончик древка дотянулся до виска кровокожа. Дотянулся с такой силой, что раздался знакомый хруст.

Кровокож пошатнулся. Но вновь устоял на ногах, только в движениях появилась шаткость и неуверенность. Я воспользовался моментом. Вернул копьё, прижал древко к бедру. Ублюдок всё видит. Я понимал, что последствия моего удара для его тела, внутри которого течёт магическая кровь, для которой заживить раны — пару секунд, пройдут в миг, и этот миг практически подошёл к концу. Костяной наконечник не успеет пронзить кровокожа. С этой мыслью я замер. Пусть первый ходит…

В сторонке раздался звериный рык. Кровокож не успел сделать ход. Концом короткого мгновения воспользовалась Кара. Волчица прыгнула на человека в кровавой броне, зубы впились в колено левой ноги. Врага подкосило, захрустели сочленения пластин, когда он рухнул на колени.

Длань праха ударила.

Костяной наконечник точно полетел в грудь, нацелившись в сердце. По моим руках пробежала дрожь. Я уже привык к ней, она всегда ласкает мои руки, когда в очередной раз я пробивал крепкий с виду доспех и вгонял острый наконечник в тело кровокожа. Но не в этот раз.

Дрожь в руках почти выбила из моих рук копьё, по которому ударило кровавое лезвие. Даже упав на колено, кровокож умудрился отразить мой удар. Но не так удачно, как он планировал. Длань праха вонзилась ему в левое плечо и пробило его насквозь. Я навалился всем весом на копьё. Кровокож как-то странно взвыл, что-то пробулькал и завалился на спину. Я видел, как ему мешает выращенное в правой ладони лезвие. Он не могу этой ладонью ни опереться, ни ударить. Он даже не мог ухватиться за мою левую ногу, когда я водрузил свой сабатон ему на грудь и надавил. Я прижал его к земле, чтобы выдернуть из плеча крепко застрявшее копьё. И всё, что он смог — ухватиться левой ладонью в кровавой корке за древко.

Вокруг нас продолжала кипеть битва. Постоянно кто-то умирал, обращаясь в прах. Гибли как враги, так и мои люди. Хейн сумел прорваться сквозь плотные ряды противника. Разбухшие руки раскидывали противников, самых неудачных — плющили о землю и сжимали гармошкой, дробя в муку как доспехи, так и все кости. Я слышал его гортанное мычание, разносящееся по деревне. Я слышал, как за моей спиной ломаются кости. Оружие сталкивалось так часто и с такой силой, что могло показаться, будто я очутился на стройке, где во всю шла работа по возведению многоэтажки. И во всём этом шуме я с трудом мог услышать чужой голос.

Я выдернул копьё из плеча с мерзким чавканьем. На моих глазах его плоть начала затягиваться, а на поверхности кожи выступила кровь, чтобы спустя несколько десятков секунд обратиться в часть доспеха. У меня мало времени.

Кровокож вскинул левую руку и растопырил пальцы, словно защищая спрятанное за маской лицо от удара.

Я ударил. Копьё вонзилось точно в грудь, но попасть в сердце помешала его, блядь, ебаная рука! Сука!

Вражеские кровокожи продолжали наплывать. Мой отряд стремительно осушался, и в голове промелькнула мысль: а что дальше? Выдергивая копьё из груди, я окину взглядом дома, стоявшие в сотне метров от нас. Пространство между ними уже было занято рядами вражеских солдат, которые неслись на нас с одной целью. Убить. Взять количеством и уничтожить.

Дрожала земля. Дрожали мои руки. Но я нашёл в себе силы сжать древко копья покрепче и снова ударить.

Кровокож, валяющийся в моих ногах, ударил кулаком мне в колено, чуть качнув меня. Я вновь промазал, вонзив костяной наконечник в грудь, чуть ниже шеи. Он дёрнулся, ногами сгрёб землю. Смерть прикасалась к нему, заглядывала в глаза, но быстро отступала, не давая кровокожу спокойно умереть.

Мимо пронёсся Хейн. Мясистая туша врезалась в первые ряды кровокожих, хлынувших из соседних домишек. Кровавые клинки вспороли плоть гиганта, погружались глубоко в мясо, но замедлить монстра ни как не могли. Такими тычками его не остановить. Жалкие укусы комаров, но это и хорошо, пусть лучше на него отвлекутся, пока я здесь не закончил.

Я вновь выдернул копьё из груди. Левую ногу убрал с его груди и опустил на горло, надавил с такой силой, что захрустели пластинки доспеха, защищающие его шею. И когда я уже был готов ударить, из-под вражеской маски донёсся голос, заставивший меня замереть.

— Инга… — прохрипел булькающий голос кровокожа.

Любопытно. Моя слава несётся впереди меня? Каждый кровокож знает моё имя? Моей известности могли бы позавидовать многие актёры, но внутри меня зрели сомнения на этот счёт. Моё имя он знал явно не из-за моей сомнительной славы.

— Инга… остановись…

Я замер, продолжая глядеть на кровокожа. Копьё чуть подрагивало в моих руках, но ударить я так и не решился. Любопытство парализовало меня.

Левая рука кровокожа дрожала, но он сумел поднести её к своему лицу. Пальцы ухватились за край маски и углубились в кровавую корку, проломив её. Мелкие трещины разбежались по маске во все стороны. Противный хруст вырвался из пролома и побежал следом за трещинами. Первый крупный кусок откололся. Он напоминал часть разбитого блюдца. Кровокож оттянул кусок, натянутые сосуды между кожей и осколком доспеха лопнули. Швырнув кусок в сторону, он принялся отдирать другой, прячущий глаза и нос. На показавшейся плоти выступила кровь, чтобы вновь скрыть лицо за маской, однако процесс не был столь быстрым, и хватило каких-то секунд, чтобы разглядеть среди россыпи осколков знакомый лик.

Вражеским воином оказался Зико.

Я убрал ногу с его горла.

Глаза Зико окрасились в алый — стандартная мутация для кровокожих, но взгляд невозможно изменить. Его взгляд был наполнен гордостью и призрением. Призрением к кровокожам. Он всегда так посматривал на меня, думая, что я не вижу его глаз.

Порванные губы от грубо сорванной маски зашевелились:

— Инга… Убей меня…

— Зико! — я опустился на колено возле друга. — Что случилось⁈

— Убей меня!

Я вспомнил про их принципы. Я сразу же вспомнил про их ненависть к кровокожам. Для них стать одним из кровокожих — позор. Люди Зико всегда предпочтут смерть, чем обратиться в нечто похожее на меня. Кто-то надругался над Зико, жёстко. Они наплевали на все его принципы и хорошенько надругались, обратив бедняку в кровокожа.

— Зико, ты должен смириться с тем, что произошло с тобой! Успокойся! Умереть мы всегда успеем.

— Инга, ты не понимаешь! Я практически не управляю собой, — кровавые глаза продолжали пялиться на меня с презрением и ненавистью. — Моя воля принадлежит ей. Она лишила меня человечности. Она забрала мою волю!

— Она? Кто?

— Инга, она вернулась… Судья Анеле. Эта тварь была здесь…

К нам подбежал кровокож с прямым клинком. Он замахнулся, нацелившись мне в голову. Я не успею взять копьё. Я даже не успею нанести удар. Я лишь успел зарычать, но рядом раздалось рычание гораздо громче и злее. Огромное тело волчицы перелетело через нас и врезалось в кровокожа. Они рухнули наземь, закрутились. Я перехватил копьё и уже собирался встать, как Зико схватил меня за руку и потянул к себе.

— Инга, Убей меня! И всё прекратиться…

— Зико, прекрати. Мы вместе убьём судью…

— Ты не понимаешь! Я не управляю собой, у меня нет больше воли. Каждое слово даётся мне с трудом.

Лицо Зико быстро затягивалось кровавой маской. Лопнувшие губы срослись. Рваные щёки зарубцевались и уже обливались кровью, прячась за прочной коркой.

— Инга, — продолжил Зико, — я умоляю тебя! Убей меня!

Что за бред! Что за хуйня твориться здесь!

Кара сумела придушить напавшего на нас кровокожа. Лапы волчицы подняли в воздух серые облачка из пепла, когда она кинулась на еще одного кровокожа, подбежавшего к нам. Завязалась драка. Мимо нас пробежали несколько моих воинов; их тени пересеклись с тенями врагов. Прошло несколько секунд, и на земле рядом с нами осталась стоять одна тень. Она побежала на нас, размахивая ровным клинком. Я вскочил на ноги и проткнул её копьём.

— Инга, вам не победить! — булькал Зико, валяясь на спине.

Мужское лицо полностью скрылось за прочной маской. Зико повернулся на бок, упёрся руками в землю и начал вставать на ноги.

— Инга, — голос казался другим; грубым, злым, источающий гнев. — Я прошу… Найди Бэтси…

Зико встал возле меня в полный рост. Правая рука с кровавым лезвием задрожала, но дрожь быстро прошла, словно что-то внутри моего друга утихло, больше не в силах сражаться. Он отвёл правую ногу назад, принимая стойку для удара, рука с клинком ушла следом, направляя кончик лезвия мне в лицо.

— Инга, спаси своих людей от смерти, — жуткое бульканье натужно вырвалось из глотки, словно Зико душили. — Моим уже не помочь…

Всё его тело затряслось. Он сопротивлялся. Сопротивлялся сам себе, тому другому, что душил волю Зико.

Кровавое лезвие, изрытое трещинами и кривыми сколами, взмыло в воздух. Я вовремя очухался, иначе во лбу у меня зияла бы дыра. Я увернулся от удара, отпрыгнув в сторону. Хейн, как И Кара, сражались с кровокожами, и сейчас судьба Зико была в моих руках. Сам он уже всё решил для себя, а я мог лишь беспомощно сжимать рукоять копья. Как это сложно… Лучше бы я так и не узнал правды! Не узнал, кто запечатан внутри этого тела…

Зико обрушился на меня с новой силой. Все его раны успешно зажили, вернулись силы. Я вновь увернулся, но мои движения стали предсказуемыми. Третий удар меча я перехватил копьём. Дрожь прошла через мои руки, а за ней прилетел сильнейший удар в щёку. Кулак Зико разбил мне плоть о скулу и содрал кожу. Второй удар пришёлся в висок. Мои ноги не выдержали, тело свалилось на землю.

Зико не терял ни секунды. Из-под его маски раздалось жуткое рычание, можно даже сказать звериное. Он шагнул в мою сторону и прыгнул…

Я не выпускал копьё ни на секунду, это спасло мне жизнь. И спасло жизни моим людям.

Зико приземлился ровно на острие копья, которое я приподнял в последний момент. Мне даже показалось, что мой друг умышленно пошёл на столь отчаянный поступок, в котором не было никакого тактического решения. Он просто прыгнул на меня.

Их честь… Их воля… Их не сломить. Они всегда останутся верны сами себе и своим принципам. Ведь только наши принципы делают из нас тех, кем мы являемся на самом деле.

Длань пепла пронзила грудь Зико насквозь, но чёрный пепел так и не полетел по воздуху. Он рухнул на бок еще живой. Я выдернул копьё… И тут же занёс оружие для нового удара.

Из моей глотки вырвался похожий рык. Я зарычал подобно зверю. Я… Нам… Мне пришлось… Мне пришлось задушить внутри себя что-то человеческое, жалкие крупинки, поддерживаемые добротой Инги. И все эти жертвы ради одного…

Я ударил точно в сердце.

Я не хотел видеть, как мой друг превратиться в горстку пепла. Как только копьё пробило доспех, я прикрыл глаза и поднял голову, подставив лицо уходящему за горизонт солнцу. Лёгкое пощипывание пробежалось по моей коже, словно мурашки, оставленные детским перевозбуждением.

Всё это время окружавшая меня какофония войны как-то быстро стихла. Открывать глаза не было необходимости, я догадывался из-за чего наступила тишина. До меня доносились мычание Хейна и рёв уставшей Кары. Им нужно отдышаться и утихнуть, чтобы насладиться полной тишиной. Мне было обидно только за Зико. Он уже никогда не отдышится. Как и его люди, которых превратили в кровокожих и бросили нам на встречу. Когда Зико обратился в прах, вся его армия, созданная его руками, последовала за ним. Каждый воин, ставший кровокожим против своей воли, был связан с Зико непроглядной нитью, через которую получал силу. Нить оборвалась. Их жизни оборвались следом.

Судья Анеле. Видимо, она обратила Зико, и вынудила его обратить своих людей в себе подобных. Издевалась она, или так вышло по несчастному стечению обстоятельств? Наверно, ответ на этот вопрос так и останется упрятан в глубинах её разума.

Хейн встал возле меня. Я услышал его мычание над своей головой. Открыв глаза, я увидел раскачивающегося из стороны в сторону здоровяка. Его плоть была вся изъедена полосками зарубцевавшейся плоти. На его теле не было живого места, как и на теле Кары. Волчица уселась у моих ног, тяжело дыша. Корка из застывшего гноя, покрывавшая целиком её тело, приобрела жуткий вид. Множество глубоких полосок, внутри которых блестел гной. Маслянистая жидкость болезненного цвета струилась из глубоких ран на шее и затекала тонкими струйками на тяжело вздымающуюся грудь волчицы. Видок у неё паршивый, но ничего критичного.

— Вставай, — сказал я ей, пройдя мимо. — Мы еще не закончили.

Кара послушно поднялась и поплелась следом за мной. Как и Хейн. Как и остатки моего войска.

Последние слова Зико просили меня найти Бэтси. Я бы с удовольствием, но где? Где блять! Где блять искать эту бабу? Куда бы я не посмотрел, всюду дома и множество песчаных тропок, напоминающие россыпь кудрявых волос. Их здесь не один десяток. Быть может сотня. Куда? Куда мне идти!

Я не останавливался. Плёлся вперёд, оглядываясь по сторонам. Унылая картина. У каждого домишки на земле валялись людские трупы. Истерзанные оружием, в лужах собственной крови. Кому-то повезло — их жизнь оборвалась сразу, точным ударом в сердце. А кому-то вспороли брюхо, и нельзя было не заметить, как бедный человек полз по земле, оставляя за собой канат из вывалившихся кишок. Липкий, испачканный землей и кровью. Большинство трупов — обычные жители, ладони которых кроме черенка лопаты ничего более устрашающего не сжимали. Они ни разу не держали оружия в руках. И даже не помышляли о нападении. Война — удел сильных. Думающих по-другому. Я приметил труп мужчины, припавшего бочком к стене избы и продолжающего сжимать в ладони рукоять меча. Он погиб в неравной схватке, но его лицо, руки и кожаный доспех были выпачканы пеплом. Скольких он убил перед смертью? Пять, десять кровокожих? Во сколько убитых врагов можно было оценить кольцо из пепла, внутри которого сидел бедняга. Подойдя к нему ближе, я увидел истыканный мечами доспех не только на груди. На спине виднелись три тычка. Его убивали долго. Мучительно, стараясь не пронзить сердце. Знал ли он, что перед ним его друзья, чей разум был осквернён злым умыслом? Надеюсь, нет. Так было бы больнее умирать.

Мои глаза упали на его меч. Длинный, успевший покрыться множеством царапин, но не утративший блеск. Блеск… Точно! Слюна Бэтси…

Я подбежал к трупу и опустился на колено. Попытка забрать меч окончилась неудачей; окоченевшая ладонь наотрез отказывалась выпускать рукоять меча. Хорошо, приятель, он твой на веке, я не посмею его забрать.

«Кара, мне нужна твоя помощь»

Волчица подошла ко мне. Она без лишних разговоров поняла, что я от неё хочу. Острая морда, покрытая гнойной коркой, приблизилась к мужчине. Узкие ноздри расширились, грудь Кары раздулась. Волчица начала нюхать размазанную по клинку слюну Бэтси.

«Возьмёшь след?» — мысленно спросил я волчицу.

«Возьму.»

Глава 5

Крохотный кусочек солнца жалко поглядывал из-за верхушек пожелтевших деревьев на неожиданно замершую Кару.

«Мы близко» — раздался звериный вой внутри моей головы.

Всё это время волчица уверенно вела меня и мой отряд через лес по изрытым и ухабистым тропам. Не сложно было догадаться, что далеко не людские ноги разбили дорогу. Но внутри меня не было волнения, как и ни капли опасения. Больше я не чувствовал стука вражеских сердец в глубинке леса. Я раздвигал широко ноздри и вдыхал свежий воздух, в котором больше не была шума пролитой крови. Лишь свежий воздух, очищенный, лесной, способный вскружить голову обычному человеку.

Копьё покоилось на спине, не давая плащу из срезанных лиц развиваться под удары порывистого ветра. Быстро лысеющий лес казался больным, пожелтевшая листва срывалась с ветвей и медленно кружила к земле, словно огромные искры, сыплющиеся из пылающего окна. Несколько листьев нарисовали круг над головой и приземлились мне на лицо, а когда я смахнул их, увидел впереди между деревьями домик.

Снова деревня.

Извилистая дорога огибала необъятные дубы и уходила вперёд метров на сто, а затем скрывалась между двумя домишками с печными трубами. На удивление, было очень тихо. Тихо настолько, что рука моя невольно потянулась за копьём. Совсем скоро солнце окончательно скроется, отдав нас в руки густой тьме. Нужно торопиться.

Окутанная мраком деревня постепенно открывала нам свои секреты. Чем ближе мы подходили, тем яснее становилась картина. В первых домах, к которым нас привела дорога, были выбиты все окна. Подходить и заглядывать в них не было никакой необходимости, я прекрасно понимал, что увижу внутри. Сейчас главное — следить за дорогой. Опустив глаза, я увидел перемешанную землю с пеплом, словно кто-то из печи набрал сотню ведер залы и всюду его рассыпал. Кровокожи не только побывали здесь, но и удобрили землю своими телами. И как это принято, их пребывание среди людей имело непоправимые последствия.

Углубившись в деревню, мы увидели первый труп. Он лежал на дороге, свернувшись калачиком. Сразу понять, мужчина там или женщина, я не смог. Рой мух кружил над телом непроглядной пеленой. Насекомые ползали по одежде живым одеялом, мухи словно дрались друг с другом за кусок стухшего мяса. Когда я встал рядом с телом, часть мух перекинулась на мой доспех. Маслянистые тела с серебристыми крылышками трогали своими лапками мою кровавую корку, залезали в трещины и постоянно жужжали, словно общаясь между собой. Я уже хотел смахнуть их с себя, как в миг они все разлетелись. Странно… Возможно я не представлял для них интереса, как этот труп, утопленный в грязь у моих ног.

Я опустился возле него на колено. Мухи разлетелись. Короткие чёрные волосы, подсохшая кожа туго обтянула узкий череп, в котором я без ошибочно узнал мужчину средних лет. Хорошие зубы, белые, почти все на месте. Они обнажились из-за сдувшихся губ. Жидкая бородёнка. Вместо глаз — два чёрных колодца, и там на дне я вижу блеск серебристых крылышек. Я попытался перевернуть труп на спину, взявшись за плечо, но мужчина окоченел капитально, он весь начал переворачиваться набок, отрывая от земли не только окаменевшие руки, но и ноги. Я решил не продолжать. Труп вернулся в исходное положение, не изменив своей позы ни на миллиметр.

Я встал. Умозаключения были неутешительные. Молодой парень, в обычной потрёпанной одежде, на которой не было ни единого следа от оружия. Его тело не пронзали мечи, ему не ломали шею и не разбили лицо сильнейшим ударом кулака. Его высосали. Высосали до последней капли крови. И тот, кто это совершил не был кровокожим.

Прокуратор Гнус. Он был здесь. Быть может, он еще здесь.

Кара забегала вокруг меня и трупа. Острая морда почти не отрывалась от рыхлой земли, что-то пристально вынюхивая. Я уже собирался поинтересоваться у волчицы, что её так насторожило, но мой взгляд зацепился за странный след. На дороге, помимо человеческих отпечатков можно было разглядеть узкие так и широкие ямки. Следы животных. Разных.

Кара замерла. Морда резко уставилась вперёд, нацелившись куда-то между домов.

«Что там, Кара?» — спросил я, перехватывая копьё двумя руками.

Зверь молчал. Волчица продолжала пристально пялиться на дома, словно ожидая чего-то нехорошего. Я посмотрел на дома, приготовившись к худшему.

Мрак, окутавший деревню, лопнул на моих глазах, как воздушный шар. Из-за домов вырвался яркий свет пламени, озаривший небо. Оранжевый шар быстро разрастался, разгоняя темноту до самого леса. Раздался треск костра.

Удобно перехватив копьё и направив костяной наконечник на дома, я пошёл вперёд. Кара шла рядом, Хейн — позади нас. Остатки моего отряда плелись следом, воины постоянно оглядывались по сторонам, всматривались в пустые окна домов, чьи двери были распахнуты настежь. Но этого оказалось мало…

Я шёл без оглядки. И только мерзкий хлопок, похожий на удар об асфальт выбросившегося из окна десятого этажа мужчины, заставил меня оглянуться.

Моих воинов стало еще меньше. С десяток человек валялись на земле и медленно умирали. Первое, что я заметил — блеск на их доспехах. Какая-то маслянистая жидкость быстро разъедала доспехи, добиралась до кожи и вызывала мучительную боль, заставляя моих воинов изгибаться в агонии и громко мычать.

Я бросился в их сторону, громко взревев на всю деревню:

— Всем приготовиться! Смотреть в оба!

Я подбежал к ближайшему воину, валяющемуся на земле, и опустился на колено. Как я и предполагал — неведомая жидкость сожрала доспех как ацетон пластмассу, и медленно въедалась в кожу бедолаги. И если бы не внутренний запас крови, позволяющий ему заживлять раны, кислота давно бы уже добралась сквозь плоть до костей. Он обречён. Вся его грудь была залита этой дрянью и скоро его запасы крови источаться. Я никак не мог ему помочь. Только лишить боли.

Я встал и обрушил копьё ему на грудь. Мне бы поступить так со всеми, но новая угроза не заставила себя долго ждать.

Громко зарычала Кара. Я бросил взгляд в её сторону. Волчица смотрела на избу, из-за которой уже доносился странный вой. Через мгновение мы увидели несущегося со всех ног кабана. Я уже видел таких, в Дрюнином лесу; всё тело покрыто коркой из гноя, блестящий ихор вытекал не только из пасти, но и уголков глаз и широко расставленных ноздрей. Но этот кабан был гораздо уродливее. Вздувшийся, покрытый болезненными трещинами, из которых вырывались струйки туманных миазмов и выплёскивались на тело и землю гнойные скопления. Огромный, размерами почти с Кару. Хорошая цель.

Я быстро прицелился и швырнул в уродца копьё. Как только наконечник прошил тушу и вышел с обратной стороны зверя из рёбер, раздался хлопок. Зверюгу разорвало на куски, оставив на земле дымящуюся тлетворную лужу. Кабанья голова с высунутым на бок языком докатилась до моих ног. Стена рядом стоящего дома заблестела от брызнувшего на неё гноя, ошмётки плоти медленно стекали к земле и быстро скрывались в жухлой траве, напоминая о себе лёгкой дымкой. Кабан-бомба. Какие еще сюрпризы нам ожидать?

Со стороны раздался аналогичный вой. Я обернулся. Из леса вырвался еще один кабан и понёсся на моих воинов. Стоящий впереди солдат вышел вперёд и ударил мечом зверя. Зверя разорвало на куски, словно внутри него взорвалась граната. Ошмётки и жижа окатила оказавшихся рядом бедолаг, и они тут же повалились на землю, скованные болью.

Хреновая ситуация. И еще мне этого не хватало!

Кара зарычала и бросилась на очередную разбухшую свинью, появившуюся на дороге.

— НЕТ! — проорал я. — КАРА, ВЕРНИСЬ!

Только не это. Только не Кара!

Меня переполняло желание броситься к ней, но что толку, я не успею пробежать и пол пути. Придётся действовать иначе…

Я попытался влезь в разум свиньи. Потребовал животное замереть на месте. Остановиться. И зверь услышал мой крик, с трудом просочившийся в его прогнившие мозги, напоминающие ведро почерневших яблок.

Кабана словно ударило током. Уродливый зверёк дёрнулся, чуть сместился с маршрута и принялся трясти головой, пытаясь вытряхнуть из разума чуждый голос. Но Кара так и не остановилась.

— Зараза! Стой!

Волчица прыгнула на потерянного зверя. На моих глазах её острые зубы впились в холку, вгоняя каждый зуб в гнойную корку. Кабан резко дёрнулся, почувствовав на себе вес волчицы. Челюсти с острыми зубами сомкнулись с новой силой, перегрызая хребет. Наверно, зверюга не успела испытать боли. Кабан лопнул, стоило Каре вырвать из шее кусок гнилистой плоти. Ошмётки плоти посыпались дождём на землю.

Я побежал к Каре. Она рухнула на том же месте, прямо в лужу маслянистой жижи. Всё её тело поблёскивало, словно сверху накрыли прозрачным целлофаном. Я опасался худшего. Я испугался. Впервые, за долгое время, я по-настоящему испугался.

Когда до Кары оставалось пару метров, она подняла голову и попыталась встать. Лапы неуклюже скользили в луже гноя, беспомощность вынуждала волчицу выть и в страхе бросать взгляд во все стороны. Боль — только так я могу описать увиденное. Со стороны казалось, что кабаний гной причиняет острую боль, я уже представлял как крепкий доспех волчицы превращается в гниль, и медленно растекается по коже, оставляя страшные ожоги. И я понятия не имел, как мне поступить.

Но мои опасения оказались напрасными. Подбежав к Каре, я быстро осмотрел её тело. Никаких ожогов или увечий на доспехе. Только мутноватая плёнка из густого гноя, к которому я не решился прикасаться.

«Кара, ты как? Тебе больно?»

Ничего не ответив, волчица сумела вцепиться лапами во влажную землю и встать. Она молчала, в моих мыслях не было её голоса, но я чувствовал её боевой настрой. Передо мной стоял хищник, вышедший на охоту. Кара повела мордой, вглядываясь в линию леса. Она вдруг зарычала.

Ясно. Охота продолжается.

Я быстро вскочил на ноги и побежал в сторону валяющегося на земле копья. Волчий вой и стук тяжёлых лап о землю раздались за моей спиной. Кара бросилась за добычей. И мне стало легче на душе, зная, что кабаний гной может навредить только тем, в ком протекает магия крови.

Раздались очередные мерзкие хлопки. Я насчитать два… Но сразу же раздался третий. Еще кабанов десять лопнет –и от моего войска останется желеобразная масса из смеси пепла и гноя.

Я подбежал к копью. Длань праха лежала по центру маслянистой лужи. Кровавая корка, прячущая древко,полностью растаяла, обнажив дерево. Я протянул руку и схватил копьё. Ладонь обожгло, но не сильно. Терпимо. Лёгкое покалывание пробежалось волной от ладони до локтя. А потом быстро потухло. Мои внутренние ресурсы потушили боль и восстановили обожжённый доспех, испепелив остатки гноя. Мне пришлось еще затратить добрую часть своей крови, чтобы вновь покрыть древко копья защитной коркой.

Окинув поле боя взглядом я увидел еще дюжину моих воинов, валяющихся на земле. Они медленно умирали, и им никто не мог помочь. Но это не самое страшное. Внутри леса я ощущал зверей. Множество. Их вполне хватит, чтобы от нас ничего не осталось. Мне нужно хоть что-то сделать. Не остановить, но хотя бы замедлить их.

Закрыв глаза, я мысленно обратился к лесу. Я попросил его успокоиться, унять гнев и отвлечься на прекрасное, окружающее нас со всех сторон. Жизнь. Я потребовал зверей задуматься о жизни. Ковыряясь в их прогнивших мозгах, я сумел отыскать медленно потухающую искру жизни, упрятанную так глубоко, что достать её будет не так-то просто. Но я сумел поднести ладонь и пальцами коснуться остывающей искры.

Зверьё замедлилось. Из гущи леса доносился вой. Раздался шум, напоминающий удар клыков о дерево. Зверьё пребывало в ступоре, но боюсь, что это состояние продлится недолго.

«Кара, ищи Бэтси!»

Волчица, покрытая несколькими слоями блеклого, чуть дымящегося гноя, пробежала мимо меня по дороге и бросилась в сторону домов, над крышами которых поднимался в небо столб света. Я бросился за ней. За моей спиной раздался тяжёлый топот — Хейн последовал за нами. Когда я обернулся на него, не трудно было заметить на огромном мясистом теле крупные ожоги, успевшие покрыться пузырями. Хейну тоже досталось, несмотря на отличную регенерацию.

Мы пробежали дома. Практически возле каждого, прямо у самого порога, лежали изувеченные тела, обескровленные, медленно пожираемые густыми роями мух. Отвратительно. Увиденное напомнило мне фрагмент из детства, когда мы с матерью покидали город по разбитым дорогам. На обочине всегда стояли прошитые осколками машины — привычная картина в те времена, вселяющая безнадёжность. Машин было множество, некоторые валялись в кювете, часть сгорела дотла, но те немногие, что сохранили свой внешний вид, по-прежнему внутри себя держали пристёгнутых людей. Изувеченные тела с почерневшей кожей сидели на мягких диванах, словно ничего и не произошло. Ладони водителя по-прежнему крепко сжимали руль, одежда казалась чистой, но тонкий слой пыли затмевал блеск новизны. И я уверен, если бы личинки мух не сожрали их лица и губы, они бы сидели с улыбкой на устах. Они были в шаге от свободы. Так говорила мать, заглядывая в окно очередной машины в поисках еды.

Дорога вильнула в сторону, уведя нас за дома. Я сжал крепче копьё. Увиденное поразило меня. Можно сказать — я охуел, и если бы у меня на голове были обычные волосы — они бы встали дыбом, а кровь застыла бы в жилах.

Огромный полыхающий костёр мог осветить маленький город.

На песчаном пустыре, окружённого десятком домов, стояло три врытых в землю дубовых распятья. К моему ужасы, все они были заняты людьми, или как минимум тем, что от них осталось. Две фигуры висели неподвижно, и хватило короткого взгляда в их сторону, чтобы понять: их осушили до костей, высосали всю кровь, оставив висеть распятыми на крестах в виде многовековых мумий. С ними всё ясно, а вот фигура, висевшая на кресте между ними, подавала признаки жизни. Странные очертания ввели меня в заблуждение, сразу нельзя было сказать — мужчина там или женщина извивается на кресте. Плещущие языки пламени урывками бросали свет на фигуру, полностью скрывшуюся под жуткой накидкой из копошащихся мух. Насекомые пребывали в постоянном движении, будто боялись замереть на секунду, или если прекратишь намывать маслянистую голову или тонкие крылышки — умрёшь на месте. Беспорядочные движения насекомых диктовались хаосом, и хаос на короткий миг приподнял завесу таинства с лица бедняги.

Мне было трудно поверить своим глазам, ведь облепленное мухами тело казалось таким худым и таким слабым, что при виде знакомых черт лица, в моей голове с трудом нарисовалось имя. Бэтси. Она заметно схуднула, кожа побледнела, и мне оставалось надеется только на то, что она не умрёт в ближайшие пять минут.

Меня переполняло желание броситься к Бэтси на помощь, но я вдруг заметил рядом с ней брошенные на песок тени не только от огромных крестов, но и двух фигур, стоящих недалеко от костра.

Одну фигуру я признал сразу. Им оказался человек, закутанный в серую робу с огромным капюшоном, надвинутым на голову так, что никто, даже ребёнок, не сможет увидеть его страшных губ. Руки воздеты к озарённому небу светом яростного пламени, виднеющиеся из рукавов почерневшие ладони окутаны стайками мух, которые не просто бесцельно кружили над вечно разлагающейся плотью, насекомые словно плясали, рисуя в воздухе серые языки пламени. Этим человеком оказался Гнус. Он стоял ко мне спиной, и будто не замечал. Но я точно знал, моё появление не то, чтобы стало для него сюрпризом. Он явно ждал меня. Мерзкие мухи давно изучали меня, сообщая своему хозяину о явившемся в столь поздний час госте.

Глава 6

Вторая фигура напоминала груду металлолома, словно грузовик протаранил металлическое заграждение и рухнул с моста на асфальт, смяв кузов в гармонь. Огромная и бугристая. И если бы не тяжёлое дыхание, я бы ни за что на свете не признал в этом угольном осколке льды живое создание.

Прокуратор Гнус махнул руками, и висящая на кресте Бэтси болезненно содрогнулась. Покрывающие её тело мухи отлипли от лакомой плоти и взмыли в воздух, разделились на несколько непроглядных серых туч и вдруг накинулись на вторую фигуру, сидящую рядом с Гнусом.

Влажная от гноя роба мерзко чавкнула, когда Гнус повернулся ко мне лицом. Лицом… То, что покрывало его череп было сложно назвать лицом. Лик ужаса. Обнажённые остатки зубов, полное отсутствие глаз, волос, бровей и носа. Под капюшоном скрывался почерневший череп, за который с трудом держалась вечно гниющая плоть. Личинки мух выползали из пустых глазниц и двигались в разные стороны, оставляя на почерневшей коже влажные следы, напоминающие татуировки. Эти мелкие мерзкие создания, напоминающие рассыпанные по полу рисинки, пытались доползти до естественных отверстий в черепе, будь то нос, ухо или раскрытый рот. Но ни одна из них не успевала. Личинки лопались, рождая на свет маслянистую муху с чёрным брюшком.

Подходя ближе к распятиям, я уже чувствовал, как сотни мух ползали по моему доспеху. Они изучали меня, собирали информацию, а потом быстро улетали к своему пристанищу, где садились на гнилую плоть и пропитанную миазмами робу и делились с хозяином своими свежими знаниями.

Хейн нагнал меня. Огромная туша, громко бухая ногами о землю, выбежала из-за домов и чуть не сбила меня с ног. Гигант замер в шаге и заворожённо уставился на огонь. Я даже не успел на него взглянуть, только повёл головой, как Хейн гортанно взревел и бросился в сторону крестов.

Прокуратор Гнус опустил руки. Огромное облако мух сорвалось с его прогнившей накидки и взмыло в воздух. Выглядело опасно и угрожающе. Ничем хорошим это не закончится. Я уже собирался подбежать и швырнуть копьё прямо в сердце этого ублюдка, но сидящая на песке фигура пробудилась.

Рядом с Гнусом медленно рождался огромных размеров уродец. Тело, накрытое ярким светом огня, выставило в сторону руку… Нет, это не рука… Лапа… Фигура выставила в сторону лапу, жадно вцепилась ею в землю и начало подрываться, неуклюже перевалившись набок. Когда оно подняло голову, по земле потянулась тень от оленьих рогов. Мне уже доводилось видеть подобное. Тело медведя, голова оленя. Монстр в кровавом доспехе встал в полный рост и тряхнул головой с кустистыми рогами, сгоняя с себя надоедливых мух. Затем он громко взревел и бросился на меня.

За моей спиной уже выстроилась цепочка из моих солдат. Их осталось мало, десятка два, но их ладони уверенно сжимали мечи в виде полумесяца и готовы были кинуться на врага при любых обстоятельствах. На Гнуса и этого жуткого медведя-оленя хватит сполна.

Зарычав, я побежал на монстра. В стороне раздалось жужжание мух. Рой обрушился на Хейна, и я даже представить себе не мог, как громко и жутко может вопить мой ручной уродец. Боль окутала его тело с ног до головы. Мухи впивались в мясистое тело, запускали свои хоботки как можно глубже и жадно сосали кровь. Ничего страшного, терпимо. Смертельной угрозы нет.

Как же я ошибался.

Окружающие поляну дома стали дня нас настоящей ловушкой. Почти каждая хата изрыгнула из себя по одному вздувшемуся кабану, готовому лопнуть в любой миг. Мне пришлось принять сложное решение. Суицидальное, но иного выхода я не видел. Либо мы все здесь умрём, либо…

Моя цепочка рассыпалась. Воины брызнули в разные стороны, нацелив свои мечи на несущихся сломя голову зверей. Скорее всего, не выживет никто, но такова цена победы. Кара не осталась стоять в сторонке, она отбежал от меня и накинулась на кабана, выбравшего меня своей целью. Раздался влажный холоп, за ним еще несколько. Я не оборачивался. Я продолжать бежать на монстра, нацелив костяной наконец в огромную грудь с огромным рубцом, соединяющим в крепком союзе оленью голову и тело медведя.

Монстр оказался очень неуклюж. Я прекрасно понимал, что внутри этого массивного тела сидит человеческое сознание, которое думает не как зверь. Он думает как человек. Он бежал на меня на задних лапах, с трудом удерживая равновесие. Переваливался из стороны в сторону, и чуть не заваливался на бок, когда огромная лапища угодила в мелкую ямку, или слишком глубоко утопала в песке. Ему бы встать на четвереньки и как настоящий медведь броситься на добычу… Но нет… На этой ошибке я и сыграл.

Я занёс руку для точного броска копья. Прицелился. И уже собирался оборвать жизнь монстра, как вдруг ослеп. Гадкие мухи атаковали мои глаза. Я зажмурился, левой ладонью смахнул противных тварей. Но когда сумел приоткрыть левый глаз, пришло осознание обречённости. Никакого броска сделать не получится. Фигура надвигалась с такой скоростью, что шансы быть проткнутым рогами были гораздо выше, чем убитым гноем кабана.

Меня спасла неуклюжесть монстра.

Когда медвежья лапа взмыла в воздух для удара, я резко принял в сторону, в попытке обойти монстра справа. Тело зверя, затянутое в кровавый доспех, по инерции кинулось вперёд, когда его кровавые глаза неотрывно следовали за мной. Это меня и спасло. Я поравнялся с ним и ударил копьём, вогнав наконечник в левое плечо. Непривычный противный хруст с влажным чавканьем заставил обратить моё внимание на доспех животного. У меня была секунда, но её сполна хватило, чтобы заметить разительное отличие от привычных кровавых доспехов. Он будто был испорчен страшной болезнью и чем-то напоминал корку, покрывающую гнойных кабанов. Множество пузырей, лопающиеся на поверхности, трещины, из которых сочился ихор. Но доспех по-прежнему был выращен из запёкшейся крови. Настоящий уродец, ребёнок страшного эксперимента.

Монстр успел сделать пару шагов, прежде чем остановился и взревел на всю деревню. Выдернув копьё, я забежал ему за спину. Оленьи глаза ловили каждое моё движения. Монстр неуклюже начал поворачиваться. Я подумал, что он не успеет ничего сделать, но ошибся. Плохой расчёт — тяжёлые последствия.

Монстр крутанулся с неестественной для такой туши грацией и врезал мне лапой по наплечнику, когда я уже был готов нанести удар. Меня отшвырнуло в сторону, копьё вылетело из рук. Плечо обожгло, словно окатили кипятком по обнажённой коже. Я глянул на него — когти зверя почти полностью уничтожили наплечник, оставив четыре глубоких пореза на коже.

Я быстро вскочил на ноги. К этому моменту плечо зажило, запасы крови медленно формировали новый наплечник. До копья — шагов десять, но монстр стоял практически рядом с ним, и копьё его мало интересует. Его интересовал я. Оленья голова фыркнула и чуть опустилась, наведя на меня рога. В следующий миг он сорвался с места.

Я побежал на него. Когда между нами было пару метров — я занырнул влево, под правую лапу, успевшую своими когтями порвать воздух над моей головой. Мне повезло. Сделав кувырок, я вскочил на ноги и бросился вперёд, в сторону копья. Под влажные хлопки и жужжание мух я добежал до своего оружия и, не останавливаясь, поднял его с земли. Мои глаза полностью очистились от насекомых, вернулась ясность зрения. Повернувшись лицом к стоящему ко мне спиной монстру, я прицелился и швырнул Длань праха точно в цель.

Монстр взревел от боли. Копьё пробило доспех на спине и вошло наполовину, пробив грудь. Из раны полилась коричневая жижа. Продолжая вопить на всю деревню, олене-медведь обернулся, рыща всюду гневным взглядом того, кто причинил столь страшную боль. Он попытался вынуть копьё, но это показалась мне забавным. Лапами пытался схватить наконечник и потянуть вперёд. Он что, действительно в своих медвежьих варежках хотел пропустить через себя двухметровое древко?

Пока монстр пытался ухватиться за торчащий из груди наконечник, я побежал на него. Мне хотелось оббежать его со спины, ухватиться за древко и выдернуть копьё. Затем еще раз ударить. И бить до тех пор, пока он не сдохнет. Отличный план. Да и ничего не мешало его реализации. Но…

Я уже пробегал напротив мучающейся твари, когда она вдруг встала на четвереньки. Наконечник упёрся в землю и начал чертить узоры, повторяя игривые движения монстра. Медвежье тело грациозно подпрыгивало, отталкиваясь передними лапами. Он словно плясал со мной, но близко подпускать не решался. Уродец ощутил опасность. Это точно! Оленья башка гневно фыркала, брызгая на песок горячие сопли. И сейчас я увидел, как из его пасти потекла кровь… ну, что-то похожее на кровь. Коричневое и склизкое. И он начал прихрамывать на левую сторону, куда и попало копьё.

Я попробовал оббежать его. Сделал шагов десять, но ничего не поменялось. Оленья голова по-прежнему пялилась на меня. На удивление, хоть он и был ранен, но двигался быстро. Вновь прыгнув в сторону, я снова заставил монстра крутануться вокруг себя. И к моему удивлению движения стали гораздо точнее. А потом я заметил, что из раны уже не течёт кровь. Вокруг копья образовался нарост, закупоривший рану с двух сторон.

Зверюга вскочил на задние лапы и, громко взревев, вновь бросился на меня.

Ухабистая дорога под ногами сыграла со мной злую шутку. Я шагнул в сторону и не удержался. Сабатон провалился в неглубокую ямку, но этого вполне хватило, чтобы я упал на колено. Упал перед самыми рогами монстра. Я лишь успел выставить левую руку, прикрывая лицо, как меня подкинуло и швырнуло в сторону.

Пролетел я метра три. Боль пришла не сразу. Лишь когда я попытался вскочить резко встать. В груди три дырки, они почти затянулись, но, сука, было больно. И левую руку почти разорвало до кости. Рваная рана не сразу затянулась, и левая рука помощницей была никакущий, пока я пытался встать на ноги.

Жуткое фырканье раздалось совсем рядом. Я обернулся. Монстр, вскидывая копья рыхлой земли, нёсся на меня. Видимо, догадался, что на четвереньках будет куда удобнее и быстрее. Ублюдок. Я понимал, что не успею ничего сделать существенного. Ни убежать, ни увернуться. Да я даже встать не успею. Но… Я поднёс правую ладонь к кожаному поясу, висящего на груди, и запустил пальцы в один из подсумков. К моему удивлению глиняная колба была в порядке. Выудив её, я сразу же швырнул колбу в морду быстро приближающемуся монстру.

Эффект был ошеломительный. Раздавшийся хлопок был громче жужжания мух. Даже сквозь закрытые веки я сумел ощутить силу вспышки, пронёсшейся по моему лицу белой волной жара. Жуткий рёв дошёл до моих ушей. Я открыл глаза и взглянул на монстра. Он явно был растерян. Махал оленьей головой во все стороны, рогами рыхлил землю. Но как оказалось, тому виной была не только моя бомбочка.

На оленьей шее висела Кара. Залитая гноем волчица крепко вцепилась зубами в свою добычу, а лапами скребла по медвежьему тела, откалывая когтями крупные куски кровавого доспеха.

Настал момент, который нельзя упустить.

Я быстро вскочил на ноги и обежал монстра со спины. Медвежье тело поигрывало огромными мускулами и продолжало отплясывать безумный танец боли. Древко копья прыгало во все стороны. Чуть не угодило мне в висок, но я вовремя нагнулся, а когда выпрямился — ухватился обеими руками за древко. Шагнул назад и выдернул из тела монстра Длань праха.

Я сразу же ударил. А затем еще раз. И еще, пытаясь попасть в спрятанное под толстым слоем мяса, костей, мышц и брони клокочущее сердце. И пятый удар попал точно в цель. Олене-медведь замер, Кара рухнула на землю у его ног. Когда я понял, что волчица упала замертво, раздался взрыв.

Монстра разорвало на куски, а меня залило его содержимым. Я прикрыл глаза. Попытался вздохнуть, но что-то едкое обожгло мои лёгкие. А потом и всё тело словно охватил огонь. Было чертовски больно. Так больно, что я не выдержал и начал вопить. Я чувствовал, как кровь монстра разъедает меня. Разъедает доспех, разъедает кожу. Каждый миллиметр моей плоти выл от обжигающего прикосновения. Я начал бить себя, хлестать. Ладонями лупцевал по рукам, по груди, пытался с лица стереть всю ту дрянь, что причиняла мне боль. Но ничего не получалось, становилось только хуже. Жижа быстро впитывалась всё глубже и глубже, просачиваясь сквозь плоть до самых костей. От боли мне свело пальцы на ногах и руках, челюсть перекосило с неприятным хрустом. Я рухнул на колени и повалился на бок, погрузившись в лужу обжигающего гноя. Меня затрясло, как при страшной лихорадке. Я боялся открыть глаза, я даже не знаю, остались ли они у меня.

Все мои внутренние резервы подошли к концу. Последние капли моей крови сдерживали лавину боли, но мысли уже поплыли, и скоро окончательно меня покинут. Мне бы крови… Мне бы…

Хейн…

Между мною и огромной тушей плоти по-прежнему сохранялась тонкая струйка крови, поддерживающая между нами связь. Наверно, пришло время, не зря я таскал собой этот кожаны бурдюк с кровью. Всё же, это моя кровь. Моя. Целиком. До последней капли.

Я сделал глубокий вдох. Затем еще. Раз на шестой лёгкие наполнились чем-то свежим, без привкуса боли и гнили. Встав на четвереньки, я пополз вперёд, цепляясь пальцами за землю. Вначале земля была влажной и липкой, но стоило мне проползти пару метров, и на ладони я ощутил чистый песок. Я выполз из лужи обжигающего гноя. Кровь стремительно наполняла мои жилы. Наполнился желудок, в лёгких негде было ужиться кислороду. Я сумел открыть глаза. Покрытые волдырями ладони быстро заживали. Я моргнул, как кожа окрасилась розовым, а затем — алым. На глазах формировался новый доспех. Мухи накинулись на моё тело, жужжали у уха, кусали везде, где только можно, но меня это уже не цепляло. Силы стремительно возвращались. Обновлённый доспех быстро покрывал кожу, отгоняя голодных насекомых.

Над моей головой пронёсся мучительный рёв. Я перекатился на спину и бросил взгляд перед собой. Оглушительный вопль прозвучал с новой силой. Страшные звуки рождались внутри тела Хейна и лезли наружу через разинутую пасть. Я не мог понять, что с ним происходит. Он словно… Он словно утратил со мной связь! Но как?

Опусти в глаза на лужу едкого гноя, я увидел на поверхности несколько мужских лиц, связанных между собой грубой нитью. Кожа сморщилась и покрылась пузырями. Они еще что-то нашёптывали безмолвно, будто цеплялись за последние мгновения жизни. Я испытал шок, и даже боялся помыслить о последствиях. У меня на глазах в луже гноя растворился плащ. Мой жуткий плащ, сотканный из нескольких дюжин мужских лиц. Накидка стала частью едкой субстанции, на поверхности которой отражались языки пламени.

Хейн одним ударом руки раскинул нескольких моих солдат в стороны. Мясистый монстр успел сдуться и уже не казался таким огромным, как раньше. Выпученные глаза пылали безумием и гневом, они прошерстили всё вокруг, а когда нашли меня, Хейн что-то выдохнул из себя, и в тот же миг сорвался с места.

Начинается…

Он успел сделать несколько шагов. Успел даже распихать тройку воинов, раскидав их в разные стороны. А потом к нему подбежал кабан. Раздался хлопок. Зверя разметало на куски, а на теле Хейна появилось влажное пятно, которое, судя по всему, ему причиняло далеко не детскую боль. Кожа на пузе Хейна запузырилась; пузыри лопались, выплёскивая гной и струйки дыма. Плоть на моих глазах испарилась, превратив мясистого здоровяка в кусок объеденного мяса. Оголились рёбра, на землю вывалились огромные кишки. В один миг несколько роев мух ворвались в образовавшуюся дыру на теле Хейна и скрылись с моих глаз.

Это было ужасно. Судя по всему, мухи стали пожирать его изнутри. Огромное тело содрогнулось, выгнулось. Огромные глаза разъехались, уставившись в разные стороны. От боли он какое-то время держал пасть закрытой, ломая остатки зубов. Но когда его руки вдруг безжизненно повисли вдоль тела, он весь расслабился. Нижняя челюсть распахнулась. Он больше не орал, не ревел и не вопил от боли. Из разинутой пасти вырвался чёрный пар, блеснувший в свете огня несколько тысячами серебристых крыльев. Мухи собрались в огромную тучу и подлетели к прокуратору Гнусу, стоящему всё это время на месте и смотрящим своим безглазым черепом за происходящим.

Часть мух отделилась от общей стаи и полетела в мою сторону. Приближающееся жужжание вдруг обратилось в слова:

— Как много грязи мы оставим после себя. Ужас. А ведь цель моего посещения этой деревушки — всего лишь наказать виновных. Не более.

Глава 7

Всё внимание Гнуса было нацелено на меня. Может он ждал от меня красноречивых речей, или мольбы о пощаде? Но тишину ночи вероломно нарушал треск костра и мычанием беснующихся животных. Я молчал, а Гнус уверенно продолжал двигать в мою сторону, медленно переставляя голыми ступнями по земле.

— Ты удивила меня, — прожужжал рой над моей головой, — собрала целую армию. Вновь добралась до меня. Утоли моё любопытство, ответь: сложно было принуждать бедный люд к вероломному обращению в кровокожих? Они умоляли тебя не делать этого? Они просили тебя покинуть их деревни?

Я молчал. Молчал, и оглядывался по сторонам. В нескольких метрах заметил лежащую на боку Кару.

— Молчишь? — жужжали мухи, принявшись покусывать меня за лицо. — Я и без твоих слов знаю ответы. Конечно же они умоляли не трогать их! Они умоляли оставить их в покое! Ты не находишь это слабостью людской натуры?

Я вскочил на ноги и бегом понёсся к Каре. Упал возле неё на колени. Увиденное во мне вызвало ужас и тревогу. Кара была тяжело ранена, дыхание сбивчивое. Она чуть поскуливала и пыталась оторвать морду от земли.

«Не шевелись!» — сказал я, положив ей на голову ладонь.

Бок волчицы был пробит насквозь четырьмя когтями. Из отверстий обильно вытекал гной, служивший Каре кровью. Она медленно умирала. И я даже не знал, чем ей помочь. Мухи медленно усаживались на края раны, но я смахивал их рукой.

«Кара, всё будет хорошо!»

Волчица ничего не отвечала. Лишь скулила, и с каждым ударом сердца скулёж утихал. И я по-настоящему испугался момента, когда он окончательно умолкнет.

Нет! Нужно попробовать хоть что-то…

Я накрыл рану ладонью и попробовал затянуть её коркой крови. По моему доспеху потекло тепло. Волна докатилась до пальцев моей руки, а после перебросилась на лежащего возле меня умирающего зверя. Моя кровь принялась зализывать раны, устремилась в открытые сосуды. Быть может, я даже смогу Кару обратить в себе подобного. Как только эта мысли закрутилась в моей голове, Кара содрогнулась. Тело изогнулось, волчица пронзительно заскулила.

«Больно-Больно-Больно» — раздалось у меня в голове, и обожгло сознание.

Я причинял ей боль. Я убивал её, вместо того чтобы лечить. Я отдёрнул руку от раны, по краям которой пузырилась моя кровь, словно здесь всё залили перекисью водорода.

— Ты собрала целую армию! — продолжали жужжать мухи. — Она так и думала. Она так и говорила. Но знаешь, я считаю, что судья Анеле всё это время ошибалась. Ты слаба. Сидишь возле умирающей собачки, и хнычешь. Посмотри вокруг себя! К чему ты привёл своё войско!

Неужели судья Анеле всё это время следила за мной? Или Гнус вводит меня в заблуждение? Но его слова заставили меня оглянуться.

Вокруг никого. Лишь земля, пропитанная насквозь гноем. Моё войско пало, не осталось никого. Но их жизни были потрачены не зря. Их плата– моя жизнь. Продолжение моей борьбы!

Дыхание Кары утихало на глазах. Массивные лапы вспахивали землю каждый раз, когда она выдыхала. Дыры на груди издавали противный свист. Я положил ладонь ей на шею, и она выдохнула в последний раз.

Сегодня я потерял верного друга.

От злости я стиснул губы. Я готов был броситься на Гнуса и порвать его на куски! Мне хотелось оторвать череп от его тощего тела и пнуть ногой в сторону леса. А тело повесить на крест, как он любит это делать со сметными, и оставить под обеденным солнцем, чтобы каждый обжигающий луч сжигал всякую личинку, решившую зародиться на этом гнойном трупе.

Я положил свои руки на истерзанный медвежьими когтями бок Кары и обмакнул ладони в выступившем гное. Собрал всё, что успело вытечь из тела до того, как зверь издал последний хрип. И сразу же вытер ладони о своё лицо, оставив на коже липкую плёнку.

Чем ближе приближался ко мне Гнус, тем больше мух сажалось на меня. Противное жужжание раздавалось повсюду. Уже казалось, что насекомые проникли глубоко в уши. Краем глаза я видел, как маслянистые крохотные тельца осадили правое плечо плотным ковром, ползают по кровавым рогам и забиваются в трещины. Эти мерзкие создания кусали всегда. Вгоняли свои хоботки в доспех и питались мной. Но моё лицо…

Я вскочил на ноги и бросился на Гнуса.

Ходячий труп замер, увидев мой порыв. Мухи пытались осадить моё лицо, залезть в глаза, но у жужжащих тварей ничего не получалось. Гной из тела Кары — моё спасение.

— Ты уже придумал, что будешь делать дальше? — жужжали мухи на ухо.

Придумал.

— Я буду ждать тебя в своей святыне, — прожужжали мухи и умолкли.

Возможно, Гнусу больше нечего было сказать мне. Но справедливости ради, он уже и не мог ничего произнести.

Подбежав к гноящемуся телу в серой робе, я схватил его за плечи. Пальцы погрузились в мягкую плоть, выжимая из тела пахучий гной. Словно раздавил в ладони гнилое яблоко. Гнус не сопротивлялся, он был в моих руках тряпичной куклой, такой же лёгкой и такое же невольной. Но мне показалось, что он пытался улыбаться; на месте сгнивших губ мухи выстроились в каком-то подобии ухмылки.

Зарычав, я оторвал Гнуса от земли и швырнул в костёр. Огонь вспыхнул с новой силой, когда гнойное тело завалилось сверху. Робу охватило яркое пламя, раздалось шипение, но мухи над головой продолжали жужжать:

— Я тебя жду.

Огонь отозвался свистом, словно выпускал излишек давления, оранжевые языки окрасились в кислотно-зелёный и потянулись к ночному небу с новой силой, ещё выше, еще жаднее. Костёр никак не мог насытиться, быстро пожирая тело Гнуса.

Наконец, жужжание смолкло. Над головой больше не кружили насекомыми. Рой улетел, а я сквозь треск костра смог различить человеческое мычание.

Бэтси! Она жива. Я подбежал к высокому кресту, на котором извивалась похудевшая женщина. Её руки были расставлены в стороны и плотно привязаны к горизонтальной перекладине, ладони прибиты ржавыми гвоздями. Оголённые ступни с трудом умещались на крохотном выступе.

— Бэтси, потерпи, сейчас сниму тебя.

Она хоть и схуднула, но далеко не стала пёрышком. Развязывать путы, а потом поочерёдно пытаться освободить руки при таком весе… Скорее я причиню ей еще больше боли, чем сейчас. Пришлось вырастить из ладони лезвие и тремя ударами разрубить толстое бревно, служившее основанием для распятия. С треском крест завалился на землю, Бэтси громко замычала. Я понимал, что боли будет вагон, но иного выхода нет.

Когда я развязал ей руки, Бэтси сама отдёрнула ладони, оставив на досках окровавленные шляпки гвоздей с кусками забитой под них плоти. Я не смог не обратить внимание на изменения во внешнем виде. Кожу лица осыпало сотней гноящихся прыщей от укусов мух. Усталость уселась на её плечи тяжким грузом, не позволяя даже глазам двигаться в полную силу. Вялый взгляд уставился на меня.

— Друг… — промычала она.

— Да, Бэтси, я — друг.

Из одежды на ней осталась только испачканная кровью и ихором рубаха, доходившая ей до колен. Видимо, кожаный доспех срывали силой, на рубахе остались отметины от когтей, которые еще и на коже оставили кровоточащие порезы. Бэтси явно не собирались убивать, в отличие от её друзей, чьи тела висели высушенными на двух других крестах. Было очевидно, они не представляли такого интереса, как Бэтси. Гнусу нужна была она для экспериментов. А точнее, нужна была её особенность, которую он успешно перенёс на своё подопытное животное, смертельная схватка с которым чуть не стоила мне жизни.

— Зико… — вновь промычала Бэтси, оторвав взгляд от крестов напротив.

— Зико мёртв, — сказал я, после которого молчания.

Я не знал как она отреагирует на столь мрачную весть, да и подбирать слова не было никакого смысла. Она уже не маленькая девочка, всё прекрасно пониманием, всё-таки не в доброй сказке мы живём.

Её огромные глаза заметно увлажнились, но быстро моргнув, она осушила их, превратив живой блеск в грубый мат. Лицо стало суровым, всюду закрались тени гнева. Я встал перед ней и сказал:

— Идём, нас ждут.

Бэтси не сразу встала на ноги. Какое-то время еще сидела на жопе, осматриваясь по сторонам. Потом принялась растирать затёкшие колени. Я хотел залечить её изувеченные ладони, но она не дала. Грубо отпихнула меня и, наконец, встала.

Перед уходом, я еще раз подошёл к телу Кары. Бедный зверь, столько страданий не заслуживает ни одно живое существо. Но она стала чем-то больше, чем зверем. Она стала верным другом и защитником. Мне не хотелось, чтобы Кара оставалась здесь гнить под солнцем и стать пристанищем для паразитов. Она заслуживает чего-то большего. Чего-то достойного.

Я аккуратно поднял Кару с земли и отдал огню. Пламя жадно накинулось на тело в гнойном доспехе и целиком скрыло с моих глаз, выбросив в небо густой дым.

Покидая деревни, мы с Бэтси собрали остатки воинов Зико. Мужчины соглашались идти с нами без лишних разговоров, прекрасно понимая, что, уходя от сюда, местные жители остаются в безопасности. Но если мы проиграем следующую битвы — никто никому уже не поможет.

Под утро зайдя в центральную деревню, Бэтси сошла с дороги и отправилась к одному из сотни домов. Она шла уверенно, и мне стало ясно, что этот дом её. Скорее всего, что-то забыла, или решила переодеться, так как в одной рубахе по колено воевать явно будет неудобно.

Я оказался прав. Бэтси не было минут пять, но, когда она появилась на пороге дома, на ней уже красовался кожаный доспех, плотно покрывающий тучный торс, и подобие юбки с толстыми лоскутами кожи, дотягивающиеся ей до колен. Только ладони были свободны. Видимо, она утратила свои топоры, но и этот вопрос был быстро решён.

На наших глазах местный люд и солдаты Зико оттаскивали трупы в лес и собирали их в кучи. Ночью тела сожгут, а их оружие и одежду раздадут нуждающимся. Топоры мы не нашли в куче сваленного на землю оружия, но парочка стальных мечей приглянулись моей подруге. Взявшись за рукояти, Бэтси покрутила мечи в перевязанных ладонях, знакомясь с балансом нового оружия. Клинки рассекали воздух со свистом, плавно вращались, рисуя у моего лица ровные круги, которые быстро перетекали от самой земли и до самой головы Бэтси. Всё было идеально. Бэтси явно умела обращаться с оружием. С любым. Закончив примерку, она смерила взглядом своё новое оружие. Повертела мечи перед глазами, а потом, поочерёдно, поднесла каждое лезвие к своим губам и целиком облизала их, не поранив языка. Получилось эффектно, по-другому не скажешь.

Воссоединились мыс основным войсков в обед. Солнце освещало огромную поляну пожелтевшей травы, ярко бликую на головах почти тысячной армии кровокожих. Они казались огромным родимым пятном на бледной коже. Нас встречал Дрюня и Ансгар. Их лица не выражали радости, глаза пытливо рыскали по потрёпанному хвосту из остатков войск за моей спиной, среди которых не было ни единого кровокожа. Ансгар хмурился, губы хотели растянуться в улыбке, но вытянулись в тонкую полоску, побелевшую на моих глазах от напряжения.

— А где Кара? — спросил он.

— Погибла, — ответил я.

Дрюне стоял на месте. Его высокий рост позволял увидеть всю картинку разом, не всматриваясь в конец или начало шеренги. Как только Ансгар утих, услышав не радостный ответ, Дрюня спросил:

— А где Хейн?

— Погиб.

— Как⁈ — спросил Ансгар, бросив на меня взгляд, полного разочарования.

— Твой дядя пожертвовал собой ради моего спасения, — сказал я. — Он умер достойно.

Дрюня уже собирался задать следующий вопрос, но я опередил его.

— Зико тоже погиб. Его обратили в кровокожа, и он выбрал смерть.

Дрюня подошёл ко мне так близко, что между нами не уместится мужской кулак. Лунный глаза с явным недоверием уставились на меня:

— Кто его обратил?

— Судья Анеле. Она вернулась, и нам надо поторапливаться. Если нам повезёт, мы застанем её в городе из камня.

— А что дальше? — поинтересовался Ансгар, положа руку в кожаной перчатке на череп отца, висевший на его ремне. — Мы попытаемся договориться?

— Нам не о чем договариваться! — рявкнул я. — То, что они здесь устроили — не имеет оправдания. Подобно страшной чуме они всюду сеют мучения и смерть, а любая страшная болезнь требует принудительного лечения. Для них издевательства над людьми и ужасные эксперименты считаются нормой. И ради победы они пойдут на любые изощрения. Мы убьём всех. Всех, кто встанет на нашем пути. Мы должны очистить нашу землю от скверны. А потом и их земли.

— Червяк, ты действительно хочешь отправиться на другой континент? — булькнул Дрюня с заметной усмешкой. — Ты хочешь там посеять свою правду и свой устав?

— А ты хочешь здесь остановиться и жить с мыслью, что в любой момент на горизонте могут появиться корабли, набитые доверху непонятным войском? Ты сможешь так жить?

— Мы должны развиваться на нашей земле! Мы должны подготовить свою армию, и, если вдруг на горизонте появиться угроза — мы дадим отпор!

— Нет! — взревел я. Его слабая позиция начинала меня бесить. — Вспомни историю! Вспомни, чем всегда всё заканчивалось. Пока мы будем здесь тратить жизнь на бесконечные тренировки, там, на той стороне моря, — я ткнул пальцем в сторону линии горизонта, — неизвестный нам враг будет готовить очередное вторжение. И я боюсь, они накопят такие силы, что мы не продержимся и суток. Поверь мне, детей они крадут неспроста.

— А если пристань окажется пустой! Не будет твоих кораблей! Что тогда?

— Мы построим свои.

Я больше не дал им возможность произнести хоть что-то. Пройдя мимо Дрюни, я направился в сторону своей армии. У меня были некие опасения, когда мой плащ растворился в луже едкого гноя, но сейчас я вижу, что зря волновался. Мои войны по-прежнему верны мне, их сердца стучат единым тактом, а узды всеобщей воли крепко сжаты в моих кулаках. Они пойдут туда, куда им прикажу. Все. И все умрут там, где я захочу.

Я повёл людей вперёд, в сторону каменного города. Родимое пятно двинулось через всё поле, напоминая перетекающий пузырь воздуха в бутылке с водой. Воины, облачённые в кровавые доспехи, выходили из травы и ступали на песчаную дорогу. Я слышал за спиной оглушительный топот, дрожала земля, а когда я обернулся, чтобы узреть свою армию, столб зернистой пыли укрыл большую часть войска.

Совершенно разбитая дорога вела нас извилистым путём. Мы шил через лесистые горы, богатые пушным зверьём. Обогнули сотню холмов, служившие нам временной защитой от холодных ветров. Меня беспокоила лишь пыль, раздражающая не только глаза, зернистая крошка неприятно хрустела на зубах. Но мне всегда приходилось помнить, что среди нас есть люди.

Путешествие тяжело давалось Ансгару и его людям. Но они стойко выдерживали удары непогоды, продолжая уверенно вышагивать по трудной дороге рядом с моими войнами. Ансгар довольно редко просил сделать привал, и я всегда отвечал ему взаимностью. Его солдаты незамедлительно уходили в лес за добычей, разводили костры, а потом целую ночь спали, разбившись на кучки, когда мои люди вели наблюдение.

Но больше всего меня удивляло поведение Осси. Воительница практически перестала общаться, словно замкнулась в себе. Держалась в сторонке, будто избегая любых контактов. Мне доводилось видеть подобное проявление чувств на фоне войны. Люди боялись привязываться друг другу, чтобы потом не испытывать боль утраты. Это нормально, так делают многие. Так делают истинные воины, знающие, к каким страшным последствиям может привести слабость духа.

Я редко ловил взгляд Осси, но, когда получалось, (как правило это длилось короткое мгновение) в окровавленных глазах виделась печаль. Осси не спорила, не перечила, не выдвигала никаких условий. Она молча следовала за мной, хотя я давно отпустил её. Её воля принадлежала ей, не мне. Она была в праве делать всё, что угодно. И всё же она продолжала следовать нашей цели, и мне хочется верить, что Осси прекрасно понимает важность этой цели, и осознаёт всю возможную опасность, если мы сойдём с нашего пути.

Глава 8

После трёх дней путешествия, ветер резко сменился. Мягкие потоки ласкали наши доспехи, вычищая трещины от дорожной пыли. Когда в нас бил очередной порыв, по поведению Ансагру и его людям мне становилось понятно, что ветер холодный. И появился запах. Морской запах. Мы близко…

Обогнув десяток поросших мхом каменных холмов, перед моими глазами заискрился горизонт. Казалось, что на узкую полоску земли пролили ртуть, которая растеклась в разные стороны, очертив вдалеке длинную полосу из чистого серебра. Но вот что было под этой полосой, мне было сложно объяснить. Мне было сложно поверить своим глазам.

— Мы пришли, — побулькал Дрюня, вставая рядом со мной.

— Да, — подтвердил я, мрачно взирая на то, что совсем недавно было покрыто зелёной травой и густыми деревьями, стелящиеся ровными рядами через всё поле к лазурному берегу.

— И это мы пришли спасать?

Я прекрасно понимал иронию Ансгара. Встав рядом с нами, он с ужасом взирал на простирающуюся до горизонта мёртвую землю. Здесь больше не было зелени, даже покрытые мхом огромные валуны, валяющиеся вдоль дороги, и то почернели. Трава не завяла, она умерла. Мягкий покров высох и почернел, став на столько хрупким, что стоило мне коснуться кровавым сабатоном крохотного кустика, как он рассыпался и пепельной пылью развеялся по чёрной земле. Казалось, что здесь был пожар, бушующее пламя быстро двигалось по земле, обращая всё в трухлявые фигурки, но это было заблуждение. Чуть надавив на почву, наружу проступила маслянистая жижа. Земля была отравлена. Отрава была настолько сильной, что сумела превратить фруктовые деревья в почерневшие веники.

Дрюня зарычал.

— Они отравляют нашу землю! — пробулькал мой друг.

— Да, — согласился я. — Но в этом ужасе я вижу и плюсы.

— Какие же, Червяк?

— Они смерились с потерей. Отец Зико правильно сказал, они уничтожат всё, где мы посмели посеять семя сомнений. Отвоёвывать они ничего не будут, только уничтожать. Нам надо торопиться.

Последние слова только слетели с моих губ, как над нашими головами раздался противный гогот с мерзким чавканьем, чем-то напоминающим гортанное бульканье Дрюни.

— Птицы, — произнёс Ансгар, уставившись на небо.

— Странно, — пробулькал Дрюня, — они не похожи на береговых птиц.

Действительно. Вместе с друзьями я уставился в небо, спрятавшееся за багровыми тучами из сотни гаркающих птиц. Птицы кружили огромной стаей, но они не собирались к перелёту в тёплые края. Они вновь и вновь подлетали к земле, словно выискивая что-то, а потом снова набирали высоту, растягивая черное облако восьмёркой. Крик сотни глоток не умолкал ни на секунду. Наоборот, он нарастал, медленно приближаясь к нам. Когда в пятидесяти шагах от нас стая птиц обрушилась на землю с пронзительным воплем и молниеносно взметнулось к небу, я сумел рассмотреть птиц. Действительно, это не были ни чайки, ни альбатросы, или бакланы.

Огромные вороны в болезненной корке из свернувшейся крови. Багровое облако вновь ударило в землю, под оглушительный рёв. На поверхности мёртвой почвы поднялось непроглядное облако пепла, скрывшее за собой всю живность.

Я успел лишь моргнуть.

Воронье гоготание и хлёсткие удары крыльев о воздух словно разорвали облако на куски, и в следующий миг стая птиц бросилась на нас.

— Всем приготовиться! — взревел я.

Мои ладони рефлекторно сжали копьё, но я прекрасно осознавал всю беспомощность нашей защиты. Мы ничего не могли противопоставить стае птиц.

Багровое облако ударило в нас.

Я прикрыл глаза и ткнул копьём перед собой. Наконечник отдал в руки лёгкой волной. Видимо, попал в кого-то. Я сжался, ожидая получить ответный удар, или десяток жадных укусов клювом на моём лице, но ничего подобного. Лишь свист рядом с ухом, и удар воздуха по щекам, от мимо пролетевших птиц.

Раздавшийся ото всюду людской вопль заставил меня открыть глаза. Я быстро окинул взглядом происходящее вокруг меня. Вороны нападали исключительно на людей. Мы — кровокожи — их нисколько не интересовали. На моих глазах два ворона ударили в тело стоявшего рядом со мной человека. Птицы с лёгкостью пробили кожаный доспех на груди, вонзаясь в тело жертвы как дротики для дартса. Мужчина громко взревел от боли. Птицы размашисто махали крыльями, царапая багровыми перьями ему лицо, царапали доспех когтями. Я не мог понять, они толи пытались высунуть свои клювы, толи, наоборот, старались поглубже запихнуть головы.

Людские вопли раздавались ото всюду. Багровое облако взмыло к небу, а потом обрушилось на наши головы с новой силой.

Мужик возле меня рухнул на колени, он пытался ухватиться за торчащих из его груди птиц, но всё без толку. Крылья, как бритвенные лезвия, вспарывали его кожу на ладонях до костей. Я подошёл ближе, схватил одну из птиц за крыло и с силой потянул на себя. Застряла крепко, но у меня получилось выдернуть её, как какую-то пиявку. Я бросил ворона на землю и раздавил ногой, смяв грудь. Зараза, по-прежнему жива. Крылья скребли землю, даже когда я сильнее надавил ступнёй. Перехватив копьё и убрав ногу, ударил тварь в грудь. На этот раз всё по плану — птица рассыпалась пеплом. Когда я вынул из груди вторую птицу, мужчина стоял на коленях уже мёртвый.

— Воины мои! — закричал я. — Защищайте людей!

Я быстро нашёл взглядом Ансгара и бросился к нему. Когда облако из хищных птиц перегруппировывалось над нашими головами и вновь обрушивалось, Ансгар ловко укрывался за кривым щитом. Птицы бились клювами о крепкую корку из моей крови, практически ломая клювы. Тех, что падали у ног юного правителя и пытались расправить крылья, Ансгар добивал ударами своей дубинки из отцовского черепа. Осси размахивала перед собой мечом, Дрюнина секира вспарывала воздух, убивая одну, максиму двух птиц за удар. Бэтси носилась из стороны в сторону, неуклюже маневрируя между телами кровокожих, но как бы забавно это не выглядело, ей удавалось избегать налёта птиц, припадая на колени и прячась за спинами моих воинов.

