Фантазии

Фантазия девятая: Смертельная улика

Июнь 1777 г. от Сошествия

Винслоу, герцогство Южный Путь

Все знают Грейс — столицу маркизов Грейсенд. А вот городок Винслоу отстоит от знаменитого соседа всего на тридцать миль и теряется в его тени. Только и помнят люди, что Винслоу — это где-то возле Грейса: или на палец выше по карте, или на полпальца ниже. А меж тем, за последний год в Винслоу случились три важных события.

Во-первых, город посетил граф Куиндар из Шиммери и провел встречу с местным духовенством. Теологический диспут сопровождался застольем. В миг высшего накала спора граф вскричал: «Нет, это решительно невозможно! Несмотря на все ваши доводы, я отказываюсь считать вином жидкость, поданную к столу!» Затем он пообещал прислать в Винслоу восемь бочек шиммерийского вина, чтобы здешние отцы церкви познали подлинный вкус напитка богов и не питали греховных заблуждений. С тех пор священники ждут судна из Шиммери. Говорят, они разработали тайный сигнал: если в час утренний песни колокол приморской церкви ударит не восемь, а девять раз — значит, заветный корабль прибыл.

Во-вторых, леди Валери Грейсенд родила здесь, в Винслоу, двойню. И не абы какую, а пару крепышей, каждый по шесть фунтов весу! Муж леди Валери, отставной генерал, был приглашен читать курс военной истории в университете Фаунтерры. Сколько он ни убеждал жену, она наотрез отказалась ехать с ним: столичные волнения придадут молоку желчный вкус, отчего характер мальцов испортится. На время вскармливания молодая мать осталась жить в провинции.

А в-третьих, однажды в Винслоу приехал видный палач. О нем-то и пойдет наш рассказ.

Как известно, палачи не приезжают просто так: должна быть причина в виде преступления. Имелась она и в данном случае: кучер зарезал священника из портовой церкви. Злодеяние удивило горожан, ведь отец Фарнсворт был тихим человеком и не имел врагов. Благословлял моряков перед плаваньем, исповедовал после, пристраивал церковную почту на попутные суда. В своих проповедях мирно распекал жуликов да пьяниц, никогда не касаясь страшных событий, вроде войн и мятежей. Все уважали отца Фарнсворта, в том числе и кучер Пелмон, который служил ему много лет. Одним дождливым майским днем Пелмон вез хозяина в особняк леди Валери Грейсенд. Остановил карету у ворот, спрыгнул с облучка, зашел в кабину — и саданул священника кинжалом в грудь. Позади кареты ехали два стражника. Они подоспели минуту спустя и застали Пелмона прямо над трупом.

На что надеялся кучер? Как думал скрыть столь вопиющее убийство?.. Сложно сказать. Возможно, был пьян: при нем нашли флягу с ханти. Так или иначе, личность душегуба не составляла загадки — иных подозреваемых, кроме кучера, просто не имелось. Отец Фарнсворт ехал в карете один, а скачущие позади стражники заметили бы, если б кто-нибудь подсел. Вина Пелмона была очевидной, суд прошел за день. Убийце священника полагалась суровая кара: смерть путем сожжения. Закон позволял заменить костер виселицей, если преступник раскается. Пелмон упрямо отрицал свою вину. Барон Винслоу, исполнявший роль судьи, приговорил его к сожжению и вызвал палача. С его приезда и начинается любопытная часть истории.

Уолтер Джейн Джон, мастер гильдии экзекуторов, — так именовался этот видный человек. Он был шести футов росту и столь широк в плечах, что в двери темницы входил бочком. Окладистая борода с проседью подчеркивала мужественность лица. За спиною висел топор, отсекший не одну голову; лезвие было заботливо одето в кожаный чехол.

Барон Винслоу лично встретил его и вручил необходимые бумаги. Кое-что в документах удивило палача.

— Требуется не только казнь, но и силовое дознание?

— Да, мастер.

— Но вина уже установлена судом. Зачем пытать того, кто и так приговорен?

— Допускается смягчение наказания, если убийца раскается. Выбейте признание у этого идиота — ему же самому будет лучше!

Уолтеру не пришлось по душе слово «выбить». Он не любил допросную часть ремесла, отдавая предпочтение наказаниям. Казнь полна благородства и сурового величия, а допрос под пытками обнажает все самое низкое, что есть в человеке. Палач учтиво возразил барону:

— Милорд, в протоколах указано, что кучер Пелмон не признал вину, хотя был уведомлен о возможном смягчении казни. Если человек осознанно выбрал гибель на костре, в праве ли мы силою навязать ему петлю?

Барон Винслоу выдал гневную тираду. Тот, кто заколол священника, как свинью, не может считаться человеком! И ничего он не выбирал осознанно, а просто допился до горячки! Вечно прикладывался к фляге с ханти, вот черти в голове и поселились. Он даже не смог объяснить, зачем убил! На суде спрашивали раз десять — а он ни «бе», ни «ме». У табуретки больше сознания, чем у этого пьянчуги!

Палач спокойно ждал, скрестив руки на груди. Барон истратил гнев и сказал тише:

— Ладно, если хотите знать, я не о кучере пекусь. На душегуба мне плевать с колокольни. Поблизости сейчас проживает леди Валери — дочка моего сеньора. Она кормит грудью двух младенцев. А сожжение — штука страшная: и вопли, и смрад… Пускай леди Валери не пойдет смотреть, но другие непременно расскажут. Весь город будет обсуждать, донесут и ей. Как бы от ужасов у молодой матери не пропало молоко. Потому прошу вас, мастер: устройте виселицу. Длину веревки подберите так, чтобы сразу сломалась шея. Хрусь — и сделано, никаких криков.

— Для этого требуется выбить признание, как вы выразились.

— Хоть бейте, хоть жгите — мне все едино. Любым способом получите признание, и я удвою вашу оплату.

Тогда Уолтер Джейн сделал нечто неожиданное: обратился за советом к помощнику. Палачей, как и других мастеров, часто сопровождают подмастерья. Обычно это бессловесные покорные юнцы, и внимания к ним нет никакого. Но Уолтер повернулся к помощнику и вежливо спросил:

— Друг мой, каково твое мнение?

Тогда все взглянули на помощника и заметили, сколь мало он похож на подмастерье. То был не юнец, а вполне зрелый мужчина, одетый без шика, но с чувством вкуса. Черная шляпа, белый шейный платок и лукавые глаза придавали ему облик успешного ловеласа.

— Друг Уолтер, коль ты исполнишь просьбу барона, это пойдет на пользу абсолютно всем, включая подсудимого. Правда, букве закона придется чуточку потесниться… Но запрос на силовое дознание прописан в документе, а значит, ответственность принял на себя любезный милорд Винслоу.

Барон спросил:

— Кто вы, сударь?

Помощник палача протянул лорду элегантную карточку, где типографским шрифтом значилось: «Макфрид Кроу. Законные услуги». Барон осмотрел ее и полюбопытствовал:

— Где заказали?

Спустя пару часов Уолтер и Мак вошли в темницу баронского замка, точнее — в камеру, где содержался душегуб. Тот коротал время заключения, царапая на стене фигуры голых женщин. Начинал с лакомой середки, потом пририсовывал верх и низ. Шестерых успел изобразить полностью, седьмая пока обходилась без ступней и головы.

— Палачи, — сказал душегуб. — Знайте, что казните невиновного. Не я его зарезал. Если убьете меня, с вас на Звезде спросят.

— Голубчик, стол принеси, — попросил палач тюремщика, ибо в камере не было стола.

Тюремщик пробурчал, что хрен вам, а не стол, как его в одиночку по лестнице стащишь? Напарник неделю как помер, теперь нету напарника, лучше б посочувствовали, так нет, требуют столы таскать. И вообще, он не тюремщик, а башенный ключник, есть же разница!

Уолтер снизил запрос до пары стульев и спровадил болтуна. А душегубу Пелмону сказал:

— Зря ты упорствуешь. Приговор подписан, казни не избежать. Если сознаешься, получишь петлю. Есть у меня сноровка в этом деле: ты даже пикнуть не успеешь, как хрустнут позвонки. Костер — совсем другое дело…

— Я не сознаюсь, — набычился кучер. — Не я его заколол. Не мой нож торчит в его груди. Ты ж знаешь людей, так посмотри мне в глаза: разве я вру?

