Генеральный попаданец

Глава 10 Думки-задумки. 20 февраля 1965 года. Подмосковье

На даче меня ждали с нетерпением. Витя, чтобы накормить, верный страж встретил с кислым выражением на лице. По его виду я сразу понял — «Нашли!» Вроде бы настроение должно пойти вверх. Кто бы мог подумать, что осмеянный на форуме рассказ окажется чистой правдой. Но откуда⁈ Нацелившийся передохнуть, вздыхаю и проходя мимо, буркаю Рябенко:

— После обеда.

В стороне от домика для охраны стоял фургон. Видимо, на нем приехали военные специалисты. Чекистов мы решили не трогать. Дал команду накормить и их. Но Рябенко уже распорядился. Вот что мне категорически никогда не нравится в людях: барство и чванство. В капиталистическом будущем России оно расцвело бурным цветом. Гадко было наблюдать, как обычное чмо, дорвавшееся до власти и капитала, гнобит людей, да хамит направо и налево. Права народная поговорка: из князи в грязи! Уважение к людям — это показатель собственного достоинства! И социального уровня развития общества. У нас с последним имелись проблемы, а позже мы и вовсе скатились на дно.

Для Брежнева было характерно подчёркнутое уважение к нижестоящим работникам, причём чем младше, тем уважительнее он с ними держался. Переводчик Виктор Суходрев вспоминал:

«Если Брежнев, даже будучи уже дряхлым и больным, после окончания официальной беседы с иностранцем, попрощавшись с ним, считал для себя обязательным пожать руку переводчику и поблагодарить его за работу, то Горбачёву это и в голову не приходило. Для него мы были как бы частью обстановки, как столы, стулья, карандаши».

Возможно, это отношение очень помогло Брежневу в достижении высшего поста в государстве. Никита Хрущёв говорил о нём:

«Вот смотрите на Леонида, мало, что он красавец, гроза баб, а как его люди любят. Они же за ним в огонь пойдут и в воду… Леониду не надо бороться за власть, люди сами его толкают. Удивительно обаятельный и милый человек».

Даже многоопытный политик оказался обманут внешним обаянием дедушки Ильича.

За все 18 лет своего пребывания на высоком посту Леонид Ильич не поменял практически никого из сотрудников своей охраны. Он заступался даже за тех, кто совершил, казалось бы, непростительные проступки. Но был и такой характерный случай. В группе ГОНа, обеспечивавшей потребности отделения охраны генерального секретаря ЦК КПСС, работал один молодой водитель, любивший на досуге побаловаться спиртным. Однажды он «добаловался» до того, что начал ловить на улице какого-то несуществующего шпион. Тогда большой шум поднял, всех переполошил. Нетрезвого водителя забрали в милицию, а оттуда, как было заведено в советские времена, сообщили об инциденте по месту работы. Начальство ГОНа церемониться не стало: офицера уволили, а Брежневу назначили другого водителя.

Вот такой рассказ о том, что было дальше, приписывают Александру Яковлевичу Рябенко:

'Брежнев поинтересовался:

— А где же Боря?

Пришлось рассказать. Брежнев помолчал немного, потом спросил:

— Кроме ловли шпиона, за ним ничего не было?

Проверили — ничего.

Леонид Ильич распорядился:

— Надо вернуть Борю.

— Но он же за руль пьяным может сесть. Вас ведь возит…

— Ничего, скажите, чтобы вернули.

После этого Боря буквально боготворил своего шефа: это же надо, заступился! И за кого? За простого шофера… Чем-чем, а барством Леонид Ильич не страдал'

— Вкусно?

Виктория Петровна недовольно ковырялась в рыбе вилкой. Я же с большим удовольствием подмел салат с кальмаром и принялся за фаршированного судака. Слегка подкалываю супругу Ильича:

— Очень! А тебе не нравится, потому что не ты готовила?

— Как можно такую тварь есть? Я как увидала, так испугалась.

— Рыба наше все!

— Раньше ты ее не особо жаловал, — надулась Витя.

— Ты не знаешь, что с возрастом вкусы меняются? Как и ощущения?

Виктория Петровна фыркнула:

— Откуда такое выдумал?

— Врачи объяснили. Потому то, что в детство и юности кушал, кажется вкуснее.

Супруга резко озадачилась:

— Может, и правда.

Решил ей польстить.

— Но твой борщ превзойти нельзя! Приготовишь в воскресенье?

Витя делано взмахнула руками, но глаза сразу потеплели.

— Тебе же нельзя?

— Иногда можно. Только на нежирном мясе.

Виктория Петровна задумалась и деловито кивнула. Она уже мыслями была в готовке и прикидывала, что и где взять для лучшего вкуса.