Но это всё было бесполезно, мы занимались ловлей блох. Вороны не наносили вреда моей армии, но пройдёт час, максимум два, и от отряда Ансгара не останется никого. Все люди погибнут.

— Червяк! — проорал Дрюня, — мне нужна твоя помощь!

Воин в гнилистом доспехе с уродливой секирой сошёл с дороги и кинулся в сторону сухих деревьев. Я побежал за ним. Мы подбежали к ближайшему дереву с огромными кустистыми ветвями, на которых совсем недавно созревали сочные плоды. Дрюня охнул. Уродливая секира из двух высушенных лиц нарисовала дугу в воздухе и срубила толстую ветку. Мне не совсем был понятен его план, но увиденное рождало в голове лишь одно: он собрался веником отпугивать птиц?

Мой друг опустился возле огромной ветки на колено. Запустил левую ладонь в подсумок на нагрудном ремне и достал из него глиняный флакон. Зубами откупорив пробку, принялся выливать содержимое на сухие ветки, на которых еще висели почерневшие листья.

— Червяк, доставай свою зажигалку.

Забавно, но хлопнув себя по бедру, я ощутил знакомые очертания коробочки. Чудом сохранилась! И, как всегда, вовремя. Я вынул из доспеха серебряную коробочку, похожую на зажигалку Зиппо с откидной крышкой, открыл её и сунул в ветки. Вспыхнуло ослепительное пламя, огонь быстро распространился по веткам, превратив лежащий на земле кусок древесины в отличный факел. Дрюня ухватился руками за ствол ветки и поднял его воздух. Спустя мгновение, огромный гигант уже нёсся через поле с полыхающей веткой над головой. Он подбежал к людям и начал размахивать над их головами своим факелом, оставляя за пламенем шлейф из дыма и ярких искр. Попавшие в огонь птицы падали к людским ногам, словно подкошенные. Их участь была не завидной. Птиц топтали, давили, протыкали мечами.

На земле возле дерева я обнаружил еще две колбы, оставленные моим другом, и его забытую секиру. Я тут же срубил новую ветку, залил её жидкостью и поджёг. Спустя короткое время мы уже вдвоём с Дрюней размахивали своими факелами над людскими головами, словно были на каком-то рок концерте с гигантскими флагами в руках. Не хватало только оглушительной музыки, но людские крики вполне её компенсировали.

— Нам нужны еще ветки! — вопил Дрюня.

Багровое облако поредело. Большая часть птиц успела обратиться в пепел. Но опасность еще оставалась. Я подошёл к одному из воинов Ансгара. Парень размахивал мечом и добивал валящихся на землю птиц.

— Держи! — приказал я, передавая факел ему в руки. Он покорно принял эстафету, освободив мои ладони.

Блестящее от пота лицо быстро испачкалось валящейся с ветки залой, касавшиеся его кожи искры в миг тухли, издав короткое шипение. Он улыбнулся мне и с безумием на лице принялся размахивать факелом.

Спустя несколько минут наш отряд напоминал палящее солнце, пускающее в космос обжигающие протуберанцы. Огненные потоки врезались в багровые облака и разлетались снопами искр, обдавая людей жаром.

Вернув Дрюне секиру, я вернулся в начало отряда и повёл людей дальше по дороге, в сторону огромной точки на горизонте — каменный город. Я подозревал, что дорога не будет лёгкой, но что настолько…

Плохую весть принесла Осси. Всё это время воительница двигалась по полю, всматриваясь в даль. Я попросил её об этом, и сейчас понял, что сделал это не зря. Осси указала пальцем в сторону далеко стоящих деревьев, между которых я сумел разглядеть три жирные точки. Как я и подозревал. Этими жирными точками оказались кабаны. Зверюги неслись на нас, вздымая в воздух пепельные облака. Бросив короткий взгляд на своё войско, я подумал о плохом.

— Осси, не смей приближаться к ним! — я перевёл взгляд на Дрюню и обратился к моему другу. — Дрюня, при контакте — эти звери взрываются, заливая гноем всё вокруг.

— И что? — усмехнулся Дрюня. — Что плохого в гное?

— А то, что он разъедает кровавые доспехи до костей.

— Ну так бы сразу и сказал… — Дрюня перехватил секиру и подбежал к краю дороги, обратив взор на быстро растущее облако пепла.

Люди Ансгара всё еще продолжали размахивать факелами над головой. Под вспышки искр и пепельный снег, я подошёл к юному правителю.

— Ансгар, настал черёд твоих людей защищать нас. Видимо, это было начертано судьбой, и рад, что ты со мной.

Молодое лицо блестело от пота, длинные кудрявые локоны покрылись пепельной крошкой, и уже не казались такими чёрными. Они словно поседели. Широко улыбнувшись, он сказал:

— Инга, я отдам любой приказ ради достижения нашей цели.

— Твои люди должны сдерживать местных зверей. Они заражены, но их яд может навредить лишь таким как я.

Ансгар вскинул над головой булаву и громко поорал команду. Мои люди приняли из людских рук факелы и расступились, выпуская из плотного кольца воинов Ансгара наружу. Птицы уже не несли такой опасности, как в начале. Совсем сдувшиеся стаи, состоящие из трёх-пяти птиц, продолжали атаковать нас, не причиняя никакого вреда. Но они уже и не прыгали слепо в огонь. Стоило кому-то из моих воинов замахнуться в сторону пикирующей стайки, как птицы рассыпались и разлетались в разные стороны, чтобы вновь в небе собраться воедино.

Гнилые кабаны несли куда больше опасности.

Дрюня сошёл с дороги. Перехватил секиру двумя руками и бросился на первых зверей, приблизившихся к нам на опасное расстояние. Мой друг широко замахнулся и ударил. Секира достала до двух кабанов и убила их, вспоров бока, а вот третий увернулся и бросился на нас. Дрюня ударил еще, но его секира воткнулась в мёртвую землю. Несущемуся зверю на перерез бросились люди Ансгара. Одному не повезло, кабан врезался ему в ноги, переломив их в коленях. Бедняга тут же рухнул. Он умер быстро, я даже не успел моргнуть, как кабан своими острыми клыками пробил доспех и подкинул человека в воздух. Жертва оказалась не напрасной. Зверь затормозил, копыта закопались в землю. Еще несколько воинов кинулись на кабана, и у них получилось. Мечи пронзили покрытое гноящимися язвами тело зверя в трёх местах. Раздался влажный хлопок, плёнка из гноя накрыла людей, когда изуродованное болезнью тело разметало на кусочки.

Я замер, уставившись на воинов Ансгара. Но мои опасения не оправдались. Ничего страшного не произошло, люди остались живы. Рукавами кожаных доспех они отёрли с лиц гной и сплюнули остатки на землю.

Но схватка оказалась коротким кадром многочасового фильма.

Вдалеке показались очередные точки, за которыми стелилась пыль. Десять… Двадцать… Я пытался сосчитать растущие силуэты, но им не было счёта.

Залитый вражеским гноем Дрюня бросился на перерез небольшой группе диких зверей. Поднялась пыль, секира разрывала воздух, рождая над полем чавкающие звуки и хлопки. Дрюня не мог всех убить, это было физически невозможно. Я даже видел, как его сбили с ног, но он встал и продолжил убивать. Какое-то время его тело поблёскивало от льющегося во все стороны гноя, словно новёхонькая иномарка из салона, но пепел и зала облепили крепкую броню, покрыв её матовым покровом. Пару кабанов сумело прорваться через людские ряды и врезаться в мой отряд.

Жуткое мычание и бульканье раздалось в том месте, куда влетели звери. Я не видел последствия, но прекрасно понимал, какая картина ждёт меня, если я решу на неё взглянуть.

— Идём вперёд! — проревел я во всю глотку.

Нам нельзя останавливаться. Огромное войско, тянущееся длинным хвостом по дороге, должно всегда двигаться. Обязано идти к цели, поднимая в воздух удушающие клубы пыли, а не стоять на одном месте!

И мы шли. Шли к цели, а заражённое зверьё продолжало накидываться на моё войско. Нам повезло, всю дорогу мёртвая земля была по правую руку, когда по левую — скалистые горы и валуны. Люди Ансгара выстроились стеной вдоль моего отряда, но их было мало. Они закрывали крохотную часть, но в нужный момент умудрялись растянуться длинной цепью и перехватывать большую часть кабанов.

Потери неизбежны, со столь грустным фактом я давно смирился. В любой войне потерь не избежать, а моя задача — свести их к минимуму. Любой ценой. По полю даже забегала Бэтси. Держа в руках два острых клинка, она, несмотря на свою тучную фигуру, двигалась довольно резво. Выскакивала на кабанов и успевала обрушить мечи на их спины. Ей хватало сил не только перерубить звериный доспех, но и их хребты. Очень быстро она заблестела в лучах солнца, и так же быстро померкла, покрывшись грязью.

Ансгар не отходил от меня ни на шаг. Парень грубо отпихнул меня назад, ближе к стене, и стал моей личной стеной. Нередко кабан прорывался в нашу сторону, и тогда он бежал к нему навстречу. Когда до кабана оставалось пару метров, Ансгар вставлял щит в землю прямо перед уродливой мордой. Кабан врезался в выросшее препятствие со всей дури валился набок, оставляя на земле след длиною в пару метров. Не внимая щита, юный правитель подбегал к упавшей зверюшке и колотил её булавной до тех пор, пока та не лопалась. Люди, обычные люди сейчас могли сделать гораздо больше, чем мы. Чем целое войско, закованное в кровавые латы. Я почувствовал себя беспомощным. Никчёмным, попавшим под опеку взрослого дяди, который точно знал — что и как делать.

— Инга, — голос Осси раздался так неожиданно. — Мне нужна тетива!

Я опустил взгляд на её руки. В ладонях она держала тонкую палку длинною метра полтора. Она вырастила из собственной крови подобие лука, для которого не могла найти тетиву. Воительница не могла сидеть без дела. И я больше склонялся к мысли, что сражения — её призвание. Она чувствует жизнь в битве. Забирая чужую жизнь, она осознаёт цену своей. И сейчас, в самый разгар, она не могла сидеть без дела. Ей нужно ворваться в гущу битвы.

— У меня есть одна идея, — сказал я.

Колонну нельзя было тормозить, поэтому я попросил Осси взять меня под руку. Надеюсь, получиться… Прыгая на правой ноге, левой рукой я схватился за ступню левой ноги, чуть выше пятки. Под моими пальцами доспех разошёлся в стороны, оголяя плоть. Было больно, и только я мог позволить себе такое ухищрение со своими запасами. Дальнейшее восстановление могло дорого стоить Осси по её запасам крови.

Со всей силой я сжал пальцы. Плоть поддалась, лопнула. Я сразу же нащупал держащуюся за кость сухожилию. Упругую, длинную. Обхватив её, я дёрнул рукой, срывая её с кости и вырывая наружу. Нога отдала жгучей болью, стиснувшей мои зубы до хруста. Ступня безвольно повисла, и я даже не мог ею пошевелить до тех пор, пока сухожилия целиком не восстановилась. Получилось вырвать длинный кусок — от пятки до колена. Хоть он и был испачкан кровью, но всё равно были видны переплетения сотни тонких мышц с белыми кончиками на концах, словно в руках у меня был огромный шнурок.

На ходу Осси выгнула древко будущего лука, а я натянул сухожилию на всю длину. Получилось не менее мерзкое оружие, чем тоже копьё из людской кости, булава из человеческого черепа, или секира из двух содранных лиц. Да и сомнения у меня были на счёт эффективности данного лука, но он показал себя не хуже нашего оружия.

Осси выращивала из ладони тонкие стрелы и сразу же закладывала их в лук. Раздавался свист — и бегущий на нас кабан врезался мордой в землю, после чего взрывался. Насколько хватит запаса крови у Осси на стрелы — мне не ведомо. Но надеюсь, что они подойдут к концу не в самый подходящий момент.

До ворот каменного города оставалось совсем чуть-чуть. Вдалеке уже ясно виделись отливающие чёрным высокие стены с выглядывающими по всей длине головами кровокожих. О нашем приближении знали давно. Нас ждали. Нас поприветствовали, отправив на встречу дюжину уродливых гигантов. Я даже вначале не смог их разглядеть. Казалось, что по дороге бегут неуклюжие фигуры, распихивая друг друга в разные стороны. Но приблизившись к нам, я сумел разглядеть уродцев. Они казались каким-то подобием Хейна. Огромные, почти два этажа в высоту. Обнажённые тела были разбухшими до треска, складки жира наслаивались друг на друга почти вертикальной лестницей. Опухшие руки, вздувшиеся ноги. С трудом, но я мог определить, кто из них женщина, а кто — мужчина.

Сражаться с ними было настоящим самоубийством. Я видел, как одним ударом Хейн вырубал пять, а то и шесть воинов за раз. Тыкать в них копьём — это как нежно поглаживать стальным клинком камень. Проще сразу броситься к ним под ноги с одной надеждой — что когда они споткнуться и упадут, их шеи переломятся. Но такой расклад меня точно не устроит.

— Инга, ты видишь их?

От Ансгара разило тяжёлым смрадом, словно он искупался в помоях. Окинув его взглядом, я понял, что так и было. Утерев лицо от стекающего со лба гноя, он с ужасом смотрел на дорогу, по которой в нашу строну неслись гиганты.

— Они… они похожи на Хейна… — с трудом выговорил парень.

— Да, — согласился я. — И поверь, силы у них не меньше.

Ансгар уже собирался вскинуть свою булаву в воздух и проорать самоубийственный приказ, но я остановил его.

— Ты только убьёшь своих людей, — вразумил его я.

— Быть может, но вместе с твоими солдатами мы победим их.

— Нет. Мы положим всё наше войско, но сможем убить лишь часть гигантов. Поверь. Да ты и сам всё видел.

— Видел… — прошипел Ансгар. — И что тогда?

— Ансгар, у меня есть план. Но он тебе не понравиться.

— Я готов на всё, — хитрая, слегка безумная улыбка растянулась на лице парня.

Я помню, как погиб Хейн. Внутри разбухших тел течёт кровь кровокожих. Заражённые тела кабанов очень неприятно с ней реагируют. Мучительную реакцию я сумел испытать на собственной шкуре, как и Хейн. Только в отличии от меня, гигант обратился в груду костей. Осталось обратить силу одних против других. Непростая задачка, но исполнитель был найден.

И самое страшное — жертв вновь не избежать.

Когда Ансгар бросился в поле, а я побежал на встречу Дрюне, гиганты врезались в первую линию моих людей. Хруст кровавых доспехов разнёсся над полем. Взвыли гиганты. В груди у меня стучало сердце и каждый стук отдавался колким ощущением, которое могло означать лишь одно — мои люди гибнут.

Дрюня показался меду деревьев в нескольких десятках шагов.

— Дрюня! — завопил я. — Беги назад! Оттягивай кабанов на нас!

Секира отрубила голову попытавшемуся обогнуть моего друга кабану и уткнулась в землю. Тело зверя лопнуло, залив гноем не только деревья, но и голову Дрюни. Он обернулся на меня, сплюнул на землю и резко переспросил:

— Чего?

— Оттягивай зверьё на нас!

По его выпученным глазам, я понял, что он только сейчас увидел, с какой опасностью мы столкнулись. Лунные глаза не смотрели на меня, он шарили за моей спиной, и с каждым мгновением Дрюня осознавал весь ужас.

— Червяк, что происходит?

— Нужно кабанов направить на гигантов.

— Зачем?

— Звериный гной действует на этих уродцев также, как и на нас!

Дрюня отвернулся от меня и бросил взгляд вперёд, где над ровной линией горизонта быстро разрасталось облако пыли.

— Но погибнут твои воины…

Дрюня прекрасно понимал, что решение здесь одно. Да погибнут, но они в любом случае погибнут, вопрос лишь в количестве.

Глава 9

Морской ветер подхватывал пепельные хлопья и проносил через отравленное поле, словно уносил брошенные умирающими растениями семена смерти куда-то вдаль, туда, где они смогут прижиться и снова начнут убивать почву.

Очередной порыв скользнул сквозь деревья со свистом. Я почувствовал касание на своём лице, нежное и мёртвое, оставившее последе себя грязные пепельные полоски. Свист стих, и до меня вновь донёсся страшный шум битвы. Совсем рядом с чавкающим хрустом ломались и лопались доспехи моих воинов. Вздувшиеся гиганты громко вопили от ярости, надрывая свои бездонные глотки. Их омерзительно вздувшиеся руки опускались на головы кровокожих, и тебе повезло, если ладонь гиганта ломала тебя на месте.

Раскинув пятерых воинов в стороны, гигант сумел поймать одного в свою лапищу, оторвать от земли и начать трясти перед своими выпученными глазами. Мой воин в его ладони казался огромной куклой. Кукла отчаянно пыталась вырваться, тыкала мечом в сдавливающие его грудь пальцы, пыталась достать до морды гиганта, и даже вспорола тому губу, чем вызвала гнев монстра, и тем самым — свою смерть. Разбухший монстр порвал пополам куклу и швырнул обе половинки в скалу, но еще в воздухе кровокож обратился в прах и, подхваченный морским ветром, разлетелся над полем битвы. Гигант явно разозлился. Акт жестокости не принёс должного удовлетворения, и ему пришлось выплеснуть скопившуюся злость на следующей жертве.

Мне было больно смотреть на происходящее, но иначе нельзя. Мои воины действовали тактично и слаженно. В любой другой битве, с иным врагом, их действия бесспорно привели бы к победе, но в данном случае их попытка взять гигантов в кольцо принесёт лишь дополнительные потери, и далеко не от рук самих гигантов.

Мне пришлось остановить задние ряды воинов от продвижения вперёд и приказать отступить, оставив сражаться с набухшими ублюдками пять десятков солдат в кровавых латах. Они обречены. Все. Но дорога к победе всегда будет устлана жертвой.

И для победы нам оставалась пустить больное зверьё в сторону гигантов.

Я обернулся, услышав за спиной Дрюнины крики и ругательства.

Гнойные пластины крепкого доспеха издавали неприятный слуху скрежет каждый раз, когда Дрюня подпрыгивал и звал на себя несущихся в его сторону зверей.

— Ублюдки! — вопил он в сторону зверья, размахивая уродливой секирой, — Мешки с дерьмом и гноем!

Сомневаюсь, что на зверей его оскорбления хоть как-то могут повлиять, но тем самым он неплохо заводил самого себя. Дрюня напоминал футболиста, готовящегося к игре. Подпрыгивал, глубоко вдыхал воздух с пеплом, который поднимался от земли при каждом его тяжёлом приземлении. А когда дали сигнал, закованный в доспех воин сорвался с места и ломанулся на перерез одному из трёх кабанов. Воспалённые и гноящиеся звериные глаза будто его не замечали. Дрюня был для них чем-то вроде стекла, в которое животное и влетело. Свинья почти сбила Дрюню с ног, вынудив его упасть на колено, но и сама не устояла на лапах. Дрюня зарычал от злости и одним ударом прикончил рухнувшую на землю зверюгу.

Другие два кабана пронеслись мимо, не обратив никакого внимания. Их целью была моя армия, столпившееся на дороге. Может, заражённые кабаны только и видят, таких как я? Любопытно!

Я побежал на перерез больной паре. И замер, когда до меня дошло понимание, что их цель теперь — это я. Зверюги, подкинув в воздух комья грязи и подняв облако пепла, свернули в бок и помчались на меня. Мне ничего не оставалось, как дать дёру и ломануться в сторону гигантов.

Наверно, я еще ни разу так быстро не бегал. Даже в этой жизни. Мои ноги утопали в мёртвой почте, и казалось, что я убегаю от надвигающейся смерти во сне. Каждое движение ватное, я хочу ускориться, но вместо этого — замедляюсь. Я даже начал помогать себе копьё, упирая древко в землю и слегка отталкиваясь им.

Слева раздался обжигающий свист. Одна из свиней громко взревела, после чего я услышал влажный хлопок. Осси неслась мне на встречу, заряжая новую стрелу в лук.

Её появление никак не входило в мои планы! Я не хотел давить на её разум своей волей, наша дружба ценнее, и новая слуга мне не нужна. Но её нужно остановить, срочно!

— Осси! — проорал я на всё поле. — Не стреляй! Свинью нужно направить на гигантов!

Осси опустила лук. На её лице проступило маска удивления, быстро сменившаяся растерянностью, когда до воительницы оставалось метров десять.

— Вперёд! — скомандовал я. — К гигантам!

Осси ловко отпрыгнула от земли и побежала вперёд, с лёгкостью обогнав меня.

Кабаний рык и чавканье влажной земли быстро настигали меня. Я не оглядывался, но чувствовал, что эта игра в кошки-мышки долго не продлиться. И времени на «подумать» у меня попросту нет. Хрюкающая тварь, вонь от которой слышатся даже здесь!

До кучи гигантов — метров сто. Осси уже рядом с ними, вскинула заряженный лук и ведёт кабана за моей спиной. Как глупо. Если мне и будет угрожать опасность, так это если она убьёт зверя рядом со мной!

— Не стреляй! — гаркнул я. — Не стреляй не при каких условиях!

Древко копья ушло глубоко в землю, я оступился и упал.

БЛЯДЬ! СУКА! Рухнув на колени, я успел подставить руки и упереться ладонями в землю. В голове закрутилась лишь одна мысль: Осси, не стреляй… Осси, не стреляй… Осси, не стреляй! Осси и не выстрелила, а я приготовился принять удар в спину нескольких гнилых клыков.

Я стиснул зубы, ухватился покрепче за копьё, но ничего не произошло. Кабан влажно фыркнул и пробежал мимо. Израненное тело сочащимися гнойниками и рытвинами до самых костей пронеслось справа от меня, даже не замедлив ходу. Словно и я теперь стал для него стеклом, скучным и неинтересным. На уродливой морде я сумел разглядеть один глаз — гнойно-зелёный и влажный, пускающий по грубой корке влажные подтёки. Пожелтевшие клыки смотрели в разные стороны и были все изранены сколами.

Кабан стремительно убегал от меня. Пронёсся мимо Осси, и как же хорошо, что она так и не выстрелила. В следующий миг уродливые пожелтевшие кабаньи клыки вонзились в воспалённую от избытка крови ногу гиганта.

Как любопытно. Скорее всего, на фоне огромных силуэтов гигантов, от которых так и разило кровью, я смотрелся крохотной точкой. В какой именно момент кабан потерял ко мне интерес и перекинулся на здоровяков — мне не известно, но моя цель, частично, была достигнута.

Зверюга дёрнула головой, сорвав клыками добрый кусок бледной плоти от огромной ноги. Гигант взревел, но взмахом тучной руки успел опрокинуть десяток воинов на землю. Зрелище было невероятным. Такого нигде не увидишь. Кабан оббежал гиганта со спины и вновь ударил в ногу. Оплетающие лодыжку вены лопнули, брызнув фонтаном крови. Гигант взревел, попытался раздавить свинку, но не попал своей ступней, лишь подняв облако пепла. Кабанчик скользнул между ног, но всё же угодил в лапища тучного монстра. Хрюкая и визжа, зверюга взмыла в воздух. До нас донёсся хруст гнойной корки, покрывающий целиком тело зверя, затем захрустели кости, а потом влажный хлопок вынудил гиганта оглушительно взвыть.

Бледная кожа с множеством растяжек и проступающих наружу вен быстро начала мучительно таять, повисая на костях влажными соплями. Кабаний гной также попал гиганту на ногу и на живот, оставив болезненные ожоги.

Отлично! Теперь осталось на этих ублюдков нагнать целое стадо!

Вставая на ноги, я заметил вдалеке облако пыли. Это Ансгар убегал от очередного кабана прямиком в сторону гигантов. Зверюга, бежавшая за юным правителем, была раза в два больше остальных кабанов. Массивное тело, вздымающие в воздух густые клубы пепла, уже почти нагоняло Ансгара, и вот-вот готово было перетереть паренька в пыль своими копытами.

Я побежал к нему на встречу.

— Ансгар! — вопил я. — Уходи в сторону! Ему нужен не ты!

Но парень меня не слышал. На ходу он перехватил щит, кувыркнулся вперёд, а когда встал на колено, вонзил щит в землю перед собой. Кабан врезался в преграду. От такой туши защита явно нужна крепче и больше. Зверь пронёсся насквозь, словно перед ним поставили стену из картона. Щит придавил паренька, и, если бы не его крепкие кости, я бы увидел мокрую лужу крови, медленно утекающую в землю. Но когда я приблизился, перед моим взором предстал Ансгар. Грязны, мокрый от пота. На лице появился еще один глубокий порез, который позже превратится в красивый бледный шрам.

— Ансгар, ты как? — спросил я, подбегая к парню.

— Живой… — прохрипел он.

Края щита вспороли кожаный доспех и плоть на левом плече паренька. Белая рубаха окрасилась алым, но парень не обращал внимание на свои увечья.

— Почему кабан не убил меня? — спросил он, бросив взгляд в сторону убегающей зверюги.

— Мы им не интересны. Смотри, — добавил я и указал лицом в сторону сражающихся с кровокожами гигантов.

Огромный хряк с гноящимися ранами врезался гиганту в ногу, вонзив клыки в плоть. Я подумал, что сейчас будет похожая картина, которую я наблюдал совсем недавно, но нет. Я был приятно удивлён.

Кровавая стрела точно вонзилась в глаз зверя и ушла почти полностью в голову. Я только успел улыбнуться, как раздался хлопок. Тело кабана разметало, а рядом стоящий гигант повалился на колено. Его разбухшие губы лопнули от вырвавшегося из глотки вопля безумия и боли. Плоть смыло с костей, оставив под гигантом влажное пятно, в которое угодили его пальцы рук. Неуклюжее тело рухнуло набок.

Ансгар отряхнулся, перчаткой смахнул с лица пыль и непослушные локоны, после чего бросился в сторону вопящей твари. Я кинулся за ним.

Пока мы бежали еще десяток свиней пустили точно в цель. Мимо нас пробежала целая стая, в которой я сумел насчитать штук семь особей. Видимо, создатели этого цирка уродцев хорошо так просчитались. Кабаны были нацелены на тела, внутри которых течёт магическая кровь. Но они не учли, что внутри гигантов течёт такая же кровь, только в разы больше.

Вздувшееся тело с отличной регенерацией вместо кровавых доспехов. У Хейна не было выбора. Его обратили в чудище с раздутым телом и бледной плотью в наказ его мерзким поступкам. Но в его жилах всё равно текла магическая кровь, сделавшая его практически бессмертным. Практически…

Создатели монстров просчитались.

Я остановился на пол пути от бани гноя и истошных воплей. Находиться рядом было для меня опасно. Смертельно опасно. Мне оставалось только наблюдать за тем, как гиганты стремительно валяться на землю, подкошенные гнилым зверьём. Хлопки стали раздаваться чаще. Гортанные крики мучительнее. Вместе со свистом стрел воздух раздирала Дрюнина секира. Мой друг забрался на спину одного из упавшего здоровяка и начал колотить тому затылок, пытаясь добраться до черепа. Плоть лопалась, во все стороны летели брызги крови. Секира еще несколько раз взмыла в воздух, а потом чавкнула, погрузившись глубоко в голову. Надутое тело дёрнулось и обмякло.

Я окинул взглядом поле. Над землёй еще стоял лёгкий пепельный туман, но совсем скоро морской ветер сдут его целиком, и на горизонте вновь проступит полоска ртути, на которой отразится обеденное солнце. Как странно, но со стороны поля не доносилось ни каких звуков. Я не слышал ни звериных хрипов, ни стук копыт о землю. Тишина медленно оседала на деревья вместе с залой. Зверьё закончилось.

Воодушевлённый этой новостью, я перехватил крепче копьё и бросился к своим друзьям.

Ближайший здоровяк уже валялся на боку. Из-под мясистого тела выглядывали ноги и руки моих воинов, еще живых. Я подбежал к тучной голове. На выпученные глаза налип песок, но это не помешало разглядеть на глянцевой поверхности своё отражение с занесённым для удара копьём.

Мычание гиганта резко оборвалось, когда я погрузил копьё наполовину. Глаз лопнул, наконечник проткнул мозг, из пустой глазницы на землю потекла кровь. Горячая струйка коснулась моей ноги, и словно обожгла моё сознание. Кровь… Много крови… Я попытался впитать её в себя, заполнил целиком желудок, лёгкие. Залил кишки. Моё тело быстро окрепло, хлынула волна свежих сил. Я попытался впитать ещё больше, но сумел создать под своими ногами лишь крохотную лужицу, словно обмочился. Какая печаль. Я не смогу забрать с собой всю кровь, мне не хватает моего плаща.

Осознание неизбежного быстро прошло, когда ладонь в кровавой перче ухватилась за мою ногу. Мой воин. Я схватил торчащую руку из-под мясистого тела и потянул на себя. Я сумел влить избыточную кровь воину, дав ему еще сил. И это помогло. Вспарывая плоть, мой воин вылез наружу. Залитый кровью, блестящим ихором и кусками органов он встал на ноги в полный рост и посмотрел на меня. Сквозь узкие щели на покрывающей его лицо грубой маске я сумел увидеть его глаза. Кровавые, с узкой чёрной точкой, такие же как у всех, но прищур был уникальным. Передо мной стоял отец Отто. Юрис. Я был безмерно рад видеть его живым. И я не мог допустить его смерти. Лишь представив глаза пацана, наливающиеся слезами после вести о смерти отца, у меня защемило сердце. Положив ладонь в кровавой перчатке Юрису на плечо, я перенаправил большую часть крови гиганта в его тело. Доспех захрустел, но этот хруст был добрым, несущий за собой только хорошее. Только грубое и смертельно опасное. Наплечники Юриса разрослись в трое и ощетинились острыми клыками. Нагрудная пластина стала раза в три толще, на локтях отросли дополнительные клыки, которыми с лёгкостью можно было проткнуть человека. Я даровал ему еще один меч, изогнутый полумесяцем. Он посмотрел на него, покрутил. Не знаю, осталось ли в нём что-то человеческое, но услышав вой умирающих гигантов, он вдруг сам громко взвыл с противным бульканьем, а после бросился на них со вскинутыми клинками.

Любопытно. Я сражался с монстрами, или был их создателем? Возможно, и то, и другое. Что определяло в нас монстров? Чем измерить? Жестокостью? Забавно, но она здесь всюду.

Я видел, как Бэтси за всей яростью вгоняла свои клинки в голову гиганту. На моих глазах Ансгар лупил огромный череп своей дубиной, сделанной из черепа отца. Со жутким смехом Дрюня пытался вскрыть своей секирой вздувшуюся грудь, а когда ему это удалось, он руками схватил огромное сердце и вырвал его из груди.

Но не мы породили жестокость. Своей жестокостью мы искореняем чужую.

Я отвернулся, не в силах больше наблюдать за бойней и посмотрел в сторону каменного города. Рукой подать, он совсем близко. Сквозь пепельный туман сумеречные лучи солнца ударили в стену города и медленно поплыли по ней до самого берега. Ветер усилился. Сильный порыв погнал туман в сторону, подальше от стены, и наконец я увидел песчаный берег и полоску воды. Я вскинул к глазам руку, укрываясь от назойливого солнца, присмотрелся. Мне хотелось насладиться этим недосягаемым спокойствием, хотелось искупаться и забыться. Улыбка проступила на моём грязном лице, и застыла.

Над чёрной стеной возвышались деревянные кресты мерно покачивающихся матч кораблей.

Великолепно. Мы проделали столько сложный путь, и всё не напрасно. Погибшие в сражениях воины не будут обесценены, мы не сошли на полпути, мы не поддались соблазну отступить, чтобы сохранить остатки наших шкур. Жалко, что рядом со мной нет Зико. Из его глаз на землю брызнули бы искры отваги, а ладони сильнее сжали мечи. Я разделил прекрасный момент с Осси. Рядом послышался хруст кровавых доспехов. Я обернулся. Осси подошла незаметно, почти подкралась.

— Это и есть твои корабли? — спросила она, встав так близко, что её длинные дреды коснулись моего огромного наплечника.

— Да.

— Так чего мы ждём? — спросила она.

— Я пытаюсь насладиться моментом.

Глава 10

Никогда в жизни я не испытывал подобных чувств. На кон было поставлено всё — и я победил.

Каждый из нас боится крупных вложений, так-как всегда есть риск проиграть. Остаться ни с чем, или просто прогореть. Я рискнул всем. Поставил всё на карту, и вот я у своей цели. Корабли. Да, они за стеной, мерно покачиваются на морских волнах в огромном порту. Но какой ценой я сумею преодолеть стену? Пустяк…

Я перегруппировал своё войско, и мы пошли дальше. Как и всегда, Ансгар и его люди шли впереди. Дрюня и Осси вышагивали рядом со мной, недалеко от Ансгара. Я осматривался, радовался количеству сохранившихся воинов — их осталось чуть больше семи сотен. Но на душе вдруг поселилась тоска. С нами не было Кары. Так странно, мне приходилось испытывать щемящее чувство где-то рядом с сердцем, но оно ни разу меня не угнетало. Наоборот, придавало сил, уверенности. Мне всё сильнее и сильнее хотелось отомстить за смерть волчицы. И чем больше я думал об этом, тем крепче хрустели мои зубы.

Враг вновь решил себя проявить, бросив нам на встречу обычных воинов. Обычных солдат, чьи тела были закованы в кровавые доспехи, чьи лица были спрятаны за масками, а толстые длинные дреды скребли о наплечники каждый раз, когда они замахивались своими прямыми клинками.

Мы уничтожили всех. Всех до единого, кто осмелился броситься нам на перерез. Ветер подхватывал с землю свежие хлопья пепла и уносил их вдоль влажной скалы, цепляя крохотные крупинки за почерневший мох. Их смерти не имели никакого смысла. Они даже не затормозили нас. Видимо, враг никак не ожидал такого сильного сопротивления с нашей стороны.

Подойдя к стене так близко, что можно было разглядеть каменную кладку, мы обнаружили, что ворота не заперты. Из чрева города на нас продолжали набегать солдаты, но их действия не были слаженными, и все атаки заканчивались горстками пепла.

Убив две дюжины воинов, бессмысленные самоубийства прекратились. Враг начал скапливать силы, заграждая единственный проход в город. На наших глазах появилась стена из кровокожих, и казалось, что перед нами широко раскрылась пасть больного человека с воспалённой нижней десной, из которой вместо здоровых зубов торчали обломанные осколки, успевшие насквозь побагроветь.

Рот ощетинился алыми клинками.

Уже перед самыми воротами один из вражеских кровокожих бросился на меня. Его толи выпихнули наружу, толи он сам решил проявить себя. Я даже не стал отступать, или отпрыгивать в сторону. Да и он удивился, когда я точно рассчитал дистанцию между нами и лишь поднял копьё. Наконечник воткнулся ему в шею, с лёгкостью пронзив насквозь. Я выдернул копьё и ударил ещё раз в живот. Ну зачем? Зачем они это делают⁈

Меня вдруг охватил гнев. Стиснув зубы и крепче сжав древко я вогнал копьё на половину в брюхо вражеского солдата, упёрся ладонями в разломанный кусок его пластины на животе и потащил вперёд. Потащил прямиком в толпу кровокожих через распахнутые ворота. Его сабатоны вначале скребли пятками песок, но очень быстро громко зацокали по каменной дорожке.

Я рычал. Громко. Я даже не умолк, когда мы врезались в живую стену и углубились на пару метров, сбив с ног несколько солдат.

На меня обрушился град вражеских клинков. Мой доспех отозвался треском и хрустом, где-то на руке лопнула пластина, пропустив вражеское лезвие в мою плоть. Боль волной пошла по руке, но тотчас же утихла. Запасы крови милосердно её заглушили, возвращая меня целиком в бой.

Продолжая рычать, я выдернул копьё из пуза врага, левой руку ударил на отмажь и отпихнул приблизившихся врагов. Справа вновь клинки ударили по моему наплечнику. Клыкастые рога выдержали удары мечей, подарив мне возможность вновь ударить копьём. Я не стал добивать кровокожа с пробитым брюхом, его уже топтали свои же, и он точно не сможет встать до тех пор, пока бойня не прекратиться.

Подобно черепахе, прячущей голову в панцире, я cдвинул массивные наплечники к голове и начал орудовать копьём, пронзая стену из кровокожих раз за разом. Удар, выдернул копьё, и снова удар. Ничего сложно — лучшая работа в мире. Бей и бей. Убивай и убивай.

Вражеские удары продолжали сыпаться, клинки больно задевали по открытой части головы, но кровавые дреды надёжно защищали мой череп. Под ногами захрустел пепел, он быстро поднялся в воздух и полез в глаза. И как оказалось, не мне одному. От врагов последовали неточные удары, клинки слепо залупили по наплечникам, скользили по предплечью, оставляя неглубокие борозды и уходили по инерции в пустоту. Мне стоило прикрыть веки и продолжить бить.

Удар, выдернул копьё, и снова удар.

Слева раздался знакомый свист, за ним — влажное чавканье и жуткий треск, похожий на дробление сотни костей. Справа громко ухнули, и снова всё вокруг наполнилось отрывистом звуком лопающихся доспехов и костей.

Я ударил еще раз, а потом отпрыгнул назад. Позади меня оказалась пустота, с радостью принявшая моё тело. Мои глаза открылись, и увиденное вызвало у меня на лице улыбку. Слева орудовал Дрюня, убивая всех, кто стоял перед ним своей жуткой секирой, а справа — Ансгар. Его дубина из человеческого черепа обрушивалась на головы кровокожих и ломала их как хрупкие куриные яйца, а заметно потрёпанный щит отпихивал врагов прямо в руки Бэтси. Толстуха с двумя клинками прорывалась сквозь толпу, оставляя за собой дорожку пепла, которую тут же сдувало сотней сабатонов моих воинов.

Убив не одну сотню кровокожих, мы сумели преодолеть линию ворот и войти город. Пепел полностью окутал наши тела, окрасив кровавые доспехи в угольно-чёрный цвет.

Кровокожи продолжали нападать, заполняя извилистые улицы каменного города и наполняя воздух стуком кровавых ботинок. Отчаянные атаки были чем-то вроде последнего вздоха. Тот, кто управлял ими прекрасно понимал, что нас не остановить. Бойня проиграна, но сдавать город так просто никто не собирался. Кровокожи неслись на нас словно полчища крыс, бегущих от страшного пожара.

Загородившись щитом, Ансгар встал напротив меня и спросил:

— Инга, что дальше?

— Ансгар, ты и Осси должны пробиваться к пристани. Берите основную часть войска и идите по левой стороне города, через центральную площадь. Корабли. Вы должны обезопасить их. Никто не должен уплыть! И никто не должен их сжечь!

Каменный город уходил вниз, к побережью, и стоя у самых ворот можно было целиком окинуть взглядом проделанную работу неизвестного мастера. Мне стоило чуть поднять глаза над крышами домов, прищуриться, спасаясь от обеденного солнца и вот, безмятежное море с золотым отливом солнечного света пускало мелкие волны к песчаному берегу, вдоль которого был построен огромный причал. Я вскинул левую руку и пальцем указал Ансгару на огромные трёх матчевые корабли с убранными парусами. Прекрасные творения безумного кораблестроителя. Парусные корабли словно сошли с учебников истории; остроносые, рубленная корма. Корпуса были обшиты деревянными досками, но что сразу бросалось в глаза — пульсирующие вены толщиной с человеческую руку паутиной оплетали корабли, и казалось, что они будто пойманы в сети. Почти фрегаты, только вместо пушек с бортов в воду тянулись узловатые вёсла.

Ансгар кивнул и глазами принялся выискивать в толпе Осси.

С четырёх улиц, тянущихся через весь город прямиком к воротам, продолжали наступать кровокожи. Было заметно, как они мешали друг другу на узких улочках, где было сложно вообразить пять человек, вставших в ровную шеренгу.

— Дрюня, мы идём по правой стороне города! Мы должны занять две улицы.

— Хорошо! — крикнул мой друг, убив очередного кровокожа точным ударом по голове.

Выдернув секиру из медленно рассыпающегося пеплом трупа, Дрюня подскочил ко мне.

— Червяк, а дальше что? — спросил он.

— Мы идём на встречу к Гнусу.

— Ты знаешь, где искать эту кучку пахучего дерьма?

— Да, он оставил мне подсказку.

— Тогда веди! — гаркнул Дрюня и кинулся на отряд кровокожих, готовый излиться к нашим ногам из улицы напротив.

Стоящие по обе стороны улиц каменные дома служили хорошей стеной, позволяющей нам убивать кровокожих без лишней суеты. Им некуда было бежать, только назад, но там их поджидал плотный тупик из сгрудившихся солдат. Мы пронзали их и рубили.

Рубили и пронзали, обращая в пепел. Мои войны быстро заполняли оставшиеся улицы, гоня врага в центр города. Спустя сотню кровокожих мне на глаза попались кресты. Пустые.

Щели каменной дороги плотно забились трупной сажей, когда мы проделали себе путь и очутились на центральной площади. Вражеские остатки мы сумели взять в плотное кольцо, которое быстро сузилось. На другой стороне площади я видел Осси и Ансгара. Они слизали часть врагов и двинули дальше по улице в сторону причала, оставив за собой щетинистый хвост из моих воинов, продолжающий кромсать врагов.

— Дрюня! — взревел я, пронзая копьём стоящих передо мной врагов. — Нам надо оттянуться!

— Куда? — проорал мой друг.

— Вон на ту улицу, — я кинул взгляд на дорогу между домами, увиливающую в сторону, на окраину деревни.

— Идём!

Уродливая секира рассекла пару глоток и разнесла в дребезги маску третьего война, попавшего под удар. Они умерли не сразу, и добивал их не мой друг. Пока Дрюня отступал, пробираясь через моих воинов, вражеских кровокожих добили изогнутые клинки. Я последовал за моим другом сквозь плотные ряды солдат.

Центр площади станет жирной точкой в этой битве. Остатки вражеских солдат были взяты в плотное кольцо. Их судьба решена. Как жаль, что в их крови течёт лишь гнев, а в голову вшита одна команда — убивать. Здесь не с кем договариваться, кровокожи будут биться до последнего, даже не осознавая, что их незавидная участь предрешена. Их ярость не утихнет, а руки продолжат до последнего вздоха вскидывать и опускать мечи. Но быть может это и к лучшему. Они погибнут, так и не поняв, что бой был проигран еще ранним утром.

Под несмолкаемый треск кровавых доспехов и удары клинков, мы с Дрюней выбрались из толпы на дорогу. Каменная тропинку тянулась вперёд и сразу же пропадала из виду, завернув за опустевшие дома.

— Побежали! — сказал я, и мы кинулись вперёд.

Хруст наших доспехов отражался от домов. Наше дыхание оставалось ровным, а взгляд с животной яростью смотрел вперёд.

— Как будем действовать, Червяк?

— У меня есть план.

Мы обогнули домов десять, прежде чем дорога упёрлась в ветхое и очень мрачное деревянное здание с башней. Та самая церковь, в которой пыли лежало больше, чем спущенного дерьма в море со всего города.

— Ты уверен, что он здесь? — спросил Дрюня.

Я окинул взглядом церковь и уверенно заявил:

— Да. Здесь его истинный дом, который он предал ради ложной веры, и теперь пытается всеми силами ложь обратить в правду. Всеми силами и правдами он пытается оправдать тысячи смертей, обозвав всё происходящее искуплением, и считая, что это мы встали на ложный путь.

— А мы грешны?

— Мы все грешны. И мы пришли сюда не за искуплением своих грехов.

Я перевёл взгляд на лицо Дрюни и спросил:

— У тебя еще остались зажигательный бомбочки?

— Да, парочку. А что?

— В церковь я пойду один, мы будем только мешаться друг другу.

— И что ты задумал? — спросил Дрюня, бросая взгляд в сторону церкви.

— Ну, в начале мне нужен твой ихор, — я посмотрел на нагрудную пластину гнойного доспеха, успевшего покрыться сотней шрамов и рытвин за время наших сражений.

Без лишних вопросов Дрюня сковырнул на груди небольшой кусок доспеха, от которого протянулись тонкие гнойные нити до обнажившейся плоти. Моя ладонь влажно чмокнула, когда я коснулся его груди. Потом второй ладонью. Я растёр Дрюнин гной по своему лицу — какая никакая, но защита от вредных насекомых.

Потом я объяснил Дрюне, что ему нужно будет сделать с колбами горючего вещества, после чего протянул серебряную коробочку.

— Возьми, пригодится.

— Ты сумасшедший, — сказал Дрюня, забирая из моих рук маленькую коробочку со спрятанными внутри угольками.

— Я знаю.

Огромная церковная дверь из рельефной древесины оказалась не заперта. Не опасаясь внезапного нападения, я переступил порог и погрузился в мрачную атмосферу праведной жизни. Копьё покоилось на спине, доставать оружие в храме, и тем более угрожать им, даже конченным уродам, — грешный путь. Во мне осталось мало человечности, но я отнесусь с уважением к тем сохранившимся внутри меня крупинкам.

Ровные ряды лавок тянулись в конец церкви. Огромные застеклённые окна пропускали достаточно солнечного света, чтобы можно было насладиться даже мелкими деталями внутренней архитектуры, и попробовать сосчитать бесчисленное количество мух, облепивших не только лавки, но и стены. Насекомые кружили над моим доспехом, на короткое мгновение садились на корку из крови, но быстро срывались и с мерзким жужжанием и улетали прочь.

Я поймал себя на мысли, что не дышу. Мухи могли полезть в нос и добраться до лёгких, но ни одна тварь даже не приблизилась к моему лицу. Чувствовали они мою защиту на лице, или так хотел Гнус? Он мог бы обрушить на меня рой, облепить насекомыми полностью моё тело и вынудить меня напасть на него, но ничего подобного не происходило. Никаких провокаций.

Я сделал глубокий вдох.

Спёртый воздух пропитался чистейшим гниением и мог вызвать рвоту или, хуже того, отравление у обычного человека, которое при любых обстоятельствах закончится смертью. Но в постоянной смерти и был смысл. В этом храме смерть сменялась жизнью, а жизнь — смертью, оставляющую после себя почву для семян жизни.

— Закрой за собой дверь, не нарушай тишину.

Слова Гнуса доносились ото всюду; из-под потолочных балок, где гнездились птицы, из непроглядных углов, куда свет солнца никогда не упадёт. Я слышал его впереди, сзади, и даже сверху. Его голос медленно перетекал внутри церковного чрева, передаваясь от одного роя мух к другому.

Я закрыл за собой дверь и пошёл вдоль ровных рядов лавок в самый конец церкви, где из-за полупрозрачного занавеса из тысячи мух смутно виднелся постамент для креста и сцена, на которой служитель мог зачитывать свои речи. Половый доски натужно хрустели под моими ногами. Я миновал десяток огромных окон, бросающих на меня тени от рам в виде крестов.

— Где судья Анеле! — нарушил я тишину, когда до первой скамьи оставалось пройти несколько рядов.

Гнус сидел по левую руку на первом ряду, и я мог видеть лишь возвышающийся над деревянной спинкой капюшон робы, успевший пропитаться влажным гноем.

— Она и не собиралась пересекаться с тобой на проклятой земле, — прожужжало где-то над головой. — Ты всерьёз веришь, что можешь с ней потягаться?

Раздавшееся жужжание походило чем-то на смешок.

— Зачем вы забираете детей?

— А ты еще не догадался? Посмотри на себя, чего ты сейчас хочешь больше всего?

— Найти…

Сотня мух ударили мне в лицо, но мерзкие насекомые и не собирались садиться мне на кожу, скорее всего, это был некий акт устрашения, задача которого была оборвать меня на полуслове.

— Не обманывай себя, — жужжали мухи, кружившие рядом со мной. — Ты хочешь власти!

— Это не так! — протестовал я.

— Ложь! — Гнус сидел неподвижно, я только видел, как с каждым мгновением намокал капюшон робы, и под собственным весом постепенно слезал с головы. — Зачем тебе судья Анеле?

— Она похитила моего друга!

— Как благородно. И как фальшиво звучит из твоих уст. Ты действительно пытаешься убедить меня в том, что обрёк почти тысячу невинных жизней на вечное служение твоим прихотям ради спасения какого-то друга?

— Эти люди защищают свою землю!

— Странно, но раньше они не нуждались в защите своих земель. А теперь они гибнут, и ради чего?

— Ради Свободы! — рявкнул я.

Напротив моего лица рой мух задрожал, вновь разразившись жутким смехом.

— Ты забрал у них свободу! — прожужжал Гнус. — И всё ради чего?

— Наша земля будет свободна! Их дети наконец узнают, что такое жизнь без страха. Когда не нужно думать о том, что завтра тебя может забрать какой-то урод в кровавом доспехе!

— Наша земля? Как ты заговорил. Имперский тон — лишнее доказательство моей правоты. Наберись мужества, и ответь мне честно на вопрос: ради чего всё это?

— Я не понимаю, что ты хочешь услышать⁈

— Да ты просто боишься признаться себе. Ты хочешь власти! И не спорь с этим.

Я хотел возразить, но слова Гнуса имели под собой почву. Отчасти он был прав, кто не хочет власти? Но я готов в один миг расстаться с нею, как только достигну своих целей, не более. Люди идут за мной ради мира, ради спокойной жизни на своей земле. На моём месте мог быть любой, просто мне посчастливилось обуздать невероятную силу и крепко сжать в своём кулаке её хвост.

— И ты хорошо справляешься, — продолжил Гнус. — Наши земли уже считаешь своими, даже не удосужившись взглянуть за горизонт! Глупец. Но это качество она в тебе и ценит. Она будет довольна.

— Она? — удивился я. — Ты о ком?

— У нас есть только одна женщина, что направляет наши ноги и руки. Судья Анеле.

Глава 11

Мне показалось, будто я игрушка в чужих руках. Марионетка. Слова Гнуса звучали свысока, словно я действительно паразит, за которым всё это время серьёзные люди вели пристальное наблюдение под лупой. Видели каждый мог шаг, и щедро раздавали оценки всем моим поступкам. Она будет довольна… Чем?

— Чем⁈ — проорал я на всю церковь, спугнув птиц, ютившихся под крышей.

— Тем, что ты осмелился не только прикоснуться к власти, но и жадно вцепиться своим зубами. Переступил через всё человеческое внутри себя. Перешагнул через своих друзей, и идёшь вперёд, ради достижения своих глупых целей, затмившие всё перед твоими глазами. Власть ослепила тебя, но не лишила рассудка. Хорошее качество. Качество истинного лидера.

— Я хочу вернуть друга!

— Ииии… только и всего? — издевался Гнус. — Ну же, скажи правду! Скажи!

— И убить её! — вдруг вырвалось из меня. — Убить судью Анеле!

Стоило мне умолкнуть, как каждая муха в церкви содрогнулась. Миллионы полупрозрачных крылышек принялись рубить воздух, заполняя пространство церкви подобием оглушительного смеха. Мне было неприятно и больно. Казалось, что в мои уши вливают раскалённый воск с иглами.

— А после её убийства ты улыбнёшься и разразишься довольным смешком? Да? Ты же всегда так делаешь. А без власти ты так не сможешь. Без власти ты — обычный паразит!

— Ты так говоришь, словно знаешь меня…

Жирные мухи с маслянистыми телами приблизились ко мне так близко, что я мог разглядеть их прозрачные крылышки, издающие противное жужжание.

— Я давно тебя знаю, — жужжание раздалось рядом с левым ухом, и плавно перетекло на правое. — Стоило моей мухе коснуться тебя своим хоботком, как я успокоился. Мне не хотелось ждать тебя десятилетиями, или не дай бог — сотню лет. Ты быстро пришёл к свое цели.

— И ты знаешь, кто я?

— Знаю. И она знает.

— Тогда, кто ты?

— Я — твой проводник. Я — твоё испытание. И больше не задавай глупых вопросов, иначе ответы могут сбить тебя с пути. Наделаешь нелепых ошибок, которые тебя приведут к одному — к смерти.

Влажный от гноя капюшон соскользнул с головы Гнуса. Череп, облепленный почерневшей кожей и личинками мух, повернулся ко мне и уставился на меня пустыми глазницами. На лице этого мерзкого создания сохранились губы; чёрные, вздувшиеся, но они закрывали целиком рот. Гнус встал со скамьи. Он скинул с плеч на пол остатки сгнившей от обилия гноя робы, словно хвастаясь своим новым обликом. И тут было чем похвастать! Солнечный свет пронзал окно напротив и бросал прямоугольник света на мускулистое тело. Выше меня на две головы. Широкоплечий. Но как бы усердно бедолага не тренировал свою физическую часть, Гнус сумел пленить его разум, а за ним и физическую составляющую, превратив тело в инкубатор для миллиарда извивающихся личинок. Вылупившиеся мухи отлипали от тела и устремлялись к потолку.

Гнус шагнул мне на встречу.

— Она оставила для тебя подарок.

— Подарок? — переспросил я, ну никак не ожидая ничего подобного.

— Да, вот он, — Гнус вскинул мускулистую руку в сторону сцены, скрытой за пеленой мух.

В ту же секунду насекомые разлетелись, открыв моим глазам чудовищную картину. Вместо постамента на сцене был установлен огромный крест, на котором висел изуродованный мужчина. Бледный, почти белый и чуть вздувшийся. Руки привязаны к перекладине, ладони прибиты. Голова поникла, и свисала на уровне плеч. Но причина тому не усталость, или мучительный муки, отнявшие все силы. Мужчина был поражён чудовищной болезнью. Голова поникла под весом жуткой опухоли, разрастающейся гроздью из его нижней челюсти до самого паха. Казалось, что кожу на подбородке оттянули и напихали внутрь пару сотен теннисных мячиков. Его рот был приоткрыт, и до моих ушей доносилось мучительное мычание.

Кожа мужчины издала натужный шелест, он чуть опал, но верёвки и прибитые к перекладине ладони не позволили ему соскользнуть с креста. Я опустил взгляд на его ноги. Правой ступней он упирался в пол, а вот левая нога… Сложно было назвать ЭТО ногой. От деревянного пола до бедра бедняги тянулся огромных размеров бесформенный чулок из плоти, покрытый бесчисленным количеств шишек. Нога разбухла, и была раза в три больше обычной. В месте тазобедренного сустава кожа надулась до бледных трещин и прятала под собой что-то похожее по размерам на футбольный мяч.

Мне хотелось перехватить копьё и точным броском убить мужчину, оборвав его мучения раз и навсегда. Но Гнус шагнул вперёд, оставив на полу влажны след.

— Познакомься, — прожужжали мухи, часть из которых села на больного мужчину. — Этот страшный гость — господин Родер. Он возомнил себя спасителем на возрождающихся землях, осмелился собрать войско, и даже помешать судье Анеле в исполнении её великих целей. Ничего не напоминает?

Я промолчал, а вот мужчина словно запротестовал, мучительно давя из своей глотки неразборчивые слова. Его посиневший язык бессмысленно клокотал внутри пасти, с губ потекла густая слюна.

— Господин Родер, — продолжил Гнус, — обладает врождённым даром — силой костей. Его кости практически невозможно сломать, и, если даже удастся это сделать, они незамедлительно срастутся. Еще одна из особенностей — его кость с лёгкостью может поразить доспех из магической крови, как твой. И как я вижу, ты уже узнал об этой особенности. Твоё копьё — занимательная вещица, но она не совершенна. Часть руки, привязанная к древку. Какая безвкусица. Неужели нельзя было придумать что-то более эстетичное и элегантное? Что-то монолитное!

— Как видишь, копьё отлично справляется со своей работай, всего один удар — и кровокож обратился в горстку праха, — сказал я.

— Да-да. Но против совершенного врага твоё оружие окажется детской игрушкой.

— Я так не считаю, — я закинул руку за спину и ухватился за древко, покрытое для большей надёжности прочной коркой из запёкшейся крови. Крепко сжал пальцы, и уже собирался вытащить копьё, как ощутил в ладони что-то мягкое и хрупкое.

Рой мух вылетел из-за моей спины и поднялся к потолку, разразившись подобием смеха. Позади меня на пол рухнул костяной наконечник, а в своей ладони я обнаружил остатки древка в виде древесной стружки вперемешку с крохотными частицами запёкшейся крови. Мухи Гнуса. Твари сожрали целиком древко копья, не смотря на корку из крови! Я быстро поднял наконечник и зажал его в ладони как кинжал.

— Ну вот видишь, — прожужжал Гнус. — Без подарков ты далеко не уплывёшь. Тебе придётся их забрать. Силой. Но иного варианта у тебя нет.

Оставляя на полу влажные следы и всюду соря крохотными хитинами личинок, Гнус подошёл к краю сцены. До лестницы из двух ступеней он не дошёл. Сразу же закинул ногу и взобрался на сцену, затем встал рядом с изуродованным мужчиной на кресте.

— Господин Родер, — Гнус положил облепленную мухами руку на плечо мужчине и плавно повёл ладонь в сторону его шеи, на которой с трудом держалась изуродованная голова, — сумел организовать нападение на обоз судьи Анеле. Отряду господина Родеро даже удалось похитить часть детей, но, к сожалению, сам он угодил в наши руки. Незавидная участь. Особенно, когда твой чудесный дар можно обернуть проклятьем. Другой бы на его месте умер в мучительных муках, и очень быстро, чуть стоило моей болезни начать разрушать кости. Но кости господина Родеро не такие, как у обычных смертных. Ломаются и лопаются, и в ту же секунду вновь срастаются. Только срастаются немного не так, как это заложено генами. Понимаешь? В местах перелома формируется новообразование, костное. И мы получаем вот такой чудовищный эффект.

Мужчина, этот господин Родер, вновь замычал и забил языком, заливая слюной разросшуюся до пояса жуткую опухоль. Я догадался, что под кожей прячется огромный кусок бугристой кости, выросший прямиком из нижней челюсти. Но зачем мне всё это рассказывает Гнус?

— Господин Родер умалчивает, где прячутся дети. И даже под пытками отказался называть расположение лагеря, в котором формируется общество с неправильными идеологиями. Рано или поздно, но мы отыщем детей. Мы вернём себе своё, а глупцы будут наказаны через пытки.

Рой мух слетел с руки Гнуса и облепил лицо мужчины. Чёрные точки забегали по бледной коже, прилипали к слюне, сочившейся с уголка губ, и даже залезали в обвисшие веки. Мычание усилилось, он явно что-то хотел сказать, но резко умолк, когда все мухи с лица в один миг плотно забились ему в рот.

Я подумал, что на этом всё, мучения мужчины окончены. Но я ошибся. Чёрное облачко мух вырвалось из его пасти, словно он выпустил струю дыма. Короткое мгновение насекомые покружили у лица бедолаги, после чего вернулись на руку Гнуса.

Мужчина закашлял и замычал.

— Господин Родер умалчивает о детях, — прожужжали мухи, облепившие спинку скамьи возле меня, — но я всё знаю. От меня ничто не ускользнёт. И среди них есть девочка, по имени Роже.

Услышав до боли знакомое имя, я не сдержался:

— Где она⁈ — рявкнул я и со всей силой сжал костяной кинжал; острые края вспороли кровавый доспех на моей ладони, причинив мне боль.

— Из всех встреченных мною детей, мне жалко лишь одну девочку. Марию. Жизнь сыграла с ней злую шутку, позволил пересечься нашим дорожкам. Она столько всего пережила, но и многому научилась. Здесь, на этой земле, жизнь подарила ей второй шанс раскрыться в новом амплуа, но, видимо с судьбой шутки плохи. Ты так не считаешь? Мне кажется, где бы мы не очутились, итог всегда один. Судьба всегда одна. Марии не повезло встретиться с тобой как в прошлой жизни, так и в этой. Знаешь, лицо Анеле редко когда накидывает улыбку, но когда я поведал ей о твоём поступке… когда я рассказал ей, что ты убил Марию, вновь, и забрал её плащ. Анеле искренне улыбнулась и произнесла: Великолепно. Ты идёшь своей судьбой. Как в прошлой жизни, так и здесь.

— Нет! Меня вынудили идти по этой дороге! Но я всё сделаю, чтобы сойти…

— Сойти вовремя! Хорошо?

Я с трудом очищал свои мысли от бешенного потока информации. Каждое прожужжавшее надо мной слово гнуса рождало в моей голове вопросы. Несколько, десятки. Сотни. Но среди них по-настоящему мучал меня один:

— Кто ты?

— Я же предупредил тебя, ответы могут пустить по ложному пути. Придёт время, и ты всё узнаешь. Ты встанешь перед сложным выбором, и только правильный выбор поможет тебе сойти с пути. А сейчас время получать подарки.

Мужчина на кресте захрипел. Я увидел, как огромная ладонь Гнуса вцепилась ему в шею и начала душить. Мухи закружили над взмокшими от пота короткими волосами мужчины, словно кинулись в пляс перед предстоящим пиршеством. Розовый язык выкатился наружу. Глаза с паутинками лопнувших сосудов закатились. Мужчина, содрогнувшись всем изуродованным телом, нашёл в себе силы выдавить из лёгких протяжный хрип, но хруст ломающихся позвонков оказался громче.

Рывком руки, Гнус вырвал из тела уродливую голову с частью позвоночника. Губы мертвеца продолжали шевелиться, язык повис влажной тряпкой и лишь блёкло поблёскивал в слабом свете солнца, разгоняющим церковный мрак сквозь десяток окон.

Ужасное зрелище, в котором жестокости больше, чем милосердия, несмотря на то что Гнус оборвал мучения мужчины. Тело продолжало подёргиваться на кресте и заливать пол кровью, выплёскивающейся рывками из чудовищной раны.

— Он провинился перед нашим миром, — прожужжали мухи, — не оплакивай его.

Гнус перехватил левой рукой уродливую голову за кусок позвонка как за рукоять и укрылся за разросшейся из нижней челюсти опухолью, как за щитом. Свободной правой рукой он схватился за больную ногу трупа, чуть выше колена, и со всей силой дёрнул на себя. Обезглавленный труп потянуло в сторону Гнуса, но привязанные руки и прибитые ржавыми гвоздями ладони крепко удерживали тело на кресте.

Плоть не устояла перед силой вечно разлагающегося уродца. Кожа в районе таза лопнула и разошлась вдоль живота, выпуская наружу посиневшие кишки. Гнус еще несколько раз дёрнул на себя ногу, а потом резко вывернул её в бок, выдирая тазобедренную кость с разбухшим до размера футбольного меча суставом.

Раньше я считал, что уродливая секира Дрюни, или даже булава Ансгара из отцовского черепа были по-настоящему мерзким, жутким и ужасным оружием. Но всё познаётся в сравнении, и, как оказалось, я сильно заблуждался. Сейчас, смотря на Гнуса, я вижу куда ужаснее картину. Мускулистое тело, по которому ползали мухи так плотно, что нельзя было разглядеть цвет кожи, держало в каждой руке по огромному куску человека. Ладонь правой руки сжимала ногу, кость которой страшная болезнь превратила в подобие булавы; нет никаких сомнений, таким огромным суставом можно с лёгкостью проламывать головы и дробить кровавые доспехи. А левая рука Гнуса и большая часть тела укрывались за огромным бугристым щитом с натянутой плотью и жутковатым навершием — человеческая голова, из нижней челюсти которой и прорастало всё это творение чумы.

Гнус не имел глаз, но он сделал вид, что рассматривает своё новое оружие, а после сказал:

— Твои подарки выглядят мерзко, их бы подготовить, освежевать. Или хотя бы подсушить на солнце, и кожа сама слезет. Но на приведение красоты у меня нет времени. Судья Анеле просила передать их тебе.

Гнус протянул мне дубину и шит, по которым ползали мухи.

У меня не было никакого желания забирать эти вещи. Да и кто такая эта Алене, чтобы преподносить мне подарки? Я пребывал в полном заблуждении, но точно знал одно:

— Я не возьму их, — сказал я.

— А никто и не собирался их так просто тебе отдавать, — над головой раздалось до боли знакомое жужжание, обозначающее смех. — Ты их либо заберёшь из моих рук, либо умрёшь.

Рой мух пронёс последнее слова мимо моего левого уха и улет за спину. В следующий миг Гнус шагнул по сцене в мою сторону и взмыл в воздух.

Кружившие рядом мухи попытались ударить мне в лицо, но Дрюнин ихор не подпустил их к моим глазах. Но отвлечь меня на короткое мгновение у них получилось. Половые доски хрустнули и прогнулись, когда передо мной приземлился Гнус. Я уже собирался прыгнуть в бок, но не успел. Чудовищный удар щитом откинул меня назад. Я не смог сосчитать количество лавок, которые перелетел, но последней сильно досталось, когда моё тело рухнула на неё и разломило пополам. Я быстро вскочил на ноги. Костяной наконечник по-прежнему был зажат в правой руке, и сейчас я почувствовал, как мне не хватает копья. Можно было попробовать вырастить новое древко, да вот откуда на это взять время? Да и мухи его быстро сожрут.

Гнус несся на меня вдоль рядов лавок. Его ноги шлёпали по доскам влажными шлепками. Поравнявшись со мной, он пнул ногой рядом стоящую лавку в попытке сбить меня с ног. Его замысел я разгадал сразу, и успел отпрыгнуть назад. Раздался треск, несколько лавок обратились в груду щепок.

Приземлившись на ноги, я отбежал к противоположной стене и бросился в сторону сцены.

— Мы так и будем играть в кошки-мышки?

Мухи принесли мне слова Гнуса, и тут же облепили правую руку. Их хоботки незамедлительно впились в мой доспех. Неприятное жжение разлилось по телу, с которым я быстро справился, на бегу раздавив сотню насекомых левой ладонью. Сражаться с Гнусом не было никакого смысла, я уже победил его два раза, а что толку? Он перерождался так же легко, как я бегал ссать. Нужен иной подход, радикальный. Сближаться в рукопашную — трата драгоценных ресурсов крови, а они мне сейчас ой как понадобятся.

Пробегая мимо окно, я изредка поглядывал на улицу через пыльные стёкла. Дрюня, ну где ты? Пора! Не затягивай! Сейчас весь успех моей схемы зависел от моего гнойного приятеля.

По правую руку затрещали лавки. Бросив беглый взгляд, я увидел Гнуса, несущегося на перерез мне. Костяная булава и щит помогали ему расчищать дорогу. Всё, что мне сейчас нужно, — тянуть время. Но так я могу и до своей смерти дотянуть.

Глава 12

Гнус одним прыжком перелетел несколько лавок и рухнул камнем рядом со мной. Я только успел согнуться, как щит ударил меня в правое плечо и бросил в стену. Ударившись о стену, я упал на пол. Сумел быстро встать, но тут прилетел удар булавы. Я видел, как сустав с болезненным наростом рассек воздух и полетел мне в голову. Я подставил левое плечо. Сильнейший удар раздробил огромный наплечник и обломал все клыки. Булава соскользнула, ударилась в пол, расколов доски. Я воспользовался моментом и ударил кинжалом в возникшее передо мной безглазое лицо Гнуса. Влажно чмокнув, костяной наконечник попал точно в пустую глазницу. Я вдавил, загоняя его еще глубже. И выдернул. Из глазницы на пол хлынула коричневая струя из перегнивших мозгов и пахучего гноя. Потеря мозга на Гнусе никак не отразилась, но я особо и не рассчитывал на чудо. Кружащие возле нас мухи — вот его мозги.

Бугристый щит врезался мне в лицо. Меня снова опрокинуло на пол, в объятия жгучей боли. Лопнула щека, плоть разошлась до самого уха, но организм уже занимался исправлением страшной раны. Гнус выпрямился в полный рост и пнул меня ногой в живот.

— На сколько еще хватит твоих запасов крови? — проревел Гнус жутким скрежетом хрупких крылышек стайки насекомых, облепивших пол рядом с моим лицом. — Выдержишь три удара?

Гнус замахнулся булавой.

Ударом ладони, я раздавил сотню мух и успел вскочить с пола. Костяной шар пронёсся совсем рядом и ударился в пол. Подловив удачный момент, я пнул Гнуса прямо в колено, он подкосился и чуть завалился на бок. Мой сабатон незамедлительно взмыл в воздух и хорошо так приложился в подбородок уродца, смачно чмокнув. Я хотел еще раз ударить, но попал ногой в щит, совсем не в подходящий момент скрывший уродливую харю Гнуса.

Гнус вскочил и, продолжая прятаться за щитом, ударил перед собой дубиной. Я отскочил. Увернуться от такого удара смог бы даже ребёнок. Булава вновь рассекла воздух, и снова промах. Мне показалось, что Гнус играет со мной, машет оружием у лица, словно провоцируя на что-то. Но я не собирался с ним драться, а тем более поддаваться на провокации. Я ждал момента. И, наконец, дождался.

Отпрыгнув назад на пару шагов, я увидел ползущую по стене тень. Огромная и бесформенная, тянущаяся столбом от пола. Началось! Дрюня сумел!

За окном разгорался огонь. С внешней стороны церкви стены были уже объяты пламенем, и я сильно рассчитывал на правдивость фразы: вспыхнул за секунду. Огонь быстро пожирал доски, тень на стене разрасталась на глазах. Я поднял голову и бросил взгляд в сторону единственного окна с разбитым стеклом, через которое могли улететь мухи. На моём лице появилась улыбка, языку пламени уже просачивались через него внутрь церкви, обжигая крышу и поперечные балки. К моему удивлению, птицы успели покинуть будущее пепелище.

Гнус еще пару раз ударил в молоко, и вдруг замер. На потрескивание пламени уже невозможно было не обращать внимание; мухи жужжали громко, но не на столько.

— Что это? — спросил Гнус, замерев на месте. Его ручные мухи попытались облепить стёкла церкви, но большая часть в миг истлела, стоило им приблизиться к окнам.

Воздух над головой взорвался рычанием. Рои мух принялись кружить по церкви и биться во все стороны, выискивая пути выхода. Поведение мух было схоже с огромным косяком мелкой рыбёшки, ловко уворачивающиеся от нападения хищников. Чёрное облако изгибалось, растягивалось, а затем вновь собиралось в шар, когда очередное стекло превращало в дымные точки сотню приблизившихся мух.

— Ты думаешь… меня… это остановит?

Жужжание стало отрывистым. Слова проносились мимо моих ушей, и большую часть я уже не мог разобрать. Едкий дым быстро скопился под крышей и медленно опускался на нас. Мухи пытались протиснуться в щели между досок, но находили там смерть. Языки пламени просочились внутрь через все возможные дыры и отверстия и медленно поползли по стенам к потолку, нещадно пожирая всё на своём пути.

Я вовремя разгадал замысел Гнуса.

Облепленный мухами ходячий труп бросился к окну и замахнулся булавой, рассчитывая разбить стекло. Я вовремя подбежал и прыгнул на него. Его явно пугал быстро разрастающийся над нашими головами огонь. Он был растерян, и даже не подумал защититься от меня щитом. Я беспрепятственно пролетел пару метров и схватился за руку, держащую булавку. Гнус ударил, но промазал. Под моим весом рука резко ушла вниз, ударившись разбухшим суставом о пол.

Нужно выбить булаву из его руки! Я ударил по кисти Гнуса пару раз костяным наконечником, и ладонь повисла на куске плоти. Костяная булава рухнула на пол. Я уже хотел перехватить её, но получил щитом по спине. Меня откинуло в сторону. Я перекатился, вскочил и снова бросился на Гнуса. Здоровяк явно был зол. Он подбежал к окну и разбил щитом стекло. Глупый поступок, который можно совершить только в полном отчаянии.

Я видел, как несколько сотен мух кинулись к разбитому окну. Их чёрным телам только стоило вылететь наружу, как языки пламени сжирали их. Гнус совершил ошибку. Он понял это не сразу, лишь когда ворвавшееся в разбитое окно пламя лизнуло его лицо и заставило отступить.

Вой пронёсшихся рядом со мной насекомых напоминал рычание. Гнус опять что-то задумал. Он отбежал от окна на пару тройку метров, и замер, словно прицелился. Вот ублюдок! Решил сигануть в окно!

