Жизнь

Dum spiro — spero (Пока дышу — надеюсь)

Л. Дербенев

Темнота, странная, мягкая, словно обволакивающая тьма… и песня… та самая песня, которую он услышал на пляже. Он… свободен? Или…

Вот уж явная ложь. Боль, как и темнота, окружает его со всех сторон. Сильная боль, терзающая все тело. Почти смертельная. Но почему-то не видно никаких тоннелей? Неожиданно он вспомнил, как летел в уходящем куда-то вдаль длинном туннеле со слабо светящимися стенками. Летел, обгоняя облачка, внешне похожие на людей. Летел, огибая повороты и постепенно разгоняясь. Ему даже начала нравиться эта новая ситуация. До тех пор, пока на крутом повороте он не столкнулся с одним из облаков. Вместо ожидаемого пролета через туман он словно с разбега ударился в стену и на мгновение как будто выключился. И очнулся в самолете. Болело все тело, непонятно почему. Туман, а вернее облако, было настолько густым, что, еще раз выглянув в дверь, Том не увидел даже крыльев самолета. Если бы высота была ниже, его можно было принять за поставленную немцами дымовую завесу. Сколько не вглядывался Томпсон, ни земли, ни других самолетов ему разглядеть не удалось. Казалось, что кроме одного единственного самолета и сидящих в нем десантников, в мире больше никого не осталось. Но самолет продолжал лететь, плавно снижаясь, и вскоре облака начали рассеиваться. Сразу же вокруг начали рваться снаряды зениток. В самолет попал снаряд, разорвавшись и обдав Тома целым роем осколков. От усиливавшейся до невозможности терпеть боли он снова потерял сознание…

А в это же время в Москве, в здании на Лубянке происходил очень интересный разговор.

— … Пока неясно. Наши источники в АНБ ничего не смогли прояснить, — стоящий навытяжку перед министром Госбезопасности майор слегка покраснел. — Убитые, состоят в организациях, которые никогда вместе не действовали из-за религиозных разногласий. Источники слухов, о том, что генерала собираются вернуть в Совет Национальной Безопасности не выявлены. Официального опровержения слуха администрация Шрайвера не дает.

— Наши что?

— Резидентура на Багамах… сами знаете, Петр Иванович, там всего два человека, — майор еще сильнее вытянулся по стойке смирно.

— Да еще не самые лучшие, я полагаю, — проворчал министр. — Курортники, трах-тарарах, — в отличие от предыдущего министра, начинавшего еще в команде Берии, но изображавшего интеллигента, это не стеснялся «армейских выражений на командном языке». — Остальные что? Или по всему Востоку одни курортники?

— Пока ничего, Петр Иванович, идет добывание и обработка полученной информации…

— Добывание, добивание… — проворчал генерал себе под нос. Что было хорошим признаком — ворчит, значит успокаивается. — Доклады по этому делу ежедневно. И про этого… мать его, Киссинджера, тоже. Работайте.

— Есть! — майор четко отдал честь, старательно развернулся и пошел к двери строевым шагом.

— И попроще, Володя, — кинул ему в спину министр. — Без армейщины. Не на плацу.

Майор перешел на обычный шаг и аккуратно закрыл дверь кабинета за собой. Кивнул на прощанье с озабоченным видом секретарю, не обращая внимания на остальных сидящих в приемной ожидающих. Шагая по коридору, он думал только о порученном странном деле.

«Понятно, почему убит Киссинджер. Несмотря на отставку, этот деятель сохранил определенный вес в Вашингтоне. Но кому и главное, зачем понадобилось убивать человека, уже ушедшего из политики. Месть? Нет мотивов. С прошедшим ранее недоразумением в Москве уже вроде несколько лет как разобрались. Для участвовавших в покушении мусульманских террористов он не такая уж значимая фигура, чтобы такую сложную операцию осуществлять. И нынешнему правительству тоже вроде нет причин убирать Томпсона. А уж тем более не видно заинтересованности в этом человеке с нашей стороны… если только космическая программа? Он из нее ушел сразу после Первой Лунной… ох, пахнет чем-то нехорошим от всего этого… Вот вляпался. И главное — непонятно, за что хвататься и кого трясти. Только если… дать указания проследить, что и как будут копать американцы? А что, мысль интересная. Они будут копать, а мы — анализировать… Идея? Пожалуй, может выгореть…»