— Закажу телятину и зелень. Ты дома будешь?

— А где еще? Завтра в Завидово, там пообедаю и домой. Так что и детей можно в воскресенье позвать.

Встречи с Галкой и Юрием все равно не миновать. Рано или поздно появятся, и очень может быть, что не в самый лучший момент. А тут на семейном обеде впечатления будут иные.

— Хорошо. Я им позвоню, — затем Витя хитро глянула на меня. — Что, курить хочешь?

Только сейчас сознал, что за странные жесты преследовали меня уже который день. А Ильич просто искал сигареты. То в кармана полезет, по столу ручками шарит. Я и не курил никогда, потому и не вспомнил, что Брежнев был заядлым курильщиком. Даже когда ему строго-настрого запретили курить, и он бросил, то просил, чтобы его «обкуривали». Иногда, на заседание Политбюро он приглашал Владимира Медведева, заместителя начальника личной охраны генсека. Усаживал его рядом с собой: «Посиди рядом, покури». Другим членам Политбюро это, конечно, не нравилось, так как многие из них такой вредной привычки не имели, но возразить вождю никто не смел. Даже когда Брежнев принимал зарубежных лидеров, то просил переводчика Виктора Суходрева закурить. Переводчик закуривал, но старался выпускать дым в сторону. Тогда Брежнев снова его просил: «Ну не так же! На меня дыми!»

Потому сейчас виновато пожимаю плечами:

— Пытаюсь бросить.

— Получится ли? Тяжело?

Видно, что за меня переживает. В сердце кольнуло — что же ты, Ильич, ей столько раз изменял? Вот она реалия советской административной действительности. Разводиться нельзя по политическим соображениям. Зато любовниц заводили особо прыткие. Да и в грядущем не лучше. Развод на публик с публичным унижением супруги. Я тогда много плевался и этому с рыбьим взглядом перестал верить напрочь. Ну скажи честно — завел молодую горячую, да гибкую. И мужики поняли, да и женщины тоже. Лучше так, чем за спиной законной супруги. Дать ей свободу действий, как себе.

Потому как можно мягче отвечаю жене Ильича:

— Ничего, Витя, прорвемся! Мне тут восточный доктор помогает.

Супруга с интересом уставилась на меня:

— Что тебя гимнастике учит? Я такой с роду не видала.

Пожимаю плечами и гордо заявляю:

— Китайская медицина. Ей много тысяч лет!

По глазам вижу, что вброс сделан. Все супружницы наших бонз вскоре будут судачить о том, что Брежнев «поменял веру». Глядишь и до Мао дойдет. Он ведь был прежде всего ханьским националистом. Все китайцы националисты, потому и страну свою называли Поднебесной.

Хитро поглядываю на Викторию Петровну:

— Тогда можно мне выпить? Есть у нас коньяк?

Виктория Петровна многозначительно отвечает:

— Как не быть, сейчас найду.

Бутылка без надписи и этикетки, но пахнет приятно. Витя недовольно хмурится на мое любопытство

— Подарок с Армении. Так и пылится. Забыл?

— Наверное, да.

— Лимон сам нарежешь.

Вот не понимаю я такой закуски к коньяку. И как быстро наши южные товарищи ею весь Союз заразили. Как пить бренди из маленьких рюмок. Это вам не водка! Потому супружница с некоторым удивлением разглядывает, как я выбираю нужный бокал с широкой серединой. Наливаю, чтобы заполнилась только широкая его часть. Поскольку напиток требует тщательного восприятия вкуса, его пьют небольшими глотками. А не вкидывают в себя стопарями, как противный на вкус самогон. Убираю бутылку.

— На ко! Барин!

Гордо отвечаю:

— В заграницах высмотрел. Так его и надо пить, чтобы аромат и букет раскрывался.

Витя лишь поджала губы. Мол, как знаешь. Не любит она пьяниц и выпивох.

Я беру вазу с фруктами, маленький ножичек и двигаюсь к кабинету. Не успел пары шагов сделать, как все кроме бокала перехватывает охранник. Вроде его Герман зовут. Киваю с благодарностью, не успеваю расположиться в кресле, как появляется Рябенко. Киваю ему на стул.

— Вижу, есть результат?

— Еще какой!

Не тороплю, делаю глоток. А хороший коньяк умеют делать армяне! Что за бренд?

— Выпьешь, Саша?

Начальник охраны отрицательно махает рукой и расслабляет узел на галстуке. Смотрю ему в глаза, и он начинает докладывать.

— Прослушка в зале и в этом кабинете. Сделана тонко, но самое главное — непонятно кем.

— Как это?