Уолтер и Мак всмотрелись в лицо душегуба.

— Имею приказ на силовое дознание, — сказал палач. — Не сознаешься сам, буду пытать. Я не люблю это дело, так что не заставляй. Говори правду!

— Ее и говорю. Открыл дверцу кареты — а он там лежал с ножом в груди.

— Священник сел в карету живым?

— А то.

— Один сел?

— Один.

— Ты останавливал по дороге?

— Никак нет.

— Значит, он был один в закрытой карете?

— Да.

— На месте ты открыл дверцу и вошел в кабину. И через минуту тебя застали над трупом.

— Все так и было.

— Кто ж его убил, если не ты?

— Почем мне знать? Я не сыщик, а кучер!

Вернулся тюремщик, громко волоча пару табуреток. Уведомил всех, что вынести стулья они должны своими силами. У него больная спина, и напарник помер.

Уолтер поставил табуретки вплотную, образовав подобие стола. Дал знак Макфриду, тот отпер саквояж, принялся выкладывать жуткие пыточные инструменты. При виде клещей даже сам вздрогнул и нервно почесал предплечье.

Пелмон-душегуб сказал дрожащим голосом:

— Я не герой какой-нибудь. Будете пытать — сознаюсь, лишь бы не мучили. Но Праматери видят правду. Они вам припомнят на Звезде!

— Так сознайся сразу, чего тянешь?

Мак окончил выкладку орудий и достал блокнот, чтобы протоколировать допрос. Пелмон сказал:

— Тогда ты запишешь, что я сознался без пыток. Выйдет, точно убивец. Но не убивец я, Глория свидетель!

Палач продел веревки через кольца, вбитые в стены. Захлестнул петлями запястья душегуба и растянул его с такою легкостью, будто тот был кроликом, а не взрослым мужчиной. Взял дубинку — наименее жестокий инструмент из арсенала — и нанес удар. Дал Пелмону время покричать и отдышаться, ударил вновь. Потом еще. Уолтер бил не сильно, но со знанием дела, по нервным сплетениям и костям. Между первыми ударами кучер пытался орать, что невиновен. После пятого завыл, на десятом зарыдал. На семнадцатом ударе Пелмон сдался:

— Будь ты проклят, сознаюсь! Я убил…

— Отца Фарнсворта? — уточнил палач.

— Да, его…

— Сразу бы так.

Уолтер отложил дубинку, отвязал душегуба. Допрос не занял и получаса.

Мак внес в протокол немногое, что было сказано. Проставил дату и время, отвел место для подписи и протянул блокнот палачу.

— Тебе осталось подписать, и этот бедняга пойдет на виселицу вместо костра.

— Так дай перо.

— Не дам, — усмехнулся Мак.

— В чем дело?

— А я бы тоже его спросил, коль ты не против.

Душегуб задергался при этих словах, но Мак накрыл инструменты шляпой:

— Я спрошу без дубинки. Дубинка — фу, дубинка плохая. Просто любопытно, ответь, если можешь.

— Чего тебе?

— Откуда и куда вы ехали?

— Из дома хозяина, что при церкви, в особняк Грейсендов.

— Утром?

— Сразу после утренней песни.

— Шел дождь?

— Как из ведра.

— Ты подал экипаж?

Пелмон пожевал губу:

— Чего привязался? На суде все сказано. Вон у тебя пачка протоколов, возьми почитай.

Мак ухмыльнулся:

— Там почерк неразборчивый. Ну, кто карету подал?

— Я, кто ж еще.

— С вами ехали два охранника. Как их имена?

— Сэм Длинный и Сэм Ловкач.

— Их что, обоих зовут Сэм?

— Нет, Лили и Маргарита…

— Хе-хе. Лили с Марго подъехали до того, как ты подал экипаж?

— Нет, вышли из дому вместе с хозяином. Он сел в кабину, а они — в седла.

— Значит, отец Фарнсворт вошел в кабину один, на глазах у двух Сэмов?

— Я так и сказал на суде.

— Сколько времени заняла дорога?

— Полчаса, вроде. Может, больше: сильно лило.

— По какому пути ехали?

— Набережная, Рыбный рынок, Косой спуск, Верхняя площадь, Привозная, южные ворота, аллея до поместья.

— Делали остановки?

— Нет. Сбавляли ход, когда люди попадались на пути. Но совсем не останавливались.

— Лили и Маргарита… тьфу, как их там… охранники могли отстать?

— Нет. Я нарочно не гнал, чтобы не отстали. Хозяин хотел, чтоб они всегда были рядом.

— То есть, они постоянно видели карету?

— У них спроси. Но я все время слышал звон подков, несмотря на ливень. Значит, ехали близко.

— Ты пил по дороге?

Кучер сплюнул:

— Снова та же песня! Не пьяница я, тьма сожри! Был трезвый, как ты сейчас!

— Говорят, возишь с собой флягу.

— Ага, серебряную, хозяин подарил. Беру что покрепче — согреться, если холодно. Все кучеры так делают. Но я не забулдыга, и в тот день не пил.

— А когда пьешь, то что предпочитаешь?

— Далось оно тебе… Ну, ханти Лисьего Дола или стэтхемский ордж.

— Зачем вы ехали к леди Валери?

— Хозяин не сказал.

— Исповедать ее? Воцерковить детей?

— Наверное, вроде того.

— А теперь самое интересное: момент прибытия.

Мак нарочито раскрыл страницу из судебного протокола. Старший констебль города Винслоу был дотошным человеком и тщательно зарисовал внутренности кареты, положение тела, орудие убийства. Рисунок был приобщен к делу и позволяла проверить слова душегуба.

— Представь, что твоя камера — это кабина кареты, — сказал Мак. — Покажи, как ты вошел и что увидел.

— Ну, значит, я открыл дверь…

Пелмон изобразил, как отодвигает защелку на дверце экипажа.

— Засов с наружной стороны двери?

— Да. Хозяин любил, чтобы я ему открывал.

— А сам он мог отпереться?

— Ну, да. Открыл бы форточку, высунул руку, нашарил защелку — и готово. Но он любил, чтобы я.

— Значит, ты вошел и…

Видимо, кучер живо вспомнил сцену. С неподдельным ужасом уставился в дальний левый угол. Замер на миг, потом бросился туда, склонился над телом.

— Покажи: в какой позе он лежал?

Кучер показал. Труп сидел, привалившись спиной к стене и уронив руки на колени. В груди его — прямо в сердце — торчал стилет.

— Крови было много?

— Не очень, клинок зажимал рану… Но рубаха пропиталась и частично жилетка.

— Рубаха была сильно мокрая?

— Да ужас, пятно на всю грудь.

— Любопытно… А плащ?

— Что — плащ?

— Пропитался кровью?

— На нем не было плаща, висел в другом углу на крючке.

— Хорошо. Багаж у него был?

— Зонт лежал вверху на полке.

— Священник взял зонт?

— Ну да, дождь же шел.

— Ага… Что еще было из вещей?

— Саквояж. Стоял напротив, на втором сиденье.

— Закрытый?

— Да… Нет, открытый.

— Что-то пропало?

— Откуда мне знать? Я ж не рылся.

— Итак, ты наклонился над трупом и…

— Ну, стал кричать: «Хозяин! Хозяин!» Искал жилку на шее, не нашел. Хотел вынуть стилет и завязать рану. Потом понял, что поздно, улетел уже… А тут как раз подбежали Сэмы.

— И назвали тебя убивцем, — подытожил Мак, почему-то с ухмылкой.

— Чего скалишься? — окрысился кучер.

— Настроение хорошее. Спасибо тебе за ответы. Идем, Уолтер.

Палач наблюдал за действиями Мака с большим интересом, но ни о чем не спрашивал в присутствие душегуба. Лишь когда покинули камеру и заперли за собой тяжелую дверь, Уолтер осведомился:

— Теперь дашь подписать?

— Неа. Теперь мы поднимемся в донжон, и ты скажешь барону Винслоу, что кучер оказался крепким орешком. Тебе нужно еще два дня, чтобы выжать признание.

— И зачем нам эти два дня?

В сумраке темницы было плохо заметно, однако Мак подмигнул другу:

— Найдем настоящего убийцу.

