Фантазии

Фантазия восьмая: Ад-ри-ан!

Этот вопрос следовало задать давно — сразу после речи Натаниэля в башне Первой Зимы. Или, хотя бы, на следующий день.

Но ни тогда, ни неделю спустя, ни через месяц у Миры не нашлось душевных сил для страшных вопросов. Мир будто разлетелся в куски, и нужно любой ценой собрать его заново, и не на что опереться, ведь под ногами — ничего, кроме осколков.

Она восстанавливалась очень медленно, словно после тяжкого ранения. С трудом находила редкие, зыбкие точки опоры. Первою оказались дела. Полуразрушенный город был переполнен людьми, и наступали морозы. Возникали сотни проблем с продовольствием, топливом, строительством, ремонтом. Местные власти справлялись как могли, но многие вопросы оставались на долю владычицы. Она была этому рада: насущные дела вытесняли из головы то, другое…

Потом пришли на помощь Ориджины. Почему-то они справились с шоком быстрее Миры. Иона нашла опору в Церкви и раскаянье, Эрвин — в абсолютной, неразрушимой вере в величие Агаты. А леди София вовсе ничего не знала. Они заботились о Мире, как о дочке и сестре. Она понемногу выбиралась из ямы…

Все реже в сознании всплывали чудовищные слова: «галактика», «звездолет», «хомо модерн». Мира научилась обходить их, не натыкаясь: так язык избегает касания с больным зубом. А если все-таки страшная тема приходила на ум, Мира глушила ее такою мыслью: «Впереди много времени. Я что-нибудь сделаю позже, не сейчас».

Другие, знавшие тайну, поступали подобно ей. Каждый нашел свою отдушину. Иона с головой отдалась медицине, Эрвин — наведению порядка в герцогстве, Джемис погрузился в мечты о семье, Менсон излил душу жене и получил утешение. Между всеми ними установился негласный союз: «Мы знаем страшный секрет, нам тяжело. Мы будем помогать друг другу и не будем говорить о жути».

…Самые черные дни остались позади. Пришла пахучая весна и знойное лето. Словно в компенсацию за полгода кошмара, душа страстно хотела счастья. Танцев, шуток, подарков, тортов, флирта, любви… Мира с головой ушла в сладкое легкомыслие. «Я — роковая женщина! С кремом на волосах…» И остальные поступили так же, как она: Эрвин наслаждался тайным романом, Джемис укатил на юг к своей чудо-невесте, Иона блистала в роли мученицы. Всем было удивительно хорошо, и хотелось, чтобы лето длилось вечно…

Переломным моментом, пожалуй, стала фреска. Трое стояли в обнимку в соборе Светлой Агаты, Иона плакала от счастья, Мире тоже было очень тепло — как в настоящем кругу семьи. И будущее виделось таким светлым: она еще молода, но уже богата и знаменита, и скоро станет владычицей империи. Первокровь, текущая в жилах, подарит еще целых сто лет — таких же счастливых, как этот день!..

А потом она ужаснулась. Холодная тьма, в этом медовом болоте можно утонуть навечно! С первокровью или без, когда-нибудь все мы умрем. И не останется никого, кто знает тайну! Рано или поздно хомо модерн явятся сюда — абсолютно аморальные, вооруженные как Темный Идо. И Поларис погибнет — потому что мы не захотели подумать о будущем.

Мира прокляла себя за безволие. Да, впереди много лет, но лучшее время уже упущено! Сразу, сразу после Натаниэля нужно было найти в себе силы и направить людей! Ведь он не зря отдал решение владычице и намекнул о Третьем Древе. И Эрвин не зря сказал: «Вы — спасение империи. Я буду вам верным вассалом». Все надеялись на нее. Она должны была указать путь! Но вместо этого погрузилась в тоску — и время ушло. Теперь уже каждый привык жить, как жил; каждый настроил себе спасительных иллюзий. Например, Иона счастлива быть святой, хотя и знает: нет никаких святых, а боги — лишь капризные жестокие дети.

Теперь не проходило и дня, чтобы Мира не думала о будущем. Но, увы, теперь уж никого не заботили хомо модерн. Приближались выборы владыки, все разговоры шли только о них. Даже пациенты в очереди в клинику спрашивали не о болячках: «Владычица, что будет после выборов? Говорят, вы собираетесь снизить налоги?..» Конечно, выборы заботили и ее — но не сами по себе, а скорее, как средство повлиять на будущее. Адриан и пророк стоят на стороне зла. Эрвин слишком легкомыслен и не заглядывает вперед. Лишь она, Минерва, будет способна… если наденет корону.

Пришел октябрь. Многочисленный кортеж двинулся из Первой Зимы по красивой, вновь проложенной дороге. Императрица и герцог с пятью сотнями воинов проехали Майн и Дойл, пересекли Близняшки и Мудрую Реку. Повсюду простые люди жили будничными делами, даже не представляя угрозы, повисшей в небе. На подъезде к Лабелину Мира уже не смогла молчать.

Эрвин, ехавший с нею в карете, игриво болтал — даже не о выборах, а вовсе о пустом. И Мира потребовала:

— Нам нужно поговорить.

— Ты нашла любовника? — он рассмеялся. — Давно этого ждал. Посплю спокойно пару ночей, пока он тебе не наскучит…

Она отчеканила, указав в небо:

— Над нами боевой корабль врага. Что делать?

Эрвин сразу изменился в лице, веселье как рукой сняло.

— Не раз об этом думал. С тобой не говорил, поскольку тема болезненна для тебя.

— Верно. Но поговорить все же необходимо.

И Мира выложила плоды своих размышлений.

В данный момент Звезда успешно уничтожает корабли хомо модерн. Порою случаются выжившие, вроде Пауля и Нави, их можно изловить и обезопасить. Но через триста лет у Звезды кончится энергия, и защита над Поларисом иссякнет. Хомо модерн не летают сюда намеренно, но корабль может занести случайно космическим ветром или течением, или что еще бывает в пустоте между ветвей. И, по словам Натаниэля, единственного корабля хватит, чтобы разрушить весь Поларис. А значит, необходимо за триста лет создать новую защиту. Узнать конструкцию Звезды и построить по ее примеру не один, а дюжину боевых кораблей. Поднять их в космос, окружить Поларис плотной сетью орудий, которые не пропустят ни одного хомо модерн (звать этих существ богами Минерва не могла).

Пройдут века. Цивилизация хомо модерн придет к упадку. Она уже сейчас разлагается, потонув в богатстве и роскоши. История знает примеры: империя Меченосцев держала в рабстве половину материка, но почила на лаврах — и вот, от нее ничего не осталось, кроме ржавых скульптур да рисунков на тарелках. Точно так же сгниют в золотой грязи и хомо модерн. Тогда наши звездолеты отчалят от берегов Полариса и понесут новый свет во все уголки галактики. Это и будет Третье Древо, о котором говорил Натаниэль!

— Браво! — Эрвин похлопал в ладоши. — Великолепный план!

Мира огрызнулась:

— Тьма сожри, тут не до сарказма!

— А я и не шучу. Взаправду восхищен полетом твоей мысли. Вот только, глядя вдаль, ты не замечаешь ближайших рифов. Позволю себе обрисовать их. Начнем с простого: чтобы составить чертеж Звезды надо, очевидно, попасть на нее. Есть только один способ: Абсолют. Ты хочешь выпустить Виттора из Чрева?

— Я… — начала Мира, но Эрвин приложил палец к губам:

— Не отвечай по частям, сперва услышь полный список. Положим, удалось добыть Абсолют. В мире есть ровно два носителя первокрови, кому я готов его доверить: Иона и ты. А вот в чем проблема. Небесный корабль Хармона Паулы поднимался в небо на одну милю. Этого оказалось достаточно, чтобы провести опыты и установить: давление воздуха убывает с высотой. Формула позволила вычислить, что на высоте Звезды давление будет равняться нулю. Иными словами, дышать там нечем. Носитель Абсолюта переместится на Звезду — и сразу начнет умирать от удушья. Когда погибнет, Абсолют восстановит тело — и удушье начнется заново. Беспрерывно умирая, несчастный будет метаться по Звезде и искать комнату, в которой еще сохранился воздух. А что, если таковой нет? Ведь прошло двадцать веков, воздух мог улетучиться отовсюду! Тогда носитель Абсолюта обречен на бесконечную агонию… И вот вопрос: кому ты желаешь такой судьбы — себе или Ионе?

— Но постой…

И Эрвин снова возразил:

— Не спеши, это все еще меньшая из бед. Положим, тебе повезло, воздух остался на Звезде. Твоих инженерных знаний хватило, чтобы срисовать чертежи (хотя в это трудно поверить). Ты вернулась и приказала подданным: «Постройте мне десять таких кораблей». А как, тьма сожри, они это сделают? Сейчас предел нашей техники — искровый тягач. Мы не можем изготовить даже малый Предмет, вроде Перста Вильгельма. А тут — исполинский боевой звездолет, и не один, а десять! За триста лет придется совершить немыслимый рывок. Для этого есть лишь один способ: свирепая тирания. Адриан избрал злую цель, но метод логичен: чтобы скакать во весь опор, нужно безжалостно стегать коней. Заметим: Адриан хотел лишь попасть на Звезду и послать сигнал; он не мечтал об эскадре звездолетов! Так что же сделаешь ты ради своей цели? Минерва Несущая Мир загонит на каторгу весь Поларис?! Прости, я тебе не позволю.

Мира закричала:

— Стой, стой! Не так!.. Да, я не подумала о нехватке воздуха, надо как-то решить эту проблему… Но я не деспот, совсем наоборот! Послушай. Одним из моих учителей был шут Менсон, он много рассказывал про отца — владыку Мейнира. Каждый янмэйский император, начиная с Ольгарда, как-то заботится о народе. Янмэй писала, что о людях надо заботиться, вот они и делают. Кто открывает больницы, кто стелет дороги, кто устраивает зрелища… Но откуда взять деньги на все это? Очевидно: из налогов. Династия выколачивает деньги из людей, а потом часть этих же денег пускает на заботу. Только часть, остальные кладет в карман. Так вот, владыка Мейнир был легкомысленным повесой… вроде тебя, уж прости. Он поленился сочинять какие-то проекты и сказал народу: «Сделаем проще: я вам оставлю больше денег, а вы уж позаботьтесь сами». Словом, взял и снизил налоги для всех сословий, а для одного — особенно. Тогда входила в моду искровая техника, ужасно не хватало инженеров. Потому искровых мастеров, которые брали юношей в обучение, Мейнир совсем избавил от подати. За двадцать лет Земли Короны совершили буквально прыжок вперед. Теперь они производят девяносто процентов всех искровых машин и обучают восемьдесят процентов инженеров. Сын Мейнира — Телуриан — нуждался в деньгах на войско, потому вернул налог. И темпы развития упали, несмотря на всю расчетливость и дальновидность Телуриана.

— Хочешь сказать, чем ниже налоги, тем быстрее растет благосостояние?

— Конечно! У людей остаются средства, чтобы вкладывать в технику, мастерские, учебу. Развитие ускоряет само себя: чем больше средств — тем больше вкладывается в развитие.

Эрвин развел руками:

— Ой, легкомысленному повесе трудно в этом разобраться… Поверю на слово, пускай так. Владычица Минерва отпустит вожжи, и народ помчит к безоблачному будущему… Я только обрадуюсь, честно. Но ты не учла одного: счастливые люди не куют мечей и не строят боевых звездолетов. При хорошей жизни люди думают не о войне, а о веселье и любовных усладах. Чего кривить душою, мы с тобой — первый тому пример. Как ты заставишь миллионы счастливых парней строить не дома своим семьям, а военный флот для тебя?

Минерва растерянно молчала. Эрвин мягко поцеловал ее.

— Совсем измучил тебя критикой?

— Нет, еще держусь…

— Тогда позволь, скажу еще одно. Весь этот план — осчастливить людей и добиться дикого прогресса — имеет один большой подводный камень. Видишь ли, именно так и поступили хомо модерн. Вспомни слова Натаниэля: они достигли вершин развития, все счастливы и богаты, никто ничего не должен — и именно это их погубило!

— Но что ты предлагаешь? Оставить людей в бедности? Забыть о защите?..

Карета остановилась. Кортеж прибыл в Лабелин, слуги принялись обустраивать жилье. Владычицу и герцога никто не стал тревожить, и Эрвин продолжил разговор:

— Я много думал о защите, но понимаю ее иначе. Ты видишь защиту как некий очень-очень острый меч… но, боюсь, в оружейном деле мы безнадежно отстали от врага, клинок хомо модерн наверняка окажется острее. Зато в иной сфере мы имеем преимущество. Натаниэль познал в Полари много бедствий, но именно здесь он был счастлив, и это важный знак. А вот другой, не менее важный: при всем своем могуществе, Пауль ничего не добился бы, если б его не поддержали тысячи здешних подонков. И победили эту орду не чудеса техники, а благородные люди, такие как Нави и ты, Иона и кайры. Человечность и благородство — вот наши преимущества над хомо модерн. Я предлагаю сделать на них ставку. Пускай все в галактике станут идовыми слугами, но мы останемся людьми. Вот тебе Третье Древо!

Мира заслушалась. Эрвин умел говорить красиво, этого не отнимешь. Но смысл сказанного заставил ее вздохнуть:

— Твои слова прекрасны, но очень наивны. Я не видела ни одной битвы, которую выиграла бы человечность.

Эрвин вспомнил все свои победы. Дойл и Лабелин, дворец в Фаунтерре и пшеничное поле у замка Эрроубэк, кайров Гордона Сью в горящем лесу. Вспомнил Артура по прозвищу Близнец и ганту Грозу, барона Айсвинда и вдову Шер, и даже альмерского разведчика со странным именем Тихий…

— Мой опыт отличается от твоего. В битвах, которые видел я, человечность побеждала постоянно.

В дверь постучали:

— Покои готовы, милорд.

Но Мира удержала его в карете:

— Все это — лирика, разве нет? Как ты сделаешь людей человечнее? Они такие, какие есть.

— Мы приложим усилия. Для начала, выиграем выборы — красиво, без подлости, как пример честной борьбы за власть. Потом сосредоточимся на школах и университетах. Конечно, ты права: нужно обучать искровых инженеров. Но еще важнее — воспитать достойных людей. Создадим министерство образования, откроем множество школ, доступных даже для бедных. Учителями станут люди, способные привить не только знания, а и достоинство. Я очень хочу, чтобы большинство детей изучили грамоту и смогли прочесть «Мгновения» и «Иллюзии», и много других хороших книг. Для этого, конечно, сами книги должны быть доступны. В моей империи типографии откроются в каждом городе; именно их я в первую очередь избавлю от налогов… Затем следует заняться Церковью. Выродкам, вроде Галларда или Амессина, не место в соборах. Церковью должны править мудрые люди, как Франциск-Илиан. А на иконах должны все чаще появляться наши современники. Да, я нагло польстил Ионе, но считаю это правильным. Нужно воспевать не давно умерших героев и святых, а тех, кого можно встретить на улице. Пусть каждый видит на их примере: героизм — не миф, а реальность во плоти!

Он перевел дух и добавил:

— Я согласен с тобою: от нищеты следует избавиться, бедным людям не по карману мораль. Потому я тоже за развитие техники, но оно вторично в сравнении с развитием души.

Тут в дверь постучали снова:

— Милорд, срочное дело…

Кайр Мейфилд никогда не беспокоил герцога, если тот был с императрицей. Эрвин извинился перед Мирой и выскочил на улицу.

— Что случилось?

— Срочная весть из Фаунтерры. Простите, что взял на себе смелость, вы должны узнать.

Мейфилд подал герцогу «Голос Короны». Первая страница кричала жирным шрифтом:

«Избран приарх Праотеческой ветви! Его преосвященство Амессин и боевое братство Вильгельма обеспечат безопасность заседания Палаты!»

— Ад-ри-ан! Ад-ри-ан!

Крики влетали в окно вагона. Нестройно, порывами — как ветер с дождем: «Ад-ри-ан».

— Прибываем, — сказал Джонас.

Джонас давно перевалил за середину срока, отмеренного богами. В бороде почти не осталось перца — одна соль. Он напоминал несгибаемый вековой дуб, полный упрямой силы. Джонас любил говорить то, с чем невозможно поспорить.

— Прибываем в столицу.

Хамфри сидел напротив него, на другой лавке дешевого купе. Хамфри не имел правого глаза. Скуловая кость была проломлена и плохо срослась, оставив черную вмятину в черепе. Единственным глазом Хамфри глядел в окно. По улице вдоль рельсовых путей шли толпою люди. Передний — заводила — тряс кулаком и кричал нараспев: «Ад-ри-ан!» Толпа вторила ему.

— Ад-ри-ан, — хрипло выкрикнул Хамфри, будто каркнула ворона.

Налил косухи, залпом выпил и повторил:

— Ад-ри-ан. Ад-ри-ан…

— Ты бы надел повязку, — сказала старуха Мюрриэль.

Она сидела в третьем углу, привалившись больной спиной к вещам на крючке. Мюрриэль была суха и тоща, а полная когда-то грудь обвисла до уровня нижних ребер. Редкие волосы старухи поддерживал обруч, не давая им распасться в стороны и обнажить проплешину.

— Зачем повязку? — спросил Хамфри.

— Светлым ликом своим распугаешь людей.

Хамфри повернулся к четвертому пассажиру — девушке. Единственный глаз блеснул, пустая глазница наполнилась тьмою.

— Скажи-ка, милая: я хорош?

Девушка промолчала. Розовые губы сложились в улыбку — то ли нежную, то ли грустную.

— Она говорит: краше всех, — перевел Хамфри и зачем-то прокаркал: — Ад-ри-ан.

Заскрипели тормоза, вагон качнулся, стукнули сцепки.

— Прибыли, — сказал Джонас. — Пора выходить.

Вывалив на перрон, пассажиры растерялись. Едем в Фаунтерру — это ясно, а дальше куда? Столица огромна, даже вокзал велик. Всюду строения, двери, ступеньки, пути, всюду шастают люди, каждый что-то кричит. Вновь прибывшие так и застыли у своих вагонов. Но несколько деловитых парней с дубинками обратили на них внимание:

— Вы из адрианова поезда? Эй, с вами говорю!

— Мы-то?.. Ну, да.

— Тогда за мной, надо поговорить.

— Куда — за тобой?..

— Глухие, что ли? — Молодчик повысил голос: — Эй, вагон, слушай меня! Кто с этого вагона — за мной шагом марш!

В поезде было восемь вагонов. Молодчики поделили их между собой, разбив пассажиров поезда на восемь равных отрядов. Поочередно, без сутолоки отряды прошли в свободный конец перрона. Там стояло много молодчиков при дубинках, а командовал военный с нашивками майора. Каждому отряду он определил место:

— Первый — в конец платформы, налево, стройся. Второй — конец платформы, направо, стройся. Третий — за первым, налево, стройся. Четвертый…

Хамфри с Джонасом принадлежали к последнему отряду. Когда они поравнялись с майором, тот скомандовал:

— Отряд, на месте стой. Вас допрошу сам, больно забавные.

Майор остановил взгляд на самом «забавном» пассажире — одноглазом Хамфри.

— Кто такой?

— А сам?

— Майор Рука Додж, командир особой городской стражи. Повторяю вопрос: ты кто?

— Хамфри Один Глаз.

— Где потерял второй?

— Девушка поцеловала неудачно.

— Гы-гы. Бандит?

— Кузнец.

— Еще бы. Оружие имеешь?

— Да.

— Кузнечный молот, верно?

Хамфри откинул полу плаща. Майор увидел короткий меч с прямой гардой, любимый лесными разбойниками.

— Сам выковал?

— А то.

— Гы.

Майор перешагнул к следующему пассажиру.

— Имя?

— Джонас.

— Оружие?

Джонас показал тесак.

— Из банды Одноглазого?

— Я кучер.

— Тогда я библиотекарь.

— Нет, ты майор городской стражи.

Додж поглядел в каменную физиономию Джонаса и не нашел, что еще сказать. Шагнул дальше — к девушке.

— Как зовешься, красотка?

Девушка опустила глаза. Ответил Хамфри:

— Она не говорит.

— Как — не говорит?

— Никак. Всегда молчит.

— Ей что, отрезали язык?

— Нет.

— Тогда почему?

— Жизнь такая, что говорить расхотелось.

— Она шлюха?

Хамфри сжал кулаки. Майор качнул головой:

— Остынь, я ж без упрека. Если она твоя — так и скажи: моя сучка.

— Не сучка и не моя. Просто сполна хлебнула дегтю.

— Как ее имя?

— Софи.

Додж приблизился к старухе. Она сразу сказала:

— Я Мюрриэль. Оружия не ношу, кроме острого языка. Шлюхой быть не имею чести. Гадаю по руке и на картах, с этого живу.

— Вот как! А ну, погадай мне.

— Позолоти ручку.

— Еще чего! Погадай за так. Докажи, что умеешь.

— Без монетки выйдет суховато. Не обессудь.

— Гы-гы.

Мюрриэль пожала плечами:

— Как знаешь. Ты не дворянин и не офицер. Когда-то служил в мужицкой пехоте, потом стал дезертиром, мародерствовал, попал в острог. Помилован, отпущен на свободу. Того, кто помиловал, презираешь за слабость. Любишь только тех, кто пинает. Хватит или продолжать?

— Гм… — Додж прочистил горло. — Лучше держи рот на замке.

— Сам попросил…

За Мюрриэль стояли другие пассажиры вагона, однако Додж ограничился опросом этих четверых. Остальных лишь окинул внимательным взглядом и не нашел видимых причин для недоверия. Сказал громче, обращаясь ко всем:

— Теперь задам главный вопрос. За кого собрались голосовать?

— Что?.. — переспросил Джонас.

— Говорю: в день выборов за кого кричать будете?

— За Адриана! — рявкнул Джонас и с ним еще дюжина голосов.

А Хамфри и Мюрриэль спросили:

— Как — за кого? Нас позвал Адриан! За кого ж еще можно?

— Если услышите крики за Минерву или волка — что сделаете?

Хамфри с ухмылкой потеребил рукоять меча. Другие пассажиры выбранились.

— Молодчики, — кивнул Додж. — В целом, настрой верный, хвалю. Теперь слушай и запоминай. Первое. За Адриана кричать можно везде. Площадь, собор, дворец — всюду. Если кто против — по рогам! Мечом не нужно, только кулаками. Второе. Есть свиньи копытные, кто за Минерву или волка. Им разрешено сидеть в трущобах да на окраинах. Где знать не ходит — там их место. Высунутся в центр — проучите. Одноглазый, для тебя повторяю: учить руками или палками, железо — на крайний случай.

— А в крайнем можно? — уточнил Хамфри.

— Только в крайнем, понял?.. И третье. Вы — адриановы молодцы. Он даст вам кров и жратву. Хоромов не ждите: тюфяк на полу и крыша над башкой. Но вам не привыкать, чай не в замках рождены. Когда Адриан победит, каждого щедро одарит монетой. Очень щедро, поняли?

— Одарит каждого монетой, — повторил Джонас. — Чего не понять.

— Молодцы! Кто владыка?

— Ад-ри-ан!

— Кто законный император?

— Ад-ри-ан!

— Кому служите?

— Ад-ри-а-ну!

Майор кивнул:

— Все, вольно. Ступай за Чаком, он вас поселит.

Молодчик с дубинкой повел отряд. Пассажиры восьмого вагона зашагали следом. Джонас отметил:

— Не поселят нас в хоромы. Ну, и ладно: мы-то не из дворцов.

Хамфри сказал старухе:

— Мюрриэль, ты дура. Зачем было умничать?

— Противоречие в твоих словах, отрок.

Немая Софи погладила Хамфри по рукаву.

Была последняя ночь перед прибытием в Фаунтерру. Эрвин запер дверь купе и положил на стол перед Мирой «Голос Короны».

— Объясни мне это, будь добра.

— Я представить не могла, что выберут Амессина! Какой-то абсурд!..

— Тебя смущает только личность избранника? А тот факт, что выборы вообще состоялись? Разве им больше не требуется согласие владычицы?!

Мира опустила глаза:

— Прости…

— За что конкретно, позволь узнать? За то, что скрыла от меня сговор с Амессином? Или за то, что позволила моему заклятому врагу стать владыкой Церкви?!

— Я не думала, что его выберут… Казалось, у пророка намного больше шансов… Амессин обещал отдать мне голоса Церкви, если подпишу…

— Вот так оправдание! Мой враг дает тебе Эфес, а ты ему — мантию приарха. И как, тьма сожри, это должно утешить меня?!

— Тебя порадует мое избрание владычицей. Разве нет?..

Эрвин озадачился. Сел, внимательно посмотрел в лицо альтессе.

— Как бы тебе сказать, дорогая… Похоже, ты забыла одно обстоятельство: я тоже претендую на корону! Голоса, которые заберешь ты, не достанутся мне!

Мира ответила на пристальный взгляд.

— Эрвин, ты пообещал мне подчиниться. После битвы за Первую Зиму сказал, что я — лучшая владычица Полари, и ты будешь мне верным вассалом.

— Если тебя выберут! Если. Тебя. Выберут! Коли Палата предпочтет тебя, я не стану интриговать и поднимать мятежи — вот что означала клятва. Но я и не думал снимать свою кандидатуру.

— Разве в душе ты не смирился с моей властью?

— Нет, с чего бы! Ты отреклась, а Палата почти выбрала меня. Если б не грянула война с Кукловодом, я еще год назад получил бы Эфес.

Она изменилась в лице. Глаза стали колючими и злыми.

— Стало быть, ты все время лгал?

— В чем же?

— Во всем! В заботе и нежности. В этих шуточках, как тяжко быть фаворитом. В обсуждении планов моих будущих реформ. Моих реформ! Мы обсуждали планы моего правления, и ты ни разу не сказал, что собираешься сам…

— А разве это не очевидно? Тьма сожри, у меня сильнейшее в империи войско. Что, ради всех Праматерей, тебя удивляет в моем желании стать владыкой?!

— А ты считаешь, это лишь вопрос силы? И еще спрашиваешь, почему я — лучший правитель!

— Оставь словесные игры. Я хорош во многом, и ты это знаешь. Твоя любовь — доказательство тому.

Минерва подняла брови, затем едко рассмеялась.

— Моя любовь?.. Дорогой, я наслаждалась тобою в той же степени, как орджем или кофе. Но кто станет влюбляться в бочку выпивки?

Это было болезненно, даже слишком. Эрвин побагровел, пальцы сжались на кофейнике, чтобы плеснуть ей в лицо. Она подалась вперед, будто с вызовом: ну, что ты со мной сделаешь?

С большим трудом он овладел собою. Ледяным тоном спросил:

— И ты не собиралась за меня замуж?

— Конечно, нет. И не сочиняй сказок, будто сам мечтаешь о свадьбе со мной. Тебе нужна покорная женушка, вроде Нексии.

— В таком случае, мне вот что любопытно…

Из внутреннего кармана Эрвин вынул сложенный листок. Развернул, положил на столик, разгладил. Простые механические движения немного успокоили нервы.

На листке красовалась Перчатка Могущества — символ Минервы. Ниже стояли слова: «Со мной придут МИР, ЗДОРОВЬЕ и НИЗКИЕ НАЛОГИ. Излечим Полари от бедности и войн».

— Это напечатано по твоему заказу. Раздается в Фаунтерре и ряде других городов. Позволь заметить: мир — это я. Если я захочу войны, империя будет пылать. Здоровье — это Иона и ее Священный Предмет. А низкие налоги — это просто ложь. То есть, все свои предвыборные обещания ты собиралась исполнить нашими руками. И при этом готовилась бросить меня?!

— Владычица все делает руками вассалов. Ты поклялся принять меня как сеньору. Кто виноват, что твоя клятва — ложь?

Почему-то особенно обидно ему стало не за себя, а за сестру.

— Ты присвоила заслуги Ионы. Это она сутками жила в клинике. Она ежедневно рисковала собой, принимая заразных пациентов. А ты смеешь писать «здоровье» в своей программе!

— Дорогой, когда кайры одерживают победу, разве ты не называешь ее своею?

Эрвин схватился за голову:

— Боги, какая надменность! Иона была права на твой счет. Мы тебе не солдаты или слуги; мы — твои друзья! То есть, считали себя ими. Но ты используешь нас без малейшего сомнения. И в медицине, и в политике… и в постели.

Мира усмехнулась так, что рука зачесалась ударить ее по губам.

— На счет последнего точно могу утешить. Я не собираюсь обременять тебя долгой постельной службой. В мои планы входит твой брак с леди Флейм.

— Что ты сказала?..

— Можешь сколько угодно звать меня надменной, но в отношениях с женщинами именно ты — надменный господин, а они — служанки. Иона и Нексия счастливы быть у тебя в рабстве. Аланис погибла, убивая твоих врагов. Но я-то не намерена быть рабыней! Мне нужен любимый, а не хозяин.

На этом окончилась мерзкая сцена. Минерва отвесила насмешливый поклон и ушла восвояси. Эрвин долго сидел, прижавшись лбом к холодному стеклу, пытаясь прийти в себя. Его душили обида и сомнения. Если б он мог считать Мию однозначной отпетой дрянью — было бы легче. Но терзала душу мысль о том, что за Мией все же есть доля правды. Да, она слишком увлеклась ролью владычицы — но он позволил! Много раз он шутил о фаворите, и никогда — о фаворитке. Часто обсуждал планы ее величества Минервы, и никогда — планы владыки Эрвина. Он мастерски молчал о том, как планирует получить корону. И, конечно, не был так наивен, чтобы не понять: Мира сделает выводы из молчания. Он дал ей заиграться в императрицу.

Однако это не оправдывает слов: «Я не влюбляюсь в бочку орджа». При одном воспоминании Эрвина трясло от гнева. Какой тварью надо быть, чтобы сказать подобное! Но даже тут остается сомнение. Равнодушная не сказала бы такого. Тут слышится обида и ненависть влюбленной девушки. Может быть, на деле, эта фраза значит противоположное?..

Ему до боли захотелось посоветоваться с кем-нибудь. Лучше всего — с умной женщиной.

— Тревога! Тревога, где же ты, когда нужна?

Альтесса не появлялась. Эрвин поправил одежду, пригладил волосы и вышел из купе.

— Милорд, — часовые опустили руки на эфесы.

Ни тени вопроса в их голосах. Даже теперь, когда Минерва, как ошпаренная, выбежала от герцога. Отличные воины!

— Если понадоблюсь, ищите у сестры.

Иона ехала в соседнем вагоне, а у ее двери дремал кайр Обри.

Насколько Эрвин держал своих часовых в строгости, настолько же Иона распустила своих. Ее мучила вина за кайров, погибших в Уэймаре по ее приказу. Всех новых воинов, кто попадал к ней под начало, Принцесса не подвергала опасности и баловала без конца. Эрвин питал обоснованные сомнения: кто кого защитит в случае драки — кайры Иону, или она их?

Ну, а Обри возглавлял отряд любимчиков. Иона свято верила, что он спас ее от смерти в зимнюю кампанию. На самом деле, тогда был еще и Хайдер Лид, и сам Эрвин, и вдова Шер, и мастер-арбалетчик… Но почему-то вся признательность досталась кайру Обри. Иона позволяла ему все: говорить на любые темы, крутить интриги с девицами из секретариата, применять ее, Иону, для переноски тяжестей, спать на посту. Для решения последней задачи у него имелось складное кресло с подушкой и пледом, которое удобно становилось в коридор у дверей Принцессы.

Что ж, по крайней мере, Обри спал чутко. Едва Эрвин появился в коридоре, кайр открыл глаза и схватил меч.

— Я к сестре, — сказал герцог.

— Виноват, к ней нельзя.

Обри выбрал плохой момент, чтобы нарушить субординацию.

— Встать! — рявкнул Эрвин.

Кайр схватился, отшвырнув плед.

— Смирно!

Обри щелкнул каблуками.

— Повторяю: герцог идет к сестре.

— Так точно, милорд. Позвольте доложить, милорд.

— Ну?

— Она… э… уже почивает. Просила не беспокоить.

— Ничего, мне она рада и ночью. С дороги, кайр.

Обри отступил, Эрвин распахнул дверь в купе — и застыл на пороге.

Сперва он увидел сестру. Иона сидела в позе наездницы, выгнувшись назад и запрокинув голову. Кружевной пеньюар сползал с ее голых плеч. Потом Эрвин опустил взгляд и узрел под сестрой вороного коня — баронета Дориана Эмбера. Закатив глаза от удовольствия, Дориан шептал:

— Еще! Не останавливайся!..

Идиотский вопрос застрял в горле у Эрвина: «Что здесь происходит?!» Тьма сожри, ответ очевиден, разве нет?

Он закашлялся. Баронет, наконец, заметил гостя. Ойкнул, рванулся вылезти из-под Ионы. Она удержала его властным движением, сама тоже не подумала встать. Приподняла бровь, с интересом глядя на Эрвина.

Новая порция чуши полезла на язык: «Развратники! Как вы можете! Стыд и позор!» Эрвин закусил губу и смолчал, тупо пялясь на сестру. Она уточнила:

— Братец, продолжить при тебе? Желаешь посмотреть?

Он буркнул:

— Дверь запирайте, любовнички, — и вышел прочь.

В коридоре отдышался, спросил кайра Обри:

— Давно это у них?

— Не могу знать.

— Снова забываетесь, кайр.

— Виноват, милорд. С конца августа.