— Не нашими точно. Я тут осторожно интересовался у ребят. Скрыть такое полностью невозможно. Но делали её одновременно со строительством дачи. Думаю, что под видом электриков работали специалисты. Снимали звук по телефонному кабелю. Станция может стоять где угодно.

Я молча киваю. Кому это в самом деле понадобилось? Я, то есть Ильич тогда был всего лишь Председателем Президиума Верховного Совета СССР. А председателем КГБ тогда являлся как раз Шелепин. С этого козла станется! Да что же ему так власти хочется? Не скрываю своего гнева.

— Комсомолец!

Вижу по глазам, что Александр Яковлевич такого же мнения.

— Что делать будем, Леонид?

— Снимать штаны и бегать! — делаю глоток, коньяк стал еще интересней. Тонкие нотки вишни с привкусом малины. Или это так обострились чувства от понимания значения опасности. — Значит, еще при Грибанове устроили.

Рябенко чуть не отпрянул. Уж он-то знал, кто такой шеф советской контрразведки. Это на вид он, как заурядный советский бюрократ. Коренастый и лысеющий, в мешковатых брюках и очках. На самом деле генерал-лейтенант был смелым неординарным мыслителем и одним из семи или восьми самых важных людей в КГБ. Активно руководил массовыми арестами во время Венгерского мятежа. Под руководством Грибанова проходило массированное внедрение подслушивающих устройств в дипломатических представительствах капиталистических государств, в частности в посольствах и консульствах США, Великобритании и Франции в Москве, широкое использование практики сексуальной компрометации и вербовки объектов разработки обоего пола, так называемой «медовой ловушки» — термин западных спецслужб. Была блестяще проведена операция по вербовке посла Франции Мориса Дежана, разоблачение Петра Попова — первого агента ЦРУ в советской военной разведке, разоблачение и поимка агента иностранных спецслужб, полковника ГРУ Олега Пеньковского (1961—1962).

Уволили из КГБ СССР и исключили из партии за то, что его непосредственный подчиненный Юрий Носенко, сын тогдашнего министра судостроительной промышленности СССР, стал перебежчиком. Такие вот загогулины иногда преподносит нам судьба.

Александр уже отошел от шока:

— Зачем это ему?

— Значит, не ему. Саша, не лезь в пекло, — мой начальник охраны был человеком опытным, потому что тут же поджал губы. Я же прикинул в уме задуманное и решился. — Подготовь смежников и своих ребят к понедельнику. Поедем в ЦК. Набери туда надежных людей из Девятки побольше. Пусть оцепят этаж… — делаю театральную паузу, — да и, пожалуй, все здание. Поставь в известность Чекалова. Но в последний момент. Только пусть сначала с мной свяжется, а уж потом со своим непосредственным начальством. И скажу, что я это обязательно проверю.

Владимир Яковлевич Чекалов был руководителем 9-го Управления КГБ СССР при Совете министров. В ведение управления входили охрана высших должностных лиц страны, важнейших правительственных и партийных объектов. На её балансе находились дачи и все места отдыха руководителей партии и правительства. Заодно проверю насколько можно ему доверять. Есть мысли насчет отделения девятки в отдельное управление, что произошло в девяностом году.

— Все будет выполнено, Леонид Ильич, — получив конкретное задание Рябенко успокаивается. Все они выходцы из армии и привыкли к дисциплине. Так им проще принимать решения и подчиняться.

— Тогда отдыхай. Я буду здесь. Хотя подожди, — вспоминаю, что Ильич был страстным любителем кино. Да и мне стоило передохнуть развлечься. Нам завтра какой-нибудь фильм привезут?

Рябенко молодец, не оторопел от резкого перехода разговора. Бодро отвечает.

— Какие-то «Весенние хлопоты», вроде комедия. И еще одна, в прокат не вышла. «Женитьба Бальзаминова». Там Вицин и Мордюкова снялись.

— Вот как? Это хорошо!

Вкусы Ильича в целом незатейливы, именно благодаря Генсеку советские люди увидели множество хороших и добрых фильмов. И не только комедий. Некоторые кинодеятели знали слабость Брежнева и сначала посылали копии фильмов ему. Таким образом Ильич «спас» знаменитое «Белое солнце пустыни», Шукшинскую «Калина красная», «Джентльмены удачи» и конечно же «Белорусский вокзал». Фильм о фронтовиках так его растрогал, что он плакал на просмотре. Ильич, вообще, к ветеранам относился с должным уважением. Он также хлебнул на войне лиха. Хоть и не был рядовым, но своими глазами видел, что это такое — смерть солдата на передовой. Как тело здорового и бодрого человека в один миг превращается в кусок окровавленного фарша.