Так быстро я еще никогда в жизни не вскакивал на ноги. Меня словно кто-то невероятно сильный подбросили, а затем швырнул вперёд, прямо на Гнуса. Перекаченный уродец был уже на пол пути, когда я врезался в него. Шипы на моём правом наплечнике пронзили его правое плечо и часть груди. Глубоко засели, и крепко, я это понял, когда мы вместе сделали еще пару шагов, но прыжок в окно не удался. Траектория Гнуса изменился, чем вывела его окончательно из себя.

Это пристанище для мух стряхнуло меня, ударило в лицо, когда я рухнул на пол, а затем пнуло в грудь. Удары были сильными и точными, обычного человека точно бы отправили в нокаут или на больничную койку — в лучшем случае. Картинка терялась перед глазами, но лишь на мгновение. Я быстро восстанавливался. И так же быстро сумел встать.

— Куда собрался? — спросил я, видя, как Гнус снова отступает назад для разбега. — Хочешь убежать с моими подарками?

Он замер. Голова повернулась в мою сторону и словно уставилась на меня.

— Лови! — прожужжали где-то в стороне мухи.

Гнус резко развернул торс и швырнул в меня щит. Сам он побежал в сторону окна, и когда до свободы оставалось несколько шагов, крыша церкви обвалилась.

Перед самым носом Гнуса, если так можно обозвать дырку в черепе с вываливающимися мухами наружу, рухнула и пробила пол массивная потолочная балка, охваченная пламенем. Она не позволила ему сигануть в окно, наоборот, заставила отступить. Испугавшись огня, он шагнул назад, прямо ко мне в руки.

Летящий мне в лицо щит я остановил, укрывшись вскинутыми руками. Мои руки чудом уцелели, доспех лопнул вместе с кожей, но кости остались целы. Пока восстанавливались повреждения, я поднял щит с пола, подобрал булаву и подбежал к Гнусу со спины. Он вовремя шагнул назад. Прям под вздувшийся костяной шар. Облепленная мухами голова лопнула как гнилой помидор, брошенный в стену. Меня залило гноем, мухи брызнули во все стороны. Я прекрасно понимал, что Гнуса это не остановит, и не теряя ни секунды, снова ударил. Бугристый костяной шар размером с голову пробил грудь, обернувшегося на меня Гнуса. Из дыры хлынул гной и рой мух. Я ударил снова, пробивая огромную дыру в грудной клетке. Зачем — не знаю, я просто хотел остановить его, отвлечь. Не дать предпринять новых попыток покинуть огненную ловушку.

Я бил и колотил его.

Колотил и ломал кости. Занеся руку для очередного удара, меня вдруг сковала невероятная боль. Булава и щит выпали из рук, а сам я упал на колени. Вспышка боли ослепила, в ушах раздался оглушительный звон. Я сразу не сообразил, что произошло, лишь когда сумел разлепить веки и сквозь дым бросить взгляд на свои руки. Весь мой доспех был усеян мухами. Плотно. Я не видел живого места. Видимо, смирившись с неизбежным, Гнус бросил на меня всё живое, что принадлежало ему в этой церкви. Каждая муха, способная перенести его сознание и спастись была обречена, и всё, что насекомые могли сделать — погубить меня. Они все решили погубить меня. Сожрать доспех, а затем высосать всю кровь. И им бы удалось, если бы крыша церкви окончательно не обрушилась.

Меня приковало к полу чем-то огромных. Пламя пробежало по всему доспеху, прочищая от насекомых каждую трещину, каждую дырочку. Всюду трещали пылающие доски, отравленный дымом горячий воздух наполнил лёгкие, но убить всё никак не мог. Пока не мог. Очень быстро я начал испытывать кислородное голодание. Отяжелевшие веки медленно укрывали глаза. И перед тем, как их окончательно закрыть, я увидел охваченное огнём тело Гнуса. Обнажённое. Мухи сгорели, оголив почерневшую кожу, от которой уже поднимался пар. Я выдохнул обжигающий воздух и закрыл глаза. В ушных раковинах раздалось жужжание.

— Улица Победы, — прожужжали уцелевшие мухи, спрятавшиеся в моих ушах. — Улица Победы…

Невыносимый жар пламени накинулся на мою голову, и больше я ничего не услышал.

Без сознания я провалялся недолго. Открыв глаза, я увидел солнечный свет, пробивающийся сквозь дымчатую пелену умирающего пожара. Гореть сутки я не мог, значит, прошло пару часов. Треск углей раздавался ото всюду, и только сейчас я осознал, что я живой. Я жив. Чудо? Чудом тут и не пахло, я потратил практически весь внутренний запас крови, оставив себе жалкие остатки, которых дай бог хватит на заживление огромной раны.

Я сумел осмотреться. Поднимающийся жар от разбросанных на каждом шагу углей мылил обзор, но я сумел разглядеть в воздухе парящие чёрные точки. Я испугался, подумал мухи. Но зря переживал. Над головой кружили крохотные хлопья пепла, а само тело Гнуса выгорело до костей. Вылезая из-под завала обожжённых досок, я размышлял о победе. Мне хотелось верить в безоговорочную победу над Гнусом, но нельзя было не допустить, что хоть одна муха уцелела. Я точно не знаю механику его перемещения сознания, однако могу догадываться, что даже одна муха может нести частицу его разума, а там и до воскрешения полного сознания совсем недалеко. Я залез мизинцем в ухо и вытряхнул остатки обгорелых тел насекомых. И что они хотели мне сказать? Что имел ввиду Гнус, упомянув улицу Победы. Странно. Таких улиц полно не только в моём городе. Я не удивлюсь, если узнаю, что улица под таким названием есть в каждом городе! Ладно, скорее всего это была предсмертная вспышка разума. Последнее место, где он… Плевать.

Позади раздались шаги. Кто-то массивный шёл в мою сторону, распихивая обожжённые доски.

— Дрюня, — откашлялся я, — у нас полу….

Окончание выбило из моей глотки грубым толчком. Я снова рухнул на пол сгоревшей дотла церкви и уткнулся носом в залу. Доспех на спине явно был пробит чем-то тяжёлым и острым. Я оттолкнулся и перевернулся на спину.

— Червяк, ну почему ты не можешь умереть без лишней пыли и шума?

Я мог вообразить всё что угодно, представить, что на меня вновь напал Гнус, или даже уверовать в то, что рога оленя-медведя добрались до меня через тысячу километров и ударили ровно в спину. Но в предательство друга — никогда.

— Дрюня, какого хуя ты делаешь?

Я попытался встать, уперев ладони в пол, но массивная ступня в гнойном доспехе врезалась мне в лицо.

— Как же ты достал меня! — взревел Андрей.

Он замахнулся уродливой секирой и ударил. Одно из содранных лиц лезвия рассекло со свистом воздух и со всей дури врезалось в бугристый щит.

Еще когда я открыл первый раз глаза, я заметил рядом с собой жуткую вещицу. Словно кусок огромной кости какого-то животного, покрытый множеством шишек. И если бы не человеческий череп, из которого и произрастала данная вещь, я бы ни за что не догадался, что этот тот самый щит. Мой подарок. Натянутую на огромную кость плоть огонь превратил в пепел, и он осыпался, когда я выхватил щит левой рукой с пола и успел загородиться им от страшного удара.

Щит чуть не выбило из моих рук, но я сумел его удержать. Сильнейший удар секиры мог срубить толстое дерево, перерубить пополам корову, или смахнуть голову с плеч кровокожа, но костяной щит не поддался. Даже не раскололся в моих руках, хотя и раздался характерный треск.

— Тварь! — прокричал Дрюня. — Запорол мне секиру! Сука!

— Дрюня, что ты творишь? Дыма надышался?

— Червяк, умолкни, пожалуйста! Я больше не могу тебя слушать! Я больше не хочу выполнять твои приказы, и тем более быть частью твоего плана! Слышишь меня?

Он пнул меня ногой и вновь ударил секирой. Костяной щит сильно тряхануло. Своими ладонями я прочувствовал всю мощь удара, волна прошла через руки и отдала в тело.

— Я больше не хочу подчиняться тебе! — вопил он. — Я создам собственную армию, и буду защищать свою землю от ёбаных колонистов из-за берегов неведомого моря! Ты не нужен мне!

— Да что за бред ты несёшь⁈

Я не знал, что делать. Мой друг спятил, и ведёт себя неадекватно. Оружие в его руках может не просто мне навредить, если он продолжит лупить — встреча со смертью мне не избежать. Я хотел верить во временное помутнение, быть может он перегрелся на солнце и гной в его организме ударил ему в мозг. Мне не хотелось придавать значение его словам, но он говорил убедительно, да и лупил своей секирой далеко не в пол силы. Да, я всегда знал, что Андрей не так уж и сильно был рад путешествовать радом со мной, и мы постоянно спорили. Но в каждом споре я побеждал своею убедительностью, мои доводы были не оспоримы, а факты… От фактов некуда скрыться, даже здесь, в этих землях уже не получится найти безопасный островок и провести на нём сытую жизнь. Всё очевидно! Но нет, глупцы еще и слепы. Но мне всё равно не понятно, даже если он глуп и слеп, то зачем… зачем нападать со спины? Зачем перечёркивать такой долгий путь и ставить на нашей дружбе жирную точку?

Андрей медлил. Закрываясь костяным щитом, я явственно ощущал занесённую для удара секиру. И с каждой секундой напряжение росло, рос градус накала, который просто сводил меня с ума. Мои глаза шарили всюду, заглядывали в каждую щель, в попытках достать для меня хоть крохотную часть картинки для представления всеобщего гобелена ужаса. Я видел груды обожжённых досок. Гнойные сабатоны Андрея покрылись залой и прогибали выгоревшие доски.

Он медлил.

— Я всё думал о Марии, — вдруг сказал он. — Я помню, что в той нашей жизни она пропала. Без вести. Её так и не нашли. Ничего не нашли. Её подруга целый грёбанный год сходила с ума, боялась гулять по улицам. Днём! Представляешь себе, Червяк! Она боялась гулять днём! И знаешь, кого она в пропаже своей подруги обвиняла?

Половые доски заскрипели, сабатоны изогнулись, и новый удар секиры обрушился на мой щит. Глухой стук. Окружающее меня пепелище дёрнулось, словно живое, и выдохнуло, окутав всё пылью.

— Она обвиняла тебя! Тебя, Червяк! А я говорил ей, что она тупая сука, и нихуя не смыслит! Мария полюбила тебя, а потом исчезла. Ну и что ты молчишь? Отвечай!

Он снова ударил. Каждый удар мучительно вжимал меня в пол, не давая зажить огромной ране на спине. Остатки моих запасов крови почти источились, и я даже не представляю, хватит их на полное заживление или в скором времени моё тело обратиться в прах, а вместе с ним и всё моё войско. Какой ужас…

— Это ты её убил! — ревел Дрюня, и пинал меня ногой. — А потом… долго раздумывая над смертью Марии, я вдруг вспомнил еще кое-что. Да, я вспомнил червяк. Вспомнил то субботнее утро. Я словно собрал в голове пазл, каждый день втыкал по новому кусочку в огромную картину, у которой нет краёв, но есть центральная часть, красочная и со всеми деталями. И вот Мария была последним кусочком, после которого я сумел медленно пробежать глазами по картинке. День за днём. Ночь за ночью я побежал по этому страшному сюжету нашей жизни, который резко оборвался. И знаешь, на каком месте он оборвался?

Конечно, я знал. Всё это время мои воспоминания никуда меня не покидали. Они были чем-то вроде проклятья, которое можно пощупать, понюхать, но нельзя никуда выбросить. Хуже засевшей глубоко под кожей занозы. И как загноившаяся заноза, воспоминания, рано или поздно, вылезут наружу, и картинка Дрюни обрывается…

— Картинка обрывается на моей смерти, — спокойно произнёс Дрюня. — Я вспомнил тот день. Жаркое субботнее утро, у меня впереди тяжёлая смена за рулём, а ты уже собирался домой. Когда я зашёл в контору, то уже почуял неладное. Наша машина была помята, сильно, мне даже показалось, что на решётку радиатора прилипли кусочки кожи с волосами. Я тогда усмехнулся, но гробовая тишина была слишком несвойственна гаражному боксу. Зря я в тот день ослушался своё чутьё. Внутри меня орало… Нет! Внутри меня визжала, надрывая горло, чуйка, что случилось что-то страшное. Но я не предал значение, спокойно двинул в сторону кабинета босса. А там ты! Держишь в руках окровавленный термос, а возле стола на полу валяется наш босс с дырой в голове, из которой вытекала кровь.

— Я не хотел тебя убивать, — прохрипел я.

Рассечённое жуткой секирой лёгкое зажило, часть рёбер тоже, но мне по-прежнему было боль держать щит.

— Но убил! Ты убил меня в тот день!

— Ты вынудил меня сделать это…

— Заткнись! Как… Как я мог вынудить тебя? Что ты несёшь! Долбанный псих! Я всегда подозревал это! Я знал, что ты ненормальный, но никогда не обращал на это внимание! Я смирился с этим, ведь ты стал для меня другом, с которым я мог нормально тусить, бухать и трахать баб! Что не так-то? Почему ты так поступил?

Глава 13

В тот злосчастный день Дрюня начал тыкать в меня пальцем и орать, что я больной, и мне нужно срочно лечиться.

Он грозился вызвать скорую, чтобы она меня снова увезла в психдиспансер, к моей матери. У меня не было никакого желания посещать больницу, я просто хотел домой. Но он упорно тыкал в меня пальцем, и продолжал усираться, что мне нужна помощь. Тогда я не вы держал, спокойно посмотрел на него, подбежал и…

— Я помню тот момент, Червяк, — брезгливо выдавил Андрей. — Ты подскочил ко мне с обезумевшими глазами и ударил ебучим термосом по голове.

Всё так и было. И я не мог поступить иначе. В тот день мой друг испортился на моих глазах, он подхватил заразу, которая в любом случае его погубит. Он стал одни из тех, кто смеет тыкать пальцем в людей, даже не подозревая об их внутренних переживаниях. Он не смел этого делать. Ему никто не давал такого права. Его разум скис. Такие люди не заслуживают жизни, они — заражённый скот, мычащий, срущий под себя, и медленно разлагающийся. Оставь его в живых — и он заразит всё стадо.

— Червяк, ты убил меня в тот день, — спокойно булькнул Андрей. — Понимаешь? Ты убил своего друга.

— Ты вынудил меня, — я выдохнул слова без боли. — Ты должен был уйти. Молча! И не лечить меня!

— Молча⁈ Ах ты сука!

Гнойный доспех заскрежетал, поднялось облако пыли и новый удар обрушился на костяной щит.

К этому моменту я держался за рукоять щита из позвонков обеими руками. Мощный удар всколыхнул меня, вжал спиной в доски, но боли я не почувствовал. Перерубленные рёбра срослись, но вот на рваную плоть сил почти не осталось. Я видел свои руки, и видел лишь разломанные куски доспеха, покрывавшие местами кожу. Доспех целиком не восстановить, даже несмотря на то, что в кишках еще оставался запас крови, жалкий, которого хватит на коротенький кинжал.

Отразив очередной удар секиры, я ударил щитом. Не целясь, просто со всей силой ткнул им, с надеждой попасть хоть во что-то. И я попал. Костяная кромка щита пробила гнойный доспех на брюхе Андрея и залезла по самые кишки. Дрюня издал жуткое бульканье, в котором я без сомнений распознал вопль боли. Дрюня пошатнулся, я надавил на щит, вгоняя его еще глубже, чем вынудил гнойного воина отступить. Выпустив рукоять из позвонка. Я вскочил на ноги и ударил Дрюню в горло выращенным кинжалом.

Мне не хотелось его убивать, но он вновь вынудил меня. Ублюдок, прекрасно понимает, что, убив меня — убьёт и всё войско, за которым скрываются обычные люди, набранные из местных деревень. Видимо, ему плевать на всех, ему важны только его цели и идеи. Ну и что, какие теперь у тебя цели?

Кинжал вспорол горло. Из огромной раны хлынул гной. Андрей замер, уставившись на меня. Я заглянул ему в лунные глаза, и увидел там лишь злость. Злость, за которой нет ничего, абсолютная пустота. И даже не смотря на стремительно приближающийся конец, он продолжил сеять пустоту.

Он уже валился с ног, когда я ощутил жгучую боль в боку. Меня пошатнуло, я рухнул на колени и лишь тогда увидел торчащее из своих рёбер содранное лицо. Оно словно хохотало надо мной, пялилось широко раскрытыми веками без глаз и пыталось что-то сказать застывшей в безмолвии ухмылке. За неё сказал Дрюня. Мой друг успел сказать последнее слово. Успел вогнать мне секиру в бок и рухнуть рядом со мной.

— Червяк, — из Дрюниной глотки хлестал гной, — ты сдохнешь! Сдохнешь вместе со мной!

— Сегодня мы не умрём…

Схватившись за торчащее из моего бока лицо, я выдернул секиру и швырнул её в сторону. Боль не утихала, пульсировала, отдаваясь в ушах гимном сотни барабанов. Рана не затягивалась, мои запасы иссякли, и я мог умереть в любой момент. За долгое время, я испугался смерти. Но в первую очередь я не думал о себе. В голове всплывали лица людей, которых я обратил в кровокожих. Тысяча лиц: мужчины, женщины. Осси. Инга. Мои призраки, которые всегда останутся призраками живых людей.

Я не могу умереть! Я не имею на это право. И ты не умрёшь, Дрюня. Я сохраню тебя, и мы всё-таки пройдёшь этот сложный путь вместе. Мне хотелось рассмеяться. Честно. Но боль не позволяла.

На четвереньках я подполз к валяющемуся на спине другу. Выдернул щит из брюха и положил рядом. Из вспоротого живота обильно вытекал гной. Он не застывал, а быстро собирался в огромную лужу, которая за пару секунд дотянулась до моих колен. Не было никаких сомнений, Дрюня умирал, магическая сила вытекала из его тела вместе с гноем.

Наклонившись к Дрюне, я запустил обе руки в его вспоротый живот.

— Червяк! — булькнул друг. — Ты что творишь, сука! Не смей!

Он попытался меня ударить рукой, даже схватил за дреды и потянул их к полу, но эти жалкие попытки никак не мешали моему делу. В его теле практически не осталось сил, а те драгоценные остатки он решил растратить на пустую болтовню.

— Вытащи из меня свои грёбанные руки! — вспоротая глотка коверкала слова, но неотвратимый ужас заставлял его выговаривать каждую букву, каждое слово, чтобы я ничего не упустил. — Червяк, не смей из меня делать своего ручного питомца! Ублюдок! Я не собираюсь становиться твоим кожаным ремнём на поясе…

Мои ладони нащупали то, что я искал — толстое и мягкое. Я крепко сжал пальцы и резко выдернул из брюха руки. Гной брызнул во все стороны, заливая мой доспех и лицо. Дрюня закряхтел еще громче, но я был уверен, что не боль тому виною. Он закряхтел от ужаса, увиденное могло свести с ума любого, и неважно — гигант ты в гнойном доспехе, или кровокож с нескончаемым запасом крови. Когда твои кишки в чужих руках — тебе уже ничто не поможет.

Тело Дрюни обмякло, когда я кинжалом отрезал длинный кусок кишок и повязал его на своём поясе, запаяв вспоротые края кровью. Как странно, но в местах соприкосновений моей крови и гноя чувствовалось дикое жжение, и казалось, что Дрюня пытался всеми силами выбраться наружу, медленно прогрызая себе путь.

Силы окончательно покинули меня. Я завалился рядом с бездыханным телом и уставился в небо. Наверно, выходка с приживлением чужих кишок к моему телу была неосмотрительной глупостью, ускорившей приближение моей смерти. Как глупо…

Я положил ладонь на горячие кишки и почувствовал заметную пульсацию. Он жив, но умрём мы вместе.

Повисшее лампочкой над головой солнце медленно потухало. Я боялся мига, когда картинка окончательно потухнет и весь мир утихнет, но сердце продолжало колотиться в груди. И я не истекал кровью. Я не умирал, но у меня и не было сил и средств, чтобы залечить раны. Я не мог встать на ноги. Да что там ноги, я не мог вскинуть руку или позвать на помощь. Я беспомощно валялся на полу сгоревшей церкви и смотрел, как кружащий над головой пепел медленно оседал на меня, заботливо накрывая чёрным саваном.

— Инга! — раздалось где-то позади меня.

Солнце окончательно скрылось за женским торсом, внезапно выросшим рядом со мной.

— Инга, ты в порядке?

Женщина наклонилась ко мне, и я сумел разглядеть лицо. Осси. Убрав за спину лук, воительница опустилась рядом со мной на колено и принялась рассматривать моё тело.

— Тебе нужна кровь, — констатировала она и бросила взгляд в сторону. — Быстрее, сюда!

Раздались тяжёлые шаги, половые доски заскулили. Рядом со мной вырос еще один силуэт, огромный с клыкастыми наплечниками. Он наклонился, просунул руки мне под спину и оторвал от пола.

— Неси её на пристань, — скомандовала Осси, — к гиганту.

Моим транспортом оказался Юрис. Отец Отто крепко прижал меня к себе и бросился прочь с пепелища. Когда мы миновали сгоревшие стены церкви, я увидел на улице Бэтси в окружении десятка кровокожих. Она проводила меня спокойным взглядом, и на мгновение мне показалось, что я сумел разглядеть на её оплывшем лице улыбку. Я сумел выдавить улыбку в ответ.

Сабатоны Юриса гулко застучали по каменной дороге. Замелькали пустые дома. Осси бежала рядом. Её окровавленные глаза были прикованы ко мне и отрывались лишь на мгновение, когда мы куда-то сворачивали, или что-то перепрыгивали. Меня трясло и подкидывало, голова крутилась из стороны в сторону, выхватывая картинки безлюдных улиц. Каменный город стал мёртвым. Ни души, лишь пепельные горки, верхушки которых срывал гуляющий между домами ветер.

А потом я увидел море. Серебристая гладь мелькнула между дома и на секунду в моих ушах раздался шум воды. Мы пробежали домов десять, после чего стук камней сменился деревянным хрустом; Юрис бежал по толстым доскам. Мы выбежали на широкую пристань и побежали в конец, в сторону моря. Огромные тени накрывали нас и быстро отпускали, давая солнцу лизнуть мою обнажившуюся кожу. Я повернул голову и увидел огромные корабли, плавно покачивающиеся на волнах. Моё лицо растянулось от улыбки. Вот она — цель, лишь протяни руку и коснись.

Болтаясь на руках Юриса, я вытянул руку и потянулся ладонью к каждому кораблю, мелькавшему у моих глаз. Они такие огромные и красивые. Высоченные матчи протыкали небеса и бросали на нас тени в виде крестов. Массивнее деревянные корпуса, похожие на откормленные лица аристократов с двойным подбородком, были обтянуты кровавой паутиной из плотно прилегающих друг другу блестящих вен разных размеров. Жуткое зрелище, но меня уже сложно чем-то удивить…

— Юрис, — гаркнула Осси, — неси её к этому гиганту.

Я опустил глаза и увидел залитую кровью пристань. Юрис развернулся, перед глазами мелькнул край пристани и окрасившаяся алым морская вода, на поверхности которой мерно болтался уродливый гигант. Юрис опустился на колено, положил меня. Я неотрывно следил за ним. Видел, как он выпрямился, отошёл в бок. В его ладони уже тускло поблёскивал багровый клинок в форме полумесяца. Осси что-то указывала ему рукой. Моя голова чуть наклонилась, следую за ним, и картинка вдруг заиграла новыми событиями. Я лежал рядом с огромным гигантом, выше меня в два раза. Тяжёлое дыхание сопровождалось мучительным мычанием и грубым стоном. Он был жив, розоватая кожа была изрыта глубокими порезами; видимо, когда он рухнул, на него забрались кровокожи и начали добивать, вонзая свои мечи в его тело, но не добили, прям как знали, что нужно остановиться. На повёрнутой ко мне стороне лица из пустой глазницы торчали хвосты трёх стрел, скорее всего, они дотянулись до мозга существа, превратив его в живую куклу без разума.

Юрис взобрался на тело гиганта и вонзил в него свой меч в области груди. Гигант не шелохнулся, даже несмотря на то, что Юрис орудовал клинком как профессиональный мясник, вспарывая плоть и разрубая кости. Стоял мерзкий звук, слышалось влажное чавканье и отрывистые потрескивания. Закончив работу, Юрис спрыгнул с тела и снова взял меня на руки. Прижав меня одной рукой к себе, словно умирающего младенца, он взобрался на этого еще дышащего здорового кита и встал напротив располосованной груди. Только сейчас я увидел результат проделанной работы. Юрис вскрыл грудь и раздвинул в стороны рёбра, создавая в теле подобие утробы. Я видел бьющееся сердце, вздувающиеся лёгкие. Я чувствовал литры текущей по жилам крови.

— Клади её! — рявкнула Осси, и Юрис погрузил меня в утробу.

Стоило мне коснуться своей кожей горячих и мягких органов гиганта, как я ощутил невероятный прилив сил. Несколько литров энергетика — и рядом не стояли. Казалось, что я пробудился после сна, длившегося несколько суток. Я сделал глоток воздуха. Открыл рот, и мой подбородок задрожал от избытка всяческих гормонов, хлынувших по моим венам прямо в мозг. Я жадно впитывал кровь гиганта, забирал её ото всюду. Несмотря на то, что часть крови успела вытечь через раны, меня достались сочные объедки. Мне вполне хватило. Хватило, чтобы полностью зализать раны. Спрятать кожу под твёрдой коркой кровавого доспеха. Заполнить лёгкие, желудок и кишки.

Вместе с кровью я впитал в себя чужую жизнь. Сердце еще колотилось какое-то время, мерный удары отдавали в спину, но ни что не вечно в этом мире. Слизав с губ избытки сладковатой крови, я ощутил силу во всем теле. Каждый мускул, каждая кость, каждая клетка были словно заново сформированы. Последний толчок сердца показался некой формой оргазма, закончившийся полным осушением одного из партнёров.

Внутри грудной клетки этого уродливого исполина было даже удобнее, чем на самом мягком матрасе. Лежал бы себе и дальше в этой кровавой ванной, но, рассматривая своё тело в обновлённом доспехе, я увидел на руках скользящую тень корабельной матчи. Я совсем забылся…

Схватившись руками за торчащие по бокам рёбра гиганта, я быстро встал на ноги, утонув по колено в органах.

Первой, кого я увидел была Осси. Всё это время воительница стояла рядом, наблюдая за моим исцелением. Она протянула мне руку и помогла выбраться из нутра гиганта. Когда мои сабатоны коснулись твёрдой доски, я невольно опустил глаза и увидел скорчившийся мешок посиневшей плоти. Я опустошил гиганта до последней капли, высосал всё, оставив от сильнейшего противника растянутый на костях кусок крайней плоти.

— Инга, где Андрей? — встревоженно спросила Осси.

К нам подошёл Ансгар. Его кожаные доспехи были залиты кровью, чужой. На лице появились синяки и ссадины, но увечья придавали ему больше мужества и те огромных два шрама уже не выглядели отталкивающе. Я положил ладонь на пояс из кишков Дрюни и ответил, рассматривая пристань:

— Погиб.

Мы стояли в плотном окружении моих воинов. Оглядываясь, я мысленно считал их головы, и итоговая цифра меня несколько расстраивала. Погибло немало хороших солдат. Но мы на войне, и удивляться потерям — удел глупцов. Мои друзья остались живы — и это была самая главная победа.

Среди кровокожих я заметил Бэтси. Толстуха стояла в сторонке, держа в руках знакомый мне предмет. Любопытство вынудило меня подойти к ней. И мне было абсолютно плевать на уродливую секиру Дрюни, которую она забрала себе. Меня интересовали совсем другие вещи.

— Нравиться? — спросил я, заглядывая толстухе в глаза.

Огромные веки скрывали большую часть глаз, и казалось, что они не в состоянии еще раскрыться хотя бы на миллиметр, но мой вопрос заставил их распахнуться. Бэтси блеснула искрящимися от радости глазами и закивала головой, тряхнув щеками.

— Он твой, — сказал я. — Подарок.

Бэтси радостно промычала:

— Пооодааарок… — и снова покрутила у носа часть лезвия из содранного лица с застывшим на губах ужасом.

— Бэтси, а ты помимо секиры еще что-нибудь там нашла?

— Наашлааа…

Не сразу, но толстуха оторвала взгляд от своей новой игрушки и посторонилась. Я удивился, увидев, как её блинная шея, которую я не смогу обхватить и тремя ладонями, сумела повернуть голову в бок и слегка наклонить. Рядом с ногами Бэтси лежали мои подарки — щит и булава из костей. Покрывавшая оружие человеческая кожа полностью выгорела, огонь запёк кости, сменив их беловатый оттенок на серый. Я поднял с пристани оружие. Булаву разместил на бедре, а щит закинул за спину; костяное уродство с взирающим в пустоту черепом жёстко фиксировалось при помощи позвоночника, изгиб которого удобно лёг мне на плечо рядом с шеей.

— Бэтси, ты больше ничего не находила?

Промычав неразборные слова, она замотала головой, давая мне понять, что там больше нечего искать. Пожар полностью разрушил церковь, оставив после себя участок земли с наваленными кучами выгоревших досок. Искать среди всего этого хлама наконечник копья — затея, обречённая на провал. Иголку в стоге сена и то проще найти. Я смерился с утратой, но при первой возможности я обязательно отыщу наконечник или его найдёт кто-то другой.

Рядом раздались шаги по палубе. Я увидел подходящего ко мне Ансгара. Он посмотрел на мои обновки и тут же весь искривился, заметив выглядывающий из-за моей спины затылок черепа. В ответ я глянул на его булаву на поясе, и мы друг друга поняли.

— Где копьё отца? — спросил парень, окидывая меня взглядом и не примечая на моём доспехе знакомую вещь.

— Ансгар, к сожалению, я утратил «Длань праха». Прокуратор Гнус испортил древко, в битве я забрал наконечник и сражался им, но, когда крыша церкви рухнула, меня целиком погребло под обломками. Я утратил наконечник, и его будет трудно отыскать среди груды спалённых досок.

Ладонь Ансгара легла на череп отца, висевший на его поясе.

— Так как погиб Андрей? — вдруг спросил он, поглядывая на меня тяжёлым взглядом, просвечивающим меня насквозь, как рентген.

— Я буду честен с тобой. Я убил его.

— Убил?

— Он предал меня. Набросился со спины, пытался убить. Ему хотелось власти, хотелось свободы. Он довольствовался тем, что имел, и у него не было никакого желания уплывать за горизонт ради нашей цели.

— Но твоя цель — искоренить кровокожих! — выпалил Ансгар. — Как и моя!

— Да, но у Андрея были иные цели. К сожалению. Мы очистили эти земли, а что там дальше, его уже не волновало.

— Как глупо, — шепнул губами юный правитель, а после спросил: — Инга, куда дальше?

Его вопрос отрезвил меня. Круговорот событий беспощадно затянул меня на самое дно реальности, где все мои мысли крутились вокруг одного — выжить. Я выжил, меня спасли. Теперь я вновь мог думать о будущем. Я повернулся лицом к морю и посмотрел на расплывчатую линию горизонта, к которой стремительно приближалось солнце. Где-то там далеко есть и другие земли, ступив на которые я непременно отыщу судью Анеле и Роже. Остался последний шаг, не самый лёгкий, но сделать его гораздо проще, чем отбить целый город.

Я посмотрел на обременённое свежими шрамами лицо Ансгара, и спросил:

— Сколько у нас кораблей?

— Девять, — ответил он без лишних размышлений.

Я пробежался глазами по стоящим вдоль пристани кораблям. Оценил их величие и силу, ужаснулся от мысли, сколько было потрачено людской крови на создание каждого монстра, в котором тесно переплелись кровь и дерево.

Я приметил один корабль недалеко от нас. Судно было чуть больше размеров, в отличии от остальных, и больше ничем не выделялось. Но я будто слышал его. Он звал меня, через окружающий меня воздух я ощущал отчаянное биение, спрятанного где-то в утробе корабля сердца.

Я подошёл к мостику, брошенному с корабля на пристань, и поднялся по нему. Взойдя на палубу, я ощутил прилив сил, словно задыхающийся от угарного газа человек сделал первый вдох свежего воздуха. Корабль принял меня. Мне никогда не доводилось даже стоять радом с подобными конструкциями, и тем более управлять ими. Штурвала не видел вживую ни разу в жизни, но стоило мне пройтись вдоль палубы, я уже имел представление, как оживить эту махину и пустить в сторону горизонта. Каждый сосуд, что попадал мне под сабатон, отдавал глухим стуком, проносящим через всё моё тело яркие образы сущности корабля. Он словно живой. Думающий. Я подошёл к огромному штурвалу корабля, целиком увитого венами, и положил на него ладонь в кровавой перчатке. Судно дрогнуло, лежащие всюду канаты из переплетённых вен и сосудов мгновенно вздулись. Корабль был готов. Он ждал, когда я выведу его в море.

Сжав ладонью рукоять штурвала, я почувствовал сильный стук, исходивший из самого чрева корабля, глухой и раскатистый. За ним еще один. И еще. Словно билось сердце. Я убрал ладонь, и корабль вновь утих.

Позже, в минуты спокойствия и ожидания сборов, любопытство овладеет мною, и я позволю себе спуститься в тёмные трюмы корабля, где увижу полную пустоту. Ни коек, ни припасов, ни столов и даже стульев. Я увижу исцарапанные стены и полы, будто здесь орудовала стада диких зверей. Когда корабль качнётся на волне, меня пошатнёт, я вскину руку и врежусь клыкастым наплечником в стену. Под моим весом доски издадут стон, а на их поверхности появятся новые глубокие царапины, и тогда я смогу представить, как сотня кровокожих на каждой волне припадали к стене, оставляя на досках свои уникальные узоры. Я пройду еще глубже. Спущусь по лестнице и окажусь в комнате, в которой не смогу увидеть своих ладоней, даже если их вскину у самых глаз. Я ничего не видел, подвальную тьму хранил сам корабль, не давая лучам света пробраться даже через самую тонкую щель между досок. Горячий воздух пах сыростью и кровью. Да, я не видел, но прекрасно чувствовал у дальней стены что-то живое. Его сердце колотилось, разгоняя кровь по всему кораблю. И чем ближе я подходил, тем быстрее билось сердце. Мне не нужно протягивать руки. Мне не нужно прикасаться к тому, что там висит. Я прекрасно всё видел. Я видел кровь, текущую по венам человека, подвешенного над полом. Рисуемая в моём воображении картинка напомнила мне распятье, но без деревянного креста. Сотни пульсирующих сосудов обвивали руки и ноги бедняги, крепко удерживая тело в воздухе, чтобы ни одна волна не могла потревожить его покой. Он был двигателем. Он был сердцем корабля, к которому я сумел прикоснуться и найти общий язык. Возможно, этот человек один из тех, кому не повезло владеть кровавым даром, и дар стал для него страшной ловушкой. Тогда я подойду к нему, вытяну руку и коснусь ладонью его безмятежного лица. Я попытаюсь добраться хотя бы до его чувств. Но ничего там не найду. Передо мной висела лишь оболочка, без эмоций, чувств и сознания. Кукла с живым сердцем.

В тот день без единой капли сожаления я покину трюм и снова вернусь на палубу, чтобы пробудить корабль и отправиться за горизонт.

Но это позже, а сейчас, стоя на палубе корабля, мой взгляд упал на Ансгара. Парень взобрался следом за мной и всё это время не спускал с меня глаз. Он терпеливо наблюдал, как я расхаживал по палубе, осматривался, он ощутил дыхание корабля после моего прикосновения к рулю. Юный правитель дёрнулся лишь тогда, когда под его ботинками вздулись вены, а всё судно целиком издало влажный скрип, словно в лёгкие мертвеца закачали так много воздуха, что его грудную клетку распёрло.

Когда корабль успокоился, Ансгар подошёл ко мне, внимательно глядя себе под ноги.

— Ты умеешь ими управлять? — спросил он.

— Видимо, да.

— И что мы дальше будем делать?

— Мы поплывём через море, на возрождающиеся земли, где можем столкнуться с ещё большей армией кровокожих, и я не могу никому из вас гарантировать безопасность.

Ансгар через боль скривил левую часть лица и поддёрнул рассечённую в трёх местах бровь.

— К чему ты клонишь, Инга?

— Я не могу тебя просить следовать за мной. Ты и твои люди устали, вы проделали огромный путь и заплатили высокую цену.

Наверно, я недооценил причастность юноши к нашему общему делу. Его губы исказила злоба, и как только я умолк, он сразу же гаркнул на меня:

— Инга, мы делаем одно дело! У нас один враг! Мы пошли с тобой не ради того, чтобы остановиться на пол пути, а потом вернуться домой и сидеть за столами в ожидании неизвестности. Мой отец просидел всю жизнь за забором, окружённый мрачными мыслями о каждом новом дне, в который им приходилось ступать ежедневно! Если у нас есть возможность покончить со всем этим и начать спокойную жизнь — ты не имеешь никакого права предлагать мне отступить!

Ансгар красиво стелет, речи настоящего правителя. Парень отличный наследник, но если только останется в живых. Я никому не говорил, но всё время меня преследуют плохие мысли, быть может я и не умею видеть иных, но в благополучном исходе нашей миссии я сомневаюсь с каждым шагом. Парой мне кажется, что мы движемся далеко не по нашему сценарию, а будто нас подводят к черте. Подводят к кульминации, от чего я ощущаю себя угодившим в липкую лужу мазута. Я выбираюсь из неё, медленно, даже уверовал в спасение, но в любой момент остатки моих сил окончательно иссякнут, и я увязну так глубоко, что уже никто не вытащит меня наружу живым. Ансгар протягивает мне руку, я хватаюсь за неё… но велики шансы, что я утащу его за собой. Здесь, на этом корабле, в этом каменном городе, черта — край лужи мазута.

Ансгар положил мне на плечо ладонь в кожаной перчатке. Я почувствовал его тепло и крепость духа. Парня не остановить, он пойдёт за мной хоть за горизонт, и самое для меня важное, что я сумел почувствовать среди огромной волны чувств и переживаний, так это осознанный выбор. Не я его заставляю идти за собой. Он сам выбрал свой путь. И я только рад его выбору.

— Ансгар, мы отправляемся немедленно.

— Инга, я хочу просить тебя.

— Говори.

Ансгар повернул голову в сторону начала пристани, упирающейся в широкий песчаный берег, на котором по мимо моих воинов в кровавых доспехах стояли люди Ансгара, потрёпанные, измотанные и раненые в тяжёлых боях за город. Сколько их там — сотня, пол сотни? В любом случае — потери большие. Но я тешился мыслью, что нам удалось очистить город и захватить корабли.

— Мне нужно два дня, — попросил Ансгар, — похоронить павших и подготовить припасы.

Немного подумав, я кивнул ему, давая согласие. У меня появилась отличная возможность получше узнать корабли, и двух дней вполне будет достаточно.

Глава 14

Спустя двое суток, когда на горизонте начал медленно вздуваться красный шар как волдырь после ожога, ко мне пришёл Ансгар и сообщил о полной готовности.

Все эти дни я нисходил с корабля, проводя практически всё время на палубе за любованием прекрасным морем. Волны успокаивали меня. Даже в детстве, когда на моих глазах кто-то умирал, или пробегая по улицам моего города я видел на обочине людские трупы, я закрывал глаза и представлял несущиеся мне на встречу морские волны. Моя новая мать несла меня через руины и окопы, а я, вжавшись лицом в её грязную кофту, только и мечтал о том, что вот открою глаза и увижу морской берег. Но этого так и не произошло.

Всю дорогу я видел страдания и смерть.

Но сегодня иной день. Сегодня мы полностью окружим себя водой, и куда бы не упал мой взгляд — я увижу морскую гладь.

Из девяти кораблей мы забрали семь. Каждое судно было целиком забито моими воинами, большая часть которых разместилась в трюмах, где могла взяться за вёсла и вывести корабли из гавани.

Вместе со мной на корабле поплыл Ансгар, его люди, Осси и Бэтси последуют за нами. Я не хотел держать яйца в одной корзине, да и план у нас был такой, что, если всё пойдёт по пизде, они смогут нас прикрыть, или на крайняк — спасутся, уйдя обратно в море. Но я был абсолютно уверен в успехе моего хитрого плана.

Когда корабли были полностью заполнены воинами, а вёсла брошены в воду, я встал напротив руля и крепко сжал его в ладони. Нутро судно прогромыхало с такой силой, что глухой стук можно было услышать стоя в центре каменного города. Корабль ожил. Вены, оплетающие целиком судно, вздулись и начали мерзко пульсировать, отражая на влажной поверхности солнце.

Вёсла обрушились на морскую гладь и принялись её с лёгкостью вспарывать, как скальпель нежную плоть. Под стук сердца нашего живого двигателя, корабли поочерёдно покидали пристань задним ходом. Я спокойно стоял и дожидался своей очереди.

Я погрузился в раздумья, так как поймал себя на мысли, что за все эти двое суток никто из моих друзей даже не поинтересовался о дороге. Никто меня не спросил: знаю я маршрут или нет? Но парадокс в том, что я и сам себе не задавал этого вопроса. Прошло двое суток, а мыслями я пребывал или здесь, в городе из камня, или там — в неизвестности. Но между двумя этими местами мост уже был проложен в моей голове.

Когда я коснулся подвешенного на сосудах беднягу в трюме, я ничего не ощутил, кроме молчаливого холода в его голове, но я сумел разглядеть маршрут. Он был словно выжжен раскалённой иглой на уровне подсознания. И этот маршрут — единственное, что жило в голове бедняги. Это даже не воспоминание. Это рефлекс. Оплетающими судно сосудами этот навигатор ощущал тепло солнца, направление ветра и меняющуюся температуру воды. Полученные данные быстро корректировали направление судна, и когда мы покинули гавань и отплыли от берега на пару сотен метров, корабль ощутил ветер, ударивший нам в спину. Матчи пошатнулись, а канат сосудов, уходящий по ним до самого верха, вдруг вздулся. От него во все стороны потянулись крохотные сосуды. Казалось, будто невидимый паук плетёт паутину на месте парусов. Слой за слоем.

Один за одним. И так до тех пор, пока матчи не скрылись от наших глаз за непроглядной багровой плёнкой.

Багровые паруса.

В спину ударил новый порыв ветра. Судно резко накренилось в бок, я ощутил нарастающую тягу, как в быстро разгоняющемся автомобиле. Над головой всколыхнулись огромные паруса, издав влажное чавканье, и кровавые корабли потянули нас в неизвестность.

Сколько мы были в море? Я не считал. Когда вставало солнце, я покидал руль и уходил в начало корабля, откуда мог видеть не только прекрасный восход, но и насладиться шумом бьющееся в корму судна воды. Огромные капли поднимались так высоко, что я мог ощутить их влагу на своём лице. Периодически Ансгар становился рядом со мной, и мы вместе наслаждались каким-то необъятным образом свободы, которой ранее никто из нас не испытывал. Мы словно стали бродячими псами, сбежавшие из рук жестоких хозяев. Но мы прекрасно понимали, что скоро наступит момент, когда нам придётся снова оскалить зубы и принять бой за нашу свободу. Но как скоро? Я всматривался в горизонт, и не находил там ответа. Я только мог поднять голову и посмотреть на жуткие паруса, напоминавшие внутреннюю сторону содранной кожи, куски которой валялись на каждом углу моего города из детства.

Ежедневно наблюдая за парусами, я обратил внимание, что они сами подруливали, корректируя направление наших кораблей. Это было удивительно, и одновременно жутко, так как за их управление отвечал живой механизм, подвешенный над полом на сотне пульсирующих вен в самом тёмном трюме корабля. Безмолвный навигатор вёл нас в неизвестность, и я мог надеяться только на то, что это не окажется ловушкой.

В один из дней мы попали в шторм. Горизонт затянуло чёрными тучами, из которых в воду потянулись ослепительные молнии. Накатил ветер. Раскаты грома быстро докатились до нас, заглушив своим грохотом бьющееся в чреве корабля сердце. Судно отреагировало моментально: на наших глаза багровые паруса начали стремительно испаряться, как тлеющий лист бумаги. Паутина сосудов сокращалась с болезненной пульсацией, втягиваясь в увитые венами матчи. Всё продлилось меньше минуты, и корабль стал походить на обглоданные кости с жалкими остатками недоеденного мяса. Мы потеряли последнюю защиту от разъяренного неба. И в следующий миг нас накрыл дождь, который шёл целые сутки. Мучительные сутки, показавшиеся мне годом.

Огромные волны пытались опрокинуть судно, заливали матчу. Вода быстро устремлялась в трюмы, но не успевала их заполнять целиком. Живой корабль отрыгивал воду обратно за борт, как утопленник после удачного спасения.

Всё это время я стоял на палубе, вцепившись обеими руками в руль. Не было никакого смысла где-то прятаться, да и я прекрасно понимал, что корабль меня так просто не отдаст морю. Канаты вен крепко свернулись на моих ногах, намертво приковав к полу. Но я никак не мог успокоиться, взирая на остальные корабли. Я переживал за друзей. Переживал за своё войско, от которого осталась добрая половина. Когда огромная волна накрывала идущий рядом корабль, внутри меня всё сжимало. Дождь заливал глаза, над головой раскатывался оглушительный гром, а ударившая перед самым носом молния выжигала картинку до бела, я продолжал держаться за руль, и ждать момента, когда идущий рядом корабль вновь вырвется из бурлящей воды, и его нос тяжело рухнет на пенящееся море.

Я с замиранием сердца пересчитывал корабли, когда шторм утих. Их было семь, все на месте. Багровые паруса распустились как бутоны роз, и мы снова бросились в неизвестность.

Через несколько дней после шторма ко мне подошёл Ансгар и пожаловался на запасы воды. Их хватит на три дня. Я спросил его, на сколько был рассчитан запас? Юноша закрыл глаза, покивал головой, подсчитывая в уме, после чего ответил, что на десять. Так мне пришло осознание нашего семидневного путешествия. Тогда я не нашёл нужного ответа, я лишь попросил его набраться терпения, и верить в то, что мы на правильном пути.

Когда закончилась вода, стало совсем худо. Последние несколько литров получилось растянуть на трое суток, но уже тогда я видел в глазах вымотанных солдат быстро гаснущий блеск энтузиазма. Смерть пришла на наш корабль. На утро третьего дня обнаружились первые погибшие, и увидев их трупы, я был удивлён. На кучах соломы, которую люди Ансгара затащили в корабль и использовали как лежанки, лежали полностью обескровленные тела. Их высосали до последней капли, но умирая, они даже не пикнули. Корабль подарил им безмятежную смерть во сне, но взамен забрал всю кровь. Ансгар потребовал от меня объяснений, на что я лишь развёл руками. Здесь не мы решаем: кому жить, а кому умирать, от чего Ансгару невыносима была мысль, что его судьбу теперь в руках корабля.

— Мы хуже мышей в клетке! — гаркнул он. — Их хотя бы кормят и поят.

— Ты должен экономить силы…

— Инга, что ты мне предлагаешь? Улечься на солому и дожидаться дня, когда корабль заберёт мою кровь.

— На твоём месте я бы тешился мыслью, что ты даже не почувствуешь этого.

— Это какое-то безумие…

— Сейчас ты должен быть со своими людьми! Им всем плохо, они мучаются от жажды, на их глазах умирают товарищи, то самое безумие не просто поселилось в их разуме. Безумие пустило корни, убивая их еще быстрее. Ты их спокойствие. Ты, Ансгар, — их надежда!

— Надежда⁈ — глаза Ансгара вспыхнули яростью. — На что?

Я положил ему на кожаный наплечник ладонь и сжал пальцы.

— Вспомни, как мы радовались свободе. Как мы радовались ветру, бьющему в лицо. Дай им надежду на свободу. Им больше ничего не надо.

— Тебе легко говорить, — процедил он сквозь зубы, — Если мне посчастливиться завтра открыть глаза, я снова недосчитаюсь людей. И так каждый день!

— Так сделай так, чтобы их умирало меньше! Чтобы те, у кого уже не осталось сил, нашли в себе веру открыть утром глаза. Корабль чувствует их. Чувствует их слабость, и когда человек умирает здесь, — я ткнул пальцем ему в лоб, а потом опустил руку, и ткнул в сердце, — а не здесь, он уже не жилец. Они должны уверовать! Уверовать в свободу!

Глядя мне в глаза, Ансгар тяжело дышал. Усталость и злоба тесно переплелись в его душе, медленно превращая рассудок в жидкую кашу для душевно больных. Но даже сейчас, видя его помутневший взгляд, я явственно ощущал теплящиеся в его теле остатки сил, которых сполна хватит на то, чтобы спасти не только свой разум, но и разум команды.

— Я верю в тебя, — сказал я Ансгару, после чего он молча отошёл от меня и хромой поступью двинул в сторону уходящей в трюм лестницы.

Люди продолжили умирать, но смертей было бы в разы больше, если бы Ансгар не нашёл в себе силы смахнуть с лица усталость и выдавить истинный лик правителя, который никогда не покинет своих людей, даже когда их вместе обняла смерть.

Следующие несколько дней Ансгар не выходил на палубу. Каждое утро я встречал у руля и видел своих воинов, выносящих высушенные тела из трюмов, чтобы затем отдать их морю. Я всматривался в лица умерших, и каждый раз радовался, не находя среди них знакомого лика — лица Ансгара. Корабль забирал их кровь, а море — плоть. Мне оставалось верить в то, что эта жертва — плата за нашу свободу.

А потом я увидел еле заметные очертания землю на затянутом туманом горизонте.

Лучшее утро в моей жизни. Я давно так не радовался. Я обрадовался, как ребёнок, получивший на новый год заветный подарок. Наверно, подобные чувства испытывают потерявшиеся в океане люди, когда вдруг получают надежду на спасение. За долгое время на моём лице появилась улыбка, и если бы я мог плакать, я бы обязательно зарыдал.

Я тут же бросился в каюту, чтобы поделиться новостью с Ансгаром. Спустившись в пропахшие потом и смертью помещения, я отыскал юного правителя. Видок у него был, откровенно говоря, хуёвый. Он был жив, и я уже этому был рад. Измождённое лицо с глубокими синяками под глазами уставилось на меня пустым взглядом. И чтобы я ему сейчас не сказал, его пересохшие губы с хлопьями струпьев навряд ли смогут растянутся в улыбке.

— Наше путешествие подходит к концу, — сказал я так громко, чтобы меня слышали все люди, присутствующие в каюте, — на горизонте появилась земля. Засветло наши ноги наконец ступят на твёрдую землю.

Ансгар всё же нашёл в себе силы улыбнуться; губа треснула в нескольких местах и окрасилась кровью.

К обеду остров приобрёл новые очертания. Он разросся в ширину песчаным берегом со скалами и ощетинился густыми лесами, за которыми в небеса упирались высоченные горы. Райский уголок, прям. Надеюсь, нас встретят подобающе.

Позади меня раздались шаги по лестнице. Кто-то поднимался на палубу, и я подумал, что мои воины вновь выносят умершего человека для отправки в последний путь. Но я ошибся. Обернувшись, я увидел поднимающегося по лестнице Ансгара. Правой рукой он держался за периллу, а левой придерживал лежавший на его плечах медвежий плащ. Тяжёлая накидка, но в такую холодную погоду человеку без неё не выжить. Взобравшись на палубу, он сделал глубокий вдох, осмотрелся. Его глаза гуляли по сторонам как у пьяного. Да и держался на ногах он не лучше. Я подошёл к нему и взял под руку. Ветер смахнул его засаленные кудри с лица, и юноша потянулся вперёд, как голодный, учуявший запах свежей выпечки.

— Какой тёплый ветер, — прошептал он.

Я не предал значения его словам, но когда он скинул свой плащ и ослабил шнуровку рубахи на вороте, я поймал себя на мысли, что не имею понятия, какая температура за бортом.

Вместе мы дошли до носа и вместе уставились на горизонт, где остров уже казался необъятным.

— А если мы не найдём воду? — спросил Ансгар.

— Такого быть не может, ты посмотри сколько там зелени. Мы обязательно найдём воду.

— Зелени? Инга, я ничего не вижу, лишь размытый силуэт, похожий на серое пятно.

— Поверь мне, Ансгар, там есть вода.

Ансгар зашатался от усталости, и я помог ему опуститься на колени. Присев рядом с ним, я задал ему вопрос:

— Ты помнишь про план?

Он кивнул головой и добавил:

— Сейчас я в таком состоянии, что ни у кого даже и тени сомнений не должен буду вызвать.

Мы вместе улыбнулись, но, когда Ансгар посмотрел на меня, моя улыбка скрылась за толстой маской из запёкшейся крови. Я полностью скрыл лицо, оставив узкие щёлки для глаз; так делают все кровокожи, которые попадались нам на пути, и которых мы обратили в прах.

Я не управлял кораблём, судно само шло в сторону острова, и я не был удивлён, когда увидел подобие пристани внутри скалистой бухты, напомнившей нижнюю челюсть человека с прогнившими зубами, чуть выглядывающими из-под воды. Наш корабль шёл первым, и мы первыми кинулись в объятия. Миновав скалы, корабль издал влажный скрежет, вынудивший меня поднять голову. Обнажались матчи, впитывая в себя багровые паруса. Судно замедлилось, и я приказал взяться за вёсла, прекрасно понимая, что корабль сам себя не запаркует.

Когда вёсла сделали первый рывок, я снова взобрался на нос и бросил взгляд в сторону пристани. Любопытство и страх распирали меня. Фантазия рисовала в голове всё что угодно, вплоть до чудовищного порта, построенного исключительно из человеческих костей, которые сумасшедшие инженеры связали между собой нитями из мышц и вен. Я боялся увидеть полчища кровокожих с клинками в руках и готовых в любую секунду броситься на штурм наших кораблей.

Но ничего подобного. Возрождающиеся земли радовали мои глаза своей нетронутой дикостью.

Перед нами раскинулась широченная гавань с деревянным причалом, искусно возведённом на песчаном берегу. Места здесь хватит кораблей на тридцать, точно. И, к моему удивлению, на пристани уже болтались судна, словно срисованные с наших.

Песчаный берег не был широким, шагов сто — и под ногами уже густая трава, а перед носом — огромная деревня, уходящая глубоко в дикий лес. Людей я не увидел, но судя по развешанным вещам на огромных сушилках вблизи деревянных домов, жизнь здесь точно есть.

Без лишних проблем мы сумели подойти к причалу и пришвартоваться, со все силой врезавшись в причал. Доски захрустели, выгнулись, но не лопнули. Я с облегчением выдохнул, было бы не ловко, если бы мы протаранили причал и разбили его в дребезги. Лишне внимание нам сейчас ни к чему. И удача, видимо, продолжала нас вести за руку.

Я подошёл к сидячему на коленях Ансгару и помог ему встать. Парень закряхтел, но сумел подняться практически без моей помощи.

— Руки за спину, — сказал я ему.

— Считаешь, это необходимо в моём состоянии? — спросил Ансгар, неохотно заводя руки за спину.

— Для пущего эффекта, чтобы не было никаких сомнений.

Запястья паренька я обхватил чем-то похожим на стальные наручники, только из крови. Не туго, да и прочность их была соизмерима с трухлявой веткой; стоит ему потянуть руки в стороны, и они лопнут. Его булаву из отцовского черепа я повесил себе на бедро, рядом со своей. Так, на всякий случай. Сегодня Ансгар будет играть моего заложника, долгожданный трофей, который удалось пленить в нелёгкой схватке. Только вот кому его представлять — я понятия не имел, но раз уж есть план, необходимо его придерживаться.

На других кораблях сохранялось спокойствие, никто не высовывался и не подавал никаких звуков — это тоже было по плану. Я окинул взглядом все судна, и только после того, как убедился в твёрдо придерживаемой линии плана, принялся реализовывать следующий шаг.

Взяв под руку Ансгара, мы двинулись в сторону брошенного на причал трапа. Уже подойдя к нему, к своему удивлению я увидел вышедшую из деревни к нам на встречу неуклюжую фигуру.

— Начинается, — прошептал я Ансгару, и мы вместе вступили на трап.

Пока мы спускались, к фигуре присоединились еще две — в несколько раз выше и шире. Троица двинула в нашу сторону по широченному деревянному мосту, соединяющего пристань с деревней. Агрессивного поведения я не заметил; фигуры спокойно шли, никто не обнажил оружия, и даже не проорал ничего угрожающего в нашу строну. Хороший знак, обнадёживающий.

Когда мы спустились на пристань, идущим к нам фигурам оставалось пройти несколько кораблей. И чем ближе они подходили, тем лучше я мог их разглядеть. По середине, и видимо, самый главный, вышагивал пухлый коротышка в дешёвом шмотье: льняные портки и рубаха с кожаной безрукавкой. С боку на поясе болталась кожаная сумка, держащаяся на тучном теле тонким ремнём, перекинутым через плечо. В руке мужчина держал что-то похожее на папку, но главное, что это не было оружием. А вот те двое, что шли по обе стороны, уже представляли для нас явную угрозу. Ими оказались уже знакомые мне уродливые звери — медведи с головами оленей. Они шли подобно людям, передние лапища чуть покачивались вдоль тел, затянутых в кровавые доспехи, а кустистые рога бросали огромную тень на пристань в виде дерева, которое приближалось к нам всё ближе и ближе.

Когда до нас оставалось несколько десятков шагов, коротышка и его свита вдруг замерла. Он поднёс папку к лицу, видимо что-то там прочёл, потом снова глянул на нас, а потом вновь двинул в нашу сторону.

— Капитан, — резко гаркнул коротышка, подойдя к нам так близко, что я смог разглядеть его уродливые губы и хитрые глазёнки, прячущиеся за опухшими веками.

От него разило потом хуже, чем от Ансгара. Рубаха была грязной, вся в пятнах и дырах. Штаны с трудом держались за огромное брюхо туго схваченной верёвкой, связанной из тонких кусков кожи. Он не вселял страха, наоборот, его вид вызывал у меня отвращение и жалость, и еще желание — заткнуть ему пасть, чтобы больше не чувствовать ту вонь, которой он меня обдал.

Обрюзглая рожа с несколькими подбородками быстро изучила меня, пробежавшись по моему доспеху словно сканер. Когда его рожа опустилась до моих сабатонов, не поднимая головы, он перевёл взгляд на обувь Ансгара, и принялся сканировать его.

Каждое подёргивание тучной головы вызывало внутри меня напряжение, мне хотелось опустить правую руку и положить ладонь на одну из булав, только бы почувствовать себя в безопасности. Но нельзя, это покажется через чур подозрительным.

Когда коротышка закончил изучать Ансгара, он вновь перевёл взор хитрых глазёнок на меня и спросил:

— Капитан, откуда вы прибыли?

Вопрос несколько ввёл меня в ступор. Мне казалось, что ему хватит одного взгляда на наши корабли и, тем более, на Ансгара, чтобы сделать выводы и догадаться, от куда мы приплыли. Но мне и в голову не приходила мысль, что кровокожи, помимо нашей земли, посещают и другие. Я напряг мозг и выдал:

— Мы прибыли с проклятых земель.

Коротышка поднёс к лицу папку — это оказалось подобие планшета с листком бумаги. Глазёнки забегали по листку, голова запрыгала, перескакивая с одной строчки на другую. Кривые губы медленно пережёвывали еле различимые слова, но одно слово я смог уловить: проклятые.

— Здесь указано, — сказал он, оторвав взгляд от листка и уставившись на меня, — что в проклятые земли убыло десять кораблей, а на пристани я вижу семь, не беря в расчёт судно, что прибыло несколько дней назад.

— Мне не хватило людей для управления еще двумя суднами.

— В каком смысле? — с явным удивлением спросил он, мотнув головой.

Его расспросы начинали меня раздражать. Я уже был готов сорвать с пояса булаву и разбить ему голову, но меня отрезвляли два медведя-оленя, стоящие рядом и переминающиеся с лапы на лапу. В любом случае, ситуацию нужно брать в свои руки.

— Да в таком! — гаркнул я, чем явно удивил коротышку. Он даже отпрянул, а вот его свита так и осталась стоять прикованной к причалу. — Я потерял много людей! Те два корабля — мне некем было их занять, некому было расположиться на палубе, взяться за вёсла и вывести судна из гавани.

Коротышка потупил взгляд на свой планшет, голова снова задрожала, словно висела на шарнире.

— Две тысячи воинов, — сказал он. — Тут сказано, что убыло две тысячи воинов, капитан! И сколько же вас осталось?

— Пять сотен, — бросил я, держа под руку с трудом держащегося на ногах Ансгара.

— Пять сотен, — повторил коротышка, а затем поднял голову и посмотрел на стоявшую по левую руку оленью морду, опустившую на него свой чёрный глаз.

Огромные влажные ноздри зверя вдруг раздулись, раздалось фырчанье. Он начал жадно втягивать в себя окружающий воздух, и мне показалось, что он пытается что-то унюхать. Как ручная ищейка он принялся всюду тыкать своей мордой. Жутко мычал и раздувал грудь каждый раз, когда нацеливался носом в сторону очередного корабля. Кровавый доспех неприятно скрежетал на огромном теле, заставляя мня нервничать еще больше.

Когда олень закончил вынюхивать, коротышка сказал:

— Верно, пят сотен. Вы понесли большие потери, но не мне давать оценку вашему поражению или успеху.

— Успех! — рявкнул я. — Однозначно, это был успех!

— И в чём он выражается?

Я грубо выставил вперёд Ансгара, демонстрируя свою «добычу». Он застонал, и это не было игрой.

Этот уродливый мужчина, ростом мне по грудь с явной брезгливостью отступил, чуть почуяв разившую от Ансгара вонь, хоть она была и не сравнима с вонью самого коротышки. Хитрые глазёнки вновь изучили юного правителя с каким-то нездоровым отвращением, а после перекинулись на оленью голову, стоящую по правую руку.

Животное тут же раздуло ноздри, грудь широко вздулась. Мутант принялся вынюхивать корабли, как это делал его сосед. Я сильно сомневался, что зверьё сможет учуять на таком расстоянии смердящие потом тела внутри кают, но, когда олень закончил, выдохнул и уставился чёрным глазом на коротышку, я офигел от услышанного.

— Пять десятков рабов, — пренебрежительно выдавил он из себя. — Далеко не разумный обмен. Полторы тысячи солдат на пять десятков рабов.

— Этот солдат сойдёт за десять тысяч искусных воинов! — заявил я, чуть встряхнув Ансгара.

— Кто это? — спросил коротышка.

— Имя этого воина Ансгар! Он — сын Лофказа.

Наконец-то мои слова произвели впечатление. Глаза коротышки целиком вылезли из-под опухшим век и заискрились удивлением. Он тяжело задышал, снова уткнулся в свой планшет за ответами. Складки на лбу заходили волнами, ёжик сальных волос заблестел еще сильнее. Обильные капли пота пересекли его обвисшие щёки и забарабанили по листку, словно утренний дождь по крыше. Низкорослый мужчина опустил глаза в самый низ своего планшета, затем еще раз полностью изучил листок, спустя несколько секунд еще раз, и каждый раз его лицо обретало новые черты. Удивление медленно стиралось, а на его место приходило безразличие.

Отпрянув от планшета, коротышка бросил на меня взгляд, охлаждённый неоспоримым профессионализмом, напомнив мне какого-то рыночного дельца, или дилера в автосалоне, который долго выслушивал ваши пожелания и проблемы, но в глубине души ему было глубоко похуй.

— Меня не интересуют ваши рабы и их родство с другими рабами, — его взгляд даже не коснулся Ансгара, — в данный момент больше всего меня беспокоит судьба двух кораблей, которые вы, Капитан, утратили.

Глава 15

Ансгар с трудом держался на ногах, нелепое пошатывание откровенно забавляло коротышку, вызывая у того улыбку с оттенком мерзости. Если я так и буду ходить вокруг да около, паренек выдохнется и ляжет прямо здесь на деревянную пристань.

— Рабам нужна вода, немедленно, — приказал я, уставившись на коротышку сквозь узкие щелки в маске.

— Да пусть они подохнут с голода, их судьбы меня никак не касаются. Корабли! Меня волнуют корабли!

— Глупец, ты даже не представляешь себе, кого я притащил с проклятых земель! Да еще и живым! И боюсь, твоя судьба будет не завидной, когда судья Анеле узнает о смерти столь дорогого раба.

— Капитан, я попрошу вас умерить свой пыл. Я выполняю предписанные мне инструкции, и моя главная задача — отвечать за сохранность кораблей. Ваш раб…

— Я требую встречи с судьей Анеле! Немедленно!

Воцарилась тишина. На пристани молчали все, было слышно лишь как тяжело дышит недорослик и как сопят его ручные собачки, бесцельно оглядывающиеся по сторонам. Коротышка достал из кармана штанов платок и утер им пот со лба, затем убрал обратно, бросил на меня уставший взгляд из-под набухших век. Его губы двигались медленно, смакуя каждое словно, обильно смазанное желчью и неуважением ко мне.

— Капитан, это невозможно. Мы забираем рабов, а вы отправитесь обратно в проклятые земли за моими кораблями.

— А иначе что? — спросил я, вложив в вопрос всю иронию, которая была возможно в данной ситуации.

— Капитан, что вы имеете ввиду? Мне не понятен ваш тон…

— Что со мной будет, если я откажусь отдавать вам рабов?

Кожа на лице коротышки быстро разгладилась, жиденькие бровки полезли на лоб и чуть не затерялись в влажном ершике. Пришлось дерзить, а как иначе.

— Капитан, ваша вольность недопустима. Вы не имеете права на принятие собственных решений, и тем более противиться моим указаниям!

Чтобы придать неоспоримого веса своим словам, коротышка решительно шагнул мне навстречу, выходя из тени двух уродцев с кустистыми рогами.

— Капитан, вы немедленно передадите нам рабов и…

— Нет! — гаркнул я на него, заставив пошатнуться. — Я никого вам не отдам! Я требую предоставить мне воду и позвать судью Анеле!

Мою наглость словно учуяли, оба зверюги с оленьими головами выпучили на меня окровавленные глаза, их ноздри широко раздулись, а доски причала захрустели, когда два огромных тела, закованные в кровавые доспехи, зашатались, приготовившись к атаке. Я явно перегнул палку, но меня нихуя не устраивают местные правила.

Рывком я отбросил Ансгара назад, к себе за спину и в тот же миг ударил коротышку ногой в грудь. Этот заливаемый потом кусок мяса рухнул к ногам зверюг, когда те уже бросились на меня. Я успел сорвать с пояса булава и рвануть в бок, уворачиваясь от несущейся мне в лицо лапы с огромными когтями. Уродливый щит остался висеть на моей спине, и когда тяжелая лапа ударила по нему и почти пригвоздила меня к пристани, я был рад тому, что не успел его снять. Вскочив на ноги, я развернулся и ударил булавой в вопящую от обиды морду прямо у моего лица. Костяное навершие раздробило челюсть и проломило череп монстру, выбив левый глаз. Из влажных ноздрей хлынули перемешанные с кровью сопли, широкий язык извивался внутри рваной пасти как охваченная болью змея, и рвался об острые края расколотых зубов.

Одного удара не хватило, чтобы прикончить зверюгу. Я замахнулся, нацелившись точно между оленьих рогов, но не успел пробить. Второй зверюга отшвырнул своего раненого напарника и попер на меня, пытаясь когтями разорвать мне шею и грудь. У него почти все получилось. Когти черканул по доспеху, оставив четыре глубокие борозды. Меня пошатнуло, повело в бок. Тварь шагнула в мою сторону и вновь занесла лапищу для удара. Мне удалось увернуться и ударить в ответ. Булава снесла целый куст рогов, разбросав обломки по всей пристани. Зверь не остановился. Наоборот! Взревев от боли, он кинулся на меня, как бык на матадора. Безрогая башка врезалась мне точно в живот, оторвала от причала и швырнула в сторону.

Мне повезло.

Мне чертовски повезло не вылететь за причал и не угодить в липкие объятия морской воды.

Висевший на моей спине костяной щит вгрызся в доски пустыми глазницами и разинутой пастью, остановив мое тело у самого края. Булава по-прежнему лежала в моей ладони, а вот уродливый щит пришлось быстро снять со спины и крепко перехватить левой рукой. Вовремя. Когти монстра ударили по бугристой кости в тот миг, когда я уже укрывался за щитом. Уродец взревел в угаре дикости и ударил снова, и снова угодил в щит. Я не дал ему возможности замахнуться вновь. Как только он убрал лапу — ударил я.

Кровавый доспех мерзко хрустнул, словно домашняя зверюшка угодила под колеса автомобиля. Я попал зверю в грудь, отколов хороший кусок и оголив заросшую шерстью плотью, за которой пряталась ребра и огромное сердце. Я увидел его, а в моих ушах стоял дикий стук, стоило мне выдернуть булаву из разорванной груди зверя.

Еще живой монстр рухнул рядом со мной, нанеся мне напоследок сильнейший удар. Я успел загородиться щитом и увести когтистую лапу в сторону, обнажив перед костлявой булавой оленью башку, бросившую на меня разъярённый взгляд окровавленных глаз.

Я ударил. Звериный череп лопнул с мерзким чавканьем, забрызгав палубу горячей кровью и ошмётками поблескивающих на солнце мозгов. Прежде чем он обратился в прах, огромное медвежье тело затряслось в смертельной судороге, а перед моими глазами появился второй уродец. Медведь с изувеченной оленьей головой, судя по всему, очухался от боли и уже несся на меня, проливая на палубу кровь из разорванной пасти.

Я бы мог убить его с одного удара. Схватка с ним не стала бы чем-то тяжелым или выматывающим. Скорее наоборот, это было бы самым легким сражением в моей жизни. Но видимо, в моей жизни нет ничего легкого.

Монстру оставалось до меня метров пять. Он несся на четвереньках, раздирая доски черными когтями, и я даже не представляю, откуда у него взялось столько сил, чтобы оторвать своё тело от пристани. Монстр взмыл в воздух, но в тот же миг весь содрогнулся и заревел от боли. Стрела из застывшей крови свистнула рядом со мной и вонзилась монстру в глаз. Глубоко зашла, почти целиком. И точно.

Звериный рёв оборвался так же быстро, как и зародился. Мёртвая туша рухнула рядом со мной, и спустя миг обратилась в кучу пепла.

Такой точный выстрел мог сделать только один человек.

Обернувшись, я увидел бегущую по пристани Осси.

— Помоги Ансгару! — крикнул я ей.

А сам кинулся к коротышке, успевшего встать на свои две сосиски и даже побежать в сторону деревни. Выглядело всё комично, и никаких шансов убежать от нас у него конечно же не было. Подбежав к нему со спины, я снова пнул его ногой и с грохотом повалил на пристань. Он перекувыркнулся несколько раз, чудом не сломав шею, и замер, уставившись на меня обезумевшими глазёнками. Убивать я его не собирался, еще пригодится.

Я накрыл густой тенью испуганное создание, утратившее дар речи на моих глаз. Опустился на колено рядом с ним.

Я спросил у него:

— Где мне взять питьевой воды?

Коротышка закрыл своё уродливое лицо пухлыми ладонями, считая, что я причиню ему вред, а после промямлил:

— Капитан…

— Никакой я не капитан! Меня зовут Инга!

Пальцами я схватился за край своей маски и рывком содрал с лица, местами порвав плоть. Кожа лопнула на щеках и порвалась нижняя губа, но все увечья быстро зажили на глазах коротышки, смотрящего на меня с ужасом. Он весь затрясся, пот лился по его коже как из-под душа.

— Я еще раз повторяю, где мне найти питьевую воду.

Он убрал от лица трясущуюся руку и ткнул пальцем в сторону деревни.

Я посмотрел в сторону возвышающихся над невысокой травой деревянных крыш нескольких домов у самого спуска к причалу и спросил коротышку:

— Сколько еще таких уродцев с оленьими головами там обитают?

Дрожащий голос выдавил:

— Нисколько.

— А сколько воинов, таких как я, там обитают?

— Нисколько.