Несколькими днями ранее на другой стороне земного шара разговаривали о том же самом событии неофициальные, но весьма могущественные лица. Потомок советника пяти американских президентов подряд и одного из богатейших людей в мире, чье состояние к концу жизни оценивалось в триллион долларов, лицо совершенно не публичное, но пользующийся огромным влиянием, встретился с представителем одного из кланов, управляющих Федеральной Резервной Системой. Причем представитель приехал к нему в загородный дом.

— … Никто из нас никогда до этого не вмешивался в политику семей, в том числе и вашей семьи, Дэвид, — вальяжно расположившись в кресле и попыхивая ароматным дымом гаванской сигары, говорил Бернард. — Но сейчас я вынужден заявить, что на время придется отменить это правило. Поскольку ваша политика становится просто опасной для всех нас.

— В таком случае, Бернард, мне хотелось бы услышать доказательства опасности нашей политики, — холодным тоном ответил Дэвид. — Или наша семья вынуждена будет обратиться к другим… посредникам…

— Хорошо, — ответил «посредник» спокойно и безмятежно. Вот только во взгляде мелькнуло нечто, почти неуловимое, но все же замеченное Дэвидом и заставившее его напрячься. — Никто не возражает против конкретных ваших действий, но ваш выбор исполнителей вызывает большие опасения. Для тех, кого сейчас поддерживают ваши структуры, мы всегда были, есть и будем неверными. Обмануть которых — не грех, а весьма богоугодное дело. Их мир — мир тупой безрассудной злобы. Бессмысленной и беспощадной ко всем, кто не разделяет их взгляды и не подчиняется требованиям их религии, — он развернулся и взял со стоящего рядом столика толстую папку с бумагами. — Вот материалы исследований наших, британских и русских ученых, выводы на основе аналитики разведывательных донесений. Возьмите и передайте своим яйцеголовым, пусть посмотрят и проверят.

— Но мы же работаем с ними на Полуострове, — поколебавшись несколько мгновений, Дэвид все-таки взял папку. — Конструктивно и прибыльно.

— Работаете, — согласился Бернард. — Пока вы сильнее и пока им это выгодно. Эти… бородатые тоже не дураки и не будут прерывать отношения, приносящие им доход. Но только до тех пор, пока не решат, что они сильнее. Они есть то, что они есть, Дэвид. И изменить или купить их невозможно, как невозможно купить хорошее отношение крокодила. А у этой… секты есть еще несколько правил, из-за которых их не любят даже остальные последователи их религии. Они считают, что ради достижения своих целей имеют право на любые действия — лгать, убивать, скрывать свою религию. Как у ассасинов, от которых они многое переняли. Поэтому, кроме всего прочего, Дэвид, я бы посоветовал вам проверить всех своих новых работников. Особенно принятых в последнее время. Вы ведь не собирались убирать Генри совсем?

— Откуда… — вскинулся Дэвид. И сразу сник, став похожим на школьника, получившего замечание от директора школы. — Да, основной целью был Автоматчик. Генри… отвлекающая мишень и намек, просто в данном случае мы имеем «эксцесс исполнителя». Вы полагаете…?

— На вашем месте, Дэвид, я поручил бы проверить, как оно было на самом деле. Причем самым преданным вашим людям, чтобы не осталось никаких недоразумений. По имеющимся у меня копиям отчетов ФБР, никакого «эксцесса исполнителей» там не прослеживается. Ваши исполнители шли убивать.

— Проверю, — вынужденно согласился Дэвид и предложил. — Перейдем к моему вопросу?

— К вашему? Согласен, — изобразив на лице некое подобие улыбки, ответил Бернард. — Мы осудили ситуацию с другими акционерами системы и главой семьи Кеннеди. Мои люди тщательно проверили все, что относится к данным сделкам. Проанализировав все факты и посовещавшись, мы пришли к выводу, что ничего противоречащего устоявшейся практике или законам не происходит. С учетом того, что перераспределение произошло не к выгоде какой-либо семьи или клана, а в пользу правительства, посредники никаких претензий к Кеннеди-Шрайверам не имеют.