Меня же всегда выбешивала ситуация, что талантливые режиссеры должны были проходить семь кругов ада. Нет, цензура должна быть, но не такая пакостливая и мерзкая. Ведь страдала не только съёмочная команда, но и бюджет, недополучив от проката кучу денег. Дали в прокате не тот ранг и государство по недомыслию или личной неприязни недополучило кучу денег. В кино по моему разумению в первую очередь не должно быть мата, грязи и пошлости. Прославляя мещанские забавы и низкие страсти мы ведем общество к деградации. А свинья грязи найдет! Хороший художник снимет эротическую сцену совсем не пошло, а боевик, не заходя за грань.

В будущем появилась «свобода» пихать это дерьмо в фильмы. Плюс буквально индульгенцией для продвижения стало обсирание всего советского. Узкая тусовочка зачастую не русских деятелей тщательно следила, чтобы не дай бог на экраны попала патриотическая или по-настоящему умная лента. Они скрупулезно пропалывали молодые таланты и продвигали «своих» рукопожатных. Так что «свободы тварчества» при мне не будет, но цензорами надо ставить более умных товарищей. И завести, назовем её так — «Фокус группу». Мы же страна народоправства? Хитро улыбаюсь сам себе. Вот у кого-то точно пригорит! Как так, народ имеет право решать? Зачем тогда мы нужны?

Вечер провел с записными книжками и книгами. Библиотека у Ильича была неплохая. Но заметно, что некоторые книги он даже не трогал. С некоторых томом собрания Ильича, но уже Владимира даже пришлось сдувать пыль. Вечером я сделал несколько важных звонков, потом пошел спать. Все жду, когда начнутся намеки от Виктории Петровны. Или у них уже все? По советским меркам они старенькие. Но Ильич же имел отношения с медсестрой? И вряд ли они были платоническими. Ох ты, лучше бы я об этом не думал. Сейчас хрен заснешь! Все мы в девяностые отдали должное забористому немецкому порно с различными персонажами. И медсестры там появлялись часто.

21 февраля 1965 года . Подмосковье. Завидово

Солнце, день чудесный! Да фиг вам, позёмка метет. Февраль месяц. Но я неумолим. Ранний подъем уже привычен. Разминка, каша, зеленый чай и в путь дорожку. Ребят в охране осторожно позевывают, я лишь усмехаюсь, а потом завожу разговор о физкультуре. Не вообще, а для меня любимого. Дом у Первого пусть и основательный, но не хоромы. В моем будущем даже у мелкопоместных нефтяных баронов покруче были, я уж молчу о верхушке топ-менеджмента. Олигархи по местным меркам вообще небожители. Яхты величиной с эсминец, куча дворцов и вилл по всему миру.

— Саша как ты смотришь на то, чтобы построить рядом спортивный центр.

— Это как? — осторожно спрашивает мой начальник охраны.

— Спортзал с тренажерами, бассейн, можно организовать место для игр. Настольный теннис, например. Мне нужна нагрузка, врачи рекомендуют. Вот в такую погоду особо не погуляешь. В Завидово не наездишься. Плаваю только в Крыму. А кардионагрузка в моем возрасте необходима. Да и твоим ребятам будет, где порезвиться.

Рябенко пытается понять, к чему я клоню.

— Нагрузка для эти лосей занятие полезное.

— Правильно, вот совместим приятное с полезным. Подадим в Совмин под соусом оздоровительно-тренировочного комплекса. Можно вон там за забором в леску построить. Я не прочь поделиться с высокопоставленными соседями.

Идея моя проста. Только усевшемуся на место Первого не к лицу сразу устраивать благоустройство на государственной даче за государственный же счет. На барство смахивает. Этим тут же смогут воспользоваться недоброжелатели. А мои позиции еще не так сильны. Но бассейн хочу уже сейчас. Не из-за блажи, он потребен для здоровья. Остаток зиму проведу на лыжах, там весна, прогулки, лето в Крыму. А к осени хочется видеть спорткомплекс готовым. Зная наши реалии и, что потребуется время для проектирования и строительства пробивать следует уже сейчас.

Кстати, по дачам. Посматривая на трудовой энтузиазм советских людей, проявляемый не по месту основной работы, а на дачном участке, власть периодически осаживала народ. Никита Сергеевич уже был головой в коммунизме и жестко пресекал любые частнособственнические инстинкты. Сколько вреда этим он нанес сельскому хозяйству! Я уже давно понял, что хуже внутреннего врага в виде идиота ничего нет. В двадцать первом веке даже возникнет такое выражение, как «Госдура».