Отличные новости, если только он не пиздит. Коротышка весь трясся и готов был залить штаны мочой, не думаю, что в таком состоянии кто-нибудь решился открыто врать, да еще мне в лицо. Но я буду полным идиотом, если попрусь туда в одиночестве.

Не прошло и пары минут, как деревянная пристань мучительно взвыла под весом моей армии, покинувшей корабли.

Осси подошла ко мне вместе с Ансгаром. Паренёк выглядел уныло, голова поникла, еле уловимый взгляд из-под лба и свалившихся влажных волос напоминал взгляд обдолбившегося в слюни любителя клея. Если бы Осси не держала его под руку, он бы и шага не сделал.

— Какой у нас план, Инга? — спросила Осси, поглядывая на коротышку с каким-то омерзением.

— Мы идём в деревню, — ответил я, и поднял толстяка на ноги, крепко схватив его за рубаху, которая не выдержала вес трясущейся тушки и порвалась.

Я хотел попросить Осси приглядеть за ним, но бросив взгляд на воительницу, позади неё я увидел идущую к нам Бэтси. Я не сразу её признал, даже принял за местную, но, когда она подошла совсем близко, осунувшееся лицо вызвало у меня тревогу. В день отплытия она запомнилась мне как ком расползающегося теста, а сейчас я видел болезненную толстуху, потерявшую половину веса. И худоба не красила её, от слова вовсе. Кожаный жилет висел мешком и наперекосяк, уродливая секира за спиной будто перевешивала хозяйку и тянула к земле. Бесспорно, Бэтси выглядела получше Ансгара, но всё равно, её печальный вид вызывал внутри меня жалость и отвращение.

— Бэтси, присмотри за этим важным парнем, — я ткнул подбородком в сторону толстяка в рваной рубахе.

Бэтси с трудом выдавила улыбку и схватила его за шиворот. Тот от испуга чуть не выронил планшет.

— За мной! — скомандовал я, и повёл своих воинов в сторону деревни.

Я не спускал глаз с лестницы, тянущуюся от пристани в деревню. С каждым шагом я представлял, как кровокожи выбегали из деревни нам на встречу и бросались на нас. Спускались по лестнице ощетинившейся мечами лавиной и окутывали нас, вынуждая биться до последнего. До последнего вздоха, когда мы уже так близко. Когда проделан такой путь, что прожитая жизнь может показаться пылью, которую сдула собака со своей лежанки.

Но всю дорогу я напрасно крепко сжимал булаву и щит.

Даже когда я взобрался по лестнице, и моя ступня коснулась вытоптанной земли, никто не бросился на меня с занесённым мечом. Никого из тех, кто мог бы для нас представлять хоть какую-то опасность.

Я опустил булаву и двинул на встречу вышедшему из ближайшего дома мужику. Как и коротышка, он был одет в дешёвые одеяния, влажные от пота и протёртые до дыр. Он не испугался меня, стоял на месте, вытирал руки тряпкой и спокойно наблюдал за мной. Я закинул щит за спину, а рукоять булавы сжал покрепче, мало ли что.

Наша с ним встреча оказалась чистой случайностью. Он вышел ни на звуки драки, которые явно должны были долететь до деревни, и хотя бы заставить местных жителей задаться вопрос: а что там происходит? Но, ничего подобного. Мужчина покинул дом ради сушившейся рыбы на натянутых от дома до столба верёвках. Как ни в чем не бывало, мужчина подошёл к развешанной рыбехе и при помощи ножа принялся срезать одну. На меня он поглядывал одним глазком, как на дворнягу, что постоянно мозолит глаза во дворе. Мой вид ничуть его не смущал, или тем более пугал. Но вот когда за моей спиной начали появляться всё новые и новые кровокожи, он явно напрягся.

Мне оставалось до него пару шагов, когда он разинул рот и собрался что-то выдавить из своей пересохшей глотки.

— Мне нужна вода, — потребовал я, встав перед ним и заглянув в его зеленющие, как летний лес глаза.

Он медленно опустил руки, сжимая нож и срезанную рыбину.

— Конечно, — сказал он, сглотнув. — В доме бочка.

Мне не хотелось вламываться в дом как какой-то варвар, и пугать его жену и детей, если они конечно же у него есть.

— Принеси мне кувшин, — вновь потребовал я, не спуская с него глаз.

— Да, конечно, — бросил он и скрылся в доме.

Когда он вернулся, возле меня уже стояла Осси вместе с Ансгаром. Местный мужик очень удивился, увидев среди нас живого человека. Я вырвал из его застывших рук глиняный кувшин и передал Аснгару, что вызвало еще большее удивление в мужских глазах.

— Если нужна еще вода, — сказал он, — я могу принести.

— Позже, — бросил я.

Пока Осси помогала Ансгару напиться вдоволь, я спросил у мужика:

— Сколько вас здесь проживает?

— Что вы имеете ввиду?

— Местных жителей, — уточнил я.

— Я не понимаю вас.

Я поверил ему. В его взгляде было больше изумления, чем в моих глазах, когда я видел сложенные снарядами дома в детстве. Происходящее на глазах мужчины было неестественным, и быть может, даже незаконным. Любая моя просьба или вопрос вызовут в нем еще больше сомнений и породят еще больше встречных вопросов.

— Как тебя зовут? — спросил я.

Ненадолго задумавшись, мужчина ответил:

— Гуций. Меня зовут Гуций.

— Послушай меня, Гуций, я хочу знать, сколько людей проживает в этой деревне.

— В этой деревне? Вы так говорите, словно ступили на эту землю впервой.

— Гуций, ты не поврешь мне, но так и есть.

— Как…

Он умолк и выпучил глаза, увидев за моей спиной Бэтси, тащащую за шкирку коротышку. Вот это явно стало для него ситуацией, ну никак не вписывающейся в местный устой.

— Зачем вы так обращаетесь с господином Романом? — промямлил он.

Я задёрнул бровку, осознав довольно-таки нехилый статус коротышки, над которым мы так неплохо поиздевались. В любом случае, это ничего не меняет.

— Он плохо себя вел, — ответвил я, и снова заглянул в его зеленые глаза, в которых начал просыпаться страх.

Я прекрасно понимал, что деревня, в которой мы находились, была что-то типа порта, или перевалочного пункта, через который проходили сотни тысяч кровокожих. Молчаливые воины стройными рядами вышагивали по улицам деревеньки, не задавая лишних вопросов. Каждый день сюда как приходят корабли, так и уходят. Каждый день одно и тоже. Ежедневная рутина, однообразные разговоры, одни и те же действия.

Но не сегодня.

Нет-нет-нет, сегодня совсем другой день! Сегодня будет всё иначе, и не только у местных.

— Гуций, — я повесил свою булаву на пояс, рядом с булавой Ансгара, чем вынудил мужские глаза округлиться и прилипнуть к моему оружейному набору. — Твой приятель убедил меня в том, что в этой деревне нет никаких воинов, помимо меня и моих людей. Это правда?

Мужские глаза были прикованы к моему поясу из кишок Дрюни, внутри которых продолжал вести жалкое существование мой друг, бесцельно двигаясь в своей ловушке от одного конца к другому. Каждое движение голодного паразита сопровождалось коротким вздутием влажных стенок, пульсацией и толчками. И каждый толчок заставлял мужчину нервно дернуться, моргнуть, или вовсе, зажмуриться от страха на короткий миг. В охватившем его разум оцепенении он ничего мне не скажет, даже не промычит связного предложения мне на ухо.

Я попросту теряю время! Почему, чтобы из кого-то вытащить несколько необходимых мне слов, нужно всегда прибегать к силе?

Я схватил его за шею и сдавил пальцы.

Ну вот, гораздо лучше! Мужчина вылупил глаза, успевшие налиться кровью, и разинул пасть с грязными от налёта зубами. Влажный язык забился как попугай в клетке. Наконец, он начал хрипеть, и этот сбивчивый хрип напоминал слова.

— Я… я… не пони…

Мне пришлось ослабить хватку.

— Я не понимаю вас, — густая слюна брызнула ему на подбородок и попала мне на ладонь, — в нашей деревне множество воинов…

Последние слова c ревом убиенного ворвались в мой разум и на мгновение парализовав. Я швырнул мужчину наземь и вытащил из повязанных на поясе кишок булаву. Десяток моих воинов уже поравнялись со мной, держа свои мечи нацеленными на невидимого врага, нападение которого можно ждать откуда угодно, даже сверху.

Я бросил взгляд на соседние дома, заглянул между ними, уходя глазами в скрываемую тенями глубь деревни, где кроме песчаных троп, высоких пальм и множества домов не было ничего подозрительного. Ветер над нашими головами гнул макушки деревья, кричали птицы, а позади морские волны с приятным шумом разбивались о скалы. Слишком спокойная обстановка для сражения. Но, может оно и к лучшему.

Глава 16

По моей команде несколько моих воинов двинули вперёд. Я прошёл мимо валяющегося на земле Гуция, и уже собирался снять со спины щит, как услышал позади себя задыхающийся голос.

— Капитан, постойте…

Голос принадлежал коротышке. Бэтси продолжала крепко держать его за шкирку, и когда он попытался шагнуть в мою сторону, она в туже секунду с силой отдёрнула его назад. Толстяк не устоял перед женской мощью и неуклюже завалился на землю.

— Бэтси, отпусти его, — попросил я, подходя к ним.

Мощная лапища выпустила ворот рубахи, позволяя коротышке сделать глубокий вдох. Его рот жадно хватал воздух, а глаза жутко закатывались, будто невидимая рука продолжала его душить. Но когда я встал совсем рядом, он уловил мой взгляд и произнёс:

— Капитан, здесь нет никого, — он начал растирать шею своей пухлой ладонью. — Поверьте мне.

— Мужчина по имени Гуций говорит обратное, — сказал я.

— Гуций — глупец! — вдруг выкрикнул он. — Те самые воины, которых вы пытаетесь отыскать в моей деревне — и есть вы. Гуций имеет ввиду вас. И помимо вас, в нашей деревне больше нет никого, кто способен держать в руках оружие.

По лицу толстяка было ясно одно — он не врёт, но я перестраховался. Длинная шеренга из воинов в кровавых доспехах медленно двинула через деревню, заглядывая в каждый дом.

— Вы напугаете людей! — крякнул толстяк.

— И что с того? — спросил я, с удивлением всматриваясь в подрагивающее от возмущения лицо распластавшегося на земле господина. — Мы не причиним никому вреда. Если только люди сами не решат противиться нам.

— У нас дети…

— Заткнись! — не выдержал я и гаркнул на толстяка.

— Вы — варвары!

Мы — варвары? Действительно? И кто вообще этому комку теста дал право сравнивать нас хоть с кем-то, проживая на этом райском островке? Ублюдок явно зажрался.

Не скрою, но он меня разозлил.

Я подлетел к нему и схватил за ворот рубахи. Я хотел оторвать эту тушу от земли, встряхнуть, поднять на ноги, но льняная рубаха не выдержала, лопнула, оставив в моих пальцах рваные лоскуты. Швырнув их в сторону, я наклонился к толстяку, уставился в его глупые глаза, не понимающие всей опасности, нависшей над их головами, и громко гаркнул:

— Когда в деревню прибудет стража?

Сомкнув до бела губы, он оторвал глаза от моего лика и бросил взгляд мне за спину. Я обернулся, прекрасно понимая, что ничего страшного там не происходит. Внутри моей груди мерно билось сердце, поддерживая общий ритм всех сердец, служивших мне верой и правдой. Каждый мой воин жил в моей груди, и, если бы случилось хоть что-то — я в тот же миг узнал об этом. Но любопытство вынудило меня последовать за взглядом толстяка.

Обернувшись, я увидел множество испуганных глаз. Местные жители покидали свои дома, выходя на улицу с детьми на руках. Детский плачь быстро заполнил улицы. Напуганные матери с силой прижимали к себе отпрысков, когда мои воины проходили рядом, а когда кровокож ладонью в кровавой корке убирал их со своего пути, чтобы заглянуть в глубь дома, женщины разразились криками и заливались слезами. Наше поведение пугало их, хоть в нём не было и капли агрессии.

— Чего вы боитесь? — я вновь бросил взгляд на коротышку.

— Что вам от нас надо? — дрожащим голосом промямли он.

— Я еще раз повторяю, когда прибудет стража?

К моему удивлению, на его лице проявилась еле заметная улыбка.

— Стража прибудет нескоро. Мои волосы поредеют и успеют посидеть, а брюхо станет еще больше, когда корабли уйдут вновь за горизонт.

— Что ты имеешь ввиду? — спросил я, но ответ уже медленно вылезал из чертогов моей памяти.

— Капитан, вы пугаете меня! Это вы мне должны рассказать, с каким интервалом корабли уходят в плавание.

— Пять лет, — ответил я. — Каждые пять лет.

— Да, через пять лет сюда прибудет стража во главе с судьей Анеле. Они заполнят все корабли и уйдут за горизонт. Пройдёт месяц, и кровавые паруса озарят небо красным сиянием, принеся нам весть о своём возвращении.

— Ты ждал нас?

— Да. Я ждал корабли с солдатами. Судья Анеле предупредила меня по возвращению, что вслед за ней прибудут еще корабли.

— И что ты должен был сделать?

— Всё, как всегда, новых инструкций не поступало. Я должен принять корабли, а вас направить в город.

— В город? В какой?

— В строящийся, вон там… — толстяк ткнул пальцем куда-то в даль за моей спиной, где кроме высоких пальм и спрятанных в облаках верхушек гор я ничего не увидел.

— Ты укажешь мне дорогу?

— Я⁈ Дорогу никто не знает.

— С каждой минутой всё интереснее и интереснее.

Судья Анеле явно ведёт свою игру, в которую успешно втянула меня. Всё, что мне остаётся — идти за ней по пятам, или начать прокладывать свою тропинку. С толстяком нужно хорошо поговорить, но в иной обстановке, в более спокойной.

К этому моменту мои воины успели обойти всю деревню, несмотря на её немалые размеры. Домишки, коих здесь была сотня, практически ничем не отличались от тех, что были построены на старой земле. Брусовой каркас с дощатой или соломенной крышей. Было одно отличие, которое я сразу заметил — стёкла. Окна в домах небыли застеклены, что легко объяснялось местным климатом. Солнце жарило так, что лицо Ансгара и Бэтси лоснилось от обилия пота, а их кожа разила невыносимым духом подкисшего мясца.

Я дал обещание Роману, что ни я, никто либо другой из моей армии не посмеют прикоснуться к местным жителям. И даже если вдруг что-то произойдёт, то нарушитель уговора лично будет казнён моей рукой. Роман поверил мне.

Но я был вынужден перестраховаться.

Мои воины выстроились глухой стеной, отделив деревню от джунглей. Я никак не хотел напугать людей или в чём-то ограничить; им разрешалось вести привычный образ жизни, и даже уходить за образовавшийся кордон. Так было мне спокойнее, незваные гости могли появиться в любой момент, и мне не хотелось их прозевать, даже не смотря на заверения Романа, что нас никто не потревожит.

На своих кончиках пальцев я быстро ощутил власть. Каждый день я прогуливался по улицам деревни, бросал взгляд на людей, которые в ответ опускали свои лица, боясь даже заглянуть мне в лицо. Меня боялись.

Боялись нас. Освободителей…

Но кем точно мы были для них — так и останется для меня тайной. Проклятые земли, как их тут называли, были освобождены мною, а здесь, видимо, мы стали завоевателями. И данная деревня была первым моим завоеванием. Ну как минимум, мы могли пользоваться местными благами ни за что не платя. Разве столь приятный пустяк нельзя приписать к моим достижениям как завоевание?

Уцелевшие люди Ансгара, да и сам он, получили достаточно еды и воды, чтобы полностью восстановить силы. Им ни в чем не отказывали. Каждый воин получил кров и мягкую кровать. За каждым воином был особый уход, пока он восстанавливался от тяжёлого путешествия. Я лишь боялся, что к хорошему быстро привыкаешь и наш дальнейший поход может оказаться под угрозой. Но я зря волновался. В глазах Ансгара пылал какой-то нездоровый интерес к происходящему. Как только его тело наполнилось силой, он потребовал вернуть ему его булаву из отцовского черепа и настоял, чтобы я дал ему ответы на волнующие вопросы. Он удивился, узнав о плане. План, который нас вынуждал находиться в деревне.

В первый день пребывания на новой земле я поместил Романа в более привычные для него условия — в его дом. Хозяин услужливо принял меня, разместив в одной из самых больших комнат. Когда он окончательно понял, что я не представляю для них опасности, он стал более сговорчив. Конечно, самое интересное, и то, что меня больше всего волновало — он не знал, но всё же, поведать он смог мне многое.

За окном темнело. Солнце неумолимо тянулось к морю, на улицах уже горели костры, вокруг которых сидел как местный люд, так и солдаты Ансгара. Я сидел на удобном стуле из высушенного корня редкого дерева, из которого был сделан и огромный стол, за которым отдыхали мы с хозяином. Коротышка хорошо питался. Увиденное я бы обозвал так — стол ломился от еды, но крепкая древесина не издавала и стона, даже когда хозяин обрушивал на поверхность глиняный стакан с выпивкой. От горячей еды я отказался, а вот выпить — это всегда да. К моему удивлению, даже папиросы нашлись. Крепкие, зараза, накрывали на короткое мгновение, но даже в эти секунды я испытывал неподдельное удовольствие и впервые за долгое время испытал успокоение в душе.

— Когда возвращаются корабли, — начал Роман, — через нашу деревню проходит множество людей, которых мы никогда ранее не видели. Их кожа бледна, а в глазах пустота. И среди бесчисленного количества уставших лиц множество детских. Они всегда плачут, просятся к родителям, но из взрослых, что идут рядом с ними, никто к ним не рвётся. Дети чуждые. Чуждые всем.

— И вы даже не задались вопросом, чьи эти дети, и для чего их сюда привезли?

— Инга, я уверен, что ты проделала столь долгий путь не для того, чтобы меня упрекать в моём безразличии. Мы не задаём вопросов кровокожим. Мы работаем на них…

— Или служите?

— Я не хотел бы углубляться в терминологию, происходящее каждый видит по-своему. Мне незачем тебя переубеждать. Даже если ты окажешься права, обслуживание порта и кораблей — наша работа.

Его слова нисколько меня не удивили, но я все же переспросил, зная непростое устройство кораблей:

— Вы занимаетесь обслуживанием кораблей?

— Конечно. Но именно кораблями занимались мои помощники, которых ты прикончила на пристани.

Я пропустил мимо ушей очевидную попытку обвинить меня в жестокости и убийстве, дав моему любопытству увести разговор в другую плоскость.

— И что же они делали с кораблями.

— Точно я не могу сказать. Раз в месяц к нам привозят рабов, ровно столько, сколько кораблей в доках. Мои помощники забирали раба и уводили внутрь корабля. Как бы ужасно это нам не казалось, но возвращались они уже без раба. И какая участь его постигала там, внутри трюмов, нам не ведомо, но сердце корабля звучало с новой силой.

Я мог представить, какая участь ждала беднягу в глубине непроглядного трюма, где кроме истерзанных стен и подвешенного на сосудах безмолвного человека больше ничего нет. Его ждала незавидная участь в объятиях пустоты. Но больше меня удивляло спокойствие и хладнокровие Романа. Он так спокойно об этом говорил, словно рабам даровали долгожданную свободу. О диком звере, пойманном на охоте, он говорил с большим сожалением.

— Сердце должно биться, — продолжил Роман. — Всегда! Поэтому, Инга, важно вернуть те два корабля, которые вы оставили в проклятых землях. Умрёт сердце — умрёт корабль.

— Боюсь, что судьба кораблей меня нисколько не волнует. Мне нужно найти Судью Анеле. Я здесь только из-за неё.

— У вас впереди пять лет ожиданий, или можете отправиться в непроходимые джунгли, кишащие дикими зверями. Нас окружают сотни деревень, возможно в одной из них вам укажут правильную дорогу.

— Но хотя бы есть какой-нибудь ориентир?

Роман лишь покрутил головой, а затем осушил кружку и смачно отрыгнул. Я немного подумал, и вспомнил недавние слова Романа.

— Ты упомянул какой-то город. Почему «город», а не деревня?

— Так его называет сама судья Анеле. «В строящийся город» — так она говорит, когда распределяет рабов и детей между повозками. Сам я лично не видел его вживую, и даже не имею понятия о чем идёт речь, но те немногие, кто во время охоты за диким зверем сумели взобраться на гору, — круглая голова Романа повернулась в сторону окна, через которое можно было разглядеть вдали величественные горы, прячущиеся под густым покровом диких деревьев, — рассказывают, что видели на горизонте в туманной дымке проглядывающиеся силуэты ровных гор. Вот таких, — Роман поставил на стол свою пухлую ладонь ребром. — Высокие и ровные, способные вместить в себе целую деревню!

Его ладонь повторяла по форме многоподъездный дом. Больше мне на ум ничего не пришло. Безумие, но кто-то, видимо очень могущественный, пытается возвести целый город. Либо по чужим чертежам, либо он своими глазами видел города. Города из той самой жизни, откуда и я сам.

Я должен попасть в этот город! Внутри меня росло ощущение, что большинство ответов мне удастся найти именно там. И там я отыщу судью Анеле и Роже. Но у меня не было никакого желания блуждать по густым и влажным лесам, таская за собой целую армию без ясного понимания — какой дорогой нам идти.

Нам бы проводника.

Нам бы того, кто знает, как добраться до этой деревни…

Я посмотрел на опорожняющего кружку Романа и чуть улыбнулся.

— Роман, ты сказал, что раз в месяц к вам привозят рабов. Верно?

Не отрываясь от кружки, он замахал головой, практически давясь пойлом. Кисловатый сок стекал по его щекам и оставлял блестящие дорожки на шее между складок, среди которых с трудом можно было отыскать кадык.

— А как они узнают, что прибыли корабли? — спросил я.

Поставив кружку на стол, он ответил:

— Я отправляю им сообщение.

Ответ меня удивил, и немного напугал.

— Кому? И что еще за сообщение?

— Кому — этого я не знаю, — ответил Роман, пожав тяжёлыми плечами. — Птица улетает прочь, стоит мне нашептать о кораблях. И куда она летит — мне плевать. Эта жуткая пернатая всегда возвращается в свою клетку, а за ней следом, как правило через несколько суток, прибудет конвой.

У меня тут же назрел острый вопрос:

— Анеле узнает о твоём сообщении?

— Я не знаю. Честно. Но у меня есть подозрения, что сообщения такого рода не по её статусу.

Ладно, это уже не важно. В любом случае, она ждёт меня, а значит готова и вооружена. Я только переживал за то, что она может быть на шаг впереди, но даже на этот счёт у меня были сомнения. Я собрал армию, добрался до её земель. Она вообще представляет себе масштабы, или думает, что я в одиночку проберусь на её территорию и атакую со спины? Этому не бывать. И я рассчитываю увидеть на её лице искреннее удивление, когда её прячущиеся за маской глаза узрят меня во главе полутысячного войска.

— И что из себя представляет коновой? — спросил я у Романа.

Он жрал как не в себя, вечно голодное создание. Мясо, овощи, бухло — всё лезло в рот без устали. Он даже не подавился. Руки и морда блестят от смешанного жира с потом, губы влажно чавкают, глазёнки так и норовят пробуравить у меня во лбу дыру с кулак. Наверно, своим присутствием я ненамеренно возвысил его местный авторитет, который и так, по моим наблюдениям, был на высоком уровне.

Оторвав зубами большой кусок мяса от куриной ножки и жуя его как жвачку, Роман ответил:

— Всё как всегда. Несколько повозок запряжённые быками, сопровождающий, и его охрана.

Меня не интересовала охрана, сейчас я мог выступить против целой армии, а вот сопровождающий меня куда более заинтриговал.

— Сопровождающий, — подчеркнул я, — кто он?

— Бедолага, хорошо знающий леса, и умеющий ориентироваться на местности, даже когда на нас обрушиваются тропические ливни или с моря набегает ураган.

Спустя неделю вернулась та жуткая птица, сидевшая на плече Романа, а через несколько дней один из моих воинов доложил о движущихся в нашем направлении вражеских солдат и тех самых повозках с рабами. Гостей мы встретили относительно жёстко и без хлеба с солью. За охрану конвоя отвечали все те же медведи с оленьими головами, с которыми я уже встречался не раз. Мы разобрались с ними без лишней суеты и пыли, прикончив на месте. Чуть стоило им добраться до центра деревни, как моя булава, жуткая секира Бэтси и дубина Ансгара оборвали жизни изуродованных животных в считанные секунды. А вот тот самый сопровождающий оказался крепким орешком.

Глава 17

Когда стрела Осси точным выстрелом вонзилась в олений глаз и вошла в мозг, убив первого зверя на месте, мы с Ангаром выскочили из ближайшей лачуги и кинулись на второго. Две булавы раскололи доспех уродца словно стеклянную бутылку, после чего мы без труда добрались до сердца, которое лопнуло на наших глазах после одного точного удара дубиной Ансгара. В тот момент я подумал, что драка кончена, мы победили. Но я рано радовался.

Сопровождающим оказался высокий мужчина. Как и я, он был закован в кровавый доспех, из массивных наплечников в разные стороны торчали клыки, только в отличии от моих — острых — его напоминали оплавленные свечи. Он сразу почуял неладное. Стоило Осси натянуть тетиву, как сопровождающий выхватил из-за спины огромный двуручный меч, чьё лезвие выглядело как обожжённая в пожаре человеческая кость. Проблема в том, что нам нельзя было его убивать. Ни при каких условиях. Осси могла лишь целиться в него, ранить по нашей команде, но бить на поражение не имела никакого права. Воительница попыталась его ранить, но стрела предательски отскочила от крепкого доспеха, не причинив никакого вреда.

Бэтси подскочила к кровокожу раньше всех, еще даже тушка первого зверя не успела обратиться в прах, как секира из высушенных лиц ударила рядом с сопровождающим, вынуждая его отскочить. Толстухе повезло. Длинное лезвие ударило в ответ, оставив на щеке Бэтси глубокий порез, из которого тут же хлынула кровь. Раздался дикий рык, секира вновь взмыла в воздух для очередного сокрушительного удара. Я прекрасно понимал: если бы перед нами не стояла задача сохранить жизнь сопровождающему — Бэтси обратила бы его в кучку праха первым ударом, но она не могла.

Сопровождающий приготовился нанести смертельный удар. Бэтси схитрила, отпрыгнула, лишь припугнув секирой, которая так и не ударила. Я подскочил к кровокожу со спины и ударил костяным щитом. Закованное в кровавый доспех тело содрогнулось, но устояло на ногах. Достойный противник. Сильный и ловкий! Он резко развернулся и ударил мечом в ответ. Я не успел поставить блок, булава только начала подниматься для удара, как костяной кончик лезвия ударил в правую руку и пробил доспех. Руку обожгло, от боли я стиснул зубы и зашипел.

Двуручный меч описал дугу и сразу же двинул обратно, для нового удара. Я успел подставить щит. По левой руке словно врезали кувалдой, удар был настолько сильным, что я почти припал на колено. Я пошатнулся и ткнул наугад булавой. Но сотряс лишь воздух.

Слева раздался рёв Ансгара, затем глухой удар и треск. Юноша обрушился на сопровождающего, и даже что-то ему поломал. Я выглянул из-за щита и снова ткнул булавой наугад. В этот раз мне удалось попасть. Передо мной предстал кровокож с разбитым в дребезги наплечником и треснутой грудной пластиной. Жаль только, что наши попытки утихомирить взорвавшегося воина — лишь жалкие щенячьи покусывания. Кровокож ни на миг не замедлился. Костяное лезвие снова рубануло воздух рядом с нами. Досталось мне и Ансгару. Несколько клыков с моего наплечника разлетелись в разные стороны, а паренька, успевшего закрыться щитом, швырнуло в сторону. Ансгар поднял облако пыли на песчаной дороге, перекатился несколько раз, однако ошеломлен не был. Подобно молодому волку, он вскочил на ноги и с рёвом бросился на врага.

Этот длиннющий меч изрубит нас на куски! Его немедленно нужно выбить из рук!

В очередной раз я увернулся от лезвия, а Ансгар нанёс удар булавой, снова опустив отцовский череп на плечо сопровождающего. Хороший удар, заставил ублюдка пошатнуться. Я подловил момент и подобрался к противнику впритык. Кровавые глаза следили за мной через узкие щёлки в маске. Видели каждое моё движение, цеплялись то за ноги, то за руки, в ожидании мощного удара булавой. Но я врезал ему щитом. Прямо в лицо. Громко взвыв, засадил что есть мочи. Расколол маску и вынудил отступить. Булава Ансгара обрушилась ему на правую руку, а я врезал по левой. Двуручный меч выпал из рук и упал в песчаную пыль, клубившуюся под нашими ногами.

Дело сделано, осталось…

БЛЯТЬ!

— Бэтси! — взревел я. — Нет!

Я увидел, как она занесла над головой сопровождающего секиру для мощнейшего удара, в котором уже не было никакой необходимости…

— Нет! — проорал я…

Но мои слова были лишь тусклой тенью в её оглушительном вопле, продолжающем звенеть в наших ушах даже после того, как секира раскроила голову сопровождающего.

Мозги брызнули к нашим ногам и обратились в пепел, как и наши надежды на скорейшие поиски загадочного города в глуши джунглей.

Блять! Блядь! СУКА!

— Бэтси! — взревел я. — Ну зачем? Зачем ты его убила?

Вскипевший внутри меня гнев выходил сквозь зубы жутким рыком. Я подошёл к Бэтси, крепко сжав булаву. Наверно, я хотел ударить её, сильно, чтобы она испытала боль и обиду, которая переполняла меня до краёв. Но стоило ей повернуться ко мне лицом, а мне увидеть её налитые слезами глаза, как я выдохнул и опустил руку с зажатой в ней булавой. Вспоротая плоть под её левым глазом была заполнена не только кровью, но и слезами. Бледно-алые дорожки расчертили её щёку до самого подбородка. Этой большой девочке не было больно. Ей было обидно.

Некто злой причинил ей боль, и он не имеет никакого права остаться безнаказанным, даже если того требовал я. Бэтси пыталась совладать с собой, но как не крути эту тучную бабёнку, в душе она всегда останется ребёнком. Её детский взгляд прятался за провинностью, ожидающей неминуемого наказания. Но что я мог. Не бить же её на глазах смертных. Я бросил на неё обречённый взгляд, за которым была лишь пустота и безразличие. Я больше чем уверен, подобное она увидела и в глаза Ансгара, подошедшего ко мне и своим ботинком сгрёбшего кучку пепла, в котором совсем недавно таилась надежда.

Ансгар не выдержал.

— Бэтси, ну зачем ты его убила! Дура!

— Не стоит, Ансгар, — потребовал я, переводя всё его внимание на себя. — Она не специально…

— А как? Инга, как?

— Она защищала нас!

— Ну спасибо, Бэтси, — прошипел парнишка, отряхивая с кожаного доспеха пыль и пепел, забившиеся во все щели. — Я жив! Только вот как мы теперь попадём в «строящийся город»? Они нас отведут?

Ансгар вскинул руку и указал пальцем в сторону телег с клетками. Там, за прутьями, на нас взирал десяток пар глаз. Женщины, мужчины. Грязные создания прильнули к прутьям и всё это время созерцали сражение, исход которого может радикально изменить их судьбу. Что у них сейчас в головах? Они хотя бы имели понятие, на что их везут? Я не заметил, чтобы они бились в агонии и хоть как-то пытались спасти свои грязные шкуры. Но когда я бросил свой взгляд в их сторону, изнутри клетки донёсся женский голос, хриплый и уставший:

— Кровокож, ты ищешь «строящийся город»?

Она не боялась меня, мне даже показалась, что она не боится самой смерти. В её голосе отсутствовал страх, как и в затуманенных бельмом глазах. Мне стоило приблизиться к клетке, как тело в рваной накидке с пятнами мочи грубо распихало сидящих рядом рабов и подобралось к прутьям так близко, что солнечные лучи заблестели на её увлажнившейся потом кожи. Хорошие ровные зубы и только зарождающиеся морщины на лбу и в уголках невидящих глаз подсказали мне, что я разговариваю с тридцатилетней женщиной.

— Ты ослепла? — спросил я.

— Давно.

— Тогда как ты поняла, что я кровокож?

Она нервно захихикала, опустила лицо. Длинные сальные волосы коснулись кончиками деревянного пола клетки, который был вымазан дерьмом и залит мочой. Дух стоял неповторимый, хуже заброшенного городского туалета, где бурая жижа выливается с краёв унитаза, стоит только поднять крышку.

— Ваш голос я смогу отличить от человеческого с закрытыми глазами, — глаза её были закрыты, когда она подняла голову и подставила лицо солнцу.

Я оценил иронию, а еще поймал себя на мысли, что уже давно перестал обращать на характерное побулькивание в моей речи. Я быстро привыкал. Я привык быть кровокожим, и совсем отвык быть человеком.

— Мне нужно попасть в «строящийся город», — сказал я, утомившись её молчанием.

— Как странно, — пробубнила она еле слышно, — кровокож не знающий пути домой. Ты потерялся?

— Я…

— Ты потерялся в своём разуме?

Я резко умолк, и это было моей ошибкой. Я подарил ей повод убедиться в своей правоте.

— Я был рождён на другом острове, — ответил я.

— Кровокож… — она схватилась тонкими пальцами за прутья клетки и просунул между ними лицо, продолжая пялиться на меня незрячими глазами. — Кровокож убивающий кровокожа. Ты была рождена во грехе. Ты была рождена в боли, страхе и мучениях!

— Мне не интересна моя история! — гаркнул я, заставив её вновь скрыться в тени клетки. — Мне нужно найти «строящийся город»!

— Я знаю как тебе помочь… — хихикнула она.

— Ты знаешь дорогу? Ты слепа! Ты не сможешь мне помочь!

— Выпусти меня, и я укажу пальцем на того, кто знает дорогу в «строящийся город»!

Всё это время другие рабы молчали. Дрожали, боялись поднять головы, и тем более бросить взгляд в мою сторону. Внутри клетки полностью отсутствовали как брачные, так и дружески узы. Здесь каждый сам за себя. Люди сидели порознь друг от друга, в страхе дожидаясь своей участи. И если кинуть им кусок мяса, я стану свидетелем жестокой драки.

Слепая женщина сумела заинтриговать меня. Когда все прятались за глухим молчанием, она нашла смелость заявить о себе, даже не видя меня. Не видя сражения, не видя его исход. Но больше меня впечатлял тот, кто упрямо молчал. Я обошёл обе клетки, взирая на сидящих внутри рабов, и никто из них даже вида не подал, что знает, или тем более может лично провести до «строящегося города». Упрямые дураки, или потерявшие надежду люди?

Пока я кружил вокруг клеток, лицо женщины неотрывно следовало за мной. Когда я вернулся к ней, она удобно уселась на колени, взялась пальцами за прутья и подставила мне лицо.

— Тот, на кого ты укажешь, согласиться мне помогать?

— Я лишь укажу, — она улыбнулась, — у меня нет никаких сомнений, ты сможешь любого уговорить.

Продолжать этот цирк не было никакого смысла, никого из этих людей я не собирался отдавать в жертву кораблям. Да и кто поведёт рабов на верную смерть, когда оба помощника Романа мертвы. У меня нет другого выбора, кроме как освободить их, и быть может, они по достоинству оценят мой шаг милосердия.

— Хорошо, — сказал я слепой женщине, — я отпущу тебя. И что потом ты будешь делать?

— Я уйду.

— Куда?

— Прочь.

Странно всё это. Её не сползающая с лица улыбка вызывала подозрения. В грязной клетке сидел человек. Слабый и голодный. Обычный. Я с подозрением всматривался в её худое лицо и даже не мог представить опасность, которую она может представлять мне или моим людям.

Под надзором пары затянутых белёсой пеленой глаз я подошёл к двери клетки и одним ударом разбил подобие замка, сделанного из переплетения тугих верёвок. Вместе с замком в дребезги разлетелась и дверь, а вместе с ней и часть деревянных прутьев, сквозь которые на свободу никто и не подумал дернуться.

Я залез в клетку.

Слепая сидела на своём месте и словно следила за мной, пристально наблюдая за тем, как я вынимаю из клетки переломанную часть двери, а ногой наружу вытряхиваю разбросанные по полу осколки прутьев.

Расчистив путь, я подошёл к ней и протянул руку. Она ухватилась за мою ладонь, и я помог ей встать на ноги. Её шатало, в теле чувствовалась сильная слабость. От грязной одежды разило невыносимо, я удивился как вообще сидящие внутри люди могли дышать без противогаза. Рабы гадили под себя всю дорогу, и всю дорогу их не поили и не кормили, видимо для того, чтобы у них не было сил к сопротивлению.

Я помог женщине вылезти наружу, а когда вылез следом, она уже уходила в сторону джунглей, подставив лицо солнцу. Ансгар хотел броситься следом, но мне пришлось остановить парня, в этом не было никакой необходимости.

— Ты обещала показать на того, кто мне поможет! — бросил я ей в спину.

Она ничего мне не ответила. Но проходя мимо второй клетки вскинула руку и указала пальцем на раба, сидевшего в развалку в углу, припав спиной к прутьям. Он не подал вида, хоть и видел выставленный на него палец. Ему было плевать. В отличии от остальных, его взор был направлен в потолок клетки, будто там и нет никакого потолка, а есть голубое небо и солнце.

Мне не хотелось отпускать слепую женщину, сомнения на её счет продолжали терзать меня, и наверно, еще долго будут мучить, но мы заключили сделку.

Я подошёл ко второй клетке и встал напротив раба. Он не обращал на меня никакого внимания, прятал лицо в прохладной тени и громко сопел. Мне показалось, что он спит, но постукивающие по колену пальцы правой руки говорили об обратном. Причину сопения я узнал чуть позже, когда сумел привлечь его внимание.

— Мне подсказали, что ты знаешь дорогу до «строящегося города». Это правда?

Тлетворные одеяния мужчины влажно хлюпнули, когда он уселся поудобнее, дав спине отдохнуть от деревянных прутьев. Он ничего не ответил. В глубоком молчании, под взгляды сокамерников, продолжал сидеть, как ни в чем не бывало.

— У вас тут сборище инвалидов? — с иронией спросил я. — Одни слепые, другие глухие. От вас толку нет никакого! Зачем вас сюда везли, если вы даже не в состоянии подтереть за собой? Отвечай мне, раб! Иначе я зайду к тебе в клетку!

Прутья клетки заскрипели. Мужчина наклонился ко мне, подставляя своё лицо солнцу. Я сразу понял причину сопения и его гордого молчания. Его лицо напоминало фарш из шрамов, синяков и кровоточащих порезов. Левый глаз целиком заплыл, став похожим на перезрелую сливу, а правый быстро заморгал, стоило солнцу чуть к нему прикоснуться. Бунтарь, не иначе. Но даже в таком виде, с трудом похожем на человека, в его чертах можно было уловить монгольские корни. Ускоглазый, остроносый с широким лбом и красивыми длинными волосами цвета жидкого мазута, которые были собраны в хвост на затылке и обхвачены каким-то крепким травяным стеблем.

Разбитые губы чуть приоткрылись, сплюнув первые слова с кровью:

— Я не имею дел с кровокожами.

— Я нисколько не удивлён. Эти слова я слышал много раз, и ты знаешь, это никак не помешало мне добраться до сюда. Поначалу все люди противятся, сопротивляются, не соглашаются, ломаются, строят из себя каких-то героев, но итог всегда один…

— Не пугай меня смертью.

— Я предлагаю тебе жизнь. И месть.

Сопение участилось. Губы шевельнулись, но слова не прозвучали. Потрепанный мужчина снова заерзал на месте, усаживаясь поудобнее, но в этот раз он сменил подставку, навалившись на прутья правым плечом. Разбитое лицо потянулось к солнцу, пролезая между прутьев как растопленный пластилин. Хлынувшие струйки крови из глубоких порезов устремились ему в рот, стоило разбитым губам приоткрыться.

— Месть? — измождённо спросил он.

— А ты тут оказался по собственной инициативе?

— Кровокож, таким как ты я не помогаю, и тем более не служу.

— А таким как он?

Глаз монгола забегал между разбитых век в попытке разглядеть объект, на который я указывал пальцем. Разглядев в стоящей позади меня фигуре человека, мужчина издал звук, похожий на смешок.

— Твой раб?

— Я её друг, — парировал Ансгар, подходя ко мне. — И он не такой кровокож, к которым ты привык.

— Я ни к кому не привыкал. Я сам по себе. Я — хозяин своей судьбы, и еще не нашлось человека, способного своей волей сломить меня и опустить на колени.

Он смачно сплюнул кровью в наши ноги.

— Ничего из вышеперечисленного я не собираюсь с тобой делать, — сказал я. — Я вижу твою силу. Каждое произнесенное тобою слово сотрясается под тяжестью воли, а крепкий дух не сумели сломить ни мерзкой вонью, ни крепкими прутьями, сдерживающих тебя в клетке как дикого зверя. Я не хочу видеть тебя своим рабом, но поверь мне на слово, я могу сделать это одним прикосновением, и твоя воля навеки поселиться на кончиках моих пальцев.

Избитый монгол недовольно фыркнул, наблюдая за тем, как к нам подходит Осси.

— И она твоя подруга? — в его смехе слышалась пошлость.

— Я тоже её друг, — парировала Осси.

— Но в отличии от того юнца, ты обращена в кровокожа, — усмехнулся он.

— Я умирала, а она спасла меня.

Монгол откинулся от прутьев, прячась в прохладной тени. Разбитый нос продолжал сопеть, грязная штанина шаркнула по полу, впитав в себя остатки чужой мочи. Мне не ведома причина, по которой он был готов терпеть всю эту грязь, вонь и унижения, сидя в этой тюрьме с другими рабами. Но его принципиальность меня поражала. Сильный мужик, сомнений никаких.

Глава 18

— Что вы забыли в «возрождающемся городе»? — неожиданно спросил Монгол.

— Я ищу судью Анеле, — честно ответил я.

Мои слова явно воодушевили поникший дух. Мужчина закашлялся. Разбитые ладони ухватились за прутья, под кожей вздулись вены. Его колени хрустнули, когда он уперся ими в пол и попытался встать на ноги.

— Зачем она вам? — прошипел он, вжимаясь в прутья всем телом.

— Чтобы убить.

Рабов в клетке охватило безумие, заставившее грязных людей броситься в разные стороны, пока монгол заливался смехом. Он долго смеялся, и всё то время, пока из его рта на землю летели окровавленные слюни, видящий глаз монгола бегал по моему лицу, скользил по доспеху, цеплялся за уголки губ, будто пытался уличить меня, найти проявлении именно той эмоции, что с точностью укажет ему на подставу. Но ничего подобного, моё лицо — безликая маска. Я не шутил. И он это видел, прекрасно, хоть и одним глазом.

— Путь может занять семь, быть может восемь ночей, — прошипел монгол, уставившись сквозь прутья в сторону джунглей. — Попадём в дождь — еще пару ночей сверху.

— Я не спешу.

Каша на лице мужчины съёжилась, выдавливая натужные сомнения.

— Ты, может, и да, но среди вас я вижу людей. Смертных, в кожаных доспехах и мечами в руках. Для них дорога может оказаться в один конец, а для кого и просто путь окажется непреодолимым.

— Эти ребята освободили наши земли, переплыли море, и готовы к новым битвам, — сказал я. — За них можешь не беспокоиться.

Уцелевшие воины Ансгара держались плотной кучкой, стараясь не расползаться по всей деревне, в отличии от моих воинов, дежуривших у каждого дома, каждого дерева и каждой тени в нашей видимости.

— Кровокож, — сказал монгол, и попытался скривить разбитые губы в подобие улыбки, — я потерял всякую надежду увидеть смертного с оружием в руках. Но ты сумел меня удивить. Честно.

Дверь клетки разлетелась в клочья от одного удара моей булавы. Щепки брызнули во все стороны. Рабы взвыли с новой силой. Монгол решил не задерживаться, беснующаяся душа рвалась на свободу. Я опасался, что выпускаю на свободу дикого зверя с целым набором возбуждённых инстинктов, одни из которых заставит человека броситься на меня с когтями и оскаленными зубами. Я даже отошёл, давай монголу нырнуть в объятия свободы и мягко приземлиться босыми ступнями на утоптанную землю, но назвать его приземление «твёрдым» у меня язык не повернулся. Ноги подкосились, мужчина охнул и завалился набок. Казалось, что перед нами обычный пьянчуга, не устоявший на ногах, чуть стоило ему принять лишки. Да и вонь стояла ничуть не лучше. Ни о какой звериной грации здесь не может быть и речи, даже если где-то глубоко в его голове звериный инстинкт и рвётся наружу, то неуклюже упирающиеся ладони в землю смогут отловить лишь земляного червяка.

Я подошёл к монголу с желанием помочь. Мужчина вскинул руку и растопырил пальцы, требуя меня остановиться.

— Я сам, — прохрипел он. — Клетка забрала много сил, но для мести у меня всегда с собой есть запас.

Немного помучавшись, он сумел встать на ноги, даже отряхнулся, хоть в этом и не было никакого смысла. И всё это время он неотрывно глядел в сторону джунглей, будто забыл там что-то, или кого-то.

— Тебе нужен отдых, еда и новая одежда, — сказал я, подойдя к нему.

Разбухшие от побоев веки захлопнулись, а когда открылись, темный, как морская бездна глаз уже смотрел на меня.

— Мне нужно оружие, — сказал он, и в его голосе я не почувствовал агрессии. — Я пойду с вами, но мне нужно оружие.

Моя голова невольно повернулась в сторону кучи пепла, верхушку которой медленно стёсывал ветер, разнося черные хлопья по всей деревне. Рядом с кучей лежал меч. Двуручный меч, принадлежавший сопровождающему. Хорошее оружие, послужит нашему общему делу во имя победы.

Но то, что этот меч начнёт службу так скоро, я и подумать не мог. Стоил мне передать оружие в покрытые шрамами и порезами мужские ладони, как монгол бросился в сторону джунглей. Он заревел как обезумевший лев. Если клетка и забрала его силы, то далеко не все. Но всё же, истерзанное тело раба нуждалось в отдыхе. Босые ноги неуверенно ступали, словно младенец делал первые шаги, а костяной наконечник меча заскрёб по земле, оставляя за собой кривую дорожку.

Осси вскинула лук, нацелив стрелу в спину раба.

— Не надо, — сказал я. — Далеко ему не уйти.

И действительно, мне показалось, что он хочет убежать от нас, и его можно понять, как минимум его мотивация оправдана. Но я ошибся.

Монгол с каждым метром двигался увереннее, и когда он уже приблизился к первой линии деревьев, отгораживающих деревню от джунглей, его вялый шаг перешёл на уверенный бег. Я бросился за ним, а когда почти догнал, заметил вдалеке человеческий силуэт, неуверенно перебегающий от одного древа к другому, словно наугад, с заранее вскинутыми перед лицом руками, будто боясь врезаться в неожиданно появившееся перед носом препятствие.

Этим силуэтом оказалась та слепая рабыня, которой я даровал свободу. Я пытался нагнать монгола, а он, как оказалось, пытался нагнать её.

Женщина почувствовала наше приближение. Послышалось мычание, выдавливаемое из глотки жертвы неминуемой расплатой. Началась истерика, она ускорилась и без оглядки бросилась прочь.

Бывшая рабыня не видела нас. Слышала. Слышала шелест травы под нашими ногами, слышала наше дыхание. Она не могла видеть, как монгол нагнал её и ударил ногой в спину. Она не видела, как валиться на траву. Как мужской силуэт загораживает солнце, отбрасывая на неё тень с занесённым мечом. Она ничего не видела, но прекрасно слышала рёв смерти, застывший над её головой. Наверно, так даже лучше, когда ты не можешь заглянуть в глаза своему убийцу. В холодные, налитые гневом и безумием, вид которых заставляет кровь стынуть в жилах.

Я даже не успел открыть рта, как монгол опустил меч на грудь рабыни. Женщина громко взвыла. Взвыла так громко, что я сам не услышал своих первых слов.

— Монгол, стой! — кричал я мужчине в спину, но о не слышал меня.

Он выдернул меч, занёс и опустил снова.

Босые ноги женщины беспомощно елозили в траве, когда руки пытались уцепиться хоть за что-то. И что меня больше всего удивляло, так это то, что она еще жива.

Чудовищная рана открылась моим глазам, когда я подскочил к монголу. Роба женщины была разорвана на груди двумя тычками меча, обнажив плоть и вскрытую грудную клетку, внутри которой, под изломанными рёбрами всё еще билось сердце. Удивительно, но во время этой бойни не было пролито ни капли крови.

Монгол уже собирался ударить в третий раз, но я успел перехватить его руки, и увести меч в сторону. Лезвие воткнулось в землю, рядом с головой женщины.

— Монгол, что происходит? — гаркнул я.

Он пошатнулся, отпрянул, вперившись в меня зрячим глазом.

— Кровокож, ты многое не знаешь! И не тебе совать нос в мои дела!

— Ты забываешься! Я освободил как тебя, так и её! Ваши судьбы в моих руках. И ваши дела — мои дела.

Он недовольно сплюнул на землю. Я посмотрел на женщину; она всё еще дышала, несмотря на смертельную рану. Странно всё это. Другой бы истёк кровью и давно бы помер, но она даже не стонала от боли.

Я перевёл взгляд на монгола и спросил:

— Кто она? Почему еще жива?

— Она? Эта гадина? — монгол усмехнулся. — Предательница! Я мог бы давно убежать в дикие леса, схорониться там и начать новую жизнь, но она помешала! Указала пальцем мне в спину, когда я уже был в нескольких метрах от свободы.

Сбивчивый рассказ монгола мне был не понятен.

— О чём ты? — спросил я.

Но ответ пришёл совсем с другой стороны.

— Из-за него нам пришлось гадить под себя всю дорогу… — прохрипела женщина. — Он пытался сбежать… нас бы всех убили, если бы он…

— Нам и так была уготована смерть, наивная дура.

— За свою работу я должна была обрести покой вблизи моря. Мы все могли бы обрести покой…

— Ты его сейчас обретёшь, сука!

Я ничего не успел сделать. Только дёрнуться, но за дикой прытью монгола, о которой я даже не подозревал, можно было лишь молча наблюдать.

Короткий миг — и длинный меч нарисовал дугу в воздухе, упав точно на женскую шею. Голова с невидящими глазами и разинутым ртом отскочила в сторону. На этот раз всю траву забрызгало кровью, одежда убитой побагровела, скрыв с наших глаз пятна грязи и мочи.

Женщина не видела, как ударил меч, но слышала, как лезвие вспороло воздух.

Мне не хотелось осуждать монгола, или в чем-то обвинять. Я лишь одарил его взглядом, в котором он прочитал терзающие меня вопросы.

— Нас пичкали гадкой пищей, от которой сводило живот, — начал монгол. — Я уговорил стража позволить мне прочистить кишки за деревом. Ручные монстры с рогатыми головами должны были гарантировать мою покладистость, но я ослушался. Бросился в бега. И почти убежал. Сутки я скитался по джунглям, когда набрёл на берег неспокойной реки. Пересечь её было смертельным риском, и я долго не решался. Мой страх подвёл меня, монстры застали меня в нерешительности. Но когда я обернулся на звериный рёв, среди рогатых я увидел эту тварь, — монгол кивнул на обезглавленную женщину. — Она указывала на меня пальцем. Она чувствовала меня. Вынюхала как какая-то собака. Бежать не было смысла, мои силы были на исходе, да и после рабства мои мускулы напоминали прохудившиеся рыболовные сети, сгнившие в дождевых лужах. Меня избили, бросили в клетку к остальным рабам и повезли на побережье, где мы должны были стать частью населения. Так нам говорили. Нам обещали свободу. Нам обещали райскую жизнь, — монгол сплюнул скопившуюся во рту кровь. — Ага, так я и поверил. Почему нас тогда усадили в клетки? Почему не разрешили идти своими ногами, и туда, куда я хочу!

Позже, когда мы вернулись в деревню и монгол наконец отведал нормальной пищи, я поведал ему всю правду. И даже показал корабли, внутри которых они должны были обрести свободу, только их свобода продлилась бы недолго.

— Возможно, — сказал монгол, взирая на покачивающихся на волнах монстров из дерева. — Для многих из нас это стало бы истинной свободой, после всех тех мучений, которые нам пришлось испытать.

Мы стояли с ним на пристани, когда он назвал своё имя. Хаган. Он честно пытался объяснить значение своего имени, но я особо не вслушивался, меня тревожил его косившийся в сторону моря взгляд. Уходящий за горизонт оранжевый диск казался огромным и необъятным, заставляющий окутывающий воздух двигаться волнами. Природное явление взволновала Хагана, загорелая кожа будто побледнела и покрылась капельками пота. Умолкнув, он встал к солнцу боком и вскинул руки в разные стороны. Они дрожали, как его голова и ноги. Я заметил след от слезы, появившийся на быстро заживающей щеке.

— Мне повезло сохранить зрение, — сказал он, — судьба непросто так повернула меня боком к солнцу.

Его слова мне показались бредом, и я особо не предал значение бессмысленной фразе, с обидой сказанной избитым рабом. Но когда мы выпустили из клеток остальных рабов, к моему удивлению оказалось, что у всех глаза прятались за белёсой пеленой.

— Они смотрели на солнце, каждый день.

Хаган особо не вдавался в подробности, молча собирал припасы в дальний путь, и только моя настойчивость заставила его поведать мне историю про ту слепую женщину, тело которой нам пришлось сжечь на погребальном костре.

Из его рассказа мне удалось понять, что Хаган не обладает полной информацией о своем даре. Да-да, у него имеется дар, и о нём он узнал, когда уже попал в лапы кровокожих. Всю жизнь он подозревал о своей уникальности, но каждый раз, когда получал увечью или глубокие раны на охоте, которые заживали на его глазах, из-за своего невежества чудесное исцеление мужчина списывал на происки местных Богов, которые были в почёте на его земле.

А потом пришли другие боги. Злые и коварные. Они приплыли на страшных монстрах, держащихся тонкими лапами за воду, спустились на берег, и им уже не смог помочь ни один из тех богов, в которых они верили всю жизнь.

Кровь Хагана оказалась уникальной. Он тот же кровокож, только не знающий, что он кровокож. И не умеющий пользоваться даром. Знал бы он свою силу тогда, в день, когда пришли злые боги, обязательно затянул бы кожу в кровавый доспех, а из ладоней пустил смертельные клинки и принял бой до последней капли крови. Но ирония заключается в том, что он и сейчас этого не может.

Я смотрел на его лицо и с удивлением подмечал, что глубокие порезы на его плоти кровоточат.

— Они высосали из меня всё до последней капли, — ответил Хаган, видя мой изумлённый взгляд. — Я хотел бы как ты зарасти броней и убить всех кровокожих на своем пути, но не могу. Они словно забрали мою душу. Испили мой божественный напиток, а пустую бутыль вышвырнули в море. Мои раны не заживают ночами.

Чуть позже я догадался, что все рабы, которых свезли сюда, — кровокожи. Этим объяснялось отсутствие крови на одежде той слепой женщине, переживший два смертельных удара в грудь.

В деревне мы провели несколько спокойных ночей, набрали припасов и выдвинулись на поиски «возрождающегося города». Не «строящегося», а именно что «возрождающегося». Данное уточнение внёс монгол, убедив нас в том, что лично слышал данное название из уст самой судьи Анеле. Поводов ему не верить у меня не было, да и какая нахрен разница, как называть город.

У меня было уйму других вопросов к монголу, и я не стеснялся их задавать. Каждый день я задавал сотни вопросов и каждый день получал сотни ответов, которые рождали сотню новых вопросов. Каждый день дарил новую пищу для размышлений, и подводил меня к мысли, что мы движемся в направлении какого-то безумия. Монгол давал развёрнутые ответы, описывал всё в красках, но мой мозг отказывался рисовать картинку в голове. Образы, линии, стоны, отрывистые крики и бесконечное ощущения ветра, врезающегося в твоё тело каждый день. Казалось, что я слушаю бред сумасшедшего, но опуская глаза на свои руки, и прислоняясь к дереву костяным щитом, выращенным из человеческого черепа, я понимал, что уже сам давным-давно увяз по уши в бреду.

Хаган был строителем. Так называли тех рабов, кровь которых использовалась для возведения домов. Звучит абсурдно, и пока я сам этого не увижу, мне сложно представить процесс строительства. Но монгол продолжал рассказывать. Описывать, как его тело опутывали сотни пульсирующих сосудов и держали подвешенным в воздухе между домами до тех пор, пока постройки не достигали высоты как те пальмы.

Я поднял голову и посмотрел в сторону пальмы, на которую указывал Хаган. Дерево было не самым высоким в джунглях, но верхушка спокойно бы дотянулась до крыши девятого этажа. Впечатляет.

Своими вопросами я утомлял монгола, вынуждая его тратить энергию на болтовню со мной. И он был не единственным, кто обращался ко мне с просьбой о коротком привале.

Люди Ансгара, да и он сам нуждались в отдыхе и хорошем сне. Дорога стелилась ровной, хоть и проходила через неспокойные реки, поваленные деревья и мелко заселённые деревеньки, где нас встречали с выпученными глазами. Особо люди нервничали при виде людей Ансгара. Свободный человек с оружием в руках в местных краях считался вымершим зверем. И я не говорю про луки и копья, используемы для охоты. Стальные мечи с кровавыми клинками за спинами смертных в кожаных доспехах — вот что по-настоящему пугало местный люд. Но это не мешало нам получать из их рук еду и воду.

— И как долго ты строил дома? — спросил я монгола, когда мы остановились на очередную ночлежку.

Хаган быстро шёл на поправку. Его черты лица уже можно было разглядеть в лунном свете. Оба глаза блеснули по-звериному, когда я подошёл к нему и уселся рядом, припав спиной к широкому дереву. Двуручный меч всегда был в его объятиях, словно родное дитя, которое он боялся потерять, или еще хуже, отдать в чужие руки. Отчасти, мои мысли имели под собой почву. Рыхлую, пахнущую влагой и кровью.

— Я насчитал пятнадцать ночей, прежде чем сбился со счёта. Последующие дни слились в один. Бесконечный. Я даже не помню, когда он начался. Солнце беспощадно жарило мне правую щеку, когда ветер безжалостно хлестал меня, врываясь с моря сквозь пустые окна. Я не спал. Когда боль становилась не выносимый, я отрубался. Безжизненно висел на канатах, пока что-то ежедневно высасывало из меня жизнь и передавало её двум каменным стенам, медленно растущим из земли по обе стороны от меня. Сколько в таком состоянии я провёл дней — не знаю. Но знаю одно точно. Дети, ходящие по дорогам между домов, успели повзрослеть. Моя дочь успела подрасти.

Глава 19

— Хаган, у тебя есть дочь? — я был искренне удивлён.

Он продолжал глядеть в ночное небо. Я повернулся к нему за ответами, и только тогда заметил блеснувшие в свете луны крохотные капли слёз на уголках глаз.

— Да, — зло промычал он. — Её имя Сугар. Нас похитили, когда ей было… я уже и не помню, сколько ей было. Лет семь, не больше.

— Ты узнал её во взрослой женщине?

Чем глубже мы уходили в лес, тем откровеннее были наши с Хаганом разговоры несмотря на то, что я всегда останусь для него кровокожим.

— Почти каждый день я видел её лицо.

Мне показалось, что он имеет ввиду образ, всплывающий у него перед глазами в моменты полубреда, вызванного солнечным ударом. Но всё оказалось куда прозаичнее.

— Моя дочь приходила ко мне и лечила, — сказал Хаган, подняв усталый взгляд на луну. — Я и забыл, как выглядит луна. Какая же она яркая.

— Лечила? — переспросил я.

Хаган устало выдохнул. Наша болтовня утомляла, и мне стоит оставить монгола в одиночестве, отдохнуть, набраться сил, но наши откровения завели нас слишком далеко. Отступить? Нет! Я хочу знать всё!

— Нас было мало, — прошептал Хаган, а затем улыбнулся. — Только сейчас мне пришло осознание, что будь нас хоть тысяча воинов — ничего не поменялось бы. Наше оружие не оставляло даже царапин на их доспехах. Инга, мне кажется, ты понимаешь о чём я говорю.

Я кивнул. Мой взгляд скользнул по моему кровавому наручу, на котором зияло пару глубоких царапин — немыслимые повреждения, о которых монгол мог мечтать лишь во снах.

— В тот день боги оставили нас без защиты, — пальцы монгола крепче сжали рукоять двуручного меча, не собираясь выпускать его даже на время сна. — А теперь вознесли мне подарок, спустя столько времени. Лучше бы они плюнули мне в лицо и оборвали судьбу, чем так в открытую издеваться. Моя дочь росла на моих глазах, а я не мог даже к ней прикоснуться. Видел её стоящей в тени росших стен, и слышал лишь плач.

— Зачем она приходила? Хотела увидеть тебя?

— Каждый день она приходила с кровокожами. Её подводили к строящимся стенам, по которым словно корни деревьев тянулись мерзкие пульсирующие ветви. Моя дочь касалась стен. Прикладывала ладони к этим верёвкам, и мне вдруг становилось легче. Меня наполняла энергия, которой хватало до самой ночи, а после я терял сознание, но всё это время стены продолжали гнать через меня кровь. Я будто был для них сердцем, нуждающееся в постоянной подпитке.

— Ты считаешь, что твоя дочь всё это время поддерживала в тебе жизнь?

— Я знаю это, — уверенно заявил он. — Мне приходилось не раз видеть, на что способна моя дочь. С детства она исцеляла бедных зверюшек, а когда стала постарше — люди сами к нам шли. Каждый день у нашей юрты собирался народ терпеливо дожидались, когда моя дочь выйдет к ним, приложит свою ладонь и снимет мучащую боль. Она была совсем крохой, но могла унять боль в старом теле. Каждый день. Пока не пришли кровокожи.

Его рассказ напомнил мне о Роже — девочку, которую я встретил в первые дни своего пребывание на этой земле. А потом её забрали кровокожи, как и дочь Хагана. Ну, теперь я хотя бы имею представление, для чего всё это затевалось, и какие функции выполняют дети с лечащим даром. Значит, в этой системе есть так называемые «строители», и те, кто поддерживают в них жизнь. С одной стороны — благородное занятие, не дать человеку умереть на работе. Но с другой — своим лечащим даром они продлевали муки человека, который возможно мечтал о смерти каждый день.

Понимают ли дети, какую боль причиняют взрослым?

Конечно же нет.

— Хаган, мне хочется узнать, зачем ты убил ту слепую женщину?

— Эта тварь издевалась надо мной. Её подвесили между соседних домов, повернув лицом к солнцу. Каждый раз, когда к нам приходила моя дочь, она видела муки на моём лице, она видела слёзы, струившиеся по моим щекам. И эта сука всё это время заливалась хохотом! Будто бы нестерпимая обида вынуждала её смеяться над моей внутренней болью, видя каждый день, как физическая — обходит стороной. Палящее солнце оказалось для неё незавидным наказанием. Каждый день я видел, как ослепительные лучи выжигали ей глаза, медленно, причиняя боль, которую она ощущала даже сквозь закрытые веки. Каждый день. День за днём. Каждое утро. Мы пробуждались с первыми лучами огненного диска, который ко мне отнёсся с нисхождением, когда ту тварь почти лишил человечности. Её веки больше не смыкались. Белый туман окутал глаза этой твари в наказание за её бессердечность. Она разевала пасть и давилась чем-то похожим на смех. Брюзжала слюной, дёргалась, но продолжала хохотать без умоли, и даже руки моей дочери не могли успокоить её хотя бы на короткое мгновение. Я пообещал себе, что как только смогу добраться до неё — убью.

— Стало легче?

Не задумываясь, он ответил:

— Стало.

Тревога в его глазах могла говорить об обратном, но у меня не было никакого желания ковыряться в чужой душе. Мне хотелось узнать мотивы, побудившие принять решение в сторону нашего с ним путешествия.

— Твоя дочь жива? — в моём вопросе было больше надежды, чем любопытства.

— Каждый день я молю о её здоровье. Когда мы попадём в «возрождающийся город», я уверен, что обязательно отыщу её. Я лишь боюсь, что она может меня не узнать. Но это не главное.

— А потом что вы будете делать?

— Инга, я знаю к чему ты клонишь. В моём ответе ты жаждешь отыскать оправдание своим злым деяниям.

— О чём ты? — с удивлением спросил я.

— Я говорю о тех рабах, которых ты отпустил. Я знаю, что с ними ты сотворил. И меня раздирает на части любопытство: со мной ты поступил бы так же?

Монгол не так уж и прост, как кажется. За разбитым в мясо лицом прячется довольно проворная личность, осознавшая, что её нынешнее положение — удача. Мне не хотелось никому рассказывать то, что мы сотворили с Ансгаром. Я желал, чтобы уши смертных не слышали подобное из моих уст. Но реальность — штука жестокая, и здесь нет места розовым фантазиям, или нереалистичным надеждам, которым не суждено сбыться. Во всяком случае, не сейчас. И не в ближайшее столетие.

Когда мы еще ожидали конвой с рабами, я узнал от Романа одну неприятную новость о кораблях. Без рабов корабли пропадут. Остановится внутри трюма сердце — и корабли уйдут на дно. Неприятная весть, ни дать ни взять. А особенно, когда Ансгар уже задавался вопросом, и любопытствовал у меня, как мы собираемся выбираться с острова. Здесь никто не собирался задерживаться на долго, и тем более менять место жительства. Ансгар имел в своем распоряжении переданные ему по наследству земли, и его нетерпение вернуться домой я, отчасти, разделял.

Я рассказал молодому правителю всё как есть. Без рабов не будет кораблей. Без кораблей мы останемся здесь до тех пор, пока не построим свой личный флот. И ни о какой шлюпке на две персоны не может идти и речи. Люди Ансгара, да и сам он еще не полностью оклемались после тяжелейшего путешествия, забравшего не мало жизней.

В тот день я увидел в глазах юного правителя решимость. Твёрдую, непреклонную. Не спорю, для принятия столь сложного шага ему пришлось что-то сломать внутри себя, и я надеюсь, что тот кусок души, который он отколол, не слишком крупный, и в его сердце осталось еще много места для добрых деяний. Но выбранная нами тропинка могла увести нас не в ту степь, опасный путь, конец которого может оказаться плачевным.

Мы попросили Романа разместить рабов в отдельном доме. Слепые люди оказались беспомощными, как новорожденными котятами, за которыми было просто необходимо присмотреть.

— Нам придётся их отдать кораблям, — сказал я тогда Ансгару.

— Пусть будет так. Малая жертва ради процветания наших земель и народа, хлебнувшего немало страданий.

Когда Ансгар произносил эти слова, на его лице не дёрнулся ни один мускул. Глаза не моргали, а губы словно изрекали какую-то прописную истину. Были ли я напуган поведением моего друга? Нисколько. Я бы поступил так же. Можно ли нас называть палачами? Конечно же нет. Бесконечным блужданиям в лабиринте мы предпочли свободу. А как все знают, за свободу надо драться. На смерть.

Мы дрались за неё. Дрались внутри своих душ, внутри своих голов.

Каждый раб спрашивал нас, куда мы ведём его. Вместе с Ансгаром мы подходили к лежащим на сухой соломе людям, брали за руки и уводили из дома. Остальные даже не обмолвились, продолжали спать, или внимательно слушать происходящее. В эти сложные мгновения я радовался, что они были слепы.

За одну ночь мы затащили в чрева кораблей всех рабов. Никто из нас не собирался оставаться на этой земле. Мы должны быть уверены в том, что по возвращению застанем прибрежную пристань с покачивающимися на волнах кораблями.

— Да, Хаган, — после длительного молчания, я откровенно ответил ему, — я бы отдал твою душу кораблю. Ты не особенный. Но ты был выбран судьбой. Радуйся этому.

— Инга, ты пожертвовала своей душой, ради спасения наших. Ты — кровокож, бессердечный и жестокий, готовый ради своей цели пойти на всё. И смерть тебя не страшит. Ты обычный кровокож, не считай себя особенной. Твоё отличие лишь в благородстве твоих деяний. Не более. И я не пытаюсь тебя оскорбить или обидеть. Я говорю правду.

— Ты действительно говоришь правду, в которой мне приходиться существовать.

— И не пытайся стать мои другом, я не смогу ответить тебе взаимностью. Я лишь хочу выбраться из этих земель, и я благодарен тебе, что ты взяла меня с собой. Я благодарен тебе за то, что ты дала мне оружие и путь, в конце которого, не зависимо от того — умру я или останусь в живых, — я обрету покой. В моих руках оружие, я получил право биться за свою судьбу, но друзья мне не нужны.

Руки монгола прижали двуручный меч покрепче к груди. Я хотел заглянуть ему в глаза, но они уже спрятались за веками. Хаган крепко уснул, склонив голову.

В такой крепкий сон он проваливался еще несколько дней, но на третий монгол не смог сомкнуть глаз.

— Мы уже близко, — сказал он.

Волнение и тревога отплясывали злобный танец в его глазах, который он успокаивал сжиманием рукояти меча. Я видел, как ему не терпится поскорее убраться с этого острова, и, если бы не дочь, он бы в первый день свободы бросился бы в море, с надеждой добраться до своих земель вплавь.

Всю ночь мы просидели глядя друг на друга. А когда солнце осветило макушки тропических деревьев, и свет медленно протискивался к земле через длинные стволы, монгол содрогнулся.

— Ненавижу утро, — буркнул он.

— Идём, — сказал я.

После нескольких часов блужданий во влажных джунглях, нам удалось разглядеть вдалеке что-то похожее на деревню. Бесчисленное количество домишек, выстроенных из тонких прутьев, были разбросаны по травянистой поляне как зерна ржи на перепаханном поле. До нас долетели людские разговоры, в нос ударил запах жареного мяса. За всю дорогу мы не встречали ничего похожего. Монгол вёл нас через джунгли, стараясь не попадаться на глаза местным племенам. Лишние свидетели нашего путешествия нам не требовались.

— Будем обходить? — спросил я монгола, но я уже догадывался, что он ответит.

— Нет.

Двуручный меч покоился в кожаных ножнах на спине Хагана. Богатые запасы Романа удивляли, и я не стал мучать его расспросами о происхождении такого количества различных доспехов, среди которого мы отыскали подходящий для монгола.

Легкий доспех из дублёной кожи покрывала сотня различных порезов, дыр и потёртостей, но он богато захрустел новизной, когда правая рука Хагана потянулась за рукоятью меча.

— Мы не будем обходить эту деревушку, — ненависть звенела в каждой букве, медленно сползающие с разбитых губ. — Здесь начался мой путь страданий. Здесь меня разлучили с ребёнком.

— И как ты намереваешься поступить? Ты хочешь убить всех?

— Нет, конечно, только кровкожих, которые попадутся нам на пути. Дальше блуждать среди длинных деревьев нет никакого смысла. Когда все узнают о нашем появлении, к нам сбегутся кровокожи со всех соседних деревень, окружающие «возрождающийся город». Давай облегчим себе задачу.

Монгол был через чур уверен в себе. Явно потерял страх, почти командовал мною. И, по правде говоря, меня это не устраивало. Вся его чрезмерная напыщенность и уверенность были вскормлены численностью моей армии, не более. И на мгновение меня окутал страх при мысли, что я могу быть инструментом в его руках. Или оружием, которое он направит на врага ради своих целей. Но в его словах была истинна. Слышалась логика, с которой спорить было трудно, ведь по такому случаю я и собрал свою армию. А если вдруг окажется, что он завёл нас в никуда, водил по лесу, сам не зная куда идёт, или еще хуже — завёл в ловушку — я лично обрушу свою дубину ему на голову. И ничуть об этом не пожалею.

Я подозвал к себе Ансгара. Парень всё понял без лишних слов, стоило ему подойти к нам. Его глаза проследили за тем, как я вынимал костяную булаву из пояса, а после он сам потянулся за своим оружием, с наслаждением набрасывая на лицо улыбку.