— Понятно, — только и смог ответить Дэвид. — Хорошо, в таком случае, мы признаем сложившиеся перемены. Но не окончательно, а лишь до изменения ситуации. Как в прецеденте с Рузвельтом…

— Ваше право, — согласился Бернард. — В таком случае, я полагаю…

— Да, пора… Бернард, разрешите откланяться. Дела, — таким, хамским с точки зрения этикета, ответом отомстил собеседнику Дэвид.

— Не смею вас задерживать, Дэвид, — отложив сигару, поднялся Бернард. — Дела — это святое.

Но распрощались они весьма вежливо, причем хозяин проводил гостя до дверей лимузина. И позволил себе снять с лица маску доброжелательности, только вернувшись в дом. Дэвид же продолжал вежливо-рассеянно улыбаться, даже когда машина уже отъехала почти на милю. Просто потому, что задумался, анализируя сложившееся положение и возможные меры. Нет, предупреждение Баруха он игнорировать не собирался, не тот случай. Но обойти…

Планировалось же очень грандиозное и наиполезнейшее для семьи и страны дело. Если уж администрация, буквально оккупированная этими Кеннеди, фактически сотрудничает с коммунистами. Хотяиногда и изображает, что с ними борется. А надо именно бороться, до тех пор, пока эти соперники не будут повержены в прах и ничем не смогут угрожать ни Америке, ни бизнесу уважаемых людей.

Задумка была просто великолепная. Не соперничать с русскими напрямую, истощая свои силы, а создать противостоящие им силы из фанатиков-мусульман. Которые коммунистов не любили даже больше, чем американцы. Они, захватив власть, должны были создать объединенное арабское исламское государство в составе Сирии, Иордании, Египта и Ливана. Однако сирийцы подавили мятеж этих фанатиков в самом зародыше. Захватив же власть в Египте «братья-мусульмане» ее почти сразу потеряли, из-за их чрезмерного фанатизма в насаждении религиозных запретов. Так что теперь там всю работу надо было начинать снова. Еще хуже обстояло дело в Иране. К власти в прошлом году пришли не просто откровенные исламские фанатики во главе с аятоллой Хомейни, а самые настоящие сектанты. Они тотчас же объявили Соединенные Штаты своим главным противником, а Советский Союз — второстепенным. К тому же они, как оказалось враждебно отнеслись к не только к западным христианам или восточным коммунистам, но и к другим мусульманам, включая саудовских ваххабитов. Так что планы подключить Иран к союзу с новым государством пришлось отложить надолго, если не навсегда. Конечно, против общего мнения семей идти не стоит, по крайней мере, в открытую. Вот только бросать столь соблазнительную возможность Дэвид тоже не хотел. Бояться же мусульманских фанатиков, темных и невежественных, заменявших лечение молитвой и стремящихся жить в реальном средневековье, он считал глупостью. Они никогда не смогут самостоятельно достичь того уровня развития, который сделал бы этих «овцелюбов» опасными для Соединенных Штатов. Даже русским они будут скорее помехой, чем реальной угрозой. Но помехой серьезной, заставляющей русских отвлечь большие ресурсы на борьбу против них. А возможно не только затормозить их развитие, но и сильно истощить, создав предпосылки для победы Америки…

Машина проехала уже почти половину дороги до Вашингтона, когда Дэвид наконец-то придумал, что делать дальше. Если подумать, никто не запрещал ему передать все наработки по этой теме кому-нибудь другому, заинтересованному в том же результате. А таких людей Дэвид знал, как в Британии, так даже и в Израиле. Поэтому оставшееся время в пути он посвятил своему любимому занятию — рассмотрению очередного каталога энтомологических коллекций. Может быть, удастся найти что-нибудь столь же выдающееся, как испанская покупка, разглядывая специально подготовленную для него богато иллюстрированную цветными фотографиями книгу, прикидывал он. В глубине души понимая, что такая удача — купить редчайшую энтомологическую коллекцию из девяти тысяч экземпляров за столь малые деньги, выпадает всего один раз в жизни. Но надежда тлела в глубине души…