Постановлением Совмина СССР от 30.12.1960 № 1346 по инициативе Никиты «Об индивидуальном строительстве дач», предусматривался неприятный предновогодний сюрприз своему народу: «Запретить повсеместно отвод гражданам земельных участков под индивидуальное дачное строительство. 2. Признать необходимым прекратить продажу гражданам дачных строений государственными, кооперативными и общественными организациями.»

И лишь при более приземленном и видевшем Целину с её ростом и катастрофами Брежневе садоводческие товарищества получили официальное разрешение на строительство «летнего садового домика», а дачное строительство приобретает массовое распространение по всему Советскому Союзу. Согласно Постановлению Совета Министров РСФСР от 12 апреля 1965 г. «О коллективном огородничестве рабочих и служащих», отвод и закрепление земельных участков для данных целей осуществлялся также «за предприятиями, учреждениями и организациями на срок до пяти лет».

Постановление Совета Министров РСФСР от 18 марта 1966 г. урегулировало отношения по ведению коллективного садоводства, предусмотрев выделение не более 6 соток на участок. К июню 1986 г. уже более 6,6 млн. трудящихся освоили 426 тыс. га земли, создав 44 тыс. садов. Ежегодно в коллективных садах проводили отпускное время, выходные дни или проживали летом свыше 20 млн. рабочих и членов их семей.

Хм, судя по дате, это произойдет после Пленума по сельскому хозяйству. Надо будет вмешаться и расширить это постановление. Опять же пообщаться с Косыгиным. Внешняя и внутренняя политика — это хорошо, но первоочередной моей задачей станет жилищное строительство и насыщение продовольственного рынка любыми доступными мерами. Надо начать так, чтобы советские люди поверили. На этом, пожалуй, и сыграем. Я уже в уме начал набирать речь. Кто у меня был спичрайтером? Цуканов, а в дальнейшем Бовин. Его уже пора привлекать. Пока молодой и умный.

И решить, где урвать ресурсы на задуманное. Армия? Сосуны из развивающихся? Или подключить послезнание для зарабатывания денег? К сожалению котировки на биржах, не мое, не интересовался, но кое-что придумать можно. На ходу пищу в блокноте карандашом. В этом мире уже придуманы шариковые ручки? Тут же приходит давно известный ответ. В 1953 году француз Марсель Бик усовершенствовал и упростил конструкцию, получив самую дешёвую в производстве модель шариковой ручки под названием «Bic Cristal».

В СССР шариковые ручки получили распространение в конце 1960-х годов, после того как их массовое производство началось осенью 1965 года на швейцарском оборудовании. Стержни и пишущие узлы были в дефиците, поэтому для населения была организована заправка стержней пастой на базе мастерских по ремонту бытовой техники. Хотя нам в школе запрещали ими писать класса так до пятого. Тогда отчего я мучаюсь? Привычка — вторая натура!

Завидово встретили бревенчатыми, громоздкими зданиями и относительной простотой. Я сначала удивился, потом осознал, что тот знаменитый комплекс будет построен в будущем. Ильич любил охотничье хозяйство и зачастую здесь проводил важные встречи с высокопоставленными гостями. Здороваюсь по-свойски с местным начальством и егерями. Меня они отлично знают, а у меня сегодня память реципиента отчего-то заторможена. Но лица все знакомые, люди ведут себя просто. Охрана держится в стороне. Хотя оружия тут в домиках хоть отбавляй. Какая незатейливая тоталитарная эпоха! Первое покушение на меня лишь через четыре года, да и то не состоится.

Меня тянут пить чай, но я настаиваю на лыжах. А они оказались вовсе не беговыми. Такие в моей молодости называли туристическими. Широкие с ременной системой крепления. Вот тут я на некоторое время завис, но егерями меня сноровисто снарядили в теплые штаны, бушлат и выпустили на лыжню. Её, конечно, с утра готовили, но поземка устроила местами переметы, так что впереди все равно шел на таких же лыжах крепкий парень из молодых работников. Тропил. Поначалу было тяжеловато, но быстро втянулся. Все-таки пятьдесят девять не семьдесят один.

Через полчаса понял главную оплошность. Одежда слишком тяжелая и теплая. А я достаточно разогрелся. Шел спокойным шагом, иногда толкая снег бамбуковыми палками. Поначалу злился, затем понял: а куда им навороченное по последнему спортивному писку снаряжение? Они тут по сугробам и вовсе на широченным и подбитых мехом охотничьих лыжах ходят. Или на снегоходе. Им лыжню для Первого и тропили вчера. Егерь то и дело на меня оглядывается, я улыбаюсь в ответ. Затем даю команду на остановку. Красиво как вокруг! Совсем забыл, как выглядит зимний заснеженный лес. Сказка, да и только! Расстегиваю верхние пуговицы на бушлате и снимаю рукавицы, затем роняю:

— Лепота-то какая!