Надо признать, мы все устали бесцельно бродить по джунглям, сражаясь лишь со змеями, пауками и редким диким зверем, которому не повезло наткнуться на нас во время охоты.

Когда каждый воин взял в руку меч, я растянул всех в длинную шеренгу, цель которой была взять деревню в кольцо. Мы быстро привели план в исполнение.

Почти две сотни воинов, монгол и я двинули напрямую сквозь высоченные пальмы в сторону деревни. Ансгар со своими людьми двигались следом за нами. Осси с сотней бойцов отвечала за левую сторону, Бэтси — за правую. Их задача была зайти как можно глубже в джунгли и присоединиться к нам с флангов, а лучше — ударить в тыл. Здесь очень важно, чтобы никто не сбежал из кольца, и не сболтнул лишнего. Я очень хочу, чтобы моё посещение «возрождающегося города» оказалось неожиданным.

Конечно, я думал об обычных людях, чьи судьбы сегодня переплетутся с нашими, и у меня не было никакого желания калечить их, или тем более убивать. За себя, и за своих воинов я был уверен, мы не тронем никого пальцем, даже если он бросится на нас с мечом. Но Ансгар и его люди… Они вызывали у мен беспокойство, впрочем здесь я был бессилен. Мы вторглись на чужие земли. Мы на войне. Кто прав, а кто виноват — будем разбираться позже, если вообще останутся свидетели.

Битва началась незамедлительно. Я был приятно удивлён, что нам удалось подобраться к деревне так близко, и при этом остаться незамеченными. Проходя мимо первой лачуги из сухих веток, Хаган осмелился заглянуть в кривую дыру, служившую окном. Весь путь он держал меч наготове, и даже сейчас, когда его глаза расширились и налились кровью, а губы сжались от злости, он продолжал крепко сжимать меч в руках, несмотря на небывалую тряску, охватившую его тело. Гнев полез наружу. А вместе с ним и оглушительный вопль, издав который, монгол бросился в бой.

Его скорость была сравнима с прытью рыси. Монгол нырнул в лачугу, а я даже не успел открыть рта. Мне пришлось броситься следом, но всё уже было кончено, стоило мне поравняться с окном. Я невольно стал свидетелем, как двуручный меч отсёк голову первому кровокожу, сидевшего спиной ко входу, а второй лишился обеих рук, как только вскочил с лежанки и начал отращивать клинок. Хаган действовал хладнокровно. Непрофессионально, грубо, но убивать он явно умел. И хотел. Насладившись видом отрубленных рук, он с улыбкой на устах занёс меч и обрушил лезвие на твердую маску из запёкшейся крови. Кровавый доспех затрещал, голову от удара увело в бок, шея не выдержала и сломалась. Спустя миг ступни монгола покрывал свежий пепел, оставленный двумя неумелыми бойцами.

Наш первый ход был сделан.

Глава 20

Хороший день, чтобы победить…

Из ближайших лачуг на улицу повыскакивали кровокожи.

Первый бросившийся на меня воин получил дубиной по левому плечу. Его подкосило, сильный удар почти опрокинул воина, но он умудрился устоять, хоть это ему никак не помогло. Я откинул его от себя ударом ноги в живот. Слева прилетел сильный удар. Мой щит отозвался треском, но крепкая кость устояла. Я лишь моргнул, как второй нападающий упал к моим ногам с проломленной головой и тут же его тело начало медленно опадать, обращаясь в пыль. Мне было плевать, кто его убил. Я уверенно шагнул вперёд и добил свою первую цель тремя точными ударами по груди. Последний раздробил рёбра, позволяя костяному наконечнику без труда добраться до еще бьющегося сердца.

Первая настоящая бойня за долгое время. В глубине души я радовался, улыбка не сползала с моего лица. Каждый убиенный мною враг вызывал внутри меня трепет и дрожь, перетекающую в мои ладони. Может, это адреналин, по которому я успел соскучился? Я сильнее сжал рукоять булавы и ощутил сладковатый привкус на кончике языка. Поначалу я боялся, а теперь даже не могу представить себе битву без сладкого вкуса смерти.

С каждым убитым кровокожим мы погружались в деревушку всё глубже и глубже. Противник наваливался на нас волнами, пытался окружить и взять в кольцо. Но мы беспощадно проделывали дыры в обороне и собственноручно окружали мелкие группы, появляющиеся после развала кольца. Я лично загнал трёх бедолаг обратно в их нору, а затем зашёл следом, укрываясь за костяным щит. На костяной отросток обрушился шквал ударов. Топот ног слева, топот — справа. Рывком я ворвался во внутрь тесной лачуги, и даже кого-то отпихнул к дальней стене из связок длинных палок. Как лачуга устояла — чудо. Когда рубишь перед собой булавой, особо не думаешь ни о чем житейском. В голове лишь ожидание знакомого ощущения. Ощущения отдачи в ладонь, когда наконечник булавы залетает противнику в голову или в рёбра. Или попадает по челюсти, как сейчас, и разбивает маску в дребезги. Мужское лицо обнажилось частично; большая часть маски откололась вместе с нижней челюстью и повисла на куске плоти. Зрелище жуткое. Зубы рассыпались у наших ног и напоминали жирных личинок опарышей, извивающихся на почерневшей людской плоти. Бедняга даже не успел замычать, он даже не успел сделать вдох, как моя булава легла ему на голову.

Я тут же обернулся и успел перехватить щитом летевший на меня меч. Толчок в руку. Топом. Как же здесь тесно! Мне пришлось отступить, наступив на свежую кучку пепла. Щит перехватил еще один удар, после которого я открылся и ударил. Кровокож уже был готов обрушить на меня новый удар. За узкими щелями его маски невозможно было скрыть испуг и смятение. Залитые кровью глаза приковало к моей руку, уже рвущей воздух булавой по направлению к его виску.

Лачуга наполнилась до боли знакомым треском доспеха. В ладонь отдало с такой силой, что не нужно быть экспертом для определения минуты смерти моего противника.

К тому моменту третий кровокож успел вскочить на ноги, даже занёс меч, но, на удивление, не ударил. Будто хотел поиграть со мной. Резко дергался из стороны в сторону. Делал ложные выпады. В его движениях можно было уловить некий стиль борьбы, уникальный, присущий для кровокожих этой деревеньки. Но, к сожалению, отточить его до превосходства они так и не успели. Так и этот бедолага мог лишь красоваться, а когда дело дошло до драки…

Я вскинул щит и навалился на него. Он пытался улизнуть вбок, но я пристально следил за его сабатонами, увильнуть не выйдет. Щит принял несколько ударов, хороших, сильных. Особого труда не составляло подсчитать мгновения между ударами, и когда в третий раз вражеский клинок был обрушиться на меня, кровавое лезвие замерло, а затем откололось от ладоней и рухнуло наземь. Булава переломало обе руки кровокожу, превратив его в беспомощного кролика.

Я не стал наслаждаться мигом победы, или лицезреть страдания поверженного врага. Я лишь позволил себе зарычать и нанести смертельный удар, не причинивший никаких мук и страданий. Удар милосердия расколол голову и отшвырнул тело на стену лачуги.

Во рту остался странный привкус. Будто с голодухи сожрал целую кастрюли манной каши, а вкуса так и не почувствовал. Слюна стала пресной. Все вокруг стало пресным. Даже враги — и они стали пресными. В их слабости я не находил радости.

Выйдя из лачуги, я первым делом осмотрелся. Кровавые клинки в форме полумесяца беспощадно рубили вражеские доспехи и сносили вскинутые руки вместе с головами. Мое сердце стучало в груди размерено, смерть моих воинов особо не нарушала привычный ритм. Лишь редкие покалывания тревожили грудь, но не более того. Дорога от деревни Оркестр и до каменного города вызвала внутри меня боли и страданий куда больше.

Парой сердце прихватывало с такой силой, что я вынужден был замереть с застывшим на глазах осознанием большой утраты на поле боя.

Но здесь, на этой поляне с сотней сложенных из веток лачуг я не испытывал ничего подобного. Здесь смерть касалась своей дланью лишь врага. Против нас вышли еще до конца обученные воины, салаги, взявшие оружие в руки совсем недавно.

Не прошло и часа, как мы сомкнули плотное кольцо вокруг лагеря кровокожих. Меня с моими воины все время тянуло в левую сторону, и я испытал неописуемое чувство радости, когда услышал знакомый рёв Бэтси, прорывающейся к нам на встречу. Только потом я понял причину нашего невидимого маршрута, который привел нас к непохожей на все остальные лачуги…

Язык не поворачивался обозвать этот довольно приличный домик лачугой. Построенный из пальм огромный дом с просторной террасой явно принадлежал необычному кровокожу. Здесь обитал кто-то важный. Кто-то, за кем пришел монгол.

Хаган с необъяснимой жестокостью убил двух вставших на нашем пути кровокожих одним точным ударом двуручного меча. Их отбросило в разные стороны еще дышащими, но жизнь быстро покинула их тела через страшные раны на животах, не оставивших им никакого шанса. Монгол наступил на грудь тому, что лежал ближе. Доспех взвыл лопающимся стеклом, ступня скрылась в обширной ране на груди и дошла до самой земли, не встретив препятствия из костей и плоти.

Все обратилось в прах. Черный пепел испачкал кожаные штаны Кагана, оставив на них следы поверженных врагов. Пепле вместо пятен крови.

— Чей это дом? — спросил я монгола.

Каган выставил перед собой меч и уверенно двинул в сторону дома. Монгол не ответил. Ответ на мой вопрос громким мужским рыком пронёсся над нашими головами.

— Мой!

На веранде появился мужчина. Солнечный свет выхватил только его босые ноги, когда тот перешагнул границу тьмы и света на деревянном полу. Он не сошел с веранды, он не шагнул на землю. Его лицо скрывалось под сенью соломенной крыши, пробуждая во мне сильное любопытство.

— Что здесь происходит⁈ — взревел он. — Кто устроил бунт?

Один из моих воинов подбежал к веранде и смело бросился на мужчину. Всё закончилось очень быстро, всего несколько ударов сердца. Воин ударил серповидным мечом, и в тот же миг завалился на бок, обрушиваясь на плетёные стулья, стоявшие рядом с мужчиной.

Безупречное убийство. Мои глаза не успели уловить посторонних движений; мужик как стоял неподвижно, так и остался стоять на месте, грея непокрытые ноги на солнце.

В груди защемило. Моё сердце выдавило стук, похожий на хрип. На моих глазах мой воин обратился в пепел. Пустая смерть, вызвавшая неприятный смешок у мужика.

— Какого хуя здесь происходит? — взревел мужчина и ударом ноги разбил гору пепла. — Покажите мне виновника мятежа⁈

Темное облако засеребрилось в лучах солнца и стремительно поплыло по воздуху в нашем направлении, словно убегало от убийцы, прячущегося в глухой тени веранды. Но мужчина не нуждался ни в какой маскировке. Он целиком вышел на солнце и вновь проревел:

— Мятежник! Покажи себя!

— Я не мятежник! — крикнул я в ответ, с удивлением рассматривая мужика.

Им оказался старец в легкой серой рубахе со шнуровкой на груди и коротких шортах, потрепанных бесчисленными часами тренировок. Ровная седая борода непроглядной маской скрывала нижнюю половину лицу, когда его обритая голова поблескивала от выступившего пота. Но даже плотный загар не мог скрыть сотни, а то и тысячи различных шрамов, разбросанных по всему телу. В сравнении с ним монгол казался мальчиком, упавший с велосипеда мордой в асфальт.

— Ты ослушалась приказа? — усмехнулся он, одарив меня тяжёлым прищуром.

Его голос можно было сравнить с напором воды, бегущим под высоким давлением сквозь ржавую трубу. Разбитые сотню раз губы, а потом зажившие сотню раз, брюзжали слюной прямо на землю, усыпанную пеплом. Найдя меня своим взглядом, он повернул голову так, чтобы его правое ухо смотрело точно на меня, отсутствие левого я заметил сразу, как только он сошел с веранды.

— Я сам отдаю приказы, — крикнул я. — И то, что ты еще жив, — моё воле изъявление.

— Это как понимать, воин? Ты перегрелся на солнце? И почему ты не укрыл свое лицо за маской? И… — его изумлённый взгляд упал на мои руки, в которых я сжимал своё уродливое оружие. — … у кого ты украл это оружие?

— Разве я похож на вора?

Я шагнул на встречу мужчине, намереваясь подойти к нему в плотную и заглянуть в глаза. Мне не хотелось пропустить тот миг, когда они наполнятся страхом и помутнеют при одной только мысли, что перед ним стоит далеко не тот кровокож, которых он привык видеть. Но меня остановил монгол. Он вырвался вперед и схватил меня за руку.

— Нет! — рявкнул Хакаген. — Он мой!

— Скажи мне честно, — гаркнул я на монгола. — Ты привел нас сюда ради него?

— До города я знал лишь один путь, и он проходит через это место. Мой обман только в том, что я не раскрыл тебе всех своих намерений. Но поверь мне на словно, этот страшный человек не заслуживает жизни.

— Это кто там гавкает так мерзко? — мужчина сплюнул, пристальным взглядом изучая монгола. Он опустил взгляд до самых ступней, а потом поднял глаза и замер, увидев распущенные до плеч волосы Хакагена. — Не может быть… — промычал он.

— Я же обещал тебе вернуться, — оскалился монгол.

— Но как? Что вообще здесь происходит? — мужчина перевел взгляд на меня. — Воин, немедленно прекратить бунт!

— Меня зовут Инга! Мы приплыли с «проклятых земель»…

Мужчина оторопел. Кожа на лице медленно разглаживалась под грузом осознания услышанного. Кустистые брови приподнялись, убрав занавес грубой мужественности, и теперь он выглядел обычным мужиком, застигнутым врасплох.

— Иной кровокож… — седая борода мужчины затряслась, — … быть этого не может! И что ты здесь забыла?

— Я ищу судью Анеле.

— Ищешь судью Анеле? — усмехнулся старик. — Забавно. А я могу знать, зачем она понадобилась иному кровокожу?

Он слишком много хочет знать. Но, по правде говоря, у меня к нему тоже появились вопросы.

К этому моменту моя армия полностью зачистила лагерь, не оставив в живых никого. Кольцо из закованных в кровавые доспехи воинов с серповидными клинками быстро сжималось, заключая крохотный пяточек земли с дорогим домом внутри непреступной стены. Всюду раздавалось похрустывание доспехов. Устало дышали люди Ансгара, стоящие рядом с нами. Наши взгляды были устремлены на одного храброго мужчину, который ловко совладал с невыносимым гнётом пяти сотен озлобленных пар глаз. По правую руку из толпы вышла Осcи, по левую — Бэтси, что вынудило мужчину оглянуться по сторонам. Былая отвага и дерзость быстро сменились маской негодования, скривившей лицо мужчины до неузнаваемости.

Иллюзия полного контроля развеялась пылью. Наступило тяжелое похмелье.

— Пришло время мне задавать вопросы, — сказал я, и приветливо улыбнулся.

— Кто ты такая, чтобы задавать мне вопросы? Кто разрешил тебе открывать рот, здесь, — он начал тыкать пальцем себе в ноги, показывая мне важность земли, на которой стоит.

— Зачем мы его слушаем? — в тоне Осси слышалось холодное безразличие, подчеркнутое вскинутым луком и нацеленной стрелой в висок старика.

Рядом со мной раздался гневный рык. Хаган выскочил вперёд, и проорал Осси:

— Кровокож, он мой!

Железные намерения своих слов монгол подкрепил вскинутым мечом, кончик лезвия которого угрожающе уставился на мужскую грудь.

Незнакомец улыбнулся, и его ослепительную улыбка не в силах были скрыть ровно подстриженные усы.

— Получается, — начал он, изучая нас через хитрый прищур, — мне придётся поверить в то, что у меня гости с далёких земель?

— Получается так, — подтвердил я.

— Извините мне моё невежество, но ни чая, ни еды и ни мягкой кровати я вам не предложу.

— Где судья Анеле?

— Где и всегда, — он ответил с таким безразличием и простотой, словно я спрашиваю у него очевидные вещи.

Меня удивляло его спокойствие. Оставшись без какой-либо поддержки, он стоял в окружении вражеского войска, поглядывая на нас будто с высока. Выступивший пот на его лице можно было сравнить с лёгкой тренировкой. Выражение его лица было недовольным, хмурым как у любого старика, но при этом он сохранял хладнокровие, и хотя бы намеков на страх я в упор не замечал. Крепкий орешек. Расколоть будет не так просто. А возможно, в этом и не будет никакой необходимости.

— Это где? — уточнил я.

— На улице Свободы. Где же ей еще быть?

— Это где? — снова уточнил я.

Незнакомец, не отрывая от меня глаз, немного развернул торс и вскинул руку за спину, указывая пальцем на еле проглядывающиеся серые стены за забором из высоченных пальм.

— Она там. Я уверен, ты не потеряешься.

Улыбка так и не сошла с его губ. Капли пота выступили на морщинистом лбу и тут же сорвались вниз, затекая в брови. Мужчина ладонью отёр лицо и вытер влагу о штанину.

— Ты пойдёшь с нами, покажешь дорогу, — сказал я.

Он засмеялся. И в его смехе я вновь услышал силу. Неимоверную силу, которой хватит на один точный удар, после которого сотня воинов рухнет наземь замертво.

— Я никуда с вами не пойду, — умерив смех, сказал мужчина. — Ты уж извини, но у меня здесь полно дел.

— Каких? — рявкнул монгол.

Я прекрасно понимал, что у них с незнакомцем есть свои счеты, по которым один из них заплатит. Всё произойдёт, обязательно, но не сейчас. А сейчас мне хочется, чтобы монгол не лез в мой разговор.

— Хаген, — проскрипел я, успокаивая в себе бурю гнева, готовую обрушиться на монгола, — не лезь!

— Инга, — черные глаза Хагена почти полезли наружу, — ты не понимаешь, что это за человек! Перед нами стоит монстр! С ним бесполезно вести разговоры, а тем более упрашивать о чем-либо.

— Хаген? — гаркнул незнакомец. — Оказывается у тебя есть имя, кто бы мог подумать.

Лицо монгола исказил почти собачий оскал; не хватало густых слюней и острых ушей, но в остальном — глаза, рёв и страшные зубы — всё было при нём.

— Это по его воле, — разразился Хаген, — я оказался пищей для домов. Он решает — кому стать воином, а кому отправиться туда, — Хаген кивнул головой в сторону пальм, за которыми виднелись стены домов.

— Из тебя получился бы хороший воин, — сказал незнакомец, — но твой нрав и мятежный дух, который мы не в силах обуздать, вынудили меня отказаться от тебя. Прости, но паршивая овца мне не нужна. Ты обычный раб.

— Я НЕ РАБ! — взревел Хаган.

— Но всё же стал им.

Я не успел ничего сделать. Даже вскинуть руку и попытаться ладонью схватить монгола за кожаный наплечник. Он пулей сорвался с места и рванул в сторону незнакомца. На мгновение я испугался выстрела стрелы или убийственного удара Бэтси уродливой секиры, стоящий неподалеку от незнакомца. Но всё произошло иначе. Всё произошло так, как и должно произойти.

Я только бросился следом за монголом, как тот уже успел настигнуть белобородого старца. Двуручный меч опустился на бегу. Хаган ударил по ненавистной цели, желая перерубить тело мужчины на две части. Отчасти, у него получилось. Седобородый взвыл от боли, кровь быстро окрасила белые одеяния в багровый. Но я испугался совсем другого. Мой взгляд уловил не только взмах двуручного меча.

Двуручный меч ударил и уставился на землю, подрагивая в руках Хагана. Монгол сделал еще несколько вялых шагов вперёд, словно уходя прочь после тяжеленой схватки, а затем рухнул на колени, подняв облако пыли.

Меня окутал страх. Своими глазами я видел, как дернулась рука мужчины. Так быстро, что вряд ли это видел кто-то еще. И так точно, что вряд ли монгол отделается простой царапиной.

Я побежал к монголу. Пробегая мимо старика, я успел заметить на его груди страшную рану. Скорее всего смертельную. Лезвие рассекло всё, что встало на его пути: рубаху, плоть, мышцы и кости. У старика нет никаких шансов. Когда невооружённым взглядом видишь торчащие наружу рёбра и проливающуюся на землю кровь, нет никаких сомнений в неутешительном прогнозе. Но мужчина продолжал дышать. Тяжко, хватая жадно воздух, и со стонами, прорывающимися сквозь влажный хрип.

Я подбежал к монголу. Он уже завалился лицом в песок, меч выпал из обессиленной ладони. Рядом с шеей на песке быстро собиралась лужица черной крови с пузырьками на почти глянцевой поверхности. Схватившись за кожаный наплечник, я быстро перевернул Хагана.

Испачканное песком лицо было искажено удивлением и обидой. О боли он не думал, чувствовал, это безусловно, но в голове кружили вещи куда важнее. Он даже не пытался накрыть ладонь огромный порез на шее, из которой водопадом лилась кровь. Сонная артерия была искусно вспорота одним точным ударом, который даже заметить было сложно. Мне показалось, что монгол не имеет никакого понятия, что с ним произошло. Он лишь открывал и закрывал рот, как рыба, выброшенная на берег. Глаза уставились на меня, но блеск в них быстро затухал. Жизнь стремительно утекала из длинной полосы под кадыком, рассеченные края которой извивались волной каждый раз, когда сердце спазмировало, выдавливая кровь из тела. Монгол умрёт, прямо сейчас.

Нельзя этого допустить!

Надо попытаться. Я попробую… У меня всё получится… Моих внутренних запасов крови должно хватить на заживление раны. Страшной раны. Мне удавалось доставать людей с того света с более страшными увечьями!

Я невольно отыскал в толпе воительницу. Её пронзительный взгляд, брошенный на меня из далека, лучше каких-либо слов воодушевил меня.

Я опустил ладонь в багровой корке на его шею. Сердце монгола заколотилось с новой силой, и будто хотело выпрыгнуть наружу из рассечённой шее. Горячая кровь омыла мой доспех, заполнила глубокие трещины, сколы и уродливые борозды, оставленные вражеским оружием. Я попытался с ней совладать, поговорить. Мне нужно было обуздать её, но ничего не получалось. Так странно. Она будто не впускала меня. Её код был мне неизвестен. Казалось, что по моей руке струится обычная вода. Мертвая вода.

Моё негодование быстро сменилось страхом.

Осознание моей беспомощности скрутило мои лёгкие и начало беспощадно выкручивать, вынуждая меня задыхаться. Необычная кровь монгола мне неподвластна. В голове пронеслись слова старика про «мятежный дух». Возможно, принятая мною фраза за метафору оказалось далеко и не метафорой. Кровь монгола нельзя было подчинить, и тем самым его волю никто не сможет крепко сжать в ладони. Беднягу могли только использовать как ресурс, каждый день качая его силы, словно воду из насоса.

Губы монгола вяло шелохнулись, но сказанное я услышал четко.

— Я убил его? — спросил он.

— Убил.

Хаген сумел улыбнуться. Мне пришлось обмануть его, но моя ложь заключалась только в том, что он умрёт чуть раньше старика. Правда не спасет умирающего, он достоин уйти победителем.

— Дочь… — кровь залила ему всё лицо. Свежие брызги окропили губы, щёки и потекли вниз, смывая песчаные комочки, облепившие всю кожу. — Найди мою дочь… Скажи ей что я…

Он умер у меня на руках. Остекленевшие взгляд застыл, навсегда уставившись в мои глаза, и даже когда я положил тело на землю и встал рядом, он будто продолжал куда-то завороженно смотреть, словно там скоро что-то появится, и он никак не мог пропустить этот момент.

Позади раздался болезненный хрип. Обернувшись, я увидел Ансгара, прижавшего ногой старика к земле. Я подошёл и опустился рядом с ним на колено. На удивление, он еще был жив, но вялый взгляд с трудом цеплялся за моё лицо, да и сбивчивое дыхание ничего хорошего не сулили.

Я попросил Ансгара убрать ногу с плеча старика; в этом откровенном символе превосходства не было никакого смысла. Обритая голова медленно легла на песок, губы приоткрылись, и он задышал спокойнее. Боль слегка отступила.

Я спросил у него:

— Мне сказали, что недавно прибывшие дети сумели убежать. Это правда?

Крепкий орешек. И если я подумал, что Хагану удалось его расколоть, то сейчас мне стало понятно, как сильно я заблуждался. Издевательская улыбка изогнула лицо, но скрыть боль целиком не смогла.

— Инга… это твоё настоящее имя? — спросил он, и вопрос его заставил меня замешкаться.

— Нет, — ответил я.

Ансгар выдавил удивление на лице, но промолчал, а старик улыбнулся еще шире.

— Чего ты добиваешься? — спросил он после короткого молчания.

— Я хочу освободить детей, и добраться до судьи Анеле.

— Она убьёт тебя. Ты не представляешь её силу. И твоя армия тебе не поможет.

— Но я всё же попробую.

— Дело твоё… — он закашлялся, брызнув себе на рассеченную грудь кровью. — Мне уже плевать. Я не увижу сегодняшнего заката, и меня печалит только это.

Мне не хотелось, чтобы он умер так быстро. Мне вообще не хотелось, чтобы он умирал. Сегодня мы стали безжалостными захватчиками, которые после себя не оставили никого в живых. Даже умудрились смертельно ранить старика. Опасного старика. Смертельно опасного. Наверно, я могу помочь ему. Для полного исцеления не хватит моих запасов, но угомонить боль у меня получится. Быть может, он увидит закат в последний раз, а вот восход солнца уже пройдёт без него.

Я вскинул руку и хотел уже положить ладонь ему на грудь, как вдруг он резко схватил моё запястье. Хватка была настолько крепкой и сильной, что он смог увести мою руку в сторону, несмотря на моё сопротивление.

— Не надо, — прохрипел он. — Не надо ко мне прикасаться. Твои силы тебе еще понадобятся, а я хочу уйти быстрее. И не думай, что ты решила сделать благородный поступок. Ты собиралась продлить мои муки.

Пальцы старика разжались, и рука рухнула в полном бессилии, будто он отдал последние силы, чтобы избежать моего «благородства».

— Дети действительно сбежали, — старик говорил правду, я слышал искренность в его словах.

— Куда?

— Откуда мне знать… Ищи в городе. В пустых домах полно места, где дети могут скрыться от посторонних глаз.

Полно улиц. Меня удивляло, что вообще в этом непонятном городе есть улицы, и тем более, они имеют названия. Словно кто-то за собой пытается перекачивать свой прошлый мир. Свою прошлую жизнь. Мне хватало одного взгляда на пальмы, за которыми высились стены цвета запёкшейся венозной крови, чтобы оценить масштаб размаха. И он меня бесспорно впечатлял. Я могу ошибаться, но даже сейчас, ведя взгляд по горизонту, я не вижу ни начала, ни конца. Плотный забор из домов скрывает не только песчаный пляж с серебристом морем. Там, внутри города оседают даже звуки.

Дома, дома, дома…

Кто-то постарался на славу. Приложил немало сил и труда. Но ради чего?

Я вдруг уцепился за названия улиц.

Победы…

Свободы…

Когда я вместе с Гнусом умирал в пылающей церкви, в мои мысли вплелись слова. Чужие, словно брошенные мне как хлеб голодным птицам.

Улица Свободы.

Я вновь упал на колено возле старика и, уставившись в его глаза, спросил:

— В этом городе есть улица Свободы?

Он удивился, явно не ожидая услышать из моих уст что-то подобное. Глаза его обратились в узкие щёлочки, голова оторвалась от песка, и он уставился на мою булаву, висевшую на поясе из кишков Дрюни.

— Откуда у тебя это оружие? — спросил он.

Я не стал ничего скрывать, или изображать из себя героя, забравшего оружие из мёртвых рук своего врага, хоть так оно и было.

— Это подарок. Так сказал Гнус перед смертью.

— Гнус? — удивился мужчина, откашливаясь кровью. — Гнус умер? Этого не может быть.

— Может…

— Ты не понимаешь. Ты думаешь, что убила его. Видимо, он так хочет. Любопытно… он подготовил тебя. Послушай, ты должна найти его, срочно!

— Нет! — гаркнул я. Я уже устал жить по чужим советам и наводкам. — Мне нужно найти детей!

— Найдешь Гнуса — найдешь и детей. Разверни меня лицом к городу…

Седобородый опёрся ладонями о песок и попытался приподняться, но рана на груди влажно хлюпнула, раздался мерзкий звук ломающихся костей. Мычание и кровь свежей порцией вырвались наружу, брызжа во все стороны. Его могучие руки затряслись и уже готовы были полностью лишится сил и обрушить старое тело на песок, но я вовремя опустился рядом с ним и подхватил за подмышки. Я развернул его лицом к городу, как он и попросил. Мои руки продолжали держать его спину на весу, а бритая голова затылком легла мне на плечо. Даже через доспех я ощущал с каким трудом давался ему каждый вдох. Вместо заката ему пришлось наслаждаться серой пеленой на горизонте.

Трясущейся левой рукой он указал на серую пелену и повёл указательным пальцем влево, как будто бы прорезая её ножом.

— Вон там, — сказал он. — Видишь?

Я пригляделся. Ничего особенного. Палец указывал на два дома, стоящие к нам торцами и уходящими своими хвостами в глубь города. Девятиэтажки. Быть может чуть выше, отсюда не сосчитать.

— Вижу, — ответил я.

— Тебе нужно пройти через всю улицу между домами в лучах палящего солнца, а затем — свернёшь налево. Дальше слушай жужжание мух и поглядывай на небо. Старайся избегать распятий, недостроенные дома ежедневно посещают лекари с охраной.

— Я могу осадить город?

— Возрождающийся город окружают несколько сотен таких лагерей как этот. Боюсь, у тебя ничего не выйдет.

— Чем ты здесь занимался?

— Учил кровокожих сражаться. Но как видишь, что-то у меня хреново получалось.

Его губы уже были готовы издать смешок, но лицо мужчины полностью скривилось от боли. Несколько глубоких вдохов. А потом он задышал так часто, что я начал отсчитывать мгновения до его смерти. Белоснежная борода свалялась и напоминала веник, опущенный в ведро крови.

У меня были некие подозрения на счет этой личности, и я не сумел удержаться.

— Кем ты был в прошлой жизни?

— Следаком… Но это неважно! Здесь мы все заложники, и живём по её правилам. По правилам судьи Анеле.

— Ты остался в обычном человеческом теле, зачем?

— Так желала она. Я не выбирал. Но я рад, что наконец пришел такой как ты… мы станем чуточку свободнее… мы все поднимем глаза на солнце и насладимся его теплом… мы все наконец сможем выдохнуть…

Он выдохнул и обмяк у меня на руках.

Глава 21

Я прятался в тени пальм и никак не мог оторвать взгляд от знакомых очертаний города, скрывающего своё истинное лицо в пылающем мареве обеденного солнца. Меня отвлёк Ансгар.

Парень бесшумно подкрался со спины и положил ладонь в кожаной перчатке мне на плечо. Я даже не услышал поскрипывание кожаного доспеха, не услышал шелеста рукояти булавы о штанину, который всюду следовал за нами, как что-то незаменяемое, привычное и неотрывное от нашей реальности. Нашей жизни, где спокойствию и тишине я не могу выделить и короткого мига.

— Инга, — произнёс Ансгар, — ты решила, куда мы идём дальше?

Я повернулся к нему. Где-то в моих мыслях он еще всплывает в образе юноши, молодого парня с горящими глазами и непослушными черными кудрями, постоянно лезущими ему в лицо. А сейчас я видел перед собой мужчину. Настоящего, чьё лицо покрывали благородны бледные шрамы, исказившие некогда лицо подростка до неузнаваемости. Интересно, его бы узнала мать родная? Особенно сейчас, когда он обрил голову до короткой щетины? Самое главное — его узнавал я, хоть тон его стал грубее, а мысли гораздо шире. Настоль шире, что готовы были охватить весь остров, только бы выполнить свою миссию до конца.

— Да, — ответил я. — Нам нужно найти детей.

— Зачем?

— В них сила. С ними мы сможем противостоять судье Анеле…

— Я слышал слова старика перед смертью. Он ясно сказал, что этот город, — он кивнул в сторону серой стены на горизонте, — окружают сотни таких лагерей. Мы должны напасть на каждый! Мы должны убить всех кровокожих, способных нас атаковать!

Парень устал. Устал физически и морально. Наша дружба обернулась для нас чередой смертей, которым и не видно конца. Мы окунулись в бесконечные битвы, и, если тебе удастся вынырнуть наружу, — ты уже никогда не будешь прежним. К виду смерти можно привыкнуть, но привычка станет вредной. Вредной настолько, что все ценности окружающего вас мира, так долго прививаемые вам обществом, будут разбиты на мелкие осколки, место которым под пропитавшимся мочой ковриком в туалете.

— Мы потратим месяца на истребление кровококжих, — парировал я. — Рано или поздно о нас узнают, и тогда нам не избежать встречи со всеми кровокожами, живущих на этой земле. Мы не устоим.

— А что в том городе? Там у нас есть шансы?

— Ну, как минимум мы сможем завязать городские бои. Узкие улицы смогут уровнять наши шансы, если мы всё же станем удушающей костью в горле наших врагов.

Ансгар закивал головой, будто соглашаясь с каждым моим словом. Он опустил голову, пряча глаза от палящего солнца, а потом провёл ладонью по ёршику на голову, стряхивая капли пота на песок.

— Ты устал? — спросил я.

Я не пытался его унизить, или усомниться в его физических возможностях перед нами — кровокожами. Просто его вид вызывал у меня тревогу. Может несколько дней во влажных джунглях смогут хоть немного успокоить его уставшие мышцы и возбуждённый разум.

— Нет, — ответил он после короткого молчания. — Я точно не могу объяснить, что со мной происходит. Наоборот! Мне страшно это признавать, но мои ладони так и просятся выхватить щит и снять с пояса булаву, а затем с криком бросится на врага. Моё горло страшно першит, и обычная вода никак не может его увлажнить. Мне нужно что-то большее… Последнее время я стал просыпаться с мыслью, что больше никогда не уберу оружие от себя далеко. Мои руки будут всегда сжимать рукоять булавы, и выпадет она только с моей смертью.

Война забрала его душу. Новые привычки приходят на место старым, и надоедливое першение в горле он сможет смыть лишь свежей кровью. Кровью врага, или его умирающим взглядом. Или мольбой о пощаде, но ты всё равно опустишь свой меч ему на голову, так как боишься, что першение в горле может усилиться и лишить спокойного сна, без которого ты не сможешь продолжить свою войну.

— Возрождающийся город ждёт нас, — сказал я. — Нас ждут дети.

— Ты не задумывалась над тем, что эти детки и не нуждаются в нашем спасении?

— Они могут думать всё что угодно, но одно я знаю точно — их души требуют нашего спасения.

В глазах Ансгара я заметил проблеск понимания. Мои слова он расценил как истину, смирившись с тем, что его душа утратила детскую наивность и безупречную белизну.

— Я пойду собирать людей, — сказал Ансгар, заглядывая мне в глаза. — Выходим немедленно?

— Немедленно.

Оставив за собой поле пепла с торчащими как лесные муравейники лачугами из тонких веток, мы выдвинулись в сторону города через влажные джунгли. Я был благодарен монголу за то, что он не увел нас в непроходимые топи, а отработал свой долг целиком. До последней капли крови. И если у меня будет возможность помочь его дочери, я обязательно приложу все силы, чтобы исполнить предсмертную просьбу Хагана.

Но вопрос веры к седобородому старику оставался в подвешенном состоянии.

Мы двигались в направлении, которое нам указал незнакомец. У меня не было иного выбора, как просто принять его слова за веру. Возможно, при других обстоятельствах я бы отнёсся к словам умирающего человека с пренебрежением и недоверием, но старик, отхаркивая кровавой слюной, на моих руках отказался от помощи, а ведь я мог помочь ему. И он это прекрасно знал.

Пылай всё огнём, или уходя оставь после себя след милосердия? Какой был его выбор? Об этом мы скоро узнаем.

Джунгли заполнились моими солдатами. Мы петляли между высоких пальм, давили своими сабатонами разлапистые папоротники, путались в лианах, а затем срубали их с неприкрытой жестокостью, почти срубая опутанные древесными канатами деревья. Казалось, что преодолеть эту полосу препятствий невозможно, но там, где человек без сил валился на землю — кровокож продолжал идти. Идти, и тащить за собой человека. Трудно было не заметить, что Ансгар и его люди испытывали некие трудности в преодолении джунглей, и надо признать, без нашей помощи они давно бы сгинули в местных болотах.

Дикие звери разбегались в стороны, стоило им только почувствовать источаемый нашими разогретыми на солнце кровавыми доспехами запах. Ядовитые змеи и опасные насекомые превращались в кашу под нашими ногами.

Что не скажешь о людях.

В джунглях всё пытается тебя убить. Ты — инородный предмет, который необходимо убрать.

Ночью по телу одного из воинов Ансгара проползла сколопендра. Толстая и длинная сосиска в хитиновом доспехе и сотней крохотных лапок, после которых на коже остались страшные ожоги. Поражённый участок эпидермиса покраснел, покрылся сотней гнойных пузырей, которые на наших глазах почернели. Бедняга недожил до утра. Его смерть отрезвляюще подействовала на остальных. Снимать на ночь доспехи и рубаху уже никто не решался, и даже прикасаться к неотразимым бабочкам с крыльями цвета бензинового пятна ни у кого не было желания. Пыльца, попавшая на палец, с лёгкостью могла превратить кожу в сгнивший, дурно пахнущий кусок плоти, и невозможно понять, что в нём поселились черви, пока они не сожрут часть мозга.

Возрождающийся город будто прикладывал все усилия, чтобы смертный люд своими ступнями не смог осквернить скрытые от наших глаз улицы. Но с каждым днём мы были всё ближе и ближе. Наше проникновение за стены — вопрос времени.

И вот, время пришло.

Солнце вставало по левую сторону от города и висело весь день над головой, как лампочка в туалете. Утренний туман заволок всё вокруг, но скрыть полностью чуть проглядывающиеся стены был не в состоянии. До заветной цели оставалось чуть меньше километра по джунглям с небольшими перепадами высоты.

Мы преодолели это расстояние без особых проблем. И когда я прикоснулся ладонью к стоящей на самом краю между травяным полем и джунглями пальме, я ощутил себя первопроходцем. Словно я был один из тех конкистадоров, увидевших собственными глазами всё величие нового света. Такое не нарисуют в учебниках. Картины с таким пейзажам никогда не повесят в музеях или гламурных галереях. То, что мы увидели, было даже сложно вообразить.

Это действительно можно было обозвать городом. Но слово «город» подразумевает под собой некую благоустроенную территорию с бетонными постройками для комфортного проживания смертных. То, что увидел я, никак не подходило под это описание.

В нескольких сотнях шагов от меня высилась жуткая семи подъездная конструкция на девять этажей. Туман окутывал бугристые стены и заползал в пустые окна, словно хотел скрыть внутренний быт за непроглядной пеленой. Солнечные лучи скользили по облицовке здания, непохожей ни на один материал, который довелось мне увидеть. Здесь не было плитки, или сэндвич панелей. Здесь не использовали красочный пластик, чтобы скрыть унылость серого бетона. Здесь стены покрывали бесчисленные количества пульсирующих вен, опутывающих целиком девятиэтажку подобно дикому плющу, тянущегося своими корнями из самой земли. Влажные канатики размером с руку переплетались жирными косами и тянулись своими темно-синими и багровыми усиками к соседним переплетениям. Многослойная паутина опутывала неведомую конструкцию целиком, оставляя на стене дыры почти прямоугольной формы.

Что это?

Шутка природы или целенаправленное строительство потерянного прошлого? Неужели это создал человек?

Каким же надо быть психом, чтобы решиться на такой шаг. И ладно бы это родилось в голове! Сумасшедшая мысль реализовалась в виде кошмара во плоти. Мне с трудом представляется человек, поселившийся в этом пульсирующем аду. Влажный стены ходят волнами. В мягкий пол, на котором извивается сплетённый из вен ковёр, проваливается ступня в тапочке, и ты застреваешь.

Мы увидели живой дом. Дышащий, откликающийся судорогой на каждое прикосновение солнечного луча.

Я вдруг испугался местных жильцов. Мои взгляд побежал по окнам, и я злился, что не мог заглянуть внутрь. Там, где туман рассеивался, вид скрывали свисающие с потолка тонкие вены. Словно кто-то закрылся занавесками. Но мои опасения были напрасны. На этой улице царила гробовая тишина.

Ветер клонил к земле доходившую мне до колен траву, когда я двинул в сторону города. Я сделал шагов десять, прежде чем увидел утоптанную дорогу, тянущуюся вдоль домов. Понять, где начало, а где конец, было невозможным. Утрамбованная земля выходила из тумана и дотягивалась до противоположной стороны города, стирая свою границу густой дымкой.

За мной шагнула моя армия. Топот пяти сотен пар ног глухим стуком пробежался по земле, и я лишь желал, чтобы его никто кроме меня не услышал.

— Ты когда-нибудь видела что-то подобное?

Слева от меня встал Ансгар. В отличии от меня, его оружие было в руках. Ветер еле заметно посвистывал в трещинах щита, а навершие булавы из отцовского черепа глядело своими пустыми глазницами на жуткую картину.

— Видел, — ответил я. — И даже видел хуже.

— Что ты имеешь ввиду.

— На моих глазах разрушили подобный город.

— Значит, это можно разрушить? — обрадовался Ансгар.

— Разрушить можно всё. Но разве мы пришли сюда, чтобы рушить?

Ансгар бросил на меня взгляд полный надежды, однако его губы даже не шелохнулись. Ответить должен был я, но я последовал его примеру и промолчал. Затем я вскинул руку и указал на широкую тропу, протянувшуюся от главной дороги к двум девятиэтажкам неподалёку от нас.

— Старик указывал пальцем на них.

— Инга, ты уверена?

Я не стал лгать.

— Я ни в чем не уверена. Он указывал сюда, и надо понимать, что с расстояния почти в два десятка километров его палец мог накрывать десятки домов. Довольно неточный ориентир, но мне этого достаточно. Мы разделимся на три отряда, и пойдём параллельно друг другу по улицам между домами.

— И что мы будем искать.

— Мух.

Мы разделились на три отряда, один из которых возглавлял я, второй — Осси с Бэтси, а третий, где было больше всего людей — Ансгар. Парень сопротивлялся из-за боязни, что мы потеряемся, и ему ранее не доводилось бродить среди построек из застывшей крови. Но стоило нам зайти на первую улицу и дойти до середины домов, Ансгар увидал меня сквозь пустые окна нежилых квартир, а я сумел разглядеть на его обеспокоенном лице улыбку.

Солнце освещало пустые улицы. С выступающих козырьков подъездов свисали пульсирующие маслянистые вены, а если заглянуть внутрь — в тени можно было разглядеть лестницу, уводящую на этаж выше. Сложно было назвать дома заброшенными. Скорее — незаселёнными. Стены не были расписаны местной молодёжью различными надписями, с потолка не свисали сталактиты из обугленных спичек и от каждого угла не разило мочой. Образцово показательный двор.

Под ногами стелилась утрамбованная земля, на которой ничего не росло. Будто мертвая почва, и в доказательство моих мыслей мне на глаза попалось подобие невысокой ограды из переплетений сосудов, тянущейся от одного подъезда к соседнему. За такими оградами как правило жильцы первых этажей высаживали клумбы с цветами. Здесь же — лежали комки земли, припорошённые странной пылью. Я осмотрелся повнимательнее. Здешняя пыль лежала всюду. Её природа была мне не ясна, однако, когда между домов завыл ветер, и сильный поток ударил нам в лица, я увидел как со стен потоки воздуха стряхивали крохотные хлопья, которыми оказалась струпья свернувшейся крови на поверхности бесчисленного количества сосудов.

Ветер приносил пыль ото всюду; с крыш, со стен, выносил целые облака из пустующих квартир вместе с оглушительным рёвом. Казалось, что мы оказались где-то далеко в беспощадной пустыне. Песок скрипел на зубах и заставлял мои глаза слезиться.

Мы прошли домов двадцать, и с каждым новым пройденным подъездом меня охватывало странное чувство. Словно моя нога уже ступала по этим улицам. На глаза постоянно попадалось что-то знакомое. И чем больше я взирал на возвышающиеся над нашими головами девятиэтажки, тем сильнее я понимал значение слова «дежавю». Знакомом было всё.

Я решил проверить себя.

Улица, по которой мы шли, прерывалась в конце дома перекрёстком, от которого направо уходила перпендикулярная улица, и тянулась она между пятиэтажками. Так было в моём городе, из прошлой жизни.

Мы дошли до конца дома, и я приказал всем остановиться. Я подошёл к углу, приложил ладонь к покрытой венами стене и выглянул из-за угла. Пустая дорога сразу же терялась за соседним домом, и мне не нужно было считать этажи. Их количество было ясно с первого взгляда. Пятиэтажка. Я не могу говорить за весь город, но этот перекрёсток, эти улицы и дома, — всё точь-в-точь как в моём городе, где я родился.

Моя голова закружилась от нахлынувшей волны мыслей, вскипятивших кровь во всём организме. Если бы я не был кровокожим — потерял бы сознание. И это точно! Дыхание участилось. Мне даже показалось, что я начал задыхаться. Но в глазах так и не потемнело.

Я отошёл от дома и вернулся в начало отряда. От перекрёстка до конца улицы — домов тридцать. Я точно это знаю, потому что ни раз прогуливался с родителями по улицам нашего города, а потом с новой матерью бегал от одного обрушившегося остова здания к другому, прячась от очередного обстрела. Каждый подвал кишел людьми. Их было так много, что даже крысам не где было спрятаться. Найти свободное местечко было практически невозможно, но женщина с ребёнком на руках обладает особой магией, способной раздвинуть вспотевшие людские тела в стороны и дать пройти внутрь. Только теперь я понимаю, зачем она взяла меня с собой.

Мы выжили. Выжили вместе.

Через окна соседнего дома я увидел лицо Ансгара. Он смотрел на меня в ожидании команды, которую я отдал немедленно, махнув рукой в конец улицы. Между домами началась суета, поднялась пыли. Почти пять сотен кровавых доспехов вздрогнули, издав на всю улицу громкий треск.

Мы шли вперёд, а солнце над нашими головами неумолимо тянулось куда-то за дома, словно хотело побыстрее спрятаться и не видеть всего того ужаса, что в скором времени заполнит улицы «возрождающегося города».

Глава 22

Я не видел конца улицы. Широкая дорога врезалась в горизонт и терялась там за зернистой пеленой песчаных ветров. Я прекрасно понимал, что уже скоро пылающий небесный диск окончательно скроется за домами и оставит нас в кромешной тьме. Я бы мог продолжить свой путь, но мне всегда приходится держать в голове тот факт, что вместе с нами идут смертные. Я бросил взгляд в пустое окно соседского дома и увидел на противоположной улице устало идущего Ансгара. Хочешь не хочешь, а привал сделать придётся. Да и вопроса с размещением быть не может, когда тебя окружает целый город. Пустой! Каждая квартира в твоём распоряжении! Жаль нет бухла, сигарет и чистых шлюх! Здесь можно было закатить такой кутёж, что весь город потом еще долго бы отмывался от последствий страшной пьянки. Эх, мечты-мечты!

Дома на правой стороне улицы набросили на нас глухие тени. Я попытался заглянуть в ближайшее окно дома на противоположной стороне. Ничего. Глухо. Пустота в объятиях тьмы, которая совсем скоро и нас приютит.

Когда мы дошли до конца улицы, я выбежал вперёд, обогнул дом и побежал на встречу Ансгару. Костяной щит подпрыгивал за спиной, издавая неприятный шелест, но это не помешало мне услышать голос юного правителя:

— Инга, — тревожно обронил он, — что случилось?

Ладонь в кожаной перчатке потянулась к висящей на кожаном поясе булаве из отцовского черепа, но тут же замерла, стоило мне улыбнуться.

— Всё в порядке, — успокоил его я, — готовь людей к привалу.

— Мы не устали, — парировал он, но было не сложно распознать лож в его словах.

— Ансгар, друг мой, я не хочу приказывать тебе, но посмотри правде в глаза.

Чем ближе я подходил к нему, тем больше убеждался в своей правоте. Парень с трудом держался на ногах. Прогулка под палящим солнцем в кожаном доспехе любого сведёт с ума и непременно подкосит ноги. Я удивился, как он умудрился со своими людьми зайти так далеко.

Отерев рукавом струящийся водопадом пот со лба, он прошептал пересохшими губами:

— Да, Инга, ты права. Солнце сегодня было к нам беспощадно. Надо признать, я и мои люди вымотались.

— Провести ночь можно внутри, — кивком головы я указал на пятиэтажку напротив.

— Внутри? — удивился Ансгар.

— Да, они для этого и строились, видимо.

Ансгар поменялся в лице до неузнаваемости. Кожа вытянулась, разгладив омрачённые складки шрамами, покрасневшие глаза выпучились, уставившись в мои глаза, в которых он прочёл всю серьёзность моих слов.

— Я не зайду внутрь даже под угрозой смерти! — рявкнул он. — Инга, ты серьёзно? Я даже боюсь касаться этих живых стен, пульсирующих, влажных и жутких. Может для тебя это — дом, но для нас — жерло дикого зверя. Ты прости, но мы лучше разместимся на земле.

Спорить с ним у меня не было никакого желания. Хозяин — барин.

Мы дошли до очередного широкого перекрёстка, когда солнце окончательно скрылось. На смену оранжевому свету пришли серебристые блики. Холодный лунный свет опустился на дома и заблестел на влажных сосудах. Хоть какой-то свет.

Мы хотели разместить на перекрёстке, где отсутствие светофоров, металлических ограждений, машин, прохожих, и бомжей было нам на руку, но песчаные ветра, находящие свои силы на пустырях, вынудили нас разместиться между домами. Ансгар со своими людьми разместился на утоптанной земле, а я со своими воинами заняли оба дома, взяв в свои надёжные руки покой смертных.

Ночь прошла в спокойствии. Я не сомкнул глаз, да мне это и не нужно было. Я разместился на первом этаже уютной однушки с выходящими окнами на дорогу, на которой отдыхал Ансгар. Я был искренне поражён, когда в комнате нашёл подобие стула. Когда я коснулся спинки, мои пальцы сразу же определили материал, из которого он сделан. Ничего удивительного, всё те же переплетённые между собой сосуды. Будто стул сделан из кустистого корня дерева, закопавшегося глубоко в землю.

Стул смотрел в угол комнаты, и сдвинуть с места его у меня не получилось. Он был неотделимой частью комнаты. Как и шкафы у стен с бутафорскими дверями, как мебель на кухне, как унитаз в ванной. Даже эта пустая ванна вызывала у меня недоумение. Неужели нельзя её заполнить горячей кровью и немного посидеть в тишине, оставив все проблемы за пульсирующей дверью из плетёнки вен и сосудов.

Я сел на край стула лицом к кривому окну, через которое мог видеть моего смертного друга. Он уже спал. И сон его был неспокойным. Парень дёргался, постоянно крутился и что-то бормотал себе под нос, но услышать его слова мне мешал заполнивший улицу мужской храп. Ансгар обливался потом; его лицо в лунном свете будто пряталось от моих глаз за серебристой маской. Как и всех остальных, кто спал на дороге лицом к ночному небу.

Через пару часов блеск сошёл. Струпная пыль легла тонким слоем на спящих, и когда утром первые лучи солнца озарили улицу, мне показалось, что я смотрю на огромный ковёр, помятый собачьими лапами.

Я покинул квартиру и пошёл в сторону Ансгара. Проснувшись, парень попытался стереть пыл с лица, но стало только хуже. Огромный развод в виде пятерни протянулся от лба и до самого кончика подбородка. Шрамы и грязь. С каждым днём он становится всё лучше и лучше. Затем он закашлял и отхаркнул. Пыль проникла всюду. Забиты были даже уши.

Я прошёл вдоль просыпающихся воинов. Встав рядом с Ансгаром, он сразу же обрушился на меня со странным рассказом.

— Мне казалось, что я сойду с ума, — он мотнул головой, словно выгоняя наружу кошмары. — Эти дома… Они такие горячие. Инга, ты не чувствуешь?

Я даже и не думал об этом. А ведь и вправду. Если стены сделаны из вечно пульсирующих вен, то в них явно течет горячая кровь, тем самым огромные дома отдают тепло в воздух не хуже маслянистых обогревателей. Человеку выжить в этой бане будет непросто.

— Ансгар, — сказал я, — надо идти дальше.

— Да-да, — прохрипел парень, вынимая из рюкзака бурдюк с водой.

На сборы ушло минут десять. Мы снова разделились на три отряда и начали углубляться в центр города, двигаясь параллельно друг другу через дома. Зернистый ветер продолжал хлестать наши лица, а пустые улицы навеяли мрачные мысли. Весь город можно было принять за длинную кишку, внутри которой я и находился. Горячую, мягкую, опутанную изнутри толстыми венами, чьи постоянные судороги я ощущал своим скользким телом, болтающимся в кровяной ванной. Мне не на что было жаловаться, меня всё устраивало. Но всё же, поглядывая в сторону улиц по соседству, где кроме клубящегося песка и опустевших домов с мёртвыми лужайками нет ничего, в голове рисовался некий постапокалиптический мир. Наверно, так выглядела Хиросима после ядерного взрыва, но с одним отличием — здесь дома уцелели.

Спустя несколько часов на горизонте выросла девятиэтажка, выставившая пред нами своё уродливое лицо с несколькими сотнями пустых окон. Перпендикулярная постройка обозначала конец улицы, по которой мы шли — и значит пришло время свернуть налево.

Мы так далеко зашли, что даже обернувшись назад я уже не видел привычного вида пальм на горизонте, а голубое небо затянуло желтоватой пеленой, и казалось, что солнце стало багровым. Это всё из-за пыли. Она так настойчиво лезла в глаза, что мне постоянно приходилось моргать. Но мои мучения были всего лишь лёгкой щекоткой.

Из-за пыли Бэтси, Ансгару и его людям пришлось укутать головы в тряпки, чтобы иметь хоть какую-то возможность вдыхать воздух без струпной шелухи. Они стали потреблять воды в несколько раз больше, и даже беглый подсчёт подсказал мне, что запасов хватит на пару дней. Но одно меня радовало: мы всегда можем покинуть город, нам никто не преграждает путь. И если мы еще проведём сутки в пустых блужданиях по этому кошмару, я разрешу Ансгару вернуться обратно в джунгли, за припасами.

Как и раньше мы шли вперёд, разбившись на три отряда. Отряд Ансгара шёл по левую руку через дом, когда Бэтси с Осси — по праву. Мы прошли несколько домов, когда я услышал неразборчивый голос Бэтси. Толстуха с огромной секирой мямлила мне через окно какие-то неразборчивые слова. Я вынужден был остановить отряд, и даже снять булаву с пояса, стоило мне увидеть перевозбуждённый взгляд Бэтси.

Я занырнул в подъезд и через трёхкомнатную квартиру перебежал на противоположную сторону дома, где через окно смог крикнуть Бэтси:

— Что случилось?

Она подбежала к окну и посмотрела на меня снизу. В её пухлых ладонях хрустела рукоять секиры, глаза то липли к моему лицу, то неохотно отлипали и устремлялись в сторону дома напротив, где на третьем этаже она что-то увидала. Я пригляделся в том направлении, но ничего подозрительного или опасного не увидал. Квартира как квартира. Ничего не обычного.

— Бэтси, что ты там видишь?

Она разжала пухлые губы и промычала:

— Муууу… Хииии…

Я сразу же бросил взгляд в то окно, прищурился. Залетающая с улицы в глаза пыль вынудила меня отойти в глубь комнаты и вновь присмотреться. Я прослезился, моргнул пару раз. А потом увидел. Увидел пронзающий пыльную завесу в глубину комнаты солнечный луч, на фоне которого плясали чёрные точки. Эти чёрные точки кружили в необузданном безумии, рисуя своими крохотными тельцами незамысловатые фигуры, словно двухлетний ребёнок бездумно водил карандашом по белому листу бумаги.

Действительно, это были мухи.

— Бэтси! — с восторгом изрёк я, — ты молодец! Умница!

Услышав мои слова, она широко улыбнулась и громко замычала от наслаждения.

Я взобрался на подоконник и выпрыгнул наружу. Мне хотелось побыстрее добраться до этой квартиры и заглянуть внутрь. Быть может, я уже найду хоть какие-то ответы.

Осси бросила на меня тревожный взгляд, когда я пробежал мимо, а стоило мне приблизиться к подъезду, как она крикнула мне в спину:

— Я с тобой.

На третий этаж мы взобрались по мягким ступеням, и каждый шаг сопровождался влажным чавканьем. Моя булава была наготове, но костяной щит я не смог снять со спины из-за узкой лестницы; выбеленные зубы черепа, из которого произрастал щит, мягко скребли по вздувшимся венам на стене.

Осси выбрала тактику — держаться позади. Мы поднялись на второй этаж, и я услышал, как она натянула тетиву и держала на прицеле всё свободное пространство перед нашими глазами.

Испытывали ли я нервозность, становись с каждым вздохом всё ближе и ближе к квартире на третьем этаже? Да! Неопределённость пугала меня, но я уже повидал столько дерьма и сразился с таким количеством врагов, что комнатка с мухами вряд ли меня может чем-то удивить.

Так и оказалось.

Поднявшись на третий этаж, мы зашли в квартиру на третьем этаже. Ничего необычного. Простая квартирка в алых тонах. В залитой солнцем комнате под потолком кружила мелкая стайка мух. Жужжащие насекомые бесцельно летали в воздухе, и могло показаться будто они греют свои черные брюшка в лучах солнца. Ничего из привычного, что привлекает мух в помещение, мы не заметили. На полу не оказалось подгнивающего трупа, а по стенам не стекали ошмётки лопнувшей от выстрела ружья головы. На столе не было даже блюда для фруктов.

Я подошёл к окну и опустил взгляд на стоящий на дороге отряд воинов в кровавых доспехах, среди которых увидел подошедшего Ансгара.

— Здесь никого нет, — крикнул я им. — Только мухи.

— Идём дальше, — крикнул в ответ Ансгар.

Я опустил локти на подоконник и бросил взгляд в сторону нашего направления. Оставалось пройти десяток домов, а после улица начинала петлять между виднеющимися вдалеке трёхэтажек. У меня были некоторые опасения на счёт верности нашего маршрута, но приглядевшись, мне удалось приметить свежую стайку мух, кружащую рядом с окном дома неподалёку от нас.

— Идём дальше! — крикнул я, и мы с Осси спустились к отряду.

Дальше мы шли с оглядкой на дома. Вначале мухи попадались редко, нужно было пройти домов десять, а то и пятнадцать, прежде чем мы замечали чёрный точки в заброшенных помещениях. Но след из мух уводил нас в глубь города, и с каждым пройденным домом, след от мух становился жирнее.

Жужжащие и ползающие по маслянистым стенам насекомые вызывали опасения. Мы замедлили шаг, солдаты достали оружие и все были готовы к схватке. Я поймал себя на мысли, что после первой встречи с мухами так и не убрал булаву за пояс. Выбеленная кость так и осталась в моей руку, готова обрушиться на врага в любой миг.

Впереди за пятиэтажкой показался довольно редкий гость в нашем городе — двух подъездная двадцатиэтажка, и та часть дома, что была в нашей видимости выглядела по-настоящему жутко. Только приблизившись и кинув беглый взгляд на конструкцию, мои глаза тут же округлились. Стены дома были увешаны необъятными гроздьями мух, в беспрерывном хаосе заползающих друг на друга и разлетающихся в разные стороны каждый раз, когда в стену бил поток ветра. На наших глаза сильный порыв смахнул шевелящийся комок насекомых и разбил о стену соседнего дома. Мухи брызнули во все стороны, но через короткий миг вновь присоединились к своей стае, разместившись на их спинах.

Казалось, что дом накрыли чёрным мешком для трупов, края которого теребил ветер. Чёрная башня, лучшего названия не подобрать.

Мы приблизились к торцу здания, и мой взгляд скользнул по боковой стороне дома в поисках подъездов. Но ничего похожего на вход я не увидел. Количество мух было таким огромным, что под ними невозможно было разглядеть даже окон.

Я встал напротив места, где должен был быть вход в подъезд. Жужжание стало невыносимым, я даже перестал замечать завывание ветра, ударившего в непроглядное полотно насекомых. Одна из мух сорвалась со стены и пулей полетела в мою сторону. Я только успел моргнуть, как черное тельце уселось на нагрудную пластину и сразу же скрылось в трещине, а потом переместилось в глубокую борозду, оставленную острым лезвием вражеского меча. Муха не причинила мне никакой боли, даже несмотря на то, что её упругий хоботок сумел забуриться в моей доспех. Я хотел смахнуть её ладонью, но она будто прочитал мои мысли; я не успел занести руку, как муха отпрянула от меня и полетела обратно, в сторону дома.

Было очевидно — наше присутствие не осталось незамеченным. Я сжал сильнее рукоять булавы и бросил взгляд полной решимости на своих друзей. Нам нужно готовится. Готовится к худшему…

Мои мысли прервала Осси. Её глаза широко раскрылись, но смотрела она не на меня. Её взгляд был направлен на дом.

Я быстро повернул голову и увидел, как покрывало из мух, облепивших стену, словно забурлило. Началась недетская суета. Я испугался, что меня и моих друзей ждёт незавидная участь быть сожранными мухами, и вообще, зря мы сюда припёрлись. Моя рука потянулась за щитом, но насекомые и не думали покидать стену дома. Мухи расползались в разные стороны на том месте, где должен быть вход в подъезд. Картина напоминала стремительно утекающий песок через узкую горловину песочных часах. Минута — и вход в подъезд был открыт моему взору.

Вглядываясь в непроглядный проход, было очевидно — меня приглашают.

Приглашение принято.

Мне показалось, что вооружаться щитом — довольно глупый поступок. Если тот, кто приглашает меня внутрь, хотел бы моей смерти — это произошло бы за долго до того, как мы приблизились к дому.

Я повесил костяную булаву на пояс и сделал решительный шаг на встречу неизвестности. И когда оставалось несколько шагов до входа в подъезд, меня окликнул Ансгар:

— Инга! Постой!

Подбежав ко мне, он быстро отдышался и сказал:

— Я пойду с тобой.

Я не видел причин против, но, когда собирался кивнуть ему головой, в моих ушах раздался невыносимый рёв тысячи тонких крылышек, вспарывающих воздух.

— Ты войдёшь один, — прожужжали кружившие рядом со мной мухи.

Глава 23

Лицо Ансгара источало тревогу. Не произнеся ни слова, он покрутил головой, словно отговаривал меня от глупой затеи. Я кивнул ему. Так надо, поверь мне, мой друг, так надо.

Решение было тяжелым, но я оставил друзей на улице и шагнул в неизвестность. Никогда бы не подумал, что подобный дом, где плитке, бетону, стёклам, дереву, линолеуму и обоям на стенах предпочтут рои насекомых и переплетения пульсирующих вен, сможет меня так сильно заинтриговать.

Ответы на волнующие нас вопросы могут завести так далеко, что порой дороги назад попросту нет.

Внутри подъезда было темно, удушливая вонь разила отовсюду. Мне показалось, что я спускаюсь в заброшенный подвал с разлагающимися крысами и людскими трупами. С потолка свисали сталактиты из копошащихся мух, и если их я еще мог обойти, убрав голову, то под ногами творился сущий кошмар. Каждый шаг сопровождался мерзким чавканьем — подошва сабатон за раз превращала в кашу бесчисленное количество мух, ползающих по полу. Мне показалось, что это не совсем правильно. Я попробовал ногой сгрести кучки насекомых к стене, как в моих ушах раздалось жужжание:

— Не беспокойся, их дни сочтены. По полу ползают старые и недостойные, коих у меня уже слишком много. Каждый твой шаг — это шаг милосердия для дожидающихся своего часа. Не мучай свою совесть, иди дальше, я жду.

Здесь, среди шелестящих стен, можно в миг потереться, и только ходящий волнами блеск хитиновых крыльев насекомых указывал мне путь.

Из подъезда я скользнул в соседскую квартиру. Попав в коридор, я осмотрелся. Обычная двушка с узким коридором, из которого была видна большая комната с видом на улицу. И в этой большой комнате увидел странность, вынудившую меня пересечь коридор и встать в дверной проём. Беглого взгляда хватило, чтобы я онемел от увиденного.

Сложно было поверить в увиденное, но я уже давно перестал чему-либо удивляться. По центру пустой комнаты стояло покрытое мухами кресло, и стояло оно ко мне спинкой, чтобы сидящий в нём незнакомец мог наслаждаться удручающим видом за просторным окном. Незнакомец был невиден мне, но вот стоящую рядом девочку я узнал сразу. Юное личико яркой вспышкой ослепило меня на короткий миг, за который я успел смотаться в воспоминания и посетить деревню, где обрёл свою «новую» жизнь.

Передо мной стояла Роже.

— Проходи, — прожужжало в ушах.

Под ногами зачавкали раздавленные мухи. Мои шаги были тяжелыми и неуверенными. Я не верил своим глазам, неужели у меня получилось. Получилось так быстро добраться до неё. Или она всего лишь иллюзия, созданная стайкой мух, сумевших проникнуть в мой мозг? Нет, это бред… В моей голове есть только я…

С каждым шагом я вглядывался в стоящую рядом с креслом девочку, и раз за разом убеждался, что она реальна. Реально всё! Реальны её испачканные пылью ноги в сандалиях. Реальна её влажная от пота льняная роба, которая не выдержало тяжелого бремени путешествия и стало похоже на половую тряпку после нескольких лет усердного использования. А её прическа… Волосы цвета влажного песка напоминали щетину зубной щетки, которой драили, драили и драили унитазы, но с один отличием — по спадающим до плеч свалявшимся локонам ползали мухи. Но при всём при этом её ладони оставались чистыми. И они были реальны.

Она была реально. И вид её был до боли болезненным.

Щёки опали. Глаза, цвета брызнувшего из лопнувшей головки прыща гноя, выглядывали из полумрака синяков. Совсем недавно я заглядывал в них и мог только позавидовать увиденному. Пылающий огонь жизни завораживал своим видом. Подобно светлячку, летящему на свет лампы в ночи, тебе хотелось нырнуть в страшный пожар и отдать всего себя, отдать всю свою силу, все свои желания, лишь бы она поделилась с тобой хотя бы жалкой искоркой настоящей жизни. Я жил иллюзиями. Жил одним днём. Каждый день хотелось кутаться в тяжеленое одеяло, только чтобы не видеть окружающий мир, а он — этот мир — не видел меня. И даже не прикасался!

Её взгляд мог оживить мертвеца. А сейчас… Я будто заглянул в потускневшие глаза мертвеца. На девичьих глазах тяжкое бремя стёрло блеск наивности, затушило пылающий пожар жизни. Могло показаться, что на меня смотрит повидавшая немало дерьма женщина, но точно не пятнадцатилетняя девочка.

Я шагнул ей на встречу. На моём лице появилась улыбка, и я был преисполнен желанием увидеть на лице Роже хотя бы что-то похожее. Я не питал иллюзий, но в глубине души надеялся заметить легкое подрагивание подбородка, или даже увидеть, как уголки её губ слегка растягиваются. Но хмурое лицо продолжало смотрело на меня кирпичом. Роже не узнавала меня. Или делала вид, что не узнает?

— Роже, — произнёс я, сдержав эмоции, — я рада тебя видеть.

Девочка нахмурилась сильнее. Бровки сползли к переносице, обветренные губы дернулись. Она попыталась выдавить из себя какое-то слово, но сумела лишь громко сглотнуть. Мне этого достаточно. Остальное произнесли её глаза, забившиеся в глазницах как баскетбольные мячи. Взгляд медленно пополз по моим грудным пластинам, по рукам, закованным в кровавый доспех, по ногам. Прилип к висевшей на поясе из Дрюниных кишок костяной дубине. Кривящееся лицо девочки будто стало зеркалом, в котором я увидел своё иное изображение. Ужасное. Совсем не людское.

Роже подняла взгляд и остановилась на моём лице. Может, её смутили мои залитые кровью глаза? Или свисающие до груди свалявшиеся в крови и дорожной пыли дреды? Или кровавые пластины, скрывающие мою шею? Но почему она молчит? Ну же, не молчи! Скажи хотя бы слово!

Мне не хотелось её пугать. Мне не хотелось, чтобы она восприняла меня кем-то, кто причинил ей боль и мучения. Кем-то, кто забрал её из дома и увез на соседний континент, лишив родительского тепла и любви. Но я сделал еще несколько шагов ей на встречу. Протянул ладонь…

— Роже…

И вынужден был замереть. Она испугалась. Девочка испугалась меня. Её вылупившиеся глаза были куда убедительнее любых слов, которых я так и не услышал даже через раскрывшиеся губы. Роже попыталась шагнуть назад, подальше от меня, но у неё ничего не получилось. С подлокотника кресла поднялась подёрнутая мухами рука и ухватилась за тонкое запястье девочки, вынуждая её замереть на месте.

Недоумённый взгляд девочки обратился к спинке стула. Крепко вцепившуюся в лицо Роже хмурость будто смыло крепким напором воды, а все страхи, которые она не могла спрятать от моего взгляда, вдруг развеялись. Я попытался представить себя на её месте, как бы поступил я? Всюду кружат мухи, непрекращающееся ни на секунду жужжание сводит с ума. Рядом кресло с неведомым хозяином, чьё прикосновение можно сравнить с касанием смердящего трупа на солнце. И ко всему этому в дверях комнаты стоит женщина — воин в кровавом доспехе с протянутой в твою сторону рукою, и к тому же она знает твоё имя. Произносит его с мерзким бульканьем и никогда кровокож не сумеет произнести её имя с домашней теплотой и любовью, как это делает мама.

Жуткая рука ослабила хватку. Пальцы, на которых я сумел разглядеть почерневшую кожу в тех местах, где маслянистые мухи улетели, оставив питательную плоть только что вылупившемуся выводку, выпустили запястье девочки, и ладонь легла обратно на подлокотник. Роже вдруг резко бросила на меня взгляд, в котором не было ни страха, ни удивления. Она присмотрелась, спустя мгновение произнесла:

— Инга? — выдавила она, устало хрипнув. — Это ты?

Я не смог сдержать улыбки, кончики губ потянулись к ушам, и я сразу же ответил:

— Да Роже, это я.

— Но как?

— Долгая история. Я обязательно тебе всё…

— Ты служишь ей? Ты выполняешь приказы судьи Анеле? Ты нашёл меня по её воле?

Как много вопросов. И каждый новый, всплывающий в её разуме вопрос кривил девичье лицо страхом. Чем больше она думала — тем больше погружалась в холодные объятия неизвестности.

— Я никому не служу, — успокоил я Роже. — Я переплыла через океан вслед за тобой, только чтобы спасти тебя и остальных детей.

— Она не позволит тебе! — рявкнула Роже, и это было так неожиданно.

Мухи ползали по её платью рывками. Взмывали в воздух, и сразу же садились обратно, манимые теплом тела. Роже словно не замечала их, разрешая ползать везде, где им удобно. Даже когда одна приземлилась ей на губы и рывком перенеслась на подбородок, руки девочки продолжали висеть вдоль тела, теребя пальцами полы грязной робы. А лицо… Еще какое-то мгновение она глазела на меня с неприкрытым гневом, а потом вдруг успокоилась, кожа на лице разгладилась.

— Я пришла не одна, — сказал я, в надежде успокоить Роже, — Я с друзьями. У меня за плечами целая армия. Мои воины на улице, их так много, что они смело занимают несколько улиц. И даже этого дома не хватит, чтобы их разместить на ночь.

Сидящий в кресле незнакомец глухо кашлянул, комната наполнилась жуткими звуками удушения и влажного хрипа, и было не трудно догадаться, что он пытается смеяться.

— А ты уверен в своих силах? — прожужжало в ушах.

Мне захотелось увидеть его лицо.