Ссора с Эрвином оставила у Миры тяжкие чувства. Она злилась на его обман, ведь недомолвка — это тоже ложь! Мира никогда не скрывала намерений надеть Корону; Эрвин, напротив, играл преданного вассала. Постоянно шутил в духе: «Чем услужить вашему величеству?» Даже в постели, тьма сожри! Лишь раз, в карете по пути в Лабелин, он проболтался: «моя империя», — и Мира подумала: просто оговорка.

Но кроме гнева она чувствовала стыд. Слишком дурно, унизительно она ответила ему, буквально втоптала в грязь. И это при том, что в деле с Амессином — лишь ее вина! Эрвин пришел с резонным вопросом, а получил от нее плевок в лицо…

И вот они в Фаунтерре, на Вокзальной площади, стоят бок о бок, нарочито не глядя друг на друга. За спинами гвардейского оцепления толпа орет в сотни глоток: «Ад-ри-ан! Ад-ри-ан!» А прямо перед ними — встречающие лица: леди Магда и Амессин в мантии приарха. Подлец довольно смотрит ей в глаза, словно говоря: «Благодарствую, все вышло как нельзя лучше». Миру тошнит. От выпитого, от приарха, от «Ад-ри-ана».

— Безмерно рады приезду вашего величества, — говорит Магда. — В Престольной Цитадели вас ждут покои и праздничный стол.

Мира не хотела останавливаться во дворце, пока ее не изберут. Лучше уже после войти туда с полным правом. А теперь, с этими толпами на улицах, Престольная Цитадель кажется вовсе идеальным жильем: самое укрепленное здание столицы.

— Благодарю, миледи. Отправимся туда…

В дороге ее окружают две лазурных роты. Улицы страшны. Город — многоликое, многоголосое чудовище, влюбленное в Адриана. Мире не терпится спрятаться за стенами Цитадели. Уитмор и Шаттэрхенд приближаются к ней, вместе спрашивают об одном:

— Престольную Цитадель держат Лабелины. Вы уверены в их лояльности?

— Конечно! Лабелины лояльны ко мне, поскольку боятся Эрвина.

Вот только кто поручится, что сам Эрвин все еще лоялен?..

Престольная Цитадель, верхний этаж, малый трапезный зал. В камине красиво пылает огонь, гранитные стены отсекают шум. Мира во главе стола. Магда сидит по левую руку и щедро наливает ей орджа. По правую руку — Амессин. Позвякивает вилкой и ножом, разделывая перепела. Его пальцы сухи и костлявы, похожи на паучьи лапки. Мира не может не вспоминать другого мерзавца в мантии, который устроил ей смотрины в особняке леди Сибил.

— Как здоровье? — спрашивает Амессин без тени интереса. — Легка ли была дорога?

Глоток крепкого орджа прочищает ей мозги. Мира с удивлением глядит по сторонам. За столом, кроме них, только Шаттэрхенд и Уитмор. А почему не приглашены Эрвин с Ионой?.. Ладно, это только к лучшему. Но где барон Деррил, где сам герцог Лабелин?

— Папеньке нездоровится, — сообщает Магда. — Он передает нижайшие извинения…

Амессин жрет. Магда едва касается еды. Мира думает: дочка Лабелинов — по-своему честный человек. Ей легко дается грубость, но не хитрое лицемерие. И лазурные офицеры суровы, собраны, даже не притронулись к кубкам. Почуяли недоброе раньше Миры.

— Леди Магда, что происходит?

— Как наместница вашего величества… — Магда говорит медленно, подбирая слова, — …я должна уведомить о сложившемся положении. Боюсь, что простой люд Земель Короны полностью склонился в поддержку Адриана.

Мира сдерживается, чтоб не вскричать: но почему? Я же лучше!

— Полагаю, на моей стороне мастера, купцы и знать. Даже за короткое время моей власти их благосостояние выросло.

Магда жует губу и почему-то краснеет.

— В некоторых кругах ходят слухи о том, что ваше величество и герцога Ориджина связала взаимная нежность. Некоторые люди опасаются, что, избрав вас, они отдадут Эфес нетопырю.

Мира нервно улыбается.

— Некоторые люди?

Вместо ответа Магда смотрит ей прямо в глаза.

— Люди — это вы с отцом? Как вам не стыдно заглядывать в мою постель?!

О нет, красные щеки Магды — вовсе не стеснение, а гнев. Она душит в горле все бранные слова и говорит с сугубой вежливостью, отчего Миру пробирает морозец.

— Я надеялась, как человек, пострадавший от агрессии герцога Ориджина, быть уведомленной о планах вашего величества. Видимо, я была слишком дерзка в своих ожиданиях.

Только тут Мира понимает, насколько глупа. Они с Эрвином боялись признаться Ионе… Тьма сожри, не об Ионе следовало думать! Лабелины встали на сторону Миры от страха перед Ориджинами. Лабелины помнили, как владычица противостояла лорду-канцлеру в Фаунтерре. Они надеялись, так будет и впредь. Что теперь, когда они убедились в обратном?

— Леди Магда, не имею понятия, откуда вы узнали. Нахожу вашу осведомленность мерзкой и несущественной. Словом Минервы Несущей Мир я обещала безопасность Южного Пути. Это никак не связано с моим выбором мужчин!

— Конечно, ваше величество, — цедит Магда.

А Амессин обсасывает косточку и благодушно смотрит на девушек. В его взгляде читается слово «деточки»… Мира не выдерживает:

— Тьма сожри, миледи, вы подглядывали за мною! Это отвратительно, гадко, низко! И теперь еще осмеливаетесь предъявлять мне счет?!

— Отнюдь, ваше величество. Лишь уведомляю о положении дел. Оно таково, что под давлением низших сословий и в виду опасности бунта лордам придется отдать голоса за кандидата, любимого народом. А им, со всею очевидностью, является мой муж.

Магда нажала на последнее слово, и это было унизительно. Вопиюще явный подтекст: я помогала вам, несмотря на волю мужа!

Мира осушила кубок. Жаль, что не подали кофе, но и ордж придает сил. В отличие от вассалов и мужчин, ордж никогда не подводит.

— Леди Магда, я полагаю, вы сгущаете краски. Очевидно, что вы проголосуете за мужа — собственно, я и не ждала иного. Но другие лорды были в высшей степени довольны моим правлением. Я заботилась о мире и процветании всех земель, что многие оценили по достоинству. Святая Церковь тоже на моей стороне!

Амессин хрустнул косточкой, вкусно пожевал, затем произнес:

— Леди Минерва, из чистой заботы о вас я должен сказать. Будет гораздо лучше, если вы снимете свою кандидатуру.

Она поперхнулась:

— Простите?..

— Понимаете ли, — начал он с расстановкой, как хозяин положения, — есть основания считать, что избран будет Адриан. А когда это случится, уже ничто не помешает ему объявить вас с герцогом Ориджином мятежниками и предать суровому суду. Но в случае, если вы отступите, Адриан проявит великодушие и снимет обвинения.

— Значит ли это, милорд…

— Ваше преосвященство, — добродушно поправил Амессин. — Простительная ошибка, поскольку я избран недавно… Но не стоит ее повторять.

— Ваше преосвященство намерены голосовать за Адриана? Вопреки нашей договоренности?!

— Для вас самой, миледи, так будет лучше. Если кто-либо проголосует за вас, Адриан увидит в вашем лице опасного соперника, что подтолкнет его к расправе. Если же останетесь без голосов или вовсе снимете кандидатуру — он склонится к милосердию.

— Он склонится?.. — Просипела Мира, давясь гневом. — Он меня пожалеет?! Дважды его жизнь была в моих руках! И в Часовне Патрика, и в Первой Зиме он был бы мертв, если б не я!

Вот тут Магда не выдержала и рассмеялась:

— Как вы глупы, право слово! Да ведь именно поэтому!..

Мира застыла, чуть не выронив кубок. Действительно, дурная курица. Властный мужчина никогда не простит женщине превосходства. Что угодно, но не это.

— Простите, ваше величество, — сказала Магда прежним вежливым тоном. — Я не хотела оскорбить, приношу извинения. Вы оказали мне честь, назначив наместницей в Землях Короны. Я хочу отплатить взаимностью. Если не станете противиться Адриану на выборах, я выхлопочу для вас место министра финансов. Либо, коли вам будет угодно, губернатора северных земель. Маловероятно, что Адриан потерпит отъявленного мятежника в качестве правителя земли. Семья Ориджин будет лишена герцогского титула, а моему мужу понадобится надежный наместник на Севере. Могу устроить так, чтобы им стали вы.

Мира отставила кубок и отодвинула тарелку. Поднялась из-за стола, кивнула Магде:

— Благодарю за угощение. Должна ли я считать себя в плену? Как вы посмотрите на попытку прорваться с боем?

Магда тоже поднялась.

— Ни в коем случае, ваше величество. Великий Дом Лабелин чтит волю Палаты. До дня выборов вы — временная правительница империи, и будете пользоваться всею свободой и уважением. Последствия наступят лишь потом.

Слуги проводили Миру в покои. Роскошная спальня, уютный будуар — здесь жила какая-то мириамская императрица. Все соседние комнаты отдали гвардейским офицерам. Мира упала в кресло — злая, расстроенная, уничтоженная. Боги, до чего я глупа! Как могла надеяться выиграть в этой игре! Даже против Магды я — овечка. А уж против Адриана…

Вошел с докладом Шаттэрхенд.

— Ваше величество, лазурная гвардия в полной боеготовности. Один ваш приказ — и мы возьмем Престольную Цитадель под свой контроль.

— Благодарю, — выронила Мира.

Так когда-то поступила Иона: силами горстки преданных воинов попыталась захватить замок. Она имела сорок человек и была разбита. У Миры двести, вооруженных искрой. Все может получиться… да только что это изменит?

— Ступайте, капитан.

Он стоял и смотрел на нее. Смотрел взглядом не солдата, а мужчины.

Она вспомнила, как прошлой ночью, после ссоры с Эрвином, хотела отомстить. Напиться, вызвать Шаттэрхенда, сбросить с себя платье: «Капитан, мечты сбываются. Овладейте мною!» Тьма сожри, агатовец не так и хорош: худ, бледен, лжив, самодоволен. Хочу насладиться настоящим мужчиной, а не этим…

Шаттэрхенд смотрел на нее, она — на него. Если бы сейчас он молча скинул штаны и взял ее, как шлюху, — временная правительница империи Полари не стала бы возражать.

Однако капитан сказал:

— Ваше величество, вы правда…

Он осекся с обидою и гневом. Хотел спросить: «Вы были с нетопырем?» — и чувствовал себя в праве обижаться, гневаться, взыскивать с нее.

Мира встала, подошла к нему вплотную. В нем было шесть с лишним футов, в ней — хорошо, если пять с половиной. Она смотрела снизу вверх, но это не мешало.

— Да, капитан, я была с ним всеми возможными способами. Спереди, сзади, сбоку, стоя и лежа. В подземельях и на башнях, в озере и в соборе. Я кричала от удовольствия и умоляла о добавке. Имеете еще вопросы, капитан?

Он побагровел. Сделал шаг назад, второй. Пролепетал:

— Вы…

Он даже не смел додумать до конца, но Мира угадала: «Вы правда настолько сука?» Бросила:

— Свободны! — и Шаттэрхенд ушел, с каждым шагом будто становясь ниже ростом.

Она защелкнула дверь. Скинула туфли, прошла по комнате туда и сюда. Она вся пылала от ярости, пол казался горячим под босыми ступнями. Поискала выпивки и не нашла.

Повторила с кипучею злобой:

— Свободны, капитан! Какое вам дело, тьма сожри? Сплю с кем хочу!

Как вдруг, внезапно, гнев иссяк. Она упала на колени, лицом в подушку, и тихо зарыдала. Три новых врага за один день… Какая же ты дрянь, Минерва.

Эрвин был сыном герцога и внуком герцога, и правнуком герцога. Весь его опыт твердил: простой люд — не сила. Чернь не принимает решений и не диктует волю.

Ему заранее докладывали обстановку в Фаунтерре, Эрвин не принимал всерьез. Собрались мужики, что-то орут — какая разница?.. Он осознал ошибку, лишь когда въехал на территорию врага. Люди толпились повсюду: на вокзале, площади, улицах. Тут и там над толпой торчали портреты Адриана либо флажки с пером и мечом. Крики накатывали океанским прибоем: «Ад-ри-ан, Ад-ри-ан!» Казалось, вагоны качаются под натиском имени.

Иксы первыми вышли на перрон и расчистили проход для герцога. Мужики расступились перед кайрами без страха, чувствуя силу за собою. Увидев Эрвина, закричали как издевку:

— Ад-ри-ан! Ад-ри-ан!

На площади перед вокзалом владычицу и герцога встречала наместница Магда, окруженная рыцарями. Также был здесь Амессин в мантии приарха с сотней боевых братьев. Мерзавец не скрывал торжества:

— Будьте спокойны, лорды и леди. Церковь Праотцов взяла на себя безопасность выборов.

Эрвин не мог видеть эту наглую рожу. Да и Мира с Магдой не радовали взгляд. После кратких формальных приветствий герцог покинул площадь.

Транспорта ему не подали, да и не могли: улицы так запружены людом, что карета не проедет. Довелось идти пешком аж до особняка Ориджинов. Тревога шептала ему: «Пройдись не спеша, полюбуйся, как все прелестно». Чернь была повсюду: многочисленная, дерзкая. Встречалось опасное подобие порядка: организованные группы с явными лидерами, даже со знаками различия. Констебли боязливо прятались, на все закрывали глаза и передвигались только крупными отрядами. Вместо констеблей за каждым кварталом присматривали братья Вильгельма. Эрвин не питал сомнений, на чьей они стороне.

Никто не носил символику Ориджина, Минервы или пророка. Всюду — только перо и меч.

Правда, попадались люди с минервиными листовками. Грамотные зачитывали вслух, другие обсуждали. Но это не меняло настроения: толпа оставалась на стороне Адриана, многие бранили Минерву за ложь. Можно понять. Какой к чертям низкий налог, кто в это поверит?

Добрались до особняка. Он был изгажен: несколько окон выбито, дверь облита нечистотами. Слуги бешеным темпом наводили порядок, дворецкий согнулся перед герцогом:

— Ваша светлость, простите, что не успели убрать. Дом осквернили этим утром, незадолго до вашего приезда. Адриановы крикуны постарались.

Эрвин прошел в свою комнату. Холодина, пол засыпан осколками, посередине гордо лежит камень, влетевший в окно. Обвязан бумажкой, на ней нацарапано: «Неженка, сдохни!»

— Очень мило, — признала Тревога.

Иксы выставили оцепление вокруг дома. Эрвин перебрался в комнату, более пригодную для жизни. Послал Шрама за матерью Алисией.

Священница пришла всего через пару часов. По скорости ее появления стало ясно: капитул в ужасе.

— Милорд, дела очень плохи.

Алисия описала положение в городе. Перед Эрвином открылись новые грани. Десяткам тысяч крикунов Адриан обещал щедрую награду — в случае своей победы. Значит, при ином исходе выборов толпа придет в бешенство. Финансы Адриана, как и прежде, производятся на печатном станке. Инфляция уже сказывается: цены растут на глазах. После выборов ситуация станет только хуже.

Капитул Праматерей сделал попытку выдворить драчунов из города — и потерпел фиаско. Адриан, как бургомистр, запретил полиции изгонять кого-либо из Фаунтерры. Приарх Амессин расставил повсюду своих монахов и объявил себя гарантом безопасности. На деле, вильгельминцы гарантируют безопасность приспешникам Адриана. Если бьют людей с иной символикой, монахи не вмешиваются.

Эрвин вскричал:

— Святая мать, зачем вы это позволяете? Уберите отсюда головорезов Амессина!

— Каким образом, милорд? Сейчас капитул слабее Праотеческой ветви: у них есть голова, у нас нет. Это я должна спросить: зачем вы позволили Минерве сговориться с Амессином?

— О, тьма… Я слишком доверяю женщинам.

Алисия продолжила мрачный рассказ. Никто из высших священниц не любит Амессина. Капитул Праматерей предпочел бы, чтобы приархом стал Франциск-Илиан. Он мудр, дальновиден, лоялен к обеим ветвям Церкви, питает симпатию к женщинам. Священницы не могли напрямую повлиять на дела Праотеческой ветви, но употребили все свое влияние, чтобы прославить южанина. Повсюду трубили о его пророческом даре, даже позволили ему прочесть общее воззвание Церквей. Многие епископы и главы орденов склонились в пользу Франциск-Илиана. Казалось, мантия уже лежит на его плечах… Как вдруг поспешно, раньше времени, прошли выборы — и большинство голосов получил Амессин!

С первого же дня он стал действовать во благо Адриана. Дал молодчикам одобрение Церкви, привел боевых братьев, заменил собою городскою стражу…

— Роль гаранта обещана мне! — вмешался Эрвин. — Батальоны стоят на Бэке, как и оговаривалось. Дайте три дня — и они будут здесь.

— Все изменилось. Амессин успел первым. Если теперь вы приведете кайров, может выйти стычка с боевыми братьями.

— Почти наверняка…

— И тогда начнется новая война между ветвями Церкви. Капитул не может этого допустить. Мы не даем благословения на ввод ваших войск.

Эрвин подытожил:

— Город контролируют мои враги. Назревает финансовая катастрофа, а следом мужицкий бунт. И вы запрещаете мне применить кайров. Святая мать, скажите: что же тогда делать?

Ответ читался на лице Алисии: «Придумайте хоть что-нибудь!»

Священница еще была здесь, когда пожаловали новые гости: граф Эдгар Флейм и граф Эрроубэк. С Эрроубэком была дочь Роуз, с Флеймом — хвостатая советница.

— Милорд, нам предстоит нелегкая беседа…

— Почему-то я не удивлен.

Эрвин попросил Алисию остаться. От нее уже нечего скрывать: капитул Праматерей сделался союзником.

Лорды высказались. Каждый говорил только об опасностях, и ни о чем больше. Мужики возомнили, будто их голоса играют роль. Они ждут, что Палата изберет Адриана. Если выберут иного владыку, произойдет бунт. С другой стороны, если Адриан получит Эфес, то наверняка начнет мстить тем, кто голосовал против него. Лорды Палаты боятся за свою жизнь и свободу.

Леди Роуз вежливо вмешалась:

— Милорды, позвольте сказать. Я была добровольцем в госпиталях Фаунтерры и часто общалась с простым людом. Отнюдь не все на стороне Адриана. Многие поддерживают Минерву, есть и те, кто за пророка. Просто люди запуганы, загнаны в щели.

Отец перебил ее:

— Тогда какой от них толк? В решающий день адриановы молодчики ринутся в бой, а твои добрые люди отсидятся в подвалах.

Эрвин сказал:

— Полагаю, леди Роуз права. Я проехал Дойл, Лабелин, Излучину и Хэмптон. Нигде не слышал особых криков в пользу Адриана. Его сторонники кажутся абсолютным большинством лишь потому, что собраны в толпу.

Граф Эрроубэк предложил:

— Напрашивается решение: перенесем выборы в другой город. Крикливые толпы останутся здесь.

Эдгар Флейм спросил совета, и Хартли отрицательно качнула головой. Мать Алисия сказала:

— Церковь Праотцов не одобрит переноса выборов.

— А Церковь Праматерей?

— Увы. На носу зима. Во время снегов Палата не собирается, выборы придется отложить аж на весну. Мы считаем это неприемлемым. Каждый месяц безвластия множит проблемы. Капитул Праматерей настаивает на скорейших выборах.

Призадумались, обсудили варианты. Подсчитали войска. По условиям выборов, каждый лорд мог привести в Фаунтерру двести мечей в качестве личной охраны. Все остальные войска должны быть удалены из города. Адриан и Лабелины исполнили этот пункт: рыцари герцога ушли в Южный Путь, искровые полки — в Маренго. Но Адриан сохранил тысячи драчунов, которые не считались войсками.

Эрвин прикинул:

— Каждый лорд имеет по двести мечей. Разумеется, это лучшие мечи его земли. Объединим их — выйдет несколько тысяч отменных воинов. Пускай лоскутное одеяло, зато из крепкой ткани. Защитим здание Палаты и окрестные кварталы, спокойно проведем выборы, я надену корону и уже как император прикажу мужикам разойтись. Если взбунтуются — я буду иметь полное право ввести свои батальоны.

Эдгар Флейм переглянулся с крысой.

— Милорд, мы не питаем уверенности, что выберут вас.

— Это почему же? Меня практически выбрали в прошлом году. На мой взгляд, нынешние выборы — формальность.

— Обращение Адриана к народу возымело странное последствие. Простолюдины решили, что их голос учтется при выборах владыки. Листовки Минервы усилили эффект: раз она старается убедить народ, значит, мнение народа важно. Крикуны на улицах — это лишь верхушка пирамиды. Цеха и гильдии, инженеры и мастера оказывают давление на лордов. А вы, герцог, к сожалению, не очень популярны среди простого люда.

Эрвин принужденно рассмеялся:

— О, какая беда — я не любим мужиками! Слава Агате, дворяне меня любят, а голосовать будут именно они. Хартли, подтверди, что я прав.

Крыса повела мордочкой из стороны в сторону. Флейм откашлялся:

— Во многих землях империи власть лордов сильно ослабела. Авторитет дворян на Севере непререкаем, но, к сожалению, другие правители земель не так твердо стоят на ногах. В Альмере, Рейсе, Дарквотере, Закатном Береге власть недавно сменилась и не успела укрепиться. В Нортвуде смута, в Мельницах центральной власти никогда и не было. Сейчас редкий лорд может позволить себе игнорировать мнение народа. Бунт не нужен никому.

— Неужели вы станете голосовать по указке мужиков?! Господа, я не верю своим ушам!

Граф Эрроубэк подсластил пилюлю:

— Мы, собравшиеся здесь, конечно, проголосуем за вас. Но этого слишком мало для победы.

Флейм добавил с нажимом:

— Учтите еще один важный фактор: леди Магда родила Адриану сына. Наследник трона — гарантия стабильности. А вы, милорд, пока не обзавелись ни ребенком, ни даже супругой.

— Что же вы предлагаете?

Эрроубэк сделал многозначительный вид.

— Я полагаю, между вами и Минервой имеется некое взаимопонимание. Вас любят дворяне, Минерву — простой люд. Если вы решите… ммм… соединиться узами брака, то подавляющее большинство жителей Полариса окажется на стороне вашей пары.

— Я поклялся не жениться на ней. Слово Ориджина священно! — отрезал Эрвин с таким видом, будто лишь в его клятве состояла проблема.

Флейм покривился от предложения Эрроубэка и внес свое:

— Тысячи больных идут за помощью к леди Ионе. Прикажите сестре начать практику здесь, в Фаунтерре. Чернь убедится, что здоровье людям дарите вы, а не Минерва.

Эрвин пожевал губу. Он уже думал об этом, сестра тоже предлагала такой вариант. Но Иона — носитель первокрови. Вне сомнений, Адриан не прочь устранить ее. Среди больных бедняков, которые придут на прием, будут десятки его агентов…

— Слишком опасно, — сказал Эрвин. — Сестра достаточно рисковала собой ради меня.

Эрроубэк ответил:

— Тогда мы будем рады услышать ваше предложение.

Герцог не знал, что сказать. В рукаве имелся один козырь, но слишком мелкий, чтобы решить исход игры. Эрвин недооценил противника, а это тяжкая ошибка.

Глядя на Алисию, он сказал:

— Вознесем молитвы, и Светлая Агата откроет нам путь.

Лорды явно ждали иного ответа. Одна Роуз пообещала:

— Я тоже буду молиться Праматери.

Отец глянул на нее, как на мышь.

— Лорд Эрвин, кого-кого, но меня и вас Адриан точно не пощадит. Скажите Агате, пускай постарается.

Затем все разошлись, и Эрвин остался наедине с Тревогой.

— Адриан — деспот. Он не может победить! — сказал Эрвин.

Тревога ответила:

— Ой, знакомые слова. «Амессин — мерзавец, его точно не выберут…»

Эрвин поразмыслил над кубком лидского орджа.

— Нет, Адриана не могут выбрать. Он водился с Кукловодом и пытался уничтожить Палату.

— Какие веские доводы, милый…

Эрвин хлопнул по столу:

— Тьма сожри! Если он победит, то найдет способ добраться до Звезды! Тогда — всему конец!

— О, разумеется. Лорды это знают и учтут при голосовании.

Эрвин нащупал в кармане клочок бумаги. Записка с камня: «Неженка, сдохни».

— Дорогая, Адриана точно не выберут. Я знаю надежное средство.

— Ад-ри-ан. Ад-ри-ан.

Джонас кричал лучше всех. Остальные орали надсадно, с дерзостью, как боевой клич. Дескать: за Адриана, в атаку, мы победим! Джонас проговаривал спокойно, как факт: Адриан уже, Адриан есть и будет.

Сами собою разделились роли. Джонас был голосом отряда. Мюрриэль — разведкой. Ее острый глаз подмечал все: тени в подворотнях, косые взгляды, недовольные рожи приспешников врага. Мюрриэль указывала — отряд без ошибки шел на цель.

Софи была душою. Она молчала. Всё невысказанное чувство горело на лице: отчаянье, горечь, боль маленького человека. Рядом с нею всем хотелось сражаться. Эти гады растоптали бедную девушку. Кто бы ни был гадами — отомстим!

А Хамфри стал лидером. Он тоже был скуп на слова, но умел сказать именно такие, чтобы каждый знал свою задачу. Его мрачная твердость давала опору всем.

Хамфри знал толк в сражениях, Джонас тоже был не промах по части драки. Однако теперь им не приходилось биться: кулаков хватало и без них. Много людей льнуло к отряду. Слаженная четкость четверки привлекала всех, кто не знал себе места. Разрозненные мирные люди приехали по зову Адриана. Они терялись из-за шума и хаоса, отсутствия точных приказов. А эти четверо были заманчивым островком порядка.

Трудно командовать, махать кулаками — легко. Особенно — когда врага мало, а нас много. Пришлые тянулись к Хамфри:

— Командир, скажи — кого?

Смурные работяги, измученные поборами. Затравленные крестьяне. Нищие юнцы, лишенные будущего. Они шагали хвостом за четверкой и глядели на Хамфри, готовые к любому приказу. Уродливый одноглазый бандит стал чем-то вроде офицера.

— Четверо — кабак. Двое — проверить задний двор. Четверо — церковь.

Они терялись: кто именно — двое, четверо? Кидались толпой, Хамфри сатанел от их дурости.

Вышли на площадь, он рявкнул:

— Стройся!

Построились, как салат. Выше, ниже, старые, молодые, мужики и бабы — вперемешку. Он прошел вдоль… не строя — толпы.

— Ты, ты, ты и ты — в сторону. Вы теперь белая четверка, ты за главного. Прилепите на шапки что-то белое. Ты, ты и вы двое — в сторону. Вы — красные. На шапки красные знаки, командиром — ты. Дальше, вы четверо… А ты куда лезешь? Не нужен.

Хамфри отобрал шестнадцать человек, остальных отослал:

— Идите прочь.

— Командир, а как же?..

— Нужно шестнадцать солдат. Если больше — хаос.

Святая дюжина отборных, четверо родных — вместе двадцать человек. Их стали звать бандой Одноглазого, или — бандой Софи. Они шли под чеканный слог Джонаса, как под барабанный бой. Ад-ри-ан. Ад-ри-ан. Мюрриэль указывала:

— Там недовольный. Там свинка безрогая.

Ловили, тащили, пинали, бросали к ногам Софи. Она махала руками, чтобы прекратили — и свинке давали покой. Двадцать бойцов и жуткий главарь могли даже не бить. Одного их вида хватало, чтобы любой козел обделался от страха. Там, где они прошли, оставалась кристально чистая полоса. Без несущих минерв, без нетопырей и лжепророков.

Ад-ри-ан! Ад-ри-ан!

Улицы Фаунтерры заполняли свои. Десятки тысяч своих: «Ад-ри-ан!» Пьянящее чувство восторга, когда все вокруг кричат то же, что ты! Силе нет предела, целый мир с тобой заодно!

Большинство были пришлыми, как Мюрриэль, Хамфри, Джонас. Меньше — молодчиков с дубинками, людей майора Доджа. Совсем мало — монахов из братства Вильгельма, всего по паре на квартал. Но то были ветераны лютой войны. Грозный опыт читался на лицах, затененных капюшонами, в стойке, в движениях, в редких словах. Монахи смотрели на молодчиков так, как утесы — на гальку.

Монах был рядом, когда Мюрриэль сказала Хамфри:

— Гляди: вон там раздают листовки.

— Черная четверка, взять свиней с бумагой!

Мещане, которые брали листовки, сразу ринулись наутек. А вот раздатчики сбежать не успели. Минуты не прошло, как их бросили к ногам Софи и Одноглазого. Листовки раздавали студенты: два худых парня, одна девушка, все с шарфиками физического факультета. Хамфри вырвал бумагу из рук девицы. Янмэйская перчатка, крикливый лозунг: «Мир, здоровье, низкие налоги». Весь отряд Одноглазого подошел заглянуть. Далеко не все были грамотны, и умная Мюрриэль зачитала вслух.

— С-ссволочи, — с оттяжкой буркнул работяга из отряда.

Не верил он ни в мир, ни в здоровье, ни, тем более, в налоги. С-ссволочь с оттяжкой — это лживая сука Минерва. Ее обещания — что насмешка!

— Бьем их!

Парни из белой четверки бросились с кулаками на студентов. Хамфри выхватил командира четверки и коротко, жестко врезал по зубам. Тот отвалился, зажав кровавый рот.

— Бить не было команды, — отчеканил Одноглазый. — Ты разжалован, теперь он за командира. Драку отставить. Белая четверка — назад.

Студенческая девка осмелилась сказать:

— Вы не имеете права! Это обращение императрицы!

Хамфри приблизил к ней свое лицо чудовища.

— Имеем право. Мы — народ.

— Даааа! — заорали остальные, хмелея восторгом от своего командира.

— Прочь, — сказал Хамфри студентам, и они бросились бежать.

Новый лидер белых спросил его:

— Почему отпустил?

Хамфри ударил его в живот. Тот скорчился, проблеял:

— Уууу… Виноват, командир… Позвольте спросить…

— Отпустил потому, что за это наказывать не велено. За крики и недовольство — да. О листовках речь не шла.

— Так точно, командир…

— За мной.

Хамфри зашагал дальше, и отряд четко двинулся следом.

Но вдруг монах боевого братства преградил путь. Двадцать человек замерли перед одним в балахоне.

— Ты кто? — спросил монах у Хамфри.

— А сам?

Тот выдержал паузу, взвесив право Одноглазого задавать вопросы. Уважил:

— Брат Кодриг, третья дюжина седьмой когорты братства.

— Хамфри Один Глаз.

Монах спросил:

— Альмерская гвардия? Офицер?

Хамфри невесело хмыкнул — куда мне. Софи и Мюрриэль, и вся двадцатка гордо задрала носы. Тьма сожри, их главаря приняли за истинного рыцаря! А Джонас сказал неоспоримо, как всегда:

— Он — Хамфри Один Глаз.

— Хорош, — обронил монах и отошел с дороги.

Мужчины и женщины спали в разных бараках. Холодный клоповник номер один, холодный клоповник номер два. Адриан всех наградит, когда станет владыкой.

Хамфри не жаловался: случалось спать и вовсе на голой земле. А тут хотя бы тюфяк да крыша над головой. Он лег на бок, укутался в плащ, закрыл глаза. Хамфри ненавидел сны и ночь, и вообще все, что затемно. Ночь — это как сдохнуть, а утром выползти из могилы.

Его погладили по щеке.

Открыл глаза и увидел Софи совсем близко. Немая девушка сложила губы для поцелуя.

Он качнул головой: нет.

Ее глаза стали очень большими, ее ладони легли ему на грудь.

Он погладил ее нежно, но коротко. Ты хорошая, но нет, не сейчас.

Софи прижала руку к шее. Потом убьют.

Хамфри обнял ласково, но без страсти. Я буду с тобой потом. Возможно, на Звезде. Сейчас — не время. Она всхлипнула на его плече.

Потом отскочила, утерла глаза. Виновато улыбнулась в потемках: я знаю, ты не любишь, когда плачут. Я не плакала, честно, нет-нет! Это шутка, и только!

Хамфри поцеловал ее хрупкую ладонь. Софи убежала в свой холодный клоповник. Быстрее, пока слезы не хлынули снова…

Потом Джонас толкнул его в бок:

— Идем. Хочу поссать.

Вместе вышли в то место, которое можно назвать уборной. Смердящая дыра отстояла от барака ярдов на десять, здесь они были одни, никто не слышал голосов.

— Жалко девку, — сказал Джонас.

— Она не девка, — возразил Хамфри.

— Жалко.

— Ты не болтай, а тренируйся.

Джонас пустил струю.

— Ад-ри-ан.

— Это ясно, учись дальше.

— Ад-ри-ан!

— Умеешь, не спорю. Что еще?

— Ад-ри-ан!!

Хамфри завязал тесемки штанов. Хлопнул деда по спине:

— Больно правдивый.

Джонас напрягся и произнес неверно, шатко, с вопросом:

— Ад-ри-ан… помер?

Эрвин провел самое странное совещание в своей жизни. Присутствовали Фитцджеральд, Шрам, Обри и Тревога. Поскольку все были знакомы меж собою, Тревога стала видимой и говорила вслух. Присутствие в реальном мире отнимало много сил, так что по мере беседы она утомлялась и делалась все более размытой, пока совсем не пропала из виду.