Молодец лыбится в ответ и отвечает с заметным оканьем:

— А на морозе еще лепше, товарищ Брежнев!

Оборачиваюсь:

— Ты откуда родом, паренек? Говор у тебя занятный.

— С Соли Вычегодской. Так у нас принято.

Усмехаюсь:

— Интересно. Широка Матушка Русь! Красиво у вас?

— Еще как!

Парень не менжуется. Видно, что с детства по лесам да болотам хаживал.

— Тогда обязательно заеду к вам. Как звать, то тебя, молодец?

— Николай.

— Скажи мне, Николай, далеко лыжня идет?

— У нас круг на пять километров. Устали? Можа передышку, тут домик недалече.

— Нет. Но давай метров через двести повертаем. Для начала хватит.

На центральной усадьбе меня уже ждет банька. Париться не буду, просто пропотею. Затем, как водится, самовар и чай с травками. Сижу довольный и расслабленный. Вот так жить можно! Ну его загонять себя на работе! Потом в Политбюро одни развалины останутся. Что толку от их радения? Необходимо как можно больше работы спихнуть на помощников, ЦК и Совмин. А самому регулировать и наблюдать. Ох, как нужна мне всеобщая компьютеризация. Этот надо в Киев ехать или вызвать Глушкова в Днепропетровск? Все равно рано или поздно придется его выдергивать в Подмосковье. Не Кремниевую долину, но несколько городов «Будущего» построить там собираюсь. Пусть молодёжь со всего Союза примет участие в перепрограммировании страны. Затем хлопаю себя по лбу. На пленуме договорюсь с Мазуровым Первым в Белоруссии и украинцем Шелестом о встрече. Хотя подожди. Мазурова хотят переводить в Москву, а второго я хочу убрать и заменить на более покладистого Щербицкого. Ладно, позже подумаю, можно и в Днепропетровске среди своих устроить нужную встречу. Компьютерный гений мне будет остро нужен для перереформы. Для той модели экономики электронный учет и новая цифровая валюта отлично подойдут.

После чая подали мой, то есть Ильича любимый суп на свиных косточках, с картофелем и морковью. С удовольствием хлебаю деревянной ложкой и похохатываю:

— До чего вкусно, но вредно! — нарочито тяжело вздыхаю и обращаюсь к старшему. — Борисович, лучше приготовь мне, пожалуйста, к следующему двойную уху. Как ты умеешь. Врачи не советуют ничего жирного.

— Так, может, рябчиков?

Я малость зависаю. Дичь вроде диетическое мясо?

— Посоветуюсь с врачами.

На меня странно посматривают:

— Серьезное у вас что, Леонид Ильич?

Строю сначала суровое лицо, а потом широко улыбаюсь:

— А что делать? Должность ответственная, не только себе думать обязан. Приходиться врачей слушать. Все на пользу.

Старший, посмеиваясь, отвечает:

— Тогда уха будет без водки!

И смотрит на меня, юморист эдакий. Но я поддерживаю общее настроение и заливисто смеюсь. Ильич своим благодушным нравом и брал людей. Надоели всем до чертиков суровые руководители и постоянное состояние, близко к войне. Можете называть меня кем хотите, но общая расслабленность эпохи имела и явно позитивные черты. О которых, народ, кстати, отлично помнит. Как бы ни опорочивали впоследствии эпоху правления Ильича, даже термин придумали поганый «Застой», но в памяти людской оно осталось временем наступившего спокойствия и «неуклонного роста благосостояния». Не хватило капельку ума и решительности идти дальше по правильному пути. Ресурсов было море. То есть имеется у меня. Вон, насколько долго всего для растаскивания олигархами осталось. Да и чем воевать имеется.

Подобные мысли укрепляют мою решимость действовать быстрее и жестче. План почти сверстан, осталось его структуризировать сообразно информации. На память из будущего я надеюсь, но не факт, что те сведения соответствуют действительности. Хотя по жучкам слухи оказались правы. К счастью для меня все участвующие в этом лица еще живы, так что можно выбить из них показания. Добрым словом или «Кольтом».

Поэтому мне нужна собственная «Опричнина». Нет, лютовать я не буду и головы собак привязывать к седлам так же. Сложившаяся в стране система может поломать человека и без этого. И у меня есть жирный такой крючок на номенклатуру. В СССР так устроено, что если ты вылетаешь из обоймы, то можешь запросто лишиться всего. В буквальном смысле. Будущие склоки этот факт лишь подтверждают. Как и низость поздних правителей.