Уолтер Джейн Джон по праву гордился тем, что всегда внимательно вычитывал материалы суда и ни разу в жизни не казнил преступника, в чьей виновности сомневался. Полную уверенность питал он и на сей раз. Все улики указывали на кучера Пелмона. Собственно, если убийца не он — то кто еще?

Карета была подана пустой. Отец Фарнсворт сел в нее один на глазах трех свидетелей. Остановок в дороге не делалось. Никто не мог незаметно запрыгнуть в экипаж, поскольку за ним следовали стражники. А допустим даже, оба Сэма отвлеклись и не увидели за ливнем, как ловкий убийца вскочил в экипаж. Но мало было попасть в карету — нужно еще и выбраться! Как бы убийца вышел на ходу, не попав на глаза стражникам, и вдобавок закрыл за собой дверцу? Это решительно невозможно. Не было в кабине никого другого, отец Фарнсворт всю дорогу провел один.

Рассмотрим также нелепый вариант: самоубийство. Быть может, священник наложил на себя руки? Но все улики говорят против этого. Покойный не оставил предсмертной записки, никому не пожаловался, не исповедался старшему священнику (а ведь самоубийство — грех!) Напротив, он велел заложить карету и поехал благословить кормящую мать. Очевидно, леди Валери придет в ужас, если к ее воротам приедет мертвец! Ну, а бедный кучер угодит на виселицу. Выходит, отец Фарнсворт покончил с собой не дома, а в экипаже затем, чтобы шокировать молодую мать и подставить верного слугу? Нет, это безумие.

Законы логики неумолимы: лишь один человек мог убить — кучер Пелмон. Следовательно, он и убил.

Эти соображения Уолтер изложил Макфриду, и тот ответил вопросом:

— А зачем? Назови-ка хоть один мотив для убийства. Только не смей заикаться про пьяный угар: все показания Пелмона ясны и четки. Да и ханти Лисьего Дола дороговат для простого кучера. Выпить умеренно — это да, спиться в зюзю — не хватит денег.

Уолтер сказал:

— Я всегда считал, что палачи проницательней законников. Вы имеете дело с бумагами, а мы — с людьми. Немудрено, что я заметил одну штуку, а ты упустил. Отец Фарнсворт нанял двух стражников. Часто ли так поступают священники из маленьких церквей? Нет, приятель, совсем не часто. Фарнсворт имел врага и знал об этом. Возможно, даже получал угрозы. Этот враг и посулил кучеру награду за голову Фарнсворта. Видимо, кучер взял задаток, из коего приобрел дорогой ханти.

Мак уважительно кивнул:

— Отдаю должное твоей наблюдательности, но приведу второй аргумент. Пелмон служил Фарнсворту каждый день. Он мог убить когда угодно и любым способом: например, отравить или задавить каретой. Мог изобразить несчастный случай, замести следы, подставить кого-нибудь. Но он нарочно убил так, чтоб никого другого не могли заподозрить? Еще и отказался сознаться, тем самым отягчив вину? Кучер Пелмон мечтал умереть на костре — так ты считаешь?

— Я не знаю, — нахмурился палач. — Но иных вариантов не вижу.

— Тогда вот тебе третий довод. Рубаха и жилет священника пропитались кровью. Не сильно, но заметно — это показали на суде стражники, а сегодня повторил и кучер. Но стилет же попал в сердце! Оно остановилось, кровообращение прервалось, а клинок остался затычкой в ране. Кровь не должна была литься! Ни жилет, ни даже рубаха не пропитались бы ею.

— Откуда же она взялась?

— Я отвечу, друг мой. Карета качалась во время движения, тело шаталось вперед и назад. Грудная клетка то сжималась, то разжималась, выполняя роль насоса. Отец Фарнсворт погиб еще в пути.

— А может, стилет просто не попал в сердце?.. Лекарь ошибся, когда осматривал тело…

— Лекарь мог и ошибиться, но не я. Если б кинжал прошел мимо сердца, священник не умер бы сразу. Успел бы закричать, позвать на помощь, сказать, кто убийца. Но ничего этого не было. Он погиб быстро и тихо от одного меткого удара. После чего тело качалось на ухабах, и кровь выдавливалась из него, как из губки. Убийство было совершено на ходу, и кучер Пелмон точно не делал этого — поскольку правил каретой!

Палач поскреб в бороде.

— Но кто же убийца? Не было там больше никого!

— Понятия не имею, — улыбнулся Мак. — Это меня и радует.

Логика — безжалостная вещь. Человек сел в карету один, живой и здоровый. Никого больше в кабине не было, ехали без остановок, дверца не открывалась. Человек должен был приехать на место живым. Однако он мертв, с ножом в груди! Пришли к противоречию — значит, какая-то из посылок ошибочна. Необходимо проверить все.

Чтобы ускорить дело, друзья разделились. Мак начал с местного констебля. В долгой беседе смысла не было: это же констебль, откуда ему знать, кто убийца. Мак задал единственный вопрос, на который страж порядка мог ответить:

— Где находятся вещи покойного?

Констебль имел наглость уточнить, зачем это нужно. Мак слету сочинил двести-надцатую статью Юлианина кодекса и подкрепил слова визитной карточкой.

— За-кон-ные ус-лу-ги, — по слогам прочел констебль. — Вижу, сударь, вы понимаете в законах… Ну, я-то тоже, да. Вещи покойного не утеряны, даже не думайте. Аккуратно хранятся в ратуше. Извольте осмотреть.

Мак изволил.

Черная жилетка, умеренно залитая кровью.

Рубаха — заскорузлая и бурая, страшно брать в руки. На груди дыра.

Штанов нет. Видимо, были достаточно чисты и отправились в могилу вместе с покойным.

Обуви тоже нет — очевидно, там же, где штаны.

Плащ — церковного покроя, сильно напоминающий сутану. Без прорех и следов крови.

Карманные часы «коллет», дорогие, в золотой оправе.

Черный зонтик. Хорошая вещь, удобная и полностью исправная. Мак несколько раз открыл и закрыл его, сказал: «Ага».

Саквояж. Внутри молитвенник, спираль, блокнот, карандаш, серебряная фляга. Мак хмыкнул, увидев последнюю. Отец Фарснворт подарил флягу кучеру. Видимо, олух-констебль перепутал вещи арестованного и покойника, так она и оказалась здесь. Красивая фляга: выгравирована жабка в короне, с горящими красными глазами. Заполнена наполовину. Судя по запаху, ханти Лисьего Дола. Пробовать на вкус Мак, естественно, не стал.

А вот в блокноте нашлось кое-что поистине любопытное: чистые страницы. То был блокнот для почтовой переписки, сработанный так, чтобы листы легко отрывались. Черкнул несколько слов, вырвал листок и отправил — удобно. Осталась примерно половина страниц, все белы. Но на верхней отпечатались едва заметные следы от букв. Священник писал что-то, сильно нажимая на перо, затем вырвал лист — но слова перебились на следующий.

Мак взял карандаш и аккуратно заштриховал страницу. Слова проступили белыми тенями среди штриховки:

«Глубокоуважаемый милорд генерал!

Я вынужден просить о помощи. Опасность грозит не только мне, но и общему делу, лишь потому я осмелился побеспокоить…»

На этом текст обрывался. Фарнсворт либо раздумал обращаться к генералу, либо избрал иной способ связи. Но и эти короткие строки говорили о многом, по меньшей мере — о мотиве убийства.

Конечно, Мак не стал обременять сложными материями почтенный разум констебля. Он задал вопросы полегче:

— Сударь, я вижу здесь дорогие вещи. Почему родичи покойного до сих пор их не забрали?

— Родичи неизвестны. Отец Фарнсворт — холостой и бездетный.

— Совсем один, как пальма средь пустыни?

— Не могу знать, из пустыни или нет. Он приехал откуда-то лет дюжину тому… В родной земле, может, кто и остался, а здесь никого. Даже этой не было…

Констебль покраснел, чтобы не произносить слово «альтесса». Мак подначил его:

— А с кем же святой отец делил ложе страсти?

— Простите?..

— Чих-пыхался? Швиндибобрился? Ловил медовых пчелок? Играл в Мириам?

Констебль совсем растерялся:

— Не понимаю, к чему…

— Да ладно, простая проверка на ханжество. Я хотел спросить: у отца Фарнсворта не было альтессы, да?