На повестке, конечно, стояла безопасность. Дикие толпы, подогреваемые молодчиками Адриана, внушали серьезную тревогу. После выборов Эрвин получит Эфес и сможет на полных правах ввести в город войска. Но до того дня желательно продержаться без потерь. Было решено следующее.

Рота Фитцджеральда максимально укрепит особняк, подготовит запас провианта и стрел — на случай возможной осады. Также будет разработан план обороны и путь для отступления.

Люди Шрама возьмут на себя рекогносцировку: разведают окрестности особняка, дорогу до здания Палаты, а также прилегающие к Палате кварталы. Нужно выявить места, пригодные для засад противника, и занять их самим, либо поставить под наблюдение. Неплохо бы осмотреть также внутренность Палаты, но это в последнюю очередь: воины остальных лордов и гвардейцы Минервы исследуют Палату вдоль и поперек.

Тревога временно поступила в распоряжение Шрама для целей разведки. Ее способность появляться где угодно представлялась весьма полезной. Тревога была покладиста и обещала помочь — покуда хватит сил на присутствия в реальности.

Наконец, Обри отвечал за безопасность леди Ионы.

Нужно отметить: каждый лорд Палаты имел право привести с собой две роты личной стражи. Вдовствующая графиня Шейланд тоже располагала гвардией в числе двухсот шестнадцати мечей, средь коих большинство были отнюдь не шейландцами, а отборными кайрами под началом Стэтхема. Но этих воинов Эрвин хотел применить для обороны здания Палаты: не ровен час, толпа попытается туда ворваться. Личную же безопасность Ионы он вверил дюжине телохранителей под началом Обри.

— Кайр, вы на особом счету у моей сестры, что дает ценные возможности. Иногда приходится защищать лорда не от врагов, а от него самого. Для этого телохранитель должен иметь известную дерзость.

Обри понял не до конца. Тревога пояснила доходчивей:

— Представь-ка ситуацию. Толпа штурмует дом, отовсюду летят камни и стрелы. Леди Мученица захочет высунуться в окно со своим Перстом — и стать подушечкой для иголок. Неправильные действия телохранителя: «Миледи, будьте так добры, отойдите от окна!» Правильные действия: сгрести в охапку и запихать в безопасное место — например, под стол. Ты это сможешь, другие постесняются.

— Ага… Так точно, приказ ясен.

Эрвин уточнил еще одну грань:

— Баронет Эмбер имеет дом примерно в трех кварталах отсюда. Сия обманчивая близость может подтолкнуть Иону к романтической прогулке. Правильные действия — строго такие же, как в прошлом случае: не уговаривать, а взять и запереть.

— Так точно, — сказал Обри.

Шрам и Фитцджеральд ничему не удивились. Тоже были в курсе, мерзавцы…

Последним делом Эрвин велел отправить несколько волн. В них не было ничего особо секретного: люди Адриана наверняка читают волны. Герцог просто желал узнать, скоро ли прибудут делегации Рейса и Дарквотера, а по прибытии — не пожелают ли сразу навестить его.

Кайры отправились по делам, Тревога послала воздушный поцелуй и растворилась. А Эрвин понял: пришло время увидеть Иону.

О, нет, герцог Ориджин не собирался церемониться с этой падшей женщиной. Едва оставшись с сестрой наедине, он заявил:

— Ты — развратница. Бесстыдная кокотка. Дитя порока.

Вместо ответа Иона подняла бровь — точь-в-точь как тогда, сидя верхом на баронете.

— Если б Дымная Даль высохла, твоего позора хватило бы, чтобы снова ее наполнить. Если вы с этим грязным зверем войдете в собор, иконы заплачут, а фрески покроются трещинами.

Иона улыбнулась. Эрвин вскричал с возмущением:

— Как ты смела подумать, что прощена? И в мыслях не имел даровать тебе прощение! Я пришел лишь затем, чтобы расчетливо манипулировать тобою. Ваша связь с дорианом эмбером — надеюсь, ты услышала строчные буквы в презренном имени! — может быть оправдана лишь одним способом: заставь его сделать то, что нужно мне.

Сестра сказала:

— Попроси его сам.

— Я? Попрошу? Его?!

Иона улыбнулась еще шире:

— Да, я заметила презрение в каждом слове. Но Дориан выполнит просьбу, он же твой друг.

— Он перестал быть другом, когда сорвал цветок невинности моей любимой сестры!

— Милый братец, боюсь расстроить, но я два года была замужем. И до того тоже имела альтеров. Ландыш чуточку увял, ты не находишь?

— Все равно! Этот подлец должен был спросить моего разрешения!

— Он и спросил — на дне рожденья Мии.

— Нет, только бормотал невнятицу о дружбе мужчин с женщинами.

— Его ли вина, что ты не понимаешь намеков?

— А еще, он не сказал о подлых планах Минервы, хотя наверняка знал какую-то часть. Нет, не падай на колени и не умоляй, я все равно не стану считать его другом! Это не друг, а ядовитая змея, пригревшаяся на нашей груди… Ну, большей частью, на твоей.

Иона довольно дерзко погладила свою грудь.

— Метафора с жеребцом мне нравится больше. Впрочем, и змеи бывают очень красивы. Чего же ты хочешь от моей чудесной змейки?

— Она… он… это ползучее существо будет председательствовать в Палате во время выборов. Пусть расставит речи кандидатов в определенном порядке. Я выступлю первым, потом Адриан, потом пророк, а Мия — в конце.

— Слушаю и повинуюсь!

— Этого мало для моего прощения. Также, Дориан должен сделать следующее…

Эрвин описал задачу, Иона старательно изобразила кротость:

— Что угодно, лишь бы заслужить прощение!

Он не выдержал и расплылся в улыбке. Иона крепко обняла его.

— Извини Дориана. Он волнуется…

— Да что взять с коня! Вся вина — на наезднице. Скачи осторожно, хорошо?

— Конечно… Я слышала, вы с Мией рассорились?

— Поэтому и приходил тогда. Что ты скажешь?

— Очень люблю вас обоих. Мне жаль, что вы делаете больно друг другу. Но в глубине души радуюсь.

— Злорадствуешь?

— Мия хороша во многих ролях, но, увы, не как спутница жизни. Лучшей жены, чем Нексия, ты не найдешь.

— Хм. А дети — еленовцы?..

— Елена скоро будет владеть половиной мира. А имя Янмэй становится бранным словом из-за Адриана. Будь жива Аланис, я питала бы сомнения. Но так, еленовка — лучшая невеста.

Тогда Эрвин сказал:

— Очень хорошо, что мы поладили. Мне нужна твоя помощь в крайне важном и столь же приятном деле.

— Сгораю от любопытства!

— До первого заседания осталось три дня. За это время мы должны разозлить Адриана.

Утро. Похмелье. Пора исправлять ошибки.

Мира с горечью подумала о том, как много дней ее жизни начинаются этим описанием. Приказала подать кофе. Вспомнила, где находится: в Престольной Цитадели, захваченной Лабелинами. Вспомнила, как пила утренний кофе много прошедших дней подряд: обнаженная, под взглядом желанного мужчины. Вспомнила все, что было вчера… Минерва, тьма тебя сожри!

Кофе принесла лично Лейла Тальмир. Вместе с чашкою подала дневной план.

— Ваше величество, вчера я нашла всех нужных людей и назначила встречи. Главные из них выделены красным.

Ее лицо — непроницаемо: ни упрека, ни злорадства. «Я же говорила!» — могла бы сказать фрейлина. Тьма сожри, она могла бы сложить песню, где эти слова повторяются припевом!

— Вы ничего не скажете, миледи?.. Имеете полное право.

— Осталось ли что-либо такое, чего вы еще не сказали себе сами?

Мира вздохнула:

— Вряд ли…

— Тогда зачем повторяться? Садитесь, я вас причешу.

Приводя в порядок волосы владычицы, фрейлина спросила:

— Вы беременны?

Вопрос был бестактен, и Мира обрадовалась. Хотя бы Лейла осталась прежней!

— Нет. Похоже, первокровь не дает забеременеть, пока я не хочу. Это плохо?

— Если б вы ждали ребенка, это помогло бы на выборах. А нет — ладно, выиграете и так.

— Вы полагаете?

— Обратите внимание: звездочками в списке отмечены те, кто особенно мечтал вас увидеть. Советую начать с Первой искровой гильдии.

Мире слегка отлегло от сердца. Она дала фрейлине одеть себя, попросила подготовить карету и позвать дежурного офицера.

— Надеюсь, это Уитмор?

Лейла качнула головой:

— Шаттэрхенд. — И позволила себе перчинку злорадства: — Приятного общения, владычица.

Фрейлина ушла, позвав лазурного капитана. Он встал в дверях по стойке «смирно», уткнулся взглядом в потолок, гаркнул:

— Ваше величество!

Мира сказала:

— Пожалуйста, простите меня. Вчера я была пьяна…

— Никак нет, ваше величество. Вы не были пьяны.

Отчеканил без выражения, но вполне двусмысленно: «Вы унизили меня не от хмеля, а по трезвому расчету».

— Извините, я же прошу! Три человека подряд упрекнули меня за ту связь, и я просто озверела. Накинулась на вас без малейшего повода. Простите, что сорвалась.

Капитан посмотрел ей в лицо. С тревогою, ожидая выходки, вроде вчерашней.

— Пожалуйста… — кротко повторила Минерва.

Он сказал опасливо:

— Ваше величество — лучшая на свете. Для меня ничего не изменилось.

— Изволите шутить?

— Никак нет. Вы — идеал женщины и императрицы.

Мира сжала кулачки.

— Да тьма сожри, я же попросила прощения! Довольно смеяться надо мною!

— Владычица, я не смеюсь.

Она вздохнула:

— Ладно. После вчерашнего, я не заслуживаю ничего иного… Будьте добры, подготовьте эскорт и проложите маршрут движения. Вот мой список встреч на сегодня.

— Так точно, ваше величество.

Он зашагал к двери. Остановился, обернулся.

— Владычица, я…

Склонив голову набок, она ждала продолжения. «Я считаю вас отпетой гадиной». «Я хочу целовать пальчики ваших ног». «Я заколю нетопыря при первой встрече».

— Ну же?..

— Виноват. Позвольте идти.

Собор Вильгельма еще хранил следы недавних выборов приарха. В центральном нефе до сих пор стояли сто двенадцать кресел с гербами Праотцов. В день выборов их занимали прелаты — главы епархий и орденов. Пара послушников подходила к каждому прелату: один держал поднос с пером и карточками, другой — золотую дароносицу. Перо ложилось в руку прелата и выводило имя будущего владыки Церкви; карточка с именем падала в дароносицу.

Остался и черный стол на возвышении у алтаря. За ним сидели четыре кардинала — почтенные святые отцы, уполномоченные считать голоса. В час вечерней песни дароносица встала перед кардиналами. Старческие руки, унизанные перстнями, извлекли карточки. Четыре пары глаз прочли имена; сухой голос председателя озвучил каждое. Затем карточки упали в серебряные чаши с именами и гербами кандидатов. Две из чаш оказались заполнены больше остальных. Амессин — сорок одна карточка, Неллис-Лайон — тридцать девять…

Разумеется, ни чаш, ни дароносиц уже не было. За черным столом теперь сидели пророк Франциск-Илиан и мать Алисия, и еще двое священников, незнакомых Мире. Они совещались, если можно назвать это совещанием: каждый глубоко погрузился в свои мысли и лишь изредка ронял реплики.

Монашеские стражи не посмели задержать императрицу. Мира подошла к черному столу в сопровождении капитана Шаттэрхенда. Не то, чтобы он мог как-то помочь, но все же, с ним было спокойнее. При виде Минервы священники прервали совещание. Задумчивость на лицах сменилась гневом, даже Франциск-Илиан, обычно безмятежный, угрожающе сузил глаза. Мира поклонилась:

— Доброго дня, святые отцы и святая мать.

— Что же привело вас сюда? — спросила Алисия. Легко слышалось несказанное: «После того, что вы натворили».

— Я хочу… — Мира запнулась. Нелегкие слова, клещами нужно тащить наружу. — Хочу принесть извинения и попытаться исправить ошибку.

Пророк криво усмехнулся. Алисия осведомилась:

— Извинения — за что именно?

Мира не выдержала, опустила глаза.

— Я взяла на себя слишком много: будучи лишь временной владычицей, поставила подпись, как полноправный император. Кроме того, я утаила свой договор с епископом Амессином.

Они молчали и давили взглядами, будто требовали сознаться в чем-то еще.

— Какой именно договор? — прервал паузу Франциск-Илиан.

— Я позволила выборы приарха; Амессин обещал мне поддержку Церкви. Ваше величество должны были знать: вы же сами приняли участие в выборах.

— Разумеется, о выборах я знал.

— Как и я, — добавила Алисия.

И снова угрюмое молчание, будто грозовая туча сгущалась над головой.

Мира рискнула посмотреть им в глаза:

— Святые отцы, я поступила дерзко, поставив подпись. Однако я не заставляла вас проводить выборы, вы сами этого хотели. Простите, я не понимаю, в чем еще должна покаяться.

— Результат выборов, — процедил Франциск-Илиан, — был неожиданным для нас.

— Как и для меня.

Священники переглянулись. Заговорил незнакомый Мире зрелый южанин, вероятно, лаэмский архиепископ:

— Да будет известно вашему величеству, выборы приарха — сложный вопрос, решаемый не вдруг. Голосованию в этом соборе предшествовали долгие месяцы обсуждений и переговоров. Мнения большинства прелатов уже были известны ко дню голосования. Мы имели все причины полагать, что победит пророк Франциск-Илиан. Ваше величество имели с ним некоторые разногласия, потому Церковь Праотцов настояла, чтобы вы не применяли право убрать кандидата. Пророк остался в списке, но, к нашему большому удивлению, не был избран.

Тут Мира начала понимать:

— Вы думаете, что я… подкупила избирателей?

— Вы не смогли его вычеркнуть, но отняли мантию иным способом.

От возмущения она забыла робость:

— Тьма сожри! Кем вы меня считаете?!

Мать Алисия отчеканила:

— В нашем присутствии следите за речью! Вы уже уличены в финансовых играх с высшим духовенством. Есть причины подозревать вас и теперь.

Мира прочистила горло:

— Простите за бранные слова. Весь кредит, взятый у матери Корделии, я употребила на нужды государства, а не личные. К данному моменту Корона вернула все, извольте убедиться.

Она подала Алисии отчет, составленный казначеем, но священница отбросила листок.

— Я это знаю. Речь не о деньгах, а о вашем нраве. Сделанное однажды может повториться.

Однако Франциск-Илиан неожиданно смягчил накал:

— Мать Алисия, позвольте… Думается, ее величество не виновата. В начале беседы она обронила слова: «Хочу исправить ошибку». Если бы владычица ратовала за Амессина, то вряд ли сожалела бы о его избрании.

— Это верно, я уповала на иной исход.

— Тогда скажите, что значит «исправить ошибку»? Как вы предлагаете ее исправить?

А она ошибалась, когда думала, что это трудный разговор. О, нет, тогда было легко, трудная часть — теперь. Краснея и бледнея, морща губы опасливой улыбкой, Мира положила перед священниками стеклянный пузырек. Внутри него серебрилось.

— Что это?..

В краткий миг, пока они еще не поняли, Мира вспомнила сцену.

Она любилась с Эрвином в хранилище ориджинских Предметов. Они любились в самых невероятных местах, теперь думать об этом сладко и грустно… Она убегала от Эрвина, прячась за постаменты со Священными Предметами. Трогала их пальчиком, и Предметы начинали светиться в полумраке подземелья. Вечное Течение… Всевидящий… Слеза Эмилии… Все так божественно красивы, и невозможно думать, что они — всего лишь устройства… А вот серебристое яблоко, покрытое мелкой пыльцой. «Ничего себе! Это то, что я думаю?..» Эрвин догнал ее и обхватил за грудь. А она резко обернулась и, смеясь, поднесла яблоко к его лицу: «Повелеваю: люби меня вечно!» Эрвин скривился и отнял Предмет: «Не трогай, это скверная вещь». Однако пыльца осталась на ее ладонях…

— Ульянина Пыль! — вскричал лаэмский архиепископ.

Алисия зашипела, как змея:

— Вы сошли с ума! Хотите сгореть, еретичка?! Если пустите в ход эту мерзость, клянусь: Святая Церковь пошлет вас на костер!

Франциск-Илиан заговорил с каменным лицом:

— Ульяниной Пылью теперь владеет Дом Ориджин. Лишь один из Ориджинов имеет первокровь. Перед лицом Святой Церкви леди Иона поклялась собственной жизнью, что никогда не применит Пыль, кроме как по велению капитула Праматерей.

— Я знаю, — кивнула Мира.

После примирения Иона стала с ней особенно нежна. Не раз они болтали, как закадычные подруги. Однажды стояла ночь, было выпито немало, Иону тянуло на жалость к себе, Миру — на любопытство. «Расскажи мне, как все было с тобой». «Что — все?» Иона сыграла удивление. Было видно: она поняла вопрос и хочет ответить. Ночью, наедине, по пьяни, ближайшей подруге… «Клетка, Шейланды, собачьи кости. Как ты пережила это?» Иона отвечала весь остаток ночи. Начала по-северному скупо, но утонула в прошлом, в горечи и боли, и, уже не сдерживаясь, выплакала все… Под конец Иона была совершенно пьяна, а Мира — весьма, но все же не настолько, чтобы выронить из памяти одно слово: ключ к Ульяниной Пыли.

— Я знаю, — повторила Мира, — и готова присоединиться к ее клятве. Пускай меня ждет костер, если когда-либо я своевольно применю Ульянину Пыль. В этом флаконе весь мой запас порошка, теперь он — в распоряжении капитула. Также к услугам Церкви моя первокровь.

Священники долго молчали. Архиепископ Лаэма ответил первым:

— Если ваше величество предлагает заставить Амессина отречься от мантии, то мы предпочтем не услышать намека. Святая Церковь не опустится до подобных действий.

— Нет, ваша светлость. Я предлагаю сделать лишь то, что не причинит никакого вреда невиновному человеку. С вашего позволения, я могу написать вот это.

Минерва положила на стол бумагу с двумя словами. Архиепископ поднес листок к глазам.

— Даже это недопустимо. Послушание — одна из главных добродетелей священника. Тяжкий грех — влиять на того, кто превосходит нас духовным саном. Если проверка провалится, приарх Амессин с полным правом сошлет всех нас в подземные кельи.

Вместо Миры ответил Франциск-Илиан с едва заметным блеском в глазах:

— Мне думается, владычица намекала вовсе не на приарха.

Когда северяне победили в Первой Зиме, полки Адриана оказались в стратегической ловушке: окруженные врагом, лишенные припасов и путей для отхода. Тиран вынужден был пойти на переговоры. Однако и Ориджины находились в тяжелом положении: истощенное войско, множество раненых, разрушенные стены, часть сил занята преследованием шаванов. Меньше всего северянам нужна была новая битва.

Пользуясь позиционным и моральным превосходством, Ориджины вынудили Адриана к ряду уступок. Он передал им деконструктор, покинул Майн, выплатив репарации, и признал Минерву владычицей до дня выборов. Однако добиться капитуляции противника северяне не смогли. Адриан сохранил полки и знамена, а также Птаху-без-Плоти.

Она доставила Эрвину много хлопот. В частности, именно Птаха не позволила устроить военные экспедиции в Рейс и Нортвуд. Раздираемая смутой лесная земля виделась лакомым куском. Совершить поход в Клык Медведя, подавить сопротивление, разместить гарнизон кайров. Выбрать младшего из выживших Нортвудов, женить на дочке одного из своих вассалов. У того же барона Стэтхема есть толковая девица на выданье… За каких-то полгода Нортвуд перешел бы под контроль Первой Зимы! Но увы: нельзя уводить войско из герцогства, пока на тебя смотрит всевидящий враг. Да и теперь, в Фаунтерре, Птаха сильно сужала простор для маневров, не раз и не два Эрвин сетовал на это. Но все же одну радость Птаха принесла: с нею гораздо проще злить Адриана!

— Как мы это сделаем, братец?

— Легко и с удовольствием! Адриан смотрит на нас. Давай делать все, что его бесит.

— Тогда ударим по больному: по его любви к власти!

Вечный Эфес и диадема Солнца остались у Мии. Но не беда: в коллекции оружия Эрвин нашел трехгранный стилет, а среди украшений сестры — диадему с голубыми камнями. Он надел то и другое, установил во главе стола демоническое кресло, воссел, задрав подбородок…

— Чувствую себя идиотом.

— Прекрасно! Ты вытесняешь Адриана с его исконного места!

Птаха-без-Плоти не слышит звуков и вряд ли умеет читать по губам. Любой посыл необходимо иллюстрировать действием. Брат с сестрой расстилают карту Земель Короны и карандашом кромсают владения Блистательной Династии.

— Это — кузену в приданное… — Иона отсекает город Оруэлл, надписывает: «Роберту».

— Это — Джемису с Деметрой, они хотели жить на взморье… — Эрвин обводит Руайльд, рисует мордочки пса и кота.

— А тут живут мартышки! Я хочу здесь дворец!

Иона тянется к Ардену, Эрвин сомневается:

— Это же родной домен янмэйцев… Не слишком ли?

— Мы дадим им что-нибудь взамен…

От Ардена тянется стрелка к какому-то селу. Название затерто, на его месте Иона пишет: «Здесь им самое место». А возле Ардена рисует изящное перышко.

С Землями Короны покончено, приходит очередь самой Фаунтерры.

— Сначала необходимое…

Жирными черными чертами Эрвин выгрызает в центре города квадрат и вписывает в него названия своих батальонов. Иона морщит губы:

— Как топорно! Все вы, вояки, одинаковы.

Тончайшею линией отмечает площадь с видом на Ханай, рисует маленькую, изящную скульптуру девушки.

— Ионическая площадь — звучит красиво, ты согласен?

— Ах, ты сама по себе? Раз так, то и я…

Свой памятник Эрвин рисует без лишней скромности: прямо у въезда на Дворцовый мост. Исполинский воин высится над набережной, устало опершись на меч; во дворец нельзя попасть иначе, кроме как мимо его ног.

Иона не желает отставать: одним росчерком рубит надвое дворец Пера и Меча. На северной, более мрачной половине надписывает: «Владыка Э., фаворитки, альтессы, призраки и проч.», на южной: «Прекрасная и неповторимая». Эрвин дописывает: «+ жеребец».

Хохочут вдвоем. Иона спохватывается:

— Если он поймет, что мы шутим, — не сработает, да?

— О, поверь, его взбесят даже шутки на эту тему!

Игра приносит массу удовольствия, фантазия несется вскачь. Планируют день коронации Эрвина, составляют списки гостей, Иона с серьезным видом примеряет платья. Расписывают состав кабинета министров, даже вступают в спор о министре образования, оставляют знак вопроса в этой графе. Сочиняют династические браки: рисуют маленьких эрвиновых деток и связывают линиями с лучшими домами Полариса. Эрвин пытается выдать замуж Иону:

— Ничего личного, дорогая, лишь политическая нужда…

Она лупит его кулачками.

Вдруг — надо же, не заметили прежде! — попадаются на глаза портреты Адриана и Телуриана. Как распорядиться столь ценным материалом? Иона предлагает поставить в трапезной и швырять в них обглоданные кости.

— Слишком грубо, — возражает Эрвин. — Тебя испортило знакомство с Шейландами.

Он вешает портреты на стену и тренируется метать ножи. Первые ножи попадают плашмя, с позорным звуком «шлеп» — как палкой по корове. Следующие бьются в стену рукоятью и отлетают куда попало. Разбита ваза, порезана штора, ни один портрет не пострадал.

— Позволь и мне попробовать, братец…

С первого броска Иона всаживает клинок в бородку Адриана. Эрвин хмурится:

— Мне что-то разонравилось. Давай найдем иной способ.

В особняке остались разбитые окна. Мастерам-стекольщикам теперь не до заказов: мастера орут «Ад-ри-ан» или прячутся от тех, кто орет. А из проемов дует, проблему надо решать. Эрвин заколачивает окно портретами. Окно слишком велико, одной картины не хватает, приходится прибить обе внахлест. Зад отца оказывается точно на голове сына…

Иона в восторге: со дня рожденья Миры так не веселилась. Следом, конечно, приходит стыд:

— Разве не кощунство — играть в такое время? Империя на краю пропасти, а мы развлекаемся!

— Полностью согласен, сестрица: нельзя только играть. Нужно сделать и кое-что важное.

Он шепчет задачу ей на ухо.

Приходят кайры с докладом.

Сперва плохое: нельзя незаметно отступить из особняка. Позади него — сквер, в котором рыщут молодчики; по сторонам — постоялые дворы, набитые людьми Адриана. Попав в осаду здесь, придется прорываться с боем.

Затем — хорошее. Его, к счастью, больше. Дорога от особняка к Палате Представителей взята под контроль. Расставлены посты и дозоры, разработана система знаков. На этом пути вражеская засада невозможна. И здание Палаты вполне пригодно для обороны. Перед ним — большая, хорошо наблюдаемая площадь. По бокам от Палаты — счетный зал казначейства и городской суд Фаунтерры. С тыльной стороны примыкают богословский факультет университета и центральная пожарная часть. Все это — крепкие, высокие здания, стоящие близко друг к другу. Их легко объединить в слитный укрепленный район. Такое препятствие возьмет опытная штурмовая пехота с лестницами и таранами — но не чернь с дубинками.

Все сказанное офицеры отмечают на карте. Вряд ли это секрет для Адриана: он-то знает свой город лучше, чем кайры. Однако Эрвин убежден: в данный момент Птаха-без-Плоти следит за ним… И, стало быть, не следит за Ионой.

Сестра появляется сразу, как только кайры ушли. От ее веселья не осталось и следа. Иона бледна, сосредоточена, идет неверными шагами. В пальцах дрожит лента голубиной почты.

— Эрвин, получено письмо… Это то, о чем я подумала?..

Голос ломается, как стекло. Эрвин берет ленту из рук сестры. Читает:

«Готовы исполнить заказ. Имеем человека во дворце. Предложенная вами цена устраивает. Дайте знак, и все будет сделано». На месте подписи — маленький рисунок жабки.

Эрвин разводит руками:

— Сестрица, проблемы надо решать. А наши мечты должны сбываться.

— Милый мой, разве это не бесчестие? Разве можно так?! Мы — Ориджины, а не…

Она проглатывает мерзкое сравнение.

Эрвин подводит ее к портрету Адриана:

— Посмотри на него, родная! Ты забыла, о ком идет речь? Благородство — для равных нам, а это — подонок и бандит! Он опустился так низко, что вступил в банду. Знала ли ты об этом?

— Но нам-то нельзя опускаться!

Эрвин вздыхает:

— Хорошо, я доверюсь тебе. Реши сама. Если считаешь, что он заслуживает великодушия — просто сожги письмо. А если согласна со мною, поди и принеси птицу. Ту самую птицу.

Иона грызет ноготь в мучительных сомнениях. Наконец, выходит прочь, а бумажная лента остается на столе. Ничто не мешает Птахе-без-Плоти подлететь и прочесть каждую букву…

Сестра возвращается с клеткой, внутри которой — черный голубь. Настолько крупный и темный, что впору спутать с вороном.

— Ты прав, — торжественно говорит Иона. — С Адрианом — только так. Давно надо было.

Эрвин пишет на полоске бумаги: «Слово лорда, цена будет уплачена. Исполните до дня выборов. ЭСД». Потом он держит голубя, а сестра привязывает ленту. Они едины в торжественный и страшный момент. Черная птица вылетает в окно, а брат и сестра держатся за руки, без слов говоря друг с другом. Иона уходит, а Эрвин долго бродит по комнате и пьет ордж, чтобы успокоить нервы. Потом садится читать «Мгновения», но в душе слишком тревожно, и взгляд надолго прилипает к каждой строке…

Проходит добрых полчаса. Кто бы ни правил Птахой-без-Плоти, он давно устал смотреть на эрвиновы угрызения совести и улетел в более интересные места. Вот тогда герцог берет еще две ленты и скупым фамильным шифром выводит пару строк. Будничным тоном зовет слугу:

— Еще лидского двадцатилетнего. И сыру с ветчиной… А это отправьте в замок Эрроубэк…

Вечером к особняку, наконец-то, добрались стекольщики. Телега катила неспешно, влекомая парой лошадок, рядом бежала крупная псина. Внутри лежали мешки с инструментом, стояли стекла, обшитые фанерой для защиты, и сидели четверо мастеров. Один лениво правил лошадьми, другой покрикивал с небрежным подъемом на последнем слоге:

— Починяем окн-а! Вставляем стек-ла!

Голос был низок и спокоен, потому резко выделялся из надсадного «Ад-ри-ан!» Ну, а третий мастер зачем-то взял с собой супругу. Эта щуплая тонкая женщина совсем изморилась под конец рабочего дня и задремала на плече мужа.

Таким будничным покоем веяло от этой четверки, что молодчики пропускали ее без вопросов, только грозили:

— Псину держите, а то прирежем!

— Он добрый, — отмахивался кучер.

У ворот особняка телега встала.

— Добрые господа, вижу, вам нужны наши услуги. Окон нет, ветер гуляет, дамочки мерзнут… Извольте-пожалуйста: вставляем стекла.

Эрвин велел дворецкому впустить этих ослов. Сам вышел навстречу:

— Не обижайтесь, мастера, но вы чертовы ослы. Мы ждали вас утром, теперь ночь. Много вы наработаете в потемках?

Кучер подошел к герцогу и скинул капюшон:

— Здравия, милорд.

— Тьма… — выдохнул Эрвин, и Джемис Лиллидей с хрустом заключил его в объятия.

Эрвин забился:

— Все, довольно, я хочу жить!

Вырвался, потряс руку Джемиса.

— Чертовски рад вас видеть! Как невеста?

— Поладили.

— Полюбила вас?

— Куда она денется.

— А вы ее?

Джемис усмехнулся:

— Девка с перцем.

Герцог хлопнул его по плечу и повернулся к остальным «мастерам». Вторым, как теперь уже можно догадаться, был Хайдер Лид.

— Приветствую, милорд. Позвольте доложить. Все задачи выполнены успешно: граф Лиллидей познакомлен с невестой, леди Мирей Нэн-Клер посажена на трон, южане довольны, потери отсутствуют.

— Вам я тоже чертовски рад! — рассмеялся герцог. — Без вас было скверно. Обри распоясался, дисциплина упала, кайры ловят привидений, а Адриан вот-вот выиграет выборы.

Лид не моргнул глазом:

— Готов исправить все это. Охотно начну с Адриана, гаррота при мне.

— Увы, я вас не дождался и решил эту проблему иначе. Лучше скажите, как прошло воцарение леди Мирей?

Лицо Лидского Волка почему-то сделалось мечтательным.

— Ее величество справилась блестяще, достойно всяческого восхищения. Мы лишь оказали небольшую поддержку, а шиммерийский полк придал всему веса.

— Шиммерийский полк? Откуда?!

— Ее величество Мирей убедила принца Гектора оказать ей военную помощь.

— Мирей — или вы, капитан? Гектору плевать на Мирей, зато двести иксов — серьезная сила.

— Отнюдь, милорд. Я слегка помог королеве мирным способом, а главное она сделала сама.

Тут Эрвин заметил: при словах «королева» и «Мирей Нэн-Клер» Лидский Волк становится почтителен до трепета, а Джемис, напротив, расплывается в улыбке.

— Что там у вас произошло?.. Впрочем, это после. Я должен поприветствовать остальных.

Герцог подошел к двум другим мастерам: маленькой, до крайности ажурной женщине и морщинистому пожилому мужчине. Они-то явно не входили в состав иксовых рот.

— Доброго здравия, господа. С кем имею честь?

Эти двое отвесили куртуазные поклоны и назвали себя. Имена были Эрвину незнакомы, а вот титулы заставили его самого низко склонить голову. Магистр Асфены, магистресса Криболы. Первая ведьма и старший светлый маг Дарквотера.

— Простите же, господа! — искренне сказал Эрвин. — От радости встречи с друзьями я забыл про вежливость. Конечно, вам первым я должен был поклониться!

Ведьма кротко развела руками:

— Ничего страшного, милорд. Мы привыкли к тому, что наше искусство порицают.

— Миледи, вы говорите не с тем человеком. Я с пятилетнего возраста в восторге от вашего искусства! Позвольте же…

Эрвин поцеловал руку ведьмы и крепко сжал ладонь мага. Они оттаяли. Оба ждали гораздо более холодного приема.

— Милорд, позвольте и нам поблагодарить вас за помощь, оказанную королеве Мирей.

Герцог удивился:

— Леди Мирей провела много лет в изгнании. Мою помощь ей вы должны были принять как интервенцию, а не благо.

Магистр Асфены улыбнулся немного снисходительно:

— Политику сложно понять колдуна. Вы цените человека за влияние и силу, а мы — за талант в искусстве. Леди Мирей была самой способной из моих учениц.

Магистресса Криболы добавила:

— Леди Мирей победила меня в поединке. И подарила жизнь, которую по праву могла отнять.

Эрвин покосился на Лида: «Подумать только, эта милая дама — столь опытный воин!» Капитан порозовел так, будто похвалили его самого. Что, черт возьми… Ладно, потом.

— Так или иначе, — сказал Эрвин колдунам, — я безумно рад, что именно вас королева назначила Представителями! Буду счастлив выпить с вами и послушать рассказы. Знай я двадцать лет назад, что эта встреча когда-либо случится — право слово, мне было бы легче жить.