Информация к сведению:

Чтобы не быть голословным, просто сравним: Брежнев к Хрущеву как человеку относился вполне хорошо, так как ценил все, что тот для него сделал. После отставки непредсказуемого Никиты Сергеевича, по личному распоряжению Брежнева, за исполнением которого он тщательно следил, Хрущеву оставили и московскую квартиру, и просторную дачу в Петрово-Дальнем на берегу Истры. Но особняк в Горках Ленинских Никите Сергеевичу все же пришлось покинуть. Обиженный «кукурузовод» считал оставленную ему обслугу и охрану своими надзирателями, зато на пенсию не жаловался — она в два раза превышала зарплату учителя или врача.

После кончины Брежнева в его семье расстроилось многое. Было принято решение оставить вдове Леонида Ильича повара, сестру-хозяйку и помощницу. Первое время, пока у власти были Андропов и Черненко, не так было заметно, что жизнь изменилась. Виктория Петровна уже очень сильно болела: сахарный диабет. А вот когда Горбачев заступил на должность, тут и началось. Он проезжал с кортежем по Кутузовскому проспекту мимо дома, где жил Брежнев. Там доска в его честь висела. А под ней — полочка, на которую я каждое утро по просьбе Виктории Петровны клал цветы в память о Леониде Ильиче. Горбачев приказал полочку немедленно убрать. Виктория Петровна вздохнула и попросила класть букет на асфальт.

А в 91-м году, когда стали сносить советские памятники, табличку вообще сорвали, а затем продали в Германию. С дачи в Заречье Викторию Петровну тоже попросили. Дали новую у черта на куличках, где-то на Николиной Горе, — для пожилой женщины на инсулине, почти ослепшей, добираться туда было невозможно. Она отказалась. Переехала в квартиру на Кутузовском проспекте, где и умерла.

Борис Ельцин и вовсе с Горбачевым и его близкими не церемонился. Не успел Михаил Сергеевич еще покинуть кремлевский кабинет, как ему с дачи позвонила Раиса Максимовна. Жена сообщила, что к ним домой явилась делегация во главе с неким завхозом Гореловым и требует у охраны, не дожидаясь хозяев, открыть квартиру для описи имущества и вообще — в 24 часа выехать. Просьба охраны подождать хозяев, действовать по закону не помогала. Вещи семьи описывают и вытаскивают на площадку.

Горбачевых выселили в квартиру на Косыгина, 10 в стандартную «трешку», где они жили далее, приватизировав ее на всякий случай. После отставки у первого президента СССР отобрали охрану, «ЗИЛ», сняли телефоны, отказали в медобслуживании: Ельцин же боролся с привилегиями! Да так рьяно, что Горбачеву пришлось расстаться со своей любимой дачей в Барвихе еще до его знаменитого прощального обращения к народу. По свидетельству Александра Коржакова, главным мотором этой вопиющей бесцеремонности была Наина Ельцина, которой хотелось как можно быстрее перестроить объект Б-4 по своему вкусу и перебраться из шумной Москвы в зеленую и немноголюдную Барвиху.

По закону о гарантиях Президенту РФ и членам семьи Бориса Ельцина: вдове, двум дочерям, шестерым внукам — положены:

* бесплатное медицинское и санаторно-курортное лечение в течение пяти лет после кончины российского лидера; две квартиры, суммарная площадь свыше 300 кв.м в знаменитом доме на улице Осенней, в котором, помимо сатирика Михаила Задорнова, получили апартаменты все ближайшие соратники Ельцина по расстрелу «Белого дома»;

* два дачных участка общей площадью четыре гектара на Рублевке — Горки-9 и Горки-10 выкупленные Борисом Ельциным не по рыночным ценам еще в 1995 году.

* с бронированным «мерседесом» стоимостью $500 000 и спецсвязью семье экс-президента, вероятно, придется расстаться. Но на пять лет спецтранспорт всем ее членам был положен.

Как говорится, оцените разницу. Кто-то остался человеком, а кто-то превратился в алкаша с непомерной гордыней. До чего же мерзкая и гибельная для страны оказалась у него семейка!

Остаток вечера провел с Витей и кино. Ничего не писал и не читал. Надо дать мозгу и памяти двух личностей передохнуть и перезагрузиться. С понедельника начинаем менять историю!

Смысловая вкладка

Эльдар Рязанов — Неподведенные итоги:

В сценарии фильма «Дайте жалобную книгу», сочиненном Александром Галичем и Борисом Ласкиным, рассказывалось о том, как после газетного фельетона, изобличившего плохое обслуживание и пошлую обстановку в ресторане «Одуванчик», молодежь перестроила его и превратила темную, грязную забегаловку в место культурного отдыха, досуга и общественного питания. Положительными героями были фельетонист и молодая женщина — директор ресторана. Несмотря на то что она, Таня Шумова, оказывалась жертвой критики, между ней и журналистом завязывалась любовь. Они танцевали на открытии нового «Одуванчика», сменившего пыльные пальмы и плюшевые занавески на модерновое убранство, а водку — на сухое вино. Сценарий был написан в традиционной манере комедийной драматургии.