— Ни в коем случае! Он ни за что!.. Сударь, он был хорошим человеком!

— Тогда с кем он общался?

— С прихожанами.

— А по душам?

— Ну, дьякон был ему товарищ. Это же он забрал карету с лошадьми.

— Дьякон забрал карету?

— На сохранность, как душеприказчик. Если объявятся родичи — он им отдаст.

— И приходом теперь управляет дьякон? Церковные дела ведет, почту пересылает?

— Ну, да, кто же еще? Он был в приходе вторым после Фарнсворта.

— Занятно… Где и когда святой отец нанял охранников?

Констебль выпятил подбородок:

— Не желаю знать. Порядок должны охранять честные констебли, такие как я. А от наемных головорезов толку нет. Если б отец Фарнсворт пришел за помощью ко мне — был бы живехонек.

— О, несомненно. Скажите хотя бы, как выглядят эти два Сэма?

Констебль описал.

— Благодарствую. Последний вопрос: где хранятся вещи, изъятые у кучера Пелмона?

— Где и сам кучер — в замке барона.

— А как фляга попала сюда? Вы что-то перепутали?

— Никак нет. Фляга принадлежала покойному священнику, найдена была в саквояже.

— Странно, — хмыкнул Мак и распрощался с констеблем.

Дьякон приморской церкви возник на горизонте как весьма любопытный персонаж. Именно поэтому Мак оставил его напоследок, а начал с фигур попроще. Крутые парни, ищущие работу, ошиваются в грязных трактирах. После смерти Фарнсворта охранники лишились работы. Значит, надо просто обойти все грязные трактиры, и… В четвертом по счету кабаке Мак обнаружил обоих Сэмов. После прошлых трех трактиров Мак уже был навеселе, так что с ходу взял быка за рога:

— Подскажите, парни, как пройти в городскую библиотеку?

— Чего-оо?.. — уставились громилы.

— Я узрел на ваших лицах любовь к литературе. А поскольку и сам не дурак почитать, то решил обратиться с вопросом.

— Любовь к чему?..

— Листал когда-то занятную книжицу, все хотел перечитать, да название забылось. Не поможете ли? Там вот какой сюжет. Один священник нанял двух парней с мечами в качестве охраны. Они брали с него денежки и всюду ходили следом. Как-то раз обычный кучер взял ножик — и тыц священника в грудь. Охранники были в десяти шагах и метнулись на помощь, словно молния. Пока подоспели, на труп батюшки уже слетелись мухи.

Сэм Ловкач первым сообразил, что над ними издеваются. Толкнул Сэма Длинного в плечо и шепнул пару слов. Тот протянул длиннющие руки и схватил Мака за шиворот.

— Ты кто такой?!

— Один момент… — Мак порылся по карманам и выдал визитную карточку.

Сэмы уставились на нее. Читать они не умели.

— Там сказано: «Макфрид Кроу. Законные услуги».

— Так ты из этих?.. — Длинный выпустил его и разгладил ворот. — Ну, садись, законник. Чего хотел?

— Заплатить вам денег: по паре глорий каждому.

— За какую работу?

— Расскажите про отца Фарнсворта.

Ораторское искусство Сэмов было далеко от совершенства. Потому беседа пошла не самым кратким путем, но в конечном итоге Мак выяснил следующее.

Отец Фарнсворт нанял охранников примерно за месяц до смерти. Он считал, что его хотят убить. Кто именно — отец не говорил. Сказал лишь, что враг живет далеко от Винслоу и, скорее всего, наймет для дела ассасина. Как будет выглядеть ассасин, священник не представлял, потому остерегался всех чужих людей. Не брал ничего из рук прихожан, не выходил затемно, избегал как уединенных, так и слишком людных мест. Ставни и двери укрепил дополнительными засовами, Сэмам велел поочередно нести ночную вахту. Особое внимание священник уделил ядам. Он прекратил есть вне дома, вино и пиво покупал каждый раз у новых торговцев, готовую пищу давал пробовать собаке. Кроме того, приобрел книгу о ядах и тщательным образом изучил их свойства. Сэмы знали, о чем читает Фарнсворт. Однажды он с сильной тревогой рассказал им, что некоторые яды могут содержаться не в напитке, а в стенках чаши или на одежде, или даже в запахе горящей свечи… Сэмы не одобряли эту болтовню. Они знали, что опытные убийцы не доверяют ненадежным ядам. Твердая рука и острый кинжал — вот верные орудия. Сэмы оказались правы.

— Весьма занятно, — отметил Мак. — Теперь расскажите про тот самый день.

Рассказ о дне убийства, в основном, повторил слова кучера. После утренней песни Фарнсворт велел собираться в дорогу. Кучер запряг лошадей и уложил в карету саквояж хозяина. Подал экипаж, священник сел, Сэмы поехали следом. Дорога заняла больше получаса, остановок не делалось. Сэмы не отставали от кареты дальше, чем на пять ярдов. Шел дождь, карета двигалась медленно, кто-то мог попытаться заскочить на ходу. Именно поэтому охранники были рядом и зорко следили за дверцей кабины. Нет, она не открывалась. Лишь у поместья Грейсендов кучер остановил и зашел внутрь. Добрую минуту он не выходил, Сэмы удивились этому и заглянули в кабину. Кучер Пелмон стоял над окровавленным трупом…

— Кто такой этот Пелмон?

Сэмы не знали. Отец Фарнсворт был скрытен, а кучер — ему под стать. Понятно лишь то, что оба приехали из одной земли, и земля эта далека от Винслоу. Пелмон служил священнику не только кучером, а и носильщиком, и посыльным. Это он собирал почту по монастырям и доставлял в порт; он заботился о вещах хозяина, когда тот пускался в путь.

— Ага, значит, зонтик в карету положил Пелмон?

— Зонтик?

— Ну, да. В кабине был найден зонт. Его принес туда кучер, вместе с саквояжем?

— Нет. Кучер уложил саквояж, а зонт был у хозяина. Дождь лупил, хозяин не хотел намокнуть, вот и шел до кареты под зонтом.

— Занятненько, — одобрил Мак. — Ну что ж, спасибо, парни.

Четыре глории перекочевали в руки Сэмов.

Тем временем палач Уолтер навестил леди Валери Грейсенд-Смайл. Вопреки мрачному ремеслу — а может, вследствие него — палач трепетно относился к младенцам и матерям. Противоположности притягиваются…

Уолтер приехал без доклада и долго расшаркивался перед дворецким: готов ждать сколько нужно, хоть несколько часов, миледи примет, когда сможет, а если не сможет — то можно понять… Но леди Валери приняла его сразу, и весьма радушно.

— Мастер, я глубоко уважаю ваше ремесло. Нужно иметь мужество, чтобы избавлять мир от злодеев.

Уолтер просиял и ответил взаимностью:

— Что может быть почетнее, чем творить новую жизнь? Молодая мать с ребенком — самое святое существо на свете.

Леди Валери стала рассказывать о материнстве. Уолтер охотно слушал и задавал вопросы. Миледи пришла в восторг, ведь обычно никто не терпит этой темы. Лишь путем насилия и шантажа можно заставить человека немного послушать о молоке, подгузниках и пеленках. К примеру, ее сеньора — леди Магда Лабелин — скрежещет зубами при одном слове «кормление».

— Мастер Уолтер, вы можете применять это в своем ремесле. Хотите помучить заключенного — расскажите о младенцах!

Палач заверил ее, что обожает младенцев. Его собственные дети уже стали юношами, и он страшно скучает по малюткам в пеленках. Леди Валери немедленно повела его в детскую и дала полюбоваться спящими крепышами. Один из мелких, почуяв чужой запах, начал хныкать. Леди Валери взяла его на руки и покормила. Разумеется, она сделала это за ширмой, Уолтер не видел ничего неприемлемого, но само присутствие при кормлении наполнило его благостью. А потом леди Валери позволила ему подержать младенца. Уолтер сказал:

— Малыш, пусть тебя больше никогда не тронет рука человека моего ремесла.

Валери добавила:

— Но пусть тебя везде окружают люди с такими душами, как у мастера Уолтера.

Словом, они достигли полной идиллии и могли еще много часов посвятить детской тематике, но счастливый случай вернул беседу в нужное русло.