Они переглянулись — польщенные, но озадаченные. Ведьма сказала:

— Милорд, ваши слова очень лестны, однако вы ошиблись: мы не можем вместе быть представителями Дарквотера. Между школами Асфены и Криболы слишком много противоречий. Согласно традиции, мы чередуемся. В данный момент право быть Представителем — за Криболой.

— Я приехал лишь как наблюдатель, — подтвердил светлый маг. — Школа Асфены глубоко заинтересована в результатах выборов, но не имеет права влиять на них.

— Но Дарквотер прислал в Палату двух представителей! Если вы, миледи, лишь один из них — то кто же второй?

— Лорд Эммон Дарклин. Он сейчас в своем имении под Фаунтеррой.

Вот тут герцог попросту ахнул от восторга. Лорд Эммон был главным соперником Мирей в борьбе за трон. Имея за плечами двести иксов и шиммерийский полк, и двух лучших колдунов, Мирей могла стереть его в порошок. Но вместо этого оказала высокую честь, сделав лордом Палаты! И, заодно, услала из Дарквотера…

— Да здравствует великая королева! — воскликнул Эрвин.

Колдуны поклонились, Лид снова польщенно улыбнулся. Джемис потрепал холку Стрельца и подмигнул герцогу.

— Милорд, — сказала ведьма, — школа Криболы пользуется большими правами. Королева не приказывала, но попросила меня отдать за вас голос. Я буду рада это сделать, ибо вижу в вас достойного человека. Не могу поручиться за лорда Дарклина: он питает к вам ненависть после случившегося в Первой Зиме. Однако его талант к искусству значительно ниже моего. Если пожелаете, милорд, я сделаю Дарклина подвластным вашей воле.

— Ни в коем случае! Я стану императором честно, либо не стану вовсе.

— Чистоплюйство, — буркнул Джемис.

— Королева выбрала отличного союзника, — с почтением поклонилась ведьма.

Затем Эрвин всех пригласил за стол, позвал Иону и старших офицеров. Вышел очень теплый вечер, даже чужие люди ощутили себя в кругу друзей. Когда все уже были пьяны, а Хайдер Лид отвлекся на беседу с болотниками, Джемис кое-что поведал Эрвину с Ионой, и они едва не попадали от смеха…

Меж тем, за окнами продолжала звучать приливная волна: «Ад-ри-ан! Ад-ри-ан!»

Ватага Одноглазого больше не ловила испуганных мещан.

— Нам бы дело покрупнее, — веско заявлял Джонас.

Правда, как всегда, была на его стороне. Банда сплотилась и отвердела, переняв повадки своего главаря. Охотиться на горстки студентов было уже не с руки. Показать бы себя в настоящем деле…

— Скучно, командир, — пожаловались парни. — Нам бы выпить…

— Отставить пьянку! — рыкнул Хамфри, усилив приказ оплеухой. — Скучно? Получите дело.

Той же ночью, на рассвете они ворвались во двор особняка нетопырей. Дом стерегли наемные охранники, к тому же, у нескольких слуг имелись арбалеты. Но ватага налетела с такою лихостью, что охранники дрогнули и отбежали в дом, оставив двор людям Одноглазого. Они развлеклись, как могли: опрокинули скульптуры, поколотили окна, закидали стены гнилыми овощами, обмазали дверь навозом. А Хамфри, даром что одноглазый, метко зашвырнул камень прямо в кабинет герцога. И вся двадцатка видела, как Мюрриэль привязала к тому камню бумажку с надписью: «Сдохни».

Банда вернулась в барак, раздуваясь от гордости. Любой может напасть на студентов — а попробуйте нагадить самому герцогу!

— Что сегодня? — блестя глазами, спросили парни у главаря.

С того дня они больше не трогали простой люд. Их призванием стало унижать вельмож.

Вызнали, где живут послы Закатного Берега и куда направятся. Запаслись боеприпасами: костями, шкурками, куриными головами, парою дохлых мышей. Заняли позиции на крышах домов. Когда подъехал кортеж — получайте, трупоеды! На головы закатных лордов обрушился град из костей. А потом — не зевать, отступаем продуманным путем! Стрелки трупоедов дали залп, но никто из банды не получил и царапины.

Новое дело: министерство налогов. Это учреждение страстно любили все члены банды. И охрана там невелика: воины заняты личной защитой вельмож, констебли носа не кажут на улицу. Ворвались ночью, заперли сторожей, вскрыли архивы, расправились с бумагами. С особенным удовольствием рвали, жгли, заливали мочой списки налоговых должников.

Дальше — поместье Фарвеев.

— Командир, а Фарвей — точно враг Адриана?

— Сам как думаешь? Он жулик и самозванец.

Тут избрали иной подход. Тайком пробрались на крыши соседних домов, вооружились пращами и зернами пшеницы. Ночью обстреляли зерном несчетные балконы, эркеры, веранды роскошного дома. На рассвете слетелись птицы. К полудню поместье Фарвея напоминало торт: покрыто густым слоем не совсем крема.

— Теперь выглядит честно, — порадовался Джонас, — что снаружи, то и внутри.

Слава ватаги Одноглазого росла, многие рвались в их ряды. Хамфри отсекал одиночек, но согласился принять организованные группы, в которых имелись свои командиры. К банде примкнула артель строителей, бригада землекопов и отряд лихих востроглазых парней — не то бывших стрелков, не то лесных разбойников. С последними Хамфри поладил особенно легко. Общая численность банды достигла сотни.

Майор Рука Додж услышал об их подвигах и лично пришел поговорить. Спросил Хамфри:

— Веселитесь?

— Скучно сидеть, сосать лапу.

— А разрешения спросили?

— Чего?.. — Хамфри оскалился. Не больно он любил это дело — просить разрешения.

Майор погрозил кулаком:

— Нужно пугать врагов владыки.

— Пугаем.

— Лордов!

— Тебе их жалко?

— Гы-гы… С министерством вы того, перегнули.

— Налоги собирает Минерва. Она — враг.

— Через неделю Адриан станет владыкой. Как ему вести учет, если вы, бараны, зассали все ведомости?

— Виноват.

Майор Додж хлопнул его по плечу:

— Вообще, молодцы. Хорошо, чтобы лорды боялись. Приласкайте еще Минерву. И альмерцев тоже, что-то они мутят воду.

С Альмерой вышло легко: карета с башнями и солнцами просто попалась на пути. Ехала себе по центру улицы! С нею восьмерка охраны — хватило бы против сброда. Но сотня Хамфри сбродом не была. Навалились внезапно, разом со всех сторон, выдернули стражников из седел, трех успокоили дубинками, другие сами притихли. Открыли двери — в кабине двое: бледный юнец и зрелая баба.

— Кто такие?

Они ответили: Альберт и Эвелин Альмера. Баба все не могла выбрать — испугаться или рассвирепеть? Мальчик трясся как листок на ветру. Глядя в страшную рожу Хамфри, лепетал:

— Вы… Вы…

Хамфри странно смотрел в ответ и ничего не говорил, только бросил руку на эфес меча. Всем вокруг стало страшно за мальчишку.

— Командир, не надо… — сказал кто-то.

— Совсем ребенок, — сказал другой.

Софи взяла главаря за руку, и он смягчился:

— Отпускаем. Ступай, малец.

Подняли на ноги пару стражников, отдали им Альберта, махнули на дорогу: идите, свободны.

Но бабу Одноглазый не пощадил. Того, что случилось, не ожидал никто. Большинством в сотне были работяги, а не насильники или головорезы. Думали: унизим как-нибудь, чтобы боялась Адриана, да и отпустим… Вместо этого главарь приказал заколотить дверцы кабины. Взяли молотки, заколотили. Выпрячь коней — выпрягли. Перевернуть карету — раскачали, свалили набок.

— Масло! — велел Хамфри.

Черная четверка — самая злая из сотни — облила карету маслом. Одноглазый высек искру. Пламя резво пробежало по доскам. За оконцем побелела от ужаса баба. Потом раздался ее крик.

Люди с ужасом смотрели на костер. Это лежало далеко за их пределом. Бить окна, громить дома — это в охотку. Но человек в огне, заживо…

— Ад-ри-ан, — покричал Джонас. Словно бы предложил.

Отозвались немногие. Другие повернулись к Хамфри:

— Командир, перестань!

Эвелин билась внутри, силясь высадить дверь. Не выходило — дверь-то была у нее над головою. Темные струи дыма проникали в кабину.

Ее охранники, прижатые к мостовые, отчаянно дергались, вырывались из рук.

Люди сказали:

— Хватит, Хамфри! Так нельзя!

Тогда он ответил:

— Кто желает тушить — приступайте.

Многие бросились к экипажу. Бойцов охраны сразу отпустили, они вместе с людьми Хамфри ринулись тушить пожар. Вскоре пламя сбили, взломали дверцу, вытащили Эвелин — живую.

Хамфри махнул рукой и пошел прочь. За ним — Софи, Джонас, Мюрриэль. Потом нагнали и остальные.

Несколько человек группой подошли к Одноглазому:

— Командир, хотим спросить. Разве мы — убийцы?

Его страшное лицо исказилось в оскале. Ответ, как будто, не требовался.

— Ты — да, — сказали люди. — Мы — нет. Мы — рабочие, а не бандиты. Не хотим так, как ты.

— Тогда зачем позволили мне? Вы — свободные люди. Поступайте, как свободные!

Затем пришел черед Минервы.

Многие сразу сказали Одноглазому:

— Такого, как с Эвелин, больше не хотим. Давай помягче.

Но с Минервой и не было шанса поступить жестко. Она много ездила по городу: встречалась со священниками, банкирами, искровыми инженерами, старейшинами гильдий. И ее всегда сопровождала пара дюжин лазурных. Это отборные воины при искровом оружии, коли начнется бой — ватаге несдобровать. Долго думали и выстроили особый план.

Вызнали маршруты движения, рассчитали время. Привлекли несколько других ватаг. На будущем пути Минервы, не доезжая перекрестка, разобрали куски мостовой, сделали рытвины посреди улицы. Конный авангард проскочит и не заметит, а вот кучер сбавит ход — если не хочет, чтобы карета развалилась. Подготовились, разместили отряды…

Вышло как нужно: авангард проскочил перекресток, карета притормозила. Между экипажем и конниками возник зазор. В него ворвались люди, отсекая Минерву от головной стражи. Правда, при ней осталось восемь солдат тыльного отряда. Даже восемь лазурных — серьезная опасность. Но расчет Хамфри оправдался: толпа была слишком плотна, пробиваться силой — означало послать на Звезду десятки мещан. Минерва не пошла на это. Крикнула своим:

— Отставить! Шпаги в ножны!

Затем спросила людей:

— В чем дело, судари?

Она стояла в открытой дверце в полный рост, не прячась. Правую руку держала полусогнутой у бедра, на ладони серебрилась Перчатка Могущества. Заговорил Джонас — как лучший оратор банды:

— Владычица общается с мастерами да старшинами, а мы, простые трудяги, тоже имеем вопросы.

— Хорошо, готова ответить.

Такой легкости никто не ожидал. Все затихли, Джонас огласил вопросы. Их сочинили загодя, на общем совете ватаги. Вопросы были забористые, перченые, чтобы Минерва хорошенько попотела. Мир, значит, здоровье и низкие налоги. Ага. Как вы сделаете мир? Так же, как в прошлый раз: орда наступает на столицу — а вы бегом на север? Здоровье, значит. Ничего, что чудо-знахарка — одна на всю страну? Будет лечить богачей и лордов, а простой люд — пошел вон? И, значит, низкие налоги. Это шутка такая? Последние тридцать лет — со времен Мейнира — налоги только летят вверх, а Династия жиреет. С чего это при вас будет иначе? И еще одно, напоследок. Цены в столице растут, как пирог на дрожжах. Так оно и дальше будет, верно?

Минерва замялась и покраснела, приложилась к фляге, чтобы прочистить горло. Славно ей задали перцу, даже показалось — попробует сбежать. Однако нет, она приступила к ответам.

— Мир будет. В том я ручаюсь именем Янмэй. Вспомнили орду? Коротка ваша память: орда приходила и раньше. А до нее — кайры. Я остановила войну с Ориджином. Я успокоила Степного Огня. И из Фаунтерры ушла лишь затем, чтобы не было битвы с Адрианом. Не стала решать наш с ним конфликт кровью солдат и мещан, хотя имела полную возможность.

Небрежно пошевелив пальцами, она подняла Джонаса на ярд, а потом опустила наземь.

— Здоровье будет для всех, не только для богачей. Леди Иона исцеляет Священным Предметом лишь самые тяжелые хвори, а большую часть времени — обучает простых лекарей. Показывает им, как распознавать болезни и что с ними делать. Лекари разойдутся в свои земли, обучат других лекарей. Потребуется время, но через десять лет каждый врач будет знать о хворях все, что сейчас знает одна Иона.

— Леди Иона — Ориджин? — уточнила Мюрриэль.

— Да. Лечение — ее заслуга, а не моя. Волею владычицы я лишь открыла для нее дорогу.

— Что с ценами?.. — напомнили из толпы.

— Вам следует спросить об этом городского бургомистра. Моя временная столица — Первая Зима. Вот вам примеры тамошних цен…

Минерва назвала стоимость фунта мяса и масла, мешка муки, унции соли, пинты эля, поездки в дилижансе. Многие присвистнули и поскребли затылки. Жизнь в Первой Зиме оказалась втрое дешевле, чем здесь.

— Наконец, вы сомневались в возможности низкого налога. Звучали такие слова: «Династия жиреет». Они указывают путь для снижения налогов.

Повисло молчание. Никто не поверил, что Династия способна умерить аппетиты. О чем говорить, если сама же Минерва носит Перчатку Янмэй — штуку ценою с небольшой городок!

Видя, что никого не убедила, Минерва сказала: «Минуту», — и принялась рыться в сумке. По толпе прошел ропот. Сейчас достанет горсть монет и бросит, словно попрошайкам. Дрянь…

Мюрриэль сказала за всех:

— Мы — не нищие, а трудяги. Хотим справедливости, не подачки.

— Я понимаю, — ответила Минерва и достала сшивку из нескольких листов бумаги. — Вот краткий план моей реформы. Именно его я обсуждаю со старейшинами и мастерами. Увы, сейчас при мне только один экземпляр. Сударыня, вы сможете пересказать остальным?

Мюрриэль согласилась. Документ переплыл по воздуху ей в руки.

Люди воспользовались случаем и задали еще дюжину вопросов. Минерва отвечала в прежнем духе: толково и по делу. Но Мюрриэль уже не слушала ее, а вчитывалась в бумагу. Потом заглянул и Хамфри…

Минерва объявила встречу завершенной и попросила очистить путь. Люди расступились, кортеж тронулся с места. Хамфри, Джонас и Софи читали документ поверх тощих плеч старухи. Другие стали спрашивать:

— Что там, ну?..

А затем подошел великий день: открытие Палаты Представителей.

Для ватаги Хамфри это был праздник. Они добились своего: лорды дрожат перед Адрианом. Личные гвардии оцепили Палату, перекрыли подъездные пути — выстроили стальное кольцо, будто при осаде. Мы: Джонас, Мюрриэль, Софи и все остальные — мы добились этого!

Хотелось сделать что-нибудь славное, в честь праздника. Но Рука Додж строго-настрого велел: нынче лордов не трогать, если они не обидят Адриана. Если заденут его — тогда круши-ломай, а пока заседание идет мирно — ничего нельзя. Никто не верил, что лорды посмеют обидеть Адриана. Значит, целых восемь дней, до самого конца заседаний, придется сидеть без дела.

Как тут прошел слух: Адриан покажет ребенка! У владыки родился сын-крепыш. Владыка повезет его в Палату, чтобы все лорды позавидовали. А по дороге проедет через наши кварталы.

— Хочу подержать малыша, — сказал Хамфри.

Шепот прошел по банде. Это же адрианов малыш, разве можно? Наш владыка — Звезда в небе!.. А с другой стороны, почему нет? Мы — свободные люди. Не по приказу, а по просьбе помогаем ему. Адриан — наш владыка. Да, владыка, но — наш.

— Встретим его!

Они вышли спозаранку и двинулись ко дворцу Пера и Меча. Много людей встречалось по пути. Всем говорили: «Идем к Адриану, хотим увидеть младенца!» Сотня Хамфри обрастала людьми, стала пятью сотнями, тысячей, двумя…

— Ад-ри-ан! Ад-ри-ан!

То же слово, что прежде, но звучало иначе — требовательно: «Адриан, покажи сына!»

На площади перед Престольной Цитаделью они встретились. Рота алых гвардейцев, несколько карет, замыкают — рыцари Лабелинов. Сто рыцарей и сто искровиков — страшная боевая сила, но и людей было чертовски много. Хлынули на площадь, затопили, закрыли дорогу.

— Ад-ри-ан! Сына! Сы-на!

Хамфри и Джонас, и Софи были в первом ряду. Лучше прочих они видели, как искровики сомкнули ряд, взяли копья на изготовку, ощетинились остриями.

Адриан был не в карете, а верхом. Горячий конь гарцевал под ним. Поднявшись в стременах за спинами алых гвардейцев, император крикнул:

— В чем дело?!

— Владыка, покажи ребенка! — отпечатал Джонас.

Адриан молчал, натягивая поводья. Ответ висел на его языке, просился наружу. Софи прочла первой и прижалась к Одноглазому. Потом прочел и он, и Мюрриэль. «Прочь с доррроги, распоясались!» — зажимал между зубов Адриан, а конь высекал искры подковами, а гвардейцы до боли сжимали копья. Одно слово императора — и рота прорубит дорогу. Но ни Хамфри, ни Джонас, ни Мюрриэль и Софи не сошли с места. За ними стояли еще многие сотни.

— Владыка, покажи сынишку! — раздалось из толпы. — Это ж наследник! Хотим знать, что здоров!

Адриан принял решение. Проскакал по кольцу вокруг кареты, успокоил коня, подъехал к дверце. Кормилица боялась отдать ребенка, Адриан выдернул его. Поехал к толпе: в одной руке поводья, в другой — розовый пухлый младенец. Солдаты расступились с восторгом и ужасом на лицах. Что здесь: отвага или безумие? Поди разбери! Оставив алую роту за спиной, Адриан подъехал к банде и поднял сына над головою:

— Вот ваш наследник!

— Уррр-рааа!

Младенец хныкал и дергал ручками. Все видели, как он здоров и крепок, кровь с молоком.

— Слава Адриану!.. Слава наследнику!..

— Слава Янмэй! — ответил владыка. — Праматерь с нами всегда!

— Урр-ррааа!

Тогда Софи шагнула к Адриану и протянула руки. Она молчала, как всегда, но жест говорил яснее слов: позволь подержать. Люди притихли. Владыка повернулся к ней. Дай мне его, — тянула руки Софи. И почему-то плакала.

Адриан замер — не зная, не понимая. Нельзя давать — какая-то девка из толпы! Но и не дать нельзя, вот в чем штука. Странная, жуткая минута тянулась и тянулась. Даже младенец перестал хныкать, прилип двумя глазенками к единственному глазу главаря…

— Возьми, — Адриан положил сына в руки Софи.

Она обняла мальца с трепетной и очень страшной нежностью.

— Я доверяю своим людям! — громко, для всех сказал император.

— Ад-ри-ан! — разразилась толпа.

Софи шагнула к Хамфри и Джонасу, гладя и целуя младенца. Что-то было в ее движениях такое, от чего Адриан резко потянулся к ней:

— Отдай!

Софи даже не заметила. Подошла к Хамфри, показала малыша с неведомым, ей одной понятным чувством.

— Отдай! — повторил Адриан, и оказался рядом, в каком-то шаге от бандитов.

Хамфри бережно взял у девушки младенца. Поднял над собою, показал всем. На вдох — всего лишь на вдох — задержал его в своих руках.

И с поклоном отдал Адриану:

— Слава наследнику. Слава Династии.

— Здоровый малыш! Долго проживет! — сообщил людям Джонас.

— Уррааа! Урррааа наследнику!..

Толпа начала расступаться. Алые солдаты вклинились, расширяя дорогу. Адриан вернул мальца няньке и поскакал вперед, блистая в лучах восторга. За ним потянулся весь кортеж…

— Здоровый, крепкий. Ни одна болячка не возьмет, — повторял Джонас, люди ловили каждое слово.

Софи утерла слезы и радостно, очень светло улыбнулась.

Одноглазый что-то процедил сквозь зубы. Мюрриэль погладила его по затылку:

— Все хорошо, сынок. Все хорошо.

С раннего утра здание Палаты Представителей готовилось принять высоких лордов. Еще вчера оно было вымыто и вычищено до торжественно блеска, а также тщательно обыскано в целях безопасности. Сегодня на рассвете почетный караул из шестнадцати отборных рыцарей разных земель отпер здание и произвел обход. Затем прибыла прислуга и представители секретариата. Баронет Дориан Эмбер раздал указания. Прислуга заняла посты в гардеробах и буфетах, секретари стали готовить зал заседаний. На стол каждого Представителя были помещены: писчие принадлежности, папка с планами заседаний и информационными материалам, пара флажков для голосования и бутылка с водой. Высокие кресла с гербами на спинках были расставлены в идеальной точности, придав залу сходство со стратемным полем перед игрой. Лично Дориан Эмбер вписал на доску в холле повестку дня.

Помимо всех традиционных хлопот, велось приготовление особого рода: профессор Николас Олли и Элис Кавендиш настраивали аппаратуру. Из-за сложной, взрывоопасной обстановки в городе на заседание Палаты не будет допущен никто, кроме высоких лордов, секретарей и малочисленной прислуги. Объединенные гвардии разных земель оцепили здание Палаты, выставили укрепления, оборудовали позиции. Никто посторонний не сможет ни прокрасться внутрь, ни прорваться с боем. Однако речи кандидатов, которые определят будущее Полари, услышит своими ушами весь город. Этому послужит устройство профессора Олли. Судьбоносные слова будут записаны на цилиндры, а затем воспроизведены на площадях. Впервые в истории Палата охраняется так надежно — и впервые же народ Полариса с такою точностью узнает все, что случится на заседании.

Каждая речь обещает быть долгой — едва ли короче часа. Но один цилиндр вмещает всего четыре минуты звучания. Чтобы полноценно записать и воспроизвести речи, профессор усовершенствовал устройство. Теперь в нем имелись две оси и две записывающие иглы. Пока запись велась на одной оси, на второй можно было сменить цилиндр. Переключение записи с оси на ось производилось буквально за вдох — одним щелчком. Так, поочередно меняя цилиндры, можно было записать сколь угодно долгую речь.

Улучшенное устройство существовало в единственном экземпляре, и обслуживать его могли только два человека: профессор Олли и Элис Кавендиш. Потому сегодня с рассвета они находились в святая святых — на сцене Палаты Представителей. Они разместили устройство на специальном столе перед трибуной, подключили провода, расставили в удобной доступности ящики с номерованными цилиндрами. Один раструб для приема звука направили на трибуну, другой — на стол первого секретаря. Так устройство сможет записать и речь оратора, и ремарки Дориана Эмбера. Теперь следовало проверить чувствительность. Ораторы будут говорить, глядя в зал, звук пойдет выше раструба устройства, и запись может получиться слишком тихой. Нужно опытным путем подобрать коэффициент усиления. Элис поднималась на трибуну — ту самую трибуну, с которой в течение трех веков говорили величайшие люди Полариса! — и произносила для пробы:

— Раз, два, три, четыре…

Профессор записывал, воспроизводил звук, подкручивал верньера. Командовал:

— Еще раз, прошу.

— Раз, два, три, четыре…

Профессор хмурился. Не из-за устройства — оно показывало себя прекрасно, — а из-за Элис.

— Милейшая сударыня, ваша речь войдет в историю. Это первые слова, записанные в Палате Представителей. Скажите же что-нибудь кроме цифр. Хотя бы свое имя!

— Лучше мне сосредоточиться на деле. Раз, два, три, четыре…

Когда-то Элис мечтала об этом дне. Еще весной она спрашивала с трепетом: состоится ли запись в Палате? Кто будет обслуживать устройство? Смеет ли она, Элис, надеяться?.. И вот сей день пришел, не обманув надежд. Она и профессор будут работать возле самой трибуны, услышат речи из первых уст, а затем донесут слова кандидатов всему миру. На их глазах, при их участии будет твориться история Полари! Даже профессор Николас, обычно равнодушный к политике, благоговел от этих мыслей. А Элис должна была плясать от восторга — но вместо этого лишь сухо считала:

— Раз, два…

— Взбодритесь же! Только подумайте: сама Минерва будет стоять на вашем месте!

— …три, четыре.

Прикусив губу, Олли крутил верньера.

Весной Элис болела за Адриана. Он умен, блестящ, харизматичен, решителен. Он — образчик и мужчины, и владыки. Более того: он — фанат науки!

Но, как говорят шаваны, течет река, скачет конь. Сперва молодчики Адриана учинили омерзительный обыск. Потом начались бесчинства на улицах: сторонников Минервы и Ориджина избивали, унижали, запугивали. Толпы паразитов собрались в Фаунтерру и затеяли произвол. Не только у Элис — у всех людей науки эта шваль вызывала отвращение. Тем временем Минерва выпустила листовки, которые понравились студентам. Откуда-то возникла вера: Минерва слов на ветер не бросает, раз сказала — сделает. Даже люди, весьма далекие от политики — вроде привратника — твердили: «Минерва когда-нибудь обманывала людей? Нет? То-то и оно!»

Последней каплей стал день, когда Элис с друзьями-студентами пошла раздавать листовки. Одноглазый главарь молодчиков — форменный головорез — выдрал листовки у нее из рук и прошипел в лицо: «Мы можем все! Мы — народ!» Элис терпеть не могла бандитов, особенно — тех, что прикидываются «народом». Она отвернулась от Адриана и перешла в стан Минервы.

— Мечтаю о том, — однажды сказала Элис, — что наше устройство запишет слова первого секретаря: «Владычица Минерва, поздравляю с победой!»

И сразу исправилась:

— Простите. Ваше устройство, профессор.

Когда говорят, что девушка охладела к мужчине, под этим обычно подразумевают причины романтического толка: ревность, разочарование, любовь к другому. Но Элис Кавендиш была верна своим чувствам: как и прежде, восторгалась тонким умом, талантом и благородством Николаса. Ее холодность к профессору имела не романтические, а политические корни. Дело в том, что Олли был сторонником Адриана.

Следует понять правильно: профессор презирал молодчиков и негодовал в день обыска точно так же, как и все на факультете. Он находил мерзкими и недостойными те методы, коими герцог Арденский вел борьбу за власть. Следует учесть и другое: профессор искренне уважал Минерву Стагфорт за развитый не по годам интеллект. Однако Николас Олли желал победы Адриану.

— Но почему?! — поражалась Элис.

— Как вы знаете, милейшая, вещество состоит из атомов. Анализируя слиток золота девяносто девятой пробы, вы можете обнаружить в нем атом, например, свинца. Будет крайне неверно судить обо всем слитке по одному этому атому. В данный момент вы судите о Династии по отдельным поступкам одного ее представителя. Но если выборы выиграет кто-либо, кроме Адриана, — Династия падет. Потомки Янмэй Милосердной подарили нам века законности и процветания. Нельзя разрушать весь институт монархии из-за мелкой частной обиды. Никто не выбросит золотой слиток потому, что нашел в нем примесь свинца.

— Минерва — тоже янмэянка!

— Ваша правда. Но лишь Адриан — прямой и явный наследник предыдущего императора. Победа Минервы на выборах создаст прецедент. Люди запомнят, что можно избрать на престол человека, не являющегося наследником. Когда Минерва уйдет на Звезду, появится соблазн новых выборов. Механизм передачи власти от отца к сыну будет разрушен. А этот механизм верно служил нам много лет! Следует поддержать его не ради самого Адриана, но ради монархии в целом.

Элис была слишком юна, чтобы понять сию логику. Молодость не мыслит ни веками, ни десятилетиями. Вчера люди Адриана обидели ее — сегодня она желала победы Минерве и злилась на профессора, мыслившего иначе.

Однако Элис оставалась надежной помощницей. Она без устали повторяла счет от одного до четырех — то с трибуны, то от стола первого секретаря, то снова с трибуны — пока не добилась хорошей записи с обоих направлений. Как раз тогда в зал начали входить высокие лорды.

Дориан Эмбер вышел в холл, чтобы приветствовать лордов. Затем вернулся в зал заседаний, встал у двери и поклонился первому из Представителей:

— Прошу занять свое место, миледи!

Профессор хорошо запомнил: это была леди Иона Шейланд. Она засмущалась от того, что оказалась первой в пустом зале, и попыталась пропустить кого-нибудь вперед себя. Дориан Эмбер сказал:

— Миледи, ваше присутствие делает честь Палате Представителей.

Она смутилась еще больше и поспешила на свое место, чтобы не краснеть перед лицом секретаря. По ошибке заняла кресло с гербом Ориджинов, и Эмбер галантно указал ей:

— Боюсь, графство Шейланд — третий ряд в левом секторе — осиротеет без вас.

Леди Иона со второй попытки села куда нужно.

Другие лорды не стеснялись и не допускали ошибок. Следом за графиней Шейланд вошли: шиммерийский пророк с сыном, герцог Фарвей и граф Эрроубэк, Морис Лабелин и маркиз Грейсенд, герцог Ориджин и барон Стэтхем. Все чинно следовали на свои места, но не садились сразу. Каждый задерживался, чтобы оглядеть зал и вдохнуть торжественность, витающую прямо в воздухе. Затем появилась Минерва, и профессор со студенткой обменялись взглядами. «Вы — предатель!» — говорили глаза Элис. Николас ощущал раздражение. Он хотел сказать: «Мы — люди науки! Никто из ученых никогда не оправдывался за свои взгляды. Тем более — если они верны, как мои». Минерва Стагфорт попыталась занять место с гербом Пера и Меча, приличествующее императору. Дориан Эмбер деликатно кашлянул, она спохватилась и отправилась в стан графства Шейланд, к леди Ионы.

А затем в зал вошел Адриан. Он держал на руках своего сына — розовощекого младенца. От одного взгляда на этого крепыша у профессора Олли потеплело на сердце. Адриан заботится о будущем империи. Здоровый наследник — гарантия долгих лет мира и процветания!

Адриан высоко поднял младенца, чтобы показать ему Палату, а Палате — его. Потом поцеловал сынишку в лоб и отдал жене. Леди Магда унесла мальца из зала заседаний, а Адриан прошагал в первый ряд. За ним проследовали генерал Йозеф Гор — второй Представитель Земель Короны, — а также секретарь в белой маске. Усевшись под гербом пера и меча, он заметил профессора и благосклонно кивнул. Олли ответил поклоном, Элис Кавендиш поджала губы. Профессор знал, что победит Адриан. Более того: знал, как именно. Элис не могла простить ему этого знания.

Наконец, все высокие лорды заняли места. Дориан Эмбер позвенел в колокольчик и объявил заседание открытым. Секретарь бравировал своей опытностью и сделал объявление не торжественным, а весьма деловым тоном. Это сбило с толку профессора Олли, и он прозевал момент, когда надо было включить запись. Эмбер заметил его ошибку и повторно открыл заседание — на сей раз устройство записало судьбоносные слова.

Согласно графику, весь первый день заседаний отводился организационным вопросам — ожидалось, что они вызовут множество споров. Но лорды устали от неопределенности и спешили перейти к главному, а вопросы регламента решались почти мгновенно.

Легко утвердили порядок заседаний, предложенный Эмбером. Первый день — регламент. Далее по дню на выступление каждого кандидата и ответы на вопросы. Очередность такова: Ориджин, Арден, Неллис-Лайон, Стагфорт. Затем два дня на перекрестные дебаты, и на восьмой день — сама процедура выборов. Порядок голосования и подсчета голосов утвердили столь же быстро.

Впрочем, «легко» было только высоким лордам, а с профессора Олли сошло семь потов. Сказалась нехватка опыта в политике: он не понимал, когда включать запись и когда выключать, какие вопросы действительно важны, а какие — всего лишь формальность. А хуже того: короткие реплики лорды произносили прямо с мест, не выходя к трибуне. Разумеется, устройство не могли их услышать. Как быть? Повернуть раструб в зал? Но чувствительности все равно не хватит, запись не состоится. Убедить лордов всякий раз бегать к трибуне? Исключено. Самому повторять под запись важные реплики? А как понять, какие из них важны?

Добрый Дориан Эмбер снова спас ученого. Когда поднимался значимый вопрос или принималось важное решение, секретарь повторял главную суть специально для устройства. Таким образом стал получаться звуковой протокол заседания.

— Порядок подсчета голосов утвержден. Переходим к заверению состава Палаты Представителей. Желают ли высокие лорды выразить недоверие кому-либо?

Профессор Олли открыл для себя неожиданный факт: лорды могут оспорить право других лордов заседать в Палате! На основании, например, их недостаточного благородства, дурной репутации, отсутствия земельных владений. Палата зашевелилась, ибо почва для споров была благодатной. Нынешний приарх воевал на стороне Кукловода. Графиня Шейланд убивала людей Перстом Вильгельма. Ганта Корт — узурпатор власти в Рейсе. Минерва — высокородный, но очень бедный феодал… Несколько Представителей сделали резкие выпады в адрес друг друга, вспыхнули дебаты. Однако волнение быстро улеглось, а нападки на кого-либо не получили широкой поддержки. Лорды признали, что каждый в этом зале обладает достаточным влиянием и политическим весом. И хотя каждый имеет личных врагов, это не повод сводить счеты в стенах Палаты.

— Состав Палаты Представителей заверен без изменений, — подытожил Дориан Эмбер. — Следующий вопрос: обеспечение безопасности.