Давя подошвой сотни ползающих по полу насекомых, я вышел на середину комнаты и встал рядом с Роже. Она послушно отступила, пропуская меня вперёд, чтобы я сделал тот самый шаг, после которого моя жажда любопытства будет полностью утолена. Я посмотрел на сидящего. Кресло было слишком просторным для такого тощего тела, и даже ползающие по почерневшей коже мошкара не могла скрыть смертельную истощённость под плотным покровом хитиновых тел. В кресле сидел Гнус. Вернее, его худшая версия, уставившаяся на меня пустыми глазницами, внутри которых поблёскивали серебристые крылышки. Челюсть с торчащими пожелтевшими зубами вдруг раскрылась, хотя произносимые слова не шли из сгнившей гортани, или из легким с желудком. Его слова по-прежнему жужжали в моих ушах.

— Я узнал тебя.

Услышанное смутило меня. Как можно было забыть человека, который сжёг тебя живьём в церкви? Который вырвал из твоей груди еще бьющееся сердце и на твоих же глазах проткнул его…

— А я тебя не забывал, — сказал я. — С последней нашей встрече прошёл месяц, не более.

— Действительно? Мою память всё больше и больше окутывает непроглядный туман, и не подумай, что тому виной это неподходящее тело. Но твой лик… Твой лик навеки запечалился в памяти всех моих мух, даже у тех, кому только предстоит познать тепло солнца на своих влажных крыльях.

Гнус тряхнул рукой, стряхивая на пол сотни взрослых мух, тем самым освобождая место на гниющей плоти свежему выводку, который на моих глазах начал вылупляться из тысячи крохотных извивающихся личинок.

— Тебе удалось уничтожить большую часть моего сознания, — с досадой произнёс Гнус, — Ты убил часть меня. Видимо, худшую её часть, потому что мне полегчало. Я будто скинул тяжелые кандалы, вызывающие при каждом шаге невыносимую боль. Словно кто-то клещами наконец вынул раскалённый гвоздь из моей груди, мешающий вздохнуть полной грудью. Всё это время я безуспешно пытался унять боль, сбежать, укрыться там, где меня никто не найдёт. Но ничего не получалось. Неведомая жажда была сильнее моей силы воли. Многое стёрто из моей головы, но сладостное ощущение чужой крови никогда не покинет меня. Горячей, медленно стекающей и застревающей в мелких волосках на моей коже. Страшная жажда управляла мною, я был хуже марионетки. Та хотя бы может забраться обратно в ящик по воле своего хозяина, когда я за её спиной искал для себя всё новые и новые приключения.

Голова Гнуса повернулась, переводя пустые глазницы в сторону Роже.

— Мне тошно от самого себя, — прожужжал он, — но они сами виноваты…

— Кто «они»? — спросил я.

— Девочки, испортившие свою кожу. А она чиста… — от подлокотника оторвалась рука и указала пальцем в сторону Роже. — Она чиста.

Рука Гнуса упала на подлокотник, и он снова попытался засмеяться, выдавливая из себя жуткий хрип, в котором слышалось жужжание. Тело содрогнулось, и билось несколько секунду, пока не утихло. Руки с почерневшей кожей вцепились в подлокотники, в попытке гниющее тело подать в перёд.

— Кто я? — спросил Гнус, задавая вопрос себе. — Кроме как разлагающийся труп, жизнь в котором поддерживает ребёнок.

— Ты помнишь свою прошлую жизнь?

Прикосновение бесчисленного количества лапок было невозможно не заметить. Кровавую корку, являющуюся моей второй кожей, покрыло тонкое полотно из тыкающих в меня свои хоботки мух. Насекомые быстро изучили меня. Изучили хорошо, бросив на меня «взгляд» совсем с другой стороны.

Короткое молчание нарушил Гнус:

— Я помню свою семью. А потом лишь боль, заглушить которую могла только кровью, — жужжание заметно утихло, но тишина длилась совсем недолго. — Я узнал тебя.

— Мы, вроде, решили этот вопрос…

— Я помню тебя по прошлой жизни, — и он вновь засмеялся жутким хрипом.

Гнус подался вперёд, и чуть не вывалился из кресла, заливаясь смехом. Мне стало не по себе, глядя на корчившееся в кресле тело, готовое в любой момент развалиться на наших глазах. Грудная клетка тряслась с такой силой, что захрустели кости. Лицевые мышцы не выдержали, полопались, и на паре тонких лоскутов заболталась нижняя челюсть с редкими комками почерневшей плоти. И если бы не Роже, бросившаяся к креслу, он бы развалился на наших глазах.

Девочка протянула обе руки к Гнусу и начала ладонями водить круги. Эффект последовал незамедлительно. Гнус успокоился, провалился в кресло, будто усаживаясь поудобнее. Магия вершилась на моих глазах. Лопнувшие мышцы срослись, вернув челюсть на своё место. Грудь вздулась, а за тонкой плотью было видно как срастаются рёбра.

Когда Роже отступила от Гнуса, на его теле не было ни каких серьёзных увечий. Развалюху собрали, временно. Настанет миг — и ему вновь понадобиться услуги маленькой девочки, руки которой искусно соберут этот гнилой труп, вновь поселив внутри него искру жизни.

— Мои маленькие друзья слишком быстро пожирают меня. А это тело… не успевает подносить им столько еды, чтобы и мне хватало на нормальную жизнь, и им. И только…

Я не слушал его. Всё это время у меня в голове крутился одни вопрос:

— Мы знали друг друга в прошлой жизни?

Челюсть с пожелтевшими зубами мягко отомкнулась от покрытой мухами головы.

— Да, — прожужжало в ушах. — И, если бы она не сказала мне, я бы никогда не узнал бы о тебя.

— Она? Кто «она»?

Он снова засмеялся. Больной ублюдок! Я с трудом подавил желание выхватить с пояса булаву и одним ударом размозжить ему башку. Жаль нет возможности сжечь его прямо в кресле. А лучше всё здесь сжечь! Облить бензином все стены и бросить спичку…

— Татуировки, — неожиданно произнёс Гнус, — знаешь зачем ими портят свою кожу молодые девчонки?

Сказанное обрушилось на мой разум безумной бурей. Образовавшийся вихрь залез между моих полушарий и начал вырывать из памяти редкие обрывки, на которых мелькали изображения убитых девушек с содранной кожей. Немногие знали, что кожу девушек покрывали татуировки. И лишь когда правоохранительные органы сумели проникнуть в квартиру дяди Дениса, проживающего в моём доме, вскрылась жуткая правда. За большим пыльным ковром, висевшем в большой комнате на стене, были найдены растянутые и высушенные внутри картинных рам аккуратно срезанные куски кожи, на которых можно было разглядеть различные изображения, оставленные рукой тату мастера.

— Эти молодые дуры портили свою кожу только для того, — продолжил Гнус, — чтобы доказать своим родителем, какой самостоятельной стала их дочь. Всё своё детство девочка живёт в кольце запретов, под тяжёлым родительским взглядом, а рядом даже нет тени, в которой она могла бы укрыться от бесконечных нравоучений, направленных исключительно на её правильное воспитание. Родители желали своей принцессе только хорошего. Они никогда бы ей не причинили вреда. Они бы не смогли поднять руку. Но созданная внутри квартиры тяжелая атмосфера незаметно для всех ежедневно губила еще не успевший окрепнуть мозг ребёнка. Она не вдумывалась в их слова. Она не верила им. Родительские советы не уложились в её голове. И первым делом, когда она ощутила свободу, в голове созрело легкомысленное решение — быть не как все, но сделать как у всех — и такое решение незамедлительно привело глупую девочку в руки татуировщика. Пусть все видят мою индивидуальность! Пуст все знают, какая Я! Эти неуправляемые девки возомнили себя слишком шикарными особами. Мне не нравились их речи. Мне было тошно слушать их проповеди, а когда они пытались влезть мне в голову и окончательно обесценить моё мужское начало, я лишал их индивидуальности. И только после моих рук, они становились как все. Обычные, простые, и мёртвые. Они уже были испорчены, в них не было никакого смысла. Но их пролитая кровь на мои руки обладала целительным действием. Моя боль утихала. Ты же понимаешь, о чём я говорю?

— Понимаю… — пробормотал я.

— Понимаешь! И не тебе меня судить или осуждать.

Глава 24

Некоторое время Гнус молчал.

Покрытая мухами голова закрутилась из стороны в сторону, и только для того, чтобы мы с Рожей понимали, на кого он смотрит, когда пустые глазницы обращались на наши лица. Где-то там глубоко внутри своего сознания Гнус еще остаётся человеком. И как любому человеку, ему необходимо внимание. Жужжащие в ушах мухи никогда не передадут его внимание, обращённое на тебя, но это может сделать гниющий труп.

— А когда я вышел на свободу, — Гнус перевёл взгляд на меня, и вдавил голову в спинку кресла, — моя индивидуальность была на каждом клочке моей собственной кожи. Всё зависит от общества, и в каждом обществе ты можешь выражать себя как тебе угодно. Мне больше не надо было никому ничего доказывать. Моя индивидуальность больше не должна была мешать мне жить. И я не хотел никому залезать в голову и там что-то менять, или подселять свои идеи только ради того, чтобы они поняли меня или тем более пожалели. Я хотел очиститься, но мне не хватало толчка в спину. Всё решилось в день, когда началась война. Ко мне домой пришла твоя мать. Она мне сразу обрисовала ситуацию, и что в том обществе, куда мы отправляемся, мои татуировки дискредитируют нас и наше алиби. Она хотела бросить меня. Оставить один на один со своей индивидуальностью, в которой с пристрастием будет ковыряться враг. Решение было тяжёлым, но на принятие ушло меньше часа. Она связала меня, а потом в полумраке душного подвала сорвала винт с трубы горячей воды и обварили меня в кипятке. Я почти умер. Сваренная кожа приобрела болезненный багровый оттенок и покрылась гноящимися волдырями, которые лопались от любого движения, вызывая невыносимую боль, от которой я постоянно терял сознание. Выделения на моей коже привлекали мух, как трупный смрад падальщиков. Эти мелкие гнусные создания садились в лужицы застывающего гноя и прилипали. Постоянно жужжали, пытались выбраться, и с каждым днём их становилось только больше. На мне было мух больше, чем на сотне липких лент в коровнике. Каждый вечер предсмертное жужжание затухало, а на утро снова росло. Я сходил с ума. И совсем бы спятил, если бы не твоя мать. Она сумела выходить меня. Каждый день пихала в глотку таблетки целыми горстями и мазала кожу различными мазями, хоть как-то унимая боль. И тогда я пообещал идти с ней до конца. Даже после смерти. А потом в подвал она привела наше «алиби».

Смутные воспоминания пронзили мозг в попытке отковырять какой-то важный день из прошлой жизни. Я был совсем маленьким, и с того дня мало что помнил, но поход в подвал и вид лежащего на полу мужчину, чья изувеченная кожа поблескивала от смеси кремов и бесконечного гноя я запомнил на всю жизнь.

— Значит, я и был вашем «алиби»?

— Да. В тот день в подвал моего дома она привела тебя. Моё лицо стало похоже на свежую котлету из фарша, любой паспорт мужчины я мог ткнуть проверяющему, и вот, дорога открыта. К тому моменту я уже мог ходить, и мы приняли решение покинуть город под чужими документами, ведь за те преступления, которые мы совершили, кроме как расстрела или удавки на шее нам ничего не светит.

— Дядя Денис, зачем ты мне всё это рассказываешь?

Длинный сталактит из мух с опаской навис над головой Гнуса. Насекомые срывались с потолка и прямиком летели к полу, где их судьба была предрешена, но те, у кого еще оставались силы, хватались своими лапкам за сородичей, у которых сил было чуть больше. И так продолжалось, пока на потолке не вырастал очередной сталактит. На моих глазах мушиная игла вытянулась и надломилась. Голова Гнуса содрогнулась, когда на облепленный насекомыми череп упал кол из шевелящихся мух. Мухи брызнули в разные стороны, и все они упали на пол, к нашим ногам, так и не сумев избежать своей судьбы. Может, нам повезло больше, и у нас есть возможность хоть как-то изменить свою судьбу, или избежать её страшной участи?

— Денис… — выдавил Гнус мерзким жужжанием в моих ушах. — Целую вечность меня так не называли. Как же это страшно — забыть своё имя. Большая редкость, если тебе удаётся вспомнить своё имя после смерти. Скажи мне, а ты помнишь своё имя?

По правде говоря, у меня не возникало никакого желания вспоминать своё имя. Как можно вспомнить то, чего не знаешь. И даже сейчас, когда я пытаюсь пробежаться через тёмные улицы моей памяти, в попытке зацепиться хоть за что-то, где возможно упоминалось моё имя, мне ничего не попадается на пути. Пустые диалоги проносятся прозрачными строками перед моим взором, в пыль рассыпаются документы, к которым я только хочу протянуть руку…

— Я не помню. А ты… Ты помнишь моё имя?

Дядя Денис попытался рассмеяться, напугав Роже мерзким хрипом.

— Пока мы выбирались из города, твоя мать их столько перебрала, что в какой-то момент сама запуталась…

Мать… Мать… Мать… Кровь закипала в моих жилах каждый раз, когда я слышал из чужих уст, как эту женщину называют моей матерью. И сколько бы я не говорил людям, что она мне не мать, никто не верил моим словам. Никто…

— Она мне не мать!

— Да, ты прав! — мухи будто обрушились на меня, слетели со стен и упали с потолка прямо на мои плечи, забились в трещины и принялись покусывать мой доспех. — Она не твоя мать. Тебе стало легче? Признайся мне, честно, тебе стало легче?

Смутно, но я припоминаю один момент из прошлой жизни, когда мне по-настоящему стало «легче». Тогда я перешёл все границы дозволенного. Никогда не думал, что душевная боль может быть такой невыносимой. Колотящееся в груди сердце с каждым ударом вынуждало разум рисовать перед глазами ужасные картинки прошло, от которых я не мог нигде скрыться. Не мог забиться в угол кровати, и хотя бы на миг забыть обо всё. Ни единой секунды спокойствия. Каждый вздох — словно обжигающий дым наполнял лёгкие и тут же выворачивал их наизнанку. Каждый день подводил меня к черте, которую неизбежно придётся переступить. Таков путь. Нет дороги назад. А потом полегчало, но, к моему сожалению, ненадолго.

— Да! — выпалил я. — Мне полегчало, но ненадолго! И до сих пор внутри меня бушует гнев, который сводит меня с ума. Каждый день! И я никак не могу угомонить…

— А мне полегчало. И всё благодаря тебе. Подозреваю, ты уничтожил ту часть разума, в которой я упрятал что-то невероятно страшное. Самые худшие мои деяния. Демон, пожирающий меня изнутри. Теперь я могу спокойно сидеть в кресле и наслаждаться закатом, или рассветом…

— Я могу напомнить тебе о твоих деяниях. Хочешь, мы вместе вспомнить всех твоих «демонов», которых ты упрятал в мешок, который мне пришлось выбросить?

— Твой гнев деструктивен, — произнёс дядя Денис. — Своей глупость ты навредишь не только себе, но и своим друзьям. Друзья! У тебя есть друзья! Фантастика. Зная тебя, я бы никогда бы не подумал, что ты способен на такое. Бедующий правитель, воительница, толстая сирота, сбежавший раб, друг из прошлой жизни. Кстати, где он?

— Погиб…

— Или ты убил его?

— Я был вынужден его убить.

— Да-да. Мы все убивает лишь по нужде.

— Тогда, в прошлой жизни Марию ты тоже убил по нужде?

Маслянистые мухи слетелись мне на лицо. Я испытал сотню болезненных укусов, прежде чем ладонью смахнул копошащихся на коже паразитов, большую часть из которых раздавил. Мне не хотелось, чтобы Гнус чувствовал хоть крупицу власти надо мной. Мне хотелось, чтобы он страдал. Сидит передо мной в кресле, и считает, что отмылся от всех грехов. Не быть этому!

— Не надо… — прожужжал он. — Твои воспоминания нас ни к чему хорошему…

— Ты сварил её по нужде? — перебил я Гнуса. — Только потому что тебе хотелось угомонить боль?

— Она была избалованной девкой! Наглой и заносчивой!

— Мария просто хотела любить! — рявкнул я на разлагающийся труп.

— Она была ебанутой стервой! Не питай иллюзий на её счёт, она не была избалованной. Она просто была ебанутой! Каждый день она просыпалась в концлагере, кропотливо возведённым руками её родителей. Да, там была мягкая постель, вкусная еда, горячая вода, и множество запретов, от которых ей хотелось лезть на стену. Каждая её татуировка — протест против своих надзирателей. Но они упорно этого не замечали, и она была вынуждена сделать еще… а потом еще… и еще! Её кожа — список желаний! Список дерьмовых желаний, которыми она безвозвратно испортила не только свою кожу, но и разум. Микки-Маусы, гитары, надписи, открытые окна, запертые двери с огромным глазком, исписанные тетради, колючая проволока вокруг сердца, закрытый глаз, увядшая роза, сломанная рука, пустой шкаф — все эти татуировки крик её души. Каждый раз, когда я видел эту несчастную девку у дверей твоего подъезда, внутри меня что-то сворачивалось, вызывая нестерпимую боль. Твоя мать… Она заставила меня держаться себя в руках… Но я не смог… Прошу, прекрати! Прекрати мучить меня!

Почерневшие руки схватились за подлокотники из переплетения кровеносных сосудов, и неожиданно тело Гнуса оторвалось от кресла. Мухи валились с его кожи на пол, захрустели суставы. Он почти встал, но так и остался в полусогнутом состоянии палиться на меня пустыми глазницами.

Гнус слишком быстро выходил на эмоции, воспоминания о терзающей душу боли были свежи, и никто в здравом уме не хотел бы повторить такой страшный опыт. Жалко мужика, столько пережил, и, справедливости ради, лично он не выбирал столь сложный путь. Общество. Окружение навязало ему стандарты, в которые он так и не сумел влезть. Я могу попытаться сыграть на этом, ведь козыря для того и нужны.

— Где остальные дети?

Дряхлое тело обрушилось обратно в кресло. Падение было столь стремительным, что лопнувшие рёбра выступили буграми на почерневшей коже. Челюсть снова повисла на паре уцелевших лицевых мышцы. Роже бросилась к нему, её руки уже были готовы к колдовству, но Гнус взмахом руки запретил ей помогать.

— Не надо! — прожужжал он на всю комнату. — В этом нет никакого смысла. Ты показал мне, что боль может вернуться в любой момент, овладеть тобой, и ты снова будешь жить как марионетка, только с тем отличием, что тебе самому надо будет дёргать свои тонкие ниточки, только чтобы поднят ручку или ножку, ради того, чтобы пойти против себя. Я больше не хочу воевать сам с собой. Милосердия — всё, чего я прошу.

— Милосердия? Ты не заслуживаешь его!

— Ты слишком жесток. Ты хуже своей матери!

— Она мне не мать…

— В тот день, когда умерла Мария, я попросил милосердия у твоей матери, и знаешь, что она сделала? Она освободила меня! В заброшенной квартире готовящегося под снос дома она придушила меня, угомонив боль навсегда. Как же я ошибался… Дети… А ты знаешь, кто спас их? Кто помог им бежать?

— Господин Родер, вроде так его звали, — я положил ладонь на висящую на поясе булаву.

Трущиеся друг о друга миллионы полупрозрачных крыльев издавали звук, похожий на хруст битого стекла. Он был таким сильным и невыносимым, будто стекло у меня на зубах, а пыль попала в глаза. Даже в ушах постоянно что-то терлось, стоял невыносимый лязг, который после моих слов стал оглушительным.

— Нет! — прожужжали мухи, где-то над головой. — Господин Родер к этому не имеет никакого отношения. Местный мужик, из которого высосали все силы и должны были отправить в порт для мелкой работы. Кстати, а что с ним случилось…

Гнус не пытался узнать правду из моих уст. Его вопрос был адресован лично самому себе. Видимо, он действительно потерял большую часть личности, а вместе с ней и воспоминаний. Однако в его действиях можно было что-то нащупать и уловить. Что-то разумное и дальновидное. Прибывая в полном здравии, он решился на странный план, в котором я принимал непосредственное участие. Мне даже показалось, что в его задумке мне выделили главную роль. Видимо, жизнь в новом мире не приносила ему никакого удовольствия, и просто уйти он или боялся, или не имеет никакой возможности. Испытав один раз облегчение, он уже не мог больше выносить терзающую его разум боль.

Мухи шевельнулись в моём ухе, мягко коснувшись своими мохнатыми пузиками моей кожи.

— Роже, — сказал Гнус. — Девочка моя, ты же еще помнишь дорогу к детям?

Пребывая в полной растерянности, я перевёл взгляд на Роже. Девочка послушно кивнула, вглядываясь в пустые глазницы гнилой головы.

— Помню, — прошептала она, теребя ладонями свою робу. — В конце улицы Победы.

— В конце достроенной части улицы Победы, — уточнил Гнус, а затем его голова уставилась на меня, — а ты помнишь, что в конце этой улицы?

— Нет, — ответил я, но привкус лжи вызвал горечь во рту; нет никаких сомнений, что я знаю эту улицу, но как бы я не напрягался, воспоминания упорно не желали вылезать наружу.

— В конце улицы Победы всё и началось…

— Что началось⁈ — я жаждал ответов.

— Твоя боль зародилась там.

Я не понимаю, о чём он говорит. Быть может уже бредит?

— Я не понимаю! — обрушился я на Гнуса. — Объясни!

— Умерь свой гнев, иначе он уведёт тебя с намеченной дороги. Всему своё время, наберись терпения. Всё, что тебе нужно, — правильно расставить приоритеты, и только тогда ты сможешь совладать со своей болью, и даже подчинить себе.

— Сейчас моя боль — это Судья Анеле! Где мне её искать⁈

— Доберись до начала своего нелёгкого пути. Встань напротив места, где твоя судьба оступилась, а когда встала, все ориентиры были утеряны.

— Гнус, если ты знаешь, где её отыскать — ты обязан меня провести! Ты обязан мне показать!

— Я никому ничего не обязан! — ползающие по стенам и потолку насекомые обезумели, в едином порыве сорвались с места, и казалось, что комната стремительно уменьшается в объеме. Стены и потолок словно полетели на нас с одним желанием — расплющить, превратить в пахучую массу из костей и плоти, чем-то напоминающую ту, что налипла мне на подошву сабатонов.

Я прижал к себе Роже и накрыл её голову ладонью правой руки, когда левой — отгонял бросившихся на нас мух. Мне не хотелось отпускать Гнуса, не хотелось его оставлять сидящем на полном расслабоне в своём уютном кресле. Он не заслуживал удобной жизни. Он обязан отработать свой кровавый долг!

— Ты поможешь мне найти её! — взревел я на Гнуса.

— Нет! Ты сам найдёшь свою мать! Это твой путь, и никак не мой. Я свой прошёл, больше не хочу.

На мгновение я целиком окостенел. Прожужжавшее слово «мать» разлилось по моим костям липкой массой, превратив меня в неподвижную фигуру. Я даже не замечал, как мухи целиком облепили моё лицо, залезли в ноздри, в уши, сумели протиснуться в узкую щель между приоткрывшимся губами и уже ползали по языку. Меня жалили всюду. Боль разлилась по всему телу, каждый участок тела подвергался нешуточному насилию со стороны тончайших хоботков, проникнувших в мой доспех. Мать…

С большим трудом я сумел выплюнуть всю скопившуюся во рту грязь и выдавить из лёгких:

— Мать…

Вместо ответа, по телу разлилась новая волна боли, еще сильнее и жгучее. Я закрыл глаза и взвыл от боли. Мои руки обняли бедную, трясущуюся в страхе Роже, и прижали к телу сильнее, и я даже не подозревал, какую причиняю ей боль своей заботой. Я не знал, плачет она, или пытается докричаться до меня — безумное жужжание заглушало все звуки. Но сумел опустить голову и приподнять всего на секунду веко. Мухи вгрызлись в мой глаз, но той секунды хватило, чтобы я увидел в своих объятиях девочку, покрытую мухами. Лица Роже невозможно было разглядеть. Казалось, что она сменила наряд на нечто жуткое, почти черного цвета с серебристым блеском, бегущим волной по трясущемуся телу девочки.

Мы умрём.

Сила Гнуса казалось безграничной, стоило ему захотеть, как по щелчку пальца любой мог замертво рухнуть у его ног. Я даже не мог упасть. Я даже не мог пошевелиться из-за сковавшей меня боли, физической, проникшей под кожу и словно паяльником прижигающей плоть к мышцам.

— Инга, — голос Рожи был слаб, но в нём чувствовалась борьба, — спаси меня…

Я пытаюсь это сделать изо всех сил, но у меня ничего не выходит. Руки и ноги охватил паралич, губы онемели, а веки… веки… На удивление, я нашёл в себе силы приоткрыть один глаз. И снова у меня было короткое мгновение, прежде чем насекомые жадно впились в мою слизистую, и я окончательно ослеп.

На уровне моей груди обе ладони Роже рисовали круги. Стоило мне осознать происходящее, как я тут же нашёл в себе силы пошевелиться. Пальцы рук сжались, нащупали плечо и макушку девочки. Отозвалась левая нога, затем — правая. Обняв Роже ещё крепче, я сорвался с места и понёсся в сторону окна. Я боялся выпускать её. Боялся, что мои руки или ноги вновь ослушаются меня. Но у меня не было иного выхода. Если боль вновь накинется на меня — мне придётся стерпеть. И я терпел, хрустел зубами, а выть хотелось с такой силой, что я не стал себя сдерживать, когда подбежал к краю, оттолкнулся от пола, и мы полетели на улицу. Под неутихающее ни на секунду жужжание взбесившихся мух, мы рухнули на вспаханную землю, рядом с нелепым низким заборчиком из переплетения сосудов.

— Инга! — ревел на всю улицу Ансгар. — Что происходит⁈

— Беги! — проорал я, с трудом разлепив губы.

Не выпуская Роже из своих объятий, я вскочил на ноги и бросился на голос Ансгара, призывающего на всю улицу разбегаться подальше от дома.

Я не мог разлепить веки, а мухи продолжали причинять боль. Не такую сильную, как раньше, но у меня не было никакого желания здесь задерживаться более чем на один вдох. И чем дальше я убегал от дома — тем мне становилось легче. А потом боль ушла. Жужжание мух окончательно стихло, и я сумел открыть глаза. В моих объятиях по-прежнему болталась Роже, я так сильно прижал к себе девочку, что её сандалии не доставали до земли. Поставив её на землю, я обернулся и бросил взгляд на дом. Происходящее, казалось, странным, было трудно принять тот факт, что Гнус не хотел никого убивать. Он просто хотел, чтобы его оставили в одиночестве. Ведь только так совесть позволит уйти ему спокойно, без переживаний за чужую жизнь.

На наших глаза возвышающаяся над остальными домами высотка, чья облицовка овшивилась мошкарой, вдруг обнажилась. Всех мух словно огнемётом спалило, крохотные тельца посыпались дождём на землю. Влажные переплетения сосудов, создающие фундамент, стены, оконные проёмы и всё убранство здания будто начало высыхать. Прекратилась пульсация. Пропал дорогой блеск. Так странно, я словно смотрел на дом через черно-белый фильтр. Вначале багровый дом посерел, став похожим на песок, но мне стоило несколько раз моргнуть, как перед нами уже стояла серая, как бетон, конструкция. Хватило одного удара ветра, чтобы с верхних этажей откололся кусок стены и полетел вниз к земле. Не долетев нескольких этажей, кусок обратился в бледную пыль и осел на соседней улице.

Ясно было одно — дом умирает.

Глубокие трещины беспощадно устремились от фундамента к самой крыше здания, вынуждая некогда крепкую конструкцию застонать на всю улицу сбивчивым треском. Не прошло и минуты, как все перекрытия первого этажа лопнули, выдавливая из оконных рам клубы серой пыли, а после — дом медленно сложился, погребя под собой Гнуса. Сотни облаков белёсой пыли брызнули во все стороны от завала и поползли по улицам страшного города, гонимые ветром.

Пыльный туман окутал нас. Где-то слева разразился кашлем Ансгар, сплёвывая пыльные комки на землю. Успокоив припадок, он спросил:

— Что произошло?

— Нам надо идти дальше. В конец улицы.

Глава 25

Зернистое облако пыли от рухнувшего убежища Гнуса медленно оседало на землю. Силуэты моих друзей и воинов, заполняющих улицу в обе стороны, медленно прорезались в белёсом полотне, словно людская толпа, гуляющая в утреннем тумане. Очертания их лиц были размыты, и я не думаю, что они могли видеть моё, искривлённое смешанными чувствами, накинувшимися на меня со звериной яростью.

Я искренне радовался, прижимая к себе Роже. Мои поиски были окончены, худшее уже позади, но меня не оставляет чувство неминуемой трагедии. Слова Гнуса покрыли мой разум тяжёлым осадком неразумных разложений, окиси, вызывавшей непереносимую дурноту. Мать… Неужели она здесь, где-то бродит среди этих уродливых домов из крови замученных рабов? Неужели она снова связана с волной боли, окутавшей меня так сильно, что я вынужден был преодолеть континент только ради одного — убить её. Душить тварь и смотреть в её медленно закатывающиеся глаза. Вена на лбу раздуется так сильно, что может показаться, будто под кожей завёлся огромный паразит, который всеми силами пытается вылезти наружу. А потом она обмякнет, и будет медленно остывать на холодном кафеле ванной комнаты. Тогда я нашёл пачку сигарет в её халате, и впервые закурил. Первый кашель показался горьким и удушающим, но он меня не напугал. Наоборот. Я заложил фильтр между губ, смял его зубами и глубоко затянулся. Горячий дым вновь наполнил мои лёгкие и тогда я впервые ощутил невероятное головокружение, бросившее меня на пол, прямо к телу женщины, называющей себя моей матерью.

Если она действительно жива, и бродит по улицам этого города, я обязан её разыскать.

Мои руки ощутили дрожь. Опустив взгляд, я увидел трясущуюся в моих объятиях Роже. Мухи! Мой эгоизм совсем затмил мой разум, я даже не подумал о маленькой девочке, чьё тело минутой ранее было облеплено мухами. Но бегло осмотрев её кожу, мне не удалось найти ничего угрожающего её жизни.

— Роже, — растерянно произнёс я, — как ты себя чувствуешь? Рой мух должен был сожрать тебя заживо.

— Инга, со мной всё в порядке. Мухи меня не кусали. Только щекотали своими лапками.

Гнусу нужно отдать должное. Вынудил покинуть нас дом исключительно причиняя боль только мне, и не только физическую. Может я становлюсь слишком мягким, но признаюсь себе, в тот момент, когда боль сковала меня, а от обилия мух на девочке были видны лишь редкие пряди, всё моё внимание было направлено на спасение Роже. Я становлюсь мягким.

Я разжал руки, выпуская Роже из объятий, но трясущаяся девочка по-прежнему прижималась ко мне, словно боясь, что я уйду куда-то, и она окончательно потеряется среди неизвестных ей улиц.

— Я боюсь, — прошептала она мне в грудную пластину.

— Тебе нечего бояться, ты со мной.

Только сейчас, опустив глаза на её лицо, я увидел, как она жмуриться и прячет лицо в тени моей головы, вжимаясь нежной кожей в мой грубый доспех.

— Они повсюду, — прошептала она.

— Кто? — спросил я, с опаской оглянувшись.

— Воины. Она снова меня заберёт.

— Роже, не бойся. Эти воины — мои солдаты. Мы пришли сюда за вами, за всеми детьми, которых похитили. Мы вернём вас домой.

— Она не даст вам! — завизжала Роже. — Она очень сильная!

— Открой глаза и посмотри на меня.

— Я видела! Ты такая же плохая, как и она… — неожиданно Роже ударила мою нагрудную плиту своей ладонью, сильно поранив кожу о грубые края. Она взвизгнула, сжала губы и, наконец, открыла глаза, чтобы взглянуть на свои раны.

Хватило одного вздоха, чтобы на коже не осталось не единой царапины. Роже излечила себя, а потом уставилась на меня, продолжая кривить в гневе губы.

— Понравилось? — спросил я. — Ну же, ударь еще. Не бойся, бей!

Лицо девочки покраснело, глаза намокли от хлынувших слёз, а губы раскрылись в гневе, высвобождая наружу весь скопившийся страх. Она ударила со всей силой, и снова на коже остались глубокие царапины. Девочка на этом не остановилась.

Она ударила еще раз, но уже правой рука. Кровь заливала запястье и тонкой струйкой потекла к локтю. Ей понравилось. Каждый удар приносил облегчение, давая боли заглушить непривычный гнев, который пугал её. Девочка ревела и лупцевала мой доспех. Брызги крови окропили землю. Кожу на ладони сорвало, и показались кости. Стоявшие рядом Ансгар и Осси молча смотрели, не решаясь вмешиваться.

Но вмешаться пора уже было.

Я схватил её за окровавленное запястье, остановив разбитую в мясо ладонь рядом с моей грудной пластиной.

— Успокойся! — гаркнул я на неё, и легонечко встряхнул, приводя в чувства.

— Я хочу домой! — заревела она.

— Мы найдёт остальных детей, и я обещаю тебе, вы отправитесь домой! Ты только покажи дорогу до улицы Победы.

Кожа на её ладони затянулась. Последние капли слёз сорвались с грязных щёк и упали рядом с моими сабатонами. Осевшая пыль посерела от влаги, и крохотные комочки девичьего горя стали похожи на всюду разбросанные мертвые тела насекомых. Приглядевшись к ним, можно было увидеть лопнувшие брюшки мух и вытекшую из них на землю кровь, успевшую свернуться и превратиться в крохотные комочки. Верные помощники Гнуса сожрали дом заживо. Испили до последней капли крови, не жалея себя.

История Гнуса закончилась прекрасным суицидом. Он закончил свой путь, и больше не испытает той неумолимой боли, что продолжает вести меня вперёд. Неужели избавление от этой самой боли несёт за собой столь сладостный привкус, что вынести себе смертный приговор — пустяковый ход, занявший короткие мгновения раздумий?

— Ансгар, — сказал я, бросив на него взгляд. — Собирай людей. Мы идём дальше.

На испачканном пылью лице проявилась улыбка. Ладонью в кожаной перчатке Ансгар смахнул со своего ёжика остатки пыли и громко проревел на всю улицу:

— Собираемся!

Мне нравился его настрой. Бойкий и решительный. Но я не мог до конца объяснить себе его бездумное самопожертвование ради моей цели. Кровокожи были нашими врагами — бесспорно, и этот неоспоримый факт стал залогом нашей крепкой дружбы, но следовать за мной по пятам, не видя даже просвета на горизонте — вызывало у меня подозрения. Не то чтобы я ему не доверял. Нет. Я верю ему и доверяю. Но иногда приходиться поглядывать за ним как за подростком, слабовольным, готовым сделать первую в жизни затяжку сигаретой из чужих рук. Только ради того, чтобы попробовать. Мне не хотелось бы, чтобы он прикоснулся к запрещённому. Я переживал за его разум и за его взгляды, которые могли поменяться в любой момент, стоит ему лишь засомневаться. Для себя я строго решил: когда мы найдем детей, я отправлю их всех домой. Пусть уплывают отсюда прочь, дальше я отправлюсь в дорогу один. Меня окружают знакомые улицы, а впереди уже знакомый мне противник, с которым я найду способ разобраться. Я погладил костяную булаву, висевшую на поясе из человеческих кишок.

— Роже, — я выпустил её полностью зажившую руку, — веди нас на улицу Победы.

Девочка размяла пальцами, а после стряхнула осевшую на платье пыль. Окружавший нас со всех сторон лязг кровавых доспехов привлёк её внимание. Она вскинула голову и бросил взгляд куда-то в сторону, как заяц, услышавший в лесу посторонние шорохи, за которыми скрывался хищник. Я прекрасно понимаю её страхи, но мы не может стоять на месте. Нам нужно идти вперёд!

Я уже было открыл рот, слова просились наружу, но мои губы не шелохнулись.

— Идём, — сказала Роже.

Она была ниже меня на голову, и посмотрев на неё сверху, я увидел в её взгляде серьёзный настрой. На испачканных пылью щеках виднелись полосы от слёз. Она заметила на что я пристально смотрю, и, не раздумывая, ладонями утёрла лицо. Стало лучше, но вид бродящей по вокзалу цыганки можно было смыть лишь водой с мылом.

Смирение целиком овладело Роже. Она словно уверовала в нас. Уверовала в себя. Двигаясь вдоль рядов скрипящих доспехами воинов, её взгляд был направлен в конец улицы между домами. Она не оглядывалась, во взгляде пропал страх. И я уже не представляю ситуации, при которой она бы бросилась в истерику. Со стороны могло показаться, что она больше не опасается за свою жизнь, в отличии от меня.

Переживания за её жизнь вынудил меня поставить Роже позади себя, но мне и этого было мало. Ансгар и Осси шли по обе стороны, а за спиной девочки вышагивала Бэтси, чей тяжёлый взгляд постоянно цеплялся за окна домов, за встречные ветра, несущие через улицы пыль, и за грязную робу девочки, идущей впереди неё.

Всю дорогу солнце висело над головой. Невыносимы жар и тепло от домов быстро забирали накопленные силы. Усталость отражалась и на лице Роже. Нам часто приходилось делать привалы. Люди прятались в тени домов и жадно преподали своими сухими губами к запасам воды. Роже поначалу отказывалась от предложенного Ансгаром бурдюка, но слабость и невыносимая сухость в горле любого вынудят отхлебнуть живительной влаги, даже если перед тобой грязная лужа.

Прежде чем Роже увидела знакомую улицу, мы прошли не одну сотню домов. Солнце скрылось за горизонтом, погрузив кровавый город в прохладную темень. Тьма застала нас на узкой улице. При всём желании мы не могли удобно разместиться на земле между домами, если только стоя, но этот вариант точно не устроил бы Ансгара. Мои воины заняли соседние дома, когда люди Ансгара разместились на земле штабелями.

Ночь оказалась спокойной, изредка тишину нарушал порывистый ветер, приносящий букет из различных ароматов, среди которых я без особого труда учуял запах крови. Свежей. Но не пролитой. Словно её забрали, силой, вынудив человека медленно умирать в страданиях. Похожим запахом страха разит пот на теле убиенного через муки. Мерзкая смесь, говорившая только об одном — мы на верном пути.

Почти всю ночь я не смыкал глаз. В этом не было никакой необходимости, сны давно стали для меня далекой фантазией, которая больше не будоражила мою людскую душу. Но человеческую физиологию было трудно упрятать в глубине своего тела, и прикрыть глаза было скорее привычкой, чем строгой необходимостью.

— Инга, — шепнула мне на ухо Роже. — Сейчас всё начнётся…

Тревога, сотрясающая её голос, вынудила меня немедленно распахнуть глаза и вскочить на ноги. Кровавая заря залила ослепительно алым светом не только небо. Казалось, что я всё же сумел погрузиться в кошмар, где из каждого пустого окна страшных домов на землю хлестала кровь.

Кровокожи не спят.

Кровокожи не видят снов.

Луч солнца пронзил девятиэтажку сквозь окна на самых верхних этажах и рассеялся на несколько полосок, которые я принял за потоки кровавой воды. Зрелище было неотразимо, свет проникал в каждую квартиру, и из каждого окна вырывался луч такой силы и яркости, что казалось, будто в каждой комнате установлен прожектор. Крохотные пылинки кружили в утреннем мареве в неосязаемом спокойствии, о котором можно было только мечтать.

Нашим мечтам не суждено сбыться.

На высоте девятого этажа, в оконном проеме однокомнатной квартиры крохотная песчинка на моих глаза превратилась в огромную багровую точку и полетела вниз. Еще до того, как она с грохотом рухнула наземь, улица наполнилась воплями, лязгом кровавых доспехов и шумом нарастающей битвы.

Песчинка с грохотом рухнула на газон рядом с домом. Поднявшееся облако пыли быстро унесло ветром, и только сейчас я сумел разглядеть в месте приземления переломанное тело моего воина. Позади меня схлестнулись мечи. Кровавые лезвия терзали друг друга только с одной целью — убить. Я резко обернулся, выхватывая с пояса свою костяную булаву. Увиденное сбило меня с толку. Мне было сложно поверить своим глазам, но пришлось. Серповидные клинки. И они сражаются друг с другом. Мои воины сражаются друг с другом!

Сердце заколотилось с такой силой, что если бы не крепкий доспех, оно бы пробило грудную клетку и поскакало бы в конец улицы. Но бешенный стук меня не пугал. Меня пугало эхо. Точнее — его отсутствие. Как бы я не старался, куда бы я не посмотрел, но я никак не мог уловить отклика ни от одного воина, попавшего мне на глаза. Эхо их сердец больше не клокотало в моей груди. Их воля оказалась в чужих руках.

У меня больше нет армии.

— Что происходит⁈

Кто-то кричал мне в ухо. Горячая слюна брызгала мне на кожу, дурной запах бил в ноздри, а я всё никак не мог осознать происходящее.

— Инга! Что происходит⁈ Да посмотри же ты на меня!

Мне пришлось оторвать взгляд от двух сражающихся воинов за окном квартиры на первом этаже, битва которых меня так увлекла, что я даже не сразу признал Ансгара. Молодой правитель стоял во все оружии и тряс перед моим лицом черепом своего отца.

— Ансгар, — прохрипел я, — я не знаю… Я не знаю, что происходит!

— Успокой своих воинов, иначе они перебью друг друга!

В алом свете его вспотевшее лицо казалось невероятно устрашающим. Он будто с увлечением умылся кровью, абсолютно не осознавая, что сошёл с ума. Безумный взгляд пожирал меня своей паникой и негодованием.

— Ансгар, я сам не понимаю, что происходит, но мои воины больше не подчиняются мне. Возможно, я кого-то еще могу чувствовать, но их так мало, что в этой битве мы явно проиграем…

Ансгар не дослушал меня. Ощетинившись булавой и щитом, парень бросился к своим людям, растерянным происходящим. Раздались громкие приказы. Пол сотни клинков покинуло ножны и отряд, состоящий исключительно из людей, сгрудился рядом со мной и Роже.

— Инга, — гаркнул Ансгар, пробираясь ко мне. — Нам нужно уходить отсюда, немедленно!

— Нет! — взревел я. — Мы не можем так просто уйти!

Из дома напротив выскочил десяток кровокожих и клином врезался в отряд Ансгара. Завязалась драка, в которой слишком быстро была пролита человеческая кровью.

— Нам нужно идти вперёд! — процедил я сквозь зубы. — Дороги назад попросту нет!

Тяжелое решение принимается сильным человеком.

Ансгар кивнул, и тут же указал взглядом в сторону нашего пути.

Из окон посыпались новые воины. Треск доспехов и неразборчивое мычание разлетелись по улице, заставляя сердце сжиматься от страха, вызванного неумолимой безысходностью. Мы сумели добежать до соседнего дома, как улицу нам перегородили огромные тени, прячущиеся в кровавых лучах.

Выставив перед собой щит, я проорал Роже:

— Держись позади меня!

Она только успела кивнуть, как я, под крики Ансгара и его людей бросился вперёд. Мне было плевать, кто там скрывался. Их настрой был мне ясен, они пришил за нами. Они пришли нас убивать. И сейчас только один вопрос возникал у меня в голове: кто умрет первым?

Луч солнца преломился, сверкающая пыль потускнела. Прячущиеся в тенях зданий бросились в нашу сторону и когда между нами было метров десять, я сумел разглядеть первого. Оленьи рога, медвежье тело и неотразимый блеск вязкой слюны, брызжущей из звериной пасти.

Уродца я убил первым ударом. Под свирепый рёв массивная лапища в кровавой корке попыталась снести мне голову, но острые когти ударили в костяной щит и лишь брызнули в воздух костяной крошкой. В следующий миг я проскочил под лапой, взмыл в воздух и обрушил костяной наконечник прямо на висок оленьей головы. Подарок Гнуса не переставал удивлять меня своей силой. Череп зверя податливо раскололся, впуская внутрь головы костяную смерть.

Я приземлился на землю вместе с кусками черепушки и ошмётком мозга, вывалившегося из расколотой башки. Монстр пал, не издав ни звука, в отличии от своего сородича, который уже ревел от боли и плевался кровью. Он пытался ударить Ансгара, но парень ловко уворачивался за щитом, и тут же наносил удары в ответ. Булава из отцовского черепа переломала обе ноги чудища, обломала когти на лапе, а после легла точно между кустистых рогов, когда монстр не выдержал и рухнул на колени перед Аснгаром. Юноша не нуждался в моей помощи, в отличии от его людей.

Глава 26

Отряд Ансгара был разбит на несколько кусков, в каждом из которых завязалась нешуточная битва. Алая пыль нещадно хлестала меня по лицу, лезла в глаза, но я по-прежнему видел весь ужас войны, от которого невозможно спрятаться или убежать, и даже если закроешь глаза, твои уши пропустят через тебя тяжёлый марш смерти, после которого хочется самому кричать. Лишь бы никого не слышать.

Только бы никого не видеть.

Но я видел… Видел, как ничтожны кожаные доспехи, носимые людьми Ансгара, против жутких монстров. Их было пятеро. Я сумел посчитать их по ветвистым рогам, косящих людей подобно острой косе, срезающей стебли высокой травы. Я бросился на помощь. И каждый мой шаг усиливал людские вопли и обилие страданий, выпавших на душу смертных.

Воины теряли конечности, замертво валились наземь в лужи собственных потрохов, вывалившихся из вспоротых брюх. Но звериные рога были куда опасным оружием, чем я мог себе представить. Помимо оторванных рук, выдранных кусков одежды вместе с окровавленной плотью и спутанных в узлы людских кишок, я увидел нанизанную на острые рога мужскую голову с застывшим немым воплем. Бедняге повезло, как бы это дико не прозвучало. Кривой рог вонзился в висок жертве, проломил череп и погрузился глубоко в мозг, превратив в кровавую кашу всё, что было выше носа.

Доблести солдатам Ансгара можно только позавидовать. Они сражаются до последнего вздоха, даже не думая разбегаться в стороны или прятаться в этих ужасных домах, где может быть у них есть хоть какой-то шанс выжить.

Стоящий с краю отряда воин ударил монстра мечом по лапе в кровавой корке, а в следующий миг с воплем взмыл в воздух и полетел в сторону домов. Швырнувший его монстр задрал уродливую башку и оглушительно взревел, упиваясь кровью и сладкой победой. Людская кровь окрасила рога в алый и стекала каплями наземь, рядом с массивными лапами. Чудище приготовилось принять удар от кучки людей, ощетинившейся острыми мечами. Фыркнуло на них, разинуло пасть и громко взвыло. Длинные когти поднялись выше людских голов и нацелились на неприкрытые шеи и вопящие лица. Хватило бы одно удара, чтобы замертво скосить человек пять.

Но моя булава решила всё иначе.

Кровавая пластина на животе монстра раскололась как блюдце. Чудище пошатнулось, из пасти хлынули перемешанные с кровью слюни. Зараза, одного удара оказалось недостаточным. Когтистые лапы обрушились на меня вместе с рёвом. Я успел отпрянуть, подставил щит. Какие же они сильные! Костяной щит врезался в лицо с такой силой, что меня почти повалило наземь. Я устоял. Крепко сжал рукоять булавы и уже готовился принять очередной удар, как услышал людские вопли. Ожесточённые крики сопровождались лязгом кровавого оружия и топотом кожаных ботинок. Один из воинов встал напротив расколотой брюшной пластины и вогнал в неё свой клинок, за что сразу же поплатился жизнью. Его смерть была ненапрасной. Его подвиг подарил мне несколько мгновений, решивших итог схватки.

Моё лицо окропила горячая кровь и еле заметная улыбка, когда булава вторым ударом по морде повалила монстра на четвереньки. Зверюшка мычала и рыла землю когтями в полном неведении. Я щитом сломал ему рога, затем поставил ногу на шею и со всей силой надавил. Под подошвой затаилась невероятная сила. Я чувствовал её. И понимал, что в любой момент могу взлететь в воздух, стоит монстру вскочить на лапы.

Лучше не играть с судьбой, даже когда очень сильно хочется насладиться страданием врага.

Я замахнулся, и опустил булаву на огромный пялящийся на меня кровавый глаз. Быть может мне показалось, но перед тем, как костяной наконечник превратил голову монстра в разбитое яйцо, я увидел блеснувшую в алом свете слезу. У меня нет времени на сострадание, ступня утопала в куче пепла, когда рядом продолжалась битва. Собрав остатки отряда, мы бросились на помощь к остальным. Мы стали потоком раскалённой лавой, сметающей всё на своём пути и оставляющей после себя лишь пепел. Чудища с медвежьими телами не ожидали такого напора. Сопротивлялись, размахивая лапами и пытались нас убить рогами. Но мы небыли грязными дворнягами, которых можно было отогнать палкой. Дюжина клинков, обрамление которых было выполнено из моей крови, рубило и пронзало кровавые доспехи, вынуждая зверьё отступить и выть от боли.

Итог нашего наступления всегда один. Всегда остаётся горсть пепла, которую тут же подхватывал ветер и разносит по улицам кровавого города.

Побеждать — становится нашей привычкой.

Совсем скоро у меня получилось собрать всех воинов в одну кучу, к нам присоединился Ансгар вместе с Осси и Бэтси. Монстры продолжали вырываться из уличной глубины, скрытой зернистым туманом. Я оглянулся, и неожиданно испытал страх. Мои глаза не видели её. Я потерял из виду Роже!

— Роже! — заорал я. — Где ты⁈

Мой вопль никогда не станет громче шороха войны. Я знал, что не смогу докричаться дальше своей булавы, и бросить отряд, ради того, чтобы отступить и попытаться разыскать Роже, не имею никакого морального права. Но одно я знал точно — двигаться только вперёд, за массивные спины уродцев. И когда мой взор сумел пробраться через засилье страшных силуэтов, а ветер утих на короткий миг, позволяя песчаной пелене опустилась на землю, мои глаза выцепили девичьей силуэт. Она уходила прочь с вытянутой в воздух правой рукой.

— Роже! Остановись!

Очередной монстр рухнул у моих ног с раздробленной шеей и переломанным позвоночником. Мне было плевать на окружающую меня битву. Мне было плевать на всех. Перешагнул уже успевшее обратиться в пепел чудище, и даже не стал оборачиваться, когда длинные когти ударили мне в спину и швырнули вперёд. Я сплюнул забившуюся пыль в рот, вскочил на ноги и снова пошёл вперёд, к Роже, наслаждаясь предсмертным воплем монстра, осмелившегося напасть на меня со спины. Его добили без моего участия, я слышал как орёт Ансгар в гневе, слышал, как его булава ломала кости, как мужской рык заполнил улицы, чтобы отразиться от стен и вернуться в десятикратном размере к владельцу, наделяя его руку такой силой, что мне страшно представить морду зверя, на которую ляжет вся эта сила.

А потом я услышал Роже.

Я бежал к ней, и громко призывал остановиться. Но она даже не обернулась. Что-то неразборчиво выкрикивала в пустоту, и только когда между нами было метров десять, я сумел разобрать её слова. Она призывала остановиться. Она откровенно рвала глотку:

— Остановитесь! Это я, Роже! Они — друзья! Они пришли спасти нас!

А потом раздался женский голос. Сильный, властный. Он обрушился на наши головы подобно грому, и не нужно было прислушиваться, чтобы расслышать в нём скопившийся гнев.

— Назад! — оглушительно проревела скрывавшаяся за песчаным ветром женщина.

Позади меня раздался топот. Звериный рёв хлынул ото всюду, но в нём больше не звучала ярость или злость. Обернувшись, я увидел несущихся мне на встречу чудищ. Лапы вздымали в воздух песок и пепел. С трясущихся рогов слетали во все стороны нанизанные людские остатки. Олене-медведи пробежали пару метров на задних лапах, после чего сразу же опустились на четвереньки и неуклюже, расталкивая друг друга понеслись в мою сторону. Страшное зрелище, казалось, что весь мир попёр против меня. И особого выбора у меня нет. Мне оставалось только одно.

Я крепко сжал булаву и выставил перед собой уродливый щит, убрав с глаз картинку надвигающегося пиздеца. Подошва глубоко вгрызлась в землю. Я приготовился принять сильнейший удар, увернуться от шквала когтей, который, скорее всего, разорвёт меня на куски. Но когда звериный рёв окутал меня — это оказалось самым сильным потрясением, которое я испытал. Всего лишь лёгкий ветерок. Еле заметный толчок, не более.

Зверьё в кровавой корке пронеслось мимо меня, оставив на мне вместо смертельных ран — грязь. Я быстро обернулся, ужаснувшись от мысли, что вся эта волна безумия сейчас снесёт и Роже. Но ничего подобного не произошло. Роже так и осталась стоять с поднятой в воздух рукой, а чудища скрылись в песчаной пелене, опустившейся на улицу между двумя домами.

Я выдохнул. Мы получили короткую передышку. Но ради чего? И какое отношение к этому имеет Роже?

Насладившись мигом тишины, я быстро направился в сторону Роже. Стоило мне сделать несколько шагов, как вдалеке проявился силуэт. Тень двигалась нам на встречу, а я в свою очередь даже не имел понятия как быть. Чего я только не перебрал у себя в голове. И очередное нападение кровокожих, и неведомого монстра, в чьих силах управлять не только зверьём, но и моими солдатами, и даже подумал о возвращении Гнуса. И даже понадеялся, что вот наконец увижу её, судью Анеле, и сейчас настанет решающий момент. Но ничего подобного.

Когда я встал рядом с Рожей, нам на встречу вышла высокая фигура в пыльной робе, скрывающей ноги до самых ступней. Лицо пряталось в тени опущенного до носа капюшона, и даже когда она встала на расстоянии руки, кроме мерцания двух глаз мне больше не удалось ничего разглядеть.

— Роже, — раздался женский голос, приглушённый повязкой на лице. — Иди ко мне, не бойся.

Фигура протянула руку к девочке. Показавшаяся из рукава ладонь имела загорелую кожу, неухоженные ногти и была покрыта множеством рубцов, что ничуть не умаляло в ней женственности.

Роже уже собиралась шагнуть в сторону незнакомки, как я положил девочке руку в кровавой корке на плечо, вынуждая замереть на месте. Девочка дёрнулась, замерла. Она уже хотела посмотреть на меня, когда я уставился в мерцающие в глубине капюшона глаза и спросил:

— Кто ты?

Меня оставили без ответа. Капюшон слегка наклонился вбок, и незнакомка обратила своё внимание куда-то в сторону, позади себя.

— Ты можешь её контролировать? — спросила она у кого-то.

— Нет! — раздался детский голос, принадлежащий растерянному мальчугану лет семи.

Всё это время мальчик прятался позади незнакомки, держась за её робу. Немного помедлив, он покинул своё убежище и встал напротив меня. Как и женщина, он был одет в пыльную роду, голову покрывал капюшон. Говорил он без стеснения, его лицо не покрывала повязка, служившая, судя по всему, фильтром от витавшего в воздухе песка. Блеснувшие в тени капюшона глаза явно были обращены на меня. Что там закрылось, любопытство или страх? Неожиданно мальчик вскинул правую руку в мою сторону и сжал ладонь в кулак, будто хватая что-то неосязаемое. Я ничего не почувствовал, что, видимо, и вызвало злобное рычание, сорвавшееся с губ парнишки.

— Она иная! — пропищал мальчик. — Она не подчиняется мне!

Капюшон женской фигуры обратился в сторону Роже.

— Роже, ты знакома с этим кровокожим?

— Да. Её зовут Инга, и она — мой друг.

— Друг? — усмехнулась фигура. — С кровокожами никто не дружит. Они — нелюди, чья натура — захватывать, убивать и порабощать.

Я повесил булаву на пояс, а щит убрал за спину. Мне хотелось показаться спокойным и безобидным, и брошенные в мою сторону нелестные слова никак меня не задевали. Я позволил Роже подойти к женщине, а сам даже не шелохнулся. Поймав на себе взгляд из глубины капюшона, я сказал:

— Твой малыш правильно сказал, я — иная. Мой облик — возможность избежать смерти, сумевшей приблизиться ко мне так близко, что я ощущала на своей шее её холодное дыхание. Стать кровокожим — моё желание, никто меня не принуждал. И наделяя своё тело этой силой, я прекрасно понимала, на какого врага её обрушу. Мой враг здесь, в этом городе, но это точно не вы. Мы здесь, чтобы остановить судью Анеле.

— Мы… — протянула женщина, а затем прогрохотала. — Кровокож, ты привёл сюда целую армию. Сколько здесь мужчин, сотни четыре, или пять? Стать кровокожим — было их искренним желанием?

— Среди нас есть люди, и они шли за нами по своей воле. Я считаю, этого достаточно.

— Да, я вижу среди вас людей, и только благодаря этому вы еще не растерзаны моими ручными зверюшками, — она немного помолчала, а после добавила: — Кровокож, ты так и не ответила на мой вопрос.

— У них был не шибко богатый выбор. Либо смерть, либо сразиться со смертью. Чтобы выбрала ты?

— В моей памяти кровокож навсегда останется монстром с занесённым мечом над смертным. Убийцей. Душегубом. Похитителем, сгоняющим беззащитных на корабли, чтобы в дальнейшем обречь их всех на мучительное рабство. Задай мне этот вопрос тогда, когда на моих глаза убили мать, я бы не задумываясь предпочла бы смерть. Но сейчас меня окутали сомнения.

Спрятанная под капюшоном голова бросила взор мне за спину. Я оглянулся, почувствовал неладное. Ансгар и его люди стояли спиной ко мне, тяжёлое дыхание волной ходило от одно воина к другому, уставшие руки с трудом удерживали отяжелевшие от усталости клинки. Ансгар будто почувствовал мой взгляд, обернулся. Впервые я увидел закравшийся в его глаза страх. Парень казался зверем, загнанным в угол, где нет такой опции как отгрызть себе лапу ради спасения. Он что-то кричал мне, но я не мог услышать его слов из-за поднявшегося треска кровавых доспехов. Ансгар отвернулся от меня, направив взор между домами, где из повисшей над землёй алой дымки вышли силуэты моих воинов. Их настрой мне был понятен. Я по-прежнему не чувствовал их воли, я не мог управлять ими, но прекрасно понимал, что их вскинутые мечи уставились на смертных. Это какая-то злая шутка. В этой бойне нет никакого смысла!

— Останови моих людей, не дай им перебить друг друга, — взмолился я перед незнакомкой. — Прошу!

— Ты действительно переживаешь за людей, кровокож? — иронизировала фигура. — Не верю!

Мне стало не до шуток.

— Они мои друзья! — взревел я. — И я за них готов убить!

Объятый яростью, я опустил руку и готов был выхватить с пояса булаву. Мне было плевать на фигуру в грязной робе и на её мелкого прихвостня, возомнившего себя полководцем моей армии. Несколько загубленных жизней — ничтожная цена в обмен на мою армию и сохранность Ансгара и его людей.

Мои пальцы коснулись рукояти булавы, когда женщина гаркнула на меня:

— Остановись! Не совершай глупостей, за которые непосильный грех ляжет на твои плечи.

— Мои плечи уже давно не видели и дня без боли. Ваши жизни меня не отяготят.

Роже обернулась ко мне. Лицо девочки будто постарело от закравшихся теней страха. Глаза вылупились на меня, когда губы только и нашёптывали:

— Нет-нет-нет-нет-нет… Так не должно быть. Инга, ты моя подруга! А значит и её. Мы друзья!

Бедная девочка. Её взгляд в страхе прыгал между нашими фигурами, словно мы её разругавшиеся в край родители, которых она пыталась помирить.

— Мы же друзья? — спросила она у женщины в робе.

— Я не вожу дружбу с кровокожами, Роже, — ответила фигура, вынуждая меня снять с пояса булаву.

Как же всё сложно в этом мире. Ну почему нельзя вот так просто взять и договориться. Сесть за стол переговоров и решить всё мирно? Право сильного? Ну раз так, я попробую забрать это право.

— Нет, Инга! — заревела Роже. — Не надо! Они друзья!

— Пусть тогда отпустят моих людей, — прошипел я сквозь зубы. — А потом поговорим за дружбу с людьми, у которых я даже лиц не вижу.

— Хорошо, Кровокож, — бросила женская фигура в робе. — Перед смертью ты увидишь моё лицо. Тебе выпала уникальная честь, а мне будет приятно вспоминать тот миг, когда кровокож глядел мне в лицо и медленно подыхал!

Женская ладонь схватилась за край капюшона и откинула его назад, подставляя лицо солнцу. Немытые черные волосы разлились по плечам. Кожа на лице ничуть не уступала её изувеченным ладоням: загорелая, с десятком шрамов, на фоне которых меркла её красота, даже не смотря на острый нос и впалые щёки. Но неулыбчивое лицо зацепило меня совсем другой особенностью. Глазами. За узким разрезом век прятались огромные черные глаза, такие же, как и у Хагана.

— Сугар, — вымолви я, находя знакомые черты в её лице. — Ты — Сугар?

Девушка явно была обескуражена, услышав из моих уст имя.

— Где ты услышал моё имя? — вдруг взревела она. — Кто тебе его сказал⁈

— Твой отец.

Она опустила голову и бросила взгляд на паренька. Тот всё понял без лишних слов. Закрыл глаза и громко замычал, вскинув перед собой руки. Детские ладони почти прижались друг друга, оставив между собой небольшую полоску пустоты, в которой заплясали его пальцы. Казалось, что он играет с чем-то невидимым моему глазу. Словно щупает игрушки, а затем отбрасывает их, чтобы прикоснуться пальцами к новой. Когда его лицо от напряжения стало походить на жертву удушения, он вдруг выдохнул, медленно похрипывая. А когда хрип перерос в нечто жуткое, ноги паренька подкосились, но стоящая передо мной женщина успела схватить его за робу, не дав рухнуть наземь.

— Твоя армия свободна! — рявкнула она. — А теперь скажи мне, где мой отце?

Глава 27

Сугар оказалась такой же, как и Роже; женщина с узким разрезом глаз умела лечить.

Редкие слёзы текли по исписанными шрамами щекам, срывались с подбородка и разбивались о бледные рубцы на загорелых ладонях, кружащих в диком танце над грудь лежащего на земле мальчугана.

Когда-то она хотела избавиться от своих рук. Когда Сугар осознала своё предназначение в кровавом городе, первым её желанием было — лишиться дара. Избавиться от рук — и больше она никогда не увидит мучения отца, подвешенного на пульсирующих сосудах на высоте девятого этажа.

На окраине города ей удалось раздобыть камень, напоминающий своей грубой формой лезвие топора. Ночью, когда особым рабам даровали сон, Сугар достала камень и нанесла первый удар. Она рассказала мне, что такой боли не испытывала никогда. Но то была физическая боль, и её можно стерпеть, в отличии от той, которую ей приходилось носить с собой в груди каждый день, поднимая глаза на отца и своим даром вынуждая того проснуться и вновь отдать все силы на создание ужасного города, построенного в муках тысячи загубленных душ.

Она ударила камнем второй раз.

Тогда еще Сугар была маленькой девочкой, как сейчас Роже. И она била камнем с закрытыми глазами. Ей не хотелось видеть изуродованную ладонь. Она не хотела видеть переломанные кости и содранную плоть. Вид льющейся крови из ужасной раны мог повергнуть в шок, напугать, а ведь ей еще бить и бить. Мучать себя и мучать.

Прикрыв глаза и прикусив губу она ударила снова.

Боль была невыносима. Прокушенная губа казалась лёгким ожогом, а кровь на языке — сладостным соком. Переломанная ладонь мокла в крови, и она это прекрасно ощущала. Надо было бить чаще, сказала она, наверно тогда, я бы сумела её отрубить.

Захлёбываясь рёвом и сочащейся из губ кровью, она ударила вновь. Терпеть боль больше не было сил, глаза распахнулись в надежде увидеть окровавленную культю. Камень выпал из обессиленной ладони, и в тот миг она на своём опыте поняла смысл фразы: дар станет проклятьем.

Ладонь Сугар была на месте, все раны затянулись, оставив на коже множество бледных шрамов, каждый из которых стал напоминанием о нестерпимой боли, которую может причинить себе человек, но даже и её не хватит, чтобы заглушить безжалостный порыв пламени, сжигающий тебя изнутри каждый раз, когда она видела отца.

К моему удивлению, весть о смерти Хагана немного успокоила её. Глаза быстро намокли, ладони сжались в кулаки, и казалось, что она готова уничтожить весь мир одним взглядом. Крепко стиснутые губы вдруг растянулись в улыбку, и от серой хмурости, лишавшей лицо Сугар всякой женственности, ни осталось и следа.

Отец больше не будет изнывать и бредить под палящем солнцем.

Каждое утро просыпаясь от кошмара, он не будет погружаться в новый, куда мучительный ужас. И я больше не буду той, что дарует ему ежедневные муки, сказала Сугар, рисуя круги над грудью мальчугана. Мой дар обернулся проклятьем.

Отягощённое шрамами лицо выдавило улыбку шире, когда я рассказал Сугар как погиб её отец. Наверное, каждый бы на её месте радовался именно так. Молча, со слезами на глазах, и только нервное подёргивание мышц под кожей лица передавало её смирение и счастье. Отец погиб в бою. Он не погиб жалким рабом.

Хагану удалось отомстить за свои муки. Мечта каждого раба сбылась в лице сурового монгола, сумевшего одни ударом обрубить все путы, приковавшие его к этому проклятому городу.

Я боялся, что она не поверит мне. Примет весть о смерти отца как очередную жестокость в лице кровокожа, но как оказалось, её имя почти ни разу не произносилось на этой земле. Я был первым кровокожем, из уст которого она услышала своё имя. И только произнесённое Хаганом имя своей дочери спасло нас от смертельной битвы. Но людская кровь успела пролиться наземь и ничто не спасёт нас от гнева Ансгара, обрушившегося на меня, как только угроза быть истреблённым армией кровокожих исчезла.

Ансгара трясло от злости. Он подбежал ко мне и обрушился с призывом наказать виновных. Оружие он не убирал, булава угрожающе тряслась в воздухе, готовая обрушиться на голову сидящей над мальчуганом Сугар.

— Она чуть всех нас не убила! — ревел юный правитель. — Она убила моих людей!

— Она защищала себя, Ансгар! — взревел я на него и схватил его руку с зажатой булавой. — Успокойся! Так бывает. Ты ни в чем не виноват!

— Инга! — рявкнул он, брызнув слюной. — Мои люди погибли!

Сугар делала вид, что ничего не слышит, водила круги и нашёптывала неразборчивую молитву. Можно был позавидовать её спокойствие, но лишь представив сколько пришлось ей пережить, становилось очевидно, что причиной её непоколебимости служил притуплённый страх. Ансгар сотрясал воздух, опасности он не представлял. Она это слышала так же хорошо, как я видел.

Та неприкрытая юность и наивность давно слезли с лица Ансгара, оставив после себя глубокие тени и уродливые шрамы, оставившие неизгладимые рубцы и на его ранимой душе, поддавшейся агрессии и позволившей неокрепшему разуму отправиться в пучину безумия, путь к которой указал ему я.

— Успокойся! — крикнул я, ловя его обезумевший взгляд. — Ансгар, она — дочь Хагана…

— Да мне плевать, чья она дочь! Здесь всё… всё пытается убить нас! Дочь, сын, отец! Кровокожи!

Взгляд парня упал на моё лицо с неприкрытым подозрением. Он облизнул губы, стирая выступивший на коже пот. Он бредил, и медленно сходил с ума, и я ничем не мог ему помочь. Я был вынужден отпихнуть его от себя. Мне пришлось дать ему понять, где еще теплиться сила, которой вполне хватит, чтобы от его отряда ни осталось и следа.

— Ты не доверяешь мне⁈ — спросил я, когда он отпрянул от меня на пару шагов.

— Я уже не знаю, где враг, а где друг!

— Ансгар, я твой друг! Как ты мог усомниться во мне? Мы проделали столь долгий путь, и ты всё еще видишь во мне кровокожа?

— Кто ты на самом деле, Инга? Я слышал твой разговор с Гнусом, я слышал, как ты признался в убийстве Андрея. Червяк! Почему Андрей тебя так называют?

— Есть вещи, о которых тебе не стоит знать, Ансгар! Андрей первым напал на меня, у меня не было иного выбора. К сожалению, он не разделял моих взглядов. Желание вернуть власть ослепила его разум и сделала слабым, когда ты каждый раз с ясным взором всматривался в будущее, думая о своем народе как о спасении, а не как о возможности стабильного достатка и постоянных утех. Ансгар, наш путь почти подошёл к концу. Я чувствую это!

— Я боюсь, что я и мои люди не увидят этого конца!

— Тебе и не придётся идти до конца, — я подошёл к нему, смотря в потерянные глаза. — Ты только выведи из города детей. Вы вернётесь домой и при помощи их силы сможете всё восстановить. Вы сможете построить новый мир, в котором всё будет подчиняться вашим правилам. Вы придумаете свои законы. И у меня нет никаких сомнений, что ты станешь справедливым правителем. Ты прекрасно знаешь цену страданиям и мукам, и не раз был свидетелем жестокой расплаты с теми, кто осмелился предать свои принципы.

Булава из отцовского черепа медленно опустилась, уставившись пустыми глазницами в землю. Ансгар громко сглотнул, облизнув губы. Веки устало опустились, на короткий миг спрятав от меня взгляд, в котором я успел уловить тяжелый груз сомнений.

— Инга, — сказал он, не размыкая век. — Мы дойдём до конца вместе.

— Я не требую от тебя самопожертвования, Ансгар. Ты и так сделал для меня достаточно, и спасение детей будет жирной точкой в твоём путешествии. Ты — герой, знай это. Людям нужен правитель, иначе всё превратится в то, что нас сейчас окружает. Ты должен жить.

Позади меня раздался детский кашель. Лежащий на земле мальчик в грязной робе был при смерти, его грудь нервно подёргивалась при каждом отрывистом вдохе, который с трудом совершал его организм, и если бы не «проклятье» Сугар, мальчик бы умер. Кровь в его жилах замедлялась до такой степени, что сердце попросту прекращало стучать. Его дар тоже считалась проклятьем.

Но для кого — проклятье, а кому — великолепный инструмент для достижении власти.

Увидев в столь юном теле невероятную силу, судья Анеле хотела убить его на месте. Но вовремя остановилась, наблюдая за тем, как её подданные поддались чужой воле и схлестнулись между собой в жестокой битве, когда в своей голове она не слышала чужих голосов. Её воля по-прежнему принадлежала ей, и только ей.

В этом мире природа создала противоядие на каждый яд, нужно лишь хорошо поискать.

Мальчика по имени Рузель доставили в эти земли вместе с остальными детьми. Он даже не знал о своем даре, пока армия кровокожих не посетила его земли. Только когда его вырвали из родительских рук, он громко взвыл и начал хрипеть. И хрипел до тех пор, пока кровокожи не выпустили его из рук, а его сердце не остановилось. Больше он ничего не помнит. Не помнит, как пересёк океан на жутких кораблях. Как его доставили в кровавый город. Сугар сказала, что он с трудом вспомнил своё имя, когда им удалось его освободить из рук кровокожих.

— Судья Анеле охотиться за ним, — сказала Сугар, вставая с колен и помогая мальчику встать на ноги. — Он обладает страшной силой, но дар его распространяется не на всех. Как жаль, ведь наши мучения могли закончиться куда раньше.

— Я не чувствовал его в своей голове, — сказал я, встав рядом с ними.

Заливаясь кашлем, мальчик отряхнул испачканную пылью робу, скинул капюшон. Я увидел обритую голову и по-настоящему мужественное лицо, закалённое болью и муками, прибитое к лицевых мышцам гвоздями, выкованным из побеждённого страха в жерле ярости, пылающей внутри его крохотного сердца.

— Как вам удалось сбежать? — спросил я у Сугар.

Порыв ветра накрыл нас зернистой пылью. Женщина укрыла рот с носом грязной ветошью, и, немного помолчав, ответила:

— У меня нет прямого ответа. Случай. Судьба. Во что ты веришь, кровокож?