— А как печальна судьба отца Фарнсворта: погиб, не оставив детей!.. — ужаснулась Валери, и тут палач вспомнил, зачем приехал:

— Да, верно, миледи, расскажите о нем.

Леди Валери знала священника очень мало. Виделись несколько раз: на церковных праздниках, да еще при визите графа Куиндара. Священник передавал через Валери приветствия ее мужу, отставному генералу. Она находила это милым. Но однажды Фарнсворт прислал тревожную записку: он угодил в опасное положение и вынужден просить помощи у генерала Смайла. Леди Валери ответила, что генерал не здесь, а в Фаунтерре, да и прежнего влияния не имеет: ведь он уже не полководец, а преподаватель. Но она, конечно, выслушает священника и передаст мужу его просьбу посредством птицы. Фарнсворт собирался приехать на чай следующим днем — но у самых ворот поместья был жестоко убит.

— Какая трагедия! Безумно жаль, что я не успела ему помочь.

Здесь Уолтер испытал затруднение. По роду службы он привык общаться с преступными падшими женщинами, и вести беседу к обличению их вины. А леди Валери казалась святой, палач не понимал, как ее опрашивать. Она сама высказала версию:

— Думаю, во всем виновны северяне!

— Ориджины?

— Все лорды Севера — свирепые бездушные люди, им ничего не стоит убить родного брата. Мой Алексис и граф Куиндар сдружились на почве противостояния с волками. А отец Фарнсворт, видимо, тоже имел врага в Ориджине, вот и обратился за помощью к моему мужу.

— Думаете, кучер Пелмон служит Первой Зиме? Больше похож на южанина или западника…

— Помилуйте, ему не нужно быть северянином. Эти чудовища просто взяли в плен его семью! Приказали: «Убей священника, иначе жене и детям не жить». Вот он и пошел на все, даже на плаху!

— Но разве у кучера есть семья? Никто не видел…

— Да потому и не видели, что вся родня — в заложниках!

Сия версия настолько пришлась по душе Уолтеру, что он повторил ее при встрече с Маком.

— Пелмон убил под влиянием шантажа — вот мотив! А виселицы не боится потому, что ценит жизнь детей дороже, чем свою! Дружище, теперь все сходится!

Мак хмыкнул:

— Кроме того факта, что кучер не убивал. Фарнсворт погиб в дороге, а кучер в это время сидел на козлах.

— Что, если он как-то проник в карету на ходу? Возможно, есть люк на крыше.

— Возможно другое: ты втрескался в Сдобную Булку и повторяешь ее чушь.

— Это ты так называешь леди Валери? Полегче, приятель!

— Не хочу расстраивать, но в былые годы при дворе Валери Грейсенд слыла записной дурой. Первые дамы империи дружно потешались над нею.

— Потому, что двор — змеиное кубло, а леди Валери — чистая душа.

— Да, да, разумеется… А теперь послушай, что я узнал! Есть подлинный мотив убийства, и это не происки «злых волков».

Мак описал все свои находки, в особенности — блокнот со словами: «Генерал, прошу о помощи, в опасности общее дело».

— Теперь подумай, дружище: какое общее дело может быть у мелкого священника с искровым генералом?

— Хм, даже не знаю.

— Имеется в виду, конечно, генерал Серебряный Лис. Фарнсворт сначала хотел ему написать, но передумал и поехал лично просить через леди Валери. Видимо, дело окружено секретом. Граф Куиндар, он же Второй из Пяти, тоже участвует в данном деле — это следует из слов Сдобной Булки. Так что же объединяет Фарнсворта, Лиса и Куиндара?

— Вражда с волками!

Мак улыбнулся:

— Вот еще подсказка. Отец Фарнсворт собирал письма в монастырях, а затем отдавал на корабли — помнишь? И получал неслабые деньги: ездил в карете, носил золотые часы, дарил кучерам серебряные фляги. Почему священнику платят кучу денег за простую пересылку писем? А вот почему: он был связным тайного ордена!

— Связным кого?..

— Тайного ордена! Исследование Предметов, сгоревший монастырь у Лабелина, Великое Древо… Что, не слыхал?

— Не возьму в толк, о чем ты.

— Рано или поздно кто-то из этих ребят попадет к тебе на допрос, тогда все услышишь подробно. Пока скажу так: есть монашеская организация, которая манипулирует лордами. И Серебряный Лис, и Второй из Пяти — видные ее участники. А заправляла всем Леди-во-Тьме, но померла, и теперь, надо думать, орден переживает трудные времена. Королевой Дарквотера стала Мирей Нэн-Клер, которая, по слухам, не одобряла деятельность матери.

— Откуда ты все это знаешь?!

— А откуда ты знаешь, как больнее бить? Ремесло такое… Теперь представь. Тихий священник из маленькой церкви пересылает почту всей агентуры в графстве. По его указке кучер объезжает обители, собирает письма, отвозит на корабли — и даже не осознает, что делает. А есть у священника завистник — дьякон. Давно приметил, сколько получает батюшка, и хочет себе такую жизнь. Тут к дьякону приходит человечек, например, от королевы Мирей и говорит: «Убей священника. Приход достанется тебе вместе со всей прибылью. Кучер будет собирать письма, как раньше, но ты их отдавай не в тот корабль, а в этот». Изящная сделка. Дьякон получает щедрую кормушку, а королева Мирей — всю агентуру графства. Причем агентура даже не догадывается, что изменилось: по обителям-то ездит все тот же самый кучер!

Переведя дух, Мак добавил:

— А Пелмон, скорей всего, не знал о происходящем. Именно потому он, как дурак, полез в кабину лапать мертвеца. Если б с порога закричал: «Аааа, Сэмы, ко мне, здесь труп!» — никто бы его не заподозрил.

Питая обиду за леди Валери, палач подверг версию Мака критике:

— Ты что, обвиняешь королеву Дарквотера? А из улик — только слухи про тайный орден?

— И фрагмент письма генералу, который был уличен в работе на орден. Но ты прав, руки у меня коротки — обвинять королеву. Да она и не виновата ни в чем, кроме подстрекательства. Подлинный заказчик убийства — дьякон, а исполнитель — какой-нибудь местный бандит. К слову, дьякон их прекрасно знает: бандиты тоже ходят на исповеди.

— А священник даже не догадался, что его враг — в двух шагах?

— Думаю, граф Куиндар на той памятной встрече предупредил Фарнсворта: «Ордену грозит опасность, Мирей Нэн-Клер начала охоту». Когда граф нарочито отказался пить вино — это тоже было предупреждение: мол, опасайся отравителей. И Фарнсворт стал беречься: изучал яды, не ел где попало, нанял охрану. Однако он ждал страшного асассина из чужих земель. Что мы думаем при слове «Дарквотер»? Невидимые убийцы, черная магия и все такое… Но королева не стала посылать жало криболы, а просто подговорила местного дьячка.

— Ну, и как же дьякон убил Фарнсворта?

— Никак. Поручил это бандиту.

— А как убил бандит?

Мак широко улыбнулся:

— По-прежнему не имею понятия. Совершено убийство, которое невозможно совершить. Это, тьма сожри, круто!

Уолтер не разделял его восторга. Еще день-два, и местные власти утратят терпение, придется повесить заключенного. И если Мак прав, то палач впервые в жизни убьет невинного человека.

Мак предложил взяться за дьякона: поговорить этак невзначай, сказать, что получено признание от кучера. Дьякон расслабится и, может, выдаст себя чем-нибудь. Уолтер сказал, что к дьякону идти рано, и предложил осмотреть карету на предмет тайных люков. Но, тьма, карета-то хранилась как раз у дьякона! Тогда палач спросил, нет ли еще каких-нибудь зацепок?

— Только одна, — сказал Мак. — Фляга кучера как-то оказалась среди вещей покойного. И была она полупустой, а мы знаем, что кучер не пил в тот день.

— И что это значит?

— Вероятно, ничего. Констебль перепутал и положил флягу не к тем вещам. Но все-таки странно, стоит разобраться.

После ареста кучера доставили в замок барона, туда же пригнали и карету с трупом. Затем Пелмона заперли в темнице, мертвеца похоронили, а вещи покойного перевезли на хранение в ратушу. Значит, если где-то вещи могли перепутаться, то только в замке. Туда приехали друзья, и сразу попали в когти барона Винслоу:

— Прохлаждаетесь, забот не ведаете? Думаете, подождете неделька — и кучер сознается от скуки?!