Обстановка в городе у многих вызывала тревогу. Потому роты отборной гвардии, присланные каждой землей, заранее разместили кордоном вокруг здания Палаты. Приарх Амессин заявил, что в этом нет надобности, ибо две тысячи боевых братьев присутствует в Фаунтерре и гарантирует безопасность. Более того, маневры разнородных отрядов, среди коих есть и шаваны, и кайры, и жала криболы, могут сами по себе спровоцировать столкновение. Не лучше ли убрать войска от здания Палаты, доверив защиту только боевым братьям?

Генри Фарвей возразил: его дочь Эвелин подверглась прямому нападению, а дом приведен в негодность. Чернь явно опасна, усиленная защита необходима. Его поддержали, рыцарские роты остались на страже. Командирам рот было приказано провести совещание и разработать план совместных действий в случае бунта.

— На этом организационные вопросы исчерпаны. Милорды и миледи, объявляется обеденный перерыв.

Лично Адриан пригласил профессора Олли отобедать вместе с лордами. То была высокая честь, но Олли не мог думать ни о чем ином, кроме устройства.

— Простите, ваше величество, я должен проверить качество записи. Прибор работает в очень необычных для себя условиях…

— Очень жаль. В таком случае, я велю подать вам обед сюда. Не возражаете?

Олли поблагодарил и сразу склонился над устройством. А Элис поглядела вослед Адриану и спросила ученого:

— Есть ли хоть один шанс, что он проиграет?

— Имеется ненулевая вероятность, — сказал профессор.

Он оценивал шансы Адриана на победу примерно в девяносто пять процентов. Олли знал исход выборов наперед, именно потому больше волновался о работе устройства, чем о происходящем в зале.

Будущий владыка репетировал запись речи на устройство и позволил себе откровенность в присутствие гения науки. Два фактора гарантируют победу Адриана. Прежде всего, порядок выступлений. Неизвестно, чем Ориджин насолил Эмберу, но секретарь поставил речь герцога на первый день. Ничего хуже для герцога нельзя и придумать. Ориджин, как всегда, станет красоваться перед лордами. Столица не помнит случая, чтобы он поступил иначе. Его речь будет полна слов о благородстве, отваге, законе Праматерей — и прочей рыцарственной чуши. Записанная на устройство и прокрученная на площади, она приведет народ в бешенство — поскольку герцог даже не вспомнит о простом люде. Даже лорды, обычно благосклонные к Ориджину, на сей раз придут в ужас. Столица стоит на грани бунта! Продолжать игнорировать народ — это не аристократизм и отвага, а преступная глупость.

И сразу после этого, в резком контрасте с легкомыслием герцога, выступит Адриан. Его речь будет блестяща — профессор знал наперед, поскольку уже слышал ее. Адриан учтет интересы не одного, а всех сословий. Он начнет словами о крепости монархии как залоге мира на земле. Передача власти от отца к сыну — единственный способ избежать резни при каждой смене владыки. А только он, Адриан, получил Эфес от своего отца и готов завещать своему сыну! Далее он напомнит о том, что многие достижения, присвоенные Минервой, принадлежат ему. Это Адриан подготовил и налоговую реформу, и широкое внедрение бумажных денег — пусть никого не обманет личико девицы, отпечатанное теперь на банкнотах. Это Адриан решительно и быстро развивал сеть рельсовых дорог, которая ведет к процветанию всех земель. Свободная торговля, активный товарооборот — это ключ к богатству. Адриан запланировал множество рельсовых и искровых строек, которые дадут работу сотням тысяч людей. В отличие от других кандидатов, Адриан с детства привык мыслить масштабами целой империи и строить планы на много лет вперед. Он — не только единственный законный, но и единственный обученный император!

А в конце своей речи Адриан ответит на давнее обвинение в сговоре с Кукловодом. Верно, он дал некоторые обещания графу Шейланду — затем, чтобы в будущем получить контроль над Предметами. Но любой разумный правитель сделал бы то же самое! Не только право, а и долг владыки — заполучить и использовать во благо империи такой могучий инструмент, как Священные Предметы. Минерва и Ориджины то и дело применяют первокровь, которая досталась им по случайности. Адриан же планировал не случайное и единичное, а массовое системное применение Священных Предметов — ради процветания всего Полариса. Для этой цели и понадобился договор с графом Шейландом. Увы, граф Шейланд обманул Адриана и повел собственную игру. Увы, герцог Ориджин не разобрался в ситуации и поднял мятеж. Ни то, ни другое — не вина владыки. Адриан виновен лишь в одном: что был готов на все ради империи Полари!

— Блестящие слова, владыка! — вырвалось у профессора во время репетиции речи.

— Я полагаюсь не только на ораторское мастерство, — отметил Адриан. — Попрошу вас записать несколько бесед с моими гостями, которые скоро прибудут.

Так Олли узнал о втором козыре Адриана. В ходе тайных кулуарных переговоров Адриан предложил представителям трех земель и Церкви Праотцов то, от чего они не смогли отказаться. Он пообещал упразднить Великий Дом Ориджин, а герцогство разделить на части и раздать своим сторонникам. Графство Лиллидей вместе с древней столицей отойдет братьям Нортвуд. Беломорье присоединится к Закатному Берегу, генерал Хорис получит титул графа. Священная Первая Зима с Собором Агаты и гротом Косули достанется Церкви Праотцов в лице приарха Амессина. Графство Майн и долину Близняшек получат шаваны из Холливела. Чтобы никто из сообщников не вздумал его предать, Адриан записал беседу с каждым на устройство. Если внезапно победит герцог Ориджин, он получит по почте цилиндр с записью — и отомстит недругам. Сподвижники Адриана проголосуют за него, либо умрут.

Таким образом, за владыку Адриана отдадут голоса: Земли Короны, Южный Путь, Литленд, Нортвуд, Закатный Берег, Холливел и Праотеческая Ветвь. В выборах участвуют шестнадцать субъектов: четырнадцать земель и две Ветви Церкви. Адриан получит голоса семи из них. Он может проиграть выборы в единственном случае: если все девять оставшихся единодушно поднимут флажки за иного кандидата. Но это совершенно невозможно! Ориджин будет голосовать за герцога Эрвина, Шиммери — за своего короля, Минерва — за себя.

Вот почему Адриану гарантирована победа.

В третьем часу пополудни заседание продолжилось. Лорды встали перед вопросом: чем заняться? Нынешняя повестка исчерпана, выступление первого кандидата назначено на завтра. Перенести речь Эрвина на сегодня — означает ограничить его во времени и ущемить по сравнению с другими кандидатами.

Первый секретарь почтительно обратился к герцогу:

— Ваша светлость, Палата не может настаивать на вашем выступлении сегодня. Будьте добры, решите по своему усмотрению. Если желаете выступить завтра, согласно регламенту, — нынче я закрою заседание.

— Одну минуту, баронет. Позвольте подумать…

В обеденный перерыв профессор Олли проверил качество записей — оно оказалось вполне приемлемым. Ученый успокоился и ощутил некоторый интерес к событиям в зале. После обеда он поручил Элис обслуживать устройство, а сам присмотрелся к лордам. В первую очередь нашел глазами четверых кандидатов. Адриан, как всегда, держался невозмутимо. Минерва сильно волновалась, теребила бумаги на столе, покусывала кончик пера. Пророк с благосклонною улыбкой наблюдал за всем происходящим. Казалось, он пришел не столько ради выборов, как для развлечения. Ну, а герцог Ориджин… на его лице появилось странное выражение: не то азарта, не то куража.

— Позвольте подумать…

Северянин обменялся несколькими фразами со своим вассалом — генералом Стэтхемом. Дав ответ, Стэтхем кивнул. Тогда герцог покосился сестру — леди Иона тоже ответила кивком. Ориджин поднялся:

— Я буду рад выступить сегодня.

Дориан Эмбер склонил голову:

— Прошу, милорд. Трибуна ваша.

Герцог взошел на трибуну, Элис поправила раструб устройства и включила запись. Окинув зал орлиным взглядом, северянин начал:

— Милорды и миледи, мои друзья и недруги. Не вижу смысла откладывать речь, ибо она коротка. Я не приготовил никаких сюрпризов: подпольных интриг, листовок с громкими словами, вопящих толп. Я — таков, каков есть, и не собираюсь прикидываться кем-либо иным. Люблю Праматерей и ненавижу зло. Чту древний закон, презираю лицемерие и подлость. Готов сражаться за то, во что верю, и за тех, кого люблю. Два года на ваших глазах я делал именно это. Вряд ли стоит тратить много слов, чтобы передать простейший факт: я — внук Агаты.

В зале раздались аплодисменты, а профессор подумал: что ж, владыка прав, Ориджин красуется, как и было предсказано.

Северянин продолжил:

— Конечно, господа, вы ждете конкретных планов: что и как я сделаю, если, с вашей помощью, получу Вечный Эфес? С удовольствием изложу свои планы — они просты и прозрачны, как все мои поступки. Но сперва хочу уладить один досадный вопрос. Из регламента я узнал, что в выборах примут участие четыре кандидата. Боюсь, мы зря затягиваем избирательный процесс. Очевидно, что следует сократить число кандидатов до трех.

Он сделал паузу и с высоты трибуны взглянул на Адриана.

Профессор ожидал, что владыка промолчит. Вряд ли имело смысл отвечать на такой грубый выпад. Но, видимо, Адриан нервничал сильнее, чем могло показаться. Он не стерпел и ответил со своего места:

— Жду вашей напраслины, милорд мятежник. Я — тиран и деспот, об этом речь? Известны ли случаи, чтобы бунтарь называл императора как-либо иначе?

Ориджин не повторил его ошибки. Не вступая в личный спор с Адрианом, он обратился к Палате:

— Не новость, что Адриан Арденский является тираном. Этот факт давно засвидетельствован Палатой, и я не стал бы занимать время повторным рассмотрением ясного вопроса. Я веду речь о другом. Лорд Адриан — обыкновенный преступник, без политического флёра. Преступник в том же смысле, как разбойник или бандит с большой дороги. Да будет известно высоким лордам, что с февраля по апрель семьдесят пятого года лорд Адриан являлся членом банды, которая совершила в Альмере ряд ограблений банков. Ограбления сопровождались убийствами, из коих некоторые носили ритуальный характер.

По залу прошел гомон. Лорды переглядывались, некоторые таращили глаза от удивления, другие кивали, подтверждая слова Ориджина. Герцог Фарвей и графиня Шейланд, ганта Корт и Франциск-Илиан явно знали о преступном прошлом Адриана. Их убежденность сообщилась остальным.

— Это не все, — продолжил северянин. — Банда шаванов под предводительством лорда Арденского также промышляла похищением людей. Бандиты захватили в заложники трех небезызвестных лиц: министра воздухоплавания Хармона Паулу Роджера, шаванку Низу (ныне фрейлину герцогини Арденской), а также графа Куиндара, Второго из Пяти. Последний подвергся не только пленению, но и пыткам. Что особенно чудовищно, если учесть его духовный сан.

Лорды, словно по команде, оглянулись на пророка. Близкий друг и соратник Второго из Пяти, пророк должен был знать правду. Он промолчал, но не выказал ни малейшего удивления.

Ориджин привлек внимание:

— Господа, я имею множество письменных подтверждений: показания очевидцев, материалы следствия альмерских шерифов, внутренние документы банка Шейланд. Я располагаю даже свидетельством одного из участников банды! По первому запросу мой адъютант принесет все документы… Однако Адриан Арденский принадлежит к славному роду Янмэй Милосердной. Не хотелось бы унижать его предъявлением доказательств. Лучше позволим высказаться ему самому. Милорд, прошу: словом внука Янмэй подтвердите либо развейте наши подозрения.

Самообладание Адриана начало трещать по швам. Лицо окаменело, в глазах вспыхнула ярость. Однако он ответил со спокойным достоинством:

— Вы правы, герцог: я состоял в банде грабителей банков.

— А прав ли я касательно похищения людей?

— Да. Было и это.

— Герцог Арден подтвердил обвинения герцога Ориджина, — повторил секретарь для записи.

— Дамы и господа, — сказал северянин, — выборы владыки — очень редкое событие. Не выработаны строгие традиции и правила, регулирующие их. Но, надеюсь, мы можем применить опыт иных избирательных процессов. Избираются лидеры ветвей Церкви, старейшины гильдий, бургомистры вольных городов — и нигде, насколько мне известно, уголовные преступники не могут являться кандидатами.

Ориджин повернулся к Эмберу, и тот подтвердил:

— Верно, милорд, это не допускается.

— Вряд ли требования к кандидату в императоры могут быть мягче, чем к главе гильдии жестянщиков. Если ни одна гильдия не позволит преступнику стать старейшиной — не позволим и мы. Я предлагаю отказать герцогу Арденскому в участии в выборах и арестовать его. Не из-за политических взглядов, но по причине преступной деятельности. Ставлю данный вопрос на голосование.

Давая девяносто пять из ста в пользу победы Адриана, профессор Олли не знал, что именно может ей помешать, а лишь оставлял пять процентов вероятности чего-либо непредвиденного. Вот это и был тот самый непредвиденный случай. Адриан имел больше голосов, чем любой другой из кандидатов, но меньше чем все они вместе взятые! Если на одном голосовании все противники Адриана сплотятся — они перевесят сторонников и выведут его из игры. А потом никто не помешает им снова разделиться между своими любимцами. Ориджин нашел способ устранить владыку.

Адриан поднялся на ноги, багровый от гнева.

— Герцог Ориджин, вам ли, отъявленном мятежнику, говорить о преступлениях? Тысячи людей погибли в войне, которую вы развязали!

— Как раз в те дни, когда вы похищали людей, я предложил Палате дать оценку моим действиям. Я ответил перед лицом Палаты. Теперь ваш черед, герцог Арден. Если высокие лорды желают отдать эфес не только тирану, а и грабителю — на то их воля!

Ропот прошел по залу. Дориан Эмбер позвенел по стеклу, призывая к порядку.

— Кто поддерживает голосование, предложенное герцогом Ориджином? Устранить ли от участия в выборах и взять под арест лорда Адриана Ингрид Элизабет, герцога Арденского?

Хватило бы четырех синих флажков, но поднялось гораздо больше.

— Вопрос ставится на голосование, — постановил секретарь.

А с Адрианом тем временем творилось нечто. Со страшным выражением лица он вышел вперед, к трибуне. Поднял над головой растопыренную пятерню, будто хотел схватить северянина за горло…

И резко сжал в кулак.

Златая Грива давно ждал этого знака.

Ждал больше года. Все то время, что служил щедрому вождю Адриану.

— Владыка, я устал быть глазами. Хочу стать мечом! Кого мне убить для тебя?

Адриан отвечал:

— Не время. Ты — мой клинок для особого случая.

— Когда он наступит?

— Я покажу. Вот так.

Адриан вскидывал руку и сжимал кулак.

В последние дни Златая Грива особенно сильно жаждал знака. Он сидел в темном тесном месте, напоминающем склеп. Свет и воздух поступали сквозь единственную тонкую щель между камней. Имелся запас воды и пищи, заготовленный заранее. Испражнения накапливались в ведре, наполняя склеп смрадом. Впрочем, не вонь и теснота терзали Златую Гриву, а ужасающая скука. В течение многих часов он мог занять себя лишь одним развлечением: Птахой без Плоти. Птаха была при нем, шаван запускал ее летать над Фаунтеррой и всеми Землями Короны, и смежными герцогствами. Он видел странные вещи: например, как Минерва пишет письмо, но буквы не появляются, и бумага остается чистой. Видел вещи гадкие: как волк и волчица хохочут, меча ножи в портрет владыки, а после пьют ордж с колдунами-убийцами из болот. Видел и весьма тревожные события: как три батальона кайров поднимаются из лагеря в графстве Эрроубэк и грузятся в поезда для спешной переброски. Златая Грива хотел рассказать владыке, но не имел способа связи. Он был замурован в толще каменой стены. Выйти он мог только с помощью Перста Вильгельма, и лишь в одном случае — если Адриан покажет знак.

Вчера с помощью Птахи он наблюдал, как кайры и искровые гвардейцы обыскивают здание Палаты Представителей. Они тщательно заглянули в каждый уголок — в чуланы, за шторы, под кресла, в шкафы… Златая Грива смеялся над ними.

А сегодня началось заседание, и он завыл от тоски. Лорды по очереди беззвучно открывали рты, да еще порой поднимали флажки, и долгими часами ничего другого не происходило. Он даже бился лбом о камни, чтобы не уснуть.

— Скорее всего, ты не понадобишься, — предупреждал владыка. — Но если вдруг это случится — не проспи! Я подам знак.

Когда на трибуну вышел волк, Златая Грива подобрался. Волк говорил спокойно и без жестов, но владыка свирепел от его слов. Владыка побагровел, встал на ноги, вышел с места… Златая Грива затаил дыхание в надежде. Адриан вскинул и сжал кулак. Шаван издал боевой клич и начал стрелять в стену перед собой.

Она покрылась трещинами, лопнула, брызнула каменной крошкой. Распахнулась дыра, а за нею был зал заседаний. Лорды пялились на Златую Гриву, глаза вылезали из орбит. Глупые схватывались на ноги, умные прятались за спинки своих громадных кресел. Шаван выпростал руку, наводя Перст. Герцог волков торчал на трибуне, как тополь среди поля. Идеальная мишень, невозможно промахнуться! Синяя подсветка окружила его фигуру.

— Тирья тон тирья, — шепнул Златая Грива, и тут владыка закричал:

— Иона!

В мгновение ока шаван развернулся к волчице. Она стояла, согнув руку у бедра. Широкий рукав платья скрывал Перст, однако шаван все прочел в глазах волчицы. Она видела его так же, как и он ее: в голубом мерцании подсветки.

Златая Грива целился в Иону. Она — в него.

Будто звенящая струна натянулась вдоль линии прицела. Одно неловкое движение — и лопнет.

Златая Грива не знал, кто быстрее. Он отличный стрелок. Волчица убила сотню шаванов. Он мужчина. Наверняка он быстрей ее. А может быть, нет. Он не хотел бы проверять.

Если Адриан прикажет: «Огонь!» — тогда он выстрелит.

Но при слове «Огонь» выстрелит и волчица. Даже при звуке «о». Даже при резком вдохе.

Адриан знал это и не раскрывал рта.

Напряжение стало таким, что все в Палате затаили дыхание. Каждый боялся шелохнуться. Один шорох, один звук — и придет тьма…

Потом герцог волков произнес:

— Сестричка.

От этого слова струна чуть-чуть ослабла, и герцог добавил:

— Не нужно.

Струна провисла еще. Златая Грива ощутил странную тяжесть в руке. Он опустил Перст. Опустил всего чуть-чуть, прицел смотрел теперь не в грудь, а в колени волчице. Ее Перст тоже слегка отклонился вниз.

Лорды Палаты позволили себе вздохнуть. Герцог волков сказал владыке:

— Поясните сей демарш, герцог Арден.

— Охотно.

Гнев владыки обратился холодной твердостью. Адриан вышел в середину зала и встал точно на линии огня между волчицей и шаваном. Ровным и мощным голосом заговорил:

— Высокие лорды Палаты! Фарс, который вы зовете выборами, стал возможен лишь потому, что вы забыли два обстоятельства. Первое: я — урожденный император Полариса. Не люди, а боги даровали мне власть! Второе: я был свержен за счет интриг и мятежей подлеца, коего вы видите на трибуне. Щадя ваше самоуважение, я согласился на эту игру. Дабы вы ощутили свою значимость, я готов был вернуться на трон путем так называемых выборов. Однако вы повторили ошибку и снова позволили ловкачу одурманить ваши мозги. Что ж, третьего шанса не будет дано. Отсюда выйдет живым лишь тот, кто склонит колено предо мною. Златая Грива, будь добр, открой выход.

Шаван поколебался. Если он отведет Перст, ничто не помешает волчице убить владыку. Но тело владыки прикроет шавана от огня. Он сможет обернуться и ударить в ответ. Расстрелять сперва волчицу, а потом и всю волчью стаю. Нет уж, она не посмеет открыть огонь!

Златая Грива нацелил Перст во внешнюю стену своего склепа и произвел несколько выстрелов. Камни, раздробленные заранее, легко поддались. Вскрылась дыра, холодный сырой ветер ворвался в зал. Снаружи, точно в этом месте, как и было рассчитано, находились позиции алой гвардии.

— Выборы отменяются, — сказал Адриан. — Даю вам два дня, лорды и леди. Кто выйдет — преклонит передо мной колено. Кто не выйдет — погибнет на третий день.

Палата застыла.

— Кто желает принести присягу прямо сейчас? — осведомился Адриан.

И тут произошло событие, значение коего Златая Грива не смог оценить. Первый секретарь скучным тоном чиновника сказал в раструб машины:

— Герцог Арденский призвал на помощь шавана с Перстом Вильгельма, который прятался в засаде. Герцог Арденский выставил ультиматум: лорды Палаты обязаны признать его владыкой в течение двух дней, иначе будут умерщвлены.

— Все верно, секретарь, — процедил Адриан с неожиданной злостью, причин которой не понял Златая Грива. — Итак, кто выйдет со мною прямо сейчас?

Шаван знал, что многие в этом зале поддерживают владыку. Он ожидал, что целая дюжина человек сразу поднимется с мест. Но почему-то встал только генерал Гор и белая маска. Еще несколько человек колебались: тесть Адриана, герцоги мартышек, братья-медведи. Не дожидаясь их решения, первый секретарь объявил:

— Генерал Йозеф Гор уступил ультиматуму герцога Ардена.

И совсем уж будничным тоном добавил:

— Там, кажется, перестало крутиться…

Девчонка, стоявшая над машиной, ойкнула и быстро поменяла какую-то деталь. Секретарь повторил свои слова. Владыка глянул на него с ненавистью.

— У вас два дня, — отчеканил Адриан. — Теперь я ухожу.

Владыка не смог бы выйти через главный вход: там дежурили кайры. Но за дырой в боковой стене стояла алая рота, верная Адриану. Первым вышел генерал Гор, гвардейцы помогли ему спуститься с каменной осыпи. За ним последовал белая маска. Затем к дыре подошел сам владыка, как тут заговорил приарх Амессин.

— Церковь Праотцов признает Адриана исконным и полноправным императором!

С важным видом приарх зашагал не к дыре в стене, а к парадному выходу. Уж его-то никакие кайры не посмеют задержать. Но неожиданно возникло затруднение: Амессин продолжал переставлять ноги, однако они больше не касались пола. Священник медленно поднимался в воздух. Янмэйская кукла направляла его движением пальчика.

— Боюсь, приарх Амессин никак не может признать владыкой Адриана. Разрешение на выборы приарха подписано мною, владычицей Минервой. Если владыкой всегда был Адриан, то разрешение недействительно, и Амессин не является приархом.

— Как вы смеете! Немедленно опустите меня!

— Вы можете идти, епископ, но это будет равносильно отказу от сана. Предлагаю оставить мантию приарха здесь, в Палате.

Синяя мантия слетела с плеч Амессина и двинулась в самостоятельный полет. Дориан Эмбер скучливо произнес для записи:

— Приарх Амессин заявил, что считает императором герцога Арденского. Владычица Минерва указала на противоречие: Амессин был избран приархом с согласия владычицы Минервы. Тем самым он уже признал ее права императрицы.

— Замолчите вы! — в сердцах выкрикнул Адриан.

— Герцог Арденский попросил секретаря Палаты замолчать. Секретарь отклонил его просьбу.

Тем временем приарх поднимался все выше и ловил мантию, которая пыталась уплыть в сторону.

— Епископ Амессин, ваше решение: уходите без мантии либо остаетесь?

Он выругался сквозь зубы.

— Остаюсь.

Кукла опустила его на место. Владыка процедил сквозь зубы смешок:

— Дешевое представление, леди Минерва. Прощайте, милорды.

И он покинул зал, а следом вышел Златая Грива.

Здание Палаты и прилегающий квартал окружали целых три кольца вооруженных людей. Прямо под стенами на укрепленных позициях стояли личные гвардии лордов. Две тысячи отборных воинов разных земель готовы были защищать Палату в случае мужицкого бунта. В числе этого соединения были и две алых роты Адриана. Отнюдь не случайно они стояли ближе всего к тому месту, где Златая Грива пробил в стене дыру. Выйдя на улицу, владыка скомандовал гвардейским офицерам:

— План «арест», — и роты пришли в движение.

Окружив владыку защитным строем, гвардейцы двинулись прочь от Палаты. Златая Грива прикрывал тыл, зорко следя за дырой в стене.

Пройдя полсотни шагов, гвардейцы уперлись во второе оцепление Палаты, состоящее из монахов братства Вильгельма. Легат, командовавший ими, вышел навстречу владыке. Адриан сказал и ему:

— План «арест», — что подразумевало посвященность легата в планы владыки и готовность следовать им.

Однако легат выразил удивление:

— Где его преосвященство?

— Минерва силой удержала его.

— Он должен был выйти вместе с вами.

— Самозванка схватила его Перчаткой! — с гневом повторил Адриан.

— Он жив?

— Жив и здоров, но не может выйти. Следуем плану «арест».

После короткой паузы легат ответил: «Так точно», — и дал знак боевым братьям расступиться. Миновав монашеское оцепление, владыка с гвардейцами достиг третьего кольца. Его составляли несколько тысяч наиболее крепких, злобных и хорошо вооруженных молодчиков. Рука Додж — их командир — выбежал навстречу Адриану.

— Владыка, на вас напали?!

— План «арест», — коротко бросил Адриан, и Рука Додж пришел в сильное возбуждение:

— Лучший изо всех! Уж мы им покажем! Велите штурмовать!

— Через два дня. Я дал лордам время на размышления.

— Владыка, мы готовы сейчас! У парней кулаки чешутся!

— Отставить! Двое суток держите осаду. Если выйдет кто-нибудь из лордов, ведите ко мне, безоружным. Должен преклонить колено и принести присягу, тогда будет жить. Кто выйдет с оружием и непокорный — убейте.

Рука Додж гаркнул:

— Вас понял! Смерть козлам!

Адриан и гвардейцы зашагали дальше, но продвинулись недалеко. За спинами отборных молодчиков Доджа бурлила огромная толпа черни. Люди не дали владыке прохода, желая узнать: что случилось, почему рухнула стена, почему владыка ушел так рано, и вместе с солдатами? В гуще толпы Адриан остановил гвардию и обратился к народу.

— Предательство в Палате! Это не выборы, а капкан! Прямо в зале заседаний, во время речи Ориджина! Меня хотели схватить и убить!

Владыка рубил короткими сильными фразами. Горячил народ, как коня кнутом. Каждое сильное слово люди подхватывали и качали на стоголосых волнах: «Предательство!.. Засада!.. Хотели убить!..» Буйные головы сразу зажигались: «Отомстим! Возьмем их! Конец лордам!»

— Во мне — ваша надежда и защита! — Чеканил Адриан. — Я — ваш оплот! Поэтому лорды ненавидят меня!

— Кровопийцы! — ревела толпа.

Он вскинул раскрытую ладонь:

— Я дал им срок! Два дня, чтобы сдаться и упасть на колени. Если да — прощу. Если нет…

Резким, могучим жестом он стиснул руку в кулак. И толпа заорала:

— Смерть лордам! Смерть!..

И Адриан двинулся дальше, предваряемый алой гвардией, окруженный пьяным кровожадным восторгом.

Потом крики стали утихать. Со всех сторон подтянулись люди, не слышавшие речь владыки. Начали спрашивать, что да как. Крепкий дедок, похожий на кучера, взобрался на бочку и внятно пояснил для незнаек:

— Адриан дал лордам два дня. Пускай признают его владыкой. Если нет — пожалеют.

Солнечный свет и крики толпы оглушили Златую Гриву. Его внимания едва хватало на то, чтобы отслеживать тыл. Из Палаты может показаться волчица, дабы в спину расстрелять владыку. Тогда Златая Грива должен убить ее первым… Потом здание Палаты пропало из виду, а толпы черни Адриану не угрожали. Шаван расслабился, начал зевать. Голова наполнилась теплым туманом, сквозь который шепотком звучала мысль: надо сказать владыке. Сказать нечто важное, что он видел глазами Птахи. Но что именно — Златая Грива не помнил.

Во дворце Пера и Меча владыку встретила жена.

— Что произошло?

— Я проголодался. Пусть подадут ужин, — спокойно велел Адриан.

Леди Магда во все глаза смотрела на Златую Гриву. Она знала, где он находился и в каком случае должен был выйти.

— Хочу есть, — повторил Адриан.

Уже за столом, когда жена своею рукой налила ему чаю, владыка сообщил:

— План «арест».

— Худший изо всех, — сказала Магда.

— Не я его выбрал! — огрызнулся владыка. — Ориджин назвал меня преступником и предложил арестовать. Многие из этих индюков потянулись за флажками. Еще минута — и меня бы скрутили прямо в зале Палаты.

— Я просто надеялась… — вздохнула жена.

Он смягчился:

— Не переживай. Ситуация в наших руках. План «арест» уже работает полным ходом, не так ли, генерал?

Йозеф Гор, деливший с ними стол, немедленно доложил:

— Отправлены волны в Маренго и Арден. Два корпуса алой гвардии начали срочную переброску в Фаунтерру. Барон Деррил оповещен о ситуации, он вызовет из Южного Пути свои войска. Вильгельминцы окружили Здание Палаты, дабы предотвратить вылазки. За нами полный военный контроль над столицей и Землями Короны.

— Благодарю, генерал. Вам слово, Итан.

Секретарь в белой маске сообщил:

— Ваше величество, новость в п-правильном свете передана «Голосу Короны», а также Ветви Праотцов. Уже завтра она п-прозвучит и со страниц издания, и с к-кафедр соборов. Л-лорды снова предали владыку и с-снова попытались убить.

— Именно так.

— Позволю себе с-сказать: нам на руку, что в Палате заседают два Ориджина и Э-эрроубэк. Это придаст д-достоверности.

— Достоверность обеспечена словом Церкви! Праотцы выскажутся в нашу пользу, а Праматерям ничего не останется, как повторить за ними.

Магда сказала:

— Я волнуюсь за отца. Почему он остался внутри?

— Проклятый Эмбер сыграл на руку нетопырю. Мерзавцы сговорились. Эмбер надиктовал на устройство такими словами, будто я — разбойник, а любой, кто за меня — дурак и трус. Никто не хочет звучать трусом, твой папенька в том числе.

— И он будет в Палате, когда ты начнешь штурм?

— Ах, уймись! Ко дню штурма там останутся только отпетые бунтари, вроде Ориджина с Минервой. На самом деле, прекрасно, что все мои враги собрались вместе. Прихлопнем их одним махом!

— Ты уверен, что кайры не станут мстить?

Владыка ухмыльнулся:

— Уверен, что захотят. Но я недаром оттянул выборы до ноября. На носу зима. Раньше апреля северяне просто не выберутся из своих земель. Значит, они получат полгода на то, чтобы перегрызться за власть. Не сомневайся, дорогая: этим они и займутся. Впервые за века Первая Зима останется без головы! Лиллидей, Стэтхем и прочие вцепятся в глотки друг другу — а мы поддержим кого-нибудь на свой вкус. Жаль, Флеминг на Звезде… но у него остались дети.

— Любимый, меня волнуют те кайры, которые сейчас стоят в графстве Эрроубэк. Им-то не нужно ждать весны.

Адриан подмигнул ей:

— Этот вопрос решен, дорогая. Итан, будьте добры…

— Н-нынешним утром приказ владыки передан в управление р-рельсовых дорог. Ветка Фаунтерра — Эрроубэк обесточена, движение остановлено.

— Прекрасно. Пеший марш займет дней десять. Мы расправимся с бунтарями в Палате, а потом займемся батальонами с Бэка. К тому моменту в Фаунтерре соберутся все наши войска!

Лишь теперь волнение Магды слегка улеглось. Она улыбнулась мужу:

— Ты все предусмотрел, любимый.

И в эту минуту крепкий черный чай, наконец, сделал свое дело. Златая Грива очнулся от дремоты и вспомнил важное.

— Владыка, позволь сказать. Я кое-что видел глазами Птахи.

— Вам лучше уйти отсюда, — сказала наставнику Элис Кавендиш.

Стоял уже глубокий вечер. Заседание давно окончилось, за окнами стемнело, зал осветили искровые огни. Но никто из лордов не собирался уходить. Долго обсуждали положение, разбившись на группы, а затем, будто так и нужно, принялись устраиваться на ночлег. Даже сторонники Адриана — Морис Лабелин, герцог Литленд и прочие — почему-то не последовали за владыкой, а остались в осажденной Палате.

Баронет Эмбер взял на себя роль хозяина:

— Господа, с гордостью скажу: для меня большая честь — организовать первое в истории заседание Палаты с ночевкой.

Он раздал распоряжения слугам. Уютный зал отдыха на втором этаже отдали для ночлега дамам, а лордам устроили места в зале заседаний и на балконах. Приготовили и подали ужин, в щедрых количествах сварили чаю, поскольку ночь обещала быть холодной. В качестве спальных мест составили кресла по два, застелили скатертями вместо простыней. На роль одеял подошли плотные шторы, а также накидки и плащи. Дыру в стене заложили камнями — не без помощи Перчатки Могущества. Эмбер с видимым удовольствием опрашивал лордов: «Удобно ли вам в нашей гостинице? Если чего-либо потребуется — не стесняйтесь просить».