Она не стала дожидаться моего ответа, да я и не особо горел желанием философствовать на тему избранности каждой индивидуальной личности в масштабах необъятной вселенной.

— Каждое утро нас разводили по улицам кровавого города, — продолжила Сугар. — Нас ждала строящуюся часть, где жуткие постройки только обретали свои очертания. Тогда еще мой отец мог стоять на ногах, чувствовав под голыми ступнями мягкую землю. Всё его тело было опутано пульсирующими венами, извивающимися как змеи на ветвях деревьев. Он был пищей, а я поддерживала в нем жизнь. Но такие как мы, — она обратила свой взор на Роже, — не только лечим плоть. Мы можем успокоить разум, даже вселить в полную жестокости голову частичку любви. Так произошло с Гнусом, когда его незаживающее тело принесли мне. Под пристальным взглядом омерзительного черепа я была вынуждена исцелить его тело, однако вместе с этим мне удалось подсадить в его голову семя надежды. Крохотную частичку добра, сумевшую отравить его жестокую душу. Добро проросло наружу, подобно прекрасному цветку на гниющем трупе. Гнус поддался сомнениям, рассказывал мне о каких-то странных временах, где он видел в небе стальных птиц, а по улицам такого же города, в котором мы сейчас находимся ездили стальные кареты без лошадей. Я была сильно удивлена узнав, что у такого создания как он была семья. Был ребёнок. Он стал другим совсем недавно. Что-то случилось на другой земле. Что-то существенное, заставившее его сильно измениться. И тогда я увидела надежду. Надежду на нормальную жизнь. Я обрела чувство спасения. Поверила в то, что смогу спасти отца.

Упоминание об отце омрачило её лицо. Глаза вновь наполнились слезами, но лишь редкие капли оставили тусклые дорожки на загорелой коже. Алые чешуйки струпьев, содранных со стен соседних зданий, осели на щеках Сугар и пропитались влагой, полностью стирая с моих глаза все упоминания о женской слабости. Острый подбородок вдруг задрожал, Сугар разомкнула слипшиеся губы и сказала:

— Если я не могу больше спасти отца, то я попытаюсь уничтожить кровавый город, отнявший у меня детство и родителей. А эти дети, — она посмотрела на мальчугана и Роже, — заслуживают спокойной жизни. Они заслуживают настоящего детства, без всего этого! Их дар должен остаться даром, а не оружием в чужих руках.

— На побережье есть деревушка с широкой пристанью, — сказал я. — Мы прибыли сюда на кораблях, на которых вы сможете уплыть домой.

— Судьба. Инга, ты посланница судьбы, иначе у меня не поворачивается язык тебя обозвать. Ты подарила мне надежду. Нам! Ты всем нам подарила надежду. Я благодарна тебе.

— Еще рано благодарить. Нам нужно отыскать всех детей, и только потом вы все покинете кровавый город.

— Я никуда не уйду, — отрезала она. — Пока город не будет разрушен, я не успокоюсь. А город падёт лишь когда судья Анеле обратиться в горсть пепла!

— Судью Анеле я беру на себя, — сказал я, давая понять Суаре, что помощники мне в этом деле не нужны.

— Одна ты не справишься, Инга. Ты даже не представляешь, какой силой она обладает.

— Возьмите меня, — раздался мальчишеский голос, — я хочу помочь вам.

— Рузель, — произнесла Сугар, и имя мальчика прозвучало с невероятной мягкостью. — Когда ты подрастёшь, то обязательно поможешь нам. Даже сейчас, нашему с Ингой разговору мы обязаны тебе. Ты сделал для нас слишком много. И каждый раз видя тебя без сознания, моё сердце болит, сильно. Я боюсь за тебя, ты понимаешь это?

Рузель закивал головой.

Хороший пацан, такой малой, а уже всё понимает. Из него вырастит настоящий мужик и храбрый воин, базару нуль. А если еще и свой дар подтянет, то сможет защитить любую землю от вторжения кровокожих, чем только прославится. Но у славы есть и обратная сторона медали — врагов наживёт себе — вагон!

Стоя здесь, в окружении пульсирующих пятиэтажек, я уже видел какая тяжёлая судьба ожидает паренька.

Одарив Рузеля тёплой улыбкой, Сугар перевела взгляд на меня и сказала:

— Остальные дети прячутся в доме в конце улицы. Поторопитесь.

Увидев мой взгляд, Асгар приказал своим людям собираться, когда моим воинам стоило лишь почувствовать эхо моего сердца. Улицы наполнились лязгом кровавых пластин, а шуршание кожаных доспехов стало чуть тише, и с каждым днём утихало всё сильнее. Меня пугал миг, когда, проснувшись по утру, я больше не услышу знакомых звуков и с ужасом констатирую гибель человечества в кровавом городе.

Недалеко от Сугар выросли огромные силуэты. Дюжина медведе-оленей с треском кровавых доспех поднялись на задние лапы и обратили свои жуткие морды на нас. Тяжёлое дыхание разгоняло пыль, а длинный ряд из рогов напоминал кустистую аллею, подстриженную пьяным садовником.

— Что это за существа? — спросил я у Сугар.

— Только настоящий монстр мог создать их, — с желчью произнесла девушка. — Как и у кровокожих, у этих созданий нет собственной воли. Они выполняют приказы судьи Анеле, но не подумай, что они дрессированные собачки. Всё гораздо ужаснее. В их головах заключено людское сознание. В оленьей голове заключен мозг ребёнка, обладающего при жизни невероятной силой и регенерацией. Бедные дети. Таких страданий я не пожелаю даже врагу. Только ей! Только этой твари!

— Рузель и ими умеет управлять?

— В этих огромных тушах течёт кровь, отравленная судьёй Анеле. Эти создания — её дети, и как видишь, сейчас они на нашей стороне. Я благодарна судьбе, подарившей нам Рузеля как спасителя. Возможно, мальчик станет спасителем всех земель. Он спасёт наши души, и вернёт мир и процветание. Мы должны охранять его ценою наших жизней, иначе наша жизнь станет невыносимой, и мы взмолимся о смерти, которую нам никто не дарует.

Рузель так юн, но уже несёт на своих плечах неподъёмный груз ответственности для обычного человека. Возможно, я действительно до конца не осознаю всю серьёзность происходящего, и ошибочно возомнил себя спасителем и тем единственным, кому по рукам одолеть судью Анеле. Моя ошибка может стоить жизни, и не только моей. Нет никаких сомнений в силе Рузеля, и тому лишним доказательством послужили слова Сугар, которыми она без капли сожаления обесценила не только свой дар, но и остальных людей, обладающих хоть какой-то силой. Среди остальных нет спасителя.

Мир возможен лишь в лице этого мальчика.

И я не против союзников, которые помогут мне достигнуть заветной цели.

Глава 28

Стройные ряды воинов в кровавых доспехах вспарывали полотна зернистой пыли, повисшей в горячем воздухе над широкой улицей, тянущейся в никуда между бесконечных рядов панельных домов. Панельных? И как вообще у меня повернулся язык обозвать эти уродливые, пульсирующие, покрытые мерзким подобием кишок дома!

Мы двинули в сторону, указанную Сугар, и уже после часа, показавшегося нам вечностью, мы добрались до конца улицы.

Сугар подвела нас к пятиэтажке, со стороны казавшейся абсолютно опустевшей, как и все остальные дома в этом городе. Выглядывающая из-за угла жуткая детская площадка с качелями из сосудов не оправдала моих ожиданий, я надеялся увидеть играющих в песочнице детей, или на худой конец — гоняющихся вокруг площадки мальчишек за девчонками. Но кроме песчаного ветра здесь не было ничего.

— Инга, — обратилась ко мне загорелая женщина, — ты пойдёшь со мной, одна. Остальные останутся снаружи.

— Боюсь, мой вид напугает детей, — сказал я.

— Считаешь, будет лучше, если они выйдут наружу и первое, что предстанет их взору — сотня ощетинившихся клинками кровокожих? Они дети, но за время их путешествия, страх немного притупился. Твой вид может вызвать слёзы в детских глазах, но, если я им назову твоё имя, скажу, что ты мой друг, поверь мне, ничего больше слёз мы не увидим.

Сугар повела меня к четырёх подъездной пятиэтажке, в которой сквозь пустые квартиры были видны соседние дома с такими же нежилыми квартирами, в которых сквозила уличная пыль и мрачная пустота. Мы подошли к торцу здания, и хватило одно взгляда на уходящую в глубь дома лестницу, чтобы моё лицо скривилось от злости. Перед глазами всплыли далеко невесёлые воспоминания тёмных подвалах, внутри которых прятались люди от беспощадных бомбардировок.

Опять тьма.

Опять детский плачь.

Снова слёзы и горе, неотрывно следующие за людьми, застигнутыми врасплох жестокостью войны. Эхо прошлого отразилось в моих глаза, и я сумел выдавить улыбку, лишь представив себе, как этот город, будто срисованный с моего, рушиться и обращается в пыль. Стирается с карты и зарастает густыми лесами, навсегда погребя в могильной почве весь тот страх и ужас, что пришлось пережить людям.

Перед тем как спуститься в подвал, Сугар достала из глубины своей робы серую сферу размером с тенистый мяч. И только присмотревшись к простенькой вещице, я узнал материал, из которого она была сделана. Кость. Сфера была сделана из кости. Уже спускаясь по лестнице, покрытые шрамами ладони Сугар разделили сферу на две чаши, на дне одной из которых лежали пылающие угли. Свет на дне костяной чаши показался мне тускловатым, и появились сомнения, что у него получиться справиться с кромешной тьмой, привычной для подвалов, но стоило нам переступить порог, как я был приятно удивлён.

— Где ты взяла такой светильник? — спросил я у Сугар, ступая следом за ней.

— Подарок от Гнуса, — ответила она, протягивая руку со светильником в глубь подвального чрева.

У меня был похожий предмет — серебряная коробочка, чем-то похожая на зажигалку Zippo с откидной крышкой, отсутствовала лишь незамысловатая гравировка и модная надписи, присущие стильным зажигалкам, но вопрос огня и света необычный предмет решал в миг. Тогда я не задавался вопросом происхождения местных магических вещей, но сейчас мне по-настоящему стало любопытно.

— Подарок? — с удивлением переспросил я.

— Звучит странно, но это действительно так. Твоё право — верить мне или нет, но это Гнус помог нам бежать. Понятия не имею, что случилось в его гнилой голове, но ночей тридцать назад, когда меня вели к очередной подвешенной жертве между домами, на улице появился живой труп, облепленный мухами. Зрелище было ужасным. Прожив на этой земле почти двадцать лет, я привыкла к многому, даже вид кровокожих и блеск свежепролитой крови меня не пугал. Но вид Гнуса меня заставил зажмуриться и задрожать. Эти мухи… они ползали по мне, лезли в глаза, в рот. Я даже слышала их шуршание на волосах рядом с ушами. В тот день я распрощалась с жизнью, но как оказалось, в тот день я обрела свободу. Он помог мне освободить конвой с новыми детьми, среди которых были Роже и Рузель. Я до сих пор не понимаю, как смогла довериться этому созданию. Видимо пережитый нами ужас вынуждает верить даже в такое чудо, которое ты не можешь вообразить.

— Поэтому ты и мне доверяешь?

— Видимо, да. Совсем недавно Гнус показал мне этот шарик. На вид — обычная безделушка, и я даже не предала значения этой вещи. Как и сегодня, мы пришли к этим постройкам. С нами уже были дети, и у нас у всех был только один вопрос: где спрятаться? У Гнуса уже был заготовлен ответ. Подвал. Я тогда не знала таких слов. Улицы, подвалы, фонарные столбы, детские площадки, машины, часы… Откуда всё это?

— Долгая история. Когда мы выберемся, я обязательно тебе всё расскажу.

— Мне кажется, я никогда не узнаю правды. Гнус обещал мне поведать еще много чего интересного. Рассказать о таких вещах, которые я не увижу даже во снах. Мне было страшно, я боялась неведомого, однако любопытство было куда сильнее. Но, к сожалению, Гнус не успел. А потом появилась ты. Что у вас общего?

Сейчас не было никакого смысла ей что-то рассказывать. Сомнения в её разуме могли навредить не только ей. План, которого мы придерживались, может оказаться на грани провала, и последствия поспешных выводов могут повредить не только мне, но и всем тем, кто остался снаружи.

— Расскажи мне про подарок Гнуса.

— В подвалах было куда прохладнее чем снаружи, да и безопаснее, как заверил меня Гнус, — продолжила Сугар, — Перед самым входом в подвал, я посетовала на кромешную тьму, в которой не было видно даже протянутой руки. Я хотела сделать факел, но Гнус меня остановил. В его руках появился этот шарик, грязный и пахучий, покрытый поблёскивающим гноем. Меня еще тогда напугал вид этого предмета, но потом Гнус разделил его на две части, и я с трудом сдержала тошноту. На дне одной из половинок лежал кусочек мозга, по которому ползали мухи. Гнус вытряхнул его на землю, а затем раздавил ногой, сказав, что ему больше это не понадобиться. Он забрал оставшиеся угольки из костра, на котором мы готовили пищу, положил их на чашу и вручил мне. Он сказал тогда, что свет никогда не потухнет. От Гнуса я узнала, что подобные «дары» судья Анеле преподносила своим поверенным лицам, но на мой вопрос: «зачем?», мухи сухо прожужжали — подарок. И теперь этот мячик — мой подарок. Жуткий подарок, сделанный из кости замученного человека, который поплатился своей жизнью только за то, что умел в своих руках сохранять огонь. И даже если на его ладонь положить кусок сочного мяса — оно никогда не стухнет и в нем не заведутся личинки мух.

Подарок Гнуса великолепно освещал подвал. Оранжевый свет от углей скользил по стенам, вид которых вызвал у меня лёгкое недоумение. Все дома кровавого города были похожи на огромные кучи земляных червей, выползших из земли в проливной дождь. Влажные стены построек постоянно пульсировали, каждый канатик сосуда на короткий миг вытягивался, а затем вновь сужался, прогоняя через себя не мысленные объёмы крови. И казалось, что каждый дом зарывается глубоко в землю своими щупальцами, формирую под собой прочный подвал. Но сейчас, видя перед собой стены, похожие на переплетение кораллов цвета выбеленной кости, мне приходит на ум только одно — подвал построен из другого материала. Из кости. Межкомнатные перегородки, трубы под потолком и на стенах, ящики с закрытыми дверцами в углах — всё это выращено из кости. Человеческой? Видимо, да.

— Сугар, из чего сделан подвал? — спросил я, проводя ладонью по стене.

— Инга, разве ты не догадываешься? — с заметным отвращением переспросила женщина, освещая сферой сотни костяных переплетений с множеством опухолей и рубцами. Стены напоминали неумело связанный свитер из человеческих ребер. — Создатель этого ужасного города не заслуживает жизни.

Да, этот город в буквальном смысле построен на костях и крови. И сколько ещё таких проектов сумасшедший архитектор реализовал, или попытается реализовать на этой земле?

Миновав несколько узких пролётов, Сугар взмахом ладони попросила меня остановиться. В нос ударил спёртый запах. Пахло мочой и фекалиями, и я точно мог сказать, что подвальные крысы тут не причём. Шагая тихо-тихо, почти на цыпочках, она вошла в комнату и подняла над головой руку с полусферой. Оранжевый свет отразился от обелённого потолка и осветил комнату почти целиком. Вначале я услышал их ропот, вздохи и всхлипы. А затем я увидел их.

Из глуби подвальной комнаты на нас взирали несколько десятков испуганных детских лиц. Дети сидели на полу, привалившись к стене спинами. На всех — грязные серые робы, как на Роже и на самой Сугар. Лица перепачканы чем-то жирным, ноги и руки покрыты тонким слоем пыли. Волосы каждого давно не видели тёплой воды и мыла, и я не удивлюсь если увижу на их волосах стаи скачущих вшей. Картина была мне до ужаса знакома. Я никогда не забуду, как вжимался в соседского мальчика, когда от бомбёжек на нас просыпалась пыль с потолка. Многие обнимались, ища спасение в соседе, ища надежду в его взгляде, где тебе удалось увидеть крупицу смелости. Она так мала, её даже не разглядеть под микроскопом, но она всё равно будет казаться гигантской в сравнении с твоей. И всё что тебе хочется, чтобы сосед поделился с тобой. Дал хоть немного своей смелости. Крохотную песчинку, её хватит.

Но смелости никогда не хватит на всех.

Сугар повела рукой с огнивом, бросая свет на детей, примкнувшим к стае с края. Женщина словно считала их по головам, присматривалась к каждому, а когда среди грязных лиц не находила знакомого, вновь водила лампой. И только после того, как все дети были пересчитаны, Сугар подняла руку над головой. Только в этот раз перед моими глазами открылась совсем иная картины. Жуткая, вид которой вызывал множество вопросов.

Прямо над головами детей в стене из костного образовании был выдавлен человеческий силуэт. Руки расставлены в стороны, ноги сведены, голова повисла набок. Казалось, я смотрю на распятье, только вместо огромного деревянного креста — глубокая костяная ванная, а возвышенность Голгофы сменили утопленной в землю подвальной комнатой. Теперь мне понятно, откуда такой прочный фундамент у домов, построенных из переплетений пульсирующих вен и сосудов. Бедняга, чьи кости практически невозможно переломить даже сотней ударов кувалдой, закладывался в основание фундамента, а далее неведомая болезнь всё брала в свои руки, заставляя человеческие кости расти по заданной программе. Я был уверен в своих домыслах, лишнее тому доказательство висело на моём поясе и спине. Булава и щит из разросшихся болезнью костей. Жутко, но чертовски эффективно. Природа скрупулёзно соблюдает баланс сил на этой земле, но всегда найдётся тот, кто сумеет взобраться на одну ступень развития выше.

— Дети, это я, — прошептала Сугар, боясь напугать детей громкими звуками. — Я не одна, со мной пришёл друг.

Я видел с каким трепетом и надеждой детские глаза следили за каждым движением Сугар, и невозможно было не уловить с какой надеждой скользнул детский взгляд ей за спину, туда, где в темноте прятался я.

— Она и её друзья помогут вам выбраться из города, — прошептала Сугар, заходя в глубь комнаты. — Но вы не должны её бояться.

— А она страшная? — раздался детский голос, принадлежащий девочке, сидящей в самом центре кучки слёз и разбитых надежд.

— Нет, — присуще материнской ласке прошептала Сугар, — Инга красивая, но её внешний вид может вас напугать.

— Почему? — прошептала та самая смелая девочка.

— Потому что Инга — кровокож…

Не успела Сугар закончить предложение, как подвальная комната наполнилась визгом и криками. Дети вопили:

— Кровокож! Кровокож! Кровокож!

— Успокойтесь! — рявкнула Сугар. Сфера в её руках затряслась, бросив на стены колышущиеся тени.

Я не мог видеть лица Сугар, но судя по тому, что в подвале стало гораздо тише, дети видели перед собой далеко не добрую тётушку, раздающую с широкой улыбкой всем деткам конфеты.

— Она вас не тронет, — Сугар смягчила тон. — Она пришла помочь вам.

Женщина в грязной робе повернулась ко мне лицом и с улыбкой произнесла:

— Инга, зайди к нам. Дети хотят с тобой познакомиться.

Какое-то мгновение я не решался. Детские глаза повидали столько дерьма, что даже вид красивых игрушек перед их носом не сможет выдавить улыбки на их лицах. А тут я. Кровокож. Что может быть хуже? Да в принципе уже ничего. Мы забрались так глубоко, что чистенькими уже точно не выберемся. У всех останется неизгладимы след на всю жизнь. И сейчас самое главное — сохранить детские жизни, даже если придётся их напугать до смерти.

Я вышел на свет.

К моему удивлению воцарилась тишина. До меня доносился звук потрескивание углей в сфере и сбивчивое дыхание детей, не более. Никто не рыдал, не звал родителей на помощь. Дети с удивлением взирали на меня, как на какого-то суперкрутого персонажа из комиксов. Полные детских надеж взгляды скользнули по моему кровавому доспеху, окрасившемуся в свете углей в тёмно-багровый. Девочка с голубыми глаза неотрывно глазела на моё лицо. Она крепко прижимала к себе мальчика, но заметив улыбку на моём лице, выпустила его, а затем, набравшись храбрости, встала на ноги и сделал шаг в мою сторону.

— Ты вернёшь меня к маме? — спросила она.

Мой взгляд скользнул по лицу каждого ребёнка, сидевшего на полу, и на лице каждого ребёнка застыл вопрос девочки.

— Мои друзья помогут вам выбраться из города. Вы сядете на корабли и поплывёте домой, к своим родителям.

Девочка вновь шагнула в мою сторону, словно нащупывая ту безопасную дистанцию, где я не дотянусь до неё своими руками, а она успеет вовремя отпрыгнуть.

— Ты поплывёшь с нами? — спросила она.

— Нет. Мне придётся остаться здесь, в этом городе, — ответил я.

— Зачем? — протянула она, немного удивившись.

— Чтобы больше никто не смог оторвать вас от родителей.

— Почему ты плачешь? — спросила она.

Услышанное смутило меня. Можно было предположить, что девочка за слёзы приняла стекающий по поему лицу пот, но я ведь кровокож, а кровокожи не потеют. И только приложив ладонь к лицу, я понял, что девочка права. Из моих глаз текли слёзы. Настоящие, живые. Капля пересекла мою щеку и попала на губы. Я облизнул их, и за долгое время ощутил солоноватый привкус на языке, что лишний раз доказывало слова девочки. Это всё Инга! Её сущность, её человечность, её слабость! Вся она медленно, но уверено прогрызала выход наружу, каждый день затмевая мой разум какой-то ванильной банальщиной…

Но действительно ли она затмевала его? С трудом, но я попробую перефразировать… Может, она всё же лечит мой разум. Пытается залатать глубокие дыры в моей душе, мешающие жить обычной человеческой жизнью… А разве я жил не как обычный человек? Как странно, мне вдруг захотелось обнять всех детей, успокоить их, стать для них матерью, в объятиях которой они, наконец, почувствуют себя в безопасности.

Девочка встала подошла совсем близко. Она смотрела на меня снизу вверх исключительно всматриваясь в мои кровавые глаза. Ребёнок, которому на вид лет десять, может чуть больше, больше не боялся меня, не боялся моего взгляда и вида кровавых доспехов. Я вдруг ощутил вспыхнувшее тепло в правой руке, а когда перевёл на неё взгляд, увидел вложенную детскую ладошку в мою затянутую грубой коркой пятерню.

— Когда я вырасту, — прошептала девочка, — хочу быть такой же как и ты.

Она шептала так тихо, будто боялась, что остальные ребята могут услышать её слова. Боялась, что другие дети могут украсть её сокровенное желание, которым она поделилась только со мной.

В моей груди раздался треск. Дыхание сбилось, а сердце пустилось в такой безумный пляс, словно избегало встречи с раскалёнными иглами, медленно подбирающимися к нему со всех сторон. Я схватился за грудь и упал на колено. Девочка испуганно отпрянула, вырывая свою ладонь из моей, а остальные дети громко замычали. Сугар присела рядом со мной и спросила напуганным голосом:

— Инга, что случилось? Тебе плохо?

— Нет, — ответил я, — просто на нас напали.

— Где? Кто?

— Снаружи, — прохрипел я, с трудом подавляя в груди острую боль. — Мои люди гибнут, мне срочно нужно к ним.

— Дети, — шепнула Сугар, но её шёпот раскатился по подвальной комнате звонким эхом, — вы остаётесь здесь и ждёте, пока мы не вернёмся.

— А если вы не вернётесь? — спросила девочка.

— Мы обязательно вернёмся, — ответил я, одаривая ребёнка своей уверенностью у с трудом выдавленной улыбкой.

Вместе с Сугар мы бросились к выходу. Женщина бежала позади меня, освещая непроглядные коридоры подвала своей полусферой. На бегу я снял с пояса булаву, выхватил щит. Когда впереди на стене показалась полоска алого света, проникшая внутрь через дверной проём, я ускорился, оставляя женщину позади. Лязг мечей и треск кровавой брони застали меня у самого выхода. Я выскочил из подвала, быстро поднялся по лестнице на уровень первого этажа и сразу же ворвался в драку.

Глава 29

Тянущаяся из подвала на улицу лестница из непроглядного чрева кровавой постройки показалась мне бесконечной. Секунды расползались жидким гудроном крохотных мгновений. Наверно, я даже не моргнул. Зернистый ветер бил в лицо, царапал кожу, но я не позволил себе закрыть глаза. Подвальная тьмы держала зрачки широко раскрытыми, позволяя безжалостному солнцу проникнуть в мои глаза с такой жесткостью, что я даже прослезился. Это ерунда, это даже не боль. Я не мог закрыть глаз. Не мог. Не имел права пропустить ни единого мгновения разверзнувшейся наверху битвы.

Мерзкий треск кровавых доспехов, рубящие жаркий воздух мечи и бесконечные вопли, искажённые булькающей в глотках кровью. Не нужно быть великим полководцем, чтобы на слух определить масштабы бойни.

Они колоссальны.

Лестница еще не успела закончиться, а я уже обомлел от увиденного. Широкая улицу полностью заполнилась сражающимися между собой кровокожами. Постоянно кто-то умирал, с завыванием падал на землю и сразу же обращался в кучу пепла, которую разбивали и втаптывали в землю сабатоны еще живых воинов.

Сколько их здесь? Тысяча? Две тысячи? Только став птицей и пролетев через всю улицу над головами воинов, можно было оценить масштабы бойни.

Переступив последнюю ступень, я глубоко вдохнул пыльный воздух и проревел на всю улицу:

— РОЖЕ!

Я не видел её! Я никого не видел!

— АНСГАР!

Да где же вы⁈

В ответ беспощадный ветер приносил лязг мечей и страдания умирающих. Куда бы я не посмотрел — везде кровокожи в масках, на которых мне никогда не увидеть их переживании. Мечи пронзали доспехи, вспарывали шеи, огромные куски доспехов разлетались в стороны, открывая незащищённые участки кожи, куда сразу же вонзалось лезвие, но их лица оставались непоколебимы. Только глаза. И только крики одушевляли безликих воинов, схлестнувшихся в безумной битве.

— Инга, что происходит? — прокричал женский голос позади.

Сугар поднялась следом за мной. Я обернулся к ней и рявкнул:

— Не покидай подвал!

Ветер нёс через улицы не только слизанные со стен жутких домов крохотные чешуйки из запёкшейся крови. Над головами воинов медленно разрастались серые клубы пыли, и с каждым ударом моего сердца они становились только гуще.

— ОССИ! -проорал я.

Но Осси не отозвалась. Она меня не услышала, в отличии от двух кровокожих, сражающихся на углу дома. Их поведение было странным; вместо того, чтобы битву подвести под логическое завершение, они предпочли кинуться на меня. Я был обескуражен, но быстро догадался, что происходит. Рузель! Тот мальчик с невероятными способностями. Сейчас он — дирижёр войны. Только сейчас я поймал себя на мысли, что в моей груди нет груза судеб тех оставшихся пяти сотен моих воинов. Их воля снова в чужих руках.

Мне пришлось убить этих двух кровокожих. У меня не оставалось иного выбора. Костяная булава всего два раза вспорола воздух, а щит легонечко дёрнулся в моей ладони от упавшего на него лезвия, как напавшие на меня вояки свалились с проломленными головами.

Короткая победа не вызвала радости. Наоборот. Клинок одного из напавшего имел форму полумесяца. Убитый мною воин был один из моих. Его сердце больше никогда не разразиться звонким эхом в моей груди.

Это безумие нужно немедленно прекратить! В этом нет никакого смысла!

— Рузель! — взревел я на всю улицу, но мой голос утонул в глухом лязге тысячи клинков. — Прекрати битву! Остановись! Или я тебя остановлю своими руками!

Я прекрасно понимал, что мальчик меня не услышит. Он не остановится, как и не остановится битва по щелчку пальцев. Мне просто хотелось выплеснуть злость. Мне хотелось орать. Вопить от обиды и гнева, закравшегося глубоко в голову. Но у каждого звука есть свой ценитель. Каждый крик найдёт своего слушателя.

— Инга, он спасает нас! — кричала мне в спину Сугар. — Ты не понимаешь! Он управляет всеми, и он не в состоянии разобраться — где свой, а где чужой. Рузель сталкивает бьющиеся в груди сердца друг против друга. Ему так проще. Ему проще создать хаос в сражении, забрав борозды правления войсками из рук их командиров, чем проиграть в меньшинстве. Инга, ты понимаешь это?

Было понятно только одно — в конце никого не останется. Здесь, на этой улице среди домов из пульсирующих сосудов, битва закончиться только тогда, когда уже некому будет размахивать мечом. Так не должно быть! Так не может закончиться битва. В любой битве должен быть победитель.

Я снова окинул взглядом битву в надежде увидеть Рузеля. Но мальчика ни где не было. Всюду мелькали кровавые клинки, на землю сыпались оторванные куски доспеха, а ноги воинов продолжали топтать обращённые тела в пепел. Ничего нового, кроме раздавшегося в стороне звука. Это был свист. Свист стрелы, пролетевшей над головами и вонзившейся в оленью голову монстра, раскидывающего когтистыми лапами всех на своём пути. Я бросил взгляд на здание через дорогу и увидел в окне второго этажа человеческий силуэт, прячущийся в тени. Очередная стрела тонкой чертой, будто оставленной взмахом карандаша, пересекла улицу и добила медведя-оленя, войдя наполовину в голову. Так мастерски владеть луком может только один человек, точнее — кровокож. И этот кровокож — Осси.

Я обязан до неё добраться! Да вот только есть проблема одно: между нами — багровая стена из схлестнувшихся между собой безликих воинов. Делать нечего, мне остаётся надеяться, что я не привлеку к себе повышенного внимания, и вся орда не бросится на меня в едином порыве.

Я бросился в гущу битвы. Первые несколько метров меня никто не замечал, я разгребал щитом дорогу, часто приходилось отталкивать от себя булавой победившего воина в короткой драке, но он лишь бросал на меня короткий взгляд, как в следующий миг на него обрушивался такой же победитель своей короткой битвы. Но попадались и исключения, и вопрос с ними я решал на месте. Костяная булава могла решить все проблемы, нужно было только обладать умением их находить. И, судя по всему, у меня имелся таланта на такие скользкие дела. Чем глубже я заходил, тем чаще приходилось убивать. Без разбора. Мне было плевать на их клинки. Меня не беспокоил их обезумевший взгляд, прячущийся в глубине прорезей на масках с жуткими ликами. Булава ломала эти маски, дробила, измельчала кровавую корку в пыль, а затем в пепел. Хрустели кости, меня окружал беспрерывный вой боли, но тишина смерти и не думала наступать. Здесь, внутри сражения, правил хор безумия, не смолкающий ни на секунду. Не утихающий даже когда от твоих рук пало несколько десятков солдат.

Не знаю скольких мне пришлось убить, я не считал, но костяной наконечник булавы успел покрыться глубокими рытвинами и сколами.

Отпихнув щитом нескольких кровокожих в сторону, и убив одного выросшего передо мной, я, наконец увидел стену дома. Увидел пустые окна и вход в подъезд, в котором виднелась ведущая на второй этаж лестница.

Я рванул вперёд. Но справа на меня нехило так обрушился вражеский клинок. Лезвие ударило по наплечнику, увязнув в кровавых зубьях. Напавший замешкался. Меч застрял, он рванул на себя, но без толку, только оставил у меня на щеке глубокий порез. Я замахнулся булавой, да только удар не удался. Отягощённый застрявших мечом наплечник не позволил мне вывернуть руку для точного удара. Зарычав, я попытался отскочить. Окружающая битва была настолько плотной, что, сделав всего пол шага назад, моя спина в кого-то упёрлась.

Застрявший меч в наплечнике пронзил воздух в нескольких миллиметрах от моего затылка. Кровокож решил не вынимать его, навалился на рукоять, в надежде воткнуть лезвие мне в ухо. Меня спасло только то, что кто-то со всей силой отпихнул меня.

Кровокож с застрявшим мечом приблизился ко мне так близко, что я мог видеть своё отражение в его глазах. Он и не думал выпускать меч, продолжал дёргать рукоять во все стороны, в надежде высвободить клинок. Моя булава влетела ему в ногу, разбивая колено в дребезги. Воин не устоял, упал, переломив выращенный из ладони клинок. Больше ничто не сковывало мои движений. Ребристый угол костяного щита влетел ему в лицо, содрав маску с кусками плоти, и я даже не успел разглядеть его черты; булава тут же превратила его лик в бесформенный кусок окровавленного мяса.

Над головой раздался свист. На меня сзади навалилось тело с торчащей во лбу стрелой. Под тяжестью я припал на колено, но не прошло и секунды, как цвет доспехов поверженного воина посерел, а потом и вовсе стал чёрным. Тело окостенело, утратив дух. Больше не ощущая прижимающего к земле веса, я резко вскочил. Воин разломился на две части, и когда обе части рухнули наземь, пепел хлынул во все стороны, словно мне в ноги сотня курильщиков выдохнули густой табачный дым.

Осси выпустила еще десяток стрел, помогая выбраться мне из гущи битвы. Мне удалось добраться до подъезда и по лестнице взбежать на второй этаж. Осси нашлась в кухне. Она ждала меня, вжалась в угол рядом с окном, чтобы с улицы её никто не увидел. Я остался в дверях, следуя её примеру по маскировке.

— Где Ансгар? — спросил я. — Где Роже?

— Я не знаю, — ответила Осси. — Когда вы с Сугарой ушли за детьми, я заняла эту часть улицы, а Ансгар вместе с Роже ушли в противоположный конец.

— Рузель? Где он?

— Мальчик был с ними.

От злости я ударил кулаком в дверной косяк, не причинивший мне никакого вреда. А так хотелось хоть немного боли, способной унять мои страхи и гнев. Нам немедленно нужно попасть на противоположный конец улицы, только есть одна проблема — каждый сантиметр улицы занят битвой. Решение было очевидным.

— Иди за мной, — сказал я Осси, — нам нужно подняться на крышу.

— Что ты задумал? — спросила она, пробираясь через кухню в полусогнутом состоянии.

Мы переместились из квартиры в подъезд и начали подъем на девятый этаж по лестнице. К моему удивлению шахта для лифта была предусмотрена, вот только самого лифта не было на месте.

— Мы вылезем на крышу и доберемся до противоположного конца здания, — объяснил я Осси свой план. — Спустимся, и будем надеяться без лишних приключений отыскать детей.

На крыше сюрпризов не обнаружилось. Заветный проём, который всегда запечатывали стальной дверь, во избежание попадания на крышу подростков и склонных к суициду граждан, не был заперт. Мы к ним не относились, но двигаясь в другой конец здания я прильнул к краю крыши. На высоте ветер усилился, громкое завывание несло за собой болезненную крошку, оставляющую на коже царапины, но даже природа была не в силах заглушить рёв войны. На ходу я бросил взгляд вниз. За это время мало что поменялось, лишь дымка над головами сражающихся стала куда темнее. Кровокожи беспощадно уничтожали друг друга, словно в их ДНК заложили ген самоуничтожения. Самоличный суицид, свершив который на земле не останется даже упоминаний об этих существах. Но логику Рузеля я сумел понять, и принять. Нас было мало. В разы меньше врага. И лишь оказавшись на высоте, моему взору открылась истина. Клинки в форме полумесяца мелькали куда реже, чем прямые. Напавшие давно сражались друг против друга, и мне оставалось только надеяться, что хоть кто-то из моих воинов уцелеет в этой мясорубке.

Когда мы миновали середину дома, в толпе мелькнуло что-то знакомое. Наконец! Обритая голова рядом с кучкой людей в кожаных доспеха. Ансгар! Парень и его люди сдерживали натиск кровокожих, и сдерживали удачно. Кучка людей отошла к стене здания, не позволяя врагу взять их в кольцо, или напасть со спины. Но их сохранённые жизни были далеко не их заслугой. Я прекрасно видел движения врагов. Неловкие, непозволительно медлительные, а удары мечей мог отразить даже ребёнок. Ребёнок… Видимо всё дело в нём, в Рузеле. Мальчик руководил битвой так, чтобы у нас был хотя бы крохотный шанс на выживание.

Кинув взгляд чуть дальше, я обрадовался еще больше. На мои глаза попались дети. Рузель и Роже забились в угол между подъездом и стеной. Опустившись на колени, мальчик вытянул вперёд руки и двигал пальцами так, будто вся битва была на их кончиках. Роже стояла позади с застывшим на лице неимоверным напряжении. Ей было тяжело. Она боялась, но даже и не порывалась убежать прочь. Её ладони рисовали круги над головой паренька, наделяя его силой, и она не собиралась опускать руки.

Ансгар со своими людьми пытались добраться до них, но бесчисленное количество кровокожих сводили все их попытки на нет. Убивая одного — его место тут же занимал новый, за которым стояло еще несколько.

— Сюда, — кинул я, и мы вместе с Осси нырнули в будку с шахтой лестничного пролёта.

Быстро понеслись вниз по лестнице. Мне хотелось как можно быстрее добраться до первого этажа. Пролёты мелькали перед глазами, казалось, что нахожусь в свободном падении, и вот-вот окажусь на улице. Но мы всё бежали и бежали…

Бежали и бежали…

А потом дорогу нам перегородил монстр. Не знаю на каком этаже это произошло, но даже преодолеть несколько лестничных пролётов для Оленя-медведь — невероятное испытание, особенно, когда огромные рога цепляются за свисающие с потолка сосуды. Монстр бросил на нас взгляд, и громко взвыл. Я спрыгнул с лестницы, прямо к его лапам и перекатился вперёд, увернувшись от когтей. Мне хотелось заманить его в комнату, где ему будет трудно не просто размахивать лапами, а попытка протиснуться в коридоре может закончиться тотальным застреванием. Но чудищу было плевать на меня.

Оленя-медведь кинулся к лестнице. Осси выпустила стрелу, но промахнулась. Вскочив на ноги, я быстро покинул квартиру и бросился на монстра. Но, когда до него оставалось несколько шагов, чудище взмыло в воздух, кинувшись на Осси. Воительница успела отскочить, когтистая лапа вспорола воздух и ударила в стену, пустив по влажным венам волну. Раздался оглушительный рык. Оленья голова задёргалась во все стороны, выискивая взглядом жертву. Рога вдруг запутались в свисающих венах. Монстр дёрнулся вперёд, но, видимо для себя обнаружил, что крепко застрял.

Рёв зверя переполняло безумие и гнев, и я не мог не воспользоваться удачным моментом. Подбежав со спины, я врезал булавой его по хребту. Треск доспеха был громким, крупные осколки упали на ступени, оголяя багровую толстую кожу с редкой щетиной. Медведь дёрнулся в порыве боли. Злость стекала с его синих губ густой слюной. Он огрызнулся, лапа вспорола воздух далеко от меня. Он вновь ударил, и начал кружить вокруг себя, ревя от беспомощности. Сейчас он напомнила запертого в клетку зверя. Бедного, голодного. Он видит меня, чувствовать мой сладостный запах. Перед ним жертва, а поделать ничего не может. Толстые прутья сдерживали его гнев, обрекая на жалкое существование. Рога запутались в сосудах так крепко, что он уже никуда не денется с этой лестнице.

Эта туша перегородила лестницу, не давая Осси спуститься. Я попытался подойти ближе, чтобы нанести пару ударов, после которых монстр просто обязан испачкать ступени своим пеплом, но всё мои попытки оказались жалкими. Лапы с длинными когтями, способными слизать с меня доспех вместе с кожей и костями упорно не подпускали меня, неустанно размахивая перед моим лицом. Я даже укрылся за щитом. Приблизился. Но хватило одного удара лапой, чтобы щит вмяло мне в лицо, а самого меня отшвырнуло к стене. Бешенная зверюга. Усыпить! Немедленно!

— Осси! — крикнул я. — Прострели ему голову!

Осси натянула тетиве. Стрела в яростном свисте рассекла воздух. И нихуя. Палочка из крови отскочила от крепкого доспеха и улетела вниз по лестнице.

— Осси! Стреляй в рога!

Натяжение тетивы было слышно так же хорошо, как неустанное биение моего сердца. Стрела пронзила основание левой стороны кустистых рогов, частично выпуская зверя из ловушки. Я шагнул назад.

Осси вырастила в ладони новую стрелу, и лук в руках воительницы издал жуткий визг. Пара рогов повисли под потолком на сосудах, словно люстра в охотничьем домике, а сама зверюга лишь почувствовав свободу сорвалась с места, нацелив на меня острые когти.

В туже секунду я сделал два широких прыжка назад, а третий — переместил меня в узкий коридор квартиры. Мои массивные наплечники делали мои плечи широкими, клыки упёрлись в стены, но я сумел забраться в глубь коридора не застряв, в отличие от зверюги. Безрогая туша со всей присущей ей мощи влетела вслед за мной и застряла. Окровавленные взгляд застыл на мне в недоумении, продлившееся пару вдохов. Осознав своё безвыходное положение, зверь забил головой. Узкие стены на себе испытали всю звериную ярость, принимая удар за ударом. Задние лапы заскребли пол, когда передние — беспомощно вжимались в стены, припёртые массивным телом. Капкан захлопнулся.

Повернувшись боком, я приблизился к бьющемуся в истерике животному и опустил костяную булаву на безрогую оленью голову.

Глава 30

Это будет непросто, но разве есть иной путь?

Выскочив из подъезда, мы с Осси на полном ходу врезались в стену кровокожих, преградивших путь до Ансгара и детей. Перед глазами — густая пыль и непрерывно вспарывающие воздух кровавые клинки. Вопли и свист слились в жуткое завывание смерти, выползающей из ревущих глоток умирающих.

Мы с Осси стали кусками свежего мяса, которые вот-вот пропустят через мясорубку. Каждый шаг оставлял на доспехе в лучшем случае царапину, в худшем — глубокую борозду, от которой расходились трещины во все стороны. Накрывшись щитом, я приказал Осси прижаться к моей спине, и работать по правой стороне. Незамедлительно пару стрел сразили двух кровокожих, решивших пригородить нам дорогу. Они рухнули замертво, лишь крепкий доспех не дал им сложиться как куклы. Спустя десяток ударов моего сердца их тела рассыплись в пепел под нашими сабатонами. Мы продвигались медленно. Очень медленно, даже не смотря на эффективную работу булавы, не оставляющей никаких шансов, сражающихся вокруг нас кровокожих. Их доспехи лопались и разлетались на куски не хуже стекла. Кости дробились как дешёвая пластмасса, а булькающий вой исходил будто из дешёвых колонок.

Я отпихнул ногой очередного воина, стоящего к нам спиной. Гнусный поступок с моей стороны, но он мешал мне пройти. Он, конечно, заслуживал милосердия с моей стороны, можно было убить бедолагу ударом по голове, но в его руках был клинок в форме полумесяца, и мне не хотелось лишать жизни человека, которого я привел на эту войну. Созданный моими руками воин в кровавой корке налетел на врага с прямым клинком, опрокинул его на землю, и пока тот пытался встать на ноги, нанёс смертельный удар, пронзив маску насквозь. Я был рад за него, и сейчас думал только об одном — только не смотри в нашу сторону, даже не думай, иди своей дорогой, перед тобой целое поле врагов, выбирай любого. Кровокож повернулся к нам спиной и бросился в гущу событий.

Убив еще десяток врагов, мы почти прошли насквозь стену. Впереди, вглядываясь через густой лес рук с мечами и голов, чьи лица прятались за масками, я увидел Ансгара. Он и его люди медленно продвигались вдоль стены дома к детям, до которых нужно было пройти тройку подъездов. Коротенький путь, но в данных реалиях можно и самому замертво рухнуть с пробитой головой. Тот момент, когда можно рукой дотянуться, да вот с отрубленными пальцами особо не ухватишь заветную вещь.

— Ансгар! — завопил я, глядя на юного правителя. — Ансгар!

Оглушительный шум битвы сжирал мои слова. Парень даже не обратил внимания в мою сторону, продолжал размахивать булавой и косить кровокожих, бросавшихся на людей как изголодавшиеся бродячие собаки во время случки. И я искренне побаивался попасть под горячую руку. Адреналин и гнев давно управляли его разум, заставляя убивать всё, что только хоть чем-то напоминало кровокожих. Но я не прекращал попыток достучаться до него.

Углубившись в стену из сражающихся кровокожих еще на несколько метров, я снова напряг глотку и проорал:

— Ансгар! Это мы!

Наконец, я был услышан. Обезумевший взгляд вперился в ряды кровокожих, среди которых он заметил знакомый лик. Я увидел улыбку на его лице, олицетворившую надежду. В тот же миг булава из отцовского черепа сменила угол атаки, нацелившись в нашу сторону, и где-то через пару минут мы сумели прорубить проход в пульсирующей смертью и болью стене.

Прикрываясь щитом, мы соединились с отрядом Ансгара. Залитое потом лицо с еле заметной улыбкой уставилось на меня, явно ожидая объяснений.

— Зачем вы сражаетесь на улице? — обрушился я на парня, бросая взгляд на уставших людей, среди которых, к великому сожалению, не нашёл Бэтси.

— А где, Инга? — рявкнул он. — Где ты была?

— С боем пробиралась к вам, — ответил я, ловя взгляд парня. — Где Бэтси?

— Не знаю, — прошипел он, — кровокожи напали неожиданно, не все мои люди успели обнажить мечи! Дети с Бэтси бросились как укушенные пчёлами прочь от нас…

— В дом! — рявкнул я. — Немедленно! Иначе мы тут все погибнем.

— Но там дети, мы не можем их бросить!

— Я и не собираюсь никого бросать, мы доберёмся к ним через крышу.

Я задрал голову и бросил взгляд на верхние этажи.

— Ты хочешь, что мы зашли в этот живой кошмар, который нас тут же проглотит? — изумился юный правитель.

На мой щит обрушился кровокож, в ярости вырвавшийся из толпы, но булава Ансгара быстро его утихомирила. Когда его упавший на землю труп почернел, Ансгар ударом ноги обратил его в облако пепла.

— Внутри дома нет даже зубов, — сказал я, убеждая Ансгара в его глупости. — Никто вас не проглотит! Быстро, полезайте в окна. Ансгар, доверься мне, иначе здесь ляжем все.

Взгляд парня заметался по людям в кожаных доспеха. Они тяжело дышали, обессиленные руки с трудом поднимали мечи, и каждый удар не гарантировал смерть врагу. Рано или поздно всё сойдёт на нет. Ансгар мог лишь растянуть битву, но её итог был предрешён. И парень понял это. Осознал трагедию. Жалящий соляной пот заливал ему глаза, но он даже не моргнул, просто раскрыл рот с разбитыми губами и громко взвыл:

— Лезем в окна! Немедленно!

Стоявшие рядом с пульсирующей стеной воины тут же полезли в оконные проёмы, закинув внутрь свои мечи. Очень быстро образовался затор, три окна не справлялись с таким потоком, поэтому стоящие внизу воины хватали за штанины своих сослуживцев и с силой забрасывали тех в окна. Кто оказывался внутри дома, сразу же протягивали руку помощи. По началу казавшийся хаос быстро пришёл в порядок. Понадобилось меньше минуты, чтобы все люди вместе с Ансгаром проникли в квартиру, из которой мы бросились в сторону коридора. Взобравшись по лестнице на крышу, мы пробежали три подъезда, нырнули в шахту лестничного проёма и начался быстрый спуск.

Мы с Ансгаром спускались первыми, воспоминания о чудовище с огромными рогами еще было свежо.

— Аснгар, — сказал я. — Я выйду на улицу и проберусь к детям. Один.

— Я с тобой, — заявил он, не давая мне возможности оспорить его слова. Но я оставался беспристрастным.

— Нет! — крикнул я. — Я пойду один! И это не обсуждается!

— А что потом, Инга? Мы будем сражаться до последнего кровокожа?

— Нет, мы вернёмся к Сугар, заберём всех детей и попробуем покинуть город. Других вариантов я не вижу.

— Звучит многообещающе, — фыркнул Аснгар. — Но так мы не победим всех кровокожих, угроза останется!

— Рузель. В нём разгадка. Мальчик нам поможет понять их силу, понять корень их силы, и зная где копать, мы сумеем их победить. Но сейчас нужно его забрать.

— Ты не думала, что произойдёт, если он прекратит натравливать всех против всех?

— Пока он в наших руках, об этом не стоит беспокоиться. Роже поддерживает в нём силы, пока они вместе — всё под контролем.

Наконец, Ансгар умолк, исчерпав запас тревожных мыслей и противоречий.

Мы спустились на первый этаж. Людей Ансгра осталось так мало, что они занимали от силы несколько пролётов. У меня не было никакого желания командовать им, или отдавать приказы, но, увидев, как он плетётся за мной к выходу из подъезда, мне пришлось. Пришлось поднять голос:

— Ансгар! Жди меня здесь!

Позади меня сгустилась тишина. Парень замер, но я продолжал ощущать на затылке обжигающий, полный ярости взгляд широко раскрытых глаз.

Выскочив на улицу, я быстро обогнул выступающий из здания подъезд с косым козырьком, и двинул вдоль стены, укрываясь щитом. Ничего не предвещало беды, кровокожи убивали друг друга, не обращая на меня никакого внимания. До конца стены, за которой прятались дети, оставалось несколько метров, когда я услышал нечто сильно выбивающееся из общего хора войны. Будто кто-то посторонний решил спуститься в оркестровую яму и начал играть на контрабасе как на гитаре. Я обернулся. И замер.

Нечто пробиралось сквозь охваченную битвой улицу в мою сторону. И там, где ступала нога этого монстра, в воздух взмывали отсечённые головы, руки, ноги и даже изувеченные торсы кровокожих, которые над еще уцелевшими головами воинов сразу же обращались в прах. Сгустившееся над битвой облако пыли и пепла не позволяло мне разглядеть идущего, но у меня не должно быть никаких сомнений — избежать встречи у меня не получиться.

Мне оставался всего один шаг до конца стены. Один грёбанный шаг! Но кровокожи решили, что мне здесь не место. Из толпы на меня бросились трое. И у каждого в ладони был зажат ровный клинок. Убивать их будет приятно, однако сейчас бы я лучше избежал этой встречи. Но, видимо, не суждено…

Костяная булава рассекла воздух и угодила точно в цель. Покрывающие голову кровокожа багровые дреды разлетелись сосульками в разные стороны, маска раскололась всего на две части. Но и этого вполне хватило, чтобы всё содержимое головы вывалилось к нашим ногам. Он рухнул на колени, и завалился на соседа, уже в полную силу напирающего на меня. Выигранной секунды замешательства хватило сполна. Удар костяного щита в грудь откинул уверенного в себе врага. Я шагнул вперёд, встал над ним и, не задумываясь, расколол голову. Третий напавший вынудил меня отскочить назад. Я не собирался двигаться назад, но в данной ситуации, один шаг назад позволит мне сделать несколько вперёд.

Вражеский клинок оставил царапину на моём лице. Я ударил в ответ. Промах. Подставил щит — вовремя. Сильный удар прогрохотал по куску кости, и быстро утих. Я моргнул, сердце в груди отозвалось гулким стуком, вынуждая меня ударить ради жизни. Удар хороший… получился бы…

Костяная булава уже начала свой смертоносный полёт, когда рядом с нами брызнули во все стороны кровокожи, словно в толпе взорвалась противотанковая мина. Крики посыпались на наши головы. Изувеченные тела с грохотов валились наземь, поднимая облака пыли, за которыми уже невозможно было скрыться ужасному созданию с неимоверной силой. Я бросил взгляд в сторону мясорубки.

За повисшей в воздухе пепельной дымкой быстро вырисовывался человеческий силуэт, чей рост был на пару голов выше сражающихся солдат. Он двигался уверенно, расчищая себе путь резким взмахом правой руки. Будто косой срезал высокую траву, держась за древко лишь одной ладонью. И чем больше он косил, тем лучше вырисовывался силуэт.

Монстр сделал три чудовищных удара по толпе, обратив в пепел не меньше дюжины кровокожих. И каждый такой удар неумолимо сближал нас, и когда очередной взмах руки подбросил в воздух рассечённые тела, а неведомое создание стало еще ближе, мне открылся его лик. Лицо пряталось за жуткой маской, черты которой брали своё начало в разъярённом вопле обезумевшей женщины. Длинные дреды кроваво-молочного цвета угрожающе кружили в воздухе, нанося всем страшные увечья каждый раз, когда она наносила новый удар. Подобравшись ко мне еще ближе, она позволила разглядеть в её руке огромный меч, которым она орудовала как ким-то крохотным кинжалом. Страшное оружие, не оставляющее никому ни единого шанса.

К великому сожалению, я не обладал и свободной секундой для любования созданием, сошедшего с обложки глянцевого журнала о неудачных опытах в области генной инженерии. Я кинулся в конец стены. Выглянув из-за угла, на мои глаза попались забившиеся в угол Роже и Рузель. Дети живы — и ничего больше не надо. Но видок у них, откровенно говоря, потрёпанный. Побледневшая кожа на их лицах скривилась и увлажнилась от пота, у обоих губы сжались гармошкой, с уголков текли слюни. Бедные дети, в их руках наши жизни.

Всего несколько шагов разделяли нас, протяни руку — и вот они…

Но я не смог сделать и шага. Мои мысли развеялись, когда в уши ударил оглушительный свист. Мои глаза уставились в бок, где я чудом заметил летевшее мне в голову лезвие кроваво-молочного цвета. Огромная махина ударила в костяной щит, который я успел вскинуть. Удар был такой силой, что меня просто сдуло с места. Перекатившись несколько раз по земле, я быстро вскочил. Мне повезло, пальцы по-прежнему крепко сжимали рукояти костяных подарков, благодаря которым я ещё жив.

А вот в чём точно не позвало — так это в нарисовавшемся передом ной огромной махине. Существо было заковано в жуткий доспех, повторяющий скелет человека, только вместо сухожилий и мяса между костями пустоты были затянуто кровавой коркой. Кроваво-молочный доспех поскрипывал при каждом вдохе, раздувающим огромную грудную клетку, закованную в костяные прутья. Ужасающий меч лёг на плечо огромной женщины. Мне даже показалось, что из-под её маски раздался звук, похожий на насмешку. Глаза розоватого цвета изучали меня будто какое-то ничтожество. Жалкую блоху, чья судьба — быть раздавленной огромным сабатоном, который вдруг приподнялся.

Огромная женщина шагнула в мою сторону, прогрохотав булькающим голосом, напоминающим хлопки лопающихся пузырей кипящего пластилина:

— Ну вот ты меня и нашёл, жалкий паразит. Где моя маска⁈ Я так и думала, потерял. Ты всегда был таким, сучёныш!

Меня зазнобило. Вспыхнувший где-то в животе гнев быстро раскалил кровь, заставляя её нестись по жилам со скоростью света. Эта женщина… Этот монстр и есть судья Анеле, только с последней встречи она сильно изменилась. Преображение было, мягко сказать, колоссальным. Явись это чудо в таком виде в деревню — и там каждый житель наложит в штаны, или куда хуже — помрёт от страха, только услышав её голос. Но больше меня смутил тон, которым она себе позволяла со мной разговаривать. В прошлом был один человек, говоривший со мной таким тоном. Не то, чтобы я ему позволял… Нет. Всему виной была моя слабость, у меня не было иного выбора, приходилось терпеть. Но любому терпению, рано или поздно приходит конец, а вместе с ним и уходит та жалкая слабость, не позволяющая вашим губам произносить то, что вы так страстно желаете. Я молчал. Терпел и молчал. Но не долго…

— Ну что уставился? Забыл меня? Забыл свою мамку, Тёмчик?

Тёмчик. Имя раскалённой стелой прошило мой мозг насквозь, высвобождая из свежих дыр фонтаны воспоминаний. Моё имя… Моё имя Артём… Как я мог забыть? Как⁈ Это же я… Это же моя личность… Сука… Я… я…

Какой же я был урод. Я — больной ублюдок, маньяк и жалки убийца, абсолютно не отдающий отчёт своим импульсивным порывам, приводившим к одному. К смерти. Наверно, даже к лучшему, что меня прикончили. Убили, дав захлебнуться своей кровью. О чём это я… Это же — я… как я могу говорить за себя в таком ключе… Нет, это не я… Это не Я!!!

Я — это я… Инга…

— Что случилось, Тёмчик? — пробулькал голос. — Не получается смириться со своей сущностью? Мне непривычно видеть тебя в таком состоянии, маленький ублюдок. Грехи начали пожирать тебя изнутри, как голодные опарыши? Наслаждайся.

Убийство — не моя привычка. Убийство — вынужденная защита, диктуемая законами природы. Убивать — значит жить. Без убийства нет существования в стае, а есть бесконечное скитание с одним итогом — смерть. Скорейшая кончина. Я убивал по нужде… На моих руках нет невинной крови. НЕТ!

— Где хладнокровный малый, — забулькал голос, — способный одними руками задушить человека? Где он⁈ А я знаю. Этот глупый мальчик зачем-то спрятался в чужом сознании за пыльной шторкой справедливости. Только вот он совсем забыл, что справедливость — жестокая сука, проехавшаяся по-моему маленькому мальчику не только колёсами грузовика, но и траками танка. Проехалась так, что жизнь превратилась в сущий кошмар, где смерть — единственный способ выживания. Припоминаешь?

Она говорит неправду. Неправда! ЛОЖЬ! В жизни всегда правит справедливость, и справедливое наказание понесут лишь виновные. Невиновные ведут спокойную размеренную жизнь в окружении любящих людей. И меня такие окружают… Они везде…

Глава 31

Отойдя на пару шагов от огромного монстра в жутком доспехе из вздувшихся костей и плоти, я снова увидел забившихся в угол детей. Протяни руку… Факт того, что их жизни теперь в моих руках было принять нелегко, за свою жизнь то не можешь по-человечески ответить, а тут сразу две детские. Они вернутся домой, обязательно. Я не позволю им пережить даже крохотную часть того, что мне пришлось увидеть своими глазами!

Сжав булаву, я рванул вперёд, прямиком на своё прошлое. Анеле издала смешок и проорала:

— Дурак!

Огромное лезвие взмыло воздух. Костяной меч оставил за собой в воздухе белый след, а затем врезался в мой щит, нанеся удар такой силы, что почти все кости в моем теле хрустнули. Меня швырнуло на стену, левая рука была сломана в трёх местах. Я с трудом удерживал щит, сжимая из последних сил пальцы. На губах выступила кровь, сладкая, оставляющая мерзкий привкус слабости. Организм немедленно принялся сращивать лопнувшие кости и порванные мышцы, но боюсь, процесс займёт много времени, а Алене не стоит на месте. Занеся меч для нового удара, оно встала рядом со мной, накрыв тенью.

Чудовищное лезвие уткнулось мне в шею, будто ногтем прижали муравьишку.

— Тёмчик, — булькнула она, склонив голову набок, — ты чего вытворяешь? Я же не спроста тебя позвала к себе. Ты нужен мне, как раньше, помнишь? Когда мы выручали друг друга. Ты помогал мне, я — тебе. У нас был отличный союз, пока твоя шиза меня не погубила!

Она пнула меня ногой прямо в лицо. Я завалился на землю, и, если бы она не убрала лезвие вовремя — лишился бы головы.

— Зачем ты меня убил⁈ — взревела она. — Хотя, можешь не отвечать! Молчи!

Я и молчал. С заполненным кровью ртом особо не поболтаешь.

Она слегка наклонилась ко мне. Сквозь две щёлки на молочно-красной маске я наблюдал за её взглядом. Пристальный, жадный, с неутихающей яростью. Если бы мне хотелось увидеть убийственный взгляд — это он и был. Насладившись моей беспомощностью, она уставилась в сторону, в угол, где сидели дети.

— Мои детки, — с лживой добротой пророкотала она. — Вот я вас и нашла, зачем бы сбежали от вашей мамочки, у нас впереди…

Монотонная речь монстра в кроваво-молочном доспехе неожиданно оборвалась. Раздавшийся хруст был как громким, так и неожиданным не только для меня. Алене даже припала на одно колено, оказавшееся раздробленным, и громко взвыла — скорее от обиды, ежели от боли. Пятерня с огромными пальцами в форме костей обрушилась на землю рядом со мной, с трудом удерживая тело Анеле от падения на бок. Она взвыла, резко обернулась и громко зарычала. Я проследовал за её взглядом… Блять!

Я же просил… Просил оставаться внутри!

Из-за спины Алене выскочил Ансгар. С оглушительным воплем он оббежал монстра с боку и обрушил несколько ударов булавой на её спину. Глупец, неужели он не понимает, какая бестия валяется у его ног. Она — пожар, приблизившись к которому ты неминуемо сгоришь!

Комариные укусы Ансгара особого эффекта не произвели. Крохотные осколки доспеха сыпались на землю, чем еще больше разозлили Алене. Ансгар даже не успел подставить щит. Свободная от меча ладонь тыльной стороной влетела пареньку в грудь, откинув его метра на три. Можно было не переживать особо, такой удар не оставит переломов на его теле, но кожа превратиться в сплошной синяк.

Воспользовавшись короткой передышкой, я сумел встать на ноги. Бросил взгляд на детей. Я уже собирался идти к ним, но Алене подпортила все планы. В данный момент я не представлял для неё интереса, но вот, судя по всему, Ансгар своей выходкой вызвал у неё нездоровый интерес.

Игнорирую сломанное колено, Алене встала на ноги и бросилась к нему. Парень кашлял и задыхался, но сумел быстро перекатиться. Подобрал валяющийся рядом щит, и даже успел укрыться им от ошеломительного удара. Вот зараза! Мне нужно к нему… Срочно!

Щит разлетелся на крохотные осколки, оставляя парня почти голым перед нависшим над ним огромным мечом. Дело дрянь!

— Стой! — взревел я. — Я здесь!

Громко расхохотавшись, Алене перехватила рукоять меча обеими ладонями и замахнулась.

НЕЕЕЕТТТТТ! СУКА!

Ансгар не издал ни единого звука. Кровь выплеснулась из его рта, перепачкав всё лицо. Продолжая хохотать, Анеле выдернула меч из его груди, и посмотрела на меня.

Я уже бежал к ним. Бежал к ней, чтобы вновь повторить то, что уже проделывал. Убить её! Я выбросил щит из переломанной руки, крепче обхватил рукоять булавы. Злость не просто несла меня по земле, я словно нёсся по ветру, как планер. Я рычал, тяжело дышал, и когда увидел чудовищную рану на груди Ансгара, громко взревел.

Но мой рёв утонул в раздавшемся крике, вырвавшимся из женской глотки. Как странно, Анеле хохотала, она не могла кричать. Но через секунду и её хохот умолк. Ей явно было не до смеха, когда уродливая секира из человеческих высушенных лиц врезалась ей в висок.

Бэтси! Как же я рад её видеть. Толстуха с рёвом вылетела из окна второго этажа, занеся над головой двуликую секиру для сильнейшего удара. Этот прыжок навсегда отпечатается в моей памяти. Зернистый ветер, огромный силуэт летит по воздуху будто в замедленной съёмке. Но всё закончилось так быстро, что я даже не успел насладиться самими ударом.

Бэтси приземлилась на ноги, ей на голову посыпались осколки от расколотой на лице Алене маски. Не теряя ни секунды, толстуха резко крутанулась, вгоняя лезвие секиры в колено монстру. Отличный удар. Сильный, сумевший подкосить Алене. Но, к сожалению, из игры её выбить не так просто.

Бэтси получила сильный удар кулаком в лицо, а затем коленом в грудь. Я вовремя подскочил и врезал булавой ей по запястью, сжимающим рукоять меча. Я слышал, как она взвыла. Взвыла от боли. Костяшки покрылись трещинами, а прячущиеся под защитой доспеха пальцы скрутило узлами. Огромный меч полетел к земле, и пока он летел, я словил в лицо вражеский кулак, швырнувший меня к Ансгару.

От моего падения поднялась пыль, моя ладонь опустела. Я сразу принялся искать булаву, бросил взгляд перед собой. Вот она, в метре от меня. Я кинулся к ней, и на моих глазах Бэтси снова нанесла удар. Только теперь секира влетела Анеле в живот. Треснуло несколько рёбер, куски кровавой корки отлетели, но все эти повреждения были пустяком. Наше оружие причиняет царапины, не более. Столь обидный факт пугал меня, откровенно говоря, но мы не могли вот так просто взять и сложить ручки.

Подняв булаву с земли, я резко вскочил и обрушился на Алене с новой силой. В этот раз костяная булава влетела ей в висок. Удар ошеломил бабёнку, швырнул в сторону. От маски откололся добрый кусок, обнажив часть лица с бледной кожей. Беззащитный глаз вперился в меня, уголки показавшихся наружу губ вытянулись в ехидной улыбке.

— Глупцы! — пророкотала она.

Неожиданно, она сумела увернуться от летящей ей в лицо секиры, резко отпрыгнула, словно кузнечик, и приземлилась рядом с Бэтси. Сильнейший удар кулаком в затылок швырнул толстуху на землю. Бэтси упала замертво, сальный волосы быстро пропитались кровью, и показалась что всё… она мертва… Но нет… вместе с кровью из ноздрей вырывался воздух, поднявший пыль рядом с головой Бэтси.

Я обезумел от беспомощности. Да как так-то! Что же делать! Это нереально! Такого быть не может!

Мои кости почти полностью срослись. Зарычав и перехватив булаву обеими руками, я кинулся на эту суку, уверенно выбивающую моих друзей из игры. Огромный меч лежал на земле в метрах десяти от неё, при всём желании она не успеет его подобрать. У меня есть шанс, крохотный, но я воспользуюсь им!

Когда между нами был жалкий метр, я поймал её взгляд, и взмыл в воздух. К моему разочарованию, я не заметил растерянности в её глазах или удивления. Наоборот! Она будто рассчитала мою траекторию, подметила каждое движение, каждый вдох. Результатами её расчета был точный удар мне в подбородок. Булава ударилась о что-то твёрдое, я целился в лоб суке, и надеялся услышать захлёбывающиеся стоны, но, к моему сожалению, раздался издевательский смех.

— Жалкие паразиты! — презрительно бросила она. — Я пришла сюда не с вами бороться! Вас поглотит природа, рано или поздно растворитесь в кишечном соку, как бумага в воде.

Я не сразу сумел открыть глаза. Её голос вливался в мою голову урывками, словно просачивался сквозь узкие трещины в моем черепе.

— Я заберу своё! — крикнула она.

А когда я сумел открыть глаза, её огромная фигура уже заходила за угол. Дети… Нет! Она не заберёт их! Вгрызаясь пальцами в землю, я сумел встать. Булава снова выпала из моих рук, и первое оружие, которое попалось мне на глаза — огромный двуручный меч, забытый Алене. Клинок оказался тяжёлым. Обхватив рукоять двумя руками, мне с трудом удалось оторвать его от земли, но в этом нелёгком деле главное — приловчиться. Тяжёлая игрушка, но я и не собираюсь с ней заигрываться. Уперев кончик лезвия в землю, я побежал к детям.

Алене уже стояла рядом с ними. Лапища в жутком доспехе сжала мантию на груди парня и оторвала его от земли. Маленькие ножки повисли в воздухе, когда руки еще продолжали дирижировать битвой. Роже вышла из транса, и первым делом, когда увидела перед собой чудище, громко закричала. К её пыльной робе потянулась вторая рука, но вот схватить девочку не успела.

Подбежав со спины, я сумел всю силу передать в один удар. Кончик лезвия оторвался от земли и нарисовал широкую дугу в воздухе. Меч ударил точно под рёбра, зайдя на всю ширину лезвия. Монстр пошатнулся, оглушительно взвыл. Тянущаяся к роже ладонь сменила цель, врезавшись в стену дома.

Я попытался выдернуть меч, но у меня не получилось. Продолжая реветь, Анеле развернулась, выискивая меня взглядом. Мне пришлось выпустить рукоять меча и кинуться к Роже вдоль стены. Мне повезло, Анеле было не до меня. Её беспокоил застрявший в боку огромный кусок кости.

Я подхватил Роже, и мы вместе нырнули в окно первого этажа прямо перед нами.

Что случилось дальше — я не знаю. Когда мы рухнули на пол квартиры, до меня донёсся искажённый болью голос Анеле:

— Жду тебя там, где всё началось!

А когда я глянул в окно — снаружи уже не было ни Анеле, ни Рузеля. От обиды я стукнул кулаком по полу и стиснул зубы. Казалось, что всё кончено, но это было страшным заблуждением. На улице всё еще продолжалась битва, а рядом с подъездом лежали мои друзья.

— Роже, — сказал я девочке, вставая на ноги. — жди меня здесь! Сейчас нам как никогда понадобится твоя помощь!

Она послушно кивнула, вставая рядом со мной.

Выбежав из подъезда, я первым делом кинулся к Ансгару. Всю трагедию я увидел лишь когда упал рядом с ним на колени. Парень дышал, тяжело и мучительно. Да и жизнь стремительно вытекала из рассечённой груди. Меч Анеле сумел перерубить плечо, рёбра и разорвать в клочья лёгкое. Я не сразу заметил быстро расползающуюся лужу крови под его телом, большая часть впиталась в землю, но всё же тонкой струйке удалось подползти к моему колену и коснуться доспеха. Горячее касание подарило мне яркую вспышку, в которой я ощутил вселенскую свободу. Свободу такой силы, что даже я не мог управиться с этой кровью. Непослушная, так обзывали кровь Ансгара недруги, и теперь я их прекрасно понимаю.

— Ансгар, — сказал я, вглядываясь в его тускнеющие глаза, — держись! Сейчас тебе помогут!

К моему удивлению рядом пришла в себя Бэтси. С окровавленной головой она умудрилась встать на ноги и даже помочь перенести мне Ансгара в дом к Роже.

Аснгар почти не подавал признаков жизни. Из горла доносился сбивчивый хрип, разбавленный пузырящейся кровью. Он даже не мог пошевелить губами. Сдвинув на груди край расчётного доспеха, я пришёл в ужас, увидев под переломанными костями чуть бившееся сердце.

— Потерпи, друг, сейчас полегчает.

Я перевёл взгляд на Роже и рявкнул:

— Быстрее! Чего ты смотришь⁈

Девочка быстро вскинула над грудью Ансгара ладони, растопырила пальцы и закрыла глаза. В воздухе нарисовались круги, а с губ девочки начали срываться неразборчивые молитвы. Её ладони кружили и кружили…

Кружили и кружили…

Но ничего не происходило!

— Роже! — не выдержал я и закричал, — Почему не помогает! Что с тобой⁈ Соберись!

В комнату вбежала Осси. На её лице отчётливо читался страх и недоумение.

— Инга, — сказала она трясущимся голосом. — Кровокожи…

— Что — кровокожи?

Неожиданно, в моей груди образовался невероятный груз, вытеснивший весь воздух из лёгких. Я попытался сделать вдох, но дыхание словно встало. Застряло где-то в глотке. Закружилась голова. Через силу я сумел сглотнуть, и, наконец, медленно вздохнуть. Сердце бешено колотилось. И только сейчас я осознал, что снова почувствовал каждого воина. В миг я обуздал невероятное количество мучительных смертей, свершившихся за время бойни. И смерти не прекращались.

— Что… — промямлил я. — Что случилось?

Стоило мне задать вопрос, как ответ сам собой пришёл в голову. Рузеля похитили, а вмести с ним и его способность управлять всеми кровокожами испарилась. Баланса больше нет. На улице сражались наши против чужих. А чужих, как мне показалось, было раза в три больше.

— Осси, — сказал я, собравшись с мыслями, — забирай людей и поднимайтесь на крышу.

— Что с Ансгаром? — спросила она, даже не думая ни куда уходить.

Я посмотрел на грудь парня. Никаких изменений, тёмно-багровая кровь рывками изливалась наружу. Каждый удар сердца лишал изувеченное тела шанса на выживание. Какая страшная ирония.

— Роже, — бросил я, — почему не получается?