— Не от скуки, а от страха, — весьма серьезно ответил Мак. — Этот душегуб — крепкий орешек, обычные пытки ему нипочем, вот мы и применили давление на нервы. Показали самые страшные инструменты и ушли на день. Пускай он промаринуется в собственном страхе, а когда размякнет — мы возьмемся за дело.

— Так беритесь. Я жду результата!

Они скрылись с глаз барона, юркнув в подземелье. Но в камеру к Пелмону не пошли, а обратились с вопросами к тюремщику. Где хранятся вещи заключенного? Кто их сортировал? Кто увозил имущество покойника? Тюремщик ответил в своем духе:

— Тяжело жить на свете, господа палачи. Ваше дело быстрое: голову чик, взял деньги и поехал. А я каждый божий день служу, так-то. Раньше хоть чередовался с напарником, да помер он от сердца. Могли бы посочувствовать, но нет, вам вещи подай… Ну, тут они — в караулке, в шкафу. Вот вам вещи. Что, полегчало?..

В шкафу лежало немногое, снятое с кучера.

Сырой плащ — тогда промок, а в темнице так и не высох, лишь обзавелся запахом плесени.

Поясной ремень, сапоги. По традиции и то, и другое отойдет палачу. Только эти сапоги на его лапу нипочем не налезут.

Кнут. Перочинный ножик.

Все.

— Заметь, — сказал Мак, — тут нет ничего, похожего на ножны для стилета. Если б кучер применил клинок, то остались бы ножны. Мы в очередной раз убеждаемся в его невиновности.

— Погоди-ка, а это что?

Палач нащупал на плаще уплотнение: скрытый внутренний карман, в котором кое-что лежало. Сунул руку, нашарил и вытащил на свет… серебряную флягу.

— Ого, еще одна! — воскликнул Мак.

Фляга ничем не отличалась от своей сестры из ратуши: гравированная жабка в короне, красные камушки в глазах. Только та была наполовину полной, а эта — совсем пустая.

— Если подумать, логично, — молвил палач. — Фляга — вещь полезная, священнику тоже пригодится. Вот он и купил две: одну оставил себе, вторую подарил кучеру.

— Купил со скидкой… — задумчиво добавил Мак.

Чем-то тревожила его эта фляга. Пожалуй, своею пустотой. Пелмон в то утро не пил, но фляга пуста. Зачем он взял в путь порожнюю флягу? Какой смысл?

— Он сказал, что не пил ханти, — вспомнил палач. — Но о воде речь не шла. Может, во фляге была вода?

— Кучер ехал под проливным дождем и попивал водичку…

— Ну, не знаю. Может, кофе или чай.

Мак понюхал. Из фляги пахло не чаем и не кофием, а забористым ханти Лисьего Дола. Нюхнешь — так и вспомнишь леди Нортвуд, упокой Ульяна ее душу…

Положим, кучер возил флягу всегда, а в тот день просто не заметил, что она опустела. Возможно такое? Вполне. Дело-то было в мае, пускай дождь, но тепло. Легко забыть про горячительный напиток… Но фляга все равно не давала покоя. Чем-то важен тот факт, что их две. И что одна пуста, а вторая — наполовину…

— Может, священник сам закололся? — ляпнул палач. Что называется, хоть стой — хоть падай.

— Какого черта ему колоться?

— Враги запугали…

— Он жить хотел! Нанял охрану, укрепил ставни, изучил симптомы ядов. Тьма, очевидно же, что собирался выжить!

— Сначала да. А потом, допустим, ему пригрозили. Взяли в плен жену и детей, сказали: или убьешь себя, или…

Мак наморщил нос:

— Фу, снова запахло Булкой. Брось ты за нею повторять! Может, дети и хорошие у этой бабы, а мозгов у нее сроду не водилось. Напоминаю: королева Мирей хотела агентуру ордена. Если б шантажировала, так бы и сказала: «Отдай связи, а сам уезжай». Самоубийство-то зачем?

— Ну… чтоб никому не рассказал.

Мак покачал головой:

— Зонтик с тобой не согласен.

— Зонтик?

— Ага. Отец Фарнсворт шел к карете под зонтом. Парень боялся намокнуть, а через десять минут воткнул в себя нож?.. Когда садился в карету, он явно рассчитывал выйти живым.

— Тогда поехали, осмотрим карету.

— Зачем?

— Может, найдем люк…

— Сквозь который кучер залез в кабину и заколол седока? Потому, что его детей взяли в заложники волки? Потому, что волки никак не могут без зверства?

— Ну…

— А лошади не сбились с пути без кучера, хотя ни черта не видели из-за дождя. А он, прикончив хозяина, вернулся через люк на козлы, доехал до поместья — и снова поперся в кабину к трупу. Они же так давно не виделись, в пору соскучиться!

— Э…

— Ладно, давай осмотрим карету.

— Что?!

— А отчего нет? Карета — улика, которую мы не видели. И теперь есть предлог, чтобы явиться к дьякону.

Мак взял со стола серебряную флягу.

Правда, Уолтер наотрез отказался вынести ее из темницы. Честь палача не позволяла брать вещи приговоренного до его смерти. Мак предложил спросить разрешения у хозяина фляги. Уолтер и тут отказался: она сейчас — не собственность кучера, а улика в деле. Тогда Мак обратился к тому, кто ведал хранением улик, а именно — к тюремщику.

— Что ж вам все неймется… То столы подай, то стулья, то флягу. А у меня спина больная, и напарника схоронил. Скоро сам помру с такой службой, тогда берите что угодно. Хоть весь замок по камням растащите, мне дела не будет.

— Ты отвечаешь за сохранность улик, верно? Значит, мы возьмем флягу для нужд следствия, а ты поедешь с нами, чтобы присмотреть за ней. А на обратном пути заедем в трактир и выпьем за упокой твоего напарника. Мы очень сильно соболезнуем, вся выпивка за наш счет.

— Вот же изверги, никак не уйметесь… — начал по привычке тюремщик, но вдруг постиг суть идеи. — А, тогда ладно.

Взял флягу, запер темницу — и трое отправились в порт города Винслоу.

Церквушка оказалась симпатичной: вся разрисована кораблями, чайками, русалками, Еленами-Путешественницами и Праотцами-Странниками. Любой, кто ненавидит море чуть меньше, чем Мак, захотел бы взбежать на палубу и поднять паруса.

Пресловутый дьякон благословлял старушек. Видимо, потому, что время было дневное. Моряки благословляются вечером, накануне плаванья, а бабульки прутся днем: им-то нечего делать, лишь досаждать священникам и лекарям. Мак выждал, пока схлынет поток ровесниц владычицы Ингрид, и подошел к дьякону:

— Доброго дня. Я и мой друг Уолтер улаживаем последние дела, связанные с трагической смертью отца Фарнсворта.

Он подал визитную карточку, каковая традиционно произвела эффект. Дьякон поклонился:

— Доброго дня, господин Кроу. Чем могу помочь?

— Взгляните на эту флягу и скажите: она принадлежала отцу Фарнсворту?

— Либо кучеру. Святой отец купил две одинаковые фляги: одну себе, вторую Пелмону в подарок.

— Ой, какая незадача… Видимо, это та, что была у кучера. Тогда я должен вам сообщить, что фляга отца Фарнсворта хранится в ратуше и будет выдана по вашему требованию.

Дьякон удивился:

— Выдана мне?.. Почему?

— Это дорогая вещь, а вы — наследник. Можете предъявить свои права.

— Вы заблуждаетесь, я не наследую имущество святого отца. Оно достанется его детям, если таковые объявятся.

— Вот как!.. — Мак изобразил озадаченность. — Вы вступили во владение каретой и конями, вот я и пришел к выводу…

— Это не так. Карета с лошадьми также принадлежит наследникам. До их появления я буду применять ее лишь для перевозки церковной почты — поскольку так поступал сам отец Фарнсворт.

— Ага, теперь уяснил: вы взяли на себя роль душеприказчика. Когда появятся наследники, вы отдадите им все имущество святого отца. Я прав?

Дьякон развел руками:

— Называйте как знаете. Я не силен в юридических терминах.

Он не выказывал ни тени жадности, но Мак и не ожидал так легко подловить убийцу. Главные надежды — на осмотр экипажа.