Николас Олли смотрел на эти приготовления и все не мог поверить. Только когда сам король Шиммери растянулся на креслах, поставив рядом бутылочку вина на случай ночной жажды, — профессор сказал:

— Ради всех Праматерей, они действительно ложатся спать!

Ученый не знал, чему удивляется сильнее: тому, что никто из лордов не склонил колено перед владыкой, или этому странному домашнему уюту, царившему в осажденной Палате.

В отличие от профессора, Элис питала не удивление, а детский восторг. Самые могущественные люди мира — графы, герцоги и даже король! — укладываются спать всей толпой, точно студенты после гулянки. И сама Элис тоже останется на ночь! Правда останется? Ну да, все верно, никто ее не гонит. Баронет Эмбер даже предложил ей перейти в дамский зал, и она возразила: «Спать возле императрицы? Нет, я не смею, лучше пойду в холл», — и тогда к приглашению Эмбера присоединилась графиня Шейланд: «Идемте же, сударыня, не стесняйтесь. Мы в осадном положении, не нужно никаких церемоний». Элис выдохнула: «Сию минуту!», — и обернулась к профессору с полным восторгом в глазах. Это не просто приглашение ко двору, а нечто в сто раз лучше — общее приключение! Ночь в осаде вместе с первыми людьми, живыми легендами Полариса!

Потом она встретила взгляд наставника и посмурнела. Сказала вполголоса:

— Вам лучше уйти отсюда.

Он ответил:

— А я хотел сказать, что это вы должны уйти.

Элис резко мотнула головой:

— Нет, ни за что. Завтра снова будет заседание. Один из нас должен остаться, чтобы обслуживать устройство. Вы — гений, ваша жизнь — сокровище. Прошу, не подвергайте себя риску.

— Вы молоды, — возразил Олли. — Мои открытия уже совершены, а ваши — еще впереди. К тому же, вы девушка.

— Какая чепуха! Остались Минерва и леди Иона, и дама из Дарквотера, и даже святые матери. Женский пол — не препятствие долгу!

— Все они — высокородные гордецы: готовы рискнуть головой, лишь бы не уронить себя. А вам нет нужды что-либо изображать.

Профессор искренне заботился о ней, но выбрал слова неудачно. Прозвучало как упрек низкому происхождению Элис. Она нахмурилась:

— Может, я и не дворянка, но я всей душой на стороне Минервы. А вы поддерживаете Адриана. Будет честно, если уйдете вы.

Баронет Эмбер откашлялся:

— Милая сударыня, хочу напомнить, что лорды вокруг вас укладываются спать. Боюсь, ваша чувственная речь служит им вместо колыбельной.

И правда: все ближайшие лорды забавлялись, наблюдая за нею. Элис покраснела, выронила извинения и убежала. А Олли перетащил кресло и расположился на ночь возле устройства, словно часовой.

Ему долго не удавалось уснуть. Сначала потянуло сквозняком, и кто-то позвал слуг, чтобы заткнуть щели. Потом баронет Эмбер выходил похлопотать, все ли в порядке у дам. Затем герцог Ориджин начал шептаться сам с собою, еще и показывал на дырку в стене — будто сам себе рассказывал, что случилось днем. Перебив его шепоток, заливисто захрапел ганта Корт. Баронет Эмбер снова украдкой куда-то вышел, по пути изрядно скрипнув дверью. Принц Гектор Шиммерийский очнулся от дурного сна, выругался: «Чертовы болотники!», приложился к отцовской бутылке…

И тут профессор понял, отчего не может уснуть. Всех явных сторонников Адриана — таких, как приарх, герцоги Литленд и Лабелин — первый секретарь разместил на ночлег на балконах. Там было комфортнее, чем в зале: теплее, уютнее, тише. А еще, туда вела скрипучая лестница. Нельзя незаметно спуститься с балкона и покинуть Палату. Потому профессор и не спал: напряженно ждал скрипа ступенек под ногами уходящих лордов. Он не мог решить, что станет делать, если все сторонники Адриана соберутся и уйдут. Следовало бы пойти за ними, но нельзя же бросить Элис и устройство! А если бы не было ни Элис, ни устройства, то все равно, по какой-то причине, ученому не хотелось уходить.

Внезапно он заметил, что баронет Эмбер все еще не вернулся в зал. Что, если он тайком покинул Палату? Быть может, он — скрытый агент Адриана? Разместил всех ночь, дождался, пока уснут, а затем вышел и подал сигнал на штурм? Ученому стоило бы встревожиться, однако он ощутил разочарование: баронет казался таким храбрым молодым человеком, а в итоге первым сбежал… Эх, молодежь теперь пошла, — с горечью подумал Олли, хотя был старше Эмбера всего лет на десять.

Но вдруг дверь открылась, Дориан Эмбер на цыпочках прошел через зал и наконец-то улегся на свое место. Вернув утраченную веру в молодое поколение, профессор успокоился и уснул.

За ночь никто не покинул здание Палаты.

В окрестностях не произошло ничего угрожающего. Попытки штурма не предпринимались. Кольцо молодчиков на ночь поредело: многие ушли спать в казармы. При желании, высокие лорды даже смогли бы прорвать блокаду силами своих гвардий. Это наблюдение ослабило тревогу и подняло настроение многим Представителям. После завтрака — весьма недурного, как для осадного положения, — баронет Эмбер пригласил лордов в зал.

Однако заседание сразу пошло сумбурно. Первый секретарь даже не успел зачитать дневную повестку, когда некто — кажется, герцог Фарвей — потребовал отказаться от повестки. Ситуация опасна, в пору думать не о выборах, а о выживании. Вместо выступлений кандидатов лучше посовещаться о том, как быть. Эмбер не успел отреагировать, как совещание уже началось само собою. Лорды стали выкрикивать идеи со своих мест. Представители Степи предложили прорваться с боем, раз уж враг поредел. Им возразили: «Прорваться — куда? Весь город под контролем Адриана!» Шаваны не оробели: «Захватим весь город! С нами Перст и Перчатка! Устроим выборы прямо во дворце!» Мать Алисия от имени Церкви Праматерей тут же запретила применение Перста (хотя не факт, что ее услышали). А приарх Амессин строго осудил саму идею кровопролития: «Милорды, оставьте мысли о войне! Вам нечего бояться, Церковь Праотцов гарантирует порядок в городе». Кто-то крикнул в ответ: «Это и пугает».

Наконец, первый секретарь завладел вниманием:

— Дамы и господа, я предлагаю все-таки последовать повестке дня. На сегодня назначена речь герцога Ориджина, которая вчера была прервана. Одним из главных предвыборных обещаний герцога является защита мира и порядка. Возможно, его светлость найдет что сказать и о нынешней ситуации.

Эрвин Ориджин бодро вышел на трибуну, а его адъютант раздал лордам брошюры.

— Милорды и миледи, надеюсь, вам спалось так же крепко, как и мне. Наше осадное положение наполняет меня не тревогой, а чувством гордости. Трудности нашей работы лишь подчеркивают важность решений, которые будут здесь приняты. Но я вижу, что некоторые из высоких лордов питают легкое беспокойство. Потому разделю свою речь на две части. Вторая будет посвящена моим планам развития образования, науки и искусства (которые вы также найдете в брошюрах). А в первой части речи — непосредственно сейчас — я опишу свои способы защиты мира и порядка на примере данного конкретного случая.

Полная тишина воцарилась в зале, лорды слушали с особым интересом.

— На данный момент армия герцогства Ориджин является сильнейшей в Поларисе. Однако войны последних лет убедили меня: невозможно добиться мира путем сражений. Когда меч становится главным способом навязывания воли, то вся политика переходит в чисто силовую плоскость: кто сильнее — тот и прав. Очевидно, что этот ведет не к миру, а к бесконечной военной эскалации. В частности, в Первой Зиме после битвы мы с герцогом Арденским подписали мирный договор — и вот, не прошло и года, как герцог Арденский нарастил войско и вновь угрожает нам расправой. Говоря проще: острый меч — это не ключ к миру. А что же тогда — ключ?

Северянин дал профессору время на смену цилиндра и продолжил:

— Тщательно изучив труды Светлой Агаты и Янмэй Милосердной, я нашел три мудрых совета о защите порядка. Я применил на деле все три, о чем сейчас и расскажу. Совет первый звучит так: «Сделай силу негодным инструментом». Правитель должен ясно дать понять, что никакие вопросы не могут решаться с помощью жестокости. Уступать агрессору нельзя — потому, что в этом случае он захочет повторить свое. В нашем случае, агрессию и шантаж применил герцог Арденский. И некоторые лорды Палаты, как я заметил, подумывают уступить ему. Как будущий император, я обещаю следующее. Каждый лорд, кто останется в Палате и примет участие в голосовании, получит мое уважение и защиту, и не подвергнется никаким гонениям, за кого бы он ни отдал голос. Однако любого, кто уступит угрозе Адриана и сбежит отсюда, я перестану считать полноправным лордом. Если этих людей так легко запугать, значит, страх для них важнее разума. Впредь я и буду обращаться к их страху.

Поднялся шум. Эрвин хлопнул в ладоши:

— Лорды и леди, прошу тишины. Дальше будет интереснее! Второй совет, исходящий от Светлой Агаты, гласит: «Не наказывай, а предсказывай». Если некто совершил злодеяние, правитель может его покарать. Но это путь к наращиванию страха и взаимного ожесточения. Гораздо мудрее — предвидеть возможные преступления и строить политику так, чтобы у преступника отпало желание их совершать. В нашем случае, я предвидел, что герцог Арденский попытается силой решить исход выборов. Еще пять дней назад мои батальоны выдвинулись поездами из Эрроубэка. Вчера Адриан обесточил рельсовую ветку, но опоздал. Мой корпус уже развертывается на подступах к Фаунтерре и через тридцать шесть часов будет готов войти в город. Я полагаю, это отобьет у герцога Арденского желание начинать штурм.

Палата загудела громче прежнего. Многие голоса звучали радостно, однако приарх Амессин вскричал с возмущением:

— Это произвол! Вы нарушили условия выборов! Войска лордов должны оставаться вне Земель Короны!

Герцог развел руками:

— Пускай лорды Палаты решат, насколько оправданы мои действия. Если сочтут меня неправым, они отдадут голоса за Франциск-Илиана, герцога Арденского или даже за леди Стагфорт. Но прошу учесть при решении: войска Адриана никогда и не покидали Земель Короны. Он всего лишь отвел их в Арден и Маренго, а сейчас, по данным моей разведки, стягивает обратно.

Из зала спросили:

— А ваш корпус справится с ними?

— Прошу не волноваться: войска Адриана опоздают. Мои кайры имеют навык переброски поездами, алые гвардейцы — нет. А перемещение армии по рельсам — сложное дело, богатое подводными камнями. Все перепутается, начнется хаос, и полки нескоро восстановят боеспособность.

— Кроме того, — добавила Минерва, — путь в Маренго неисправен. Искровые гильдии настолько хорошо знают свое дело, что их оборудование ломается только в нужные моменты.

Спросил герцог Фарвей:

— Но у Адриана тысячи мужиков здесь, в Фаунтерре. А также несколько сотен гвардейцев и Перст Вильгельма. Не хватит ли этого для штурма?

Герцог улыбнулся:

— Адриан не рискнет штурмовать Палату, зная, что в любой момент кайры могут ворваться в город. Но благодарю, что вы упомянули многочисленную чернь. К ней-то и относится третий совет Праматерей, который я собираюсь воплотить. Янмэй писала: «Знай, что болит у большинства». В данном случае боль простого люда совершенно очевидна: высокие налоги. Из-за поборов народ доведен до отчаяния и переполнен гневом. Адриан умело использует этот гнев. Сам же Адриан своими быстрыми реформами и вызвал рост налогов, но мало кто в народе достаточно знает экономику, чтобы это понять. Люди просто рассвирепели и готовы бить любого, на кого им укажут. А выход из ситуации таков: унять боль большинства. Став императором, я обещаю снизить налоги на пятнадцать процентов как для подданных Земель Короны, так и для вассальных земель, обложенных податью. Если вас терзает вопрос: «Как же ему это удастся?» — то вот ответ: я сокращу расходы Династии, удалив из них самую обширную статью — содержание войска.

Палата воззрилась на него, затаив дыхание. В гулкой тишине герцог Ориджин произнес:

— Я распущу алое искровое войско Короны. Лазурные роты останутся в качестве дворцовой и почетной стражи. Алые полки будут отставлены от службы. Их прежнюю функцию обороны Фаунтерры и Земель Короны возьмут на себя кайры.

Если бы профессор Олли лучше разбирался в политике, он бы понял: в эту минуту герцог Ориджин выиграл выборы. Алая гвардия — мощнейший из инструментов, которыми Династия навязывает лордам свою волю. За последний век она была разбита лишь раз, и то не в честном бою, а путем хитрости — в ночном Лабелине. Кайры, при всей своей грозной славе, уступают искровикам и численностью, и вооружением. Они неоднократно проигрывали битвы — в том числе, в минувшем году. Опираясь только на кайров, без помощи искровиков, Династия уже никогда не сможет установить тиранию. За это счастье лорды сами были готовы платить, а тут им еще и предложили снижение налогов! Ни Адриан, ни Минерва, ни пророк не предложат ничего подобного. Если выборы состоятся, то герцог Ориджин неминуемо выиграет их. Единственный шанс Адриана — просто уничтожить Палату Представителей.

— Браво! — крикнул кто-то из зала.

— Браво! Браво! — подхватили другие.

Герцог Ориджин невинно развел руками:

— Будет вам, господа. Не нужно оваций, это же мелочь. Перейдем к главному: реформе образования.

И он начал рассказывать о школах для бедняков, которые никого здесь уже не волновали.

Златая Грива сидел подле Адриана, положив на стол руку с Перстом. Златая Грива — клинок владыки. Никто за этим столом не должен сомневаться в мощи императора.

Слева от Адриана сидел ганта Бэкфилд, а по ту сторону стола — трое полководцев: генерал Йозеф Гор, барон Хьюго Деррил и монах, чьего имени Златая Грива не помнил. Никого из этой троицы шаван не видел в бою и не мог оценить по заслугам. Потому оценивал чутьем, нюхом хищника. Чутье говорило: самый жидкий из трех — генерал Гор. Он ценен лишь верностью владыке. Когда с бунтарями будет покончено, стоит прогнать его и найти кого-то покрепче. Барон Деррил — это серьезный зверь. Безжалостный пес, готовый рвать глотки слабым. А вот третьего полководца — монаха — Златая Грива не понимал. Звериной ярости не было в нем, но ощущалось хмурое упрямство. Удали нет — а твердость есть. Странный человек в рясе.

— Господа, ситуация такова, — владыка обвел район на карте. — Пять дней назад, вероломно нарушив все соглашения, три батальона кайров под командованием Хортона начали переброску с берегов Бэка. К моменту, когда я обесточил рельсовую дорогу, большая их часть уже переместилась в Земли Короны и развернулась вот здесь, в десяти милях от Фаунтерры. Вскоре они смогут начать наступление на столицу. Мы должны остановить их.

— Позвольте доложить, — поспешно сказал Йозеф Гор, выдавая свое волнение.

— Слушаю.

— Переброска наших полков из Ардена и Маренго встретила трудности. Линии питания повреждены. Видимо, имеет место диверсия.

Ганта Бэкфилд вмешался:

— Владыка, это мой недосмотр. Минерва встречалась с мастерами разных гильдий, я не нашел предлога ей помешать. Она подговорила мастеров испортить линии. Клянусь, виновные будут найдены и наказаны!

— Верю вам, — кивнул Адриан. — Но это не облегчает положения. Генерал, как быстро прибудут полки пешим ходом?

— Через восемь дней, ваше величество.

— А Хортон может прийти послезавтра. Что и является предметом нынешнего совещания. Похоже, лорды Палаты узнали о приближении кайров. Теперь они боятся Ориджина и не смеют покинуть здание. Ни один так и не вышел, верно?

— Никак нет, — мрачно сказал Бэкфилд, — ни один.

— Значит, у нас не остается иного выбора, кроме штурма. Мы должны разбить гвардии лордов и захватить Палату. А в то же время — задержать кайров Хортона на подступах к Фаунтерре.

Златая Грива понимал ситуацию лучше других. Ему ли не понимать — вооруженному всевидящим зрением Птахи.

Столица набита людьми Адриана. Счет молодчикам давно перевалил за двадцать тысяч. Эти парни наглы, крикливы, драчливы — пока они в городе, и рядом владыка. Они похожи на дворняг, которые лают до пены и рвутся с цепи. Но брось их против волчьей стаи — и быть беде. Хортон пошлет на молодчиков тяжелую конницу — и те лягут под копытами. Нет у них ни навыка, ни оружия, чтобы выдержать рыцарский удар.

Настоящие воины есть у генерала Смайла — но они еще не прибыли в Фаунтерру.

Есть у барона Деррила в Престольной Цитадели. Правда, в малом числе, однако и те пригодятся, чтобы составить костяк обороны.

Наконец, есть бойцы у монаха — ведь это не просто монах, а легат боевого братства Вильгельма. Его солдаты дошли до Первой Зимы. Они не дрогнут против волков.

— Генерал Гор, — сказал владыка, — как много алых гвардейцев имеется в Фаунтерре?

— В данный момент — четыре роты, владыка. К завтрашнему полудню число дойдет до восьми.

— Сколько из них вы можете выставить на оборону столицы?

Генерал потер бородку.

— Ваше величество, обстановка в городе непроста. Палату окружают личные гвардии лордов, их общее число достигает двух тысяч. Когда мы начнем штурмовать здание Палаты, все имеющиеся силы алой гвардии понадобятся для этой цели. Мы не можем выйти в поле.

Златая Грива издал смешок. У генерала трясутся поджилки — вот на что похоже.

Адриан скривил губу:

— Штурм Палаты будет проведен силами молодчиков. Алую гвардию могу освободить от этой задачи и выдвинуть в полевой заслон.

— Ваше величество, молодчики не справятся со штурмом без нашей помощи.

Адриан повернулся к Бэкфилду:

— Полковник, ваше мнение?

Тот помедлил с ответом, жуя губу.

— Владыка, я думаю, генерал Гор прав. Рыцари лордов хорошо укрепились. Их нельзя просто задавить числом, нужно пробить оборону сильным точечным ударом. Молодчики жидковаты — ни брони, ни выучки. Ударить бы сначала алой гвардией, а уж потом в брешь пустить мужиков.

Адриан кивнул и повернулся к следующему полководцу.

— Барон Деррил, сколько рыцарей есть у вас?

Путевец встретил взгляд владыки.

— Двести сорок, ваше величество.

— Вы отправили волну в Лабелин с запросом подкрепления?

— Еще вчера. Завтра прибудут три сотни мечей, послезавтра — столько же.

— Я хочу, чтобы вы…

Деррил кашлянул, сбив Адриана с мысли.

— Ваше величество, я должен сразу уточнить. Имею прямой приказ от герцога Мориса Лабелина: всеми силами защищать Престольную Цитадель, а также лично леди Магду Лабелин. Имею также второй приказ: ни в коем случае не ввязываться в бой против кайров, если только они не угрожают жизням герцога и его дочери.

— Сейчас — угрожают! Кайры идут на город!

— На ваш город, владыка.

Деррил нажал на слово «ваш». Парень с яйцами, — подумал Златая Грива.

— Мне следует понимать это как бунт? — сухо уточнил Адриан.

Златая Грива пошевелил Перстом. Глянул на барона с сочувствием: мол, уважаю тебя, но если придется… Барон счел нужным объяснить:

— Владыка, поймите правильно. Я связан вассальной клятвой. Если бы герцог Морис послал меня в бой против кайров — пошел бы без колебаний. Но он велел оставаться при леди Магде.

Адриан продолжал холодно смотреть на барона. Тот добавил:

— Город наводнен сторонниками Минервы. Сама она владеет Предметом и умеет летать. Жена и сын вашего величества нуждаются в крепкой охране. Разве нет?

Вместо ответа владыка повернулся к третьему воину — монаху.

— Церковь Праотцов служит гарантом безопасности. На город наступают войска бунтаря.

Монах помедлил, перебирая четки. Слабак, — решил Златая Грива. Задумчивость — та же трусость.

— Простите, владыка, вы возлагаете на меня слишком много, — сказал монах. — В здании Палаты находятся представительницы ветви Праматерей. Если они пострадают при штурме, начнется новая война между Церквями. Я не могу принять такую ответственность.

— Вся ответственность на мне, — отрезал Адриан. — Это я буду штурмовать Палату. Вы должны задержать кайров Хортона.

Монах снова потеребил четки.

— Однако вашему величеству не хватает сил на обе задачи. Если я приму на себя кайров, то вы сможете атаковать Палату. Если нет, то вам придется выйти в поле с алой гвардией, и штурма Палаты не будет. Владыка, я стою перед дилеммой Агаты. А я — только легат, не кардинал и не приарх.

В глазах Адриана блеснул огонек:

— Стало быть, прямой приказ от приарха разрешит ваши сомнения?

— Об этом я и думал, ваше величество. Четверо кардиналов жаждут выступить перед высокими лордами, чтобы призвать их к покорности. Кардиналы просят меня выделить стражу, чтобы безопасно пройти в здание Палаты. Хочу пойти во главе отряда стражи. Так я смогу увидеть приарха Амессина и получить приказы.

— Отличное решение, — кивнул Адриан. — Я передам с вами письмо для приарха. Он снабдит вас приказами.

— Благодарю, ваше величество, — смиренно поклонился монах.

Владыка обратился к остальным:

— Барон Деррил, за вами охрана обоих дворцов. Да спасут вас Праматери, если хоть волос упадет с головы моего сына. Генерал Гор, готовьте штурмовые отряды. Ваша задач — первый прорыв обороны Палаты. Остальное довершат молодчики майора Доджа. Предусмотрите возможный огонь Перстом. На стороне противника — два носителя первокрови.

Тогда Златая Грива сказал:

— Владыка, позволь убить волчицу. Мог убить еще вчера, и все бы закончилось.

— Нет, — отрезал Адриан. — В этом соль всего плана. Иона должна первой открыть огонь. На глазах у народа пусть начнет расстреливать простой люд. Пускай все увидят воочию, кто такие волки! Когда хотя бы дюжина человек ляжет от ее Перста — вот тогда застрели ее.

Эта ночь в Палате Представителей прошла бурно. Выступление герцога взбудоражило всех. С одной стороны, тревога унялась: очевидно, Адриан не отважится на штурм, когда в спину дышат кайры, а его собственные войска еще не подошли. Он будет тянуть время, а значит, пока бояться нечего. С другой стороны, герцог Ориджин стал явным фаворитом выборной гонки, и это вызывало разные эмоции. Его сторонники откровенно ликовали. Альмерцы и Фарвеи, болотники и даже шаваны Рейса засыпали северянина поздравлениями, а также идеями о будущем устройстве империи. Минерва приуныла, осознав поражение, и рано удалилась спать. Сторонники Адриана на своем балконе хмуро обсуждали ситуацию. Более дерзкие из них хотели прямо сейчас уйти и отдать свои гвардии в помощь Адриану. Другие, более разумные, призывали сидеть и не дергаться. Герцог Морис Лабелин нарочито громко спустился с балкона и подошел к Ориджину со словами:

— Я велел барону Деррилу стеречь Магду и не помогать Адриану. Молю богов, чтобы он исполнил приказ.

— Благодарю вас, — ответил северянин. — Присоединяйтесь к нашему веселью.

Как оказалось, шиммерийские монархи затеяли возлияния. Несмотря на грядущее поражение в выборах, Франциск-Илиан оставался в прекрасном настрое. Откуда-то — прямо из воздуха, не иначе — добыл бочонок лаэмского вина и предложил всем желающим выпить за долгую дружбу Севера с Югом. Тут же откликнулись графиня Шейланд и ганта Корт, колдунья Дарквотера и морской барон Фейриса. Сам Ориджин в это время был занят беседой с матерью Алисией. Это не помешало честной компании поднять первый тост без него. Уже к третьему бокалу собутыльники заметили, что они представляют собой, как на подбор, земли западного побережья. Можно договориться — и проложить великий рельсовый путь из Лаэма в Уэймар через все земли Запада! Питать это чудо техники будет исполинская искровая плотина, построенная на Холливеле с помощью Перчатки Могущества. К пятому тосту принесли карту и принялись чертить маршрут… А сторонники Адриана угрюмо взирали на пиршество с высоты балкона.

Утром начало заседания по очевидным причинам задержалось. Некоторых высоких лордов — в частности, сынов Степи — пришлось будить насильственными методами. Первый секретарь пытался восстановить рабочую обстановку в Палате, но сам был отвлечен: некие священники прошли сквозь все кольца обороны и требовали принять их. Не в силах лично решить этот вопрос, баронет обратился за советом к пророку. Святого человека терзало похмелье, он молил о помощи колдунью Дарквотера:

— Милая леди, я не верю, что у вас не имеется средства… Если магия может убить, то может и вернуть к жизни…

Ведьма дала ему некое средство и выразила надежду, что его величество выживет после употребления. Король, не раздумывая, выпил и тут же был уведен баронетом:

— Срочно нужен совет вашего величества.

— Ах, милорд, решается вопрос моей жизни или смерти…

— Тогда тем более срочно!

Наконец, Дориан Эмбер уладил дело со священниками, а высокие лорды испили утренний кофе и заняли места в зале. С горем пополам, заседание началось.

— Первым пунктом нынешней повестки — выступление его величества Франциск-Илиана. Если его величество готов…

Снадобье ведьмы подействовало в лучшем смысле слова: пророк выжил и приободрился. Вполне довольный собою, он поднялся на трибуну и поприветствовал слушателей. Подал знак профессору, чтобы тот включил запись.

— Уважаемые лорды и леди, — заговорил король, — я хочу начать с покаяния. Бесчестные причины побудили меня претендовать на Вечный Эфес. Другие кандидаты, несомненно, руководствуются благородными мотивами, такими как властолюбие, тщеславие и гордыня. О себе, увы, я не могу сказать подобного. Без малого двадцать лет я правил королевством Шиммери и все это время только и делал, что утолял свою жажаду власти, славы и почестей. Боюсь, я насытился настолько, что по сей день не испытал нового голода.

В словах короля не звучало упрека в адрес соперников, одна лишь искренняя самоирония. Зал все больше симпатизировал ему.

— К сожалению, последние два года были богаты несчастьями и драмами. Многие люди страдали и взывали о помощи. Мною овладела порочная страсть: спасать кого-нибудь. Не зная удержу, я только и делал, что пытался спасти отдельных людей, города и герцогства, наконец, весь мир. И вот в чем ужас положения: война окончилась, а моя страсть не улеглась, но лишь окрепла. Столь сладка была роль миротворца, что я уже попросту не мог без нее обойтись. В качестве будущей жертвы моего спасения я наметил Святую Церковь. Две ее ветви ожесточились друг на друга, и обе лишились головы. Я подал кандидатуру на сан приарха с одною лишь порочной целью: обрушить на обе Церкви все свое спасательное рвение. Простите же меня, грешного…

Он покаянно склонил голову и глянул в сторону святых матерей.

— Но, как выяснилось, Церквям уже не требовалась помощь. Ветви пришли к согласию, а приархом был избран епископ Амессин. Я не отчаялся, а наметил новую жертву: саму империю Полари — ведь именно тогда обострился политический кризис. Взяв перо и бумагу, я закатал рукава и разработал отменный план спасения, учитывающий интересы всех сторон, в том числе даже моих соперников по выборам! Нынче с этой трибуны я собирался поведать вам способ примирения всех со всеми, под моим чутким руководством. Как тут произошло внезапное событие: мне доложили, что четверо почтенных кардиналов жаждут выступить в Палате. Мое сердце дрогнуло в трепетной надежде: быть может, Церковь все-таки чуточку нуждается в спасении?.. Боюсь, я просто не смогу продолжить речь до тех пор, пока не выслушаю кардиналов. Позвольте же мне прерваться на время и дать слово отцам Церкви!

Зал встретил его речь смехом и аплодисментами. Обаяние короля было столь сильно, что профессор заслушался и забыл сменить цилиндр. Благо, Элис вовремя пришла на помощь.

Франциск-Илиан спустился с трибуны и дал знак баронету Эмберу, а тот приказал часовым:

— Пригласите делегацию.

В зал вошли четверо старцев в лазурных сутанах, их сопровождал почетный караул из вильгельминских монахов. Часовые запретили вооруженным людям входить в зал, так что вильгельминцы остались в холле, лишь командир караула последовал за старцами, оставив свой меч у дверей.

Николас Олли не знал в лицо никого из кардиналов. Этот почетный сан священники обретают, если удаляются на покой после тридцати двух лет в чине епископа. Кардиналы не управляют епархиями, не правят службы и почти не показываются на глаза прихожанам. Они выполняют роль мировых судей при конфликтах внутри Церкви, а также считают голоса на выборах архиматери и приарха. Их власть мала, но авторитет велик. При появлении кардиналов Представители обеих Церквей встали на ноги и отвесили поклон, а следом поклонились и все лорды Палаты.

Старческим шаркающим шагом кардиналы подошли к трибуне, тогда профессор заметил их странное состояние. Все четверо священников не знали покоя: бегали глазами, сжимали и разжимали кулаки, теребили рясы. Можно было подумать, что кардиналы тоже боятся атаки адриановых войск. Но их-то никто не заставляет сидеть в Палате и ждать штурма!

— Святые отцы, кто выступит первым? Прошу оратора на трибуну, — пригласил баронет.

Тут случилась вторая странность: кардиналы отказались подниматься. Встали плечом к плечу у секретарского стола, и старший прокашлял:

— Мы выступим вместе.

Неясно, как четыре человека могут произнести речь хором. Но баронет Эмбер не выразил удивления:

— Как будет угодно. Профессор, включите запись.

Олли щелкнул тумблером, и старший из кардиналов произнес:

— Лорды и леди, мы хотим покаяться.

Это так напоминало ироничную речь пророка, что в зале послышались смешки. Но Олли со своего места видел: кардиналу не до шуток. Его губы трясутся, а глаза мечутся. Он испуган!

— Я, Моргрет Амалия Хезер рода Катрины, в прошлом епископ Руайльда, ныне почетный кардинал, раскаиваюсь в мошенничестве. Я совершил обман при подсчете голосов на выборах приарха.

Заявление шокировало зал. Лорды буквально затаили дыхание. Следовало бы сделать паузу, чтобы слушатели пришли в себя, но старец не мог остановиться — слова жгли его и рвались наружу.

— Епископ Амессин подкупил меня суммой в четыре тысячи золотых эфесов. Я посчитал в пользу Амессина пять голосов, которые на самом деле принадлежали Франциск-Илиану. Другие члены счетной комиссии были заодно со мною.

По залу прошел ропот. Епископ Амессин вскочил, потрясая кулаком:

— Клевета! Навет!

Заговорил второй из кардиналов. Подобно старшему, он назвал свое имя и признался в подтасовке. Ему Амессин посулил имение и замок.

— Этот сговор устроил шиммериец! Высокие лорды, не позволяйте им…

На епископа не смотрели. Зал впитывал каждое слово кардиналов. Третий старец в лазурной рясе тоже был соучастником обмана. Он обошелся Амессину дешевле первых двух: всего лишь красивый малый Предмет в форме перстня.

Четвертый кардинал трясся так, что едва мог говорить. Слова буквально смешивались со стуком зубов.

— Я сознаюсь, что т-тоже об-б-манул на выборах. Ам-м-мессин подкупил меня. Я п-получил…

Голос упал до шепота. Лорды не услышали, устройство не записало. Баронет Эмбер сказал:

— Прошу вас, повторите громче.

Лицо старика залилось краской, он впился ногтями себе в грудь, до крови укусил губу — и повторил. Громче. Когда смысл сказанного достиг высоких лордов, зал ахнул.

— Ужасно!.. Какой позор!

Даже Олли покраснел, услышав признание, а Элис разинула рот. Кардинал зашатался и едва не рухнул на пол. Командир вильгельминцев вовремя подхватил его.

— Ложь! Клевета! — закричал с места епископ Амессин. — Ориджины запугали их и заставили сказать!

Однако никто его не слушал. Лорды поверили признанию кардиналов — нельзя было не поверить. Настолько очернить себя могли только люди, заживо снедаемые совестью.

— Святые отцы, — уточнил баронет Эмбер, — верно ли я понимаю, что на самом деле большинство голосов получил Франциск-Илиан Шиммерийский?

Ответы разошлись. Два кардинала подтвердили, другие два не смогли сказать точно.

— Однако вы утверждаете, что епископ Амессин получил большинство лишь благодаря обману?

С этим согласились все четверо.

Заговорила мать Алисия, самая высокопоставленная священница в зале:

— Прошу высоких лордов стать свидетелями: епископ Амессин лишается мантии приарха. Прошу стражу взять его под арест.

Легат вильгельминцев оказался в непростом положении. Амессин являлся его непосредственным сеньором. Долг послушания требовал исполнять приказы епископа, а не матери Алисии. Но командира, как и всех в зале, потрясли признания кардиналов. После долгого колебания он обратился к Амессину:

— Епископ, прошу снять мантию и следовать за мной.

— Я помогу! — радостно воскликнула Минерва и одним движением пальца сорвала мантию с плеч Амессина. Совершив неспешный полет, лазурная ткань опустилась на плечи Франциск-Илиана. — Поздравляю с избранием, ваше величество.

— Премного благодарю, — поклонился пророк, расплываясь в улыбке. — Легат, я имею к вам несколько просьб. Прежде всего, позвольте лазурным гвардейцам ее величества сопроводить Амессина под арест. Боюсь, монахи будут слишком смущены подобным поручением.

