Жить

Глава 22

Серый волк, ты грань перешагнул,

Отведи и меня за собой.

В тот лесок, что за далью людской

И родник где, лишь с мёртвой водой.

(из песни кощунника)

В гриднице собрался весь род, начиная со старейшины Ели, внука Стояна, и заканчивая Орлом — мальчишкой четырнадцати лет, правнуком Ели и самым дальним родичем нынешнего княжа. Были и Колояр с Яруном, и все их внуки. Княжъ, княжиня, шесть княжичей четырёх колен, две княжны и одиннадцать княжников и княжниц. Но никого, кроме семьи не позвали, даже самых заслуженных и доверенных княжих мужей и витязей.

На памяти младшего поколения — это был первый сбор рода, о прошлом они и не слышали даже. Да и старшие не спешили поднимать дела давишние, которые не раскрывали чужим. Даже сейчас они все условились и пришли чуть ли не таясь, никому не сказавшись. И для пущей тайны с окон ставни не раскрывали и огня почти не зажигали. Молчали, серьёзно поглядывая друг на друга и на княжа.

Терний достал и развернул перед всеми письмо, написанное на ткани, какую для карт берут, красными с золотом чернилами и заверенное витиеватым оттиском по воску. Кивнул на него и заговорил.

— Третьего дня пришло. Все старшие кланы через двенадцать лет соберутся на большой совет. Представлять каждый будут княжъ, его наследник и старейшина из поколения прошлого княжа. И вес нашего слова будет от нашей силы и власти происходить. Слухи о совете уже несколько лет доходили и до меня, и до отца, и о чём он будет по переписке догадаться можно. И поверьте, дело будет не маленькое. А ныне же надо бросить всё на укрепление нашей силы, казны и власти. Эх, жаль миром порты восточней взять не вышло, — вздохнул княжъ и накрыл раскрытой ладонью красные письмена.

— Всё так, дружину Горан с Углешей за три года подняли от потерь войны и единым кулаком сильней прежнего сбили. И казна, заботой Айки, Фатты и Харисы почти полна. А Рысь, Куница и Орёл многие волости восточней Срединного Моря изъездили с караванами и обозами, так что все силы те мы ведаем. — Старейшина Еля оперся на плечо правнука и вышел к столу с письмом. — Но кто поедет на совет? Меж собой мы, старики, разберёмся, нам что делить, так давно поделено. А наследником кого возьмёшь? Сына или двоюродного брата? Старшего или младшего?

Терний встретился взглядом со стариком, потом посмотрел на своих братьев Таислава и Зайцья, и ответил:

— Сына. Того из них, кто и сам сильнейшим будет, и к клану больше силы привяжет, хоть женившись, хоть завоевав.

Старейшина кивнул и отступил, а следом закивали и другие княжичи старших поколений, пока Ярун с Колояром не переглянулись и не пообещали поискать невест на всех холостых и княжичей, и княжников. А там уж как судьба выведет. Перечить и возражать никто не стал, вот и разошлись по делам.

Той же ночью в дверь каморы Горана тихо постучала, а потом, не дожидаясь ответа, зашла Углеша. Княжна села за стол, опёрлась о него локтями и начала пристально рассматривать брата. А княжич тем временем прислонившись к стене игрался с огоньками, заставляя их птичками летать наперегонки по всей каморе.

— Ну и как тебе быть разменным медяком во славу клана? — усмехнулась девушка. — Готов жениться на кого старики покажут?

— А готов! — усмехнулся княжич. — Даже сам подсоблю. Дед проговорился, что искать будут из старых кланов, кто побогаче или у кого что ценное из умений есть. Но затребуют невест во второй сфере дара. Так что не быстро дело сладится, успею дружину наставить, да и самому сильней стать.

— Без источника? Ты не то что брата не догонишь, до меня не дотянешься, — хохотнула Углеша, а потом стала серьёзной. — Я тебе помогу. Если бы тогда ты дома был, а не Велибор, то ни Кучу бы на свадьбу не отправили, ни ополчение… Ты б остановил, не отвернулся.

— Не знаю, Углешка, — Горан остановил огоньки в середине каморы и сел напротив сестры. — Надо мной ещё отец и деды, и старейшины. Да и старший зла ни тебе, ни мне не хочет. Но… доверие княжа мне, хочу иль не хочу, возвращать придётся. И за власть клана и в клане тоже ещё лбами постучусь.

— А сможешь?

— Дед Ярун поддержит, его сыновья и внуки против старейшины и слова не скажут. А колено от Ели вес по заслугам держат больше, чем по крови. У них после самого старейшины Ели княжичей нет, уже три колена княжники, и дальше всё более зыбко их слово. Но их много.

— А дед Колояр? — лицо Углеши закаменело, а имя едва протиснулось сквозь сжатые зубы. — Он тогда княжий престол сыну уступил, а сейчас разве поспорит?

— Ты, как и дед Ярун, его за Милораду не жалуешь? — Горан посмотрел сестре в глаза. — Может сама попробуешь за бабку слово сказать?

Углеша молча опустила взгляд к столу и стала рассматривать пятна от брызнувших чернил. Они молчали пока княжич не начал по одному тушить светлячков.

— Тебе страшно, — тихо и спокойно сказал он, когда остался лишь один последний огонёк, и усмехнулся. — Я тоже боюсь. Я не буду тебе ничего обещать, не хочу в третий раз подтверждать свою верность, мне бы от прошлых двух отмыться. Но и ты уже не смешливая сестрёнка, сбегавшая от рукоделий, и не вздорная невеста. У тебя, да и у меня, только дружина осталась.

— Я знаю. Брат. Но вот твоя сила?..

— Моя сила — мои братья и сёстры по дружине, да и ты тоже моя сила. И коль решишься говорить за бабку Милораду, то и я твоей силой постараюсь стать.

Последний огонёк рассыпался искрами и погас, оставив брата с сестрой в темноте, молчании и собственных думах. Вскоре застучали беспокойные пальцы по столешнице, отмеряя ритм. Тук, тук-тук-тук. Тук, тук-тук-тук. Тук, тук-тук-тук. Удары отдавались в тишине и будто говорили, но слов было не разобрать.

— Иди спать, сестра. Я устал, да и на рассвете наставники приведут отроков к дружине, — тихо сказал Горан и вновь запустил светляка.

Углеша закусила губу, но кивнула и вышла, оставив брата одного. За три года они сдружились сильней, чем за тридцать лет до этого, да и научились уважать тайны и горе друг друга. Сейчас княжичу было время подумать, а когда-то у княжны было время горевать.

Девушка постояла у закрытой двери, а потом ушла в свою камору. Ей тоже надо было отдохнуть и наутро быть для воительниц женской дружины примером.

— Я не как мать, и не как Хариса, — прошептала она себе и сжала кулаки. — Меня больше не свяжут словом стариков