— Можем ли мы взглянуть на карету покойного? Если не возражаете.

— Позвольте узнать: зачем?

Мак мысленно усмехнулся: ну вот, шельмец начал темнить.

— Мы работаем с кучером Пелмоном в целях получения признания в убийстве. Нам будет легче нажать на этого душегуба, если узнаем побольше деталей с места преступления.

Дьякон перевел взгляд с Мака на Уолтера:

— Господа, я не могу сказать, что одобряю ваше ремесло. Сказано Праотцами: «Не получай выгоды от страданий». А ваш хлеб — это пытки и боль.

Уолтер ответил с достоинством:

— Я тоже не горжусь допросной частью своего ремесла. Я стал палачом ради свершения справедливых наказаний, согласно заветам Праматери Юмин. Иногда приходится производить и пытки, ибо того требует устав гильдии. Так вышло и в данном случае, я этому совсем не рад.

Дьякон выдержал паузу, и Мак сообразил: тьма сожри, карета может быть не здесь! Она же собирает почту — вот и катается где-нибудь! Плакали улики…

Но неожиданно последовал ответ:

— Хорошо, господа, я покажу вам экипаж. Он на заднем дворе. Я до сих пор не нанял нового кучера, чтобы послать за почтой.

Они вышли через боковую дверь, обогнули церквушку и в тени под навесом увидели ту самую повозку. Пожалуй, «карета» — слишком громкое слово. Черный крытый экипаж без украшений и излишеств, неброский, практичный. Сам Мак в годы службы пользовался таким.

Уолтер взялся за дверь кабины, но она поддалась не сразу. Засов на внешней стороне дверцы был совершенно гладким, пальцы соскальзывали по металлу. В нем имелось отверстие — видимо, туда вкручивался винт, чтобы взять и потянуть, только теперь он потерялся.

Палач одолел засов и вошел в кабину, следом — Мак. Уолтер стал осматривать потолок и стены в поисках тайного люка. Мак прежде всего сверил кабину с описаниями. Нет, в протоколах суда не содержалось ошибок, место преступления было в точности таким. Буквально своими глазами можно увидеть труп на дальнем от дверцы сиденье и зонтик на полке, и плащ на крючке… Вслед за Уолтером, Мак простучал потолок и стены. Нигде ни люков, ни щелей — ни единого способа проникнуть в кабину тайком. Версия Уолтера рухнула. Беда в том, что у Мака не было своей. Засов очень тугой, а в тот день был еще и мокрым. Никак невозможно открыть его и заскочить на ходу, тем более — выскочить и закрыть за собою. Но Фарнсворта убили именно на ходу!

— Прятался под сиденьем! — воскликнул Уолтер и припал к полу.

Мак тоже присел — без особого вдохновения. Никто там не прятался, ясное дело: куда бы он делся потом? Между сиденьями и полом имелся зазор, куда при известном упрямстве можно запихнуть кота, но никак не человека. Там было пыльно, болтался на нитях одинокий паучок… Уолтер глубоко засунул ручищу и принялся простукивать пол.

— Ищешь люк в днище? Удобненько: выпадаешь из кабины — и прямо под колеса.

Палач не слушал и продолжал свое дело: стучал по доскам, скреб ногтями, чихал от пыли.

— Эй, тут что-то есть…

Он ухватил и потянул. Из самой глубины вытащил на свет продолговатый кожаный чехол, а точнее — ножны. Ножны от узкого длинного ножа. Если точнее — от стилета.

— Вот тебе улика! — победно заявил палач. — Ты искал ножны? Вот они! Убийца вонзил стилет, а ножны бросил.

Мак оглядел находку, и в голове вскипело от мыслей. Нет, ножны не бросили, а спрятали нарочно. Запихнули глубоко под сиденье, еще и за ножку. Их не увидели ни Сэмы, ни констебли. Уолтер бы тоже не нашел, если б не шарил наощупь. Но какой смысл прятать ножны?! Клинок-то остался в ране!

Убийца не хотел, чтобы их нашли? Так чего проще: забрать с собой и выкинуть в море. Зачем оставлять на месте преступления?

Убийца хотел, чтобы их нашли? Ложная улика? Тогда бы бросил на виду!

И главное: как, тьма сожри, он попал в кабину? Люков нет. Скользкий гладкий засов защищает дверцу. Даже если б Сэмы отвернулись, такой засов не отопрешь на бегу. Убийца — призрак? Призраки водятся на Севере. Сдобная Булка права, священника зарезал нетопырь?..

— Вы удовлетворили любопытство, господа? — сухо осведомился дьякон.

Этот парень тоже злил Мака: не вел он себя как убийца. Не радовался тому, что Мак не нашел улик, а раздражался и скучал.

— Да-да, пора бы нам, — напомнил о себе тюремщик. — Ну, чтоб помянуть как следует…

Мак поморгал, глядя на него. Помер напарник. Надо было сразу учесть. Мертвый напарник — это странно. Как две фляги. Как брошенный кинжал…

— Скажи-ка, а от чего он помер?

— Да говорил уже, ты ж не слышишь. От сердца. Ночью на смене схватило — к утру уже остыл.

— Он один был на смене?

— Ну, да. Его ж дежурство.

— Тело нашли в караулке?

— Нет, на ступеньках к выходу. Лежал весь скрюченный, бедняга.

— А на столе в караулке не осталось какого-нибудь сосуда? Например, чашки или кубка?

— Кружка стояла. Я помыл и убрал.

Мак схватился с места:

— Едем в замок!

— Э, а помянуть?..

— По дороге купим ханти, в замке помянем.

За время заключения кучер Пелмон развил мастерство живописца. Новая голая баба, нацарапанная на стене, была явно красивше прежних. Кучер снабдил ее петлей на шее — ну, а что, пускай составит компанию художнику.

— Уже пора? — спросил он вошедших. — Я думал, завтра…

— Пора выпить, — ответил Мак и вытащил флягу. — Я доказал, что не ты зарезал Фарнсворта.

Пелмон разинул рот:

— Меня отпустят?!

— Садись, послушай, мне есть что рассказать. А ты, тюремщик, принеси стулья… Стоп, не неси — они тут остались.

Законник и палач заняли два стула, тюремщику пришлось стоять.

— Вот подлецы…

— Чтобы ты успокоился, начну с самого приятного, — сказал Мак заключенному. — Если тело неподвижно, а сердце не бьется, то кровь не течет из ран. Одежда Фарнсворта была залита кровью. Это значит, после смерти тело раскачивалось от движения кареты. Стало быть, его закололи еще в дороге, и ты никак не мог этого сделать.

Кучер выдохнул:

— Спасибо, друг.

Мак откупорил флягу с жабкой:

— На, хлебни.

— Не хочется.

— Да ладно! Ты ж не пил все время заключения.

— Вот и отвык.

— Ну, как знаешь. А я выпью.

Мак поднес флягу к губам, и Пелмон дернулся отобрать.

— Эй, ты чего, жалеешь ханти? Я ж тебя от смерти спас!

— Ну… э… — кучер замялся, поискал слов, и махнул рукой: — Ладно, прости.

Мак приложился к горлышку.

— Ах, хорошо! Медвежья леди, помнится, пивала такой ханти. Она знала толк…

— Ты выяснил, кто убийца? — перебил Пелмон.

— Конечно, о том и рассказ. Слушайте все, это дико интересно! — Мак откашлялся и поправил шейный платок. — Когда я понял, что не ты вонзил нож, то оказался в затруднении. Нож-то вонзен, а кем — непонятно. Фарнсворт сел в карету живым и всю дорогу ехал без остановок. Дверца — под наблюдением Сэмов, и вдобавок очень плохо открывается. Люков в кабине нет. Как, собственно, убийца попал в карету?

Он снова хлебнул из фляги.

— Прежде всего, я рассмотрел версию сговора. Ты и Сэмы — сообщники, вместе порешили священника в дороге, а потом соврали, что не останавливались. Но это лишено смысла. Все вы проиграли от такого сговора: Сэмы лишились работы, а ты попал под суд. Ты не стал бы покрывать их ценою своей жизни.

— Ясен хрен, — согласился кучер.