Командир вильгельминцев мрачно кивнул.

— Также я предлагаю вам отвести войска от здания Палаты.

Легат откашлялся.

— Простите, ваше величество, вы возлагаете на меня слишком большую ответственность. Церковь Праотцов еще не признала вас приархом. Видимо, потребуются повторные выборы. В данный момент вы не можете приказать мне сражаться на вашей стороне.

— Именно потому я прошу, а не приказываю. И я не хочу, чтобы ваши люди проливали кровь. Просто отведите вильгельминские когорты и сохраните нейтралитет. Сделаете ли такое одолжение будущему приарху?

— Так точно, — ответил легат.

— Прошу вас также организовать защищенный периметр и развернуть полевые кухни и лазарет. Если в городе начнется смута, пострадавшим потребуется помощь Церкви. Полагаю, собор Вильгельма и площадь перед ним идеально подойдет для данной цели.

— Будет исполнено, — сказал легат.

Франциск-Илиан обратился к кардиналам:

— Несомненно, вы заслуживаете самого строгого наказания. Но ваше искреннее раскаяние дает мне повод для милосердия. Я буду ходатайствовать перед судом Святой Церкви о том, чтобы вас только лишили сана, но избавили от пыток и казни.

Один из кардиналов от облегчения лишился чувств. Другие рассыпались в благодарностях.

— Но вы, бывший епископ Амессин… — король сделал паузу, и впервые под его мягкой иронией обнаружилась стальная твердость монарха. — Вы не заслуживаете милосердия. Покойный приарх Галлард воскресил традицию сожжения еретиков. Я буду рад почтить его память ярким костром.

Лазурные гвардейцы взяли под стражу Амессина и вывели из зала. Кардиналы вышли, понурив головы. Мрачный легат вынес бесчувственное тело. Франциск-Илиан вновь поднялся на трибуну.

— Высокие лорды и леди, я повторно раскаиваюсь перед вами. Простите, что занял ваше время и внимание. Похоже, события повернулись так, что мне предстоит исполнять обязанности приарха. В годы юности я попробовал бы совмещать мантию и Эфес. Увы, теперь мои силы не те. Я снимаю свою кандидатуру на титул императора. Желаю победы мудрейшему из достойных.

Раздался шум аплодисментов.

Минерва, опьяненная расправой над Амессином, вскричала:

— А как же ваш план? Вы обещали всех помирить со всеми!

— Не стану отнимать ваш хлеб, Несущая Мир, — с улыбкой ответил пророк.

И вернулся на свое место, окруженный восторгом.

После этого баронет Эмбер назначил перерыв. Заседание было невозможно — настолько всех потрясли события. Лорды вышли в трапезную, чтобы насладиться чаепитием. Профессор Олли сказал помощнице:

— Проверьте качество записи, а я схожу на чай.

Элис вскричала:

— Нет, постойте! Там будут обсуждать все, что случилось! Я хочу услышать!

— Я тоже, — ответил Олли.

— Но вам же неинтересно!

— Дорогая, вы слишком долго пользовались моим равнодушием к политике. Теперь оно исчерпано. Сегодня я тоже испытал любопытство и пойду пить чай с Минервой, а вы проверите устройство.

Она глянула на него возмущенно, однако с уважением.

Олли направился в трапезную, где был радушно приглашен за стол. Беседа шла весьма оживленно. Ориджины, Минерва и мать Алисия не скрывали торжества. Похоже, Амессин успел изрядно им досадить. Многие обсуждали признания кардиналов, особенно последнего. Тьма сожри, в его-то годы прельститься на… Пророк вмешался в эти беседы и призвал сотрапезников уважать святых отцов. Святая Церковь сама очистит свои ряды, не дело мирян — чернить ее имя. Лорды устыдились досужей болтовни, и на минуту воцарилась тишина.

Тут профессор понял, что получил шанс. Прямо напротив него сидела Минерва Несущая Мир, и теперь была та минута, когда можно спросить ее о чем-нибудь. Сначала мелькнуло: «Зачем вы мне помогли? Я же отдал устройство Адриану!» Потом всплыло более важное: «Правда ли, что вы любите театр? Какую пьесу посетите в ближайшее время?» Но он набрался мужества и спросил о главном:

— Ваше величество, как вы можете участвовать в выборах? Эта процедура подрывает устои монархии! Преемственность рухнет, и при каждой передаче власти будет наступать смута.

Все, кто сидел за столом, повернулись к Минерве. Все хотели услышать ее ответ. Она улыбнулась профессору и сказала:

— Милорд, знаете ли вы, что такое Династия Янмэй? Янмэйцы не любят говорить об этом, но каждый четвертый император принадлежал к роду Софьи, а каждый пятый — к роду Агаты.

— Простите, ваше величество?..

— Вы говорите о традициях престолонаследия. Но понимаете ли, в чем они состоят? Неужели вы полагаете, что традиция — это передача власти от отца к старшему сыну?.. Так случалось реже, чем в половине случаев. Одни императоры завещали Эфес дочке, поскольку любили ее больше, чем сына. Другие не доверяли старшему сыну, а отдавали престол младшему. Владыка Мейнир выбрал Телуриана, поскольку тот был серьезен и суров, но любимцем и копией отца являлся Менсон Луиза. Бывали ли вы в Ардене, в храме Прощание? На саркофаге Мейнира высечено: «Сын, прости». Эти слова адресованы Менсону!

— Ваше величество, я не понимаю…

Минерва пощелкала пальцами, ища объяснений. Глянула на герцога Ориджина, тот подсказал:

— Заговор Ночных Соколов.

— Без вас знаю! — почему-то огрызнулась Минерва, но повторила: — Заговор Ночных Соколов! Возвел на трон человека, который вовсе не был сыном прежнего владыки. Однако это был Эвриан Расширитель Границ — ныне легенда Блистательной Династии.

Профессор все еще не понимал.

— Я пытаюсь сказать… — начала Минерва.

— Пытаетесь, — усмехнулся герцог. Она шикнула на него.

— Я хочу сказать: Династия Янмэй — не череда отцов и сыновей, вовсе нет! Династия — это традиция методов управления! Дело не в крови, а в мировоззрении и навыках. Как объяснить…

— Даже не пытайтесь, — поддел ее герцог.

Минерва хлопнула в ладоши:

— Вот! Ваш факультет физики! Им управляет декан, не так ли? А деканом становится самый уважаемый ученый, который лучше всех знает физику. Блистательная Династия — то же самое! Это последовательность людей, знающих заповеди Праматери Янмэй и умеющих править согласно им. История судит императоров не по крови, а по успеху. «Величайшая владычица нового времени», — пишут историки о Юлиане, которая была лишь невесткой прежнего императора!

— Вы хотите сказать… — потрясенно начал профессор.

Вмешался Ориджин:

— Она хочет сказать — не слишком умело, но будьте снисходительны, — Династия не прервется, кто бы из нас ни стал владыкой. Династия Янмэй потрясающе живуча потому, что нарекает своими самых успешных, а не самых близких по родству. Если я, агатовец, займу престол и приведу Поларис к процветанию, обо мне скажут: «Кровь Агаты не помешала ему править в лучших традициях Праматери Янмэй!»

— Уничтожив искровое войско, — холодно бросила Минерва.

Лорды заулыбались — очевидно, они не разделяли расстроенных чувств леди Стагфорт.

Перерыв подошел к концу, и баронет Эмбер пригласил всех в зал заседаний. Однако герцог Ориджин обратился к лордам:

— Предлагаю перенести наше заседание в зал для отдыха на втором этаже. Он имеет одно важное преимущество: наличие окон.

— Милорд желает смотреть в окно?

— Некоторые из вас, господа, примерно год назад наблюдали битву за Первую Зиму из уютного зала, с чашечкой кофе в руках. Уверен, это было приятно. Я же видел сражение под иным углом и, должен сказать, не получил никакого удовольствия. Но сегодня мне, наконец, представилась возможность побыть на вашем месте.

Лорды так и застыли:

— Сражение?.. О чем вы говорите, герцог?!

Ориджин премило улыбнулся:

— О штурме, конечно же. Боевое братство вышло из игры. Мои кайры на подходе и завтра вторгнутся в город. У Адриана есть лишь один шанс на победу — атаковать прямо сейчас. Располагайтесь у окон, господа! Насладитесь зрелищем!

Златая Грива вместе с владыкой наблюдал, как монахи строятся колонной и уходят прочь от здания Палаты. Не в поля, биться с волками, а в какой-то собор. Бегут, сожри их червь!

— Как вы можете! — шипел Адриан в лицо их командиру. — От вас зависит судьба приарха и всей Церкви Праотцов!

— Простите, владыка. Вы снова возлагаете на меня слишком много. Выборы решат, кто станет новым приархом. Я — не смею.

И он увел своих солдат. Тех самых, что могли остановить кайров.

Владыка и ганта Бэкфилд, и Рука Додж, и генерал Гор смотрели им вслед. У генерала, как водится, тряслись поджилки.

— Что прикажете, ваше величество? Как теперь быть?..

Гранитное здание Палаты окружали баррикады, щиты, частоколы. За ними блистали шлемы и пестрели флаги лордских гвардий. Две тысячи лучших бойцов всех земель Полариса. Лоскутное одеяло — но сшитое из очень крепких лоскутов. Там были и шаваны. Среди которых могли быть даже перстоносцы. Ганта Корт уберег парочку носителей Перстов…

Но Златую Гриву не пугало это воинство. Он знал, что лучше и быстрее их всех. Наверное, даже быстрее волчицы. Поэтому он сказал:

— Владыка, только прикажи!

Адриан взглянул на него с благодарностью.

— Ты славный воин. Но позволь высказаться остальным.

— М-мы… — начал Йозеф Гор, и Адриан не дал ему слова. Глубоко в душе генерал был не всадником, а ползуном. Владыка знал это.

— Майор Рука Додж, готовы ли ваши люди к бою?

Мужик встрепенулся. В нем не было дворянского гонора, мерзкого этого презрения ко всем, кто не рода прамамки. Была — гордость и готовность служить. Он посмотрел вокруг и увидел поле боя ясным взглядом. Восемьсот искровиков генерала Гора построились для атаки. Красивые, нарядные, хоть бабам показывай, — но всего восемьсот. А молодчиков Доджа было тысяч десять, не меньше. Да какое там десять! Считая со всеми пришлыми, со всеми бандитами и бедолагами, несчастными подмастерьями и отчаявшимися крестьянами — тысяч полста, не сочтешь! Отборные лучшие драчуны — впереди, на острие, сразу за спинами алых гвардейцев. А прочие, коим нет числа, — на площади и проспекте, и улицах, и переулках, и всюду, куда падает глаз.

Чтобы остановить штурм, волчице придется сжечь полста тысяч. Но она нипочем не сможет. Убьет дюжину, как решил владыка, а потом Златая Грива убьет ее.

— Пойдешь в бой, ползун?! — спросил Златая Грива у Руки Доджа.

Тот расправил плечи, за которыми стояли десятки тысяч мужиков. В эту минуту он, Рука Додж, был самым могучим человеком на свете.

— Сам ты свинья копытная, — бросил майор шавану. И повернулся к своим людям: — Ответьте владыке: вы готовы резать лордов?!

— Готовы… ура… Ад-ри-ан! — нестройно ответили мужики.

— Ах вы лысые козлы! — надсаживаясь, проорал Рука Додж. — Перед владыкой меня позорите! Эти гады лорды обирали вас, грабили вас, сдирали три шкуры! Вы готовы смешать их с дерьмом?! От-ве-чать!

На миг упала тишина, а потом…

— Ад-ри-ан! Ад-ри-ан! Ад-ри-ан!!! — проорало стотысячеголовое чудище.

И когда утихло, один крепкий голосистый дед, похожий на кучера, сказал увесисто:

— Майор, они готовы.

Адриан расцвел улыбкой, похожею на оскал.

— В атаку, господа.

— Урааа! — заорал Рука Додж.

— Уррр-рррраааа! — отозвались его неисчислимые солдаты.

— Но к-как же… — пролепетал генерал Йозеф Гор.

Владыка подошел к нему, взял за отворот мундира, притянул к лицу.

— Размазня, в атаку. Струсишь — заживо сгною.

Генерал покраснел, побледнел, потряс щеками.

— Т-та-так точно, в-ваш величество…

Отпущенный Адрианом, отступил на шаг, собрался с духом и крикнул алым гвардейцам:

— Слушай мой приказ! Пробить оборону Палаты! Захватить здание! В атаку!!!

Зашевелились алые роты — красивые, как шатер вождя. Выстроились клином, сверкнули жалами искровых копий и медленным маршем — ррраз-дваа! Ррраз-двааа! — двинулись к зданию Палаты. Златая Грива видел, как там, за баррикадами, заметались лоскутки одеяла. Задергались солдаты, забегали офицеры. Войска лордов не верили, не ждали что владыка осмелится. Но он решился! Таран из восьмисот искровых копий шел на баррикады. За ним двигались десять тысяч отборных молодчиков. А дальше — двадцать тысяч… полста… сто… неведомо сколько! — отчаявшихся и озверевших людей.

Златая Грива смотрел, чувствуя странное. Такое море не остановит ни один воин. Ни волчица, ни сам герцог, ни даже Гной-ганта — никто. Море нахлынет и поглотит, и переварит всю Палату. Он, Златая Грива, может даже не стрелять. Положим, волчица убьет сотню, убьет даже тысячу, а потом до нее все равно доберутся и разорвут на части. Грязные вонючие ползуны умоются кровью лучшего стрелка Севера. А потом растопчут и герцога волков, и всех, кого найдут внутри Палаты. Море не остановить!

И вот поэтому Златая Грива чувствовал странное — то ли тоску, то ли грусть. Это он должен убить волчицу. Отчаянные воины, как она, заслуживают славной смерти. Грязные ползуны не должны рвать ее на части. Великий воин, такой как Златая Грива, должен убить ее одним метким, точным ударом.

Первые ряды алых гвардейцев подошли к баррикадам. Первые защитники Палаты скрестили с ними клинки — и немедленно пали от искровых разрядов. Другие воины ринулись закрыть собой брешь, а искровики продолжали давить: «Рррр-раз, два-ааа! Р-ррраз, два-ааа!» Упала еще дюжина защитников, и алые лезли на баррикады, и лорды Палаты глазели на них сверху, из окон.

Было очень далеко — триста ярдов, не меньше. Златая Грива не мог видеть лица лордов, но все же как будто видел: огромные глаза, разинутые рты от страха. Алые гвардейцы медленно, мощно таранили баррикаду. Защитники не имели ни искры, ни шансов. А за спинами алых стояли десятки тысяч мужиков. Как только баррикада падет, они ворвутся в Палату и голыми руками разорвут всех на куски. Священников, янмэйскую куклу, волчицу, герцога, всех поголовно. Жажду крови нельзя утолить, Златая Грива знал по себе.

Тогда он ощутил новое, пугающее чувство: сострадание. В окнах верхнего этажа он видел несколько женских фигур и не знал, кто из них волчица — было слишком далеко. Но он понимал: рано или поздно волчица поднимет руку, чтобы открыть огонь. В тот миг он опознает ее и сможет застрелить. Владыка приказывал: не убивать ее раньше времени. Но владыка должен понять и отменить приказ. Какой бы сукой ни была волчица, она — великий воин и заслужила славной смерти!

Златая Грива повернулся к Адриану:

— Владыка, позволь мне выстрелить прямо сейчас.

Странное дело: он не увидел подле Адриана ни одного знакомого лица. Ползун-генерал ушел за алыми гвардейцами. Рука Додж повел в бой свою бесчисленную рать. Искровики, молодчики — все двинулись в атаку. Владыку окружали теперь какие-то люди из обычной черни. Бледная девка, баба с отвислыми грудями, одноглазый бандюга, голосистый кучер…

— Не стреляй, следуй плану, — сказал владыка.

Ничего иного Златая Грива не ждал. Слово Адриана — тверже булатной стали. Волчица должна положить дюжину мужиков, чтобы остальные мужики возненавидели ее. Быть может, потом они раздерут ее в клочья и изнасилуют, еще живую. Но владыка сказал так — значит, так тому и быть.

— Она славный воин, — попросил шаван, снова чувствуя странное. Он, сын Степи, молит о милосердии для волчицы! — Я вижу ее через окно. Позволь убить и избавить от страданий.

— Нет, — отрезал Адриан.

Алые гвардейцы опрокинули новую шеренгу защитников и взобрались на баррикады. Когда-то давно Златая Грива бился против них. Это — отважные люди с прекрасным оружием. Он расстрелял двадцать или тридцать из них, но тридцать первый добрался и отрубил ему руку. Он был повержен, хотя стрелял быстро, как молния. А волчица вовсе не стреляет! Они войдут в Палату и сожрут ее.

— Владыка, позволь. Всего один выстрел!

И вот тут он увидел на лице Адриана нечто странное и страшное. Отчаянье? Печаль?..

— Ты хороший воин, — сказал владыка, и холод прошел по спине шавана. В голосе владыки была… жалость?! Духи Странников, как это грустно! — Ладно. Убей.

Златая Грива вздрогнул. Он был готов стрелять, он даже высмотрел в окне тонкую черноволосую девушку. Одна плеть — и волчица сломается, как хворостина. Но почему Адриан позволил?! Слово владыки — тверже стали… Уже нет?!

Впервые в жизни Златая Грива захотел задать вопрос владыке: «Почему?!» Однако не успел. Под взглядом выпученных диких его глаз Адриан внезапно вздрогнул… и повалился наземь. Скорчился в конвульсии. На штанах расплылось мокрое пятно.

Златая Грива смотрел. И все смотрели. И время остановилось, кажется.

Алые гвардейцы еще штурмовали баррикаду, опрокидывая защитников, врываясь внутрь. Они не знали… Адриан бился в агонии, над ним стояли кучер и девка, широко раскрыв глаза.

— Владыка?.. — простонал шаван, чуть не плача от ужаса.

А громкий кучер прокричал:

— Адриан приказал стрелять Перстом! Праматерь Янмэй его наказала! Адриан велел бить Перстом — и умер! Его покарала Янмэй!

Златая Грива готов был умереть от горя, а владыка дергался на земле… Его ладонь распахнулась, пальцы задрожали в агонии — и вдруг, с предсмертною силой сжались в кулак.

В тот миг Златая Грива все понял. Он открыл огонь. Бледная страшная девка подкралась к Адриану и убила искрой. Он выстрелил — и прожег дырку в ее животе. Затем уничтожил левую грудь и правую грудь. Под огнем девка превращалась в пепел, корчась от боли, и Златая Грива орал с ненавистью и отчаяньем:

— Ты убила владыку! Сволочь!..

Тогда сир Хамфри, лейтенант гвардии великого герцога Айдена Альмера, выхватил меч и рубанул его по сухожилиям локтя. Перст Вильгельма упал, более неспособный сделать выстрел. Обратным ходом клинка рыцарь раздробил челюсть Златой Гривы. Нечеловеческая боль бросила шавана наземь. Голосистый мужик, похожий на кучера, заорал:

— Он убил Софи! Этот гад сжег Софи Перстом!..

Толпа мужиков нахлынула на Златую Гриву и принялась топтать в кровавую пыль. Последним чувством перед смертью была не боль и не страх, а горькая обида. «Эта сука Софи убила Адриана! Я же ей отомстил!..» — хотел крикнуть Златая Грива, но не смог. Растоптанные обломки ребер глубоко вонзились в легкие…

— Адриан мертв! Софи мертва! Перстоносец мертв! — мощно кричал кучер.

Все останавливалось от его голоса. Алые гвардейцы, уже одолевшие баррикаду и опрокинувшие защитников, поднимали копья к небу. Бесчисленные — невесть сколько тысяч — люди Руки Доджа замирали на ходу. Все остановилось от крика: «Адриан — МЕРТВ!»

Когда гвардия застыла в замешательстве, защитники Палаты атаковали. Искровики начали отступать от баррикад. Они были готовы погибать за владыку, но не — за мертвого владыку! Гвардейцы откатились, и лорды Палаты еще минуту медлили, боясь поверить…

А затем закричали: «Урааа! Слава Ориджину! Слава!..»

Северяне выиграли эту битву, как и многие другие. Лорды Палаты веселились и рукоплескали, видя отступление врага. Леди Иона с облегчением опустила Перст Вильгельма, Эрвин Ориджин рассмеялся, не скрывая торжества. «Слава Ориджину! Слава императору!» — радовались лорды.

Лишь леди Минерва Стагфорт пролепетала, чуть не плача:

— Но как же я? Я еще не выступала…

Алая гвардия прорвала лоскутное кольцо защиты в самом слабом месте — на позициях литлендцев. Эти воины не имели мотивации сражаться против Адриана, потому быстро дрогнули и побежали с укреплений. Генерал Стэтхем, командовавший обороной Палаты, перебросил на тот участок иксов. Но в тесноте уличного боя черные плащи не успевали прийти вовремя. Алые гвардейцы пробили баррикаду и открыли дыру, в которую уже готовы были хлынуть молодчики. В своей последней партии герцог Арден переиграл герцога Ориджина. Почти.

От крика «Адриан мертв!» замерло все живое на площади… кроме кайров. Иксы получили столь нужное время, вышли на позицию и атаковали гвардейцев. Бой повис в шатком равновесии, а тем временем генерал Йозеф Гор осознал случившееся и дал приказ отступать. Его осознание достигло такой глубины, что генерал спешно покинул столицу и умчал в свое имение, где принялся строчить покаянные письма в адрес временной владычицы.

Молодчики Руки Доджа тоже прекратили наступление после смерти Адриана. В горькой тоске они принялись громить и грабить окрестные кварталы. Этому траурному делу молодчики предавались до утра, пока в столицу не вошли красно-черные батальоны.

Учитывая хаос в городе, высокие лорды предпочли не расходиться по домам, а провести еще одну ночь в укрепленном здании Палаты. Никто не спешил ложиться спать. Собравшись за праздничным столом, лорды — с той или иной степенью искренности — поздравляли герцога Ориджина. Его избрание в императоры виделось решенным делом. Идея распустить алую гвардию нашла живой отклик в Палате, однако еще до знаменитой речи Ориджина его поддерживали многие лорды. На его стороне, не афишируя этого, были и генерал Хорис, и ганта Корт, и болотные колдуны. Они-то в значительной мере обеспечили покой в Палате в дни осады. Если даже шаваны остались с Ориджином в осажденном здании — куда уж дергаться остальным!

Теперь северянин горячо поблагодарил всех, кто поддерживал его. Он сознался, что считал выборы формальной процедурой. Ведь еще во времена суда над шутом Палата уже выказала ему доверие. Эрвин всегда помнил об этом, и был благодарен тем из лордов, кто также имел крепкую память.

Утром в Фаунтерру вошли батальоны кайров, усиленные рыцарями графов Эрроубэка и Флейма. Они навели порядок одним своим появлением, без помощи клинков. При виде двуцветных плащей молодчики бежали на окраины. Часть из них сгруппировалась вокруг Руки Доджа, другие всевозможными путями потянулись прочь из города. Вокруг здания Палаты воцарилась долгожданная тишь.

К недовольству баронета Эмбера, который настаивал на соблюдении регламента, высокие лорды решили сделать внеплановый двухдневный перерыв. При всем удобстве, здание Палаты не оснащено ванными комнатами. После нескольких дней без гигиены некоторые лорды уже не чувствуют себя достойными представлять свои земли. Первый секретарь смилостивился и отпустил всех по домам.

— Послезавтра, дамы и господа, мы соберемся здесь и заслушаем речь ее величества Минервы.

Баронет, как всегда, был точен в словах. В эти два дня Минерва еще оставалась временной владычицей и имела право все титулы и почести. Ей даже предложили занять дворец Пера и Меча, освобожденный людьми Адриана.

Наконец, двери Палаты Представителей открылись и выпустили лордов на солнечный свет. Тем утром стояла необычайно ясная погода…

На мертвом теле шавана нашли Перст Вильгельма и Птаху без Плоти. Даже лихие молодчики не решились украсть Священные Предметы. Птаху без Плоти передали ее хозяевам — герцогам Южного Пути; Перст Вильгельма изъяла Праматеринская Церковь.

Одноглазый Хамфри, Джонас и Мюрриэль пропали без следа. Забрали изувеченное тело Софи и ушли в неизвестном направлении. Еще долго люди Ориджина тщетно разыскивали их, чтобы наградить за верную службу. Службу не герцогу Севера, а их покойным сеньорам — лорду Айдену Альмера и леди Аланис Аделии Абигайль.

Некогда, еще летом, одноглазый рыцарь пришел на прием в клинику леди Ионы Ориджин. Он попросил не исцеления, а помощи: сир Хамфри хотел отомстить тому, кто разрушил Великий Дом Альмера. Леди Иона посоветовалась с братом, и тот в помощи отказал. Законы чести (а также Птаха без Плоти) не позволяли герцогу послать агентов за головой Адриана. Однако сир Хамфри — не вассал Ориджина, и волен делать то, что сочтет нужным. «Сестра, передай ему: согласно моим расчетам, либо в первый, либо в четвертый день заседания Палаты возникнет шанс. Если Хамфри решит им воспользоваться, пускай даст мне знать. Вот моя верительная грамота». Герцог начертал на бумаге два слова, которые в случае обыска нипочем не станут уликой, но при нужде откроют двери особняка Ориджинов — ведь написаны его рукой. «Неженка, сдохни».

Таким образом, герцог Эрвин София Джессика стал одним из горстки людей, знавших, кто и почему убил Адриана. Он велел разыскать сира Хамфри и осыпать почестями — но тот исчез.

Поразительное дело: труп Адриана Ингрид Элизабет тоже не был найден.

Между трех столбов с мертвецами, миновав баррикады из бревен и камней, по тропке среди щитов, утыканных стрелами северян, Мира вышла на Дворцовый мост. Под ногами похрустывал снег, за спиной шаркали шаги Шаттэрхенда, хлопало знамя над головой. На башне над воротами шевелились лучники, солнце блестело, отражаясь в их шлемах. Мира шла, не сутулясь, глядя прямо в просветы бойниц. Лучники не могут убить Праматерь…

Так она вступила во дворец Пера и Меча когда-то давно. Пришла, чтобы спасти Фаунтерру от кайров, стать пьющею куклой на троне, выиграть собачьи гонки, опозориться в театре, усмирить шаванов. Тогда впереди была даже не целая жизнь, а нечто большее: два года власти над империей Полари.

Теперь Мира стояла на том же мосту, с той же Перчаткой на руке, с тем же Шаттэрхендом за спиною. Впереди было ровно три дня. На четвертый Палата изберет владыкой Эрвина Ориджина, столь своевременно брошенного ею. В тот раз входила во дворец героиней, а нынче — круглой дурой. Гордись, Минерва: ты достигла прогресса!

— Идемте же, — кивнула она Шаттэрхенду.

— Ваше величество! — ответил он, не догадываясь, как саркастично звучат эти слова.

Вместе прошагали мост. Моросил ноябрьский дождь, волосы липли к щекам.

В воротах ее встречал Уитмор:

— Ваше величество, дворец осмотрен и найден безопасным. Караулы расставлены. Вы можете пройти в свои покои.

— В мои?..

Право, это забавно: погостить три дня в спальне императрицы. Фешенебельный курорт с особенной услугой: почувствуйте себя Минервой Несущей Мир. Посетите ее любимые места: тут, в беседке, играла в стратемы с Адрианом; здесь принимала Натаниэля, когда он чуть не заморозил весь дворец; а здесь — блевала, упившись в хлам…

Дориан Эмбер ожидал ее на террасе под навесом.

— Ваше величество, с возвращением! Здесь все так знакомо, не правда ли? Будет гораздо удобнее составлять для вас планы.

Она попросила:

— Запишите такой план. Сначала два дня ностальгии: вспоминать себя владычицей и плакать о былом. Затем — позорная речь в Палате, которую никто не услышит.

Эмбер подал ей папку:

— Отпечатаны брошюры с вашим планом реформ. Взгляните: получились весьма недурно.

— К чему?.. Все равно мне не быть императрицей.

Эмбер вздохнул:

— Эх, всем бы ваши беды! Вот мне больше не быть первым секретарем — это досадно!

— Приберегите шутки для тех, кто еще может смеяться…

Мира собралась войти во дворец. Секретарь спросил:

— К вашему величеству гость. Прикажете изгнать без объяснений?

— Что еще за гость?

— Тот, кого вы меньше всего хотите видеть. Герцог Ориджин, естественно.

Откуда-то Мира знала наперед: он будет сидеть на подоконнике с двумя бокалами и бутылкой лидского орджа. Она испытала щемящее чувство: все начиналось — все заканчивается… Сказала с грустью:

— Здравствуй.

— Здравствуй, Мия. Садись, я согрел для тебя кусочек подоконника.

Она взобралась, взяла бокал.

— Эрвин, скажи… в память о былом. Почему я проиграла?

Он налил ей орджа.

— Твое здоровье, Мия-Минерва.

Эрвин звякнул бокалом об оконное стекло. Мира просто выпила.

— Мы вместе победили Адриана. Это же я разоблачила Амессина и обезвредила монахов. Я устроила диверсию на рельсах и сорвала переброску алой гвардии… Почему все славят только тебя?

Он ответил с серьезным видом:

— Прежде всего, я обаятелен.

— Ах, конечно… Что еще?

— Ну, если желаешь услышать все, то не пьяней слишком быстро. Начнем с простого: закатники и Нортвуды всегда были на моей стороне. Зимою я не вырезал их, а позволил уйти живыми и даже выдал провианта. По условиям капитуляции, они обязались голосовать за меня.

— Но они же…

— Изображали моих врагов? Да, мы решили использовать эту возможность. Весь Поларис считал их моими врагами — вот мы и поддержали заблуждение. Видишь ли, дорогая: скрытые друзья — ценный ресурс политика.

Миру покоробило. Эрвин все предвидел наперед. Как всегда, сожри его тьма…

— С болотниками было сложнее, — продолжил агатовец, покачивая бокалом. — Мирей Нэн-Клер — чистейшая янмэянка. Тщеславная, самовлюбленная, хитрая — как все вы. При равных условиях она голосовала бы за тебя, так что пришлось над нею поработать. Сперва моя матушка провела с Мирей полгода в странствиях и без устали нашептывала, в каком я восторге от болотной культуры. Потом Роберт придушил Леди-во-Тьме. Это вышло спонтанно, без моего ведома, но очень удачно. Как оказалось, для некоторых женщин труп матери — лучший подарок. А финальную точку с гордостью поставил я. Дал в помощь Мирей иксов, но снабдил их приказом: никакой агрессии, только самозащита. Мирей слишком давно не бывала в Дарквотере, ее влияние там мало. Подлинные владыки болотных земель — могучие кланы колдунов: жала криболы и цветы асфены. И те, и другие оценили, что я не стал вмешиваться в их внутренние дела.

— Слава Светлой Агате… — тоскливо обронила Мира.

Эрвин послал ей воздушный поцелуй:

— Выше нос, дорогая! Ты всего лишь проиграла — невелико несчастье. Впереди вся жизнь… проиграешь еще не раз и не два.

Она скривилась от этакой мудрости.

— А как же шаваны? Они падали ниц передо мной…

— Ты в них ошиблась. Когда скрестишь с ними клинки, когда ганта с Перстом Вильгельма внезапно атакует с тыла и сожжет твою лучшую роту — ты поймешь: они не так просты, как кажутся. Послы Степи испытали нас с тобою. Мне посулили щедрую дань и беззастенчивую лесть. Я был бы глуп, если бы принял то или другое: шаваны не любят ни скряг, ни зазнаек. Они уважают только силу. Я ее проявил, ты — нет.

— Но я же…

— Дала себя обезоружить. Когда они пали на колени, стала упрашивать их подняться. А вождь никогда — никогда! — не должен упрашивать.

Мира знала: это будет вопрос бестолковой ученицы. Но не могла не спросить:

— Что бы сделал ты?

— Ушел, оставив их на коленях. Обещали стоять раком — пусть стоят. Вернулся бы через двое суток и проверил: на коленях ли до сих пор? Вонючие, обоссанные, полумертвые от жажды — сдержали обещание? Если да — сказал бы: «Молодцы». Если нет — зарубил на месте.

— Тьма…

Эрвин хлебнул орджа.

— Император должен хорошо знать своих подданных. Даже если ему не по нраву то, что они собою представляют.

— Видимо, я не гожусь в императоры… — проворчала Мира, опустошая бокал. — Что ж, последний вопрос: Фарвеи?..

Эрвин помедлил. Странный румянец — смущение?.. — проступил на щеках.

— Ты сказала: в твои планы входит моя свадьба с Нексией Флейм. Боюсь, наши планы совпали.

— Прости?..

— Мы с Нексией помолвлены. Герцог Фарвей обретет сильного союзника, а я — прекрасную жену и голоса центральных земель.

Мира как будто получила пощечину… Нет, какое там! Удар в живот кулаком. Она захлопала ртом и заморгала, сгоняя с глаз омерзительную влагу.

— Ты меня… — Минерва, нельзя такое спрашивать! Это же стыд, лицом в грязь! — Ты меня… совсем не любишь?

— Люблю, — подмигнул Эрвин, — как бочонок орджа.

Мира задохнулась от горечи. Он мягко улыбнулся:

— Прости. Люблю, конечно. Но для каждого из нас власть важнее любви. Это не грех и не обида. Просто — таковы уж мы есть.

Она выдавила шепотом:

— Кто я для тебя?..