В те годы на наших экранах преобладали комедии, которые, как правило, имели мало общего с жизнью. Был создан некий специальный киномир, где вращались ненатуральные комедийные персонажи, натужно старавшиеся рассмешить зрителя. Действие таких комедий происходило в приглаженной, подкрашенной действительности, а «голубые» герои напоминали напомаженных и причесанных херувимов. Зритель смотрел на экран и не узнавал окружающей его жизни, не узнавал в разодетых героях себя или своих знакомых. Комедии регулярно ругали как в кинозалах, так и на страницах печати. Позднее общее стремление к правде коснулось и жанра комедии.

Конечно, найти смешное в подлинной жизни, в реальных людях значительно сложнее, чем в придуманном киномире. Для меня отказ от приемов «ненатуральной» комедии начался с фильма «Дайте жалобную книгу». Сценарий так и просился на экран в цветном, музыкальном воплощении, с героями в ярких, нарядных костюмах, снятыми исключительно в солнечную погоду. Я начал с того, что отринул цвет. Это был мой первый черно-белый художественный фильм. Я стал пытаться переломить условность ситуаций и характеров максимально правдивой съемкой и достоверной, без комикования игрой актеров. Стремился создать на основе искусственно сконструированного сценария правдивую комедию.

Мы отказались от съемки декораций, построенных на киностудии. Вместе с молодыми операторами Анатолием Мукасеем и Владимиром Нахабцевым и художником Владимиром Каплуновским я снимал картину только в подлинных интерьерах и на натуре. За окнами кипела настоящая, неорганизованная жизнь. При съемке уличных эпизодов применялась скрытая камера, то есть среди ничего не подозревавшей толпы артисты играли свои сцены, а аппарат фиксировал все это на пленку. В основном я привлек актеров, которых можно было бы скорее назвать драматическими, нежели комедийными. То есть, создавая «Дайте жалобную книгу», я искал для себя иные, чем раньше, формы выражения смешного на экране.

Однако этой тенденции сопротивлялся довольно старомодный материал сценария, да и сам я не был достаточно последователен. В картине, я думаю, отчетливо видно это сочетание новой для меня режиссерской манеры с моими прежними приемами. В результате реалистические, естественные эпизоды соседствовали с традиционно комедийными сценами. То же самое случилось с артистами: одни играли бытово, заземленно, другие — гротесково, подчеркнуто. Я не отношу этот фильм к числу своих удач, тем не менее не стыжусь его ни капельки. Картина «Дайте жалобную книгу» была для меня своеобразной «лабораторией» и стала переломной. Именно ее я расцениваю как переход от чисто жанровой, веселой комедии к фильмам не только смешным, но и печальным. Главным для меня было сделать выводы из удач и просчетов этой ленты. Впрочем, это важно после каждой картины.

Начались кинопробы. И тут я почувствовал что-то неладное. Актеры пробовались очень хорошие — Андрей Миронов, Михаил Волков, Сергей Юрский, Олег Ефремов, Виктор Костецкий. Играли они все очень даже недурно, но я чувствовал, что мой собственный интерес к постановке «Сирано» падал от пробы к пробе. Я не понимал, в чем дело. Меня не покидало какое-то смутное ощущение вторичности, — как будто я делал двадцать пятую по счету экранизацию известной, набившей оскомину вещи. Чувство, для меня было новое, незнакомое. Очевидно, как я понимаю сейчас, это говорило о том, что я уже привык к «авторскому» кинематографу, что для меня стали узковаты рамки только экранизатора. Но тогда, понятно, сформулировать свою туманную неудовлетворенность я не мог.

В пьесе Ростана проходило, переплетаясь, два мотива: столкновение поэта с обществом и тема великой неразделенной любви. Так вот, если любовные перипетии как-то удавались актерам, то гражданская интонация звучала слабо, неубедительно, несовременно. А в 1969 году гражданские устремления еще волновали нашу интеллигенцию. Вскоре, в начале семидесятых, наступит общественная апатия — расправятся с «подписанцами», вышлют за границу инакомыслящих, кое-кого попрячут по «психушкам», а кого-то засунут в лагеря. И общество успокоится, погрузится в спячку. Послушная часть «элиты» станет интересоваться только материальными благами: машинами, дачами, квартирами, мебелью, мехами и драгоценностями, поездками за рубеж.