Том вдруг опять очнулся от страшной силы удара. Удар был так силен, что болела каждая жилка и каждая косточка тела, но особенно сильно — левый бок. Глаза не открывались. Голова казалась налитой свинцом. Пахнуло свежим ветром и почему-то, как ему показалось, бензином, а не больницей. «Черт меня побери! Знал же, что с Гарри связываться себе дороже. И вообще, мафия есть мафия, пусть и не итальянская, а ирландская… Какая, на хрен, мафия? Ну и шибануло меня, господи, боже мой! Уже и не пойму… Ой, бл… не трогайте меня, больно же! На хрен за плечо трясете, мрази! Больно же! Где я? Что со мной? »

— Разряд! Еще разряд…

Неожиданно он словно бы оказался на знакомой улице, лежащим на земле и окруженным толпой любопытных. Услышал, как один из прохожих рассказывал полицейскому в форме сороковых годов.

— Доктор, я все видел. Мистер переходил дорогу, когда из-за поворота выскочил Форд, модель восемнадцать, кажется. Видимо водитель не справился с управлением, автомобиль вильнул и сбил мистера. Повезло, что удар пришелся вскользь, если бы ударил прямо — убил бы на месте. Номера я разглядеть не успел.

— Понятно. Спасибо, сэр. Прошу задержаться для составления протокола. А вы, мистер?

— Я врач. Разрешите осмотреть больного, офицер?

— Конечно…

«Странно знакомый диалог» — мелькнула мысль и опять навалилась чернота беспамятства…

Из которой Толик выплыл, очнувшись явно в больничной палате. Причем больнице, как ему показалось по увиденной халатам и аппаратуре, американской. Русские врачи и медсестры выглядят немного иначе. Да и негритянок среди них встретить весьма сложно.

— Доктор, он очнулся! Глаза открыл, — крикнул кто-то сбоку по-английски, подтверждая его первое впечатление.

— Где я? Что случилось? — к удивлению Толика, его вопрос прозвучал тоже по-английски.

— Отлично, сэр! — над ним наклонился… врач, похоже. — Вы очнулись, все будет хорошо.

— Где я? — прошептал еще раз свой вопрос Том. И испуганно замолчал, внезапно поняв, насколько слабо звучит его голос.

— Вы в центре имени Уолтера Рида[1], сэр, — ответил врач. — Пожалуйста не напрягайтесь… — попытался что-то еще рассказать Тому. Но не успел, потому что опять… распахнувший дверь Грэм оказался точно на линии прицела. Ни он, ни идущий за ним темнокожий азиат не успели ничего понять. Громыхнул пистолет и пули ударили в грудь предателя, изображавшего охранника. Том выстрелил снова, убив его напарника. И еще раз — в отрытую дверь. Потом в упавший стул с противным чмоканьем врезались пули. С учетом того, что кроме этих звуков и довольно громкого лязга затворов, он больше ничего не слышал, враги явно не хотели поднимать шума. Значит, гранаты пока можно было не опасаться. Из коридора до ушей Тома донесся сначала короткий вскрик. Потом, спинку кресла и в стену над головой Томпсона ударило несколько пуль. Стреляли из бесшумного оружия, так что броска гранты можно было не опасаться. Том приподнялся… Вдруг одна из пуль, летевших из коридора, ударила его в плечо. В глазах потемнело и он снова потерял сознание…

— Очнулись, сэр? — теперь голос был женский. — Хотите пить?

— О-оч-чень, — хрипло бросил в полутьму Том и почувствовал, как ловкие сильные руки приподнимают его в полусидячее положение. Потом к губам поднесли стакан и он сделал глоток, чувствуя как по телу разливается блаженство.

«Жив, чертяка. Ай да Томпсон, ай да сукин сын! — мелькнула в голове мысль. Сменившаяся следующей, почему- то сопровождающейся картинкой падающего горящего истребителя — Будем жить, ребята!»