— Я не знаю, — заревела девочка, — у меня не получается…

Ансгар дёрнулся, из приоткрытых губ послышался протяжный выдох. В испуге я вновь откинул край доспеха, чтобы взглянуть на сердце. Оно не билось! Дерьмо!

— Роже! Он умирает!

— Я не знаю… я не могу его исцелить. Его кровь… она не подчиняется мне.

— СУКА! — закричал я. — Кровь!

Неподвластная кровь! Проклятье! Истинное проклятье! Больше ему никто не поможет. Теперь было окончательно ясно, что юный правитель погиб, с гордость сражаясь за своих людей. И друзей.

Я приподнял его испачканную кровью голову и затряс.

— Ансгар! Не умирай! Ты мне нужен! Я не справлюсь один с Анеле! Ты слышишь меня…

Он молчал. Предательски молчал, даже не думая пошевелить губами. Потускневшие глаза смотрели на меня, но стоило мне опустить его голову на пол, как взгляд уставился куда-то в потолок. Я опусти его веки, чтобы не видеть в его глазах лица Инга, готовой вот-вот разрыдаться.

— Ансгар умер! — крикнул я Осси. — Он умер!

Осси собиралась уже уходить, как я окликнул её:

— Постой! Мне нужна твоя помощь.

Я уже хотел распустить всех, отправить на крышу, где мы вместе дожидались бы своей смерти, но безумие в моей голове сумело породить еще большее безумие. Только конченный псих на такое решиться. Последний безумец, который просто не имеет права упустить шанс. Один на миллион. Живём один раз, надо всё попробовать.

— Осси, — сказал я воительнице, когда она встала рядом. — Когда тело Ансгара начнёт извиваться и дёргаться, словно охваченное огнём, ты должна его губы подставить к моим. Понимаешь?

Она в недоумении мотнула головой.

— Так надо, мы совершим последний поцелуй ради наших жизней.

— Инга, что ты задумала?

— Поверь мне, так надо! Ансгару уже не помочь, но я попробую кое-что от него забрать, — я повернул голову к стоящей рядом толстухе. — Бэтси, когда я поцелую Ансгара, ты должна схватить меня и держать крепко, очень крепко! Понимаешь?

Тучная голова на пружине из жира с трудом сдвинулась с места, изобразив кивок.

— Я буду орать, кричать, звать на помощь, но ты не должна обращать внимании. Держи меня крепко. Обхвати челюсть пальцами и не дай ей закрыться, это очень важно! Можешь даже её сломать, лишь бы она не захлопнулась, а когда Ансгар охватит озноб, вы соедините нас в поцелуе, это понятно?

Обе кивнули мне в ответ.

— А что делать мне? — спросила Роже.

— Отвернись!

Я нагнулся к Ансгару и страстно присосался к еще теплым губам.

Глава 32

Как там говорил Дрюня? Если хочешь завладеть телом и разумом — многого не требуется. Приложи совсем немного усилий. Всё просто, вспомни что-нибудь приятное из прошлой жизни: запах женских волос, первый поцелуй, секс с желанной бабой, первую драку, из которой ты вышел победителем. Первое убийство, подарившее облегчение. Вспомни тот момент, когда твой гормональный фон разбух до такой степени, что вот-вот хлынет наружу из всех щелей.

Но если ты хочешь забрать силу человека — придётся потрудиться. Придётся окунуться в самые кошмарные воспоминания, и лишь настоящий ужас, оставивший грубый рубец на твоей психики, поможет высосать всё. Забрать всю силу, которая только есть в теле, в котором тебе повезло очутиться. Или не повезло, это уже зависит от того, из какого угла тебе удалось глянуть на происходящее.

В моей жизни было так много ужаса, что другой бы на моём месте давно поехал головой. Поседел, замкнулся и не выходил бы на белый свет, боясь снова оказаться в той ситуации, после которой жизнь теряет какой-либо смысл. Самое страшное, когда снова ты говоришь себе — ну почему опять это произошло? Опять! Не-нет-нет! Только не это, я с трудом пережил тот кошмар, и вот снова! Но вся прелесть в том, что на десятый раз твой кошмар перестаёт быть кошмаром. Обыденность — теперь это так называется. Происходящее вокруг меня стало обыденность, и я взирал на ужасы войны пустым взглядом, не испытывая ни страха, ни переживаний, ни состраданий.

Мой ужас стал нормой.

И сейчас, оказавшись в кишках Ансгара, мне было очень сложно погрузить свой разум в топи ужаса. Я медленно тонул, захлёбывался, а ужас в глаза так и не появлялся. Но был один момент, который я никогда не смогу принять за норму. Это никогда не станет привычкой. И какой бы сукой и последней тварью она не была — она вырастила меня. Она не моя родная мама, но она мне мать, вытащившая мой разум из ада. Подарившая новую жизнь. Подарившая…

В тот день меня выписывали из больницы.

Лечащий врач пригласил меня в свой кабинет, где уже сидела она. Меня прикатила медсестра. Каждый день в меня вливали литры успокоительных, и тот день не был исключением. Солнце только встало, а я уже стоял с горстью таблеток, приём которых стал привычкой.

Она запихнула меня в психиатричку. Мне не было и шестнадцати, как моя домашняя комната сменилась на белые стенами лечебницы. Моя мягкая койка сменилась жёсткой кровать с накрахмаленным до хруста бельём. Вместо плакатов мои кумиров — унылые лица пациентов, ставшие моей новой семьёй.

Она запихнула меня сюда за убийство. Мне нужно было держать себя в руках, говорила она, но я не смог. Ты не умеешь себя контролировать, и мне страшно с тобой жить. Ты понимаешь, Тёмчик? Я боюсь за себя. Пусть мне сняться кошмары, но я не буду переживать перед сном, что будущая ночь может стать для меня последней.

Меня определили в психиатрическую больницу, специализирующуюся на травмах, полученных в детстве. Но я не считал себя больным, или поломанным, как выражались злые няньки. Я чувствовал себя здоровым, и не видел в своих поступках ничего криминального. Я решал вопросы так, как меня научила жизнь. Просто мне никто не сказал — что хорошо, а что плохо. Поломанные. Это они были поломанные своими родителями, которые привили в них злость и ненависть к детям. К детям, удушивших своих родителей. К детям, отравившим одноклассников. К детям, обрубившим тормоза у всех машин во дворе. Все наши деяния были обусловлены защитой, а не агрессией, как они пытались нам доказать. А потом эти люди пытались нас излечить от того, чего у нас нет.

Пухлая тётя выдаёт мне горсть таблеток, а затем пристально наблюдает, как я закидываю их в глотку и проглатываю все до единой. Из бумажного стаканчика я делаю глоток, вполне хватившего, чтобы все пилюли моей новой здоровой жизни попали в желудок. Первое время я давился, кашлял, часть таблеток вылета изо рта и падала на грязный линолеум. Влажные от слюны пилюли становились магнитом для грязи. Меня заставляли поднимать с пола таблетки, на которые налипали волосы, крошки, чужая слюна пациентов, поперхнувшихся до меня.

Каждый день я обязан проглотить все таблетки. Неотъемлемое условие содержания меня в чистоте и сытости в подобном учреждении.

В тот день я достиг своего совершеннолетия. Она решила забрать меня по одной простой причине — выживать в стае проще.

Когда санитарка вкатила меня в кабинет доктора, я услышал знакомый голос. Мягкие волосы, пахнущие свежесрубленной розой, рассыпались по моим плечам и упали на лицо. Обдолбанный утренним приёмом таблеток, я бессмысленно пялился в стену, но до боли знакомый запах вынудил поднять глаза.

Она смотрела на меня сверху со зловещей улыбкой. Наши кончики носов практически касались, и я мог видеть в её глазах своё отражение. Моё лицо напоминало выстеленную скатерть на кухонный стол — такое ровное и безразличное. Но придут гости, и после ужина скатерть уже не отстирать. Ей место на помойке. Но она решила забрать меня.

— Елена, — сказал тогда доктор. — Вы уверены, что хотите забрать сына домой?

— А есть какая-то опасность для моей жизни? Вы должны были его вылечить!

— Его состояние не поддаётся лечению. Но вы можете контролировать его психику, убрав из жизни все стрессовые факторы, — доктор сделал тяжёлый вдох и положил карандаш на стол, рядом с кипой бумаг. — Нам не удалось выявить причину резких вспышек агрессии, после которых, по-вашему, утверждению он становиться сам не свой, но нет никаких сомнений в наличии сложного психического заболевания. С ваших слов у него было спокойное детство в любящей семье, а когда его отец ушёл, и на место привычного мужчины, дарившего любовь и ласку, пришёл другой — ребёнок стал сам не свой. Я не судья, и не клинический психолог, но случившееся явно нанесло неизгладимый отпечаток на его психике. Он убил человека. И с этим вам жить. Пубертатный период пройден, и мой опыт позволяет мне утверждать, что именно буйный коктейль из гормонов неудачно наложился на нестабильное психическое состояние, полученное детской травмой. Так сложилось, здесь нет вины Артёма. Его состояние нормализуется, но, если только будет протекать в полном спокойствии. Вы понимаете, что я имею ввиду? Дурные компания, алкоголь, драки, бесчисленное количество половых партнёров — вам нужно максимально огородить своего сына от этого. Мы не знаем при каких обстоятельствах может раскрыться его психика в совсем ином цвете. Ваша внимательность — главный инструмент в выздоровлении вашего сына. Ваша забота — залог душевного спокойствия. Вы должны окутать его любовью, понимаете, что я имею ввиду?

Только потом я понял, что женщина, называющая себя моей матерью ничего из вышеперечисленного не поняла, или восприняла иначе. А быть может она и вовсе не слышала врача, а уже давным-давно для себя всё решила. Хоть я и ума не приложу, как можно было решиться зайти в ванную к человеку, которого ты вырастила с юных лет и скинуть перед ним халат.

В тот день мы вернулись домой, и первым моим желанием было принять душ. Мне не терпелось смыть с кожи образовавшийся за несколько лет налёт крахмала и глубоко забившиеся в поры куски хозяйственного мыла. От меня разило стариком. Зубы стали походить на гниющие пни в сыром лесу, а речь можно было разобрать только с третьего раза. И вроде бы я должен отпугивать от себя людей, отвращать, но моя мать была другой.

Она зашла ко мне в ванную, когда я стоял голый под душем. Я даже не сразу её ощутил, лишь когда женская ладонь скользнула по моей грязной коже.

— Не бойся меня, Тёмчик, — сказала она, плывя глазами по моему телу.

Пока я был в лечебнице, моё созревание остановилось. Когда все взрослели, я будто бы был в заморозке, и то, что меня трогала взрослая женщина оставалась для меня той самой редкой лаской, которой меня одаривали в детстве. Ничего серьёзного, лишь прикосновение тёплыми пальцами, а потом мягкое поглаживание, успокаивающие мятежную душу. Так мать касается своего ребёнка. Так человек гладит любимую кошку. Так убийца успокаивает жертву перед смертью. В тот момент именно так я это и воспринял. И никак иначе.

— Дай я тебя помою, — сказала она, снимая с крючка мочалку.

Мне хотелось постоять под горячим душем, не более. Мне хотелось сделать то, чего я был лишён последние несколько лет. И только! Но я неумел противиться. Я не мог ей сказать: нет!

Намылив мочалку, она начала натирать мне спину. Затем ноги, потом руки, а когда моя грудь была чиста, она опустила руки.

— Здесь мочалка мне не понадобится, — сладко прошептала она.

Мне стало мерзко. Так делали нянечки в больнице. Они были грубы и жестоки, а их пальцы напоминали шершавый кусок дерева, прикоснувшись к которому на ладонях остаются глубокие занозы.

Она обхватила мой дрын и начал его намывать. Медленно, словно боясь причинить боль.

— Тебе не больно? — спросила она.

Мне было приятно, но воспоминания не давали мне полноценно расслабиться. Я согнулся и стиснул зубы в ожидании неминуемой боли. Я был тем животным, которое не могло привыкнуть к новым хозяевам, хоть те постоянно одаривали нового любимца лаской, гладили и кормили. Слишком свежи воспоминания, и я даже не знаю, от этого можно отвыкнуть…

Она чуть сдавила пальцы и дёрнула сильнее. Вместо боли я ощутил нечто приятное, необъяснимое. Дрын начал набухать, и я никак не мог этого остановить. Он будто зажил своей жизнью. Её ладонь заходила рывками, грубыми, и на каждый рывок моё тело содрогалось. И я никак не мог повлиять на это, только наблюдать за тем, как дрын с каждой секундой разбухает, а она облизывает губы, не отрывая от него взгляда.

Я не мог сказать «нет». Я не мог запретить ей делать это со мной. Я не мог её прогнать, а ведь мне так хотелось остаться наедине. Казалось, что вся моя воля и нервная система плотно сдавлена в её ладони. Сейчас я — послушная собачонка на привязи. Сейчас я — ничто, ведомое животными инстинктами.

— Сегодня ты стал совершеннолетним, — произнесла она, — и у меня будет для тебя подарок. Не бойся, тебе понравиться. Я обещаю. Ты только расслабься, а то сжался так, будто я замахнулась на тебя ремнём.

— Я хочу остаться один, — сказал я.

— Ты помнишь слова врача? Я должна окутать тебя заботой и лаской. И ничего страшного, если я подарю тебе чуть больше. Я подарю тебе своё тепло.

Улыбнувшись, она выпустила мой дрын, и развязала пояс на своём пушистом халате. Халат она скинула не сразу. Отодвинула края, показывая мне свою кожу, часть груди, овальный пупок и выбритый лобок. Я взглянул лишь на мгновение, затем сразу же отвернулся.

— Дай мне свою руку, — сказала она, и не дожидаясь моего ответа схватила за запястье и притянула к себе мою руку. Ладонь скользнули ей под халат, а затем я нащупал нечто мягкое и тёплое. Непроизвольно мои пальцы сжали её грудь, стиснули так сильно, что вставший сосок выдавило между ними.

— Мягкая, правда? Все мужчины, побывавшие со мной в постели, так говорят.

Я неуверенно кивнул, уставившись на затекающую в слив воду. Мне хотелось стать частью стремительно ручейка, прячущегося в гнилой трубе от реального мира. Забиться, хоть куда-нибудь. Сбежать прочь, и даже возвращение в лечебницу мне не покажется наказанием. Мне хочется вырвать руку, но её хватка крепка, прям как у собаки. Почувствовав моё желание вырваться, её пальцы сильнее стягиваются на моей коже.

Мне не выбраться, мне не убежать, мне не спрятаться.

— Чего ты боишься? — спросила она. — Стать мужчиной — не страшно. Наоборот. Приятно. Тебе понравится, доверься мне.

Я молчал, и моё молчание она приняла за согласие, а всё потому что я не мог сказать ей «нет».

Она надавила на мою руку и потянула вниз, скользя моими пальцами по своей мягкой коже. Кончики пальцев стали микро-сканерами; я прочувствовал сотни мурашек с крохотными волосками, незначительные выпуклости в области живота, несколько огромных шрамов и неглубокий пупок. А затем я ощутил нечто сухое и неприятное, будто сухой бутон розы зажал в ладони, но чем дольше мои пальцы скользили по бутону, тем больше он становился влажным.

Она застонала, а я не выдержал и посмотрел на неё. Глаза прикрыты, язык скользит по губам, она успела распустить волосы и скинуть на пол халат, пока всё это время моя ладонь была между её ног.

— Я больше не могу терпеть, — простонала она и залезла ко мне в ванную.

Тонкие струйки горячей воды, бьющие из насадки над нашими головами, омыли наши тела. Она приблизилась ко мне вплотную, прижалась так сильно, что я ощутил на своей руке одну из её грудей. Набухший сосок скользнул по коже и уткнулся мне в плечо. Она хотела, чтобы я взял его в рот, помассировал губами, прикусил. И я взял. Я не мог сказать ей «нет».

— Не бойся, — сказала она, кладя руку мне на волосы, а затем надавила с такой силой, что моё лицо полностью вжалось в её груди. — Нравится? Всем мужчинам это нравится, не борись со своей натурой…

Мне хотелось побыть одному, я не хотел держать во рту чужую плоть, и я не собирался быть одни из тех мужиков, которым всё нравится. Я хотел, чтобы от меня просто отстали!

— Открой глаза! — рявкнула она. — Немедленно!

Я отпрянул от её груди, а когда открыл глаза, увидел, как она задирает левую ногу и ставит на край ванны, открывая свою промежность. Я даже не успел моргнуть, как мой дрын снова отказался в её ладони и уже через секунду погрузился во влажную промежность бритого лобка.

Она стала мне противна. Женщина, называющая себя моей матерью, была мне противна. Её губы, её щёки, её закрытые глаза — это всё во мне вызывало неприязнь и отторжение. Это было настолько неестественным, что мой дрын начал сдувать, чем вызвал недоумение на её лице.

Грубой, кричащей и вопящей она походила на пропахшую потом нянечку в лечебнице, которых мне приходилось терпеть каждый день, и я никак не мог к этому привыкнуть. Вид вопящей бабы отпугивал меня, заставлял закрыться в своём разуме и стараться не слушать. Но она не утихала, снова обхватила пальцами мой сдувшийся дрын и сказала:

— Нет! Ты станешь сегодня мужчиной! Даже не смей увиливать!

Она опустилась на колени и взяла его целиком в рот. Обхватила влажными губами и начала монотонно двигать головой, пачкая своими грязными слюнями. Как же это было в тот момент мерзко и ужасно. Мне показалось, что она хочет откусить его, тем самым наказывая меня за моё нежелание становиться мужчиной. Но я не то, чтобы не хотел. Я просто не мог. Я не мог себя пересилить.

Я так сильно испугался, что схватился за её за волосы и попытался отвести голову в сторону.

— Да что с тобой⁈ — крикнула она. — Стой смирно! Или никогда не станешь мужчиной!

И мне пришлось стоять смирно, до тех пор, пока я не стал мужчиной в её лице. И на лице, и на груди, и на ногах. Ранее ничего подобного я не испытывал. Моё тело скривилось, по коже пошли мурашки, а сердце забилось с такой силой, что наверно стук доходил до соседей.

Я испугался.

Я не понимал, зачем она это сделала.

Еще до того, как угодить в психушку, мы с местными пареньками поглядывали порнушку на родительских видиках. Но я был искренне убеждён в том, что происходящее возможно только между чужими людьми, и ни как иначе. Произошедшее сейчас — неправильно. Это неестественно. Утром она называет себя матерью, а вечером лезет ко мне в ванную. Больные отношения.

Больная жизнь, вспоминая которую, меня передёргивает так сильно, что скользкое длинное тельце, с трудом добравшееся до кишок Ансгара, сжалось, как спущенный волосатой ладонью чулок на ноге проститутки. Густая молофья хлынула из моих пор во все стороны, забрызгивая быстро остывающие стенки кишок. Аснгар мёртв, здесь нет никаких сомнений. Его разум молчит, как и всё тело. Но в костях продолжает протекать магия. Поток еле уловим, и с каждым мгновением становиться слабее, и вот-вот всё закончится, обнулится, и от юного правителя не останется даже костей. Пройдут года, и природа переработает тело в удобрение, но кое-что я себе заберу.

Глава 33

Я вновь и вновь вспоминаю момент в ванной. Вспоминаю женщину, называющую себя моей матерью. Вспоминаю то мгновение, когда моё тело излило наружу всё скопившееся напряжение за последние годы пребывания в психлечебнице. Это было приятно, и одновременно ужасно. Я больше не смогу смотреть ей в глаза.

Я больше не смогу называть её «мать».

Для меня она просто Елена. Судья Анеле для меня просто Елена.

Моё тельце охватывает озноб. Меня плющит и таращит. И каждую секунду я будто взрываюсь, изрыгивая в кишки всё больше и больше молофьи. Горячей, вязкой, быстро укутавшей меня в горячую мантию, способной забрать всю силу из костей Ансгара.

Я содрогнулся в последний раз, и сразу же магия вонзилась в моё тело мириадами крохотных игл. Стало невыносимо больно, в меня словно закачивали жидкость через сотни насосов, раздувая тело. Насосы качали и качали.

Качали и качали. Сложно описать пережитое. Наверно, это похоже на оргазм, или примерно на то, что со мной произошло в ванной. Вначале тепло мчится через всё тело к голове, волна за волной, вынуждая тебя извиваться. А когда все притоки схлестнулись воедино — в голове загорается огонь, жгучий, обжигающий, пылают глаза, изо рта будто вырываются языки пламени, и, когда наступает апогей нестерпимой боли, ты кончаешь.

Началась болтанка. Было ясно одно — тело Ансгара охватила предсмертная агония, вызванная моим пребыванием в кишках. Тело хоть и было мертво, но моя молофья в состоянии подействовать на нервную систему таким образом, чтобы я сумел выбраться живым. Некий рефлекс. Так бывает у утопленников, когда сохранившийся воздух в желудке и лёгких вырывается наружу вместо с водой, и кажется, что человек живой. Вот-вот он задышит, нужно только подождать, пока вся вода выльется из глотки. Его переворачивают набок, отчего он только сильнее начинает выдыхать и выплёскивать воду. Но все надежды в миг обрываются, когда последний толчок воздуха вынуждает тело содрогнуться в последний раз — и всё замирает. Утопленник вновь умирает.

Но я не умер.

Я чётко ощутил момент, когда меня понесло наружу и холодная глотка сменилась горячим ртом. Я окунулся в тёплые слюни, ощутил шершавость влажно языка. Нельзя было терять ни секунды. У моих друзей всё получилось — я во рту Инги, и пора занять своё место.

Наполнение кровью кишки приняли меня с распростёртыми объятиями. Я прижался к увитым венами стенкам кишок и принялся тереть своё тельце о мягкую плоть. Понадобилось немного времени, с одной стороны меня огорчило столь неприятный факт — я же не подросток, который кончает при одном прикосновении настоящей женщины. Но с другой стороны — сейчас далеко не тот случай, когда нужно затягивать.

Первое, что я почувствовал, когда тело Инги вновь оказалось в моих руках, — дичайшую боль в челюсти. Видимо, Бэтси слишком перестаралась. Кость была не просто сломана, челюсть была раздроблена, и, проведя языком по лопнувшим деснам, большинство зубов отсутствовали на своих местах. Несколько застряли в глотке. Я хотел сказать Бэтси, чтобы она меня отпустила, но через жуткий хрип она вряд ли что-то услышала.

Я схватил её руки, крепко держащие меня в тесных объятиях, и развёл в стороны. Ноги подкосило, я был как выжитый лимон. Сплюнув осколки зубов на пол, я прохрипел:

— Хватит! — было чертовски больно говорить. — Это я!

Я стоял на четвереньках, уставившись в переплетения пульсирующих вен под моими ладонями. Раздавшееся позади недовольное мычание принадлежало Бэтси. Толстуха явно обиделась, но иначе я бы так и не выбрался из её силков. Я хотел перед ней извинится, но мне не дали.

— Инга, что с тобой? — спросила Роже.

Взглядом я нашёл стоящую рядом с Осси девочку. Она пялилась на меня как на диковинную зверушку в зоопарке, страшную и злую. Представляю, какую дичь она лицезрела минутой ранее, надеюсь, психика девочки не пострадал. Хотя, стоит побывать в стенах местных домов, и психика любого человека со свистом полетит в тёмный туннель на поломанной вагонетке. Пути назад нет. Больше нет прежней жизни, мы все покалеченные создания. Но как оказалось, далеко не в этом дело. Роже пялилась на меня по другой причине.

Раздался хруст кровавых доспехов. Моих! Обжигающее пламя вырвалось из сердца и поползло к каждому нерву, скрючивая меня в узел. Крик боли вырвался из лёгких, задёргав поломанной челюстью. Но моё сердце сделало только один удар — как моя челюсть выгнулась, хрустнула и встала на место; целая, со всеми зубами.

— Инга… — дрожащим голосом заверещала Роже.

Я не мог видеть себя со стороны, но мне хватило одного взгляда на мои ладони, чтобы окончательно убедиться в одном — со мной происходит что-то неестественное.

Новый толчок безумной боли скрючил мои пальцы. Корка запёкшейся крови, покрывающая мои ладони, покрылась глубокими трещинами, внутри которых показались кости. Кости вздувались и лезли наружу, ломая доспехи, словно птенец ломал клювом скорлупу яйца. И этот процесс протекал не только в ладонях. Опустив голову, я увидел свои рёбра, проступившие наружу. Они были похожи на огромные пальцы, обхватившие мою грудь. Обхватившие с такой силой, что даже доспех выдавило наружу будто желе. На ногах было тоже самое, кость под кожей словно пускала корни, которые стремились вырваться наружу и создать подобие новой защиты на коже. Но мой организм сумел совместить магию крови и кости между собой и создать новый доспех, цвета испачкано коровью молока.

Великолепная синергия.

Стал ли я красивее? Безусловно!

Стал ли сильнее? Не сомневаюсь!

Я даже не сразу понял, что размеры моего тела изменились. Когда боль сошла на нет, и мне удалость не просто пошевелить челюстью, а раскрыть её так, что на лице проступила широкая улыбка, я вскочил на ноги. Показалось, что потолок рухнул на голову, но всё совсем наоборот. Мне пришлось немного опустить голову набок, чтобы не цеплять макушкой пульсирующие на потолке вены и взглянуть на друзей сверху в низ.

Мой рост явно перевалил за два метра, а в ладонь могла без проблем помститься голова Осси… Нет! Я мог с лёгкостью обхватить кроваво-костяной ладонью голову Бэтси, и даже оторвать толстуху от пола. Теперь я могу… Я могу…

Я вновь осмотрел себя, провёл пальцами по выступающим костям, довольно гармонично вписывающимся в общий вид доспеха, полностью покрывшегося трещинами и бороздами в тех местах, где проступили кости. Нужно признать одну вещь. Это тяжело сделать, но обманывать себя нет никакого смысла. Всё очевидно.

Я стал похож на судью Анеле. На мне такой же доспех, один в один, и это означает лишь одно! Мы сразимся в равной схватке.

— Инга! — крикнула Осси. — Нас теснят кровокожи! Скоро от твоего войска ничего не останется!

Осси вместе с Роже отошла к выходу из комнаты. В их взгляде что-то поменялось. Они поглядывали на меня с опаской. Они медленно пятились, явно опасаясь меня, словно я стал неуправляемым монстром, способным убить их в любой момент. Отыскав Бэтси взглядом, я приказал толстухе присоединиться к Осси. Бэтси подобрала с пола секиру, крепко сжала её в пухлых пальцах и с неохотой присоединилась к Осси с Роже.

Не раздумывая ни секунды я рванул к окну и выбросился наружу. Этаж первый, лететь к земле — миг, но этого мига хватило, чтобы я заметил любопытный предмет, рядом с которым я приземлился. Огромный меч судьи Анеле. Видимо, она вырвала клинок из ребер и бросила, не в силах забрать с собой. Значит, ты, сука, смертная! Как удачно!

Обхватив рукоять меча, оплетённой длинным лоскутом грубо содранной человеческой кожи с ухом на конце и редкими сосками, я бросился на схлестнувшихся в битве кровокожих. Сейчас всё стало гораздо проще. Убивать было одно наслаждение. Мои воины вновь обрели свою волю, они вновь стали моими солдатами, сражающимися на моей стороне. И все, кого мне нужно было убивать, это воины с прямыми клинками. Мне хватило одного взмаха ужасным мечом, чтобы рассечь пополам десяток врагов. Оторванные торсы с кусками покрошенного доспеха хлынули в воздух, и они даже не успевали упасть к моим ногам, как очередные куски кровокожих занимали их места.

Первые трупы только-только успели обратились в пепел, а я уже нанёс третий удар. Пепел слишком быстро испортил вспаханную нашими ногами землю, черные густые облака скрыли солнце над нашими головами и потянулись через всю улицу, затекая в пустые окна домов.

Моё преимущество в росте позволило видеть каждый сантиметр поле боя, я стал той птицей, что сумела сорваться с края крыши и пролететь над головами сражающихся. Я мог даже возомнить себя богом, наблюдающим с вершины олимпа за жалкими сражениями смертных.

Ударом ноги я раскидал пятерых кровокожих перед собой, а затем рванул в появившуюся прореху. Мне не нравилось косить врагом, мне понравилось убивать всех вокруг себя. Одним взмахом снизу-вверх — и пять кровокожих разлетелись на куски, начиная с отрубленных ног и заканчивая отсечённой головой. Огромное лезвие, не замедляясь ни на секунду нарисовало в воздухе дугу и снова нырнуло в толпу, убивая всех, кому не повезло угодить под костяной клинок. И снова я углубился в толпу и снова уничтожил всех вокруг себя. Вражеские клинки из застывшей крови хлестали меня по доспеху, оставляя смешные рубцы. В редких случаях особо умный кровокож пытался просунуть лезвие мне между рёбер, но и там у него ничего не получалось. Его оружие предательски застревало в моём доспехе, а я не прочь воспользоваться моментом. Я хватал их за головы левой ладонью и сминал. И даже маска и толстые дреды не спасали их, головы лопались как тухлые яйца, пачкая мою ладонь зернистым пеплом.

Чрезмерная сила опьяняла. Казалось, я могу одолеть любого, и целая армия мне не помеха. И в чём-то я оказался прав. Не знаю точно сколько времени прошло, даже солнце не успело спрятаться за домами, как от врага осталась жалкая кучка — несколько дюжин вояк, прижавшихся к стене дома. Ощетинившись клинками, они были готовы сражаться до последнего вздоха, и я никак не мог не удовлетворить их запрос.

Разбежавшись, я взмыл в воздух, занеся над головой меч, а когда приземлялся в самом центре толпы, обрушил меч на головы десятка солдат. Даже угодившие под мои ступни воины не выдержали моего веса, их доспехи раскололись, а внутренности полезли наружу из всех щелей. Ужасом их внешнего вида я не смог насладиться, слишком быстро смерть обращала их в прах, но оставшуюся кучку солдат я добил с великим удовольствием. По одному. Нанося клинком прицельные удары так, чтобы они прочувствовали на себе весь ужас неминуемого затмения. Они кричали, вопили, и пытались разбежаться, но чужая воля заставляла их держаться до последнего.

До последнего вздоха.

Клинок из отбеленной кости скрыл солнце, накрыв кровавые маски узкой полоской тени. Возможно, за узкими щёлками и закрылись веки солдат в преддверии удара, но мне кажется, что они до последнего вздоха наблюдали за широким лезвием, разрубившим вначале воздух, и лишь затем их тела. Две отрубленные головы подскочили на уровень второго этажа, срубленная по диагонали часть торса и отсечённые руки отбросила к стене. Еще пятерых солдат рассекло точно пополам и лишь последнему повезло остаться в живых; левая нога разделилась надвое в колене, а правая — в щиколотке. Он нелепо рухнул наземь, и перекатился на спину, продолжая пялиться на меня. Его маска не выдержала веса моей ступни, раскололась, а вслед за ней не выдержал и череп. Коротким мгновением я насладился хлынувшей во все стороны крови и комочкам мозгов, но стоило моргнуть, как ветер подхватил из-под моих ног пепел и унёс прочь.

Я окинул взглядом поле боя. На почерневшей земле в лучах уходящего солнца стояла сотня кровокожих. Уцелевшие войны. Жалкие остатки, оставшиеся от некогда великой армии, целью которой было освобождение местных земель. Освобождение детей. И самое главное — достижение моих целей. Потери чудовищные, но цель всегда оправдывает средства. Всегда.

Я вспомнил о Сугар. Добежав до конца дома, я забежал за угол и проорал в подвал:

— Сугар! Выходите! Нет никакой опасности.

Я с трудом узнал свой голос — гортанный, с рёвом ветра. Но не смотря на заметные изменения, женщина с детьми вышла на свет незамедлительно.

— Инга, — промямлила она, с подозрением разглядывая мой новый внешний вид. Девочка на её руках улыбалась, уставившись в мои глаза. — Что с тобой произошло?

— Сугар, послушай меня, — произнёс я шёпотом, боясь распугать детей, пялящихся на меня с запрокинутыми головами и раскрытыми ртами. — Собирай всех детей и двигайте из города прочь.

— А как же ты?

— Осси поможет вам выбраться. В деревне на побережье найдете корабли. Вы сможете покинуть эти земли, вернуться домой…

— У меня больше нет дома.

— А как же твоя земля? Твой народ?

— Кровокожи всех уничтожили. Наша кровь не властна для их магии. Мы для них проклятые. Так сказала судья Анеле, когда своей ладонью очертила линию над нашими головами и тем самым вынесла приговор. Смертельный. Всем! Забрала лишь меня и отца.

— Есть и другие земли, где ты сможешь обосноваться, найти дом и завести семью. Но только не здесь! Понимаешь?

Она кивнула головой, но скрыть радости не смогла. Я заметил блеск слёз, скользнувших по грязным щекам, и с трудом выдавленную улыбку.

— Инга, а что с тобой будет?

— Мне надо завершить одно дело, и найти Рузеля…

— Рузель! Что с ним⁈ — на лицо Сугар легла тень страха, стерев улыбку и смыв любые напоминания о слабости, которую она себе позволила. — Где он⁈

— Мальчика забрала Анеле…

— Куда? Куда она его забрала?

— Я найду его, обещаю! Сейчас вам надо убираться от сюда!

Глядя на Сугар сверху, я наблюдал за тем, как тень от дома медленно наползала на её лицо, выбеливая белки глаз на загорелой коже. Она не хотела уходить, не хотела бросать Рузеля в одиночестве. Она явно сейчас стояла и представляла в голове весть тот ужас, который мог обрушиться на хрупкие плечи паренька. Я и сам вспоминал тех монстров, сотворённых из зверского скрещивания медведя с оленьей головой, в которых мозг зверя заменяли людским. Детским, не успевшим увидеть жизнь в полной красе. Не познавшего истинной любви. Истерзанный разум, запечатанный в жуткой клетке из звериной кости.

Волна злости пронеслась через моё тело. Я стиснул рукоять меча с мыслью, что смогу помочь хотя бы одному ребёнку. Моё детство было загублено в чужих руках, но в моих — есть сила, способная спасти чужое детство.

— Инга, куда нам дальше? — раздался женский голос позади.

Обернувшись, я увидел Осси, Роже и Бэтси, выходящих из подъезда. Когда они вышли, за ними начали покидать дом мужчины. Последние четыре мужика в кожаных доспехах держали в руках завёрнутое в серую ткань тело. Они уносили Ансгара. Я не смог с безразличием взирать на прощальную процессию. Чувства сожаления и горя вынудили меня подойти к ним. Я положил ладонь на грудь своего убитого друга и мысленно попрощался, горько пожалев о том, что впутал парня в смертельный поход. Но он подарил надежду. Мало кто может осознать это, но его сила, текущая внутри меня, — единственный шанс на спасение. Рядом со мной встала Осси и Бэтси. Их ладони легли рядом с моей.

Я нарушил воцарившееся молчание на жуткой улице среди кровавых домов.

— Осси, отводи всех к кораблям. А дальше отправляйтесь на наши земли. Корабль послушается тебя, и отвезёт туда, от куда отплыл ранее.

— А ты? — спросила Роже.

— Я поплыву следом за вами, в порту полно кораблей, думаю и мне хватит.

Глаза Осси скользнули по моему телу, но спрятать закравшееся в них сомнение на мой счёт они никак не могла.

— А если ты проиграешь? — спросила воительница.

— Исключено.

Сугар вместе с детьми подошли к нам. Дети с ужасом смотрели на спрятанное в ткань тело и задавались одним вопросом: кто там?

— Герой, — ответила детям Сугар, а после спросила у меня: — Инга, тебе виден твой путь? Не заблудишься?

— Не заблужусь.

Перед тем, как судья Анеле скрылась из виду, она обронила одну фразу, хлестнувшая плетью мои воспоминания: встретимся там, где всё началось. Кровавый город, окружающий нас со всех сторон, был точной копией моего города, в котором я родился. Где рос первые пять лет. Где началась война. Где я потерял родителей, и где встретил Елену. Место нашей встрече — моя улица, на которой местные люди сжигали трупы для предотвращения распространения различной заразы, исходящей от разлагающихся тел.

Других вариантов я не вижу, придётся снова посетить родные пенаты.

Глава 34

Прогулка через весь город могла занять несколько часов, а то и больше, однако мой новый доспех наделил меня недюжей силой, позволившей пересекать улицы на скорости, сравнимой с автомобилем. Конечно, далеко не гоночный кар, но приличной иномарке я бы мог дать просраться.

Песчаный ветер бил в лицо, лезвие меча болталось на плече. Сабатоны вгрызались в землю, оставляя за мной глубокие следы. Знакомые до боли дома проносились рядом со мной, и с каждой новой постройка я приближался к неизбежному.

Такое странное чувство — возвращение домой.

Я мало что помнил с тех дней, но стоило моим глазам зацепиться за знакомые объекты, как в голове начали всплывать различные воспоминания из детства. Чёрно белые обрывки с короткими звуковыми вставками. Дурно пахнущие. Обожжённые по краям, но сохранившие тот самый момент, способный перенести тебя обратно, окунуть в весь этот кошмар. Ввергнуть в гниль мира, в котором ты родился. И вроде с годами ты начинаешь забывать худшее, идеализируя те редкие моменты, что подарили тебе ощущение счастья. Хоть и на короткий миг, но счастье было.

Но было и несчастье. И сейчас, взирая на заброшенные детские площадки, сотканные из узловатых сосудов и пульсирующих вен, мне на ум приходит боль и страдания. Разве мы заслужили это? Быть может да, если мучения обрушились на наши плечи. Испытания.

Испытания, которое пройдут не все.

Проносящиеся мимо моих глаз уродливые постройки сливались между собой и превратились в две высокие красные линии, вырывающиеся из огромной точки где-то впереди меня. Казалось, что я клинок, рассекающий по центру длиннющий состав из бесчисленного количества вагонов, сделанных из чистейшей крови. Мне хотелось разрубить город не просто пополам. Этого мало. Найдётся тот, кто снова его восстановит. Но вот если бы в моих силах было перехватить меч обеими руками и обратить каждую постройку в руины — вот тогда я остался бы довольным. Рубил бы и рубил.

Кромсал бы и кромсал, с улыбкой наблюдая за обрушением каждого дома. Но на это у меня не хватит и десятка жизней.

Впереди между домами я заметил что-то странное. Я замедлил бег, а потом и вовсе перешёл на шаг, с удивление рассматривая то, о чём неоднократно слышал. Впереди начиналась недостроенная часть города, и между первыми домами, на высотке шестого этажа висел человек. Распятие, где вместо деревянного креста — человек был подвешен в воздухе при помощи переплетения сосудов, тянущихся от недостроенных домов к вытянутым рукам. Он был почти голым. Непокрытыми оставались обритая голова, спина и ноги, остальные части тела скрывались за багровыми канатами, на которых солнце играло серебристыми бликами. Будущие девятиэтажки — ничто так не радует глаз, как эти дома, но на данном этапе строительства даже бросить на них короткий взгляд было трудно; крыша отсутствовала, стены медленно формировались, оплетая тонкими жилами костный каркас, и весь этот процесс сопровождался мучительным извиванием человека на привязи. Зрелище жуткое, особенно представляя беднягу, которому уготовили участь — стать фундаментом.

Я двинул дальше. Огромный меч пришлось снять с плеча и крепко схватить обеими руками. До моего дома совсем близко, и каждая постройка несла невидимую угрозу, даже не взирая на то, что все дома на этой улице были в процессе строительства.

Я шёл от дома к дому. Мой взгляд скользил по окнам, успевая заглядываться в каждую квартиру, в каждый подъезд, внутри которого уже правила тьма. Покачивающиеся над головой мученики громко мычали и постоянно дёргали ногами. Изнывающий жар и жестокий ветер были тем еще испытанием. У меня появлялось желание взобраться на недостроенный этаж и попробовать освободить бедолаг, но к чему могло привезти моё вмешательство — я не хотел узнавать. Я мог сделать только хуже. И всё, что мне оставлялось — беспомощно наблюдать за их тенями на земле, извивающимися в безумной пляске.

Между домами я увидел детскую площадку. Я сразу же вспомнил её по десятку качелей, на которых мальчишки виртуозно вытворяли пируэты. Мне как-то хотелось повторить популярный трюк, под названием «солнышко», но, когда после неудачного приземления одному из мальчишек качели прилетели в лоб, да так, что после этого он мог только пускать слюну, я сразу же передумал. Детская площадка располагалась во дворе моего дома.

Я сразу же огляделся. Мой дом тоже в процессе строительства, но до сдачи объекта в пользование граждан оставался пустяк. Девятые этажи почти полностью сформировались, оставалось пару подъездов — можно приступать к крыше. И вот в предпоследнем подъезде на девятом этаже и находилась моя квартира.

— Елена! — взревел я на всю улицу. — Я пришёл!

Мне никто не ответил, лишь пару бедолаг, висящих над головой, громко взвыли, словно испугавшись чего-то неведомого.

Я двигался вдоль дома напротив, вскинув голову и взирая в сторону моей квартиры. Сейчас дом выглядел примерно так же, как и в тот ужасный день, когда в стену влетел снаряд. Я лежал на кровати в своей комнате, и уже почти погрузился в сон, как дом содрогнулся. С потолка посыпалась штукатурка, рухнул шкаф, выбросив из себя все книги на пол. Меня охватил страх, из глаз хлынули слёзы, и всё что я тогда смог — громко зарыдать и начать звать родителей. Но никто так и не отозвался. Только потом, когда меня достали соседи и приютили на несколько дней, мне всё же стала известна правда, и правда заключалась в том, что мои родители погибли. Они сидели в соседней комнате, куда прилетел снаряд. От них мало чего осталось, но даже эти остатки было решено придать огню в нашем дворе. В тот день Елена и нашла меня. Позже у меня появилась «почти» новая семья.

Семья…

— Елена! — вновь крикнул я. — Где ты⁈

На высоте девятого этажа, в квартире, где отсутствовали стены, я заметил стоящий в полный рост силуэт, и, если бы крыша дома была достроена, ему пришлось бы согнуться. Это стояла она — судья Анеле.

Встав напротив, я пристально посмотрел на неё. Клонящееся ко сну солнце жидким светом омывало улицу, но даже этого света вполне хватало, чтобы разглядеть женское лицо с широкой улыбкой.

— Тёмчик, я рада видеть тебя! — прокричала она, и звон её голоса разлетелся эхом по пустой улице. — Как же я давно тебя жду. Ты не поверишь, и вот, наконец ты пришёл.

— Я пришёл убить тебя.

Эхо моих слов утонуло в женском смехе, полного призрения.

— Снова? Тебе не надоело? Может уже займёмся вещами по серьёзнее?

— Мне нужна ты! — гаркнул я, поднимая меч.

— Глупец! Тёмчик, зачем я нужна тебе? Утолить свой внутренний гнев? Ну хорошо, а что дальше? Ты думал о будущем?

Видимо, действительно у меня есть проблема — я никогда не заглядывал глубоко в будущее. Ну а какой в этом смысл, когда в любой момент может появиться тот, или что-то, и все ваши планы пойдут по пизде. Живём один раз, надо всё попробовать, а не зацикливаться на чем-то одном! Я уже открыл рот, но она опередила меня:

— Неужели ты не впечатлился моим шедевром? Оглянись! Это мой город. МОЙ! Представляешь себе, это всё я смогла создать в одиночку! А теперь представь, что мы можем создать вдвоём. Только представь… Весь мир, в котором действуют лишь те правила, которые мы сами и напишем.

— В этом мире уже есть правила, — крикнул я. — Их много, и они написаны простыми людьми, которые хотят спокойной жизни.

— Простые люди… — фыркнула она с пренебрежением в голосе. — В этом мире люди иные, Тёмчик. Они не такие, какими ты привык их видеть. Вся их жизнь — выживание. Жестокое и бессердечное. А то, что видел ты — результат моей политики! Тебе повезло очутиться в месте, где уже работали мои законы, и люди смиренно выполняли правила, установленные лишь мною! — она постучала себя по груди раскрытой ладонью. — МНОЮ! Хотя, по правде говоря, мне частенько хочется развязать войну, большую такую, кровавую. Скучаю по тем временам, когда весь люд управлялся сводом закона, а беззаконники ярко выделялись на их фоне, совершая именно те деяния, которые приносили больше всего удовольствия. Жаль, что наше развлечение шло в разрез с устоями государства. Однако, всё можно вернуть. А, Тёмчик? Неужели внутри тебя за время путешествия не разгорелась та самая искорка, делающая тебя уникальным среди угрюмого люда?

— Я… я…

Слова застряли в глотке. По правде говоря, за время путешествия мне хотелось убить многих, но я сдержал себя. И даже за совершённые убийства я испытывал угнетения совести, так как в них не было такой уж необходимости. Я просто закрывал потребность… Я заливал разгорающийся гнев. Но нужно признать, если бы не разум Инга, я бы давно ушёл в разгул. И никогда бы не получил столь верных друзей. Не познал бы увлекательных путешествий в кругу друзей. Не познал бы горе от утраты. Всё это время я жил, а не существовал. Признаюсь, искра внутри меня горит, но Инга не даёт ей разгореться. И только благодаря Инге мне удалось взглянуть на мир с другой стороны. С хорошей. Я увидел другую жизнь, где забота и дружба правят этим самым миром.

— Ну что ты там замямлил, Тёмчик? Не можешь решиться ответить мне — ДА! Это просто, открой рот и скажи: ДА! Скажи «да» нашим планам. Скажи «да» возможностью захватить весь этот грёбанный мир! Скажи «да» безоговорочной власти над всеми.

— Я скажу «да» возможности убить тебя! Я скажу «да» новым правила, введя которые в мире воцарится спокойствие, в котором люди познают добро, любовь и будут наслаждаться жизнью! Дети… То, что ты делала с детьми — не имеет никакого оправдания!

— Дурак! Эти дети сожрут тебя, как только станут взрослыми. Они свергнут тебя в самую глубокую яму и завалят трупами таких же как и ты, чуть стоит им почувствовать силу в своих руках.

— ЛОЖЬ! — взревел я. — Я стал свидетелем их благородства! И если ты всегда боялась упустить из своих рук власть, это не значит, что все, кто чуть сильнее тебя, соберутся её у тебя отобрать. Ты не познала жизни…

— А ты познал? — она вдруг переменилась в лице, сошла улыбка, а глаза спрятались в тени хмурых бровей. — Постой-постой… Ты хочешь сказать, что позволил чужому разуму паразитировать на тебе? Ты совершил ошибку, великую ошибку! Но прелесть в том, что ты можешь её исправить. Немедленно! Уничтожь разум девчонки, и твоя искра разгорится! Твои самые сокровенные желания прячутся в глухой клетке, изредка напоминая о себе скромными весточками, после которых ты срывался. Припоминаешь? Да! Правильно. А теперь представь, что у тебя есть ключ от той клетки, и вот-вот ты сможешь отпереть дверь, выпустив всего себя наружу. Давай-же! Сделай это!

Сердце бешено заколотилось. Я прекрасно понимал, о чём она говорит. В каждом из нас копится уйму желаний, которые мы с трудом сдерживаем внутри себя. Реализовать их — значит вернуться к животным инстинктам. А есть такие желания, лишь упоминание о которых нас ввергает в ужас. Но ужас нас охватывает не от того, насколько желания ужасны. Ужас из-за того, что нам это понравится. И мы захотим снова повторить содеянное. Вновь и вновь… Человек на то и человек, чтобы сдерживать беса внутри себя. Иначе, человек упадёт на четвереньки и обратиться в вшивую дворнягу, которой только и надо, что потрахаться, пожрать и поссать под деревом.

Я не хочу превращаться в зверя. Я хочу остаться человеком. Я хочу иметь друзей, а не бешённую стаю!

— Я не буду никого убивать! — проорал я.

— Но тебе придётся, Тёмчик, — засмеялась она. — Рано или поздно разум человека обретёт над тобой власть. Поглотит, и, скорее всего, уничтожит. Такой природный механизм. Ничего не поделать.

— Тогда я сменю тело…

— Люди стали для тебя чем-то вроде пальто в шкафу? Сегодня это, завтра то. Ты поступаешь подло! Ты хуже меня! Ты используешь их, рушишь их судьбы. Рушишь их жизни. Кого ты из себя возомнил? Благородного мученика, проживающие чужие жизни в надежде сделать их лучше? Нет, ты ошибаешься. Ты портишь их жизни. Не льсти себе.

В застывшем на краю девятого этажа огромном теле, укутанном в кроваво-молочный доспех, разум человека был уничтожен, в этом нет никаких сомнений. А если я смогу освободить для себя тело без разума, то смогу с чистой совестью занять освободившееся место. Проблема только в одном — освободить тело. И можно начать новую жизнь. Жизнь в неизвестном мне мире, где каждый день будет дарить что-то новое и необычное.

— Елена! — взревел я. — Ты — проклятье этого мира!

Она снова громко расхохоталась. Нещадный ветер срывал с домов чешуйки застывшей крови и раскачивал подвешенных на сосудах людей — разве можно было назвать происходящее естественным?

— Мне плевать, кто я для этого мира! Понимаешь, Тёмчик? Надо мыслить шире. Ты и я — нам повезло очутиться в рае. Это наш рай! И не каждый вновь осознавший себя обретает свои воспоминания. Ты понимаешь? Этим миром правят те, кто убивал смертных в прошлой. Ты получаешь свои воспоминания только в одном случае — если твои руки вымазаны в крови. Теперь ты понимаешь? Мы не просто так здесь очутились. Мы посланы сюда страдать! Воспоминания всегда были инструментом страданий, ведь даже ностальгия по былым временам не может протекать без сожалений. Но я давно для себя решила — я не буду страдать! Я буду править этом миром, а если ты зассал, и думаешь отсидеться в сторонке, то я огорчу тебя — у тебя нихуя не выйдет! Ты понесёшь заслуженное наказание за свои деяния, и твоим палачом я назначаю себя! Как говорится: я тебя породила, я тебя и убью. Ведь ты совсем забываешь, что твоя сила — это моя заслуга. Я желала тебе самого лучшего! Да, я была хуёвой матерью, но я заботилась о тебе, и мне противна была мысль, что из тебя мог вырасти слабак, боящийся дать сдачи. Но как видишь, я справилась со своей задачей. И чем ты мне отплатил? Убил! Ублюдок, ты убил меня! Паразит! Ты — паразит! Присосался к моей шее, и каждый день сосал кровь, думая лишь о себе. Я вырастила монстра… Но знаешь, осознавая это я не испытываю сожаления или терзаний совести. Я — молодец. Я довольна собой. И я получила этот мир в награду за свои старания! За страдания, которые никогда не прекратятся.

На моих глазах она шагнула вперёд, выходя из квартиры наружу. На её лице застало безразличие, она даже не вскинула руки, словно совершила обычный шаг, зная, что под ногой окажется твёрдая поверхность.

Массивное тело в тяжёлом доспехе со свистом пролетело девять этажей и с грохотом обрушилось наземь. Другой бы на её месте погиб, переломав все кости, но что-то мне подсказывало, что к Елене законы физика относятся с большим милосердием, чем к другим. Поднялось огромное облако пыли, затмившее не только дом, но и даже солнце. Ветер только осложнил видимость, пронеся через улицу коварную крошку, ударившей мне в глаза. Я был вынужден прикрыть веки. Отвлёкся всего на мгновение, но этого вполне хватило, чтобы упустить самое главное. Гул ветра сбил меня с толку, замаскировав несущиеся в мою сторону глухие шаги. И только услышав женский рёв, я вскинул меч, но момент был утерян.

Мою левую щёку ошпарило, сильная боль растеклась по лицу и быстро потянулась к груди. Второй удар я сумел чудом заблокировать, подставив правую руку. Нечто острое содрало часть доспеха с предплечья и почти добралось до моей плоти. Не открывая глаз, я хотел отпихнуть ногой напавшего, но получил сам сильнейший удар в живот, откинувший меня назад на несколько метров. Очертив на вспаханной земле смазанный след, я сразу же повернулся набок и вскочил на ноги. Разлепив глаза, я тут же ударил мечом перед собой, вспоров облако медленно оседающей пыли. Я никого не убил, и даже не ранил. Криков боли или мучений не послышалось, в отличии от озверевшего вопля, прилетевшего откуда-то сверху.

Я вскинул голову, и в следующий миг откатился в бок, уворачиваясь от летящей на меня тени. Раздался глухой удар, земляные комья взмыли в воздух. Быстро вскочив на ноги, я прыгнул на тень с занесённым мечом. Огромное лезвие из кости рассекло горизонт, нацелившись на женский силуэт, по-прежнему скрывавшийся в пыльном облаке. Снова промах. Я вынудил нападавшего отступить, но он двигался слишком быстро.

Мой меч еще не закончил удар, как тень скользнула ко мне. Ладонь с длинными когтями мелькнула перед глазами, и в туже секунду правую щёку обожгло. Разорванные губы и подбородок онемели, но ненадолго. Плоть быстро восстанавливалась, превращая битву в сплошные мучения.

Судья Анеле ударила правой рукой. Похожие на иглы когти сверкнули в лучах солнца, и так и замерли в воздухе, рядом с моим лицом. Я успел перехватить её руку, ухватившись за запястье. Свободного пространства для работы с мечом не было, и мне пришлось ударить её в лицо своим лбом. Кровь хлынула из разбитого носа, пачкая не только искажённое болью женское лицо. Я почувствовал кисловатый привкус на языке с примесями победы и мщения.

Елена пошатнулась, отпрянула. Меч снова рассёк воздух. Удар получился хороший и точный, но не столь быстрым. Закованное в кроваво-молочный доспех тело мастерски выгнулось назад, уворачиваясь от несущейся смерти.

Вот зараза! Снова увернулась, сука! Ну сейчас ты получишь у меня пиздюлей. Как только мой меч замер, я бросился к ней, стремительно сокращая дистанцию. Мне хотелось врезать ей кулаком прямо в лицо, а потом с ноги прописать в челюсть. И у меня почти получилось, но теперь она проявила инициативу — перехватила мой кулак, летевший ей на встречу, а затем мысом врезала мне в висок.

Это было сильно. Из меня будто всё говно вытряхнули. Меня крутануло, и я рухнул на колени. Новый удар обрушился незамедлительно, и прилетел снизу. Закованная в броню ступня впечаталась мне в нос, и уже я пачкал землю, заливая её кровью. Я не успел сделать вдох, как прилетел второй удар. Только-только зажившие губы снова разбило, превратив в кашу. Меня выгнуло, залитая кровью земля перед глазами сменилась багровым небом. Когти впились в плоть на лице и потянулись вниз, сдирая кожу целыми лоскутами.

Не выдержав боли, я громко взвыл. Выпустил рукоять меча и схватился за её руки, успевшие содрать с моего лица почти всю кожу. Кровь заливала глаза, челюсть повисла на разодранных мышцах, и я даже не мог и слова произнести. Лишь мычать, разбрызгивая кровь во все стороны.

Но возможно именно боль стала моим спасителем. Елена улыбалась, широко улыбалась, пялясь на мои мучения, но радость быстро сошла с её лица. Её руки затряслись, больше не в силах сдерживать мою силу. Мне удалось оторвать острые когти от своего лица, увести обе руки в сторону, позволяя себе вскочить на ноги. Но моё ликование оказалось коротким. Чуть я привстал с колена, как тяжёлая ступня залетела мне в лицо. А затем еще раз. Перед глазами всё закрутилось, дыхание сбилось. Наверно, я выпустил её руки. Невыносимая слабость пробежала по телу, забрав последние остатки сил.

Неужели я переоценил свои силы… Я обмяк, ладони упали на землю, голова скатилась на бок, и приоткрыв глаза я мог видеть закованные в кроваво-молочный доспех ступни Елены. Не обронив ни слова, она обошла меня. Зачем? Это я понял, когда она вновь встала передо мной, а лезвие огромного меча уткнулось мне в шею. Я нашёл в себе силы поднять голову. Женское лицо с расползающейся улыбкой на фоне уходящего за дома солнца выглядело устрашающе. Особенно страшно выглядело уходящее от моей шее в её ладонь широченное лезвие. Непреодолимое желание вскочить на ноги и попытаться атаковать Елену было тут же пресечено полным упадком сил. Я даже не мог вскинуть руки. Не мог открыть рта. Костяной доспех отнимал так много сил, что мои запасы крови основательно источились.

Ну вот и всё…

Огромное лезвие отпрянуло от моей шее и поплыло по горизонту. Елена занесла страшное оружие для смертельно удара, который отсечёт голову Инги. Прости меня, я не справился…

— А ты знаешь, — произнесла Анеле, готовая ударить в любую секунду. — Я заберу у тебя последнее. Ты слаб и жалок. Я раздавила тебя как таракана, но простой смерти ты не заслуживаешь. Слишком просто. Да и ковыряться в кишках трупа, чтобы поймать тебя — жалкого солитёра, у меня нет никакого желания. Но я могу забрать всю твою магическую силу. Всю! И ты прекрасно знаешь, каким образом это происходит. Уже представил? Молодец. Давай не будем тянуть, голой ты меня уже видел, и даже больше, а вот поцеловать себя так и не дал мне, мелкий паразит.

Пальцы в твёрдой костяной корке грубо схватили мой подбородок. Она не собиралась раскрывать мне рот, и как-то пытаться просунуть свой язык мне в глотку. Нет. Всё куда проще.

Мерзкий хруст раздался неожиданно. Её пальцы раздробили мою челюсть, а затем потянули вниз, разрывая еще не зажившую плоть. Я взвыл от боли, а она в ответ громко рассмеялась. Затем она присела рядом со мной и крепко обняла. Я почувствовал её дыхание на своей шее, тяжёлое, преисполненное возбуждением.

— Тёмчик, я так давно мечтала тебе отомстить, — прошептала она мне на ухо. — Но, по правде говоря, если бы ты согласился со мной править этим миром — я бы не задумываясь приняла тебя обратно. Я всё понимаю, ты был молод, глуп, не в меру озабочен. Но что сейчас мешает принять реальность? Молчишь? Ну молчи. Случай меня. Мы поступим следующим образом. Вначале я заберу всю твою кровь, до последней капли, и надеюсь она не кишит паразитами, — она коротко расхохоталась в припадке безумия, — а затем проникну в кишки, а там уже… Уххх… тебе понравиться. Я оставлю тебе несколько капель крови, чтобы ты сумел прочувствовать всю ту невыносимую боль и целиком погрузиться в страх неотвратимой смерти. Поверь мне, когда наружу вылезают потаённые страхи, и ты оказываешься перед ними абсолютно не защищёнными, даже нет возможности прикрыть глаза, — смерть кажется быстрым спасением. Ты взмолишь о смерти. И никакие друзья тебе не помогут! Ну что, начнём…

Друзья…

Друзья мне помогут…

Она положила свою ладонь в костяном доспехе мне на грудь. Сама смерть прикоснулась ко мне, а затем вонзила палец, пробила доспех, плоть и вошла когтем прямо в сердце. Меня передёрнуло, и за долгое время моего путешествия, я ощутил страшный холод. Меня затрясло. Я почувствовал, как осушаются мои жилы, кровь быстро покидала сосуды, а сердце предательски продолжало колотилось в груди, осушая меня до последней капли.

Инга, прости меня, но мне придётся это сделать. Да, я виновен. Виновен, что заставил тебя зайти так далеко, что пути назад просто не существует. Но нам придётся умереть. Я просто не могу оставить этого монстра в живых, иначе все наши усилия были напрасны. Настал момент поставить точку в нашем путешествии. Жирную. И наша жертва ознаменует начало новой эпохи на этой земле. Видимо, в этом и было моё предназначение…

Остаток сил я потратил на то, чтобы положить ладонь на ремень из кишок моего друга. Моя кровь сдерживала порыв Дрюни вырваться наружу, всё еще живущего в своих кишках. Я понятия не имею, что произойдёт, но верю в законы равновесия природы, в том числе в правило — на каждую хитрую жопу найдётся свой хитрый хуй. Баланс должен быть везде и во всём, иначе начнётся хаос невиданных масштабов. Да и живём один раз, надо опробовать все способы.

Я выпустил друга из заключения. Кровь отхлынула от кишок, позволяя таившемуся внутри червю хлынуть в моё тело со всей своей магией разложения. Ихор Дрюни быстро смешался с моей кровью, проникая в каждую клетку. Беспощадно ломая сложные цепочки ДНК. Заражение протекало так стремительно, что я даже не успел сделать вдоха, как ощутил стремительно разливающийся по телу яд. Меня затрясло, быстро начали отказывать органы. Я уже не дышал. В глазах потемнело, но перед тем, как картинка окончательно почернела, мне на глаза попало лицо Елены. О таком подарке я не мог даже мечтать. Какие напуганные глаза, какой широко раскрытый рот. А как мерзко звучал её голос, когда она начала задыхаться.

Мой насос перекачал мою заражённую кровь в тело Елены, отправив ей хорошую порцию смертельной дозы.

— Что это! — в её визге слышалось отчаяние. — Остановись! Что за чертовщина… остановись… прекрати…

Вокруг меня вскипела кровь…

Кишки стремительно начали сокращаться. Я извергнул из себя последние капли молофьи, но даже они уже не в силах были сдержать яд, заполнивший тело Инги. Я умирал вместе с девочкой, и перед смертью желал лишь об одном — чтобы Инга не чувствовала боли. Ушла спокойною, не испытывая мучений, а продолжала жить в своём разуме, где создала прекрасный чудный мир, приютивший её на всё то время, пока я правил телом.

Я увидел родителей…

Мама протянула руки, а папа широко улыбнулся. Солнце над их головами светило так ярко, что можно было ослепнуть. А потом раздался шум моря, крик чаек. Такого спокойного дня я больше не испытал за свою жизнь ни разу.

Горячая волна ударила в ноги. Я не удержался… полетел назад… вскинул руки и рухнул спиной в воду…

Горячая вода нежно окутала меня мягким одеялом.

Скрылось солнце…

И быстро пришла ночь, приглушившая все крики и вопли…

Эпилог

Мальчик в грязной робе застыл от ужаса.

Он давно считал, что победил страх, ведь на его глаза происходили такие страсти, от которых волосы взрослых покрывались сединой. Но творящееся вокруг призывало всё его нутро к страху: горячая и липкая пульсирующая стена, к которой он прижался, одиночество, неожиданно набросившееся на его хрупкие плечи, и два монстра в ужасных доспехах из костей и запёкшейся крови, схватившихся в безумной битве внизу улицы. Мальчик двигался вдоль стены к краю комнаты, где стенка только-только формировалась из жуткого месива, напомнившего ему как-то повстречавшийся во время прогулки в поле трёхдневный труп лошади, на обглоданных костях которой копошились черви.

Мальчик по имени Рузель нашёл в себе смелость и сумел встать на самом краю, и с высоты девятого этажа узреть развернувшуюся внизу битву двух монстров, чей внешний вид был настолько жутким, что глаза сами собой захлопнулись. Но лишь на миг, короткий, он даже не успел выдохнуть скопившийся в груди страх, как перед глазами яркой вспышкой возник образ мужчины, которому лесные волки целиком содрали кожу. И именно так выглядели эти два монстра — большие и страшные, без кожи, терзающие друг друга как оголодавшие дикие звери.

А когда всё закончилось, мальчик выскочил из квартиры и сломя голову побежал вниз по лестнице. Перебирая ногами ступени, он лихорадочно размышлял о своём поступке. Ему хотелось отругать себя, ведь он мог привлечь внимание, и тогда монстры бросились бы на него. Но всё вышло иначе. Мальчик жив — и только это сейчас важно.

Он воспользовался даром — и остался жив.

На его глазах чудище в жутком доспехе из выпуклых костей и запёкшейся крови одолело соперника, и уже собиралось забрать из поверженного всю кровь. Мальчик чувствовал это, как обычные люди чувствуют стекающую по коже воду. Он ощутил хлынувшие потоки крови прочь из побеждённого чудища, в лице которого узнал девочку. Ту самую девочку в кровавом доспехе, пообещавшую им свободу.

Девочка проиграла битву.

Но Рузель осмелился ей помочь.

Мальчик вскинул руки и направил ладони в сторону двух упавших на колени монстров. Ему не нужно было их видеть, даже с закрытыми глазами мальчик прекрасно различал тепло их крови, быстро перетекающей от одного тела к другому. Вдруг кровь словно взбрыкнулась. Невидимой рукой он прикоснулся к потоку, и ощутил в нём яд. Страшный яд, отравивший всю кровь девочки, и её спасение лежит в его крохотных ладонях.

Рузель твёрдо для себя решил, что не останется в сторонке. Он обязательно поможет — поступок смелого мужа, коим мальчик себя и считал.

Необходимо отделить яд.

Смелый мальчик ухватились за бурный поток невидимыми руками, кончиками пальцев нащупал пышущую жаром кровь, но прикоснуться к яду он не решился. Да оно и не нужно. Мальчик обхватил кровяной поток обеими руками и резко потянул в сторону, отделяя кровь от яда.

Рузель был доволен собой, ведь весь смертельный яд полностью ушёл в тело другого монстра.

Но когда мальчик выскочил из подъезда, перед его глазами возникла ужасная картина. Рядом с домом привалившись друг к другу стояли на коленях два обугленных трупа. Увидев почерневшие тела, он сразу же вспомнил детство, из которого страшным эхом донеслось слово «обугленные». Он всячески пытался забыть тот день, но никак не мог. Никак не мог стереть из головы смерть родителей, не так давно превратившей его жизнь в сущий кошмар.

Семейный дом сгорел, а на еще дымящемся пепелище нашли два обугленных тела. Мама с папой забились в угол, и умерли в крепких объятиях.

В случившейся трагедии Рузель винил себя. Так и сейчас, глядя на два почерневших тела, мальчик винил себя в произошедшем, ведь ему не удалось спасти девочку. Но всё же, монстры были убиты. Они больше не казались столь грозными и страшными, как минутой ранее. Застыли, словно статуи с неулыбчивыми лицами, к которым можно было прикоснуться без опаски.

Мальчик перешёл улицу и подошёл к поверженным монстрам. Вначале он не решался прикоснуться, боялся, вдруг что страшное случиться, и никто не придёт на помощь. Но смелость взяла верх над страхом.

Мальчик решительно вытянул руку и ткнул пальцем в лицо с застывшим криком. В тот же миг женская голова рассыпалась на крохотные хлопья пепла. Процесс разрушения был столь стремительным, что мальчик от неожиданности не успел даже отойти, как всё почерневшее тело затрещало, покрылось глубокими трещинами, и посыпалось пылью наземь. Будто кто-то невидимый набрал горсть песка в ладонь и швырнул в воздух.

Оторопев, мальчик перевёл взгляд на почерневшее тело девочки, в которой он узнал Ингу. Раздался треск. Чёрная кожа, напоминающая выгоревшую древесную кору, покрылась трещинами, откололись первые куски и полетели вниз. Мальчик уже предвкушал, как тело рассыпается, и чёрная пыль осядет на его одежде и ногах, но ничего подобного не произошло.

Огромные куски обожжённой кожи медленно сползали с тела, обнажая свежую плоть, будто снимали кожуру с запечённой в углях картошке. Мальчик вновь испугался. Удивление было настолько сильным, что она даже не заметил, как громко замычал. Глаза распахнулись как у бешенной собаки, ноги сами попятились назад.

Тело девочки очистилось от обугленной плоти так же стремительно, как развалился в пыль монстр. Из сидячего положения девочка рухнула набок и перекатилась на спину. Рузель подметил её ужасное состояние. Она была абсолютно обнажённой, и даже поглядывая украдкой мальчик заметил, что на коже не было живого места; всё тело покрывало бесчисленно количество рубцов и побледневших шрамов, а на измученном лице найти живое место было невозможно. Такие увечья мог получить только опытный воин, побывавший в сотне сражений и убивший не одну дюжину врагов.

Рузелю повезло лицезреть таких солдат у себя в деревне. Он видел свежие раны, оставленные острыми клинками, и видел зажившие шрамы, полученные в бою, когда самого Рузеля еще не было на свете.

Зажившие увечья на коже девочки были ей не погодам.

— Инга! — воскликнул мальчик, подбегая к девочке. — Ты жива?

В ответ девочка лишь громко замычала. Её ладони с животной яростью принялись копать землю, ворошить пепел, пытаться за что-то уцепиться, но всё, за что пальцы могли ухватить — горячий песок.

Девочку охватил озноб, ужасный кашель скрутил пополам. Перепачканные пеплом ладони всё же упёрлись в землю, и девочка привстала. В ту же секунду её вырвало. Изо рта полилась багровая густая жидкость, растянувшаяся тонкими росчерками до земли. Девочка не успела отереть рот ладонью, как обнажённое тело вновь скрутило, и её вырвало повторно.

Рузель опустил глаза на быстро расползающуюся по земле лужу рвоты, в которой смог разглядеть что-то необычное. Нечто живое и извивающееся. Похожее на червяка, но очень тонкий и очень длинны, почти как конский волос, только с один отличием — по центру виднелся серый комочек, словно червячок съел семечку подсолнуха, но переварить не смог.

Охваченный любопытством, мальчик наклонился, чтобы разглядеть получше странное создание. Раньше ему доводилось видеть копошащихся червей в коровьем навозе, однако сейчас зрелище было куда красочным и необычным. Прямо на глазах Рузеля серый комочек лопнул, червячок свернулся калачиком, и то, что Рузель принял за семечко, оказалось мерзкой мухой. Маслянистое тело выбралось из вымазанного багровой рвотой червячка, омыло тонкими лапками серебристые крылья и тут же взмыло в воздух. Рузель хотел поймать противное насекомое ладонь, но промахнулся. Муха подлетела к недостроенной квартире на девятом этаже и скрылась где-то внутри, в одной из комнат, куда Рузель уже точно не решиться зайти.

Мальчик моргнул.

Мухи больше не было видно.

— Где… где я… — прохрипела девочка.

Мальчик посмотрел на неё. Усевшись на колени, девочка удивлёнными глазами взирала на него. И чем дольше он молчал, тем больше лицо девочки кривилось от страха.

— Что со мной… — вновь прохрипела девочка, но уже оглянувшись по сторонам.

Она не сразу поняла, что сидит обнажённой. Длинные черные волосы скользнули по её плечам и опустились к животу, когда она вновь посмотрела на Рузеля. Мальчик смутился, опустил взгляд. Девочка быстро сообразила, что к чему, рукой прикрыла грудь и вся сжалась, будто оказалась на площади, перед глазами сотни похотливых мужчин.

— Мальчик, — произнесла девочка нежно. — Где я? Что это за место?

— Кровавый город, — шепнул мальчик, не поднимая глаз.

— Как я здесь очутилась?

— Вы пришли сюда спасти нас.

— Вы? — удивилась девочка.

Рузель наконец поднял глаза, но лишь для того, чтобы бросить взгляд в сторону раздавшегося вдалеке голоса. Там громко вопила женщина. Обнажённая, с длинными рыжими волосами.

— Инга! — ревела она. — Инга… я нашла тебя…

Хромой поступью, изредка переходя на бег, рыжеволосая дева подошла к детям. Её кожу, как и кожу девочки, покрывали сотни шрамов, а рельефную мускулатуру, неумело прячущаяся под бледной плотью сложно было обозвать женской. Опытный мужчина заметил бы в её взгляде радость и счастье, но Рузель увидел лишь слёзы.

— Инга, — взвыла женщина, падая перед девочкой на колени. — Ты жива!

— Я ничего не помню… — прошептали сухие девичьи губы.

Рузель заметил взгляд девочки, скользящий в полной растерянности по лицу рыжей девы. Она действительно ничего не помнит, даже эту женщину.

— Мы живы, Инга! — воскликнула рыжая дева. — Магия рассеялась! Ты победила! Пойдём, нас ждут.

— Кто? — уточнила Инга.

Женщина с длинными рыжими волосами помогла девочки встать на ноги. Подозвала к себе мальчика, и вместе они зашагали прочь по страшной улице в окружении жутких домов из пульсирующих вен, жил и сосудов.

— Друзья, Инга, — усмехнулась женщина. — Нас ждут друзья.