— Все и сразу, в одном женском теле. Друг и соперница, альтесса и советник, госпожа и рабыня, смешная кукла и предмет восхищения. Сложно найти такое чувство, которого я бы к тебе не питал. Лишь одного цветка нет в этом букете: ты — точно не хорошая жена, а я — не хороший муж.

Он был прав как все семнадцать Праматерей и сто Праотцов. Минерва — не хорошая жена, да и не жена вовсе. В любых мечтах она видела себя одну на блистательной вершине, а всех фаворитов — лишь у своих ног. Но отчего же, тьма сожри, так горько?

Она спросила, цепляясь за обрывки нитей близости, еще оставшихся между ними:

— Что мне теперь делать?

— Предстоит твоя речь… Можешь сдаться. Уступить мне трон и получить награду: скажем, министерство образования. Но это же позорно для каждого из нас! Ты не простишь себе капитуляцию без боя, а я — победу без достойного соперника. Мой совет: бейся до конца. Сделай последний выпад.

— Нет шансов… — выдохнула Мира, остро ощущая собственную ничтожность. Кому она жалуется, тьма сожри? Тому, кто радуется ее поражению?!

Эрвин придвинулся ближе и заглянул ей в глаза.

— Знаешь, что самое прекрасное на свете? Подвиг женщины. Обычно он не приносит успеха, но, во имя Агаты, он невероятно красив! Наступает твоя безнадежная битва, твой Уэймар, твой Эвергард. Попробуй же победить. Пускай не выйдет — но и попытка будет прекрасна!

Мира затаила дыхание. На миг показалось, сейчас поцелует…

Но Эрвин только сказал:

— Удачи тебе, внучка Янмэй.

Затем он ушел. Она уткнулась лицом в стекло и зарыдала. Глупая одинокая Минерва, тщеславная дура. Сама же оттолкнула Эрвина… Иону, Шаттэрхенда, Итана, Магду… всех на свете… Змеюка. Дрянь. Тебе место — в пещерной келье, а не во дворце… Минерва, ты обижаешь каждого, кто тебя любит. Исчезни — мир вздохнет с облегчением…

Она плакала, размазывая слезы по стеклу, а с наружной стороны в окно стучал дождь, и капли стекали, подобно слезам…

Какое вульгарное сравнение. Против воли, Мира улыбнулась. Это как роза и смерть. Бездна черных глаз. Кровь и любовь. Самые дешевые метафоры из книжонок леди Сибил.

Ну, нет, тьма сожри, я не опущусь до такого! Минерва — красивое имя! Янмэйцы — бездушные гады, все верно. Но я — умнейшая из них, разве нет?

Всхлипнув еще разок, она утерла слезы.

Звякнула бокалом о стекло, призывая слуг… Эффекта не последовало. Вот идиоты! Она добралась до колокольчика, свирепо дернула за шнурок. Появился лакей:

— Ваше величество?..

— Орджу. Кофе. И главное: первого секретаря!

Вскоре пришел Дориан Эмбер с кофейником и бутылкой на подносе. Слету осознал положение дел:

— Ваше величество в любовной тоске?

— Предатель. Променяв меня на ледяную постель Ионы Ориджин, вы лишились права спрашивать о чувствах!

Эмбер пожал плечами:

— Хорошо, отныне мне нет дела до чувств вашего величества. Не посмею проявить эмпатию даже по приказу. Чем могу бесчувственно служить?

— Налейте орджа и кофе в одну чашку. Дайте брошюру с программой. Садитесь и внемлите: буду репетировать речь.

За два дня центр города, патрулируемый кайрами, стал полностью безопасен. Лорды-Представители съезжались в Палату без эскортов, в красивых каретах с открытыми окнами. Все наслаждались порядком и тишиной. Заседание открылось в самой дружелюбной обстановке: дни осады немного сблизили даже ярых политических соперников.

Дориан Эмбер цвел и благоухал.

— Милорды и миледи, я счастлив снова приветствовать вас! Палата рада вам в любое время дня и ночи.

Впрочем, он сразу отбросил игривость и вернулся к протоколу:

— Напоминаю, что нынче на повестке дня — выступление ее величества Минервы. На своих местах вы найдете брошюры с подробной информацией. Прошу ее величество взойти на трибуну.

Мира поднялась с самыми спутанными чувствами. В отличие от некоторых святых мучениц, она не имела отваги для безнадежных сражений. Она многократно репетировала речь, но не знала, сможет ли говорить. Если бы в зале раздался смех или ропот, она струсила бы. Но лорды были полны благосклонного любопытства: что там придумала временная владычица? И южный пророк приятно улыбнулся ей, и Дориан Эмбер спокойно повторил: «Ваше величество, прошу», а цилиндр пощелкивал, вращаясь на оси устройства, и все это вместе придало ей сил.

Мира сняла диадему Солнца и Вечный Эфес.

— Милорды и миледи, перед вами два предмета. Это — атрибуты легенды. Каждой успешной легенде необходим яркий символ. У Агаты есть перо, у Сьюзен — цветок, у Гной-ганты — мухи… У мифической конструкции под названием «государство» есть корона и Эфес. Без этих осязаемых регалий миф не смог бы состояться.

— Миф?.. — удивились несколько лордов.

— Существует миф о государстве. Он состоит в следующем. Миром правит строгий и справедливый владыка, главная задача которого — защищать людей от самих себя. Люди по натуре преступны и злы. Если б не следил за ним сверху недремлющий глаз императора — они поубивали бы друг друга. Кроме того, люди очень глупы: неспособны управлять собственной жизнью, строить планы, воплощать большие проекты. Потому думать вместо них тоже приходится императору. Он планирует светлое будущее и ведет подданных за руку, словно детей. Он и заботится о них, как о младенцах: учит уму-разуму, наставляет на истинный путь, устанавливает мудрые правила. Владыка в этом мифе предстает буквально отцом всего мира. И, разумеется, отец лучше знает, как жить детям и на что тратить деньги. Потому он изымает у детей значительную часть дохода. Налоги, согласно мифу, — исключительное благо: ведь бюджет государства идет только на заботу о людях!

Сарказм достиг цели: кое-где в зале раздались смешки. Другие лорды хмурились, пытаясь понять, куда она ведет. Мира поддержала себя глотком кофе и продолжила:

— Господа, давайте разберем каждый элемент данного мифа. Начнем с защиты. Считается, что без центральной власти мир потонул бы в войнах. Правда ли это? Трезвое наблюдение говорит об обратном. За последние годы случились четыре войны — и ни одну не предотвратила Корона! В двух случаях из четырех — атака на Эвергард и поход на Первую Зиму — сама Династия выступила союзником агрессора. Более того, вся Северная Вспышка могла бы не состояться, если бы владыка вежливо ответил на одно письмо. Владыка-миротворец — это миф чистой воды. На самом деле, император заинтересован в войнах между подданными — ведь они укрепляют его власть.

Теперь никто не смеялся. Зал слушал с большим вниманием.

— Идем далее. Способны ли люди править собою сами? Я не готова ответить на сей вопрос, но знаю твердо: владыка тоже ими не правит. Некогда в течение недели мне довелось управлять одним городом — Первой Зимою. За эту неделю я решила больше вопросов, чем за год правления всею империей! Видите ли, владыка обитает в таких заоблачных высях, откуда не видны не только простолюдины, но даже мелкие лорды. Большую часть времени он занят придворными ритуалами, а также «большою политикой» — то есть, интригами на уровне Великих Домов. Ни один император никогда не опускается до уровня простых людей. Но кто же тогда управляет ими? Очевидно, те, кто хотя бы с ними знаком: местные лорды, бургомистры, сельские старейшины… Никоим образом не люди Короны!

Богатейшие из лордов Палаты — Фарвей, Лабелин, принц Гектор — помрачнели от этих слов. Их, так же как императора, можно обвинить в незнании жизни. Мира поспешила сменить тему:

— Следующая деталь: владыка, светоч прогресса, указывает миру путь к счастью… Легко убедиться, что это тоже миф. Нельзя указать общий для всех путь к счастью — поскольку его не существует! Поларис велик и разнообразен, у каждой земли — свои ценности, свои мечты. Южане стремятся к богатству и неге, северяне — к славе и чести, сыны Степи — к силе и свободе. Указывать путь народу каждой земли может лишь тот, кто знает местные нравы и пользуется уважением. Для этого существуют вожди и великие лорды — вы, господа. А Династия никогда не вела земли к их мечтам — она лишь использовала их, чтобы достичь своих собственных целей!

Подняв над трибуной Эфес, Минерва спросила:

— Тогда позвольте узнать: на какие нужды взымаются налоги? Очевидно: на нужды самой Династии. Две главные статьи бюджета Короны — это роскошь двора, а также развитие армии. Той самой армии, которая позволит Короне навязать землям свою волю — и взять с них больше налога. На эти средства Династия дополнительно усилит войско, укрепит власть — и выжмет из земель еще больше денег. Государство существует лишь для того, чтобы взымать налог. Налог взымается лишь для того, чтобы усиливать государство. Это единственная цель налогообложения. Все остальные цели — миф!

Мира сделала паузу, осматривая зал. Царила тишина. Ее речь глубоко потрясла лордов. Умные люди — а таковых здесь было большинство — сами прекрасно понимали ситуацию. Но одно дело — понимать и помалкивать; совсем другое — услышать подобную речь из уст самой владычицы!

— Что же предлагает ваше величество? — задал вопрос Франциск-Илиан.

— Ответ очевиден и логичен: я хочу упразднить налоги!

Гул голосов прошел по залу. Когда гомон улегся, ей пришлось повторить:

— Да, господа, вы не ослышались. Я предлагаю нечто более фантастичное, чем волны и поезда: государство без налогов! Представьте себе: вы нанимаете мастера для некого дела — например, написать картину. Сколько денег вы платите ему? Тридцать процентов от своего дохода? Или двадцать процентов?.. Разумеется, нет! Вы платите цену картины! Неважно, сколько зарабатываете вы, важно лишь то, сколько стоит работа! И платите вы лишь в том случае, если работа выполнена. Нет картины — нет и оплаты. Это справедливо, не так ли?

— Но какую… — начал кто-то.

— Какую работу выполняет император? В данный момент, почти никакую. Стравливает лордов между собой, роскошествует, накапливает армию. Вряд ли вы согласитесь платить за что-либо из этого. Но если вы изберете меня, я готова решать следующие задачи. Первое: образование. Так уж вышло, что главные учебные заведения сосредоточены в домене Династии. Я готова обеспечить развитие образования в каждой земле. Сперва будет создана сеть начальных школ, затем — открыты искровые академии и факультеты. Земли получат не только наемных инженеров, обученных в Фаунтерре, но и свою собственную возможность обучать мастеров. Подробности вы найдете в брошюрах. Второе: искровая техника. В данный момент Династия способствует стройке искровых плотин только в привилегированных землях, и очень медленно, не более одной плотины в десять лет. Я обеспечу строительство одной плотины в два года, без каких-либо преференций, строго согласно плана. Либо — по результатам жеребьевки, если будет угодно. Если жребий решит, что первая плотина должна быть в Рейсе — сыны Степи получат искровый цех.

Мира поиграла Перчаткой. Вечный Эфес повис в воздухе, указывая на ганту Корта. Затем повернулся к Ионе.

— Третье: здравоохранение. С помощью Священного Предмета я могу диагностировать большинство известных болезней, и, что гораздо ценнее, — обучить диагностике лекарей из разных земель. Лекари увезут знания в свои земли и поделятся с учениками. Согласно плану, через десять лет мы сможем распознать любую существующую хворь. Должна признать: в этом пункте я завишу от графини Шейланд-Ориджин. Без участия леди Ионы Софии развитие медицины пойдет гораздо сложнее. Потому я уповаю на ее благосклонность…

Минерва поклонилась Ионе, и та, не колеблясь, ответила на поклон. Благородство Северной Принцессы — сродни гранитной плите: в любой ситуации на него можно опереться.

— И четвертое, — продолжила Мира, — военная защита. Не зыбкая и хитрая, к какой вы привыкли, но твердая и гарантированная. Если некая земля подвергнется нападению и обратится ко мне — она получит помощь без колебаний. Независимо от моих собственных симпатий, я буду обязана прислать полки. Размер предлагаемой помощи, а также общую численность искровых полков вы найдете в брошюрах. Герцог Ориджин предложил вовсе упразднить императорское войско — но это приведет к тому, что слабые лишатся защиты, а сильные учинят произвол. Я хочу сохранить армию Короны в качестве миротворческого средства. Однако в целях экономии затрат ее численность уменьшится вдвое.

Доселе лорды слушали с предельным вниманием, отвлекаясь лишь для взгляда в брошюру. Но теперь послышались голоса:

— Каковы гарантии? Что помешает вам нарушить условия?..

Мира улыбнулась и хлебнула кофе с ханти.

— Деньги, конечно же. Не скрою: я люблю деньги. Вы будете платить мне, пока я исполняю обязательства. Все так же, как с любым наемным мастером: есть работа — есть оплата.

— Какова цена?

— Прекрасный вопрос, давно его ждала! — Мира вынула из сумочки и поднял в воздух монету с девушкой на аверсе и перышком на реверсе. — Казначей лорд Роберт Ориджин произвел все расчеты. Результат прозвучит, словно чудо, но он проверен и подтвержден лично мною. Если каждый взрослый полариец уплатит в казну империи одну агатку в неделю — этого хватит на все цели, описанные выше. Одна агатка в неделю с человека — такова цена услуг императрицы!

Мира глянула на Дориана Эмбера, и тот кивнул: записываем, владычица, все записываем. Устройство работало, профессор Олли регулярно менял цилиндры. Едва речь окончится, устройство будет вынесено на площадь и включено. Люди услышат каждое ее слово.

— Милорды и миледи, если я надену корону, каждая земля Полариса будет вольна принять мои услуги — или отказаться от них. Те, кто откажется, не будут подвергнуты никакому преследованию. Каждая земля вольна выбрать свой путь. А те, кто согласятся, будут платить не процентный налог, но фиксированную цену: одну агатку в неделю со взрослого человека. За эти деньги они получат все, названное выше: образование, здравоохранение, военную защиту и развитие искры. Каждый мой подданный будет знать, за что и в каком размере он платит.

Только сейчас Мира позволила себе внимательно всмотреться в лица. Поняли ли лорды? Восприняли, одобрили?.. На Эрвина она боялась глянуть. Иона кивала, выражая поддержку, — и у Миры теплело на душе. Шаваны переговаривались между собой с очень довольными минами. Со времен Юлианы они ждали спасения от бремени налога — и вот, наконец!.. Лабелин и Литленд недоверчиво мяли подбородки: все это слишком хорошо, чтобы быть правдой. В стане Фарвеев царило смятение: они хотели голосовать за Ориджина, но условия Миры так заманчивы… А Франциск-Илиан иронично улыбался, будто ничего другого и не ждал.

— Прекрасный план, ваше величество. Позволю себе лишь один вопрос: на какие средства будут жить Великие Дома?

— Резонное любопытство, ваше величество. Я сказала бы, что каждый Великий Дом — хозяин в своей земле, но я обязана думать о благе не только лордов, а и простых людей…

Мира кивнула в сторону залатанной дыры в стене. Волнение в городе ослабло, но вспыхнет снова, если жизнь станет хуже, чем при Адриане. Мира сделала вид, что заботится о черни под давлением обстоятельств. Лорды поймут такую позицию. Но, по правде, именно о черни Мира думала в первую очередь. Ей мало заботили лорды — этих продажные гады, бросившие ее ради Адриана, а затем ради Эрвина. Плевать на всех них, кроме одной лишь Ионы.

— Я вынуждена, господа, поставить такое условие. Каждый лорд, принявший мои условия, ограничит поборы со своих подданных тою же суммой, какую беру я: одной агаткой в неделю. Каждый взрослый полариец уплатит две агатки — одну императрице, вторую лорду, — и будет свободен от любых других поборов. Глория с человека в месяц — за право жить и работать, пользоваться защитой, школами и больницами, не зная насилия над собою!

Лорды крепко задумались. Успешным правителям, вроде Лабелина или шиммерийцев, придется умерить аппетиты. Сейчас они сдирают с подданных заметно больше. Но и награда чертовски заманчива: полная политическая свобода! Владыка — наемный мастер, лишенный права навязывать свою волю. Можно вести любую политику, кроме агрессивных войн. Но богатые земли любят торговлю, а не битвы; отмена войн им только на руку. Это бедняки всегда готовы в бой: шаваны, закатники или те же Ориджины. Но они берут с подданных малый налог, а значит, никак не пострадают от ограничения. Умные люди — Франк Морлин-Мей и Дориан Эмбер — помогли Минерве выбрать идеальную цену: при которой и бедным, и богатым землям будет выгодно платить.

Франциск-Илиан зааплодировал первым. Потом присоединилась Иона. И ганта Корт, и герцог Лабелин. А затем захлопал в ладоши Эрвин:

— Браво, Минерва!

Дориан Эмбер глянул на нее с вопросом, и Мира кивнула:

— Речь окончена.

Шикарный конверт был тиснен золотым узором и опечатан личным перстнем короля. Эрвин взломал печать, сестра прочла письмо через его плечо.

«Лорд Эрвин София Джессика, позвольте пригласить вас в собор Праотца Вильгельма ради приятной и небезынтересной беседы о судьбе империи Полари. Если вам будет удобно, жду во втором часу после полудня.

Франциск-Илиан Шиммерийский»

— Я с тобой! — немедленно заявила Иона.

Эрвин указал на приписку внизу листа. Проявив тонкое понимание ситуации, пророк оговорил особо:

«PS Леди Иона София, простите, нынче никак не могу вас пригласить. Беседа будет слишком утомительна для вашей тонкой души»

— Все равно поеду, подожду в карете, — сказала сестра. — Вдруг тебе понадобится защита.

— Возьму кайров.

— Или срочная медицинская помощь.

— После беседы с монахом?.. — Эрвин рассмеялся. — Ладно, собирайся.

В сопровождении бойцов роты Фитцджеральда они покинули ориджинский особняк и поехали в направлении собора.

За несколько дней город сильно изменился. Толпы исчезли с улиц, никто не тряс кулаками и не орал: «Ад-ри-ан». Конные патрули кайров следили за порядком. Северяне взяли под свой контроль треугольник с вершинами в здании Палаты, имении Ориджинов и дворце Пера и Меча. Крикунов и драчунов оттеснили к окраинам города.

Молодчики Руки Доджа пропали с глаз долой, многие из них спешно покидали город. Понимали, что новая власть не оставит их безнаказанными. Но десятки тысяч мещан, призванных Адрианом, не собирались уезжать. Они боролись не столько за Адриана, сколько за свое право участвовать в политических решениях. Это желание осталось в силе. Мещане собирались на площадях и в трактирах, обсуждали записи речей из Палаты, вырабатывали свое мнение. Посылали делегатов к лордам с требованием услышать и учесть.

Площадь перед собором Вильгельма была особенно наводнена людом. Изначально здесь базировалось боевое братство. Когда в город вошли кайры, сюда отступили мещане — чтобы, с помощью братьев Вильгельма, дать северным убийцам отпор. Но кайры воздержались от побоища и ограничились контролем над центральными кварталами. А площадь и собор Вильгельма стали центром городской политической жизни. Тут без конца крутили речи, записанные в Палате. Выступали старейшины гильдий и лидеры толпы, высказывали идеи — зачастую наивные до смеха, но иногда вполне разумные. Все чаще и тверже звучало: расширить состав Палаты, включив в нее представителей всех сословий. Новому императору, кто бы им ни стал, придется иметь дело с политически активной чернью. Впрочем, Эрвин смотрел на это философски: сначала надо выиграть выборы, а там уж решим.

Несмотря на многолюдность, проезд к собору был открыт. Карета Ориджинов промчала между толпами мещан и остановилась у портала.

— Тихо сиди в кабине, не смей никого лечить, — велел Эрвин сестре и вошел в собор.

Как оказалось, его приказ был не лишен смысла: прямо в притворе храма расположился лазарет. Многие пострадали в драках с молодчиками, другие застудились в сыром холоде ноября. Лекари Церкви Праотцов принимали множество больных, и Эрвин возрадовался, что Иона об этом не знает.

В левом нефе собора расположился не то приемная, не то канцелярия. Святые отцы принимали мещан с их запросами, обещали довести до ведома приарха, чтобы тот, в свою очередь, повлиял на Палату. Церковь Праотцов взяла на себя роль посредника между лордами и чернью. Впрочем, почему — взяла? Исторически она играла эту роль много веков, вплоть до прошлого десятилетия. Праматери опекали лордов, Праотцы — простой люд. Так было всегда, за исключением мерзких лет правления Галларда Альмера.

А в правом нефе разместил свою приемную сам Франциск-Илиан — фактический приарх Праотеческой Ветви. Отгородившись от лишнего шума двойной тяжелой шторой, он восседал за столом и попивал вино. Напротив него сидела Минерва. Эрвин заподозрил было сговор, но заметил капли дождя на ее волосах и бровях. Мира пришла сюда всего минутами раньше.

Эрвин поцеловал ей руку:

— Миледи…

Отвесил поклон Франциск-Илиану:

— Поздравляю с избранием, ваше преосвященство. Рад, что справедливость восстановлена.

Пророк радушно приветствовал его, усадил в кресло и угостил горячим вином.

— Милорд, благодарю, что приняли приглашение. Мне нужно обсудить с вами дело, не лишенное некоторой деликатности.

Эрвин пожал плечами:

— Если речь о краже моей Ульяниной Пыли, то я не питаю обиды.

— Пыль принадлежит не вам, а Церкви! — огрызнулась Мира. — Во благо Церкви я и применила ее.

Пророк поднял руки:

— Нет, нет, речь совсем не об этом. Все гораздо любопытней… Я начну с небольшой предыстории. Ваша славная победа при Первой Зиме положила конец проискам Кукловода. Однако два серьезных конфликта остались и лишь затихли до поры, как хроническая болезнь угасает после приступа, но всегда способна разгореться вновь. Один — это вражда Адриана с Севером, второй — борьба простого люда с произволом знати. Замечу, что последний конфликт только обострился из-за военных лишений. По моему опыту, конфликты такого масштаба никогда не решаются мирным путем. Рано или поздно неминуемо наступает взрыв, и единственный способ сократить жертвы — сделать столкновение контролируемым.

Испив горячего вина, пророк продолжил:

— В марте сего года талантливый ученый изобрел устройство записи звука. Я приобрел его для нужд Церкви, однако позволил и Адриану воспользоваться им. Воззвание Адриана привело к последствиям: простой люд вовлекся в политику и наводнил Фаунтерру. Конфликт сделался более напряженным, но сосредоточился в пределах одного города, причем — на виду у всех заинтересованных сторон. Простой люд питает большое доверие к Церкви Праотцов. Ее правитель получил бы возможность управлять развитием конфликта. Столкновения нельзя было избежать, но можно — смягчить его последствия. Для этого мне следовало надеть мантию приарха. К несчастью, здесь план дал сбой: Амессин обошел меня, подкупив кардиналов.

Эрвин поразился:

— До сих пор не понимаю! Кардиналы — ветхие старцы. Зачем продаваться, стоя на пороге смерти? Деньги не заберешь на Звезду!

— Вы ошибаетесь, милорд: именно в старости алчность расцветает самым буйным цветом. Чуя близость смерти, человек пытается успеть сожрать как можно больше. Я допускал, что Амессин подкупит одного или двух, но не ожидал, что ему хватит связей и денег на всех четверых. И вот, я лишился мантии, а вся сила Церкви очутилась в руках союзника Кукловода. Ситуация начала выходить из-под контроля.

— Но в этот момент внезапно явилась Минерва с краденой Ульяниной Пылью.

— Не краденой! — озлилась Мира.

— И не столь внезапно, — улыбнулся пророк. — Видите ли, мой план с самого начала имел двойное дно. Помимо управляемого конфликта, я имел и вторую цель: проверить будущую венценосную пару. Хотелось увидеть, насколько успешно вы сможете сотрудничать в сложной ситуации. Поскольку я уже кое-что знал о вас, то строил благоприятные прогнозы. Они оправдались с лихвой.

— Венценосную пару? — переспросил Эрвин.

— Каюсь, милорд: порою я вижу вещие сны. Боги показали мне Агату в одном ложе с Янмэй. Так я узнал о вашей связи еще до того, как вы познакомились.

Мира выпалила:

— Мы уже расстались. Навсегда!

Мягкою улыбкой Франциск-Илиан заменил слова: «Как это мило».

— Миледи, с точки зрения политики это не имеет значения. В любом случае вы двое — одна сила. Ваши взгляды и ценности очень близки. А ваша вражда — слишком игрива, чтобы когда-либо стать настоящей. Отдавая империю Полари в ваши руки, я не чувствую беспокойства.

Эрвин уточнил:

— В наши руки? В чьи конкретно, если не секрет?

— Желаете еще вина? — спросил Франциск-Илиан. И, не дожидаясь ответа, наполнил чаши. — Несколько видных лордов приходили ко мне, чтобы обсудить ситуацию. Леди Минерва, вы повергли в смятение всех. До вашей речи герцог Ориджин казался единственно правильным выбором. Но теперь Палату раздирают противоречия. Лорды любят герцога как защитника исконных аристократических ценностей, однако ваше предложение, миледи, слишком заманчиво. Что также важно: простой люд твердо встал на вашу сторону. Глория в месяц за право на медицину, образование и полную личную свободу — это очень хорошая цена. Сюда, в собор, приходят люди всех сословий: мастера, торговцы, ученые, крестьяне. Они просят Церковь — даже больше, требуют — оказать влияние на Палату, чтобы план Минервы был утвержден. Вот почему лорды обратились ко мне за советом. А я показал им эту книгу.

Пророк положил перед Мирой древний фолиант. На выцветшей обложке едва виднелся рисунок: мечник в доспехах из виноградной лозы и боевой маске, слегка похожий на кайров времен Багряной Смуты. Читалось название: «Империя восхода».

— Эта книга Праотца Харуко считается художественным вымыслом, потому не очень любима богословами. Но, с учетом наших новых знаний, я подозреваю, что это — исторический роман. В нем описана феодальная империя весьма строгих нравов, подобная нашим северным землям. Ею правят одновременно два владыки. Император заведует светской жизнью, а рыцари подчиняются военному правителю, который носит титул «сёгун». Император считается сакральной фигурой, в прямом смысле слова — сыном бога. Но он лишен возможности установить тиранию, поскольку мечи принадлежат сёгуну.

Мира и Эрвин переглянулись. Пророк неспешно продолжал:

— Я посоветовал лордам принять ваш план, леди Минерва, но с уточнением. Сократить войска Короны, сведя их численность к одному или двум полкам, а военную защиту доверить армии герцога Ориджина. Слово «сёгун» звучит инородно в нашей речи, можем использовать титул «лорд-канцлер» или любой другой, угодный вам, милорд. Суть в том, что власть будет разделена: военная сила окажется в одних руках, а светская и финансовая власть — в других. Третьим полюсом системы взаимных сдержек станет Палата Представителей, а четвертым — Святая Церковь. Моя идея пришлась лордам по нраву. Я взял на себя приятный труд обсудить этот вариант с вами.

Эрвин и Мира молчали. Частичная власть была ударом по гордости. Каждый мечтал стать полноценным императором, а не половинкой. Что не менее важно: каждый хотел обыграть второго, а не разойтись вничью.

— Приведу еще аргумент, — продолжил Франциск-Илиан. — Многих знатных людей тревожит исчезновение тела Адриана. Есть опасения, что он снова воскреснет. Водится за ним такая способность… Есть также предположение, что некоторые люди могли намеренно уничтожить тело Адриана, дабы позднее претендовать на власть уже от имени его сына. Так или иначе, нам грозит новый политический кризис. А военная власть сёгуна полностью решает эту проблему. Ни при каких условиях ни Адриан, ни его сын не станут наследниками сёгуна, а значит, не получат армию под свой контроль.

Эрвин повел бровью, открыв для себя приятную грань нового плана. Выиграв выборы, он стал бы императором «второго сорта»: не янмэйцем и не наследником. Фальшивый блеск, юлианина елена. Зато сёгуном он станет первым в истории! Место в легендах — обеспечено!

Но Мира все еще хмурилась. Король посмотрел вверх и выложил новый довод:

— Как мы теперь знаем, там, высоко в небе летает машина, представляющая для нас опасность. Если когда-либо так называемые боги снова пожалуют сюда, мы должны быть готовы. Для этого нужно придумать и воплотить в жизнь ту или иную стратегию защиты. А единоличный владыка, к сожалению, не сможет этого сделать. Получив в руки абсолютную власть, вы, леди Минерва, будете вынуждены вечно заботиться о ее сохранении. Принимая решения, станете думать не о будущем Полариса, а о том, как прямо сейчас удержать контроль. Вы наблюдали это на примере Адриана: изначально ведомый очень светлыми целями, в итоге он опустился до смуты и резни. Не повторяйте его ошибку. Разделите власть между собой и вместе защитите Поларис. Будущее — в ваших руках!

Теперь и Минерва начала уступать. Угроза с неба стала весьма убедительным доводом. Однако она возразила:

— Мы слишком разные. У герцога один план, у меня — совершенно другой.

— Разве ключ к развитию — не в борьбе противоположностей?.. — Король улыбнулся. — Тем более, когда эти противоположности не так уж непримиримы. Мне показалось — всего лишь догадка, не больше — что один из вас взял для своего плана идеи другого, а второй сплошь и рядом уповал на ресурсы первого.

Эрвин не стал тянуть дольше:

— Я согласен! Мне достается самое приятное: блистать во главе армии, носить красивый титул и не думать о деньгах. Было бы глупо отказаться.

Потом сдалась и Мира:

— А я сохраню корону и Эфес, не так ли? И, как вы говорили: император — сын бога?

Франциск-Илиан сказал тверже:

— Лорды, посетившие меня, особо отметили, что брак сёгуна с императрицей может создать политические трудности, и потому нежелателен.

— Мы с ними согласны, — кивнул Эрвин.

— А если, по воле богов, у вас все же родится общий ребенок, вы не получите права завещать ему оба титула. В этом случае новым сёгуном станет наследник леди Ионы или лорда Роберта.

— Разумное требование.

Пророк сделал паузу и сказал мрачнее:

— Я должен предупредить еще об одном подводном камне. Вы, леди Минерва, отметили право любой земли отказаться от ваших услуг императрицы — иными словами, выйти из состава империи Полари. Боюсь, сразу после того, как вы наденете корону, несколько земель воспользуются этим правом.

— Шаваны, — кивнула Минерва.

— О, нет. Сыны Степи — ярые сторонники вашего плана. Ганта Корт спит и видит первый искровый цех в Рейсе.

— Тогда кто же?

— Я допускаю, что империю покинут Нортвуд, Закатный Берег и Литленд. И полностью уверен на счет… королевства Шиммери.

Мира ахнула:

— Вы?..

Пророк развел руками:

— Увы. Лично я — целиком на вашей стороне, но вся южная знать уже несколько веков мечтает о независимости. Почему-то шиммерийцы уверены, что заживут гораздо лучше, отделавшись от скопища бедняков — то бишь, всего остального Полариса.

— Холодная тьма…

— Вполне возможно, через десяток лет они осознают ошибку и придут проситься обратно. Все зависит от того, какими будут ваши успехи. Отпавшие земли дадут вам лишний повод построить блестящую империю — им на зависть.

Эрвин усмехнулся:

— Либо я просто завоюю их, если начну маяться от скуки.

Пророк ответил улыбкой и поднял чашу:

— Желаю вам долгих лет мудрого правления. Книгу об империи восхода оставляю в подарок. Это любопытный труд. Надеюсь, чтение и обсуждение укрепит взаимопонимание между вами.

— Премного благодарим, ваше преосвященство. Долгих вам лет власти над Праотеческой Ветвью.

Пророк сказал доверительно:

— По правде говоря, я и не хотел быть владыкой. Сан приарха всегда меня прельщал, а носить Вечный Эфес — слишком утомительное дело. Сочувствую вам, леди Минерва.

Трое выпили до дна. Эрвин набрался дерзости и сказал:

— Раз между нами воцарилось согласие, позвольте личную просьбу.

Франциск-Илиан кивнул с усмешкой:

— Леди Иона — девушка тысячи достоинств. Святая Церковь не возражает против канонизации.

— Но речь не об Ионе…

Пророк повел бровью:

— Церковь согласна канонизировать лишь одну девушку. Остальным видным дамам, окружающим вас, придется проявить скромность.

Мира покраснела и опустила глаза. Эрвин сказал:

— Ваше преосвященство, я имел в виду другое. Видите ли, мой кузен Роберт мечтает о потомстве. Недавно Праматери Эмилия и Софья улыбнулись ему: граф Эрроубэк посватал за него свою прелестную дочь. Роберт и Роуз понравились друг другу с первой встречи и будут рады вскоре обручиться. А всем известно: чем более знатный священник проведет обряд, тем счастливей сложится жизнь молодоженов…

Пророк оживился:

— Провести свадьбу? Никогда такого не делал, и тем более охотно соглашаюсь! Люблю приобретать новый опыт.

Эрвин и Мира вместе покинули собор. Остановились на террасе, глядя на Фаунтерру новым взглядом. Все изменилось, начинается совсем другая жизнь. Что готовит завтрашний день?..

Но странное дело: обоих посетило чувство дежавю. Будто вернулось нечто старое, давно пережитое и даже ностальгическое.

Эрвин сказал надменно:

— Кукла на троне.

Она бросила в ответ:

— Лорд-неженка.

Тщательно скрывая улыбки, они спустились на площадь и сели каждый в свою карету.