— Тогда я воспользовался логикой. Хе-хе. Знаю одну прекрасную девицу: страшно умная, но фантазерка, каких мало. Делает вид, будто мыслит логично, а сама как начнет сочинять — любой писака позавидует! Пересеклись мы по висельному делу. Сначала я ее подозревал, а потом…

Кучер перебил:

— Так кто убил хозяина?

— А ты куда-то спешишь?

— На волю хочу!

— Эх, торопыга… Ну, ладно, вернемся. Логика — это не фантазии, а предельная строгость мышления. Если отброшены все версии, кроме одной, то она и есть истина, какою бы странной ни казалась. Отца Фарнсворта убили в дороге. Всю дорогу он был в карете один. Вывод предельно прост: он сам вогнал в себя клинок. Больше некому.

Палач встрепенулся:

— Что ты меня дурачишь? Сам же говорил про зонтик!

— Верно, зонтик — важнейшая улика, я ее не отрицаю. Хе-хе. Вот у моей нынешней девушки нету зонта. Однажды мы с нею попали под дождь — хороший такой ливень. И, доложу я вам…

— Да хватит! — вскричал кучер. — Говори уже ясно, нам не терпится!

— Черт с тобой, не хочешь про девушек — слушай про мертвеца. Он велел запрячь карету, дабы ехать к леди Валери и просить защиты у ее мужа-генерала. Взял с собой охранников, чтоб не попасть в беду по дороге. И главное: шел к карете под зонтом. Твой хозяин боялся промокнуть. Хотел явиться к леди Валери в сухой одежде — а значит, точно собирался доехать живым. Нет, он не планировал самоубийства, садясь в экипаж.

Мак поднял указательный палец:

— Но! В дороге случилось то, что заставило священника покончить с собою.

— Что же?

— Я стал перебирать варианты. Прочел письмо со страшным известием? При нем не найдено писем. Увидел нечто жуткое в окно? Например, опасного врага? Но он и так знал, что враг опасен, потому и нанял охрану. С кем-то поговорил? Так не с кем же, один ехал. Разве только с кучером… Когда-то я сам ездил в таком экипаже, и четко помню: если идет дождь, кучер не слышит ни черта. Гремят подковы и колеса, стучат капли. Надо орать во все горло еще и колотить по стене, лишь тогда кучер заметит.

— Так и есть, — кивнул Пелмон.

— Значит, в дороге не произошло ничего. Но это противоречит логике. События не случаются просто так, раз кинжал вонзился в тело — значит, была причина. Я подумал предельно трезво: что случилось по пути? И понял: одно событие мы все-таки знаем!

Мак торжествующе поднял флягу:

— Отец Фарнсворт выпил из нее! На трупе ее нашли наполовину пустой.

Палач спросил:

— Напился настолько, что зарезал сам себя? Это чушь.

— Конечно, чушь! Даже самый крепкий ханти до такого не доводит. А вот что не чушь: он боялся разных орудий убийства, в том числе — ядов. Изучал их действие, проверял пищу на собаке… Предположим, в дороге, после выпитого ханти, у священника схватило сердце. «Меня отравили!» — подумал он в ужасе. Покричал кучеру, чтоб остановил — но тот не слышит. Высунул руку в форточку, попробовал открыть дверь. Но пальцы сводит судорогой, а засов очень скользок. Что ему оставалось? Только стучать и стучать в стену слабеющей рукой. Но кучер все не слышал, карета мчала под грохот копыт… Тогда бедный Фарнсворт достал стилет, который носил при себе. Да-да, носил, хотя мало кто знал об этом! Он жил в страхе перед убийцами, не мог не обзавестись оружием.

— И заколол себя, чтобы избавиться от мук?

— Почти. Прежде он совершил одно важное действие: спрятал ножны.

Кучер Пелмон скривился:

— Ну, это уж ты насочинял. В духе той девицы… как бишь ее звали?

— Ты просил не отвлекаться, вот и не стану.

— Да ладно, говори уж. Ты любишь баб, я тоже… — кучер погладил рисунок на стене. — Что там за девица?

— Уже расхотелось. Ножны, приятель, все дело в них, а не в бабе. Священник быстро слабел, мышцы сводило, руки едва слушались. Однако он затратил усилия, чтобы все-таки спрятать ножны. Он очень хотел скрыть свое самоубийство. Мы должны были увидеть труп с ножом в груди и злодея над трупом. Пелмон, приятель, Фарнсворт спрятал ножны с единственной целью: подставить тебя!

— Но почему?.. — спросил кучер дрожащим голосом.

— Потому, что перед смертью успел кое-что понять. А именно: план убийцы.

— Эй, куда ты клонишь?!

— Когда карета встала, ты распахнул дверь и нашел труп. Кинулся в кабину и целую минуту что-то делал, пока Сэмы не всполошились. Чем ты занимался эту минуту? Почему тут же не позвал их?

— Я пытался помочь…

— Хрена с два! Ты сразу увидел, что он мертв. «Кинжал торчал прямо в сердце», — это твои слова, тьма сожри! Так что ты делал минуту возле трупа? И данный вопрос тесно связан с другим: почему ты не услышал, когда Фарнсворт стучал в стену?

— Постой, ты не понял, я просто…

Мак отчеканил:

— Просто пытался справиться с шоком. В карете ты увидел не то, что ожидал! Ты знал, что Фарнсворт будет убит. Только — иным способом!

Кучер побелел, как полотно. А Мак торжествующе поднял флягу:

— Тьма, до чего я жалею, что той барышни нет рядом. Она бы точно оценила! Ты, Пелмон, придумал идовски хитрый план. У вас с хозяином были одинаковые фляги. Свою он, разумеется, наполнял сам. Но ты знал, какой ханти пьет хозяин, и приобрел такой же, несмотря на цену. Налил в свою флягу, добавил яд — тот, чьи симптомы легко спутать с приступом сердца. Провинциальный лекарь и констебль ни за что не отличили бы. А потом ты подменил фляги. Это было легко: ты нес в карету саквояж хозяина. В дороге, перед встречей с генеральшей, священник хлебнул от волнения. И начал умирать. Ты это понял, когда услышал стуки в стену. Ты подхлестнул коней, чтобы копыта звучали громче, и Сэмы не разобрали криков. Ты все предусмотрел, хитрый черт: даже выкрутил винт из засова! Я думал на дьякона, но ведь не только он имел доступ к монашеской почте. Люди королевы могли с тем же успехом подговорить и тебя! Бедный священник умер бы от сердечного приступа — и никто не заподозрил убийство. Он так нервничал, так волновался — вот и не вынесло сердечко…

Мак перевел дух.

— Именно это понял несчастный священник, пока корчился в судорогах. Ты первым зайдешь в карету и поменяешь фляги обратно. Никто не обнаружит яд, убийца уйдет безнаказанным. Как он мог помешать тебе? Выбраться из кареты — не хватало сил. Нацарапать записку — бесполезно: ты заберешь ее вместе с флягой. И он нашел выход: оставил такую улику, которая точно пошлет тебя в петлю!.. А через десять минут ты открыл дверцу — и увидел мертвеца, как ожидал. Но не отравленного, а заколотого! Представляю потрясение: уж ты-то точно знал, что никакого иного убийцы нет! Полминуты потерял, пока думал, что делать. Потом все-таки нашел и заменил флягу — но это уже не спасло, ведь ты попался прямо над трупом.

С великим удовольствием Мак допил ханти.

— А знаешь, душегуб, что было самым забавным? Устроить этот маленький спектакль и посмотреть на твою морду. Ты хотел отговорить меня пить отраву. Не смог найти доводы и махнул рукой: ладно, пускай Мак помрет, лишь бы успел доказать мою невиновность. Торопил меня: не сворачивай на девиц, говори главное, пока не сыграл в ящик. Но потом сообразил, что в итоге я тебя и обвиню. Стал отвлекать, переспрашивать, бабами вдруг заинтересовался… Эх, ты. Нету во фляге яда — его допил невезучий охранник темницы. А я налил чистый ханти, весьма полезный для сердца — так Медвежья Леди говорила.

— Ты не докажешь! — прошипел кучер.

— Верно, нельзя доказать яд. Труп зарыли, фляга опустела… — Мак вынул из кармана протокол допроса. — Как здорово, что ты уже сознался в убийстве. Приятно тебе отдохнуть в петле. Скажи спасибо, что не на костре! Увидишь Ульяну — так и передай: «Меня спас от мучений милосердный Макфрид Кроу».